« Рязанский областной институт развития образования ...»

Вслед за В.Л. Комаровичем в 1940-е – 1960-е гг. дальнейшим выявлением списков и научным изучением «Повести о Николе Заказском» занялся Д.С. Лихачев, который, в отличие от некоторых исследователей, придерживался более ранней датировки всего цикла и рассматривал «Повесть о разорении Рязани Батыем» и «Повесть о Николе Заразском», как в известной мере самостоятельные произведения. Несомненными достижениями науки можно считать, во-первых, предложенную ученым новую классификацию редакций «Повести о Николе Заразском», которая была им выработана на основе анализа значительного количества ранее неизвестных списков (1949 г.)31; во-вторых, его уточнение классификации В.Л. Комаровича в монографическом исследовании по текстологии древнерусской литературы32; далее – важные замечания о признаках достоверности исторической основы сюжета «Повести о Николе Заразском» (1981 г.)33; наконец, поддержку гипотезы о сохранении следов отдельной рязанской летописи XIII в. в тексте Синодального списка Новгородской I летописи (1963 г.)34. Без этих положений нельзя представить тот новый этап научного изучения Николо-Заразского цикла, которого достигла отечественная историография в послевоенный период. В том, что в кругу научных интересов Д.С. Лихачева малоизученная проблема рязанской книжной культуры в связи с вопросами происхождения рязанских литературно-исторических произведений занимала определенное место, убеждают, к примеру, два беглых замечания о составе сборников с рязанскими памятниками: о необходимости тщательного изучения состава рукописных сборников, в которых рязанские произведения всегда составляют только их часть, и наблюдение о том, что в конвой цикла рязанских повестей о Николе Заразском входит «Повесть об убиении Батыя» Пахомия Логофета (1962 г.)35. Ученый возбудил немалый интерес к литературному и книжно-рукописному наследию Рязанской земли, ввел в научный оборот много ранее неизвестных списков Повести и, более того, наметил один из конкретных путей изучения вопроса с точки зрения текстологии. До сих пор сохраняет актуальность задача комплексного изучения литературно-исторического цикла в контексте более широкой проблематики, без чего нельзя понять ту культурно-историческую основу, на которой замечательное произведение древнерусской литературы обрело известный нам вид.

1950-е гг. в отечественной палеографии и искусствоведении принесли важное эмпирическое открытие в области изучения традиций орнаментирования древнерусских рукописей, которое имеет непосредственное отношение к рязанской книжности: более длительное, чем было принято думать ранее, использование «чудовищного» стиля (или тератологического орнамента). Впервые в советской научной литературе с таким заявлением выступил А.В. Арциховский (1954 г.), но дальше беглого указания на то, что только в Рязани XV в. новый московский орнамент не смог вытеснить старый новгородский (без указания на какую-либо конкретную рукопись) он не пошел. Причина нетипичного явления в русской книжной орнаментике осталась для ученого совершенно неясна36. Вероятно, А.В. Арциховский основывал свои суждения на упоминавшемся альбоме книжных иллюстраций В.В. Стасова, но прямой ссылки на него не дал по причине второстепенного характера замечания об особенности рязанских рукописей в структуре раздела, посвященного искусству Новгорода (в других местах ссылки на работу Стасова многочисленны).

Вероятно, это мнение, приведенное в коллективном труде «История русского искусства», привлекло внимание не только отдельных ученых, но, скорее всего, целого научного сообщества. Через два года в учебном пособии «Русская палеография» (1956 г.) Л.В. Черепнин самостоятельно и впервые четко сформулировал тезис о долгом сохранении тератологического орнамента в рязанских рукописях по сравнению с книжно-рукописными традициями других русских территорий – до XVI в. (на основании конкретных данных, с приведением иллюстраций, но опять без указания на непосредственный источник, откуда были взяты образцы орнамента)37. Важно то, что Л.В. Черепнин сравнил цветовую систему новгородской и рязанской тератологии (голубой и зеленый фон). Это коллективное по сути открытие советских ученых было сделано на основе уже опубликованных в XIX в. В.В. Стасовым материалов замечательных орнаментальных украшений рукописного Евангелия с записью 1544 г. Однако рамки учебного пособия не позволили возбудить серьезный научно-исследовательский интерес к выдвинутой проблеме, поскольку не закрепили четкую связь этого открытия с альбомом орнаментов В.В. Стасова. Очевидно именно по этой причине исследователи не получили аргумента для дальнейшего специального изучения проблемы. Отсутствие в разделе коллективного труда и учебном пособии ссылок на альбом орнаментов В.В. Стасова оставило вне поля внимания исследователей Евангелие епископа Ионы II Рязанского – рукописной оригинал с редкими образцами поздней тератологии. На фоне известной схемы о новгородской локализации и, соответственно, периодизации тератологического орнамента, которая во многом была обусловлена наилучшей сохранностью новгородских книжных памятников XIV в., открытие поздней рязанской тератологии до сих пор выглядит внушительным. Поэтому вызывает сожаление незначительная степень его вовлеченности в проблематику исследований названных местных традиций украшения рукописных книг.

В историографии 1950-х – 1960-х гг. опять проявился интерес к изучавшемуся в XIX в. Н.С. Тихонравовым Сборнику XVI в. рязанского епископа Леонида с материалами, связанными с развитием представлений в идеологии иосифлянства и нестяжательства в период, предшествовавший Стоглавому собору, и в последующее время. Г.Н. Моисеева (1958 г.) обратила внимание на различия в тексте 3-й части «Собрания некоего старца» по трем известным спискам, в том числе по списку из Сборника Леонида Протасьева. Автор пришла к выводу, что рукописная традиция сочинения Вассиана Патрикеева могла начаться еще до того, как произведение обрело окончательный вид, представленный в Кормчей38. Возможно, именно поэтому Я.Н. Щапов в 1978 г. предположил, что епископ Леонид Протасьев мог иметь отношение к новому появлению Кормчей в Рязани в XVI в.39 Н.А. Казакова в монографическом исследовании 1960 г. и Н.Ф. Дробленкова в более поздней статье к «Словарю книжников и книжности Древней Руси» (1989 г.) поддержали мнение Н.С. Тихонравова о первоначальной принадлежности Сборника владыки Леонида (Протасьева) епископу Кассиану Рязанскому40.

Н.А. Казакова провела тщательное палеографическое исследование почерков и бумажных знаков книжного памятника, предложив датировать кодекс 2-й четвертью XVI в. Правда, не все встреченные филиграни были соотнесены с известными образцами, что до сих пор оставляет открытым вопрос о датировке по бумаге и, в целом, убеждает в весьма сложном с точки зрения кодикологии составе рязанской рукописи. Очень важно для понимания условий и уровня развития рязанских традиций книжности XVI в. то, что Н.А. Казакова существенно дополнила выводы исследователя XIX в., предположив творческий подход рязанского владыки Кассиана в переработке читающегося в рукописи сочинения под названием «Собрание некоего старца». В качестве доказательства книжных связей Кассиана Рязанского с Кирилло-Белозерским монастырем – крупнейшим книжным центром «нестяжательства» – Н.А. Казакова привела данные о вкладе двух книжных памятников бывшим епископом в Кирилло-Белозерскую книгохранительную в 1557 г. Н.Ф. Дробленкова считает возможным говорить о том, что Леонид Протасьев мог унаследовать от своего предшественника по рязанской кафедре владычную библиотеку. Для понимания взглядов последнего владельца рукописи весьма важны приведенные Н.Ф. Дробленковой данные об участии епископа Леонида в деятельности соборов 1580 и 1584 гг. Этой исследовательницей указано на сохранившуюся подпись рязанского владыки, бывшего игумена Иосифо-Волоколамского монастыря, под Соборным приговором о запрещении духовенству и монастырям приобретать вотчины и на свидетельство челобитной царю о его волоколамско-новгородских контактах в 1550-е гг.

Данные о Сборнике епископа Леонида Рязанского важны с точки зрения представления о высоком уровне развития рязанской книжной культуры, знакомой с передовыми книжными традициями и произведениями острой церковно-политической направленности, с точки зрения представления о рязанско-волоколамско-новгородских книжных связях XVI в.

В 1950-е гг. в научно-справочной работе Е.С. Радченко (1957 г.) были зафиксированы следы рязанского книжного комплекса в современном центральном книгохранилище41. Было установлено, что часть старопечатных книг библиотеки Рязанского архиерейского дома и Рязанской духовной семинарии в конце 1930-х гг. попала в Государственную публичную историческую библиотеку в Москве из неразобранного фонда Библиотеки Государственного Исторического музея (ГИМ). Хотя о рукописях в данном случае речи не шло, важно само указание на один из путей возможного поиска рязанских книжных собраний в составе фондов и коллекций современных хранилищ.

В 1970-е гг. была подготовлена работа обзорного характера о сохранившихся рукописных книгах XV – XIX вв. Рязанского областного краеведческого музея (в настоящее время Рязанский историко-архитектурный музей-заповедник – РИАМЗ). Эта работа написана в соавторстве Л.Н. Вдовиной, А.Г. Кузьминым, А.А. Севастьяновой (1979 г.)42. Впервые исследователи предприняли анализ рязанских книжно-рукописных кодексов из коллекции современного рязанского книгохранилища, информация о них не была до того момента введена в научный оборот. Было установлено, что многие книги, упоминаемые в предыдущих описаниях А.Е. Викторова и А.В. Селиванова, не явились в составе современного книжного фонда музея, и что основу настоящего рукописного собрания составляют памятники, собранные до революции Рязанским епархиальным древлехранилищем, которое было учреждено по инициативе РУАК. Для настоящего исследования весьма значительную роль сыграли наблюдения исследователей о наиболее древних музейных памятниках 2-й половины XV – XVII вв. Авторы стремились дать не только краткую информацию о содержании, палеографии и кодикологии рукописей, но показали некоторые возможные пути появления книг на территории Рязанского региона в прошлом (например, западнорусские рукописи XVII в., Пролог XV в.). Палеографы вновь, после деятелей РУАК, обратили особое внимание на уникальный и наиболее известный памятник рязанской письменности, в котором содержится важнейшая для местной истории запись о заложении Переяславля Рязанского (современной Рязани) в 1095 г. у церкви Николы Старого – Следованную Псалтырь конца XV – XVI вв. (РИАМЗ, № 5653). В памятнике были отмечены инициалы и заставки чудовищного стиля (со ссылкой на данные Л.В. Черепнина), что потребовало с целью датировки кодекса осуществить филиграноведческий и почерковедческий анализ рукописного памятника с весьма сложным комплексом содержательно-визуальных особенностей. В результате Л.Н. Вдовина, А.Г. Кузьмин и А.А. Севастьянова пришли к выводу, что Псалтырь «строилась» не одним писцом и не в одно время (2-я половина XV в., начало XVI в., 1570 г.). Хотя в статье не упомянуто Евангелие XVI в. рязанского епископа Ионы II43, работа авторов обзора убедила в том, что на наблюдение Л.В. Черепнина необходимо обратить особое внимание в исследовании, посвященном историческим традициям рязанской книжности. Кроме этого, в обзоре 1970-х гг. есть рассмотрение содержательных особенностей исторических рукописей и синодиков XVII в. Все это позволяет рассматривать обзор музейных рукописей как очень важную веху в изучении настоящей темы.

В 1960-е – 1970-е гг. началась активная работа ученых-археографов по введению в научный оборот ранних, наиболее подробных книжных описей монастырских центров Руси и соотнесение с данными описей информации о рукописях современных хранилищ. Объективный вклад в изучение рязанской книжной культуры внесли работы М.В. Кукушкиной, посвященные выявлению и изучению книжных богатств севернорусских центров книжной культуры – Антониево-Сийского и Соловецкого монастырей. С епископом, занимавшим рязанскую кафедру в 1562 – 1568 гг., Кукушкина (1966 г.) связала вклад в Антониево-Сийский монастырь пяти книжных кодексов владыки Филофея Рязанского и книжный вклад другого рязанского епископа XVI в. Феодосия44. Две книги Филофея – списки Кормчей и сочинения Василия Великого «О постничестве» – были выявлены М.В. Кукушкиной и Л.Б. Беловой (1978 г.) в составе современного книгохранилища (БАН, Арханг. №№ 211, 1206)45. Кукушкина упоминает епископа Филофея в числе книжных вкладчиков Соловецкого монастыря (1977 г.)46, что, вероятно, основано не на выявлении конкретных рукописей из собрания Соловецкого монастыря, принадлежавших рязанскому владыке, а на свидетельстве Вкладной книги Соловецкого монастыря, в котором в составе имущества Филофея Рязанского фигурируют и книги (1979 г.)47. В последней обобщающей работе (1999 г.) исследовательница отметила прекрасно исполненные «фрясские» заставки в рязанском кодексе, содержащем список сочинения Василия Великого48. Публикации и исследования М.В. Кукушкиной являются незаменимыми в настоящем исследовании научными трудами, которые помогли осознать такой важный аспект истории рязанской книжности XVI в., как ее региональные связи с крупнейшими севернорусскими книжными центрами. Во многом именно на основе данных книжных описей, опубликованных М.В. Кукушкиной и Р.П. Дмитриевой (Иосифо-Волоколамский монастырь49), стало возможно говорить о роли библиотеки рязанских архиереев в развитии рязанских книжно-рукописных традиций XVI в.

Историография 1980-х – 1990-х гг. обогатилась некоторыми обобщающими и специальными исследованиями в области палеографии, источниковедения, текстологии, художественного и орнаментального украшения древнерусских рукописей, археографии в целом. В 1980-е гг. ученые опять обратились к отличительным особенностям рязанских книжных инициалов и заставок чудовищного стиля. Во 2-м издании учебного пособия по русской палеографии М.Н. Тихомиров и А.В. Муравьев (1982, 1-е изд. – 1966 гг.) бегло уделили внимание особенностям рязанской тератологии – в вопросах преобладающего цвета (зеленый) и датировки (XV в.)50. В монографическом исследовании Г.И. Вздорнова (1980 г.), один из небольших разделов которого, объективно весьма важный для настоящего исследования в концептуальном отношении, посвящен украшениям рязанских рукописей, в том числе более ранним образцам тератологии XIV в., приведенные наблюдения предшествующих исследователей не получили рассмотрения, они не упоминаются совсем51. Однако внимание к вопросу о древнейшей традиции рязанской книжной культуры в рамках фундаментального исследования, посвященного искусству древнерусской рукописной книги XII – начала XV вв., можно считать важной особенностью труда Вздорнова. Ученый впервые четко указал на то, что в Рязани традиция тератологии XIV в. имела древние местные корни, которые он связал с историко-культурным наследием разрушенной Батыем столицы Рязанского княжества – с традициями Старой Рязани. Вместе с тем Г.И. Вздорнов все-таки не до конца осуществил постановку проблемы существования и оригинального развития рязанских книжных традиций древнего периода. Об этом, между прочим, говорит рассмотрение им в разделах, посвященных истории владимирской и московской книжности, свидетельств о бытовании рукописей в Рязани XII в., ранее принадлежавших владимирской библиотеке, а также комплекса вопросов, связанных с особенностями Зарайского Евангелия 1401 г.52 О сложном характере и художественном строе миниатюр Евангелия 1401 г. писали А.Н. Свирин (1950 г.) и О.С. Попова (1983 г.)53.

В 1980-е гг. исследователи продолжали изучение литературно-исторических и агиографических произведений рязанской и муромской литературы. В «Сказании об Унженском кресте» («Повесть о Марфе и Марии») Т.А. Брун (1980 г.) выделила так называемую «Моисееву» (по имени архиепископа Рязанского и Муромского Моисея) раннюю редакцию одного из произведений известного Муромского цикла повестей, выявив в содержании текста памятника, в его композиционной структуре оппозицию Рязань – Муром, которая наиболее известна по «Повести о Петре и Февронии» и «Повести о рязанском епископе Василии»54.

Современная отечественная историография уже давно проявляет интерес к систематизации огромных знаний о древнерусском книжно-рукописном наследии, что стало основой идеи издания многотомного «Словаря книжников и книжности Древней Руси», предпринятого в 1980-е – 1990-е гг. Наибольшее число материалов, связанных с рязанскими книжниками, имеется в трех частях третьего выпуска, посвященного XVII в. В статьях справочного характера Н.В. Понырко достаточно содержательно раскрыла вопрос о взглядах и деятельности митрополита Рязанского и Муромского Илариона, отметив его личные связи с Симеоном Полоцким; О.А. Белоброва обратила внимание на творчество польско-русского переводчика Игнатия, осуществившего перевод «Годовых деяний… Цесаря Барония» по поручению рязанского митрополита Иосифа; О.А. Белоброва и А.П. Богданов упомянули о 9 рукописях XVI – XVIII вв. из библиотеки Василия Дашкова, известных по описанию рукописей РУАК А.В. Селиванова. Представляют интерес заметки М.Д. Каган о рязанском архиепископе Моисее, бывшем протопопе Благовещенского собора Московского Кремля, и В.К. Зиборова о рязанском митрополите Павле (Моравском)55.

В результате исследования документов Разрядного приказа, В.С. Румянцева (1986 г.) пришла к выводу о наличии в Переяславле Рязанском XVII в. писцов-каллиграфов, фигурировавших в «воровском» деле начала 1670-х гг. о сатирических лицевых («подметных») листах56. И.В. Грачева (1996 г.) заинтересовалась ролью рязанского митрополита Илариона в событиях начала раскола Русской Православной церкви XVII в., его интересом к греческому языку и отношениями с рязанской паствой. В связи с этим И.В. Грачева также упоминает о «воровском» розыске начала 70-х гг. XVII в.57

В 1980-е – 1990-е гг. продолжалась работа по введению в научный оборот важных свидетельств заново разысканных рязанских письменных источников. Б.Н. Морозов (1988 г.) опубликовал и прокомментировал списки древнейших рязанских грамот из Копийной книги Рязанского архиерейского дома XVIII в. На основании обнаруженного исторического источника Б.Н. Морозов подтвердил и успешно развил наблюдения известных источниковедов С.Б. Веселовского, Б.А. Романова, Л.В. Черепнина и А.А. Зимина о большой архаичности рязанских актов XIV – начала XVI вв., в частности, об архаичности их формуляра. В составе указной грамоты рязанского великого князя Ивана Васильевича «Третного Большого» [1485 г.] о построении церкви Иоанна Златоуста в Переяславле Рязанском Б.Н. Морозов выделил повествовательные элементы и связал их с записями в Псалтыри (Следованной) конца XV в., выдвинув тезис о следах церковной летописи58. Эти повествовательные элементы древних грамот в списках XVIII в. содержат подробную информацию о чудесных исцелениях от местной иконы Иоанна Златоуста и о целебных озерах. Вслед за церковью Иоанна Златоуста упоминаются два других наиболее значимых храма Переяславля Рязанского – святого Николы Старого и святых князей Бориса и Глеба. О церкви Николы Старого и целебных озерах, как известно, более туманно упоминают и записи в Следованной Псалтыри конца XV – XVI вв. Очевидно одним из важных оснований для приблизительной реконструкции Б.Н. Морозовым следов рязанского церковного летописания послужило, в частности, упоминание в тексте грамот о «книгах иных многих», в которых в древности бытовали рассказы о чудесах59. Важнейшая публикация Б.Н. Морозова позволяет более осознанно рассматривать вопросы об основаниях исторических свидетельств записей Псалтыри и о возможности отражения в этих записях и грамотах древней книжно-рукописной традиции Переяславля Рязанского, которая, судя по всему, могла быть знакома с ведением оригинальной церковной летописи.

Рубеж 1980-х – начала 1990-х гг. стал важным этапом в изучении наследия рязанских книжно-рукописных памятников. Подробнейшее научное описание рукописных книг крупнейшего современного книгохранилища Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника предприняли сотрудники Археографической комиссии Академии наук А.А. Турилов, Б.Н. Морозов, А.Д. Паскаль60. В отношении таких важных памятников, как Евангелие второй половины XV в., Пролог XV в., Псалтырь (Следованная) конца XV – XVI вв. (филиграноведческое, почерковедческое, текстологическое и искусствоведческое исследование), списки XVII в. «Сказания Авраамия Палицына» и Хронографа редакции 1617 г., был осуществлен подробный археографический и текстологический анализ. Например, археографы установили, что по сравнению с опубликованным текстом «Сказания Авраамия Палицына» (М.-Л., 1955) текст рязанской рукописи, до сих пор малоизвестный науке, «близок к списку “У” из Государственного Исторического музея (ГИМ, собр. Забелина, № 176) и также, как он, восходит к традиции Троицкого скриптория»61. Б.Н. Морозов и А.А. Турилов начали введение в научный оборот сведений о содержательных особенностях некоторых исследованных рязанских рукописей, в том числе статей Синодика рязанского Спасо-Преображенского монастыря и упоминания о книгах «фряжской печати» из Вкладной книги Солотчинского монастыря 1690 г. (1992, 1994)62. Хотя научные описания и нельзя отнести к концептуальным или проблемным исследованиям, их появление в ситуации малоизвестности рязанских книжно-рукописных памятников и тот факт, что они составлены на высоком научном уровне, позволяет видеть в составленном московскими археографами описании рязанских рукописей важную веху в историографии настоящей темы.

Другим примером обращения исследователей-археографов к сохранившемуся в государственных книгохранилищах наследию рязанской книжности служит указатель рукописных собраний Российской государственной библиотеки, в их числе отдельное территориальное Рязанское собрание. Оно было сформировано в ходе археографических экспедиций 2-й половины XX в. на территории Рязанской области (А.В. Автократов, В.Б. Кобрин, П.В. Кузьменко, Ю.А. Лабынцев, Ю.Д. Рыков, Н.Б. Тихомиров, А.Н. Шаханов). В качестве введения к указателю по Рязанскому собранию Л.И. Алехина дала краткий обзор условий развития рязанской книжной культуры с древнейших времен до XX в. (1996)63.

В новейшей отечественной историографии конца 1990-х гг. вновь проявился интерес к наиболее значимому произведению древней рязанской литературы. Так, в работах И.А. Лобаковой получили развитие основные положения и наблюдения Д.С. Лихачева о текстах Заразского цикла64. А.О. Амелькин (1998 г.) обратил внимание на то, что «Повесть о Николе Заразском», очевидно, носит характер топонимической легенды, в которой предание о происхождении названия города получило литературную обработку. Кроме того, был осуществлен весьма подробный историографический анализ проблемы Николо-Заразского цикла65. Об исследовательском внимании к вопросам рязанской книжности может говорить, к примеру, другая работа А.О. Амелькина (2002 г.). В этой публикации введена в научный оборот информация о важном рязанском источнике XVII в., помещено указание на то, что в «Записной книге рязанского архиепископа Антония» 1634 г., хранящейся в Воронежском областном краеведческом музее (ВОКМ, фонды, № 182), встречены данные о книгописной деятельности66. Это беглое упоминание было подтверждено в ходе осуществления диссертационного исследования Д.В. Губина67.

Самое современное текстологическое исследование «Повести о Николе Заразском» принадлежит Б.М. Клоссу (2001 г.). Ученым разработана новая уточненная классификация списков рязанского литературно-исторического цикла. Для настоящей работы о рязанской книжности первостепенный интерес представляет поднятый в исследовании вопрос о датировке и месте создания древнейшего списка этого известного памятника древней рязанской литературы, который дошел до настоящего времени в составе бывшей библиотеки Иосифо-Волоколамского монастыря (РГБ, Вол., № 523). Дело в том, что ученый-текстолог выявил соответствие многих статей в содержании настоящей рукописи с упоминавшимся «Сборником» владыки Леонида Рязанского (РГБ, Вол., № 566), что убедило автора в несомненной роли рязанского епископа в деле переписи в 1573 г. в рукопись Вол. № 523 текста «Повести» (была проведена датировка бумаги по филиграням в той части сборника, где читается произведение, – начало 1570-х гг.). Особенно важно для нас мнение Б.М. Клосса об «особой значимости» списка, который был создан при владычной кафедре рязанских архиереев. На роль рязанского епископа Леонида (Протасьева), как книжника и крупнейшего вкладчика Иосифо-Волоколамского монастыря, Клосс обратил самое пристальное внимание. Он сослался, во-первых, на приписку в Служебнике РГБ, Вол. № 89 о больших заслугах рязанского владыки в волоколамском церковном «строении», в том числе книжном (в почерке автора приписки Б.М. Клосс с достаточной уверенностью видит руку Евфимия Туркова, известного волоколамского книжника); во-вторых, на данные книжных описей, опубликованных Р.П. Дмитриевой (одна из этих подробнейших древнерусских книжных описей, составленная в 1573 г., по наблюдениям Р.П. Дмитриевой, также написана почерком Евфимия)68.

Не менее важной заслугой Б.М. Клосса можно считать его стремление шире взглянуть на исторические условия появления и особой популярности «Повести о Николе Заразском» именно в XVI в. Ученый обратил внимание на вероятность отражения реалий начавшейся Ливонской войны в содержании текстовых особенностей разных списков «Повести»: служитель Евстафий идет из Корсуни в Новгород, затем в Зарайск, через Кесь (Венден) или Ригу – резиденции магистра Ливонского ордена. Отмеченное А. Поппэ пробуждение интереса к корсунским святыням с конца XV в. в русских землях, в первую очередь в Новгороде, рассматривается исследователем как предпосылка значительного возрастания культа св. Николая, особенно, с середины XVI в. Все это, по мнению Клосса, должно было непременно являться дополнительным условием для написания «Повести о Николе Заразском»69. Все положения в исследовании Б.М. Клосса, которые напрямую относятся к рязанской книжной культуре XVI в., имеют концептуальное значение при разработке сложнейшей темы рязанской книжности XVI в.

На рубеже нового тысячелетия в изучении настоящей темы вновь возобновилась важная традиция – описание, изучение и введение в научный оборот данных о совершенно малоизвестных книжно-рукописных памятниках в современных рязанских книгохранилищах. Важная попытка выявления, предварительного учета, описания и изучения рукописей библиотеки Государственного архива Рязанской области (ГАРО) связана с исследовательским проектом А.А. Севастьяновой и В.Н. Козлякова. В ходе архивоведческого исследования был обнаружен ценный памятник, в XVIII в. принадлежавший библиотеке Василия Дашкова, – Дашковский сборник XVII в. (ГАРО, библиотека, № 13078)70. Осуществленное под руководством А.А. Севастьяновой предварительное описание выявленных в библиотеке ГАРО рукописных книг71, призванное привлечь внимание широкого круга исследователей к проблемам истории рязанской книжности, показывает очевидную необходимость дальнейшего исследовательского поиска и научного изучения малоизвестных книжных памятников современных рязанских хранилищ.

В завершение, думается, нелишне будет упомянуть о некоторых актуальных для подобных региональных исследований тенденций в современной зарубежной историографии истории русской книжности и культуры. В ряду работ таких исследователей, как И. Левин, М.Дж. Окенфусс, Г.Б. Михельс, необходимо особо отметить самую последнюю крупную работу Д.К. Уо72. Исследование американского ученого осуществлено в духе перспективного микроисторического подхода и посвящено истории одной рукописной книги, связанной с Вяткой эпохи петровского времени. В основе концепции автора лежит неприятие известной теории модернизации, долгое время преобладавшей в западной науке, и европейской идеи прогресса, в частности в отношении истории русской культуры. В этом монографическом исследовании Уо на основе обстоятельного анализа библиотеки одного из вятских книжников качественно расширяет знания о книжной культуре района, считавшегося символом провинциальной отсталости.

Очевидно, подобный подход в отношении малоизученной темы весьма плодотворен, характерен он и для изучения рязанской книжности, поскольку в ее истории также имеется немало лакун. Подобные исследования дают уверенность, что даже те немногие книги, что сохранились от ушедших эпох, раскрывают под рукой исследователя сложную картину постоянной умственной, эстетической и религиозной жизни той или иной исторической территории.

Итак, настоящий обзор обращен к истории изучения рукописного наследия рязанской книжности с начала XIX по начало XXI вв. В течение XIX – 1-й трети XX вв. отечественная наука обращалась в основном к изучению отдельных книжных кодексов, обеспечив публикацию и описание наиболее важных содержательных, орнаментальных и других особенностей рукописей. Помимо прочих объективных обстоятельств развития науки, специализации научных дисциплин в области изучения древнерусской рукописной книги во 2-й половине XX в., достижения дореволюционной историографии в известной степени способствовали тому, что в предвоенной и послевоенной советской историографии было положено начало теоретическому осмыслению проблем, затрагивающих, в том числе, историю рязанской книжной культуры. Историография 1970-х – начала 2000-х гг., судя по всему, впервые наиболее близко подошла к формулированию настоящей темы и в целом к постановке проблемы исторического развития рязанских традиций книжности. Постепенно обозначился существенный прирост узкоспециальных знаний о рязанских книжных памятниках, что дало толчок к осмыслению отдельных вопросов рязанской книжности в рамках более широких, в том числе текстологических исследований. Наличие немногочисленных, но весьма интересных свидетельств существования во многом оригинальных рязанских книжных традиций древнего периода предопределило исследовательский интерес к вопросу. Этот интерес, однако, не выразился в полной мере и в развернутой форме. Проблема существования и развития традиций книжной культуры в Рязанском регионе XII – XVII вв. в научной литературе вплоть до 2004 г. специально не ставилась.

В рамках диссертационного исследования Д.В. Губина «Источники по истории рязанской книжно-рукописной традиции и культуры XII – XVII вв.» (Рязань, 2004) была впервые предпринята попытка осуществления комплексного подхода к малоизученным книжным традициям отдельного региона Руси, – Рязанской земли, – в рамках значительного временного интервала.

Комплексное изучение явлений литературы и книжной культуры характерно для исследований, которые посвящены традициям монастырских книжных центров Древней Руси, оказавшим определяющее влияние на развитие древнерусской книжности73. В данной диссертационной работе сделана попытка выработки подобного представления об общих чертах книжно-рукописных традиций Рязанского края. Вместе с тем, подобный подход отнюдь не игнорирует наличие особенностей и даже отдельных самостоятельных связей местных более локальных традиций с известными книжными центрами Древней Руси в то или иное время.

В ситуации с рязанской книжностью и обстоятельствами ее изучения можно констатировать наличие специфических условий для решения исследовательских задач. С одной стороны, несмотря на то, что атрибутированных рязанских кодексов известно немного, их уровень не позволяет сомневаться, что на территории рассматриваемого региона достаточно успешно развивались традиции книжной культуры. С другой стороны, нельзя не признать, что о существовании крупных книжных центров Рязанской земли, которые могли бы сравниться, например, с такими общерусскими центрами книжной культуры, как Новгород, Москва, Псков и другими, известно немного, точнее почти ничего. Ни один из периодов истории древней рукописной книги в Рязанском крае не получил в научной литературе более или менее пространного рассмотрения. Мы располагаем лишь несколькими археографическими исследованиями-обзорами и описаниями, имеется, кроме того, небольшой раздел о древних рязанских рукописях в обобщающей работе монографического характера74. Такая ситуация в науке связана, видимо, с плохой сохранностью источниковой базы и с тем, что многие книжные памятники рассеяны по разным хранилищам.

В диссертации и некоторых статьях предпринята попытка по-новому рассмотреть вопрос о явлениях местной книжной культуры, книжно-рукописных традициях и источниках, которым в древности, как представляется, во многом был присущ элемент архаичности. Это сообщает заметную актуальность выработке особого подхода к научному осмыслению названного фактора местного культурно-исторического развития75.

Нельзя не отметить отношение диссертационного исследования к такому оригинальному явлению и термину, как «библиогеография», в первую очередь, в связи с орнаментальным искусством рукописной книги. Несмотря на то, что наилучшим образом библиогеографический подход, направленный на выяснение происхождения и «маршрутов» бытования рукописей, в том числе памятников с определенными особенностями письма, может быть воплощен на материале наиболее полно сохранившейся новгородско-псковской книжности76 (два определяющих критерия – хорошая сохранность и отличительные внешние, в первую очередь, орнаментальные признаки), на наш взгляд, он применим и к малоизвестной традиции оформления рязанских рукописей. Исследование о рязанской книжности располагает одним из двух необходимых условий: в украшениях некоторых древних рязанских книг имеются образцы оригинального орнаментального стиля тератологии, который нельзя спутать ни с каким другим. Некоторой спецификой применения библиогеографического подхода в диссертации является первоначальное использование данных из области искусствознания, причина чему – незначительное число древних локализованных рязанских рукописей77.

В заключение подчеркнем, что по сравнению со степенью изученности наследия известных книжных центров Древней Руси представление о рязанской книжно-рукописной традиции и культуре нуждается в серьезной научно-исследовательской разработке. Настоящий предметный обзор наблюдений о памятниках рязанской книжной культуры призван помочь в деле восполнения очевидной лакуны в истории древнерусской книги. Представленный материал в сжатой форме намечает пути дальнейшей проблемной разработки важнейшей составляющей рязанского историко-культурного наследия – рукописной книжности XII – XVII вв.

Примечания

1 См., напр., вступительные статьи Д.С. Лихачева к серии «Памятники литературы Древней Руси». В 11-ти томах. М., 1978-1989.

2 См., напр.: Археографический ежегодник и Труды Отдела древнерусской литературы (продолжающиеся периодические научные издания, далее – АЕ и ТОДРЛ); Словарь книжников и книжности Древней Руси (продолжающееся научно-справочное издание); Древнерусское искусство. Рукописная книга. [Сб. 1-3]. - М., 1972-1983; Книжные центры Древней Руси: XI – XVI вв. Разные аспекты исследования / Отв. ред. Д.С. Лихачев, ред. тома Р.П. Дмитриева. - СПб., 1991; Книжные центры Древней Руси: XVII вв. Разные аспекты исследования / Ред.: Р.П. Дмитриева, Д.С. Лихачев (отв. ред.) - СПб., 1994; Опыты по источниковедению. Древнерусская книжность: археография, палеография, кодикология / Ред. Е.В. Крушельницкая. - СПб., 1999; Опыты по источниковедению. Древнерусская книжность: редактор и текст. - Вып. 3 / Отв. ред. Ю.Г. Алексеев, В.К. Зиборов. - СПб., 2000.

3 См.: Кузьмин А.Г. Рязанское летописание. Сведения летописей о Рязани и Муроме до середины XVI века. - М., 1965.

4 Поздеева И.В. Задачи и особенности работы экспедиций, собирающих памятники кириллической книжности (Из опыта работы археографов Московского государственного университета) // АЕ за 1977 год. - М., 1978. - С. 57.

5 История книги / Под ред. А.А. Говорова, Т.Г. Куприяновой. - М., 2001. - С. 7.

6 См., напр.: Свирин А.Н. Искусство книги Древней Руси. XI – XVII вв. - М., 1964; Сидоров А.А. История оформления русской книги. Изд. 2-е, испр. и доп. - М., 1964; Луппов С.П. Книга в России в XVII веке. - Л., 1970; Розов Н.Н. Книга Древней Руси XI – XIV вв. - М., 1977; Он же. Книга в России в XV веке. - Л., 1981; Сапунов Б.В. Книга в России в XI – XIII вв. - Л., 1978; Вздорнов Г.И. Искусство книги в Древней Руси. Рукописная книга Северо-Восточной Руси XII – начала XV вв. - М., 1980; Кукушкина М.В. Книга в России в XVI веке. - СПб., 1999.

7 Буганов В.И., Зимин А.А. О некоторых задачах специальных исторических дисциплин в изучении и издании письменных источников по истории русского средневековья // История СССР. - 1980. - № 1. - С. 118.

8 См., напр.: Боярченков В.В. Концепция местного саморазвития в русской исторической мысли 40-60-х гг. XIX века. Автореферат дис… канд. ист. наук. - М., 2001.

9 См.: Любавский М.К. Образование основной государственной территории Великорусской народности. Заселение и объединение центра. - Л., 1929. - С. 130-131.

10 К концу XVI в. муромская территория окончательно перешла во владения московских правителей – см.: Готье Ю.В. Замосковный край в XVII веке. Опыт исследования по истории быта Московской Руси. Изд. 2-е. - М., 1937. - С. 393.

11 См.: Дмитриева Р.П. [Введение] // Книжные центры Древней Руси: XVII вв. Разные аспекты исследования / Ред.: Р.П. Дмитриева, Д.С. Лихачев (отв. ред.). - СПб., 1994. - С. 3-11.

12 Козлов В.П. Российская археография в конце XVIII – первой половине XIX века. - М., 1999. - С. 186-187.

13 Калайдович К.[Ф]. Нечто о славянском переводе Кормчей и древнейшем оной списке // Вестник Европы. - 1820. - № 5. Ч. CX (110). - М., 1820. - С. 23-25.

14 Он же. Письма к А.Ф. Малиновскому об археологических изследованиях в Рязанской губернии, с рисунками найденных там в 1822 году древностей. - М., 1823. С. - 45-47.

15 Он же. Иоанн Ексарх Болгарский. Изследование, объясняющее историю словенского языка и литературы IX и X столетий. - М., 1824. - С. 28, 33, 112. Прим. 73.

16 Пискарев А.И. Собрание надписей с памятников рязанской старины. - [СПб., 1856]. - С. 1.

17 Иловайский Д.И. История Рязанского княжества. Репринт издания 1884 г. - Рязань, 1990. - С. 197.

18 Летописи русской литературы и древности. - Т. V. М., 1863. - С. 137-144.

19 Стасов В.[В.] Славянский и восточный орнамент по рукописям древняго и новаго времени. [в 2-х ч.] [Ч. 1.]. - СПб., 1884. - С. 32-33; [Ч. 2., илл.]. - СПб., 1887. - Л. LXXXIV (84) - LXXXVII (87).

20 О работах, в которых рассматриваются те или иные вопросы, связанные с Псалтырью 1296 г. – см.: Щепкина М.В. Тератологический орнамент (по материалам собрания Отдела рукописей Гос. Исторического музея) // Древнерусское искусство. Рукописная книга. - Сб. 2. - М., 1974. - С. 219-239; Столярова Л.В. Древнерусские надписи XI – XIV вв. на пергаменных кодексах. - М., 1998; Она же. Свод записей писцов, художников и переплетчиков древнерусских пергаменных кодексов XI – XIV вв. - М., 2000.

21 Викторов А.Е. Описи рукописных собраний в книгохранилищах Северной России. - СПб., 1890. - С. 332-337; Селиванов А.В. Краткое описание рукописей, принадлежащих Рязанской ученой архивной комиссии // Труды Рязанской ученой архивной комиссии (далее – ТРУАК) за 1892 год. - Т. VII. - Рязань, 1893. - Вып. 3. - С. 48-52, Вып. 4. - С. 64-67.

22 Макарий, архимандрит. (Миролюбов Н.К.) Сборник церковно-исторических и статистических сведений о Рязанской епархии. - М., 1863; Он же. Историко-статистическое описание Рязанской духовной семинарии и подведомственных ей духовных училищ. - Новгород, 1864. - С. 65; Добролюбов И.[В.] Историко-статистическое описание монастырей и церквей Рязанской епархии, ныне существующих и упраздненных, со списками их настоятелей за XVII, XVIII и XIX столетия и библиографическими указаниями. В 4-х т. - Т. I. Зарайск, 1884. - С. 15-16, 124; Токмаков И.Ф. Историко-статистическое и археологическое описание Николо-Радовицкого монастыря (Рязанской губернии, Егорьевского уезда). - М., 1898. - С. 53-55.

23 См.: Записки С.Д. Яхонтова. 1929 – 1931 годы (Подг. к печати, предисл. и коммент. А.А. Севастьяновой) // Источниковедение: поиски и находки. Сб. науч. трудов. - Вып. 1. - Воронеж, 2000. - С. 230-244; Толстов В.А. Рязанская губернская ученая архивная комиссия: история создания, труды и коллекции. Автореферат… канд. ист. наук. - Саратов, 2003. - С. 14-20.

24 См.: Яхонтов С.Д. Архив священника И.В. Добролюбова // ТРУАК. 1910. - Т. XXVI. - Вып. 1. - Рязань, 1911. - С. 115-118; Отчет Рязанского епархиального древлехранилища за 1914 г. - Рязань, 1915. - С. 10-11; Отчет Рязанского епархиального древлехранилища за 1915 г. - Рязань, 1916. - С. 5-7; Рогов А.И. Сведения о небольших собраниях славяно-русских рукописей в СССР. - М., 1962. - С. 75-76, 158-159; Бельчиков Н.Ф., Бегунов Ю.К., Рождественский Н.П. Справочник-указатель печатных описаний славяно-русских рукописей. - М.-Л., 1963. - С. 190-192; Мельник А.Н. Археографический анализ творческого наследия С.Д. Яхонтова // Труды Рязанского исторического общества. - Вып. III. Отв. ред. П.В. Акульшин. – Рязань, 1999. - С. 179-195; Записки С.Д. Яхонтова. 1929 – 1931 годы... С. 230-244.

25 См.: Научный архив Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника (НА РИАМЗ). Д. 8, 25, 48.

26 См.: Вздорнов Г.И. Искусство книги в Древней Руси. Рукописная книга Северо-Восточной Руси XII – начала XV вв. - М., 1980. - С. 143, № [50] (указ. работы: Дурново Н.Н. Введение в историю русского языка, ч. I. Источники. Изд. 2-е. - М., 1969. - С. 80. № 193; Сперанский М.Н. “Греческое” и “лигатурное” письмо в русских рукописях XV – XVI веков // Byzantinoslavica. Ro. IV. - Sv. 1. Praha, 1932. - C. 63).

27 Комарович В.Л. К литературной истории повести о Николе Зарайском // Труды Отдела древнерусской литературы (ТОДРЛ). - Т. V. - М.-Л., 1947. - С. 57-72.

28 Там же. С. 72. Прим. 1. «После даты “22. X. 1941” В.Л. Комарович начал следующий раздел своего исследования, но от него сохранились лишь поставленные автором вопросы: “Что же, спрашивается, крылось за этой длительной и довольно богатой переменами жизнью незамысловатого, на первый взгляд, повествовательного сюжета? Каковы его литературные и историко-культурные корни в средневековой книге и в той областной почве, на которой он так долго продолжал бытовать…”».

29 История русской литературы. - Т. II. - Ч. 1. - М.-Л., 1946. - С. 74-77.

30 Крюкова Т.А. Хронологический список трудов Василия Леонидовича Комаровича // ТОДРЛ. - Т. XVI. - М.-Л., 1960. - С. 587. Имеется указание на автограф автора под названием «Заметки о Рязани», на 110 л. (ИРЛИ РАН. Ф. 1. Оп. 12. № 388). В Пушкинском доме хранятся также «Заметки относительно источников Никоновской летописи», автограф, 28 л. (ИРЛИ РАН. Ф. 1. Оп. 12. № 390). Возможно, интерес к Никоновской летописи у В.Л. Комаровича был связан, в том числе, с тем, что этот летописный свод, как известно, содержит большое количество известий о событиях в Рязанском княжестве.

31 Лихачев Д.С. Повесть о Николе Заразском. Тексты // ТОДРЛ. - Т. VII. - М.-Л., 1949. - С. 257-406; Он же. Исследования по древнерусской литературе. - Л., 1986. - С. 235-280.

32 Лихачев Д.С., при участии А.А. Алексеева и А.Г. Боброва. Текстология (на материале русской литературы X – XVII вв). Изд. 3-е, переработ. и доп. - СПб., 2001. - С. 223-225. (1-е изд. – 1962).

33 Повесть о разорении Рязани Батыем. Подг. текста, перевод и коммент. Д.С. Лихачева // Памятники литературы Древней Руси (ПЛДР) (XIII век). - М., 1981. Комментарии. - С. 553-556.

34 Лихачев Д.С. К истории сложения «Повести о разорении Рязани Батыем» // АЕ за 1962 год. - М., 1963. - С. 51.

35 Он же. Изучение состава сборников для выяснения истории текста произведений // ТОДРЛ. - Т. XVIII. - М.-Л., 1962. - С. 5-6.

36 История русского искусства / Под ред. акад. И.Э. Грабаря. - Т. II. - М., 1954. - С. 296.

37 Черепнин Л.В. Русская палеография. Учеб. пособие для вузов. - М., 1956. - С. 271. Автор ссылается на мнение В.Н. Щепкина об исчезновении «чудовищного» орнамента в русских рукописях уже в XV в.

38 Моисеева Г.Н. О датировке «Собрания некоего старца» Вассиана Патрикеева // ТОДРЛ. - Т. XV. - М.-Л., 1958. - С. 360-361.

39 Щапов Я.Н. Византийское и южнославянское правовое наследие на Руси в XI – XIII вв. - М., 1978. - С. 154.

40 См.: Казакова Н.А. Вассиан Патрикеев и его сочинения. - М.-Л., 1960. - С. 218. Прим. 226; 198-199, 238-239; Словарь книжников и книжности Древней Руси. - Вып. 2 (втор. половина XIV – XVI в.). – Ч. 2. Л – Я. – Л., 1989. - С. 7-8.

41 Радченко Е.С. Славяно-русские старопечатные книги в Государственной публичной исторической библиотеке в Москве // ТОДРЛ. - Т. XIII. - М.-Л., 1957. - С. 591.

42 См.: Вдовина Л.Н., Кузьмин А.Г., Севастьянова А.А. Обзор рукописного собрания Рязанского областного краеведческого музея // АЕ за 1978 год. - М., 1979. - С. 177-183.

43 Там же. С. 179-180. Прим. 19.

44 Кукушкина М.В. Описи книг XVI – XVII вв. библиотеки Антониево-Сийского монастыря // Материалы и сообщения по фондам отдела рукописной и редкой книги Библиотеки Академии Наук СССР. - М.-Л., 1966. - С. 124, 129.

45 Белова Л.Б., Кукушкина М.В. К истории изучения и реконструкции рукописного собрания Антониево-Сийской библиотеки // Материалы и сообщения по фондам рукописной и редкой книги Библиотеки Академии Наук СССР. - Л., 1978. - С. 170-171.

46 Кукушкина М.В. Монастырские библиотеки Русского Севера. Очерки по истории книжной культуры XVI – XVII вв. - Л., 1977. - С. 41.

47 Она же. Собрания книг, поступившие в Соловецкую библиотеку в виде вкладов // Русские библиотеки и частные книжные собрания XVI – XIX веков. Сб. науч. трудов. - Л., 1979. - С. 85, 79-80.

48 Она же. Книга в России в XVI веке. - СПб., 1999. - С. 136.

49 Опись книг Иосифо-Волоколамского монастыря 1545 г. Публ. Р.П. Дмитриевой; Описи книг Иосифо-Волоколамского монастыря 1573 и 1591 гг. Публ. Р.П. Дмитриевой // Книжные центры Древней Руси: Иосифо-Волоколамский монастырь как центр книжности / Отв. ред. Д.С. Лихачев. - Л., 1991. - С. 24-99.

50 Тихомиров М.Н., Муравьев А.В. Русская палеография: Учеб. пособие. 2-е изд, доп. - М., 1982. - С. 53.

51 Вздорнов Г.И. Указ. соч. С. 37-38.

52 Там же. С. 13, 94, 96-98.

53 Свирин А.Н. Древнерусская миниатюра. - М., 1950. - С. 68-69; Попова О.С. Русская книжная миниатюра XI – XV вв. // Древнерусское искусство. Рукописная книга. - Сб. 3. - М., 1983. - С. 60.

54 Брун Т.А. К вопросу о возникновении Сказания об Унженском кресте (Повести о Марфе и Марии) // Источниковедение литературы Древней Руси. - Сб. статей. - Л., 1980. - С. 216, 218-220.

55 Словарь книжников и книжности Древней Руси. - Вып. 3 (XVII в.). - Ч. 1. А-З. - СПб., 1992. - С. 251-253; Ч. 2. И-О. - СПб., 1993. - С. 26, 40-42, 323-326; Ч. 3. П-С. - СПб., 1998. - С. 4.

56 Румянцева В.С. Народное антицерковное движение в России в XVII веке. - М., 1986. - С. 141-143.

57 Грачева И.В. «Друг мой Иларион…» (протопоп Аввакум и рязанский митрополит Иларион) // Бочаров Д.В., Грачева И.В., Чапышкин В.А. Очерки истории литературы Рязанского края. - Рязань, 1996. - С. 47-48, 51-52.

58 Грамоты XIV – XVI вв. из копийной книги Рязанского архиерейского дома / Подг., вступ. ст., коммент. Б.Н. Морозова // АЕ за 1987 год. - М., 1988. - С. 298-299.

59 Там же. С. 302-303.

60 Рязанский историко-архитектурный музей-заповедник (РИАМЗ). Научные описания коллекции рукописных книг РИАМЗ. [Сост. Б.Н. Морозов, А.Д. Паскаль, А.А. Турилов]. [Рязань, 1989-1992]. Машинопись. Папки №№ 1-17.

61 Там же. Папка № 5. С. 72, 83.

62 Морозов Б.Н. Чертеж конца XVII века подмосковной вотчины князей Воротынских // Архив русской истории. - Вып. 2. - М., 1992. - С. 192; Морозов Б.Н., Турилов А.А. Роспись главам синодика Спасо-Преображенского монастыря в городе Рязани // Историческая генеалогия. - 1994. - № 1. - С. 93-95.

63 См.: [Алехина Л.И.] Рязанское собрание. Ф. 735 // Рукописные собрания Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина. Указатель. Т. 1. Вып. 3 (1948-1979) / Сост. Г.В. Аксенова, Л.И. Алехина, Ю.В. Анхимюк и др. Отв. сост. Ю.Д. Рыков. - М., 1996. - С. 232-238.

64 См., напр.: Лобакова И.А. Проблема соотношения старших редакций «Повести о разорении Рязани Батыем» // ТОДРЛ. - Т. XLVI. - СПб., 1993. - С. 36-52; Она же. Воинское повествование и агиографическая традиция в литературе XVII в. (на материале распространенной редакции «Повести о разорении Рязани Батыем») // ТОДРЛ. - Т. XLVIII. - СПб., 1993. - С. 297-303.

65 См.: Амелькин А.О. О времени создания и литературной истории цикла Повестей о Николе Заразском // Зарайские мученики – князь Федор, княгиня Евпраксия и их сын Иоанн. Научно-богословская конференция. - [Зарайск, 1998]. - С. 83-84, 92.

66 См.: Он же. Иконописцы Рязанской земли в XVII веке по записным книгам рязанского архиепископа Антония // Материалы и исследования по рязанскому краеведению: Сб. научных работ. - Т. 3. - Рязань, 2002. - С. 63-68.

67 Губин Д.В. Источники по истории рязанской книжно-рукописной традиции и культуры XII – XVII вв. Диссертация… канд. ист. наук. - Рязань, 2004.

68 См.: Клосс Б.М. Избранные труды. Т. II. Очерки по истории русской агиографии XIV – XVI веков. - М., 2001. - С. 418-419. Прим. 17; Дмитриева Р.П. Описи рукописей Иосифо-Волоколамского монастыря XVI в. // Книжные центры Древней Руси: Иосифо-Волоколамский монастырь как центр книжности. - Л., 1991. - С. 21.

69 См. Клосс Б.М. Указ. соч. С. 463, 455-456.

70 См.: Козляков В.Н. Дашковский сборник XVII века // Рязанская вивлиофика. Исторический альманах. - Вып. 1. - Рязань, 2000. - С. 9-15; Губин Д.В., Севастьянова А.А. Материалы к описания собрания рукописей Государственного архива Рязанской области // Рязанская вивлиофика. Исторический альманах. - Вып. 2. - Рязань, 2001. - С. 3-19; Козляков В.Н. Новый документ об опричных переселениях // Архив русской истории. Сборник Российского государственного архива древних актов. - Вып. 7. - М., 2002. - С. 197-211.

71 См.: Губин Д.В., Севастьянова А.А. Указ. соч. С. 3-19.

72 См.: Levin Eve. Dvoeverie and Popular Religion // Seeking God: The Recovery of Religious Identity in Orthodox Russia, Ukraine, and Georgia / Ed. by S. K. Batalden. - DeKalb (Illinois), 1993. - P. 31-52; Okenfuss Max J. The Rise and Fall of Latin Humanism in Early-Modern Russia: Pagan Authors, Ukrainians and the Resilience Muscovy. - Leiden, 1995; Michels Georg B. At War with the Church: Religious Dissent in Seventeenth-Century Russia. - Stanford, 1999; Уо Д.К. История одной книги. Вятка и «не-современность» в русской культуре петровского времени. - СПб., 2003.

73 См., напр.: Книжные центры Древней Руси: Иосифо-Волоколамский монастырь…; Книжные центры Древней Руси. Соловецкий монастырь / Ред. тома С.А. Семячко. - СПб., 2001; Книжные центры Древней Руси. Севернорусские монастыри / Ред. тома С.А. Семячко. - СПб., 2001.

74 См.: Викторов А.Е. Указ. соч. С. 332-337; Селиванов А.В. Указ. соч. С. 48-52; Вып. 4. - С. 64-67; Вдовина Л.Н., Кузьмин А.Г., Севастьянова А.А. Указ. соч. С. 177-183; Вздорнов Г.И. Указ. соч. С. 37-38; [Алехина Л.И.] Указ. соч. С. 232-245; Губин Д.В., Севастьянова А.А. Указ. соч. С. 3-19.

75 См., напр.: Губин Д.В. Рукописные книги РИАМЗ XV – XVI вв. и вопросы рязанской книжности // Труды Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника. - Вып. 2. - Рязань, 2004. - С. 23-26.

76 См.: Розов Н.Н. Искусство книги Древней Руси и библиогеография (по новгородско-псковским материалам) // Древнерусское искусство. Рукописная книга. - [Сб. 1]. - М., 1972. - С. 47.

77 Губин Д.В. Поздние образцы чудовищного (тератологического) орнамента в рязанских рукописях XV – XVI вв. // Битва на Воже – предтеча возрождения средневековой Руси. - Рязань, 2003. - С. 178-193.

Документы

Е.А. Кирьянова

Докладная записка Л.М. Кагановичу и Г.Н. Каминскому

от руководителей Сараевского района

Преобразование сельского хозяйства на основе коренной технической реконструкции, подъема общей культуры деревни было исторической необходимостью в нашей стране в конце 1920-х гг. Это преобразование было в основном осуществлено в ходе коллективизации сельского хозяйства, проведение которой сопровождалось изменением всего социально-экономического уклада села, образа жизни и менталитета крестьянства. Проведение коллективизации фактически началось в середине 1929 г., хотя первые партийные постановления, регламентировавшие этот процесс, были приняты в начале 1930 г. К концу 1932 г. уровень коллективизации в целом по стране составлял чуть более 60 %. В начале 1933 г. руководство страны поставило задачу организационно-хозяйственного укрепления колхозов, которая решалась и в последующие годы, одновременно с завершением коллективизации.

Публикуемый документ представляет собой докладную записку руководителей одного из районов Рязанского края, входившего в 1929 – 1937 гг. в состав Московской области, областному партийному и советскому руководству. Документ хранится в Центральном архиве общественных движений Москвы (ЦАОДМ), в фонде Московского комитета ВКП (б) (ф.3) и интересен, прежде всего, тем, что отражает взгляд руководителей районного звена на ситуацию в деревне начала 1930-х гг. Документ свидетельствует о том, что и низовое руководящее звено, и руководители государственного уровня (Л.М. Каганович, Г.Н. Каминский) имели достаточно полное и четкое представление о положении в деревне, о серьезных материально-технических и кадровых проблемах в сельском хозяйстве. Документ существенно дополняет уже опубликованные документальные комплексы

^[1]

, т.к. показывает сложность процесса преобразования деревни в самом центре страны, в столичном, и уже поэтому, образцово-показательном регионе. Из публикуемого текста видна неоднозначность проводимой политики преобразования аграрного сектора на местах. Он позволяет оценить результативность и эффективность методов и приемов осуществлявшейся коллективизации сельского хозяйства.

Документ публикуется с сохранением его стилистических особенностей.

17 мая 1932 г. (штамп) Сов. секретно

Секретарю Московского комитета ВКП (б) тов. Кагановичу Л.М.1

и председателю Мособлисполкома тов. Каминскому Г.Н.2

от секретаря Сараевского РК ВКП (б)

Жаркова3

и председателя райисполкома

Кочергина4

Докладная записка

Дорогие товарищи!

Сараевский район5 должен быть житницей Московской области. Он один из крупнейших зерновых районов, имеет большую посевную площадь и хорошую черноземную почву, перерезан железной дорогой.

Между тем район плетется в хвосте по ряду основных мероприятий и почти не сходит с черной доски. Это не случайное явление, корни этих причин лежат глубоко, и чувство ответственности за район, которым партия доверила нам руководить, вынудило обратиться к вам.

Сараевский район прошел стадии левого, правого, затем опять левого уклона6. Последний был замечен и выправлен Московским комитетом ВКП (б): за два года сменено руководство РК ВКП (б) – 3, РИКа – 3, РайФО – 3, кооперации, РКС – еще больше.

Направление политики сменой районного руководства хотя и произошло, но корни уклонов – отсутствие кадров – и особенно последствия их не ликвидированы (вернее, предпосылки чем корни остались).

Состояние района тяжелое: низкий культурный уровень населения, гнезда болезней сыпного, брюшного тифов, оспы, венерические болезни и др. В прошлом – целые участки бандитизма налагают отпечаток и на сегодня. Отсутствие деревоматериалов, безлесье, отсутствие бань, колодцев и т.д.

Все это характеризует состояние района и при всем этом на 107 000 населения имеется 180 членов партии, это ровно 0,15 %, из них 50 – 60 % с партвзысканиями, кандидатский состав около 400 (четырехсот) человек, пришел в 1931 году, набран наспех и своеобразная обстановка определила и состав пришедших людей. Вместе с кандидатами будет 0,5 % партпрослойки.

Комсомольская организация молодая по составу и, особенно по возрасту – при чем и качество очень низкое.

В итоге вся организация, включая и районных руководителей, непрерывно находится в деревнях на местах. Районного планомерного руководства работы и организаций нет. Все бригадиры. Работа протекает кампаниями; за одну беремся, тянем, все на местах; районное руководство отсутствует, другого вопроса, наступающего, не подготавливается, потом беремся за него, тоже рывками и на всем застреваем, опаздываем. А мы хотим идти в ногу. Район важен для области. Почти на каждую кампанию МК присылает от 50 до 150 бригадиров и они, меняясь, в итоге сидят круглый год. Смена руководства, присылка бригадиров, приезды ответственных работников области помогают нам, но в итоге район не выходит в первые ряды, а продолжает оставаться в хвосте. Единственно светлое пятно это премия автомобиль за весенний сев 31 года и тот получен неверно, в результате преувеличенных сведений о засеве, попутавши в последствии хлебозаготовки.

Больше того, это затягивается, отставание углубляется, дело упирается в постоянные кадры низовых и районных работников. Вот в этом корень отставания и в этом выход района на путь темпов партии.

Партячейки на селе очень разбросаны, по составу малочисленны, мало влиятельны и руководством не охватывают, не тянут работу. Состав сырой, не умеют преломить политику партии на практике. Сельсоветы имеют в руководстве не подготовленный состав. В итоге 30 – 40 % посевов колхозов 31 года пропало: осталось в поле, сгнило в копнах, разбил и уничтожил скот, погнило, разворовали. Имело место распределение урожаев по едокам. В колхозах сидят укрывшиеся от твердых заданий кулацко-зажиточные элементы, не смотря на то, что за полгода около двухсот кулацко-зажиточных хозяйств вычищено. В результате значительная часть колхозов – очень слабые. Не организован труд, бригады, отсутствие трудовой дисциплины, низкая производительность труда, падеж скота, до 20 % лошадей – тощие, для сева не годятся, бесхозяйственность и кражи. Сгнило до 200 000 пудов картофеля у заготовителей и деньги сдатчикам не оплачены. Значительная часть сельсоветов работают исключительно методами администрирования (руководство комплектовалось в левый период), никакой общественно массовой работы не ведут. В хлебозаготовку 31 года перехлестнули с твердыми заданиями, задели изрядно середняка, местами доходили до 40 % твердых заданий.

Помощью МК это исправили, вернее, отменили, но у них уже было изъято имущество и до сих пор не распутано окончательно, левые настроения упорно отстаиваются сельсоветами и большинством кандидатского состава, а они-то и руководят всем на селе. За неявку в сельсовет штрафуют, за невыезд за дровами штрафуют (без трудгужповинности), за нессыпку семян, за невыполнение хлебозаготовок середняка штрафуют, практикуют аресты с содержанием в специальных комнатах при сельсоветах, изымают имущество без выдачи об этом владельцу документов и прочие безобразия. Эти тенденции, равно и тенденции с перегибами твердыми заданиями – упорно отстаиваются, мы пресекаем эти поступки, решительно вскрываем их, наказываем, но в других сельсоветах это бесспорно практикуется.

При отсутствии оргмассовой работы это привело к оторванности ячеек и сельсоветов от населения, к их бесконтрольности и создало предпосылки к разгулу безобразий, беззаконий, злоупотреблений, растратам. Растраты есть, финплан по многим сельсоветам окажется не реален, т.к. деньги по платежам собраны, растрачены, а числятся. Ревкомиссии или не могут, или боятся, или не хотят вскрывать растрат, сами замешаны. Ревизии аппаратом района дают растрату от 2-х до 6 тысяч на сельсовет, при 44 сельсоветах можно обнаружить не один десяток тысяч пропитых государственных денег.

В кооперации картина не отличается, если не хуже, чем в сельсоветах. Указания райисполкома об исправлении безобразных поступков, инструктирование не воспринимается, отдельные случаи отмены незаконных действий с/с не выполняются и приходится их проводить снятием с работы председателей и через милицию.

По с/х налогу, самообложению, единовременному сбору так же имело место переобложение середняка, бедняка и недообложение кулака, укрывшегося в колхозе, и обложение кулаков уже ликвидированных и даже высланных. Финплан первого квартала выполнен на 40 %.

Со сбором сем и страхфондов район не справился, ряд сельсоветов и колхозов к севу подготовились слабо. Работа районных организаций идет также плохо. В итоге кулачество использует перегибы и безобразия, пользуется отсутствием оргмассовой работы и темнотой, проводит свою работу, оказывая большое влияние не только среди единоличников, но и среди колхозников. Все это говорит за то, что парторганизация засорена, сельсоветы и другие органы засорены, население молчит, а вокруг советов активно работают лево настроенные и любители погреть руки.

Не изменив коренным образом это положение, никакое руководство области и района не добьется немедленного улучшения положения, подтягивания его в ряды первых, как важного для области большого зернового района.

Считаем абсолютно необходимым и настаиваем на:

1). Присылке орггруппы для обследования района, изучения и проверки указанного положения, человек 5 – 6 сроком на 20 дней.

2). Присылке бригады счетных работников 20 человек сроком на один месяц для помощи в проведении ревизий в сельсоветах.

3). Присылки трех работников в аппарат райФО и трех работников в аппарат райЗО на постоянную работу.

4). Присылки 5 человек в аппарат РКС на постоянную работу и 15 человек на председателей колхозов.

5). Присылки 15 председателей сельсоветов.

6). Присылки 7 человек секретарей партячеек.

Доукомплектовать штат отсутствующих работников: должностей 5 врачей, 4 фельдшеров, 2 ветврачей, 5 агрономов, 1 инспектора техника мостового строительства, 1 инспектора О.М.М., 1 инспектора труда, инспектора по военным делам 1, информатора 1.

Ни кто не спорит, что район решающий зерновой, а обеспеченность работниками и руководящими, и специалистами хуже, чем второстепенные районы Московской области, такие, как Тарусский, Заокский, Высокинический, Лопасненский и др., которые нам лично известны. (Тарусский район коллективизирован на 78 %, Сараевский – 43 %, аппарат Тарусского больше Сараевского, а в Тарусе в колхозах состоит 4 000 дворов, а в Сараевском – 8 000 дворов). А из этого складывается работа района. Сейчас есть участки работы без людей, никто не руководит.

Обращаясь к вам, мы не поднимаем паники в районе, не хотим отмахнуться от ответственности, а, считая позорное отставание района недопустимым, учитывая важность его для области, мы не имеем права скрывать создавшегося положения от вас, т.к. это может поставить под удар весь район.

Настаивая на помощи для вскрытия всех искривлений линии партии, на присылке хороших работников для укрепления решающих сельсоветов и участков, мы хотим скорее успеть за темпами передовых отрядов партии.

Эту помощь Сараевский район заслуживает, стоит ее и вы должны оказать ее, Московская организация эту силу имеет.

Мы склонны думать, что ряд районов б. Рязанского округа имеют аналогичное положение и требуют такого же подхода. Без этого они и мы в том числе, будут наглядно позорить Московскую областную организацию.

Надеемся на внимание к письму, району и ждем положительного ответа.

28 апреля 1932 г.

С. Сараи

С комприветом

Секретарь РК ВКП (б) подпись (Жарков)

Пред. райисполкома подпись (Кочергин)

***

По тексту письма много подчеркиваний красным карандашом. На письме автограф Л.М. Кагановича со следующим текстом: «Всем секретарям МК. Письмо т. Жаркова очень интересное. Предлагаю разослать всем членам бюро обкома с вызовом т. Жаркова. Оргинстру подготовить хотя бы частично конкретные предлож. по просьбам Жаркова. Л. Каганович».

ЦАОДМ. Ф.3.Оп.49. Д.20. Л.46-48. Машинопись, оригинал.

Примечания

1 Каганович Лазарь Моисеевич (1893-1991). В 1930-1957 гг. член Политбюро ЦК, 1930-1935 гг. 1-й секретарь Московского комитета партии, 1938-1944 гг. нарком путей сообщения; 1937-1939 гг. нарком тяжелой промышленности СССР, 1939-1940 гг. нарком нефтяной промышленности СССР. 1942-1945 гг. член ГКО. С декабря 1944 г. – заместитель председателя СНК СССР, затем, до 1957 г., заместитель председателя Совета министров СССР. В 1957 г. за участие в антихрущевской группировке лишен всех партийных и государственных постов, исключен из партии.

2 Каминский Григорий Наумович (1895-1938), уроженец г. Днепропетровска, из семьи рабочих. Член партии большевиков с 1913 г. В конце 1920-х гг. председатель Колхозцентра. В 1929-1930 гг. заведующий отделом агитации и массовых кампаний ЦК ВКП (б), секретарь МГК ВКП (б). В 1932-1934 гг. председатель Мособлисполкома. Репрессирован в 1938 г. В 1955 г. определением Военной коллегии Верховного Суда СССР реабилитирован.

3 Жарков Иван Кириллович (1900-?), из семьи рабочих. Окончил сельскую школу и совпартшколу.Член ВКП (б) с 1925 г. С сентября 1931 по 1937 г. секретарь Сараевского райкома ВКП (б).

4 Кочергин (годы жизни неизвестны), председатель Сараевского райисполкома с 20 февраля 1932 г. 17 января 1933 г. по решению секретариата Московского комитета ВКП (б) переведен на работу в другую партийную организацию.

5 Сараевский район в настоящее время расположен на юге Рязанской области. В 1929-1937 гг. входил в состав Московской области, включавшей в то время территорию современных Московской, Рязанской, Тульской, Калужской и части Тверской областей. В 1932 г. площадь Сараевского района составляла 174 тыс. га, в том числе пашни – 131 тыс. га. Только на 18 % площадей было реализовано многополье. В 1930 г. в районе была организована машинно-тракторная колонна, два года спустя на полях района работало 52 трактора. В начале 1935 г. в связи с реорганизацией Московской области (из состава области была выделена Калининская область) было также осуществлено разукрупнение Сараевского района. На территории района были созданы два новых административно-территориальных образования – Муравлянский и Можарский районы, что отчасти решило проблемы управления, но не способствовало решению кадрового вопроса и материально-технического обеспечения сельскохозяйственного производства.

6 В августе 1930 г. «за правый оппортунизм» было распущено бюро райкома партии. В сентябре 1931 г. снят с работы секретарь РК ВКП (б) «за левые, антисередняцкие перегибы».

Генеалогия

И.Ж. Рындин

Князья Дуловы в Рязанском крае

Дуловы – русский княжеский род, родоначальником которого был 2-й сын князя Давыда Федоровича Ярославского, князь Михаил Давыдович Моложский. Внук его Андрей Львович, прозванный Дуло, выехал в Тверь и лишился удела. Сыновья его впоследствии вернулись в Москву. В XVII в. многие князья Дуловы были стольниками и стряпчими. В XVIII в. род этот обеднел и захудал.1 Князья Дуловы неоднократно подавали прошения о признании их в княжеском достоинстве, но так и не смогли предоставить необходимых документов о происхождении их от кн. Игнатия Ивановича Д. Так, в 1854 г. Правительствующий Сенат по прошению кн. Ивана Федоровича Д. вынес следующее определение: «Род Дулова, как приобретенный дворянство по службе, внести во II часть родословной книги и без княжеского титула, так как нет доказательств». В 1891 г. кн. Николай Федорович Д. подал в Тамбовское дворянское депутатское собрание прошение о признании его семьи в княжеском достоинстве. После нескольких лет рассмотрения в 1893 г. было вынесено решение, что «признать княжеское достоинство можно», но постановили передать это решение «на благорассмотрение» Сената. Последний в 1894 г. в утверждении княжеского достоинства отказал на том основании, что просителем «не приложены ясные и положительные» документы, подтверждающими их родственную связь с предполагаемым предком кн. Игнатием Ивановичем Дуловым. Княжеский титул Дуловых был признан лишь в 1916 г. Проект неутвержденного герба князей Дуловых так и остался в делах Департамента Герольдии. В «Гербовнике всероссийского дворянства» он имеет следующее описание: «Щит четырехчастный с малым щитком посредине, в черном поле которого золотое дуло. В правой верхней и левой нижней частях герб княжества Ярославского: в серебряном поле стоящий черный медведь, держащий на плече золотую секиру. В левой верхней и правой нижней частях герб княжества Смоленского: в серебряном поле на зеленой траве стоит черная пушка на золотом лафете, а на пушке сидит райская птица. Щит покрыт княжескою мантией и увенчан российско-княжескою шапкою».2 Род их внесен в III часть Дворянской родословной книги Тамбовской губ. Один из дворянских родов Дуловых восходит к XVII в.; внесен в VI часть родословной книги Тамбовской губернии.

В Дворянскую родословную книгу Рязанской губернии род князей Дуловых не внесен, но по дворянским спискам конца XVIII – начала XIX вв. он значится среди рязанских землевладельцев и проходит по ряду документов купли-продажи помещичьих имений. Появились же князья Дуловы на Рязанской земле еще в XVI в. В Писцовых книгах Рязанского края 1594 – 97 гг. они фигурируют среди рязанских помещиков.

Первое колено (XVII от Рюрика)

1. Кн. Андрей Львович Дуло.

Князь Моложский.

Перейдя на службу от московского князя к тверскому он потерял свое поместье. С уничтожением самостоятельности Твери (1485) должен был с последним великим князем Тверским Михаилом Борисовичем искать приюта в Литве, где прожил до смерти. Его сыновья вернулись на службу в Москву.

Ж.: кж. Н. Борисовна Тверская.

Второе колено

2. Кн. Иван Андреевич (1).

Воевода в Колывани (1540). В 1543 ездил послом в Польшу для заключения мира, в 1544 – 2-й воевода левой руки в Казанском походе.

3. Кн. Григорий Андреевич (1).

2-й воевода сторожевого полка в Шведском походе (1549).

Третье колено

4. Кн. Матвей Иванович (2).

Упомянут в 1525 – 65.

5. Кн. Юрий Иванович (2).

Упомянут в 1525 – 49.

6. Кн. Иван Иванович (2).

7. Кн. Василий Иванович (2).

Упомянут в 1525.

8. Кн. Андрей Григорьевич (3).

9. Кн. Дмитрий Григорьевич (3).

Четвертое колено

10. Кн. Федор Матвеевич (4).

Упомянут в 1555.

11. Кн. Иван Иванович (6).

Ум. до 1594. Упомянут в 1555 – 78. Рязанский помещик.

Ж.: Афимья. За ней с сыновьями Михаилом и Федором в 1597 состояло поместье мужа в с. Даниловское Понисского ст. Рязанского у.3

12. Кн. Матвей Иванович (6).

Упомянут в 1555.

13. Кн. Лука Васильевич (7).

14. Кн. Филат Васильевич (7).

15. Кн. Василий Васильевич Алабыш (7).

Упомянут в 1544.

16. Кн. Федор Васильевич (7).

Ум. до 1555.

17. Кн. Владимир Васильевич (7).

Ум. до 1555.

18. Кн. Михаил Васильевич (7).

Убит в 1578.

19. Кн. Игнатий Васильевич (7).

Упомянут в 1525.

20. Кн. Григорий Андреевич (8).

Упомянут в 1549.

21. Кн. Василий Дмитриевич (9).

Пятое колено

22. Кн. Иван Иванович (11).

Ум. до 1628.

За ним с братьями Никитой, Михаилом и Федором в 1594 – 97 состояло поместье в д. Марково Окологородного ст. Рязанского у. За ним с братом Никитой в те же годы состояло поместье в с. Даниловское Понисского ст. Рязанского у.4

Ж.: Аксинья (ум. после 1628).

23. Кн. Никита Иванович (11).

Ум. до 1628.

Ж.: Аксинья (Ксения). За ней с детьми Иваном и Никитой в 1628 состояло поместье в п. Марковой Окологородного ст. Рязанского у.5

24. Кн. Михаил Иванович (11).

В 1628 за ним с братом Федором состояло поместье в п. Марковой Окологородного ст. Рязанского у.6

25. Кн. Федор Иванович (11).

Упомянут в 1594 – 1628.

В 1628 за ним состояло поместье в п. Марковой Окологородного ст. Рязанского у.7

26. Кн. Василий Лукич (13).

27. Кн. Андрей Федорович (16).

Упомянут в 1555.

28. Кн. Кирилл-Александр Игнатьевич (19).

Ум. после 1620.

За ним в 1594 – 97 состояло поместье отца в д. Ретюнская Пехлецкого ст. Ряжского у.8

29. Кн. Иван Васильевич (21).

Шестое колено

30. Кн. Дмитрий Иванович (22).

Упомянут в 1590 – 1629.

В 1594 – 97 за ним состояло поместье в д. Ахмылово Понисского ст. Рязанского у.9

31. Кн. Федор Иванович (22).

Упомянут в 1628 – 48.

В 1628 за ним состояло поместье в п. Марковой Окологородного ст. Рязанского у.10

32. Кн. Иван Никитич (23).

За ним с братом Никитой в 1628 состояло поместье в п. Марковой Окологородного ст. Рязанского у.11

33. Кн. Никита Никитич (23).

Упомянут в 1615 – 48.

34. Кн. Григорий Федорович (24).

Ум. до 1628.

В 1594 – 97 за ним состояло поместье в п., что было сц. Мокрое Каменского ст., в сц. Старое Кобыльского ст. Рязанского у. и в д. Боровая Пехлецкого ст. Ряжского у.12

Ж.: 1. Н.; 2. Мария.

35. Кн. Данила Федорович (24).

Ум. после 1629.

В 1594 – 97 за ним состояло поместье в д. Спицыно Каменского ст. Рязанского у.13 За ним в 1628 состояло вотчина в д. Чемрово Рязанского у., данная ему за Московское осадное сиденье, бывшая до этого в поместье за Павлом Соловым.14

36. Кн. Петр Кириллович (28).

Ум. до 1646.

Рязанский городовой дворянин (1628).

Ж.: Анна. За ней с сыном Никитой в 1646 состояло поместье в с. Верхние Рясы Старорязанского ст. Рязанского у.15

37. Кн. Иван Кириллович (28).

38. Кн. Данила Кириллович (28).

39. Кн. Василий Кириллович (28).

Ум. до 1673.

40. Кн. Василий Иванович (29).

Стряпчий.

За ним в 1678 состояла вотчина в с. Елкино и в д. Хмельники Галичского у.16

Седьмое колено

41. Кн. Петр Дмитриевич (30).

Ум. до 1662.

Ж.: 1. Н.; 2. Варвара (ум. после 1667).

42. Кн. Борис Дмитриевич (30).

Ум. до 1628.

Ж.: Фетинья.

43. Кн. Федор Никитич (33).

Упомянут в 1682.

44. Кн. Иван Никитич (33).

Ум. после 1692.

45. Кн. Михаил Григорьевич (34).

От 1-го брака.

За ним с братьями Василием и Стахием в 1628 состояло поместье в д. Мокрое Каменского ст. Рязанского у.17

46. Кн. Василий Григорьевич (34).

От 2-го брака.

47. Кн. Стахий Григорьевич (34).

Ум. до 1656.

Ж.: Ирина.

48. Кн. Иван Григорьевич (34).

Упомянут в 1628.

Кж. Варвара Григорьевна (34).

Кж. Ульяна Григорьевна (34).

Кж. Авдотья Григорьевна (34).

49. Кн. Яков Данилович (35).

Убит в 1656.

50. Кн. Петр Петрович (36).

Дворянин московский (1658 – 68).

Ж.: Татьяна Фролова (ум. после 1699).

51. Кн. Никита Петрович (36).

Ум. до 1697.

Дворянин московский (1658 – 68).

Ж.: Марфа Ивановна.

52. Кн. Иван Петрович (36).

Упоминается с 1648. Ум. 1678.

53. Кн. Лаврентий Иванович (37).

Упоминается в 1670 – 96.

В 1681 променял сыну Михайле 8 четв. с осьминой в вотчине своей в с. Пехлец и 10 четв. в д. Завалы Ряжского у. на 19 четв. без третника поместной земли в с. Кораблино того же у.18

54. Кн. Михаил Иванович (37).

55. Кн. Иван Иванович (37).

Ум. 1708.

56. Кн. Яков Данилович (38).

Упомянут в 1673.

57. Кн. Никита Васильевич (39).

58. Кн. Савва-Иван Васильевич (39).

Ум. до 1702.

Стольник с 1676.

Ж.: Евдокия Полибина.

59. Кн. Лука Васильевич (39).

Упоминается в 1670 – 1720.

Дворянин московский (1678).

За ним с братом Филатом в 1678 состояла вотчина в с. Елкино и в д. Хмельники Галичского у.19 В 1677 – 1710 владел поместьем в д. Туратулово, Окологородного ст., д. Бибихово, д. Старая, д. Храпылево Мокрое Старорязанского ст. Рязанского у.20

60. Кн. Филат Васильевич (39).

Упоминается в 1670 – 1720.

Городовой дворянин (1678).

В 1677 за ним состояло поместье в д. Пронинская-Маланьино Окологородного ст. Рязанского у.21 В 1678 за ним состояла вотчина в д. Сохино Кобыльского ст. и д. Насурово Окологородного ст. Рязанского у.22

Восьмое колено

61. Кн. Никита Петрович (41).

Упомянут в 1684. От 1-го брака.

62. Кн. Петр Петрович (41).

От 2-го брака.

63. Кн. Иван Петрович (41).

От 2-го брака.

Кж. Агафья Петровна (41).

От 2-го брака.

64. Кн. Дмитрий Михайлович (45).

Упоминается в 1648 – 78.

Дворянин московский (1678).

За ним в 1678 состояла вотчина в д. Алешково Окологородного ст. Рязанского у.23

Ж.(1649): Варвара Ивановна Коробьина.

65. Кн. Алексей Петрович (50).

Стольник с 1677.

66. Кн. Савва Петрович (50).

Стольник с 1679.

В 1677 владел поместьем в с. Спас-Утешенье Окологородного ст. Рязанского у. В 1705 владел поместьем в с. Дубровичи Старорязанского ст. Рязанского у.24

Ж.(1686): Феодосия Никитична; в 1-м браке за Иваном Алексеевичем Можаровым (ум. 1686).

67. Кн. Иван Никитич (51).

Стольник с 1688.

68. Кн. Федор Никитич (51).

Стольник (1682).

Ж.: Авдотья Михайловна.

69. Кн. Василий Никитич (51).

70. Кн. Никита Никитич (51).

Ум. 1667.

Ж.(1635): Аксинья Степановна Булыгина.

Кж. Марфа Никитична (51).

Упомянута в 1694.

М.: кн. Михаил Большой Васильевич Кропоткин (ум. до 1718).

Кж. Фекла Никитична (51).

М.(1690): Григорий Иванович Вельяминов-Зернов.

71. Кн. Яков Лаврентьевич (53).

Стольник с 1677.

72. Кн. Михаил Лаврентьевич (53).

1650 – 1743.

Комнатный стольник царя Ивана Алексеевича.

15.03.1681 дано ему поместье Ивана Брюхатова в д. Фролово Пехлецкого ст. Ряжского у. В том же году променял 22 четв. из этого поместья рязанцам Крисанфу и Афанасью Лыковым на 18 четв. с осьминой в Коробинской п. того же у. 25

73. Кн. Василий Лаврентьевич (53).

Ум. ок. 1720.

Стряпчий, с 1692 – стольник.

Ж.: Н. Дмитриевна Колычева.

74. Кн. Федор Лаврентьевич (53).

Упомянут в 1692.

75. Кн. Григорий Лаврентьевич (53).

Ум. после 1720.

18 февpаля  1715 г. составил приданную роспись для своей дочери (см. Рындин И.Ж. Родословная рязанских дворян Еропкиных // Материалы и исследования по рязанскому краеведению. - Т. 11. – С. 108 – 109).

Ж.(1699): Мавра Ларионовна Перекусихина.

76. Кн. Михаил Иванович (55).

77. Кн. Игнатий Иванович (55).

Ум. ок. 1720.