«РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ Серии учебников по общенаучной дисциплине «История и философия науки» Академик РАО Л. А. Вербицкая ...»

У меня после прочтения этого рассказа возникли вопросы: а как воспринимали бы мир эти фантастические существа, у которых пере­дача сигнала по нервной ткани идет несколько лет? Что увидело бы такое существо в окружающем его мире? Наверное, оно воспринима­ло бы движение барханов подобно тому, как мы воспринимаем волны на море, и песчаная пустыня для него была бы чем-то вроде ряда волн на поверхности воды. Саженец дерева (прутик с несколькими листья­ми) и разросшееся за несколько лет из него дерево с развесистой кро­ной не различались бы им и не воспринимались как разные предме­ты. Скорее, в его восприятии это был бы какой-то один предмет как инвариант серии состояний развивающегося дерева. Если бы такое существо наблюдало за жизнью какой-то семьи, то за несколько лет, в которые его нервная система обрабатывала информацию о внешней среде, у отца семейства мог родиться и подрасти похожий на него сын. Существо выделило бы устойчивые генетические признаки этих двух индивидов и могло бы воспринимать их как один объект — носитель этих признаков.

К сказанному о схематизирующей функции чувственных образов можно добавить следующее. Они у человека не только определены его биологической активностью, но и зависят еще от социальных факто­ров. Наши восприятия формируются под воздействием предшествую­щего накопленного опыта и тех или иных ожиданий, на которые на-

Эмпириокритицизм (второй позитивизм) 37

страивает этот опыт. У взрослого человека формируется набор своеоб­разных эталонов распознавания объектов. Восприятие конструируется из предварительной комбинации этих эталонных образов, которые проецируются на объект, а затем конкретизируются и уточняются за счет уже непосредственного воздействия объекта на наши органы чувств. Большинство людей видят тени на асфальте от деревьев, домов и других предметов как серо-черные. Но художник показывает нам, что тени многоцветные. У него более многообразные эталоны цветораспоз-навания предметов. Некоторые мастера, работающие в красильных производствах, различают в несколько сотен раз больше оттенков од­ного цвета, чем обычный человек. Профессия формирует у них более тонкие и дифференцированные восприятия цветов. Все эти и другие многочисленные факты психологии и физиологии восприятия свиде­тельствуют о сложном взаимодействии внутреннего и внешнего, субъ­ективного и объективного в формировании чувственного опыта.

Эмпириокритицизм акцентировал понимание чувственного опыта как единства внутреннего и внешнего, и за это его критиковать не сле­дует. Критика должна быть адресована его интерпретации взаимосвязи внутреннего и внешнего в элементах чувственного опыта. Из самого факта этой взаимосвязи не следует вывод, который сделали Мах и Аве­нариус, что ощущения и восприятия должны рассматриваться как не­что первично данное, что не имеет смысла ставить вопрос об их отно­шении к внешним объектам. Напротив, если чувственный опыт рассматривать как аспект процессов жизнедеятельности, то этот во­прос обязательно возникает. Чувственный опыт служит средством ори­ентации в среде. В нем фиксируется информация об устойчивых, по­вторяющихся состояниях среды, которые выражаются в восприятиях в форме предметных образов.

Эмпириокритицизм не смог до конца последовательно провести свой тезис о включенности чувственного опыта в процессы человече­ской жизнедеятельности и поэтому не смог преодолеть узкие рамки берклианско-юмистской традиции.

Аналогично обстояло дело и с идеями Авенариуса о «принципи­альной координации», и с его отказом рассматривать сознание как функцию мозга. Здесь тоже были рациональные моменты, хотя выво­ды в целом вызывали справедливую критику.

Когда живой организм адаптируется к внешней среде, он активно выделяет в этой среде биологически полезные, биологически вредные и нейтральные факторы. Высокоразвитые организмы в поведенческих реакциях стремятся овладеть первыми, избегая вторых и ориентируясь по нейтральным факторам как сигналам, сопутствующим биологичес-

38

Глава 1. Основные этапы развития философии науки

ки важным. Одна и та же природная среда для разных организмов мо­жет быть различной. У каждого из них имеется своя экологическая ни­ша. В этом смысле можно говорить о принципиальной координации организма и среды. Но конечно же отсюда не следует, что природа не существует объективно, до и независимо от познающего субъекта.

Бесспорно и то, что сознание является функцией мозга. Этот вывод подтвержден многочисленными данными науки. Он необходим для по­нимания сознания, но недостаточен. Важно еще учитывать особеннос­ти человеческих коммуникаций, непосредственного и опосредованно­го общения, взаимодействия индивидуального и коллективного опыта, вне которых сознание не возникает. С современных позиций можно го­ворить о взаимодействии двух типов программ, в соответствии с кото­рыми развивается наше сознание, — индивидуальных, представленных нейродинамическими кодами мозга и, более широко, нервной систе­мой каждого человека, и надындивидуальных, представленных кодами культуры. Содержанием последних выступают программы поведения, общения и деятельности людей. В них закрепляется и передается из по­коления в поколение накапливаемый социальный опыт. Он может быть репрезентирован системой идей, знаний, ценностей, верований, образцов поведения и деятельности и т.п.

У человека при его рождении имеется относительно небольшой набор генетических программ, управляющих его реакциями на среду. Но в процессе социализации, обучения и воспитания над ними над­страивается все возрастающее количество программ поведения и дея­тельности, которые человек усваивает из культуры. Эти программы являются продуктами сознания и деятельности других людей, в том числе и уже ушедших поколений. Усваивая их, индивид формируется как личность и включается в те или иные области деятельности, где он решает соответствующие задачи. В этом процессе он может генериро­вать новые знания, новые образцы деятельности, новые ценности и идеалы. И если они соответствуют запросам общества, то они вклю­чаются в поток культурной трансляции, превращаются в феномены культуры и могут программировать поведение, общение и деятель­ность других людей. Идеи, знания, образцы, ценности обретают в культуре собственную жизнь, часто уже не подвластную воле и жела­ниям их творцов. Они могут видоизменяться в процессе трансляции, при их использовании следующими поколениями.

В результате сознание людей предстает как взаимосвязь индивиду­ального и общественного сознания. И если сознание рассматривать как функцию мозга, то его придется трактовать как функцию мозгов ог­ромного количества людей, включая людей прошлых поколений. Ней-

Эмпириокритицизм (второй позитивизм) 39

родинамические коды индивидов и коды культуры сложным образом взаимодействуют в процессе функционирования сознания. Информа­ция, которая является содержанием этих кодов, не только передается, но и видоизменяется, обогащается в процессах этого взаимодействия.

Р. Авенариус в чем-то подходил к необходимости расширить пони­мание сознания, включая сюда не только биологические, но и соци­альные аспекты человеческой жизнедеятельности. Но эту проблемати­ку он четко не сформулировал и не обозначил подходов к ее решению, хотя трактовка познания как социально детерминированного процес­са открывала новые перспективы в философии науки. Но чтобы реа­лизовать эту программу, необходимо было радикально изменить уста­новки позитивизма и рассматривать науку не как сугубо автономное образование, а как взаимодействующую с различными формами по­знания и знания, относящихся к различным сферам культуры.

Такой подход был альтернативен позитивистским установкам. В принципе, он был представлен в работах К. Маркса. И был историче­ски важный сюжет, который мог бы открыть новые перспективы фило­софии науки. Он был связан с работами русских «эмпириокритиков» начала XX в. — А.А. Богданова, В.А. Базарова, П.С. Юшкевича, Н.В. Валентинова и других. Они выдвинули программу видоизменения эмпириокритицизма путем его соединения с идеями К. Маркса, а имен­но с требованием рассматривать науку в контексте деятельностного под­хода как связанную с развитием практического отношения человека к миру, включенную в социально-историческое развитие общества.

Строго говоря, эта программа уже не была вариантом эмпирио­критицизма. Те, кого вслед за Лениным называют «русскими эмпи-риокритиками», «махистами», развивали идеи Маркса. В этом отно­шении более правильно их именовать марксистами12. Развиваемые ими идеи были нацелены на применение в теории познания и методо­логии науки фундаментального принципа Маркса, согласно которому объект дан познающему субъекту не в форме созерцания, а в форме практики. Этот подход преодолевал узкие рамки созерцательного ма­териализма и его концепцию познания как зеркального отражения вещей. В принципе, здесь содержался и ответ на утверждение Беркли (разделяемое и Юмом, и Махом), что в познании мы не имеем воз­можности сопоставлять идею с вещью (как подчеркивал Беркли, идею можно сравнивать только с идеей).

Любой акт практики предполагает взаимодействие субъекта и объ­екта, которые выступают аспектами, сторонами деятельности. Дея­тельность всегда целенаправлена и предполагает преобразование объ­екта как предмета деятельности в ее продукт (результат). Цель

40

Глава 1. Основные этапы развития философии науки

является идеальным образом продукта, который должен быть получен в деятельности. Цель управляет действиями субъекта, и, если эти дей­ствия приводят к должному результату, цель реализуется в продукте деятельности (опредмечивается). Практическое преобразование объ­екта и опредмечивание цели в результатах деятельности — это и есть тот процесс, в ходе которого многократно происходит переход от иде­ального образа к реальному предмету, сопоставление идеи и предмета.

Согласно марксистским установкам познание и практику необхо­димо рассматривать как целостную систему исторически развиваю­щейся деятельности людей. Хотя приведенные рассуждения не были четко выражены в работах «русских эмпириокритиков», они неявно содержались в их исследовательской программе, ориентированной на идеи К. Маркса об общественно-исторической и практически дея-тельностной природе человеческого познания. Эта программа стави­ла целью развить марксистский подход с учетом достижений науки конца XIX — начала XX в. и найти ответ на те методологические проб­лемы науки, которые обсуждал эмпириокритицизм.

Критикуя так называемых «русских махистов», В.И. Ленин прошел мимо этих эвристических положений их программы. Основные мотивы его критики были инициированы партийно-идеологическими интере­сами, и он сосредоточил внимание на обвинениях «русских махистов» в ревизионизме и отступлениях от материализма. При этом четко не про­водилось различие между созерцательным материализмом и материа­лизмом, ориентированным на деятельностный подход к познанию (по­следнюю трактовку Ленин излагал и отстаивал только в более поздних своих работах). Канонизация ленинской книги «Материализм и эмпи­риокритицизм» в советское время осложняла разработку методологиче­ских проблем науки с позиций деятельностного подхода. Приходилось апеллировать к высказываниям последних работ Ленина и интерпрети­ровать теорию отражения как теорию деятельности, при этом всячески маскируя несовпадение такой интерпретации с многими положениями «Материализма и эмпириокритицизма». Лишь в 60—70-х гг. у нас по­явились оригинальные школы философии науки, соединившие разра­ботку уже выявленной в западной литературе проблематики с новыми методами анализа. В этот же период кризис позитивистской программы стимулировал новые подходы в западной философии науки, многообра­зие которых обозначают часто термином «постпозитивизм».

Но все это было через полстолетие после второго позитивизма. А в течение всего этого полстолетия в западной философии науки про­должала доминировать позитивистская программа. Новым этапом ее разработки стал неопозитивизм.

Неопозитивизм (третий позитивизм) 41

Неопозитивизм (третий позитивизм)*

Становление неопозитивистской методологии. Логический атомизм

Между эмпириокритицизмом и неопозитивизмом была прямая пре­емственность. Основные программные установки предшествующего позитивизма были полностью сохранены и на третьем этапе его раз­вития. Методологические проблемы науки, которые были выявлены эмпириокритицизмом, в период становления неопозитивизма приоб­рели особую остроту.

Наука конца XIX — первой трети XX в. переживала своеобразную эпоху «бури и натиска». Революция в математике, начавшаяся еще в XIX в., и революция в физике конца XIX — первой трети XX в. актуа­лизировали проблему обоснования фундаментальных понятий и принципов науки. Критерии очевидности и наглядности, которыми широко пользовалась классическая наука, утрачивали свою ценность. Разработка неевклидовых геометрий показала, что сомнение в казав­шемся очевидным пятом постулате Евклида (о параллельных прямых) стало предпосылкой открытия неэвклидовых геометрий. Становление теории относительности и квантовой механики также было связано с пересмотром ряда как будто бы очевидных принципов классической физики, таких, как принцип неизменности пространственных и вре­менных интервалов при переходе от одной инерциальной системы от­счета к другой (пересмотрен в специальной теории относительности), как постулат о принципиальной возможности одновременно опреде­лить со сколь угодно большой точностью координаты и импульсы ча­стиц и описать их движение в терминах траекторий (пересмотрен в квантовой механике) и т. п.

Неопозитивизм предложил особый подход к обоснованию фунда­ментальных понятий и принципов науки. Он сосредоточил внимание на анализе языка науки и разработке логической техники такого ана­лиза, полагая, что применение в этих целях математической логики позволит реализовать идеал позитивной философии — решить проб­лемы методологии науки средствами самой науки. Истоками этого подхода были работы Б. Рассела в области обоснования математики и

* Критическому анализу неопозитивизма посвящена обширная литература. Из отечественных исследований наиболее значимыми были работы И.С. Нарского, B.C. Швырева, М.С. Козловой, В.Н. Садовского, А.Л. Никифорова и др. Достаточно обстоятельно дан анализ неопозитивизма и в учебной литературе; см., например: Зо­тов А. Ф. Современная западная философия. 2-е изд. М., 2005; Котенко В.П. Концеп­ции науки в западной философии XIX—XX вв. СПб., 2002, и др.

42 Глава 1. Основные этапы развития философии науки

последующее развитие ряда его идей Л. Витгенштейном в знаменитом «Логико-философском трактате».

Математика в XIX — начале XX в. была своеобразным полигоном ло­гико-методологического анализа. Бурное развитие математики в этот пе­риод остро поставило проблему анализа ее оснований. Построение все новых теорий, относящихся к высшим этажам здания математики, тре­бовало укрепления фундамента этого здания. В качестве такого фунда­мента с середины XIX в. интенсивно разрабатывалась теория множеств. Понятие множества было представлено в обобщенной форме как любая совокупность элементов.

Особое внимание было уделено логической технике обоснования и доказательства. Интуитивное применение логики в математических доказательствах в ряде случаев уже оказывалось недостаточным. Тре­бовалось совершенствование самого логического аппарата. Эти по­требности стимулировали развитие символической (математической) логики. В XIX в. были разработаны основные идеи и принципы формализации логики. В конце XIX в. были сделаны важные шаги к построению ее первых, простейших и вместе с тем базисных форма­лизованных систем — исчисления высказываний и исчисления пре­дикатов (в их классическом варианте).

Разработка математической логики открывала новые перспективы построения теорий как аксиоматических формализованных систем. При таком построении исходные (базисные) термины теории фикси­руются в виде символов. Оговариваются правила образования формул как сочетания символов. Из исходных формул (аксиом) выводятся по заранее строго определенным правилам все другие формулы-выска­зывания теории. Такой вывод соответствует доказательству теорем. Теория в этом случае предстает как множество выводимых формул, как исчисление.

Выдающимся немецким математиком Д. Гильбертом была выдви­нута программа обоснования математики путем формализации всех ее теорий. Направление в обосновании математики, связанное с этой программой, получило название «формализм». В рамках этого на­правления полагалось возможным построение математики как систе­мы формализованных теорий, которые последовательно сводятся к формализованной арифметике натуральных чисел и к теории мно­жеств. Полагалось, что формализация этих теорий представит их как формальные системы с четко фиксированной логикой и откроет пути редукции математики к логике.

Идея сведения математики к логике имела давнюю традицию. Она высказывалась еще в XVII в. великим философом и математиком

Неопозитивизм (третий позитивизм) 43

Г. Лейбницем. В конце XIX в. эта идея была возрождена в особой про­грамме обоснования математики, получившей название «логицизм». С разработкой формализма эти две программы были существенно сближены.

Разумеется, формализм как направление в обосновании математи­ки не следует отождествлять с самим методом формализации. Этот метод обладал эвристической ценностью. Формализация выявляла структуру, общую различным объектам, имеющую поле интерпрета­ций. Тем самым открывались возможности построения теорий, опи­сывающих новые объекты, для которых теории еще не были построе­ны. Но метод формализации не отменял и не заменял собой других приемов и методов построения научных теорий, в том числе и содер­жательно аксиоматических.

Формализм же преувеличивал возможности этого метода, полагая, что всю математику можно построить как систему исчислений. Позд­нее, в начале 30-х гг. XX в., математиком К. Геделем была доказана те­орема, согласно которой непротиворечивость формализованной сис­темы нельзя доказать ее собственными средствами.

В любой достаточно богатой формализованной теории есть нефор-мализуемый остаток. И невозможно построить всю математику как систему полностью формализованных теорий. Но это стало строго до­казуемым намного позднее выдвинутой Д. Гильбертом программы. Что же касается проблем обоснования математики, как они представ­лялись в конце XIX — начале XX в., то программы логицизма и фор­мализма находили поддержку у многих логиков и математиков.

Главные трудности обоснования математики были связаны в этот период с иными проблемами. Были обнаружены парадоксы в теории множеств, которая полагалась основанием математики.

Обобщение понятия множества как произвольной совокупности элементов предполагало, что в качестве элементов множества могут выступать и любые другие множества. Оперирование в математике с бесконечностями потребовало соответствующей их репрезентации в теории множеств. Так были введены понятия бесконечных множеств и множества всех множеств.

В теории множеств начали различать нормальное множество, не включающее себя в качестве своего элемента, и ненормальное множес­тво, которое включает в качестве элемента самого себя. Например, мно­жество всех людей как индивидов не есть отдельный человек. Это — нормальное множество. Примерами же ненормальных множеств могут служить список всех списков, каталог всех каталогов и т.п. Один из на­иболее впечатляющих парадоксов был обнаружен Б. Расселом и мате-

44 Глава 1. Основные этапы развития философии науки

матиком Э. Цермело. Он был связан с проблемой: к какому типу отно­сится множество всех нормальных множеств? Поскольку речь шла о множестве всех нормальных множеств, то, как принадлежащее к классу нормальных, оно должно входить в этот класс, т.е. само быть нормаль­ным множеством. Но тогда оно становилось своим собственным эле­ментом и по определению должно относиться к ненормальным множе­ствам. Если же предположить, что это множество ненормально, то оно не должно принадлежать множеству всех нормальных множеств, т.е. не может включать себя в качестве своего элемента. В таком случае оно должно быть отнесено к числу нормальных множеств. Этот парадокс, получивший наименование парадокса Рассела — Цермело, может быть проиллюстрирован популярным примером, который известен как пара­докс брадобрея. Житель некоего города, будучи брадобреем, должен брить всех тех жителей города, кто не бреется сам. Бреет ли он сам себя? Любой утвердительный или отрицательный ответ на этот вопрос приво­дил к противоречиям.

Выход из парадоксов теории множеств был предложен Б. Рассе­лом, который интерпретировал их как результат логической непрояс­ненное™ языка.

Согласно Расселу, парадоксы возникают в результате смешения уровней абстракции, когда один термин может обозначать абстрак­ции разного уровня. Эта идея была положена в основу расселовской теории типов, которая требовала четко разделять абстракции разных уровней и налагала запреты на их смешение. Она требовала различать язык, который говорит о признаках некоторого класса объектов, и ме­таязык, который говорит о классе классов. Парадоксы теории мно­жеств, согласно Расселу, являются результатом смешения языка и ме­таязыка.

В дальнейшем развитии логики и математики выяснилось, что подход Б. Рассела не является единственным и наилучшим, а также предложены другие методы устранения парадоксов. Подход Рассела находился в русле логицизма. В качестве необходимого компонента обоснования математики Рассел выдвинул программу логического анализа языка науки. Первоначально эта программа была разработа­на применительно к языку математики и логики, а затем была распро­странена на всю науку. Цель логического анализа определялась как прояснение смыслов терминов и высказываний с применением мате­матической логики. В совместной с А. Уайтхедом знаменитой книге «Principia Mathematica» Б. Рассел развил применительно к обоснова­нию математики разработанные Г. Фреге первичные системы матема­тической логики.

Неопозитивизм (третий позитивизм) 45

Теория типов была представлена как средство логического анали­за. Другим важным его средством Рассел полагал разработанную им теорию дескрипций (описания). В ней различались два типа отноше­ния знаков к обозначаемому объекту — имена и описания. Имена не­посредственно указывают на объект (например, Лондон, Луна). Опи­сания характеризуют предмет по некоторым выделенным признакам. Среди них Рассел различал определенные описания, относящиеся к индивидуальным предметам (Лондон — столица Англии, Луна — спутник Земли), и неопределенные описания, относящиеся к классу предметов (все четные числа делятся на два; все металлы электропро-водны).

Рассел считал, что различение имен и описаний принципиально важно для прояснения логической структуры языка, которая не со­впадает с его грамматической структурой. Такое несовпадение может быть источником многих заблуждений, связанных с приписыванием любым смыслам языковых выражений статуса имен, обозначающих реальные объекты.

Язык обладает способностью порождать из уже известных выраже­ний новые за счет операций со словами (терминами) по правилам грамматики. Это свойственно как языку науки, так и обыденному, ес­тественному языку. Например, можно сконструировать путем сочета­ния слов «брат», «Наполеон», «старший» выражение «старший брат Наполеона». Можно не знать, что был реально такой человек — Жо-зеф Бонапарт. Но могло оказаться, что Наполеон был самый старший в семье. В этом случае выражение «старший брат Наполеона» имело бы смысл, но не имело бы значения.

Различение смысла и значения предложил известный логик Г. Фреге. Он изображал его в виде схемы так называемого семантиче­ского треугольника:

Знак может иметь смысл (концепт), который обнаруживается в его связях с другими знаками в языковых контекстах, но не обяза­тельно иметь значение (денотат), т.е. обозначать предмет или класс предметов.

46

Глава 1. Основные этапы развития философии науки

Рассел уточняет эти идеи в концепции описаний. Существуют обозначающие выражения, которые функционируют как имена пред­метов, но в реальности такие предметы не существуют. Такие выраже­ния имеют смысл в некоторых языковых контекстах, но не имеют де­нотата. Например, «Пегас» имеет смысл в контексте античных мифов. Но ему не соответствуют ни данные в опыте предметы, ни свойства и отношения классов таких предметов.

Абстракции этого типа являются такими вымышленными объек­тами (гипостазами), которым нельзя приписывать реального сущест­вования. Они соответствуют пустому классу. Чтобы не порождать ги­постазированных объектов, уместно заменить их описаниями в форме «X есть Р», где признак Р приписывается некоторому предме­ту. Тогда термин «Пегас» можно заменить описанием «X — конеобраз-ный и крылатый». И путем подстановки вместо X любых реальных объектов установить, что «Пегас» обозначает пустой класс.

Сведение неопределенных имен, обозначающих класс, к описани­ям может облегчить выявление парадоксов. Если, например, обозна­чающее выражение «круглый квадрат» интуитивно воспринимается как противоречивое, то парадоксальность «множества всех нормаль­ных множеств» отнюдь не очевидно. Но если это неопределенное имя представить в форме дескрипции «X — как множество всех множеств включает самого себя в качестве своего элемента и как нормальное множество не включает самого себя в качестве своего элемента», то противоречие становится очевидным.

Своей теории описаний Рассел придавал философскую интерпре­тацию в духе номинализма. Как известно, в противовес реализму, ко­торый наделял общие понятия статусом существования в качестве особых идеальных сущностей, номинализм полагал реально сущест­вующими только единичные предметы. В концепции Рассела поня­тия рассматривались в качестве слов, обозначающих общие признаки некоторого набора единичных предметов. Они трактовались как «символические функции», а оперирование понятиями рассматрива­лось как «словесные операции».

Истинность неопределенных описаний, которые соответствовали общим понятиям, устанавливалась в расселовской теории дескрип­ций путем их редукции к определенным описаниям, которые соотно­сились с индивидуальными объектами. Тем самым выстраивалась идея уровневой иерархии. В рамках этого подхода открывались воз­можности различать высказывания об индивидах, о классах, о классах классов и т.д. А это, в свою очередь, коррелировало с идеями теории типов.

Неопозитивизм (третий позитивизм) 47

Развитие Расселом идей логического анализа шло рука об руку с разработкой математической логики. С одной стороны, они стимули­ровали эту разработку, а с другой — получали опору в создаваемых ло­гических исчислениях.

В «Principia Mathematica» Расселом совместно с Уайтхедом была предпринята попытка положить в основу логического языка, обеспе­чивающего строгую точность, язык логики высказываний и логики предикатов.

Здесь уместно сделать небольшое пояснение, касающееся основ­ных принципов построения исчислений, относящихся к этому фун­даментальному и вместе с тем исторически первому разделу символи­ческой логики13.

Логика высказываний (иначе — пропозициональная логика, от proposition — высказывание) основана на построении сложных вы­сказываний из простых.

Внутренняя структура простых высказываний при этом не рассма­тривается. Они принимаются как целое. Их возможными значениями являются истина или ложь. Из простых высказываний посредством пропозициональных связок «и» (&) — конъюнкция, «или» (v) — дизъ­юнкция, «если — то» (—») — импликация, «не» (1) — отрицание стро­ятся сложные высказывания. Они рассматриваются как пропозицио­нальные функции, аргументами которых выступают простые высказывания. В зависимости от того, какие значения истинности принимают простые высказывания, будут истинными или ложными образованные из них сложные высказывания.

Исчисление высказываний строится по всем канонам формализо­ванной теории. Вводятся элементарные формулы и с помощью связок конъюнкции, дизъюнкции, импликации, отрицания строятся более сложные. Таким образом выявляется логическая структура связи од­них высказываний с другими.

В логике предикатов делается новый шаг в построении формали­зованной системы рассуждения. В ней, в отличие от логики высказы­ваний, уже учитывается внутренняя структура высказываний.

В традиционной логике эта структура была представлена как связь субъекта и предиката, где субъект высказывания — это термин, пред­ставляющий предмет мысли, а предикат — присущее предмету свой­ство или отношение. Первоначально в аристотелевской логике пре­дикат толковался только как свойство, затем его понимание было расширено с включением отношения как особого вида предикатов.

Г. Фреге в 1879 г. предложил обобщенную трактовку предикатов как варианта функциональной зависимости. В этом подходе предика-

48

Глава 1. Основные этапы развития философии науки

ты рассматриваются как пропозициональные функции Р(Х]...хп), где Р — предикат, a Xj...xn — переменные, «пробегающие» по некоторой совокупности индивидов (предметной области). При подстановках на место Х[...хп имен индивидов, относящихся к данной совокупности, мы получаем истинные высказывания, а при других подстановках — ложные. Например, предикат «столица» может дать истинные сужде­ния при подстановке имен «Москва», «Лондон», «Вашингтон» и т.п., но подстановка имен «Новосибирск», «Манчестер», «Нью-Йорк» приведет к ложным суждениям.

Важную роль в логике предикатов играют кванторы общности V («все») и существования 3 («некоторые», «существуют»). Они исполь­зуются дополнительно к пропозициональным связкам логики выска­зываний (отрицанию, конъюнкции и др.).

С помощью кванторов формализуются высказывания о классах объектов: образуются общие высказывания VxPx и экзистенциальные высказывания (высказывания существования) ЭхРх. Например, «все люди смертны» может быть записано в виде импликации «Vx» (чело­век (х) —> смертен (х))», а «некоторые люди лысы» — в форме «Эх (че­ловек (х) & лысый (х))».

Общие высказывания VxPx относительно некоторого класса пред­метов считаются истинными, если истинны все простые предложе­ния, образуемые подстановкой в х имен конкретных предметов «а», «Ь» и т.д., принадлежащих к данному классу (простые предложения Ра, РЬ и т.д.) Экзистенциальные высказывания ЗхРх считаются ис­тинными, если существует хотя бы один предмет «а», обладающий признаком Р, и соответственно имеется хотя бы одно простое истин­ное высказывание Ра.

Исчисления высказываний и предикатов позволяли формализо­вать процесс рассуждения, выявляли его логическую структуру. Но в них, как и во всякой формализованной системе, вводились опреде­ленные идеализации и упрощения.

Этот язык Рассел и Уайтхед использовали для целей обоснования математики в «Principia Mathematica» (PM). Успехи в разрешении па­радоксов теории множеств стимулировали попытки распространить язык РМ как универсальный на другие науки. Расселовская трактовка логического анализа языка была ориентирована на использование средств математической логики, с помощью которых полагалось про­яснить логическую структуру языка науки. Простые высказывания, из которых образуются сложные, Рассел называл атомарными, а слож­ные — молекулярными. Он придал им гносеологическую трактовку. Атомарные высказывания непосредственно фиксируют реальное «по-

Неопозитивизм (третий позитивизм) 49

ложение дел», присущие реальным предметам свойства или отноше­ния. Молекулярные высказывания опосредованно описывают реаль­ность, положение дел. Их истинность обосновывается редукцией к атомарным. Эта трактовка находилась в русле традиции эмпиризма и номинализма. Рассел подчеркивал, что развиваемая им философия, названная логическим атомизмом, вводит концепцию реальности, ко­торую можно было бы назвать «абсолютным плюрализмом, поскольку она утверждает, что существует много отдельных вещей, и отрицает не­которое единство, составленное из этих вещей»14.

Идеи Рассела о придании языку РМ не только гносеологического, но и онтологического статуса разрабатывал его последователь Л. Вит­генштейн. В «Логико-философском трактате» он развил расселов-скую концепцию логического атомизма. Витгенштейн истолковал язык пропозициональной логики как модель мира, находящуюся к нему в отношении отображения.

Согласно этим идеям, существует однозначное соответствие меж­ду структурой языка РМ и структурой мира. «Граммофонная пластин­ка, музыкальная тема, нотная запись, звуковые волны, — писал Вит­генштейн, — все они находятся между собой в таком же внутреннем отношении отображения, какое существует между языком и ми­ром»15. Атомарные высказывания повествуют об элементарных собы­тиях мира, выражают атомарные факты. Атомарные факты просты, неразложимы и независимы друг от друга. Атомарные факты могут объединяться в более сложные, молекулярные факты. Мир, согласно этой концепции, предстает как совокупность фактов. «Мир, — считал Витгенштейн, — есть все, что происходит, мир — целокупность фак­тов, а не предметов. Мир определен фактами и тем, что это все фак­ты»16. Предложение выступает как образ факта, как его изображение. Оно по своей логической структуре должно быть картиной факта. «В предложении должно распознаваться столько же разных составля­ющих, сколько и в изображаемой им ситуации»17. Например, предло­жение «человек стоит под деревом» изображает ситуацию, в которой есть части — человек, дерево и положение человека относительно де­рева. Это отношение соответствия и позволяет понять предложение без какого-либо дополнительного объяснения его смысла. Факт — это то, о чем говорится в предложении, это то, что делает предложение истинным.

Но грамматическая форма языка может маскировать его логичес­кую структуру, в которой и обнаруживается соответствие языка и ми­ра. Это относится как к обыденному языку, так и к языку науки. «Язык, — писал Л. Витгенштейн, — переодевает мысли. Причем на-

4-3232

50

Глава 1. Основные этапы развития философии науки

столько, что внешняя форма одежды не позволяет судить о форме об­лаченной в нее мысли»18. Поэтому нужен логический анализ, прояс­няющий логическую структуру языка, выявляющий ее природу как повествование о фактах. В этом случае язык будет показывать струк­туру мира. Он не описывает эту структуру, но демонстрирует ее. Гра­ницы языка и есть границы мира.

В языке могут фигурировать не только высказывания о фактах, но и предложения, не имеющие фактического смысла. Витгенштейн по­лагает, что к ним относятся тавтологии и противоречия. Первые из них всегда истинны, вторые никогда не истинны. Предложения логи­ки и математики он интерпретирует как тавтологии. Они не зависят от фактов. Их смысл состоит в том, что они всегда истинные высказыва­ния, например, 2x2 = 4, сумма углов треугольника в евклидовой геометрии равна 2d. Тавтологии не говорят о фактах. «Например, мне ничего неизвестно о погоде, если я знаю, что либо идет, либо не идет дождь»19. Но они позволяют переходить от одних высказываний о фактах к другим, задают некоторую форму, структуру языка, который может показывать структуру мира.

Кроме предложений о фактах, а также выражений логики и матема­тики в языке науки могут встречаться метафизические (философские) положения. Они не являются ни высказываниями о фактах, ни тавто­логиями, ни противоречиями. Поэтому, согласно Витгенштейну, их следует считать не имеющими смысла: «Большинство предложений и вопросов, трактуемых как философские, не ложны, а бессмысленны. Вот почему на вопросы такого рода невозможно давать ответы, можно лишь установить их бессмысленность»20. Эта бессмысленность возни­кает как результат попыток нечто сказать о самом мире. Но цель фило­софии, согласно Витгенштейну, не высказывать нечто о мире, а зани­маться логическим прояснением мыслей, логическим анализом языка. Здесь он, продолжая идеи Рассела, конкретизирует тезис позитивизма о том, что философия должна стать позитивной наукой. В данном слу­чае она интерпретируется как деятельность, направленная на логичес­кий анализ языка науки.

«Логико-философский трактат» Л. Витгенштейна оказал большое влияние на формирование основных программных положений неопозитивизма. Многие его идеи были восприняты и развиты пред­ставителями «Венского кружка», основанного в 1922 г. в Венском уни­верситете Морисом Шликом. В нем принимали участие известные философы, логики, математики, физики: Г. Ган, Ф. Франк, О. Нейрат, Р. Мизес, В. Крафт, Р. Карнап, Г. Фейгль, К. Гедель и др. Они выдви­нули задачу реконструкции всех наук на путях логического анализа

Неопозитивизм (третий позитивизм) 51

языка науки, поставили цель выявить структуру научного знания, ре­шить проблему единства (унификации) науки, построить методоло­гию, которая бы обеспечила прогрессивный рост научного знания.

Все эти задачи предполагалось решить в русле традиционных уста­новок позитивистской программы анализа науки: 1) абстрагируясь от влияния на ее динамику философии и культуры; 2) вне последова­тельно проводимого принципа историзма, полагая возможным отыс­кать единственно правильную и строго научную методологию; 3) вне связи науки с практической деятельностью, ограничивая понимание познания только внутриязыковыми операциями.

В таком подходе резко ограничивались возможности методологи­ческого анализа. Он мог привести к выяснению некоторых особенно­стей структуры науки, но создавал серьезные препятствия при анали­зе развития науки, закономерностей ее динамики.

Неопозитивистские концепции эмпирического и теоретического. Принцип верификации

Структуру научного знания неопозитивизм определил в соответствии с уже классическим различением теории и опыта. Он сформулировал ее как различие эмпирического и теоретического языка науки. Далее возникла проблема особенностей каждого из этих уровней языка и анализа их взаимосвязи.

Идеи логического атомизма Рассела — Витгенштейна позитивисты «Венского кружка» интерпретировали, продолжая традицию эмпирио­критицизма. Они определили атомарные факты как данные непосред­ственного наблюдения, как чувственные восприятия субъекта, фиксиру­емые в языке. В качестве такого языка были выделены так называемые протокольные предложения. В научной практике результаты наблюде­ния за изучаемым объектом или явлением фиксируются в протоколах наблюдения (отсюда и название «протокольные предложения»). Это предложения типа: «на экране прибора наблюдалась точечная вспыш­ка»; «зафиксировано изменение цвета раствора в пробирке» и т.п.

Вначале неопозитивизм считал, что протокольные предложения составляют эмпирический базис науки. И если эмпириокритицизм полагал, что таким базисом являются чувственные восприятия позна­ющего субъекта, наблюдателя, то неопозитивистами была внесена корректировка — это чувственные данные, выраженные в языке. Язы­ковая форма обеспечивает интерсубъективность чувственных дан­ных, что позволяет избежать парадоксов солипсизма, с которыми по­стоянно сталкивался эмпириокритицизм.

52

Глава 1. Основные этапы развития философии науки

Первоначально в неопозитивизме сохранялась и традиционная для эмпириокритицизма установка рассматривать теоретические по­ложения как сжатую сводку опытных данных. В этом подходе каждое теоретическое высказывание могло интерпретироваться как сводимое к некоторой совокупности эмпирических данных.

Логический атомизм Рассела — Витгенштейна также ориентиро­вал на рассмотрение каждого, отдельно взятого теоретического вы­сказывания как сводимого к высказыванию об эмпирических фактах. Напомним, что язык пропозициональной логики, которому был при­дан статус универсальной структуры языка науки, был устроен таким образом, что истинность каждого сложного высказывания определя­лась его редукцией к истинности атомарных. Эту идею неопозити­визм «Венского кружка» воспринял как характеристику теоретичес­кого уровня знаний в его отношении к опыту.

Такое видение интерпретировало теорию как простую систему, где свойства целого целиком определены свойствами элементов и не сущес­твует каких-либо системных качеств, несводимых к свойствам элемен­тов. Впоследствии выяснилось, что теоретическое знание нельзя уподо­бить простой механической системе, что оно организовано как сложная система, где существует системная целостность. И это указывало на ог­раниченные возможности применения языка пропозициональной логи­ки к анализу структуры научного знания. Но в истоках исследований «Венского кружка» возможность редукции каждого теоретического вы­сказывания к протокольным предложениям была принята в качестве не­которого постулата. И он был положен в основу принципа верификации.

Согласно этому принципу, каждое научное высказывание должно быть принципиально проверяемо опытом, т.е. сводимо к протокольным высказываниям. Истинность протокольных предложений устанавлива­ется прямым наблюдением соответствующего события. Истинность же теоретических предложений устанавливается путем последовательного выведения из них логических следствий, последнее из которых непо­средственно сопоставляется с протокольными предложениями.

Неопозитивизм сохранил трактовку логического атомизма, со­гласно которой высказывания математики и логики являются тавто­логиями (всегда истинными высказываниями). Принцип верифика­ции должен был отделить научные высказывания от ненаучных. Метафизические высказывания, поскольку они не могут быть вери­фицированы и не принадлежат к высказываниям логики и математи­ки, относятся к классу ненаучных. Они должны быть исключены из науки. За философией остается только прояснение смыслов утвер­ждений науки методом логического анализа.

Неопозитивизм (третий позитивизм) 53

Идея редукционизма теоретических высказываний к эмпиричес­ким стала основой неопозитивистского подхода к проблеме единства науки. Дифференциация науки, появление все новых дисциплин вы­ражаются в увеличении разнообразия языков теоретического описа­ния. Проблему единства науки неопозитивизм формулировал как по­иск унифицированного языка, связывающего различные научные дисциплины. Путь к решению этой проблемы определила трактовка теоретических терминов и высказываний как своеобразной аккумуля­ции эмпирического содержания. Поскольку они в любой науке долж­ны сводиться к языку протокольных предложений, то единство языка сводится к выработке терминов протокольного языка.

В неопозитивизме была сформулирована идея, согласно которой протокольный язык — это описание наблюдений с помощью различ­ных приборов. Работа же приборов и их показания могут быть описа­ны в терминах языка физики. Цвет, та или иная интенсивность осве­щенности, показания скорости, силового давления и т.д. — все эти феномены наблюдения легко формулируются в терминах физики. Язык физики был провозглашен унифицированным языком науки, а сама программа объединения всех областей научного знания на осно­ве языка физики получила название «физикализм».

Принципы верификации и физикализма были предложены неопо­зитивизмом как средство решения двух важнейших методологических проблем науки: обнаружения в системе научных абстракций гипоста­зированных объектов (высказывания о таких объектах не могли быть верифицированы) и восстановления единства науки.

Однако при дальнейшей аналитической разработке этих принци­пов обнаружились непреодолимые трудности. Первая из них касалась концепции протокольных предложений как эмпирического базиса на­уки. В полемике по этому вопросу на страницах журнала «Erkenntnis» выяснилось, что протокольные предложения не могут быть приняты за эмпирически истинные высказывания, поскольку они отягощены ошибками наблюдателя, возможными неточностями показаний при­боров вследствие случайных возмущений и т.д.

В дискуссиях постепенно выкристаллизовывалась идея о том, что в эмпирическом языке кроме протокольных предложений нужно выделить язык эмпирических фактов. Эмпирические факты описы­вают явления не в терминах наблюдаемого по схеме: «N наблюдал то или иное показание приборов», а в терминах объективного описа­ния явлений, например: «бензол кипит при температуре 80,1°С», «звезда Арктур из созвездия Волопаса относится к классу красных гигантов», «при вращении электрически заряженного металличес-

54

Глава 1. Основные этапы развития философии науки

кого диска возникает магнитное действие» (результат опыта Г. Роу-ланда, 1877 г.).

Различение уровня наблюдений и уровня фактов было важной вехой в развитии методологии и философии науки. Выявлялось сложное стро­ение эмпирического языка науки и эмпирического уровня исследова­ния. Вместе с тем обозначилась проблема: как формируются факты на основе протокольных высказываний. Выяснилось, что их формирова­ние предполагает применение теоретических знаний, а значит, эмпири­ческие факты теоретически нагружены. Это наносило серьезный удар по основному принципу верификации. Ведь он требовал проверять каждое теоретическое положение путем его редукции к чисто эмпири­ческим высказываниям, истинность которых не зависит от теории.

Другой серьезный удар по неопозитивистским идеям был связан с выяснением того обстоятельства, что невозможно в научных теориях верифицировать все их понятия и высказывания, даже имеющие ста­тус фундаментальных в данной теории. Например, в современных изложениях классической электродинамики ключевое понятие «век­тор-потенциал» отдельно, вне связи с другими понятиями, не редуци­руется к эмпирическим данным. Согласно требованиям верифика­ции, эта абстракция должна быть исключена как ненаучная. Но тогда разрушилась бы и теория, обладающая предсказательной силой. Все это свидетельствовало о неадекватности редукционистской програм­мы неопозитивизма и лежащей в ее основании трактовке теории как сжатого описания эмпирических данных. В теории есть свое содержа­ние, несводимое к эмпирическому, и своя сложная системная органи­зация. Теоретические абстракции образуют связную сеть, имеющую уровневую организацию. И ее проверка опытом состоит в проверке следствий теории как целостной системы.

Вынужденный считаться со спецификой теоретического знания, неопозитивизм корректирует свои первоначальные трактовки эмпи­рического и теоретического языка. Р. Карнап констатировал, что ба­зисные принципы, лежащие в фундаменте теорий, не являются про­стым индуктивным обобщением опыта и не всегда допускают прямую опытную проверку. Они могут приниматься научным сообществом в качестве соглашений (конвенционализм) из соображений простоты и практического удобства.

Р. Карнап отметил эти особенности функционирования и развития теорий и сформулировал принцип толерантности, согласно которо­му научное сообщество должно с пониманием относиться к формиро­ванию различных и даже альтернативных способов теоретического описания при условии непротиворечивости каждого из них.

Неопозитивизм (третий позитивизм) 55

В неопозитивизме были предприняты попытки истолковать все эти новые трактовки теоретического знания, сохраняя традицию эм­пиризма. То, что содержание теории не может быть представлено как простая аккумуляция эмпирических знаний, интерпретировалось в духе чисто инструментального взгляда на теорию. Она представлялась только вспомогательным инструментом для обработки и систематиза­ции эмпирических фактов. Но такая трактовка теоретического знания приводила к парадоксальным выводам. К. Гемпель сформулировал их как «дилемму теоретика». Если теоретические термины нужны только для установления связей между наблюдаемыми явлениями, то эти связи могут быть установлены эмпирическим исследованием путем обнаружения и формулировки эмпирических зависимостей. Но тогда теоретические термины вообще не нужны.

Разрешение этого парадокса состоит в отказе от чисто инструмен-талистской трактовки теории, от тезиса, что теория нужна только для установления связей между данными наблюдения. Необходимо было признать, что теоретическое знание имеет особое содержание, кото­рое не сводимо к эмпирическому и не исчерпывается инструменталь­ными функциями.

Кризис эмпирического редукционизма и первоначальной версии принципа верификации привел к формулировкам ослабленного вари­анта этого принципа. В нем требовалось, чтобы следствия теории под­тверждались эмпирическими фактами. Но в этом варианте принцип верификации выглядел тривиальным обозначением общепринятой процедуры в эмпирических науках. Он уже не мог претендовать на роль метода, отделяющего научные понятия от метафизических. Произошло и своего рода обрушение принципа физикализма. Осмысление того, что эмпирическим базисом науки являются не протокольные предло­жения, а эмпирические факты, обнаружило, что формулировка факта не обязательно требует языка физики. Интеграция наук происходит не только и даже не столько за счет использования в различных науках об­щих методов эмпирического исследования, сколько за счет выработки общенаучных понятий и принципов, переноса теоретических методов из одной науки в другую, формирования представлений о связях между предметами различных наук в языке общенаучной картины мира.

После Второй мировой войны неопозитивизм постепенно утрачи­вал свой авторитет как ведущее направление западной философии на­уки. Все менее привлекательной становилась идея выработки некоей идеальной методологии, которая бы дала набор жестких норм и стан­дартов, обеспечивающих прогресс науки на все времена. Осознание историзма науки, развития ее средств, методов и методологических

56 Глава 1. Основные этапы развития философии науки

установок стимулировало соединение философии науки с анализом истории науки. Начинают преодолеваться фундаментальные установ­ки позитивизма — рассматривать науку, абстрагируясь от ее связей с философией и другими областями культуры, абстрагируясь от истори­ческого развития научной рациональности, абстрагируясь от связей науки с практической деятельностью.

В проблематике философии науки на передний план выходят ис­следования исторической динамики науки с учетом влияния на нее социокультурных факторов. Все эти процессы характеризуют разви­тие философии науки во второй половине XX в. Возникает многооб­разие концепций и подходов, которые альтернативны позитивист­ской традиции. По отношению к западной философии науки их часто обозначают термином «постпозитивизм».

Развитие философии науки во второй половине XX в.

В многообразии постпозитивистских концепций западной филосо­фии науки наиболее интересными и влиятельными являются крити­ческий рационализм К. Поппера, концепция научно-исследователь­ских программ И. Лакатоса, концепция исторической динамики науки Т. Куна, «анархистская эпистемология» П. Фейерабенда.

Критический рационализм К. Поппера

К. Поппер (1902—1994) начиная с 30-х гг. XX в. был в оппозиции к нео­позитивизму. Он участвовал в некоторых заседаниях «Венского круж­ка», но его туда не всегда приглашали. Хотя его книга «Логика иссле­дования» вышла в серии книг участников «Венского кружка», он четко формулировал свои разногласия с основными идеями неопози­тивизма — редукционистской трактовкой теоретического знания, принципом верификации, негативным отношением к роли философ­ских идей в развитии науки.

К. Поппер был одним из последовательных критиков индуктивизма как метода построения научных теорий. Он справедливо отмечал, что простое индуктивное обобщение опыта не приводит к теориям, а тео­рии не являются только описанием и систематизацией эмпирических данных. Законы науки всегда относятся к широкому классу явлений, который в опыте не дан целиком. Индуктивное обобщение, основан­ное на неполной индукции, не гарантирует достоверности обобщаю­щих положений. Даже если это обобщение постоянно подтверждается

Развитие философии науки во второй половине XX в. 57

опытом, нет гарантии, что оно не будет опровергнуто. Классическим примером тому является индуктивное обобщение «Все лебеди белые», которое было опровергнуто открытием черных лебедей.

Индуктивизм являлся своеобразной, неявной опорой для неопо­зитивистской концепции редукционизма и принципа верификации. Если верификация воспринимается как доказательство истинности обшего положения, то никакое количество подтверждающих наблю­дений не обеспечит такого доказательства. Но чтобы опровергнуть общее высказывание, доказать его ложность, достаточно одного слу­чая. Достаточно наблюдать одного черного лебедя, чтобы опроверг­нуть высказывание «Все лебеди белые».

Принцип верификации, как полагали неопозитивисты эпохи «Венского кружка», обеспечивал различение научных и вненаучных высказываний, проводил границу между наукой и метафизикой. Поп-пер проблему демаркации науки и вненаучных высказываний также считал важной. Но отвергал ее решение на основе принципа верифи­кации. Он отмечал, что можно найти подтверждения наблюдениями и фантастическим гипотезам, которые впоследствии оказываются лож­ными. В истории науки есть немало фактов, когда высказывания о су­ществовании гипотетических сущностей типа флогистона, теплорода, механического эфира получали, казалось бы, множество эмпиричес­ких подтверждений, но в конечном итоге оказывались ложными. Поппер в качестве основы для решения проблемы демаркации выдви­нул принцип фальсификации (опровержения). Научные теории всег­да имеют свой предмет и свои границы, а поэтому должны быть прин­ципиально фальсифицируемы.

Согласно принципу фальсификации, к научным теориям отно­сятся только такие системы знаний, для которых можно найти «потенциальные фальсификаторы», т.е. противоречащие теориям положения, истинность которых устанавливается путем эксперимен­тальных процедур. Теории несут информацию об эмпирическом ми­ре, если они могут приходить в столкновения с опытом, если они способны подвергаться испытаниям, результатом которых может быть опровержение21. Идеи фальсификационизма Поппер связывал с представлениями о росте научного знания. Он отстаивал точку зре­ния, что наука изучает реальный мир и стремится получить истинное описание мира. Но сразу и окончательно такое знание получить не­возможно, путь к нему лежит через выдвижение гипотез, построение теорий, нахождение их опровержений, движения к новым теориям. Прогресс науки состоит в последовательности сменяющих друг друга теорий путем их опровержения и выдвижения новых проблем. Мо-

58

Глава 1. Основные этапы развития философии науки

дель развития научного знания Поппер изображает следующим обра­зом: PjO -> ТТ -» ЕЕ -> Р2О, где PjO — исходная проблема, ТТ — ее предположительное решение — гипотеза, или «пробная теория» (ten­tative theory), ЕЕ — устранение ошибок (error elimination) путем кри­тики и экспериментальных проверок и Р2О — новая проблема.

Регулятивной идеей поиска истины, согласно этой схеме, является сознательная критика выдвигаемых гипотез, обнаружение и устране­ние ошибок и постановка новых проблем. В процессе выдвижения ги­потез участвуют не только собственно научные представления, но и философские идеи; на этот процесс могут оказывать влияние образы техники, искусства, обыденный язык, подсознательные идеи. Резуль­тат этого процесса почти неизбежно содержит ошибки, поэтому тре­бует жесткой критики, поиска фальсификаторов, которые могут при­вести к опровержению первоначальных гипотез, постановке новых проблем, выдвижению новых пробных теорий и новой критике.

Процесс развития научных знаний Поппер рассматривал как одно из проявлений исторической эволюции. Он проводил параллель меж­ду биологической эволюцией и ростом научного знания. Изменению биологического организма, его мутациям аналогична научная гипоте­за. Каждая такая новая структура — это своеобразная заявка на жиз­неспособность. И подобно тому как мутирующий организм проходит через жесткий естественный отбор, так и гипотеза должна пройти че­рез систему жесткой критики, опровергающих положений, через столкновение с опытом.

Процесс роста знания Поппер включает в более широкий контекст взаимодействия человеческого сознания и мира. Он рассматривает три слоя реальности (три мира), взаимодействие которых определяет развитие науки. Первый мир — это мир физических сущностей; вто­рой мир — духовные состояния человека, включающие его сознатель­ное и бессознательное; третий мир — это мир «продуктов человечес­кого духа», который включает в себя средства познания, научные теории, научные проблемы, предания, объяснительные мифы, произ­ведения искусства и т.п. Объективированные идеи третьего мира жи­вут благодаря их материализации в книгах, скульптурах, различных языках. Порождение новых идей, гипотез и теорий является результа­том взаимодействия всех трех миров.

Сформулировав эти идеи, Поппер зафиксировал решительный разрыв с позитивистской традицией, обозначил проблематику социо­культурной обусловленности научного познания и поворот от логики науки к анализу ее исторического развития. Конечно, в предложен­ной Поппером схеме роста знания были и свои изъяны. Она скорее

Развитие философии науки во второй половине XX в. 59

феноменологически, чем структурно описывала процессы порожде­ния новых теорий. И в самих описаниях процесса роста знания Поп-пер формулировал методологические требования, которые не всегда согласовывались с реальной историей науки. Обнаружение эмпири­ческих фактов, противоречащих выводам теории, согласно Попперу, является ее фальсификацией, а фальфицированная теория должна быть отброшена. Но, как показывает история науки, в этом случае теория не отбрасывается, особенно если это фундаментальная теория. Эта устойчивость фундаментальных теорий по отношению к отдель­ным фактам-фальсификаторам была учтена в концепции исследова­тельских программ, развитой И. Лакатосом.

Концепция исследовательских программ И. Лакатоса

И. Лакатос (1922—1974) был последователем К. Поппера. На началь­ном этапе своего творчества он основное внимание уделял анализу развития математики. Он показал на конкретном историческом мате­риале, что в математике процесс становления новых теорий осущест­вляется через доказательство и опровержение. В первой его работе «Доказательства и опровержения», переведенной на русский язык в 1967 г., была представлена интересная историческая реконструкция процесса доказательства теоремы об отношениях числа ребер, вер­шин и сторон многогранников. Лакатос шаг за шагом прослеживал, как опровергающие положения приводили к развитию содержания теории и превращению опровергающих контрпримеров в примеры, подтверждающие теорию. Идея развития теории в процессе ее фаль­сификации была обобщена на втором этапе творчества И. Лакатоса в его методологии исследовательских программ.

В этой концепции, которую сам Лакатос именовал «усовершенство­ванным фальсификационизмом», развитие науки представлено как со­перничество исследовательских программ, т.е. концептуальных систем, которые включают в себя комплексы взаимодействующих и развиваю­щихся теорий, организованных вокруг некоторых фундаментальных проблем, идей, понятий и представлений. Эти фундаментальные идеи, понятия и представления составляют «твердое ядро» научно-исследова­тельской программы. При появлении опровергающих положений «твердое ядро» сохраняется, поскольку исследователи, реализующие программу, выдвигают гипотезы, защищающие это ядро. Вспомогатель­ные гипотезы образуют «защитный пояс» ядра, функции которого со­стоят в том, чтобы обеспечить «позитивную эвристику», т.е. рост зна­ния, углубление и конкретизацию теоретических представлений,

60

Глава 1. Основные этапы развития философии науки

превращения опровергающих примеров в подтверждающие и расшире­ние эмпирического базиса программы. Примером защитных гипотез, оберегающих ядро исследовательской программы, может служить исто­рия с открытием законов излучения абсолютно черного тела.

Программа исследования была основана на принципах классичес­кой термодинамики и электродинамики и представлениях об излуче­нии электромагнитных волн нагретыми телами. Теоретическое описа­ние и объяснение этих процессов было связано с построением модели излучения абсолютно черного тела. Адаптация этой модели к опыту (и ее уточнение в процессе такой адаптации) привела к открытию М. Планком обобщающего закона излучения нагретых тел. Закон хо­рошо согласовывался с опытом, но из него можно было заключить о том, что электромагнитная энергия излучается и поглощается порци­ями, кратными hv. Это была идея квантов излучения. Но она проти­воречила представлениям классической электродинамики, в которых электромагнитное излучение рассматривалось как непрерывные вол­ны в мировом эфире. Стремление сохранить ядро программы стиму­лировало поиск защитной гипотезы. Ее выдвинул сам М. Планк. Он предположил, что кванты энергии характеризуют не излучение, а осо­бенности поглощающих тел. Эта гипотеза нашла своих сторонников. Появился даже разъясняющий образ-аналогия: если из бочки налива­ют пиво в кружки, то это не означает, что пиво в бочке разделено на порции, кратные объему кружек.

Решающий шаг в формировании идеи о квантах электромагнит­ного поля — фотонах принадлежал А. Эйнштейну. И это была новая исследовательская программа, с новым ядром, которое содержало представление о корпускулярно-волновой природе электромагнит­ного поля.

Развитие науки, согласно Лакатосу, осуществляется как конкурен­ция исследовательских программ. Из двух конкурирующих программ побеждает та, которая обеспечивает «прогрессивный сдвиг проблем», т.е. увеличивает способность предсказывать новые неизвестные фак­ты и объяснять все факты, которые объясняла ее соперница. Но та ис­следовательская программа, которая перестает предсказывать факты, не справляется с появлением новых фактов, не может объяснить их, вырождается. В случае с идеей квантования электромагнитного поля так получилось с классической программой, в рамках которой сделал свое открытие М. Планк. Конкурирующая с ней эйнштейновская программа не только естественно ассимилировала все следствия из открытия Планка, но и сумела объяснить новые эмпирические факты (фотоэффект, комптон-эффект), а также стимулировала новые теоре-

Развитие философии науки во второй половине XX в. 61

тические идеи, связанные с дуальной, корпускулярно-волновой при­родой частиц.

Концепция борьбы исследовательских программ выявляла многие важные особенности развития научного знания. Но сама концепция нуждалась в более аналитичной разработке своих исходных понятий. Основное понятие концепции было многозначным. Под исследова­тельской программой И. Лакатос, например, понимал конкретную те­орию типа теории А. Зоммерфельда для атома. Он говорил также о де­картовой и ньютоновой метафизике как двух альтернативных программах построения механики, наконец, писал о науке в целом как о глобальной исследовательской программе22.

В этой многозначности и неопределенности исходного термина одновременно была скрыта проблема выявления иерархии исследова­тельских программ науки. Данную проблему Лакатос не решил. Для этого был необходим значительно более дифференцированный ана­лиз структуры научного знания, чем тот, который был проделан в за­падной философии науки.

Концепция исторической динамики науки Т. Куна

Важный вклад в разработку проблематики исторического развития науки внес Т. Кун (1922—1996) своей концепцией научных револю­ций. Он успешно соединял в своей деятельности анализ проблем фи­лософии науки с исследованиями истории науки. Кун обратил особое внимание на те этапы этой истории, когда кардинально изменялись стратегии научного исследования, формировались радикально новые фундаментальные концепции, новые представления об изучаемой ре­альности, новые методы и образцы исследовательской деятельности. Эти этапы обозначаются как научные революции. Их Кун противопо­ставил «нормальной науке», а само историческое развитие научного знания представил как поэтапное чередование периодов нормальной науки и научных революций.

Ключевым понятием, позволившим различить и описать эти пери­оды, стало введенное Куном понятие парадигмы. Оно обозначало не­которую систему фундаментальных знаний и образцов деятельности, получивших признание научного сообщества и целенаправляющих исследования. Понятие парадигмы включало в анализ исторической динамики науки не только собственно методологические и эпистемо­логические характеристики роста научного знания, но и учет социаль­ных аспектов научной деятельности, выраженных в функционирова­нии научных сообществ.

62

Глава 1. Основные этапы развития философии науки

Научное сообщество характеризовалось как группа ученых, имею­щих необходимую профессиональную подготовку и разделяющих па­радигму — некоторую систему фундаментальных понятий и принци­пов, образцов и норм исследовательской деятельности.

Именно парадигма, согласно Куну, объединяет ученых в сообще­ство и ориентирует их на постановку и решение конкретных исследо­вательских задач. Цель нормальной науки заключается в решении та­ких задач, в открытии новых фактов и порождении теоретических знаний, которые углубляют и конкретизируют парадигму.

Смена парадигмы означает научную революцию. Она вводит новую парадигму и по-новому организует научное сообщество. Часть ученых продолжает отстаивать старую парадигму, но многие объединяются во­круг новой. И если новая парадигма обеспечивает успех открытий, на­копление новых фактов и создание новых теоретических моделей, объясняющих эти факты, то она завоевывает все больше сторонников. В итоге и научное сообщество, пережив революцию, вновь вступает в период развития, который Кун называет нормальной наукой.

Само понятие парадигмы не отличалось строгостью. Критики от­мечали многозначность этого понятия, и под влиянием критики Кун предпринял попытку проанализировать структуру парадигмы. Он вы­делил следующие компоненты: «символические обобщения» (мате­матические формулировки законов), «образцы» (способы решения конкретных задач), «метафизические части парадигмы» и ценности («ценностные установки науки»)23.

Главное в парадигме, подчеркивал Кун, — это образцы исследова­тельской деятельности, ориентируясь на которые ученый решает кон­кретные задачи. Через образцы он усваивает приемы и методы дея­тельности, обеспечивающие успешные решения задач. Задавая определенное видение мира, парадигма определяет, какие задачи до­пустимы, а какие не имеют смысла. Одновременно она ориентирует ученого на выбор средств и методов решения допустимых задач.

Решая конкретные задачи, ученый может столкнуться с новыми явлениями, которые, по замыслу, должны осваиваться парадигмой. Она допускает постановку соответствующих задач, очерчивает сред­ства и методы их решения, но в реальной практике успешно их ре­шить не удается. Полученные эмпирические факты не находят своего объяснения. Такие факты Кун называет аномалиями. До поры до вре­мени наличие аномалий не вызывает особого беспокойства научного сообщества. Оно полагает, что аномалии будут устранены, а неудачи их объяснения носят временный характер. Например, открытие вра­щения перигея Меркурия не находило объяснения в рамках классиче-

Развитие философии науки во второй половине XX в. 63

ской теории тяготения. Это была аномалия, но она не вызвала особой тревоги за судьбы фундаментальной теории. Лишь впоследствии, пос­ле создания Эйнштейном общей теории относительности, выясни­лось, что это явление в принципе не может быть объяснено в рамках классической парадигмы (теории тяготения), оно находило свое объ­яснение только в рамках общей теории относительности. Но если происходит накопление аномалий, если среди них появляются твердо установленные эмпирические факты, попытки объяснения которых с позиций принятой парадигмы приводят к парадоксам, тогда начина­ется полоса кризиса. Возникает критическое отношение к имеющей­ся парадигме. Кризисы — это начало научной революции, которая приводит к смене парадигмы.

Переход от старой парадигмы к новой Кун описывает как психоло­гический акт смены гештальтов, как гештальтпереключение. Он ил­люстрирует этот акт описанными в психологии феноменами смены точки зрения, когда на картинке одно и то же изображение можно увидеть по-разному. Например, как кролика или утку. Аналогично на рисунке, где изображены два профиля, если сосредоточить внимание на промежутке между ними, можно увидеть вазу.

Переход от одной парадигмы к другой определен не только внут-ринаучными факторами, например объяснением в рамках новой па­радигмы аномалий, с которыми не справлялась прежняя парадигма, но и вненаучными факторами — философскими, эстетическими и да­же религиозными, стимулирующими отказ от старого видения и пере­ход к новому видению мира.

Парадигмы, согласно Куну, несоизмеримы. Они заставляют по-разному видеть предмет исследования, заставляют говорить ученых, принявших ту или иную парадигму, на разных языках об одних и тех же явлениях, определяют разные методы и образцы решения задач. Поэтому, согласно Куну, наука — это не непрерывный рост знания с накоплением истин, как это считали сторонники К. Поппера, а про­цесс дискретный, связанный с этапами революций как перерывов в постепенном, «нормальном» накоплении новых знаний.

Т. Кун очертил своими исследованиями новое поле проблем фило­софии науки, и в этом его бесспорная заслуга. Он обратил внимание на новые аспекты проблематики научных традиций и преемственнос­ти знаний. В эпохи научных революций, когда меняется стратегия ис­следований, происходит ломка традиций. В этой связи возникает во­прос: как соотносятся новые и уже накопленные знания и как i обеспечивается преемственность в развитии науки, если принять во внимание научные революции?

64

Глава 1. Основные этапы развития философии науки

Заслуга Куна в том, что анализ такого рода проблем он пытался осуществить путем рассмотрения науки в качестве социокультурного феномена, подчеркивая влияние вненаучных знаний и различных со­циальных факторов на процессы смен парадигм.

Вместе с тем в куновской концепции исторического развития науки было немало изъянов. Прежде всего в ней недостаточно четко была описана структура оснований науки, которые функционируют в нор­мальные периоды в качестве парадигм и которые перестраиваются в эпохи научных революций. Даже после уточнения Куном структуры па­радигмы многие проблемы анализа оснований науки остались не про­ясненными. Во-первых, не показано, в каких связях находятся выде­ленные компоненты парадигмы, а значит, строго говоря, не выявлена ее структура. Во-вторых, в парадигму, согласно Т. Куну, включены как компоненты, относящиеся к глубинным основаниям научного поиска, так и формы знания, которые вырастают на этих основаниях. Напри­мер, в состав «символических обобщений» входят математические фор­мулировки частных законов науки (типа формул, выражающих закон Джоуля — Ленца, закон механического колебания и т.п.). Но тогда по­лучается, что открытие любого нового частного закона должно озна­чать изменение парадигмы, т.е. научную революцию. Тем самым стира­ется различие между «нормальной наукой» (эволюционным этапом роста знаний) и научной революцией. В-третьих, выделяя такие компо­ненты науки, как «метафизические части парадигмы» и ценности, Кун фиксирует их «остенсивно», через описание соответствующих приме­ров. Из приведенных Куном примеров видно, что «метафизические ча­сти парадигмы» понимаются им то как философские идеи, то как принципы конкретно-научного характера (типа принципа близкодей-ствия в физике или принципа эволюции в биологии). Что же касается ценностей, то их характеристика Куном также выглядит лишь первым и весьма приблизительным наброском. По существу, здесь имеются в виду идеалы науки, причем взятые в весьма ограниченном диапазоне — как идеалы объяснения, предсказания и применения знаний. Недоста­точно аналитическая проработка структуры парадигмальных основа­ний не позволила описать механизмы смены парадигм средствами ло­гико-методологического анализа. Описание этого процесса в терминах психологии гештальтпереключения недостаточно, поскольку не реша­ет проблему, а скорее снимает ее.

Нужно сказать, что данная проблематика была значительно более аналитично проработана в отечественных исследованиях за последние 30 лет. Результаты, полученные в этих исследованиях, будут изложены ниже, в частности в главе, посвященной анализу научных революций.

Развитие философии науки во второй половине XX в. 65

«Анархистская эпистемология» П. Фейерабенда

Идея несоизмеримости парадигм и влияния вненаучных факторов на их принятие сообществом по-новому ставила проблему научного от­крытия. Возникали вопросы о том, регулируются ли творческие акты, связанные с изменением фундаментальных понятий и представлений наук, какими-либо нормами научной деятельности, если да, то как меняются эти нормы в историческом развитии науки и существуют ли такие нормы вообще.

П. Фейерабенд (1924—1994) дал свою довольно экстравагантную версию этой проблематики. Прежде всего он подчеркивал, что имею­щийся в распоряжении ученого эмпирический и теоретический мате­риал всегда несет на себе печать истории своего возникновения. Фак­ты не отделены от господствующей на том или ином этапе научной идеологии, они всегда теоретически нагружены. Принятие ученым той или иной системы теорий определяет его интерпретацию эмпири­ческого материала, организует видение эмпирически фиксируемых явлений под определенным углом зрения и навязывает определенный язык их описания.

По мнению Фейерабенда, кумулятивистская модель развития на­уки, основанная на идее накопления истинного знания, не соответ­ствует реальной истории науки, а представляет собой своего рода ме­тодологический предрассудок. Старые теории нельзя логически вывести из новых, а прежние теоретические термины и их смыслы не могут быть логически получены из терминов новой теории. Смысл и значение теоретических терминов определяются всеми их связями в системе теории, а поэтому их нельзя отделить от прежнего теоретиче­ского целого и вывести из нового целого.

В данном пункте Фейерабенд справедливо подмечает особенность содержания теоретических понятий и терминов. В них всегда имеется несколько пластов смыслов, которые определены их связями с други­ми понятиями в системе теории. К этому следует добавить, что они определены не только системой связей отдельной теории, но и систе­мой связей всего массива взаимодействующих между собой теорети­ческих знаний научной дисциплины и их отношениями к эмпиричес­кому базису. Но отсюда следует, что выяснить, как устанавливаются связи между терминами старой и новой теории, можно только тогда, когда проанализированы типы связей, которые характеризуют систе­му знаний научной дисциплины, и как они меняются в процессе раз­вития науки. В принципе, такой анализ проделать можно24. И он сви­детельствует, что между новыми и старыми теориями и их понятиями

5-3232

66

Глава 1. Основные этапы развития философии науки

(терминами) существует преемственная связь, хотя и не в форме точ­ного логического выведения всех старых смыслов из новых. Так что в своих утверждениях против преемственности знаний Фейерабенд был прав лишь частично. Но из этой частичной правоты не следует вывод о полном отсутствии преемственности. Из квантовой механики логи­чески нельзя вывести все смыслы понятий классической механики. Но связь между их понятиями все же имеется. Она фиксируется прин­ципом соответствия. Нужно принять во внимание и то обстоятельст­во, что вне применения языка классической механики (с наложенны­ми на него ограничениями), в принципе, невозможна формулировка квантовой механики.

В процессе исторического развития научной дисциплины старые теории не отбрасываются, а переформулируются. Причем их пере­формулировки могут осуществляться и до появления новой теории, ломающей прежнюю картину мира. Примером могут служить истори­ческие изменения языка классической механики. Первозданный язык ньютоновской механики сегодня не используется. Используют­ся языки, введенные Л. Элл ером, Ж. Лагранжем и У. Гамильтоном при переформулировках механики Ньютона. Термины языка кванто­вой механики могут сопоставляться с терминами гамильтоновской формулировки классической механики, но не с языком, на котором описывал механическое движение создатель механики Ньютон.

Отбросив идеи преемственности, Фейерабенд сосредоточил вни­мание на идее размножения теорий, вводящих разные понятия и раз­ные способы описания реальности. Он сформулировал эту идею как принцип пролиферации (размножения). Согласно этому принципу, ис­следователи должны постоянно изобретать теории и концепции, предлагающие новую точку зрения на факты. При этом новые теории, по мнению Фейерабенда, несоизмеримы со старыми. Они конкури­руют, и через их взаимную критику осуществляется развитие науки. Принцип несоизмеримости, утверждающий, что невозможно сравне­ние теорий, рассматривается в самом радикальном варианте как не­возможность требовать от теории, чтобы она удовлетворяла ранее принятым методологическим стандартам.

В этом пункте Фейерабенд подметил важную особенность истори­ческого развития науки: то, что в процессе такого развития не только возникают новые понятия, теоретические идеи и факты, но и могут изменяться идеалы и нормы исследования. Он правильно пишет, что великие открытия науки оказались возможными лишь потому, что на­ходились мыслители, которые разрывали путы сложившихся методо­логических правил и стандартов, непроизвольно нарушали их. Дея-

Развитие философии науки во второй половине XX в. 67

хельность А. Эйнштейна и Н. Бора является яркой тому иллюстраци­ей. Здесь Фейерабендом была обозначена реальная и очень важная проблема философии науки, которую игнорировал позитивизм, — проблема исторического изменения научной рациональности, идеа­лов и норм научного исследования.

Однако решение этой проблемы Фейерабендом было не менее одиозным, чем ее отбрасывание позитивистами. Он заключил, что не следует стремиться к установлению каких бы то ни было методологи­ческих правил и норм исследования. Но из того факта, что меняются типы рациональности, вовсе не следует, что исчезают всякие нормы и регулятивы научной деятельности. В дальнейшем мы рассмотрим эту проблему более детально, а пока зафиксируем, что отказ великих уче­ных, например Эйнштейна и Бора, от некоторых методологических регулятивов классической физики сопровождался формированием и последующим укоренением неклассического типа рациональности с новыми идеалами и нормами исследования. Причем, вопреки мне­нию Фейерабенда, можно выявить преемственность между некоторы­ми аспектами классических и неклассических регулятивов. Фейера-бенд правильно отмечает, что всякая методология имеет свои пределы. Но отсюда он неправомерно заключает, что в научном ис­следовании допустимо все, что «существует лишь один принцип, ко­торый можно защищать при всех обстоятельствах... Это принцип — все дозволено»25. Тогда исчезает граница между наукой и шарлатан­ством, между доказанными и обоснованными научными знаниями и любыми абсурдными фантазиями.