«По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси АЛЕКСИЯ II Алла Добросоцких ПО СЛЕДАМ ...»
Обратим внимание на справку, выданную 10 марта 1964 г. хирургическим отделением железнодорожной больницы Барнаула, где по результатам лапаротомиии установлен диагноз: «Воспаление поперечно-ободочной кишки (неоплазма с МТС)» – то есть онкологическое заболевание с метастазами. Но дальше больной ставится диагноз психиатрической патологии («корсаковский синдром, истерические стигмы в инволюционном периоде»), рекомендуется наблюдение психиатра (заметьте: это рекомендует хирургическое отделение). Так – открыто – психический диагноз никогда не ставился! Врачи просто не имели права записывать его в таком виде (если даже он действительно был установлен) – он обязательно шифровался, особенно в то время. Это ненормальная справка. Очевидно, что она была написана специально, чтобы показать всем, что Клавдия Устюжанина – психически неполноценна, что ничего особенного при операции не произошло, что главное здесь – психиатрическая патология. Но все же справка содержит онкологический диагноз – вопреки утверждениям квалифицированных медиков Барнаула, уверявших, что опухоль была не онкологической. Предположить, что здесь какая-то фальсификация, – не могу: справка написана сугубо медицинским языком, некоторые вещи мог написать только врач – например, описать анализы крови, мочи…
Не могу предположить какой-либо мистификации и в выписке из истории болезни, сделанной после второй операции в городской больнице (она датирована 14 июля 1964 г.). «В феврале 1964 г. больной была сделана операция в железнодорожной больнице, где во время лапаротомии обнаружена злокачественная опухоль в области поперечно-ободочной кишки. Наложена цекостома» – то есть, как видим, оперативного удаления злокачественной опухоли не проводилось, так как имелись метастазы, поэтому была наложена цекостома для выведения газов и кала.
По этим двум медицинским документам у больной Клавдии Устюжаниной за 4 с небольшим месяца между операциями (с 19 февраля по 23 июня 1964 г.) полностью исчезла онкологическая опухоль, восстановилась проходимость поперечно-ободочной кишки, в связи с чем была сделана операция закрытия цекостомы – калового свища.
Тогда почему же в комментарии, опубликованном в статье «Мыльный пузырь "барнаульского чуда"», где приводятся выдержки из письма профессора И.И. Неймарка, пишется заведомая неправда: "В клинике больная оперирована под эндотрахеальным наркозом... Рак был исключен..."?
Мы видим, что медики противоречат сами себе, а точнее – пытаются уйти от прямого ответа, чтобы снять отблеск чуда с барнаульского случая. Совершенно ясно и то, что в 60-е годы – после того, как начались разговоры о невероятном исцелении, не вписывающемся в медицинские рамки, врачи стали переделывать документы. Я помню, как в какой-то центральной газете в 1964 или в 1965 году была напечатана статья «Барнаульское "чудо"», где вся эта история высмеивалась с атеистических позиций – и Клавдия Устюжанина была названа психически больной[11].
Почему же теперь барнаульские медики упорно держатся за старые стереотипы? Вероятно, удобнее не обнародовать материалы, касающиеся разбирательств, переделки диагноза – ведь иначе придется признать давление на них со стороны властей...
Что же касается того, был или не был в этой истории морг... Еще раз подчеркну: морга могло и не быть. Но разве это является основанием обвинять больную в сознательной фальсификации? Она искренне передала свои переживания, ощущения. Кроме того, никто из медиков рассказа Клавдии Устюжаниной не просматривал, не помогал ей выразить происходившее с ней более точными терминами. Неважно, где это все происходило, – в морге или в палате. Это нисколько не умаляет чуда. И то, что Клавдия Никитична после этого стала глубоко верующей и несла слово Божие, – чудо гораздо большее, чем пребывание в морге.
Но хочу сказать, что в 1965 году я лично, своими глазами видел справку о смерти Клавдии Устюжаниной. Я тогда заканчивал 2-й Московский медицинский институт. Мне сообщили, что в Москву приезжает Клавдия Устюжанина и что интересно было бы с ней встретиться. Наша встреча состоялась на Ярославском вокзале. Кроме медицинской справки, где указан психиатрический диагноз, и выписки из истории болезни, где было сказано о клинической смерти (то есть тех документов, которые мы сейчас анализировали), Клавдия Никитична показала мне справку о ее смерти, выданную кому-то из родных. Обычная справка: зарегистрирована смерть тогда-то – я не помню точного числа. Я видел эту справку собственными глазами!
Как мог бы появиться такой документ, если человек не умирал? Можно предположить, что смерть произошла уже после операции, в реанимационной палате, и умершую просто не успели увезти в морг, в это время, возможно, родным выдали медицинскую справку для ЗАГСа (или же это могла быть справка, обычно сопровождающая труп в морг, которую врачи всегда заполняют в двух экземплярах)[12]. А когда, предположим, оказалось, что Клавдия Никитична жива, – могли постараться «замять» неудобную историю, сделать вид, что ничего особенного не произошло. Но не будем ничего утверждать – здесь предполагать можно разные версии. Скорее всего, сейчас достоверно мы об этом не узнаем. Не в этом суть. Два других момента в истории барнаульского чуда неоспоримы: чудесное исцеление и обращение к вере...
Хочу сказать, что в моей медицинской практике тоже были такие случаи, когда после клинической смерти люди приходили к вере в Бога. Они испытывали переживания, аналогичные тем, что испытала Клавдия Устюжанина, – и становились глубоко верующими, православными людьми. Особенно запомнился случай с одним знакомым художником (сейчас не помню его фамилию), которому делали нейрохирургическую операцию по поводу то ли опухоли, то ли абсцесса мозга. И во время операции произошла такая же история – остановка сердца и дыхания, клиническая смерть. Он пережил то же самое: видел себя со стороны, побывал в ином мире. И после возвращения к жизни стал глубоко верующим человеком...».
Давайте поставим точку!
Олег Иванович БЕЛЬЧЕНКО, хирург больницы № 40 г. Москвы:
«Когда медики не дают посмотреть медицинские документы – это всегда очень подозрительно. А что скрывать-то? Человека уже нет в живых – ничьей врачебной тайны они не выдадут. Тем более что сын больной Устюжаниной – протоиерей Андрей Устюжанин – просил обнародовать общественно значимые медицинские документы.
Конечно, бывает, и врачи ошибаются – и в тактике, и выборе оперативного вмешательства или лечебного препарата. И в моей практике была ошибка, когда я принял просовидные высыпания за мелкие метастазы... Если это была нечаянная ошибка (такие медицинские ошибки, естественно, могут возникать у всех) – ну, так давайте скажем открыто, что произошла ошибка, даже опровергнем это чудо...
Замалчивать такие документы, по меньшей мере, странно. Ведь ситуация, о которой идет речь, – уникальнейшая. И не обсудить ее, не закрыть! Такое не в каждой больнице и не каждый год происходит. Я не встречал даже упоминаний о подобных фактах в медицинской литературе. Но в исторической литературе описания таких случаев встречаются многократно. Критерием истины здесь может быть только документ.
Но, выходит, подтвердить истину документально – не всем выгодно? Не все хотят видеть правду – то, что не вошло в прокрустово ложе атеистических представлений? И случайно ли, что у К.Н. Устюжаниной неоднократно пытались изъять выписки из двух историй болезни?
В такой ситуации вполне логично сделать вывод: если скрывают документы – значит, хотят скрыть что-то действительно значимое, быть может, спрятать концы в воду. Когда не дают ознакомиться с документами, это дает повод считать, что все было так, как писали – на самом деле было чудо исцеления, в том числе и с медицинской точки зрения.
Зачем врачам говорить заведомую неправду?
Но обратимся, тем не менее, к профессиональному анализу аргументов барнаульских медиков.
Сначала о главном "камне преткновения" – онкологическом диагнозе. Понятно, что врачам трудно поверить в исцеление. Чудеса потому и называются чудесами, что в них очень трудно поверить обычному человеку, особенно воспитанному в сугубо атеистических взглядах. Этого не может быть, потому что не может быть никогда... Я понимаю это как медик. Даже мне, человеку православному, бывает очень трудно поверить, но что поделаешь, если это на самом деле было...
Я, например, как врач, до сих пор не могу понять то чудо, которое произошло в Тульчинской епархии на Украине. К мироточивой иконе Царя-страстотерпца Николая II под руки (она не могла идти сама) привели женщину с асцитом (скоплением большого количества жидкости в животе, которое бывает при тяжелейших заболеваниях, в частности, при раке). После того, как она подошла к иконе Государя, – произошло, казалось бы, невероятное: живот у этой женщины опал. Как медик, я могу только руками развести: куда делся асцит, куда делось то огромное количество жидкости, которое находилось у нее в животе? При таком диагнозе я у одного мужчины выпустил из живота жидкости свыше 18 литров. Но я не могу не верить свидетельствам человека, который ездил с этой иконой. Верю и священникам, которые при этом чуде присутствовали, написали свои свидетельства в комиссию по канонизации. Потом из епархии нам прислали газету, где был описан этот случай. Спустя 6 месяцев та женщина скончалась – подтвердилось, что у нее была последняя стадия рака. Прежде она очень мучилась от болей. А после того, как приложилась к иконе Государя, у нее исчез не только асцит, но и боли – и она прожила еще 6 месяцев спокойно и без мучений. Вот вам чудо, которое реально произошло и в которое трудно поверить.
Думаю, в случае с Клавдией Устюжанинои аналогичная ситуация. Ну, не верите вы в возможность исцеления – так и не верьте! Раз вопреки вашему онкологическому диагнозу с больной оказалось все в порядке – логично для специалиста с атеистическим сознанием сделать вывод: ошиблись в диагнозе.
Ну, так и признайте свою ошибку! Но зачем говорить заведомую неправду – упорно "не замечать" представленных выписок из истории болезни? "Никаких метастазов рака не было обнаружено", – читаем в письме профессора ИМ. Неймарка, приведенном в статье «Мыльный пузырь "барнаульского чуда"». Врач же железнодорожной больницы, подписавший справку[13], пишет: «неоплазма с МТС» (то есть с метастазами). Кто-то откровенно обманывает – или Неймарк, или врач, написавшая справку.
Но я верю выписке. Ведь выписка – это документ официальный! Могли ли врачи, обнаружив на операции воспалительную опухоль (пусть даже они и ошиблись), зачем-то написать "неоплазма с метастазами", да еще отправить больную под наблюдение онколога? Им что, онкологам, – делать нечего, кроме как наблюдать больных с воспалительными опухолями?
Что могло происходить во время повторной операции?
По выпискам легко восстановить действия врачей городской больницы г. Барнаула, проводивших повторную операцию (кстати, и я сам в такой ситуации делал бы то же самое).
Итак, в железнодорожной больнице Устюжанинои ставят диагноз – рак в 4-й стадии (это подтверждает первая выписка). После операции прошло 4 месяца, больная чувствует себя вполне прилично, требует закрытия цекостомы – калового свища в боку живота. Что логично сделать в такой ситуации? Естественно, первым делом проверить – есть опухоль или нет. Ей сделали ирригоскопию и... не обнаружили опухоли!
– Не может быть! – говорят врачи.
Со всей тщательностью проводят повторную ирригоскопию (вдруг были случайно перепутаны снимки?). Может быть, даже назначают другого рентгенолога. И – снова не обнаруживают опухоли! Куда она делась?! Случайно ли проводилось столь длительное дооперационное обследование больной Устюжаниной – 43 дня (она поступила в больницу 11 мая, оперирована 23 июня)? И за это время не нашли никаких подтверждений рака!
Обычно во время операции по закрытию цекостомы (когда нет опухоли) не требуется вскрывать всю брюшную полость – обычно делается очень простая операция: ушивается место, где выведена слепая кишка. Врачи же городской больницы пошли на лапаротомию – то есть на вскрытие всей брюшной полости. Они хотели убедиться – и они убедились, что опухоли там уже нет! Никаких подтверждений рака они не нашли.
Увидели уплотнение сальника, взяли его на гистологический анализ, предполагая, что это, может быть, остаток метастаза. Оказалось, что это был какой-то воспалительный очаг, закончившийся кальцинатом. Это могло быть результатом перенесенного панкреатита – воспаления поджелудочной железы, о котором говорят анализы... Все это происходило именно так!
Но возвращаюсь к тому, что это могла быть действительно воспалительная опухоль, которая могла быть связана с панкреатитом – и она могла к тому времени рассосаться. Но подтвердите не противоречивыми рассуждениями, а документами. Давайте поставим все точки над «i»!
Газеты читают не только обыватели
Увы, одна неправда тянет за собой другие. Врачи будто забывают, что газеты читают не только обыватели, но и профессиональные врачи.
Очень странным выглядит утверждение доктора медицинских наук М.И. Неймарка о том, что «диагноз до операции был неясен». Взять на диагностическую операцию больного с неясным диагнозом, да еще в большом краевом городе, в базовой клинике мединститута, могут только в самых крайних ситуациях, по экстренным показаниям. Но по медицинской справке мы видим, что больная поступила в клинику 3 февраля, а прооперирована 19 февраля 1964 года. Ее обследовали перед операцией 16 дней – и не в сельской больнице, а в базовой клинике мединститута! За это время могли сделать ирригоскопию, рентгеноскопию, выяснить, откуда была анемия. Ведь это серьезный показатель – низкий уровень гемоглобина: 70 единиц. Ведь причиной этого могли быть опухоли или же раковая интоксикация и связанная с ней раковая анемия.
Меня как хирурга интересуют результаты обследования, которые были приведены в клинике, а не сомнительные утверждения, рассчитанные на обывателя, который ничего не понимает в медицине.
Так же странно слышать от доктора медицинских наук М.И. Неймарка утверждение, что часть кишки «вывели... наружу с тем, чтобы впоследствии закрыть свищ» и что вторая операция по закрытию цекостомы «проводится обязательно». Это неправда. Повторная операция проводится только в том случае, если при обследовании не найдут опухоли. Разве просто так лежала Устюжанина перед повторной операцией 43 дня? Она тщательно обследовалась, выяснялись все обстоятельства. Если же опухоль и метастазы оставались бы, если бы не была ликвидирована непроходимость кишечника – тогда о закрытии свища не могло быть и речи. Зачем же тогда дезинформация об обязательном закрытии цекостомы?
И прямой неправдой является утверждение доцента А.Я. Коломийца, что в городской больнице взяли кусочек опухоли «на биопсию – и было доказано, что эта опухоль не злокачественная». Извините! В горбольнице биопсию брали не из поперечно-ободочной кишки, а из сальника! Это гистологическое исследование не доказало, что опухоль была не злокачественной, оно подтверждает только то, что больная перенесла панкреатит. Так зачем же заниматься самообманом?
Ну, а утверждение доцента А.Я. Коломийца о том, что у Устюжаниной «клинической смерти не было... была кратковременная остановка сердца. Клиническая смерть – это когда после остановки сердца проходит больше 5 минут, и в результате остановки кровообращения гибнут клетки коры головного мозга» – это нонсенс! Даже студент-двоечник знает, что остановка сердца и есть смерть. Клиническая. Это высказывание доцента комментариям не поддается. Если он действительно так считает, путая клиническую смерть с биологической, – его надо лишать медицинского диплома. Или же он сознательно «вешал лапшу на уши»? Но ведь речь идет о серьезных вещах – о жизни и смерти! Неужели А.Я. Коломиец думал, что все его утверждения будут приняты на веру – без проверки их достоверности? К великому сожалению г-на Коломийца есть еще православные врачи (к коим я имею честь принадлежать), которые помогут разобраться что к чему.
Увы, должен отметить, что в высказываниях барнаульских врачей много сомнительных с профессиональной точки зрения утверждений.
Доктор медицинских наук М.И. Неймарк уверяет, что у больных, перенесших клиническую смерть, «нередко случаются психические осложнения» и что «пациентов, у которых в процессе наркозных осложнений возникают нарушения психики, немало». Это нелепое утверждение. Такое могло произойти в случае, если была длительная реанимация или же Устюжанина страдала прежде каким-то психическим заболеванием. Но сам же М.И. Неймарк говорит, что реанимационные мероприятия проходили всего в течение нескольких минут, к тому же сердце постоянно массировали – кровообращение сохранялось все время! Психические же осложнения, возникшие после того, как быстро завели ее сердце, – это уже сказки!
Можно было бы понять, если бы врачи констатировали делириозное состояние {возбуждение) или энцефалопатию, вызванные интоксикацией при панкреатите или онкологическом заболевании. Такое могло быть. Но врачи этого не указывают.
Мы знаем, что людей, которые не вмещались в прокрустово ложе коммунистической идеологии, объявляли сумасшедшими. Не тот ли случай мы наблюдаем и с Клавдией Устюжаниной?..
Вызывает сомнение и утверждение, что «вся операция длилась 25 минут», да еще с учетом реанимационных мероприятий во время клинической смерти, наложения цекостомы. Это барнаульские медики себя похвалили. Мне бы их технику! Я это делаю дольше...
Совершенно неясно, почему в такой ситуации (если верить статье «Поют Лазаря» в Томской газете «Красное знамя» за 13 мая 1966 г.) делали обменное переливание крови. В выписках из истории болезни вообще не упоминается ни о каком переливании крови. Кровь людская не водица. И просто так выливать кровь больного и вливать донорскую? Чушь несусветная!
И уж совершенно непонятно, почему профессор И.И. Неймарк не дал историю болезни Устюжаниной своей коллеге из городской больницы В.В. Алябьевой, которая проводила повторную операцию. Это же вопрос элементарной врачебной взаимопомощи! Это нонсенс медицинской жизни.
«Накануне операции Валентина Васильевна мне позвонила по телефону, и я ей сообщил, что воспалительная опухоль рассосалась», – эти слова профессора И.М. Неймарка приведены в статье «Мыльный пузырь барнаульского "чуда"». И для чего бы хирургу В.В. Алябьевой, которая в течение 43 (!) дней досконально обследовала больную, дважды провела ирригоскопию, звонить в соседнюю больницу?! Чтобы от врачей, поставивших онкологический диагноз и больше пациентку не обследовавших, услышать, что опухоль... рассосалась?! Позвольте вам не поверить, дорогие барнаульские коллеги!
Моя вера от правды не поколеблется
Я не могу комментировать все несуразности, которые допустили в своих высказываниях барнаульские врачи. Уж договорились бы хотя бы между собой, как дезинформировать неспециалистов...
Хотя я могу сказать вслед за моим коллегой Виктором Николаевичем Леоновым, с логическими рассуждениями которого я солидарен: да, онкологический диагноз мог быть ошибочным. Я двадцать раз буду повторять – врачи могли ошибиться. Это я говорю как профессионал. Но и рассуждать так, как атеисты, не могу: мол, если рака во время второй операции не оказалось, значит, его вообще не было. Утверждать сейчас, при отсутствии документов, что не произошло исцеления от онкологического заболевания, нельзя. Я, православный врач, не могу такого сказать.
Повторяю – источником правды могут быть только документы. Все мои рассуждения и рассуждения господ коломийцев и других врачей г. Барнаула – это только рассуждения. Критерием истины может быть только документ, профессиональная экспертиза независимых врачей. И я поверю ей только в том случае, если в ней будут участвовать православные врачи – желательно хирурги. И я лично готов участвовать в такой экспертизе, готов быть рецензентом истории болезни.
И поверьте – я не покривлю своей совестью. Я готов сесть с господином Коломийцем рядом и вместе посмотреть все документы. Если он настоящий профессионал – мы могли бы говорить профессионально. Так давайте сядем – он неверующий человек, я верующий – и по-медицински поговорим, выясним, что это была за опухоль, куда она делась. И напишем вместе статью. И скажем: да, исцеление было – это потрясающее чудо. Или же скажем: нет, чуда не было, была ошибка, врачи ошиблись в диагнозе. Если так, то надо говорить об этом без всякой хитрости. Моей веры это не поколеблет. Нам, православным, это ничем не грозит. От этого мы не перестанем быть верующими.
И мне, православному врачу, поверят православные! Зачем я буду скрывать что-то от них? Исцеление есть исцеление, а ошибку надо исправлять. Причем не ошибку Устюжаниной, а вашу, господа врачи, ошибку. Я готов поехать в Барнаул в отпуск, хотя у меня маленькая зарплата и мне трудно это сделать. Но я поеду – ради достижения истины. Если, конечно, мне дадут документы, чтобы удостовериться, что дело обстоит именно так, как нам хотят представить барнаульские медики. Или же убедиться в обратном. Дайте удостовериться православным врачам – дайте опубликовать общественно значимые документы]
Хотя после всего сказанного врачами г. Барнаула я очень сомневаюсь в том, что нам удастся увидеть «дело» о барнаульском чуде. Я почти уверен, что «заинтересованные лица» могут даже уничтожить документы (если уже не уничтожили), чтобы покрыть истину мраком. Или сказать, что уничтожили. Или представить их с купюрами – к хитростям им не привыкать. Но в этом случае они сами себя высекут. И по их вине в истории, одинаково важной как для православных, так и для медиков, не будет поставлена точка».
«Черный пиар» шестидесятых
Не странно ли, что в высказываниях барнаульских медиков так много необычных для профессионалов противоречий? Об их возможной некомпетентности даже говорить как-то неловко: базовая клиника медицинского университета, ведущие специалисты... Может быть, все дело в том, что до сих пор ощущаются последствия давления, оказанного на медиков от властей? Ведь не сами же врачи были инициаторами переделок официальных документов! «Рулевым» же партии было очень выгодно путем несложных манипуляций представить пациентку сумасшедшей (даже на незаконное разглашение диагноза ради этого пошли!). Ведь если объявить посмертные видения Клавдии Никитичны выдумкой психически неполноценного человека, «бредом» после применения наркоза, тогда и обращение к вере в Бога будет выглядеть следствием бреда. Такой была общая установка «общественному мнению»: веровать может только больной человек, с нарушениями психики.
И во вчерашнем, и в сегодняшнем дне мы находим немало подтверждений тому, что на врачей могло быть оказано весьма ощутимое давление.
«Улики» из прошлого
Из разговоров с барнаульцами выявилось немало других подробностей, по которым можно судить о целенаправленной кампании по дискредитации чуда.
«Черный пиар» – в те годы этого выражения не знали. Но методы действий властей по отношению к «нарушителям спокойствия» были не менее грязными, чем сейчас.
Во время одной из встреч с медиками мы услышали утверждение, способное шокировать людей, не знакомых с приемами антирелигиозного «пиара»:
– А вы знаете, как эта женщина себе «бизнес» делала? Наливала в ванную воду, омывалась в ней, разливала эту «святую воду» по бутылкам и продавала за большие деньги?
– Вы сами это видели? – уточнили мы.
– Нет, но люди говорили об этом. Весь Барнаул об этом говорил. У нее было очень много пациентов, которые приходили пить воду. Находились дураки, которые верили в это...
– Полная чушь! – так прокомментировал эту легенду о.Андрей. – Клевета, рассчитанная на совершенно нецерковных людей. Верующие никогда такими вещами не занимались. Никто из православных такой «святой» воды ни за что не возьмет. К тому же моей маме, покаянно осмыслившей всю свою жизнь, и в голову не могла прийти такая вздорная идея. Те, кто повторяет нелепую выдумку, попробовали бы сами в те годы устроить такой «бизнес» – сразу бы попали в лагеря. Ведь людей могли отправить на тюремные нары даже за хранение церковной книги.
Протоиерей Валентин Бирюков, хорошо знавший все, что происходило с Клавдией Никитичной, сказал по поводу этих легенд:
– Насчет «омовения» водой – это ложь! Но тут удивляться не надо. Ведь ложь – орудие дьявола...
Но все же мы решили: во время разговоров с барнаульцами – современниками Клавдии Устюжаниной – каждому задавать вопрос об «омовениях»: действительно ли ходили такие разговоры, на чем они основаны? Характерно, что ни один из них не припомнил ничего подобного. Разве что председатель товарищеского суда Раиса Ивановна Лакиза вспомнила, что один раз слышала разговор о том, что якобы кто-то разлил воду из ванной «на четушки». Но главе товарищеского суда, разбиравшего «дело» Клавдии Устюжаниной, по «должности» положено было слышать предназначенное для обработки общественного мнения.
Так что логично предположить: разговоры во врачебной среде насчет «бизнеса на омовении» – отголосок специально запущенного атеистическими властями «компромата». Цель его понятна: не только погасить волны от барнаульского чуда, но и дискредитировать святыню – вот, дескать, как получают святую воду церковники-обманщики! Надо ли говорить, что верующие люди не могли поверить этой лжи, зная, что воду освящают в храмах священники. Слабые же духом могли соблазниться... Но не прижилась клеветническая легенда, не сохранилась в памяти народа, осталась лишь в памяти тех, кто непосредственно причастен к «разборкам».
Живы еще и другие отголоски «пропагандистской кампании», целью которой было любыми средствами опорочить Клавдию, выставить скандалисткой, грубиянкой, примитивной корыстолюбивой женщиной.
Среди некоторых врачей до сих пор в ходу версия, что Клавдия Устюжанина, дескать, выдумала эту историю от начала до конца, чтобы завоевать популярность, привлечь внимание людей, поток пожертвований. «Она ходила такая нарядная, в красивой шапке, с манжетами из норки – откуда у нее такие норки были?..» – как-то услышали мы. Привычка считать в чужом кармане привилась в нашем обществе со времен «экспроприации» после октябрьского переворота. Ее Клавдия Никитична испытала на себе во время раскулачивания своего отца – Никиты Трофимовича Устюжанина в родном селе Ярки... Вспомним, что «норки», т.е. «пальто драповое, отделанное норкой», упоминались в завещании, написанном еще перед операцией. Но атеистической пропаганде нужен был образ хапуги, которая наживается на... На чем? На своем несчастье? Представьте себе болящего человека, только что привезенного из реанимации после тяжелейшей операции, первой мыслью которого является замысел: нажиться на своей неизлечимой болезни! Не складывалось что-то у товарищей атеистов. Потому в ход пошли обвинения, что «у нее было еще сколько-то квартир», что «кто-то ей помогал все придумать» (легенда о злонамеренных «церковниках», выдумывающих небылицы о чудесах).
Вспомним, что рассказала послеоперационная сестра железнодорожной больницы, работавшая в 1960-е годы, Н.Д. Кузнецова: «Из Владивостока присылали переводы в Барнаул!» Откуда медицинская сестра могла знать о переводах и тем более об их обратных адресах? Не иначе как был установлен незаконный контроль над почтой, врачам же во время «промывки мозгов» сообщали об этом и другом «компромате».
Директивный образ «мошенницы»
Особым сигналом к действию стали две «директивные» публикации в местной печати, появившиеся сразу же после того, как священник Петропавловского собора г. Томска Александр Пивоваров «осмелился» в проповеди, произнесенной в апреле 1966 года, в Лазареву субботу, поведать прихожанам о чуде, происшедшем два года назад в Барнауле. А. Брускин, специальный корреспондент издаваемой в Томске газеты «Красное Знамя», провел откровенно заказное «расследование» и 13 мая 1966 г. обрушился на священника и больную женщину погромной статьей под названием «ПОЮТ ЛАЗАРЯ... Житие смерть и воскресение Клавдии Устюжаниной».
Невозможно привести кощунственный, ернический пересказ истории воскрешения Лазаря, все уничижительные характеристики Священного Писания и Православной Церкви, которыми переполнена статья спецкора. Священника, любимого прихожанами, он издевательски называет «нашенским томским Апостолом». Бесхитростные слова Клавдии Устюжаниной («все во мне теперь переродилось, вся хворь ушла, тело, как у младенца, душа моя теперь принадлежит Богу») вызывают ядовитый комментарий А. Брускина: «Вот так-то "воскресают" в наши дни рядовые работники "Хлеботорга"». Пугая читателей тем, «что затеяли вокруг "чуда" церковники», журналист пытается изобразить, что земные «ангелы-спасители» (так он назвал медиков железнодорожной больницы), а не Бог даровали Клавдии Устюжаниной жизнь и здоровье. Оглушая неискушенного в медицине обывателя обрывками сугубо медицинских терминов, названиями лекарственных препаратов, он ничего не говорит о сути болезни Клавдии Никитичны и, конечно же, даже не упоминает об онкологическом диагнозе, поставленном после операции и отраженном в справке, которую подписала врач П.И. Андросова, упоминаемая А. Брускиным.
Оно и понятно: задачей журналиста было не прояснить истину, а увести от нее, свести все к «скандальной славе "воскресшей" – женщины вздорной, корыстной и во всех отношениях нечистоплотной». В чем именно проявляется «нечистоплотность» и другие скверные качества, которыми А. Брускин наделяет героиню своего опуса, – спецкор не уточняет. В те времена такие характеристики-приговоры не требовали доказательств, тем более что речь шла о деятельности, по мнению властей, «антиобщественной». «Дом ее стал своебразным "агитпунктом" церковников, – клеймит А. Брускин К. Устюжанину, – где "воскресшая" пытается убедить паломников, навещающих ее, в существовании загробной жизни. Мол, я сама тому наглядный пример. Несколько паломников из Томска уже побывало у нее». Что и говорить – ужасное преступление: верить в существование загробной жизни!..
Естественно, «разоблачительный материал» органа Томского обкома КПСС немедленно перепечатал другой «верный помощник партии» – газета «Алтайская правда». Здесь статья А. Брускина появилась 5 июня 1966 г. с другим названием – «Барнаульское "чудо" и проповеди отца Александра». Видимо, «успех» заезжего корреспондента из соседней области местных стражей атеистической морали задел за живое. Поэтому в конце статьи появляется очень характерная приписка «ОТ РЕДАКЦИИ», усиливающая доносительский пафос статьи и откровенно натравливающая стражей порядка на несчастную женщину:
«Публикуя материал томского журналиста, мы надеемся, что с особенным вниманием его прочитают работники милиции и прокуратуры Железнодорожного района г. Барнаула, на территории которого проживает Устюжанина. Ведь ее поступки и бурную деятельность иначе как мошенничеством не назовешь».
Так был дан сигнал к массированной атаке на «мошенницу», образ которой был утвержден «директивной» статьей партийной газеты. Эта атака превратилась в настоящую травлю: простую женщину Клавдию Никитичну Устюжанину выжили из ее дома – только за то, что она рассказывала людям, как уверовала в Бога.
Плоды этой пропаганды и различных методов «черного пиара» шестидесятых мы видим до сих пор. И сейчас часть медиков не только повторяют эти политпропагандистские клише, не только не замечают противоречий в своих рассказах, но искренне возмущаются, услышав предположение о возможности исцеления от онкологического заболевания, о преображении души человека.
Еще можно понять, когда одна из медсестер (судя по всему, человек атеистического мировоззрения) с нескрываемым раздражением говорит: «Так не бывает, чтобы человек умер и летал!» Но как понять, когда профессионалы столь упорно игнорируют очевидные факты, зафиксированные в медицинских документах их коллегами, что решаются на заведомую неправду, утверждая, будто онкологический диагноз не был поставлен после первой операции? В 60-е годы это можно было как-то понять. Но что заставляет медиков в наши дни (когда никто и ничто не грозит им за «разглашение») – цепляться за выдумку о «мыльном пузыре»? Боязнь за честь мундира, не позволяющая признать, что тобой в прошлом манипулировали? Или привычка отгораживаться от мучительных для совести вопросов удобной ссылкой на «не вполне здоровую психику» пациента?
Эхо судов
Мощным средством «черного пиара», организованного атеистическими властями, могли быть и судебные разбирательства. Нам удалось встретиться с восьмидесятилетней Раисой Ивановной ЛАКИЗОЙ, которая тридцать
четыре года отработала председателем товарищеского суда. Возглавляла она товарищеский суд и в 60-е годы – в самое тяжелое время хрущевских гонений на веру.
От Раисы Ивановны мы узнали, как помогала она устроить Андрюшу в детский дом, когда Клавдия Никитична тяжело заболела.
«Тогда было очень трудно определить ребенка в детский сад, в интернат или в детдом – порой просто невозможно. Не было мест, и потому нам с учительницей школы, где учился Андрюша (фамилия ее, помнится, была Забирова), приходилось бегать, просить, упрашивать! А сколько меня гоняли – и в райкоме партии, и в райисполкоме: почему, мол, вы ходите, хлопочете, чтобы мальчика взяли в детдом?!
Говорю им:
– Это же сын тяжелобольной, одинокой женщины! Сколько можно меня гонять?!
Тогда председателем райисполкома у нас был Горбатенко Александр Никифорович. Потом вместо него поставили Журавлева. Тот-то и помог сразу:
– Раиса Ивановна, больше не ходите никуда! Мы определим мальчика в детдом.
Говорю ему:
– Наконец-то дошло до всех вас, что человеку помощь нужна!..
После того, как Клавдии сделали операцию, мы побывали в железнодорожной больнице, где Клавдия лежала то ли в шестой, то ли в седьмой палате в очень тяжелом состоянии. Дня четыре или пять не разговаривала, была без сознания. Да и запретил профессор Неймарк беспокоить ее. Мы каждый день спрашивали нашего соседа Кирилла Ивановича Мальцева, который работал в этой больнице по хозяйственной части, как там Клава.
Дней через пять Кирилл Иванович обрадовал нас:
– А Клава заговорила, начинает в себя приходить... Потом мы стали навещать ее. Ни про какой морг она мне ничего не рассказывала. Рассказывала по-другому:
– Раиса Ивановна, меня ведь Матерь Божия спустила по косе с того света на землю!
Это ее слова – я их хорошо помню.
Я ответила:
– Ты, Клава, уже начинаешь немножко входить в память, уже разговариваешь. Тебе нужно память беречь...».
Эти подробности, рассказанные Р.И. Лакизой, конечно, существенны. Но больше всего нас интересовало, что было на товарищеских судах, обсуждавших «религиозную деятельность» Клавдии Устюжаниной. На нашу просьбу рассказать, за что именно судили Клавдию Никитичну, Раиса Ивановна смогла вспомнить только об одном суде.
«В мою бытность в нашем товарищеском суде было одно заседание по поводу Клавдии Устюжаниной. У меня был участок города – от улицы Интернациональной до улицы Новой. Я почти всех жителей знала наизусть – имена, фамилии и адреса. Да и сейчас я могу кое-кого вспомнить. У меня память очень хорошая...
Я помню тот суд – он проходил в зале школы на ул. Папанина. Народу было много – летом каждому хочется пойти на суд: и поглядеть, и послушать... Судили Клавдию по жалобе ее соседа Николая Николаева: якобы она его оскорбила, поскандалила с ним. А когда начали разбирать – выяснилось, что он ее задирал, очень плохо к ней относился. А она вспыльчивая была... И так без последствий жалобу соседа оставили. Выходит, что и она виновата, и Николаев виноват. Суд кончился ничем. Их обоих просто предупредили. Я ее не раз просила: Клава, ты будь спокойнее, не скандаль...».
Обсуждали ли Клавдию Устюжанину «за религиозную пропаганду» в других товарищеских судах, Раиса Ивановна не знала. Но из-за чего происходили «скандалы» с соседями?
«Многие были недовольны, что ей шли переводы, из зависти задирали ее, требовали "на бутылочку". У Клавдии характер горячий был – начинает шуметь, стыдить их.
Вызывали ли Клавдию Никитичну в народный суд? Один раз, когда я заболела, говорят, был общий суд не только ей одной, а и тем, кто пытался подшутить над ней. Многим не нравилось, что к ней приезжают люди, привозят вещи, гостинцы, присылают почтовые переводы из разных городов. Правда, небольшие переводы: по 25, по 30 рублей. Об этом мне с возмущением не раз говорила почтальонша Зина с нашей улицы Крупской.
– Зачем ты, Зина, возмущаешься? – скажу ей.
– Так опять переводы идут – каждый день! Глянь – снова ей три перевода несу...
Почтальонка, конечно, и в милицию жаловалась. У нас отделение милиции было на углу улицы Крупской – сейчас там швейная мастерская. Помню я двух работников милиции – Беседина и Захарова – им и поручали сходить к Устюжаниной, поглядеть, кто к ней ходит, предупредить, чтобы никого не пускала.
Дело прошлое – Беседин пришел как-то ко мне:
– Ну, как, Раиса Ивановна, ведет себя ваша соседка? Кто бывает у нее?
– А почему вы меня об этом спрашиваете? – отвечаю. – Вас назначили дежурить, вот вы и караульте ее!
К ней, действительно, без конца ехали – приезжали из соседних городов, даже из Латвии, но особенно много с Украины. Многие заходили в наш дом погреться, если Клавдии не было дома. Помню, женщина, приехавшая из Павловска, спросила меня:
– Здесь святая живет?
Милиция, конечно, за всем этим следила.
Как-то Клавдия мне пожаловалась, что ее притесняют.
– Так собирайся и уезжай, – посоветовала ей. – Купи себе домик где-нибудь...
Вызывали ли ее в горком или еще куда-то по поводу приезжих – я не знаю. Мне об этом никогда и не сказал бы никто: ни горком, ни крайком. Слышала, правда, что как-то Клавдию вызывали в райком:
– Как же так – зачем вы людей обманываете?
Не знаю, что уж вышло после того, но, видно, предупредили ее: давай собирайся и уезжай. Рассказала она мне о своих планах, зная, что я никогда никому не буду рассказывать об этом:
– Ивановна, я собираюсь уезжать. И Андрюшу забираю. Больше сил нет терпеть: без конца участковый заходит.
– И куда же ты, Клава, поедешь?
– В Каменец-Подольский, я там договорилась купить небольшой деревянный домик...
Но уехала она в Подмосковье – не знаю уж почему. Все оставила. А доверенность на продажу дома оформили на Капитона Антоновича Ветрова».
Еще одна тайна... Сейчас мы уже не узнаем, почему Клавдия Никитична назвала городок на Украине – собиралась ли ехать туда да передумала? Или специально дала неточный адрес – чтобы не смогли найти ее в случае, если попытаются преследовать и в Подмосковье? Но в Струнине, под защитой Троице-Сергиевой Лавры, никаких преследований уже не было. Власти Барнаула, видимо, удовлетворившись тем, что возмутительницу спокойствия «додавили» и она покинула пределы края, – никаких действий предпринимать не стали.
Земляки о чуде
Что помнят о чуде с Клавдией Устюжаниной ее земляки-алтайцы? Как они воспринимают сейчас события тех далеких лет?
Конечно, очень важно было встретиться с настоятелем собора в честь Покрова Пресвятой Богородицы протоиереем Николаем Войтовичем, о котором шла речь в брошюре «Барнаульское чудо». Ведь он – очевидец и участник воцерковления Клавдии Никитичны...
Вот что рассказал о.Николай:
«Мне лично Клавдия Никитична ничего не рассказывала о случившемся с ней. Знаю, что к ней приезжало много людей. Я сам свидетель тому, что когда кто-то приезжал, она со своими гостями ходила в церковь – они заказывали акафисты. Но личных бесед с ней на эти темы у меня не было.
Помню, осенью 1964 года, уже вечером, где-то часов в 6 или в 7, она пришла ко мне в каком-то возбужденном состоянии. Сказала:
– Надо причастить мальчика, мальчик болеет!
Я несколько удивился: мы обычно причащаем по утрам. До этого я Клавдию Никитичну не знал, потому отнесся к ее просьбе с некоторым недоверием. Но поскольку в это время со мной рядом находился протодиакон Никифор, мы с ним поехали вместе. Приехали в дом – ее сын, Андрюша, лежал в постели, с большой температурой, накрытый одеялом. Я поисповедовал отрока, причастил. Только с этого времени и началось наше знакомство с Клавдией Устюжаниной.
Сначала в городе не было никаких особых разговоров о ее болезни. А весной 1966 года, в Лазареву субботу, в Томске протоиерей Александр Пивоваров на проповеди сказал, что у нас в Сибири тоже есть чудо воскресения. И рассказал про Клавдию. Вот с этого времени и начались всевозможные разговоры. Тогда атеисты и зашевелились! Я слышал, что с отца Александра даже хотели сан снять. Время было – сами понимаете какое. Тогда к таким событиям власти относились крайне отрицательно. После этого приезжал журналист из Томской газеты, брал у меня интервью, всячески запугивал. Потом они там такое понаписали!..[14]
Я знаю мало подробностей случившегося. Народ, видимо, побаивался открыто говорить обо всем. Да и сама Клавдия Устюжанина в храме об этом не говорила, со мной на встречу не выходила. Но я знаю, что к ней поступало множество посылок, всевозможных писем – этим даже возмущались на почте».
Понимаем, что о.Николаю нелегко ворошить прошлое. Понятно, что и он испытывал колоссальное давление со стороны «органов», которые наверняка требовали от него «пресечь». Но все же нас интересует, каково его личное отношение к чуду.
«У меня была беседа с Андросовой – врачом, которая ее оперировала... У меня даже где-то сохранилась запись этой беседы... Она сказала: да, у нее, действительно, была клиническая смерть – физической не было. Иначе бы ее не спасли... К сожалению, эта история обрастает нелепыми подробностями – сейчас публикуют самые противоречивые данные.
А то, что Клавдия после этого случая к вере пришла, будучи до того человеком совсем нецерковным, можно расценить как духовный переворот, который, видно, произошел в ее жизни. Любая болезнь человека побуждает к перевороту. А она, тем более, пережила клиническую смерть. Мы хорошо знаем, что когда человек умирает, в этот самый момент у него перед глазами предстает вся его жизнь. И все, что Клавдия Устюжанина видела, на время разлучившись с телом, думаю, настоящая реальность».
Увы, из прихожан Покровского собора в живых не осталось никого, кто бы помнил рассказ Клавдии Никитичны или близко знал ее. Только Надежда Сергеевна ШКУРИХИНА смогла вспомнить несколько деталей:
«Я часто видела в церкви Клавдию, но общались мы с ней мало. Только раз, идя из церкви от ранней обедни, стала невольной свидетельницей ее разговора с одной нашей прихожанкой. Та женщина говорила ей: "Клава, а ведь я тогда тебе не поверила – прости меня. Я позже все поняла и поверила: все правда..." А Клавдия ей ответила: "А я видела, что тебя тогда крутило". И мы разошлись... У нас говорили о том, что Клавдия принуждена была уехать, так как ее зажимали насчет веры, а она не отрекалась...
Еще помню, когда мы ездили в Троице-Сергиеву Лавру, останавливались у наших знакомых: Агаповых. Валя Агапова рассказывала, как человек, специально приехавший в Струнино из Грузии, очень просил: «Отведите меня к Устюжапиной. Очень хочу с ней встретиться – у меня тетрадка есть, переписанная с ее рассказа». А Валя отвечает: «Да я не могу – Клавдия просила всех соседей, чтобы никого к ней не водили, а то слишком много народу приезжает». «Очень вас прошу – помогите! – говорит тот человек. – Я хочу Клавдии Никитичне показать тетрадку – правильно там написано или нет». Валя привела его к Клавдии: «Клава, ты прости меня, но этот человек издалека – из Грузии приехал, чтобы найти тебя...» Клавдия внимательно слушала все, что было написано в тетрадке, и делала свои замечания: «Вот этого не было, вот это было не так». Гость исправлял написанное. А когда всю тетрадку прочитал, сынок Клавдии, Андрей, подсказал: «Мама, а еще вот это ты забыла сказать». Гость дописал...
Я так обрадовалась, когда книжка вышла про барнаульское чудо – слава Тебе, Господи, что про эту историю, которая случилась в нашем городе, написали! Мы все читали с удовольствием».
Маленькие, казалось бы, штрихи. Но как высвечивают они неугасимые огоньки веры, поддерживаемые вестью о чуде! Эти малые огоньки не могла погасить безбожная мгла... О том, как посягала «общественность» на души людей в шестидесятые годы, нам рассказал другой прихожанин храма Иван Андреевич ГОЛЧАТНИКОВ:
«Я тогда работал на Песчаной улице слесарем-сборщиком медноасбестовых колец – тогда я еще не потерял зрение, как сейчас. А жили мы от Клавдии Устюжаниной через улицу.
Только-только ее привезли из больницы – ее хожалка сказала нам тихонечко об этом, но добавила, что видеть ее нельзя. А многим землякам, кто желал поговорить с Клавдией, довольно грубо говорила:
– Не ходите, не спрашивайте никого!
Ведь люди могли быть подосланы от властей. Тем более что рядом с ее домом было отделение милиции. Такое яростное безбожество было в то время – просто ужасно. Сейчас даже представить это трудно! Нам рассказали, что Клавдию Никитичну предупредили: если будут к тебе ходить, если будешь принимать людей – то мы вас оттуда выселим! Потому-то хожалка категорически отказывала многим.
Про преследования и суды слышать приходилось, но я лично не разговаривал с Клавдией Никитичной – доступа к ней не было...
Мне тоже довелось терпеть неприятности – и только за то, что ходил в церковь. Как-то на Воздвижение так захотелось побывать на службе – и я написал директору ложное заявление: по личным делам, мол, прошу меня отпустить. А он решил проследить, куда я пойду, и отправился за мной в храм, чтобы "вывести на чистую воду". Знал я, что за мной слежка, – в храме встал за колонну, чтоб меня не видно было, и молился... Но, оказывается, мой директор до храма не дошел. А случилось вот что. После службы вышел я на работу во вторую смену – рабочие в цехе хохочут:
– Зачем ты директора искалечил?
– Как это я его искалечил?
– Ты отпросился, а он пошел за тобой следить, упал дорогой и так ногу расшиб в колене, что не дошел до церкви. Вернулся, кое-как костыляя. Это ты его наказал?
– Не я его наказывал, – говорю.
Директор сам навлекал на себя гнев Божий. Моего друга Сережу Лобанова вызывал: зачем, мол, крестил ребенка? Тогда такое воинствующее безбожие было – не дай Бог. Я понимаю, почему до происшедшего с ней чуда Клавдия Устюжанина, как рассказывали люди, не любила священников. Нетрудно было отойти от Бога в такое время. Даже твой друг мог начать отвращать тебя от веры. А про начальство и говорить нечего. Как-то я зашел в кабинет, встал в уголок, чтобы помолиться. Начальник цеха зашла, увидела меня и начала кричать. Председатель месткома тоже кричала на меня: зачем, мол, водил ребенка в церковь причащать?! Об этом заявила жена. А заместитель директора не дала хода этому "делу":
– Официального заявления нет, потому нечего на него кричать.
А сама меня под руку подвела к своему столу для блезира – якобы «провести работу» со мной. А сама ни слова упрека не сказала, но потихоньку от всех посоветовала:
– А ты делай так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Умеешь делать так?
Эта сердечная, все понимающая женщина дала понять: води ребенка в церковь, но чтобы никто не знал. Потом добавила:
– Пока еще Церковь не свободна, ты делай так, как я сказала, а когда Церковь освободится – тогда другое дело будет...
Царство ей Небесное! Молиться надо за таких людей]..»
Да, многие совершали тогда незримый подвиг. Скольким таким людям, незаметно поддержавшим ближних в вере, мы обязаны сегодняшним возрождением! Об этом думалось, когда мы пришли в храм Архистратига Михаила – небольшой деревянный храм на самой окраине города, прихожане которого пригласили о.Андрея Устюжанина рассказать о чуде, всколыхнувшем в 60-е годы Барнаул. На деревянной колокольне призывно звучали колокола, благовествуя народу из окраинных безликих многоэтажек, народу, непривычному пока к храму... После литургии отец Андрей с амвона рассказывал о жизни и двух смертях своей матери. Не передать словами теплое чувство единения во Христе, охватившее всех нас.
Какой сердечной была щедрость, с которой нас угощали в трапезной, где готовят в основном из продуктов, выращенных в собственном подсобном хозяйстве, расположенном на поле позади храма. Здесь и куры, и козы, и картофельное поле, и огород, и добротное овощехранилище.
– Все обрабатывают сами прихожане, – рассказывала инженер-строитель Нина Андреевна ПЕТРОВА, приехавшая сюда из Байконура. – По очереди дежурят в трапезной. У одного с козами послушание, у другого – стройка. Помогают нам и двое ребят из детдома. Наши прихожане в основном бедные, поэтому сразу после службы устраиваем трапезу. Кормить нам удается около 100 человек в день...
Радуешься, глядя на то, как все здесь устроено, – небогато, неброско, но с большой любовью, понимаешь, что такое неложное милосердие, что такое христианство не на словах, а на деле... С того времени, как мы были здесь в гостях, прошло более четырех лет, наверняка теперь и храм и хозяйство не узнать – приход встал на ноги. Но для нас было особо ценно именно то, первое впечатление начала большого дела, когда люди по-христиански делились с ближними, – не от избытка, а от скудости...
Здесь же, в Михайловском храме, состоялась еще одна встреча о. Андрея – с игуменом Алексием ПРОСВИРНИНЫМ. Делясь впечатлениями о рассказе отца Андрея, игумен Алексий сказал:
«Я все это воспринимаю как православный человек, поэтому мне свидетельства совершенно не нужны. Меня в этом вопросе заинтересовало – как отреагировала официальная церковная власть, администрация края на это событие. К сожалению, многие пытались объяснить Небесное земными реалиями.
У нас в Камне на Оби есть двое живых свидетелей событий тех лет – настоятельница скита мать Вера и схимница мать Георгия[15]. У них остались воспоминания[16] об этом чуде: они переписывали историю о барнаульском чуде – так, как они слышали ее от людей, что-то осмысливая по-своему, пытаясь сделать акцент на том, что произошло не медицинское чудо, а духовное, которое было направлено против демонической силы. Эти монахини со многими делились своими записями, отсылали их даже в Ташкент... Память об этом событии осталась у всех самая светлая».
Светлая память о многих барнаульских встречах осталась и у нас. И благодарность тем людям, которые сделали все, чтобы мы смогли по крупицам восстановить прошлое, а также побывать в соседней Новосибирской области, на родине отца Клавдии Никитичны – Никиты Трофимовича Устюжанина.
Сила родительских молитв
Об отце Клавдии – Никите Трофимовиче – разговор особый. Без осмысления его жизни не понять все происшедшее с его дочерью.
Как мы видим из барнаульских встреч, образ Клавдии Никитичны далек от святости. Продавец, работавшая на бойком месте, через которое проходили тысячи людей ежедневно (как тут не огрубеешь душой?). Человек, потерявший веру в Бога и не испытывавший ни малейшей потребности к нему обращаться за помощью. Женщина, долгие годы в одиночку тянувшая крест житейских забот, не дававшая спуску тем, кто пытался посягнуть на ее мир. Обычная жизнь обычного советского человека. Такой же грешницы, как многие, как все мы. Почему же из миллионов грешников именно ее Господь отметил особой милостью?
Вспомним строки из воспоминаний ее сына протоиерея Андрея Устюжанина: «С волнением мама передала мне слова старцев Лавры:
– Господь воскресил тебя по молитвам твоего родителя, который удостоился Небесных Обителей за нищелюбие, милостыню и невинные страдания в лагерях...»
Именно эти молитвы помогли остановиться и не погрузиться безвозвратно в бездну греха. И после промыслительной болезни и смерти, которые были даны душе как спасительное лекарство, Клавдия Устюжанина стала иным человеком, в котором внезапно проросли доселе лежавшие под спудом зерна веры, посеянные отцом. Нет, она не стала святой, как наивно считали некоторые ее посетители. Тем более – она не могла считать святой сама себя, как утверждали ее недоброжелатели. Клавдия Устюжанина осталась той же грешницей, но вдруг начала видеть свои грехи. Она стала грешницей кающейся...
Никита Трофимович, подкошенный скорбями и гонениями, умер задолго до рождения своего внука. У отца в Андрея не осталось даже фотографии своего деда. Но наверняка осталась память в сердцах его односельчан. Потому для о. Андрея такой важной была поездка на родину Никиты Трофимовича Устюжанина – в Черепановский район Новосибирской области, в старинное село Ярки, где прошла жизнь этого замечательного труженика...
Вольная – сибирская – ширь полей, обрамленных лесами, река Еловка, вьющаяся меж бугристых берегов, звонкое – ярое – небо над селом, раскинувшимся на обоих берегах. Такой предстала отцу Андрею родина его деда, место, откуда пошел этот благочестивый род. Удастся ли найти могилу дедушки Никиты, переступить порог храма, где они венчались с бабушкой о. Андрея – Иулианией?
Увы, в селе не осталось даже намека на храм. Каток «светлого будущего» прошелся по лучшим людям, смел с лица земли народные святыни.
Директор сельской школы Кронид Григорьевич РОМАНОВ рассказал нам печальную историю уничтожения храма.
«Наше село Ярки основано в 1756 г. – ему почти 250 лет. Название его происходит от слова «яр» – бугор: видите яры на извилистой реке Еловка? Она впадает в реку Чумыш, а в Еловку впадает речушка Падунок...
В нашем селе был замечательный Покровский храм, на строительство которого ярковцы собрали 9 тысяч рублей. Два года (с 1914 по 1915) строил его подрядчик Зубарев из Тальменки, для стройки он нанял мужиков, платил им, и себе никакой выгоды не имел. Храм был освящен в 1917 году. Первым священником был о. Иоанн Байгулов...
А потом сельскую церковь постигла судьба многих храмов. Вот строки из заметки в местной газете: «Церковь закрыли в 1932 году – убрали колокольню, кресты – в 1950 году. Оборудование увезли в город Черепаново. Сейчас в этом здании зерносклад».
Сейчас на месте церкви жилой дом – он стоит на церковном фундаменте, там живут три семьи.
В Ярках хорошо помнят и Никиту Трофимовича, и супругу его Иулианию. Были они коренные, жили на Чалдонах, добрую память о себе оставили.
Не знаю, найдете ли вы здесь могилу Никиты Трофимовича Устюжанина. Прежде, особенно до колхозов, люди часто приезжали на могилы к отцам и дедам. Но теперь многие могилки утеряны...».
Село без храма, могилы без крестов, родина без родного дома... Что может быть печальней? Но и среди этой скорби забвения – знаем – до сих пор летит к небесам молитва ангелов, служащих на месте порушенного храма, молитва благочестивых предков. Нас коснется ее отзвук на старом сельском кладбище. А пока – надо испить всю чашу горьких воспоминаний о разорении прошлых лет.
Нерадостен рассказ коренной ярковской жительницы Марии Васильевны ЕПИШЕВОЙ:
«Я еще была малая, но помню, как нас кулачили в 1929 году. Из деревни выгнали – и мы всю зиму прожили в клубе. А в 30-м году нас угнали «на Колыму» – в Пихтовский район. И были мы там, на высылке – в Пихтовке, полгода... Раскулачили тогда и Никиту Устюжанина. Они жили прямо у речки – добротный дом был у их семьи, труженики они были. Давно того дома нет. Как только их раскулачили – все дома растащили, развезли по Майским да по Безменовым. Ни одного «кулацкого» дома не осталось. Всех хозяев старались под корень извести».
Не осталось родного дома, родного гнезда, из которого разлетелись по России дети Никиты Трофимовича. Едем к излучине реки – хотя бы глянуть на место родового дома – нам показала его Клавдия Харитоновна Пономаренко... Там сейчас луг, невдалеке бродит одинокий белый конь...
Соседка К.Х. Пономаренко Наталья Александровна (своей фамилии она не назвала) рассказала о том добром, что осталось в памяти земляков о роде Никиты Трофимовича:
«Они – старожилы, коренные сибиряки, крепкие хозяева. Обычно сибиряки жестоко относились к киевским и черниговским переселенцам, которые жили на Хохлах: бывало, даже из своей кружки напиться не давали, а уж чтобы девчонки хохловские с их ребятами знались – упаси Бог! Не такими были Устюжанины – они хохловских не обижали, со всеми жителями были в добрых отношениях.
Были они очень гостеприимными, особенно бабушка. Старинное поколение! В голодные годы Никита амбар открывал и всем бедным хлебушек давал».
«Было такое! – подтверждает муж Натальи Александровны. – Это называл он мангазей. Из этого мангазея, или амбара, дом большой построили напротив школы, не доходя конторы – сейчас его разломали. Сибиряки крепко жили – вот их всех и порастаскали...».
Да, не стоит село без праведника. Но, увы, людская благодарность недолговечна. Грех зависти, алчности, разбуженный коллективизацией, толкнул односельчан на разорение дома их благодетеля. Таковы горькие уроки истории. Усвоим ли мы их?..
Немного осталось в живых односельчан Никиты Трофимовича Устюжанина, хорошо помнящих его. К счастью, нам довелось встретиться с ветераном войны Ефимом Павловичем ВЛАСЕНКО и его женой Анной Емельяновной ВЛАСЕНКО. На стенах их квартиры в сельской «двухэтажке» – семейные и военные фотографии. Их дети и родные с теплотой встречают нас – видно, как они с предупредительностью, почти забытой в современном обществе, относятся к престарелым родителям. Нам тепло и сердечно разговаривается в этом доме.
«Нам сейчас по 80 лет – на девяностые перевалило, – говорит Ефим Павлович. – Я еще деда Трофима немного помню. Работящий был мужик. И сын Никитушка – в него. Они жили внизу, под рекой, как раз напротив наших огородов. А мы жили на другом берегу, за речкой, на Хохлах. А река хорошая – такие омута были!».
«Никита Устюжанин много милостыни делал, – вспоминает Анна Емельяновна. – Я хоть и небольшая тогда была, но запомнила. Добрый человек был – вот и все! Я всю их семью знаю».
«Из Устюжаниных хорошо помню Настю – самую старшую, – дополняет Ефим Павлович, – помню Витьку, Ивана и Сергея. Сергей из братьев самый старший – боевой, симпатичный был парень. Да еще из богатой семьи, не такой, как наша, – лапоторники. Девки все за им!.. И Клавдю помню хорошо – красивая девка была, работящая, как и все они. Лошадей у их было много. Но и работы много. В 1929 году началась коллективизация. На воротах тогда писали: «Бойкот кулаку, несдатчику хлеба!» А мы, пацаны, бегаем и читаем эти надписи».
«У нас тогда было 700 или 800 дворов, – рассказывает Анна Емельяновна. – Семьи многодетные. Страшный суд был, когда раскулачивали!. Повезли вперед всех Донцовых и дядечку моего мужа Ефима. Дело было зимой, а лошадь всего одна запряжена. Взяли они сумочку в руки – что в сумку из вещей поместится, то и твое. Вот как жили. Жена его родила дорогой...».
«Загнали их в Томскую область, – подтверждает Ефим Павлович слова жены, – а лет через пять или чуть поменьше приезжает дядечка из ссылки домой. И боится выйти на улицу. У нас такие были ребята – поют песни, пляшут – «асса!», на работу не ходят, ничего не делают. Тронь их – тоже туда пойдешь, на 5, а то и на 10 лет. Одну партию сослали – других набирают... То же самое и Никита Устюжанин пережил.
Тогда крепкий народ был. Сейчас наши земляки слабенькие стали, живут не ахти как хорошо, Богу не молятся – будем за это расплачиваться...».
Эти простые, на первый взгляд, слова так точно выражают происходящее! Действительно, слабы мы стали. И если держимся еще как-то на земле, то только молитвами «крепкого народа» (как назвал его Ефим Павлович Власенко), к которому принадлежал и Никита Трофимович.
«На родине своего деда, своей матери испытываешь особые чувства, – говорит о.Андрей. – Сколько труда и молитв вложено в эту землю! Здесь мама вместе с братьями и сестрами испытала все те трудности, которые выпали на долю ее поколения, когда отца забрали, а детей выгнали из дома, родной дом растащили...
Несмотря на то, что они рано лишились родителей – мать умерла в 1928 году, а отец в 1934-м, все четырнадцать детей из семьи Устюжаниных выросли. Хотя им пришлось очень туго – приходилось побираться. В мирской суете они забыли про Бога, так как не было в живых отца, который бы наставлял их, церковь была закрыта.
Но, видно, мой благочестивый дед Никита Устюжанин (которого жители села до сих пор поминают добром за то, что он помогал бедным, нуждающимся, нищим) молился за своих детей, оставшихся сиротами. И Бог внял этим молитвам – не оставил детей, сохранил в самые страшные годы. Мужчины прошли войну, были ранены, кто-то из них выходил из окружения, кто-то был захвачен в плен... Но все они остались живыми, возвратились домой, хотя мы знаем, что и погибали целыми семьями, и расстреливали целыми семьями или все вымирали от голода... Сейчас они, конечно, отошли в вечность, в иной мир... И я уверен, что и мама моя вернулась к Богу через скорби и смерть – по молитвам своего отца…».
Идем на старое кладбище, где по традиции всегда хоронили семьями. Понимаем, что могилку Никиты Трофимовича Устюжанина, скорее всего, уже не найдешь, потому что прошло 65 лет после его погребения. К тому же никто из Устюжаниных в Ярках после войны не жил. Но все же, все же... Решаем попробовать найти ее следы...
Среди берез, среди густой душистой травы молчаливо стоит сельское кладбище. Только пение птиц несется над вечным покоем. О. Андрей пытается найти могилу своего деда. Покосившиеся кресты, безымянные могилы...
Нет, не удалось найти могилку Никиты Трофимовича. Крест, очевидно, не сохранился. За 65 лет время стерло следы имен – только у Бога все живы. И святая земля – родная, деревенская – хранит прах бережно и благоговейно, не стирая даже безымянные могильные холмики. Большое утешение – знать, что именно на этой земле покоится прах молитвенника, удивительного человека, чьими молитвами была помилована простая деревенская девчонка, рано осиротевшая, брошенная на растерзание жестокого и безбожного мира... Казалось, мир совсем поглотил ее – одну из миллионов жертв. Не осталось места для Бога в ее душе – только ирония да насмешка: какие, мол, глупые люди, могут верить во что-то непонятное... Но и в эту бездну вдруг проник луч родительской молитвы, и даровал Господь по неотступным молитвам ее отца спасительную болезнь и краткую смерть, чтобы преобразилась погрязшая в грехах душа и ожила в надежде на спасение.
Становится не по себе, когда видишь реальную, страшную силу родительской молитвы, о которой мы уже привычно читаем в православной литературе. И ужасаешься своему маловерию. Кто из нас не сетовал, не роптал: мир, мол, так развратился, так взял в оборот наших детей, что мы ничего не можем сделать против такого демонического наступления. Какой же это самообман ленивых и теплохладных родителей! Нас-то самих в самых тяжких ситуациях Господь миловал чьими молитвами? И мы сами на самом деле можем сделать неизмеримо много: мы можем МОЛИТЬСЯ за своих детей. Как делал это Никита Устюжанин. И верить, что нашими молитвами Господь спасет наших детей и посреди земного ада...
Напоенные знойным июльским солнцем, березы кажутся ослепительными свечами, горящими среди могил. Ощущение такое, будто мы у ворот кладбищенского храма. Осенив себя крестным знамением, поем «Вечную память». О. Андрей возглашает:
– Царствие Небесное и вечный покой рабам Божиим Никите и Иулиании, матери моей Клавдии, Глафире, Леонтию, Александре, Ирине, Марии и всем родным, покоящимся на этом кладбище и почившим в других местах!..
Перед тем, как покинуть этот родной отчий край, отец Андрей вошел в воды реки Еловки, где 70 лет назад его мама вместе с братьями и сестрами купала лошадей. Река времен. Теплая, как парное молоко далекого детства...
ЛУЧ ИСТИНЫ СРЕДИ МГЛЫ БЕЗБОЖИЯ
Прощайте, Ярки, прощай, Барнаул!.. Впереди – Черногорск, городок под Абаканом, где живет протоиерей Сергий Кузьмин, который, как и о. Валентин Бирюков, был одним из первых, кто записал впечатления Клавдии Устюжаниной о событиях 1964 года.
Воспользовавшись тем, что путь на Абакан лежит через Новокузнецк, к тому же и до поезда остается более 12 часов, решаем зайти в Преображенский собор, где служит настоятелем и является благочинным тот самый протоиерей Александр Пивоваров, что осмелился проповедовать воскрешение Клавдии Устюжаниной на самом пике гонений на Церковь – в 1966 году. Увы, в тот раз мы не застали отца Александра: он был в командировке в Москве. Встреча наша состоялась позднее...
Всегда ли мы готовы к чуду?
Но мы неожиданно обрели людей, близких по духу, в храме архистратига Михаила, который расположен невдалеке от вокзала. Мы удивились непривычной архитектуре храма: он необычно «урезан» в высоту, даже приземист. Оказалось, местным властям в 60-е годы он показался слишком дерзко возвышающимся над «коммунистической действительностью» — несколько раз переделывали проект, желая низвести храм до высоты барака. Но даже изувеченный «знатоками» церковной архитектуры он производит впечатление большой духовной силы — возможно, из-за особого миссионерского делания в этом храме. Молодой священник о. Сергий Сартаков ведет большую просветительскую и патриотическую работу среди молодежи. Он увлек мальчишек парапланеризмом, создал православный молодежный клуб, занимается с детьми прыжками с парашютом, устраивает поездки в Горный Алтай по следам алтайских миссионеров.
«Церковь должна заниматься воспитанием, – считает о. Сергий. – Кто не любит Родину, тому и Небо не нужно». Это миссионерство особенно необходимо здесь, в Новокузнецке, где большую власть взяли сектанты различных толков, – особенно обосновавшаяся неподалеку от храма секта «Живая вода», члены которой отвергают все Таинства Церкви, утверждая, что только «живая вода» (то есть личная вера) может спасти человека, а остальное – «выдумки попов». Собрав множество детей в свою воскресную школу, сектанты рассылают их по квартирам побираться в пользу секты.
Видится в этом противостоянии какая-то своеобразная связь с ситуацией, сложившейся в 60-е годы. Но если тогда лукавый действовал под видом безбожия, то теперь под личиной благочестия. Цель же одна – похищение душ человеческих.
Хорошо понимая это, священники храма архистратига Михаила особо внимательны ко всему, что возгревает веру. Свидетельство о. Андрея о своей матери встречают с радостью:
– Знакомство с вами так много для всех нас значит. Ведь воскрешение Клавдии Устюжаниной – это одно из самых знаменательных событий тех лет. Можно сказать, луч Истины во мгле безбожия.
Нам рассказали, что бытовало в народе интересное сказание о Клавдии Барнаульской (как ее здесь называют). Будто Клавдия, когда была в изгнании, постоянно тайком приезжала в барнаульский Покровский собор – единственную тогда церковь в крае. Ее лица в то время никто не видел. Потому что она закрывала его платком, чтобы не узнали ее – одни глаза оставались. А останавливалась Клавдия у слепой женщины по имени Елизавета, которая всю жизнь проработала свечницей в храме Георгия Победоносца (надо сказать, что эта Елизавета – лицо абсолютно реальное). До 1985 года люди рассказывали эту историю.
А когда вышла книга «Барнаульское чудо», у алтайцев пошли споры, кем была Клавдия. Говорили, якобы она была ярым коммунистом, работала в обкоме партии и устраивала страшные гонения на отца Николая Войтовича. В книге, конечно, ничего этого нет... А народная молва гласила: Господь потому показал ей муки грешников и спас от смерти, чтобы все поняли, что отец Николай и верующие – правильные люди. С пониманием слушаем эти удивительные свидетельства: в народном фольклоре на темы веры есть очень точное понятие о грешности и праведности, о путях покаяния...
Отец Сергий САРТАКОВ поделился с нами своими впечатлениями и размышлениями о барнаульском чуде. И они показались нам очень важными:
«Я с недоверием отношусь к таким книгам, как «Чудеса XX века». Какой-то странный, елейный язык – читаешь, как некие сказки. А чудо – оно намного проще, реальней. Оно очень конкретно.
Довелось слышать иной – считаю, духовно правдивый – рассказ. Я начинал служить приходским священником в Косихинском районе, в Налобихе – в 50-60 километрах от Барнаула. В этом селе жила бабушка – Клавдия Лыгина, она часто бывала в Барнауле, в Покровским соборе, и видела, как Клавдия Устюжанина молится, как воспринимают ее люди. Когда Клавдия приходила в храм – то начиналось движение. Сколько было очевидцев этого чудесного обращения к Богу! Весь город всколыхнулся. Весь край. Нет, ажиотажа не было – просто люди потянулись в церковь, как к источнику чего-то высшего, хотели видеть женщину, прикоснувшуюся к святости. То, что с ней произошло, не укладывалось в обыденное сознание. Ведь работник торговли и безбожница, ругала всех священнослужителей. Почему же этой женщине Господь оказал такую милость?..
Для верующего человека было очевидным: с Клавдией случилось что-то необычное, как бы ни убеждали атеисты в обратном. Верующий человек знает, что было обращение апостола Павла, который гнал христиан. Но он был искренним, горячим в вере. Заблуждался, но был простой души человек... Так и здесь. Господь увидел, что есть в душе этой женщины то доброе, искреннее, за что можно зацепиться и вытащить человека из неверия.
Есть два учения и две веры. Два образа жизни. Христианство и материализм. Вражда этих двух начал, вечная война добра и зла как раз на этой женщине – Клавдии Устюжаниной – видна очень ясно: и когда ее стали преследовать, и когда милиция караулила и у храма, и возле дома, стараясь оградить народ от «религиозного дурмана», и когда выжили из города Клавдию Барнаульскую...
Зададим себе вопрос: а как бы мы к этому отнеслись, случись такое с нами, с нашими знакомыми? Все ли мы готовы к чуду, к ответственности, которую оно накладывает на нас?..».
«Я была мертвая, но бог меня воскресил...»
Эхо барнаульского чуда разнеслось по всему Алтайскому и Красноярскому краю, нити протянулись от Барнаула во многие сибирские города.
После Новокузнецка мы отправились через Абакан в Черногорск к протоиерею Сергию Кузьмину, который дважды встречался с Клавдией Устюжаниной. В 1966 году он подробно записал ее рассказ. Он во многих деталях повторяет известную брошюру «Барнаульское чудо» и совпадает с рассказом протоиерея Валентина Бирюкова, поэтому мы приведем из него лишь наиболее существенные моменты, неизвестные ранее подробности.
Итак, выдержки из рассказа протоиерея Сергия КУЗЬМИНА.
«Как я познакомился с Клавдией Устюжаниной? Это была по-своему интересная история. Рассказала мне об этом чудесном случае Ефросинья, которая жила в Барнауле. Сам я тогда еще не был священником, а работал в Московском проектном институте «Гипроуглемаш», жил в Белове, поскольку у нас в Кемерове был сектор этого института и мы внедряли на шахты комбайны, угольные конвейеры и другие машины. В нашей семье жила замечательная христианка, старая дева по имени Елена, всю жизнь свою посвятившая служению Богу и людям. Она помогала маме воспитывать детей после того, как нашего отца забрали в 37-м году (вместе со священником Петром Волынским), судили по 58-й статье и мы оказались всеми гонимой семьей «врага народа». Она и впоследствии, когда я женился, стал священником, самоотверженно помогала мне воспитывать дочерей, прожила у меня сорок с лишним лет как самый родной человек.
У этой Елены и ее мамы в Барнауле была знакомая Ефросинья, которая хорошо знала Клавдию Никитичну Устюжанину. Ленина мама часто ездила в Барнаул к Ефросинье – они были друзьями и большими поклонниками отца Иоанна Кронштадтского. Я с детства тоже полюбил Иоанна Кронштадтского. Когда я был мальчишкой 13–14 лет, я ему молился. Святым его, конечно, не называл – тогда он еще не был канонизирован, а был оклеветан коммунистической бандой. Я ему молился так: «Великий молитвенник Иоанн Кронштадский! Моли Бога обо мне». И он молил Бога обо мне – я уверен, поскольку стал священником. Священником же я рвался стать с детства... Но не сразу получилось из-за того, что репрессировали отца...
Так вот, эта самая Ефросинья, о которой я говорил, не только была знакома с Клавдией Никитичной, но и часто ходила к ней, помогала ей по хозяйству, водичку приносила, пока она больная была. Ефросинья и рассказала мне, где живет Клавдия. И я пошел к ней домой, поговорил с вашей мамой. Потом, в 1966 году, я был у нее второй раз и записал все основные моменты. Тетрадочка с этими записями до сих пор у меня хранится.
Вас, батюшка (о. Сергий обращается к о. Андрею – авт.), я видел маленьким. Были мы с вашей мамой в церкви у о. Николая Войтовича. Тот не очень верил в то, что ваша мама говорила. Я же все записал, искренне веря тому, что говорила Клавдия Устюжанина».
«Как она мне рассказывала о том, что происходило во время операции? Говорила, что очень странно было ощущать себя живой, в то время как ее тело повезли на каталке. Она это видела. Слышала все разговоры, слышала, как профессор Неймарк сказал, что все у нее поражено раком. Было очень тяжело. А потом Клавдия почувствовала, что ей надо куда-то лететь. Она сказала:
– Мною руководила какая-то невидимая молниеносная сила, которая влекла меня в неведомые для меня места. В этом состоянии я совершенно ясно и реально для себя видела город, идущих по нему людей...
Обратил я внимание, что дело-то было зимой – в феврале. Спросил:
– Не холодно ли лететь было?
– Когда моя душа отрывалась от земли, – ответила Клавдия, – я чувствовала холодный воздух, но когда город от меня скрылся, мне стало тепло.
Характерно, как она, неверующий тогда человек, воспринимала вдруг открывшуюся перед ней иную реальность. Больше всего было, пожалуй, любопытства. Поняв, что она, судя по всему, находится в загробном мире, она подумала: «Теперь я посмотрю на Господа, какой Он есть». Но Бога не увидела, только услышала Его голос.
– Тон голоса был такой, – рассказывала Клавдия, – что его невозможно описать. Можно только сказать, что голос был очень нежный, ласковый, выражающий любовь и сострадание к человеку...
Запомнила она и укоряющие слова Господа: «Вы избрали путь жизни неправильный. Зачем вы делаете неправду и неправильным путем наживаете себе богатства? Откуда вам известно, когда смерть ваша?».
И снова Клавдия проявила любопытство: попросила показать ей рай. И ей показан был «рай» для людей, идущих неправильным путем. Вот как она об этом рассказывала:
– Я увидела бесчисленное множество людей, которые стояли плотно друг к другу, голые и мрачные. У них были одни кости, от них исходил невыносимый смрад. Я слышала, как они говорили: «Вот эта пришла из земного рая, может быть, кто из родных или знакомых пришел» – и стали меня опознавать. Их же опознать было невозможно, так как они были черны, как уголь, – видны только белки глаз и зубы. После этого зрелища Господь мне говорит: «Неужели вам в земном раю незаметно моей благодати, без которой вы и секунды прожить не можете? Моей благодатью вы живете и дышите и Меня же хулите всячески. Спасайте свои души!» Я в ответ говорю Господу: «Как же спасать душу, когда я ни одной молитвы не знаю?» А Господь говорит: «Не та молитва сильна, которую вы где-то вычитали, а та молитва сильна, которая от чистого сердца сказана. Вы встаньте в любом месте, в любое время и скажите: «Господи! Помоги мне! Господи, не оставь меня!» Я вас везде вижу и везде слышу».
Перед тем, как Клавдии отправиться на землю, поскольку она умерла не в срок, ей показали и город Барнаул, и храм рядом с ее магазином. Все было видно, как она говорит, лучше, чем собственная ладонь... Она помнит, что после того, как Матерь Божия спустила ее на землю с помощью косы, опять невидимая сила повлекла Клавдию, и она полетела вдоль Ленинского проспекта до 9-й Алтайской улицы, где находится больница, в которой ее оперировали.
– Как вошла в тело – я не заметила, – рассказывала Клавдия. – Этот момент был для меня непонятным. Чувствую: не могу ни глаз открыть, ни пошевелиться, ни подать голоса – нет сил. Но слышу голоса двух женщин, нянечек: «Слушай-ка, пойдем, посмотрим Клаву». Потом работники больницы мне рассказали, что у меня стал работать пульс, я стала подавать другие признаки жизни. Глянули на меня нянечки: «Смотри, а Клава-то живая!» Я открыла глаза и говорю: «Да». Они всполошились и побежали. Сообщили врачу. Мне сразу подключили аппарат искусственного дыхания. И я пришла в себя... Пролежала я после операции двадцать один день. Меня выписали под наблюдение онкологического диспансера. Перед тем, как выписаться домой, я зашла к профессору Неймарку и спросила: «Израиль Исаевич, что у меня?» Он мне ответил: «У тебя, Клава, рак, в этом нет сомнения». Помолчав немного, профессор добавил: «Скрывать от тебя не буду: ты обречена, долго не проживешь, а потому устраивай своего сына, как можно больше будь с ним»[17]. Я, конечно, была убита горем: как мой Андрюша без меня останется?».
Отец Сергий рассказал, как Клавдия Никитична в видении услышала голос, сказавший: «Никакого рака у тебя нет», как обратилась уже в городскую больницу к Валентине Васильевне Алябьевой, где ей сделали операцию по закрытию цекостомы.
«Клавдия вспоминала так:
– Когда Алябьева вскрыла мне живот, то не обнаружила у меня никакого рака. Она обратилась к профессору Неймарку за моей историей болезни, но профессор ей сказал: «Больная у вас, вот вы и заводите на нее историю болезни»... Вскоре я была выписана из больницы совершенно здоровой.
Вся «сенсация» с этого и началась. К Клавдии пошло настоящее паломничество. Она стала рассказывать все, как было, что сделал для нее Бог. Пошла в райком партии, отдала им партбилет и сказала: «Вот ваш партбилет – заберите его[18]. Меня не смогли вылечить в больнице, а Господь исцелил».
Естественно, власти стали к ней относиться враждебно. Вызывали «для освидетельствования» краевого психиатра. В то время коммунистическая шайка на все случаи жизни свои ответы давала. Клавдия рассказала мне, что она думала обо всем этом:
