«В. А. Белов ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ЦИВИЛИСТИКА Очерки по небольшим, но небезынтересным вопросам гражданского права ...»

До самого недавнего времени российское законодатель­ство сохраняло отпечатки того периода. Так, ст. 164.1 Ко­декса РСФСР об административных правонарушениях (Ко-АП) устанавливала, что участие в азартных играх (в карты, рулетку, «наперсток» и другие) на деньги, вещи и иные цен­ности, а равно принятие ставок частными лицами на спор­тивных и иных состязаниях являются административными правонарушениями. Определённому контингенту лиц — об­виняемым, подозреваемым и осужденным — играть «в кар­ты и другие азартные игры» просто запрещеноcxxiii

. До недав него времени организация азартных игр, вовлечение в них несовершеннолетних и содержание игорных притонов рас­сматривались даже как уголовно наказуемые деяния, т. е. преступления ( ст. 208-1, 210 и 226 Уголовного кодекса РСФСР от 27 октября 1960 г.).

Действующим Кодексом РФ об административных пра­вонарушениях запрещается проведение лотерей, тотали­заторов (взаимных пари) и других, основанных на риске игр, объектом которых являются выборы, референдум и их результаты в период избирательной кампании или кампа­нии референдума (ст. 5.49), а также наказываются опреде­лённые нарушения законодательства о лотереях, а имен­но — проведение лотереи без разрешения или без направле­ния в установленном порядке уведомления, несвоевремен­ное перечисление целевых отчислений от лотереи, а так­же их направление на иные цели, чем те, которые преду­смотрены законодательством о лотереях, и, наконец, отказ в выплате, передаче или предоставлении выигрыша, а так­же нарушение порядка и (или) сроков выплаты, передачи или предоставления выигрыша, предусмотренных условия­ми лотереи (ст. 14.27).

4. «Внимание» российского ГК к играм и пари

Отношение полного государственного неуважения част­ных прав игроков и участников пари сохранялось вплоть до 1 марта 1996 г., т. е. до вступления в силу упомянутых выше норм ст. 1062 и 1063 ГК. Что же нового эти нормы привнесли?

4.1. Статья 1062 ГК

Нормой ст. 1062 ГК установлено, что «Требования граж­дан и юридических лиц, связанные с организацией игр и пари или с участием в них, не подлежат судебной защите, за ис­ключением требований лиц, принявших участие в играх или пари под влиянием обмана, насилия, угрозы или злонамерен­ного соглашения их представителя с организатором игр или пари, а также требований, указанных в п. 5 ст. 1063 настоя­щего Кодекса», т. е. в лотерее, тотализаторе или иных играх, проведенных государством, муниципальными образованиями или третьими лицами по их разрешению.

Обращаем внимание читателей на ряд очевидно вытекаю­щих из данной нормы, но далеко не всеми признанных обсто­ятельств.

Первое. Цитированная статья говорит о требованиях, т. е. о правомочиях, составляющих центральную часть содер­жания субъективных обязательственных прав. Следователь­но, данная норма, в отличии от предписаний ряда европейских законодательств, прямо признает тот факт, что игры и па­ри являются юридическими фактами, влекущими возникно­вение обязательственных правоотношений. Карточный про­игрыш влечет обязательство уплатить предмет проигрыша. Проигрыш пари влечет обязательство уплатить то, что явля­лось ставкой. На гражданские правоотношения из игр и пари распространяются все нормы об обязательственных правоот­ношениях, включая, в частности, правила о недопустимости одностороннего отказа от исполнения обязательств, порядке и принципах исполнения обязательств, перемене лиц в обяза­тельствах, ответственности за нарушение обязательств, обес­печении исполнения и прекращении обязательств. Самое глав­ное следствие данного подхода ГК — неизбежный вывод о том, что имущество, переданное во исполнение обязательства из игры или пари ни при каких условиях не может быть истре­бовано обратно, за него, а также за убытки, возникшие от исполнения такого обязательства, не должна уплачивать­ся компенсация, если только иное не предусмотрено законом. Имущество, полученное выигравшим участником или орга­низатором в виде ставки по игре или пари (выигрыш), есть предмет обязательства, т. е. имущество, переданное по эконо мически достаточному и юридически действительному ос­нованию; оно не может рассматриваться как предмет неосно­вательного обогащения и, следовательно, не может подлежать возврату. «... Переход выигрыша к победителю получает пра­вовое основание. Это придает соглашению об игре свойства правомерного юридического действия, направленного на до­стижение правовых последствий, т. е. сделки. Заключая та­кое соглашение и заранее сознавая, что его исполнение не может быть обеспечено в принудительном порядке, участни­ки взаимно рассчитывают на добросовестность друг друга и надлежащее исполнение принятых на себя обязательств. Нет оснований считать такой подход участников неправомерным или необоснованным — ведь в соответствии со ст. 309 ГК обя­зательства должны исполняться надлежащим образом и при этом в первую очередь в соответствии с условиями самого обя­зательства»cxxiv. Исключения из этого правила должны быть прямо предусмотрены законом.

ГК совершенно не дает оснований для заключения о том, что «из игр и пари обязательства не возникают». Дан­ный вывод мог бы быть сделан, если бы в ГК содержалась норма, подобная правилу п. 1 ст. 762 Германского Граждан­ского уложения: «.Из игры и пари обязательство не воз­никает. Требование о возврате исполненного на основании игры или пари не подлежит удовлетворению, так как обя­зательство отсутствовало»cxxv

. Никакие обязательства ни­когда не возникают — вот смысл этой нормы. Но современ­ный ГК взял за основу норму ст. 2539 Проекта Граждан­ского уложения Российской Империи: «Из игры и пари (би­тья об заклад) не возникает обязательств, пользующихся судебною защитою»cxxvi

. Об иных обязательствах — не поль зующихся судебной защитой — эта норма ничего не говорит. Заключая от противного мы должны признать, что из игры и пари возникают обязательства, не пользующиеся судеб­ной защитой. Между тем ошибочное суждение о том, что из игр и пари вовсе не возникает никаких обязательств, рас­пространено даже сейчас.

Таково мнение, например, М. И. Брагинского, который пишет, что «Из ст. 1062 и 1063 следует, что игры й'йари счи­таются действительными сделками только в случаях, прямо предусмотренных этими статьями, и соответственно только в этих случаях подлежат защите. Общим же правилом явля­ется признание и игр, и пари обстоятельствами, с которыми не может быть связано возникновение прав и обязанностей у сторон»cxxvii

. При всем уважении к автору мы не можем не отметить просто необъяснимого смешения различных поня­тий. Тезис о том, что с играми и пари не связывается воз­никновение прав и обязанностей находится в противоречии с предписанием ст. 1062 ГК, говорящей о требованиях, все­гда возникающих из любых игр и любых пари. Недействи­тельными сделки игры и пари могут быть признаны только в случаях, прямо предусмотренных нормами ст. 168-179 и ст. 1062 ГК; по общему же правилу ст. 1062 ГК они являются действительными. То же обстоятельство, что возникающие из игр и пари требования не подлежат судебной защите, никак не связано и не может быть связано с недействитель­ностью игр и пари как сделок.

«Анализ ст. 1062 ГК РФ показывает, что стороны в ре­зультате участия в игре или пари не наделяются правами и обязанностями, за исключением случаев, предусмотренных п. 5 ст. 1063 ГК РФ»cxxviii

— пишет другой автор.

В. Рахмилович и Э. Э. Сергеева правильно отмечая, что отношения, возникающие из игр и пари нужно квалифи­цировать как натуральные обязательства, неожиданно за­ключают, что «... отсутствие у требований из игр и пари судебной защиты означает, что соглашения об игре и пари не влекут за собой возникновения у их сторон каких-либо обязательств по отношению друг к другу, то есть что та­кие соглашения не являются гражданско-правовыми дого­ворами»cxxix

(выделено мной. — В. Б.). При этом ими делается две ссылки — на М. М. Агаркова, который действительно не считал натуральные обязательства настоящими, в полном смысле этого слова, гражданско-правовыми обязательства­ми, а также —на цитируемую выше заметку А. М. Эрделев-ского. Что касается последней, то она совершенно неосно­вательна: приведенная выше выдержка из нее определённо свидетельствует о том, что её автор занимает по интересую­щему нас вопросу прямо противоположную позицию. Отно­сительно же взгляда М. М. Агаркова на природу так назы­ваемых натуральных обязательств надо отметить, что он не только не является единственно возможным, но и, больше того, является самым нетривиальным и практически не име­ет сторонников среди научной общественностиcxxx

. От себя хотим заметить, что причиной этого взгляда стала очевид­ная нестыковка в части определения предмета спора. Когда М. М. Агарков говорит о невозможности истребовать обрат­но уплаченное (предоставленное) во исполнение обязатель­ства, лишенного исковой силы, он, очевидно, рассматрива­ет юридическую природу состояний, возникающих после со­вершения должником такого предоставления. В то же время вопрос о природе натуральных обязательств имеет смысл лишь применительно к такому состоянию, в которых пребы­вают стороны спорного отношения после истечения исковой давности, но до совершения должником предоставления в соответствии с его условиями; тот же И. Б. Новицкий рас­суждает об «обязательстве, по которому право на иск отпа­ло за истечением давности», но по которому исполнение ещё не предоставленоcxxxi. С учетом этого разночтения точки зре­ния, которые, на первый взгляд, являются несовместимыми, в действительности легко уживаются друг с другом. Имен­но: после истечения исковой давности обязательство про­должает быть обязательством, хотя и несколько ослаблен­ным в своей санкции (натуральным обязательством). Санк­цией в нем является постановление закона, признающее вру­чение предмета предоставления должником кредитору до­статочным основанием для приобретения кредитором этого предмета, хотя бы исполнение и было учинено после утраты обязательством исковой защиты (И. Б. Новицкий). В таком виде оно может существовать сколь угодно долго, напри­мер, до тех пор, пока по нему не будет учинено предостав­ление. Со своим исполнением натуральное обязательство, как и всякое иное, прекращается; в то же время, обратное требование предоставления на том основании, что оно бы­ло учинено по обязательству, не имеющему исковой защиты, закон признает безосновательным, т. е. считает получение имущества во исполнение натурального обязательства до­статочным основанием для его приобретения кредитором (М. М. Агарков)cxxxii.

Неопределённым следует назвать мнение Т. В. Сойфер, которая пишет следующее: «ГК... устанавливает, что тре­бования, связанные с организацией игр и пари или с уча­стием в них, не подлежат судебной защите.... По общему правилу игры и пари не относятся к обстоятельствам, с ко­торыми связано возникновение прав и обязанностей у их организатора и участников»cxxxiii

. Непонятно, как же все-таки обстоит дело в действительности: то ли игры и пари порож­дают обязательства, не подлежащие судебной защите, то ли вовсе ничего не порождают.

В вопросе о юридическом значении игр и пари из по­следней учебной литературы заслуживают похвалы Курс лекций, написанный коллективом авторов Института за­конодательства и сравнительного правоведенияcxxxiv и учеб­ник гражданского права Санкт-Петербургского универси­тетаcxxxv

— они не содержат заявления о том, что игры и пари не порождают обязательств. Напротив, в частности, отмечается, что законодательство «...не стремится объ­явить недействительными обязательства, не соответствую­щие требованиям публичного порядка, боясь создать слиш­ком много препятствий в экономической жизни общества.... Российское гражданское законодательство рассматрива­ет обязательства, возникшие из игр и пари в качестве нату­ральных»cxxxvi

.

Второе. Норма ст. 1062 различает две сферы обществен­ных отношений, связанных с играми и пари:

1) отношения, связанные с организацией игр и пари и

2) отношения, связанные с участием в играх и пари. Следовательно, сами игры и пари также могут быть раз­делены на два вида1) с участием организатора («рулетка» в казино, лотерея, тотализатор на скачках или спортивных состязаниях и т. п.) и

2) без участия такового (карточные игры, игры в лото, домино, шахматы, шашки, бильярд и др.).

По приведенным примерам видно, что в играх и пари с участием организатора участники игр и пари не вступают в какие-либо отношения (а значит и правоотношения) между собой, будучи связанными правоотношениями только с орга­низатором игр и пари. Участники игр и пари, проводимых без участия организатора, вступают в правоотношения непо­средственно друг с другом. Очевидно, что те и другие отноше­ния подлежат отдельному анализу и должны быть предметом самостоятельной юридической квалификации.

Третье. Перечисленные в статье требования из игр и пари — организатора к участникам игр и пари, требования участников друг к другу и к организатору — как правило не подлежат судебной защите. Это означает, что нарушение обязательств из организации игр и пари, либо обязательств из участия в них, не порождает какого-либо охранительного гражданского правоотношения, содержанием которого было бы право на обращение в суд за защитой нарушенных субъ­ективных прав; т. е. не порождает искового притязания. За­щита гражданских субъективных прав из организации игр и пари и участия в них, вопреки ст. 11 ГК, не осуществляется судом (арбитражным или третейским судом). Выигравший не имеет права на иск ни в материальном, ни даже в процессу­альном смысле к проигравшему о взыскании ставки в игре или пари. Но сказанное не исключает, однако:

— самозащиты данных субъективных прав — применения способа защиты, не требующего вмешательства суда (ст. 12 и 14 ГК);

— основательности сохранения выигравшим в своей соб­ственности добровольно переданного и фактически получен­ного выигрыша (см. выше);

—- предъявления требований из игр и пари к зачету (ст. 410-412 ГК)cxxxvii

;

— их уступки (ст. 382-390 ГК)cxxxviii

;

— их реализации в ходе ликвидационного (конкурсного) производства посредством предъявления таковых ликвида­ционной комиссии (конкурсному управляющему) ликвидиру­емого должника.

Четвертое. Существует группа игр и пари, переданное по которым имущество рассматривается как неоснователь­ное обогащение и, следовательно, подлежит возврату. В нее входят игры и пари, участие в которых стало следствием влияния (1) обмана, (2) насилия, (3) угрозы или (4) злонаме­ренного соглашения их представителя с организатором игр или пари.

Понятия обмана, угрозы, насилия и злонамеренного со­глашения, очевидно, по своему содержанию должны соот­ветствовать идентичным понятиям, употребленным в ст. 179 ГКcxxxix

. Рискнем предположить, что и содержание предписа­ния ст. 1062 в этой части совпадает с содержанием ст. 179cxl и означает право лица, принявшего участие в игре или пари под влиянием хотя бы одного из указанных выше факторов, (1) требовать признания игры или пари недействитель­ной сделкой, (2) возврата всего, переданного им в качестве проигрыша другому участнику, либо денежной компенса­ции предмета проигрыша, а также — (3) возмещения реаль­ного ущерба. Очень важным является то обстоятельство, что предъявить подобные требования может только обма­нутыйcxli

, но не обманувший участник, причем, не всякий обманутый, а только тот, кто что-либо уплатил или со­вершил в качестве проигрыша.

Например, лицо соглашается играть в карты, полагая, что его партнеры будут играть по правилам, в то время, как последние, используя нанесенные на картах метки и прочие шулерские приемы, получают возможность нарушать пра­вила и, тем самым, недобросовестно содействует собствен­ному выигрышу. Обманутый и вследствие этого проиграв­ший участник имеет право требовать (1) признания соот ветстпвующей игры (пари) недействительной сделкой и (2) возврата переданного или исполненного им предмета про­игрыша (разумеется, при условии, что он докажет факт об­мана, а также то, что его проигрыш стал следствием это­го обмана). Если же проигравший, несмотря на проигрыш, так ничего и не передал выигравшему (ссылаясь, например, на обман с его стороны), исковые требования последнего о взыскании выигрыша удовлетворению подлежать не могут.

Следует сказать, что норма ст. 1062 FK, а вслед за нею и все современные её комментаторыcxlii

, ошибочно считает дан­ную группу играми и пари, требования из которых подлежат судебной защите, приравнивая её тем самым к играм и пари, перечисленным в п. 5 ст. 1063 ГК. Это неверноcxliii

. Требование о возврате проигранного под влиянием обмана, насилия, угрозы или злонамеренного соглашения (ст. 1062 ГК) и требование о выдаче выигрыша (п. 5 ст. 1063 ГК) — разные требования. Требований о возврате проигранного, по общему прави­лу, вообще не возникает, ибо переход имущества во испол­нение натуральных обязательств из игр и пари считается основательным. Но возникнув (в случаях, предусмотрен­ных законом, а именно — ст. 1062 ГК) они всегда подлежат судебной защите. Субъектом требования о возврате про­игранного является проигравшая сторона, передавшая вы­игрыш; субъектом корреспондирующей ему обязанности — выигравшая сторона, получившая выигрыш. Наконец, юри­дическим составом, лежащим в основании возникновения требования о возврате проигранного, является (1) призна­ние состоявшейся игры или пари недействительной сделкой; (2) исполнение проигравшей стороной не существовавшего обязательства.

Требования о выдаче выигрыша, наоборот, по общему правилу, возникают всегда, но не подлежат, судебной защи­те, если только иное не предусмотрено законом (а именно — п. 5 ст. 1063 ГК). Субъектом требования о выдаче проиг­ранного является выигравший участник; субъектом корре­спондирующей обязанности — проигравший. Юридическим фактом, лежащим в основании возникновения требования о выдаче проигранного, является состоявшаяся игра или па­ри.

Кстати: сказанное выше — о необходимости различения требований о возврате проигранного и о выдаче выигры­ша — весьма наглядно иллюстрируется нормами Проекта Гражданского уложения Российской Империи и ряда ино­странных законодательств. Так, упомянутый Проект рус­ского Гражданского Уложения (ст. 2542) предусматривал, что «Добровольно уплаченный проигрыш по игре или пари может быть требуем обратно в том лишь случае, если вы­игравшая сторона действовала недобросовестно»cxliv

. Именно об этом идет речь в ст. 1062 современного российского ГК; совершенно очевидно, что данные требования не имеют ни­чего общего с требованиями о выдаче выигрыша, подлежа­щими судебной защите (п. 5 ст. 1063 ГК).

Пятое. Наконец, существует группа игр, требования о вы­даче выигрыша из которых подлежат судебной защите. Они перечислены в норме п. 5 ст. 1063 ГК и включают в себя игры, проведенные1) государством (т. е. Российской Федерацией и её субъек­тами) ;

2) муниципальными образованиями;

3) третьими лицами по разрешению государства или му­ниципальных образований.

Примерами таких игр, названных в ГК, являются лотерея и тотализатор.

Интересно, что в данном случае ГК говорит только об играх, но не о пари. Сделать вывод о том, сопрягается ли это с действительностью, или нет, возможно только при усло­вии установления понятия об играх и пари с целью четкого их разграничения. Забегая вперед скажем, что по нашему мнению норма должна иметь расширительное толкование, т. е. распространяться как на игры, так и на пари (см. об этом, хотя бы п. 1 ст. 1063 ГК, считающий пари разновид­ностью игры).

4.2. Статья 1063 ГК

Она включает в себя пять пунктов. Нормы одного из них (п. 5) уже являлись предметом нашего непосредственного вни­мания. Нормы п. 2-4 сформулированы, главным образом, в расчёте на лотерею и (отчасти) на тотализатор; и о том, и о другом мы скажем несколько позднее. Норма п. 1 гласит, что « Отношения между организаторами... основанных на рис­ке игр — Российской Федерацией, субъектами Российской Фе­дерации, муниципальными образованиями, лицами, получив­шими от уполномоченного государственного или муниципаль­ного органа разрешения (лицензии), — и участниками игр ос­нованы на договоре». Имея в виду, что перечисленные в п. 1 ст. 1063 ГК игры и пари являются частным случаем понятия игры и пари вообще, мы должны методом индукции заклю­чить, что отношения между любыми организаторами любых игр и их участниками имеют договорную природу. Вопроса об основании гражданских правоотношений между самими участниками игр и пари ГК не разрешает; его нужно решать в инициативном и самостоятельном порядкеcxlv

.

Сказанное выше позволяет сделать следующий вывод. В соответствии с действующим законодательством по критерию юридического (гражданско-правового) значения нужно четко различать три вида игр и пари:

1) Игры и пари, порождающие обязательства выплаты вы­игрыша, не подлежащие судебной защите (общее правило);

2) Игры и пари, порождающие обязательства выплаты вы­игрыша, подлежащие судебной защите (перечислены в п. 5 ст. 1063 ГК);

3). Игры и пари, не порождающие обязательства выпла­ты выигрыша, как являющиеся недействительными сделками (перечислены в ст. 1062 ГК).

5. Должны ли требования игроков и спорщиков пользоваться судебной защитой?

А почему нет? Действительно, почему? Игра и пари — это договоры, совершенные под отлагательным условием; из этих договоров вытекают права и обязанности имущественного со­держания для их участников. Последние юридически равны друг с другом; осуществление прав из договоров игры и па­ри не может происходить с помощью административных и властных методов. Иными словами, правоотношениям, возни­кающим из игр и пари, присущи все признаки гражданских обязательственных правоотношений. Почему же правам, со­ставляющим содержание этих правоотношений, законодатель отказывает в судебной защите?

Обращаясь к российской истории мы увидим, что подоб­ная позиция законодателя в отношении обязательств из игр и пари сформировалась не сразу. Первоначально закон ни­как не регулировал процессов и последствий игр. Начало же такого регулирования оказалось связанным с полицейским запретом проведения игр и пари и участия в них.

Впервые такой запрет встречается в законодательстве Петра Великого, но первым мотивированным запрещени­ем игр прославилась, видимо, императрица Анна Иоаннов-на, которая в своем Указе от 23 января 1733 г., постановила, «чтобы никто, съезжался в партикулярных и вольных до­мах, как в деньги, так и на пожитки, дворы и деревни и на людей ни в какую игру отнюдь не играл»cxlvi

. Играть же недозволительно потому, что игроки «не только в крайнее убожество и разорение приходят и в самый тяжкий грех впадают и души свои в конечную погибель приводят»cxlvii

.

Хотя цитированный Указ подразумевал запрещение всех без исключения игр, с точки зрения современной юри­дической техники такую задачу нельзя считать решённой, ибо объявление Указом негативных последствий игр в ка­честве причины их запрета означало, что игры, которые не порождают описанных негативных последствий, не запре­щены. Из таких игр возникают обязательства, к которым закон относится нейтрально, т. е. хотя прямо и не устанав­ливает возможности их судебной защиты, но с другой сто­роны, прямо такую возможность не отнимает.

Уже Елизавета Петровна (Указ от 16 июня 1761 г.) при­водит форму в соответствие с содержанием, отходя от принципа огульного запрещения всех игр. Было призна­но, что некоторые игры наносят вред, другие нет; соответ­ственно, первые запрещены, вторые дозволены. «Позволя­ется употреблять игры в знатных дворянских домах; толь­ко ж не на большие, но на самые малые суммы денег, не для выигрыша, но единственно для препровождения вре­мени»cxlviii

. Молено заметить, что здесь критерий негативно­го последствия игр «разбавляется» иным, новым принци пом — принципом намерения игроков, цели участия в игре. Полной замены его, однако, не случается, ибо из контекста видно, что цель участия в игре рассматривается как внеш­ний признак возможных негативных последствий.

Разделение игр на запрещенные и разрешенные исклю­чительно по цели (намерению) игроков — обогатиться или приятно провести время — впервые проводит Устав благо­чиния, принятый в царствование Екатерины Второй. Пара­граф 67 Устава постановляет следующее: «Игры домашние и игрища, поелику в оные не входит беззаконие или против­ное узаконению, полиция не запрещает; в запрещенной же игре смотреть на намерение, с каким играли, и обстоятель­ства. Буде игра игроку служила забавою или отдохновени­ем посреди своей семьи и с друзьями, и игра не запрещена, то вины нет; буде же игра игроку служить единственным упражнением и промыслом, или дом, в котором происходи­ла игра, открыт день и ночь для всех людей без разбора, и что тут же и оттого происходит прибыток запрещенный, то о том исследовав, учинить по законам. Просьба же и иск о долге по игре да уничтожатся»cxlix.

Вот она — первая (!) норма, гласящая о лишении обя­зательств из игр судебной защиты. Обратим внимание, что относится она к обязательствам не из всех, а лишь только из запрещенных игр (контекст не оставляет никакого со­мнения, что последнее цитированное предложение не отно­сится к играм домашним и играм публичным (игрищам) в которые «не входит беззаконие или противное узаконе­нию»). Обязательства, следовательно, из не запрещенных игр, ничем не хуже всех иных обязательств и наравне с ни­ми подлежат судебной защите.

Статья 2014 т. X Свода Законов Российской Империи, установившая безденежность «займа по игре» (т. е. долга, происшедшего из всякой игры, как запрещенной, так и раз­решенной), в данной своей части появилась только 19 декаб­ря 1800 г., уже без каких бы то ни было объяснений. За её объяснения взялись ученые. «Воззрение законодательства на долговое обязательство по игре таково, что пока игра производится на наличные деньги, она может быть допу­щена — запрещаются у.нас.тоАько азартные игры. Вооб­ще игра на интерес не запрещается — как карточная, так и другие игры; но когда игра производится в кредит, то она уже предосудительна. Законодательство имеет в виду, что игра человека, не имеющего чем заплатить проигрыш, как и заём, сделанный для игры, легкомысленна, и что как скоро игра происходит в кредит или занимаются деньги для того, чтобы вести игру, игрок более рискует, легче решается на проигрыш, нежели когда ему приходится расплачиваться наличными деньгами. Вместе с тем законодательство име­ет в виду, что есть люди, которые пользуются таким лег­комыслием, приглашают играть в кредит, рассчитывая тем побудить другого к большему проигрышу, будучи уверенны­ми, что рано или поздно они все равно получат выигрыш. Наконец, и нравственное чувство порядочного человека за­прещает основывать долговые претензии на игре — самом праздном и дешевом способе приобретения имущественных средств, осуждает расчёты на средства играющего, когда в наличности у него их нет. И вот, по всем этим соображе­ниям, законодательство отказывает в охранении долговым обязательствам, возникшим по игре»cl. То есть, если при­нять за основу объяснение «отца русской цивилистики», то игры должны подразделяться по качеству выигрыша (про­игрыша)— был ли таковой наличным или долговым. В пер­вом случае игра не запрещена, причем, о мотивах и послед­ствиях здесь не упоминается. Очевидно, первые не имеют значения, а за вторые, коль скоро они окажутся беззакон­ными, предполагается карать, как за самостоятельные пра­вонарушения. Предосудительна лишь всякая игра в долг, каковую Д. И. Мейер, называет азартной игрой, рассматри­вая такую игру, по сути, как разновидность сделок, совер­шенных (1) либо в состоянии, не способном в надлежащей мере отдавать отчет в своих действиях, (2) либо под влияни­ем заблуждения. По общему правилу такие сделки оспори­мы, т. е. могут быть признаны недействительными по иску участника, бывшего не способным отдавать отчета в своихдействиях или действовавшего под влиянием заблуждения (ст. 177 и 178 современного РК). Нет оснований отказывать в применении этого (общего!) правила к сделкам, составля­ющим азартные игры и пари. Если признать, что игра в долг заставляет человека более легкомысленно подходить к своему возможному проигрышу, т. е. что игра в долг и есть азартная игра, игра, участники которой поневоле входят в азарт, то получается, что игры и пари, приведшие к возник­новению долговых обязательств, могут быть оспорены по правилам ст. 177 и 178 ГК. Итак, самый факт возникнове­ния долга по игре, не объясняет норм, отказывающих таким долгам в судебной защите. На чем же тогда основан такой отказ? Получается, что только на «нравственном чувстве порядочного человека». Однако, сам Д. И. Мейер призна­ет, что обязательства из игр и пари «... исполняются, быть может, добросовестнее, чем другие обязательства»cli

. Како­во же, в таком случае, содержание нравственного чувства порядочного человека, если он готов преступить закон ради участия в игре и исполнить обязательства из игры несмотря на отсутствие у кредитора возможности просить содействия государственной судебной системы в таком исполнении? Не получается ли, что закон, отказывающий в судебной защите обязательств из игр и пари, суть безнравственный закон?

Наконец, последнее объяснение, которое зиждется то­же на аргументации Д. И. Мейера, как ни странно — аргу­ментации второстепенной, восходит к составителям Проек­та Гражданского уложения и традиционно воспроизводится в современных изданияхclii

. Вот оно: «Игры, направленные к развитию физических и умственных сил, во все времена встречали сочувствие и в их пользе никто никогда не сомне­вался. Непредосудительны и те игры, которые служат лишь приятному времяпрепровождению и сближению играющих; но и эти игры становятся предосудительными с того мо­мента, когда результатом их является обогащение одной стороны в ущерб другой, когда нет взаимного обмена цен ностей или услуг, а есть лишь ни на чем не основанная при­быль одной из сторон. Игра мы деньги момсет иметь лишь развращающее влияние, которое значительно возросло бы, если бы суд принял под свою защиту возникающие из та­ких игр требования, хотя бы игры эти велись добросовестно и не были запрещены правительством. Но не следует забы­вать, что, при игре на деньги происходят сплошь и рядом весьма неблаговидные проделки, шулерство, вовлечение в азарт, немалую роль при этом играют вино и женщины. Возникшие при таких условиях обязательства, хотя обле­ченные в форму долговых актов, не могут и не должны пользоваться защитою закона, так как это было бы против­но добрым нравам и деморализовало бы общество»cliii

. Пояс­нение же вопроса о том, когда же договор считается совер­шенным с достаточным экономическим основанием, выгля­дит так: «...необходимо, чтобы договор делал возможным достижение общеполезных целей, а не вызывался желани­ем удовлетворения личной прихоти, капризу»cliv

. По сути пе­ред нами оказывается совершенно самостоятельный мотив, имеющий к понятию об экономическом основании сделки весьма посредственное отношение.

В приведенном объяснении на первое место среди мо­тивов, объясняющих отказ в судебной защите обязатель­ствам из игр и пари, находится ни на чем не основанное обогащение одной стороны за счёт другой. В остальном — полная противоположность взглядов. Если у Д. И. Мейера «игра на интерес не запрещается», то по мнению редакто­ров Проекта Гражданского Уложения «игра на деньги мо­жет иметь лишь развращающее влияние». Как указывалось выше, речь в данном случае ведется с помощью категорий нравственности, между тем, как именно понятие о «добрых нравах» (чести, достоинстве, совести) заставляет проиграв­ших гасить игорные долги. Что же касается таких условий возникновения обязательств из игр и пари, как «неблаго­видные проделки», шулерство, азарт, вино и женщины, то это, повторимся, основание для признания игр и пари недей ствительными сделками, но не основание для отказа в су­дебной защите прав, возникших из таких сделок.

Сделанный исторический обзор мнений о причинах (пер­воначально) запрета игр, а затем — отказа в судебной защи­те прав, возникших из игр и пари, свидетельствует об их неустойчивости. Так, в течение относительно небольшого ис­торического отрезка времени, объяснения причин указанных явлений изменялись следующим образом:

1) Запрещена всякая игра, ибо предполагается, что всякая игра имеет вредные последствия (разорение, крайнее убоже­ство, грех, погибель и т. д.).

2) Запрещена игра, производящаяся ради выигрыша (обо­гащения).

3) Запрещена игра ради профессионального выигрыша; обязательства из таких игр не пользуются судебной защитой.

4) Не пользуются судебной защитой любые долговые обя­зательства из любых игр (и пари), как возникшие при ненад­лежащих условиях (азарт, вино, женщины и т. п.)

5) Не пользуются судебной защитой любые долговые обя­зательства из любых игр (и пари), как возникшие без доста­точного на то экономического основания и не приводящие к достижению общеполезных целей и направленные исключи­тельно на удовлетворение личной прихоти.

Такая неустойчивость во мнениях относительно, в общем-то, несложного вопроса, говорит о том, что тот найденный на него ответ, который пытаются объяснить с помощью при­веденных выше мотивов, является неправильным. И в самом деле:

1) Вредные последствия (включая несостоятельность, са­моубийство и др.) могут повлечь неудачи в совершении любых гражданско-правовых сделок (займа, купли-продажи и др.). Однако, данное соображение не служит основанием для отка­за в судебной защите прав, возникших из подобных сделок.

2) Цели получения выигрыша (дохода) могут служить лю­бые или практически любые'сделки, что, однако, также не является основанием для запрещения таковых.

3) Цели профессионального получения выигрыша (пред-1 принимательской прибыли) могут служить практически лю­бые сделки', что, однако, также не является основанием для запрещения таковых.

4) Сделки, совершенные лицом при ненадлежащих услови­ях, в частности, таких, как неспособность понимать значения своих действий, заблуждение и др., могут быть оспорены за* интересованным лицом. Однако, ни одно из перечисленных обстоятельств не является основанием для отказа в судебной защите прав, возникших из таких сделок.

5) Существует целый ряд обязательств, возникающих без достаточного экономического основания, исполнение по кото­рым, однако, будучи добровольно учиненным, не подлежит возврату (сюда относятся, кстати, и обязательства из игр и пари).

6) Лицо, совершающее сделку, не обязано заботиться о до­стижении общеполезных целей. Предполагается, что эти цели и без того достигаются, ибо сделка — суть правомерное дей­ствие. Лицо, совершающее правомерное действие, вправе рас­считывать на то, что юридические последствия этих действий будут пользоваться защитой судебной системы государства.

7) «Удовлетворение личной прихоти, капризу» само по се­бе не может служить основанием отказа в охране субъектив­ных гражданских прав, назначенных к такому удовлетворе­нию.

О юридическом значении индивидуальности замеча­тельно сказал И. А. Покровский. «Перед лицом современ­ного правосознания общество не стадо однородных челове­ческих особей, величин заменимых, а союз самоценных лич­ностей, имеющих право на индивидуальность. Пусть даже эта индивидуальность значительно отклоняется от средне го типа; если только она не вредит другим, она заслужи­вает охраны закона. Пусть эта индивидуальность кажется нам порой странностью, чудачеством,' нужды нет: мы долж­ны даже за чудаком признать право на существование»clv

. Да, быть может, кому-то кажется странным, что некие ли­ца соглашаются играть или спорить о каком-либо предмете и намереваются создать при этом правовые последствия, но это не основание отвергать данные последствия и тем более, отказывать потребностям и интересам таких лиц в государ­ственной защите.

Сказанное позволяет сделать следующий вывод: основа­ний для изъятия обязательств из игр и пари из-под государ­ственной судебной защиты не существует; во всяком слу­чае, они до сих пор не обнаружены. На наш взгляд, их и нель­зя обнаружить, ибо «Будучи одним из проявлений свободно­го распоряжения своею собственностью, пари не может, вы­зывать возражений с точки зрения существующего строя имущественного обладания; от моей воли зависит, куда и как употребить принадлежащие мне деньги. С точки зре­ния интересов общественного блага представляется, однако, ненормальным такое распоряжение своими средствами, кото­рое совершается под влиянием страсти и может повести к полному разорению»clvi

.

Итак, обязательства, возникающие из игр и пари долж­ны подлежать судебной защите — таково должно быть об­щее правило. Из него могут быть сделаны только следующие исключения: не подлежат судебной защите (1) обязательства из игр и пари, признанных по иску заинтересованного участ­ника, недействительными сделками и (2) обязательства из игр и пари, прямо запрещенных публичным законодательством.

В последнем случае, имея в виду, что участие в играх и пари, запрещенных с точки зрения публичного законода тельства, представляет собой правонарушение и, следова­тельно, действие, не являющееся сделкой, нужно признать, что обязательств из подобных игр и пари не возникает во­все—как пользующихся, так и не пользующихся судебной защитой.

Дело о согласованйвж действиях, которых не согласовывали

Сюжет этого дела известен любому, хотя бы мало-маль­ски интересующемуся деловой периодикой; что же касается непосредственных участников предпринимательской деятель­ности, то подавляющее их большинство не просто знакоми­лись, но и целенаправленно следили за его развитием. Спору нет, данный сюжет оказался в тени более громких, можно ска­зать, скандальных дел, но от этого он не стал ни менее зна­чимым с точки зрения политики права, ни менее интересным с точки зрения догматической юриспруденции. Мы имеем в виду дело о пресловутом картельном (ценовом) сговоре ОАО «Северсталь» и ОАО «ММК» на рынке штрипса — стальной полосы для производства труб нефтегазового сортамента. К сожалению, освещение этого дела в прессе нельзя назвать все­сторонним и компетентным; стремясь к восстановлению объ­ективности в оценке действий его участников, мы и считаем необходимым опубликовать данный материал.

1. Разбирательство ведомственное...

Министерство РФ по антимонопольной политике (МАП РФ) возбудило дело о нарушении антимонопольного законо­дательства.

Одно из первых сообщений о его существовании по­явилось в специализированном издании «Металлоснабже-ние и металлосбыт» 28 октября 2003 г., где, в частно­сти, говорилось: «В конце сентября российские трубные компании обратились в Министерство по антимонополь­ной политике с просьбой расследовать факт ценового сго­вора металлургов. Вчера глава пресс-службы министер­ства Л. Булгакова заявила: «Мы провели предварительное расслсдонанис, и было принято решение возбудить след-СТІІИС по факту признаков нарушения cm. 6 закона «О конкуренции». Ожидается, что в ближайшее время гла­ва МАПа И. Южанов подпишет приказ о начале рассле­дования, а 19 ноября пройдет первое заседание комис­сии министерства, на котором оно будет обсуждаться» (http://metalmfo.ru/?module=whatsnew&skin==normal&;lang =rus&tree_id=0&news_id=7739&sending=l). «Ближайшим временем» стало 4 ноября 2003 г., когда определением за­местителя министра А. Г. Цыганова было возбуждено де­ло JV4 1 06/175-03 о нарушении антимонопольного зако­нодательства, а именно — п. 1 и 2 ст. 6 Закона РСФСР от 22 марта 1991 г. № 948-1 «О конкуренции и ограни­чении монополистической деятельности на товарных рын­ках»clvii тремя металлургическими заводами — ОАО «Север-сталь», ОАО «Магнитогорский металлургический комби­нат» (ММК) и ОАО «Новолипецкий металлургический ком­бинат» (НЛМК) и создана комиссия для расследования это­го дела. Действительно, именно на 19 ноября было назна­чено первое заседание по данному делу, к которому «об­виняемым» в сговоре комбинатам надлежало подготовить и представить в адрес комиссии МАП «документально под­твержденное обоснование увеличения цен в III-IV кв. 2002 г. и I-III кв. 2003 г. и иную информацию, имеющую отноше­ние к рассматриваемому вопросу и/или разъясняющую суть конфликта».

Таким образом, информационное сообщение явно стра­дало, как минимум, неточностью: дело возбуждено на осно­вании обращений вовсе не трубных компанийclviii

, а ОАО АК«Транснефть». Кроме того, оно было ещё и неполным, ибо ничего не говорило об истинной подоплеке истории. Дей­ствительно, ОАО АК «Транснефдаг в письме от 22 февра­ля 2003 г. № 16-01-07/1652, адресованном Президенту РФ В. В. Путину, рассказывало о росте цен на отечественные трубы и содержало просьбу принять меры по государствен­ному регулированию сбыта российских труб за границу пу­тем увеличения экспортных пошлин и установления экс­портных квот- Ровно через месяц на это письмо последова­ла реакция: 22 марта из Администрации Президента была перенаправлена копия письма «Транснефти» в Правитель­ство РФ с указанием «рассмотреть вопрос... об отмене импортной пошлины на трубную заготовку»clix

. Из матери­алов дела нельзя понять, куда именно ушло соответству­ющее письмо из Правительства, но, судя по всему, или в Федеральную энергетическую комиссию (ФЭК), или непо­средственно в МАП, но так или иначе копия письма «Транс­нефти» туда попала. Естественно, с резолюцией одного вли ятельного чиновника со ссылкой на ещё более влиятельное лицо.

Затем начинают поступать Письма непосредственно в МАП: сначала из ОАО «Сургутнефтегаз» (24 марта), а че­рез месяц (21 апреля) —из «Газпрома». Письма эти содер­жат общие слова, с рассказами о том, что повышение цен на российские трубы приведет к ухудшению финансового по­ложения нефтяников и газовиков, а значит — к ухудшению экономической ситуации в стране; потом — к невозможности вовремя ремонтировать газо- и нефтепроводы, а значит — к экологическим катастрофам. Судя по всему, «Газпром» на­писал аналогичное письмо и в ФЭК, потому что 14 мая из ФЭКа в МАП поступило письмо о том, что он согласен с по­зицией «Газпрома». На письме ФЭКа Министр МАПа напи­сал: «Прошу учесть при рассмотрении ситуации на рынке». Далее последовал ряд других писем от «Газпрома» в МАП и обратно, связанных с разъяснением ценовой ситуации на рынке — писем уже малоинтересных, ибо очевидно, что вни­мание, проявленное к ситуации Администрацией Президен­та, Правительством, ФЭКом и, наконец, Министром по ан­тимонопольной политике подчиненные последнему чинов­ники восприняли не иначе, как приказ «разобраться с ме­таллургами». Ну, а что для нашего российского чиновника означает слово «разобраться» объяснять, думается, не на­до: не объективно разобраться, а наказать. Любой ценой. Тем более, в описываемой ситуации, когда указание «разо­браться» дано в защиту интересов компаний, от деятельно­сти которых напрямую зависит бюджет государства, пре­зидент которого (и это тоже нельзя сбрасывать со счетов) только-только поставил задачу удвоения ВВП за фантасти­ческий срок. Какие уж тут сомнения!

Вот такая вот невеселая (но для чиновничьей России, увы, стандартная) предыстория. Металлургов «социально заказали». «Заказчиками» выступили вовсе не трубники, а «Транснефть» и «Газпром»; «исполнителями» же — органы исполнительной (!) власти российского государства.

Заседание 19 ноября никакой определённости в дело не привнесло; напротив, на взгляд любого независимого наблю дателя, все ещё больше запуталось. Определением от указан­ной даты рассмотрение дела было отложено на 16 декабря 2003 г. в связи с необходимостью 'из'учения уже представлен­ных документов, а также — получения новой кипы бумаг, при­чем, не только от «обвиняемых» и «потерпевших» («Транс­нефти» и «Газпрома»), но и четырех новых фигурантов — ЗАО «Трубная Металлургическая Компания» (ТМК), ЗАО «Челябинский трубопрокатный завод», ЗАО «Объединенная Металлургическая Компания» (ОМК) и Фонд развития труб­ной промышленностиclx

.

От обвиняемых запросили (по пунктам): «информацию об объемах поставок в 2002-2003 гг. (помесячно) плоского проката (по маркам) том числе, по прямым договорам, труб­ным предприятием с указанием отпускной цены за единицу продукции (без НДС и транспортного тарифа), а также ко­пии договоров поставки за указанный период»; «схему сбы­та выпускаемого плоского листового проката (с указанием субъектов сбытовой сети)»; «перечень акционеров, владе­ющих более 5% акций указанных обществ, по состоянию на дату проведения последнего годового собрания акционе­ров» ; «информацию о вхождении в существующие в отрасли объединения (ассоциации, союзы и т. п.)»; «информацию, характеризующую финансовое положение предприятий за 2002-2003 гг.»; «информацию в абсолютных и относитель­ных величинах о структуре себестоимости (сырье, энерго­ресурсы, цеховые расходы, общезаводские расходы и т. д.) и уровне загрузки мощностей в 2002-2003 гг. (помесячно)».

Из помещенного здесь перечня запрошенных сведений хорошо видно, что все свое внимание министерская ко­миссия направила на выяснение вопроса об экономической обоснованности (оправданности) процесса повышения цен. Между тем, п. 1 и 2 ст. 6 Закона о конкуренции, призна­ки нарушения которых, по заверениям МАП, и послужили основанием к возбуждению дела, вовсе не предусматрива­ют такого правонарушения, как «применение экономически необоснованных (не оправданных себестоимостью) отпуск­ных цен на продукцию». Антимонопольное законодатель­ство вообще не содержит ни понятия «обоснованная цена», ни какого бы то ни было другого аналогичного, или про­тивоположного понятия. Инкриминируемые же нормы За­кона предусматривают множество составов административ­ных правонарушений, а именно— (1) «заключение догово­ра, (2) иной сделки, (3) соглашения» или (4) «осуществле­ние согласованных действий хозяйствующими субъектами, действующими на рынке одного товара (взаимозаменяемых товаров), которые приводят или могут привести к (а) уста­новлению (поддержанию) цен (тарифов), скидок, надбавок (доплат), наценок; (Ь) повышению, снижению или поддер­жанию цен на аукционах и торгах; (с) разделу рынка по территориальному принципу, по объему продаж или заку­пок, по ассортименту реализуемых товаров либо по кру­гу продавцов или покупателей (заказчиков); (d) ограниче­нию доступа на рынок или устранению с него других хо­зяйствующих субъектов в качестве продавцов определён­ных товаров или их покупателей (заказчиков); (е) отка­зу от заключения договоров с определёнными продавцами или покупателями (заказчиками)» (п. 1). Различные ком­бинации действий (обозначены цифрами) и их последствий (обозначены буквами), дают минимум (при условии, что только одним действием рождается только одно послед­ствие) 20 (ДВАДЦАТЬ) различных составов администра­тивных правонарушений. Признаки какого же из них (од­ного, или нескольких) усмотрел МАП? Если сюда добавить ещё и варианты деяний, предусмотренных в п. 2 ст. 6 Зако­на («...запрещается заключение хозяйствующими субъек­тами, действующими на рынке одного товара (взаимозаме­няемых товаров), иных соглашений или осуществление со­гласованных действий, в результате которых имеются или могут иметь место недопущение, ограничение, устранение конкуренции и ущемление интересов других хозяйствую­щих субъектов») то неопределённость обвинения приобре тет просто-таки дурно пахнущую окраску: Министерство антимонопольной политики само точно не знает, в чем именно оно обвиняет

Ясно, что заседание 16 декабря 2003 г. тоже не стало по­следним: в свете предписаний об истребовании массы доку­ментов, оно просто не могло им стать. Собственно, говоря, оно свелось именно к представлению запрошенных документов и определению даты очередного этапа разбирательства. Ею ста­ло 14 января 2004 г.

В определении этом принципиален, однако, следующий момент: из него таинственным образом выпадает всякое упоминание об ОАО «НЛМК». Нет его ни в «шапке» с перечнем фигурантов дела, ни в резолютивной части. Это обстоятельство оказалось совершенно обойдено вниманием прессы: просто до 16 декабря об обсуждаемом деле пи­сали как о деле трех комбинатов («Северстали», ММК и НЛМКclxi

), после — о деле двух комбинатов («Северстали» и Магнитки»). Куда же делся «Новолипецк»? А его... «ис­ключили из дела». По очень простой причине: выяснилось, что НЛМК просто не производит штрипса, предназначен­ного для изготовления труб, интересующих «Транснефть» и «Газпром». Погорячился, видимо, МАП, при возбуждении дела; «перевозбудился», так сказать. Правда, никаким ак­том пресловутое «исключение» не оформилиclxii

— ну так это пустяки! Вообще скажите спасибо, что мы не стали зани­маться расследованием вопроса, откуда у вас такая боль шая прибыль — снисходительно расставила точки над «і» одна из членов комиссии. Осмелели тут, понимаешь!

Интересен и факт ненашедший отражения в опреде­лении: представители компаний ОМК и ТМК — тех самых «трубников», прикрываясь интересами которых МАП в свое время дал в прессу информацию о возбуждении дела, — за­явили, что никаких претензий к поставщикам штрипса они не имеют, а их действия по ценообразованию счита­ют вполне нормальными, во всяком случае — отвечающими условиям рынка. Не правда ли, даже если не знать подопле­ки конфликта, один этот факт уже наводит на размышле­ния? Ах вы не считаете, что вы пострадали? А мы вас все равно защитим!

Начало заседания 14 января 2004 г. убедительно свиде­тельствовало о том, что худшие предположения металлургов сбылись. Оно началось с заявления председательствующего: «Ну, решение-то у нас уже принято. Но, на всякий случай, мо­жет, кто-нибудь хочет выступить... ». Ясно, что после такого вступления желающих действительно выступить не осталось. Да, озвучил ходатайство более формального свойства, чем по существуclxiii

представитель ММК, каковое было немедленно и столь же формально (без объяснения каких-либо мотивов) от­клонено. Без особенной надежды на понимание представитель «Северстали» указал на то, что имеющаяся в деле доказатель­ственная база явно не сопрягается с доказываемым тезисомclxiv

, а также на логический порок вывода о том, что единая ценовая политика на рынке определённого товара непременно являет ся следствием согласованных действийclxv

. Ясно, что ни то, ни другое уже не имело никакого значения: Комиссии осталось только озвучить заранее подготовленное решение, что и было сделано.

Содержание Решения и вынесенного на его основании предписания получило (не без участия пресс-служб «Север-стали» и «ММК») более-менее точное освещение в прессеclxvi

. А именно: решением было констатировано, что имеющих ся є деле материалов достаточно для констатации фак­та совершения ОАО «Северсталь» и ОАО «ММК» согла­сованных действий, направленных на установление и под­держание высоких цен на рынке одного товара — заготов­ки для труб предприятий нефтегазовой отрасли — штрипса, т. е. правонарушения^ предусмотренного п. 1 ст. 6 Закона РСФСР «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках». Также было сообщено, что в течение 6 дней МАП РФ вынесет предписание в ад­рес «Северстали» и «ММК», которыми обяжет прекратить совершение указанных действий. Предписанием же Комис­сия МАП «предписала» «... (1) прекратить и не допускать в дальнейшем нарушения пункта 1 статьи б Закона РСФСР от 22.03.91 № 948-1 «О конкуренции и ограничении монопо­листической деятельности на товарных рынках», выразив­шегося в согласованных действиях по повышению цен на трубную заготовку; (2)... в течение 3 лет ежеквартально представлять в МАП России сведения о текущих отпускных ценах на штрипс тех марок, объем поставки которых превы­шает 10% от общего объема поставок обществом штрипса для производства труб нефтегазового сортамента. В случае изменения цены более чем на 5 % по отношению к базовой цене (по состоянию на 1 января учетного года) представлять соответствующее экономическое обоснование».

2.... и Разбирательство судебное

Никаких сомнений в том, что Решение и Предписание должны быть оспорены в суде, не было ни у «Северстали», ни у «ММК». Хотя само предписание с его чисто мониторин­говыми мерами воздействия и было, по определению одно­го из деловых изданий, достаточно «мягким»clxvii

, тем не ме­нее сам факт принятия актов, констатирующих несуществу ющий ценовой сговор, оборачивался существенными потеря­ми в имидже для обоих его «участников». Выполняя соци­альный заказ Комиссия до того расстаралась, что установи­ла факт, которого никогда не было, ибо никаких действий по повышению цен на штрипс «Магнитка» и «Северсталь» между собой не согласовывали; они и не могли этого делать просто за ненадобностью подобного согласования (см. об этом ниже). Перспективы судебного разбирательства виделись до­статочно благоприятными прежде всего потому, что в дело так и не легло ни одного документа, который служил бы хотя бы косвенным доказательством согласования «Северсталью» и «Магниткой» ценовой политики на рынке штрипса. Напро­тив, все материалы дела доказывали, что повышение цен на штрипс было объективно обусловлено законами рынка, а про­тивоположный вывод Коллегии был продиктован, как это уже объяснялось ранее, необходимостью исполнения ею «социаль­ного заказа», спущенного «сверху». Вот именно это последнее обстоятельство и наиболыне всего смущало, ибо гарантий объ­ективности судебного разбирательства на таком фоне дать, конечно же, никто не могclxviii

. Единственным способом, который позволял если и не гарантировать, то, по крайней мере, повы­сить шансы на объективность судебного разбирательства, бы­ло направление двух различных заявлений от «Северстали» и «ММК» в надежде на то, что они попадут к различным судьям: авось, хоть какой-то из них окажется вне влияния вездесущей федеральной исполнительной власти. Так роди­лось не одно совместное, а два отдельных заявления, причем, намеренно поданных с некоторым временным отрывом друг от друга (меньше шансов, что их объединят в одно произ­водство). Цель была достигнута: в итоге в Арбитражном суде г. Москвы было возбуждено производство по двум делам — 19 марта 2004 г. по делу № А40-11699/04-2-77 по заявлению ОАО «Северсталь»clxix

и 29 марта 2004 г. по делу № А40-13568/04-84-143 по заявлению ОАО «Магнитогорский металлургический комбинат»clxx

.

Основные аргументы «Северстали» уже были изложе­ны; в заявлении осталось их только суммировать и вза­имно увязать друг с другом. Так, в первую очередь было отмечено, что в материалах дела нет ни одного докумен­та, свидетельствующего о действиях ОАО «Северсталь» и ОАО «ММК» по согласованию ценовой политики на рын­ке штрипса, т. е. то, что факт административного право­нарушения, вопреки противоположному мнению Комиссии, не может считаться доказанным. Затем (п. 2) доказыва­лось, что если в деле нет документов, свидетельствующих о признаках нарушения антимонопольного законодательства, то это означает, что рассмотренное дело было возбуждено МАП РФ незаконно, а именно — вне пределов своей компе­тенцииclxxi

. Специально подчеркивалось, что никаких дей ствий по повышению цен на штрипс ОАО «ММК» и ОАО «Северсталь» между собой никогда не согласовывали, т. е. то, что факт инкриминируемого правонарушения вовсе не имел местаclxxii

, а противоположный вывод Комиссии про­тиворечит материалам дела, содержит ряд экономиче­ских ошибокclxxiii

и является нелогичным. Далее (п. 5) доказы­валось, что квалификация результата якобы совершенных согласованных действий является внутренне противоречч-ш>й: одна её часть исключает другуюclxxiv

; что (п. 6) дела о нарушении ст. 6 Закона РСФСР «О конкуренции» не подле­жат рассмотрению в административном порядке органами МАП РФ, которые некомпетентны рассматривать подобные делаclxxv

; и, наконец, что Предписание, вынесенное на основа­нии обжалуемого Решения, является незаконным, как осно ванное на незаконном же акте и оттого вместе с Решением подлежит отменеclxxvi. «Магнитка» использовала, в общем, те же аргументы, добавив к ним некоторые процессуальные соображения.

14 апреля 2004 г. состоялось предварительное судебное за­седание по делу «Северстали». К сожалению, полноценной подготовки к разбирательству не получилось из-за болезни судьи, которая, самоотверженно явившись в процесс, все же нашла в себе силы собрать с представителей сторон запрошен­ные документы и назначить время нового заседания — 17 мая 2004 г. Это последнее проходило с двукратным перерывом — сперва до 24, а затем до 27-го мая, когда и завершилось поста­новлением решенияclxxvii

. Интересующиеся уже знают, что спор­ное Решение и Предписание им были отменены; тем не менее, позволим себе ещё на некоторое время занять их благосклон­ное внимание несколькими содержательными вопросами.

Предметом самой острой, развернувшейся в заседании дискуссии, стало понятие о согласованных действиях. Пред­ставители МАП РФ (на тот момент — уже Федеральной ан­тимонопольной службы (ФАС) РФ) в принципе не отрица­ли, что никаких доказательств заключения договоров (со­глашений) «Северсталью» и «Магниткой» у них, конечно же, нет. Их и быть не может, ибо само собой понятно, что ни один разумно действующий хозяйствующий субъект нико­гда не станет облекать подобных соглашений в письменную форму. И вообще речь идет не соглашениях, а о согласо­ванных действиях. «Из содержания ст. 6 и общего смыс­ла Закона о конкуренции следует вывод, что соглашение — это достигнутая между хозяйствующими субъектами дого­воренность о координации тех или иных аспектов предпри­нимательской деятельности, результатом которой является (может являться) ограничение или устранение конкуренции на соответствующем товарном рынке. Согласованные дей­ствия — это скоординированные и направленные действия хозяйствующих субъектов, сознательно ставящих свое по­ведение в зависимость от поведения других участников рынка, результатом которых также является (может явить­ся) ограничение или устранение конкуренции на соответ­ствующем товарном рынке. Из этого вытекает, что поня­тия «соглашение» и «согласованные действия» не тожде­ственны, но равнозначны по результату и представляют со­бой различные формы антиконкурентного согласованного поведения (картелей). Согласованные действия в отличие от соглашения не предполагают заключения устной или письменной договоренности между хозяйствующими субъ­ектами на совершение определённых действий. Согласован­ность же может достигаться путем повторения таких дей­ствий, произведенных одним хозяйствующим субъектом од­новременно или следом за другим хозяйствующим субъек том. Об этом также свидетельствует буквальное толкование понятия «согласовать» — привести в надлежащее соотно­шение, разъясняемое в «Толковом словаре русского языка» С. И. Ожегова».

Вроде бы, все логично. Но в таком случае возникает во­прос: а как же быть с этимологическим единством слов «со­глашение» и «согласование»? Неужели же действия юриди­ческих лиц могут «согласоваться» сами по себе? тем более — согласованы с какими-либо иными действиями в односто­роннем порядке? Вряд ли; чтобы что-то согласовывать, на­до согласовывать с кем-то. Иначе получится, что всякий хозяйствующий субъект, проводящий собственную ценовую политику, должен просто-таки молить Бога о том, чтобы ни­кто другой не вздумал повторить его действия, ибо по мне­нию ФАС повторяемость действий означает то же, что и их согласованность. Но по С. И. Ожегову именно так и полу­чается! Смутившись сим странным обстоятельством сотруд­ники «Магнитки» не поленились заглянуть в «Словарь», немедленно разъяснивший все недоумения: слово «согласо­вать» имеет два значения. Первое — то, о котором написал ФАС в своем Отзыве и которое озвучивал в судебных засе­даниях: «согласовать — привести в надлежащее соотноше­ние с чем-нибудь» (например, расписание автобусов с распи­сание электричек). Это так называемое пассивное согласова­ние. А второе — то, о котором ФАС умолчал: «согласовать — обсудив, выработать единое мнение о чем-нибудь, получить согласие на что-нибудь». Из каких побуждений умолчал? Думается, объяснять не надо: очевидно, что говоря о дей­ствиях согласованных Закон о конкуренции образовывал прилагательное «согласованный» именно от этого значения термина «согласование», от активного согласования. Да и С. И. Ожеговым это прилагательное — «согласованный» — образовывалось именно от глагола «согласовать» во втором значении: «Согласованный — такой, в котором достигнуто единство, согласие (во 2-м значении), например, «согласо­ванные действия». Обращаясь к «согласию» во 2-м значе­нии, находим, что это — единомыслие, общность точек зре­ния. Естественно, «единомыслие» и «общность» не могут выработаться сами по себе — то и другое достигается в ходе активного согласования действийclxxviii

.

Итак, с «согласованием» разобрались — это двусторон­ние активные действия. Кто-то ведь эти действия совершал? Несомненно. Известно, что юридические лица действуют в гражданском обороте в лице своих органов и представи­телей. Значит, стремясь доказать факт совершения ОАО «ММК» и ОАО «Северсталь» согласованных действий Ко­миссия, по логике вещей, должна была бы заниматься уста­новлением и доказыванием фактов, говорящих о том, кто, когда, где, при каких обстоятельствах, облеченный каки­ми полномочиями, какие действия согласовал, а также — какие из согласованных действий, каким образом и когда были совершены, т. е. установить сам факт правонаруше­ния, его последствия, а также — причинную связь между правонарушением и последствиями. Очевидно, в этих целях должно было быть произведено административное рассле­дование (ст. 28.7 Кодекса РФ об административных право­нарушениях, которая одним из типичных случаев проведе­ния административного расследования считает именно дела о нарушениях антимонопольного законодательства.), в хо­де которого следовало собрать доказательства перечислен­ных фактов. Вопреки требованию закона и здравому смыс­лу административного расследования с целью установле­ния перечисленных фактов не проводилось. Не обсуждались эти вопросы и на заседаниях Комиссии. В результате все без исключения материалы, собранные в деле, оказались посвя­щены совершенно иной теме — вопросу о том, насколько эко­номически обоснованным было повышение цен на штрипс ОАО «Северсталь» и ОАО «ММК». Но совершенно очевид но, что вопрос о согласованных действиях, направленных на повышение цен — это совершенно иной вопрос, нежели об экономической мотивировке осуществленного повыше­ния. Подобные действия (точнее — бездействия) Комиссии привели к тому, что один из главных вопросов, составляю­щих предмет доказывания по любому делу об администра­тивном правонарушении — вопрос о факте правонарушения (см. ст. 24.5 и 26.1 КоАП РФ) —оказался неисследованным, а сам факт правонарушения — недоказанным.

Ну и, конечно же, вторым главным вопросом стал во­прос о логической обоснованности решения Комиссии, по­лученного, говоря языком логики, методом исключения: если одновременное повышение цен не обусловлено объек­тивными рыночными условиями, то значит, оно обуслов­лено согласованными действиями. Но очевидно, что такой способ рассуждения может дать истинный результат толь­ко при истинности посылок и при условии, что мы имеем достоверное знание об исчерпывающем перечне факторов, которые могли бы быть причиной тех или иных явлений и фактов. А такое явление, как повышение цен несколь­кими производителями одной и той же продукции, может иметь самые разнообразные причины. Ставить здесь жест­кое условие — или повышение цен предопределено рынком, или оно было заранее спланировано, согласовано, и никак иначе — явно неправильно. И в обыденной жизни, и в эко­номике большое количество однородных действий соверша­ется одновременно, но далеко не каждое из них обусловлено или условиями рынка, или предварительным согласовани­ем. Как указал Федеральный арбитражный суд Централь­ного округа от 20 января 2003 г. № А09-6610/02-15 «Даже при доказанности синхронного поведения некоторых участ­ников товарного рынка нельзя однозначно говорить о со­гласованности их действий и направленности последних на ограничение конкуренции. Параллельное поведение участ­ников товарного рынка может быть обусловлено многими факторами, которые, наряду с одновременным изменением цен, необходимо детально проследить в динамике: измене­ние затрат продавцов, рост потребительского спроса, дефи цит, принадлежность к одной или различным компаниям, следование за „лидером" и т. п.». В нашей ситуации повыше­ние цен ОАО «Северсталь» было обусловлено затратними факторами, а также снабженческо-ценовой политикой, в то время, как ОАО «ММК» вполне могло руководствоваться политикой следования за «лидером».

Итог известен: Решение Комиссии МАП России от 14 ян­варя 2004 г. по делу № 1 06/175-03 о нарушении антимоно­польного законодательства и Предписание о прекращении на­рушений антимонопольного законодательства, вынесенное на основании указанного Решения 14 января 2004 г. по тому же делу, признаны недействительнымиclxxix.

Решение это оставлено в силе постановлениями апелля­ционной и кассационной инстанций — Девятого Арбитраж­ного апелляционного суда и Арбитражного суда Московско­го округа, в которых, помимо прочегоclxxx

, было подчеркнуто и самое главное: «в материалы дела не представлены какие-либо доказательства согласованных действий ОАО „Север-сталь" и ОАО „ММК"; не имеется «ни одного доказатель­ства того, что повышение цен привело к ограничению кон­куренции на рынке»; наконец, «в судебном заседании пред­ставители антимонопольных органов также не смогли пояс­нить, каким образом действия ОАО „Северсталь" и ОАО „ММК" ограничили конкуренцию и чем были нарушены права потребителей». «Суд пришёл к выводу, что антимоно­польный орган не доказал ни наличия согласованных дей ствий, ни то, что конкуренция на соответствующем рынке была ограничена в результате повышения цен в период с июля 2002 г. по март 2003 г.».

Чиновниками ФАС обещалось и надзорное разбиратель­ство по полной, что называется, программеclxxxi

, но обещания эти так ни во что и не вылились: судебная коллегия, изучив материалы истребованного дела, оснований для надзорного пересмотра состоявшихся по делу актов не нашла.

3. Покарать или снизойти, или Не ждет ли нас разбирательство законодательное?

А почему нет? По крайней мере, о нем нас регулярно пре­дупреждал бывший руководитель МАП РФ; его нам продол­жает обещать нынешний глава Федеральной антимонополь­ной службы.

« — Картельные соглашения — о согласованных ценах или разделе рынков (региональных или продуктовых) — во всем мире Трактуются как нарушение К* 1, — рассказывал И. Южанов. — В США и большинстве стран Европы такие действия влекут уголовное наказание. В Штатах, например, ежегодно сроки получают около 20 человек. Многие антимо­нопольные ведомства имеют право осуществлять так на­зываемые утренние обходы. Их представители приходят в офисы компаний в начале рабочего дня и снимают всю ин­формацию с компьютеров. Предполагается, что до конца года в ряде стран будет принято решение о возможности проведения таких проверок в жилых помещениях руково­дителей. Всех этих полномочий у нас нет. — Плюс там на должном уровне организовано взаимодействие конкурент­ных ведомств с правоохранительными органами. Я не хочу сказать, что силовики нам совсем не помогают. Был, на­пример, один почти анекдотический случай, когда милиция задержала в ресторане преступную группировку. А те, па­рируя обвинения в уголовных преступлениях, стали расска­зывать, что они «всего лишь» договаривались о ценах на бензин. Эти показания были запротоколированы и переда­ны нам. А наше территориальное управление довело дело о сговоре до конца. Но зачастую силовики не идут нам на­встречу по причине перегруженности более серьезными де­лами — о терроризме, убийствах и т. д.... — За последние четыре года мы выиграли лишь два дела по ценовым сгово­рам — в Санкт-Петербурге и Ульяновске. Оба они касались рынка моторного топлива. Но в рамках прежней версии за­кона у нас было мало шансов на победу в суде. После вступ­ления в силу новых поправок, надеюсь, наши позиции уси­лятся.... —Для того чтобы поймать картель, надо иметь большой объем как рыночной, так и оперативной инфор­мации. Мы пока обладаем лишь данными по рынку. Плюс у нас одно из самых маленьких ведомств. И поэтому одно­моментно мы не можем заниматься 50 картелями. Проще было бы иметь данные, которые добываются оперативным путем. Они наверняка существуют у правоохранительных органов. Эти данные существенно помогли бы нам в работе. Расследования надо проводить, потому что от ценовых сго­воров страдают все — и государство, и потребители.... — Речь идет о том, чтобы правоохранительные органы стали более внимательно относиться к таким вопросам. Далее, речь может идти об ужесточении санкций за непредстав­ление или неполное представление данных по нашим запро­сам»clxxxii

(выделено мной. — В. Б.).

А вот что недавно заявил И. Артемьев в интервью га­зете «Газета»clxxxiii

: «Уже сегодня в целом по ФАС мы выиг­рываем 60-70 % дел, но по делам о картелях меньше. Поче­му? Потому что нынешнее законодательство несовершенно и суды требуют от нас прямые улики — протоколы сгово­ра. Фактически получается: для того, чтобы выиграть дело в суде, мы должны сначала присутствовать на собраниях, где происходит ценовой сговор, а потом предъявлять суду его протокол. С подобным положением вещей мы мириться не можем. Наше ведомство сейчас готовит проект зако­на о конкуренции, который будет внесен в правительство РФ в конце этого года. В нем доказательная база для об­винения в ценовом сговоре должна быть определена более четко. При разработке нового закона мы опираемся на ми­ровой опыт, который заключается в том, что на Западе суду нужно представить прежде всего не протокол картельного сговора, а доказать согласованное экономическое поведение. То есть, иными словами, необходимо ясно и четко показать, что повышение цен произошло без всяких экономических на то оснований. Надо учесть, что в Соединенных Шта­тах и во всех странах Европейского союза антимонополь­ные органы имеют право следственных действий и облада­ют функциями дознания. Они приходят на предприятия и арестовывают документацию, то есть могут делать практически то же самое, что и налоговые инспектора»clxxxiv

(выде­лено мной. — В. Б.). Оценку конкретным положениям зако­нопроекта мы уже давали в специальной брошюреclxxxv

; здесь мы ограничимся кратким обсуждением вызываемых такой концепцией принципиальных вопросов.

О несовершенстве действующего российского законода­тельства не говорит только ленивый и не пишет только негра­мотный. Можно назвать это явление своеобразной модой. Ру­гают Конституцию, законодательство избирательное, граж­данское, уголовное, административное, таможенное, налого­вое, бюджетное, процессуальное, словом, всякое. Вполне по­нятно, что большинство тычков и щелчков получают новые законодательные отрасли, находящиеся сегодня в стадии ста­новления или эволюции. К их числу относится, в частности, законодательство антимонопольное. Спору нет, в отечествен­ном законодательстве немало «ляпов», нуждающихся в устра­нении. Но, во-первых, из того факта, что промахов много, не нужно автоматически заключать, что все российское законо­дательство — это один сплошной «ляп». Зачастую неэффек­тивность российских законов объясняется вовсе не их содер­жанием, и даже не формой подачи материала, а различного рода негативными качествами лиц, ответственных за их ис­полнение. А во-вторых, не следует думать, что простое пе­ренесение в отечественные законы положений иностранных нормативных актов действительно способно послужить эф­фективным способом устранения существующих дефектовclxxxvi

.

Информационные сообщения с нескольких десятков сер­веров, которые мы просмотрели при подготовке настоящего очерка, позволяют констатировать, что в 2000-2004 г. в Рос­сии подозревались и расследовались картельные соглашения на самых разнообразных рынках — нефти, бензина, угля, фер­росплавов, каустической соды, цемента, сахара, лесоматериа­лов, пива, куриных яиц, услуг операторов сотовой связи и интернет-провайдеров и др. Между тем оба чиновника в ци­тируемых интервью жалуются на высокую сложность про­ведения таких расследований и их низкую «судебную (жиз­неспособность»: подавляющее большинство решений и пред­писаний антимонопольного ведомства, уличающие предпри­нимателей в картельных соглашениях и согласованных дей­ствиях «ломаются» (признаются недействительными) судеб­ными органами. Интервьюируемые пеняют на «несовершен­ство антимонопольного законодательства»; сводя воедино все их упреки, мы получим, что они разделяются на два следу­ющих направления: (1) высокая трудность (на практике вы­ливающаяся в невозможность) доказывания фактов заклю­чения картельных соглашений и совершения согласованных действий и (2) слишком мягкие санкции за совершение дан­ных деяний. Оставив второй вопрос на обсуждение экономи­стам, политологам и социологам — только они (а не юристы) могут и должны определять содержание и степень влияния тех или иных санкций на законопослушное поведение участ­ников рыночной экономикиclxxxvii

— обсудим вопрос первый, чисто юридическийclxxxviii

.

Каким образом цитированные чиновники предлагают совершенствовать нормы о доказывании пресловутого «це­нового сговора»?

И. Южанов сокрушается из-за отсутствия налажен­ного взаимодействия антимонопольного ведомства с пра­воохранительными органами и, очевидно, хотел бы видеть в новой редакции Закона о конкуренции нормы, которые определяли бы основные начала такого взаимодействия. Это позволило бы антимонопольным органам обращаться в органы правоохранительные с поручениями о проведении оперативно-следственных мероприятий, направленных на поиск, сбор и фиксацию доказательств заключения картель­ных соглашений и совершения согласованных действий, на­правленных на ограничение конкуренции. Таким образом к информации «рыночной», которую антимонопольное ве­домство вправе запрашивать самостоятельно, добавлялись бы фактические данные, полученные оперативным путем, и из этой суммы складывалась бы целостная картина: опе ративная разработка доказывала бы факт совершения дей­ствий и их направленность, а рыночные данные демон­стрировали бы фактический результат этих действий.

И. Артемьев предлагает действовать несколько иначе. Его, можно так сказать, «программа-максимум» состоит в том, чтобы поправки к Закону о конкуренции «более чет­ко... определяли... доказательную базу для обвинения в ценовом сговоре». Со ссылкой на некий «мировой опыт» он указывает, что такой базой должен быть сам факт «согласо­ванного экономического поведения» участников рынка, ко­торый, по его мнению, можно было бы считать установлен­ным уже тогда, когда доказано, что «... повышение цен про­изошло без всяких экономических на то оснований-». Но ес­ли это не пройдет, то вот «программа-минимум»: антимо­нопольным, органам нужно предоставить право совершать следственные действия и осуществлять дознание. Якобы, именно так поставлено дело в США и странах ЕСclxxxix

.

Легко заметить, что даже программа-минимум нынешне­го главы ФАС существенно превосходит самые смелые по­желания бывшего руководителя МАП: если последний счи­тает вполне достаточным организовать взаимодействие ан­тимонопольной службы с правоохранительными органами, то первый требует придать статус правоохранительного органа антимонопольной службе. Первое предложение вполне вписы­вается в рамки действующего законодательства, в то время, как второе означает, ни много ни мало, как реформу всей пра­воохранительной системы. Не нужно, очевидно, быть боль­шим политиком, чтобы предсказать, какой именно путь пред почтут, действуя разумно, отечественные законодатели — яв­но это будет путь модернизации, но не реформыcxc

.

Точно такой лее комментарий может быть дан и к предло­жениям двух министров — бывшего и нынешнего — по измене­ниям законодательства о доказательствах. И. Южанов пред­лагает вполне понятный рациональный путь: усовершенство­вать законодательство о собирании доказательств, предоста­вив антимонопольным органам возможность получения всех доказательств, необходимых (по их представлению) для до­ведения «картельных дел» до благоприятного судебного ис­хода, от правоохранительных органов. Трудно заранее ска­зать, конечно, насколько межведомственное взаимодействие, для этой цели организуемое, окажется эффективным, но это — уже проблема не антимонопольных законов, а их исполнения; в конце концов, законодатель располагает достаточными сред­ствами воздействия на нерадивых или непрофессиональных должностных лиц. И. Артемьев соглашается на этот вариант только как на крайний случай, да и то в значительно более ра­дикальном виде (см. выше). А оптимальным же по его мнению было бы изменение законодательства о круге фактов, подле­жащих доказыванию, и о юридической силе доказательств.

Вместо того, чтобы доказывать (а) факт совершения со­гласованных действий, (Ь) их направленность на ограниче­ние конкуренции и (с) фактическое ограничение конкурен­ции, как это нужно делать сейчас, он предлагает ограни­читься доказыванием одного только факта экономически необоснованного повышения цен (якобы, именно так постав­лено дело за рубежомcxci

). Между тем, это явно не может со­ответствовать действительности, поскольку согласованные действия, направленные на повышение цен — это далеко не единственный вариант ценовой картели; кроме того, наря­ду с ценовыми существует и много других видов картелей. Затем, это предложение не выдерживает критики даже при­менительно к одним только ценовым картелям на повы­шение: как было выше показано, далеко не всякое повы­шение цен является следствием именно согласованных дей­ствийcxcii

. Наконец, предложение это неправильно по суще­ству, ибо ни одно соглашение о повышении цен само по себе неспособно ограничить конкуренцию: участникам картели важно не только договориться о ценах, но и определить мак­симальный объем продаж: по таким ценам — объем, пре пышсние которого хотя бы одним из участников картели неизбежно приведет к его предпочтительному обогащению перед другими, разрушению картели и падению ценcxciii

. А без такого самоограничения картельное соглашение вообще не может принести ожидаемой прибыли и обречено на крайне кратковременное существование. Доказывать, следователь­но, нужно не только факт согласованного повышения и под­держания цен, но и факт согласованного ограничения объ­ема продаж, на рынке. Всего этого И. Артемьев просто не может не знать; почему он молчит об этом?!