«По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси АЛЕКСИЯ II Алла Добросоцких ПО СЛЕДАМ ...»

В те тяжелые минуты я мог видеть не все, да и не обо всем могу писать. Потому появилась необходимость дополнить эту работу мыслями других людей, потому что описание всего происшедшего и увиденного только моими глазами не отразило полноты событий.

Не жилец?..

Из рассказа врача-анестезиолога отделения реанимации и интенсивной терапии Жанны Радченко.

Когда я впервые увидела больного священника Михаила Овчинникова, невольно подумала: «Не жилец...» Настолько тяжелым было его состояние, что невозможно было предвидеть положительный исход лечения. В первые мгновения даже пронеслась мысль: «Целесообразна ли моя врачебная помощь?»

Последствия катастрофы были ужасными: тяжелая черепно-мозговая травма, сотрясение и ушиб головного мозга. Под вопросом стоял диагноз внутричерепной гематомы, перелома основания черепа, дислокации структур мозга. Больной был без сознания. Тяжелая кома на тех ее гранях, когда сразу невозможно оценить, погибла ли кора головного мозга или нет. Если не исключить возможность первого варианта, это значит – социальная смерть, т.е. остается возможность биологического существования, но неосмысленного: не только без активной, деятельности, но практически без переживаний, мышления, идей, то есть всего того, что присуще каждому человеку. Это даже представить себе невозможно по отношению к отцу Михаилу, такому яркому, незаурядному индивидууму.

Но предположение, что процессы в коре головного мозга больного Михаила Георгиевича обратимы, – тоже возникло. Поэтому усилия медиков были направлены на оказание своевременной, адекватной высокопрофессиональной помощи. Приглашенные на консилиум заместитель главного врача по лечебной работе, травматолог, невропатолог, отоларинголог, окулист подтвердили основной диагноз. У большинства докторов не возникло сомнения в том, что, несмотря на проводимое лечение, прогноз на выздоровление и, тем более, на нормальную продуктивную жизнедеятельность отца Михаила – отрицательный. Однако оказание медицинской помощи продолжалось. Когда появились первые признаки дыхательных расстройств, больной был переведен на искусственное дыхание аппаратным методом, продолжалась борьба с отеком мозга. Поддерживалась работа сердца, контролировались и восстанавливались нарушения других функций организма.

Клиническая картина поврежденного мозга усиливалась: увеличился «симптом очков» (так называемая параорбитальная гематома, которая может быть при некоторых других болезнях, но в данной ситуации она говорила о наличии перелома основания черепа). К полной обездвиженности в левой половине туловища (так называемая левосторонняя гемиплегия) присоединилась патологическая неврологическая симптоматика, т.е. появились рефлексы, которые у здоровых людей не вызываются. Все это усилило тревогу медицинских работников за судьбу больного.

Не совсем обычно для нас вели себя родственники: жена Людмила Васильевна, ласково называемая в народе матушкой Людмилой, их дети: сын Андрей, дочь Мария. Видя усиливающееся волнение медицинского персонала, интуитивно чувствуя тяжелое состояние своего любимого мужа, отца, они не стенали, не суетились бесполезно, создавая помехи в работе медиков, а решительно предложили свою помощь. И я не побоюсь сказать, что и молитвы прихожан, и подлинная, действенная помощь со стороны всех: и родных, и медицинского персонала – помогли добиться положительного исхода, которого уже в глубине души никто не ожидал.

Приехали областные консультанты. Их вывод был тоже малоутешительным. Для дальнейшего лечения больной был транспортирован в отделение реанимации и интенсивной терапии областной клинической больницы им. Мечникова города Днепропетровска.

На просьбу родственников дать им четкий ответ о дальнейшей судьбе Михаила Георгиевича я уклончиво пыталась молчать или сообщать о подобного рода больных и болезни, чтобы хоть на секунду отвести их мысли от тяжкой судьбы отца Михаила. Все же я ориентировала их на отрицательный исход.

Каково же было мое изумление, когда на третьи сутки я узнала, что Михаил Георгиевич начал приходить в себя, реагировать на врачебные инструкции, переведен из реанимации в отделение! И это, и то, как быстро отец Михаил прошел восстановительный период, до сих пор волнует меня. Как специалист точной естественной науки – медицины, т.е. как реалист, я не могу в это поверить. Налицо действие той удивительной силы, о которой мы, реалисты, пытаемся не думать. Это то, что сокрыто от нас в таинствах мирозданья. Называйте это, как хотите: Божия благодать, какое-то непостижимое для нас пространственное измерение и т. д. Пусть это вам кажется даже вымыслом моей фантазии, но то, что существует такая Сила, заставляет и меня, человека довольно строгих убеждений и взглядов, по-иному взглянуть на мир вокруг себя.

Может, и вы, читающие эти строки, вечно правые во всем, попытаетесь без усмешки неверия и суеверного страха глубоко и осмысленно почувствовать по-новому себя и наш прекрасный, удивительный, манящий, но вместе с тем такой грозный мир.

Пусть будет все, как Господу угодно…

Из воспоминаний матушки Людмилы Овчинниковой

Этот день, 22 августа 1999 года, ничем не выделялся из ряда таких же воскресных дней. Разве что приближающийся храмовый праздник, до которого оставалась ровно неделя, вносил дополнительные хлопоты. Дел невпроворот: ведь нужно принять паломников, накормить человек 300–400 церковным обедом. Службу, как правило, правит архиерей, а это большая молитвенная радость и ответственность. Обычно к этому празднику мы проводили наружные ремонтные работы в храме, но в этом году настоятель с этим уже управился и все силы сосредоточил на организации строительства нового собора. Да и сами торжества, насколько я понимаю, он хотел использовать для серьезного разговора с Попечительским Советом по строительству Свято-Успенского собора. Раньше все ожидали; когда же отец Михаил выстроит в городе вторую церковь. А теперь приходит осознание, что это чудо – дело всего нашего района, хотя и положение района не наилучшее: стоят заводы, едва живут крестьянские хозяйства. Только милость Божия может сдвинуть с места эту, казалось бы, непосильную глыбу, и милость эту нужно заслужить.

После литургии у батюшки было несколько продолжительных бесед с прихожанами, за обедом собрались близкие. Очень любопытно, что за столом кто-то из женщин начал просить батюшку растолковать приснившийся ей сон, но он улыбнулся в ответ и сказал:

– Экая невидаль – сон, они всем снятся. Вот мне последний месяц снятся все мои близкие усопшие люди. Так что же из этого? Не старайтесь рыться в своих снах и толковать их по своему усмотрению, смущая этим людей. Прозревать сны – это редкая молитвенная благодать, а я не достоин это делать...

Одна из встреч с молодыми людьми нашего прихода, юными неофитами, происшедшая в этот день, очень взволновала батюшку. По отрывкам услышанного разговора я поняла, что его очень волнуют глубокие заблуждения ребят. Ситуация касалась семьи моих хороших друзей, очень тонких, личных отношений, и я, по материнскому неразумию, вмешалась в эти дела, поговорив по телефону с их матерью. Старая пословица говорит, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Мой разговор вместо пользы ввел эту милую женщину в смущение, расстроив ее. Глубоко обеспокоенная этим, я с покаянием рассказала о своих делах батюшке. Пожурив меня, он улыбнулся:

– Нужно все поправить.

Телефонные междугородные разговоры не принесли желаемого эффекта.

– Понимаешь, – говорил он мне, – если бы речь шла обо мне или о тебе – это полбеды. Но у человека сейчас формируется отношение в целом к церкви, а это мне не безразлично. Нужно, ни минуты не откладывая, ехать, беседовать. Да у меня и еще несколько встреч в Днепропетровске.

На утро следующего дня было назначено собрание духовенства в епархии, и, как обычно, «безлошадных» батюшек нашего благочиния настоятель должен был забрать с собой на своей старенькой машине.

– Утром, в 6–6.30, буду здесь, в церкви, и повезу всех в Кривой Рог. А сейчас, – сказал мне отец Михаил, – поехали со мной.

Тут случилось удивительное: я категорически отказалась ехать. Это странно еще и потому, что наши совместные поездки – это единственное время наших довольно редких общений, и я всегда с радостью была рядом с ним. В этот миг мой отказ был неожиданен и непонятен мне самой.

В памяти навсегда остался его теплый, ласковый уставший голос, который прощался со мною как будто навсегда...

Меня потом многие спрашивали, что же я чувствовала в эти минуты. Нет, предчувствий никаких не помню. Осталась одна в своей келье, обложилась свежей литературой и наслаждалась духовным чтением и редкими минутами покоя. Но уснуть долго не могла, а часа в три ночи сон вообще покинул меня, и, поворочавшись в постели, я занялась хозяйственными делами. На душе усиливалась тревога, а когда утром отец Александр поинтересовался, не приехал ли наш батюшка, на глаза у меня навернулись нежданные слезы.

«Батюшки нет на земле, с ним что-то случилось», – билась во мне бесконечно мучительная мысль. И когда минут через 20 в церковном дворе появились две чужие машины, у меня уже не было сомнений: они привезли худую весть.

Увидела я родного отца Михаила: неузнаваемого, всего в крови, голова в ужасающем состоянии.

– Ну вот, – сказал он, – до церкви доехали, а теперь можно и в больницу...

Далее события разворачивались, как в причудливом калейдоскопе: срочная работа в районной больнице, осмотры, повязки на переломы, зашивание открытых ран на голове и т.д. Но предчувствие говорит, что самое страшное еще впереди.

Эти первые часы бедствия были весьма серьезным испытанием моего понятия христианства. Не хочу утверждать, что мы с батюшкой достигли чего-то в исполнении Заповедей Божиих, но к нестяжанию он нас всех приучал довольно крепко. Бывало, я по своей рациональной женской привычке ворчала:

– Ну, как мы живем? Ни копейки на «черный день» нет.

А батюшка с постоянной своей усмешкой говорил:

– Когда придет наш «черный день», Бог даст и возможность его преодолеть. Не кручинься попусту, – вот и весь разговор.

И вот пришел этот страшный день. Списки лекарств для начала лечения потрясают ценами, а в моем кошельке только 3 гривны. Состояние же нашего батюшки все хуже, глаза черны от огромных гематом, голова начала распухать до неузнаваемости, дыхание становится угрожающе поверхностным. По тому, как забегали наши уважаемые врачи, и по вскользь брошенной фразе – «перелом основания черепа» – поняла, что положение самое критическое. Батюшку немедленно забрали в реанимацию, из разговора с врачом Жанной Радченко поняла, что состояние его просто безнадежное. Аппаратуры в районной больнице для тщательного анализа повреждения мозга и операционных мер нет, а везти батюшку в Днепропетровск просто немыслимо – кому же нужен труп в машине? Аппарат искусственного дыхания с трудом поддерживает жизнь, временами батюшка теряет сознание, впадает в кому. Иногда из-под изувеченного века блеснет его пронзительный взгляд – в нем видна невыразимая мука боли и молитва. Вполне ясно я чувствовала, что эта тоненькая ниточка молитвы соединяет его с нашим миром.

Тем временем из Днепропетровска приехали сын, близкие друзья, врачи – вот тут я вспомнила слова батюшки. Именно в «черный день» начало появляться все необходимое для немедленного спасения умирающего организма.

В минуты, когда я ничем не могла помочь, у меня в руках был молитвослов. Опускалась в бессилии на колени, читала молитвы, а душа взывала: «Господи, помоги, Господи, сохрани его!» В это время молитва шла и в нашем храме, по окончании литургии братия, прихожане, сменяя друг друга, без остановки читали Псалтирь, акафисты, молитвы. Трое самых страшных критических суток дверь в храме не закрывалась, желающих молитвенно помочь своему духовному наставнику было предостаточно. Когда удавалось улучить минутку, я обзванивала все монастыри, храмы, знакомых священников с одной просьбой – молиться о сохранении его жизни. Очень утешили слова владыки Ефрема:

– Матушка, за отца Михаила молится вся епархия, наши монастыри: и мужской, и женский.

По этим молитвам и с помощью друзей из Днепропетровска прибыла специальная машина санавиации и две бригады врачей. Их вывод не весьма утешителен:

– Повезем, если «раздышим» его.

Томительные минуты ожидания заняты непрерывной молитвой: «Господи, помоги». И вдруг первая робкая надежда: задышал через трубочку. Везем в Днепропетровск: «Господи, помоги довезти!» Полтора часа напряженной дороги пролетели, как минута. Прием в областной больнице им. Мечникова. Быстро определяется степень повреждения, под рукой самая необходимая аппаратура! Картина обследования крайне неутешительная: переломы ноги, ребра, ключицы, а самое страшное – перелом теменно-височной кости, вдавливание кости внутрь, серьезный ушиб мозга. Батюшка в коме, операции откладывают – срочно в реанимацию.

Какое счастье, что в областной больнице есть церковь. Несмотря на довольно позднее время, служащий священник еще в церкви. Здесь нашего батюшку хорошо знают и любят, сразу же начинаем молитву.

После окончания службы обсуждаем, как причастить батюшку, ведь через трубочку этого не сделаешь. Священник решил, что начнем с соборования. Из реанимации он вышел радостным: батюшка дышит уже самостоятельно, с трудом, но разговаривает. Сказал, что причастится завтра.

– Это отлично, – успокаивает священник, – что он решил причащаться завтра. Значит, до завтра-то уж точно доживет.

Какое оно будет – завтра?

Наутро дежурный врач обеспокоен, что батюшка неадекватен: хочет ехать на какое-то собрание, должен забирать каких-то священников, везти их в Кривой Рог. Я горько улыбаюсь: если так, то наш исполнительный батюшка совсем адекватен, просто он живет еще во вчерашнем дне. Как и было намечено, сегодня батюшка исповедуется и причащается. Объясняем ему, что он попал в серьезную аварию и ехать сейчас невозможно. Его же деятельный характер никак с этим смириться не может, он предлагает разные фантастические планы: до Кривого Рога он и полулежа сможет доехать и вообще далее четверга ему болеть невозможно, т.к. в воскресенье – храмовый праздник. Это невероятное желание священника о многом говорит...

Уже на третий день его выписывают из реанимации и начинается больничная мука: состояние его тяжелейшее, но он требует надеть подрясник и скуфью, есть категорически отказывается, пьет только воду из крымского источника целителя Пантелеймона.

Помню, как в какой-то момент вдруг увидела, что дыхание батюшки становится совсем поверхностным, прерывистым. Тихо беру его за руку, поглаживаю. И вдруг слышу, как он мне явственно и четко говорит:

– Матушка, родная, давай прощаться; я ухожу.

– Куда же, милый?

– Мне нужно собираться, – продолжает, – я ухожу на вертикаль. Ты же видишь – все собрались, меня ждут.

Я вся сжалась и продолжаю держать его за руку, а она стала совсем слабой, безвольной. Присутствовавшая при этом посетительница с ужасом спрашивает-утверждает:

– Матушка, он умирает?!

Не знаю как, но я опять остро почувствовала, что его здесь нет. Трудно сейчас сказать, сколько это продолжалось, но слышим – глубокий вздох и слабое пожатие руки говорит: нет, не умер, жив. Через некоторое время громкий, несколько суровый его голос приводит меня в чувство:

– Ну, зачем же ты меня держишь, матушка, отпусти меня. Плохо мне здесь, очень плохо... Мне нужно собираться вверх... все собрались, ждут меня... Посмотри, неужели ты не видишь?

Но я держу его руку и тихо шепчу всякие добрые слова, боясь, что если я замолчу и отпущу руку, он, действительно, уйдет. Рука стала совершенно неподвижной, я с ужасом смотрю на затихшее тело. В этот момент его сотрясает, как бы от судороги или от удара, и, открыв глаза, батюшка строго выговаривает мне:

– Ну, вот сидишь, смотришь, а не видишь, какое «зверье» вокруг собралось?

Жутко стало от таких ясных слов, я хватаю молитвослов, начинаю читать покаянный канон Иисусу Христу и слышу радость батюшки:

– Вот как хорошо, разбежались, боятся молитвы...

Позже у батюшки начинались осложнения, поднималась высокая температура, все это вызывало бред. Но я убеждалась, что это совсем другое состояние, отличное от того, которое я наблюдала в этот день. Во время бреда его спутанное сознание то переносило его на службу в церковь, то он становился участником каких-то невероятных боевых действий и т.д., но меня в такие минуты никогда не посещало ощущение его отсутствия. Он, весь израненный, разбитый находился на больничной койке, и мы вместе боролись с недугом...

В этой борьбе нам помогали бесчисленные духовные чада батюшки, друзья и даже малознакомые люди. Были и грустные примеры предательства, когда отворачивались сильные, здоровые люди, делая вид, что ничего не случилось. Ну, да Бог им судья! А в действительности боролись очень многие – помогали в оплате палаты, в заботе о питании, в приобретении столь дорогих лекарств...

До слез поразил мужчина, напоминающий бомжа. Выложил он из кармана копейки и гривны и сказал на недоуменный вопрос:

– Я обычно побираюсь у Троицкой церкви. Услышал, что с батюшкой нашим такая беда случилась, не могу я быть в стороне – он, когда идет мимо, всегда доброе слово скажет да и денежку даст. Он выздоровеет, матушка, обязательно!

Я почему-то со слезами вспомнила про трогательные евангельские две лепты вдовицы...

Как-то ранним утром в дверь робко постучали, и на пороге палаты предстали две пожилые прихожанки – наши милые бабушки. Выехав из Верхнеднепровска почти ночью, после долгих поисков нашли своего настоятеля. Руки их оттягивали тяжелые сумки – в них было все, что, по их мнению, может понадобиться в больничных условиях, чем можно поддержать батюшку и матушку. Со слезами на глазах смотрю на молоко, творог, яйца, яблоки, варенье – ведь они от своего скудного достатка оторвали. А мешок с коржиками и пирожками столь внушительных размеров, что нам его просто не одолеть, – пошел на поддержку всего отделения.

Тихонечко расспрашивая меня обо всем, бабушки кротко, терпеливо ждут пробуждения батюшки. Какая же радость на их лицах, когда, открыв глаза, он их сразу же узнает, благословляет. Тихонько ухожу из палаты, чтобы дать им возможность пообщаться. Выходят со слезами на глазах, но счастливые – поедем, расскажем, что жив наш батюшка и служить будет, а мы будем продолжать молиться о его здоровье. Смотрю им вслед с благодарностью. Сколько же они вынесли в своей жизни! Не хочу касаться житейских трудностей, но их память хранит всю историю жизни Церкви. Не раз они рассказывали, как страшно было, когда взорвали в нашем городе храм, как они брали своих детей и ехали далеко в другую церковь. Ночевали на вокзалах на полу. В разговорах мелькают знакомые, родные имена священников: отец Константин, отец Павел...

Сохранили эти бабушки в себе простую, по-детски чистую веру, которую не поколебали ни лихолетья, ни новые раскольники-филаретовцы; не соблазняются они и сектантскими заморскими подачками.

– Это наша церковь, – постоянно слышим, – это наш настоятель, и нам ничего другого не надо. Вместе переживем все беды и трудности.

После соприкосновения с этими чистыми душами какими несостоятельными кажутся жалобы многих образованных людей, что нас, мол, не учили вере, не воспитывали в православии, поэтому мы не знаем, где истинная вера. Как же не знаете – вот она, в наших отцах, дедах. Только захотите увидеть – и увидите, услышать – и услышите...

Уже к концу первой недели батюшка попросил отказаться от сильных обезболивающих уколов, которые, принося облегчение от боли и спасительный сон, погружали его в фантастические сновидения без активной борьбы за жизнь.

Тем временем из Верхнеднепровска приходили известия, что батюшку уже дружно похоронили, находились даже «очевидцы» и «участники поминок», хотя были и обиды, что его «похоронили тайком», чтобы не делать поминальный обед. Нужно знать особенности нашего провинциального городка, где очень часто выдумку выдают за действительность, а недостающие детали придумывают на ходу. Зная все это – не обижаемся, а воспринимаем с жалостью и любовью.

Чувствовалось, что наши прихожане в некоторой растерянности, смущаются и переживают, что владыки Ефрема на храмовом празднике не будет. Сложностей хватало, и я поняла, что нужно ехать на приход. Верные друзья со школьных лет были столь надежны, что я не побоялась оставить на них батюшку, еще такого беспомощного.

Дорога домой была знакома до мельчайших подробностей: сколько раз мы с батюшкой здесь проезжали... Остановилась на месте аварии. Работники ГАИ говорили, что эти места очень плохие, уже 8 жизней здесь окончили свой путь. Стоит синий капот на месте гибели молодых ребят в прошлом году, и буквально в нескольких метрах – «батюшкино» дерево. Вокруг разбитое стекло, какие-то детали, осколки фар, изуродованный белый капот. Сейчас на дереве прибита икона. Осматриваюсь и удивляюсь: место чистое, открытое, дерево одиноко стоит в стороне, ни растительности густой, ничего особенного...

Почему-то память воскрешает события более чем десятилетней давности. Мне, полностью погруженной в мирскую суету, довольно успешную карьеру, благоустраивающей новую, недавно полученную квартиру в престижном районе, мой родной и любимый Мишенька сообщает, что ему предлагают рукополагаться в священнослужители. В наших семейных отношениях все, что было связано с его работой (труд в ракетном конструкторском бюро и ЮМЗ, увлечение живописью, работа с дворовыми детьми, а теперь полное погружение в церковную жизнь), было самым важным и нужным. У меня никогда не возникало ни малейшего протеста. Единственно, что мне было совершенно неясно, как это все отразится на моей работе, на моем образе жизни. Встреча с секретарем епархии, ныне покойным протоиереем Константином, особой ясности вроде бы и не внесла, но успокоила. Задав мне много вопросов на самые различные темы: об образе жизни, о моей работе, о моих занятиях, о наших с мужем отношениях, он по-доброму улыбнулся и сказал мне:

– Хорошая матушка получится, а что в себе менять – сама увидишь, Бог все подскажет.

Не знаю, хватило бы у меня тогда смирения, если бы я знала, что мне придется отказаться от любимой работы, благоустроенного быта, устоявшегося круга общения, стабильной материальной обеспеченности, а взамен получить... собственно говоря, ничего материального и ощущение надежды только на Бога да силу молитвы. Но профессиональные знания, умение, работать с людьми – все пригодились. Ведь церковный приход – это люди, и люди весьма разные. Я поняла, как много нужно знать матушке, чтобы суметь им помочь, как нужно держать в узде свою гордыню, свое «я»: На практике приходилось неоднократно убеждаться в важности выполнения заповеди «не осуди». Допусти малейшее отклонение от нее – и возможен конфликт в приходе.

В те далекие годы я ведь сама себе казалась такой подвижницей, церковной труженицей, как мне хотелось людского одобрения, а его все не было. Чаще наталкивалась на зависть, злобу, клевету. Исповедуясь у старцев, я искала ответ, почему же так, перерывала горы литературы. Конечно, сейчас пришло понимание, что делать-то нужно все для Бога, страшиться его оценок, а люди все такие же немощные, как и я...

Храмовый праздник прошел омраченный бедой, но и освященный надеждой на выздоровление батюшки. В такие минуты я вдруг убедилась, как много людей любят его.

– Он наше солнышко, от него свет идет, ему невозможно отказать, когда он просит что-то для храма, без него так пусто, – говорили люди.

Эти примеры можно продолжать до бесконечности, но, как правило, они не несут в себе благодатного для батюшки результата, скорее – наоборот. Меня волнует вопрос более глубокий: «Что мы должны понять, в частности, я! Чему нас учит этой бедой Господь?» Вижу, что прихожане сплотились, все лишнее, фальшивое отпадает. Молодые батюшки в районе без благочинного повзрослели... Что же еще? Мои испытания были еще впереди.

Только на одиннадцатый день лечащий врач сказал, что угроза для жизни батюшки миновала. Жить будет. На мой немой вопрос, а в каком же состоянии будет протекать эта жизнь, покачал с сомненьем головой: лечение идет хоть и быстро, но очень трудно. Появляются некоторые улучшения, а затем наступают провалы. Повторная томография показала пять точек опаснейших кровоизлияний в мозге. Реальный теоретический диагноз: «возможна смерть» и пр.

Но самое главное, батюшка слишком много сил тратит на борьбу с ужасающей болью, все тело его как бы пропущено через мясорубку, просто нет живого места. Даже самые простые для здорового человека вещи: умыться, поесть – для него невероятно трудны.

Я заметила, что чувствительность батюшки необычайно обострилась, это касалось не только болевых ощущений, но и слуха, чувства времени, ощущения каких-то действий, происходящих на расстоянии.

К примеру, у нас остановились часы, и я огорчилась, ведь лекарства нужно принимать точно по часам. Батюшка недоуменно говорит:

– Отчего же ты не слышишь колоколов, ведь сейчас 7 часов утра, в нашем храме звонят!

Каково же было мое удивление, когда я сразу после разговора увидела в больничном коридоре часы, показывающие ровно 7-00. У него все время была удивительная связь с обителью: слышал молитвы, службы, колокольные звоны. Вначале батюшка не понимал, что все это слышит только он, и не раз делился впечатлениями:

– Как хорошо сегодня поет детский хор, ты слышишь?

Увидев, что это вызывает у людей недоумение, он несколько замкнулся, но в такие минуты по его удовлетворенному выражению лица я видела, что какие-то его чувства и ощущения мне недоступны.

Еще большее мое удивление вызывали сообщения батюшки о скором приходе дочки Машеньки с детьми или кого-то из близких людей за 10–20 минут до их появления. Эта особенность сохранилась у него и после выписки из больницы, но он старается ее не демонстрировать.

Узнали, что в субботу в нашей больничной церкви будет Блаженнейший Владимир (Сабодан), Митрополит Киевский и всея Украины, Так хочется получить у него благословение. Врач разрешил, но очень боялся, что батюшка не в состоянии быть на службе, ведь он еще сидеть на кровати не может! За час до службы у дверей палаты была каталка, и мы собираемся. С великим трудом надели подрясник (удалось только на одну руку, другая – в корсете), батюшка торжественно целует свой Крест, только вот скуфью надеть не можем, не налезает на изувеченную голову. С большими муками и осторожностью перемещаем нашего страдальца на каталку – если бы вы видели, какие это муки!

Слава Господу, сидит в сознании, улыбается! Спускаемся в церковь. На глазах батюшки – слезы, в руках свеча. В церкви прибывает народу. Настоятель отец Георгий с матушкой Еленой находят время устроить батюшку в самом удобном месте, подбадривают и поддерживают его.

И вот Блаженнейший Владимир в церкви, с ним Днепропетровский архиепископ Ириней, Крымский владыка Лазарь, наместник Киевской Лавры, епископ Павел и другие люди, которых я не знаю. После молебна все гости подошли к батюшке. Блаженнейший с великой теплотой благословляет его, они о чем-то тихонько говорят. Я волнуюсь, не могу разобрать слов. Все проходит так быстро, как сон...

И вот мы опять в палате. Но батюшку не узнать – глаза ясные, появилась воля к жизни, сидит сам на кровати и просит есть. Слава Господу!

На следующий день врач отмечает радикальное изменение состояния нашего больного, повторные пункции не требуются, ясно видно, что он поправляется.

Как велика сила молитвы, благословения! Убеждаюсь в этом не только на примере отца Михаила. Наше нейрохирургическое отделение полно тяжелобольных, вечерами люди, ухаживающие за больными, собираются в коридоре, делятся своими трудностями. Они часто видели меня, спешащую на молитву в церковь. Весть о тяжелом пациенте – батюшке – быстро распространилась по больнице. Посыпались вопросы: куда это вы все время ходите, почему постоянно бывают священники? Стараюсь по возможности все объяснить. Об одной девушке, сбитой машиной, мать просит помолиться, т.к. по ночам всех мучают дикие крики этой страдалицы – Катюши. Девушку причастили, заказали сорокоуст, через несколько дней я услышала, что ночь прошла тихо, успокоилась Катюша. Мать подходит со словами благодарности, объясняю ей:

– Не меня, а Бога благодарите всю оставшуюся жизнь.

Вглядываюсь в глаза матери – неужели не поймет, что облегчением в бедах ее дочери Господь призывает ее в церковь, к молитве. Дай Боже ей веры!..

И вот мы уже и дома, в родном храме. Конечно, батюшка слабенький, но он движется самостоятельно, мыслит, видит, слышит и говорит! С великой радостью в этом убедились наши прихожане, т.к. сразу же по приезде он произнес краткую проповедь, выступил в нашей церковной телепередаче, принял участие в службах. Но как же мало у него сил осталось!..

Чтобы восстановить батюшку физически и духовно, по благословению епископа Ефрема отправляем его на святую Крымскую землю в женский монастырь Параскевы в горном урочище Топлу с чудотворными источниками святой мученицы Параскевы, Трех Святителей, Георгия Победоносца.

А я, возвратившись домой, впервые в жизни ощутила состояние полной отдачи себя на волю Божию. Нет сил и желания ничего хотеть, ничего делать, и, отстранившись от всех дел, я молю Господа: «Пусть все будет по Твоей воле, как Тебе угодно...» Буквально через неделю получаю из Крыма письмо, и вслед за этим – звонок с родным голосом, который, честно говоря, просто не узнать после болезни, – совсем как до аварии, бодрый, энергичный, теплый и ласковый. Сообщил, что начал писать книгу об этих событиях. С радостью принимает участие в богослужениях в Свято-Пара-скевиевской обители.

Дорогие и горячо любимые мною отец Владимир с матушкой Натальей из Старого Крыма, матушка игумения Параскева из этой обители, Одесский архимандрит Филипп, как я вам благодарна за ваши труды и заботы об о. Михаиле! Ведь на этом отрезке сложного пути вы смогли вдохнуть в батюшку силы, желание трудиться, буквально собрали его душеньку и скрепили настоящей христианской любовью. Я вижу и чувствую, что болезнь оставляет шрамы только на теле, а душа чистая, ясная, и батюшка готов трудиться на благо Церкви.

Через неделю еще письмо, звонок, и радостный родной голос сообщает:

– Матушка, изменения у нас еще будут, но все будет гораздо позже, мы вместе будем принимать ответственные решения. Духовный наставник благословил не волновать тебя и беречь. Ты нужна и мне, и нашей церкви.

Ну, вот ведь как все вроде бы и просто получается... Пусть будет все, как Господу угодно!

Батюшка будет жить долго

Из рассказа прихожанина храма Владимира МАЛООКА

Это случилось перед днем Независимости Украины, в понедельник 23 августа. По служебным делам я ехал в Днепропетровск, трасса была мало загруженная, утро раннее, около 6-30. Мы только миновали границу Верхнеднепрорского района, как я почувствовал в атмосфере какое-то давление, невыносимая тяжесть навалилась на меня, трудно было ехать. Меня это удивило, т.к. из дома я выехал хорошо отдохнувшим, да и проехал-то всего минут 15. От этих размышлений меня отвлекла пожилая женщина на середине дороги, которая, выйдя из машины, пыталась остановить встречный транспорт. Волнуясь, она сообщила мне, что произошла авария, какая-то машина в кювете, а в ней человек. Чувство водительской солидарности заставило меня действовать.

В кювете на правом боку лежала машина, от двигателя которой шел коварный дымок. Авария, по-видимому, произошла буквально за несколько минут до моего приезда, т.к. машина слегка покачивалась. Я решил, что прежде всего нужно предотвратить загорание, отключил клеммы аккумулятора – дымок затих. Вокруг дерева, в которое врезался автомобиль, странное зрелище: земля будто вспахана, лежит лобовое стекло, исковерканный капот, какие-то детали, но водителя увидеть не могу. Ведь по всем законам физики он должен был вылететь вперед, по ходу движения машины, или же – быть зажатым рулем. С помощью водителей остановившихся машин ставим поврежденную машину на колеса. Двери заклинило, правое заднее стекло все в крови, сзади кто-то лежит.

Монтировками пробили багажник и обнаружили водителя, который, очевидно, своим телом нанес страшный удар назад с такой силой, что спинка заднего сидения проломлена в багажник. Тогда не было времени размышлять, но уже впоследствии, анализируя все, представлял невероятность такого удара телом водителя назад! В те минуты все происходило так быстро, что я не успел рассмотреть ни марки автомобиля, ни лица водителя. В голове только пронеслось: водитель с бородой, как поп. И тут я с содроганием сердца понял, что это, действительно, поп – наш настоятель, отец Михаил, только вот лицо-то его было неузнаваемо! Состояние его было крайне тяжелое – сильно разбита голова, глубокая рана на лице, кругом кровь... Не ожидая «скорой помощи», мы его вытащили из разбитой машины, и он в шоке пытался еще сам, с нашей помощью, дойти до «Волги». Спрашиваю:

– Куда, батюшка, везти? В больницу?

– Нет, – отвечает, – сначала в храм.

В пути я слышал, как он стонал, то громче, то совсем затихал, теряя сознание.

Подъехали к нашей церкви, там уже началась служба, такой мир и покой, что страшно и сообщать тяжелую весть. Из крестилки, вижу, выбегает матушка Людмила, почему-то сразу все поняв:

– Я так и знала!

Батюшку размещаем в крестилке, и тут события приобретают необычайную быстроту. Приехали врачи на «скорой», родственники, какие-то люди. Мне уже нужно на работу, вижу, что все необходимое уже есть, и я ухожу, почему-то абсолютно уверенный, что с нашим батюшкой все будет в порядке. Мою уверенность не поколебали даже распространившиеся в городе слухи о его смерти.

Я знал, что он жив, и был тверд в своих мыслях, что наш батюшка будет жить долго, ведь он нужен Богу и всем нам!

Любовь Божия на всех нас...

Из рассказа прихожанки храма Елены СЛЮСАР

Я увидела о. Михаила на третий день после аварии, когда он был переведен из реанимации в отделение. Это был один из тех дней, которые врачи называют критическими. Мы с матушкой Людмилой были около него, он был очень плох, метался. Создавалось впечатление, что с нами было только его тело, а душа где-то в другом месте, где происходила какая-то страшная, тяжелая борьба. Анализируя сейчас эти моменты, я могу с уверенностью сказать, что между земной реальностью, где находились мы с матушкой, и тем пространством, где находился отец Михаил, во время этой борьбы дверь была как бы неплотно прикрыта. Все нравственные усилия о. Михаила, какой-то спор с кем-то – были как будто наяву, и в то же время было совершенно понятно, что он сейчас не с нами. Это продолжалось довольно долго, потом наступила минута затишья, после чего отец Михаил совершенно спокойно и четко произнес:

– Все, пора, уходить.

– Куда? – спросила матушка Людмила.

– Туда, вверх, по вертикали, – ответил он.

Спокойно и уверенно матушка стала говорить ему:

– Нет, родной, ты нужен здесь, ты не имеешь на это права.

Все это время она держала его руки. Когда смотрела я на их руки, то видела, что это последнее, что удерживает его в этом мире. Он задал встречный вопрос:

– Кому?

Матушка шептала ему, что он нужен ей, его детям, внукам, его духовным чадам, что нужно достраивать храм. Потекли страшные минуты молчания. Мы стали на колени и начали молиться. Отец Михаил стал спокоен и, казалось, уснул.

Мне несколько раз довелось дежурить в больнице в течение всей его болезни. Я видела, что он испытывает какие-то глубокие нравственные переживания, потрясения, живет какой-то недоступной для нас жизнью. Трудно было понять многое из того, что приходилось видеть и слышать. Только на определенной стадии выздоровления он, я бы сказала так, вернулся в реальный мир, многое из увиденного и услышанного рядом с ним стало понятным.

На фоне тех физических страданий, которые пришлось пережить отцу Михаилу, поражало его смирение. Ни тени сетования или какого-то укора – он превозмогал свою нестерпимую боль с присущим ему юмором и оптимизмом. Постоянно рвался что-то делать, стремился как можно быстрее начать свою службу.

...Он вернулся в свой храм в праздник Чуда Архистратига Михаила. После аварии во всей его согбенной фигуре и немощном голосе чувствовались последствия тяжких телесных мук. Но вместе с тем появилось в нем и что-то совсем иное, новое – отблеск того вечного света, высшего света, прикоснуться к которому сподобил его Господь! Ощущалась какая-то тайна в глазах, радость какого-то нового знания. Я вдруг ощутила, что он как бы знает то, во что мы только верим, вернее, часто хотим верить, но наши обычные заботы о мирском, наши грехи не дают нам этого сделать. Я потом, в разговорах с прихожанами, убедилась, что отблеск этого света был виден многим. Он как бы озарял нас всех. Мы ощущали, что Любовь Божия пребывала на нем и на всех нас...

Анализ христианского понимания событий, происходящих с душой

Рассказывая людям о том, что произошло со мной, я изредка замечал слегка прикрытый холодок усмешки в глазах маловерных. Чтобы убедить их и им подобных, хочу привести цитату из «Слова об исходе души...» святителя Кирилла Александрийского. Постарайтесь воздержаться от усмешек неверия и попытайтесь слова эти пропустить через свое сердце, душу; подумайте, ведь каждый из вас непременно тоже будет там. Бессмертных людей нет...

«Боюсь смерти, потому, что она горька... Боюсь тьмы, где нет и слабого мерцания света... Ужас объемлет меня, когда размышляю о дне страшного и нелицеприятного Суда, о Престоле грозном, о Суде праведном... Боюсь мучений неправых.

Судия праведный не потребует ни доносителей, ни свидетелей, <...> но все, что мы ни сделали, о чем ни говорили, о чем ни думали, все обнаружит пред очами нас, грешных.

О горе мне, горе мне! Совесть будет обличать меня, писания свидетельствовать против меня. О душа, дышащая сквернами, с гнусными делами твоими!.. Праведен суд Божий, потому что, когда меня призывали – я не слушался; учили – не внимал наставлениям; доказывали мне – я пренебрегал...»

Какие убийственные для каждого из нас слова. Но не буду доказывать эти истины. Во многих монашеских кельях на стенах написано: «Помни о смерти и вовек не согрешишь». Какой глубочайший смысл в этой фразе!..

Возвращаясь к увиденному и пережитому, мне хотелось почувствовать подтверждение этим чудесным явлениям, чтобы еще раз убедиться в своей непредвзятости и необходимости поведать об этом людям. Читая позже соответствующую литературу, я снова и снова находил подтверждения моему опыту у различных людей – ученых, богословов, медиков и т.д.

О реальности увиденного Мира, возражая скептикам, утверждает мыслитель, богослов Нормант Винсент Пил в книге «Сила позитивного мышления»: «Галлюцинации, сон, видения – я не верю в это, я слишком много лет опрашивал людей, которые были на краю «чего-то» и заглядывали туда. Они так единодушно говорили о красоте, свете, мире, что иметь какие-то сомнения невозможно».

Понимая, что такие события не типичны для человека, а являются как бы «маленьким опытом», говорит об этом и блестящий ученый – покойный иеромонах Серафим (Роуз). С какой тонкостью он описывает ограниченные возможности личности, вплотную соприкасающейся с Божией Силой: «Будем... о таких возвышенных потусторонних опытах помнить, что они намного выше нашего низкого уровня восприятия и понимания и что они даются нам больше как намеки, чем как полные описания того, что на человеческом языке вообще не может быть описано соответствующим образом».

Имеются характерные подтверждения этому и в Священном Писании: «Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2,9).

Хочу коснуться и того, что же или, точнее, кого же человеческая душа может увидеть в мире ином? Ведь кроме светлых ангелов, существует бездна темных ангельских сил. Об этом важно сказать, т.к. действие злых духов на нас весьма, велико и страшно для любого без Божией помощи.

Понимая это, начинаешь осознавать, насколько страшны все наши неведомые встречи, контакты, как важно понять, кто воистину стоит за ними. И в те тяжелые минуты, насколько я помню, во мне постоянно присутствовала настороженность. По выздоровлении я совместно со священниками, духовными наставниками анализировал все происшедшее.

Настраивает на положительный ответ тот факт, что все это происходило на фоне постоянной молитвы. И по моим воспоминаниям, и по свидетельствам людей, находившихся все время рядом, в те сложные для меня минуты я поддерживал себя молитвами. Молитвы, звуки богослужений бережно сопровождали мою душу в моменты расставания ее с телом.

Хорошо помню, как в первые же мгновения ухода в мир иной душа явственно ощущала молитвы земных помощников: трехсуточную непрерывную молитву нашей мужской обители и прихожан. Это были реальные, земные голоса моих верных друзей. И вот как-то плавно, постепенно эти голоса земные сплетались, переходили в ответное Богослужение мира иного. Еще и еще раз повторяю, что неповторима Божия благодать, красота этих песнопений неземная.

Думается, что бесовские ухищрения никогда не вынесут такого молитвенного натиска, имитировать свое участие в нем они тоже не смогут: ведь оружие в борьбе с диаволом – пост и молитва. Интересно и то, что мой организм в эти первые десять дней, без всякого разумного приказа с моей стороны, находился на строгом посту, потребляя только освященную воду из источника целителя Пантелеймона.

Вот эти факты, наверное, говорят о том, что открывшиеся события и явления, скорее всего, имеют благодатный характер.

Заключение

Милостью Божией, дорогие христиане, я закончил этот нелегкий для меня труд. Он труден не только в связи с обостренным восприятием трагических событий, происшедших так недавно. Этот труд весьма тяжел для меня в основном тем, что я взял на себя обязанность поведать людям о тех дивных событиях за чертой нашей жизни, описать потусторонний мир незыблемой красоты. Как тяжело для этого искать слова, описывающие то, что многие люди не видели ни разу!

В целом, Господь закрыл от человечества тайну загробной жизни, но по нашим молитвам, по вере христианской появляются какие-то очертания этого дивного мира. И, конечно, каждому думающему православному читателю важно для себя лично хоть немного приоткрыть эту завесу, представить свой путь и участь, столь крепко связанные с личностным покаянием, с жизнью по заповедям Божиим.

Желаю вам, родные мои, лелеять в душе своей эти покаянные слезы, ведь черта, отделяющая каждого из нас от вечной жизни, так близка, что вы даже не представляете... Это намного ближе, чем обычно нам кажется!

Если сия работа придется по духу тебе, дорогой читатель, помяни в святых твоих молитвах имя грешного протоиерея Михаила, ее составителя.

Григорий ТЕЛЬНОВ

МОНАХИНЯ ОЖИЛА НА ТРЕТИЙ ДЕНЬ
ПОСЛЕ СМЕРТИ

Псковская монахиня Антония видела ад
и была возвращена Богом на землю

Она увидела свое тело со стороны – лежащим на операционном столе. Вокруг суетились медики. К груди прижали похожий на утюг прибор.

– Разряд! – крикнул профессор Псахес.

Тело дернулось. Но она не почувствовала боли.

– Разряд!

– Сердце не реагирует!

– Разряд! Еще! Еще!

Врачи пытались «завести» ее сердце почти полчаса. Она увидела, как молодой ассистент положил руку на плечо профессору:

– Борис Исаакович, остановитесь. Пациентка мертва.

Профессор стащил с рук перчатки, снял маску. Она увидела его несчастное лицо – все в капельках пота.

– Как жаль! – сказал Борис Исаакович. – Такая операция, шесть часов трудились...

– Я здесь, доктор! Я живая! – закричала она. Но врачи не слышали ее голоса. Она попыталась схватить Псахеса за халат, но ткань даже не шевельнулась.

Профессор ушел. А она стояла возле операционного стола и смотрела, как завороженная, на свое тело. Санитарки переложили его на каталку, накрыли простыней.

Она услышала, как они говорят:

– Опять морока: приезжая преставилась, с Якутии...

– Родня заберет.

Да нет у нее никакой родни, только сын-малолетка.

Она шла рядом с каталкой. И кричала:

– Я не умерла! Я не умерла! Но никто не слышал ее слов.

Жизнь

Монахиня Антония вспоминает свою смерть с трепетом:

– Господь милостив! Он любит всех нас, даже распоследнего грешника...

Антония постоянно перебирает четки. Ее тонкие пальцы дрожат. Между большим и указательным видна старая татуировка – едва заметная буква «А».

Матушка Антония перехватывает мой взгляд. Я смущаюсь, словно подсмотрел что-то запретное.

– Это память о тюремном прошлом, – говорит монахиня. – Первая буква моего имени. По паспорту я Ангелина. В юности страсть какая бедовая была...

– Расскажите!

Матушка Антония испытующе глядит на меня. Такое ощущение, что она видит меня насквозь. Минута кажется вечностью. Вдруг замолчит, вдруг откажет?..

Наша встреча не была случайной. В Печоры Псковской области, где вблизи знаменитого Свято-Успенского монастыря живет 73-летняя матушка Антония, я приехал, получив весточку от знакомых верующих: «У нас чудесная монахиня есть. На том свете побывала».

Матушка Антония, как оказалось, в недавнем прошлом была строительницей и настоятельницей женского монастыря в Вятских Полянах Кировской области. После третьего инфаркта по слабости здоровья была отправлена на покой. С журналистом «Жизни» согласилась встретиться только после того, как получила рекомендации от духовных лиц.

Мне кажется, что она мою просьбу отсылает куда-то наверх. И получает ответ. У меня замирает дыхание.

Наконец, она произносит:

– Расскажу. Не зная моего прошлого, не понять того, что случилось со мною после смерти. Что уж было – то было...

Матушка Антония совершает крестное знамение. Еле слышно, одними губами, шепчет молитву. Чувствуется, что возвращение в прошлое требует от нее немалых душевных и физических усилий – словно пловцу, которому предстоит нырнуть в бурлящий водоворот.

Детство

– Родилась я в Чистополе. Это маленький городок на Каме в Татарии. Папа, Василий Рукавишников, ушел на фронт добровольцем. Погиб на Брянщине, в партизанах. Мама, Екатерина, вновь вышла замуж – за старика, он лет на тридцать был старше ее. Я до того возненавидела его, что убежала из дома. Попала в детдом в Казани. Сказала, что сирота. В конце войны обучили меня вместе с подругами на мотористок и отправили на шахту в Свердловскую область. В первый же день мы бунт устроили – из-за приставаний. Мы малолетки, а шахтеры там ушлые. В первый же день облапали… Ну, я и подбила подруг в Москву бежать, к товарищу Ворошилову. Жаловаться. Добирались на подножках вагонов, отчаянные были, смелые. Заночевали в парке Горького, в кустах, прижимаясь друг к другу…

Ворошилов

• Утром я, как самая маленькая (на вид мне давали лет двенадцать), пошла в разведку. Выбрала на лавочке дяденьку посолиднее. Подошла, спросила, как Ворошилова найти. Дяденька ответил, что запись на прием ведется в приемной Верховного Совета на Моховой улице. Нашли мы эту приемную. Явились туда всей гурьбой. «Куда?» – спросил нас милиционер у двери. – «К Ворошилову!» – «Зачем?» – «Это мы только ему скажем». Милиционер отвел нас в какой-то кабинет. За столом толстый начальник сидит. Глянул на нас строго: «Рассказывайте!». А я как заору: «Бежим, девчонки! Это не Ворошилов!» Такой шум мы устроили, что все сбежались. И тут вижу, как Ворошилов входит. Я его по фотографиям знала. Увел нас с собой. Велел принести бутербродов, чаю. Выслушал. И спросил: «Учиться хотите?» – «Да!» – «Скажите на кого, вам выпишут направление». Я выбрала геологический техникум в Кемеровской области... А там беда вышла – с ворьем связалась. По глупости и от голодухи. Нравилось мне, как они живут: рисково, красиво. Татуировку сделала, чтобы все видели, что я фартовая. Только погулять долго не получилось: нашу шайку поймали... В тюрьме мне не понравилось.

Сын

– Когда вышла на свободу, дала клятву себе: никогда за решетку не попадать. Вышла замуж, уехала в Якутию – в поселок Нижний Куранах. Работала там в «Якутзолоте». Орден даже заслужила – Трудового Красного Знамени... Сначала все в семье ладно было, сыночка родила, Сашеньку. Потом муж пить начал. И бил из-за ревности. Потом бросил. Горевать не стала – так с ним намучилась! А тут еще болезнь навалилась. Сначала значения не придала, а потом, как уж прижало (несколько раз сознание средь бела дня теряла), к врачам пошла. Обследовали и нашли опухоль в голове. Отправили срочно в Красноярск, в клинику мединститута. Я плачу: «Спасите! У меня сынок один, еще школьник – круглым сиротой останется!» Профессор Псахес взялся прооперировать... Знала, что операция опасная, боялась страшно! Тогда и про Бога вспомнила. Прежде такой атеисткой была, богохульницей, а тут на ум молитва пришла. Вернее, стишок духовный, которому меня однажды в детстве одна женщина обучила. «Сон Богородицы» называется. Про Иисуса, все его страдания. Почти все Евангелие в этих стихах пересказано... Повезли меня на операцию, а я дрожу и «Сон Богородицы» шепчу. Дали наркоз, сверлить череп стали... Я боли не чувствую, но все слышу – как с головой моей возятся. Долго оперировали. Потом, как сквозь сон, услышала, как меня по щекам хлопают. «Все, – говорят, – просыпайся!» Я очнулась от наркоза, дернулась, хотела встать, подняться, тут сердце и остановилось. А меня словно что-то наружу из тела вытолкнуло – из себя, будто из платья, выскользнула...

Смерть

...Каталку с безжизненным телом отвезли в холодную комнату без окон. Ангелина стояла рядом. Видела, как ее труп переложили на железный топчан. Как стащили с ног бахилы, которые были на ней во время операции. Как привязали клеенчатую бирку. И закрыли дверь.

В комнате стало темно. Ангелина удивилась: она видела!

– Справа от моего тела лежала голая женщина с наспех зашитым разрезом на животе, – вспоминает монахиня. – Я поразилась: прежде никогда не знала ее. Но почувствовала, что она мне почти родная. И что я знаю, от чего она умерла – случился заворот кишок. Мне стало страшно в мертвецкой. Бросилась к двери – и прошла сквозь нее! Вышла на улицу – и остолбенела. Трава, солнце – все исчезло! Бегу вперед, а мне дороги нет. Словно привязана к больнице. Вернулась обратно. Врачей, больных в палатах и коридорах вижу. А они не замечают меня. Глупая мысль в голову пришла: «Я теперь человек-невидимка!» Смешно самой стало. Стала хохотать, а меня никто не слышит. Попробовала сквозь стену пройти – получилось! Вернулась в мертвецкую. Опять увидела свое тело. Обняла себя, стала тормошить, плакать. А тело не шевелится. И я зарыдала, как никогда в жизни – ни раньше, ни потом – не рыдала...

Ад

– Вдруг рядом со мной, как из воздуха, появились фигуры. Я их для себя назвала – воины. В одежде, как у святого Георгия Победоносца на иконах. Почему-то я знала, что они пришли за мной. Стала отбиваться. Кричу: «Не трогайте, фашисты!» Они властно взяли меня под руки. И внутри меня голос прозвучал: «Сейчас узнаешь, куда попадешь!» Меня закружило, во мрак окунуло. И такое нахлынуло – страсть! Боль и тоска невозможная. Я ору, ругаюсь всяко, а мне все больнее. Про эти мучения рассказать не могу – слов таких просто нет...

И тут на правое ухо вроде как кто тихонечко шепчет: «Раба Божия Ангелина, перестань ругаться – тебя меньше мучить станут...» Я затихла. И за спиной словно крылья почувствовала. Полетела куда-то. Вижу: слабенький огонек впереди. Огонечек тоже летит, и я боюсь отстать от него. И чувствую, что справа от меня, как пчелка малая, тоже кто-то летит. Глянула вниз, а там множество мужчин с серыми лицами. Руки вверх тянут, и я их голоса слышу: «Помолись за нас!» А я перед тем, как умереть, неверующая была. В детстве окрестили, потом в храм не ходила. Выросла в детдоме, тогда нас всех атеистами воспитывали. Только перед операцией про Бога и вспомнила... Той «пчелки» справа не вижу, но чувствую ее. И знаю, что она не злая. Спрашиваю ее про людей: «Кто это и что это?» И голосок тот же, ласковый, отвечает: «Это тартарары. Твое место там...» Я поняла, что это и есть ад.

Рай

– Вдруг я почувствовала себя, как на земле. Но все ярче, красивее, цветет, как весной. И аромат чудный, все благоухает. Меня еще поразило: одновременно на деревьях и цветы, и плоды – ведь так не бывает. Увидела стол массивный, резной, а за ним трое мужчин с одинаковыми, очень красивыми лицами, как на иконе «Троица». А вокруг много-много людей. Я стою и не знаю, что делать. Подлетели ко мне те воины, которые в морг приходили, поставили меня на колени. Я наклонилась лицом до самой земли, но воины меня подняли и жестами показали, что так не надо, а нужно, чтобы плечи были прямо, а голову склонить на грудь...

И разговор начался с теми, что за столом сидели. Меня поразило: они знали все обо мне, все мои мысли. Их слова словно сами возникали во мне: «Бедная душа, что же ты столько грехов набрала!» А мне было ужасно стыдно: вдруг ясно вспомнился каждый мой плохой поступок, каждая дурная мысль. Даже те, которые я давно забыла. И мне вдруг себя жалко стало. Поняла, что не так жила, но не обвиняла никого – сама свою душу сгубила...

Господь

– Внезапно я поняла, как надо называть того, кто в середине сидит, сказала: «Господи!» Он отозвался – в душе сразу такое райское блаженство наступило. Господь спросил: «Хочешь на землю?» – «Да, Господи!» – «А посмотри вокруг, как здесь хорошо!» Он руки вверх воздел. Я посмотрела вокруг – и ну все как засияло, так было необычайно красиво! А внутри меня вдруг случилось то, чего я не испытывала никогда: в сердце вошли бесконечная любовь, радость, счастье – все разом. И я сказала: «Прости, Господи, я недостойна!» И тут пришла мысль о сыне, и я сказала: «Господи, у меня сын есть, Сашенька, он без меня пропадет! Сама сирота, от тюрьмы не убереглась. Хочу, чтобы он не пропал!» Господь отвечает: «Ты вернешься, но исправь свою жизнь!» – «Но я не знаю как!» – «Узнаешь. На твоем пути попадутся люди, они подскажут! Молись!» – «Но как?» – «Сердцем и мыслью!».

Будущее

– И тут мне будущее открыли: «Выйдешь вновь замуж». – «Кто же меня возьмет такую?» – «Он сам тебя найдет». – «Да не нужен мне муж, я с прежним пьяницей на всю жизнь намучилась!» – «Новый будет добрый человек, но тоже не без греха. С Севера не уезжай, пока сына в армию не проводишь. Потом встретишь его, женишь. А затем суждено тебе брата найти». – «Неужто он жив? Я с войны о Николае вестей

не имею!» – «Инвалид он, на коляске ездит. Найдешь его в Татарии и сама туда с мужем переедешь. Ты брату будешь очень нужна, будешь ухаживать за ним и сама похоронишь его». – «А с сыном все хорошо будет?» – «За него не беспокойся. Он, как станет взрослым, от тебя откажется. Но ты не унывай. Помни Господа и расскажи людям о том, что видела здесь! И помни – ты обещала исправить свою жизнь!».

Возвращение

– Очнулась я уже в своем теле. Почувствовала, что мне очень холодно: я замерзла сильно. Взмолилась: «Мне холодно!» И голос слышу в правом ухе: «Потерпи, сейчас за тобой придут!» И точно: открывается дверь, входят две женщины с тележкой – хотели анатомировать меня везти. Подошли ко мне, а я простыню сбросила. Они – в крик и бежать! Профессор Псахес, который меня оперировал, с медиками прибегает. Говорит: «Не должно быть, что жива». Светит какой-то лампочкой в зрачок. А я все вижу, чувствую, а окоченела так, что сказать ничего не могу, только мигнула глазами. Меня привезли в палату, обложили грелками, закутали в одеяла. Когда согрелась, рассказала о том, что случилось со мной. Борис Исаакович Псахес внимательно выслушал. Сказал, что после моей смерти прошло три дня.

– Еще в больнице, – рассказывает матушка Антония, – я написала о том, что со мной произошло, в журнал «Наука и религия». Не знаю, напечатали ли. Профессор Псахес назвал мой случай уникальным. Через три месяца выписали.

Отчаяние

– Уехала я обратно в Якутию, – рассказывает матушка Антония. – Опять в «Якутзолото» устроилась, я там на хорошем счету была. Работаю, сына ращу. В церковь ходить стала, молиться. Все случилось так, как мне на том свете предсказано было. Замуж вышла, потом сына женила. И старшего брата Николая, с войны потерянного, нашла – в Татарии. Он одинокий был, инвалид на коляске, уже сильно больной. Мы переехали в Нижнекамск, поближе к брату. Квартиру нам с мужем там дали, как северянам. Я к тому времени уже на пенсии была. Ухаживала за братом до самой его смерти. Похоронила, оплакала.

А потом и сама заболела. В боку закололо, во рту кисло стало. Терпела долго. По сравнению с адскими муками все земные болячки – как укол булавкой. Уговорили меня сын с мужем в больницу пойти. Из поликлиники отправили на обследование в Казань. А там нашли рак печени. Сказали, что с операцией опоздала, что метастазы пошли. И такая тоска на меня напала – не передать. Грешная мысль пришла: «Кому я нужна такая, всем обуза!»

Пошла на мост – топиться. А перед тем как в воду броситься, с небом решила попрощаться. Подняла глаза – и увидела кресты и купола. Храм. Думаю: помолюсь в последний раз перед тем, как утопиться. Пришла в собор. Стою перед иконой Богородицы и плачу. Тут женщина, что в храме убиралась, заметила мои слезы, подошла, спросила, что со мной случилось. Рассказала про рак, про то, что муж начал пить, что никому я не нужна, что у сына своя семья и я ему обуза. Что хотела руки на себя наложить. А женщина мне и говорит: «Тебе надо сейчас же ехать в Набережные Челны. Туда приехал чудесный батюшка, архимандрит Кирилл из Риги. Он все на свете лечит!»

Архимандрит

Матушка Антония показывает фотокарточку священника, что висит у нее в келье. На снимке – благообразный, осанистый батюшка с двумя крестами на облачении.

– Это мой духовный отец, – ласково говорит монахиня. – Архимандрит Кирилл (Бородин). Чудотворец и праведник. При советской власти в тюрьме за веру страдал. Он сам врач по образованию, многих людей исцелил. В 1998 году отошел ко Господу. Мне отец Кирилл не только жизнь спас – душу вымолил. Приехала я тогда в Набережные Челны по указанному мне в церкви адресу, даже домой в Нижнекамск заезжать не стала. Очередь стоит в квартиру, в которой отец Кирилл принимает, длиннющая. Думаю, всю ночь стоять придется. Тут дверь распахивается, выходит священник и меня рукой манит: «Матушка, иди сюда!» Завел к себе. Ладонь на голову положил: «Ах, какая ты болящая!» И вдруг в меня радость вошла – как тогда, на том свете перед Господом... Хотела отцу Кириллу о себе рассказать, про то, что на том свете пережила, но он меня остановил: «Я все про тебя знаю».

Монастырь

– Тут батюшка мне и говорит: «Езжай в Елабугу, там монастырь налаживается. Скажешь матушке Евгении, что я прислал», – рассказывает матушка Антония. – Я замялась: «Что вы, батюшка! Муж и сын у меня». Тут отец Кирилл странные слова произнес: «Нет никого у тебя!» Я ропщу: «Ночь уже!» А он, строго так: «Благословляю идти!»

Куда денешься? Пошла на автовокзал. Автобусы рейсовые все уже ушли. Вдруг мужичок какой-то тормозит: «Кто на Елабугу?» До самого монастыря довез. Там уже ждали. Стала жить при монастыре и молиться. А силы таяли. Уж и есть мало что могла: печень совсем отказывала...

И вот сон мне однажды снится. Вижу четверых мужчин, одетых в белое. Они вокруг меня. Я лежу, а один из них говорит: «Тебе сейчас больно будет. Потерпи, не бойся, рак пройдет». Утром проснулась, а печень не болит. Аппетит появился – на еду накинулась. Ем все, от чего раньше отказывалась, – булку, суп. И хоть бы раз в боку кольнуло!

Тут отец Кирилл приехал. Рассказала ему про странный сон. Спрашиваю: «Кто меня во сне исцелил!» А батюшка отвечает: «Неужели ты не догадалась! Это тебе Божия милость!»

Сын

– Благословил меня отец Кирилл домой в Нижнекамск съездить – вещи забрать и документы оформить, – рассказывает матушка Антония. – Приехала, а сын и муж меня потеряли. Думали, померла уже. Мужу объяснила, что развод нужен, что в монастырь хочу, душа просится Богу служить. Он смирился. А сын – ни в какую: «Не пущу!» Посадил на цепь собачью. Три дня держал, даже в туалет водил на ней. Я молилась, чтобы Господь сына вразумил. Отпустил все же Саша меня в монастырь. Но в спину крикнул: «Теперь ты мне не мать...» Вспомнила я тогда, что Господь мне на том свете говорил: «Сын от тебя откажется».

Постригли меня в монахини с именем Антония. В переводе с греческого это означает «приобретение взамен». В монастыре я поменяла свою жизнь, как тогда Господу обещала. Потом меня благословили в Вятских Полянах новый монастырь строить, настоятельницей поставили. Служила там. А после инфаркта на покой попросилась. Приехала в Псков, потом в Печоры перебралась. Здесь, возле святых мест, и молиться, и дышать легче.

Дар

Про матушку Антонию в Печорах говорят с любовью. Рассказывают, что кроме великого дара утешать людей есть у нее способность видеть их сущность духовными очами.

– Было время, когда действительно видела, – рассказывает матушка Антония. – Потом упросила Господа лишить меня этого дара. Тяжело это.

– Мне говорили, что вы видели чудо в храме: Таинство превращения хлеба и вина в плоть и кровь Христову.

– Это было на Пасху, когда Царские врата, закрывающие вход в алтарь, распахнуты. Стою я возле Царских врат, жду причастия. Думаю: как же хлеб станет Христовой плотью? И тут на алтаре как солнце засияло. Вижу – вместо просфоры младенчик лежит. Красивый такой, весь светится. А священники его копьецом в грудь! Закричала на весь храм: «Не трогайте младенчика!» Люди на меня смотрят, не поймут, в чем дело. А я вижу: чаша золотая для причастия делается прозрачной, словно стеклянная. И сама собой наполняется кровью. После службы со страхом рассказала обо всем своему духовному отцу. Он меня успокоил: «Господь тебе чудо показал, радуйся!» Вот и живу в радости. Хочу сказать всем: смерти нет, есть жизнь вечная. Надо только любить друг друга и быть верными Господу.

– А будущее предсказываете?

– Нет. Одно знаю: Россию тяжкие испытания ждут. Но если мы станем добрее, Господь нас простит...

www.blagoslovenie.ru (по материалам газеты «Жизнь» № 233–235. 2003 г.)

Фото Георгия ТЕЛЬНОВА

«Я ВИДЕЛ НЕБЕСА...»

Эта история обошла страницы многих христианских изданий. Но славы Божией много не бывает. А именно о ней идет речь в истории Бориса Пилипчука из Хмельницкой области. Милостивое исцеление, и тем более воскресение из мертвых – это поистине драгоценные дары человеку от любящего Бога...

Борис Пилипчук, старший лейтенант милиции, работал оперативным дежурным одного из райотделов милиции Хмельницкой области. Прошел афганскую войну. Сейчас ему 38 лет, женат, имеет троих детей. Проживает в Старосинявском районе Хмельницкой области, в селе Новая Синявка.

Внезапная смерть такого здоровяка, офицера милиции, взволновала многих и была событием «номер один». Об этом свидетельствовали частые звонки в больницу от многих сослуживцев и верующих, молившихся во многих церквях Украины. Врачами была зафиксирована смерть в результате кровоизлияния, поразившего около 95% поверхности головного мозга. О смерти Бориса было тут же сообщено супруге, в молитве ожидавшей исхода борьбы за жизнь.

После установления у Бориса клинической смерти врачи боролись минут 30 за его жизнь, а после установления биологической смерти прошло еще не менее 2-х часов, в течение которых он находился в отделении реанимации. Значит, необратимые процессы и гибель мозговой ткани давно уже наступили, т.к. времени на оживление после клинической смерти отводится всего лишь 4–6 минут. В данном случае человек «мертвее» быть уже не может. Смерть Бориса была установлена врачами и подтверждена приборами, которые были подключены к его телу...

Ангелы пели...

Борис лежал под белой простыней. Вернее, лежало только его тело. А сам Борис ощущал себя вне его. Вот как он рассказал об этом потом:

– Я не знаю, как передать это видение словами, но мне хочется, чтобы вы представили себе ту картину, которую показал мне Господь. После внутреннего толчка в теле я почувствовал себя в сознании и стал видеть все как бы сверху. Это моя душа вышла и смотрела на тело. К нему было подключено множество приборов. Рядом суетились медики, пытаясь вернуть меня к жизни. Я стал удаляться куда-то ввысь. Быстро-быстро. Почувствовал свист в ушах. Земля исчезла.

Я попал в необычайное место, которое было очень светлым. Мне стало очень хорошо. Увидел широкую золотую лестницу, сияющую в лучах. По обе стороны этой лестницы были золотые перила, вдоль которых на ступенях стояли крылатые ангелы в белых льняных одеждах с золотыми поясами. Волосы у них были белые, лица человеческие, но светящиеся, как молнии, глаза, как два светильника. Ноги и руки блестели, как медные. Вокруг лестницы и под ней стояло такое множество ангелов без крыльев, что я просто не могу передать их числа. Все ангелы пели псалом. Я не знаю, на каком языке они пели, но полностью понимал значение каждого слова. Они славили Бога.

В конце этой лестницы я увидел необычайный свет. Он был яркий, но мягкий, от него исходили тепло, спокойствие, радость и мир... От огромного числа ангелов отделились двое и стали позади меня по левую и по правую руку. Я не поворачивал головы, не озирался, но у меня было такое ощущение, что я все вижу на 360 градусов вокруг себя.

Город

– Я ни у кого не спрашивал, где я, что со мной, что будет дальше. Чувствовал полную уверенность в себе. Я переместился на большую поляну, по которой бегали очень красивые белые кони. Посреди поляны стоял огромный город в виде куба. Увидев его, я стал к нему приближаться. Перемещаясь в пространстве, я не дотрагивался ногами до земли – это было как бы скольжение, и по мере приближения к городу мой восторг от увиденного становился все больше. Высокие стены состояли из разноцветных слоев, которые сверкали и переливались в сиянии света. Я видел основание города, устроенное из 12 драгоценных камней этого мира, видел жемчужные ворота, по трое в каждой стене. Жемчуга ворот были очень большие. Я не измерял их, но одна жемчужина была больше двух метров, как я оценил.

Когда я проходил через одни ворота внутрь города, то увидел две надписи: одну – над воротами, а вторую – под ними. Над воротами было написано одно из имен колен Израилевых, а под ними – имя апостола. Я вошел в город и замер от восхищения: он был полностью золотым. Улицы, дома, двери – все из прозрачного, как стекло, золота. Оно было очень чистым – прежде никогда не видел такого блеска. Раньше я видел, как блестят новые золотые изделия в ювелирных магазинах, но это ничто по сравнению с тем, что я увидел в тот момент. Об этом я читал в Библии, но никогда не мог себе представить, что твердый металл может быть таким прозрачным и чистым. А теперь я все это увидел и захотел потрогать.

Я не спрашивал у ангелов, куда мне дальше идти, я как бы знал, куда иду. Было полное ощущение того, что нахожусь у себя дома. Когда я пошел по городу дальше, ближе к центру, то в одном месте увидел большое дерево. На нем висели плоды грушевидной формы размером с литровую банку. Листья напоминали липовые, но были большими, как лист лопуха. Я подошел к дереву, и мне захотелось сорвать один из плодов. Я протянул руку и восторженно изумился: рука была прозрачной. Я был готов сорвать плод, но ангел, который стоял немного позади, преградил мне доступ к плодам. Жестом он показал, что рвать не надо. Для меня было удивительно, что я без всякого сожаления или огорчения отошел от дерева.

Бог

– Когда я приблизился к самому центру города, то увидел необычайно ясный поток света. Он был настолько приятным, что мой восторг продолжал возрастать, достигнув высшей точки. Мне трудно передать словами это необыкновенное состояние души.

В тот момент, когда я увидел центр этого излучения, то опустил голову и почувствовал непреодолимое желание опуститься на колени. Но ангелы поддержали меня, и я услышал голос: «Сын мой, того, что Я показал, для тебя пока достаточно. Ты должен сейчас вернуться назад, чтобы передать то, что ты увидел и услышал». Я понял, что со мной говорит Господь, и стал умолять Его: «Господи, я не хочу обратно!» На что Господь мне ответил: «У тебя есть жена и трое детей. Ты должен вернуться к ним, потому что тебе еще не время быть здесь».

Ужас медиков

– В мгновение ока я переместился в пространстве на такое расстояние, что увидел землю, больницу. Приблизившись, наблюдал следующую картину: на носилках, установленных на каталке, медицинские работники везли тело. Когда я увидел свою заплаканную жену, которая шла рядом, то понял, что это везут меня. Один медработник успокаивал ее, уговаривая, чтобы она не убивалась так, и старался не допустить ее в комнату за железными дверями, куда завезли тело. Когда увидел все это, то почувствовал толчок и резко опустился в свое тело. Тут же я ощутил огромную силу, которая выбила двери. Двустворчатые двери ударом сорвало с петель, и они плашмя упали на пол, а каталку с телом выкатило из помещения морга.

После этого верхняя часть моего тела приподнялась, простыня спала. Санитар, сползая вниз по стене, упал, медсестра тоже. Оба лежали в полуобморочном состоянии. Пришла еще одна медсестра и, увидев меня, сидящего, упала в обморок. Та же сверхъестественная сила поставила каталку в вертикальное положение, и я оказался стоящим ногами на земле. Каталка упала и закатилась обратно в морг. Я хотел идти, но не мог. Было такое ощущение, что я не в своем теле, оно мне не повиновалось. Тогда я стал молиться, потому что мысли были у меня ясные.

Я все видел, все осознавал, все слышал, но голоса были какими-то чужими, протяжными. Такое ощущение, будто магнитофонную пленку прокручивали на замедленной скорости. Я стал взывать к Господу и просить, чтобы Он дал мне силу идти. Когда я закончил молиться, то почувствовал мощный прилив энергии. У меня было такое ощущение, будто волосы отделились от головы и тысячи иголок коснулись моего лба. Я получил такой прилив сил, что мне показалось, будто мои ноги по ступни вошли в пол. Я почувствовал тепло и огромную силу с головы до ног и пошел в направлении ординаторской, в которой заседали врачи.

По пути моего следования медработники разбегались с криками, кто падал, кто закрывался в палатах. Жена догнала меня у ординаторской и накинула на меня простыню. Я подошел и легким прикосновением руки открыл дверь ординаторской комнаты. Позднее я узнал, что комнату врачи закрыли на ключ, пододвинули шкаф и забаррикадировались изнутри. Но дверь поддалась мне легко. Когда я зашел в ординаторскую, то некоторые медработники упали в обморок, а другие в страхе сбились в дальнем углу и кричали: «Кто ты? Что тебе от нас нужно? Отпусти нас!» Я успокоил их: «Не бойтесь, дайте мне только одежду». Видя на их лицах страх, я понял, что не следует объяснять свое воскресение этим перепуганным докторам. Что бы я им ни сказал, они бы все равно не услышали. Я повторил: «Отдайте мне одежду, и я пойду домой». Врачи позволили мне быстро оттуда уйти, так как испытывали ужас от моего присутствия. Я оделся...

Свидетельство

Борис вернулся в свою палату. И приказал жене:

– Звони в райотдел. Пусть срочно пришлют машину. Мы едем домой...

Галина позвонила. Путаясь в словах, попросила прислать машину и одежду.

На том конце провода сказали:

– Высылаем. Ждите!

Прислали две. Одну легковую – за ней. Вторую, грузовую, – за Борисом. Вернее, за его телом.

Пилипчук удивился, увидев милицейскую форму. Водитель «Волги» поразился еще больше, увидев Бориса.

– Так ты живой? – покрылся потом шофер. – А меня послали за трупом. Приказали, чтоб в форме в гроб положили. Как офицера и ветерана Афганистана...

Борис сел в легковушку рядом с женой. Всю дорогу молчали. По пути их увидел знакомый гаишник. Побледнел, затем сел в свою машину и догнал еще раз. Потом сержант дорожной службы подъехал к райотделу, подошел к начальнику. Достал из кобуры пистолет:

– Все! Больше не могу! Крыша поехала от жары. Покойный старший лейтенант Пилипчук дважды живым привиделся...

Подполковник Василий Олейник вместе с двумя замами сел в машину. К дому Пилипчука домчались мигом. И увидели, что гаишнику не привиделось. Пилипчук стоял живой и здоровый:

– Василь Васильич, хлопцы, проходите в хату!

Майор Юрий Загорский, друг Пилипчука, пришел в себя первым:

– Борька, а мы тебе уже на венки и гроб собирали...

На следующий день Пилипчук вышел на службу. Начальник встретил его сдержанно:

– Я не могу допустить тебя к службе, так как после инсульта тебе, по меньшей мере, следовало бы получить первую группу инвалидности. Ты, Борис, езжай в госпиталь УВД. Пройди комиссию, пусть дадут заключение о здоровье.

По комиссиям Пилипчука футболили два с половиной месяца. Врачи хотели доказать, что должны быть какие-то последствия того, что произошло. Доктора поразились: от инсульта не осталось и следа. Исчезли камни в почках. Осколок в ноге тоже исчез! Пилипчука признали годным к службе в органах МВД. Он вернулся в райотдел, стал работать оперативным дежурным. Потом вдруг, не дослужив нескольких месяцев до пенсии, уволился.

Сослуживцам свое решение объяснил так:

– После того, что я пережил, все земное не имеет значения. Я должен рассказать людям о величии Бога.

В интервью газетам говорил:

– Врачи просили меня, чтобы я никому не рассказывал о своем воскресении. Но Господь вернул меня на землю, чтобы я рассказал об этом людям. Я утверждаю, что Бог – это реальная Личность, и Небеса действительно существуют. Некоторые врачи, которые были свидетелями того, что произошло со мной в больнице, покаялись.

На территории больницы построят церковь

Василий Михайлович ЛЕВИЦКИЙ, зав. отделением нейрохирургии Хмельницкой областной больницы:

– Борис Пилипчук был моим пациентом. Его доставили из районной больницы в тяжелом состоянии с нарушением мозгового кровообращения. Мы сделали все, что могли... Относительно смерти Пилипчука в физическом смысле предпочту высказаться осторожно, дабы не навлечь гнев коллег. У медицины есть твердый научный принцип: если пациент не умер, значит, он оставался жив.

Когда человек перестает подавать признаки жизни, всегда пытаемся его реанимировать. Это продолжается столько, сколько нужно. Время не регламентировано – десять, двадцать минут и больше. Пока здравый смысл подсказывает, что есть шанс оживить. Но и после того, как все процедуры прекращены и тело накрыто простыней, мы сразу не отвозим труп в покойницкую. Есть исторически сложившееся правило, которое соблюдается неукоснительно в каждой больнице: умершего человека не сразу отвозят в морг. Тело лежит в палате два часа и больше. Ночью – до утра. Пилипчука отвезти в морг не успели. Он был в перевязочной, там у нас двустворчатые железные двери.

После случившегося я с ним больше не встречался, дальнейшее обследование Пилипчук проходил в госпитале МВД. Если коллеги признали его годным к службе, значит, он здоров.

Главный врач Хмельницкой областной больницы Анатолий Константинович ПИНЧУК.

– Случай с Борисом Пилипчуком, действительно, уникальный. Но он произошел не при мне: я руковожу больницей недавно, прежде возглавлял Управление здравоохранения области. Поэтому прокомментирую, не вдаваясь в детали.

В нашей больнице 759 коек. Большинство пациентов – с весьма сложными случаями, ведь у нас лечебное учреждение третьего уровня, к нам со всей области отправляют тяжелых. Всегда есть несколько пациентов в коме. Прогнозировать благополучный исход у коматозных очень сложно. Здесь многое зависит не только от нас, медиков, но и от индивидуальных особенностей организма, от Бога, если хотите.

Недаром древние говорили, что руками медиков врачует Бог. После случая с Борисом Пилипчуком мы решили построить на территории нашей больницы православную церковь. Священник уже есть – отец Леонид. Готов проект, к лету начнем стройку. Хотим освятить храм в честь Святителя и Чудотворца Николая Мирликийского.

Перемены

Друзья не узнавали Бориса. Он бросил курить, пить. От прежнего крутого супермена-разведчика осталось разве что накачанное тело. Борис стал мягким, добрым ко всем и ко всему, что вокруг. Жена Галя привыкала к новому Борису долго. Седая от переживаний, вечером она забивалась в угол кровати и боялась прикоснуться к мужу.

– Конечно, я была рада, что он живой, – призналась она нам позже. – Но все равно было страшно. Ходила, как чумная. Дошло до того, что с сахарницей зашла в хлев и высыпала песок в пойло. А по ночам было просто ужасно. Лежу и думаю, что рядом – оживший покойник...

Однажды утром Борис сказал жене:

– Я расскажу тебе первой, что я видел после смерти.

Галина замерла. И тогда Борис рассказал ей все. Она улыбнулась:

– Вот ты не хотел возвращаться ко мне и детям. А говорил, что любишь...

– Ты не понимаешь. Придет момент, и ты испытаешь то же самое у престола Господня. Смерти нет, есть переход из земной жизни в вечность...

И он ответил ей на те вопросы, которые были у нее в душе всегда, но она не задавала их никому. Потом сказал, что их сын Анатолий, страдавший с детства болезнью ног, поправится. И что у них будет еще один ребенок. Сынок, благословение Господа.

Игорек родился в точно назначенный срок – 12 января 2002 года.

Крутой мужик вдруг заговорил о Всевышнем

Майор Дмитрий Григорьевич КРУГЛЮН, замначальника Старосинявского райотдела МВД Украины:

– Бориса Пилипчука знаю давно. Он был хорошим сотрудником, у него просто дар к оперативной работе. Физически крепкий, юридически грамотный, бесстрашный. Когда с ним случился инсульт, мы сильно переживали. Сбросились на лекарства. А когда сказали, что он умер, то весь райотдел просто в шоке был. Молодой, здоровый мужик – и за три дня скрутило. А потом он приехал – живой! После медкомиссии вышел на службу, вроде все нормально было. Про Бога, конечно, рассказал. Мы удивлялись, но мало ли чего на свете не бывает. Странно было только от Бориса такие речи слышать. Крутой мужик, мент до мозга костей – и про Божии заповеди. Райотдел ведь у нас, а не монастырь.

Василий Васильевич ОЛЕИНИК, подполковник, начальник Старосинявского райотдела МВД Украины: