«РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ Серии учебников по общенаучной дисциплине «История и философия науки» Академик РАО Л. А. Вербицкая ...»

Но для этого понадобилось предшествующее развитие картин иссле­дуемой реальности различных наук, включение в их состав новых пред­ставлений о фундаментальных объектах и структурах, о взаимодействи­ях и пространстве-времени, которые соответствовали идеям системного подхода и идеям эволюционизма. И когда эти идеи нашли опору в тео­риях и эмпирических фактах ведущих областей научного знания — в физике, космологии, химии, геологии, биологии, технических и соци­альных науках, — тогда в них начало формироваться видение объектов как сложных исторически развивающихся систем. Это видение посте­пенно трансформирует специальные научные картины мира, усиливая обмен парадигмальными принципами между ними. В результате они стали естественно объединяться в целостную систему представлений о Вселенной, которая по мере развития порождает все новые уровни ор­ганизации. Каждая из наук определяла место своего предмета в этой об­щей картине, связывая его либо с некоторыми уровнями организации мира, либо с общими признаками, определяющими взаимоотношения и генетические переходы от одного уровня к другому.

В итоге относительно изолированные специальные картины мира (ситуация, характерная для развития дисциплинарной науки XIX сто­летия) начинают интегрироваться в рамках общенаучной картины мира. Специальные научные картины мира во второй половине XX в. значительно снижают уровень своей автономности и превращаются в аспекты и фрагменты целостной общенаучной картины мира. Они со-

Универсальный эволюционизм—основа современной научной картины мира 349

единяются в блоки этой картины, характеризующие неживую приро­ду, органический мир и социальную жизнь и реализуют (каждая в сво­ей области) идеи универсального эволюционизма.

На первый взгляд здесь как бы воспроизводится ситуация, харак­терная для ранних этапов развития новоевропейской науки, когда ме­ханическая картина мира, функционируя в качестве общенаучной, обеспечивала синтез достижений науки XVII—XVIII столетий. Но за внешней стороной сходства скрывается глубокое внутреннее разли­чие. Современная научная картина мира основана не на стремлении к унификации всех областей знания и их редукции к онтологическим принципам какой-либо одной науки, а на единстве в многообразии различных дисциплинарных онтологии. Каждая из них предстает час­тью более сложного целого, и каждая из них конкретизирует внутри себя принципы глобального эволюционизма. Но в таком случае полу­чает решение проблема, сформулированная ранее при анализе функ­ций и типологии научных картин мира. Речь идет об историчности са­мих этих типологий. Выясняется, что специальные картины мира как относительно самостоятельные формы синтеза знаний не всегда суще­ствовали в этом качестве. Их не было в период становления естество­знания. Возникая в эпоху дифференциации науки на самостоятельные дисциплины, они затем постепенно начинают утрачивать самостоя­тельность, превращаясь в аспекты или фрагменты современной обще­научной картины мира. Поэтому бессмысленно спорить о том, суще­ствуют ли специальные научные картины мира (картины исследуемой реальности) как самостоятельные формы знания либо они являются только фрагментами целого — общенаучной картины мира.

Вне исторического контекста любой категорический ответ на эти вопросы может оказаться столь же правильным, сколь и неправиль­ным. Все зависит от того, к какой исторической стадии развития на­уки отнести соответствующий ответ.

Судьба дисциплинарных онтологии — это одновременно и судьба дисциплинарно организованной науки на разных стадиях ее историчес­кой эволюции. Иногда высказывается мнение, что со временем усиление междисциплинарных связей приведет к полному исчезновению само­стоятельных дисциплин. Такая точка зрения возникает как простая экс­траполяция на будущее сегодняшней ситуации значительного увеличе­ния в науке удельного веса междисциплинарных исследований. Но она не учитывает того факта, что различные области знания имеют свою спе­цифику, не редуцируемую друг к другу. Кроме того, необходимо учиты­вать, что дисциплинарная организация науки определяется не только особенностями различных предметных областей исследования, но и воз-

350

Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

можностями формирования субъектов научной деятельности, наличием определенных границ «информационной вместимости» субъекта и выте­кающей отсюда потребностью своеобразного квантования корпуса зна­ний, которые необходимо усвоить, чтобы заниматься научным поиском.

Специализация, необходимая для работы в науке, сохраняется и сегодня, и ее не уничтожают даже современные возможности ком­пьютеризации научной деятельности, поскольку использование базы знаний предполагает их понимание, интерпретации и овладение ме­тодами работы с их содержанием.

Представляется, что наука будущего, по крайней мере ближайшего, скорее всего должна сочетать дисциплинарные и междисциплинарные исследования. Другое дело, что их прямые и обратные связи могут стать значительно более интенсивными, а границы между ними менее жесткими. В этих ситуациях общая научная картина мира все более от­четливо будет осознаваться в качестве глобальной исследовательской программы и необходимого горизонта систематизации знаний.

Интенсификация связей между различными дисциплинами и воз­растание роли междисциплинарных исследований как фактор разви­тия общенаучной картины мира затрагивает не только когнитивные, но и институциональные аспекты современной науки.

Можно констатировать, что современный синтез достижений раз­личных наук протекает в условиях, когда все большую роль в научном познании начинают играть крупные комплексные программы и про­блемно ориентированные междисциплинарные исследования.

Еще В.И. Вернадский, анализируя тенденции развития науки в первой половине XX столетия, отмечал, что их классификация осу­ществляется уже не столько по предметам, сколько по проблемам.

Эта тенденция приобрела в науке конца XX в. отчетливо выражен­ные черты, особенно в связи с появлением в качестве объектов иссле­дования сложных, часто уникальных комплексов, изучение которых предполагает совместную работу специалистов различного профиля.

Современная практика социальной поддержки и финансирования Большой науки свидетельствует о приоритетности направлений, воз­никающих на стыке различных дисциплин. К ним относятся, напри­мер, информатика, экология и биотехнология, программы поисков источников энергии, биомедицинские исследования и т.д.

Престижность такого рода направлений и программ определяется прежде всего современным поиском выхода из глобальных кризисов, к которым привело индустриальное развитие техногенной цивилизации.

Именно в этом пункте осуществляется состыковка двух типов фак­торов, определяющих развитие современной научной картины мира.

Универсальный эволюционизм—основа современной научной картины мира 351

Социальные цели и ценности, меняющие облик науки как социаль­ного института, и внутринаучные, когнитивные факторы действуют в одном направлении — они актуализируют междисциплинарные связи и взаимодействия. Причем в этот процесс наряду с естественными ак­тивно включаются и социальные дисциплины, поскольку большинст­во современных направлений исследования имеют своим предметом сложные развивающиеся комплексы, которые включают человека и его деятельность в качестве составного компонента.

Все это, с одной стороны, усиливает роль общенаучной картины мира, обеспечивающей целостное видение сложных развивающихся человекоразмерных систем и понимание места каждой науки в их воз­можном освоении, а с другой — стимулирует «обменные процессы» между естественными, техническими и социальными науками, что в свою очередь ускоряет «наведение мостов» между соответствующими специальными научными картинами мира, их включение в общенауч­ную картину мира в качестве составных компонентов.

На современном этапе общенаучная картина мира, базирующаяся на принципах глобального эволюционизма, все отчетливее выступает в качестве онтологического основания будущей науки, объединяюще­го науки о природе и науки о духе.

Длительное время существовавшее противопоставление между ес­тественными и гуманитарными науками приводило исследователей к мысли, что разрыв между ними все усиливается, и это в конечном сче­те может привести к их обособлению, а как следствие — даже к воз­никновению разных культур с непонятными друг для друга языками19.

Действительно, естествознание длительное время ориентирова­лось на постижение «природы самой по себе», безотносительно к субъекту деятельности. Его задачей было достижение объективно ис­тинного знания, не отягощенного ценностно-смысловыми структу­рами. Отношение к природному миру представало как монологичное. Главное, что предстояло ученым, — это выявить и объяснить наличие причинных связей, существующих в природном мире, и, раскрыв их, достичь объективно-истинного знания, установить законы природы.

Гуманитарные же науки были ориентированы на постижение чело­века, человеческого духа, культуры. Для них приоритетное значение приобретало раскрытие смысла, не столько объяснение, сколько по­нимание. Само отношение субъекта и объекта (как любое познава­тельное отношение) представляло собой уже не монолог, а диалог. Для получения знания в рамках гуманитарных наук оказывалось недоста­точно только внешнего описания. Метод «объективного» или «внеш­него» изучения общества должен сочетаться с методом его изучения

352

Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

«изнутри», с точки зрения людей, образовавших социальные и эконо­мические структуры и действующие в них.

М.М. Бахтин довольно точно подметил эти специфические особен­ности методологии естественнонаучного и гуманитарного знания. «Точ­ные науки, — писал он, — это монологичная форма знания: интеллект созерцает вещь и высказывается о ней. Здесь только один субъект — по­знающий (созерцающий) и говорящий (высказывающийся). Ему про­тивостоит только безгласная вещь. Любой объект знания (в том числе человек) может быть воспринят и познан как вещь. Но субъект как та­ковой не может восприниматься и изучаться как вещь, ибо как субъект он не может, оставаясь субъектом, стать безгласным, следовательно, по­знание его может быть только диалогическим»20.

Казалось бы, действительно между естественными и гуманитар­ными науками сложилось непреодолимое противоречие. Тем более что в науке не была сформирована такая общенаучная картина мира, которая могла бы объединить их.

Но в настоящее время появились реальные основания для решения этой проблемы. Объединение естественных и гуманитарных наук может быть осуществлено на основе принципов глобального эволюционизма, которые имманентно включают установку на объективное изучение са­моразвивающихся объектов. Соотнесение развития таких объектов с проблематикой места человека, учет включенности человека и его дей­ствий в функционирование подавляющего большинства исторически развивающихся систем, освоенных в человеческой деятельности, при­вносят в научное знание новый гуманистический смысл.

Необходимость соединения когнитивных и ценностных параметров естественнонаучного знания все отчетливее начинает осознаваться в са­мом естествознании. Примером может служить позиция, занимаемая представителями так называемого «биологического структурализма», которые предпринимают попытку разработки новой парадигмы в биоло­гии. Эта новая парадигма в качестве базисных оснований обращается не только к «точному» естествознанию, но и к гуманитарному знанию. Учи­тывая, что биология ближе всех естественных наук находится к исследо­ванию природы человека, представители «биологического структурализ­ма» во многом именно с ней связывают надежды на такие изменения в научной картине мира, которые придадут ей человеческое измерение.

В современном естественнонаучном познании возникают новые тенденции отношения человека к природе. Природа в широком смысле слова не представляется более как «мертвый механизм», на который на­правлена деятельность человека: человек не может относиться к ней как судья, заранее зная, как она должна отвечать на поставленные вопросы.

Универсальный эволюционизм—основа современной научной картины мира 353

Как отмечают И. Пригожий и И. Стенгерс, «он умер, тот конеч­ный, статичный и гармоничный старый мир, который разрушила ко-перниканская революция, поместив Землю в бесконечный космос. Наш мир — это не молчаливый и однообразный мир часового меха­низма... Природа создавалась не для нас, и она не подчиняется нашей воле... Наступило время ответить за старые авантюры человека, но ес­ли мы и можем это сделать, то лишь потому, что таков отныне способ нашего участия в культурном и естественном становлении, таков урок природы, когда мы даем себе труд выслушать ее. Пришло время ново­го содружества, начатого издавна, но долгое время непризнанного, между историей человека, человеческими обществами, знанием и ис­пользованием Природы в наших целях»21.

Для обеспечения своего будущего человек не может полагать, что он не имеет принципиальных ограничений в своих попытках изме­нять природу в соответствии со своими потребностями; он вынужден изменять свои потребности в соответствии с теми требованиями, ко­торые ставит природа.

Все это означает, что устанавливается новое отношение человека с природой — отношение не монолога, а диалога. Ранее эти аспекты были характерны для гуманитарного знания. Теперь через общенауч­ную картину мира они проникают в самые различные области, стано­вясь приоритетными принципами анализа.

Вместе с тем идеи и принципы, получившие развитие в естествен­нонаучном знании, начинают постепенно внедряться в гуманитарные науки. Идеи необратимости, вариабельности в процессе принятия ре­шений, многообразие возможных линий развития, возникающих при прохождении системы через точки бифуркации, органической связи саморегуляции и кооперативных эффектов — все эти и другие идеи, получившие обоснование в синергетике, оказываются значимыми для развития гуманитарных наук. Строя различные концепции разви­тия общества, изучая человека, его сознание, уже нельзя абстрагиро­ваться от этих методологических регулятивов, приобретающих обще­научный характер.

Освоение наукой сложных, развивающихся, человекоразмерных систем стирает прежние непроходимые границы между методологией естественнонаучного и гуманитарного познания.

Можно заключить, что, приступив к исследованию «человекоразмер­ных объектов», естественные науки сближаются с «предметным полем» исследования гуманитарных наук. В этой связи уместно напомнить изве­стное высказывание К. Маркса о том, что «сама история является дейст­вительной частью истории природы, становления природы человеком.

354 Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

Впоследствии естествознание включит в себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание: это будет

одна наука»22.

Таким образом, в конце XX столетия возникли принципиально но­вые тенденции развития научного знания, которые привели к воссоз­данию общенаучной картины мира как целостной системы научных представлений о природе, человеке и обществе. Эта система представ­лений, формирующаяся на базе принципов глобального эволюцио­низма, становится фундаментальной исследовательской программой науки на этапе интенсивного междисциплинарного синтеза знаний.

Вбирая в себя совокупность фундаментальных научных результа­тов и синтезируя их в рамках целостного образа развития Вселенной, живой природы, человека и общества, современная научная картина мира активно взаимодействует с мировоззренческими универсалиями культуры, в контексте которых происходит ее развитие. С одной сто­роны, она адаптируется к ним, но с другой — она вносит кардиналь­ные мутации в сложившиеся культурные менталитеты.

Развитие современной научной картины мира выступает одним из аспектов поиска новых мировоззренческих смыслов и ответов на ис­торический вызов, стоящий перед современной цивилизацией.

Научная картина мира и новые мировоззренческие ориентиры цивилизационного развития

Современная наука развивается и функционирует в особую историче­скую эпоху. Ее общекультурный смысл определяется включенностью в решение проблемы выбора жизненных стратегий человечества, по­иска им новых путей цивилизационного развития.

Потребности этого поиска связаны с кризисными явлениями, с которыми столкнулась цивилизация в конце XX в. и которые привели к возникновению современных глобальных проблем. Их осмысление требует по-новому оценить развитие техногенной цивилизации, кото­рая существует уже на протяжении четырех веков и многие ценности которой, связанные с отношением к природе, человеку, пониманием деятельности и т.д., ранее казавшиеся незыблемым условием прогрес­са и улучшения качества жизни, сегодня ставятся под сомнение.

В настоящее время техногенная цивилизация, развивающаяся как своеобразный антипод традиционных обществ, приблизилась к той «точке бифуркации», за которой может последовать ее переход в но­вое качественное состояние. Какое направление эта система выберет,

Научная картина мира и новые мировоззренческие ориентиры...

355

какой характер будет иметь ее развитие — от этого зависит не только статус науки в обществе, но и само существование человечества.

Культура техногенной цивилизации в качестве своего важнейшего компонента всегда включала научную рациональность. Именно в ее рамках осуществлялось становление, функционирование и развитие научной картины мира как такой формы теоретического представления знания, которая олицетворяла собой мировоззренческий статус науки.

В техногенной цивилизации использование науки прежде всего свя­зывалось с технологиями по преобразованию предметного мира. Науч­ная картина мира ориентировала человека не только в понимании мира, но и в преобразующей деятельности, направленной на его изменение.

Фактически начиная с XVII столетия вплоть до настоящего време­ни в новоевропейской культуре утвердилась и господствовала парадиг­ма, согласно которой человек призван реализовать свои творческие возможности, направляя свою активность вовне, на преобразование мира и прежде всего природы.

Отношение к природе как противостоящей человеку было миро­воззренческой предпосылкой науки Нового времени. Как писал В.И. Вернадский, «Коперник, Кеплер, Галилей, Ньютон в течение не­многих десятков лет разорвали веками установившуюся связь между человеком и Вселенной... Научная картина Вселенной, охваченная законами Ньютона, не оставила в ней места ни одному из проявлений жизни. Не только человек, не только все живое, но и вся наша плане­та потерялась в бесконечности Космоса»23.

Идея демаркации между миром человека и миром природы, кото­рый представал чуждым человеку, имманентно включалась в научную картину мира и долгое время служила мировоззренческим основани­ем ее исторического развития.

Эта идея находила опору во многих ценностях техногенной циви­лизации, в частности она коррелировала с теми интерпретациями христианства, которые постепенно стали доминировать в культуре начиная с эпохи Реформации. Этот вариант христианства не только фиксировал дуализм человека и природы, но и настаивал на том, что воля Божья такова, чтобы человек эксплуатировал природу ради сво­их целей. Он придавал психологическую уверенность в стремлении человека преобразовать природу в духе безразличного отношения к «самочувствию» естественных объектов. Тем самым разрушались за­преты на эксплуатацию природы.

Установка на преобразование, переделывание природы, а затем и общества постепенно превратилась в доминирующую ценность техно­генной культуры. Исследователь, действующий в рамках данной куль-

356

Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

турной традиции и ориентирующийся на ту или иную научную карти­ну мира, осознавал себя в качестве активного творца нового, «выпыты­вающего» у природы ее тайны с тем, чтобы на этой основе расширить возможности подчинения природы потребностям человека.

Цивилизация, ориентированная на подобный тип научной рацио­нальности, имела свои несомненные достижения: в ней утвердилась идея прогресса, демократии, свободы и личной инициативы. Она обеспечивала постоянный рост производства и улучшение качества жизни людей. Вместе с тем в конце XX столетия, когда человечество столкнулось с глобальными проблемами, с новой силой зазвучали во­просы о правильности выбора путей развития, принятых в западной (техногенной) цивилизации, и как следствие — об адекватности ее мировоззренческих ориентации и идеалов.

Поиск путей развития цивилизации оказывается сопряженным с проблемой синтеза культур и формирования нового типа рациональ­ности. В этой связи возникают вопросы о месте и роли научной кар­тины мира в поисках новых мировоззренческих ориентации, обеспе­чивающих возможность выживания человечества.

Эти вопросы могут быть сформулированы в следующем виде: тре­бует ли современная научная картина мира для своего обоснования какой-то принципиально иной системы ценностей и мировоззренче­ских структур по сравнению с предшествующими этапами развития науки? Приводила ли эта картина к радикальным трансформациям мировоззренческих оснований научного познания? Каков ее кон­кретный вклад в становление мировоззренческих ориентиров, соот­ветствующих запросам нового этапа цивилизационного развития, призванного преодолеть глобальные кризисы и обеспечить выжива­ние и дальнейшее развитие человечества?

Прежде всего следует выделить те принципиально новые идеи со­временной научной картины мира, которые касаются представлений о природе и взаимодействии с ней человека. Эти идеи уже не вписы­ваются в традиционное для техногенного подхода понимание приро­ды как неорганического мира, безразличного к человеку, и понимание отношения к природе как к «мертвому механизму», с которым можно экспериментировать до бесконечности и который можно осваивать по частям, преобразовывая его и подчиняя человеку.

В современной ситуации формируется новое видение природной среды, с которой человек взаимодействует в своей деятельности. Она начинает рассматриваться не как конгломерат изолированных объек­тов и даже не как механическая система, но как целостный живой ор­ганизм, изменение которого может проходить лишь в определенных

Научная картина мира и новые мировоззренческие ориентиры... 357

границах. Нарушение этих границ приводит к изменению системы, ее переходу в качественно иное состояние, могущее вызвать необрати­мое разрушение целостности системы.

На предшествующих этапах развития науки, начиная от становле­ния естествознания вплоть до середины XX столетия, такое «организ-мическое» понимание окружающей человека природы воспринима­лось бы как своеобразный атавизм, возврат к полумифологическому сознанию, не согласующемуся с идеями и принципами научной кар­тины мира. Но после того как сформировались и вошли в научную картину мира представления о живой природе как сложном взаимо­действии экосистем, после становления и развития идей Вернадского о биосфере как целостной системе жизни, взаимодействующей с не­органической оболочкой Земли, после развития современной эколо­гии это новое понимание непосредственной сферы человеческой жизнедеятельности как организма, а не как механической системы стало научным принципом, обоснованным многочисленными теори­ями и фактами. Экологическое знание играет особую роль в форми­ровании научной системы представлений о той сфере природных процессов, с которой человек взаимодействует в своей деятельности и которая выступает непосредственной средой его обитания как биоло­гического вида. Эта система представлений образует важнейший ком­понент современной научной картины мира, который соединяет знания о биосфере, с одной стороны, и знания о социальных процес­сах — с другой. Она выступает своеобразным мостом между представ­лениями о развитии живой природы и о развитии человеческого об­щества. Неудивительно, что экологическое знание приобретает особую значимость в решении проблем взаимоотношения человека и природы, преодоления экологического кризиса и поэтому становится важным фактором формирования новых мировоззренческих основа­ний науки.

Вместе с тем принципы, развитые в экологии и включенные в обще­научную картину мира, обретают и более широкое мировоззренческое звучание. Они оказывают влияние на мировоззренческие основания всей культуры, существенно воздействуют на духовно-интеллектуаль­ный климат современной эпохи в целом, детерминируют изменение ценностных структур мышления.

В современной культуре все более отчетливо формируются конту­ры нового взгляда на мир, в становление которого вносит существен­ный вклад научная картина мира. Этот взгляд предполагает идею вза­имосвязи и гармонического отношения между людьми, человеком и природой, составляющими единое целостное образование.

358

Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

В рамках такого подхода складывается новое видение человека — как органичной части природы, а не как ее властителя, развиваются идеи приоритетности сотрудничества перед конкуренцией (Э. Ласло). Становление «нового взгляда» на мир, о котором говорит Э. Ласло — это, по существу, формирование новой системы мировоззрения, вбира­ющей в себя достижения современной науки. Этому подходу созвучны идеи Ф. Капра о «едином экологическом взгляде на мир». Капра упо­требляет это понятие в смысле «углубленной экологии» в противовес «поверхностной экологии», которая антропоцентрична по своей при­роде и рассматривает человека как возвышающегося над природой, ви­дя в нем источник ценностей, отводя природе функцию вспомогатель­ного средства. В противоположность «поверхностной экологии» «углубленная экология», по мнению Капра, не выделяет человека из ес­тественной среды, но трактует мир как целостную совокупность явле­ний, связанных между собой и взаимозависимых. Она ориентирована на признание ценности всех живых существ, а человека рассматривает как закономерную и неотъемлемую часть во всем многообразии жизни. Экология, в частности «единая экология» (А. Несс), с достаточной оче­видностью показывает ограниченность антропоцентризма, демонстри­руя, что «человек не является ни властелином, ни центром мироздания, он лишь существо, которое подчиняется законам взаимности»24.

Изменения, происходящие в современной науке и фиксируемые в научной картине мира, коррелируют с напряженными поисками но­вых мировоззренческих идей, которые вырабатываются и шлифуются в самых различных сферах культуры. Это и поиски новой религии, и переосмысление старой, как это делают Р. Атфилд и Л. Уайт, и созда­ние «новой этики», как предлагает Э. Ласло и О. Леопольд. Как отме­чал Ласло, «мы нуждаемся в новой морали, в новой этике, которая ос­новывалась бы не столько на индивидуальных ценностях, сколько на необходимых требованиях адаптации человечества как глобальной системы к окружающей природной среде. Такая этика может быть со­здана на основе идеала почтения к естественным системам»25.

Подобные идеи развивает и О. Леопольд, предлагая различать эти­ку в философском смысле — как различие общественного и антиоб­щественного поведения, и этику в экологическом смысле — как огра­ничение свободы действий в борьбе за существование.

Новая этика Леопольда — это этика, определяющая взаимоотно­шение человека с Землей, животными и растениями. По его мнению, этика Земли должна изменить роль человека, превращая его из завое­вателя сообщества, составляющего Землю, в рядового и равноправно­го его члена.

Научная картина мира и новые мировоззренческие ориентиры... 359

Этика Земли, с его точки зрения, отражает существование экологиче­ской совести и тем самым убеждение в индивидуальной ответственности за здоровье Земли. Перед человечеством стоит задача сформировать эти­ческое отношение к Земле, которое не может существовать без благого­вения перед ее ценностью. Эти идеи созвучны мыслям А. Швейцера в развиваемой им концепции благоговения перед жизнью как основы эти­ческого миро- и жизнеутверждения. Для него идея благоговения перед жизнью возникает как ответ на вопрос о том, как человек и мир соотно­сятся друг с другом. Он отмечает двоякий характер отношений человека и мира, учитывая, что человек имеет к миру и пассивное, и активное от­ношение: с одной стороны, человек вынужден подчиняться естественно­му ходу событий, в соответствии с которыми он строит свою жизнь, а с другой — он имеет все возможности для влияния на жизнь и ее измене­ние в определенных пределах. При этом единственным способом при­дать смысл человеческому существованию является стремление возвы­сить естественную связь с миром и сделать ее духовной.

Все эти размышления известного философа и ученого находят раз­витие в принципах так называемой биосферной этики, которая включа­ет не только взаимоотношения между людьми, но и взаимоотношения между человеком и природой. Эта этика включает «благоговение перед высшим (небесным миром), сострадание к равному (человеческому ми­ру), вспомоществление к низшему (растительному и животному миру)».

Новые мировоззренческие идеи возникают в качестве своеобразного резонанса современной науки и создаваемых в ней картин мира с други­ми областями культурного творчества. Взаимное влияние этих областей ускоряет процесс формирования новых смыслов универсалий культуры и, соответственно, новой системы ценностных приоритетов, предпола­гающих путь к иным, нетрадиционным стратегиям человеческой жизне­деятельности. В свою очередь новые смыслы и ценностные ориентации все в большей мере включаются в систему философско-мировоззренче-ских оснований науки. Ключевым моментом в их развитии являются представления научной картины мира об органичной включенности че­ловека в целостный космос и о соразмерности человека как результата космической эволюции породившему его миру. Возникающие на этой основе этические идеи ответственности человека перед природой делают картину мира аксиологически нагруженной.

Стремление рассмотреть человека в его связи с остальным миром, полагая мир как органическую целостность, выступает важным миро­воззренческим ориентиром, способным привести к изменению тра­диционных для техногенной цивилизации представлений о пред­назначении человека и его деятельности. Новые мировоззренческие

360

Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

идеалы отношения к природе, основанные на новой этике, отвергаю­щей принцип господства над природой и включающей идею ответст­венности человека, в свою очередь прокладывают путь к новому по­ниманию рациональности как диалога человека с миром.

К этим же философско-мировоззренческим идеям приводят прин­ципы открытости и саморегуляции сложных систем, развитые в синер­гетике и включенные в качестве важнейшего принципа в современную научную картину мира. Как отмечают И. Пригожий и И. Стенгерс, «науки о природе в настоящее время обнаруживают необходимость ди­алога с открытым миром. Пришло время нового содружества, завязан­ного издавна, но долгое время непризнанного, между историей чело­века, человеческими обществами, истинным знанием природы и умением его использовать»26.

Человек должен, познавая мир, не навязывать природе свой собст­венный язык, а вступать с ней в диалог. По мнению Пригожина, со­временная наука научилась с уважением относиться к изучаемой ею природе, которую невозможно описать «извне», с позиций зрителя. Описание природы — живой диалог, коммуникация, и она подчинена ограничениям.

Диалог с природой в новом типе рациональности сопрягается с идеалом открытости сознания к разнообразию подходов, к тесному взаимодействию (коммуникации) индивидуальных сознаний и мен-талитетов разных культур. На этот аспект открытости и коммуника­тивности как характеристику нового типа рациональности и соответ­ствующих ему стратегий деятельности обращает особое внимание Ю. Хабермас. Он отмечает, что «вместо того, чтобы полагаться на ра­зум производительных сил, т.е. в конечном счете на разум естество­знания и техники, я доверяю производительной силе коммуникации». Причем рамки и структуры коммуникативности, совместности, от­крытости непрерывно меняются — как «в себе, так и в отношении к другим сферам общества как такового»27.

Онтологией этого нового типа рациональности выступают пред­ставления о целостном космосе, органично включающем человека, представление об объектах действительности как исторически разви­вающихся человекоразмерных системах, обладающих «синергетичес-кими» свойствами.

Эти идеи, конкретизированные в современной научной картине мира, приводят к новому рассмотрению субъекта и объекта познания, которые уже не выступают внеположенными друг другу, а предстают лишь относительно автономными компонентами особой целостной, исторически развивающейся системы, встроенной в мир. В этом под-

Научная картина мира и новые мировоззренческие ориентиры...

361

ходе рациональность уже оказывается наделенной новыми отличи­тельными чертами. Она характеризуется открытостью, рефлексивной экспликацией ценностно-смысловых структур, включаемых в меха­низмы и результаты объективно-истинного постижения мира.

«Открытая рациональность» (B.C. Швырев) начинает противопо­ставляться закрытой рациональности, внутрипарадигмальной рацио­нальности, когда исследователь движется в рамках принятого им жест­кого концептуального каркаса. Открытая рациональность предполагает «внимательное и уважительное отношение к альтернативным картинам мира, возникающим в иных культурных и мировоззренческих традици­ях, нежели современная наука, она предполагает диалог и взаимообога­щение различных, но равноправных познавательных позиций»28.

С этой точки зрения следует обратить особое внимание на новые и необычные свойства современной научной картины мира. Она во многом воплощает в себе идеалы открытой рациональности, и ее ми­ровоззренческие следствия коррелируют с философско-мировоззрен-ческими идеями и ценностями, возникающими на почве различных и даже во многом противоположных культурных традиций.

Речь идет об удивительном соответствии современной научной картины мира не только тем новым менталитетам, которые посте­пенно формируются в недрах западной (техногенной) культуры кон­ца XX столетия в связи с осмыслением современных глобальных проблем, но и философским идеям, выросшим на почве самобытной культуры России и ее Серебряного века, а также философским и ми­ровоззренческим представлениям традиционных культур Востока. До настоящего времени научная картина мира развивалась на почве менталитетов техногенной культуры, воплощала свойственный только этой культуре тип научной рациональности, который зани­мал одно из ведущих мест в системе ее ценностных приоритетов. Принятие науки иными типами культур требовало одновременной трансплантации определенных фрагментов западного опыта на иную почву. Подобные трансплантации всегда трансформировали традиционную культуру и осуществлялись в русле догоняющих мо­дернизаций, которые ставили целью перевести традиционные обще­ства на путь техногенного развития (например, реформы Петра I в России). Показателен в этом отношении пример трансплантации науки на традиционную российскую почву, осуществленный в эпоху петровских реформ. Он стал возможен только вместе с заимствова­нием фрагментов городской культуры, европейского образования, нового быта, который часто силой насаждался Петром I в боярской и дворянской среде.

362

Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

Довольно жесткая связь новоевропейской науки с менталитетами техногенной культуры приводила к принципиальным рассогласова­ниям научной картины мира, ее философско-мировоззренческих ос­нований, с одной стороны, с преднаучными космологиями традици­онных обществ — с другой.

Научные знания, возникающие в традиционных культурах, были под­чинены мифокосмическим и религиозно-этическим мировоззренческим структурам, в формировании которых эти знания не принимали сущест­венного участия. Иначе обстояло дело в культуре техногенной цивилиза­ции. Здесь научная рациональность претендовала на роль обосновываю­щего начала мировоззренческих идей — социальных, этических, религиозных (примером чему может служить философия неотомизма).

Неудивительно, что своеобразная оппозиция западной техноген­ной культуры культуре традиционных обществ проявлялась прежде всего в противопоставлении научной картины мира и ее философских следствий «организмическим» представлениям о мире традиционных восточных культур.

Однако такое противопоставление вряд ли уместно по отношению к сегодняшней науке. Произошедшие в ней перемены в конце XX в. сформировали новую картину мира, которая порождает особые фило-софско-мировоззренческие следствия. Эти следствия резонируют с фундаментальными смысложизненными ориентирами культур Вос­тока и перекликаются с оригинальными философскими идеями, воз­никшими на почве русской культурной традиции.

Данную ситуацию следует обсудить особо, поскольку здесь мы сталкиваемся с принципиально важной для современного цивилиза-ционного развития проблемой диалога культур, переклички идей, по­рожденных разными культурными традициями.

Прежде всего обратим внимание на совпадение многих представ­лений современной научной картины мира с идеями философии рус­ского космизма. Эти идеи долгое время воспринимались как своеоб­разная периферия мирового потока философской мысли, хотя они, бесспорно, оказали влияние на творчество таких выдающихся естест­воиспытателей, как В.И. Вернадский.

В русском космизме выделяют по крайней мере три течения: естест­веннонаучное (НА. Умов, Н.Г. Холодный, В.И. Вернадский, К.Э. Циол­ковский, А.Л. Чижевский), религиозно-философское (Н.Ф. Федоров), поэтически-художественное (СП. Дьячков, В.Ф. Одоевский, А.В. Сухо-во-Кобылин).

Русский космизм возникал как своеобразная антитеза классичес­кой физикалистской парадигме мышления, основанной на жестком

Научная картина мира и новые мировоззренческие ориентиры... 363

разграничении человека и природы. В нем была предпринята попытка возродить онтологию целостного видения, органично соединяющего человека и космос. Эта проблематика обсуждалась как в сциентист­ском, так и в религиозном направлении космизма. В религиозном на­правлении наиболее значительной была концепция Н.Ф. Федорова. Как и другие космисты, он не был удовлетворен расколом мироздания на человека и природу как противостоящих друг другу. Такое противо­поставление, по его мнению, обрекало природу на бездумность и раз­рушительность, а людей — на подчинение существующему злу. Федо­ров отстаивал идею единства человека и природы, связи «души» и космоса в терминах регуляции и воскрешения.

Предложенный им проект воскрешения не сводился только к ожив­лению предков, но предполагал по меньшей мере два аспекта: оживле­ние — в узком, прямом смысле и более широком — метафорическом смысле, включающем способность природы к самовосстановлению.

Федоровский проект воскрешения связан с идеей выхода в космос человеческого разума. Для него «земля не граница», а «человеческая деятельность не должна ограничиваться пределами земной планеты», которая является лишь исходным пунктом этой деятельности.

Критически относясь к утопически-фантастическим элементам воззрений Н.Ф. Федорова, которые содержат в себе немалую долю мистицизма, тем не менее важно выделить рациональные моменты его концепции — достаточно отчетливо прописанную идею взаимо­связи, единения человека и космоса, идею взаимного полагания ра­ционального и нравственного начал человека, идеал единства челове­чества как планетарной общности людей.

Но если религиозный космизм отличался скорее фантастически-умозрительным характером своих рассуждений, то в естественнонауч­ном направлении при решении проблемы взаимосвязи человека и ко­смоса особое внимание уделялось осмыслению научных достижений, подтверждающих эту взаимосвязь.

Н.Г. Холодный развивал эти идеи в терминах антропокосмизма, противопоставляя его антропоцентризму. «Поставив себя на место Бо­га, — отмечал он, — человек разрушил естественные связи с природой и заключил себя на продолжительное одиночное существование»29.

По мнению Холодного, антропоцентризм прошел несколько эта­пов в своем развитии: на первой стадии человек не выделял себя из природы и не противопоставлял себя ей, скорее он «очеловечивал» природные силы — это было отношение слабого к сильному; на вто­ром этапе человек, выделяя себя из природы, начинает смотреть на нее как на объект исследования, основу своего благосостояния; на

364

Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

следующей стадии человек возносит себя над природой, опираясь на силу духа, он познает Вселенную, и, наконец, на следующем этапе на­ступает кризис антропоцентрического мировоззрения, которое начи­нает разрушаться под влиянием успехов науки и философии.

Н.Г. Холодный справедливо отмечал, что антропоцентризм в свое время сыграл позитивную роль в качестве мировоззрения, освободив­шего человека от страха перед силами природы ценой своего возвели­чивания над ней. Однако постепенно наряду с антропоцентризмом стали возникать зачатки нового взгляда — антропокосмического. Ан-тропокосмизм рассматривался Холодным как определенная линия развития человеческого интеллекта, его воли и чувств, которые вели человека к достижению его целей. Существенным элементом в антро-покосмизме была попытка пересмотреть вопрос о месте человека в природе и о взаимоотношении его с космосом на основе естественно­научных знаний. Человек начинал рассматриваться как одна из орга­нических частей мира, и утверждалось убеждение, что только на этом пути можно найти ключ к пониманию природы самого человека. Че­ловек должен стремиться к единству с природой, которое обогащает и расширяет его внутреннюю жизнь.

Подобные идеи развивал и Н.А. Умов, подчеркивая, что «человек может мыслить себя как часть, как одно из преходящих звеньев Все­ленной». Он также полагал, что антропоцентрическое миросозерца­ние разрушается, освобождая место антропокосмизму.

Идея взаимосвязи человека и космоса с особой силой звучала в ра­ботах К.Э. Циолковского, который даже называет одну из них «Кос­мическая философия». «Весь космос обусловливает нашу жизнь», — писал он, — все непрерывно и все едино». «Вселенная не имела бы смысла, если бы не была заполнена органическим, разумным, чувст­вующим миром». Циолковский не просто указывает на взаимосвязь человека и космоса, но подчеркивает зависимость человека от него. «...Трудно предположить, чтобы какая-нибудь его (космоса) часть не имела рано или поздно на нас влияние»30.

Эта идея — влияния как ближнего, так и дальнего космоса на жизнь человека — достаточно подробно анализировалась А.Л. Чижевским, ко­торый полагал, что наше научное мировоззрение еще далеко от истори­ческого представления о значении для органического царства космичес­ких излучений. Однако ряд достижений науки XX в., по мнению Чижевского, позволяет сделать вывод, что «в науках о природе идея о единстве и связанности всех явлений в мире и чувство мира как недели­мого целого достигли в наши дни особой ясности и глубины». Чижев­ский противопоставляет свою точку зрения существующему мнению,

Научная картина мира и новые мировоззренческие ориентиры... 365

что «жизнь есть результат случайной игры только земных сил»3'. Для не­го жизнь в значительно большей степени есть явление космическое, чем земное. Она создана воздействием творческой динамики космоса на инертный материал Земли. Человек не только земное существо, отмечал он, но и космическое, связанное всей своей биологией, всеми молекула­ми, частицами своих тел с космосом, с его лучами, потоками и полями.

В этом смысле вовсе не случайным выглядит влияние солнечной энергии на протекание жизненных процессов. Чижевский одним из первых исследователей обосновал эту идею конкретными научными фактами. В частности, он проанализировал корреляции между солнеч­ной активностью и пиками эпидемических заболеваний и показал, что солнечная активность выступает своеобразным регулятором течения эпидемических процессов. Это, конечно, не означает, что «состояние солнцедеятельности является непосредственной причиной эпидемиче­ского распространения тех или иных болезней», но активность Солнца «способствует их быстрому назреванию и интенсивному течению»31а.

В сциентистской традиции русского космизма проблема единого ми­ра и единого знания о мире нашла свою наиболее значительную разра­ботку в концепции В.И. Вернадского. Как и другие космисты, Вернад­ский отмечал, что антропоцентрическое представление не совпадает с тем реальным выявлением космоса, который охватывается научной ра­ботой и научной мыслью исследователя природы, что в науке нет до сих пор ясного сознания, что явления жизни и явления мертвой природы, взятые с геологической, т.е. планетарной, точки зрения, являются прояв­лением единого процесса. Вместе с тем, по его мнению, биологи не должны забывать, что изучаемый ими мир жизни является неразрывной частью земной коры и оказывает на нее активное обратное влияние, из­меняя ее. Они не должны рассматривать жизнь в отрыве от эволюции це­лостного космоса. По его утверждению, такая установка явилась следст­вием того, что длительное время Вселенная казалась безжизненной. Основанием для таких настроений явилось утверждение в науке принци­па Коперника, а когда в первой половине XIX в. были получены число­вые данные о размерах Вселенной, казалось, что жизнь вообще раство­рилась в космическом пространстве, и постепенно стало утверждаться мнение, что малое значение жизни в мироздании является выводом из научных исследований. Однако по мере развития науки появляются ос­нования усомниться в бесспорности такого рода заключений32.

Вернадский, как и другие космисты, противопоставляет традици­онной позиции иную точку зрения. Он показывает, что в мировой эволюции жизнь выступает не случайным, а закономерным следстви­ем, что характер космического развития жизненных процессов обус-

366

Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

ловлен всем космическим целым. При таком рассмотрении жизнь вы­ступает уже как космическое явление.

В. И. Вернадский рассматривает человечество как часть биосферы, которое оказывает на эту систему активное воздействие. Возникающее в процессе биоэволюции человеческое сознание становится особым фак­тором эволюции, значение которого возрастает с течением времени. Пе­рерастание биосферы в ноосферу является как бы логическим заверше­нием эволюции материи: все части развивающегося мира оказываются взаимосвязанными, и человек закономерно вписывается в этот мир.

В русском космизме достаточно отчетливо осознавалась не только зависимость человека от космоса, но (что особенно важно) обратное влияние человека на окружающий мир. Соразмерность человека и ос­тального мира послужила основой для развитой русскими космиста-ми идеи о необходимости соизмерять человеческую деятельность с принципами целостности этого мира.

В русском космизме обосновывались принципы нового отношения человека к природе. Фактически он достаточно близко подошел к осо­знанию тех проблем, которые впоследствии получили название гло­бальных. По крайней мере идея возможного экологического кризиса хотя и неявно, но довольно отчетливо звучала в работах представителей этого направления. Вовсе не случайно Н.Г. Холодный подчеркивал, что изменения, навязываемые человеком природе, имеют свои границы. Как существо разумное, человек должен предвидеть результаты своей деятельности, за которую несет ответственность. Интуитивное осозна­ние русским космизмом возможных глобальных противоречий между технократической деятельностью человека и гармонией космоса при­водило его к поискам выхода из возможного будущего неблагоприятно­го состояния, в которое может быть ввергнуто человечество.

Практически каждый из космистов предлагал свой вариант буду­щего развития человечества. К.Э. Циолковский рисовал вполне идил­лическую картину: «...климат будет изменяться по желанию надобно­сти. Вся земля сделается обитаемой и приносящей великие плоды. Будет полный простор для развития как общественных, так и индиви­дуальных свойств человека. Техника будущего даст возможность изу­чить все планеты... несовершенные миры будут ликвидированы и за­менены собственным населением. Земля будет отдавать небесным колониям свой избыток людей... В конечном счете мы увидим беско­нечную Вселенную с бесконечным числом совершенных существ»33.

Более реалистические сценарии рассматривались в концепции В.И. Вернадского. Рассмотрение человека как особой геологической силы, способной радикально изменить мир, в котором он живет, при-

Научная картина мира и новые мировоззренческие ориентиры... 367

водили к выводу о возможных негативных последствиях деятельности человека, что может оцениваться как предвидение возможных гло­бальных экологических кризисов. Вместе с тем Вернадский оптимис­тично рассматривал перспективы человечества, связывая его будущее с процессами перехода биосферы в ноосферу и возрастанием регули­рующей роли человеческого Разума.

Оригинальные размышления, предвосхищающие современную си­туацию глобальных кризисов, были предложены в «философии общего дела» Н.Ф. Федорова. Он гениально предостерегал от возможных по­следствий неразумного обращения с природой. «Человек сделал, по-ви­димому, все зло, какое только мог относительно и природы (истощения, опустошения, хищничество), относительно и друг друга (изобретение губительных орудий и вообще средств для взаимного уничтожения)». Все беды нашей жизни, по мнению Федорова, происходят из-за дисгар­монии человека и природы. Довольно ярко нарисовав картину «всезем-ного кризиса», он предложил свой проект решения проблемы «общего дела». Это «общее дело» выступает как управление стихийными силами природы. «В регуляции, в управлении силами слепой природы и заклю­чается то великое дело, которое может и должно стать общим». В реали­зации этого проекта Федоров в большей степени полагался на нравст­венную силу человека и силу его разума. «Космос нуждается в разуме для того, чтобы быть космосом, а не хаосом, — писал он. — Космос (ка­ков он есть, но не каковым он должен быть) есть сила без разума, а че­ловек есть (пока) разум без силы. Но как же разум может стать силой, а сила — разумом? Сила станет разумной тогда, когда разум станет управ­лять ею. Стало быть, все зависит от человека»34. В концепции Н.Ф. Фе­дорова «общее дело» представало как путь, ведущий человечество к еди­нению и обновлению на гуманистической, нравственной основе.

Таким образом, в философии космизма достаточно отчетливо обо­значились два аспекта взаимосвязи человека и космоса. С одной сто­роны, человек выступал как фрагмент эволюционирующего космоса, его неотъемлемая часть, зависящая во всех своих проявлениях от кос­мического целого. С другой стороны, сам человек рассматривался в качестве фактора эволюции, развивая свои способности таким обра­зом, что, создавая новую технику и технологию, он начинал активно воздействовать на окружающий мир. И хотя на рубеже XIX—XX вв. вера в научно-технический прогресс была достаточно зримой и еще не проявлялись кризисные последствия технократического отноше­ния к миру, космисты предупреждали будущие поколения о возмож­ных негативных последствиях безудержной и ничем не ограниченной технологической эксплуатации природы.

368

Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

И все же космизм, несмотря на то что содержал оригинальные идеи и обладал большой прогностической силой, не получил широкого рас­пространения. Фактически он повторил судьбу многих философских концепций, продуктивные идеи которых значительно опережали свою эпоху. Однако в современной ситуации, когда человечество в конце XX — начале XXI столетия оказалось перед лицом экологического кризиса, поиск «общего дела» как регуляции отношений человека и остального мира приобретает уже приоритетное значение.

Можно утверждать, что космизм как особое течение философской мысли оказывается созвучным современным исканиям новых жизнен­ных смыслов и идеалов, гармонизации человека и природы. Особо сле­дует подчеркнуть совпадение главных принципов философии космиз­ма и многих фундаментальных идей современной научной картины мира и ее мировоззренческих выводов. Космизм возвращает нас к це­лостному видению мира как единства человека и космоса. Он способен сыграть позитивную роль в синтезе идей, развиваемых в западноевро­пейской культурной традиции и в восточных философских системах, где человек изначально рассматривался как неотъемлемая часть Кос­моса. Соответственно, идеи космизма органично включаются в разра­ботку новой метафизики, которая могла бы стать философским осно­ванием постнеклассического этапа развития науки, обеспечивая дальнейшее развитие общенаучной картины мира в русле идеологии глобального эволюционизма, представлений о «человекоразмерных», исторически развивающихся системах и идеалов антропокосмизма.

Открытый характер современной научной картины мира обнару­живает ее удивительную соразмерность не только принципам фило­софии русского космизма, но и многим мировоззренческим идеям, выработанным в традиционных восточных культурах. Наиболее от­четливо это проявляется при осмыслении в терминах синергетики и глобального эволюционизма ряда фундаментальных идей восточной философии, которые долгое время не находили адекватного понима­ния в европейской культурной традиции.

Прежде всего это относится к представлениям о мире как о едином организме, различные части которого существуют в своеобразном ре­зонансном отношении друг к другу.

Эта онтология имманентно полагала идеал гармонии человека и природы и их внутреннего единства. Стремление к единству нашло свое выражение в положении «одно во всем, и все в одном», которое было доминирующим принципом даосизма и конфуцианства. В буд­дизме оно выражено в учении о дхарме. Все элементы дхармы являют­ся чем-то однородным и равносильным; все они между собой связаны.

Научная картина мира и новые мировоззренческие ориентиры... 369

Для восточных культур, в частности древнекитайских философ­ских учений, характерным является представление о мире как об ог­ромном живом организме. Он не представлялся дуально разделенным на природный и человеческий мир, а воспринимался как органичес­кое целое, все части которого коррелятивно связаны и влияют друг на друга. Эта космология исключала противопоставление субъекта объ­екту и базировалась на признании двуединой природы вещей в соот­ветствии с моделью инь и ян. Последние представляли собой две пер­вичные силы, через которые выражалась двуполярность бытия: инь выступало как отрицательный полюс, олицетворяющий пассивное (женское) начало, и ян — как положительное, активное, созидатель­ное — (мужское) начало. Находясь во взаимосвязи как свет и тьма, инь и ян постоянно чередуются и взаимодействуют друг с другом.

Концепция инь и ян лежала в основе понимания всеобщей взаимо-связрнности явлений и их взаимного резонанса. «Все пронизывает еди ый путь — дао, все связано между собой. Жизнь едина, и стрем­ление каждой ее части должно совпадать со стремлением целого». Че­ловек, включенный в мир, должен ощутить мировой ритм, привести с.ой разум в соответствие с «небесным ритмом», и тогда он сможет постичь природу вещей и услышать «музыку человечества»35.

Сама идея ритмов мира, их воздействия друг на друга, включая рит­мы человеческой жизнедеятельности в процессе этого взаимодействия, для европейского ума долгое время представлялась не имеющей серьез­ной опоры в научных фактах, казалась чем-то мистическим и рацио­нально невыразимым. Однако в современной научной картине мира, ассимилирующей достижения синергетики, формируются новые пони­мания взаимодействия частей целого и согласованности их изменений. Выясняется, что в сложных системах особую роль начинают играть не­силовые взаимодействия, основанные на кооперативных эффектах.

Для открытых, самоорганизующихся систем такие взаимодействия выступают конституирующим фактором. Именно благодаря им система способна переходить от одного состояния самоорганизации к другому, порождая новые структуры в процессе своей эволюции. Кооперативные свойства прослеживаются в самых различных саморегулирующихся си­стемах, состоящих из очень большого числа элементов и подсистем. Их можно обнаружить, например, в поведении плазмы, в когерентных из­лучениях лазеров, в морфогенезе и динамике популяций, в экономиче­ских процессах рыночного саморегулирования. Например, при опреде­ленных критических порогах энергетической накачки лазера возникает эффект испускания световой волны атомами: они действуют строго коррелятивным образом, каждый атом испускает чисто синусоидаль-

370

Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

ную волну, как бы согласуясь с поведением другого излучающего атома, т.е. возникает эффект самоорганизации.

Сходные эффекты можно наблюдать в явлениях эмбрионального деления клеток, когда каждая клетка, находящаяся в ткани, получает информацию о своем положении от окружающих клеток, и таким об­разом происходит их взаимосогласованная дифференциация. «В экс­периментах, проведенных на эмбрионах, клетка центральной части тела после пересадки в головной отдел развивалась в глаз. Эти экспе­рименты показали, что клетки не располагают информацией о своем последующем развитии с самого начала (например, через ДНК), а из­влекают ее из своего положения в клеточной ткани»36.

Синергетика обобщает подобные ситуации кооперативных эф­фектов взаимодействия элементов и подсистем в сложных самоорга­низующихся системах. «Резонанс» функционирования частей в таких системах и наличие кооперативных эффектов рассматриваются ею в качестве одного из важных проявлений самоорганизации.

Если с этих позиций вновь обратиться к идеям восточных филосо­фий о «резонансе» различных частей единого космического целого, то они обретают уже новое звучание, во всяком случае могут быть вос­приняты как мировоззренческая догадка, которая находит отклик в современных представлениях научной картины мира, реализующей «синергетический» подход к описанию различных процессов приро­ды, социальной жизни и человеческого духа.

Можно привести и другие параллели между космологическими представлениями традиционных восточных культур и идеями синер­гетики, включенными в современную научную картину мира. В тра­диционных мировоззренческих системах Востока особую роль играло понятие небытия, которое воспринималось как вся полнота мира. Не­бытие трактовалось как реальность, из которой бытийственные ситу­ации (предметы, процессы, явления) как бы выплывают, повинуясь строгому ритму мирового развития, и затем, исчерпав себя, вновь воз­вращаются в небытие.

Крайне интересно сопоставить эти идеи с фундаментальными представлениями синергетики о возникновении структур в нелиней­ной среде. Нелинейная среда как потенциально возможное поле структур, в которой они возникают и пропадают, является особой ре­альностью, порождающей данные структуры. Если мысленно пред­ставить бесконечное количество потенциально возможных структур в бесконечно сложной нелинейной среде, то по отношению к уже став­шим и исчезнувшим структурам она предстает в качестве аналога не­бытия, в котором заложена вся будущая полнота бытия.

Научная картина мира и новые мировоззренческие ориентиры... 371

Древневосточные представления о мире как целостном организме, в который включен человек, о резонансе между различными частями этого организма, формировали иной, чем в западной техногенной культуре, идеал человеческой деятельности.

Понимание человека как демиурга, осуществляющего силовое преобразование объектов с целью подчинения их своей власти, было чуждо восточным культурам. Как подчеркивал Г. Гессе, люди, сфор­мированные в традициях этих культур, ставили перед собой ту же цель — умение управлять законами природы, но шли они к этому со­вершенно иными путями. «Они не отделяли себя от природы и не пы­тались насильственно вторгаться в ее тайны, они никогда не противо­поставляли себя природе и не были враждебны ей, а всегда оставались частью ее, всегда любили ее благоговейной любовью»37.

В китайской культурной традиции полагалось, что деятельность че­ловека по отношению к природе не должна носить характер насилия. Как отмечал Дж. Ниддам, сила в рамках данной традиции всегда при­знавалась малоперспективным образом действий. В китайской культу­ре человек ассоциировался с образом крестьянина, а не мореплавателя или скотовода (для которых характерна склонность к командованию и подчинению). «Но крестьянин, если он сделал все, что положено, вы­нужден ждать урожая. Одна из притч китайской философской литера­туры высмеивает человека из царства Сун, который проявлял нетерпе­ние и недовольство, глядя, как медленно растут злаки, и принялся тянуть растения, чтобы заставить их вырасти скорее»38.

В китайских учениях противопоставление силы ненасильственно­му действию получило развитие в терминах «вэй» и «у-вэй» (приложе­ние силы и недеяние). Недеяние (у-вэй) означало не отсутствие како­го-либо действия, а такое действие, которое позволяет природе развиваться собственным путем. «Совершенно мудрый, совершая де­ла, предпочитает недеяние. Осуществление недеяния всегда приносит спокойствие»39.

Показательно, что принцип «у-вэй», отвергающий способ дейст­вия, основанный на постоянном силовом вмешательстве в протека­ние природных процессов, в наше время довольно неожиданно начи­нает коррелировать с представлениями синергетики о возможных стратегиях управления сложными самоорганизующимися системами.

Выясняется, например, что такого рода система, подвергаемая на­сильственному и активному силовому давлению извне, может не по­рождать новых состояний и новых структур, а будет «сбиваться» к прежним структурам. Но если она проходит через точку бифуркации, то небольшое энергетическое «воздействие-укол» в нужном прост-

372

Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

ранственно-временном локусе оказывается достаточным, чтобы сис­тема перестроилась и возник новый тип структур40.

Как уже отмечалось выше, взаимодействие человека со сложными открытыми системами протекает таким образом, что само человечес­кое действие не является чем-то внешним, а как бы включается в си­стему, видоизменяя каждый раз поле ее возможных состояний.

Отсюда в стратегии деятельности оказывается важным определить пороги вмешательства в протекающие процессы и обеспечить за счет минимизированного воздействия именно такие направления разви­тия системы, которые позволяют избежать катастрофических послед­ствий и обеспечивают достижение человеческих целей.

Принцип «у-вэй» ориентировал на весьма сходные стратегии пове­дения и деятельности человека. Он требовал почувствовать естествен­ные ритмы природного мира и действовать в соответствии с ними, позволяя самой природе развертывать свои внутренние потенции и выбирать такие пути развития процессов, которые согласуются с че­ловеческими потребностями.

В древнекитайской философии подчеркивалось, что только у людей, «не осведомленных в истинных законах бытия», принцип «у-вэй» пони­мается как отсутствие действия, покорность и безропотность. Но у муд­рецов, развивших в себе понимание дао, «недеяние» означало не отсутст­вие действия, а естественное действие, соответствующее природе вещей.

В связи с обсуждением идеалов человеческой деятельности важно выделить еще один чрезвычайно важный аспект в восточных учениях, который перекликается с современными поисками новых ценностей и стратегий человеческой жизнедеятельности.

Речь идет о взаимосвязи нравственности и истины, достижение которой всегда провозглашалось целью научного знания.

Вопрос об их соотношении постоянно обсуждался в западной фи­лософии, но ее решение было таковым, что процесс постижения ис­тины уже сам по себе полагался нравственным деянием.

Научная революция в Европе, как подчеркивал Дж. Ниддам, обосо­била научную истину от этики, отчего мир стал более опасным, тогда как в восточных учениях такого обособления никогда не было. В них разви­валась более тонкая трактовка отношения истины и нравственности. Ис­тинное знание, с точки зрения восточных мудрецов, заключается не в ис­следовании объектов с целью овладения ими, а в достижении однобытия с миром. Познать вещь можно, только следуя дао, рассматриваемого как естественный путь вещей и одновременно как нравственный путь, кото­рый должен пройти человек. Дао открывается только нравственным лю­дям, и только оно способно привести людей к совершенству41.

Ш

Научная картина мира и новые мировоззренческие ориентиры... 373

Для того чтобы истина открылась человеку, ему необходимо нрав­ственное самовоспитание. Активность человека, направленная на по­стижение внешнего мира, и его активность, направленная на совер­шенствование своего внутреннего мира, должны быть согласованы и предполагают друг друга.

Одной из древнейших и фундаментальных в китайской философии была идея космического значения моральных качеств человека. Размы­шляя о резонансе всех частей космоса, китайские мудрецы считали, что «от поведения человека, от его нравственности зависит порядок в космо­се, правильная смена времен года, жары и холода». Путь в образе дао, или неба, регулирует поступки людей. Но небо «может и повернуться лицом к человеку, и отвернуться от него». Не случайно китайцы говорят, что «не­бо действует в зависимости от поступков людей»42. Стихийные бедствия в Древнем Китае воспринимались как свидетельства неправильного правления, как показатель безнравственного поведения властителей.

Конечно, если эти идеи понимать буквально, то они выглядят мисти­чески. Но в них скрыт и более глубокий смысл, связанный с требовани­ем этического регулирования познавательной и технологической дея­тельности людей (включая технологии социального управления). И в этом, более глубоком смысле они вполне созвучны современным поис­кам новых мировоззренческих ориентиров цивилизационного развития.

Таким образом, в конце XX столетия, когда человечество оказалось перед проблемой выбора новых стратегий выживания, многие идеи, разработанные в традиционных восточных учениях, согласуются с воз­никающими в недрах современной техногенной культуры новыми цен­ностями и мировоззренческими смыслами, которые формируются в разных сферах этой культуры, включая научное познание. Развитие со­временной научной картины мира обосновывает в качестве своих ми­ровоззренческих следствий новые способы понимания мира, которые перекликаются с забытыми достижениями традиционных культур.

Можно констатировать, что развитие современной научной картины мира органично включено в процессы формирования нового типа пла­нетарного мышления, основанного на толерантности и диалоге культур и связанного с поиском выхода из современных глобальных кризисов. Приобретая открытый характер, научная картина мира вносит свой вклад в процессы синтеза различных культур. Она соединяет новые под­ходы, возникшие на почве развивающейся научной рациональности, всегда выступавшей ценностью техногенной (западной) цивилизации, с идеями, разработанными в совсем иной культурной традиции и возник­шими в восточных учениях и в «космической философии». Современ­ная научная картина мира включена в диалог культур, развитие которых

374 Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

до сих пор шло как бы параллельно друг другу. Она становится важней­шим фактором кросскультурного взаимодействия Запада и Востока.

Рациональность в современной культуре. Наука и псевдонаука

Современное развитие науки все более отчетливо демонстрирует ее социокультурную размерность. Наука взаимодействует с различными формами знания, получаемыми в других областях познавательной де­ятельности — в искусстве, философии, морали, правовом и полити­ческом дискурсе, в сфере обыденного познания и т.д. Такого рода зна­ния можно обозначить как вненаучные, поскольку они не являются результатами собственно научного исследования, генерируются в других областях культуры.

В проблеме соотношения науки и вненаучных знаний имеется осо­бый аспект, который сегодня становится чрезвычайно актуальным при анализе взаимодействия науки и современного обыденного сознания, формируемого массовой культурой. Речь идет о возрождении под видом новых научных направлений различного рода псевдонаучных, эзотери­ческих знаний, а зачастую просто шарлатанства. Пропагандируемые средствами массовой информации, они создают особые состояния мас­сового сознания, разрушая его рациональную составляющую, порождая различного типа нереализуемые ожидания, направления и конфликты.

Философский анализ современных отношений науки и псевдонауки требует выяснения особенностей научного знания, критериев его отличия от вненаучных знаний, различения вненаучных знаний и псевдонауки.

У человека, занимающегося научной деятельностью, всегда есть ин­туитивные представления о том, что является научным, а что — внена-учным. Эти представления во многом определяются принятой им сис­темой идеалов и норм научности: идеалов и норм объяснения и описания, доказательности и обоснования знаний, их построения и ор­ганизации. Частично они фиксируются посредством методологических принципов науки, но в большей части демонстрируются на образцах знаний. Ученый, усваивая необходимые знания и методы в процессе своей профессиональной подготовки, одновременно усваивает образцы доказательств, обоснований, проверок, способов получения теории и фактов. В результате у него складывается интуиция, определяющая его понимание научности. В этом интуитивном понимании оказываются сплавленными несколько уровней смыслов. Здесь уместно напомнить о внутренней смысловой структуре идеалов и норм науки. Во-первых, это уровень, учитывающий специфику предмета той или иной дисципли-

Рациональность в современной культуре. Наука и псевдонаука 375

ны, особенности изучаемых ею объектов. На этом уровне возникает раз­личие в понимании идеалов научности, например, естествоиспытателей и гуманитариев. Во-вторых, уровень смыслов, выражающих общие чер­ты науки соответствующей исторической эпохи. На этом уровне можно установить различие в понимании идеалов и норм разных исторических этапов развития науки (например, различие норм объяснения и описа­ния в классическом и неклассическом естествознании). Наконец, в-тре­тьих, это глубинный уровень смыслов, определяющий общее, что есть в науке разных дисциплин и разных эпох. Именно на этом уровне фикси­руются характеристики, отличающие науку от других форм знания.

Но чтобы выявить их, простой интуиции ученого недостаточно. В интуиции склеены все смысловые уровни идеалов и норм научности. А их следует различать, нужен особый методологический анализ, сопо­ставляющий разные этапы исторического развития науки в различных дисциплинах. Общие, инвариантные принципы, выражающие идеалы научности, существуют, и их разделяют представители различных наук. Все мы отличаем знания от мнений. Все считаем, что знание должно быть обосновано и доказано. Имея дело с процедурой доказательства, мы соглашаемся, что знание должно быть непротиворечиво. Мы допус­каем, что научные представления могут быть уточнены и пересмотрены, но при этом понимаем, что имеется преемственность в развитии знания.

Пересматривая свои представления о мире, наука не отбрасывает прежних фундаментальных теорий, а лишь определяет границы их применимости. Даже обнаружив, казалось бы, целиком неверные представления в прежней картине мира, она выявляет в ней рацио­нальные элементы, обеспечивающие рост эмпирического и теорети­ческого знания. Все эти принципы научного исследования выступают своеобразной конкретизацией двух фундаментальных характеристик науки — установки на получение предметного и объективного знания и установки на непрерывное приращение этого знания.

Есть такие аспекты человеческого опыта, которые необходимы для воспроизводства и развития социальной жизни, но которые не может выразить наука. Их выражают вненаучные знания, и они имеют со­циокультурную ценность. В свое время Р. Фейнман — известный фи­зик, лауреат Нобелевской премии — сказал в шутку (в которой боль­шая доля правды), что не все ненаучное плохо, например любовь. Само по себе вненаучное знание, выражающее различные формы че­ловеческого опыта, не является опасностью для науки. Наука может взаимодействовать с этими знаниями, может анализировать их свои­ми средствами. Что же касается псевдонауки, то она мешает научному исследованию, она вроде вируса, который чужд науке, но маскирует-

376

Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

ся под нее и, внедряясь в науку, может привести к опасным деформа­циям ее исследовательской деятельности. Поэтому следует различать вненаучное знание и псевдонауку. Понятие псевдонауки фиксируется посредством множества терминов: девиантная наука, паранаука, ан­тинаука, лженаука. Что же обозначают этими терминами? Здесь уме­стно выделить два блока концепций и верований, которые не просто сосуществуют рядом с наукой, а претендуют на научный статус. Пер­вый из этих блоков составляют различные эзотерические и мистичес­кие учения и практики — их сегодня пытаются истолковать в качест­ве своего рода научных знаний и описать в наукоподобных терминах. Такие знания и практики всегда были в культуре, их можно и нужно изучать научными методами, но сами они не являются наукой. Одна­ко сегодня есть тенденция придать практикам магов, колдунов, экс­трасенсов статус науки (например, парапсихология, альтернативная медицина). Эти практики описываются в терминах биополя, воздей­ствия биополей на организм и т.п. Предлагается особая картина мира, альтернативная современной научной. При этом постоянно смешива­ются два разных подхода и класса понятий: с одной стороны, понятия электромагнитного воздействия на живое (клетки, организмы), с дру­гой — понятия биополя как особого поля, несводимого к известным науке полям. Изучение электромагнитных полей, генерируемых клет­ками и многоклеточными организмами, — это, бесспорно, область научной проблематики, где сделан ряд открытий, в том числе и наши­ми учеными (исследования академика К.В. Гуляева). Но предлагае­мые концепции биополя и стремление ввести в состав науки практи­ку экстрасенсов и магов выходят за рамки науки.

Этот блок антинаучных концепций рождается как результат перено­са представлений из соседствующего с наукой обыденного знания, ма­гии и религиозного опыта в сферу науки и маскируется под науку. С чем связана эта маскировка? Почему религиозно-мифологический опыт на­чинает сейчас выступать в обличий научной терминологии и подается как форма научного знания? Это связано с особым статусом науки в культуре техногенной цивилизации, которая пришла на смену традици­оналистским обществам. Наука активно участвует в формировании ми­ровоззрения людей современного общества, а ее нормативные структу­ры, способы доказательства и ее знания выступают как основа принятия решений в самых различных областях деятельности. Доминирующая ценность научной рациональности начинает оказывать влияние на дру­гие сферы культуры. Религия и миф часто модернизируются под ее вли­янием. И тогда на границе между ними и наукой возникают паранауч-ные концепции, которые пытаются найти себе место в науке.

Рациональность в современной культуре. Наука и псевдонаука

377

Теперь о втором блоке антинаучных концепций. Истоки его — внутри самой науки. Часто многие ученые, увлеченные той или иной идеей, претендуют на радикальное изменение научной картины мира, не имея на то достаточных оснований. Тогда используют апелляцию к власти, обращение через СМИ к общественному мнению, которые начинают поддерживать это «открытие». Идет борьба за престиж и пе­рераспределение денег. Но такие люди не обязательно прагматич­ны — они могут быть убеждены, что сделали переворот в науке, хотя этого никто и не признает. В истории науки можно обнаружить нема­ло примеров такого рода неадекватных убеждений.

Так, еще в XIX — начале XX в., когда было открыто рентгеновское излучение, в науке возникло целое направление поиска новых типов излучений. Французский ученый Блондло объявил об открытии им принципиально нового типа излучения — так называемых N-лучей. По его мнению, некоторые металлы, например алюминий, излучают N-лучи самопроизвольно, эти лучи усиливают при определенных ус­ловиях освещенность окрашенных поверхностей. Все газеты Парижа писали «о выдающемся открытии Блондло». Ему даже дали золотую медаль Парижской академии. А разоблачил его известный экспери­ментатор Р. Вуд, который попросил Блондло продемонстрировать его опыты. В процессе демонстрации Вуд незаметно взял алюминиевую призму, которая якобы была источником N-излучений, и положил ее себе в карман — а Блондло между тем все повторял, что по-прежнему регистрирует излучение. После разоблачения ему пришлось вернуть золотую медаль, и от пережитого стресса он сошел с ума, окончив жизнь в психиатрической клинике. Этот пример свидетельствует, что многие авторы лженаучных представлений могут искренне заблуж­даться, маниакально настаивая на своих псевдооткрытиях.

К псевдонауке можно отнести не только случаи, когда непроверен­ные, экспериментально недоказанные факты начинают внедряться в сознание людей и претендуют на изменение научной картины мира. Ис­тория науки знает также и примеры псевдотеоретических концепций, которые претендовали на роль фундаментальных теорий и даже пыта­лись с помощью власти монопольно доминировать в науке. Известная история с «лысенковщиной», ее борьба с генетикой, запрет на примене­ние в биологии физико-химических методов исследования наследст­венности — все это достаточно яркий пример антинаучных концепций. Конечно, отсюда не следует, что все факты, которые Лысенко и его сто­ронники пытались использовать в своих построениях, также нужно от­бросить: если это были реальные факты, то они должны получать интер­претацию в рамках научных теорий. Наука не гарантирована от ошибок

378

Глава 7. Стратегии научного исследования в эпоху постнеклассической науки

и заблуждений. Поэтому критическое отношение к полученным резуль­татам, их обоснование, проверка и перепроверка обязательны для науч­ного творчества.