«Мигуренко Р.А. КУРС ЛЕКЦИЙ ПО ДИСЦИПЛИНЕ «ИСТОРИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ НАУКИ» Содержание ...»

1. Иногда нормальная наука в конце концов доказывает свою способность разрешить проблему, порождающую кризис, несмотря на отчаяние тех, кто рассматривал её как конец существующий парадигмы. Например: в течение 60 лет после исходных расчетов И. Ньютона предсказываемые сдвиги в перигее Луны составляли по величине только половину от наблюдаемых. По мере того как превосходные специалисты по математической физике в Европе продолжали безуспешно бороться с хорошо известным расхождением, иногда выдвигались предложения модифицировать ньютоновский закон обратной зависимости от квадрата расстояния. Но ни одно из этих предложений не принималось всерьез, и на практике упорство по отношению к этой значительной аномалии оказалось оправданным. А. Клеро в 1750 г. смог показать, что ошибочным был только математический аппарат приложений, а сама теория Ньютона могла быть оставлена в прежнем виде.

2. В другом случае сложившееся положение не исправляют даже явно радикальные новые подходы. Тогда ученые могут прийти к заключению, что в их области исследования решения проблемы не предвидится. Проблема снабжается соответствующим ярлыком и оставляется в стороне в наследство будущему поколению в надежде на ее решение с помощью более совершенных методов.

3. Возможен случай, когда кризис разрешается с возникновением нового претендента на место парадигмы и последующей борьбой за его принятие. Тогда завершением кризиса, порожденного открытием фундаментального аномального факта, становится революция в науке.

Сущность научной революции заключается в возникновении новой парадигмы, качественно отличающейся от прежней и полностью с ней несопоставимой. Новые парадигмы некумулятивны. Это означает, что они не только включают в себя принципиально новые проблемы, методы, ценности, но и совершенно по-новому представляют картину изучения природы или ее фрагментов. Этот принцип, принцип некумулятивности, ведущий к отрицанию научной преемственности, отчетливо прослеживается во всех работах Т. Куна.

Возникновение новой парадигмы означает изменение, во-первых, знаний об определенных методах исследования, стандартах экспериментальной и теоретической деятельности, критериях научности и определенных ценностях; во-вторых, знаний, дающих информацию о строении мира и тех фрагментов природы, которые рассматриваются наукой. Однако и те, и другие оказываются, в конечном счете, зависящими не от объективной реальности, а от недетерминированной позиции научного сообщества. Старая и вновь возникшая парадигмы несоизмеримы.

Рассмотрим один из наиболее известных случаев изменения парадигмы - возникновение коперниковской астрономии. Ее предшественница, система Птолемея, которая сформировалась в период II в. до н.э. - II в. н.э., имела необычайный успех в предсказании изменений положения звезд и планет. Ни одна другая античная система не давала таких хороших результатов; для изучения положения звезд астрономия Птолемея все еще широко используется и сейчас; для предсказания же положения планет теория Птолемея была не хуже теории Н. Коперника. Но для научной теории достичь блестящих успехов еще не значит быть полностью адекватной. Что касается положения планет, то их предсказания, получаемые с помощью системы Птолемея, никогда полностью не соответствовали наиболее удачным наблюдениям. Дальнейшее стремление избавиться от этих незначительных расхождений поставило много принципиальных проблем нормального исследования в астрономии для многих последователей Птолемея. Некоторое время астрономы имели полное основание предполагать, что эти попытки могут быть столь же успешными, как и те, что привели к системе Птолемея. Если и было какое-то расхождение, то астрономам неизменно удавалось устранять его, внося некоторые частные поправки в систему концентрических орбит Птолемея. Но время шло, и ученый, взглянув на полезные результаты, достигнутые нормальным исследованием благодаря усилиям многих астрономов, видел, что путаница в астрономии возрастала намного быстрее, чем ее точность.

Эти трудности были осознаны. В начале XVI в. увеличивается число превосходных астрономов в Европе, которые понимали, что парадигма астрономии терпит неудачу в применении ее при решении собственных традиционных проблем. Это осознание стало предпосылкой отказа Н. Коперника от парадигмы Птолемея и основой для поисков новой парадигмы. Ренессансное мировоззрение, великие географические открытия, мощные общественно-политические движения были условием и предпосылкой коперниканской революции, а также сами ассимилировали ее как теоретическую основу глубоких мировоззренческих преобразований. Н. Коперник и его система стали лишь началом целой серии астрономических открытий, связанных с созданием новой онтологии, методологии, а также наблюдательной и вычислительной техники. Начатая Н. Коперником вопреки его собственной воле и намерениям революция оказалась растянутой на несколько десятилетий. Она завершилась трудами И.. Кеплера и Г. Галилея, а ее значение как в мировоззренческом, так и в научном плане осмыслено и признано только к сер. XVII столетия. Итог этого осознания, утверждает Т. Кун, состоит в создании принципиально новой парадигмы, качественно по всем параметрам отличающейся от птолемеевской.

Завершая знакомство с проблемой научных революций, обратим внимание на следующие моменты:

• революционные открытия представляют собой не момент, не мгновенные озарения, а длительный и сложный процесс;
• в ходе этого процесса выделяются этапы адаптации к старому, введения новых идей, понятий и теорий; постепенного осознания их принципиальной новизны; окончательного разрыва с прежней системой знаний;
• cоздание новой системы знаний приводит к возникновению нового сообщества ученых с присущим ему новым видением мира, новыми проблемами и методами их решения.

На каких же основаниях осуществляется переход от старой парадигмы к новой? Что заставляет группу ученых отказаться от одной традиции нормального исследования в пользу другой?

Отвечая на этот вопрос, Т. Кун отмечает, что переход от старой парадигмы к новой не может основываться на чисто рациональных доводах, так как существует несоизмеримость предреволюционных и послереволюционных нормальных научных традиций. Она проявляется в следующем:

1. Защитники конкурирующих парадигм часто не соглашаются с перечнем проблем, которые должны быть разрешены с помощью каждого кандидата в парадигмы. Например: должна ли теория движения объяснить причину возникновения сил притяжения между частицами материи, или она может просто констатировать существование таких сил? Ньютоновская динамика встречала широкое сопротивление, поскольку в отличие и от аристотелевской, и от декартовской теорий она подразумевала последний ответ по данному вопросу. Когда теория Ньютона была принята, вопрос о причине притяжения был снят с повестки дня. Однако на решение этого вопроса может с гордостью претендовать Общая теория относительности.

2. В рамках новой парадигмы старые термины, понятия и эксперименты оказываются в новых отношениях друг с другом. Неизбежным результатом является недопонимание между двумя конкурирующими школами. Например: дилетанты, которые не принимали ОТО Эйнштейна потому, что пространство якобы не может быть «искривленным», не просто ошибались или заблуждались. Пространство, которое подразумевалось ранее, обязательно должно быть плоским, гомогенным, изотропным и не зависящим от наличия материи. Чтобы осуществить переход к эйнштейновскому универсуму, весь концептуальный арсенал, характерными компонентами которого были пространство, время, материя, сила и т.д., должен быть изменен и вновь создан.

3. Защитники конкурирующих парадигм осуществляют свои исследования в разных мирах. Один мир «помещается» в плоской, другой- в искривленной матрице пространства. Работая в различных мирах, две группы ученых видят вещи по-разному, хотя и наблюдают за ними с одной позиции и смотрят в одном направлении.

Следовательно, переход между несовместимыми структурами, конкурирующими парадигмами не может быть осуществлен постепенно, шаг за шагом посредством логики. Ни одна из борющихся парадигм не может рассчитывать на доказательство своей правоты. Конкуренция между парадигмами не является тем видом борьбы, который может быть разрешен с помощью доводов. Здесь необходимы волевые факторы - убеждение и вера. Ученые принимают новую парадигму по различным соображениям. Имеют значение всевозможные культы (например: культ Солнца), национальность, прежняя репутация новатора и т.д.

Т. Кун выдвигает два, по его мнению, новых и вполне эффективных критерия предпочтения парадигм.

1. Убеждение сторонников новой парадигмы в том, что они могут решить проблемы, которые привели старую парадигму к кризису. Например, Коперник утверждал, что разрешил давно раздражавшую проблему продолжительности календарного года, а Ньютон примирил небесную и земную механику. А в нашем веке замечательный количественный успех закона излучения М. Планка и модели атома н. Бора убедили многих физиков принять их; хотя, рассматривая физическую науку в целом, нельзя не признать, что оба этих вклада породили намного больше проблем, чем разрешили. Итак, первый критерий предпочтения парадигм – способность направлять исследование по проблемам, на полное решение которых ни один из конкурирующих вариантов не может претендовать.

2. Второй критерий- способность предсказать такие явления, о которых даже не подразумевала старая парадигма. Этот аргумент действует особенно убедительно в тех случаях, когда новая парадигма первоначально нисколько не помогает решению проблем, вызвавших кризис. Например, теория Коперника не была более точной, чем теория Птолемея, и не вела непосредственно к какому бы то ни было улучшению календаря. Однако именно теория Коперника навела на мысль, что планеты должны быть подобны Земле, что Венера должна иметь фазы и что Вселенная должна быть гораздо больше, чем ранее предполагалось. В результате, когда спустя 60 лет после его смерти с помощью телескопа неожиданно были обнаружены горы на Луне, фазы Венеры и огромное количество звезд, о существовании которых ранее не подозревали, эти наблюдения убедили в справедливости новой теории великое множество ученых, особенно среди неастрономов.

Кроме двух указанных критериев, есть еще ряд аргументов, которые редко излагаются ясно и апеллируют к индивидуальному ощущению удобства, к эстетическому чувству. Считается, что новая теория должна быть «более ясной», «более удобной», «более простой», чем старая. Эти аргументы очень важны, т.к. если бы новая теория, претендующая на роль парадигмы, выносилась бы в самом начале на суд практичного человека, который оценивал бы ее только по способности решать проблемы, то науки переживали бы очень мало научных революций.

Тот, кто принимает парадигму на ранней стадии, должен верить, что новая парадигма достигнет успеха в решении большого круга проблем, зная, что старая парадигма потерпела неудачу при решении некоторых из них. Принятие решения такого типа может быть основано только на вере. А что лежит в основе веры, что заставляет ученых почувствовать, что новый путь избран правильно? Личные и нечеткие эстетические соображения.

Однако Т. Кун не был сторонником иррациональных оснований смены парадигм. Подчеркивая эмоционально-волевой характер принятия решения, он указывает, что этот процесс- вполне рациональное предприятие. Но для оправдания такого утверждения ему приходится пересмотреть концепцию принимаемой им рациональности. Этот процесс сводится Куном к проблеме критериев рациональности. Если мы имеем некоторый набор таких критериев, то все, что соответствует или попадает под них, оказывается рациональным. Но откуда берутся такие критерии, что служит их оправданием?

Т. Кун полагает, что можно выбрать самые различные критерии для оценки научных теорий. Они формируются учеными, представителями данного сообщества на определенном историческом этапе его развития. В качестве таких оценочных критериев могут быть выбраны простота, красота, точность, объяснительная или предсказательная сила. Естественно, что, выбрав один или несколько из этих критериев и дав им принятую членами научного сообщества интерпретацию, ученые в дальнейшем настолько приспосабливаются к системе привычных и общепризнанных критериев, что начинают воспринимать ее как нечто само собой разумеющееся, бесспорное, естественное и объективное. С этой точки зрения выбор той или иной теории, который соответствует этим критериям, рационален. Напротив, выбор не соответствующей им теории считается иррациональным. Создание новой парадигмы поэтому включает в себя не только выдвижение новых теорий, методов, предпосылок и образцов, но и набор новых критериев и стандартов. Поэтому члены сообщества, придерживающиеся старых стандартов рациональности, могут напротив, рассматривать новую теорию или критерии их предпочтения и выбора как иррациональные.

Но Т. Кун не удовлетворяется таким простым подходом и ищет более надежные критерии рациональности. Тут надежную службу ему служит концепция нормальной науки. Если ее главная задача-решение головоломок, то логично предположить, что из двух теорий лучшей оказывается та, которая дает наиболее эффективное решение. Данный критерий эффективности может сложиться только в рамках нормальной науки. При этом оказывается, что он поддается некоторому улучшению. Дело в том, что возможны, по крайней мере, две ситуации:

1. Для решения каждой головоломки возникает своя теория или несколько конкурирующих теорий.
2. Создается целый набор теорий для решения всего набора головоломок, решаемых и обсуждаемых данной научной дисциплиной на определенной стадии ее нормального развития.

Поэтому в дополнение к критерию эффективности разрешения головоломок Т. Кун добавляет критерий объемности. Он состоит в том, что из двух теорий более предпочтительна та, которая дает эффективное решение для более объемного клана головоломок. Выбор теории противоположного характера с этой точки зрения оказывается иррациональным.

Итак, для Куна развития науки – это смена парадигм, периодические скачкообразные изменения в стиле мышления, методологии и методике научного исследования. Причем смена парадигм (и в этом заключается решающая новизна концепции Т. Куна) не является детерминированной однозначно, или, как сейчас говорят, не носит линейного характера. Развитие науки нельзя представлять как тянущееся вверх дерево. Логика развития науки содержит в себе закономерность, но закономерность эта «выбрана» случаем из целого веера других, ничуть не менее закономерных возможностей. Так что привычная нам ныне квантово-релятивисткая картина мира в принципе могла бы быть и совсем другой, хотя наверняка не менее логичной и последовательной.

Подобный подход не означает сомнений в способности науки добывать настоящую истину. Только истина эта изменчива, подвижна и зависит от выбранной системы отсчета. Вспомним хрестоматийный пример из популярных брошюр по теории относительности: распивая чай в купе скорого поезда, пассажир случайно роняет стакан на пол. Вопрос: по какой траектории летит стакан – по прямой или искривленной? Ответ: для наблюдателя внутри поезда - строго по прямой, а для наблюдателя вне поезда – по дуге, ведь поезд во время полета стакана успевает проехать некоторое расстояние и стакан падает совсем не в ту точку, над которой он начал свой полет. При этом очень трудно бывает удержаться от вопроса: для одного наблюдателя стакан движется так, для другого – иначе. Как же на самом деле, независимо ни от каких наблюдений? И мало кому удается с первого раза понять, что этого «на самом деле» просто не существует. Ученый мир шел к этому выводу 2,5 тысячелетия. Ведь требование зафиксировать движение предмета «на самом деле» означает не что иное, как требование предоставить некоторую абсолютную систему отсчета, а ее в природе нет. Все системы отсчета равноправны, и количество их в принципе бесконечно. А это в свою очередь означает, что любое человеческое знание всегда было и будет неполным, неокончательным, ибо принципиально невозможно учесть одновременно все системы отсчета.

Отметим сильные стороны куновской концепции развития науки.

1. Исторический подход, учитывающий специфику различных культурных, экономических и социальных контекстов.
2. Продуктивное требование связи философии науки с ее историей.
3. Учет взаимосвязи социальных, психологических, экономических и технических факторов развития науки.
4. Острая критика неопозитивистской философии науки, а также философии науки критического рационализма.

Однако отсутствие последовательности в постановке и решении методологических проблем, внутренняя эклектичность и противоречивость воззрений Куна породили и сильную критическую оппозицию.

Российские ученые выдвигают следующие критические замечания в адрес концепции Т.Куна (См: Микулинский С.Р., Маркова Л.А. Чем интересна книга Т. Куна «Структура научных революций»// Кун. Т. Структура научных революций. М., 1975):

1. Чередование постепенных и революционных периодов в развитии науки было описано учеными задолго до Т. Куна. Причем К. Марксом и Ф. Энгельсом они были объяснены с философских позиций, Т. Кун же допускает явную метафизичность, отрицая преемственность в науке.

2. Назвав промежутки между научными революциями неудачным термином «нормальная наука», Т. Кун тем самым отнес периоды радикальных ломок к чему-то ненормальному (не свойственному науке). Но это не так, потому что в самой сущности науки заложена коренная трансформация знаний. Поэтому научные революции также являются нормой науки. Термин «нормальная наука», введенный Т. Куном, наводит на мысль, что аспект научной деятельности, обозначаемый этим термином, является наиболее характерным, типичным для науки в целом. Подчеркивается даже, что нормальное исследование отличает науку от других форм духовной деятельности человека, в то время как период революции сближает науку с искусством, политикой и т.д. Такой подход тоже является верным. То, что Т. Кун называет «нормальной наукой», правильнее было бы называть периодом спокойного, эволюционного развития. Кроме того, характер развития науки в ее спокойный период получился слишком схематизированным. В результате этого наука лишилась своего критического, творческого начала; из ее содержания выпала связь с научной революцией.

3. Хотя Т. Кун и ввел понятие «научное сообщество» в модель науки, однако проблема взаимодействия науки и общества так и осталась за пределами его концепции, где возобладали социально-психологические факторы.

Концепция Т. Куна стала очень популярной и стимулировала дискуссии и новые исследования в философии науки. Хотя многие философы и признавали его заслуги в описании смены периодов устойчивого развития науки и научных революций, мало кто принимал его социально-психологические объяснения этих процессов.

Наиболее глубоким и последовательным критиком концепции смены парадигм стал последователь К. Поппера И. Лакатос, который разработал одну из лучших моделей философии науки - методологию научно-исследовательских программ.

Имре Лакатос (1922-1974), родился в Венгрии в Будапеште. Диссертацию по философским вопросам математики готовил в Московском университете. За диссидентские взгляды в конце 40-х годов провел 2 года в тюрьме. После венгерских событий 1956 г. эмигрировал, работал в Лондонской школе экономики и политических наук, где стал наиболее ярким последователем К Поппера. В России известны такие работы И. Лакатоса, как «Доказательства и опровержения» и «Фальсификация и методология научно-исследовательских программ».

Основной темой Лакатоса являлась методология научно-исследовательских программ. Последняя возникла как результат осмысления следующих двух наблюдений:

1.И. Лакатос убедился, что принцип фальсификации может быть сохранен, несмотря на то, что согласно этому принципу, ученые должны фальсифицировать и немедленно отбрасывать любую теорию, не согласующуюся с фактами, в то время как данные истории науки свидетельствуют о значительной устойчивости и непрерывности научной деятельности. Известны такие аномальные с точки зрения принципа фальсификации случаи, когда экспериментальное «опровержение» теории не вело к ее отвержению и теория продолжала развиваться.

Это обстоятельство можно объяснить, по мнению И. Лакатоса, если сравнивать с эмпирией не одну изолированную теорию, но серию сменяющихся теорий, связанных между собой едиными основополагающими принципами. Такую последовательность теорий он и назвал научно-исследовательской программой (НИП).

2. Исследуя историю и философские проблемы математики, И. Лакатос заметил и подчеркнул большую роль в развитии науки эвристических принципов, которые могут быть рационально реконструированы. В отличие от Т. Куна, он считает, что решение вопроса о продолжении или отказе от участия в научной программе представляет собой рациональный акт, и для этого предлагает свой критерий оценки «процесса» и «вырождения» программы.

И. Лакатос в качестве базисной единицы развития научного знания предложил рассматривать не отдельную научную теорию, а научно-исследовательскую программу. Эта программа имеет следующую структуру: жёсткое ядро, негативная эвристика, позитивная эвристика.

Жесткое ядро программы – это совокупность суждений, которые явно или неявно являются теоретической основой данного стиля мышления. Жесткое ядро является общим для всех теорий программы. Это метафизика программы: наиболее общие представления о реальности, которую описывают входящие в программу теории; основные законы взаимодействия элементов этой реальности; главные методологические принципы, связанные с этой программой. Например, жестким ядром ньютоновской программы в механике было представление о том, что реальность состоит из частиц вещества, которые движутся в абсолютном пространстве и времени в соответствии с тремя известными ньютоновскими законами и взаимодействуют между собой согласно закону всемирного тяготения. Работающие в определенной программе ученые принимают ее метафизику, считая ее адекватной и непроблематичной. Но в принципе могут существовать и иные метафизики, определяющие альтернативные исследовательские программы. Так, в XVII веке наряду с ньютоновской существовала картезианская программа в механике, метафизические принципы которой существенно отличались от ньютоновских.

Негативную эвристику составляет совокупность вспомогательных гипотез, которые предохраняют ее ядро от фальсификации, от опровергающих фактов. Это «защитный пояс» программы, который принимает на себя огонь критических аргументов. Негативная эвристика указывает, каких путей исследования следует избегать. Защитный слой менее важных ( по сравнению с принципиальными) положений принимает на себя первые «удары» экспериментальных данных, а несоответствие теории эксперименту удается ликвидировать простыми средствами: внесением в старую теорию некоторых усовершенствований. В таких случаях дело не доходит до научных революций.

Позитивная эвристика представляет собой стратегию выбора первоочередных проблем и задач, которые должны решать ученые. Наличие позитивной эвристики позволяет определенное время игнорировать критику и аномалии и заниматься конструктивными исследованиями. Обладая такой стратегией, ученые вправе заявлять, что они еще доберутся до непонятных и потенциально опровергающих программу фактов и что их существование не является поводом для отказа от программы.

В рамках успешно развивающейся программы удается разрабатывать все более совершенные теории, которые объясняют все больше и больше фактов. Именно поэтому ученые склонны к устойчивой позитивной работе в рамках подобных программ и допускают определенный догматизм в отношении к их основополагающим принципам. Однако это не может продолжаться бесконечно. Со временем эвристическая сила программы начинает ослабевать, и перед учеными возникает вопрос о том, стоит ли продолжать работать в ее рамках.

Каков же критерий прогресса исследовательских программ?

Программа, состоящая из последовательности теорий Т1, Т2,....,Тп-1 прогрессирует, если: а) Тn объясняет все факты, которые успешно объясняла Тп-1; б) Тn охватывает большую эмпирическую область, чем предшествующая теория Тп-1; в) часть предсказаний из этого дополнительного эмпирического содержания Тn подтверждается.

Иначе говоря, в прогрессивно развивающейся программе каждая следующая теория должна успешно предсказывать дополнительные факты.

Если же новые теории не в состоянии сделать это, то программа является «стагнирующей», или «вырождающейся». Обычно такая программа лишь задним числом истолковывает факты, которые были открыты другими, более успешными программами. Например, программа Ньютона порождала теории, которые не только «справлялись» с аномалиями своих предшественниц, но и предсказывали новые факты. Эта программа, таким образом, прогрессировала. В свою очередь программа Р. Декарта позволяла включить в себя достижения ньютоновской программы только post hoс и не предсказывала новые факты. Эта программа была регрессивной. В общем же если сравнивать друг с другом все конкурирующие в той или иной области науки программы, то получится, что большая их часть вводит гипотезы ad hoс для объяснения «аномалий», гораздо меньшая содержит новые теории с избытком эмпирического содержания, и уже совсем немногие программы включают модификации предшествующих теорий, которые получают подтверждение для своего избыточного эмпирического содержания.

И. Лакатос вместе со своим учеником Э. Захаром в статье «Почему программа Коперника превзошла программу Птолемея?» пытается ответить на поставленный в заглавии вопрос, опираясь на свою методологию программы. Авторы показывают, что и программа Птолемея, и программа Н. Коперника имели своим прототипом пифагорейско-платоновскую астрономическую программу. Последняя признавала «совершенным» равномерное круговое движение небесных тел. Эта эвристическая посылка сохранилась в программе Птолемея и программе Н. Коперника, однако «твердые ядра» этих программ оказались различными: Птолемей считал неподвижным центром Вселенной Землю, Коперник поместил этот центр в сферу звезд; у Птолемея звездная сфера движется вокруг Земли и, кроме того, неравномерно вращается вокруг центра эклиптики, у Коперника все движения небесных тел суть круговые и равномерны. Таким образом, заключают И. Лакатос и Э. Захар, программа Коперника отвечала эвристике пифагорейско-платоновской программы в большей степени, нежели программа Птолемея. К тому же коперниковская программа обладала несомненной теоретической прогрессивностью, ибо предсказывала новые никогда ранее не наблюдавшиеся явления, например, фазы Венеры и звёздный параллакс. В этой связи процесс перехода от программы Птолемея к программе Коперника следует расценивать как прогрессивный сдвиг проблемы в рамках развития пифагорейско-платоновской программы.

Итак, на основе предложенного И. Лакатосом критерия учёные могут рационально оценивать возможности программы и решать вопрос о продолжении или отказе участия в ней. Если программа прогрессирует, то рационально будет придерживаться её, если же она вырождается, то рациональным поведением ученого будет попытка разработать новую программу или же перейти на позиции уже существующей и прогрессирующей альтернативной программы.

И. Лакатос показывает, что в истории науки редко встречаются периоды, когда господствует одна программа (парадигма), как это утверждал Т. Кун. Обычно в любой научной дисциплине существует несколько альтернативных научно-исследовательских программ. Конкуренция между ними, взаимная критика, чередование периодов расцвета и упадка программ придают развитию науки тот реальный драматизм научного поиска, который отсутствует в куновской монопарадигмальной «нормальной науке».

Подчёркивая необходимость сравнения теорий и программ, И. Лакатос сумел выделить важные моменты в процессе развития знания. Существенно здесь различие теорий и программ. Для каждого, кто осваивает разнообразные учения, важно осознавать, в рамках какой программы и теории он находится. Такое осознание требует сравнения теорий и программ. Если исследователь, будь то ученый или студент работает только в одной программе или только в одной теории, то эта программа или теория невольно принимается им за абсолютную истину. А это значит, что субъект научного поиска не осознает свой действительный научный статус, который фактически жестко соотнесён с одной программой, достоинства же других программ не осознаются и не принимаются.

И. Лакатос, как и другие постпозитивисты, справедливо обратил внимание на необходимость тщательного изучения истории научного познания: изучение наук, не сопровождающееся изучением их истории, ведёт к одностороннему знанию, создаёт условия для догматизма.

Приложение к теме

Имре Лакатосу – другу
и соратнику-анархисту

(Лакатосу от Фейерабенда)

Данное сочинение представляет собой первую часть книги о рационализме, которую мы хотели написать с Имре Лакатосом. Я должен был нападать на рационалистскую позицию, а Имре – отстаивать и защищать ее, парируя мои аргументы. Мы полагали, что обе эти части дадут представление о нашем долгом споре по этим вопросам, – споре, который начался в 1964 г., продолжался в письмах, лекциях, телефонных разговорах, статьях почти до самых последних дней жизни Имре и превратился в неотъемлемую часть моей повседневной работы. Этим обстоятельством объясняется стиль данного сочинения: это длинное и в значительной степени личное письмо к Имре, в котором каждая резкая фраза написана в расчете на то, что на нее будет дан еще более резкий ответ. Очевидно, что в настоящем виде книга существенно неполна. В ней отсутствует наиболее важная часть – ответ человека, которому она адресована. Тем не менее я публикую ее как свидетельство того сильного и стимулирующего влияния, которое на всех нас оказывал Имре Лакатос.

ПРЕДИСЛОВИЕ К НЕМЕЦКОМУ ИЗДАНИЮ

Критическое исследование науки должно ответить на два вопроса:

1. Что есть наука – как она действует, каковы ее результаты?
2. В чем состоит ценность науки? Действительно ли она лучше, чем космология хопи, наука и философия Аристотеля, учение о дао? Или наука – один из многих мифов, возникший при определенных исторических условиях?

На первый вопрос существует не один, а бесконечно много ответов. Однако почти каждый из них опирается на предположение о том, что существует особый научный метод, т.е. совокупность правил, управляющих деятельностью науки. Процедура, осуществляемая в соответствии с правилами, является научной; процедура, нарушающая эти правила, ненаучна. Эти правила не всегда формулируются явно, поэтому существует мнение, что в своем исследовании ученый руководствуется правилами скорее интуитивно, чем сознательно. Кроме того, утверждается неизменность этих правил. Однако тот факт, что эти правила существуют, что наука своими успехами обязана применению этих правил и что эти правила "рациональны" в некотором безусловном, хотя и расплывчатом смысле, – этот факт не подвергается ни малейшему сомнению.

Второй вопрос в наши дни почти не ставится. Здесь ученые и теоретики науки выступают единым фронтом, как до них это делали представители единственно дарующей блаженство церкви: истинно только учение церкви, все остальное – языческая бессмыслица. В самом деле: определенные методы дискуссии или внушения, некогда служившие сиянию церковной мудрости, ныне нашли себе новое прибежище в науке.

Хотя эти феномены заслуживают внимания и несколько удручают, они не дали бы повода для беспокойства, если бы обусловленный ими догматизм был присущ только толпам верующих. Однако это не так.

В идеале современное государство является идеологически нейтральным. Идеология, религия, магия, мифы оказывают влияние только через посредство политически влиятельных партий. Идеологические принципы иногда включаются в структуру государства, но только благодаря решению большинства населения, принятому после открытого обсуждения. В общеобразовательной школе детей знакомят с религией как с историческим феноменом, а не как с истиной, кроме тех случаев, когда родители настаивают на более прямом приобщении их детей к благодати. И финансовая. поддержка различных идеологий не превосходит той финансовой поддержки, которая оказывается политическим партиям и частным группам. Государство и идеология, государство и церковь, государство и миф четко отделены друг от друга.

Однако государство и наука тесно связаны. На развитие научных идей расходуются громадные средства. Даже такая область, как теория науки, которая заимствует у науки ее имя, но не дает ей ни одной плодотворной идеи, финансируется далеко не соразмерно ее реальной ценности. В общеобразовательных школах изучение почти всех областей науки является обязательным. В то время как родители шестилетнего малыша могут решать, воспитывать ли из него протестанта, католика или атеиста, они не обладают такой свободой в отношении науки. Физика, астрономия, история должны изучаться. Их нельзя заменить астрологией, натуральной магией или легендами.

В наших школах не довольствуются просто историческим изложением физических (астрономических, исторических и т.п.) фактов и принципов. Не говорят так: существовали люди, которые верили, что Земля вращается вокруг Солнца, а другие считали ее полой сферой, содержащей Солнце. А провозглашают: Земля вращается вокруг Солнца, а все остальное – глупость.

Наконец, принятие или отбрасывание научных фактов и принципов полностью отделено от демократического процесса информирования общественности, обсуждения и голосования. Мы принимаем научные законы и факты, изучаем их в школах, делаем их основой важных политических решений, даже не пытаясь поставить их на голосование. Изредка обсуждаются и ставятся на голосование конкретные предложения, но люди не вмешиваются в процесс создания общих теорий и основополагающих фактов. Современное общество является "коперниканским" вовсе не потому, что коперниканство было подвергнуто демократическому обсуждению, поставлено на голосование, а затем принято большинством голосов. Общество является "коперниканским" потому, что коперниканцами являются ученые, и потому, что их космологию сегодня принимают столь же некритично, как когда-то принимали космологию епископов и кардиналов.

Это слияние государства и науки ведет к парадоксу, мучительному для демократии и либерального мышления.

Либеральные интеллектуалы выступают за демократию и свободу. Они твердо защищают право свободного выражения мнений, право исповедовать любую религию, право на работу. Либеральные интеллектуалы выступают также за рационализм. Их рационализм и их восхищение демократией представляют собой две стороны медали. Как наука, так и рациональное мышление приводят к демократии, и только они пригодны для решения технических, социальных, экономических, психологических и т.д. проблем. Однако это означает, что религии, свобода исповедания которых столь пылко отстаивается, и идеи, беспрепятственного распространения которых столь настойчиво требуют, не вызывают достаточно серьезного к себе отношения: их не принимают во внимание в качестве соперниц науки. Их, к примеру, не принимают в качестве основ воспитания, финансируемого обществом. Эту нетерпимость либерализма почти никто не замечает. Большая часть теологов и исследователей мифов считают суждения науки новым откровением и устраняют из религии и мифов все идеи и намеки, которые могут противоречить науке (демифологизация). То, что остается после такой обработки, с помощью экзистенциалистских словечек или психологического жаргона вновь возвращается к мнимому существованию, не представляя, однако, никакой опасности для науки, поскольку широкая общественность полагает, что имеет дело с верным представлением, а не с жалкой подделкой. Положение становится иным, когда идеи более древних или отличных от западноевропейского сциентизма культур пытаются возродить в их первоначальном виде и сделать основой воспитания и общежития для их сторонников. В этом случае возникает парадокс: демократические принципы в их современном понимании несовместимы с полнокровной, неискалеченной жизнью обособленных культур. Западная демократия не способна включить в себя культуру хопи в ее подлинном смысле. Она не способна включить в себя иудейскую культуру в ее подлинном смысле. Она не способна включить в себя негритянскую культуру. Она готова терпеть эти культуры только в качестве вторичных образований той фундаментальной структуры, которая образуется в результате злосчастного альянса науки и "рационализма" (и капитализма).

Однако, нетерпеливо восклицает читатель, разве такой способ действий не вполне оправдан? Разве на самом деле нет громадного различия между наукой, с одной стороны, и религией, идеологией, мифом – с другой? Это различие настолько велико и очевидно, что указывать на него излишне, а оспаривать смешно. Не содержит ли наука фактов и гипотез, которые непосредственно отображают действительность, так что мы можем их понять и усвоить, в то время как религия и мифы устремляются в область грез, где все возможно и где очень мало общего с реальным миром? Тогда, быть может, не только оправданно, но даже желательно устранить религию и мифы из центра духовной жизни современного общества и на их место поставить науку?!

Терпение!

На все эти вопросы имеется простой, ясный, но несколько неожиданный ответ.

Мифы должны быть оттеснены от базиса современного общества и заменены методами и результатами науки. Однако частные лица имеют право изучать их, описывать и излагать. Посмотрим, как осуществляется это право.

Частное лицо может читать, писать, пропагандировать то, что ему нравится, и может публиковать книги, содержащие самые сумасшедшие идеи. В случае болезни оно имеет право лечиться в соответствии со своими пожеланиями либо с помощью экстрасенсов (если оно верит в искусство знахаря), либо с помощью "научно образованного" врача (если ему ближе наука). Ему разрешается не только пропагандировать отдельные идеи такого рода, но основывать союзы и школы, распространяющие его идеи, создавать организации, стремящиеся положить их в основу исследования; оно может либо само оплачивать издержки таких предприятий, либо пользоваться финансовой поддержкой своих единомышленников. Однако финансирование общеобразовательных школ и университетов находится в руках налогоплательщиков. Благодаря этому за ними остается последнее слово при определении учебных планов этих институтов. Граждане Калифорнии, например, решили перестроить преподавание биологии в местном университете и заменить теорию Дарвина библейской концепцией книги Бытия и осуществили это: теперь происхождение человека объясняют фундаменталисты, а не представители научной биологии. Конечно, мнение специалистов учитывается, однако последнее слово принадлежит не им. Последнее слово принадлежит решению демократической комиссии, в которой простые люди обладают подавляющим большинством голосов.

Достаточно ли у простого человека знаний для принятия таких решений? Не наделает ли он нелепых ошибок? Не следует ли поэтому решение фундаментальных проблем предоставить консорциуму специалистов?

В демократическом государстве, – безусловно, нет.

Демократия представляет собой собрание зрелых людей, а не сборище глупцов, руководимое небольшой группой умников. Но зрелость не падает с неба, ее нужно добывать трудом. Она приобретается лишь тогда, когда человек принимает на себя ответственность за все события, происходящие в жизни страны, и за все принимаемые решения. Зрелость важнее специальных знаний, так как именно она решает вопрос о сфере применимости таких знаний. Конечно, ученый считает, что нет ничего лучше науки. Граждане демократического государства могут не разделять этой благочестивой веры. Поэтому они должны принимать участие в принятии важнейших решений даже в тех случаях, когда это участие может иметь отрицательные последствия.

Однако последнее маловероятно. Во-первых, при обсуждении важных вопросов специалисты часто приходят к различным мнениям. Кто не встречал ситуации, когда один врач рекомендует делать операцию, другой отвергает ее, а третий предлагает совершенно иной способ лечения, нежели первые два? Или ситуации, в которой одна группа специалистов гарантирует безопасность работы ядерного реактора, а другая оспаривает это? В таких случаях решение находится в руках заинтересованных граждан, в первом случае – родственников больного, во втором случае – жителей близлежащих сел и городов, т.е. решение находится в руках обыкновенных людей. Но и единодушное мнение специалистов не менее проблематично, ибо противоположное мнение может появиться буквально на следующий день. Задача рядовых граждан – искать такие мнения и в случае их столкновения судить о положении дел. Во-вторых, мнение специалистов требует определенных поправок,. ибо они склонны отождествлять потребности науки с потребностями повседневной жизни и совершают ошибку, которая обнаруживается, когда мы следуем их советам: ученые придерживаются особой идеологии, и их результаты обусловлены принципами этой идеологии. Идеология ученых редко подвергается исследованию. Ее либо не замечают, либо считают безусловно истинной, либо включают в конкретные исследования таким образом, что любой критический анализ необходимо приводит к ее подтверждению. Такая благонамеренная ограниченность не мешает общению с коллегами, совсем напротив, она только и делает это общение возможным. Однако при обсуждении проблем, связанных: с обучением (например: следует ли нам изучать теорию Дарвина или книгу Бытия, а может быть, обе эти концепции?), организацией социальных институтов (например: должна ли совместная жизнь людей строиться в соответствии с принципами бихевиоризма, генетики или христианства ?), или при анализе фундаментальных. предпосылок самой науки (например: является ли причинность основополагающим объяснительным принципом научного мышления?) она сама становится предметом исследования. Для такого исследования никто не подходит лучше постороннего человека, т.е. смышленого и любознательного дилетанта.

Рассмотрим действия суда присяжных. Согласно закону, высказывания специалистов должны подвергаться анализу со стороны защитников и оценке присяжных. В основе этого установления лежит та предпосылка, что специалисты тоже только люди, что они часто совершают ошибки, что источник их знаний не столь недоступен для других, как они стремятся это представить, я что каждый обычный человек в течение нескольких недель способен усвоить знания, необходимые для понимания и критики определенных научных высказываний. Многочисленные судебные разбирательства доказывают верность этой предпосылки. Высокомерного ученого, внушающего почтение своими докторскими дипломами, почетными званиями, президента различных научных организаций, увенчанного славой за свои многолетние исследования в конкретной области, своими "невинными" вопросами приводит в смущение адвокат, обладающий способностью разоблачать эффектный специальный жаргон и выводить на чистую воду преуспевающих умников. И обрати внимание, дорогой читатель, что эта способность присуща не только высокооплачиваемым столичным адвокатам, которым помогают друзья из научных кругов и целый штат специалистов, но и самому скромному деревенскому защитнику: из природной смекалки человеческого рода выросла наука.

Мы видим, что существуют как общие политические, так и особые практические аргументы против расширения сферы авторитета науки. С общей точки зрения авторитет демократического решения следует всегда ставить выше авторитета даже самых лучших специалистов и наиболее выдающихся форумов ученых. Однако аргументы в пользу ограничения науки и рационализма тем самым еще далеко не исчерпаны.

Специальные вопросы, говорят нам наши ученые, должны обсуждаться специалистами и с помощью методов, принятых в той или иной области науки. Рассуждая таким образом, они вовсе не подразумевают, что астрологические проблемы нужно предоставить решать астрологам, проблемы иглоукалывания – знатокам системы Ни Чина (Nei Ching), проблемы духовного воздействия на ближних – специалистам в области колдовства и что с этими экспертами, если они действительно являются таковыми, нужно консультироваться в вопросах воспитания и организации общественной жизни. О нет! Обсуждение всех этих проблем нужно передать соответствующим ученым. Такой способ действий был бы не совсем демократичным, но не очень вредным, если бы ученый знал, о чем идет речь в узурпированных им дисциплинах. Но этого как раз и не бывает. Если в своей собственной области ученый долгое время колеблется и сомневается, прежде чем решится опубликовать некоторое открытие или выступить с критикой важного принципа, то для того, чтобы разделаться с мифом или ненаучной космологией, хватает самых смехотворных аргументов и минимума знаний. Такие аргументы бывают либо общими, либо специальными. Общие аргументы сводятся к указанию на то, что критикуемые идеи были получены ненаучным путем и поэтому неприемлемы. При этом предполагается, что имеется некий "метод науки" и только этот метод приводит к приемлемым результатам. Если спросить ученого, в чем состоит этот мнимый метод, мы получим самые различные ответы, которые показывают, что ученые весьма редко знают, что именно они делают в процессе своих собственных исследований. Почему же мы должны им верить, когда они берутся судить о том, чем занимаются другие? Вторая же часть предположения, утверждающая, что только наука получает приемлемые результаты, очевидно ложна. Каждая идеология, каждая форма жизни получает некоторые результаты. Однако, возражают нам, эти результаты неприемлемы. Но всегда ли наука получает приемлемые результаты? И не удается ли, напротив, мастерам колдовства или восточной медицины вызвать смерть врага или исцелить больного, страдающего функциональными нарушениями?

Последний случай особенно поучителен. Экзотические медицинские школы способны диагностировать и излечивать болезни, которые западным медикам представляются совершенно непонятными. Еще более важны последние результаты археологии и антропологии. Они показывают, что современные "отсталые народы" и люди далекого прошлого (древнекаменного века и последующих эпох) известные нам связи и процессы, например, прецессию равноденствия, представляли необычным способом и на основе этого особого способ представления открывали неизвестные нам и недоступные науке связи. Способ представления и метод исследования объединялись в мифе, который соединял отдельных людей в племя и наполнял смыслом их жизнь. Этот миф содержал не только житейскую мудрость, он также включал в себя знания, которых нет в науке, хотя наука, как и всякий другой миф, может обогащаться и изменяться благодаря им. Процесс усвоения этих знаний уже начался. И когда ученый претендует на монопольное обладание единственно приемлемыми методами и знаниями, это свидетельствует не только о его самомнении, но и о его невежестве.

Это возвращает нас ко второму из двух вопросов, поставленных мной в начале этого предисловия: какова ценность науки? Ответ ясен. Мы обязаны науке невероятными открытиями. Научные идеи проясняют наш дух и улучшают нашу жизнь. В то же время наука вытесняет позитивные достижения более ранних эпох к вследствие этого лишает нашу жизнь многих возможностей. Сказанное о науке справедливо и в отношении известных нам сегодня мифов, религий, магических учений. В свое время они также приводили к невероятным открытиям, также решали проблемы и улучшали жизнь. людей. Нельзя забывать, сколькими изобретениями мы обязаны мифам! Они помогли найти и сберечь огонь; они обеспечили выведение новых видов животных и растений, и часто более успешно, чем это делают современные научные селекционеры; они способствовали открытию основных фактов астрономии и географии и описали их в сжатой форме; они стимулировали употребление полученных знаний для путешествий и освоения новых континентов; они оставили нам искусство, которое сравнимо с лучшими произведениями западноевропейского искусства и обнаруживает необычайную техническую изощренность; они открыли богов, человеческую душу, проблему добра и зла и пытались объяснить трудности, связанные с этими открытиями; они анализировали человеческое тело, не повреждая его, и создали медицинскую теорию, из которой мы еще и сегодня можем многое почерпнуть. При этом люди далекого прошлого совершенно точно знали, что попытка рационалистического исследования мира имеет свои границы и дает неполное знание. В сравнении с этими достижениями наука и связанная с ней рационалистическая философия сильно отстают, однако мы этого не. замечаем. Запомним хотя бы то, что имеется много способов бытия-в-мире, каждый из которых имеет свои преимущества и недостатки, и что все они нужны для того, чтобы сделать нас людьми в полном смысле этого слова и решить проблемы нашего совместного существования в этом мире.

Эта фундаментальная идея не должна быть основана просто на интеллектуальном понимании. Она должна побуждать нас к размышлениям и направлять наши чувства. Она должна стать мировоззрением или, если не бояться употребить старое слово, религией. Только религия способна обуздать многочисленные стремления, противоречащие друг другу достижения, надежды, догматические предрассудки, существующие сегодня, и направить их к некоторому гармоничному развитию. Странно, хотя и успокоительно, то обстоятельство, что такая религия постепенно возникает в рамках самой науки. В то время как теория науки занимается детскими играми, разыгрывая войну мышей и лягушек между сторонниками Поппера и Куна, в то время как медленно взрослеющие младенцы уснащают свой критический рационализм все новыми и новыми эпициклами, у отдельных мыслителей, таких, как Н.Бор, или в специальных областях, например в теории систем, возникает новая, сильная, позитивная философия. Цель настоящего сочинения заключается в том, чтобы хотя бы косвенно поддержать эту философию, освободив ее от интеллектуального навоза.

Вместе с тем данное сочинение дает материал для построения новой теории развития наших идей. На конкретных примерах будет показано, что ни опыт и рациональное рассуждение, ни теория социальных (экономических) преобразований не способны сделать понятными все детали этого развития. Социально-экономический анализ выявляет силы, воздействующие на наши традиции, однако он редко принимает во внимание понятийную структуру этих традиций. Рациональная теория развития идей весьма тщательно исследует также структуры, включая логические законы и методологические требования, лежащие в их основе, но не занимается исследованием неидеальных сил, общественных движений, препятствий, которые мешают имманентному развитию понятийных структур. Известные истории результаты и действия, которые к ним привели, обусловлены воздействием, обоих этих факторов (а также других), причем в одни периоды ведущую роль играет концептуальный фактор, в другие – социальный. Разумеется, существуют райские островки, относительно свободные от внешнего вмешательства, где неограниченно господствует концептуальный фактор, однако существование таких островков не облегчает нашей задачи. Во-первых, потому, что их существование зависит от определенной комбинации социальных сил (что, если бы, например, Платон был вынужден сам зарабатывать себе на пропитание?), а во-вторых, потому, что поступательное развитие (в понимании обитателей островов) отнюдь не всегда совершается на самих островах.

Анализ конкретных эпизодов развития науки составляет центральную часть книги. Он дает материал, позволяющий обнаружить и зафиксировать ограниченность абстрактно-рационального подхода. Простых абстрактных рассуждений и полемики с рационализмом без этого материала и соответствующих разъяснений явно недостаточно. И хотя они носят вторичный характер, большая часть критиков анализировала только эти рассуждения (и может быть, только с ними и ознакомилась). Неудивительно, что эти критики пришли к превратному. представлению о моих воззрениях. Отчасти в этом есть и моя вина. Вместо того, чтобы увеличивать паразитический нарост теории науки новыми абстрактными сентенциями, я должен был предоставить эту теорию ее собственной участи: жить или умереть. В дальнейшем я буду руководствоваться именно этим принципом.

Английское издание этой работы было посвящено Имре Лакатосу. Это единственный из современных теоретиков науки, к которому можно относиться серьезно. Его работы отчетливо показали мне все убожество теории науки. Правда, это не входило в его намерения, ибо он надеялся придать философии, и прежде всего критической философии, новый блеск. Мне кажется, вряд ли бы это ему удалось. Немецкое издание я посвящаю Джудит А. Дэвис. В длительных дискуссиях она убедила меня в важности новой, теоретически всеобъемлющей и эмоционально привлекательной точки зрения, т.е. нового мифа. Теперь я руководствуюсь этим мифом, и ни одна идея – от мистицизма каббалы до более широких мистических, основанных на разуме, верований позднего критического рационализма – не остается забытой. Ослабленный болезнью, я был вынужден на год прервать свою работу, однако с помощью иглоукалывателей и экстрасенсов надеюсь вскоре возвратиться к прерванным занятиям.

Литература по теме

1. Корниенко А.А., Ардашкин И.Б., Чмыхало А.Ю. история и методология науки. – Томск: Изд-во ТПУ, 2002. – С. 6 – 34.

2. Кохановский В.П. [и др.]. Философия науки в вопросах и ответах: учебное пособие для аспирантов – Ростов н/Д: Феникс, 2007. – С. 148 – 157.

3. Рузавин Г.И. Философия науки: учебное пособие. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2005. – С. 177 – 199.

4. Кун Т. Структура научной революции. – М.. 1975.

5. Лакатос И. Фальсификация и методология научного научно-исследовательских программ. – М., 1995.

6. Поппер К. Логика научного открытия. – М, 1983.

7. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. – М., 1986.

Тема 3

МЕТОДОЛОГИЯ НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ

Понятия «метод», «методология». Проблема классификации методов научного познания. Философские методы в научном познании. Система методов научного познания: общеэмпирические, общетеоретические, общелогические. Место интуиции в научном познании.

Понятие метода, методологии. Методология науки, по мнению американского философа наук М. Томпсона, решает две важнейшие проблемы:

1) она изучает методы и принципы, на основе которых учёные истолковывают факты и выдвигают гипотезы;

2) она исследует процесс самой науки.

Деятельность людей в любой её форме определяется рядом факторов. Конечный её результат зависит от того:

• кто действует (субъект);
• на что направлена деятельность (объект);
• как совершается данный процесс, какие способы, приёмы, средства при этом применяются, т.е. какие методы используются.

В самом широком смысле, метод – это «путь к чему-либо», способ деятельности субъекта в любой его форме.

Понятие «методология» имеет два значения:

1) система определённых способов и приёмов, применяемых в той или иной сфере деятельности (науке, политике и т.д.);

2) учение об э той системе, общая теория метода.

Основная функция метода – внутренняя организация и регулирование процесса познания или практического преобразования того или иного объекта. Поэтому метод, в той или иной своей форме, сводится к совокупности определённых правил, приёмов, способов, норм познания и действия. Он есть система предписаний, принципов, требований, которые должны ориентировать в решении конкретной задачи, достижения определённого результата в том или ином виде деятельности. Метод (если он выбран правильно) дисциплинирует поиск истины, позволяет экономить силы и время, двигаться к цели кратчайшим путём.

В отношении метода следует избегать две крайности:

1) недооценивать метод и методологические проблемы;

2) преувеличивать значение метода.

Ни один методологический принцип не исключает риска зайти в тупик в ходе научного исследования. Кроме того, метод может оказаться неэффективным и даже бесполезным, если подходить к нему как готовому шаблону. Главное предназначение любого метода – обеспечить успешное решение определённых познавательных и практических проблем, приращение знания, оптимальное функционирование и развитие тех или иных объектов. Осознанное применение методов, основанное на понимании их возможностей и границ, превращает деятельность людей, при прочих равных условиях, более рациональной и эффективной.

Методология как общая теория метода формировалась в связи с необходимостью обобщения и разработки тех методов, средств и приёмов, которые были открыты в философии, науке и др. формах деятельности. Исторически первоначально проблемы методологии разрабатывались в рамках философии: диалектический метод Сократа и Платона, индуктивный метод Ф. Бэкона, рационалистический метод Р. Декарта, диалектический метод Гегеля и Маркса, феноменологический метод Гуссерля и др. Теснейшая взаимосвязь и взаимодействие философии и методологии – существенное условие успешного плодотворного развития и одной, и другой, и их единство в целом.

Из других дисциплин методология наиболее тесно смыкается с формальной логикой, которая главное внимание направляет на прояснение структуры готового знания, на описание его формальных связей и элементов на языке символов и формул при отвлечении от конкретного содержания высказываний и умозаключений.

Начиная с Нового времени методологические идеи разрабатываются не только в философии, но и в рамках возникающих и быстро развивающихся частных наук – механики, физики, химии и др. Методология стала необходимым компонент каждой науки. В рамках конкретных научных направлений происходит осмысление и изучение методов и форм научного познания. В самой науке всё более чётко выделяется два взаимосвязанных направления: исследование свойств объектов (традиционное направление) и исследование способов и форм научное познания.

Особенно активно второе направление разрабатывается в рамках таких зрелых наук, как физика, биология, химия; всё большее внимание оно привлекает в гуманитарных науках. Эмпирической базой разработки научной методологии является история науки, но взятая не сама по себе, а в широком философском, общественно-историческом, социокультурном контексте, т. е. в системе культуры в целом.

Проблема классификации методов научного исследования. Основания для деления методов научного познания может быть несколько. Так, в зависимости от роли и места в процессе научного познания можно выделить методы формальные и содержательные, эмпирические и теоретические, фундаментальные и прикладные, методы исследования и изложения и др. Содержание изучаемых наукой объектов служит критерием для различения методов естествознания и методов социально-гуманитарных наук. В свою очередь, методы естественных наук могут быть подразделены на методы изучения неживой природы и методы изучения живой природы и т.п. выделяют также качественные и количественные (статистические) методы, однозначно-детерминистские и вероятностные, методы непосредственного и опосредованного познания, оригинальные и произвольные и т.д.

В современной науке широко используется многоуровневая концепция методологического знания. Согласно ей, все научные методы по степени общности и широте применения можно разделить на следующие основные группы:

I. Философские методы (прежде всего, диалектический и метафизический; затем – аналитический интуитивный, феноменологический, герменевтический и др.).

Философские методы не являются «сводом» жёстко фиксированных регулятивов, а представляют собой систему «мягких» принципов, операций, приёмов, носящих всеобщий, универсальный характер. Поэтому философские методы не описываются в строгих терминах логики и эксперимента, не поддаются формализации математизации. Они задают лишь самые общие регулятивы исследования, его базовую стратегию. Философские методы не заменяют собой специальные методы и не определяют окончательный результат познания прямо или косвенно. Замечено: более общий метод научного познания оказывается неопределённее в предписаниях конкретных шагов познания, он неоднозначен в определении конкретных результатов исследования. Однако философские методы необходимы, поскольку задают общие исходные установки, без которых целевая программа исследования может оказаться тупиковой.

II. Общенаучные подходы и методы познания выступают своеобразной «промежуточной методологией» между философией и фундаментальными теоретико-методологическими положениями специальных наук. Примеры общенаучных понятий: «система», «структура», «элемент», «информация», «модель», «функция», «вероятность» и др.

Характерными чертами общенаучных понятий являются: 1) представленность / «сплавленность» в их содержании отдельных свойств, признаков, понятий ряда частных наук и философских категорий; 2) возможность их формализации, уточнения средствами математической теории символической логики.

На основе общенаучных понятий и концепций формулируются соответствующие методы и принципы познания, которые и обеспечивают связь и взаимодействие философии со специальным научным знанием и его методами. Вот, например, понятия синергетики – ведущей, парадигмальной в современной науке теории самоорганизации и развития открытых целостных систем (природных, социальных, когнитивных): «порядок», «хаос», «нелинейность», «неопределённость», «нестабильность», «бифуркация» и др. эти понятия тесно связаны с философскими понятиями «бытие», «развитие», «становление», «время», «случайность», «возможность» и др.

Роль общенаучных понятий – опосредовать взаимопереход философского и частнонаучного знания (и соответствующих методов).

III. Частнонаучные методы представляют собой совокупность способов, принципов познания, исследовательских приёмов и процедур, применяемых в той или иной науке, соответствующей данной основной форме движения материи. Это методы механики, физики, химии, биологии и социально-гуманитарных наук.

IV. Дисциплинарные методы – это система приёмов, применяемых в той или иной научной дисциплине, входящей в какую-либо отрасль науки или возникшей на стыках наук. Каждая фундаментальная наука представляет собой комплекс дисциплин, которые имеют свой специфический предмет и свои своеобразные методы исследования.

Таким образом, научная методология не может быть сведена к какому-то одному, пусть даже «очень важному методу». Однако методология не является простой суммой отдельных методов. Методология – это сложная. динамичная, целостная, субординированная система способов, приёмов, принципов разных уровней, сферы действия, направленности, эвристических возможностей, содержания, структур и т.д.

ФИЛОСОФОСКИЕ МЕТОДЫ ПОЗНАНИЯ

Диалектика и метафизика как методы научного познания

Диалектика – теория развития всего сущего и основанный на ней философский метод. Главная проблема диалектики – что такое развитие? Развитие – это общее свойство и главнейший признак материи: изменение материальных и идеальных объектов, причём не простое (механическое) изменение, а изменение как саморазвитие, результатом которого является переход на более высокую ступень организации. Развитие – высшая форма движения. Законы диалектики охватывают все сферы окружающей действительности; раскрывают глубинные основы движения и развития – их источник, механизм перехода от старого к новому, связи старого и нового.

Основные принципы диалектики: системность, причинность, историзм. Системность обозначает, что многочисленные связи в окружающем мире существуют не хаотично, а упорядоченно. Причинность – признаёт наличие таких связей, где одна порождает другую. Историзм – подразумевает два аспекта окружающего мира: 1) вечность, неуничтожимость истории, мира и 2) его существование и развитие во времени, которое длится всегда.

Категории диалектики – наиболее общие понятия, которыми оперирует философия для раскрытия сути диалектических проблем – сущность и явление; форма и содержание; причина и следствие; единичное, особенное, всеобщее; возможность и действительность; необходимость и случайность.

Метафизика – противоположная диалектике теоретическая система осмысления действительности, развития. Основные расхождения метафизики и диалектики связаны с пониманием вопросов причины движения; связей старого и нового; количества и качества; направленности развития, мышления, познания; целостности окружающего мира; отношения к окружающему миру.

Отличия метафизики от диалектики

*по вопросу связей старого и нового: диалектика признаёт наличие связей старого и нового; метафизика полностью отвергает их, считая, что новое целиком вытесняет старое;

*по вопросу о причине движения: согласно метафизике движение не может исходить из самой материи, причиной движения является внешний толчок;

*по вопросу взаимосвязи качества и количества: сторонники метафизики не видят взаимосвязи между количеством и качеством. По их мнению, количество изменяется благодаря количеству (увеличение, уменьшение), а качество изменяется благодаря качеству (т. е. само по себе улучшается).

*по вопросу направленности движения, развития: согласно диалектике, развитие происходит, главным образом, по восходящей спирали. Метафизика признаёт развитие а) либо по прямой, б) либо по кругу, в) либо вообще отрицает направленность развития;

*в системе мышления: диалектика сводит мышление к шагам «тезис – антитезис – синтез». Метафизика опирается на формулы «или – или», «если не то, значит – это». Т. о. метафизическое мышление негибкое, одностороннее;

*в отношении окружающей действительности: диалектика видит мир во всём его многообразии («цветным»), а метафизика – однообразным («чёрно-белым»);

*в отношении познания: согласно диалектике, познание есть постепенный и целенаправленный процесс движения к абсолютной истине через последовательное постижение истин относительных. Согласно метафизике, абсолютную истину можно познать сразу с помощью надчувственных и сверхчувственных приёмов, носящих «умозрительный» характер;

*в отношении к окружающему миру: диалектика видит мир целостным и взаимосвязанным, а метафизика – состоящим из отдельных вещей и явлений.

Категории (от греч. – определение, суждение) – это:

а) предельно широкое понятие;

б) форма мышления;

в) средство формирования Картин мира.

Философские категории – предельно широкие понятия, в которых мыслятся всеобщие, существенные стороны, свойства, связи и отношения бытия.

Свойства категорий – объективность, универсальность, априорность, возможность языкового выражения.

Набор категорий определяет, каким мы видим мир.

Категории, с помощью которых философия осмысляет и описывает мир:

существование / несуществование; объективное / субъективное; абстрактное / конкретное; единое / особенное / всеобщее; часть / целое; простое / сложное; вещь / свойство; необходимость / случайность; причина / следствие; сущность / явление; форма / содержание или материя; количество / качество и др.

Существование / несуществование

Понятие «существование» анализировалось с античности, но в качестве категории было осознано И. Кантом. Тем не менее, рефлексию этой категории нужно начинать с античности, тем более, что категория существовала и отражалась в таких философски важных понятиях, как: бытие, реальность, сущее, сущность.

Анализ этой категории затрудняют два обстоятельства:

1) идущее с античности смещение идеи существования с идеей объективности

2) неразличение вопросов: Что значит – существовать? и Как отличить существующее от несуществующего (т. е. вопрос о критериях существования)?

Категории существование обнаруживается в том, что в нашем сознании присутствует идея «есть». Не-существование мы выражаем фразами «этого не бывает», «нет».

Существование утверждается как непосредственно, так и неявным образом.

Объективное / субъективное

«Породив» человека, мир раздвоился (в метафизическом смысле): Природа / сознание (психика).

Объективное – «в себе и для себя сущее», т. е. не зависящее от сознания, субъекта; общезначимое. В натуралистическом смысле – природно-физический, материальный мир. Объективное имеет внутренние закона и свойства.

Субъективное – обусловленное сознанием, мир сознания и психики; относящийся к субъекту.

Особый тип реальности – социальный мир.

Любой продукт человеческой деятельности объективен и субъективен: объективен в силу внутренних свойств и законов и субъективен, т. к. представляет своего создателя.

Абстрактное / конкретное

Абстрактное –

А) нечто мыслимое;

Б) реальный результат всякого мышления, процесса отвлечения от единичного, случайного, несущественного и выделения общего, необходимого, существенного.

В) всё понятийное.

Конкретное – нечто непосредственно переживаемое.

Единое / особенное / всеобщее

Эти категории отражают а) относительную самостоятельность вещи, явления, события и б) их многообразие и единство.

Всеобщее – свойство, обусловливающее сходство явлений бытия, например, изменчивость – всеобщее свойство.

Единичное – К., обозначающая свойство, присущее только данному объекту.

Особенное – категория, выражающая единство общего и единичного.

Часть / целое

Эти категории отражают сложность строения любой вещи, которая состоит из более простых вещей, связанных между собой в некоторую неделимую совокупность.

Целое – единство частей, существующее благодаря их взаимосвязи. Предметы, образующие вещь (целое), составляют её части.

Целое состоит из частей, но не сводимо к их совокупности: целое необходимо обладает свойствами, которыми не обладают части.

Различают органическое целое (коллектив оюдей), неорганическое целое (куча камней).

Холизм – философское учение XX в., опирающееся на идею целостности как на центральное понятие в построении системы (Я. Смэтс). Интуиция целостности = увидеть единство в многообразии к частям.

Гносеологический парадокс: нельзя познать целое, не зная частей, чтобы познать части, надо познать целое.

Простое / сложное

(количественные характеристики вещи)

Сложное – категория, отражающая многообразие (различные типы частей целого) и внутреннюю взаимосвязанность (чем больше типов связей, тем вещь сложнее). Сложность материального и формального образует сложность целого.

Простое – вещь, которая содержит необходимый минимум частей и связей; отсутствие внутреннего и внешнего многообразия. Простое – это целое как таковое, рассматриваемое безотносительно к частям. Простое – предел сложного.

Различают внутреннюю и внешнюю простоту и сложность: вещь может быть внешне простой («Квадрат» В. Малевича). И наоборот: сложной внешне и простой внутренне (например, лабиринт).

Качество / количество

Качество – внутренняя определённость предмета, совокупность свойств вещи, «как» и «что» вещи.

Количество – численная определённость вещи.

Мера – предел, при котором количественные изменения не разрушают качественную определённость вещи.

Сущность - явление

Сущность – категория, выражающая совокупность существенных свойств. субстанциальное ядро самостоятельно существующего сущего.

Явление – чувственно воспринимаемое.

Необходимость / случайность

Необходимое – обязательное, неизбежное.

Случайное – то, что есть, но могло бы / может и не быть.

Эти категории относятся не к миру в целом, а к «внутри мировым» характеристикам (к вещам, событиям, явлением).

Случай создаёт новое. Конкретные науки подтверждают наличие «воли случая», возводят случай в ранг основы бытия. Синергетика утверждает: случайность – механизм возникновения порядка.

Философия утверждает онтологическую неразделённость необходимости и случайности и их фундаментальное различие; развивает идею творческой «силы» случая.

Причина / следствие

Причина – то, без чего не было бы другого (следствия).

Следствие – то, что логически необходимо вытекает из другого.

Материя / Форма

Начало систематическому исследованию положил начало Аристотель. Идеи Аристотеля: существует две основные сущности (основы): материя и форма. Самостоятельно материя и форма не существуют. Самостоятельно существует то, что состоит из материи и формы. Материя – пассивная основа, она возможность вещи; форма – активная основа. Единство материи и формы образуют вещь. И. Кант о материи и форме: материя – то, из чего; форма – то как, каким способом.

В современном научном познании всёвозрастающую роль играет диалектико-материалистическая методология, выступающая в виде диалектической и гибкой системы всеобщих принципов и регулятивов человеческой деятельности, в т. ч. мышления в его целостности. Её задача – разработка всеобщего способа деятельности, развитие таких категориальных форм, которые были бы максимально адекватны всеобщим законам существования самой объективной действительности.

Однако учёных интересуют не сами по себе категории «развитие», «причинность» и др., а сформулированные на их основе регулятивные принципы. При этом они хотят знать, как последние могут помочь в реальном научном исследовании, каким образом они могут способствовать адекватному постижению соответствующей предметной области и познанию истины. Вот почему учёные призывают к созданию прикладной философии, способной стать посредником (мостом) между всеобщими диалектическими принципами и методологическим опытом решения конкретных задач в той или иной науке.

При неверной реализации и применении принципов диалектики возможны многочисленные искажения их требований, как следствие – возникновение заблуждений (в форме субъективизма, односторонности, некритичности и т.п.).

В социально-гуманитарных науках не потерял своей актуальности принцип материалистического понимания истории. Его основные положения:

• основа жизни общества – общественное бытие (материальное производство);
• общественное сознание вторично, его развитие обусловлено общественным бытием;
• общественное сознание относительно самостоятельно и оказывает обратное воздействие на развитие общественного бытия;
• развитие общества совершается по объективным законам;
• реальная история – результат деятельности людей.

ОБЩЕНАУЧНЫЕ МЕТОДЫ ЭМПИРИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ

Наблюдение – целенаправленное изучение предметов, опирающееся в основном на данные органов чувств: ощущения, восприятия, представления. В ходе наблюдения удаётся получить знания не только о внешних характеристиках объекта, но и – в качестве конечной цели – о его существенных свойствах и отношениях.

Научное наблюдение носит активный, деятельный характер и предполагает особую предварительную организацию его объектов, обеспечивающую контроль их «поведения».

Наблюдение может быть непосредственным и опосредованным различными приборами и техническими средствами. С развитием науки наблюдение становится всё более сложным и опосредованным.

К наблюдению как методу научного познания предъявляется ряд требований: однозначность замысла, наличие системы методов и приёмов, объективность. Обычно метод наблюдения включается в качестве составной части в процедуру эксперимента. Важным моментом наблюдения является интерпретация его результатов – расшифровка показаний приборов и др.

В ходе наблюдения исследователь всегда руководствуется определённой идеей, концепцией или гипотезой. Он не просто регистрирует любые факты, а сознательно отбирает те из них, которые либо подтверждают. Либо опровергают его идеи. Важно отобрать наиболее репрезентативную (представительную) группу фактов в их взаимосвязи. Интерпретация наблюдений также всегда осуществляется с помощью определённых теоретических положений.

Эксперимент – активное и целенаправленное вмешательство в протекание изучаемого процесса, соответствующее изменение объекта или его воспроизведение в специально созданных и контролируемых условиях. В эксперименте объект или воспроизводится искусственно, или ставится в определённым образом заданные условия, отвечающие целям исследования. В ходе эксперимента изучаемый объект изолируется от побочных влияний, затемняющих его сущность. При этом конкретные условия эксперимента не только задаются, но и контролируются, модернизируются, многократно воспроизводятся и изменяются.

Всякий эксперимент всегда направляется какой-либо идеей, концепцией, гипотезой. Без идеи в голове, не увидишь факта, говорил И.П. Павлов. Данные эксперимента всегда, так или иначе, «теоретически нагружены» – от постановки до интерпретации его результатов.

Основные особенности / возможности эксперимента:

• более активное, чем при наблюдении, отношение к объекту, вплоть до его изменения и преобразования;
• многократная воспроизводимость изучаемого объекта;
• возможность обнаружения таких свойств объекта, которые в естественных условиях не наблюдаются;
• возможность рассмотрения объекта в «чистом виде» путём изоляции его от усложняющих и маскирующих его ход обстоятельств или путём изменения, варьирования условий эксперимента;
• возможность контроля за «поведением» объекта и проверки результатов эксперимента.

Стадии (основные) осуществления эксперимента: планирование и построение (цель, тип, средства, методы проведения и др.); контроль; интерпретация результатов.

Структура эксперимента (т.е. что и кто необходим, чтобы эксперимент состоялся): 1) экспериментаторы, 2) объект эксперимента, 3) необходимые приборы и научное оборудование; 4) методика проведения эксперимента; 5) гипотеза (идея, концепция), которая подлежит подтверждению или опровержению.

По характеру объектов выделяют физические, химические, биологические, социальные и т.д. эксперименты.

Функции (взаимосвязанные) эксперимента: 1) опытная проверка гипотез и теорий и 2) формирование новых научных концепций.

В зависимости это этих функций различают эксперименты исследовательские (поисковые), проверочные (контрольные), воспроизводящие, изолирующие и др. Важное значение имеет решающий эксперимент, цель которого – опровержение / подтверждение одной из соперничающих гипотез.

Самый простой тип эксперимента – качественный эксперимент, его цель – установить наличие / отсутствие предполагаемого гипотезой или теорией явления. Количественный эксперимент является более сложным, так как его цель – выявить количественную определённость какого-либо свойства изучаемого явления.

Широкое применение в современной науке получил мысленный эксперимент, представляющий собой систему мыслительных процедур, проводимых над идеализированными объектами. Мысленный эксперимент – это теоретическая модель реальных экспериментальных ситуаций. Однако здесь учёный оперирует не реальными предметами и условиями их существования, а их концептуальными образами.