«РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ Серии учебников по общенаучной дисциплине «История и философия науки» Академик РАО Л. А. Вербицкая ...»

Здесь первый ряд соответствует «1», второй — «2», третий — числу «3», четвертый — числу «4» а сумма их дает число «10» (1+2+3+4=10).

Нужно сказать, что связь геометрии и теории чисел обусловила по­становку перспективных проблем, которые стимулировали развитие математики и привели к ряду важных открытий. Так, уже в античной математике при решении задачи числового выражения отношения гипотенузы к катетам были открыты иррациональные числа. Иссле-

Генезис научного познания 131

дование «фигурных чисел», продолжающее пифагорейскую тради­цию, также получило развитие в последующей истории математики.

Разработка теоретических знаний математики проводилась в ан­тичную эпоху в тесной связи с философией и в рамках философских систем. Практически все крупные философы Античности — Демо­крит, Платон, Аристотель и другие — уделяли огромное внимание ма­тематическим проблемам. Они придали идеям пифагорейцев, отяго­щенным многими мистико-мифологическими наслоениями, более строгую, рациональную форму. И Платон, и Аристотель, хотя и в раз­ных версиях, отстаивали идею, что мир построен на математических принципах, что в основе мироздания лежит математический план. Эти представления стимулировали как развитие собственно матема­тики, так и ее применение в различных областях изучения окружаю­щего мира. В античную эпоху уже была сформулирована идея о том, что язык математики должен служить пониманию и описанию мира. Как подчеркивал Платон, «Демиург (Бог) постоянно геометризиру-ет», т.е. геометрические образцы выступают основой для постижения космоса. Развитие теоретических знаний математики в античной культуре достойно завершилось созданием первого образца научной теории — евклидовой геометрии. В принципе, ее построение, объеди­нившее в целостную систему отдельные блоки геометрических задач, решаемых в форме доказательства теорем, знаменовало превращение математики в особую, самостоятельную науку.

Вместе с тем в Античности были получены многочисленные при­ложения математических знаний к описаниям природных объектов и процессов. Прежде всего это касается астрономии, где были осущест­влены вычисления положения планет, предсказания солнечных и лунных затмений, предприняты смелые попытки вычислить размеры Земли, Луны, Солнца и расстояния между ними (Аристарх Самос-ский, Эратосфен, Птолемей). В античной астрономии были созданы две конкурирующие концепции строения мира: гелиоцентрические представления Аристарха Самосского (предвосхитившие последую­щие открытия Коперника) и геоцентрическая система Гиппарха и Птолемея. И если идея Аристарха Самосского, предполагавшая кру­говые движения планет по орбитам вокруг Солнца, столкнулась с трудностями при объяснении наблюдаемых перемещений планет на небесном своде, то система Птолемея, с ее представлениями об эпи­циклах, давала весьма точные математические предсказания наблю­даемых положений планет, Луны и Солнца. Основная книга Птоле­мея «Математическое построение» была переведена на арабский язык под названием «Аль-магисте» (великое) и затем вернулась в Европу

132

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

как «Альмагест», став господствующим трактатом средневековой аст­рономии на протяжении четырнадцати веков.

В античную эпоху были сделаны также важные шаги в примене­нии математики к описанию физических процессов. Особенно ха­рактерны в этом отношении работы великих эллинских ученых так называемого александрийского периода — Архимеда, Евклида, Ге-рона, Паппа, Птолемея и других. В этот период возникают первые теоретические знания механики, среди которых в первую очередь следует выделить разработку Архимедом начал статики и гидроста­тики (развитая им теория центра тяжести, теория рычага, открытие основного закона гидростатики и разработка проблем устойчивости и равновесия плавающих тел и т.д.). В александрийской науке был сформулирован и решен ряд задач, связанных с применением геоме­трической статики к равновесию и движению грузов по наклонной плоскости (Герон, Папп); были доказаны теоремы об объемах тел вращения (Папп), открыты основные законы геометрической опти­ки — закон прямолинейного распространения света, закон отраже­ния (Евклид, Архимед).

Все эти знания можно расценить как первые теоретические моде­ли и законы физики, полученные с применением математического доказательства. В александрийской науке уже встречаются изложения знаний, не привязанные жестко к натурфилософским схемам и пре­тендующие на самостоятельную значимость.

До рождения теоретического естествознания как особой, самосто­ятельной и самоценной области человеческого познания и деятельно­сти оставался один шаг, а именно: соединить математическое описа­ние и систематическое выдвижение тех или иных теоретических предположений с экспериментальным исследованием природы. Но именно этого последнего шага античная наука сделать не смогла.

Она не смогла развить теоретического естествознания и его техно­логических применений. Причину этого большинство исследовате­лей видят в рабовладении — использовании рабов в функции орудий при решении тех или иных технических задач. Дешевый труд рабов не создавал необходимых стимулов для развития солидной техники и технологии, а следовательно, и обслуживающих ее естественнонауч­ных и инженерных знаний15.

Действительно, отношение к физическому труду как к низшему сорту деятельности и усиливающееся по мере развития классового расслоения общества отделение умственного труда от физического порождают в античных обществах своеобразный разрыв между аб­страктно-теоретическими исследованиями и практически-утилитар-

Генезис научного познания 133

ными формами применения научных знаний. Известно, например, что Архимед, прославившийся не только своими математическими работами, но и приложением их результатов к технике, считал эмпи­рические и инженерные знания «делом низким и неблагородным» и лишь под давлением обстоятельств (осада Сиракуз римлянами) вы­нужден был заниматься совершенствованием военной техники и обо­ронительных сооружений. Архимед не упоминал в своих сочинениях о возможных технических приложениях своих теоретических иссле­дований, хотя и занимался такими приложениями. По этому поводу Плутарх писал, что Архимед был человеком «возвышенного образа мысли и такой глубины ума и богатства по знанию», что, «считая со­оружение машин низменным и грубым, все свое рвение обратил на такие занятия, в которых красота и совершенство пребывают не сме­шанными с потребностью жизни»16.

Но не только в этих, в общем-то внешних по отношению к науке, социальных обстоятельствах заключалась причина того, что античная наука не смогла открыть для себя экспериментального метода и ис­пользовать его для постижения природы. Описанные социальные предпосылки в конечном счете не прямо и непосредственно определя­ли облик античной науки, а влияли на нее опосредованно, через миро­воззрение, выражавшее глубинные менталитеты античной культуры.

Возникновение естествознания

Важно зафиксировать, что сама идея экспериментального исследова­ния неявно предполагала наличие в культуре особых представлений о природе, о деятельности и познающем субъекте, представлений, ко­торые не были свойственны античной культуре, но сформировались значительно позднее, в культуре Нового времени. Идея эксперимен­тального исследования полагала субъекта в качестве активного нача­ла, противостоящего природной материи, изменяющего ее вещи пу­тем силового давления на них. Природный объект познается в эксперименте потому, что он поставлен в искусственно созданные ус­ловия и только благодаря этому проявляет для субъекта свои невиди­мые сущностные связи. Недаром в эпоху становления науки Нового времени в европейской культуре бытовало широко распространенное сравнение эксперимента с пыткой природы, посредством которой ис­следователь должен выведать у природы ее сокровенные тайны.

Природа в этой системе представлений воспринимается как осо­бая композиция качественно различных вещей, которая обладает свойством однородности. Она предстает как поле действия законосо-

134

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

образных связей, в которых как бы растворяются неповторимые ин­дивидуальности вещей.

Такое понимание природы выражалось в культуре Нового време­ни категорией «натура». Но у древних греков такого понимания не было. У них универсалия «природа» выражалась в категориях «фю-сис» и «космос». Фюсис обозначал особую, качественно отличную специфику каждой вещи и каждой сущности, воплощенной в вещах. Это представление ориентировало человека на постижение вещи как качества, как оформленной материи, с учетом ее назначения, цели и функции. Космос воспринимался в этой системе мировоз­зренческих ориентации как особая самоцельная сущность со своей природой. В нем каждое отдельное «физически сущее» имеет опре­деленное место и назначение, а весь Космос выступает в качестве совершенной завершенности17.

Как отмечал А.Ф. Лосев, нескончаемое движение Космоса пред­ставлялось античному мыслителю в качестве своеобразного вечного возвращения, движения в определенных пределах, внутри которых постоянно воспроизводится гармония целого, и поэтому подвижный и изменчивый Космос одновременно мыслился как некоторое скульптурное целое, где части, дополняя друг друга, создают завер­шенную гармонию. Образ вечного движения и изменения сочетался в представлениях греков с идеей шарообразной формы (космос почти всеми философами уподоблялся шару)18. А.Ф. Лосев отмечал глубин­ную связь этих особых смыслов универсалии «природа» с самими ос­нованиями полисной жизни, в которой разнообразие и динамика хо­зяйственной деятельности и политических интересов различных социальных групп и отдельных граждан соединялись в целое граждан­ским единством свободных жителей города-государства19. В идеале полис представлялся как единство в многообразии, а реальностью та­кого единства полагался Космос. Природа для древнего грека не была обезличенным, неодушевленным веществом, она представлялась жи­вым организмом, в котором отдельные части — вещи — имеют свои назначения и функции. Поэтому античному мыслителю была чужда идея постижения мира путем насильственного препарирования его частей и их изучения в несвободных, несвойственных их естественно­му бытию обстоятельствах. В его представлениях такой способ иссле­дования мог только нарушить гармонию Космоса, но не в состоянии был обнаружить эту гармонию. В связи с чем постижение Космоса, задающего цели всему «физически сущему», может быть достигнуто только в умозрительном созерцании, которое расценивалось как глав­ный способ поиска истины.

Генезис научного познания 135

Знание о природе (фюсис) древние греки противопоставляли зна­нию об искусственном (тэхне). Античности, как и сменившему ее ев­ропейскому Средневековью, было свойственно резкое разграничение природного, естественного и технического, искусственного. Механи­ка в античную эпоху не считалась знанием о природе, а относилась только к искусственному, созданному человеческими руками. И если мы расцениваем опыты Архимеда и его механику как знание о зако­нах природы, то в античном мире оно относилось к «тэхне», искус­ственному, а экспериментирование не воспринималось как путь по­знания природы.

Теоретическое естествознание, опирающееся на метод экспери­мента, возникло только на этапе становления техногенной цивилиза­ции. Проблематика трансформаций культуры, которые осуществля­лись в эту эпоху, активно обсуждается в современной философской и культурологической литературе20. Не претендуя на анализ этих транс­формаций во всех аспектах, отметим лишь, что их основой стало но­вое понимание человека и человеческой деятельности, которое было вызвано процессами великих преобразований в культуре переломных эпох — Ренессанса и перехода к Новому времени. В этот историчес­кий период в культуре складывается отношение к любой деятельнос­ти, а не только к интеллектуальному труду как к ценности и источни­ку общественного богатства.

Это создает новую систему ценностных ориентации, которая на­чинает просматриваться уже в культуре Возрождения. С одной сторо­ны, утверждается, в противовес средневековому мировоззрению, но­вая система гуманистических идей, связанная с концепцией человека как активно противостоящего природе в качестве мыслящего и дея­тельного начала. С другой стороны, утверждается интерес к познанию природы, которая рассматривается как поле приложения человечес­ких сил. Уже в эпоху Возрождения начинает складываться новое по­нимание связи между природным, естественным и искусственным, создаваемым в человеческой деятельности. Традиционное христиан­ское учение о сотворении мира Богом получает здесь особое истолко­вание. По отношению к божественному разуму, который создал мир, природа рассматривается как искусственное. Деятельность же челове­ка истолковывается как своеобразное подобие в малых масштабах ак­тов творения. И основой этой деятельности полагается подражание природе, распознавание в ней разумного начала (законов) и следова­ние осмысленной гармонии природы в человеческих искусствах — науке, художественном творчестве, технических изобретениях. Цен­ность искусственного и естественного уравниваются, а разумное из-

136

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

менение природы в человеческой деятельности выступает не как не­что противоречащее ей, а как согласующееся с ее естественным уст­ройством. Именно это новое отношение к природе было закреплено в категории «натура», что послужило предпосылкой для выработки принципиально нового способа познания мира: возникает идея о воз­можности ставить природе теоретические вопросы и получать на них ответы путем активного преобразования природных объектов.

Новые смыслы категории «природа» были связаны с формирова­нием новых смыслов категорий «пространство» и «время», что также было необходимо для становления метода эксперимента. Средневе­ковые представления о пространстве как качественной системе мест и о времени как последовательности качественно отличных друг от дру­га временных моментов, наполненных скрытым символическим смыслом, были препятствием на этом пути.

Как известно, физический эксперимент предполагает его принци­пиальную воспроизводимость в разных точках пространства и в разные моменты времени. Понятно, что физические эксперименты, поставлен­ные в одной лаборатории, могут быть повторены в других лабораториях, независимо от их местоположения (при прочих равных условиях). Если бы такой воспроизводимости не существовало, то и физика как наука была бы невозможна. Это же касается и воспроизводимости экспери­ментов во времени. Если бы эксперимент, осуществленный в какой-ли­бо момент времени, нельзя было бы принципиально повторить в другой момент времени, никакой опытной науки не существовало бы.

Но что означает это, казалось бы, очевидное требование воспроиз­водимости эксперимента? Оно означает, что все временные и про­странственные точки должны быть одинаковы в физическом смысле, т.е. в них законы природы должны действовать одинаковым образом. Иначе говоря, пространство и время здесь полагаются однородными.

Однако в средневековой культуре человек вовсе не мыслил про­странство и время как однородные, а полагал, что различные про­странственные места и различные моменты времени обладают разной природой, имеют разный смысл и значение.

Такое понимание пронизывало все сферы средневековой культуры — обыденное мышление, художественное восприятие мира, религиозно-теологические и философские концепции, средневековую физику и ко­смологию и т.п. Оно было естественным выражением системы социаль­ных отношений людей данной эпохи, образа их жизнедеятельности21.

В частности, в науке той эпохи оно нашла свое выражение в пред­ставлениях о качественном различии пространства земного и небес­ного. В мировоззренческих смыслах средневековой культуры небес-

Генезис научного познания 137

ное всегда отождествлялось со «святым» и «духовным», а земное — с «телесным» и «греховным». Считалось, что движения небесных и зем­ных тел имеют принципиальное различие, поскольку эти тела при­надлежат к принципиально разным пространственным сферам.

Радикальная трансформация всех этих представлений началась уже в период Возрождения. Она была обусловлена многими социальными факторами, в том числе влиянием на общественное сознание Великих географических открытий, усиливающейся миграцией населения в эпоху первоначального накопления, когда разорившиеся крестьяне сгонялись с земли, разрушением традиционных корпоративных свя­зей и размыванием средневекового уклада жизни, основанного на жесткой социальной иерархии.

Показательно, что новые представления о пространстве возникали и развивались с начала Возрождения в самых разных областях культу­ры: в философии (концепция бесконечности пространства Вселенной у Дж. Бруно), в науке (система Н. Коперника, которая рассматривала Землю как планету, вращающуюся вокруг Солнца, и тем самым уже стирала резкую грань между земной и небесной сферами), в области изобразительных искусств, где возникает концепция живописи как «окна в мир» и где доминирующей формой пространственной органи­зации изображаемого становится линейная перспектива однородного евклидова пространства.

Все эти представления, сформировавшиеся в культуре Ренессанса, утверждали идею однородности пространства и времени и тем самым создавали предпосылки для утверждения метода эксперимента и со­единения теоретического (математического) описания природы с ее экспериментальным изучением. Они во многом подготовили перево­рот в науке, осуществленный в эпоху Галилея и Ньютона и завершив­шийся созданием механики как первой естественнонаучной теории.

Показательно, что одной из фундаментальных идей, приведших к ее построению, была сформулированная Галилеем эвристическая программа — исследовать закономерности движения природных объ­ектов, в том числе и небесных тел, анализируя поведение механичес­ких устройств (в частности, орудий Венецианского арсенала).

В свое время Нильс Бор высказал мысль, что новая теория, которая вносит переворот в прежнюю систему представлений о мире, чаще все­го начинается с «сумасшедшей идеи». В отношении Галилеевой про­граммы это вполне подошло бы. Ведь для многих современников это была действительно сумасшедшая идея — изучить законы движения, которым подчиняются небесные тела, путем экспериментов с механи­ческими орудиями Венецианского арсенала. Но истоки этой идеи ле-

138

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

жали в предыдущем культурном перевороте, когда преодолевались прежние представления о неоднородном пространстве мироздания, санкционировавшие противопоставление небесной и земной сфер.

Кстати, продуктивность Галилеевой программы была продемон­стрирована в последующий период развития механики. Традиция, идущая от Галилея и Гюйгенса к Гуку и Ньютону, была связана с по­пытками моделировать в мысленных экспериментах с механическими устройствами силы взаимодействия между небесными телами. На­пример, Гук рассматривал вращение планет по аналогии с вращением тела, закрепленного на нити, а также тела, привязанного к вращаю­щемуся колесу. Ньютон использовал аналогию между вращением Лу­ны вокруг Земли и движением шара внутри полой сферы.

Характерно, что именно на этом пути был открыт закон всемирно­го тяготения. К формулировке Ньютоном этого закона привело сопо­ставление законов Кеплера и получаемых в мысленном эксперименте над аналоговой механической моделью математических выражений, характеризующих движение шара под действием центробежных сил22.

Теоретическое естествознание, возникшее в ту историческую эпоху, предстало в качестве второй (после становления математики) важней­шей вехи формирования науки в собственном смысле этого слова.

Формирование технических и социально-гуманитарных наук

В качестве последующих исторически значимых этапов науки, опре­деливших ее развитие и функции в культуре, можно выделить станов­ление технических и социально-гуманитарных наук. Их становление как особых подсистем опытной науки (наряду с естествознанием) также имело социокультурные предпосылки. Оно происходило в эпо­ху вступления техногенной цивилизации в стадию индустриализма и знаменовало обретение наукой новых функций — быть производи­тельной и социальной силой.

К концу XVIII — началу XIX столетия наука окончательно стано­вится бесспорной ценностью цивилизации. Она все активнее участву­ет в формировании мировоззрения, претендуя на достижение объек­тивно истинного знания о мире, и вместе с тем все отчетливее обнаруживает прагматическую ценность, возможность постоянного и систематического внедрения в производство своих результатов, кото­рые реализуются в виде новой техники и технологии. Примеры ис­пользования научных знаний в практике можно обнаружить и в пред­шествующие исторические периоды, что давало импульсы к осмыслению практической значимости науки (вспомним известное

Генезис научного познания ] 39

изречение Бэкона: «Знание — сила»). И все же использование резуль­татов науки в производстве в доиндустриальные эпохи носило скорее эпизодический, чем систематический характер.

В конце XVIII — первой половине XIX в. ситуация радикально ме­няется. К. Маркс справедливо отмечал, что «научный фактор впервые сознательно и широко развивается, применяется и вызывается в та­ких масштабах, о которых предшествующие эпохи не имели никакого понятия»23. Индустриальное развитие поставило достаточно сложную и многоплановую проблему: не просто спорадически использовать отдельные результаты научных исследований в практике, но обеспе­чить научную основу технологических инноваций, систематически включая их в систему производства.

Именно в этот исторический период начинается процесс интенсив­ного взаимодействия науки и техники и возникает особый тип соци­ального развития, который принято именовать научно-техническим прогрессом. Потребности практики все отчетливее обозначали тенден­ции к постепенному превращению науки в непосредственную произво­дительную силу. Внедрение научных результатов в производство в рас­ширяющихся масштабах становилось основной характеристикой социальной динамики, а идея социального прогресса все отчетливее связывалась с эффективным технологическим применением науки.

Важную роль в развитии науки, в частности в формировании но­вых отраслей знания, сыграло развитие крупной машинной индуст­рии, пришедшей на смену мануфактурному производству. Не случай­но в тех странах, где капитализм приобретал более развитые формы, наука получала преимущества в развитии. Внедрение ее результатов в производство все чаще рассматривалось как условие получения при­были производителями, как свидетельство силы и престижа государ­ства. Ценность науки, ее практическая полезность, связанная с извле­чением дивидендов, отчетливо начинали осознаваться теми, кто вкладывал средства в проведение исследований.

Расширяющееся применение научных знаний в производстве сформировало общественную потребность в появлении особого слоя исследований, который бы систематически обеспечивал приложение фундаментальных естественнонаучных теорий к области техники и технологии. Как выражение этой потребности между естественнона­учными дисциплинами и производством возникает своеобразный по­средник — научно-теоретические исследования технических наук24.

Их становление в культуре было обусловлено по меньшей мере двумя группами факторов. С одной стороны, они утверждались на ба­зе экспериментальной науки, когда для формирования технической

140

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

теории оказывалось необходимым наличие своей «базовой» естест­веннонаучной теории (во временном отношении это был период XVIII—XIX вв.). С другой стороны, потребность в научно-теоретиче­ском техническом знании была инициирована практической необхо­димостью, когда при решении конкретных задач инженеры уже не могли опираться только на приобретенный опыт, а нуждались в науч­но-теоретическом обосновании создания искусственных объектов, которое невозможно осуществить, не имея соответствующей техниче­ской теории, разрабатываемой в рамках технических наук25.

Технические науки не являются простым продолжением естест­вознания, прикладными исследованиями, реализующими концепту­альные разработки фундаментальных естественных наук. В развитой системе технических наук имеется свой слой как фундаментальных, так и прикладных знаний, и эта система имеет специфический пред­мет исследования. Таким предметом выступает техника и технология как особая сфера искусственного, создаваемого человеком и сущест­вующего только благодаря его деятельности.

С точки зрения современных представлений об эволюции Вселен­ной, возникновение человека и общества открывает особую линию эволюции, в которой формируются объекты и процессы, чрезвычайно маловероятные для природы, практически не могущие в ней возник­нуть без целенаправленной человеческой активности. Природа не со­здает ни колеса, ни двигателя внутреннего сгорания, ни ЭВМ на крис­таллах — все это продукты человеческой деятельности. Вместе с тем все созданные человеком предметы и процессы возможны только тогда, когда порождающая их деятельность соответствует законам природы.

Идея законов природы выступает тем основанием, которое, сохра­няя представление о специфике естественного и искусственного, свя­зывает их между собой. Сама же эта идея исторически сформирова­лась в качестве базисного мировоззренческого постулата и ценности в эпоху становления техногенной цивилизации. Она выражала новое понимание природы и места человека в мире, отличное от представ­лений, свойственных большинству традиционных культур. Нераз­рывно связанное с этой мировоззренческой идеей представление об относительности разделения искусственного и естественного было одной из предпосылок не только становления естествознания, но и последующего формирования технических наук.

Первые образцы научных технических знаний, связанных с приме­нением открытых естествознанием законов при создании новых тех­нологий и технических устройств, возникли уже на ранних стадиях развития естественных наук. Классическим примером может служить

Генезис научного познания 141

конструирование X. Гюйгенсом механических часов. Гюйгенс опирает­ся на открытые Галилеем законы падения тел, создает теорию колеба­ния маятника, а затем воплощает эту теорию в созданном техническом устройстве26. Причем между теоретическими знаниями механики (за­коном падения тел и законом колебания идеального маятника), с од­ной стороны, и реальной конструкцией маятниковых часов, с другой, Гюйгенс создает особый слой теоретического знания, в котором зна­ния механики трансформируются с учетом технических требований создаваемой конструкции. Этот слой знания (разработанная Гюйген­сом теория изохронного качания маятника как падения по циклоиде, обращенной вершиной вниз) можно интерпретировать в качестве од­ного из первых образцов локальной технической теории. Что же каса­ется систематической разработки технических теорий, то она началась позднее, в эпоху становления и развития индустриального машинного производства. Его потребности, связанные с тиражированием и моди­фикацией различных технических устройств, конструированием их новых видов и типов, стимулировали формирование и превращение инженерной деятельности в особую профессию, обслуживающую про­изводство. В отличие от технического творчества в рамках ремеслен­ного труда, эта деятельность ориентировала на систематическое при­менение научных знаний при решении технических задач.

Развитие инженерной деятельности в XIX и XX вв. привело к диффе­ренциации ее функций, их выделению в относительно самостоятельные специализации: проектирование, конструирование, обслуживание тех­нических устройств и технологических процессов. С развитием инже­нерной деятельности усложнялось научное техническое знание. В нем сформировались эмпирический и теоретический уровни; наряду с при­кладными техническими теориями возникли фундаментальные. Их ста­новление было стимулировано не только прогрессом естествознания, но прежде всего потребностями инженерной практики. Характерным примером в этом отношении может служить формирование теории ма­шин и механизмов. Первые шаги к ее созданию были сделаны еще в эпоху первой промышленной революции и связаны с задачами констру­ирования относительно сложных машин (подъемных, паровых, ткац­ких, прядильных и т.д.). Их разработка основывалась на использовании в качестве базисных компонентов так называемых простых машин (блок, ворот, винт, рычаг и т.п.), исследование которых было важным исходным материалом открытия законов механики (программа Гали­лея). Но в процессе конструирования выяснялось, что работа большин­ства сложных машин предполагает преобразование движения с измене­нием его характера, направления и скорости. Поэтому главная проблема

142

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

состояла не столько в выделении «простых машин» в качестве компо­нентов сложных, сколько в разработке теоретических схем их состыков­ки и преобразования присущих им типов движения27. Потребности ре­шения этой проблемы постепенно привели к созданию вначале отдельных теоретических моделей, а затем и фундаментальной теории машин и механизмов. Разработка последней была завершена в первой половине XX в. (В.А. Ассур, В.В.Добровольский, И.И.Артоболев­ский)28. Характерной ее особенностью стало не только создание мето­дов расчета существующих типов машин и механизмов, но и предсказа­ние принципиально новых типов, еще не применявшихся в практике (подобно тому как периодическая система элементов, созданная Д.И. Менделеевым, предсказала существование еще не открытых хими­ческих элементов, фундаментальная теория машин и механизмов пред­сказывала принципиально новые семейства механических устройств, до ее создания неизвестных практическому конструированию).

Возникая на стыке естествознания и производства, технические науки все яснее обозначали свои специфические черты, отличающие их от естественнонаучного знания. Они обретали свое предметное по­ле, формировали собственные средства и методы исследования, свою особую картину исследуемой реальности, т.е. все то, что позволяет го­ворить о становлении определенной научной дисциплины.

Сформировавшись, технические науки заняли прочное место в си­стеме развивающегося научного знания, а технико-технологические инновации в производстве все в большей мере стали основываться на применении результатов научно-технических исследований. И если раньше наука, как отмечал Дж. Бернал, мало что давала промышлен­ности, то с утверждением технических наук ситуация изменилась. Они стали не только обеспечивать потребности развивающейся тех­ники, но и опережать ее развитие, формируя схемы возможных буду­щих технологий и технических систем.

Технические науки вместе с техническим проектированием начи­ная с середины XIX столетия стали выступать связующим звеном между естественнонаучными дисциплинами, с одной стороны, и про­изводственными технологиями — с другой.

Эпоха индустриализма создала предпосылки не только для возник­новения технических дисциплин в качестве особой области научного знания. В этот же исторический период начинает складываться систе­ма социально-гуманитарных наук. Как и другие науки, они имели свои истоки еще в древности, в накапливаемых знаниях о человеке, различ­ных способах социального поведения, условиях воспроизводства тех или иных социальных общностей. Но в строгом смысле слова социаль-

Генезис научного познания 143

ные и гуманитарные науки конституировались в XIX столетии, когда в культуре техногенной цивилизации отчетливо оформилось отношение к различным человеческим качествам и к социальным феноменам как к объектам управления и преобразования. Отношение к любым иссле­дуемым явлениям и процессам как к объектам служит одним из обяза­тельных условий научного способа познания, в том числе и социаль­но-гуманитарного. Поэтому его предпосылками было формирование практик и типов дискурса, в которых человек, его качества, его дея­тельность и социальные связи предстают как особые объекты целера-ционального действия. Именно в эпоху индустриализма объектно-предметное отношение к человеку и человеческим общностям становится доминирующим в техногенной культуре. В это время окон­чательно оформляется приоритетный статус «отношений вещной за­висимости», которые подчиняют себе и ограничивают сферу «отноше­ний личной зависимости», выступавших основой организации социальной жизни в традиционных обществах. Главным фактором та­кой смены социально-культурных приоритетов стало всеохватыва­ющее развитие товарно-денежных отношений, когда капиталистиче­ский рынок превращал различные человеческие качества в товары, имеющие денежный эквивалент. К. Маркс одним из первых проанали­зировал процессы и социальные последствия опредмечивания челове­ческих качеств в системе отношений развитого капиталистического хозяйства. Он интерпретировал эти процессы как отчуждение, порож­дающее неподвластные человеку социальные силы и превращающее людей в объекты социального манипулирования. Сходные мысли позднее развивал Г. Зиммель. Отталкиваясь от идей Маркса, он раз­работал свою философскую концепцию денег, в которой главное внимание уделялось социально-психологическим аспектам денеж­ных отношений, их влиянию на духовную жизнь людей. Деньги рас­сматривались Зиммелем не только как феномен экономической жиз­ни общества, но как универсальный способ обмена, определяющий характер отношений и общения в самых различных областях челове­ческой жизнедеятельности. Зиммелем была высказана мысль о зна-ково-символической роли денег и их функционировании как особо­го культурного феномена, опосредующего отношения людей29.

Комментируя книгу Г. Зиммеля «Философия денег», современный французский психолог Серж Московичи писал: «Зиммель не открыл Деньги. Тем не менее он первым охватил во всей полноте философию культуры, рожденной ими, и первым сформулировал целостную теорию их власти». Эта власть проявлялась в самых различных сферах человече­ского бытия. Она фиксировала дистанцию между предметом и потреб-

144

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

ляющим его человеком. Именно благодаря деньгам как посреднику не только материальные предметы, но и духовные сущности, идеи и цен­ности «становятся миром столь же автономным и объективным, как и мир физический». Деньги «раздробляют и стерилизуют, как нечто ме­шающее им, тот тип человеческих связей, в основе которого лежит смесь чувств и интересов, превращают личные отношения в безличные, при которых человек становится вещью для другого человека»30.

И еще на одно свойство денег обращает особое внимание Зиммель: на их способность превращать индивидуально неповторимые вещи, состоя­ния, человеческие качества в количественные, калькулируемые объекты.

После работ Маркса и Зиммеля эти идеи были развиты М. Вебером в рамках его концепции духа капитализма. Вебер особо подчеркивал роль идеала целерационального действия в становлении и функцио­нировании новой цивилизации, зародившейся в эпоху Ренессанса и Реформации. Этот идеал предполагал особый тип рациональности, ос­нованной на принципах объективности, законодательного регулиро­вания, планирования и расчета. Новая рациональность включалась в самые различные области человеческой жизнедеятельности, органи­зуя экономику, право, науку, искусство, повседневную жизнь людей.

Отношение к человеку как к предмету рациональной регуляции ха­рактеризовало огромное многообразие практик, сложившихся в исто­рическую эпоху становления и развития техногенной цивилизации. В знаменитых исследованиях М. Фуко, посвященных формированию клиники, истории тюрьмы, истории сексуальности, достаточно убеди­тельно показано, что во всех этих, на первый взгляд малосвязанных между собой сферах человеческой жизни реализовался некоторый об­щий принцип «знания-власти». Человек выступал здесь как предмет, который нужно исследовать и рационально регулировать. Фуко пока­зывает, как это отношение проявлялось в исторически возникающей организации надзора и контроля в тюрьмах, в системе обезличенного наказания от имени закона, в правилах внутреннего распорядка тю­рем, больниц, учебных заведений, в самой их архитектуре и планиров­ке внутреннего пространства. К этому же классу феноменов, выступа­ющих в качестве своеобразных культурных символов «знания-власти». Фуко относит практику медицинского обследования, основанную на осмотре тела, которое предстает как объект, открытый для наблюде­ния; практику тестирования и медицинской документации; публичное обсуждение проблем сексуальности; периодические смотры-экзамены в учебных заведениях, когда власть заставляет человека-объекта пуб­лично демонстрировать себя, и т.п. Такого рода практики и дискурсы формировали и закрепляли новое отношение к индивиду — как к объ-

Генезис научного познания 145

екту наблюдаемому, описываемому и регулируемому определенными правилами. Соответствующие смыслы укоренялись в мировоззренчес­ких универсалиях культуры, в понимании человека и его социального бытия, создавая предпосылки для возникновения социально-гумани­тарных наук. Как подчеркивает Фуко, с того момента, «когда «норма» заняла место «предка», а мера соответствия норме — место статуса, ко­гда место индивидуальности человека известного заняла индивидуаль­ность человека вычислимого, в этот момент и стало возможным фор­мирование наук о человеке, ибо именно тогда была запущена новая технология власти и новая политическая анатомия тела»31.

Возникновение социально-гуманитарных наук завершало форми­рование науки как системы дисциплин, охватывающей все основные сферы мироздания: природу, общество и человеческий дух. Наука об­рела привычные для нас черты универсальности, специализации и междисциплинарных связей. Экспансия науки во все новые предмет­ные области, расширяющееся технологическое и социально-регуля­тивное применение научных знаний сопровождались изменением ин­ституционального статуса науки. В конце XVIII — первой половине XIX столетия возникает дисциплинарная организация науки с прису­щими ей особенностями трансляции знаний, их применением и спо­собами воспроизводства субъекта научной деятельности.

Институциональная организация науки и ее историческая эволюция

Развитие естественнонаучного, технического, а вслед за ними и соци­ально-гуманитарного знания вызвало резкий рост научной информа­ции. Наука конца XVIII — первой половины XIX в. характеризовалась увеличением объема и разнообразия научных знаний, углубляющейся дифференциацией видов исследовательской деятельности и усложне­нием их взаимосвязей. Все это приводило к изменениям институцио­нальных форм научного познания. Складывалась ситуация, при кото­рой ученому все труднее было овладевать накопленной научной информацией, необходимой для успешных исследований. Если вос­пользоваться терминологией М.К. Петрова, можно сказать, что для конкретного человека достаточно отчетливо определились новые пре­делы «информационной вместимости», связанные как с физиологиче­скими, так и с ментальными ограничениями человека32.

Век энциклопедистов постепенно уходил в прошлое. Чтобы про­фессионально владеть научной информацией, необходимо было ог­раничить сферы исследования и организовать знания в соответствии с возможностями «информационной вместимости» индивида. Все

'0-3232

— Глава 2. Научное познание всоци_окультурном измерении___^

это с неизбежностью вело к специализации знания. Исследовать
постепенно становился специалистом в одной, порой достаточной^
кои, области знания, становясь «сторонним наблюдателем!в дпу":
сферах исследования и не претендуя на всеобъемлющее знание н
растающая специализация способствовала оформлению предметный
областей науки, приводила к дифференциации наук, каждая иТкотп
рых не претендовала на исследование мира в целом и по^роение нГ
кои обобщенной картины мира, а стремилась вычленить свой ппеТ
мет исследования, отражающий особый фрагмент или acS
реальности. ш аспект

Фрагментация мира сопровождалась своеобразным расщеплением
ранее синкретической деятельности Ученого-исследователГ на мно
жество различных деятельности, каждая из которых осущест"™^
особым исследователем в соответствии с принципом <<ин^орГцшн
ной вместимости». То, что раньше осуществлял отдельный мысли"
тель, теперь предполагает усилия коллективного субъекта Познани;
Отсюда возникала необходимость в поиске новых форм трансляции
знания в культуре, а также новом типе воспроизводства субъекта на
учнои деятельности. ^уиьекта на-

В науке XVII столетия главной формой закрепления и трансляции знании была книга (манускрипт, фолиант), в которой до^ бы! излагаться основополагающие принципы и начала «природ™?™ Она выступала базисом обучения, дополняя традиционн* синему непосредственных коммуникаций «учитель-ученик», обе7пеЧИВаю щих передачу знаний и навыков исследовательской работы отГитТ ля его ученикам. Одновременно книга выступала и главным^" ством фиксации новых результатов исследования природы

Перед ученым XVII столетия стояла весьма сложная задача Ему
недостаточно было получить какой-либо частный результаТ(пещИт!
частную задачу), в его обязанности входило построение^целосшой
картины мироздания, которая должна найти свое выраженийвдо™ а
точно объемном фолианте. Ученый был обязан не просто ст1вИТЬ от"
дельные опыты, но заниматься натурфилософией, соотносить свои
знания с существующей картиной мира, внося в нее соответствующие
изменения. Так работали все выдающиеся мыслители того времени
Галилеи, Ньютон, Лейбниц, Декарт и другие времени -

В то время считалось, что без обращения к фундаментальным осно ваниям нельзя дать полного объяснения даже частным физичесГм "в" лениям. Не случайно Декарт в письме к М. Мерсенну писал 5™ отно ответил бы на Ваиш вопросы, касающиеся пламени све^и и других подобных вещей, но предвижу, что никогда не смогу достаточно удов

Генезис научного познания 147

летворительно сделать это до тех пор, пока Вы не ознакомитесь со всеми принципами моей философии»33.

Однако по мере развития науки и расширения поля исследователь­ской деятельности все настоятельнее формировалась потребность в такой коммуникации ученых, которая обеспечивала бы их совместное обсуждение не только конечных, но и промежуточных результатов, не только «вечных» проблем, но и конечных и конкретных задач. Как от­вет на этот социальный запрос в XVII столетии возникает особая фор­ма закрепления и передачи знаний — переписка между учеными. Письма, которыми они обменивались, как правило, не только содер­жали сведения бытового характера, но и включали в себя результаты исследования и описание того пути, которым они были получены. Тем самым письма превращались в научное сообщение, излагающее результаты отдельных исследований, их обсуждение, аргументацию и контраргументацию. Систематическая переписка велась на латыни, что позволяло сообщать свои результаты, идеи и размышления уче­ным, живущим в самых разных странах Европы. Так возникает осо­бый тип сообщества, которое избрало письмо в качестве средства на­учного общения и объединило исследователей Европы в так называемую «Республику ученых» (La Republigue des Lettres). Перепи­ска между учеными не только выступала как форма трансляции зна­ния, но и служила еще основанием выработки новых средств исследо­вания. В частности, мысленный эксперимент, полагают, получил свое закрепление в качестве осмысленного исследовательского приема именно благодаря переписке ученых, когда в процессе описания ре­ального предмета он превращался в идеализированный объект, не со­впадающий с действительным предметом34.

Способы общения между исследователями и формы трансляции знания, возникшие в XVII столетии, обеспечивали успешное разви­тие наук этой исторической эпохи, но по мере накопления объема на­учной информации потребовалось их изменение.

Уже во второй половине XVIII столетия постепенно началось уг­лубление специализации научной деятельности. В различных странах образуются сообщества исследователей-специалистов, часто поддер­живаемые общественным мнением и государством. Примером может служить сообщество немецких химиков — одно из первых националь­ных дисциплинарно ориентированных объединений исследователей, сложившееся в Германии к концу XVIII столетия. Как пишет по это­му поводу историк науки К. Хуфбауэр, «в конце XVIII столетия гер­манские химики образовали единое сообщество... Они стали отно­ситься друг к другу как к необходимым коллегам и основным

148

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

арбитрам во всем, что касается научной истины и личных достиже­ний». Коммуникации между исследователями осуществляются уже на национальном языке (а не на латыни), и в них сочетаются как личные коммуникации, так и обмен результатами исследований благодаря публикации отдельных сообщений в журнале «Химические анналы». Этот журнал сыграл особую роль в объединении немецких химиков, позволив интенсивно вести обсуждения проблем на его страницах, побуждая немецких химиков «рассматривать друг друга в качестве ос­новной аудитории», все более «ощущая свою солидарность»35. При­мерно такой же процесс характеризовал формирование сообществ специалистов в других областях разрастающегося массива научного знания.

Ученые уже не ограничивались только перепиской между собой и публикацией книг-фолиантов как основного продукта их научной деятельности. Переписка постепенно утрачивает свой прежний статус одного из основных объединителей исследователей, а «Республика ученых» заменяется множеством национальных дисциплинарно ори­ентированных сообществ. Внутренняя коммуникация в этих сообще­ствах протекает значительно интенсивнее, чем внешняя.

Место частных писем, выступающих как научное сообщение, за­нимает статья в научном журнале. Статья приобретает особую значи­мость: в отличие от книги она меньше по объему, в ней не требуется излагать всю систему взглядов, поэтому время появления ее в свет со­кращается. Но в ней не просто фиксируется то или иное знание, она становится необходимой формой закрепления и трансляции нового научного результата, определяющего приоритет исследователя. Для того чтобы новое знание вошло в культуру, необходимо его объекти­вировать, закрепить в тексте, который был бы доступен самым раз­личным исследователям. Статья успешно решает эту задачу. В этом процессе все более широкое применение находят национальные язы­ки. Прежний язык научного общения — латынь — постепенно уступа­ет место общедоступному национальному языку, который благодаря специальным терминам, особой системе научных понятий трансфор­мируется (модифицируется) в язык научной коммуникации. Он дает возможность все более широкому кругу исследователей ознакомиться с полученными научными результатами и включить их в состав соб­ственных исследований.

В отличие от письма, ориентированного на конкретного человека, зачастую лично знакомого автору, статья была адресована анонимно­му читателю, что приводило к необходимости более тщательного вы­бора аргументов для обоснования выдвигаемых положений. Статья не

Генезис научного познания 149

сразу приобрела все эти необходимые характеристики. Лишь к сере­дине XIX столетия (период интенсивного оформления дисциплинар­ной организации науки) статья обрела те функции, в которых она предстает в современном научном сообществе: с одной стороны, она выступает как форма трансляции знания, предполагая преемствен­ную связь с предшествующим знанием, поскольку ее написание пред­полагает указание на источники (институт ссылок), с другой, являет­ся заявкой на новое знание36.

Появление статьи как новой формы закрепления и трансляции знаний было неразрывно связано с организацией и выпуском пери­одических научных журналов. Первоначально они выполняли особую функцию объединения исследователей, стремясь показать, что и кем делается, но затем наряду с обзорами стали публиковать сведения о новом знании, и это постепенно стало их главной функцией.

Научные журналы становились своеобразными центрами кристал­лизации новых типов научных сообществ, возникающих рядом с тра­диционными объединениями ученых. В этот исторический период многие ранее возникшие академические учреждения дополняются новыми объединениями, со своими уставами, в которых определя­лись цели науки. В отличие от «Республики ученых», где складыва­лись неформальные отношения между учеными, такие сообщества были формально организованы, в них обязательно были предусмотре­ны еженедельные заседания, наличие уставов, определяющих жизне­деятельность данных учреждений, и т.д.

Показательно, что в уставах академий обращалось внимание не только на необходимость теоретических разработок, но и на практи­ческое внедрение результатов научных исследований. Это был суще­ственный аргумент, которым ученые стремились добиться поддержки со стороны правительства37.

В конце XVIII — первой половине XIX в. в связи с увеличением объема научной, научно-технической информации, наряду с академи­ческими учреждениями, возникшими в XVII — начале XVIII столетия (Лондонское королевское общество — 1660 г., Парижская академия наук — 1666 г., Берлинская академия наук — 1700 г., Петербургская академия — 1724 г. и др.), начинают складываться различного рода но­вые ассоциации ученых, такие, как «Французская консерватория (хра­нилище) технических искусств и ремесел» (1795), «Собрание немецких естествоиспытателей» (1822), «Британская ассоциация содействия прогрессу»(1831)и др.

Исследователи, работавшие в различных областях знания, начина­ют объединяться в научные общества (физическое, химическое, био-

150

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

логическое и т.п.). Новые формы организации науки порождали и но­вые формы научных коммуникаций. Все чаще в качестве главной формы трансляции знания выступают научные журналы, вокруг кото­рых ученые объединялись по интересам.

Тенденция к специализации служила объективной основой, при которой ученый уже не ставил (или не мог поставить) задачу постро­ения целостной картины мироздания. Все чаще в его обязанности входило решение отдельных задач, «головоломок» (Т. Кун).

Ситуация, связанная с ростом объема научной информации и пре­делами «информационной вместимости» субъекта, не только сущест­венно трансформировала формы трансляции знания, но и обострила проблему воспроизводства субъекта науки. Возникала необходимость в специальной подготовке ученых, когда на смену «любителям науки, вырастающим из подмастерьев, приходил новый тип ученого как тип университетского профессора»38.

Не случайно в данный период все более широкое распространение приобретает целенаправленная подготовка научных кадров, когда по­всеместно создаются и развиваются новые научные и учебные учрежде­ния, в том числе и университеты. Первые университеты возникли еще в XII—ХШ вв. (Парижский — 1160 г., Оксфордский — 1167 г., Кембридж­ский — 1209 г., Падуанский — 1222 г., Неапольский — 1224 г. и т.д.) на ба­зе духовных школ и создавались как центры по подготовке духовенства. Длительное время в преподавании главное внимание уделялось пробле­ме гуманитарного знания. Однако в конце XVIII — начале XIX в. ситуа­ция меняется. Начинает постепенно осознаваться необходимость в рас­ширении сети учебных предметов. Именно в этот исторический период большинство существующих и возникающих университетов включают в число преподаваемых курсов естественнонаучные и технические дис­циплины. Открывались и новые центры подготовки специалистов, та­кие, как известная политехническая школа в Париже (1795), в которой преподавали Ж. Лагранж, П. Лаплас и др.

Растущий объем научной информации привел к изменению всей системы обучения. Возникают специализации по отдельным областям научного знания, и образование начинает строиться как преподавание групп отдельных научных дисциплин, обретая ярко выраженные чер­ты дисциплинарно-организованного обучения. В свою очередь это оказало обратное влияние на развитие науки, в частности на ее диффе­ренциацию и становление конкретных научных дисциплин.

Процесс преподавания требовал не только знакомства слушателей с совокупностью отдельных сведений о достижениях в естествозна­нии, но систематического изложения и усвоения полученных знаний.

Генезис научного познания 151

Систематизация по содержательному компоненту и совокупности методов, с помощью которых были получены данные знания, стала рассматриваться как основа определенной научной дисциплины, от­личающая одну совокупность знаний (научную дисциплину) от дру­гой39. Иначе говоря, систематизация знаний в процессе преподава­ния выступала как один из факторов формирования конкретных научных дисциплин.

Специальная подготовка научных кадров (воспроизводство субъ­екта науки) оформляла особую профессию научного работника. На­ука постепенно утверждалась в своих правах как прочно установлен­ная профессия, требующая специфического образования, имеющая свою структуру и организацию.

XX век принес новые перемены в институциональном статусе на­уки. В эту эпоху возникает так называемая Большая наука. Резко воз­растает число занятых в науке профессиональных исследователей. К началу XIX столетия в мире насчитывалось около 1 тыс. ученых, к началу XX в. их численность составляла уже 100 тыс., а к концу XX сто­летия — 5 млн. После Второй мировой войны удвоение числа людей, занятых в науке, происходило в Европе за 15 лет, в США — за 10 лет, в СССР — за 7 лет.

Усиливается специализация научной деятельности. К концу XX в. в науке насчитывалось уже более 15 тыс. дисциплин. Возникают круп­ные исследовательские коллективы (НИИ, национальные лаборато­рии, исследовательские центры), которые сосредоточиваются только на решении исследовательских задач в соответствующей области зна­ния. Время кустарей-одиночек, делающих научные открытия, давно прошло. Это не значит, что открытия становятся анонимными и не имеют своих авторов. Речь идет о том, что самим открытиям предшествует работа исследовательских коллективов над определен­ными задачами и проблемами, без которой открытия могли бы не со­стояться.

В Большой науке возникает разнообразие типов научных сооб­ществ. Официально функционирующие коллективы сочетаются с неформальными. Последние возникают и действуют как «незримые колледжи» (термин, введенный американским историком науки Д. Прайсом), в которых исследователи, работающие над определен­ной проблемой по интересам, поддерживают информационные кон­такты, обмениваются результатами и обсуждают их. «Незримые кол­леджи» могут возникать как в рамках того или иного отдельного крупного исследовательского коллектива (НИИ, университет), так и в качестве объединения исследователей, работающих в разных кол-

152

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

лективах, в разных городах и регионах. По подсчетам Д. Прайса, в «незримом колледже» благодаря большей частоте информационных контактов и работе по интересу производительность труда ученых выше, чем в формально фиксированных сообществах. Но возмож­ности неформальных объединений ограничены. Они не обладают необходимой материальной базой для исследований. Поэтому их эффективность проявляется только в их симбиозе с формально фик­сированными коллективами (НИИ, университетами, национальны­ми лабораториями и исследовательскими центрами).

Сегодня исследования в большинстве наук требуют серьезных финансовых затрат. Например, современные эксперименты в физике элементарных частиц используют весьма дорогостоящие ускорители. Ускоритель ЦЕРН (европейского центра ядерных ис­следований) в Женеве установлен на 100-метровой глубине под по­верхностью Земли, в двух взаимосвязанных кольцеобразных тонне­лях длиною более 20 км. Его обслуживает особая электростанция и мощная сеть компьютеров, обрабатывающая экспериментальную информацию. Работа на таком экспериментальном устройстве осу­ществляется по заранее составленным планам, посменно различ­ными исследовательскими группами. Само сооружение таких уста­новок требует огромных затрат, оцениваемых в миллиарды долларов. Аналогично обстоит дело с работой таких приборов, как, допустим, мощные телескопы, выводимые на околоземную орбиту для наблюдения за дальними галактиками и другими космическими объектами. Их изготовление, доставка на орбиту, компьютерная об­работка получаемых данных в соответствующих лабораториях на Земле суммарно исчисляются уже сотнями миллионов и даже мил­лиардами долларов. В не меньшей степени это относится и к таким формам «космического эксперимента», как фотографирование по­верхности дальних планет или бомбардировка ядра кометы с целью выяснить его состав.

Наука становится областью специального финансирования. В ры­ночной экономике в этом процессе участвуют как фирмы и корпора­ции (преимущественно инвестирующие те прикладные исследования и разработки, которые дают технологические результаты, внедряемые в производство и сферу услуг), так и государство. Оно играет домини­рующую роль в финансировании фундаментальных исследований. Вложения в науку в технологически развитых странах постоянно рас­тут. В США расходы на науку в 1950 г. составляли 3 млрд долларов, в 1960 — 13 млрд, а в 2000 - уже 228 млрд долларов (примерно 2,5 го­довых бюджета России). «Национальные затраты человеческой энер-

Генезис научного познания 153

гии и денег, — пишет Д. Прайс, — неожиданно превратили науку в од­ну из решающих отраслей национальной экономики»40.

Эти слова были сказаны в 1962 г. Через полвека технологически развитые страны продемонстрировали, что именно продукция науко­емких производств и прямая торговля высокими технологиями, во­площающими достижения науки, являются основным источником наращивания общественного богатства. Производительная сила на­уки обрела новые измерения в современных процессах формирования и развития экономики знаний.

Рост научного знания выступает одним из важнейших факторов динамизма современной цивилизации, характерных для нее тенден­ций постоянного изменения и обновления.

Современная дисциплинарно-организованная наука с четырьмя основными блоками научных дисциплин — математикой, естествозна­нием, техническими и социально-гуманитарными науками — характе­ризуется внутридисциплинарными и междисциплинарными механиз­мами порождения знаний, которые обеспечивают ее систематические прорывы в новые предметные миры. Эти прорывы каждый раз откры­вают новые возможности для технико-технологических инноваций в самых различных сферах человеческой жизнедеятельности. Поэтому исследование механизмов роста знаний в их исторической эволюции важно для понимания не только самой науки, но и цивилизационных изменений, которые она постоянно порождает.

Источники и примечания

1 В культурологических исследованиях уже отмечалось, что существует два
типа культур: ориентированные на предметно-активистский способ жизнеде­
ятельности и на автокоммуникацию, интроспекцию и созерцание (см., на­
пример: Лотман Ю.М. О двух моделях коммуникации в системе культу­
ры // Труды по знаковым системам. Тарту, 1973. Вып. 6). Культуры
техногенных обществ явно тяготеют к первому типу, а культуры традицион­
ных обществ — ко второму.

2 Петров М.К. Язык, знак, культура. М., 1991. С. 130.

3 Там же. С. 134-135.

4 Герцен А.И. Письма об изучении природы. М., 1946. С. 84.

5 См. подробнее: Фролов И. Т., Юдин Б.Г. Этика науки: Проблемы и дис­
куссии. М., 1986; Фролов И. Т. О человеке и гуманизме. М., 1989.

6 Подтверждением тому служит огромный этнографический материал.
Бушмены, например, объясняют возникновение огня вследствие трения та­
ким образом: «Если дерево долго тереть, оно потеет, дымится и сердится —

154

Глава 2. Научное познание в социокультурном измерении

вспыхивает». Подробнее см.: Шахнович М.И. Первобытная мифология и фи­лософия. Л., 1961. С. 31—35.

7 Тимирязев К.А. Сочинения. М., 1939. Т. VIII. С. 17.

8 Бропль Л. де. По тропам науки. М., 1962. С. 223.

9 Факты приведены в статье «Мимикрия в науке», опубликованной в жур­
нале «Техника и наука» (1983. № 4. С. 31—32).

Ю Идеальный объект представляет в познании реальные предметы, но не по всем, а лишь по некоторым, жестко фиксированным признакам. Посколь­ку такая фиксация осуществляется посредством замещения указанных при­знаков знаками, постольку идеальный объект выступает как смысл соответ­ствующего знака. Идеальный объект представляет собой упрощающий и схематизированный образ реального предмета.

И См.: Нейгебауэр О. Точные науки в древности. М., 1968.

12 См.: Зайцев A.M. Культурный переворот в Древней Греции. М., 1985.

13 См.: Кессиди Ф.Х. От мифа к логосу. М., 1972. С. 18-20.

14 См.: Выгодский М.Я. Арифметика и алгебра в Древнем мире. М., 1967.
С. 237.

15 См.: Doods E.K. The Greeks and the Irrational. Berkley. 1951; см. также: Ис­
тория античной диалектики. М., 1972. С. 61—63.

16 См.: Плутарх. Сравнительные жизнеописания. М., 1961. Т. I. С. 393.

17 См.: Ахутин А.В. Понятие «природа» в античности и в Новое время. М.,
1988. С. 164.

18 См.: Лосев А.Ф. Античная философия истории. М., 1977. С. 14—18.

1' См.: Лосев А.Ф. История античной эстетики. (Ранняя классика). М., 1963. Т. I. С. 21-22.

20 Из отечественных исследований отметим работы: Ахутин А.В. История
принципов физического эксперимента. М., 1976; Библер B.C. Мышление как
творчество. М., 1978; Гайденко П.П. Эволюция понятия науки (XVII—
XVIII вв.). М., 1987; Косарева Л.М. Социокультурный генезис науки Нового
времени. М., 1989.

21 См. подробнее: Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.
С. 26; см. также: Степин В. С. О прогностической природе философского зна­
ния // Вопр. философии. 1986. № 4. С. 39—53.

22 См.: Розенфельд Л. Ньютон и закон тяготения // У истоков классиче­
ской науки. М., 1968. С. 64—94.

23 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 47. С. 556.

24 О становлении технических наук и их месте в культуре см.: Горохов В.Г-
Методологический анализ научно-технических дисциплин. М.,1984; Ива­
нов Б.И., Чешев В.В. Становление и развитие технических наук. Л.,1977; Че-
шев В.В. Техническое знание как объект методологического анализа. Томск,
1981; и др.

Генезис научного познания 155

25 Иванов Б.И., Чешев В.В. Становление и развитие технических наук. Л.,
1977. С. 97, 108, 126.

26 Подробнее см.: Философия техники: история и современность.
М., 1997. С. 128-129.

27 Подробнее см.: Горохов В.Г. Методологический анализ научно-техниче­
ских дисциплин. М., 1984. С. 46; Философия техники: история и современ­
ность. М., 1997. С. 132—139; Степин B.C., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия
науки и техники. М., 1996. С. 346—347.

28. Горохов В.Г. Методологический анализ научно-технических дисциплин.
    М., 1984. С. 51-53.
29. Позднее, уже во второй половине нашего столетия, эту мысль развивал
    Т. Парсонс, рассматривая деньги как особый код культуры, «специализиро­
    ванный язык», а обращение денег — как «отправление сообщений». {Parsons Т.
    Systems Analysis; Social Systems // International Encyclopedia of the Social Science.
    N.Y., 1968).

3° Московичи С. Машина, творящая богов. М., 1998. С. 398, 423, 455.

31 Цит. по: Сокулер З.А. Методология гуманитарного познания и концеп­
ция «власти-знания» Мишеля Фуко // Философия науки. Вып. 4. М., 1998.
С. 182.

32 Петров М.К. Язык, знак, культура. М., 1991. С. 73, 92.

33 Цит. по: Философия эпохи ранних буржуазных революций. М., 1983.
С. 303.

34 Там же. С. 296, 300-301.

35. Hufbauer К. The formation of the German Chemical Community (1720—
    1795). Berkeley, 1982. P. 1, 62, 95.
36. Прайс Д. Малая наука, большая наука // Наука о науке. М., 1966.
    С. 339-340.

37 Там же. С. 337.

38 Верная Дж. Наука в истории общества. М., 1956. С. 308.

39 Мирский Э.М. Междисциплинарные исследования и дисциплинарная
организация науки. М., 1980. С. 60.

40 Прайс Д. Малая наука, большая наука // Наука о науке. М., 1966. С. 285.

ГЛАВА 3

СТРУКТУРА НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ

Эмпирический и теоретический уровни научного исследования

Научные знания представляют собой сложную развивающуюся систе­му, в которой по мере эволюции возникают все новые уровни органи­зации. Они оказывают обратное воздействие на ранее сложившиеся уровни знания и трансформируют их. В этом процессе постоянно воз­никают новые приемы и способы теоретического исследования, ме­няется стратегия научного поиска. Чтобы выявить закономерности этого процесса, необходимо предварительно раскрыть структуру на­учных знаний.

В своих развитых формах наука предстает как дисциплинарно ор­ганизованное знание, в котором отдельные отрасли — научные дис­циплины (математика; естественнонаучные дисциплины — физика, химия, биология и другие; технические и социальные науки) выступа­ют в качестве относительно автономных подсистем, взаимодействую­щих между собой.

Научные дисциплины возникают и развиваются неравномерно. В них формируются различные типы знаний, причем некоторые из наук уже прошли достаточно длительный путь теоретизации и сфор­мировали образцы развитых и математизированных теорий, а другие только вступают на этот путь.

Специфика предмета каждой науки может привести и к тому, что определенные типы знаний, доминирующие в одной науке, могут иг­рать подчиненную роль в другой. Они могут также существовать в ней в трансформированном виде. Наконец, следует учитывать, что при возникновении развитых форм теоретического знания более ранние формы не исчезают, хотя и могут резко сузить сферу своего применения.

Эмпирический и теоретический уровни научного исследования 157

Система научного знания каждой дисциплины гетерогенна. В ней можно обнаружить различные формы знания: эмпирические факты, законы, принципы, гипотезы, теории различного типа и степени общности и т.д.

Все эти формы могут быть отнесены к двум основным уровням ор­ганизации знания: эмпирическому и теоретическому. Соответственно можно выделить два типа познавательных процедур, порождающих эти знания.

Разумеется, для того чтобы проанализировать особенности и внут­реннюю структуру каждого из этих уровней научного исследования, необходим предварительный выбор исходного материала для анализа. В качестве такого материала выступают реальные тексты науки, взя­той в ее историческом развитии.

Обращаясь в качестве эмпирического материала к текстам развитых в теоретическом отношении наук, методология сталкивается с пробле­мой реконструкции текста, выделения тех или иных единиц знания, связи которых позволяют выявить структуру научной деятельности.

В методологических исследованиях до середины нашего столетия преобладал так называемый «стандартный подход», согласно которо­му в качестве исходной единицы методологического анализа выбира­лась теория и ее взаимоотношение с опытом. Но затем выяснилось, что процессы функционирования, развития и трансформации теорий не могут быть адекватно описаны, если отвлечься от их взаимодейст­вия. Выяснилось также, что эмпирическое исследование сложным образом переплетено с развитием теорий и нельзя представить про­верку теории фактами, не учитывая предшествующего влияния теоре­тических знаний на формирование опытных фактов науки. Но тогда проблема взаимодействия теории с опытом предстает как проблема взаимоотношения с эмпирией системы теорий, образующих научную дисциплину. В этой связи в качестве единицы методологического ана­лиза уже не могут быть взяты отдельная теория и ее эмпирический базис. Такой единицей выступает научная дисциплина как сложное взаимодействие знаний эмпирического и теоретического уровней, связанная в своем развитии с интердисциплинарным окружением (другими научными дисциплинами).

Но тогда анализ структуры научного исследования целесообраз­но начать с такого выяснения особенностей теоретического и эмпи­рического уровней научной дисциплины, при котором каждый из этих уровней рассматривается в качестве сложной системы, включа­ющей разнообразие типов знания и порождающих их познаватель­ных процедур.

158

Глава 3. Структура научного познания

Понятия эмпирического и теоретического (основные признаки)

По проблеме теоретического и эмпирического имеется обширная ме­тодологическая литература1.

Достаточно четкая фиксация этих уровней была осуществлена уже в позитивизме 30-х гг., когда анализ языка науки выявил различие в смыслах эмпирических и теоретических терминов. Такое различие ка­сается средств исследования. Но кроме этого можно провести разли­чение двух уровней научного познания, принимая во внимание спе­цифику методов и характер предмета исследования.

Рассмотрим более детально эти различия. Начнем с особенностей средств теоретического и эмпирического исследований. Эмпириче­ское исследование базируется на непосредственном практическом взаимодействии исследователя с изучаемым объектом. Оно предпола­гает осуществление наблюдений и экспериментальную деятельность. Поэтому средства эмпирического исследования необходимо включа­ют в себя приборы, приборные установки и другие средства реально­го наблюдения и эксперимента.

В теоретическом же исследовании отсутствует непосредственное практическое взаимодействие с объектами. На этом уровне объект может изучаться только опосредованно, в мысленном эксперименте, но не в реальном.

Кроме средств, которые связаны с организацией экспериментов и наблюдений, в эмпирическом исследовании применяются и поня­тийные средства. Они функционируют как особый язык, который часто называют эмпирическим языком науки. Он имеет сложную ор­ганизацию, в которой взаимодействуют собственно эмпирические термины и термины теоретического языка.

Смыслом эмпирических терминов являются особые абстракции, которые можно было бы назвать эмпирическими объектами. Их сле­дует отличать от объектов реальности. Эмпирические объекты — это абстракции, выделяющие в действительности некоторый набор свойств и отношений вещей. Реальные объекты представлены в эмпи­рическом познании в образе идеальных объектов, обладающих жест­ко фиксированным и ограниченным набором признаков. Реальному же объекту присуще бесконечное число признаков. Любой такой объ­ект неисчерпаем в своих свойствах, связях и отношениях.

Возьмем, например, описание опытов Био и Савара, в которых бы­ло обнаружено магнитное действие электрического тока. Это дейст­вие фиксировалось по поведению магнитной стрелки, находящейся вблизи прямолинейного провода с током. И провод с током, и маг-

Эмпирический и теоретический уровни научного исследования 159

нцтная стрелка обладали бесконечным числом признаков. Они имели определенную длину, толщину, вес, конфигурацию, окраску, находи­лись на некотором расстоянии друг от друга, от стен помещения, в ко­тором проводился опыт, от Солнца, от центра Галактики и т.д.

Из этого бесконечного набора свойств и отношений в эмпиричес­ком термине «провод с током», как он используется при описании данного опыта, были выделены только такие признаки: 1) быть на оп­ределенном расстоянии от магнитной стрелки; 2) быть прямолиней­ным; 3) проводить электрический ток определенной силы. Все ос­тальные свойства здесь не имеют значения, и от них мы абстрагируемся в эмпирическом описании. Точно так же по ограни­ченному набору признаков конструируется тот идеальный эмпириче­ский объект, который образует смысл термина «магнитная стрелка». Каждый признак эмпирического объекта можно обнаружить в реаль­ном объекте, но не наоборот.

Что же касается теоретического познания, то в нем применяются иные исследовательские средства. Здесь отсутствуют средства матери­ального, практического взаимодействия с изучаемым объектом. Но и язык теоретического исследования отличается от языка эмпиричес­ких описаний. В качестве его основы выступают теоретические тер­мины, смыслом которых являются теоретические идеальные объекты. Их также называют идеализированными объектами, абстрактными объектами или теоретическими конструктами. Это особые абстрак­ции, которые являются логическими реконструкциями действитель­ности. Ни одна теория не строится без применения таких объектов.

Их примерами могут служить материальная точка, абсолютно чер­ное тело, идеальный товар, который обменивается на другой товар строго в соответствии с законом стоимости (здесь происходит абстра­гирование от колебаний рыночных цен), идеализированная популяция в биологии, по отношению к которой формулируется закон Харди — Вайнберга (бесконечная популяция, где все особи скрещиваются рав­новероятно).

Идеализированные теоретические объекты, в отличие от эмпири­ческих объектов, наделены не только теми признаками, которые мы можем обнаружить в реальном взаимодействии объектов опыта, но и признаками, которых нет ни у одного реального объекта. Например, материальную точку определяют как тело, лишенное размеров, но со­средоточивающее в себе всю массу тела. Таких тел в природе нет. Они выступают как результат мысленного конструирования, когда мы аб­страгируемся от несущественных (в том или ином отношении) связей и признаков предмета и строим идеальный объект, который выступа-

160

Глава 3. Структура научного познания

ет носителем только сущностных связей. В реальности сущность нельзя отделить от явления, одно проявляется через другое. Задача же теоретического исследования — познание сущности в чистом виде. Введение в теорию абстрактных, идеализированных объектов как раз и позволяет решать эту задачу.

Эмпирический и теоретический типы познания различаются не только по средствам, но и по методам исследовательской деятельнос­ти. На эмпирическом уровне в качестве основных методов применя­ются реальный эксперимент и реальное наблюдение. Важную роль также играют методы эмпирического описания, ориентированные на максимально очищенную от субъективных наслоений объективную характеристику изучаемых явлений.

Что же касается теоретического исследования, то здесь применя­ются особые методы: идеализация (метод построения идеализирова-ного объекта); мысленный эксперимент с идеализированными объектами, который как бы замещает реальный эксперимент с реаль­ными объектами; особые методы построения теории (восхождение от абстрактного к конкретному, аксиоматический и гипотетико-дедук-тивный методы); методы логического и исторического исследования и др.

Все эти особенности средств и методов связаны со спецификой предмета эмпирического и теоретического исследования. На каждом из этих уровней исследователь может иметь дело с одной и той же объ­ективной реальностью, но он изучает ее в разных предметных срезах, в разных аспектах, а поэтому ее видение, ее представление в знаниях будут даваться по-разному. Эмпирическое исследование в основе сво­ей ориентировано на изучение явлений и зависимостей между ними. На этом уровне познания сущностные связи не выделяются еще в чи­стом виде, но они как бы высвечиваются в явлениях, проступают че­рез их конкретную оболочку.

На уровне же теоретического познания происходит выделение сущностных связей в чистом виде. Сущность объекта представляет со­бой взаимодействие ряда законов, которым подчиняется данный объ­ект. Задача теории как раз и заключается в том, чтобы, расчленив эту сложную сеть законов на компоненты, затем воссоздать шаг за шагом их взаимодействие и таким образом раскрыть сущность объекта.

Изучая явления и связи между ними, эмпирическое познание спо­собно обнаружить действие объективного закона. Но оно фиксирует это действие, как правило, в форме эмпирических зависимостей, ко­торые следует отличать от теоретического закона как особого знания, получаемого в результате теоретического исследования объектов.

^ Эмпирический и теоретический уровни научного исследования 161

Эмпирическая зависимость является результатом индуктивного обобщения опыта и представляет собой вероятностно-истинное зна­ние. Теоретический же закон - это всегда знание достоверное Полу­чение такого знания требует особых исследовательских процедур

Известен, например, закон Бойля - Мариотта, описывающий корреляцию между давлением и объемом газа: PV= const, где Р— дав­ление газа, V — его объем.

Вначале он был открыт Р. Бойлем как индуктивное обобщение опытных данных, когда в эксперименте была обнаружена зависи­мость между объемом сжимаемого под давлением газа и величиной этого давления.

Сама история открытия этого закона весьма интересна и поучи­тельна. Как эмпирическая зависимость он был получен во многом слу­чайно, как побочный результат спора между двумя известными физи­ками XVIII столетия - Р. Бойлем и Ф. ЛиннусоМ2. Спор шел по поводу интерпретации опытов Бойля, обнаруживших явление барометриче­ского давления. Бойль проделал следующий опыт: трубку, запаянную сверху и наполненную ртутью, он погружал в чашку с ртутью. Соглас­но принципу сообщающихся сосудов следовало ожидать что уровень ртути в трубке и в чашке будет выровнен. Но опыт показал что лишь некоторая часть ртути выливается в чашку, а остальная часть в виде столбика стоит над поверхностью ртути в чашке. Бойль интерпретиро­вал этот опыт следующим образом: давление воздуха на поверхность ртути в чашке удерживает столбик ртути над этой поверхностью Вы­сота столбика является показателем величины атмосферного давле­ния. Тем самым был предложен принцип барометра - прибора, изме­ряющего давление.

Однако Ф. Линнус выдвинул следующие возражения: воздух состо­ит из легких частиц, он подобен тонкой и податливой жидкости, кото­рая не может устоять под давлением тяжелых частиц ртути Поэтому воздух не может удерживать столб ртути. Удерживает его притяжение ртути к верхнему концу барометрической трубки. Линнус писал что затыкая сверху барометрическую трубку пальцем, он чувствовал нити притяжения, когда опускал ее в чашку. Сам по себе этот исторический факт весьма показателен. Он свидетельствует о том, что один и тот же результат опыта может получить различные интерпретации и исполь­зоваться для подтверждения различных концепций.

Чтобы доказать Линнусу, что воздух способен удерживать столб Ртути, Бойль поставил новый опыт. Он взял изогнутую в виде сифона стеклянную трубку с запаянным коротким коленом и стал постепен­но наполнять ее ртутью. По мере увеличения столбика ртути воздух в

11-3232

162

Глава 3. Структура научного познания

колене сжимался, но не вытеснялся полностью. Бойль составил таб­лицу отношения объемов воздуха и величины столбика ртути и послал ее Линнусу как доказательство правильности своей интерпретации.