«
|
-- [ Страница 4 ] --
‘Закончив школу, я хочу стать врачом’. Анафора и кванторные группы. При сочинении предикаций кванторная именная группа может иметь в своей сфере действия только один конъюнкт и не может выступать антецедентом анафоры (местоименной или нулевой) из другого конъюнкта. Поэтому, например, русское предложение Каждомуi вручили орден, и онj/*i произнес благодарственную речь не может иметь интерпретацию, при которой местоимение он связано кванторной группой — указывает на описанного в первом конъюнкте получателя ордена. Как показывает (34), в удинской цепочечной конструкции кванторная группа из зависимой предикации может связывать анафору в главной предикации, что указывает на то, что эта конструкция — подчинительная:
Порядок слов. В сочинительных конструкциях, передающих последовательность действий, расположение предикаций в норме иконично отображает порядок ситуаций. Подчинительные конструкции, напротив, нередко иконичности не требуют. В удинской деепричастной конструкции постпозиция зависимой предикации, описывающей предшествующее действие, даже изредка встречается в текстах (35), хотя при элицитации оценивается как неестественная (36):
Кроме того, подчинительные конструкции, как правило, допускают вложение зависимой предикации, то есть окружение ее материалом главной клаузы. При элицитации удинских цепочечных деепричастных конструкций подобное вложение признается невозможным (37), тем не менее в корпусе письменных текстов оно встречается (38)—(39) (см. также пример 23 выше):
7. Выводы. Итак, цепочечная деепричастная конструкция в удинском языке по многим (хотя и не по всем) параметрам проявляет свойства подчинительной. С этим коррелирует и то, что она накладывает достаточно жесткие ограничения на кореферентность актантов в главной и зависимой предикациях: непереходный субъект или агенс при переходном глаголе одной предикации должен быть кореферентен непереходному субъекту или агенсу другой предикации. Вовсе не характерное для эргативных нахско-дагестанских языков объединение в один класс (фактически в категорию подлежащего) непереходного субъекта и агенса переходного глагола для удинского языка не так удивительно. С этими же актантами в удинском языке происходит и согласование по лицу и числу. В отличие от многих других языков семьи [Кибрик 2003], только эти актанты выступают в качестве контролера в рефлексивной конструкции. Кроме того, сам удинский язык — несмотря на то, что он сохранил эргативный падеж — по существу эргативным не является: в канонических переходных конструкциях с референтным пациенсом именная группа последнего оформляется не подобно непереходному субъекту (как это имеет место в эргативных языках), но получает особое маркирование дательным падежом. Такая перестройка восстанавливаемой для нахско-дагестанских языков эргативной системы привела к тому, что пациенс переходного глагола и непереходный субъект более не подпадают под одну категорию, и, соответственно, «открыла дорогу» к формированию категории подлежащего, аналогичной той, что наблюдается в аккузативных языках. Наблюдаемое в цепочечных конструкциях требование кореферентности, возможно (хотя и не обязательно), — лишь следствие этого. Примечательно, что в ходе исследования обнаружилось, что некоторые выявленные при опросе носителей правила в текстах выполняются не всегда. Это может свидетельствовать о том, что грамматические свойства цепочечной конструкции не вполне стабильны. Возможность таких выводов лишний раз доказывает, что корпусное исследование и элицитация вовсе не противостоят друг другу, как иногда считается, но дополняют друг друга. Сокращения в глоссах abl — аблативный падеж; add — аддитивная частица; aoc — аористная форма в деепричастной функции; aop — аористная функция в причастной функции; aor — аорист; atr — атрибутивный показатель; att — аттенуатив; ben — бенефактив; caus — каузатив; comp — подчинительный союз; conv — деепричастие; cop — связка; dat — дательный падеж; erg — эргатив; f — женский класс; fut — будущее время; fut2 — второе будущее время; gen — родительный падеж; h — личность; hort — хортатив; imp — императив; inf — инфинитив; lv — служебный глагол; m — мужской класс; msd — масдар; n — средний (неличный) класс; na — номинализация (абсолютив); neg — отрицание; no — номинализация (косвенные формы); o — косвенная основа; perf — перфект; pf — совершенный вид; pl — множественное число; pret — претерит; prs — настоящее время; pst — прошедшее время; ptcl — частица; rdp — редупликация; rfl — рефлексив; sg — единственное число; st — отделенная часть лексической основы; subj — конъюнктив; term — терминатив; voc — вокатив. Литература Казенин К.И. 2001. Деепричастные конструкции // А.Е. Кибрик и др. (ред.). Багвалинский язык. Грамматика. Тексты. Словари. М.: Наследие. С. 554—594. Кибрик А.Е. 2003. Константы и переменные языка. СПб.: Алетейя. Ландер Ю.А. 2008. Причастные конструкции или некатегориальное подчинение // М.Е. Алексеев, Т.А. Майсак (отв. ред.). Удинский сборник: грамматика, лексика, история языка. М.: Academia. С. 54—95. Майсак Т.А. 2008. Глагольная парадигма удинского языка (ниджский диалект) // М.Е. Алексеев, Т.А. Майсак (отв. ред.). Удинский сборник: грамматика, лексика, история языка. М.: Academia. С. 96—161. Майсак Т.А. 2009. Синтаксис и семантика в распределении показателей отрицания (на материале удинского языка) // Н.Д. Арутюнова (ред.) Логический анализ языка. Ассерция и негация. М.: Индрик. С. 480—495. Haspelmath M. 1995. Contextual and specialized converbs in Lezgian // M. Haspelmath, E. Knig (eds). Converbs in Cross-Linguistic Perspective. Berlin, New York. P. 415—440. Pullum G.K. 2004. Clausal coordination of nonidentical illocutions // Language Log, March 12, 2004. [http://itre.cis.upenn.edu/~myl/languagelog/archives/ 000580.html] Ross J.R. 1967. Constraints on Variables in Syntax. Ph.D. diss., MIT. Testelets Y.G., Kazenin K.I. 2004. Where coordination meets subordination. Converb constructions in Tsakhur (Daghestanian) // M. Haspelmath (ed.). Coordinating Constructions. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins. P. 227—239. Verstraete J.-Chr. 2005. Two types of coordination in clause combining // Lingua. Vol. 115. P. 611—626. Магдилова Р.А. Концепт декъ «дорога» в арчинской языковой картине мира. (ДГУ, Махачкала) В лингвистической науке последних лет утверждается признание, что исследование лишь формальной структуры языка и его коммуникативной функции неоправданно ограничивает реальное место языка в процессе культуросозидания. Языковая картина мира стала одной из наиболее актуальных тем отечественного языкознания, так как язык является зеркалом культуры, отражает не только реальный мир, реальные условия жизни человека, но и общественное самосознание народа, его менталитет, национальный характер, традиции, обычаи, систему ценностей, видение мира. Одна из важнейших категорий, отражающих картину мира нации - это категория пространства, ориентация, определение места человека в нем, его членение. Особое место в структуре концепта «пространство» занимает движение/перемещение в нем. В представлении о пространстве «дорога», «путь» являются его основным элементом. Объектом настоящего исследования являются лексемы и фразеологические единицы, репрезентирующие концепт декъ «дорога» в арчинском языке. В сложной многоуровневой структуре концепта декъ «дорога» находят отражение древние, философско-религиозные представления прямой линии, черты, ассоциативный и метафорический уровни мировидения. Основными лексическими репрезентантами концепта декъ «дорога являются слова шагьра и близкий по смыслу заимствованная лексема сапар «путь». Шагьра дорога в арчинском языке ассоциируется с широкой главной дорогой. В древности - это широкая, большая дорога для знатных людей, дорога по которой передвигался шах. Если дорога осмысливается как весьма конкретный объект, линия, по которой перемещаются, в пределах которого совершаются какие-либо действия, то сапар «путь» - это чаще направление, траектория движения. Лексема сапар имеет более отвлеченный характер. С этим понятием в арчинском языке связано значение конца жизненного пути человека, например: Дозуб сапарлитик ухъа «в большой путь отправился (в значении умер)». Лексема шагьра в сочетании с лексемой декъ образует фразеологизированную единицу, имеет сочетательную связь с адъективом гьартитуб шагьра декъ «широкая дорога». В картине мира арчинцев понятие дороги – декъ связано с богатым полисемантизмом. При репрезентации этого концепта получают отражение лучших качеств горцев, таких как гостеприимство, щедрость, коммуникабельность, приветливость. Как мы понимаем, закрепление ассоциативных признаков в значении слова, т.е. возникновение коннотаций - процесс культурно-национальный, он не подчиняется логике здравого смысла. Почему такие качества как щедрость, гостеприимство ассоциируются с дорогой не совсем понятно. На наш взгляд, в далеком прошлом для арчинцев, проживавших высоко в горах, где практически отсутствовали нормальные дороги, хорошая, широкая дорога имела большую ценность. Скорее поэтому, самое главное для жизнедеятельности человека в условиях бездорожья - дорога чаще всего метафоризуется, т.е. переносится на характер человека с позитивным и негативным оттенком. В таком переносе проявляется эмоциональный характер восприятия образа дороги, например: этнофразеологизмы декъ гьартиту означает «тот, у кого широкая дорога (=щедрый на подарки)», Декъ гьартитур ло ди Хадижат «Щедрая на подарки девушка есть Хадижат». Ср. в рус. яз. широкая душа «щедрый человек»; декъ бехас букв. «вернуть дорогу» (= отблагодарить кого-нибудь); Декъ бехас охъит1ав аха «Надо же пойти, чтобы вернуть дорогу (в значении отблагодарить, вернуть долг)», декъ абас «сделать дорогу» Ненибуву декъ абас кват1 «мы тоже должны сделать дорогу (букв. сделать подарок, отблагодарить)»; декъ бит1иту «у кого нет дороги» (= скупой, жадный человек), декъ бит1утут ари «дело, в котором нет дороги» (плохо поступить по отношению к кому-либо». Необходимость обозначения признака гостеприимства, который является самой яркой чертой характера горского народа, манифестируется с помощью фразеологизма с лексемой декъ «дорога»: декълит абчас «хорошо угостить, быть гостеприимным, достойно провожать». Создание новой семьи для человека означает начало самого главного и важного этапа жизненного пути. В менталитете горцев крепкая хорошая семья имеет первостепенное значение. У арчинцев начало семейной жизни репрезентируется в благопожеланиях с данной лексемой: дозуб декъ «большая дорога», в связи с этим в языке возникло благопожелание дозуб декълин т1алекмул ка «Пусть повезет на большой дороге». Исключительно важным концептом декъ «дорога» является в фольклорно-мифологической традиции. В сказках арчинцев описываются две иногда и три дороги, одна из которых правильная, но полная опасностей, другая - неправильная, но в которой много соблазна. Перед персонажем сказок всегда есть выбор. Положительный герой сказок совершает хорошие деяния и достигает желаемого результата, когда он идет по правильной дороге «т1алитуб декълит», отрицательный герой всегда идет по неверной дороге «къатуб декълит» и погибает. Также в своем жизненном пути у каждого человека всегда есть выбор, т.е. две дороги «къвебу декъ би» (= две дороги есть), человек сам является хозяином своей судьбы; плохая дорога, с плохими деяниями принесет ему погибель, а хорошая дорога, достойный путь даст ему славу, победу, на основе фольклора возникло ряд фразеологизмов и благопожеланий с похожей семантикой: къвебу декъ би «две дороги есть», т1алитуб декълит верхъа «иди по правильной дороге», къатут адам декъук цархарги (благопожелание) «пусть в твоем жизненном пути плохой человек не встретится», декъ баккус абас «быть предводителем», т1алитуб декъ баккус абас «показать верный, правильный жизненный путь», т1алитуб декълит гьерхъас «идти по правильной дороге»: Т1алитуб декълит верхъомч1ищ къаши кувшот1у «По равильной дороге, если пойдешь не ошибешься». Фразеологизмы арчинского языка с понятием «дорога» в большей степени связаны с общечеловеческим знанием о свойствах реалий, но учитывая, что эти фразеологизмы основаны на образно-метафорических признаках, то вполне справедливо было бы сказать, что они участвуют в формировании языковой картины мира и различаются в культурно-национальном отношении: декъ далъи бекес «дорогу бить» (= ходить тяжело ступая), декъ басас «дорогу держать» (= устроить засаду), декъ бул1мус «дорогу тянуть» (= идти вперед, идти не оглядываясь), декъ бирккус «дорогу искать» (= искать выгоду), декъ бит1у «дороги нет» (= нет дела, не твое дело), декъ берк1ас «дорогу собирать» (ходить очень медленно») и др. В арчинском языке отмечено несколько топонимических единиц с концептом «дорога»: хъонуб декъ (букв. местность, отрезок дороги – Злая дорога), Гъаттиртен декъ (букв. дорога, по которой идет крупнорогатый скот), Ларгай декъ «петляющая дорога».
Магомедов М.А. Происхождение названия (микротопонима) Макьасда «Матлас» (ИЯЛИ ДНЦ РАН, Махачкала) Топонимия (от греч. тпос – место и нима – имя, название) – это совокупность топонимов (географических названий) какой-либо территории. Топонимическая этимология обычно имеет дело с отысканием соответствия топониму в области нарицательной лексики и зависит от изученности словарного состава языка в его апеллятивной части, от надежности лексикологических источников. Исходя из величины объектов, устанавливают два главных яруса топонимии:
Топонимия юго-западного Дагестана в ареале проживания аварцев, а именно Хунзахского, Унцукульского, Гумбетовского и в определенной степени Гергебильского, Шамилевского и Гунибского районов в значительной своей части составляет собственные имена, значение которых непонятно носителям аварского языка и этимологизируются при помощи материала андийских языков, а не при помощи аварского языка. Чтобы определить происхождение топонима(микротопонима) Макьасда «Матласда», которое находится на территории сел. Сиух Хунзахского р-на, нужно знать, что на данной территории (как и на всей отмеченной выше) имеет место топонимия андийских языков, что подтверждается даже при поверхностном знакомстве с данными названиями. Ближайшие соседи из представителей андийских языков для данной территории – это каратинцы и ахвахцы. Значит, скорее всего, данное слово можно этимологизировать при помощи материала данных языков, хотя не всегда подобные поиски венчаются успехом. Но в каратинском находим микьIа (-HилIи /-лIи) бот. щиповник; микьIалIи ч чай из щиповника; микьIалIи жажа а) куст щиповника б) колючка щиповника; микьIа бакIарилрулъIа собирать ягоды щиповника. В ахвахском представлена форма микь (-HилIи / -лIи) таволга; микьлIи гвиде иBе хъачIо метлу мы делаем из таволги; ратл. микьели, тл. мекьел(ср. авар. пенкьели в том же значении, т.е. «таволга»). Аблаутное чередование ( чередование корневых гласных при словоизменении) широко распространено как в аварском, так и в андийских языках(напр. авар. бетIер «голова» мн. число бутIрул; ахв. I кл. вокъIад-о «пришел»(ед. ч.) –бекъI-и-д-и(мн. ч.) и т.д. Отсюда следует, что Макьасда представляет собой форму непрямой основы, которая в прямой основе должна иметь гласный и. На основе вышеизложенного, можно сделать вывод о том, что топоним Макьасда означает «место, где растет таволга» (или шиповник, если судить по каратинскому языку). На самом деле, в этом месте растет данный кустарник, из которого раньше делали, в основном, ручки для плетей. В аварской форме пенкьели с аналогичным значением, видимо, произошло оглушение начального б. Литературы Абдуллаев И.Х. К истории ойконима Дусрах // Дагестанская ономастика. Махачкала, 1996. Агларов М.А. Андийцы. Махачкала, 2002. Никонов В.А. Этнонимы // Этнонимия. М., 1970. Магомедова Х.М. Образная структура пословиц и поговорок аварского языка. (ИЯЛИ ДНЦ РАН, Махачкала). Широкое применение особых выразительных средств в пословице не случайно. Пословица есть вид устной народной поэзии. Это обстоятельство заставляет некоторых лингвистов сомневаться в принадлежности пословиц к фразеологии языка. Типично в этом отношении высказывание финского языковеда Л. Хакулинена, который пишет: «Пословицы, как и загадки, являются произведениями народной поэзии и, следовательно, вообще не относятся к составным элементам самого языка». С нашей точки зрения, пословица должна рассматриваться как в фольклоре, так и во фразеологии. К фольклору пословица относится по своему происхождению. Однако, принимая во внимание широкую употребительность пословицы, ее функционирование в словарном составе языка как одного из важных элементов эмоционально-экспрессивной речи, оценочную функцию, которая свойственна ей, как и ряду других групп идиоматики, а также и то, что пословицы каждый раз воспроизводятся в речи, а не создаются в ней вновь, будет правильным рассматривать пословицу в составе фразеологических единиц. Пословицы представляют собой очень древний слой фразеологии. В пословицах находит обобщение жизненный и социально-исторический опыт народа; их меткость, доходчивость объясняет популярность этой группы идиоматики. Однако сфера применения пословиц, по сравнению со многими другими фразеологическими единицами, значительно уже. Связано это с тем, что пословицы как эквивалент фразы, как целое суждение с поучительным смыслом, нуждаются в соответствующем контексте, а не включаются в предложение в качестве его части как другие фразеологические группы. Выразительной функции пословиц способствуют весьма широко используемые особые художественные средства. Этими средствами являются характерные для пословиц и поговорок краткость, образность, ритм, рифма, параллелизм. Краткость является, как известно, важнейшим стилистическим законом пословицы. Именно краткость придает ей народность и отличает ее от сентенции, являющейся литературным вариантом пословицы. Ср., например, такие предельно краткие, меткие пословицы, которые в нескольких словах дают обобщение богатого жизненного опыта народа: ХьуцI лъалъаге! «Не поливай болото!»; Цеве вилъа нахъеги валагье! «Иди вперед, но и назад оглядывайся!»; Кьолаго босе, кьабулаго лълъуте! «Дают – бери, бьют – беги!»; КъулчIизе кIолареб жо хIанчIуге! «Не укуси то, что не можешь проглотить!»; ГIурул рагIале щвечIого хьитал рахъуге! «Пока не достигнешь берега реки, не разувайся!»; ГьацIулъе цIанги баге, цIамулъе ракьги баге! «Не сыпь в мед соль и соль – землю»; ГIебуда зар баге, зазида хIетIе чIоге! «Не ударь кулаком в шило, не наступай на колючку!» и др. Образность присуща аварским пословицам и поговоркам, хотя и не является их обязательным атрибутом. В корпусе паремий аварского языка представлены как полностью образные, частично образные, так и необразные выражения. Образный перенос может носить как метонимический, так и метафорический характер. Образные фразеологические единицы относятся к различным видам метафоры. Метафора используется для обозначения определенной совокупности речевых действий. В. Н. Телия считает, что метафора самым непосредственным образом связана с человеческим фактором: «… благодаря нему в языковых средствах запечатлевается все то национально-культурное богатство, которое накапливается языковым коллективом в процессе его исторического развития» [Телия 1983: 173]. В процессе фразеологизации пословица, во-первых, наделяется метафоричностью и резко меняет свои грамматические признаки, во-вторых, в коммуникативно-функциональном плане приобретает не свойственное породившему ее предложению побудительное или оценивающее значение. Очевидно, сравнение и метафора не подчинены особым кодовым правилам, включая компоненты текста фразеологических единиц в синтаксические отношения «по смыслу». Конструкции текста, формально правильные, обособляются в образе-источнике и в образе-мишени, распадаясь на микротексты каждый со своим стабильным лексико-грамматическим составом. Образный перенос в паремиях аварского языка опирается, в том числе на обозначение абстрактных понятий и человеческих отношений, наименованиями неодушевленных предметов или животных, а также на персонификацию предметов и абстрактных понятий. Компонентами образных пословиц и поговорок часто выступают зоосемические наименования, наименования предметов быта, например: хIама «осел» (ХIамие хIалтIи камуларо. «Осел без работы не остается»); кето «кошка» (ТечIони катиццаги хъат балеб. «Если не оставлять в покое и кошка царапается»); борохь «змея», цер «лиса» (Борхьихъего щурщулев, царахъего гаргалев. «Как змея ползущий, как лиса говорящий»); сум «соломинка» (Сумал чIалу гьабуге. «Не делай из соломинки бревна» = «не делай из мухи слона»); хъарбуз «арбуз» (Цо хъатикь кIиго хъарбуз ккоге. «В одной руке два арбуза не держи») и т. д. Распространенным способом создания образности в пословицах и поговорках аварского языка служит параллелизм, организующий двухчастные пословичные структуры. М. Ш. Рамазанова, исследуя фразеологию аварских народных сказок, выделяет «несколько разных видов пословиц-параллелизмов по свойствам составляющих его частей. В первом из них первая часть параллелизма представляет собой метафорическую пословицу, т. е. пословицу с образной мотивировкой общего значения; вторая часть – пословицу с прямой мотивировкой общего значения, связанной по смыслу с первой. А второй текст пословицы-параллелизма конкретизирует смысл образа» [Рамазанова 2009: 8]. Например: Мискинлъи рогьо гуро, бечелъи гьунар гуро. «Бедность не позор, богатство не подвиг»; Жавгьар кисинибги тун, капек балагьуге! «Оставив в кармане жемчуг, не ищи копейку!». Выразительность и экспрессивность пословиц и поговорок усиливается наличием у многих из них фонетических и морфологических особенностей, а также специальных речевых средств организации их структуры. Одним из таких средств является рифма. Рифмующиеся компоненты, как правило, смысловые центры пословиц и поговорок, например: УргъичIого вагъани, вагъичIого хола. «Если драться не подумав, умрешь не подравшись»; РагIи гIарац буго, гIин тIами месед буго. «Слово – серебро, молчание – золото»; МалъичIеб гьабуге, гьикъичIеб бицунге! «То, что не просят – не делай, то, что не спрашивают – не говори!» и т.д. При исследовании паремий необходимо коснуться проблемы фразеологических синонимов, которая начинает в настоящее время привлекать все более пристальное внимание исследователей. Развитие фразеологии, как лингвистической дисциплины, должно было рано, или поздно подвести исследователей к научному обобщению явлений фразеологической синонимии и полисемии наблюдаемой в языковой практике различных языков, а также и к явлению фразеологической деривации. До последнего времени фразеологическая синонимия, а также и полисемия аварского языка чаще всего просто фиксировались большинством фразеологических словарей аварского языка. В настоящее время делаются первые попытки проникнуть в сущность этих явлений. В первую очередь это относится к фразеологической синонимии. Прежде всего, необходимо определить понятия фразеологического синонима, типы фразеологических синонимов, а также характерные особенности, отличающие фразеологическую синонимию от синонимии лексической. Подобно явлению в лексике, когда два слова с различной языковой оболочкой имеют одинаковое или близкое предметно-логическое содержание, так и во фразеологии наблюдаются устойчивые словосочетания, значение которых либо полностью совпадает, либо показывает определенные семантические или стилистические оттенки. В этом легко убедиться, если сравнить, например, следующие паремиологические единицы аварского языка: КIал богIое те! «Рот оставь для пищи!» (в смысле : «Молчи!») = РагIи гIарац буго, гIин тIами месед буго. «Слово – серебро, молчание – золото»; МагIарда чан букIаго, чурун хьаг цIеда лъоге! «Пока тур в горах, не ставь кастрюлю на огонь» = Хъархъилъ гIанкI букIаго, цIеда гуреги лъоге! «Пока заяц в кустах, не ставь кастрюлю на огонь» и т.д. Несмотря на различие образа, который лежит в основе двух последних паремий, обе они по значению совершенно одинаковы и в равной мере служат для обозначения суждения «не опережай события». Фразеологические синонимы могут быть у всех видов экспрессивной фразеологии. Они могут быть, например, у пословиц, выражая в данном случае одинаковое суждение: Кисса катие бахъухъ. «Откуда кошке халва» = КвинчIо катицца бахъухъ «Не съела кошка халвы». Источники фразеологических синонимов разнообразны. Подавляющее большинство их возникает в результате метафорического переосмысления свободных словосочетаний. Фразеологические единицы, возникающие в результате метафорического переосмысления свободных словосочетаний, обладают повышенной эмоциональностью, этому способствует яркая образность, присущая словосочетаниям данного вида. Ряд пословиц и поговорок представлены в аварском языке несколькими вариантами. Вариативность – это фундаментальное свойство языковой системы, и функционирования всех единиц языка, в том числе пословиц и поговорок. Понятие варианта, как известно, опирается на философские категории общего и отдельного сущности и явления. Вариант – то отдельное, которое, кроме общего, инвариантного, содержит свойственное только ему и отличающее его от других вариантов единичное [Абрамов 2003: 197]. Языковая вариантность паремий может быть представлена на всех уровнях языка: фонетическом, морфологическом, синтаксическом и лексическом. В паремиях аварского языка представлено фонетическое, морфологическое, лексическое и комбинированное варьирование. Наименьшее распространение в паремиях аварского языка получило фонетическое варьирование. Это объясняется самой природой литературного языка, его тенденцией сохранить чистоту своей фонетической системы от всяких «посягательств» со стороны диалектов [Гюльмагомедов 1990: 49]. Фонетические варианты обусловлены отчасти существующими в аварском языке проблемами орфографии, например: пословица: Росолълъе унти я базарганассул гьирацца бачIунеб, я гьардухъанассул къвачIицца бачIунеб «В село болезнь проникает или через товар торговца или через мешок попрошайки» представлена также фонетическим вариантом: Росулълъе унти я базарганассул гьирацца бачIунеб, я гьардухъанассул къвачIицца бачIунеб. Морфологическое варьирование в паремиях аварского языка представлено преимущественно в именных и глагольных компонентах. Наиболее распространенный тип морфологического варьирования – это варьирование глагола-сказуемого, который может быть представлен как финитной формой, так и инфинитной (причастием), например: Нусалда бичIчIизе ясалда абулеб. «Чтобы невестка поняла, говорят дочери». Вариант: Нусалда бичIчIизе ясалда абула. Колол гьойда хIапизе лъалареб. «Хуторской пес не умеет лаять». Вариант: Колол гьойда хIапизе лъаларо. ГьетIараб тIилалълъул битIараб рагIад букIунаро. «Кривая палка не дает ровную (прямую) тень». Вариант: ГьетIараб тIилалълъул битIараб рагIад букIунареб. Форма глагола-сказуемого может быть представлена, наряду с выше приведенными, и в цитатной форме (с частицей -ила), например: Мадугьалассул хIелеку хъазлъун бихьулебила. Варианты: Мадугьалассул хIелеку хъазлъун бихьулеб. Мадугьалассул хIелеку хъазлъун бихьула. «Соседский петух кажется гусем». Гораздо реже среди паремий встречаются единицы, варьирующиеся в падежных формах имен, как правило, в формах локативных падежей, например: Цо хъатикь (лок. 4) кIиго хъарбуз ккоге. Вариант: Цо хъатиниб (лок. 5) кIиго хъарбуз ккоге. «В одной руке два арбуза не держи». Варьирование именного компонента может быть представлено субституцией словоформ по категории падежа (заменой формы именительного падежа формой звательного падежа), например: Гьекъолдухъан хъизаналълъе тушманав. Вариант: Гьекъолдухъан хъизаналълъе тушман. «Пьяница семье враг». Варьирование именного компонента может быть представлено также разными вариантами формы одного и того же падежа, например: Гьересси бищунго гIемер ани, лъабго къол нухалъ уна. Гьересси бищунго гIемер ани, лъабго къойил нухалъ уна. «Самый длинный путь для лжи – путь длиной в три дня». РагIалалдасса ракьан лълъикIаб (нухлул). РагIалдасса ракьан лълъикIаб. «Чем окраина (край), лучше основание (у дороги). Этот тип морфологического варьирования тесно примыкает к фонетическому варьированию, поскольку речь идет о разных фонетических вариантах морфем (алломорфах): формант родительного падежа -л (вариант -йил) къол = къойил – родит. пад. слова къо «день». Во втором примере редукция представлена не в структуре морфемы, а в структуре основы слова рагIал «край, окраина». Лексические варианты – это самый распространенный тип варьирования фразеологизмов. Например: ВатIан цIунун хварав чи хабалъ чIаго вукIуна. «Человек, который погиб, защищая Родину, и в могиле жив»; ВатIан цIунун хварав чи, хварав чи гуро. «Человек, который умер, защищая родину, вечно живой (не умирает)». В данных паремиях при разном лексическом составе передается одна и та же семантика: «Смерть за Родину дает бессмертие». Наблюдения показывают, что изменения лексического состава фразеологизмов различаются по следующим показателям: а) синонимия б) антонимия в) расхождения в количестве компонентов, их «вычеркивание» в тексте фразеологических единиц. Расширение контекста фразеологизма не всегда связано с противопоставлением, но почти всегда ведет к уточнению посессивных отношений, указывая на индивидуальную принадлежность признака. В структурно-грамматической организации компонентов паремий аварского языка решающую роль играют слова-антонимы, например: Бадиве веццуге, нахъасан какуге! «В глаза не хвали, за глаза не хули!». Щаялъе гIилла – щайго. «Причина почему – потому»; КIал бугев – чода, чу бугев – лъелго. «Краснобай (языкастый) на коне, хозяин коня – пешком»; ГIорцIарассда вакъарав лъаларо. «Сытый не знает (не разумеет) голодного»; Цояв гIорцIун веццлъула, цогидав – вакъун. «Один слеп от сытости, другой – от голода» и т. д. Аварский язык располагает богатым выбором средств оформления антонимичных паремиоологических единиц. В них всегда присутствует контраст сопоставляемых признаков. Контраст по смыслу возможен при тождестве строения пары сопоставляемых фразеологических единиц и тождестве компонентов по составу. Контраст по смыслу может быть организован с помощью отрицания, с помощью противопоставления значения лексических единиц. Как отметил А. Г. Гюльмагомедов, лексическое варьирование фразеологизмов вызвано двумя факторами: 1) конкретизацией речевого оборота более абстрактного смысла; 2) повышением или снижением эмоциональной окрашенности фразеологических единиц, которая реализуется ситуативно. И первый, и второй фактор лексического варьирования фразеологических единиц присутствует и в аварском языке. Наряду с фонетическими, морфологическими, лексическими вариациями, может быть представлено также и варьирование количественно-компонентной характеристики паремий. Данный тип варьирования может быть рассмотрено как структурно- синтаксическое варьирование, поскольку речь идет об изменениях в структуре пословичного предложения. Однако ряд ученых (Н. М. Шанский, А. В. Кунин, В. Н. Телия) выделяют количественно-компонентное варьирование в самостоятельный тип фразеологического варьирования. Принято различать два вида варьирования – сокращение лексического состава в результате эллипсиса и расширения его за счет восполнения сокращенных структурных компонентов. Структурные синонимы, как можно предполагать, возникают двояким путем. С одной стороны, здесь происходит совпадение в структуре двух самостоятельных фразеологических единиц, возникших независимо друг от друга. С другой стороны, в структурной синонимии наблюдается вариация внутри одной и той же фразеологической единицы. Литература Абрамов Б. А. Теоретическая грамматика немецкого языка. Сопоставительная типология немецкого и русского языков. М., 2003. Гюльмагомедов А. Г. Дагестанская фразеология как объект общей фразеологии (Учебно-методические материалы к спецкурсу «Актуальные проблемы общей и дагестанской фразеологии»). – Махачкала, 1990. Рамазанова М. Ш. Фразеология аварских народных сказок: Автореф. дис … канд. филол. наук. – Махачкала, 2009. Телия В. Н. Метафоризация и её роль в создании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. – М., 1983. – С. 173-204. Маллаева З.М. Типология дейктических систем аваро-андийских языков. (ИЯЛИ ДНЦ РАН, Махачкала). В дагестанских языках Д. С. Ганенков выделяет два основных типа показателей INTER: классифицирующий и семантически мотивированный. Классифицирующий тип показателей INTER представлен среди дагестанских языков в аварском, большинстве андийских языков, в цезском и арчинском языках. В языках с классифицирующим вариантом локализации INTER «сочетаемость показателя INTER очень ограничена; она возможна только при лексемах, обозначающих аморфные массы и совокупности, и, напротив, такие лексемы сочетаются только с локализацией INTER, но не с локализацией IN. Иными словами выбор локализации, указывающей на внутреннюю область ориентира, в этих языках действительно задается типом объекта (аморфная масса или полый контейнер). Ограничения здесь настолько сильны, что формы локализации INTER от названий полых контейнеров или формы локализации IN от названий аморфных веществ просто отсутствуют. Тем самым можно говорит о регулярной (и семантически мотивированной) дефектности именных парадигм» [Ганенков 2005: 16]. В аварском языке падеж интерэссив показывает нахождение предмета внутри сплошного ориентира, внутри аморфной массы. Количество слов, образующих интерэссив в аварском языке ограничено. Это слова, обозначающие: 1) сплошную массу: хIурулълъ «в пыли», бидулълъ «в крови», ралъдалълъ «в море», гIазулълъ «в снегу», рахьдалълъ «в молоке», нахулълъ «в масле», хIарщулълъ «в грязи», и т.д.; 2) слова, обозначающие собирательное единство: хъархъазулълъ «в кустах», харилълъ «в траве», кьурабалълъ «в скалах», зазилълъ «в колючках», тIогьолълъ «в цветах», рехъалълъ «в стаде», наккдалълъ «в соломе», росулълъ «в селе», но шагьаралда «в городе»; 3) непредметные существительные: макьилълъ «во сне», хIалтIулълъ «в работе», берталълъ «на свадьбе», питнадулълъ «в ссоре», хиялалъулълъ «в мысли» и т.д.; 4) названия частей тела (соматизмы): рекIелълъ «в сердце», «в душе», ботIролълъ «в голове», гьурмалълъ «в лице», хьолболълъ «в боку», каранлълъ «в груди», чохьолълъ «в животе», гьаналълъ «в мясе», бидулълъ «в крови», чорхолълъ «в теле» и т.д.; 5) слова, обозначающие одежду: ратIлилълъ «в одежде», саглилълъ «в шубе», хьиталълъ «в обуви», буртинадулълъ «в бурке» и т.д. Слова, обладающие лексической семантикой времени, в форме интерэссива выражают промежуток времени, в течение которого происходило действие, например: Дир школа бухIана сардилълъ кулаказ. (Р. ХIамзатов) «Мою школу сожгли ночью кулаки». Интерэссив в сочетании с некоторыми глаголами может выражать абстрактные значения: ццидалълъ вукIине «быть в гневе», унтулълъ загIипав «в болезни слабый (хилый)», например: Пикруялда кIалъани, рагIулълъ мекъи кколаро. букв. «на мысли если говорить, в словах не ошибешься» «Если говорить, поразмыслив, не ошибешься»; ГьацIулълъ хIе камулареб, хIалтIулълъ гъалатI камулареб. «В меде не без воска, в работе не без ошибки». В данных примерах имеет место метафорический перенос. Часто в аварском языке интерэссив употребляется в идиоматических выражениях: бидулълъ гъанкъизабизе «потопить в крови», бидулълъ къалам ччузе «написать от души, искренне» (букв. «обмакнуть перо в кровь»), гIадалълъ жо базе «вылететь из головы», букв. «по голове ударить»; гIадалълъ магI чIвазегIанги «неприятно = не по душе», букв. «будто гвоздь в голову вбить»; гIадалълъ тIил кьабураб гIадин «резко», «внезапно», букв. «будто по голове палкой ударили»; рагIи ботIролълъ квезе «запомнить», «не забывать», букв. «слово в голове держать», например: Соналдасса нахъе дур рагIиги ботIролълъ ккун, тIокIаб ургъелги гьечIого ватиларишха бригадир (Ф. ГIалиева). «Можно подумать у бригадира нет других забот, как помнить со вчерашнего дня о твоих словах». Бицана совет власть бидулълъ гъанкъизабизе вачIунаго гьесулгун ккарал захIматал рагъазул. (ХI. ГIарипов) «Рассказал про тяжелые бои с ним, когда он хотел потопить в крови советскую власть». Гьелъул тарихалда хъвана дол соназ Хасаб тIамач васаз бидулълъ къалам ччун. (ГI. Даганов) «В ее историю в те годы Особую строку написали ребята от души (букв. «макнув карандаш в кровь)». Имя существительное в интерэссиве в идиоматических выражениях, как правило, представлено соматизмом. Чаще всех соматизмов употребляется слово ракI «сердце», например: рекIелълъ бакI кквезе «занимать мыли, сердце», букв. «занимать место в сердце»; рекIелълъ восизе «понравиться», «прийтись (быть) по душе», «прийтись по сердцу», букв. «сердцем взять»; рекIелълъ гъиз гьечIев «простой», «наивный», «честный», букв. «в сердце грязи не имеющий»; рекIелълъ илбис гьечIев «без задних мыслей», «с открытым сердцем», букв. «в сердце дьявола не имеющий»; рекIелълъ кквезе «запомнить», букв. «на сердце держать»; рекIелълъ къазе «переживать», «не выходить из головы», букв. «в сердце застрять»; рекIелълъ нус гIадин «как нож в сердце»; рекIелълъ ракьа бугев «храбрый», «отважный», «смелый», букв. «в сердце кость имеющий»; рекIелълъ хеч къазе «задеть за живое», букв. «сердце штыком проткнуть»; рекIелълъ чаран лъурав «мужественный», «храбрый», «отважный», «смелый», букв. «в сердце сталь положивший». В данных идиоматических выражениях имеет место метафорический перенос, в основе абстрактных выражений лежит семантика пространственной локализации. «Такие отступления от пространственной семантики регулярно включаются в общую систему; однако есть и непредсказуемые отклонения. В этом случае локативная форма утрачивает семантическую разложимость и выступает в непространственной функции уже не как непространственное употребление данного падежа или данной локализации, а как связанное употребление обоих значений этих категорий. Такого рода идиоматические сочетания морфем приобретают особый статус и должны рассматриваться отдельно от значений пространственных падежей» [Тестелец 1981: 78]. Литература: Ганенков Д.С. Контактные локализации в нахско-дагестанских языках и их типологические параллели: Автореф. дис.... канд. филол. наук. – М., 2005. Тестелец Я. Г. О нелокативных значениях форм пространственного склонения в дагестанских языках // Падежный состав и система склонения в иберийско-кавказских языках: IX региональная научная сессия по изучению системы и истории иберийско-кавказских яз. – Тез. докл. – Махачкала, 1981. – С. 77-79. Маллаева З.М. Функционирование интерэссива аварского языка в идиоматических выражениях. Пространство – это форма существования материи. Все, что мы видим, существует только в пространстве. Однако, в зависимости от того, что оказывается в фокусе внимания: 1) само пространство или 2) объекты в нем, различают два понимания пространства. В первом случае пространство отвлечено от человека, это классическое понимание пространства по Ньютону – мир воспринимается, как он есть, безотносительно субъективного человеческого отношения к нему. Во втором случае пространство «одушевлено» присутствием человека – это понимание пространства по Лейбницу – в центре внимания оказывается не само пространство, а объекты в нем. Здесь, в зависимости от личностных установок человека, в центре его внимания могут оказаться разные объекты. Восприятие ситуации в разных ракурсах зависит не только от субъективных установок человека, но и от идиоэтнических особенностей восприятия пространства. В зависимости от субъективных установок и от идиоэтнических особенностей, каждый язык располагает целым набором фонетических, морфологических, синтаксических и лексических средств, выражающих локализацию и передвижение объекта в пространстве. На лексическом уровне языка, одним из таких средств является указательное местоимение. В большинстве индоевропейских языков представлен минимальный набор указательных местоимений, который различает локализацию объекта в сфере говорящего – «это» и вне сферы говорящего – «то». Эго говорящего играет в индоевропейских языках основополагающую роль. Менее эгоцентричная дейктическая система представлена в дагестанских языках, которые представляют большой интерес с точки зрения выражения пространственной семантики указательными местоимениями. Многообразие и своеобразие указательных местоимений в дагестанских языках давно привлекали внимание языковедов. Однако эти исследования носили характер частных проявлений специфики того или иного отдельного языка. В данной статье предполагается дать сравнительный анализ дейктических местоимений аваро-андийских языков, с точки зрения выражения ими семантики локализации объекта в пространстве относительно участников акта речи. Для наиболее адекватного описания пространственной семантики указательных местоимений бесписьменных андийских языков нами была разработана методика выявления указательных слов по следующим параметрам: I. Расположение объекта в пространстве относительно участников речи: 1) локализация в сфере 1 лица; 2) локализация в сфере 2 лица; 3) локализация вне сферы коммуникантов; II. Удаленность объекта от участников речи по горизонтали:
III. Удаленность объекта от участников речи по вертикали:
Таким образом, теоретически возможно функционирование 24 указательных местоимений, различающих ту или иную степень удаленности объекта от коммуникантов в пространстве. Данная модель ориентирующих значений указательных местоимений была разработана на основании учета всех указательных местоимений по всем дагестанским языкам. Для каждого конкретного языка применялся метод аппликации на данную модель. В результате анализа собранных (как методом опроса информантов-носителей языков, так и привлечением из научной литературы) указательных местоимений по всем андийским языкам выявилось следующее: 1) полная модель ориентирующих значений указательных местоимений не представлена ни в одном из аваро-андийских языков; 2) в каждом языке представлен редуцированный в той или иной степени вариант данной модели. Среди аваро-андийских языков наиболее расчлененной системой указательных местоимений располагает каратинский язык. Здесь представлено одиннадцать указательных местоимений, выражающих пространственную локализацию объекта относительно коммуникантов: 1 hab «этот» в сфере говорящего (1 лица), без конкретизации пространственного расположения по вертикали; 2) hob «тот» в сфере говорящего (2 лица), без конкретизации пространственного расположения по вертикали; 3) hadib «этот» в сфере говорящего (1 лица) на одинаковом уровне с коммуникантами; 4) wudib «тот» в сфере слушающего (2 лица) на одинаковом уровне с коммуникантами; 5) гьалъиб «этот» в сфере говорящего (1 лица) выше коммуникантов; 6) wuib «тот» в сфере слушающего (2 лица) выше коммуникантов; 7) hagib «этот» в сфере говорящего (1 лица) ниже коммуникантов; 8) wugib «тот» в сфере слушающего (2 лица) ниже коммуникантов; 9) hugub «тот» ниже и дальше коммуникантов; 10) hudub «тот» на одинаковом уровне и дальше коммуникантов; 11) huub «тот» выше и дальше коммуникантов. Оба участника акта речи, как говорящий (1 лицо), так и слушающий (2 лицо), одинаково значимы для выражения семантики пространственной локализации и располагают одинаковым количеством указательных местоимений. Пространственную локализацию в сфере первого лица, т.е. говорящего выражают четыре указательных местоимения: hab, hadib, haib, hagib. Общим для этих местоимений является то, что они указывают на объект, расположенный в сфере первого лица (говорящего). Различаются эти указательные местоимения тем, что выражают различное расположение по вертикали: без конкретизации, на одинаковом уровне, выше и ниже уровня говорящего, соответственно. Столько же указательных местоимений выражают пространственную локализацию в сфере второго лица (слушающего): hob, wudib, wuib, wugib. Их объединяет также то, что все они указывают на объект, расположенный возле второго лица и различает их различная локализация по вертикали. Объекты, расположенные вблизи коммуникантов, различают локализацию относительно участников акта речи. Объекты, удаленные от коммуникантов, такой корреляцией не располагают, они различают локализацию только по вертикали: hugub «тот» ниже, hudub «тот» на одинаковом уровне, huub «тот» выше. Различное расположение возле участников акта речи передается корреляцией гласных: -a- – сфера говорящего; -o-, -u- – сфера слушающего. Различная локализация по вертикали передается корреляцией согласных: -d- – одинаковый уровень, -- – выше, -g- – ниже участников акта речи. Одинаковая восьмичленная дейктическая система представлена в чамалинском, багвалинском и тиндинском языках: четырехчленная горизонтальная и четырехчленная вертикальная. Горизонтальная система представлена двумя сферами: сферой говорящего и сферой слушающего и каждая сфера располагает двумя местоимениями, например: чам.: в сфере говорящего – ab «это (рядом)», adab «это (вдали по горизонтали)»; в сфере слушающего – ob «то (рядом)», udab «то (вдали по горизонтали)»); багв.: в сфере говорящего – ab «это (рядом)», adab «это (вдали по горизонтали)»; в сфере слушающего – ob «то (рядом)», odob «то (вдали по горизонтали)»; тинд. : в сфере говорящего – ab «это (рядом)», adab «это (вдали по горизонтали)»; в сфере слушающего – ob «то (рядом)», odab «то (вдали по горизонтали)». Вертикальная система также располагает двумя сферами, каждая из которых представлена двумя местоимениями, например: чам.: в сфере говорящего – azhab «это, (ниже)», aab «это, выше»; в сфере слушающего – uzhab «то (ниже)», uab «то, выше»; багв.: в сфере говорящего – wib «это, (ниже)», alhab «это, выше»; в сфере слушающего – web «то (ниже)», olhob «то, выше»; тинд. : в сфере говорящего – ag,ab «это, (ниже)», aab «это, выше»; в сфере слушающего – og,ab «то (ниже)», oab «то, выше»; Восемь указательных местоимений, различают удаленность от 1 и 2 лица прямо по горизонтали, вниз, вверх и без конкретизации удаленности. В морфологической структуре указательных местоимений a выражает сферу 1 лица, o, u – сферу 2 лица; - da- локализацию на одинаковой плоскости с коммуникантами; -a- (багв. – -lha-) локализацию выше коммуникантов. Локализацию ниже коммуникантов выражают: - zh - (чам.), - - (тинд.). Указательные местоимения, выражающие локализацию объекта ниже говорящего в багвалинском языке не вписываются в общую систему и представлены коррелятами: web и wib, обнаруживая общность с каратинским языком. Андийский, ботлихский и годоберинский языки располагают пятичленной системой указательных местоимений, такой же, как и аварский язык. Пятичленная система указательных местоимений в данных языках состоит из трехчленной горизонтальной и двучленной вертикальной. Пространственную ориентацию по горизонтали выражают указательные местоимения, передающие три степени удаленности от говорящего и слушающего: 1) в сфере говорящего: ав., ботл., годоб. hab / ab; анд.: hob / honob «это»; 2) в сфере слушающего: ав., анд., ботл., годоб. heb «это / то»; 3) в отдаленности как от говорящего, так и от слушающего по горизонтали: ав. dob (hadab, hudub); анд. hedeb (hidib, indib, hundob); годоб. hadab (hudob) – в скобках даются диалектные варианты. Пространственную ориентацию по вертикали выражают указательные местоимения, передающие две степени удаленности от коммуникантов, при этом разграничение сферы говорящего и слушающего нерелевантно. Расположение объекта выше уровня коммуникантов передают указательные местоимения: ав. ob (haab, hoob); анд. heeb (hi(n)ib, hu(n)ob). Расположение объекта ниже уровня коммуникантов передают указательные местоимения: ав. годоб. ob (haaib, hoob); анд. hegeb (hi(n)gib, hu(n)gob). В ахвахском языке, в отличие от всех аваро-андийских языков, в ауслауте указательных местоимений представлен не классно-числовой показатель, а гласный –е: ha-b-e «этот» в сфере 1 лица; ha-b-e «тот» (в сфере 2 лица); hudu-b-e «тот, дальше» и т.д. Градация по горизонтали в ахвахском совпадает с аварским, андийским, ботлихским и годоберинским языками, и представлена тремя указательными местоимениями, т.е. различается сфера 1 лица (ha-b-е); сфера 2 лица (hu-b-е) и удаленность от коммуникантов (hudu-b-е). Градация по вертикали представлена четырьмя местоимениями и различает сильную и слабую удаленность объекта от коммуникантов вверх и вниз: haebe «то, наверху»; huube «тот, выше»; hagebe «то, внизу», hugube «то, ниже». Как видим, в андийских языках дейктическая система более развита, чем в аварском языке, поскольку здесь каждый уровневый член состоит из ряда единиц. Дейктическая система андийских языков менее эгоцентрична, поскольку сфера второго лица в ряде андийских языков столь же значима для выражения пространственной локализации и располагает таким же количеством указательных слов, как и сфера первого лица. Указывая на тот или иной объект, указательные местоимения фиксируют его пространственную локализацию. Поэтому выражение пространственной локализации является общим свойством указательных местоимений. Но разные языки, даже близкородственные, обнаруживают разнообразие в выражении пространственной ориентации. Для большинства дагестанских языков характерна пятичленная дейктическая система аварского языка с тремя указательными местоимениями горизонтальной локализации и двумя – вертикальной: a) горизонтальная локализация: Hab (ab) «этот» (в сфере говорящего, вдали от адресата). Heb (eb )«этот/тот» (вдали от говорящего, в сфере адресата). Hadab (dob) «тот» (вдали от коммуникантов, на одинаковой с ними плоскости). b) вертикальная локализация: ob (haab) «тот» (вдали от коммуникантов, выше их). ob (haab) «тот» (вдали от коммуникантов, ниже их). Указательные местоимения в аваро-андийских языках различаются не только по типу указания, но и по наличию – отсутствию объекта в поле зрения (по видимости-невидимости). Указательную функцию в структуре данных местоимений выполняет спирант h. Почти все указательные местоимения в андийских языках и все указательные местоимения в аварском языке представлены двумя вариантами: с элементом h- в структуре местоимения и без h-. Например, в чамалинском языке имеются следующие указательные местоимения: 1) аb (hанb) – в сфере 1 лица без конкретизации расположения по вертикали «этот»; 2) оb (huн-b) – в сфере 2 лица без конкретизации расположения по вертикали «этот / тот»; 3) аdаb (hанdанb) – в сфере 1 лица на одной плоскости с ним «тот»; 4) udаb (huнdaн-b) – в сфере 2 лица на одной плоскости с ним «тот»; 5) аzhаb (hан zhанb)– внизу в сфере 1 лица «этот»; 6) uzhаb (huнzhанb) – внизу в сфере 2 лица «тот, ниже»; 7) ааb (hананb) – наверху в сфере 1 лица «этот, выше»; 8) uаb (huнанb) – наверху в сфере 2 лица «тот, выше». Примечательно, что во всех случаях наращения h- гласные в структуре указательных местоимений назализуются. Аналогичные указательные частицы в составе указательных местоимений ахвахского и каратинского языков выделяет З.М. Магомедбекова [1967: 76; 1971: 104]. Элемент h- выполняет указательную функцию не только в андийских языках, но и в целом ряде других языков. Так, Л.И. Жирков [1924: 134] полагает, что h//ha в начале указательных местоимений аварского языка haw, hew, haaw «является элементом специально указательным». Как правило, указательные местоимения с элементом h в анлауте указывают на видимый объект, а указательные местоимения без h – на невидимый объект, например: Hab «этот» (в сфере говорящего, видимый); Ab «этот» (в сфере говорящего, невидимый); Heb «этот / тот» (вдали по горизонтали от говорящего, в сфере слушающего, видимый); Eb «этот / тот» (вдали по горизонтали от говорящего, в сфере слушающего, невидимый); Hadab «тот» (вдали от говорящего и слушающего по горизонтали, видимый); Dob «тот» (вдали от говорящего и слушающего по горизонтали, невидимый); Haab «тот» (вдали от говорящего и слушающего по вертикали, выше их, видимый); ob «тот» (вдали от говорящего и слушающего по вертикали, выше их, невидимый). Haab «тот» (вдали от говорящего и слушающего по вертикали, ниже их, видимый). ob «тот» (вдали от говорящего и слушающего по вертикали, выше их, невидимый). Например: Hab mina dir bugo. «Этот мой дом» (букв.: «этот (близко от меня, видимый) дом мой есть»). Heb mina dir guro. «Это не мой дом» (букв.: «этот / тот (дальше от меня по горизонтали, близко к адресату, видимый) дом не мой есть»). ob mina dir wasassul bugo. «Это дом моего сына» (букв.: «этот (вертикально отдаленный от меня и адресата, выше нас, невидимый) дом моего сына есть»). Haab mina dir inssul bugo. «Это дом моего отца» (букв.: «этот (вертикально отдаленный от меня и адресата, ниже нас, видимый) дм моего отца есть»). Когда в контексте речи безразлично пространственное расположение предмета, то обычно употребляются видимые и «нейтральные» указательные местоимения: hab, heb, dob, ob, ob. Очевидно, указательные местоимения со спирантом h исторически возникли раньше. Обусловлено это, на наш взгляд, тем обстоятельством, что пространственная дифференциация первоначально была бы просто невозможна без наличия предмета в поле зрения. Ориентации человека в окружающем его в реальном мире осуществляется через глаза. Именно в зрительном восприятии отражается удалённость и протяженность предметов, которые подлежат к языковому выражению. И, наверное, уже потом, при появлении способности к абстрагированию, возникли соответствующие местоимения без спиранта h местоимения, указывающие на предмет, находящийся вне поля чувственного восприятия. Наречия места также передают все выше упомянутые семантические оттенки пространственной локализации, поскольку они образованы от соответствующих указательных местоимений, ср. ав.: hab > hanib «здесь» (в сфере говорящего); heb > henib «здесь» (в сфере адресата); dob > doba «там» (вдали от говорящего и адресата, на одной плоскости с ними); ob > oba «там» (вдали от говорящего и адресата, выше от них); ob > oba «там» (вдали от говорящего и адресата, ниже от них). Чамалинский язык обнаруживает самую богатую (среди аваро-андийских языков) систему форм местоименных наречий, выражающих локализацию и двигательные значения объекта относительно дейктического центра. Количество местоименных наречий по диалектам чамалинского языка колеблется от тринадцати до пятнадцати (для сравнения: в аварском таких наречий – пять), например: 1) ан (All. aal, ааj, El. ааnоо) «здесь (вообще) (в сфере говорящего)»; данному наречию гакваринского диалекта в гигатлинском соответствует наречие hanna; 2) ak,aан (All. aa, aal; El. ak,ano) «здесь (в сфере первого лица, в непосредственной близости от него)»; 3) adaн (All. аdi, adal; El. adanoo) «здесь (в сфере 1 лица, на одной плоскости с собеседником)»; 4) adak,ан (All. adaa, adaal; El. adanoo) «здесь (в конкретном месте, в сфере 1 лица, на одной плоскости с собеседником)»; 5) azhан (All. azhi, azhal El. azhanoo) «здесь (вообще, в сфере 1 лица, ниже собеседников); 6) azhk,ан \ azhak,ан (All. azhaa, aschal; El. azhk,anoo) «здесь (в конкретном месте, в сфере 1 лица, ниже собеседников)»; 7) ak,ан \ aak,ан (All. aaa, aaal; El. ak,anoo) «здесь (в конкретном месте, в сфере 1 лица, выше собеседников)»; 8) uн (All. ooj, ool; El. unoo) «там (вообще), в сфере 2 лица»; (гигатлинский диалект – hunna); 9) ok,ан (All. oa, oal; El. ok,anoo) «там (в конкретном месте, в сфере 2 лица)»; 10) udaн (All. udi, uddal; El. udanoo) «там (вообще, в сфере 2 лица, на одной плоскости с собеседниками)»; (гигатлинский диалект – hudanna); 11) ud(a)k,aн (All. uda, udal; El. udk,anoo) «там (в конкретном месте, в сфере 2 лица, на одной плоскости с собеседниками)»; 12) uzh(a)k,aн (All. uscha, uschal; El. uzhk,anoo) «там (в конкретном месте, в сфере 2 лица, ниже собеседников)»; 13) uaн (All. ui, ual; El. uanoo) «там (вообще, в сфере 2 лица, выше собеседников)»; 14) u(a)k,aн (All. uaa, uaal; El. uk,anoo) «там (в конкретном месте, в сфере 2 лица, выше собеседников)» [см. Магомедова 1990: 101-102]. Это только наречия в форме локатива. Каждая из этих форм образует также формы направительного и исходного значений, передающих двигательные значения объекта, т.е. количество местоименных наречий, включая ориентирующие значения, доходит до сорока пяти. В целом во всех аваро-андийских языках в системе наречий представлены следующие концепты локализации: 1. Локализация «близко от говорящего» – представлена во всех аваро-андийских языках; 2. Локализация «близко от адресата» – представлена во всех аваро-андийских языках; 3. Локализация «далеко от говорящего по горизонтали» – представлена во всех аваро-андийских языках; 4. Локализация «далеко от адресата по горизонтали» – представлена в чамалинском и каратинском языках; 5. Локализация «выше говорящего» – представлена во всех аваро-андийских языках; 6. Локализация «выше адресата» – представлена в чамалинском и каратинском языках; 7. Локализация «выше ориентира» – представлена во всех аваро-андийских языках; 8. Локализация «на, над ориентиром» – представлена во всех аваро-андийских языках; 9. Локализация «ниже ориентира» – представлена во всех аваро-андийских языках; 10. Локализация «под ориентиром» – представлена во всех аваро-андийских языках; 11. Локализация «перед ориентиром» – представлена во всех аваро-андийских языках; 12. Локализация «за ориентиром» – представлена во всех аваро-андийских языках; 13. Локализация «внутри ориентира» – представлена во всех аваро-андийских языках; 14. Локализация «вне ориентира» – представлена во всех аваро-андийских языках; 15. Локализация «в центре ориентира» – представлена во всех аваро-андийских языках; 16. Локализация «на периферии, на краю ориентира» – представлена во всех аваро-андийских языках; 17. Локализация «рядом с ориентиром» – представлена во всех аваро-андийских языках; 18. Локализация «далеко от ориентира» – представлена во всех аваро-андийских языках; 19. Локализация «вокруг ориентира» – представлена во всех аваро-андийских языках; 20. Локализация «между двумя ориентирами» – представлена во всех аваро-андийских языках. Кроме семантики локализации объекта относительно ориентира, дейктические наречия выражают также следующие двигательные (ориентирующие) значения: а) приближение объекта к той или иной точке на поверхности ориентира; б) удаление объекта с соответствующей точки ориентира; в) приближение в сторону той точки локализации объекта на ориентире; г) удаление со стороны локализации объекта на ориентире; д) движение через точку локализации объекта на ориентире. Следовательно, все концепты локализации могут увеличиться от трех до пяти раз (в зависимости от представленности той или иной семантики в языке). Система наречий во всех аваро-андийских языках, соответствует системе указательных местоимений, т.е. они обнаруживают не только материальную (общность основ), но и семантическую общность. Систематизация пространственных (локализация и ориентация) значений, выражаемых наречиями, выявляет строгую бинарную лексико-семантическую оппозицию: «здесь – там»; «над – под»; «внутри – вне», «впереди – позади», «рядом – вдали», «выше – ниже», «близко – далеко», «приближение – удаление» и т.д. Исследование вопросов выражения семантики пространства указательными местоимениями дагестанских языков (особенно бесписьменных) актуально не только потому, что здесь представлены многочисленные и разнообразные дейктические системы, но и потому, что носители этих языков (число которых постоянно уменьшается), покинув родные села в горах и, переехав в города, перестают различать градацию указательных слов по вертикали. Они пользуются преимущественно указательными местоимениями с семантикой «этот» и «тот». Этот факт обычно рассматривается как дополнительный аргумент в пользу признания мнения об обусловленности семантической специфики указательных местоимений, дифференцированно выражающих разноплановость пространственных направлений, ландшафтом места проживания носителей этих языков. Хотя не менее важным фактором является, на наш взгляд, и влияние русского языка, который не различает такой градации в семантике указательных местоимений. Литература 1. Жирков Л.И. Грамматика аварского языка. – М., 1924. 2. Магомедова П.Т. К характеристике дейктических систем чамалинского языка // Выражение пространственных отношений в языках Дагестана. – Махачкала, 1990 – С. 100-108. 3. Магомедова П.Т. Чамалинский язык // Языки Дагестана. – Махачкала-Москва, 2000 – С. 468-480. 4. Магомедбекова З.М. Ахвахский язык. – Тбилиси, 1967. 5. Магомедбекова З.М. Каратинский язык. – Тбилиси, 1971. 6. Церцвадзе И.И. Андийский язык. – Тбилиси: Изд-во АН ГССР Жереми Паскеро Непространственные употребления пространственных падежей в каратинском языке (Лионский Университет, Франция) 0. Введение Настоящий доклад является частью исследования употреблений пространственных падежей (Pasquereau: 2010) в каратинском языке (андийский). Здесь мы обращаем внимание на непространственные употребления, т.е. метафорические и грамматические. Следует уточнить, что временные употребления не приняты во внимание в силу того, что либо метафора легко выводится, либо лексикализация не допускает такого вывода. В соответствии с решениями, принятыми в (Pasquereau : 2010), термин «конфигурация» определяет значения, выражаемые разными сериями протранственныx падежей, т.е. отношение между ориентиром и объектом. Сокращение «CGF» обозначает соответствующие показатели. Хотя каждая серия обычно названа и обращена согласно своего исходного (реконструированного) значения (КОНТ, ИНТЕР, СУБ,...), здесь предпочтительны более нейтральные названия. Мы показали, что одна серия обычно использована для кодирования разных конфигураций: например CFG5 –хъ- обозначает пространственные конфигурации, которые в ( Тестелец: 1980) относятся к категориям, описанным следующими сокращениями : ДИС, АПУД, ПОС1, ПОС2 и ПОСТ. В целом каратинский язык имеет восемь показателей конфигурации и три пространственных падежа. Оба типа показателя свободно сочетаются хотя есть и несколько ограничений: у CFG1 и CFG5 нет формы аллатива, у CFG4 нет ни локатива, ни эллатива.
< | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
