«РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ Серии учебников по общенаучной дисциплине «История и философия науки» Академик РАО Л. А. Вербицкая ...»

Этот мысленный эксперимент, предложенный М.К. Петровым, можно продолжить, но уже поменяв систему отсчета, и посмотреть на систему ценностей традиционных культур глазами человека техноген­ной культуры. Тогда привязанность человека традиционного обще­ства к строго определенным, консервативно воспроизводящимся ви­дам деятельности и его жесткая принадлежность от рождения до смерти к некой корпорации, клану или касте будет восприниматься людьми, воспитанными в новоевропейской культуре, как признак не­свободы, отсутствие выбора, растворения индивидуальности в корпо­ративных отношениях, подавления в человеке творческих, индивиду­альных начал. Может быть, это отношение в несколько обостренной форме выразил А.И. Герцен, написав о традиционных восточных об­ществах, что человек здесь не знал свободы и «не понимал своего до­стоинства: оттого он был или в прахе валяющийся раб, или необуз­данный деспот»4.

Стабильность жизни традиционных обществ с позиций системы жизненных смыслов техногенной структуры оценивается как застой и отсутствие прогресса, которым противостоит динамизм западного об­раза жизни. Вся культура техногенных обществ, ориентированная на инновации и трансформацию традиций, формирует и поддерживает идеал творческой индивидуальности.

Обучение, воспитание и социализация индивида в новоевропей­ской культурной традиции способствуют формированию у него значи­тельно более гибкого и динамичного мышления, чем у человека тради­ционных обществ. Это проявляется и в более сильной рефлексивности обыденного сознания, его ориентации на идеалы доказательности и обоснования суждений, и в традиции языковых игр, лежащих в осно­вании европейского юмора, и в насыщенности обыденного мышления догадками, прогнозами, предвосхищениями будущего как возможны­ми состояниями социальной жизни, и в его пронизанности абстракт­но-логическими структурами, организующими рассуждение.

Все эти особенности функционирования сознания в разных типах культур детерминированы свойственными данным культурам глубин­ными жизненными смыслами и ценностями.

В культуре техногенных обществ система этих ценностей базирует­ся на идеалах креативной деятельности и творческой активности су­веренной личности. И только в этой системе ценностей научная раци­ональность и научная деятельность обретают приоритетный статус.

100

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

Особый статус научной рациональности в системе ценностей тех­ногенной цивилизации и особая значимость научно-технического взгляда на мир определены тем, что научное познание мира является условием для его преобразования в расширяющихся масштабах. Оно создает уверенность в том, что человек способен, раскрыв законы природы и социальной жизни, регулировать природные и социальные процессы в соответствии со своими целями.

Поэтому в новоевропейской культуре и в последующем развитии техногенных обществ категория научности обретает своеобразный символический смысл. Она воспринимается как необходимое усло­вие процветания и прогресса. Ценность научной рациональности и ее активное влияние на другие сферы культуры становятся характерным признаком жизни техногенных обществ.

Глобальные кризисы и проблема ценности научно-технического прогресса

Престижный статус науки стимулирует развертывание большого мно­гообразия ее развитых форм. Исследуя их и анализируя, как менялись функции науки в социальной жизни, можно выявить основные осо­бенности научного познания, его возможности и границы.

Проблема этих возможностей в настоящее время ставится особен­но остро. Все дело в том, что само развитие техногенной цивилизации подошло к критическим рубежам, которые обозначили границы это­го типа цивилизационного роста. Это обнаружилось во второй поло­вине XX в. в связи с возникновением глобальных кризисов и глобаль­ных проблем.

Среди многочисленных глобальных проблем, порожденных техно­генной цивилизацией и поставивших под угрозу само существование человечества, можно выделить три главные.

Первая из них — это проблема выживания в условиях непрерывно­го совершенствования оружия массового уничтожения. В ядерный век человечество оказалось на пороге возможного самоуничтожения, и этот печальный итог был «побочным эффектом» научно-техничес­кого прогресса, открывающего все новые возможности развития во­енной техники.

Второй, пожалуй, самой острой проблемой современности стано­вится нарастание экологического кризиса в глобальных масштабах. Два аспекта человеческого существования — как части природы и как деятельного существа, преобразующего природу, — приходят в кон­фликтное столкновение.

Место и роль науки в культуре техногенной цивилизации 101

Старая парадигма, будто природа бесконечный резервуар ресурсов для человеческой деятельности, оказалась неверной. Человек сфор­мировался в рамках биосферы — особой системы, возникшей в ходе космической эволюции. Она представляет собой не просто окружаю­щую среду, которую можно рассматривать как поле для преобразую­щей деятельности человека, а выступает единым целостным организ­мом, в который включено человечество в качестве специфической подсистемы. Деятельность человека вносит постоянные изменения в динамику биосферы, и на современном этапе развития техногенной цивилизации масштабы человеческой экспансии в природу таковы, что они начинают разрушать биосферу как целостную экосистему. Грозящая экологическая катастрофа требует выработки принципи­ально новых стратегий научно-технического и социального развития человечества, стратегий деятельности, обеспечивающей коэволюцию человека и природы.

И наконец, еще одна, третья по счету (но не по значению!), проб­лема — это проблема сохранения человеческой личности, человека как биосоциальной структуры в условиях растущих и всесторонних процессов отчуждения. Эту глобальную проблему иногда обозначают как проблему выхода из современного антропологического кризиса. Человек, усложняя свой мир, все чаще вызывает к жизни такие силы, которые он уже не контролирует и которые становятся чуждыми его природе. Чем больше он преобразует мир, тем в большей мере он по­рождает непредвиденные социальные факторы, которые начинают формировать структуры, радикально меняющие человеческую жизнь и очевидно ухудшающие ее. Еще в 60-е гг. философ Г. Маркузе конста­тировал в качестве одного из последствий современного техногенно­го развития появление «одномерного человека» как продукта массо­вой культуры. Современная индустриальная культура действительно создает широкие возможности для манипуляций сознанием, при ко­торых человек теряет способность рационально осмысливать бытие. При этом и манипулируемые, и сами манипуляторы становятся за­ложниками массовой культуры, превращаясь в персонажи гигантско­го кукольного театра, спектакли которого разыгрывают с человеком им же порожденные фантомы.

Ускоренное развитие техногенной цивилизации делает весьма сложной проблему социализации и формирования личности. Посто­янно меняющийся мир обрывает многие корни, традиции, заставляя человека одновременно жить в разных традициях, в разных культурах, приспосабливаться к разным, постоянно обновляющимся обстоя­тельствам. Связи человека делаются спорадическими, они, с одной

102

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

стороны, стягивают всех индивидов в единое человечество, а с дру­гой — изолируют, атомизируют людей.

Современная техника позволяет общаться людям с различных континентов. Можно по телефону побеседовать с коллегами из США, затем, включив телевизор, узнать, что делается далеко на юге Африки, но при этом не знать соседей по лестничной клетке, живя подолгу ря­дом с ними.

Проблема сохранения личности приобретает в современном мире еще одно, совершенно новое измерение. Впервые в истории челове­чества возникает реальная опасность разрушения той биогенетичес­кой основы, которая является предпосылкой индивидуального бытия человека и формирования его как личности, основы, с которой в про­цессе социализации соединяются разнообразные программы соци­ального поведения и ценностные ориентации, хранящиеся и выраба­тываемые в культуре.

Речь идет об угрозе существования человеческой телесности, кото­рая является результатом миллионов лет биоэволюции и которую на­чинает активно деформировать современный техногенный мир. Этот мир требует включения человека во всевозрастающее многообразие социальных структур, что сопряжено с гигантскими нагрузками на психику, стрессами, разрушающими его здоровье. Обвал информа­ции, стрессовые нагрузки, канцерогены, засорение окружающей сре­ды, накопление вредных мутаций — все это проблемы сегодняшней действительности, ее повседневные реалии.

Цивилизация значительно продлила срок человеческой жизни, развила медицину, позволяющую лечить многие болезни, но вместе с тем она устранила действие естественного отбора, который на заре становления человечества вычеркивал носителей генетических оши­бок из цепи сменяющихся поколений. С ростом мутагенных факторов в современных условиях биологического воспроизводства человека возникает опасность резкого ухудшения генофонда человечества.

Выход иногда видят в перспективах генной инженерии. Но здесь нас подстерегают новые опасности. Если дать возможность вмеши­ваться в генетический код человека, изменять его, то этот путь не только ведет к позитивным результатам лечения ряда наследствен­ных болезней, но и открывает опасные перспективы перестройки самих основ человеческой телесности. Возникает соблазн «плано­мерного» генетического совершенствования созданного природой «антропологического материала», приспосабливая его ко все новым социальным нагрузкам. Об этом сегодня пишут уже не только в фан­тастической литературе. Подобную перспективу всерьез обсуждают

Место и роль науки в культуре техногенной цивилизации 103

биологи, философы и футурологи. Несомненно, что достижения на­учно-технического прогресса дадут в руки человечества могучие средства, позволяющие воздействовать на глубинные генетические структуры, управляющие воспроизводством человеческого тела. Но, получив в свое распоряжение подобные средства, человечество обре­тет нечто, равнозначное атомной энергии по возможным послед­ствиям. При современном уровне нравственного развития всегда найдутся «экспериментаторы» и добровольцы для экспериментов, которые могут сделать лозунг совершенствования биологической природы человека реалиями политической борьбы и амбициозных устремлений. Перспективы генетической перестройки человеческой телесности сопрягаются с не менее опасными перспективами мани­пуляций психикой человека путем воздействия на его мозг. Совре­менные исследования мозга обнаруживают структуры, воздействия на которые могут порождать галлюцинации, вызывать отчетливые картины прошлого, которые переживаются как настоящие, изменять эмоциональные состояния человека и т.п. И уже появились добро­вольцы, применяющие на практике методику многих экспериментов в этой области: вживляют, например, в мозг десятки электродов, ко­торые позволяют слабым электрическим раздражением вызывать не­обычные психические состояния, устранять сонливость, получать ощущения бодрости и т.п.

Усиливающиеся психические нагрузки, с которыми все больше сталкивается человек в современном техногенном мире, способству­ют накоплению отрицательных эмоций и часто стимулируют приме­нение искусственных средств снятия напряжения. В этих условиях возникают опасности распространения как традиционных (транкви­лизаторы, наркотики), так и новых средств манипуляции психикой. Вообще вмешательство в человеческую телесность и особенно попыт­ки целенаправленного изменения сферы эмоций и генетических ос­нований человека, даже при самом жестком контроле и слабых изме­нениях, могут привести к непредсказуемым последствиям. Нельзя упускать из виду, что человеческая культура глубинно связана с чело­веческой телесностью и первичным эмоциональным строем, который ею продиктован. Предположим, что известному персонажу из анти­утопии Дж. Оруэлла «1984» удалось бы реализовать мрачный план ге­нетического изменения чувства половой любви. Людей, у которых ис­чезла бы эта сфера эмоций, уже не волновало и не интересовало бы творчество ни Дж. Байрона, ни У. Шекспира, ни А.С. Пушкина, для них выпали бы целые пласты человеческой культуры. Биологические предпосылки — это не просто нейтральный фон социального бытия,

104

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

это почва, на которой вырастала человеческая культура и вне которой невозможна была бы человеческая духовность.

Всё это проблемы выживания человечества, которые породила техногенная цивилизация. Современные глобальные кризисы ставят под сомнение тип прогресса, реализованный в предшествующем тех­ногенном развитии.

По-видимому, в 3-м тысячелетии по христианскому летосчисле­нию человечество должно осуществить радикальный поворот к ка­ким-то новым формам цивилизационного прогресса.

Некоторые философы и футурологи сравнивают современные процессы с изменениями, которые пережило человечество при пере­ходе от каменного к железному веку. Эта точка зрения имеет глубокие основания, если учесть, что решения глобальных проблем предпола­гают коренную трансформацию ранее принятых стратегий человечес­кой жизнедеятельности. Любой новый тип цивилизационного разви­тия требует выработки новых ценностей, новых мировоззренческих ориентиров. Необходимы пересмотр прежнего отношения к природе, идеалов господства, ориентированных на силовое преобразование природного и социального мира, выработка новых идеалов человече­ской деятельности, нового понимания перспектив человека.

В этом контексте возникает вопрос и о присущих техногенной ци­вилизации ценностях науки и научно-технического прогресса.

Существуют многочисленные антисциентистские концепции, возлагающие на науку и ее технологические применения ответствен­ность за нарастающие глобальные проблемы. Крайний антисциен­тизм с его требованиями ограничить и даже затормозить научно-тех­нический прогресс, по существу, предлагает возврат к традиционным обществам. Но на этих путях в современных условиях невозможно ре­шить проблему обеспечения постоянно растущего населения элемен­тарными жизненными благами.

Выход состоит не в отказе от научно-технического развития, а в при­дании ему гуманистического измерения, что, в свою очередь, ставит проблему нового типа научной рациональности, включающей в себя в явном виде гуманистические ориентиры и ценности5.

В этой связи возникает целая серия вопросов: как возможно включение в научное познание внешних для него ценностных ори­ентации? Каковы механизмы этого включения? Не приведет ли к деформациям истины и жесткому идеологическому контролю за на­укой требование соизмерять ее с социальными ценностями? Имеют­ся ли внутренние, в самой науке вызревающие, предпосылки для ее перехода в новое состояние? И как это новое состояние скажется на

Специфика научного познания 105

судьбах теоретического знания, его относительной автономии и его социальной ценности?

Это действительно кардинальные вопросы современной филосо­фии науки. Ответ на них предполагает исследование особенностей научного познания, его генезиса, механизмов его развития, выясне­ния того, как могут исторически изменяться типы научной рацио­нальности и каковы современные тенденции такого изменения.

Очевидно, первым шагом на этом пути должен стать анализ специ­фики науки, выявление тех инвариантных признаков, которые устой­чиво сохраняются при исторической смене типов научной рациональ­ности.

В каждую конкретную историческую эпоху эти признаки могут со­единяться с особенными, свойственными именно данной эпохе ха­рактеристиками научного познания. Но если исчезнут инвариантные признаки науки, отличающие ее от других форм познания (искусства, обыденного познания, философии, религиозного постижения мира), то это будет означать исчезновение науки.

Специфика научного познания

Главные отличительные признаки науки

Интуитивно кажется ясным, чем отличается наука от других форм по­знавательной деятельности человека. Однако четкая экспликация специфических черт науки в форме признаков и определений оказы­вается довольно сложной задачей. Об этом свидетельствуют многооб­разие дефиниций науки, непрекращающиеся дискуссии по проблеме демаркации между ней и другими формами познания.

Научное познание, как и все формы духовного производства, в ко­нечном счете необходимо для того, чтобы регулировать человеческую деятельность. Различные виды познания по-разному выполняют эту роль, и анализ этого различия служит первым и необходимым услови­ем для выявления особенностей научного познания.

Деятельность может быть рассмотрена как сложно организованная сеть различных актов преобразования объектов, когда продукты од­ной деятельности переходят в другую и становятся ее компонентами. Например, железная руда как продукт горнодобывающего производ­ства становится предметом, который преобразуется в деятельности сталевара, станки, произведенные на заводе из добытой сталеваром стали, служат средствами деятельности в другом производстве. Даже

106

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

субъекты деятельности — люди, осуществляющие преобразования объектов в соответствии с поставленными целями, могут быть в опре­деленной степени представлены как результаты деятельности обуче­ния и воспитания, которая обеспечивает усвоение субъектом необхо­димых образцов действий, знаний и навыков применения в деятельности определенных средств.

Структурные характеристики элементарного акта деятельности можно представить в виде следующей схемы:

Правая часть этой схемы изображает предметную (объектную) структуру деятельности — взаимодействие средств с предметом дея­тельности и превращение его в продукт благодаря осуществлению оп­ределенных операций. Левая часть представляет субъектную структуру, которая включает субъекта деятельности (с его целями, ценностями, знаниями операций и навыками), осуществляющего целесообразные действия и использующего для этого определенные средства деятель­ности. Средства и действия могут быть отнесены и к объектной, и к субъектной структуре, поскольку их можно рассмотреть двояким обра­зом. С одной стороны, средства могут быть представлены в качестве ис­кусственных органов человеческой деятельности. С другой — они мо­гут рассматриваться в качестве естественных объектов, которые

Специфика научного познания 107

взаимодействуют с другими объектами. Аналогичным образом опера­ции могут представать в разных рассмотрениях: и как действия челове­ка, и как естественные взаимодействия объектов.

Деятельность всегда регулируется определенными ценностями и це­лями. Ценность отвечает на вопрос: для чего нужна та или иная деятель­ность! Цель — на вопрос: что должно быть получено в деятельности! Цель — это идеальный образ продукта. Она воплощается, опредмечи­вается в продукте, который выступает результатом преобразования предмета деятельности.

Поскольку деятельность универсальна, функциями ее предметов могут выступать не только фрагменты природы, преобразуемые в практике, но и люди, «свойства» которых меняются при их включе­нии в различные социальные подсистемы, а также сами эти подсисте­мы, взаимодействующие в рамках общества как целостного организ­ма. Тогда в первом случае мы имеем дело с «предметной стороной» изменения человеком природы, а во втором — с «предметной сторо­ной» практики, направленной на изменение социальных объектов. Человек с этой точки зрения может выступать и как субъект, и как объект практического действия.

На ранних стадиях развития общества субъектная и предметная стороны практической деятельности не расчленяются в познании, а берутся как единое целое. Познание отображает способы практичес­кого изменения объектов, включая в характеристику последних цели, способности и действия человека. Такое представление об объектах деятельности переносится на всю природу, которая рассматривается сквозь призму осуществляемой практики.

Известно, например, что в мифах древних народов силы природы всегда уподобляются человеческим силам, а ее процессы — человече­ским действиям. Первобытное мышление при объяснении явлений внешнего мира неизменно прибегает к их сравнению с человечески­ми поступками и мотивами6. Лишь в процессе длительной эволюции общества познание начинает исключать антропоморфные факторы из характеристики предметных отношений. Важную роль в этом процес­се сыграло историческое развитие практики, и прежде всего совер­шенствование средств и орудий труда.

По мере усложнения орудий те операции, которые ранее непо­средственно производились человеком, начинали «овеществляться», выступая как последовательное воздействие одного орудия на другое и лишь затем на преобразуемый объект. Тем самым свойства и состо­яния объектов, возникающие благодаря указанным операциям, пере­ставали казаться вызванными непосредственными усилиями челове-

108

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

ка, а все больше выступали в качестве результата взаимодействия са­мих природных предметов. Так, если на ранних стадиях цивилизации перемещение грузов требовало мускульных усилий, то с изобретени­ем рычага и блока, а затем простейших машин можно было заменить эти усилия механическими. Например, с помощью системы блоков можно было уравновесить большой груз малым, а прибавив незначи­тельный вес к малому грузу, поднять большой груз на нужную высоту. Здесь для подъема тяжелого тела не нужно усилий человека: один груз самостоятельно перемещает другой.

Подобная передача человеческих функций механизмам приводит к новому представлению о силах природы. Раньше силы понимались только по аналогии с физическими усилиями человека, а теперь начина­ют рассматриваться как механические силы. Приведенный пример мо­жет служить аналогом того процесса «объективации» предметных отно­шений практики, который, по-видимому, начался уже в эпоху первых городских цивилизаций древности. В этот период познание начинает постепенно отделять предметную сторону практики от субъективных факторов и рассматривать данную сторону как особую, самостоятель­ную реальность. Такое рассмотрение практики является одним из необ­ходимых условий для возникновения научного исследования.

Наука ставит своей конечной целью предвидеть процесс преобра­зования предметов практической деятельности (объект в исходном состоянии) в соответствующие продукты (объект в конечном состоя­нии). Это преобразование всегда определено сущностными связями, законами изменения и развития объектов, и сама деятельность может быть успешной только тогда, когда она согласуется с этими законами. Поэтому основная задача науки — выявить законы, в соответствии с которыми изменяются и развиваются объекты.

Применительно к процессам преобразования природы эту функ­цию выполняют естественные и технические науки. Процессы изме­нения социальных объектов исследуются общественными науками. Поскольку в деятельности могут преобразовываться самые различные объекты — предметы природы, человек (и состояния его сознания), подсистемы общества, знаковые объекты, функционирующие в каче­стве феноменов культуры и т.д., постольку все они могут стать пред­метами научного исследования.

Ориентация науки на изучение объектов, которые могут быть включены в деятельность (либо актуально, либо потенциально как возможные объекты будущего преобразования), и их исследование как подчиняющихся объективным законам функционирования и раз­вития составляют первую главную особенность научного познания.

Специфика научного познания 109

Эта особенность отличает его от других форм познавательной деятельности человека. Так, например, в процессе художественного ос­воения действительности объекты, включенные в человеческую дея­тельность, не отделяются от субъективных факторов, а берутся в своеоб­разной «склейке» с ними. Любое отражение предметов объективного мира в искусстве одновременно выражает ценностное отношение чело­века к предмету. Художественный образ — это отражение объекта, со­держащее отпечаток человеческой личности, ее ценностных ориента­ции, которые вплавляются в характеристики отражаемой реальности. Исключить это взаимопроникновение — значит разрушить художест­венный образ. В науке же особенности жизнедеятельности личности, создающей знания, ее оценочные суждения не входят непосредственно в состав порождаемого знания (законы Ньютона не позволяют судить о том, что любил и что ненавидел Ньютон, тогда как, например, в портре­тах кисти Рембрандта запечатлена личность самого Рембрандта, его ми­роощущение и его личностное отношение к изображаемым социаль­ным явлениям; чей-либо портрет, написанный великим художником, всегда выступает и как своего рода его «автопортрет»).

Наука ориентирована на предметное и объективное исследование действительности. Сказанное, конечно, не означает, что личностные моменты и ценностные ориентации ученого не играют роли в науч­ном творчестве и не влияют на его результаты.

Процесс научного познания обусловлен не только особенностями изучаемого объекта, но и многочисленными факторами социокуль­турного характера.

Рассматривая науку в ее историческом развитии, можно обнару­жить, что по мере изменения типа культуры меняются стандарты из­ложения научного знания, способы видения реальности в науке, сти­ли мышления, которые формируются в контексте культуры и испытывают воздействие самых различных ее феноменов. Это воз­действие может быть представлено как включение различных социо­культурных факторов в процесс генерации собственно научного зна­ния. Однако констатация связей объективного и субъективного в любом познавательном процессе и необходимость комплексного ис­следования науки в ее взаимодействии с другими формами духовной деятельности человека не снимают вопроса о различии между наукой и этими формами (обыденным познанием, художественным мышле­нием и т.п.). Первой и необходимой характеристикой такого различия является признак объективности и предметности научного познания.

Наука в человеческой деятельности выделяет только ее предмет­ную структуру и все рассматривает сквозь призму этой структуры. Как

по

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

царь Мидас из известной древней легенды — к чему бы он ни прика­сался, все обращалось в золото, — так и наука, к чему бы она ни при­коснулась, все для нее предмет, который живет, функционирует и раз­вивается по объективным законам.

Здесь сразу же возникает вопрос: ну, а как тогда быть с субъектом деятельности, с его целями, ценностями, состояниями его сознания? Все это принадлежит к компонентам субъектной структуры деятель­ности, но ведь наука способна исследовать и эти компоненты, потому что для нее нет запретов на исследование каких-либо реально сущест­вующих феноменов. Ответ на этот вопрос довольно простой: да, наука может исследовать любые феномены жизни человека и его сознания, она может исследовать и деятельность, и человеческую психику, и культуру, но только под одним углом зрения — как особые предметы, которые подчиняются объективным законам. Субъектную структуру деятельности наука тоже изучает, но как особый объект. А там, где на­ука не может сконструировать предмет и представить его «естествен­ную жизнь», определяемую его сущностными связями, там и конча­ются ее притязания. Таким образом, наука может изучать все в человеческом мире, но в особом ракурсе и с особой точки зрения. Этот особый ракурс предметности выражает одновременно и безгра­ничность, и ограниченность науки, поскольку человек как самодея­тельное, сознательное существо обладает свободой воли и он не толь­ко объект, но еще и субъект деятельности. И в этом его субъектном бытии не все состояния могут быть исчерпаны научным знанием, да­же если предположить, что такое всеобъемлющее научное знание о человеке, его жизнедеятельности может быть получено.

В этом утверждении о границах науки нет никакого антисциентиз­ма. Просто это констатация бесспорного факта, что наука не может заменить собой всех форм познания мира, всей культуры. И все, что ускользает из ее поля зрения, компенсируют другие формы духовного постижения мира — искусство, религия, нравственность, философия.

Изучая объекты, преобразуемые в деятельности, наука не ограни­чивается познанием только тех предметных связей, которые могут быть освоены в рамках наличных, исторически сложившихся на дан­ном этапе развития общества типов деятельности. Цель науки заклю­чается в том, чтобы предвидеть возможные будущие изменения объ­ектов, в том числе и те, которые соответствовали бы будущим типам и формам практического изменения мира.

Как выражение этих целей в науке складываются не только иссле­дования, обслуживающие сегодняшнюю практику, но и слои исследо­ваний, результаты которых могут найти применение только в практи-

Специфика научного познания 111

jce будущего. Движение познания в этих слоях обусловлено уже не схолько непосредственными запросами сегодняшней практики, сколько познавательными интересами, через которые проявляются потребности общества в прогнозировании будущих способов и форм практического освоения мира. Например, постановка внутринаучных проблем и их решение в рамках фундаментальных теоретических ис­следований физики привели к открытию законов электромагнитного поля и предсказанию электромагнитных волн, к открытию законов деления атомных ядер, квантовых законов излучения атомов при пе­реходе электронов с одного энергетического уровня на другой и т.п. Все эти теоретические открытия заложили основу для будущих спосо­бов массового практического освоения природы в производственной деятельности. Через несколько десятилетий они стали базой для при­кладных инженерно-технических исследований и разработок, вне­дрение которых в производство, в свою очередь, революционизирова­ло технику и технологию — появились радиоэлектронная аппаратура, атомные электростанции, лазерные установки и т.д.

Крупные ученые, создатели новых, оригинальных направлений и открытий, всегда обращали внимание на эту способность теорий по­тенциально содержать в себе множество будущих новых технологий и неожиданных практических приложений.

К.А. Тимирязев по этому поводу писал: «Несмотря на отсутствие в современной науке узкоутилитарного направления, именно в своем, независимом от указки житейских мудрецов и моралистов, свободном развитии она явилась, более чем когда, источником практических, житейских применений. То поразительное развитие техники, кото­рым ослеплены поверхностные наблюдатели, готовые признать его за самую выдающуюся черту XIX века, является только результатом не для всех видимого небывалого в истории развития именно науки, сво­бодной от всякого утилитарного гнета. Разительным доказательством тому служит развитие химии: была она и алхимией, и ятрохимией, на послугах и у горного дела, и у аптеки, и только в XIX веке, «веке на­уки», став просто химией, т.е. чистой наукой, явилась она источником неисчислимых приложений и в медицине, и в технике, и в горном де­ле, пролила свет и на стоящие в научной иерархии выше ее физику и даже астрономию, и на более молодые отрасли знания, как, напри­мер, физиологию, можно сказать, сложившуюся только в течение это­го века»7.

Сходные мысли высказывал один из создателей квантовой механи­ки — французский физик Луи де Бройль. «Великие открытия, — писал он, — даже сделанные исследователями, которые не имели в виду ни-

112

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

какого практического применения и занимались исключительно тео­ретическим решением проблем, быстро находили затем себе примене­ние в технической области. Конечно, Планк, когда он впервые написал формулу, носящую теперь его имя, совсем не думал об осветительной технике. Но он не сомневался, что затраченные им огромные усилия мысли позволят нам понять и предвидеть большое количество явле­ний, которые быстро и во всевозрастающем количестве будут исполь­зованы осветительной техникой. Нечто аналогичное произошло и со мной. Я был крайне удивлен, когда увидел, что разработанные мной представления очень быстро находят конкретные приложения в техни­ке дифракции электронов и электронной микроскопии»8.

Нацеленность науки на изучение не только объектов, преобразуе­мых в сегодняшней практике, но и тех объектов, которые могут стать предметом массового практического освоения в будущем, является второй отличительной чертой научного познания. Эта черта позволя­ет разграничить научное и обыденное, стихийно-эмпирическое по­знание и вывести ряд конкретных определений, характеризующих природу науки. Она позволяет понять, почему теоретическое исследо­вание выступает определяющей характеристикой развитой науки.

Научное и обыденное познание

Стремление изучать объекты реального мира и на этой основе пред­видеть результаты его практического преобразования свойственно не только науке, но и обыденному познанию, которое вплетено в прак­тику и развивается на ее основе. По мере того как развитие практики опредмечивает в орудиях функции человека и создает условия для элиминации субъективных и антропоморфных наслоений при изуче­нии внешних объектов, в обыденном познании появляются некото­рые виды знаний о реальности, в общем-то сходные с теми, которые характеризуют науку.

Зародышевые формы научного познания возникли в недрах и на основе этих видов обыденного познания, а затем отпочковались от него (наука эпохи первых городских цивилизаций древности). С раз­витием науки и превращением ее в одну из важнейших ценностей ци­вилизации ее способ мышления начинает оказывать все более актив­ное воздействие на обыденное сознание. Это воздействие развивает содержащиеся в обыденном, стихийно-эмприческом познании эле­менты объективно-предметного отражения мира.

Способность стихийно-эмпирического познания порождать пред­метное и объективное знание о мире ставит вопрос о различии между

Специфика научного познания 113

ним и научным исследованием. Признаки, отличающие науку от обы­денного познания, удобно классифицировать сообразно той катего­риальной схеме, в которой характеризуется структура деятельности (прослеживая различие науки и обыденного познания по предмету, средствам, продукту, методам и субъекту деятельности).

Тот факт, что наука обеспечивает «сверхдальнее» прогнозирование практики, выходя за рамки существующих стереотипов производства и обыденного опыта, означает, что она имеет дело с особым набором объектов реальности, несводимых к объектам обыденного опыта. Ес­ли обыденное познание отражает только те объекты, которые в прин­ципе могут быть преобразованы в наличных исторически сложивших­ся способах и видах практического действия, то наука способна изучать и такие фрагменты реальности, которые могут стать предме­том освоения только в практике далекого будущего. Она постоянно выходит за рамки предметных структур наличных видов и способов практического освоения мира и открывает человечеству новые пред­метные миры его возможной будущей деятельности.

Эти особенности объектов науки делают недостаточными для их освоения те средства, которые применяются в обыденном познании. Хотя наука и пользуется естественным языком, она не может только на его основе описывать и изучать свои объекты. Во-первых, обыденный язык приспособлен для описания и предвидения объектов, вплетен­ных в наличную практику человека (наука же выходит за ее рамки); во-вторых, понятия обыденного языка нечетки и многозначны, их точ­ный смысл чаще всего обнаруживается лишь в контексте языкового общения, контролируемого повседневным опытом. Наука же не может положиться на такой контроль, поскольку она преимущественно име­ет дело с объектами, не освоенными в обыденной практической дея­тельности. Чтобы описать изучаемые явления, она стремится как мож­но более четко фиксировать свои понятия и определения.

Выработка наукой специального языка, пригодного для описания ею объектов, необычных с точки зрения здравого смысла, является не­обходимым условием научного исследования. Язык науки постоянно развивается по мере ее проникновения во все новые области объектив­ного мира. Причем он оказывает обратное воздействие на повседнев­ный, естественный язык. Например, термины «электричество», «холо­дильник» когда-то были специфическими научными понятиями, а затем вошли в повседневный язык.

Наряду с искусственным, специализированным языком научное исследование нуждается в особой системе средств практической дея­тельности, которые, воздействуя на изучаемый объект, позволяют вы-

8-3232

114

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

явить возможные его состояния в условиях, контролируемых субъек­том. Средства, применяемые в производстве и в быту, как правило, непригодны для этой цели, поскольку объекты, изучаемые наукой, и объекты, преобразуемые в производстве и повседневной практике, чаще всего отличаются по своему характеру. Отсюда необходимость специальной научной аппаратуры (измерительных инструментов, приборных установок), которые позволяют науке экспериментально изучать новые типы объектов.

Научная аппаратура и язык науки выступают как выражение уже добытых знаний. Но подобно тому как в практике ее продукты пре­вращаются в средства новых видов практической деятельности, так и в научном исследовании его продукты — научные знания, выражен­ные в языке или овеществленные в приборах, становятся средством дальнейшего исследования. Таким образом, из особенностей предме­та науки мы получили в качестве своеобразного следствия отличия в средствах научного и обыденного познания.

Спецификой объектов научного исследования можно объяснить и основные отличия научных знаний как продукта научной деятельно­сти от знаний, получаемых в сфере обыденного, стихийно-эмпири­ческого познания. Последние чаще всего не систематизированы; это, скорее, конгломерат сведений, предписаний, рецептур деятельности и поведения, накопленных на протяжении исторического развития обыденного опыта. Их достоверность устанавливается благодаря не­посредственному применению в наличных ситуациях производ­ственной и повседневной практики. Что же касается научных зна­ний, то их достоверность уже не может быть обоснована только таким способом, поскольку в науке преимущественно исследуются объекты, еще не освоенные в производстве. Поэтому нужны специ­фические способы обоснования истинности знания. Ими являются экспериментальный контроль за получаемым знанием и выводи­мость одних знаний из других, истинность которых уже доказана. В свою очередь, процедуры выводимости обеспечивают перенос ис­тинности с одних фрагментов знания на другие, благодаря чему они становятся связанными между собой, организованными в систему. Таким образом, мы получаем характеристики системности и обосно­ванности научного знания, отличающие его от продуктов обыденной познавательной деятельности людей.

Из главной характеристики научного исследования можно вывес­ти также и такой отличительный признак науки при ее сравнении с обыденным познанием, как особенность метода познавательной де­ятельности. Объекты, на которые направлено обыденное познание,

Специфика научного познания 115

формируются в повседневной практике. Приемы, посредством кото­рых каждый такой объект выделяется и фиксируется в качестве пред­мета познания, вплетены в обыденный опыт. Совокупность таких приемов, как правило, не осознается субъектом в качестве метода по­знания. Иначе обстоит дело в научном исследовании. Здесь уже само обнаружение объекта, свойства которого подлежат дальнейшему из­учению, составляет весьма трудоемкую задачу. Например, чтобы об­наружить короткоживущие частицы — резонансы, современная фи­зика ставит эксперименты по рассеиванию пучков частиц и затем применяет сложные расчеты. Обычные частицы оставляют следы-треки в фотоэмульсиях или в камере Вильсона, резонансы же таких треков не оставляют. Они живут очень короткое время (10~22 с) и за этот промежуток времени проходят расстояние, меньшее размеров атома. В силу этого резонанс не может вызвать ионизации молекул фотоэмульсии (или газа в камере Вильсона) и оставить наблюдаемый след. Однако, когда резонанс распадается, возникающие при этом частицы способны оставлять следы указанного типа. На фотографии они выглядят как набор лучей-черточек, исходящих из одного цент­ра. По характеру этих лучей, применяя математические расчеты, фи­зик определяет наличие резонанса. Таким образом, для того чтобы иметь дело с одним и тем же видом резонансов, исследователю необ­ходимо знать условия, в которых появляется соответствующий объ­ект. Он обязан четко определить метод, с помощью которого в экспе­рименте может быть обнаружена частица. Вне метода он вообще не выделит изучаемого объекта из многочисленных связей и отношений предметов природы. Чтобы зафиксировать объект, ученый должен знать метод такой фиксации. Поэтому в науке изучение объектов, выявление их свойств и связей всегда сопровождается осознанием метода, посредством которого исследуется объект. Объекты всегда даны человеку в системе определенных приемов и методов его дея­тельности. Но эти приемы в науке уже не очевидны, не являются многократно повторяемыми в повседневной практике приемами. И чем дальше наука отходит от привычных вещей повседневного опыта, углубляясь в исследование «необычных» объектов, тем яснее и отчетливее проявляется необходимость в создании и разработке особых методов, в системе которых наука может изучать объекты. Наряду со знаниями об объектах наука формирует знания о методах. Потребность в развертывании и систематизации знаний второго ти­па приводит на высших стадиях развития науки к формированию ме­тодологии как особой отрасли научного исследования, призванной Целенаправленно вести научный поиск.

116

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

Наконец, стремление науки к исследованию объектов относитель­но независимо от их освоения в наличных формах производства и обыденного опыта предполагает специфические характеристики субъекта научной деятельности. Занятия наукой требуют особой под­готовки познающего субъекта, в ходе которой он осваивает историче­ски сложившиеся средства научного исследования, обучается при­емам и методам оперирования с этими средствами. Для обыденного познания такой подготовки не нужно, вернее, она осуществляется ав­томатически, в процессе социализации индивида, когда у него фор­мируется и развивается мышление в процессе освоения культуры и включения индивида в различные сферы деятельности. Занятия на­укой предполагают наряду с овладением средствами и методами так­же и усвоение определенной системы ценностных ориентации и целе­вых установок, специфичных для научного познания. Эти ориентации должны стимулировать научный поиск, нацеленный на изучение все новых и новых объектов независимо от сегодняшнего практического эффекта от получаемых знаний. Иначе наука не будет осуществлять своей главной функции — выходить за рамки предмет­ных структур практики своей эпохи, раздвигая горизонты возможно­стей освоения человеком предметного мира.

Две основные установки науки обеспечивают стремление к такому поиску: самоценность истины и ценность новизны.

Любой ученый принимает в качестве одной из основных установок научной деятельности поиск истины, воспринимая истину как выс­шую ценность науки. Эта установка воплощается в целом ряде идеа­лов и нормативов научного познания, выражающих его специфику: в определенных идеалах организации знания (например, требовании логической непротиворечивости теории и ее опытной подтверждае­мое™), в поиске объяснения явлений, исходя из законов и принци­пов, выражающих сущностные связи исследуемых объектов, и т.д.

Не менее важную роль в научном исследовании играет установка на постоянный рост знания и особую ценность новизны в науке. Эта установка выражена в системе идеалов и нормативных принципов на­учного творчества (например, запрете на плагиат, допустимости кри­тического пересмотра оснований научного поиска как условия освое­ния все новых типов объектов и т.д.).

Ценностные ориентации науки образуют фундамент ее этоса, ко­торый должен усвоить ученый, чтобы успешно заниматься исследова­ниями. Великие ученые оставили значительный след в культуре не только благодаря совершенным ими открытиям, но и благодаря тому, что их деятельность была образцом новаторства и служения истине

Специфика научного познания 117

для многих поколений людей. Всякое отступление от истины в угоду личностным, своекорыстным целям, любое проявление беспринцип­ности в науке встречало у них беспрекословный отпор.

В науке в качестве идеала провозглашается принцип, что перед ли­цом истины все исследователи равны, что никакие прошлые заслуги не принимаются во внимание, если речь идет о научных доказательствах.

Малоизвестный служащий патентного бюро А. Эйнштейн в начале века дискутировал с известным ученым Г. Лоренцем, доказывая спра­ведливость своей трактовки введенных Лоренцем преобразований. В конечном счете именно Эйнштейн выиграл этот спор. Но Лоренц и его коллеги никогда не прибегали в этой дискуссии к приемам, широ­ко применяемым в спорах обыденной жизни, — они не утверждали, на­пример, неприемлемость критики теории Лоренца на том основании, что его статус в то время был несоизмерим со статусом еще не извест­ного научному сообществу молодого физика Эйнштейна.

Не менее важным принципом научного этоса является требование научной честности при изложении результатов исследования. Ученый может ошибаться, но не имеет права подтасовывать результаты, он может повторить уже сделанное открытие, но не имеет права зани­маться плагиатом. Институт ссылок как обязательное условие оформ­ления научной монографии и статьи призван не только зафиксиро­вать авторство тех или иных идей и научных текстов. Он обеспечивает четкую селекцию уже известного в науке и новых результатов. Вне этой селекции не было бы стимула к напряженным поискам нового, в науке возникли бы бесконечные повторы пройденного и в конечном счете было бы подорвано ее главное качество — постоянно генериро­вать рост нового знания, выходя за рамки привычных и уже известных представлений о мире.

Конечно, требование недопустимости фальсификаций и плагиата выступает как своеобразная презумпция науки, которая в реальной жизни может нарушаться. В различных научных сообществах может устанавливаться различная жесткость санкций за нарушение этичес­ких принципов науки. Рассмотрим один пример из жизни современ­ной науки, который может служить образцом непримиримости сооб­щества к нарушениям этих принципов.

В середине 70-х гг. XX в. в среде биохимиков и нейрофизиологов громкую известность приобрело так называемое дело Галлиса, моло­дого и подающего надежды биохимика, который в начале 70-х гг. ра­ботал над проблемой внутримозговых морфинов. Им была выдвинута оригинальная гипотеза о том, что морфины растительного происхож­дения и внутримозговые морфины одинаково воздействуют на нерв-

118

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

ную ткань. Галлис провел серию трудоемких экспериментов, однако не смог убедительно подтвердить эту гипотезу, хотя косвенные дан­ные свидетельствовали о ее перспективности. Опасаясь, что другие исследователи его обгонят и сделают это открытие, Галлис решился на фальсификацию. Он опубликовал вымышленные данные опытов, якобы подтверждающие гипотезу.

«Открытие» Галлиса вызвало большой интерес в сообществе ней­рофизиологов и биохимиков. Однако его результаты никто не смог подтвердить, воспроизводя эксперименты по опубликованной им ме­тодике. Тогда молодому и уже ставшему известным ученому было предложено публично провести эксперименты на специальном сим­позиуме в 1977 г. в Мюнхене, под наблюдением своих коллег. Галлис в конце концов вынужден был сознаться в фальсификации. Сообще­ство ученых отреагировало на это признание жестким бойкотом. Кол­леги Галлиса перестали поддерживать с ним научные контакты, все его соавторы публично отказались от совместных с ним статей, и в итоге Галлис опубликовал письмо, в котором он извинился перед кол­легами и заявил, что прекращает занятия наукой9.

В идеале научное сообщество всегда должно отторгать исследова­телей, уличенных в умышленном плагиате или преднамеренной фаль­сификации научных результатов в угоду каким-либо житейским бла­гам. К этому идеалу ближе всего стоят сообщества математиков и естествоиспытателей, но у гуманитариев, например, поскольку они испытывают значительно большее давление идеологических и поли­тических структур, санкции к исследователям, отклоняющимся от идеалов научной честности, значительно смягчены.

Показательно, что для обыденного сознания соблюдение основ­ных установок научного этоса совсем не обязательно, а подчас даже и нежелательно. Человеку, рассказавшему политический анекдот в не­знакомой компании, не обязательно ссылаться на источник инфор­мации, особенно если он живет в тоталитарном обществе.

В обыденной жизни люди обмениваются самыми различными зна­ниями, делятся житейским опытом, но ссылки на автора этого опыта в большинстве ситуаций просто невозможны, ибо этот опыт анони­мен и часто транслируется в культуре столетиями.

Наличие специфических для науки норм и целей познавательной деятельности, а также специфических средств и методов, обеспечива­ющих постижение все новых объектов, требует целенаправленного формирования ученых-специалистов. Эта потребность приводит к появлению «академической составляющей науки» — особых органи­заций и учреждений, обеспечивающих подготовку научных кадров.

Генезис научного познания 119

В процессе такой подготовки будущие исследователи должны ус­воить не только специальные знания, приемы и методы научной ра­боты, но и основные ценностные ориентиры науки, ее этические нор­мы и принципы.

Итак, при выяснении природы научного познания можно выде­лить систему отличительных признаков науки, среди которых глав­ными являются: а) установка на исследование законов преобразова­ния объектов и реализующая эту установку предметность и объективность научного знания; б) выход науки за рамки предметных структур производства и обыденного опыта и изучение ею объектов относительно независимо от сегодняшних возможностей их произ­водственного освоения (научные знания всегда относятся к широко­му классу практических ситуаций настоящего и будущего, который никогда заранее не задан). Все остальные необходимые признаки, от­личающие науку от других форм познавательной деятельности, могут быть представлены как зависящие от указанных главных характерис­тик и обусловленные ими.

Генезис научного познания

Характеристики развитых форм научного познания во многом наме­чают пути, на которых следует искать решение проблемы генезиса те­оретического знания как феномена культуры.

Преднаука и развитая наука

В истории формирования и развития науки можно выделить две ста­дии, которые соответствуют двум различным методам построения знаний и двум формам прогнозирования результатов деятельности. Первая стадия характеризует зарождающуюся науку (преднауку), вто­рая — науку в собственном смысле слова. Зарождающаяся наука из­учает преимущественно те вещи и способы их изменения, с которыми человек многократно сталкивался в производстве и обыденном опы­те. Он стремился построить модели таких изменений с тем, чтобы предвидеть результаты практического действия. Первой и необходи­мой предпосылкой для этого было изучение вещей, их свойств и от­ношений, выделенных самой практикой. Эти вещи, свойства и отно­шения фиксировались в познании в форме идеальных объектов, которыми мышление начинало оперировать как специфическими предметами, замещающими объекты реального мира10. Эта деятель-

120

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

ность мышления формировалась на основе практики и представляла собой идеализированную схему практических преобразований мате­риальных предметов. Соединяя идеальные объекты с соответствую­щими операциями их преобразования, ранняя наука строила таким путем схему тех изменений предметов, которые могли быть осущест­влены в производстве данной исторической эпохи. Так, например, анализируя древнеегипетские таблицы сложения и вычитания целых чисел, нетрудно установить, что представленные в них знания образу­ют в своем содержании типичную схему практических преобразова­ний, осуществляемых над предметными совокупностями.

В таблицах сложения каждый из реальных предметов (это могут быть животные, собираемые в стадо, камни, складываемые для по­стройки, и т.д.) замещался идеальным объектом «единица», который фиксировался знаком I (вертикальная черта). Набор предметов изо­бражался здесь как система единиц (для «десятков», «сотен», «тысяч» и т.д. в египетской арифметике существовали свои знаки, фиксирую­щие соответствующие идеальные объекты). Оперирование предмета­ми, объединяемыми в совокупность (сложение), и отделяемыми от совокупности предметов или их групп (вычитание) изображалось в правилах действия над «единицами», «десятками», «сотнями» и т.д. Прибавление, допустим, к пяти единицам трех единиц производилось следующим образом: изображался знак III (число «три»), затем под ним писалось еще пять вертикальных черточек IIIII (число «пять»), а затем все эти черточки переносились в одну строку, расположенную под двумя первыми. В результате получалось восемь черточек, обозначающих соответствующее число. Эти операции воспроизводи­ли процедуры образования совокупностей предметов в реальной практике (реальное практическое образование и расчленение пред­метных совокупностей было основано на процедуре добавления од­них единичных предметов к другим).

Используя такого типа знания, можно было предвидеть результаты преобразования предметов, характерные для различных практических ситуаций, связанных с объединением предметов в некоторую сово­купность.

Такую же связь с практикой можно обнаружить в первых знаниях, относящихся к геометрии. Геометрия {грен, «гео» — земля, «метрия» — измерение) в самом первичном смысле термина обнаруживает связь с практикой измерения земельных участков. Древние греки заимство­вали первичные геометрические знания у древних египтян и вавило­нян. Земледельческая цивилизация Древнего Египта основывалась на возделывании плодородных земель в долине Нила. Участки земли,

Генезис научного познания 121

которыми владели различные сельские общины, имели свои границы. При разливах Нила эти границы заносились речным илом. Их восста­новление было важной задачей, которую решали особые государ­ственные чиновники. Очертания участков и их размеры изобража­лись в чертежах на папирусе. Такие чертежи были моделями земельных участков, и по ним восстанавливались их границы.

Кроме восстановления границ земельных участков существовали практические потребности вычисления их площадей. Это породило новый класс задач, решение которых требовало оперирования с чер­тежами. В этом процессе были выделены основные геометрические фигуры — треугольник, прямоугольник, трапеция, круг, через комби­нации которых можно было изображать площади земельных участков сложной конфигурации. В древнеегипетской математике были найде­ны способы вычисления площадей основных геометрических фигур, и эти знания стали применяться не только при измерении земельных участков, но и при решении других практических задач, в частности при строительстве различных сооружений.

Операции с геометрическими фигурами на чертежах, связанные с построением и преобразованиями этих фигур, осуществлялись с по­мощью двух основных инструментов — циркуля и линейки. Этот спо­соб до сих пор является фундаментальным в геометрии. Характерно, что он выступает в качестве схемы реальных практических операций. Измерение земельных участков, а также сторон и плоскостей создава­емых сооружений в строительстве осуществлялось с помощью туго натянутой мерной веревки с узлами, обозначающими единицу длины (линейка), и мерной веревки, один конец которой закреплялся ко­лышком, а стержень (колышек) на другом ее конце прочерчивал дуги (циркуль). Перенесенные на действия с чертежами, эти операции предстали как построения геометрических фигур с помощью циркуля и линейки.

Способ построения знаний путем абстрагирования и схематиза­ции предметных отношений наличной практики обеспечивал пред­сказание ее результатов в границах уже сложившихся способов прак­тического освоения мира. Однако по мере развития познания и практики наряду с отмеченным способом в науке формируется новый способ построения знаний. Он знаменует переход к собственно науч­ному исследованию предметных связей мира.

Если на этапе преднауки как первичные идеальные объекты, так и их отношения (соответственно, смыслы основных терминов языка и правила оперирования с ними) выводились непосредственно из практики и лишь затем внутри созданной системы знания (языка)

122

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

формировались новые идеальные объекты, то теперь познание делает следующий шаг. Оно начинает строить фундамент новой системы знания как бы «сверху» по отношению к реальной практике и лишь после этого, путем ряда опосредовании, проверяет созданные из иде­альных объектов конструкции, сопоставляя их с предметными отно­шениями практики.

При таком методе исходные идеальные объекты не черпаются уже из практики, а заимствуются из ранее сложившихся систем знания (языка) и применяются в качестве строительного материала при фор­мировании новых знаний. Эти объекты погружаются в особую «сетку отношений», структуру, которая заимствуется из другой области зна­ния, где она предварительно обосновывается в качестве схематизиро­ванного образа предметных структур действительности. Соединение исходных идеальных объектов с новой «сеткой отношений» способно породить новую систему знаний, в рамках которой могут найти отоб­ражение существенные черты ранее не изученных сторон действи­тельности. Прямое или косвенное обоснование данной системы практикой превращает ее в достоверное знание.

В развитой науке такой способ исследования встречается буквально на каждом шагу. Так, например, по мере эволюции математики числа начинают рассматриваться не как прообраз предметных совокупнос­тей, которыми оперируют в практике, а как относительно самостоя­тельные математические объекты, свойства которых подлежат система­тическому изучению. С этого момента начинается собственно математическое исследование, в ходе которого из ранее изученных на­туральных чисел строятся новые идеальные объекты. Применяя, на­пример, операцию вычитания к любым парам положительных чисел, можно было получить отрицательные числа (при вычитании из мень­шего числа большего). Открыв для себя класс отрицательных чисел, математика делает следующий шаг. Она распространяет на них все те операции, которые были приняты для положительных чисел, и таким путем создает новое знание, характеризующее ранее не исследованные структуры действительности. В дальнейшем происходит новое расши­рение класса чисел: применение операции извлечения корня к отрица­тельным числам формирует новую абстракцию — «мнимое число». И на этот класс идеальных объектов опять распространяются все те операции, которые применялись к натуральным числам.

Описанный способ построения знаний утверждается не только в математике. Вслед за нею он распространяется на сферу естественных наук. В естествознании он известен как метод выдвижения гипотети­ческих моделей с их последующим обоснованием опытом.

А

Генезис научного познания 123

Благодаря новому методу построения знаний наука получает воз­можность не только изучить те предметные связи, которые могут встретиться в сложившихся стереотипах практики, но и проанализи­ровать изменения объектов, которые в принципе могла бы освоить развивающаяся цивилизация. С этого момента кончается этап пред-науки и начинается наука в собственном смысле. В ней наряду с эм­пирическими правилами и зависимостями (которые знала и предна-ука) формируется особый тип знания — теория, позволяющая получить эмпирические зависимости как следствие из теоретических постулатов. Меняется и категориальный статус знаний — они могут соотноситься уже не только с осуществленным опытом, но и с качес­твенно иной практикой будущего, а поэтому строятся в категориях возможного и необходимого. Знания уже не формулируются только как предписания для наличной практики, они выступают как знания об объектах реальности «самой по себе», и на их основе вырабатыва­ется рецептура будущего практического изменения объектов.

Поскольку научное познание начинает ориентироваться на поиск предметных структур, которые не могут быть выявлены в обыденной практике и производственной деятельности, оно уже не может разви­ваться, опираясь только на эти формы практики. Возникает потреб­ность в особой форме практики, которая обслуживает развивающееся естествознание. Такой формой практики становится научный экспе­римент.

Поскольку демаркация между преднаукой и наукой связана с но­вым способом порождения знаний, проблема генезиса науки предста­ет как проблема предпосылок собственно научного способа исследо­вания. Эти предпосылки складываются в культуре в виде определенных установок мышления, позволяющих возникнуть науч­ному методу. Их формирование является результатом длительного развития цивилизации.

Культуры многих традиционных обществ (Древней Индии, Древ­него Китая, Египта и Вавилона) не создавали таких предпосылок. Хо­тя в них возникло множество конкретных видов научного знания и рецептур решения задач, все эти знания и рецептуры не выходили за рамки преднауки.

Переход к науке в собственном смысле слова был связан с двумя переломными состояниями развития культуры и цивилизации. Во-первых, с изменениями в культуре античного мира, которые обеспе­чили применение научного метода в математике и вывели ее на уро­вень теоретического исследования, во-вторых, с изменениями в европейской культуре, произошедшими в эпоху Возрождения и пере-

124

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

хода к Новому времени, когда собственно научный способ мышления стал достоянием естествознания (главным процессом здесь принято считать становление эксперимента как метода изучения природы, со­единение математического метода с экспериментом и формирование теоретического естествознания).

Нетрудно увидеть, что речь идет о тех мутациях в культуре, кото­рые обеспечивали в конечном итоге становление техногенной циви­лизации. Развитая наука утвердилась именно в этой линии цивилиза-ционного развития, но исторический путь к ней не был простым и прямолинейным. Отдельные предпосылки и пробы развертывания научного метода неоднократно осуществлялись в разных культурах. Некоторые из них сразу попадали в поток культурной трансляции, другие же как бы отодвигались на периферию, а затем вновь получа­ли второе дыхание, как это случилось, например, с многими идеями Античности, воссозданными в эпоху Ренессанса.

Для перехода к собственно научной стадии необходим был особый способ мышления (видения мира), который допускал бы взгляд на су­ществующие ситуации бытия, включая ситуации социального обще­ния и деятельности, как на одно из возможных проявлений сущности (законов) мира, которая способна реализоваться в различных формах, в том числе весьма отличных от уже осуществившихся.

Такой способ мышления не мог утвердиться, например, в культуре кастовых и деспотических обществ Востока эпохи первых городских цивилизаций (где начиналась преднаука). Доминирование в культу­рах этих обществ канонизированных стилей мышления и традиций, ориентированных прежде всего на воспроизведение существующих форм и способов деятельности, накладывало серьезные ограничения на прогностические возможности познания, мешая ему выйти за рам­ки сложившихся стереотипов социального опыта. Полученные здесь знания о закономерных связях мира, как правило, сращивались с представлениями об их прошлой (традиция) либо сегодняшней прак­тической реализации. Зачатки научных знаний вырабатывались и из­лагались в восточных культурах главным образом как предписания для практики и не обрели еще статуса знаний о естественных процес­сах, развертывающихся в соответствии с объективными законами11.

Духовная революция Античности

Для того чтобы осуществился переход к собственно научному спосо­бу порождения знаний, с его интенцией на изучение необычных, с точки зрения обыденного опыта, предметных связей, необходим был

Генезис научного познания 125

иной тип цивилизации с иным типом культуры. Такого рода цивили­зацией, создавшей предпосылки для первого шага по пути к собствен­но науке, была демократия античной Греции. Именно здесь происхо­дит мутация традиционных культур и здесь социальная жизнь наполняется динамизмом, которого не знали земледельческие циви­лизации Востока с их застойно-патриархальным круговоротом жиз­ни. Хозяйственная и политическая жизнь античного полиса была пронизана духом состязательности12, все конкурировали между со­бой, проявляя активность и инициативу, что неизбежно стимулирова­ло инновации в различных сферах деятельности.

Нормы поведения и деятельности, определившие облик социаль­ной действительности, вырабатывались в столкновении интересов различных социальных групп и утверждались во многом через борьбу мнений равноправных свободных индивидов на народном собрании. Социальный климат полиса снимал с нормативов деятельности ореол нерушимого сверхчеловеческого установления и формировал отно­шение к ним как к изобретению людей, которое подлежит обсужде­нию и улучшению по мере необходимости13. На этой основе склады­вались представления о множестве форм действительности, о возможности других, более совершенных форм по сравнению с уже реализовавшимися. Это видение можно обозначить как идею «вариа­бельного бытия», которая получила свое рациональное оформление и развитие в античной философии. Оно стимулировало разработку це­лого спектра философских систем, конкурирующих между собой, вводящих различные концепции мироздания и различные идеалы со­циального устройства.

Развертывая модели «возможных миров», античная философия, пожалуй, в наибольшей степени реализовала в эту эпоху эвристичес­кую функцию философского познания, что и послужило необходи­мой предпосылкой становления науки в собственном смысле слова.

Именно в философии впервые были продемонстрированы образ­цы теоретического рассуждения, способные открывать связи и отно­шения вещей, выходящие за рамки обыденного опыта и связанных с ним стереотипов и архетипов обыденного сознания. Так, при обсуж­дении проблемы части и целого, единого и множественного античная философия подходит к ней теоретически, рассматривая все возмож­ные варианты ее решения: мир бесконечно делим (Анаксагор), мир делится на части до определенного предела (атомистика Демокрита и Эпикура) и, наконец, совершенно невероятное с точки зрения здра­вого смысла решение — мир вообще неделим (бытие едино и недели­мо — элеаты).

126

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

Обоснование элеатами (Парменид, Зенон) этой необычной идеи поставило ряд проблем, касающихся свойств пространства, времени и движения. Из принципа неделимости бытия следовала невозмож­ность движения тел, так как тело — это часть (фрагмент) мира, а его движение представляет собой изменение его положения (места) в пространстве в различные моменты времени. Движение тел невоз­можно, если неделим мир, неделимо пространство и время. Но это противоречило наблюдаемым фактам движения тел.

На эти возражения известный древнегреческий философ Зенон от­ветил рядом контраргументов, получивших название апорий Зенона. В них доказывалось, что с позиций теоретического разума представле­ние о движении тел приводит к парадоксам. Например, апория «Стре­ла» демонстрировала следующий парадокс: в каждый отдельный мо­мент времени летящая стрела может быть рассмотрена как покоящаяся в некоторой точке пространства. Но сумма покоев не дает движения, а значит, летящая стрела покоится. В других апориях Зенон выявляет па­радоксы, связанные с представлениями о бесконечной делимости про­странства. Например, в апории «Ахилл и черепаха» утверждалось, что самый быстрый бегун Ахилл не догонит черепаху, так как сначала ему нужно пробежать половину дистанции между ним и черепахой, а она за это время отползет на некоторое расстояние, затем Ахиллу придется преодолевать половину новой дистанции, а черепаха вновь отползет на определенное расстояние, и так до бесконечности.

Самое интересное, что в этих, на первый взгляд весьма экзотичес­ких рассуждениях были поставлены проблемы, к которым потом, на протяжении более двух тысячелетий, не раз возвращалась философ­ская и научная мысль. В преддверии возникновения механики мыс­лители позднего Средневековья обсуждали вопрос: можно ли гово­рить о движении тела в точке пространства? Если движение характеризуется скоростью, а скорость — это путь, деленный на вре­мя, то в точке не может быть скорости, поскольку точка — это нуле­вое расстояние, а ноль, деленный на t, дает ноль. Значит, движущееся тело в точке покоится.

После возникновения механики Галилея в процессе поисков обоб­щающей теории механических движений (завершившихся механикой Ньютона) пришлось вновь решать эту проблему в связи с обосновани­ем понятия мгновенной скорости. Поставленная философией проб­лема трансформировалась в конкретно-научную. Ее решение было получено благодаря развитию в математике теории пределов и мето­дов дифференциального и интегрального исчислений, примененных в физике.

Генезис научного познания 127

Показательно также, что впервые сформулированные Зеноном па­радоксы бесконечной делимости пространства были осмыслены позднее как проблема сопоставления бесконечных множеств. В апо­рии «Ахилл и черепаха» (и других апориях), по существу, было выяв­лено, что любой путь (отрезок), если его рассмотреть как бесконечно делимый, предстает как бесконечное множество точек, а любая часть этого пути также является бесконечным множеством точек и с этих позиций может быть приравнена к целому. Как справедливо отмечал историк науки А. Койре, эта проблема почти через два с половиной тысячелетия стала одной из фундаментальных в математике. Над ней размышляли великие математики Бернард Больцано и Георг Кантор, и она в значительной степени стимулировала современную разработ­ку теории множеств.

Конечно, во времена элеатов все эти эвристические возможности философского познания, открывающего проблемы науки будущего, не были известны. Но важно то, что в философии того времени воз­никали образцы теоретического рассуждения, которые ориентирова­лись не столько на очевидности чувственного опыта, сколько на су­щее, данное разуму. И здесь предпочтение отдавалось как раз теоретическому размышлению, которое способно выходить за рамки здравого смысла своего времени, стереотипов, выработанных в систе­ме ограниченной повседневной практики.

В традиционных обществах Востока такого рода теоретические функции философии реализовались в урезанном виде. Генерация не­стандартных представлений о мире в философских системах Индии и Китая осуществлялась спорадически, совпадая с периодами крупных социальных катаклизмов (например, период «сражающихся царств» в Древнем Китае). Но в целом философия тяготела к идеологическим конструкциям, обслуживающим традицию. Например, конфуциан­ство и брахманизм были философскими системами, которые одно­временно выступали и как религиозно-идеологические учения, регу­лирующие поведение и деятельность людей. Что же касается Древнего Египта и Вавилона, в которых был накоплен огромный массив научных знаний и рецептур деятельности, относящихся к эта­пу преднауки, то в них философское знание в лучшем случае находи­лось в стадии зарождения. Оно еще не отпочковалось от религиозно-мифологических систем, которые доминировали в культуре этих обществ.

Принципиально иную картину дает социальная жизнь античного полиса. Особенности этой жизни создавали намного более благопри­ятные условия для реализации теоретических функций философии.

128

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

Античная философия продемонстрировала, как можно планомер­но развертывать представление о различных типах объектов (часто не­обычных с точки зрения наличного опыта) и способах их мысленного освоения. Она дала образцы построения знаний о таких объектах. Это поиск единого основания (первоначал и причин) и выведение из него следствий (необходимое условие теоретической организации зна­ний). Эти образцы оказали бесспорное влияние на становление тео­ретического слоя исследований в античной математике.

Идеал обоснованного и доказательного знания складывался в ан­тичной философии и науке под воздействием социальной практики полиса. Восточные деспотии, например, не знали этого идеала. Зна­ния вырабатывались здесь кастой управителей, отделенных от осталь­ных членов общества (жрецы и писцы Древнего Египта, древнекитай­ские чиновники), и предписывались в качестве непререкаемой нормы, не подлежащей сомнению. Условием приемлемости знаний, формулируемых в виде предписаний, были авторитет их создателей и наличная практика, построенная в соответствии с предложенными нормативами. Доказательство знаний путем их выведения из некото­рого основания было излишним (требование доказанности оправдано только тогда, когда предложенное предписание может быть подверг­нуто сомнению и когда может быть выдвинуто конкурирующее пред­писание).

Ряд знаний в математике Древнего Египта и Вавилона, по-види­мому, не мог быть получен вне процедур вывода и доказательства. Историк математики М.Я. Выгодский считал, что, например, такие сложные рецепты, как алгоритм вычисления объема усеченной пира­миды, были выведены на основе других знаний14. Однако в процессе изложения знаний этот вывод не демонстрировался. Производство и трансляция знаний в культуре Древнего Египта и Вавилона закрепля­лись за кастой жрецов и чиновников и носили авторитарный харак­тер. Обоснование знания путем демонстрации доказательства не пре­вратилось в восточных культурах в идеал построения и трансляции знаний, что наложило серьезные ограничения на процесс превраще­ния «эмпирической математики» в теоретическую науку.

В противоположность восточным обществам, греческий полис принимал социально значимые решения, пропуская их через фильтр конкурирующих предложений и мнений на народном собрании. Пре­имущество одного мнения перед другим выявлялось через доказа­тельство, в ходе которого ссылки на авторитет, особое социальное по­ложение индивида, предлагающего предписание для будущей деятельности, не считались серьезной аргументацией. Диалог велся

Генезис научного познания 129

между равноправными гражданами, и единственным критерием была обоснованность предлагаемого норматива. Этот сложившийся в куль­туре идеал обоснованного мнения был перенесен античной филосо­фией и на научные знания. Именно в греческой математике мы встре­чаем изложение знаний в виде теорем: «дано — требуется доказать — доказательство». Но в древнеегипетской и вавилонской математике такая форма не была принята, здесь мы находим только нормативные рецепты решения задач, излагаемые по схеме: «Делай так!»... «Смот­ри, ты сделал правильно!»

Характерно, что разработка в античной философии методов по­стижения и развертывания истины (диалектики и логики) протекала как отражение мира сквозь призму социальной практики полиса. Первые шаги к осознанию и развитию диалектики как метода были связаны с анализом столкновения в споре противоположных мнений (типичная ситуация выработки нормативов деятельности на народ­ном собрании). Что же касается логики, то ее разработка в античной философии началась с поиска критериев правильного рассуждения в ораторском искусстве, и выработанные здесь нормативы логического следования были затем применены к научному рассуждению.

Применение образцов теоретического рассуждения к накоплен­ным на этапе преднауки знаниям математики постепенно выводило ее на уровень теоретического познания. Уже в истоках развития ан­тичной философии были предприняты попытки систематизировать математические знания, полученные в древних цивилизациях, и при­менить к ним процедуру доказательства. Так, Фалесу, одному из ран­них древнегреческих философов, приписывается доказательство тео­ремы о равенстве углов основания равнобедренного треугольника (в качестве факта это знание было получено еще в древнеегипетской и вавилонской математике, но оно не доказывалось в качестве теоре­мы). Ученик Фалеса Анаксимандр составил систематический очерк геометрических знаний, что также способствовало выявлению накоп­ленных рецептов решения задач, которые следовало обосновывать и доказывать в качестве теорем.

Важнейшей вехой на пути создания математики как теоретической науки были работы пифагорейской школы. Ею была создана картина мира, которая хотя и включала мифологические элементы, но по ос­новным своим компонентам была уже философско-рациональным образом мироздания. В основе этой картины лежал принцип: началом всего является число. Пифагорейцы считали числовые отношения ключом к пониманию мироустройства. И это создавало особые пред­посылки для возникновения теоретического уровня математики. За-

9-3232

130

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

дачей становилось изучение чисел и их отношений не просто как мо­делей тех или иных практических ситуаций, а самих по себе, безотно­сительно к практическому применению. Ведь познание свойств и от­ношений чисел теперь представало как познание начал и гармонии космоса. Числа представали как особые объекты, которые нужно по­стигать разумом, изучать их свойства и связи, а затем уже, исходя из знаний об этих свойствах и связях, объяснить наблюдаемые явления. Именно эта установка характеризует переход от чисто эмпирического познания количественных отношений (познания, привязанного к на­личному опыту) к теоретическому исследованию, которое, оперируя абстракциями и создавая на основе ранее полученных абстракций но­вые, осуществляет прорыв к новым формам опыта, открывая неизве­стные ранее вещи, их свойства и отношения.

В пифагорейской математике, наряду с доказательством ряда тео­рем, наиболее известной из которых является знаменитая теорема Пифагора, были осуществлены важные шаги к соединению теорети­ческого исследования свойств геометрических фигур со свойствами чисел. Связи между этими двумя областями возникающей математи­ки были двухсторонними. Пифагорейцы стремились не только ис­пользовать числовые отношения для характеристики свойств геомет­рических фигур, но и применять к исследованию совокупностей чисел геометрические образы. Так, число «10», которое рассматрива­лось как совершенное число, завершающее десятки натурального ря­да, соотносилось с треугольником, основной фигурой, к которой при доказательстве теорем стремились свести другие геометрические фи­гуры. Соотношение числа «10» и равностороннего треугольника изо­бражались следующей схемой: