«Учебное издание ЮЛИЯ БОРИСОВНА ГИППЕНРЕЙТЕР ВВЕДЕНИЕ В ОБЩУЮ ПСИХОЛОГИЮ. КУРС ЛЕКЦИЙ. СОДЕРЖАНИЕ ...»

Так обстоит дело с понятием «личность» в узком смысле слова. Оно позволяет вычленить очень важ­ный аспект бытия человека, который связан с общест­венным характером его жизни. Человек как общест­венное существо приобретает новые (личностные) ка­чества, которые отсутствуют у него, если его рассматривать в качестве изолированного, несоциального ин­дивида.

Чтобы лучше понять эти качества, рассмотрим их с точки зрения интересов и задач общества. Человече­ское общество, чтобы существовать, должно заботиться о воспроизводстве своих членов, причем таких, кото­рые способны поддерживать его устойчивость и раз­витие.

Но в лице каждого своего члена общество встреча­ется с активным субъектом, деятельность которого определяется прежде всего его потребностями и мотива­ми. Отсюда главный путь действительного воспроиз­водства члена общества — это воспитание его мотивов. Человек становится личностью в той мере, в какой си­стема его мотивов оказывается сформированной тре­бованиями общества. Конечно, «требования» эти мо­гут быть очень разными. Они могут отражать интере­сы небольшой социальной группы, класса или челове­чества в целом («общечеловеческие идеалы»). От ка­чества и масштаба тех ценностей, которые усваивает человек и к которым он приобщается, зависит каче­ство и масштаб его личности. «Личность тем значительнее, — пишет С. Л. Рубинштейн, — чем больше в инди­видуальном преломлении в ней представлено всеоб­щее» [95, с. 243].

Каждая личность с определенного момента начинает вносить более или менее ощутимый вклад в жизнь общества и отдельных людей. Вот почему рядом с по­нятиями «личность», «личностное» обязательно появля­ется другое понятие « общественно значимое». Конечно, «значимое» (т.е. имеющее значение) может быть как общественно приемлемым, так и общественно непри­емлемым. И поэтому, например, преступление есть столь же личностный акт, что и подвиг, только в пер­вом случае мы имеем дело с действиями «преступной личности», во втором — героической.

Позже я более подробно остановлюсь на основных проблемах психологии личности. А в этой лекции рас­смотрим такие комплексные индивидные характеристи­ки человека, как способности, темперамент и характер.

Способности определяются как индивидуально-психо­логические особенности человека, которые выражают его готовность к овладению определенными видами деятельности и к их успешному осуществлению.

В этом определении следует обратить особенное внимание на слова: индивидуально-психологические, готовность и связь способностей с успешным осуществлением деятельности.

Говоря об индивидуально-психологических особенностях, выделяют только такие способности, которые, первых, имеют психологическую природу, во-вторых, индивидуально варьируют. Все люди способны к прямохождению и освоению речи, однако к собственно способностям эти функции не относятся: первая — по причине непсихологичности, вторая — по причине общности.

Подчеркивая связь способностей с. успешным осуществлением деятельности, мы ограничиваем круг индивидуально варьирующих особенностей только теми, которые обеспечивают эффективный результат деятельности. Таким образом, в способности не попадают свойства темперамента или характера, хотя они являются и психологическими и индивидуально-варьирующимими.

Наконец, слово готовность (к освоению и осуществлению деятельности), еще раз ограничивает круг обсуждаемых индивидуально-психологических свойств, оставляя за его пределами навыки, умения, знания. Так, человек может быть хорошо технически подготовлен образован, но мало способен к какой-либо деятельности. Известны, например, феноменальные «счетчики» — лица, которые с чрезвычайной быстротой производят в уме сложные вычисления, но при этом обладают весьма средними математическими способностями.

Один из самых сложных и волнующих вопросов — вопрос о происхождении способностей: врожденны способности или они формируются прижизненно?

Термины «врожденный», «прирожденный» (т.е. имеющийся к моменту рождения) обычно употребляют в смысле «полученный от природы», «переданный по наследству». Однако с научной точки зрения это нестрого: до рождения индивид проходит длительный путь внутриутробного развития, в течение которого он подвергается «средовым воздействиям». Поэтому термин «наследственный» более точен для выражения предполагаемого смысла.

Ответы, которые даются на поставленный вопрос, очень противоречивы и часто диаметрально противоположны. На одном полюсе можно найти высказыва­ния типа: «музыкантом (математиком, поэтом) надо родиться», на другом — известный афоризм: «талант—­это 1 % способностей и 99 % пота». В пользу каждой альтернативы приводятся факты, соображения, дово­ды. Рассмотрим основные из них.

1. Обычно считается, что доказательством врож­денности (наследственности) способностей служит их раннее появление у ребенка. Известно, например, что у Моцарта обнаружились музыкальные способности в 3 года, у Гайдна — в 4 года; Рафаэль проявил себя как художник в 8 лет, Гаусс как чрезвычайно способ­ный к математике—в 4 года и т. д.

2. О врожденности способностей заключают также на основе повторения их у потомков выдающихся лю­дей. Часто в связи с этим приводятся примеры ода­ренных семей и даже целых династий: Бахов, Дарвинов, Джемсов и др. К этой же категории относят данные специальных исследований.

Вот пример одной из старых работ этого рода.

Определялась музыкальность детей, у которых либо оба родителя были музыкальны, либо музыкален только один, либо оба родителя немузыкальны. Результаты оказались следующими (табл. 2, привожу только для крайних случаев) [цит. по: 93, с. 247].

Довольно очевидно, что подобные факты не явля­ются строгими, поскольку не позволяют развести действие наследственности и среды: при выраженных способностях родителей с большой вероятностью создаются благоприятные, а иногда и уникальные условия для развития тех же способностей у детей.

Вспоминаются в связи с этим яркие описания регу­лярных музыкальных праздников в семье Бахов. В их семейном хоре каждый участник, включая Детей, полу­чал свой «голос» и должен был вести его в сложной многоголосной фуге.

Итак, количественные данные только что приве­денного типа, вообще говоря, любопытны. Однако они скорее отражают результаты совместного действия обоих факторов (генотипического и средового), чем го­ворят в пользу одного из них.

3. Более строгие факты поставляют исследования с применением близнецового метода (хотя и он имеет свои ограничения [см. 90]).

В ряде исследований сравнивались между собой показатели умственных способностей однояйцевых (монозиготных) близнецов и просто братьев и сестер (так называемых сибсов). Корреляция показателей внутри монозиготных пар оказалась очень высокой: 0,8—0,7; тогда как те же сравнения в парах сибсов дали коэф­фициенты порядка 0,4—0,5 [цит. по: 89].

4. Впечатляющие результаты были получены также в экспериментальных исследованиях на животных с при­менением метода искусственной селекции.

В одном исследовании крысы обучались находить путь в лабиринте. Из всех животных отбирались те, которые справлялись с задачей наиболее успешно, и те, которые, наоборот, были' наименее успешными. Внутри каждой группы (успешных, или «умных», и неуспеш­ных, или «глупых») производились скрещивания. В следующем поколении процедура повторялась: снова отбирались «умные» и «глупые» животные, и снова они скрещивались между собой внутри каждой группы. Так повторялось в течение шести поколений. На рис. 13 можно видеть результаты этих экспериментов. Они убедительно свидетельствуют о возможности накопле­ния генетической предрасположенности к успешному обучению. Дивергенция животных по этому признаку к шестому поколению достигает внушительных раз­меров!

Таким образом, все-таки существуют доказатель­ства в пользу генотипических предпосылок способно­стей. Но как велика их роль? Насколько успех в раз­витии способностей зависит от наследственных задат­ков?

Для обсуждения этого вопроса нужно рассмотреть противоположные факты — те, которые показывают действие внешних условий, а также воспитания и обучения на формирование способностей. Среди них есть также и менее, и более точные.

1. К менее точным, но достаточно впечатляющим, южно отнести результаты деятельности выдающихся педагогов. Известно много случаев, когда в различных областях деятельности (науки, искусства и т.п.) вокруг одного учителя возникала большая группа талантливых учеников, по своей численно­сти и уровню способностей не­объяснимая с точки зрения простых законов статистики.

Некоторое время тому на­зад в Москве жил и работал учитель музыки М. П. Кравец. Он любил выбирать себе осо­бенно неспособных в музы­кальном отношении учеников и иногда доводил их до уровня учащихся Центральной музы­кальной школы при Москов­ской консерватории (уровня, как известно, очень высокого). Его увлекал сам процесс «производства способностей»; по его словам, неспособных детей вообще не бывает.

Мне довелось наблюдать работу М. П. Кравеца с зачинающими учениками. Уроки всегда проходили в обстановке высокого эмоционального накала. Ребенок вовлекался в живое и разнообразное общение с учите­лем. Он пел, отгадывал музыкальные загадки, подби­рал к звукам картинки, бил в бубен, ритмично двигался под аккомпанемент. Все это сопровождались радост­ным настроением и поощрениями учителя.

Урок обычно заканчивался хорошо знакомой мело­дией, которую издавала музыкальная модель «спутни­ка», а под ней ребенок находил открытку с большой красной «пятеркой». Следующий урок ожидался, ко­нечно, с большим нетерпением.

2. Пожалуй, более точные доказательства представ­ляют факты массового развития некоторых специаль­ных способностей в условиях определенных культур. Пример такого развития был обнаружен в исследова­нии звуковысотного слуха, которое проводилось О. В. Овчинниковой и мною под руководством А. Н. Леонтьева [58].

Звуковысотный слух, или восприятие высоты зву­ка, составляет основу музыкального слуха. Исследуя эту перцептивную способность с помощью специаль­ного метода, мы обнаружили сильную недоразвитость ее примерно у одной трети взрослых русских испытуе­мых. Как и следовало ожидать, эти же лица оказались крайне немузыкальны.

Применение того же метода к испытуемым-вьет­намцам дало резко отличные результаты: все они по показателю звуковысотного слуха оказались в груп­пе лучших; по другим тестам эти испытуемые обнару­жили также 100%-ную музыкальность.

Эти удивительные различия находят объяснение в особенностях русского и вьетнамского языков: пер­вый относится к «тембровым», второй — к «тональ­ным» языкам. Во вьетнамском языке высота звука не­сет функцию смыслоразличения, а в русском языке такой функции у высоты речевых звуков нет. В рус­ском, как и во всех европейских языках, фонемы раз­личаются по своему тембру. В результате все вьетнам­цы, овладевая в раннем детстве родной речью, одно­временно развивают свой музыкальный слух, чего не происходит с русскими или европейскими детьми.

Пример этот очень поучителен, так как показывает фундаментальный вклад условий среды и упражнения в формирование такой «классической» способности, какой всегда считался музыкальный слух.

3. Убедительные доказательства участия фактора среды были получены в экспериментальных исследова­ниях на животных, где применялся уже известный вам метод искусственной селекции.

На этот раз предварительно отобранное поколение «умных» крыс выращивалось в условиях обедненной среды, где они были лишены и разнообразных впечат­лений и возможности активно действовать. В резуль­тате оказалось, что такие крысы при обучении в ла­биринте действовали на уровне «глупых» животных, воспитанных в естественных условиях. Противополож­ный результат дали опыты с выращиванием «глупых» крыс в обогащенной среде: их показатели оказались приблизительно такими же, что и у «умных» Крыс, выросших в нормальных условиях [цит. по: 6].

Эти исследования не просто показывают значение условий воспитания для формирования способностей. Общий вывод, который можно сделать на их основа­нии, более значителен: факторы среды обладают весом, соизмеримым с фактором наследственности, и могут иногда полностью компенсировать или, наоборот, ниве­лировать действие последнего.

Перед психологией очень остро стоит проблема выявления механизмов формирования и развития спо­собностей. Тонкие механизмы такого процесса еще не­известны. Однако некоторые сведения могут быть при­влечены к обсуждению этого вопроса. Это прежде всего данные о сензитивных периодах формирования функций.

Каждый ребенок в своем развитии проходит пе­риоды повышенной чувствительности к тем или иным воздействиям, к освоению того или иного вида деятель­ности. Известно, например, что у ребенка 2—3 лет ин­тенсивно развивается устная речь, в 5—7 лет он наи­более готов к овладению чтением, в среднем и старшем дошкольном возрасте дети увлеченно играют в роле­вые игры и обнаруживают чрезвычайную способность к перевоплощению и вживанию в роли. Важно отме­тить, что эти периоды особой готовности к овладению специальными видами деятельности рано или поздно кончаются, и если какая-либо функция не получила своего развития в благоприятный период, то впоследст­вии ее развитие оказывается чрезвычайно затруднено, а то и вовсе невозможно. Например, в подростковом возрасте уже очень трудно научиться прямохождению и речи.

Исследования, проведенные, правда, в основном на животных, показали, что сензитивные периоды могут быть очень короткими и составлять недели и даже дни. Но зато формирование определенной функции может произойти почти «с места» — в результате одного-двух повторений. Именно так в детстве фиксируются, на­пример, аффективные реакции.

Применяя все сказанное к специальным способно­стям, можно пока в виде самой общей гипотезы пред­положить, что и их функциональные структуры имеют свои сензитивные периоды или отдельные моменты, в которые они получают (или не получают) своего рода толчки к развитию.

Часто приходится слышать такое рассуждение,. В одной семье растут два ребенка; один проявляет явные способности к музыке, другой — нет. Значит, первый одарен «от природы», другому от природы «не дано»— ведь условия воспитания одни и те же.

Это рассуждение слишком огрубляет действитель­ное положение вещей. Нужно различать макро- и микроусловия развития, и только последние можно при­нимать всерьез. Может быть, в жизни первого ребенка музыка прозвучала в тот момент, когда он был особенно готов к восприятию ее, — и она произвела на него глубокое впечатление. А другому ребенку пели, когда он был отвлечен, утомлен или болен.

Роль первых «толчков» в развитии способностей, по-видимому, очень велика, и они всегда связаны с ярки­ми эмоциональными переживаниями.

Так, например, известно, что Чарли Чаплин впервые вышел на сцену в возрасте 5 лет. В тот день у его матери-актрисы сорвался голос. Ее освистали, и она ушла за кулисы. Возник неприятный разговор с директором театра, который боялся потерять денежный сбор. Но тут директору пришла в голову мысль вывести на сцену мальчика, который был здесь же с матерью за кулисами. Раньше ему доводилось видеть, как маленький Чарли пел и танцевал, под­ражая ей. Сказав несколько слов публике, директор ушел, оставив мальчика одного на ярко освещенной сцене. Тот начал петь, ему стали кидать деньги. Он воодушевился, и концерт продолжался с на­растающим успехом. В этот день Чарли испытал яркое эмоциональ­ное потрясение; он понял, что сцена — его призвание.

Заметьте, что произошло это как раз в «артистиче­ский» сензитивный период, характерный для детей 5—6 лет. А у другого ребенка, может быть, тоже зву­чала «артистическая струнка», но подобных впечатле­ний и переживаний он не испытал, и она заглохла.

Мы, таким образом, подошли к еще одному вопро­су, который непосредственно связан с развитием спо­собностей — к особенностям мотивации. В этом отно­шении очень яркий материал дает изучение одаренных детей [50].

Очень общий, неизменно повторяющийся факт со­стоит в том, что одаренные дети обнаруживают силь­ную тягу к занятиям той деятельностью, к которой они способны. Они могут буквально часами изо дня в день заниматься интересующим их делом, не уставая и как бы вовсе не напрягаясь. Это. для них одновременно и труд и игра. Все их интересы, переживания, поиски, вопросы концентрируются вокруг этих занятий.

Мне пришлось наблюдать одного мальчика, у которого очень рано, в 3,5 года, пробудился интерес к числам. Едва с ними позна­комившись, он провел много дней за пишущей машинкой, печатая последовательно числа натурального ряда от 1 до 2000. Очень ско­ро он освоил операции сложения и вычитания, практически не за­держиваясь в пределах десятка. Больше всего его привлекало из окружения все то, что можно было измерить или выразить числом: возраст и годы рождения родственников, всевозможные веса, темпе­ратуры, расстояния, количества страниц в книгах, цены, железно­дорожные расписания и т. п. По всем этим поводам он активно спрашивал, переживал, размышлял. Персонажами его воображаемых игр были числа, многие из которых имели свой особый характер и поведение. Он сам «открыл» отрицательные числа, операцию умно­жения и т.п.

Легко понять, как много в результате подобной почти непрекращающейся деятельности успевает ребе­нок узнать, понять и усвоить и как много потребова­лось бы времени и усилий педагогу, чтобы специально всему этому его научить.

Трудно определить, как именно связаны высокие достижения способных детей и их эмоциональная увле­ченность, что здесь причина, а что следствие. Спра­ведливо считается, что оба эти фактора взаимосвязаны и один усиливает другой. Во всяком случае, повышен­ная мотивация и вызываемая ею напряженная актив­ность являются и признаками и неотъемлемыми усло­виями развития любой способности.

После всего сказанного становится более или менее ясно, что ни один из полярных ответов на вопрос о про­исхождении способностей (их врожденности или приобретенности) неверен.

Мнение о том, что способности генетически пред­определены, по существу, содержит мысль о том, что они появляются «сами собой», без процесса развития. Очевидно, что при этом игнорируется факт напряжен­ной деятельности самообучения способных детей.

Противоположное мнение, что всему можно научить или научиться, если приложить старания, содержит ошибку неразличения труда, порождаемого сильной потребностью, увлекательного труда-игры, и труда-обя­занности. Нельзя научить человека, если отсутствуют его собственная активность, желание и увлечен­ность.

Резюмирую все сказанное о природе и развитии способностей.

Существуют природные предпосылки способно­стей — задатки. Еще нет точных сведений о том, в чем именно они состоят. Возможно, это некоторые свой­ства нервной системы — степень общей активности, повышенная чувствительность нервных структур и т.п. Возможно, это какая-то специальная предраспо­ложенность, например, к восприятию звуков, красок, пространственных форм, к установлению связей и от­ношений, к обобщениям и т.п.

То, насколько проявится и оформится задаток, за­висит от условий индивидуального развития. По ре­зультатам этого развития, т.е. по наличной способно­сти, нельзя сказать, каков был «вклад» задатка. Нет пока способов определить меру участия генотипического фактора в развитии способностей.

Становление и развитие способностей, по-видимому, связано с прохождением ребенка через различные сензитивные периоды с возможным научением в эти периоды по типу «запечатления». У особо одаренных детей возможна синхронизация нескольких сензитивных периодов, обычно сменяющих друг друга. Тогда возможности развития их способностей многократно увеличиваются.

Неотъемлемый компонент способностей — повы­шенная мотивация. Она обеспечивает интенсивную и в то же время «естественно» организующуюся дея­тельность, необходимую для развития способностей.

Из всего сказанного становится ясно, что неблаго­приятные условия для развития способностей могут быть различной природы. При высокой спонтанной ак­тивности ребенка это может быть нехватка соответствующих впечатлений—обедненная среда.

При неблагоприятных общих условиях воспитания, например при частых психических травмах, энергия ребенка может тратиться на неконструктивные пережи­вания и «откачиваться» от развивающихся способно­стей.

Наконец, неправильное обращение с мотивацией, например излишнее принуждение, может погасить спонтанную активность ребенка и «засушить» способ­ность.

Темперамент — следующая индивидная характеристика человека. Учение о темпераменте имеет давнюю и сложную историю.

Под темпераментом понимают динамические ха­рактеристики психической деятельности. Выделяют три сферы проявления темперамента: общую актив­ность, особенности моторной сферы и свойства эмоцио­нальности.

Общая активность определяется интенсивностью и объемом взаимодействия человека с окружающей сре­дой — физической и социальной. По этому парамет­ру человек может быть инертным, пассивным, спокой­ным, инициативным, активным, стремительным.

Проявления темперамента в моторной сфере можно рассматривать как частные выражения общей актив­ности. К ним относятся темп, быстрота, ритм и общее количество движений.

Когда говорят об эмоциональности как проявлении темперамента, то имеют в виду впечатлительность, чув­ствительность, импульсивность и т. п.

На протяжении длительной истории своего изучения темперамент всегда связывался с органическими осно­вами, или физиологическими особенностями организма.

Корнями эта физиологическая ветвь учения о тем­пераменте уходит в античный период. Гиппократ (V в. до н.э.) описал четыре типа темперамента, ис­ходя из физиологических представлений того времени. Считалось, что в организме человека имеется четыре основных жидкости, или «сока»: кровь, слизь, желтая желчь и черная желчь. Смешиваясь в каждом человеке в определенных пропорциях, они и составляют его темперамент (лат. temperamentum—смесь, соотноше­ние). Конкретное наименование каждый темпера­мент получил по названию той жидкости, которая яко­бы преобладает в организме. Соответственно были выделены следующие типы темперамента: сангвини­ческий (от лат. sanguis — кровь), холерический (от греч. chole—желчь), флегматический (от греч. phlegma—слизь) и меланхолический (от греч. mеlaina chole—черная желчь).

У Гиппократа был чисто физиологический подход к темпераменту. Он не связывал его с психической жи­знью человека и говорил даже о темпераменте отдель­ных органов, например сердца или печени.

Но со временем появились умозаключения о том, какие психические свойства должны быть у человека, в организме которого преобладает кровь, желтая желчь и т.д. Отсюда и появились психологические описания — «портреты» различных темпераментов. Первая такая попытка принадлежит тоже античному врачу Галену (II в. н.э.). Много позднее, в конце XVIII в., психоло­гические портреты четырех темпераментов дал Я. Кант. который писал, что они составлены «по аналогии игры чувств и желания с телесными движущими причина­ми» [38, с. 148].

Кантовские описания темпераментов были повторе­ны потом во многих и многих источниках. Более того, представляя с самого начала полунаучные-полухудожественные образы, они довольно быстро перешли в об­щую культуру.

В качестве примера приведу отрывки из ярких описаний темпераментов, принадлежащих Стендалю.

Стендаль обращается к изображению темперамен­тов в своей работе «История живописи в Италии», считая, что каждый художник должен быть психоло­гически образован, чтобы не делать ошибок в изобра­жении персонажей — их общего облика, действий, на­строений и т. д. Вот его «портреты» темпераментов (в сильно сокращенном виде) [104, т. 8, с. 209—226].

Сангвинический темперамент. Сангвиник—человек с ослепитель­ным цветом лица, довольно полный, веселый, с широкой грудью, которая заключает в себе вместительные легкие и свидетельствует о деятельном сердце, следовательно, быстром кровообращении и высокой температуре.

Душевные свойства: приподнятое состояние духа, приятные и блестящие мысли, благожелательные и нежные чувства; но привыч­ки отличаются непостоянством; есть что-то легковесное и изменчи­вое в душевных движениях; уму недостает глубины и силы. Сангвинику нельзя поручить защиту важной крепости, зато его следует пригласить на роль любезного царедворца. Подавляющая масса французов — сангвиники, и поэтому в их армии во время отступле­ния из России не было никакого порядка.

Холерический темперамент. Желчь — один из самых своеобраз­ных элементов в человеческом организме. В химическом отношении это вещество горючее, белковое, пенящееся. С точки зрения физио­лога, это очень подвижная жидкость, сильно возбуждающая и дей­ствующая подобно дрожжам.

Душевные свойства: повышенная впечатлительность, движения резкие, порывистые. Пламя, пожирающее человека желчного тем­перамента, порождает мыслили влечения самодовлеющие и исклю­чительные. Оно придает ему почти постоянное чувство тревоги. Без труда дающееся сангвинику чувство душевного благополучия ему совершенно незнакомо: он обретает покой только в самой напряженной деятельности. Человек холерического Темперамента пред­назначен к великим делам своей телесной организацией. Холериками, по мнению Стендаля, были Юлий II, Карл V, Кромвель.

Флегматический темперамент присущ гораздо больше северным народам, например голландцам. Посетите Роттердам, и вы их уви­дите. Вот навстречу вам идет толстый, рослый блондин с необыкно­венно широкой грудью. Вы можете заключить, что у него сильные легкие, большое сердце, хорошее кровообращение. Нет, эти объеми­стые легкие сдавлены излишним жиром. Они получают и перераба­тывают лишь очень небольшое количество воздуха. Движения флег­матика вялы и медлительны. В результате маленький и подвижный гасконец побивает огромного гренадера-голландца.

Душевные свойства: флегматику совершенно чужда тревога, из которой возникают великие дела, манящие холерика. Его обычное состояние — спокойное, тихое благополучие. Ему свойственна мяг­кость, медлительность, лень, тусклость существования.

Стендаль был участником войны 1812 г. и попал в Москву с армией Наполеона. Он выражает удивление по поводу того, что русские, живущие в стране с суровым климатом, обладают отнюдь не флегматичным темпераментом. В этом его убедила лихость мос­ковских извозчиков, а главное, тот факт, что Москва оказалась пустой. «Исход жителей из Смоленска, Гжатска и Москвы, которую в течение двух суток покинуло все население, представляет собой самое удивительное моральное явление в нашем столетии; я лично испытываю одно лишь чувство уважения <...> Исчезновение жи­телей Москвы до такой степени не соответствует флегматическому темпераменту, что подобное событие мне кажется невозможным да­же во Франции», — заключает Стендаль [104, т. 8, с. 218].

И, наконец, меланхолический темперамент. Меланхолика отли­чают стесненность в движениях, колебания и осторожность в реше­ниях. Чувства его лишены непосредственности. Когда он входит в гостиную, то пробирается вдоль стен. Самую простую вещь эти люди умудряются высказать с затаенной и мрачной страстностью. Любовь для них всегда дело серьезное. Один юноша-меланхолик пустил себе пулю в лоб из-за любви, но не потому, что она была несчастной, а потому, что он не нашел в себе сил признаться пред­мету своего чувства. И смерть показалась ему менее тягостной, чем это объяснение.

Описания Стендаля содержат все признаки обще­житейского представления о темпераментах, которое мало изменилось и по настоящий день. Признаки эти следующие: во-первых, сохраняются четыре гиппократовских типа; во-вторых, обязательно предполагаются био­логические основы обсуждаемых психических свойств (порой эти «основы» выглядят достаточно "фантастич­но); в-третьих, что особенно следует подчеркнуть, в темперамент включается широкий спектр поведенче­ских свойств: от быстроты и резкости движений до спо­собов объяснения в любви и манеры ведения войны.

Обратимся теперь к собственно наУ4110^ судьбе «учения о темпераментах». Как уже говорилось, она развивалась по двум основным линиям: физиологиче­ской и психологической.

Дальнейшее развитие физиологической линии со­стояло в последовательной смене представлений об ор­ганических основах темпераментов. Перечислю не­сколько основных гипотез этого рода: химический состав крови (кровь—главная жидкость в организме); ширина и толщина кровеносных сосудов; особенности обмена веществ; деятельность желез внутренней се­креции; тонус нервных и мышечных тканей, и наконец (последняя гипотеза), свойства нервной системы.

Наиболее серьезная попытка подвести физиологи­ческую базу под- темперамент связана с именем И. П. Павлова, а также с именами советских психологов Б. М. Теплова и В. Д. Небылицына, идеи кото­рых продолжают разрабатывать их сотрудники и уче­ники и по сей день.

Первоначально эта физиологическая концепция по­лучила в школе Павлова название учения о типах нервной системы, а позже она трансформировалась в «учение о свойствах нервной системы». Эту трансфор­мацию мы и проследим.

И. П. Павлов и его сотрудники, проходя многочис­ленные эксперименты на собаках, в которых применя­лись условно-рефлекторные процедуры, обнаружили, что животные сильно различаются между собой по мно­гим параметрам — по скорости и легкости выработки условных связей, по их устойчивости, по скорости и лег­кости выработки дифференцировок, по способности выдерживать смену положительных подкреплений сти­мулов на отрицательные и т.д.

Анализ соответствующих экспериментальных си­туаций показал, что каждая из них выявляет какое-либо основное свойство нервной системы. Таких основ­ных свойств И. П. Павлов выделил три: силу, уравно­вешенность и подвижность.

Так, если собака могла выдержать действие очень сильного раздражителя, не впадая в запредельное тор­можение, она демонстрировала силу нервной системы. Если у нее очень быстро вырабатывались условные реф­лексы с положительным подкреплением и очень плохо — с отрицательным, то ее нервная система отличалась неуравновешенностью с преобладанием процесса воз­буждения и т.п.

Наряду с этим Павлов и его сотрудники наблюда­ли общую картину поведения животных. Одни и те же животные исследовались в течение многих лет, так что каждое - животное становилось известным по типичной манере своего поведения. Так определились агрессив­ные животные, которые могли даже укусить хозяина, наоборот, трусливые собаки, которые чуть что — под­жимали хвост и уши, спокойные, которые мало на что реагировали, подвижные, «как ртуть», и т.д.

И вот встал вопрос: а нельзя ли скоррелировать особенности поведения животных с теми находимыми в лабораторных испытаниях свойствами нервных про­цессов, которые оказывались также характерными для каждого индивида? Такая работа по коррелированию двух систем индивидуальных свойств — свойств нерв­ной системы (или высшей нервной деятельности) и особенностей поведения — была проведена и привела к очень известной схеме, которую я воспроизведу, что­бы вам ее еще раз напомнить.

Эта схема представляет собой «дерево» свойств. Определенные сочетания этих свойств были зафиксиро­ваны как типы нервной системы, или, что то же самое, как типы высшей нервной деятельности.

Так были выделены следующие четыре типа: силь­ный — уравновешенный — подвижный; сильный — урав­новешенный — инертный; сильный — неуравновешенный; слабый.

И. П. Павлов счёл возможным приписать каждому из этих типов название соответствующего темперамен­та по Гиппократу (см. схему).

Эта очень известная схема И. П. Павлова до сих пор приводится в некоторых учебниках психологии (например, для педвузов) как последнее слово науки о темпераментах, хотя она уже давно устарела и пре­одолена дальнейшим развитием исследований как в школе Павлова, так ив советской дифференциальной психологии.

Рассмотрим основные положения, на которых стро­илась эта концепция Павлова и по которым шел ее критический пересмотр. Таких положений я бы выде­лила пять.

1. Ключ к пониманию индивидуальных особенно­стей поведения животных и человека следует искать в свойствах нервной системы, а не в чем-либо другом.

2. Эти свойства нервной системы могут или, лучше сказать, должны изучаться с помощью условно-рефлек­торных процедур.

3. Таких основных свойств три: сила, уравновешен­ность, подвижность. Они общие и постоянные для дан­ного животного.

4. Сочетания основных свойств образуют четыре основных типа нервной системы (НС), или высшей нервной деятельности (ВНД).

5. Эти основные типы НС соответствуют четырем классическим типам темперамента, т.е. представляют собой физиологическую основу психологических пор­третов, описанных в рамках учения о темпераментах.

Первым обнаружил свою несостоятельность тезис о том, что каждому типу НС соответствует свой стиль, или «картина», поведения (ом. п. 5).

Уже при жизни И. П. Павлова стали выявляться и постепенно накапливаться факты следующего рода: по общей картине поведения животное следовало отнести к какому-либо одному темпераменту, а по лаборатор­ным испытаниям — к другому. Иными словами, в опы­тах это животное показывало набор совсем других свойств НС, чем в поведении, иногда эти свойства по своему смыслу оказывались даже противополож­ными.

Вот пример с одной собакой. По поведению трус­ливое, покорное существо, при обращении к нему «сте­лется» по земле, взвизгивает, мочится; Таким образом, по всем признакам — слабый тип, меланхолик. Одна­ко в станке (т.е. в лабораторных испытаниях) собака работает прекрасно, обнаруживает сильную уравнове­шенную нервную систему.

Наблюдались и противоположные случаи. Напри­мер, бодрые, оживленные и общительные животные оказывались по экспериментальным процедурам пред­ставителями слабого типа.

На основании подобных фактов И. П. Павлов окон­чательно отказался ориентироваться в определении типа НС на картину поведения и сделал вывод о том, что типы НС должны определяться только по лаборатор­ным процедурам, выявляющим особенности условно-рефлекторной деятельности [84, II, с. 358—359]. Но тем. самым, как вы понимаете, он отказался от того, чтобы рассматривать типы НС как физиологическую базу темпераментов, понимаемых как «картины по­ведения».

Более того, он изменил значение слова «темпера­мент», введя понятия «генотип» и «фенотип». Гено­тип Павлов определил как прирожденный тип нерв­ной системы, фенотип — как склад высшей нервной деятельности, который образуется в результате ком­бинации врожденных особенностей и условий воспита­ния. Генотип Павлов связал с понятием «темпера­мент», а фенотип — с понятием «характер».

Это очень важный момент, поскольку тем самым Павлов, по сути, дал чисто физиологическую интерпре­тацию темперамента, отрешившись от его психологи­ческих аспектов. Психологические же аспекты темпе­рамента он назвал характером.

Во всяком случае, последний тезис (п. 5) уже сам Павлов признал неверным: основные типы НС не соответствуют основным типам темперамента (в пси­хологическом смысле).

Вскоре после этого был критически пересмотрен вопрос о количестве основных типов НС (п. 4). Воз­ник вопрос: а почему именно названные типы следует считать основными? Разве только такие комбинации свойств возможны? Ведь теоретически можно гово­рить о сильном—неуравновешенном — подвижном типе, слабом — уравновешенном — подвижном, слабом — неуравновешенном—инертном и т.п. Да еще можно учитывать особенности отдельно тормозного и возбу­дительного процессов. -.Короче говоря, уже Павлов при­знавал, что различные комбинации свойств НС могут дать 24 разных типа. И действительно, позднее, при исследовании ВНД человека, оказалось, что стойких сочетаний основных свойств HС гораздо больше, чем четыре.

Почему же были выделены именно четыре типа, и именно такие четыре типа? Б. М. Теплов считает, что нa Павлова, по-видимому, повлияла гиппократовская классификация темпераментов. Других оснований у него не было.

Перехожу к следующему тезису (п. З): было критически пересмотрено понятие «общие свойства НС». Это было очень неприятное открытие. Оно состояло в том, что по мере умножения экспериментальных про­цедур стали получаться противоречивые факты. По одной процедуре индивид обнаруживал одни свой­ства НС, а по другой—другие. Например, при боле­вом подкреплении НС оказывалась сильной, а при пи­щевом — слабой.

Далее выяснилось, что разные свойства НС обна­руживаются у одного и того же испытуемого и в том случае, если раздражители адресованы разным анали­заторам. В лаборатории Теплова была проведена большая работа по вычислению коэффициентов корре­ляции между показателями, полученными на зритель­ных, слуховых, тактильных анализаторах при определе­нии одного и того же свойства. Эти коэффициенты бы­ли, как правило, низкими, а иногда даже равны нулю.

В результате пришлось говорить не об общих, а о частных свойствах НС, имея в виду свойства отдельных анализаторных систем, и не об общих типах НС, а о парциальных типах, имея в виду различные подкреп­ления.

Кроме того, анализ свойств НС привел к необхо­димости пополнения их списка. К трем основным свой­ствам были добавлены еще два — динамичность и ла­бильность. Был поставлен вопрос о выделении среди них первичных и вторичных свойств. Таким образом, представления об основных свойствах НС (п. 3) про­должают меняться и уточняться.

Далее было поставлено под сомнение положение о том, что свойства нервной системы должны изучать­ся с помощью условно-рефлекторных процедур (п. 2). Так ли безусловно верно это утверждение?

Конечно, процессы в анализаторных отделах коры больших полушарий, которые изучаются с помощью условно-рефлекторных процедур, имеют прямое отношение к поведению человека, особенно к его сознательным формам. Но можно ли сбрасывать со счетов остальные отделы головного мозга, особенно когда речь идет об энергетических и эмоциональных аспектах поведения? Нет, ни в коем случае нельзя.

Последние данные нейрофизиологии показывают фундаментальную роль в активации поведения и в его эмоциональной регуляции подкорковых структур — ре­тикулярной формации, лимбических образований, лоб­ных долей и др. Отсюда напрашивался естественный вывод: может быть, физиологические основы дина­мических особенностей поведения (т.е. темперамента) следует искать, так сказать, в другом месте?

Именно такой вывод был сделан. В частности, В. Д. Небылицын в конце рано оборвавшейся жизни возглавил поиски физиологических основ индивиду-дальности в свойствах лобно-ретикулярных структур го­ловного мозга, которые определяют общую актив­ность поведения и его регуляцию, и лобно-лимбических структур, которые заведуют эмоциональными аспекта­ми поведения [80].

Так оказался пересмотрен второй записанный выше тезис.

Нам осталось рассмотреть последнее утверждение (п. 1). Пожалуй, только оно и сохраняет свое значение, да и то с важной оговоркой. Конечно, если существуют физиологические основы индивидуальных различий по­ведения, то их следует искать прежде всего в централь­ной нервной системе. Однако ЦНС не существует от­дельно от организма. Ее особенности — частичное прояв­ление своеобразия каждого организма вообще; оно обна­руживается также и в особенностях его морфологии, и в деятельности его эндокринных систем, и в общем гумо­ральном фоне и т.п.

Таким образом, имеют полный смысл поиски и об­суждение органических коррелятов индивидуальности в более широких биологических функциях человека. И такие поиски в настоящее время идут. Они уже были в истории науки и продолжаются в настоящее время.

Итак, подводя итог развитию «учения о темперамен­тах», можно констатировать следующее. Начало состояло в том, что Гиппократом были постулированы четыре типа темперамента, которые понимались в сугу­бо физиологическом смысле. Позже с ними были сопо­ставлены четыре психологических типа темперамента, что положило начало психологической линии. Даль­нейшие поиски реальных органических основ темпе­рамента все время соотносились с этими психологи­ческими типами. Одна из последних попыток этого рода — учение о типах НС (или типах ВНД) Павло­ва. Типы НС некоторое время рассматривались как физиологическая основа темперамента. Однако раз­витие науки привело к тому, что и это представление стало достоянием истории. Что же осталось?

Некий «сухой остаток» состоит в следующем. Че­тыре типа темперамента уже нигде не фигурируют — ни в плане психологическом, ни в плане физиологиче­ском. Выделяются «динамические аспекты» поведения, о которых говорилось вначале: это общая активность, включая ее моторные проявления, и эмоциональность. Темперамент (в психологическом смысле) — это сово­купность соответствующих динамических свойств поведения, своеобразно сочетающихся в каждом инди­виде.

. Одновременно сохраняется уверенность, что такие свойства имеют «физиологическую базу», т.е. опреде­ляются некими особенностями функционирования фи­зиологических структур. Каковы эти структуры и осо­бенности? Этот вопрос находится «на переднем крае науки» и в настоящее время интенсивно исследуется психофизиологами.

Менее единодушно мнение о том, с какими именно особенностями организма следует связывать темпера­мент: наследственными или просто физиологическими, которые могут быть, конечно, результатом прижиз­ненного формирования. Решение этой альтернативы наталкивается на одну принципиальную трудность. Дело в том, что до сих пор не удалось в полной мере установить, что в плане поведения есть проявление генотипа, т.е. является свойствами темперамента, а что — результат прижизненных «наслоений», т.е. от­носится к свойствам характера.

Одновременно сохраняется и развивается, другой подход к темпераменту. Он характерен для работ соб­ственно психологического направления. Их авторы идут от, анализа только поведения. В этих работах при опре­делении темперамента признак врожденных (или орга­нических) основ, как правило, не фигурирует; глав­ную нагрузку несет признак «формально-динамиче­ских свойств поведения», которые пытаются абстраги­ровать из целостных поведенческих актов.

Однако при таком подходе обнаруживается своя существенная трудность. Указанный признак также не позволяет однозначно решить вопрос о круге кон­кретных свойств, которые следует отнести к темпера­менту. Среди них перечисляются и «предельно фор­мальные» особенности поведения, такие как темп, ритм, впечатлительность, импульсивность, и более «со­держательные» свойства, которые чаще относят к ха­рактеру, например инициативность, стойкость, ответ­ственность, терпимость, кооперативность, и даже такие личностно-мотивационные особенности, как любовь к комфорту, стремление к господству и т.п. Тенден­ция расширять круг свойств темперамента особенно характерна для авторов так называемых факторных ис­следований личности [74]. Она приводит к смешению темперамента с характером и даже с личностью.

В качестве самого общего итога приходится кон­статировать, что, хотя темперамент и характер в пси­хологии различаются, четкой границы между ними не проводится. В самом общем и приблизительном смысле темперамент продолжает пониматься либо как «природная основа», либо как «динамическая основа» характера.

Многое же из того, что составляло ранее психологи­ческую часть представлений о темпераменте, ассимилировано характерологией.

Лекция 15

ХАРАКТЕР

ОБЩЕЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ И ОПРЕДЕЛЕНИЕ. РАЗЛИЧНЫЕ СТЕПЕНИ ВЫРАЖЕННОСТИ: ПСИХОПАТИИ, ИХ ПРИЗНАКИ, ПРИМЕРЫ;

АКЦЕНТУАЦИИ, ИХ ТИПЫ, ПОНЯТИЕ МЕСТА НАИМЕНЬШЕГО СОПРОТИВЛЕНИЯ.

БИОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ И ПРИЖИЗНЕННОЕ ФОРМИРОВАНИЕ.

ХАРАКТЕР И ЛИЧНОСТЬ.

ПРОБЛЕМА НОРМАЛЬНОГО» ХАРАКТЕРА.

Как и полагается, следует начать с определения ха­рактера. Однако этого нельзя сделать без некоторых предварительных замечаний.

Дело в том, что «характер» трактуется в психо­логии далеко не однозначно. Выше уже обсуждались трудности различения характера и темперамента. Еще больше спорных вопросов возникает при попытке раз­вести понятия «характер» и «личность».

В психологической литературе можно найти все­возможные варианты соотнесения этих двух понятий: характер и личность практически отождествляются, т.е. эти термины употребляются как синонимы; харак­тер включается в личность и рассматривается как ее подструктура; наоборот, личность понимается как специфическая часть характера; личность и характер рассматриваются как «пересекающиеся» образования.

Избежать смешения понятий характера и лично­сти можно, если придерживаться более узкого их толко­вания. Представление о личности в узком смысле было уже разобрано в начале предыдущей лекции. Более специальное понимание характера также существует, и я собираюсь вас с ним познакомить.

Характер в узком смысле слова определяется как совокупность устойчивых свойств индивида, в которых выражаются способы, его поведения и способы эмоцио­нального реагирования.

При таком определении характера его свойства, так же как и свойства темперамента, могут быть отнесе­ны к формально-динамическим особенностям поведе­ния. Однако в первом случае эти свойства, если можно так выразиться, предельно формальны, во втором же они несут признаки несколько большей содержатель­ности, оформленности. Так, для двигательной сферы прилагательными, описывающими темперамент, бу­дут «быстрый», «подвижный», «резкий», «вялый», а качествами характера — «собранный», «организован­ный», «аккуратный», «расхлябанный». Для характе­ристики эмоциональной сферы в случае темперамента применяют такие слова, как «живой», «импульсивный», «вспыльчивый», «чувствительный», а в случае характе­ра — «добродушный», «замкнутый», «недоверчивый». Впрочем, как уже говорилось, граница, разделяющая темперамент и характер, достаточно условна. Гораздо важнее глубже понять различие между характером и личностью (в узком смысле).

Рассмотрим, как употребляются эти понятия в обы­денной речи. Прежде всего обратим внимание на то, как сильно различаются наборы прилагательных, ко­торые применяют для описания личности и характера. Говорят о личности «высокой», «выдающейся», «твор­ческой», «серой», «преступной» и т.п. В отношении ха­рактера используются такие прилагательные, как «тя­желый», «жестокий», «железный», «мягкий», «золо­той». Ведь мы не говорим «высокий характер» или «мягкая личность».

Таким образом, анализ житейской терминологии по­казывает, что налицо разные образования. Но еще бо­лее убеждает в этом следующее соображение: когда даются оценки характера и личности одного и того же человека, то эти оценки могут не только не совпадать, но и быть противоположными по знаку.

Вспомним для примера личности выдающихся лю­дей. Возникает вопрос: известны ли истории великие люди с плохим характером? Да сколько угодно. Суще­ствует мнение, что тяжелым характером отличался Ф. М. Достоевский, очень «крутой» характер был у И. П.. Павлова. Однако это не помешало обоим стать выдающимися личностями. Значит, характер и личность далеко не одно и то же.

Интересно в связи с этим одно высказывание П. Б. Ганнушкина. Констатируя тот факт, что высо­кая одаренность часто сочетается с психопатией, он пишет, что для оценки творческих личностей недостат­ки их характера не имеют значения. «Историю, — пишет он, — интересует только творение и главным об­разом те его элементы, которые имеют не личный, инди­видуальный, а общий, непреходящий характер» [25, с. 267].

Итак, «творение» человека есть по преимуществу выражение его личности. Потомки используют резуль­таты деятельности личности, а не характера. А вот с ха­рактером человека сталкиваются не потомки, а непо­средственно окружающие его люди: родные и близкие, друзья, коллеги. Они несут на себе бремя его харак­тера. Для них, в отличие от потомков, характер че­ловека может стать, и часто становится, более значи­мым, чем его личность.

Если попытаться совсем кратко выразить суть раз­личий между характером и личностью, то можно ска­зать, что черты характера отражают то, как действует человек, а черты личности — то, ради чего он дейст­вует. При этом очевидно, что способы поведения и на­правленность личности относительно независимы:, при­меняя одни и те же способы, можно добиваться раз­ных целей и, наоборот, устремляться к одной и той же цели разными способами.

Теперь обратимся к описаниям характера и к об­суждению основных проблем, которые поднимались в связи с ними.

Наиболее интересные и жизненно правдивые опи­сания характера (известные как «типологии характе­ра») возникли в пограничной области, на стыке двух дисциплин: психологии и психиатрии. Они принад­лежат талантливым клиницистам, которые в своих типологиях обобщили многолетний опыт работы с лю­дьми — опыт наблюдения за их поведением, изучения их судеб, помощи им в жизненных трудностях. Здесь встречаются такие имена, как К. Юнг, Э. Кречмер, П. Б. Ганнушкин, К. Леонгард, А. Е. Личко и др.

Первые работы этого направления содержали не­большое число типов. Так, Юнг выделил два основных типа характера: экстравертированный и интровертированный; Кречмер также описал всего два типа: цик­лоидный и шизоидный. Со временем же число типов увеличилось. У Ганнушкина мы находим уже порядка семи типов (или «групп») характеров; у Леонгарда и Личко—десять-одиннадцать.

Немного позже я познакомлю вас более подробно с одной из самых последних типологий, принадлежащих А. Е. Личко [62; 63]. Я выбрала ее потому, что, во-пер­вых, в ней ассимилированы основные идеи предшеству­ющих типологий, во-вторых, она самая дифференциро­ванная, т. е. содержит наибольшее число типов, нако­нец, что очень важно, она заключает в себе описания также нормальных, а не только патологических харак­теров (как это имеет место, например, у Ганнушкина).

Однако сначала остановлюсь на вопросе о различ­ной степени выраженности харакгера.

Практически все авторы типологий..'подчеркивали,.что характер может быть более и менее выражен. Представьте себе ось, на которой изображена интенсивность проявлений характеров. Тогда на ней обозначатся сле­дующие три зоны (рис, 14): зона абсолютно «нормальных» характеров, зона выраженных характеров (они получили название акцентуаций) и зона сильных откло­нений характеров, или психопатии. Первая и вторая зоны относятся к норме (в широком смысле), третья — к патологии характера. Соответственно, акцентуации характера рассматриваются как крайние варианты нормы. Они, в свою очередь, подразделяются на яв­ные и скрытые акцентуации.

Различение между патологическими и нормальны­ми характерами, включающими акцентуации, очень важно. По одну сторону черты, разделяющей вторую и третью зоны, оказываются индивиды, подлежащие ведению психологии, по другую — малой психиатрии. Конечно, «черта», эта размыта. Тем не менее сущест­вуют критерии, которые позволяют ее приблизитель­но локализовать на оси интенсивности характеров.

Таких критериев три, и они известны как критерии психопатий Ганнушкина — Кербикова.

Характер можно считать патологическим, т.е. расценивать как психопатию, если он относительно ста­билен во времени, т.е. мало меняется а течение жизни. Этот первый признак, по мнению А. Е. Личко, хорошо иллюстрируется поговоркой: «Каков в колыбельке, та­ков и в могилку».

Второй признак — тотальность проявлений характе­ра: при психопатиях одни и те же черты характера об­наруживаются всюду: и дома, и на работе, и на отды­хе, и среди знакомых, и среди чужих, короче говоря, в любых обстоятельствах. Если же человек, предполо­жим, дома один, а «на людях — другой, то он не пси­хопат.

Наконец, третий и, пожалуй, самый важный при­знак психопатий — это социальная дезадаптация. По­следняя заключается в том, что у человека постоянно возникают жизненные трудности, причем эти трудно­сти испытывает либо он сам, либо окружающие его люди, либо и тот и другие вместе. Вот такой простой житейский и в то же время вполне научный крите­рий.

С целью подробного знакомства со всеми типами патологических характеров я отсылаю вас к замеча­тельной работе П. Б. Ганнушкина «Клиника психопа­тий, их статика, динамика, систематика» (1933), кото­рая явилась обобщением более чем тридцатилетнего его клинического опыта. Эту работу Ганнушкина, по-моему, должен прочесть каждый психолог, и чем рань­ше, тем лучше. Она очень обогатит вас и в профес­сиональном и в житейском смысле.

Остановлюсь для примера на двух типах психопа­тий, описанных Ганнушкиным.

Первый тип принадлежит к астенической, группе. Эта группа включает две разновидности (частные ти­пы): неврастеников и психастеников. Их общие свой­ства — повышенная чувствительность и быстрая истощаемость. Они возбудимы и истощаемы в нервно-психическом смысле.

В случае неврастении сюда добавляются еще неко­торые соматические расстройства: человек жалуется на периодически возникающие неприятные ощущения, боли, покалывания, плохую работу кишечника, плохой сон, усиленное сердцебиение и т.п. Все эти непо­ладки в работе организма имеют психогенную приро­ду, заметная органическая основа их, как правило, отсутствует. Они возникают по причине слишком по­вышенного внимания неврастеника отправлениям сво­его организма. Тревожно вчувствываясь в них, ой еще более их расстраивает.

Теперь о трудностях в социальной жизни. Сла­бость и истощаемость астеников приводит к тому, что их деятельность, как правило, оказывается малоэф­фективной. Они плохо преуспевают в деле, не занима­ют высоких постов. Из-за частых неудач у них раз­вивается низкая самооценка и болезненное самолюбие. Их притязания обычно выше, чем их возможности. Они тщеславны, самолюбивы и в то же время не могут достичь всего того, к чему стремятся. В результа­те у них образуются и усиливаются такие черты харак­тер, как робость, неуверенность, мнительность.

У психастеников нет соматических расстройств, зато добавляется другое качество — боязливость, нереши­тельность, сомнения во всем. Они сомневаются относи­тельно настоящего, будущего и прошлого. Часто их одо­левают ложные опасения за свою жизнь и за жизнь близких. Им очень трудно начать какое-то дело: они при­нимают решение, потом отступают, снова собираются с силами и т. д. Им трудно принимать решения потому, что они сомневаются в успехе любого задуманного дела.

С другой стороны, если' уж психастеник что-то ре­шил, то должен осуществить это сразу; иными словами, он проявляет крайнюю нетерпеливость. Постоянные сомнения, нерешительность и нетерпеливость, вот такое па­радоксальное сочетание свойств. Однако оно имеет свою логику: психастеник торопит события потому, что опа­сается, как бы что-нибудь не помешало совершить заду­манное; иными словами, нетерпеливость происходит из той же неуверенности.

Таким образом, астеники в основном сами страдают от своего характера. Но у них есть некоторые особен­ности, которые заставляют страдать окружающих близ­ких. Дело в том, что мелкие обиды, унижения и уколы самолюбия, которых много в жизни астеника, накапли­ваются и требуют выхода. И тогда они прорываются в виде гневных вспышек, приступов раздражения. Но это случается, как правило, не среди чужих людей—там астеник предпочитает сдерживаться, а дома, в кругу близких. В результате робкий астеник может стать на­стоящим тираном семьи. Впрочем, эмоциональные взры­вы быстро сходят на нет и. кончаются слезами и рас­каянием.

П. Б. Ганнушкин не приводит примеров конкретных людей — носителей патологических характеров. Однако приобретать опыт в распознавании резко выраженных черт и типов характеров в их жизненных проявлениях очень важно. Поэтому в порядке упражнения разберем один образ из художественной литературы.

В романе Ф.М. Достоевского «Идиот» есть персо­наж, который, как мне кажется, обнаруживает многие черты психастеника. Это Гавриил Ардалионович Иволгин, или просто Ганя, как его называют в романе.

Ганя — мелкий чиновник, он служит секретарем у генерала Епанчина. Уже с самого начала Достоевский дает нам почувство­вать какое-то внутреннее напряжение, присущее этому герою. Так, при первом знакомстве с ним князю Мышкину показалось, что улыбка Гани слишком тонка, а взгляд — неестественен. «Он, долж­но быть, когда один, совсем не так смотрит и, может быть, никогда не смеется»,— подумал князь [35, т. 8, с. 21].

И действительно, внутренний мир Гани—клубок мелких страс­тей, противоречий, неудовлетворенных желаний. Он очень тщесла­вен, считает, что заслуживает положения гораздо более высокого, чем то, которое занимает. Ради этого он как будто соглашается же­ниться на Настасье Филипповне за крупную сумму денег, которую предлагает ему генерал. Однако решение это далеко не окончатель­ное. Он весь в сомнениях. В мучительных колебаниях он проводит два месяца и в последний день, когда должен дать окончательный ответ, говорит генералу, что да, он согласен, генеральше — что «нет, никогда этого не сделает, а Аглае пишет, что по первому ее слову он порвет этот договор окончательно.

Одновременно Ганя подозревает, что Настасье Филипповне из­вестны его истинные мотивы, что она смеется над ним, презирает его и, более того, будто бы что-то против него замышляет.

В эти же два месяца ему рисуются и снятся мучительные сце­ны встречи Настасьи Филипповны с его матерью и сестрой. Заме­тим, что это сны по поводу предстоящего будущего. «Может быть, — замечает Достоевский,— он безмерно преувеличивал беду; но с тщеславными людьми всегда так бывает» [35, т. 8, с. 90].

В обществе генерала, членов его семьи, других лиц из высшего света Ганя сдержан, приличен, вежлив. Однако маска светские ма­нер слетает с него, когда он остается один или в обществе князя, которого он ни во что не ставит. Так, получив презрительный ответ от Аглаи, он устраивает в присутствии князя гневную сцену: «А! так вот как! — скрежетал он <...> — А! Она в торги не вступает!— так я вступлю! И увидим! <...> В бараний рог сверну! <...>

Он кривился, бледнел, пенился; грозил кулаком» [35, т. 8, с. 74].

В доме он деспот, не желающий считаться с чувствами, инте­ресами и даже мольбами матери и сестры.

Однако острые сцены не для него. Дав князю пощечину, он тут же сникает, теряется, просит прощения. При словах князя о Рого­жине, что такой, пожалуй, женится, а потом через неделю зарежет, он так вздрагивает, что князь отшатывается от него. Наконец, в одной из кульминационных сцен романа, когда Настасья Филиппов­на бросает в огонь принесенные ей Рогожиным 100 тысяч, Ганя па­дает в обморок.

Итак, в образе Гани заключены многие черты, харак­терные для лиц астенического типа: болезненное само­любие, тщеславие, сомнения, нерешительность, гневные вспышки в кругу близких и робость на людях, мнитель­ность, тревога и мрачное фантазирование по поводу бу­дущих событий, нервная слабость и истощаемость.

Рассмотрим еще один тип психопатий — эпилептоидный.

Характерные признаки лиц этого типа, по Ганнушкину, — крайняя раздражительность, доходящая до при­ступов ярости и гнева; периодические расстройства на­строения с примесью тоски, страха, гнева и, наконец, определенные моральные дефекты,.

Эта формула раскрывается П. Б. Ганнушкиным в следующих содержательных характеристиках. Эпилептоиды — люди, которые крайне эгоистичны, напряженно деятельны, настойчивы и очень аффективны. Это страст­ные любители острых ощущений. Они склонны к образо­ванию сверхценных идей. Одновременно у них может наблюдаться скрупулезная мелочность, педантизм, ско­пидомство. Им свойственны также лицемерие и ханже­ство.

Во всех проявлениях эпилептоидов содержатся эле­менты раздражительности, озлобленности, гнева. Этот постоянный аккомпанемент их жизни делает их чрезвы­чайно тяжелыми для окружающих и близких. Они аг­рессивны, мелкообидчивы, придирчивы, готовы все критиковать и исправлять, крайне злопамятны и мсти­тельны. Они также склонны к насильственным действи­ям, в результате чего оказываются иногда на скамье подсудимых.

Физиологическую основу эпилептоидного характера, по предположению Ганнушкина составляют сила при­митивных влечений, с одной стороны, и вязкость нерв­ных процессов — с другой.

Разберем пример эпилептоидного характера из того же романа Ф. М. Достоевского. Им может служить образ Парфена Рогожина.

Рогожин в каком-то смысле антипод Гане. Это человек без ко­лебаний и сомнений, без размышлений, человек одной страсти. Его страсть к Настасье Филипповне зарождается с первого взгляда. «Я тогда... через Невский перебегал, — рассказывает он князю, — а она из магазина выходит, в карету садится. Так меня тут и про­жгло» [35, т. 8, с. II]. И дальше, на протяжении всего романа он добивается Настасьи Филипповны, сметая все на своем пути.

Что он делает на следующий день? Тратит 10 тысяч отцовских денег, чтобы купить ей серьги. Причем отец-скопидом держал своих детей «в смазанных сапогах, да на постных щах» и не только за 10 тысяч, а и за 10 целковых мог сжить со свету.

В острых ситуациях Рогожин как рыба в воде. Возьмем ту же сцену с горящими тысячами. Достоевский использует ее (и это его любимый прием) для прояснения характеров сразу многих персо­нажей.

Посмотрите, кто как ведет себя: астеник Ганя падает в обмо­рок; Настасья Филипповна стоит с - раздувающимися ноздрями и мечет огненные взгляды»; Лебедев ползает на коленях, умоляя раз­решить ему самому залезть в камин и положить седую голову на пачку денег; Птицын—бледный, дрожит, не в силах отвести взгля­да от денег; князь наблюдает все в грустной задумчивости. Рого­жин же обратился в один неподвижный взгляд, прикованный к Настасье Филипповне. Он упивался и был на седьмом небе: «Вот это так королева! — повторял он поминутно <...> — Вот это так по-нашему! <...> Ну кто из вас, мазурики, такую штуку сделает, а?» (35; т. 8, с. 146].

Рогожин крайне эгоистичен. Добиваясь Настасьи Филипповны, он не считается с ее чувствами, с ее растерзанным внутренним миром, с ее отчаянием. «Ты вот жалостью, говоришь, ее любишь, — за­мечает он князю. — Никакой такой во мне нет к ней жалости» [35, т. 8, с. 174]. Он знает, что выйти за него Настасье Филипповне все равно что в воду и даже хуже. И тем не менее упорно преследу­ет ее.

Его страсть постоянно окрашивается злобой и гневом. Он сжи­мает кулаки на всех возможных или воображаемых соперников. Выслеживает князя — тот постоянно ловит его тяжелый, горячеч­ный взгляд в толпе на вокзале, на улице, в парке.

«Я,— признается князю Рогожин,— как тебя нет перед мною, то тотчас же к тебе злобу и чувствую... Так бы тебя взял и от­равил чем-нибудь!» [35,.т. 8, с. 174].

Кончается тем, что Рогожин выходит на князя с ножом и только чудом тот остается жив. Эти насильственные действия рас­пространяются и на Настасью Филипповну. Психологического наси­лия, о котором только что говорилось, ему недостаточно; в один прекрасный день он избивает ее, а в конце концов убивает.

Итак, в характере Рогожина выступают следующие «хрестоматийные» черты эпилептоида: склонность к об­разованию сверхценных идей; сила примитивных влече­ний; «воля, питаемая неистощимым аффектом»; край­ний эгоизм; пренебрежение к чувствам и интересам ок­ружающих; гневливость, злобность, мстительность, склонность к насильственным действиям, вплоть до «скамьи подсудимых».

Теперь перейдем к акцентуациям характера. Повто­рю еще раз, акцентуации — это крайние варианты нор­мальных характеров. В то же время отклонения акцен­туаций от средней нормы также порождают для их носителей (хотя и не в столь сильной степени, как при психопатиях) некоторые проблемы и трудности. Вот по­чему как сам термин, так и первые исследования акцен­туированных характеров появились в работах психиат­ров. Однако не в меньшей, а может быть в большей мере проблема акцентуированных характеров относится к общей психологии. Достаточно сказать, что больше по­ловины подростков, обучающихся в обычных средних школах, имеют акцентуированные характеры.

В чем же отличие акцентуаций характера от психо­патий? Это важный вопрос, в котором следует разоб­раться, так как он связан с различием патологии и нормы.

В случае акцентуаций характера может не быть ни одного из перечисленных выше признаков психопатий, по крайней мере никогда не присутствуют все три приз­нака сразу. Отсутствие первого признака выражается в том, что акцентуированный характер не проходит «крас­ной нитью» через всю жизнь. Обычно он обостряется в подростковом возрасте, а с повзрослением сглаживает­ся. Второй признак тотальность — также не обяза­телен: черты акцентуированных характеров проявляют­ся не в любой обстановке, а только в, особых условиях. Наконец, социальная дезадаптация при акцентуациях либо не наступает вовсе, либо бывает непродолжитель­ной. При этом поводом для временных разладов с собой и с окружением являются не любые трудные условия (как при психопатиях), а условия, совпадающие нагрузку на место наименьшего сопротивления характера.

.Введение понятия «места наименьшего сопротивле­ния» (или «слабого звена») характера, а также описа­ние этих мест применительно к каждому типу — важный вклад в психологическую теорию характера. Он имеет также неоценимое практическое значение. Слабые ме­ста каждого характера надо знать, чтобы избегать не­правильных шагов, излишних нагрузок и осложнений в семье и на работе, при воспитании детей, организации собственной жизни и т.п.

Немного позже я приведу примеры «слабых мест» отдельных характеров. Но сначала перечислю типы акцентуаций. Они в основном совпадают с типами психо­патий, хотя их список шире.

А. Е. Личко выделяет следующие типы акцентуаций: гипертимный, циклоидный, лабильный, астено-невротический, сензитивный, психастенический, шизоидный, эпилептоидный, истероидный, неустойчивый и конформный.

Как и в случае психопатий, различные типы могут сочетаться, или смешиваться, в одном человеке, хотя сочетания эти не любые.

Приведу краткие описания двух типов акцентуаций, заимствуя их из работы А. Е. Личко [62].

«Гипертимный тип. Отличается почти всегда хорошим, даже слегка приподнятым настроением, высоким жизненным тонусом, брыз­жущей энергией, неудержимой активностью. Постоянно стремление к лидерству, притом неформальному. Хорошее чувство нового соче­тается с неустойчивостью интересов, а большая общительность — с неразборчивость» в выборе знакомств. Легко осваиваются в незнакомой обстановки <...> Присущи переоценка своих возможностей и чрезмерно оптимистические планы на будущее. Короткие вспышки раздражения бывают вызваны стремлением окружающих подавить их активность и лидерские тенденции» [62, с. 86].

«Шизоидный тип. Главными чертами являются замкнутость и недостаток интуиции в процессе общения. Трудно устанавливают неформальные эмоциональные контакты, эта неспособность неред­ко тяжело переживается. Быстрая истощаемость в контакте побуж­дает к еще большему уходу в себя. Недостаток интуиции проявля­ется неумением понять чужие переживания, угадать желания дру­гих, догадаться о невысказанном вслух. К этому примыкает недо­статок сопереживания. Внутренний мир почти всегда закрыт для других и заполнен увлечениями и фантазиями, которые предназна­чены только для самих себя и служат утешению честолюбия или носят эротический характер. Увлечения' отличаются силой, постоян­ством и нередко необычностью, изысканностью. Богатые эротические фантазии сочетаются с внешней асексуальностью. Алкоголизация и делинквентное поведение встречаются довольно редко» [62, с. 87—88].

Для подробного знакомства с каждым типом отсы­лаю вас к монографии А. Е. Личко [63], а теперь о «сла­бых местах» характеров, также на примерах.

Какие ситуации тяжелы для гипертимов? Те, где строго регламентируется их поведение, где нет свободы для проявления инициативы, где есть монотонный труд или вынужденное бездействие. Во всех этих ситуациях гипертимы дают взрывы или срывы. Например, если у подростка такого типа слишком опекающие родители, которые контролируют каждый его шаг, то очень рано он начинает протестовать, давать острые негативные ре­акции вплоть до побегов из дома.

Для лиц с шизоидной акцентуацией труднее всего вступать в эмоциональные контакты с людьми. Поэтому они дезадаптируются там, где нужно неформально об­щаться (что как раз очень подходит гипертиму). Поэто­му им не следует поручать, например, роль организатора нового дела: ведь это потребует от него установления многих связей с людьми, учета их настроений и отно­шений, тонкой ориентировки в социальной обстановке, гибкости поведения и т.п. Еще представители этого ти­па не переносят, когда им «лезут в душу», они особен­но нуждаются в бережном отношении к их внутреннему миру.

Для истероидного акцентуанта труднее всего пере­носить невнимание к его особе. Он стремится к похва­лам, славе, лидерству, но скоро теряет в результате де­ловой незрелости позиции и тогда, очень страдает. Ос­тавить в покое шизоида или психастеника можно, а иногда даже и нужно; сделать то же с истероидом — значит создать ситуацию психологического дискомфорта и даже стресса.

Из приведенных примеров видно, насколько различ­ны и иногда даже качественно противоположны «слабые звенья» разных типов характера, как, впрочем, и их сильные стороны. Знание этих слабых и сильных сторон совершенно необходимо для осуществления индивиду­ального подхода к человеку.

Перейдем к обсуждению некоторых теоретических проблем психологии характера. При этом сведения, за­ключенные в типологиях характера, послужат нам важ­ной эмпирической основой.

В психологии давно стоит проблема биологических основ характера. Она обсуждается, условно говоря, в более слабой и в более сильной формах. В «слабом» ва­рианте речь идет именно о биологических, или физиоло­гических, основах характера; в более «сильном» вариан­те предполагаются генетические основы характера. Ведь, как вы уже знаете, все генотипическое есть одновремен­но и биологическое, но не все биологическое имеет генотипическую природу.

Рассмотрим эту проблему сразу в более сильной фор­мулировке: существуют ли генетические основы харак­тера?

Понимая характер в узком смысле, можно ответить: да, существуют. В качестве доказательства этого вывода в научной литературе приводятся следующие факты: сходство характеров, прослеженное в родословных ли­ниях многими авторами; связь характера, особенно в его патологических формах, с телесной \ конституцией (Кречмер, Шелдон и др.); раннее появление и стабиль­ность свойств аномальных характеров в течение жизни; наконец, результаты исследований нормальных харак­теров с применением близнецового метода.

В одном из таких исследований сопоставлялись не­которые черты характера однояйцевых близнецов, раз­лученных в раннем детстве и воспитанных врозь, и сиблингов, воспитывавшихся вместе. Результаты оказались следующими (см. табл. 3, цит. по [89]).

Как видно, сиблинги показали удивительно низкую корреляцию, однояйцевые близнецы — достаточно высо­кую. Эту сильную разницу в результатах можно объяс­нить общей генетической основой характера у однояйце­вых близнецов.

Констатация генетических и даже просто биологиче­ских основ характера часто вызывает некорректную кри­тику. Упреки обычно сводятся к двум пунктам: проис­ходит якобы биологизация личности и якобы утвержда­ется генетическая предопределенность свойств личности и ее судьбы.

Рассмотрим оба эти пункта критики, чтобы правиль­но сориентироваться во всей проблеме в целом.

Относительно первого пункта. В действительности, когда речь идет о биологических или генетических осно­вах индивидуальности, то эти «основы» обсуждаются в отношении характера, а не личности, а если говорить более точно, то в отношении темперамента. Сошлемся на самого «ярого конституционалиста» Э. Кречмера, кото­рый пишет, что именно темпераменты составляют ту часть психического, которая «...стоит в корреляции со строением тела» [45, с. 246]. В характер же, по его сло­вам, входят также «...экзогенные факторы, особенно результаты воспитания и среды, чуждые понятию консти­туции» [45, с. 245]. Из приведенных слов видно, что точ­ка зрения Э. Кречмера практически ничем не отличает­ся от понимания темперамента как генотипа и характера как фенотипа, предложенного И. П. Павловым.

Если признать, что биологические, и даже генотипические свойства организма определяют темперамент, а последний составляет «основу» характера, то естествен­но рассматривать определенные свойства организма как органическую базу характера. При этом, имея в виду опосредствование условиями жизни, правильнее было бы говорить о них как о биологических или генотипических предпосылках характера.

Нужно заметить, что авторы типологии обращают большое внимание на выделение базовых «измерений» характера, или свойств темперамента, отличающих каж­дый тип. (Примерами могут служить эмоциональная теплота циклоидов и холодность шизоидов, повышенная чувствительность и истощаемость астеников, сила вле­чений и вязкость аффектов эпилептоидов и др.). Про­водя такую работу, психологи оказывают неоценимую услугу физиологам, подсказывая, в каких структурах и функциях следует искать биологические корреляты ос­нов характера.

Что касается второго пункта критики, то нужно со всей определенностью сказать, что признание генетиче­ских предпосылок характера ни в коем случае не озна­чает утверждение его генетической предопределенно­сти. Согласно положениям современной генетики насле­дуется лишь «норма реакции», т. е. набор -различных способов реагирования на средовые влияния. То, как оформятся генетические предпосылки в реальные психо­логические признаки или свойства, зависит от взаимо­действий этих предпосылок и условий среды. Поэтому при обсуждении проблемы формирования характера нельзя сбрасывать со счетов ни генетический, ни средовой факторы.

И действительно, изучение крайних аномалий характера заставляет предположить, что и ряде случаев от­носительно больший вклад в оформление аномалий вно­сит генотипический фактор, в других случаях — средовой фактор.

Так, в психиатрической литературе описаны «истин­ные», или «ядерные», психопатии, в происхождении ко­торых решающая роль отводится неблагоприятной на­следственности. В этих случаях удается установить на­личие того же типа характера у родителей, сибсов и у родственников по боковым линиям. Отмечается также раннее проявление аномалий характера и их относитель­ная неизменность в течение жизни. Наконец, установле­но, и это важно подчеркнуть, что психопатии могут воз­никать даже при самых благоприятных условиях воспи­тания [105].

Вместе с тем известны случаи прямо противополож­ного смысла: к формированию психопатий могут приве­сти исключительно тяжелые социальные условия при совершенно нормальном исходном фоне. Ту же роль мо­гут сыграть биологически вредные средовые воздейст­вия (мозговые травмы, инфекции), особенно пришед­шиеся на пренатальный, натальный и ранний постнатальный периоды [40; 105].

Наконец, среднее положение занимают случаи (их большинство), при которых, по словам А. Е. Личко, «се­мена дурных средовых воздействий упали на подходя­щую для них эндогенно подготовленную почву» [63, с. 19], т.е. при генетической предрасположенности ребе­нок оказывается в условиях неблагоприятного воспита­ния, что и приводит к заострению определенных черт характера. Итак, анализ проблемы «биологических ос­нов характера», приводит нас к следующим выводам.

Во-первых, детерминанты свойств характера следует искать как в особенностях генотипического фона, так и в особенностях средовых воздействий. Во-вторых, сте­пень относительного, участия генотипических и средовых факторов в формировании характера может быть очень различной. В-третьих, генотипические и средовые влия­ния на характер могут, так сказать, алгебраически сум­мироваться: при неблагоприятном сочетании обоих фак­торов развитие характера может дать сильные степени отклонения вплоть до патологических форм; при благо­приятном сочетании даже сильная генотипическая пред-расположенность к аномалии может не реализоваться или по крайней мере не привести к патологическим от­клонениям характера.

Все эти выводы очень важны для психологии. В ча­стности, они заставляют выдвинуть как очень актуаль­ную задачу ранней диагностики отклонений характера у детей и изучения специальных условий воспитания, учи­тывающих и, возможно, корригирующих эти отклонения.

Остановлюсь несколько более подробно на вопросе о формировании характера.

Каждый тип характера — это не случайный конгло­мерат свойств, в их сочетаниях проступает определен­ная закономерность, или «логика». Прослеживание, этой логики — важная задача психологических исследований, решение которой продвинуто, к сожалению, далеко не достаточно.

Замечу, что одним из неожиданных препятствий здесь стало распространение модного типа исследова­ний — так называемых корреляционных, или фактор­ных, исследований «черт личности» [74].

Суть их состоит в том, что с помощью специальной математической процедуры (факторного анализа) на большом числе испытуемых устанавливается, какие чер­ты личности в среднем сильно коррелируют между со­бой (положительно или отрицательно), а какие — сла­бо. В переводе на эмпирический язык положительно коррелирующие черты — это те, которые чаще сочетаются в одном человеке. Например, в исследовании В. Шелдона было установлено, что если человек обнаруживает лю­бовь к комфорту, то он с большой вероятностью будет отличаться хорошим аппетитом, приветливостью, кон­тактностью, жаждой похвалы и одобрения. А вот тре­вожности, как правило, у него не будет: любовь к ком­форту и тревожность дают высокую отрицательную кор­реляцию.

Таким образом, процедура факторного анализа поз­воляет выделять «гроздья» черт, чаще всего сочетаю­щихся друг с другом. Однако она, по существу, снима­ет вопрос о том, почему такие-то черты сочетаются меж­ду собой часто, а другие — редко или вовсе не встреча­ются в одном индивиде. Психолог получает лишь гото­вый количественный ответ: вероятность сочетаний опре­деленных свойств, и все. Для выявления же причин та­кого результата нужны совсем другие методы, а именно качественный анализ жизненных ситуаций и механизмов поведения.

Приведу на этот счет высказывание американского психолога Г. Олпорта: современный психолог, пишет он, «обычно находит безопасное убежище в чащобах стати­стической корреляции... Будучи запуганы инструментами естественных наук, многие психологи отвергают более тонкий регистрирующий инструмент, специально пред­назначенный для сопоставления и правильной группи­ровки фактов, свой собственный разум» [82, с. 212— 213]..

Можно с уверенностью сказать, что именно этот «ин­струмент» не отвергали авторы клинических исследова­ний характера, и в их работах можно найти интересные идеи относительно путей и способов образования свойств характера на базе его первичных «измерений».

Один из этих примеров мы фактически уже разобра­ли, обсуждая свойства характеров астенической группы.