В. А. Белов

ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ЦИВИЛИСТИКА

Очерки по небольшим,

но небезынтересным вопросам

гражданского права

Выпуск 3

ББК 67.404 УДК 347.1 Б435

Белов В. А.

Занимательная цивилистика: Очерки по небольшим, но небез­ынтересным вопросам гражданского права. Вып. 3. — М.: «Центр ЮрИнфоР®», 2006. 215 с.

ISBN 5-89158-149-3

Книга представляет собой дальнейшее продолжение авторских очерков по разнообразным вопросам гражданского права, редко обсуждаемым как в учебной, так и в специальной литературе, — вопросам, которые обычно считаются незначительными, экстрава­гантными, а также находящимся «на стыке» гражданского права с другими отраслями права и неюридическими дисциплинами. Имен­но такие вопросы и являются, как показывают попытки их разре­шения, наиболее «заковыристыми» с юридической точки зрения и оттого — занимательными.

Книга предназначена для студентов юридических вузов и фа­культетов, практикующих юристов и может быть полезна любым читателям, интересующимся гражданским правом.

\. Зарегистрированный патент № 50863 Государственным реестром про-мыщленных образцов РФ 16 августа 2002 г.

© В. А. Белов, 2006

ISBN 5-89158-149-3

© «Центр ЮрИнфоР®», 2006

Оглавление

Гражданское право в советских « мультиках» 3

1. «Трое из Простоквашино». «Каникулы в Простоквашино». «Зима в Простоквашино» 4

1.1. «Дом свободный. Живите — кто хотите» 4

(правовой режим бесхозяйного недвижимого 4

имущества) 4

1.2. «Мы пойдем клад искать!» (правовой режим клада) 5

1.3. «Нашедшего ждет премия — велосипед» 6

(правовые последствия публичного обещания 6

награды) 6

1.4. «Сейчас я буду Вашего мальчика измерять!» (о некоторых личных правах) 9

1.5. «А если я шапку брошу — ты в нее попадешь?» 10

(перевозка на телеге, пари без ставки и причинение 10

вреда с согласия потерпевшего) 10

1.6. «Корова — государственная! А все что она дает — 12

молоко, или телят, — это уже наше!»(правовой режим 12

плодов и доходов от арендованного имущества) 12

1.7. «Это я — почтальон Печкин! Принес посылку. 13

Только я Вам её не отдам, потому что у Вас 13

документов нету» (правовое положение малолетнего 13

адресата почтового отправления) 13

1.8. «Мы такой же ящик найдем, как у Печкина, 14

и ящик ему поменяем!»(к вопросу о самоуправстве 14

и самопомощи в гражданском праве) 14

1.9. «Больше килограмма! Это — посылка 16

получается» (правовой режим почтовых отправлений 16

различных видов) 16

2. «Крокодил Гена». «Чебурашка». «Шапокляк» 17

2.1. «Мы строили-строили, и наконец 17

построй ли!» (принадлежность объекта, возведенного 17

в ходе совместной деятельности) 17

2.2. «Это Вы угнали компрессор?». «Мы построили 18

площадку для ребят!» (принадлежность сооружения, 18

возведенного для общего пользования, на чужом 18

участке и за чужой счёт) 18

2.3. «Все ненужное — на слом, соберем 19

металлолом!»(принадлежность металлолома, 19

собранного на общественных началах) 19

2.4. «На следующей станции высадим!» 21

(последствия безбилетного проезда 21

в поезде дальнего следования) 21

3. Мультфильмы о Винни-Пухе. «Как Львенок и Черепаха пели песню» 23

3.1. «А если ты не выстрелишь, тогда испорчусь 23

я!»(к вопросу о признаках действия в состоянии 23

крайней необходимости) 23

3.2. «Наверное, ты его где-нибудь оставил. — 24

Нет, наверное, его кто-нибудь стащил!» 24

(о способе выбытия хвостика из владения 24

Ослика Иа и о возможности его виндикации) 24

3.3. «Скромный, но оч-чень полезный подарок — вот этот шнурок!» (подарок ли?) 25

3.4. «И все-таки надо петь «лежу». Это же я 25

придумала!» (право автора на неприкосновенность 25

произведения) 25

Игра и пари как институты гражданского права 26

1. Определение терминов и разграничение понятий 27

2. Игра и пари как гражданско-правовые сделки 31

3. Государственное «неуважение» игроков 35

и спорщиков 35

4. «Внимание» российского ГК к играм и пари 37

4.1. Статья 1062 ГК 37

4.2. Статья 1063 ГК 41

5. Должны ли требования игроков и спорщиков пользоваться судебной защитой? 41

Дело о согласованйвж действиях, которых не согласовывали 44

1. Разбирательство ведомственное... 45

2.... и Разбирательство судебное 47

3. Покарать или снизойти, или Не ждет ли нас разбирательство законодательное? 50

Заметки 54

Как я играл в «Ридерз Дайджест» 54

«Мы купили трех игроков» 60

Физика и гражданское право (к вопросу о понятии ст. 541 ГК — «количество энергии») 63

«Больной» вопрос: Гражданские правоотношения с медицинскими организациями 65

Защита права или Злоупотребление законом? 70

Гражданское право в советских « мультиках»

Йе будет слишком большим преувеличением сказать, что произведения художественной литературы, кинематографии и мультипликации представляют собой буквально-таки кла­дезь, золотое дно, Эльдорадо юридических (в том числе и гражданско-правовых) казусов. Это обстоятельство вполне объяснимо, и более того, логично. Художники и поэты, проза­ики и режиссеры, композиторы и мультипликаторы творят не в вакууме — в обществе. Общественная жизнь — это органиче­ский сплав идей-принципов, овладевших умами масс, и серой повседневности, на фоне которой эти идеи-принципы призва­ны оказывать свое благо-, или же, напротив, тлетворное воздействие. Часть мирской суеты представляет собой юриди­ческие реалии, — отношения, возникающие, развивающиеся и прекращающиеся под непосредственным влиянием правовых идей-принципов. Среди них одно из центральных мест зани­мают идеи гражданского права.

Не имея ни достаточных оснований, ни смелости считать себя сколько-нибудь всесторонне знакомыми с классическими произведениями мировой литературы и киноискусства, а так­же — осознавая громадную ответственность за полноту и объ­ективность юридических исследований, осуществляемых на подобном материале, мы решили отложить их осуществление до лучших, как говорится, временi

. Совсем иное дело — муль типликационные фильмы, «мультики»: при всей своей кажу­щейся несерьезности они дают ничуть не меньше материа­лов для гражданско-правовых изысканий, чем литературная классика и кино-шедевры. В большинстве своем мультфиль­мы — это экранизированные сказки, а хорошая сказка всегда подобна восточной мудрости, где в немногих словах выража­ется многое. Исследование заключенного в мультиках граж­данско-правового материала вполне может быть фрагментар­ным — в этом отношении оно будет подобно самим мультикам, которые обычно запоминаются разнообразием и богатством тех или иных своих фрагментов — героями, образами, движе­нием, репликами (многие из которых со временем становят­ся крылатыми) и красками. Затронутые в мультиках серьез­ные вопросы нередко получают форму гротеска, иногда даже фарса, чего далеко не всегда возможно добиться в фильмах й «серьезной» литературе, а ведь это — способ более ярко по­казать практическое значение затрагиваемых проблем. Нако­нец, будучи ориентированными на детей, мультики пытаются объяснить самыми простыми словами самые сложные вещи из самых разнообразных областей человеческого знания, и в этом отношении с ними не могут соперничать даже учебники. Одним словом, с какой стороны не глянь — кроме приятно­го эстетически настроенному взору и интересного оку про­фессиональному материала ничего и не увидишь. Попробуем разобрать несколько забавных, и в то же время, серьезных гражданско-правовых вопросов, поставленных в нескольких советских мультиках. Три оговорки.

Во-первых, в качестве материала для рассмотрения мы взяли всего лишь несколько советских мультфильмов — про дядю Фёдора и его друзей из Простоквашино, кроко­дила Гену и Чебурашку, про Винни-Пуха и, наконец, про Львенка и Черепаху. Как ниже будет показано, даже их вполне достаточно для довольно объемистого очерка; при­том, это, вероятно, самые известные российским зрителям творения отечественной мультипликацииii. Ясное дело, это не означает, что другие мультфильмы для юриста интереса не представляют — представляют, да ещё какойiii

!— просто ведь всего в одном очерке никак не затронешь.

Во-вторых, анализируя такой специфический материал, нужно учитывать, что во многих мультфильмах наравне с людьми, а то и вместо них, действуют и персонажи (в частности, животные), не относящиеся к числу субъектов гражданского права. Ясное дело, что в реальности никаких гражданских правоотношений с участием крокодила Гены или кота Матроскина нет и быть не может. Но ведь и многих фактических действий, о которых идет речь в мультфиль­мах, их персонажи в реальности никогда не совершают! Где же это видано, например, чтобы кот вышивал на машинке, а крокодил играл на тальянке! А скорого поезда «Москва — Ялта», на котором Гена с Чебурашкой ехали на юг, нет и быть не может, ибо к Ялте не подведено железной дороги.

Эти и схожие с ними явно неправдоподобные эпизоды, в том числе участие в мультфильмах животных и иных «нелю­дей», обусловливается исключительно спецификой мульти­пликации как жанра искусства, а вовсе не намерением ав­торов указать на неюридическую природу складывающихся по ходу действия отношений, — на это обязательно нужно делать скидку. Мы так и поступаем, закрывая на это глаза, т. е. делая допущение, что речь у нас будет вестись все же о субъектах гражданских правоотношений, хотя бы и таких специфических, как персонажи мультипликационных филь­мов.

И в-третьих: имея в виду, что ни в одном мультике не указывается точное время действия, и значит, не имеется возможности точно установить, какое же законодательство регулировало спорные отношения в соответствующий пери­од, а также — стремясь преодолеть трудности, с которыми сегодня сопряжено получение всякой информации по содер­жанию советского законодательства, мы сочли возможным построить наши рассуждения на базе действующих россий­ских законов.

1. «Трое из Простоквашино». «Каникулы в Простоквашино». «Зима в Простоквашино»

1.1. «Дом свободный. Живите — кто хотите»

(правовой режим бесхозяйного недвижимого

имущества)

Допустим. Допустим, что такое объявление действитель­но висело на одном из пустующих домов в деревне Просто-. квашиноiv

; допустим даже, что этот факт при желании может быть легко доказан или даже вовсе никем из заинтересован­ных лиц не оспаривается. Достаточно ли этого для того, что­бы вскрыть дверь, снять с окон ставни и заселиться в такой дом? Тем более, для того, чтобы приобрести на этот дом право собственности?

Любой юрист ответит: да никоим образом!

Тот факт, что в доме никто не живет, что собственник в нем не нуждается, ещё не означает, что у дома нет собствен­ника. «Хозяева за реку переехали!» — сообщает Шарик, по­лагая, что одного этого уже достаточно для того, чтобы его занять. Недостаточно. Дом все равно имеет собственника, который (независимо от того, проживает ли он в нем, или нет) один, исключительно и независимо от всех посторон­них лиц, имеет право определять его юридическую судьбу. Фактор «нуждаемости» (например, в улучшении жилищ­ных условий) — его наличие или отсутствие — может иметь значение разве только для получения жилья по договору со­циального найма, но никак не может быть основанием при­обретения или прекращения права собственности на жилой дом, иное жилое помещение, да и вообще любое имуществоv

.

Кстати, может статься и так, что собственником этого до­ма были вовсе не те, ныне переехавшие за реку хозяева, о которых говорил Шарик — они ведь сами вполне могли быть только лишь нанимателями этого дома. Маловероят­но, конечно (учитывая помещенное на доме объявление, да и то, что дом этот был домом для одной семьи и находился в деревне), но и это предположение полностью исключать нельзяvi

.

Но вот собственник выехал из дома и повесил на нем объ­явление: «Дом свободный. Живите — кто хотите». Тем самым он определил юридическую судьбу дома — совершил акт де-проприации, т. е. одностороннего безадресного отказа от пра­ва собственности. В результате дом стал относиться к одному из видов бесхозяйных вещей — вещей, хотя и имеющих 'соб­ственника (ст. 236 ГК), но такого, который от них отказал­ся (п. 1 ст. 225).

В соответствии с п. 3 ст. 225 бесхозяйные недвижимые вещи могут поступить в частную или государственную соб­ственность только по давности владенияvii

. А вот их поступ­ление в собственность муниципальную возможно не только по давности владения, но и судебным порядком, а имен­но — посредством судебного признания на них права му­ниципальной собственности (п. 3 ст. 225). Условием тако го признания является принятие бесхозяйной недвижимой вещи на учет органом, осуществляющим государственную регистрацию прав на недвижимость; инициируется такой процесс органом местного самоуправления (местной адми­нистрацией) по месту нахождения недвижимой вещи. Такое состояние должно продолжаться, как минимум, один год, по истечении которого местная администрация (видимо — в лице своего департамента имущества или финансов) может обратиться в суд с иском о признании права муниципаль­ной собственности на такую вот бесхозяйную недвижимую вещь.

К сожалению, действующий Гражданский кодекс не упоминает о тех основаниях, по которым суд мог бы отка­заться удовлетворить данное требование. Норма абз. 3 п. 3 ст. 225 только косвенно упоминает о том, что в принципе такая ситуация может сложиться («Бесхозяйная недвижи­мая вещь, не признанная по решению суда поступившей в муниципальную собственность... »), но отчего —не разъяс­няет. Возможно (хотя прямо этого в Кодексе и не сказано), что препятствиями к удовлетворению такого иска являются возражения собственника, либо лица, добросовестно и от­крыто владеющего этим имуществом как собственник. На эту мысль наводит указание цитированной здесь нормы о последствиях отказа в удовлетворении иска о признании права муниципальной собственности на бесхозяйную недви­жимость: такой отказ дает возможность собственнику вновь вернуть себе фактическое владение и пользование, а так­же — возможность распоряжения соответствующей вещью, либо фактический владелец может продолжать владеть ею, рассчитывая на приобретение в будущем вещи в свою соб­ственность по давности владения.

Итак, максимум, на что могут рассчитывать участники поселившейся в Простоквашино троицы, так это на приобре­тение дома в свою общую долевую собственность по давно­сти владения, её продолжительность для недвижимых вещей составляет 15 лет (п. 1 ст. 234 ГК); а в случае, если вещь таким образом приобретена или выбыла из обладания соб ственника, что может быть виндицирована им у давностного владельца, то к приобретательной давности прибавляется ещё и исковая давность по виндикационному притязанию — 3 года (ст. 196); итого —18 лет. Если учесть, что три мультфильма охватили лишь около полутора лет времениviii

и снимать все последующие серии с приблизительно таким же временным интервалом, то для того, чтобы показать зрителям счастли­вый момент приобретения дома в собственность, мультипли­каторам придется снять ещё, как минимум, дюжину серий! Дядя Фёдор к тому времени станет настоящим дядей, а вот Матроскину и Шарику ещё нужно будет ох как постараться дотянуть до этого дня!

Интересно ещё и вот что. Допустим, что «час икс» все-таки настал: приобретательная давность истекла, этот факт установлен вступившим в законную силу судебным актом, а регистрирующий орган зарегистрировал факт поступления дома в общую собственность неразлучных друзей — Дяди Фёдора, Матроскина и Шарика. А каким же будет распреде­ление долей в этом праве общей собственности? Да, доли со-собственников, при отсутствии явно выраженного их согла­шения об ином, предполагаются равными — п. 1 ст. 245 ГК; в соответствии с этим правилом в нашем случае каждому со-собственнику должно было бы принадлежать по | доли. Но было ли бы такое распределение долей справедливым, если учесть, что круглогодичное содержание дома осуществляют только Матроскин и Шарик, в то время, как Дядя Фёдор с родителями приезжает только «на каникулы и в гости по выходным»? Конечно нет; следовало бы, очевидно, опреде­лять не третьи, а четвертые доли, — по количеству времен года (сезонов). Из них одну долю (приходящуюся на лето) нужно выделить Дяде Фёдору, а три — Шарику с Матроски-ным. Как они поделят эти | между собой — сказать сложно; здесь уже дележ наверняка будет равный. Итого: Дяде Фё дору— j, а Матроскину и Шарику— по |. Хотя нет, коту, все-таки, следует дать чуть больше — он более экономный и хозяйственный. Тогда так: Дяде Фёдору— \ (^)І Матрос­кину— j^t, а Шарику— ^. Или (ещё точнее) — gj, Ц и М соответственно.

1.2. «Мы пойдем клад искать!» (правовой режим клада)

Кому принадлежит найденный Дядей Фёдором, Шариком и Матроскиным клад? Широко известна норма ст. 148 ГК РСФСР 1964 г., согласно которой клад поступал в собствен­ность государства, причем, на последнее возлагалась обязан­ность выплатить нашедшему вознаграждение в размере 25 % от стоимости входивших в состав клада и сданных государ­ству ценностей. Утаивая найденный клад Трое из Простоква­шино совершали хищение государственного имущества; от уголовной ответственности дядю Фёдора мог бы спасти толь­ко его малолетство — недостижение возраста уголовной ответ­ственности. Но ничто не могло бы спасти компанию от выдачи найденных ценностей по иску РСФСР (государства) — ст. 151 и 153 ГК РСФСР позволяли государству виндицировать свое имущество без каких бы то ни было ограничений.

Парадокс заключается в том, что ныне действующий ГК не только нисколечко не улучшает, но и даже напро­тив — ухудшает гражданско-правовое положение бесшабаш­ной троицы. Согласно п. 1 ст. 233 ГК теперь клад поступает в общую равно долевую собственность лица, обнаружившего его и лица-собственника земельного участка (иной недвижи­мости), в которой клад был сокрыт. Но так происходит лишь только при условии, что раскопки (поиск клада) производил­ся лицом с согласия собственника земельного участка, на ко­тором осуществлялись поиски. Действующий ранее ГК тако­го требования не выдвигал по вполне понятным причинам — единственным собственником земли было государство, необъ­ятные просторы которого делали объективно невозможным рассмотрение каждого вопроса о разрешении всякого случая кладоискательства; новый же, имея в виду возможность су­ществования частной собственности, совершенно справедливо это условие выставил. Но законодатель не учел того, что до­ля земель, находящихся сегодня в частной собственности, в сравнении с публичными землями, просто-напросто ничтож­на; в результате выставленное условие о получении разреше­ния на поиск клада окажется, по крайней мере — в отноше­нии публичной земли, невыполнимым. Контекст не оставля­ет сомнения в том, что никакого согласия простоквашинцы на свои поиски не спрашивали — ни у органов государствен­ной (исполнительной) власти, ни у местной администрации; а то, что свои раскопки они вели именно на государствен­ной, в крайнем случае — на муниципальной земле — это почти наверняка. Стало быть, клад и в этом случае сполна посту­пает собственнику земельного участка (публичному образо­ванию), причем, вовсе без выплаты нашедшему его лицу ка­кого бы то ни было вознаграждения. Да, теперь публичные образования не имеют преимуществ в виндикации, но компа­нию кладоискателей это обстоятельство вряд ли утешит, ибо они — те самые лица, которые присвоили клад, т. е. его недоб­росовестные приобретатели. А от таковых вещи могут быть истребованы во всех случаях без ограничений.

Не очень понятна норма п. 2 ст. 233, которая гласит, что «В случае обнаружения клада, содержащего вещи, относя­щиеся к памятникам истории или культуры, они (т. е. толь­ко эти вещи, а не весь клад в целом. — В. Б.) подлежат пе­редаче в государственную собственность» (т. е. сперва все-таки, поступают в общую долевую собственность нашедше­го лица и собственника участка, а затем уже передаются ими в собственность государственную. — В. Б.). До сего мо­мента все нормально. Но дальше сказано так: «При этом собственник земельного участка или иного имущества, где клад был сокрыт, и лицо, обнаружившее кладix

, имеют право
на получение (видимо, от государства. — В. Б.) вместе воз­награждения в размере пятидесяти процентов стоимости клада». И вот здесь возникают сразу два вопроса. (1) Поче­
му вознаграждение должно исчисляться во всех случаях от стоимости всего клада в целом'! А если он состоял не только из памятников истории и культуры, но и иных вещей? В таком случае, было бы логично исчислить вознаграждение в процентах от стоимости только подлежащих сдаче памят­ников истории и культуры. (2) Почему вознаграждение со­ставляет только 50 % стоимости клада? Если сдаче государ­ству подлежит весь клад целиком, или, скажем вещи, стои­мость которых составляет 75 % от общей стоимости клада почему же сдавшим компенсируется только половина стои­мости? Или имелось в виду, что вознаграждение выплачи­вается сверх выплаты компенсации за сданные государствуценности?

1.3. «Нашедшего ждет премия — велосипед»

(правовые последствия публичного обещания

награды)

Мы видим только один большой гражданско-правовой во­прос, непосредственно связанный с этим газетным объявле­нием: действительно ли оно породило обязанность родите­лей Дяди Фёдора выдать велосипед? Сомнения здесь могут быть троякого рода — (1) чисто теоретические; (2) касаю­щиеся содержания данного объявления и (3) нравственно-юридического толка. Разберем все три повода для сомнений по порядку.

1. Правильно ли считать, что основанием возникновения обязательства выдачи публично обещанной награды, являет­ся само это публичное обещание — односторонняя сделка?

Очевидно, здесь следует дать отрицательный ответ, поскольку обещание не определяет персонально личности участвующего в обязательстве кредитора, а гражданских правоотношений с неопределённым кругом активных субъ­ектов не существует. Индивидуальная определённость кре­дитора достигается в данном случае в результате соверше­ния определённым лицом требуемого в обещании действия. Именно между этим лицом (кредитором) и субъектом, обе­щавшим награду (должником) и возникает обязательствен­ное правоотношение, содержанием которого является право требовать выдачи публично обещанной награды и корре­спондирующая ему юридическая обязанность такую выда­чу произвести (п. 1 ст. 1055 ГК). Показательно и содержа­ние п. 1 ст. 1056, который позволяет лицу, публично пообе­щавшему награду, публично же отменить это свое обеща­ние, пока кто-нибудь не совершил предусмотренного им дей­ствия. Исключение составляет обещание, содержащее усло­вие о сроке совершения действия (его нельзя отменить до окончания этого срока), а также обещание, прямо или кос­венно обозначенное как безотзывное (его отменить вообще нельзя). Если бы обещание выдать награду уже само по се­бе порождало бы обязательство её выдачи, то отменить его было бы невозможно ни в одном из случаев, оно всегда име­ло бы бессрочный и безотзывный характер. Такое обещание награды, конечно же, может быть дано, но и оно неспособно породить обязательство в отрыве от совершения соискате­лем награды действия, описанного в обещании как условия возникновения обязательства её выдачи. Публичное обе­щание награды, таким образом это односторонняя сделка, совершенная под отлагательным условием — откладываю­щим возникновение обязательства вплоть до наступления положительно выраженного условия. Коль скоро ни одно публичное объявление о награде само по себе не порожда­ет обязательства выдать эту награду — чтобы это случи­лось, ему нужно соединиться, сплавиться в сложный юри дический состав с другим фактом, с совершением требуе­мого действия — называть данное правоотношение обяза­тельством из публичного обещания награды, а тем более — рассматривать его как правоотношение из одностороннего действия (односторонней сделки), не вполне корректноx

.

2. Содержательные сомнения касаются определённости сделанного обещания. Обещание награды, помимр того, что должно быть публичным, т. е. обращенным к неопределённо­му кругу лиц, должно также соответствовать и следующим условиям: (1) позволять установить личность сделавшего обещание (п. 2 ст. 1055 ГК); (2) быть определённым в части своего содержания, т. е. описывать определённое действие, за совершение которого обещается награда; (3) быть опреде­лённым в части намерения, т. е. определённо свидетельство­вать о готовности лица, сделавшего обещание, считать себя связанным обязанностью выплаты награды при наступлении указанного в обещании условия. При этом, действие, за со­вершение которого обещается награда, должно быть таким, чтобы (а) оно в принципе могло бы быть совершено всяким и каждым; (б) оно могло бы быть совершено как в связи со сделанным объявлением, так и независимо от него (п. 4 ст. 1055); (в) было возможно объективно установить, насколь­ко то или иное конкретное действие соответствует требо­ваниям, содержащимся в обещании о выплате награды. Если иное не предусмотрено в объявлении о награде и не вытека­ет из характера указанного в нем действия, соответствие выполненного действия содержащимся в объявлении требо­ваниям определяется лицом, публично обещавшим награду, а в случае спора —судом (п. 6 ст. 1055). Размер обещанной награды может и не указываться: в таком случае определя ется по соглашению лица, совершившего требуемое действие, с лицом, обещавшим награду, а в случае спора — судом (п. 3 ст. 1055).

Посмотрим, соответствовало ли объявление, данное ро­дителями Дяди Фёдора о вознаграждении в случае пропажи сына, перечисленным признакам? Звучало оно, помнится, в мультфильме, зачитанное вслух Дядей Фёдором, так: «Про­пал мальчик. Глаза голубые, рост метр двадцать, родители его ишут. Нашедшего ждет премия — велосипед». Даже са­мое поверхностное сравнение этого объявления с перечис­ленными выше признаками обнаруживает в нем, как мини­мум, два недостатка.

Во-первых, из объявления нельзя установить личность субъекта, сделавшего его. «Родители его ишут» — сравни­мо разве только с «На деревню дедушке». Допускаем, одна­ко, что Дядя Фёдор озвучил не весь текст объявления, — во всяком случае, то, что он не стал читать координаты сво­их родителей, вполне естественно, — он и без того их пре­красно знал. Это предположение тем более вероятно, что почтальон Печкин, вознамерившийся получить велосипед, каким-то образом все-таки разыскал родителей Дяди Фё­дора («Это вы велосипеды за мальчиков даете?») —значит, сведения, содержавшиеся в объявлении или в редакции на­печатавшей его газеты, все-таки позволяли установить лич­ность обещавшего награду.

Во-вторых, большой вопрос связан с определённостью действия, за которое обещана награда. Нет сомнения, что действие это — обнаружение места пребывания мальчика (хотя и об этом в объявлении прямо не говорится, но ино­го вывода из контекста, а также из фразы «родители его ищут» быть, конечно же, не может). Поводом для сомнения служит описание мальчика: «Глаза голубые, рост метр два­дцать» — этого для идентификации явно недостаточно (тем более, что цвет глаз ребенка с возрастом может меняться, не говоря уже о росте). Так что кот Матроскин был абсо­лютно прав, когда утешал своего друга: «Не горюй, Дядя Фёдор! Да мало ли таких мальчиков!». Видимо, родители сочли возможным восполнить недостаток описания фото графией сына, которая, как это тоже было четко показано, сопровождала объявление.

И лишь третий элемент — намерение лица, давшего объ­явление, связать себя обязательством выдачи награды (ве­лосипедаxi

) перед лицом, которое укажет им место нахож­дения Дяди Фёдора — можно считать точно выраженным в словах «Нашедшего ждет премия — велосипед».

Итак, с объявлением разобрались: при условии двух сде­ланных выше оговорок оно способно породить обязательство выдачи велосипеда родителями Дяди Фёдора лицу, указавше­му место пребывания их сына. Но вот вопрос: а действительно ли такое обязательство? Ведь речь в данном случае идет, по сути, об обещании вознаграждении за найденного ребенка; за­конно ли требование такого вознаграждения? Не следует ли признать, что обнаружение потерявшихся детей, а то, быть может, и доставка таковых (или, по крайней мере, сообщение о них) родителям (законным представителям) является пуб­лично-правовой обязанностью каждого гражданина и долж­но, следовательно, осуществляться бесплатно?

Разберемся, почему вообще может возникнуть такое со­мнение. Почему когда речь идет совершении действий в чу­жом интересе как таковых (скажем, действий по охране чужого имущества), о публично-правовой обязанности их предприятия никто не рассуждает; но стоит только заго­ворить о помощи потерявшимся детям — сразу всплывает подобное сомнение: а не публичная ли здесь обязанность? Очевидно потому, что дети (в особенности малолетние), как правило не имеют ни жизненного опыта, ни способности к собственному содержанию, а значит, оставаясь без попече ния родителей (законных представителей) рискуют просто-напросто погибнутьxii

. А что может быть более святым, чем спасение человеческой жизни! Все это так, и, тем не менее, вывести подобную норму из законодательства, сде­лать действия по спасению чужой жизни предметом юриди­ческой обязанности, пока не представляется возможнымxiii

. Можно обязать воздерживаться от безнравственных по­ступков, можно наказывать за жестокосердие и несправед­ливость, но обязать поступать нравственно (милосердно, справедливо) невозможно. Вопрос, значит, должен быть по­ставлен несколько иначе: бездействие в ситуации угрозы чужой жизни следует признавать безнравственным, но не незаконным; наоборот, спасение чужой жизни следует при­знать высоко нравственным поступком, заслуживающим благодарности спасенного во всяком случае, вне зависимо­сти от того, обещал ли её предварительно спасенный, или нетxiv

.

В соответствии со сказанным, вопрос о вознаграждении ча спасение жизни ставится и решается п. 2 ст. 983 ГК следу­ющим образом: «действия с целью предотвратить опасность для жизни лица, оказавшегося в опасности, допускаются и против воли этого лица, а исполнение обязанности по со­держанию кого-либо — против воли того, на ком лежит эта обязанность». То есть, действия по спасению жизни, даже бу­дучи совершенными в ситуации прямого неодобрения или да­же противодействия со стороны спасаемого (например, лица, предпринимающего попытку самоубийства), все равно авто­матически подпадают под категорию действий в чужом инте­ресе без поручения, причем, одобренных интересантом, а зна­чит дают липу, их совершившему, право на возмещение необ­ходимых расходов, понесенных в связи с этими действиями (ст. 984), а также —на вознаграждение (ст. 985), размер кото­рого определяется по соглашению спасателя с потерпевшим, либо (при возникновении спора) — судом. В нашем случае все так и было; единственная разница состоит в том, что Печ­кин договаривался о вознаграждении не с самим спасаемым им Дядей Фёдором, а с его законными представителями — родителями, что вполне объясняется малолетним возрастом спасаемого.

1.4. «Сейчас я буду Вашего мальчика измерять!» (о некоторых личных правах)

Что значит: «Сейчас я буду!»?! А самого мальчика Вы, уважаемый Печкин, об этом спросили — согласен ли он под­вергнуться измерению? Кто вы такой, чтобы его измерять? — Вы же ни родитель, ни опекун, ни медработник, ни, наконец, милиционер! Вправе ли Дядя Фёдор от измерения отказать­ся? А если не вправе, то почему бы тогда не признать права всякого и каждого измерять первого встречного? А если мож­но измерять рост, то почему нельзя заставить подвергнуться, например, взвешиванию? измерению объема груди и бедер?

длины стопы? мускульной силы? Почему бы вообще тогда не заставить прохожих проходить медосмотры прямо по дороге на работу или в магазин? Наконец, если все это можно заста­вить проделать первого встречного, то почему тогда нельзя его, скажем, просто потрогать? сфотографировать? зарисо­вать? причесать? дактилоскопировать? переодеть? постричь? погадать ему? «дать» ему «в глаз»? Или все-таки можно?

Нормой п. 1 ст. 22 Конституции РФ установлено, что «Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновен­ность». В п. 1 ст. 150 ГК личная неприкосновенность, а так­же «другие нематериальные блага, принадлежащие граж­данину от рождения или в силу закона», названы в чис­ле таких нематериальных благ, которые защищаются (п. 2 ст. 150) в соответствии с ГК и другими законами, причем, не только в прямо предусмотренных ими случаях, но и во всех вообще случаях их нарушения, если существо нарушен­ного благаxv

и характер последствий нарушения позволяют использовать какой-либо из способов защиты гражданских прав, из числа тех, что перечислены в ст. 12 Кодекса. Одним из таких способов является самозащита, — пожалуй, способ наиболее универсальный, — применимый для отражения по­сягательств на любые нематериальные блага и абсолютные субъективные права.

Что понимается под личной неприкосновенностью"? Ни в Конституции, ни в ГК это понятие не расшифровывается; комментаторы Конституции подразделяют личную непри­косновенность на физическую, имеющую своими объекта­ми жизнь, здоровье, тело и психику человека, и моральную или духовную, объектами которой являются честь (доброе имя), достоинство и деловая репутация личностиxvi

. Мы бы добавили к этому перечню половую неприкосновенность и разнообразные способности людей (например, способности к труду или творчеству) в качестве элементов физической неприкосновенности, а также фактические и юридические нематериальные условия их существования, не охраняе­мые посредством каких-либо субъективных прав, например, душевное спокойствие, уверенность в завтрашнем дне и т. п. (в духовную часть).

Конституционное право на личную неприкосновен­ность означает возможность всякого и каждого граждани­на исключительно и независимо от посторонних лиц опреде­лять режим доступа (вмешательства) других лиц в область его персональной (личной) жизни и свободыxvii

, в частно­сти — посредством влияния на принадлежащие ему немате­риальные блага. С точки зрения гражданского права этот институт должен быть отнесен не к субъективным граж­данским правам, а к элементам гражданской правоспособ­ности физических лиц (ср. с их перечнем, содержащимся в ст. 18 ГК). Границами реализации (осуществления и за­щиты) личной неприкосновенности являются нормы Кон­ституции и российского законодательства (включая нормы международно-правовых актов), а также правоспособность и субъективные права других лиц.

Изложенное не может оставить сомнений: ни одно дей­ствие, предполагающее то или иное воздействие на жизнь, здоровье, тело, способности, психику и условия существова­ния другого человека не может быть предпринято без со гласил этого последнего. Значит, ни о каких измерениях кого бы то ни было против согласия измеряемого не может быть и речи; тем более, недопустимы принудительные медосмот­ры, поглаживания, пощипывания, съемка, зарисовка, причес­ка, дактилоскопия, переодевание, стрижка и иные подобные действия в отношении лица, не выразившего согласия на пре­терпевание этих действий и не обязанного к такому претер­певанию законом. Не должно смущать и малолетство Дяди Фёдора — оно никак не может служить препятствием для са­мозащиты своей личной неприкосновенности, ибо такие ме­ры заключаются в действиях фактических, а не юридических (ст. 14 ГК); следовательно, для их совершения можно и вовсе не обладать дееспособностью.

1.5. «А если я шапку брошу — ты в нее попадешь?»

(перевозка на телеге, пари без ставки и причинение

вреда с согласия потерпевшего)

Всякий, хотя бы однажды смотревший мультфильм «Ка­никулы в Простоквашино», конечно же помнит, как ехавший на телеге почтальон Печкин взялся подвезти возвращающе­гося с охоты Шарика и, заведя разговор о стрельбе, выра­зил сомнение, попадет ли Шарик из ружья в брошенную им, Печкиным, шапку. Шарик категорически ответил, что обяза­тельно попадет и предложил ему бросить шапку, что Печкин и сделал. Шарик выстрелил и попал. При всей немногослов­ности казуса мы сталкиваемся в нем, как минимум, с тремя различными гражданскими правоотношениями.

Первое. Печкин подвозил Шарика на телеге (то ли на соб­ственной, то ли на почтовой) — обязан ли Шарик вознагра­дить Печкина за услугу?

Предложение оказать услугу исходило от самого Печки­на и не было им обусловлено уплатой какого бы то ни было вознаграждения: Печкина вполне удовлетворило «спасибо», сказанное Шариком. Очевидно, что в этом случае речь шла не обыкновенной дружеской услуге, оказываемой безвозмезд­но; максимум, на что мог бы рассчитывать Печкин — так это на возмещение расходов по перевозке, если таковые были им понесены. Ситуация, однако, заставляет предположить, что каких-то дополнительных расходов, которые вызывались бы именно перевозкой Шарика, у почтальона не возникло.

Интересно и то, как завершилась перевозка. Шарику суждено было не доехать до дома: от отдачи при выстре­ле он свалился с телеги в придорожную речушку, откуда его, считавшего себя утонувшим, спустя какое-то время вы­тащил бобер («Делать мне неч-чего! — ворчал он — Только вот разных собак из реки вытаскивать!»)xviii

. Возникает во­прос: куда же делся Печкин? В мультфильме показывается, что он уехал дальше своей дорогой, бросив тонущего Шари­ка на произвол судьбы, не оказав, по сути, никакой помощи. Да не обязан был, и тем не менее. А ведь он наверняка про­езжал если и не мимо, то, во всяком случае, недалеко от дома Дяди Фёдора (иначе с чего бы взялся Шарика под­возить?) — что ему стоило крикнуть Матроскину: беги, де­скать, спасай своего Шарика! Так что вопрос к поведению почтальона Печкина тут имеется, и довольно неприятный. Но нас интересует не он, а другой, непосредственно связан­ный с ним. Если бы Шарик был бы обязан заплатить за перевозку — то за какое расстояние: только за то, которое он фактически проехал (от места посадки до места падения с телеги), или же за всю протяженность заказанной им перевозки (от места посадки до дома)?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, подпа­дает ли заключенный Печкиным и Шариком договор под понятие договора перевозки, регулируемого транспортным законодательством. С точки зрения Правил дорожного дви­жения гужевой транспорт относится к разновидности ав­томобильного; с позиции же гражданско-правовой — нет. Устав автомобильного транспорта касается лишь таких ав­тотранспортных перевозок, которые осуществляются авто транспортными предприятиями; последние же гужевого транспорта для оказания своих перевозочных услуг не ис­пользуютxix

. Значит, перед нами договор, подчиняющийся общим нормам о договоре возмездного оказания услуг. Ша­рик, стрелявший на свой собственный страх и риск, дол­жен нести все последствия собственного выпадения из теле­ги; следовательно, его нужно рассматривать как заказчика, отказавшегося от договора возмездного оказания услуг до их полного оказания, а значит — как лицо, обязанное воз­местить исполнителю лишь фактически понесенные им на оказание услуг расходы (п. 1 ст. 782 ГК). Как уже указыва­лось выше, ситуация, в которой происходило действие, за­ставляет полагать, что никаких дополнительных расходов, которые вызывались бы именно перевозкой Шарика, у поч­тальона не возникло.

Второе. Печкин и Шарик заключили пари относительно меткости стрельбы: Шарик утверждал, что попадет в бро­шенную шапку, а Печкин в этом сомневался. Печкин проиг­рал пари — обязан ли он как-то вознаградить выигравшего контрагента?

Никакой договоренности о предмете выигрыша и про­игрыша (ставке) контрагентами достигнуто не было; поня­тия же о каких-либо обычных для подобных случаев, став­ках, гражданскому закону неизвестно. Следовательно, за­ключенное ими пари не подпадает под категорию граждан­ско-правовых сделок и не порождает, каких бы то ни было обязательств, в том числе и по вознаграждению проиграв­шим пари выигравшего.

Наконец, третье. В результате попадания в шапку из ру­жья шапка оказалась испорчена. Должен ли Шарик отве­чать за вред, причиненный имуществу почтальона? Пока­зательно, что Печкин (в финале мультфильма) предъявля­ет требование о его возмещении, правда, не Шарику, а ро­дителям Дяди Фёдора («Давайте сначала конфликт разбе рем. Посмотрите, что они с моей шапкой сделали!», «Через нос теперь хорошо вермишель отбрасывать!»). В удовлетво­рение этого требования Матроскин вручает Печкину новый "головной убор» — бескозырку («Успокойтесь только, пожа­луйста!»).

Ситуация не оставляет сомнений: Печкин знал (не мог не знать) о том, что выстрел Шарика в подброшенную шапку угрожает, как минимум, её порчей («Не шапка, а одна... вентиляция! Ух! — сколько дырок!»), а то и пол­ным уничтожением. Знал, но, тем не менее, своими дей­ствиями подталкивал, провоцировал Шарика к причинению вреда, заключив пари, выражающее сомнение в исходе вы­стрела. Единственным способом разрешить это пари был выстрел в подброшенную шапку; именно для того, чтобы Шарик выстрелил в шапку, Печкин сам же её и подбро­сил. Это — классический случай причинения имуществен­ного вреда если и не по просьбе, то, по крайней мере, с со­гласия потерпевшего; справедливость требовала бы полно­стью отказывать в возмещении такого вреда. Но действую­щий российский ГК дает несколько иной ответ на данный вопрос.

В соответствии с абз. 2 п. 3 ст. 1064 ГК в возмещении вреда, причиненного по просьбе потерпевшего или с его со­гласия, может быть отказано, если действия причините-ля вреда не являются безнравственными. Норма эта при­мечательна тем, что уравнивает по своим последствиям оба случая — причинение вреда и по просьбе потерпевшего, т. е. при наличии у этого последнего, по крайней мере, косвен­но ного умысла на причинение вредаxx

, и с его согласия, т. е. при грубой неосторожности потерпевшегоxxi

. Интересно и то, что Границей своего применения она делает нравствен­ность действий причинителя; не законность, а именно нрав­ственность. Наш пример как раз замечательно иллюстри­рует разницу между этими понятиями: в том, чтобы выстре­лить в подброшенную шапку, нет ничего безнравственного. Однако, будучи произведенным не в целях охоты, да ещё и к тому же в пределах населенного пункта, такой выстрел является незаконным; больше того — преступным. Итак, по п. 3 ст. 1064 ГК получается, что суд может отказать в воз­мещении вреда, причиненного Шариком Печкину, посколь­ку вред был причинен с согласия потерпевшего действиями, не нарушающими общественной нравственности.

А в соответствии сп. 1 и 2 ст. 1083 ГК вина потерпев­шего в нанесении ему имущественного вреда приобретает совсем другое юридическое значение. Прежде всего, вред, возникший вследствие умысла (как прямого, так и косвен­ного) потерпевшего (по просьбе потерпевшего), возмеще­нию не подлежит ни в каких случаях, безотносительно к тому, были ли действия причинителя вреда нравственными или безнравственными. Что же касается вреда, причинен­ного с согласия (при грубой неосторожности) потерпевше­го, то таковой, по общему правилу, подлежит возмещению, хотя и в уменьшенном размере; причем, степень уменьше­ния размера причиненного вреда определяется сообразно со степенью вины причинителя, а не с нравственностью его действий, как это делала обсужденная норма п. 3 ст. 1064.

Вопрос о соотношении абз. 2 п. 3 ст. 1064 с п. 1 и 2 ст. 1083 ГК в литературе не только не разрешен, но даже и не поставлен. Связано это, на наш взгляд, с неправильным пониманием первой из рассматриваемых норм, которое вы­зывается её неправильной увязкой с нормой предыдущего абзаца этого же пункта, устанавливающей, что вред, причи­ненный правомерными действиями, по общему правилу воз­мещению не подлежит. Так вот, абз. 2 п. 3 ст. 1064 принято трактовать как норму, разъясняющую норму абз. 1: послед­няя применяется, если действия, причинившие вред, были(1) правомерными (абз. 1), (2) предприняты по просьбе или с согласия потерпевшего (абз. 2) и, к тому же, (3) не были при этом безнравственными (абз. 2)xxii

, т. е. относящуюся только к правомерным действиям. На наш взгляд, законо­датель вкладывал в абз. 2 п. 3 ст. 1064 совсем другой смысл, а именно — определял последствия причинения вреда любы­ми действиями (неважно, правомерными, или нет), пред­принятыми по просьбе или с согласия потерпевшего. Поме­щение этой нормы в одном пункте с правилом о вреде, при­чиненном правомерными действиями объясняется вовсе не стремлением разъяснить это последнее, а, напротив, четко Отграничить друг от друга действия правомерные — те, со­вершение которых дозволил закон, и действия, совершение которых разрешил потерпевший, вследствие чего у участ­ников гражданского оборота и судей может возникнуть ил­люзия о том, что такие действия тоже относятся к разряду правомерных. Вот именно для того, чтобы подчеркнуть, что на самом деле это не так, — что правомочие на причинение вреда, исходящее от потерпевшего (в форме ли просьбы, или согласия —не имеет значения), ещё не делает причи­нение вреда правомерным, и что последствия такого вреда определяются иначе, чем последствия вреда, причиненно­го правомерными (законными) действиями — законодатель и сформулировал п. 3 ст. 1064 в том виде, в котором она имеется.

На наш взгляд, приоритет должен быть отдан предпи­саниям п. 1 и 2 ст. 1083 как нормам специальным, кон­кретизирующим общее правило абз. 2 п. 3 ст. 1064 ГК, и, вместе с тем, применяемым с учетом установленного им ограничения, относящегося к нравственному содержанию действий.

Итак, к сожалению для Шарика, Печкину нельзя отка­зать в возмещении вреда, причиненного порчей шапки; нату­ральное возмещение, предложенное Матроскиным, было, та ким образом вполне основательным, и судя по всему, вполне удовлетворило потерпевшего.

1.6. «Корова — государственная! А все что она дает —

молоко, или телят, — это уже наше!»(правовой режим

плодов и доходов от арендованного имущества)

Кому же принадлежал теленок, родившийся у «государ­ственной коровы», взятой напрокат котом Матроскиным?

По общему правилу, все «поступления, полученные в ре­зультате использования имущества (плоды, продукция, дохо­ды), принадлежат лицу, использующему это имущество на законном основании». Иное может быть предусмотрено (1) за­коном, (2) иными правовыми актами или (3) договором об использовании этого имуществаxxiii

(ст. 136 ГК). В том, что теленок — плод коровы, сомнений быть не может; на него, следовательно, в полной мере распространяются цитирован­ные нормы. Исключений из этого правила, которые были бы установлены законами или иными правовыми актами для до­говора проката, нам неизвестно; но существует исключение, установленное для договора аренды — категории родовой по отношению к договору проката. Именно: согласно ч. 2 ст. 606 «плоды, продукция и доходы, полученные арендатором в ре­зультате использования арендованного имущества в соответ­ствии с договором, являются его собственностью». В отличии от общего правила ст. 136 данная норма, являющаяся специ­альной и потому имеющая приоритет над общей, сформули­рована как императивная и, следовательно, не допускающая никаких исключений — ни нормативных, ни договорных. Та­ким образом, по первому впечатлению прав Матроскин: те­ленок взятой напрокат (арендованной) коровы принадлежит арендатору, а не арендодателю — собственнику коровы.

Но вот какой вопрос настораживает. Вспомним, как ге­рои обосновывают свои точки зрения. Шарик: «Корова — государственная, значит и теленок — государственный!». Выше мы видели, что такой вот прямой категорической за­висимости между принадлежностью плодоносящей вещи и приносимых ею плодов в законодательстве не устанавлива­ется. Матроскин: «Корова —государственная, а все, что она дает — молоко или телят — это уже наше! (к Дяде Фёдо­ру): Вот если мы холодильник напрокат берем — он чей? Государственный! А мороз, который он вырабатывает, он чей?». «Мороз наш, — отвечает Дядя Фёдор, — но мы его для мороза и беремі». Неужели же телят, приносимых ко­ровой, можно приравнять к даваемому ею молоку? да ещё и провести аналогию с морозом (холодом), который выра­батывается холодильником? xxiv Если аналогия и уместна, то не с телятами, а с молоком: и то и другое суть такие плоды арендованных вещей, ради получения которых и заключа­ются договоры аренды, плоды их обычного использования; теленок же — плод экстраординарный, — такой результат, получение которого в процессе использования арендован­ного имущества договором аренды никак не предусматри­валось. Если бы Матроскин брал бы корову напрокат не ради молока, а именно ради разведения от нее телят, почти наверняка условия договора аренды были бы иными.

Что же получается? А то, что норму ч. 2 ст. 606 ГК нуж­но читать внимательнее: «плоды, продукция и доходы, по­лученные арендатором в результате использования арен­дованного имущества в соответствии с договором, явля­ются его собственностью». Иные доходы, следовательно, яв­ляются собственностью арендодателя. Так что ч. 2 ст. 606 отличается от ст. 136 не только своей императивностью, но и содержанием, ибо 136-я статья ограничения, подобного опи­санному, не знает: важно лишь, чтобы использование иму­щества было основано на законном титуле, а как оно осу­ществляется, это использование — об этом ничего не гово­рится. Этот недостаток с лихвой восполняется ч. 2 ст. 606: корова, взятая напрокат ради молока, должна использовать­ся именно для получения молока, а не для рождения те­лят; если последнее все-таки произошло, то теленок дол­жен быть передан арендатором арендодателю, а в случае отказа от такой передачи — он может быть виндицирован последним.

Так что, как ни странно, но именно Шарик и Дядя Фё­дор показали себя юридически грамотными персонажами, в то время, как понимание законодательства хозяйственным Матроскиным было скорее поверхностным, нежели правиль­нымxxv

.

1.7. «Это я — почтальон Печкин! Принес посылку.

Только я Вам её не отдам, потому что у Вас

документов нету» (правовое положение малолетнего

адресата почтового отправления)

А почему, собственно, «не отдам»? Зачем нужны пресло­вутые «документы», если почтальон Печкин прекрасно осве­домлен о личности получателя посылки — Дяди Фёдора? Согласно п. 110 Правил оказания услуг почтовой свя­зи, утвержденных Постановлением Правительства РФ от 26 сентября 2000 г. № 725xxvi, почтовые отправления, вклю­чая посылки, выдаются лично адресатам или их предста­вителям. Перечень документов (или, как говорил Печкин —«документов»), с помощью которых адресат может удо­стоверить свою личность, определён п. 116 Правил исчер­пывающим образом; п. 117 уточнено, что представитель должен иметь также и доверенность, удостоверяющую его полномочие на получение почтовых отправлений от име­ни адресата. Ни одного из документов, перечисленных в п. 116 Правил (паспорт, военный билет и т. д.), Дядя Фёдор иметь просто не мог по причине своего малолетстваxxvii

; следовательно, требование почтальона Печкина о предъяв­лении «документов», будучи заведомо невыполнимым, яв­ляется незаконным, ещё более абсурдным является требова­ние «документов», обращенное к коту Матроскину: сам же Печкин тут же оговаривается, что «хвостатым документы вообще не положены». Если «не положены» — так что же Вы требуете?!

Порядок получения почтовых отправлений, адресован­ных несовершеннолетним, не достигшим 14-ти лет (мало­летним), определяется п. 111 Правил, который, хотя и не требует предъявления малолетними адресатами никаких «документов», устанавливает ещё более жесткое правило: почтовые отправления, адресованные малолетним, выда­ются только их законным представителям — родителям, усыновителям или опекунам (по предъявлении одного из документов, перечисленных в п. 116 и документа, подтвер­ждающего их положение законного представителя, напри­мер, свидетельства о рождении). Понятно, что выполнить это требование в случае с посылкой Дяде Фёдору было никак невозможно — его родители находились «на курор­те»xxviii

; собственно, они-то и прислали эту посылку. Прави­лам известна всего одна ситуация, когда малолетние могут получить почтовое отправление без родителей — прожива­ние малолетних в интернатах, детских домах и иных подоб ных учреждениях; но и в этом случае получают почтовые отправления не сами малолетние, а уполномоченные соот­ветствующих учреждений. Ситуации, подобной той, кото­рая рассмотрена в мультфильме — нахождение малолетнего без законных представителей и, при этом, вне учреждения социальной защиты — не предусматривают не только поч­товые Правила, но и вообще российское законодательство: так, чтобы родители ехали на курорт, отправив мало­летнего ребенка одного (без законных представителей) в Простоквашино, быть не должно. Помнится, тот же поч­тальон Печкин в самом начале первого мультика — при пер­вом знакомстве с Дядей Фёдором — выразился очень точно и правильно: «Так не бывает, чтобы дети сами по себе были! Дети обязательно чьи-нибудь!». Дееспособность малолетних такова, что непременно требует наличия у них законного представителя — так в переводе на язык гражданского пра­ва звучит этот тезис.

Так не должно быть. И все же так случилось: малолетний в течение какого-то времени проживал один, без родителей и иных законных представителей. Вправе ли он требовать от организации связи в лице почтальона Печкина выдачи ему посылки?

Мы бы решились дать на этот вопрос положительный ответ по двум основным причинам. Во-первых, посылка бы­ла отправлена родителями (законными представителями) Дяди Фёдора, т. е. лицами, которые, в силу закона име­ют право представлять интересы своих малолетних де­тей в гражданском обороте. Отношения малолетнего со своим законным представителем подобны «внутренним» от­ношениям представителя и представляемого: их структура и содержание составляют сугубо частное дело последних и не касаются третьих лиц. Поэтому если законный предста­витель делает третьему лицу-должнику, обязанному к ис­полнению определённого обязательства перед малолетним представляемым, указание доставить это исполнение не ему (законному представителю для последующей передачи сво­ему подопечному), а непосредственно малолетнему пред­ставляемому, должнику следует выполнить таковое. По чему оно было дано — это вопрос взаимоотношений пред­ставителя и представляемого (Дяди Фёдора со своими ро­дителями) — т. е. к почтальону Печкину (работнику орга­низации-должника) отношения не имеющий. А во-вторых, случай здесь был таким, что никак не оправдывал строго­го соблюдения норм п. 111 и 116 почтовых Правил: ведь они необходимы для того, чтобы организация связи могла убедиться в тождественности личности субъекта, требую­щего выдачи отправления, с личностью адресата; между тем, почтальон Печкин лично знал Дядю Фёдора и, следо­вательно, никак не мог сомневаться в его личности. Фик­сации данных документа, удостоверяющего личность полу­чателя, почтовыми Правилами не требуется — достаточно, чтобы получатель просто расписался в его получении, а пи­сать Дядя Фёдор, помнится, умел.

Получается, что занятая почтальоном Печкиным пози­ция — «посылку принес, но не отдам» — вызывает, помимо недоумения чисто житейского свойства, также и нарекания гражданско-правовые.

Интересно и другое заявление, сделанное Печкиным в связи с поступившей посылкой. «Раз посылка пришла — её нужно принестьі А раз документов нету — её не нужно от­давать. Я теперь так целую неделю ходить стану».

Обратившись к почтовым Правилам (п. 96 и 106) мы узнаем, что как раз таки посылки относятся к таким почто­вым отправлениям, которые по общему правилу не достав­ляются на дом к адресату, и подлежат выдаче только на объектах почтовой связи. Так что о том, чтобы посылку «принёсть», Печкин на самом деле мог бы и не заботить­ся — вполне достаточно было бы извещения о поступлении посылки в адрес и на имя Дяди Фёдора. Лишь при наличии о том просьбы адресата и технических возможностей ор­ганизации связи последняя могла бы вручить посылку на дому у адресата (п. 107 Правил).

Ну а почему же Печкин собирался ходить к адресату именно в течение недели, а не, скажем, 10 дней, месяца или трех лет? Доставив извещение на посылку организа­ция связи обязана ждать явки за ней адресата в течение5 рабочих дней, после чего — вручить (на этот раз — уже под расписку адресата) вторичное извещение, после которо­го надлежит ждать явки адресата в течение месяца (п. 108 и 122 Правил). Вплоть до истечения первого, после вруче­ния вторичного извещения, рабочего дня посылка хранит­ся бесплатно; после этого срока — с взиманием платы за хранение по установленным тарифам. Если же посылка не востребована адресатом даже по истечении указанного вы­ше месячного срока, то она пересылается (возвращается) по обратному адресу с взиманием за это, при выдаче по­сылки отправителю, платы с последнего по установленным тарифам (п. 123 и 124 почтовых Правил). Как видим, ни­где недельного срока ожидания явки адресата за посылкой в почтовых Правилах не фигурирует; разве только Печкин считал для сроки не рабочими, а календарными днями, на­кидывая на каждые пять рабочих по два выходных — отсю­да и могла взяться неделя.

1.8. «Мы такой же ящик найдем, как у Печкина,

и ящик ему поменяем!»(к вопросу о самоуправстве

и самопомощи в гражданском праве)

Смекалка Дяди Фёдора, придумавшего трюк с подменой посылочных ящиков, находчивость галчонка, вовремя отвлёк­шего почтальона Печкина, а также не лишенная нервозности и жадности натура последнего, способствовали, как все пре­красно помнят, тому, что «принесенная» Печкиным посылка все-таки попала в руки адресата. Пес Шарик наконец-то по­лучил долгожданное фото-ружье, вот только законно ли? Судя по дальнейшим событиям, обманутый Печкин не решился высказать простоквашинской компании каких-ли­бо претензий. Не исключено, впрочем, что он об обмане так и не узнал — ведь всученный ему посылочный ящик-то был «точно такой же»! Видимо, обещанную неделю Печкин но­сил его адресату, после чего — оставил на месячное хране­ние на почте, а затем услал на обратный адрес отправителя.

Наверное, папа и мама Дяди Фёдора, вернувшиеся с сыном домой после каникул, удивились, когда их пригласили на почту получить пустой ящик! Ну да ладно, это так, лирика.

Хорошо бы обсудить не бытовую, а гражданско-право-ІІую сторону описанной подмены посылочных ящиков. Преж­де всего, законна ли она? С одной стороны, Дядя Фёдор не преследовал целью присвоить что-то такое, что ему не предна­значалось; напротив, он хотел лишь получить... вот тут надо понять, что же он хотел получить? Свое (присланное папой и мамой для пса Шарика), или же пока ещё чужое (папино и мамино), но подлежащее передаче ему, фото-ружье? Опира­ясь на п. 1 ст. 224 ГК легко установить, что с момента сдачи фото-ружья в организацию почтовой связи для пересылки оно поступило в собственность Дяди Фёдора. Значит, последний требовал выдачи ему своей вещи; никаких договорных основа­ний посылку «принёсть, но не отдать» у Печкина не было — это мы установили выше. Какие же, в таком случае, могут быть высказаны претензии к Дяде Фёдору? Он получил (да, хотя бы и хитростью) то, что имел право получить, а Печкин обязан был передать. Но может ли в данном случае посыл­ка считаться переданной? Ведь Печкин очень четко изъявил свою волю, а заодно — и волю представляемой им организа­ции почтовой связи: посылку я вам не отдам, чего бы там не было, — гуталин, или не гуталин — все равно.

Завладение одного лица вопреки владельческой воле дру­гого, несомненно, представляет собой нарушение владения. В нашем случае оно, однако, довольно специфическое, ибо его предметом была чужая вещь, вверенная лишь для пересыл­ки ее собственнику, а субъектом-нарушителем — собственник данной вещи. Может ли организация связи, обнаружившая подмену посылочного ящика, потребовать от Дяди Фёдора возврата незаконно полученного почтового отправления? Чтобы разобраться в этом вопросе нужно правильно квалифицировать действия Дяди Фёдора. Являются ли они противоправными? Да, ибо обманным путем получать поч­товые отправления незаконно. Но являются ли они вредо­носными — причинен ли этими действиями кому-нибудь ка­кой-то вред? Нет, ибо в данном конкретном случае посылка была доставлена по назначению, а значит никаких претен­зий ни со стороны отправителя, ни со стороны адресата к организации почтовой связи быть не может; следователь­но, с этой стороны не пострадала и не может пострадать и сама организация связиxxix

. Да, было нарушено ее владение; но ведь владение это было чисто фактическим и осуществ­лялось в интересах собственника (Дяди Фёдора), который сам же, своими действиями, это владение и отобрал, — а не в собственных интересах почты. Отсутствие самостоятель­ного интереса почты во владении animus domini исключает, следовательно, и оформление такого владения посредством какого бы то ни было субъективного права. Нет нарушения ни интереса, ни субъективного права — нет и вреда. Таким образом, перед нами — не деликт.

Не наблюдается в нашем случае и кондикции, которая предполагает неосновательное получение в собственность, владение или пользование чужого имущества — у нас же Дядя Фёдор получил свою собственную вещь, причем, от лица, не имевшего ни на самую эту вещь, ни на доходы с нее, никаких прав. Говорить об обогащении за чужой счёт тоже не приходится.

Значит, единственное, в чем остается упрекнуть Дядю Фёдора — так это в превышении установленных законом пределов защиты принадлежащего ему субъективного пра­ва — права собственности на фото-ружье. Но такое превы­шение не составляет в данном случае и шиканы, ибо не имело целью причинение вреда организации связи, не на­правлялось ни на чужое имущество, ни на чужую личность. Значит, скорее, перед нами — злоупотребление правом, но в какой-то нестандартной, относительно мягкой форме.

Поскольку речь идет о действиях, совершенных самим Дядей Фёдором, без обращения за содействием к юрисдик-ционным органам, их следует квалифицировать их как дей­ствия, направленные на самозащиту права собственности. Действия эти оказались успешными — привели к желаемому результату (пресечению правонарушения и получению иско­мого владения), после чего завершились (ограничились лишь теми из них, которые были безусловно необходимы для пре­сечения правонарушения); к тому же они никому не нанес­ли вреда (были абсолютно адекватными, соответствующими характеру правонарушения). Иными словами, они отвечают всем признакам законной самозащиты гражданских прав, установленным ст. 14 ГК.

Плохо только то, что самозащита в данном случае при­обрела форму самоуправства — самопроизвольного лише­ния фактического владения вещью, хотя бы произведенно­го и в целях защиты действительно существующего пра­ва собственности на эту вещь. И хотя такое самоуправство действующим российским законодательством не наказыва­етсяxxx

, считать его дозволенным все-таки тоже нельзя. То, что в данном конкретном случае оно никому не повреди­ло и лишь оттого не может служить основанием для иска к самоуправцу, не может оправдать самоуправства вообще, как юридического института. Тем более самоуправству не может быть оправдания в современной России — в только-только оперяющемся гражданском обществе, житейская и правовая культура в поведении которых оставляют желать много лучшего, — делу воспитания которой назначена слу­жить в том числе и теория гражданского мира, которая положена в основание института защиты всякого фактиче­ского владения, в том числе и против собственников, уже многими законодательствами.

1.9. «Больше килограмма! Это — посылка

получается» (правовой режим почтовых отправлений

различных видов)

И ещё раз вернемся к почтовым Правилам. Помните, как Матроскин и Шарик, надувшись друг на друга, три дня не разговаривали, а Печкин под эту дудку пытался выкачать из них плату за доставку сперва — телеграммы, без использова­ния телеграфа, затем — кочерги в качестве бандероли и утюга в качестве посылки? «... А если Вы на него бочку катите, — разносилось по заснеженному поселку, — это уже контейнер­ная перевозка получается. Этим Трансагентство занимается в сельской местности!». А как в действительности классифи­цируются и чем отличаются друг от друга по части своего гражданско-правового режима различные виды почтовых от­правлений?

Пунктом 19 почтовых Правил выделено семь видов внут­ренних почтовых отправлений — письма, почтовые карточ­ки, бандероли, секограммыxxxi

, посылки, вложения «экспресс почты» и прямые контейнеры; п. 25 — девять видов между­народных почтовых отправленийxxxii

. Уже на этом этапе Печки ловится, что называется, за руку: почта не отправляет и не получает телеграмм.

Да, почтальоны могут доставлять телеграммы (от­правленные и полученные организациями телеграфной свя­зи); да, и почта и телеграф как правило располагаются в одном здании, именуемом «Отделением связи», но все-та ки это не одно и тоже. Это — две различные организации, осуществляющие профессиональную деятельность (оказа­ние услуг) с использованием различных видов связи. Почта и почтальоны занимаются связью почтовой, телеграфы и телеграфисты — телеграфной; почтовые Правила мы уже неоднократно цитировали, в то время, как услуги телегра­фа оказываются по совершенно иным Правиламxxxiii.

Затем, из того же п. 19 почтовых Правил видно, что клас­сификация почтовых отправлений осуществляется исходя из двух критериев — (1) массы (предельного веса) и (2) размер­ности. И здесь, как видим, Печкин несколько лукавит, когда определяет вид почтового отправления в зависимости от од­ной только массы вложения: да, её знать тоже необходимо, но ограничиваться только этим показателем недостаточно.

Так, например, общий вес письма не может превышать 500 граммов, причем, оно должно быть запечатано в один из стандартных конвертов размером 110 на 220, или 114 на 162, или 162 на 229, или 229 на 324 или, наконец, 250 на 353 мм. Масса бандеролей, по общему правилу, не должна превышать 2 кг., а в случае, когда в нее вложена книга, либо прошитая папка, допускается увеличение предельного веса бандероли до 3-х кг., а если бандероль представляет собой ещё и секограмму — то аж до 7 кг. Только с превыше­нием этой массы начинаются посылки, которые могут до­стигать максимального веса 20 кг. Почтальон Печкин же, как помнится, собирался отправлять посылкой утюг на том основании, что он весит больше килограмма. Можно, конеч­но, поступить и так, но ведь утюг, весящий менее 2-х кило, возможно послать не только посылкой, но и бандеролью. Разве только утюг Матроскина был тяжелее, — а иначе по­лучается, что и в вопросе об отличии бандероли от посылки почтальон Печкин тоже не особенно разбирался.

Наконец, по поводу бочки — стандартной деревянной, так сказать, «русской», на 40 ведер. Да, переслать её в посылке не получится — потребуется контейнер. Это, пожалуй, един­ственный пункт, где Печкин ничего не напутал. Даже если бочку хорошенько просушить, снизив тем самым массу до 20 кг. (а экспресс почта может взять и до 31,5 кг.), все равно она не влезет в посылку по размерам — ни в стандартную (50 на 50 и на 40 см.), ни в крупногабаритную (два размера —те же, один —превышенный). Зато в контейнер можно нагрузить до 500 кг., лишь бы его размеры не превышали 190 на 130 и на 350 см.

И все равно непонятно: почему Печкин сказал, что контейнерной перевозкой занимается трансагентство"! Это вдвойне непонятно, ибо он не потрудился разъяснить, ка­кую организацию он назвал трансагентством — автотранс­портное предприятие, предприятие экспедиционного обслу­живания, или же, наконец, агентство, занимающееся реали­зацией билетов и заказом перевозочных средств? То ли про-стоквашинская почта собиралась сдать контейнер с бочкой трансагентству как перевозчику, то ли обратиться к услу­гам трансагентства по сопровождению контейнера, а может быть, и заказать контейнер через трансагентство — точнее сказать нельзя.

Гражданско-правовой режим почтовых отправлений раз­личных видов различается не особенно существенно. В основ­ном такие различия связываются не с массой и размерностью отправлений, — они обусловливают, главным образом, тех­нические особенности приема к пересылке, её оформления, осуществления и доставки почтовых отправленийxxxiv

, — а с их категориями, выделяемыми в зависимости уже от несколь ких других критериев; так, различаются отправления про­стые (могут опускаться в почтовый ящик адресата) и за­казные (вручаются под расписку получателя); с объявленной ценностью и без таковой, с (простым или заказным) и без уведомления о вручении (см. определения упомянутых здесь терминов, содержащиеся в п. 2 почтовых Правил, а также их п. 41-53) и др.

2. «Крокодил Гена». «Чебурашка». «Шапокляк»

2.1. «Мы строили-строили, и наконец

построй ли!» (принадлежность объекта, возведенного

в ходе совместной деятельности)

Крокодил Гена и Чебурашка решили «передружить» оди­ноких жителей города. С этой целью они затеяли строить Дом Дружбы. К участию в его строительстве примыкало все боль­ше и больше желающих — в основном, из числа тех самых одиноких людей, — которые в конце концов в процессе строи­тельства и подружились. Достижение этой благородной цели затмило достижение другой — налицо был готовый дом — Дом Дружбы. Кому он принадлежал?

Из мультфильма нельзя понять, откуда его герои бра­ли материалы и оборудование для строительства — кому то и другое принадлежало? Невозможно также установить, каким образом им удалось добиться выделения земельно­го участка под такое строительство и получить разреше­ние на возведение данного дома хозяйственным, если поз­волительно здесь так выразиться, способом — без привлече­ния лицензированной строительной организации-подрядчи­ка. Неясно и то, был ли получен акт государственной комис­сии, разрешающий введение домика в эксплуатацию. Все эти вопросы мы вынуждены оставить без обсуждения, пред­положив, что все делалось законно и обоснованно: материа­лы принадлежали самим строителям, участок был выделен, строительство разрешено, дом в эксплуатацию принят.

Имея все эти вводные легко установить, что герои заклю­чили договор о совместной деятельности (простого товари­щества) с целью совместного строительства дома. Имуще­ство же, созданное в ходе такой деятельности, принадлежит совместно действовавшим товарищам на праве общей долевой собственности, если иное не установлено законом или дого­вором простого товарищества либо не вытекает из существа обязательства.

«Иного» в нашем случае, видимо, ничем не предусмот­рено и ниоткуда не вытекает (не особенно, правда, понят­но, существо какого обязательства имеет в виду цитируемая норма закона); нет сомнения, что Дом Дружбы находил­ся в общей долевой собственности его строителей. Больше того, в силу п. 1 ст. 245 ГК, «Если доли участников доле­вой собственности не могут быть определены на основании закона и не установлены соглашением всех её участников, доли считаются равными». Сколько было строителей — из стольких же равных идеальных долей слагается право об­щей собственности на дом. Если так оно и было, то не очень понятно, почему вопрос о судьбе Дома решали только трое сособственников — кукла Галя (предложила отдать дом Че­бурашке), крокодил Гена (подтвердил правильность такого решения) и сам Чебурашка (предложил отдать дом детско­му садику). Мнения остальных строителей никто из них не спросил; больше того, никто из них, присутствовавших на церемонии «открытия Дома Дружбы» никакого мнения по этому вопросу не выразил. Из этого можно сделать лишь один из двух следующих выводов — либо другие строите­ли вовсе не считали себя сособственниками, либо они были согласны с окончательным решением, исходившим от Чебу­рашки.

Короче говоря, установить точно, в каком соотношении должны были быть распределены доли в праве общей соб­ственности на совместно построенный Дом Дружбы, и, строго говоря, точно очертить даже самый круг сособственников, на основании данных мультфильма не представляется возмож­ным.

2.2. «Это Вы угнали компрессор?». «Мы построили

площадку для ребят!» (принадлежность сооружения,

возведенного для общего пользования, на чужом

участке и за чужой счёт)

Этот эпизод из мультика «Чебурашка» помнят, видимо, не все; рискнем его напомнить. Гена и Чебурашка обнаружили, что детям одного из дворов негде и не с чем играть. Сгоряча Гена попытался переоборудовать под домик для игр транс­форматорную будку, но потерпел в этом начинании сокруши­тельную неудачу. Через некоторое время, которое ему потре­бовалось чтобы снять полученное напряжение и привести в порядок пульс, Гена ушёл (не сказано, куда), и возвратился, толкая перед собой компрессор, нагруженный досками и брев­нами. На вопрос Чебурашки, зачем все это нужно, Гена отве­тил, что они станут строить детскую площадку. Действитель­но, с использованием компрессора и привезенных материалов Гене удалось довольно быстро соорудить площадку для игр с песочницей, качелями и каруселью, после чего во двор явился строгий милиционер, учинивший Гене допрос с пристрастием по вопросу об угнанном компрессоре и цели угона. Ответ (в виде новой детской площадки) удовлетворил милиционера и тот, похвалив Гену с Чебурашкой, ушёл, также «утолкав» с собой компрессор.

Что же здесь гражданско-правового? Очень многое. Са­мый главный вопрос — кому принадлежит сооруженная Геной и Чебурашкой детская площадка? Чтобы на него ответить, нужно предварительно выяснить целый ряд вопросов более мелких, но не менее заковыристых.

Очевидно, мы имеем дело с созданием (возникновени­ем) новой вещи, причем — недвижимой, которая относит­ся к категории сооружений (детской площадки). По обще­му правилу (абз. 1 п. 1 ст. 218) «право собственности на новую вещь, изготовленную или созданную лицом для се­бя с соблюдением закона и иных правовых актов, приобре­тается этим лицом». Применительно к нашей ситуации его конкретизирует ст. 219, устанавливающая, что «право соб­ственности на здания, сооружения и другое вновь создава­емое недвижимое имущество, подлежащее государственной регистрации, возникает с момента такой регистрации». Допустим, Гена и Чебурашка обратились бы с заявлением о регистрации своего права собственности на построенную ими детскую площадку — успешным ли было бы это обра щение? Думаем, что нет, главным образом потому, что ни о каком соблюдении закона и иных правовых актов при возве­дении этой площадки говорить, конечно же, не приходится. Участок под строительство площадки не выделялся, т. е. строительство было самовольным, компрессор был угнан­ным — чужим и использованным без разрешения собствен^ ника, строительные материалы — самоуправно присвоенны­миxxxv

, т. е. опять же, чужими, переработанными без разре­шения собственника. Ну и, конечно, Гена и Чебурашка стро­или эту площадку вовсе не для себя — «для ребят», т. е. не указывая конкретного лица, в интересе которого они дей­ствовали. Кому же такая площадка принадлежит?

Правовой режим объектов самовольного строитель­ства — недвижимых вещей (в том числе сооружений), со­зданных на чужом и не отведенном для этой цели земель­ном участке, — определяется ст. 222 ГК. Нормой п. 2 этой статьи подтвержден сделанный ранее вывод о невозмож­ности приобретения субъектом самовольного строитель­ства права собственности на его результат, по крайней мере — в общем порядке; самовольно выстроенный объект подлежит сносу его строителем (за его счёт). Однако, ес­ли сохранение самовольной постройки не нарушает прав и охраняемых законом интересов других лиц и не создает угрозы жизни и здоровью граждан, то право собственности на самовольную постройку может быть признано либо за её субъектом, либо за лицом — непосредственным титульным фактическим владельцем земельного участка, на котором постройка осуществлена, кроме арендатораxxxvi

(п. 3 ст. 222).

Очевидно, что первые два условия в нашем случае соблю­даются — сохранение детской площадки во дворе дома не только «не нарушает прав и охраняемых законом интересов других лиц», но и, напротив, становится средством удовле­творения таких интересов; говорить же о том, что сохра­нение детской площадки может создавать угрозу жизни и здоровью граждан, и вовсе несерьезноxxxvii

. Каким же образом суд будет выбирать между субъектом самовольной построй­ки и непосредственным владельцем участка под нею — кому и почему он должен будет отдать в нашем случае приори­тет?

Единственным условием признания права собственно­сти на самовольную постройку за её субъектом закон на­зывает предоставление последнему этого участка под дан­ную застройку в установленном порядке (абз. 1 п. 3 ст. 222); условий же признания права собственности на самовольную постройку за владельцем участка, на котором она возведе­на, закон и вовсе не выдвигает (ср. абз. 2 указ, пункта). Отсюда следует, что общим правилом является признание права собственности на самовольную постройку именно за владельцем земельного участка, на котором она возведена. Исключение же из него возможно лишь при предоставле­нии данного участка под застройку, чего не может, конечно, произойти без соответствующего решения об этом со сторо­ны собственника данного участка. Имея в виду, что в нашем случае участок (территория двора) находился, скорее всего, в муниципальной собственностиxxxviii

, почти наверняка мож­но заключить, что степень вероятности предоставления его под возведение детской площадке Гене с Чебурашкой весь­ма незначительна (если не сказать, равна нулю), ибо все вообще вопросы содержания и благоустройства дворовой и преддомовой территории, в том числе связанные с располо­жением на них детских площадок, решают именно органы местного самоуправления соответствующих муниципаль­ных образований за счёт их бюджетов, т. е. муниципаль­ные образования. Полагаем, что и со стороны строителей никаких препятствий к признанию права муниципальной собственности на эту площадку не будет: Гена и Чебурашка строили её «для ребят», т. е. выполняли работы, бремя ко­торых вообще-то лежало на муниципальном образовании. Признание права собственности на самовольно возведенное сооружение за владельцем участка под ним является осно­ванием возникновения у последнего обязательства возме­стить первому расходы на его возведение в размере, опре­делённом судомxxxix