« Санкт-Петербургский государственный университет На правах рукописи Чумакова Елена Викторовна ...»
Прямым выразителем идеи онтогенетической целесообразности психологической защиты является А. Фрейд, признавая за ней решающую роль не только в онто-, но и в антропогенезе: “В целом, благодаря ограничению стремления к удовольствию, которому способствуют защитные механизмы, осуществляется превращение примитивных инфантильных человеческих существ в ответственных членов цивилизованной общности” [155, c. 172]. Процесс индивидуального развития личности психоанализ рассматривает как переход от принципа удовольствия к принципу реальности [125, 128]. Становление принципа реальности, с одной стороны, и развитие когнитивных процессов, с другой, делает возможным включение механизмов подражания, идентификации, интроекции – необходимых предварительных условий для последующего вступления в социальное сообщество взрослых. Ребенок десоциален, пока им владеют инстинкты и импульсы. Психологическая защита – это путь к его социализации [157]. Некоторые инстинктивные желания вытесняются из сознания, другие переходят в свою противоположность (реактивные образования), направляются на другие цели (сублимация), сдвигаются с собственной персоны на другую (проекция) и т.д. Между процессами развития и защитными процессами А. Фрейд не видит никакого противоречия. Напротив, организация защитного процесса рассматривается ею как важная и необходимая составная часть развития “Я”, процесс которого заключается в приобретении все более совершенных способов защиты от внешних и внутренних конфликтов. Тем самым снижается до границ толерантности уровень тревожности, исчезает субъективное чувство дискомфорта, препятствующее процессу адаптации [там же].
Не столь однозначна позиция Л.Р. Гребенникова [29]. С одной стороны, он подчеркивает, что онтогенетически защитные механизмы развиваются для поддержания стабильности образа “Я” в случае, если какая-то из его составляющих находится под угрозой или две из них или больше рискуют оказаться в противоречии между собой. При этом в качестве составляющих образа “Я” выступают следующие осознанные и неосознанные установки:
Я – защищенный, находящийся в безопасности, благополучный, здоровый, бессмертный,
Я – самостоятельный, независимый, свободный, в чем-то превосходящий всех остальных,
Я – умный, знающий, компетентный, контролирующий ситуацию,
Я – красивый, принимаемый, любимый, неотразимый.
Это положение не является новым и подтверждается многочисленными примерами. Так, невозможность в какой-то ситуации быть одновременно независимым и любимым часто заставляет человека не только делать выбор, но и обосновывать его посредством рационализации или “бороться” с необходимостью выбирать посредством регрессии. В клинической практике нередки случаи, когда при объективной потере здоровья человек открыто и искренне отрицает наличие всякого заболевания. Известная подростковая проблема, связанная с неудовлетворенностью своим физическим обликом, часто приводит к решению компенсаторного характера: “Пусть я некрасивый, зато стану умным и успешным”. (При аналогичном подходе в работах Е.Т. Соколовой [114, 115] выявлены индивидуально-типологические стили стабилизации и защиты позитивного самоотношения).
С другой стороны, Л.Р. Гребенников доказывает, что механизмы защиты в большинстве своем являются продуктами конфликтов раннего онтогенеза. В зависимости от интенсивности этих конфликтов (интенсивности воздействия и соответствующей психической адаптации), защиты могут быть более примитивными или более сложными, более автоматичными или более осознанными, более или менее интенсивными и адекватными общественно заданным стандартам поведения. Выводы из этого положения могут быть разными в зависимости от того, понимаются конфликты как естественные ступени в развитии личности или как фактор ее систематической дестабилизации. Поскольку сам автор рассматривает конфликт с диалектических позиций, видимо, и формирование психологической защиты в его концепции можно понимать как естественный процесс.
А. Адлер [135], Дж. Боулби [144], В.В. Столин [118], и другие авторы усматривают в защитных механизмах признак нарушенного, неэффективного развития личности.
Развитие одной или нескольких стратегий психологической защиты, как способа справиться с чувством неполноценности, сопряжено, по мнению А. Адлера, с перенесенными в раннем детстве физическими страданиями, чрезмерной опекой или отвержением.
Для В.В. Столина источником защитных процессов личности является склонность к неверной интерпретации своих мотивов. В основе формирования психологической защиты лежит так называемое “фальшивое Я”, т.е. “Я, осмышляемое относительно мнимых мотивов” [118, с. 241]. Формирование фальшивого “Я” приводит к внутренней активности личности по сохранению образа “Я” и позитивного отношения к себе, состоящей в перестройке и искажении внутрипсихической действительности. Автор рассматривает “фальшивое Я” как мощное препятствие личности для понимания, оценки и переработки своего опыта, как фактор, искажающий самовосприятие и восприятие социальной действительности: “… следование одним мотивам в жизни и другим в осмышлении своего “Я” приводит к формированию защитных тактик” [там же, с. 243].
Еще ряд точек зрения, связывающих формирование психологической защиты с дефектными отношениями в семье, будут рассмотрены ниже (см. 1.3.2).
Решение второй проблемы, связанной с некоторыми закономерностями онтогенетического зарождения механизмов психологической защиты (условиями, стадиями, порядком и пр.), представлено в литературе недостаточно. Но в этих немногочисленных попытках вскрыть механизмы и проследить хронологию генезиса защитных явлений намечается относительное единство.
Понимание психоанализом принципа организации психологической защиты можно выразить формулой: “Нет страха – нет невроза. Нет тревоги – нет защитных механизмов”. Развитие разновидностей защитных механизмов связывается с возникновением в онтогенезе различных типов тревоги. П. Куттер связывает формирование защитных механизмов с попыткой ребенка справляться с архаическим, примитивным страхом, который сопровождает развитие каждого ребенка и проявляется в типичных для детей фобиях темноты, одиночества, привидений и пр. [61].
А. Фрейд в этой связи рассматривает отдельно защитные механизмы, связанные со страхом перед инстинктами и страхом перед аффектами (см. 1.1.2). Страх перед силой инстинктов появляется очень рано, отсюда и раннее (уже в первые годы жизни) возникновение тех видов защиты, которые имеют целью поддерживать дифференциацию между “Я” и инстинктами [126]. Каждый из защитных механизмов развивается сначала как средство овладения некоторой специфической конкретной ситуацией, и связывается с конкретной фазой детского развития.
В период младенчества организм имеет минимальные средства защиты от неблагоприятных эмоциональных переживаний и неприятных и опасных стимулов внешней среды. Все, что может предпринять младенец – это дать сигнал опасности, зовущий на помощь, которая должна прийти из внешнего мира. Вряд ли в этом возрасте можно говорить об образовании и фиксации конкретных защитных механизмов. Скорее речь идет о соответствующих предпосылках, появление которых будет зависеть от того, получает ребенок помощь в ответ на свой призыв или нет. В случае отсутствия помощи извне возникает базальная тревога (К. Хорни), базовое недоверие (Э. Эриксон) или перманентная депрессия (Р. Плутчик), которые можно рассматривать как основу для образования группы механизмов защиты, связанной с фрустрацией общей потребности индивида в аффилиации и безопасности.
После развития наглядно-образных представлений и способности двигаться, в качестве защитного средства используется избегание внешне опасных стимулов. Пока это лишь физическое избегание, но позднее на его основе развивается избегание психологическое. С появлением “Я” основным способом справиться с непонятными и болезненными внешними воздействиями становится отрицание, выраженное детским “Нет”, “Не хочу”, “Не буду”.
В первый год жизни ребенка еще не формируются собственно психологические защиты. Речь идет лишь о зарождении предпосылок к появлению тех или иных защитных механизмов в дальнейшем. Именно поэтому данный период А. Фрейд называет предстадией защиты.
Второй год жизни ребенка А. Фрейд связывает с его способностью делать первые попытки выделения себя из окружающего мира. Влияние неприятностей и опасностей преодолевается в основном проекцией и интроекцией, с помощью которых инфантильное “Я” сбрасывает с себя и приписывает окружающей среде все болезненное для него и принимает приятное ему.
На третьем году жизни “Я” и “Оно” окончательно устанавливают дистанцию, т.е. ребенок приобретает понятия запретного и разрешенного, хорошего и плохого. Поскольку мыслительный аппарат двухлетнего ребенка не позволяет ему выстраивать логические связи в имеющейся информации, то психологическая защита опирается на более простые когнитивные процессы: вытеснение становится основным видом защиты, призванным обеспечить только что сформировавшееся и очень важное разделение “Я” и “Оно”.
С развитием речи и логического мышления зарождается интеллектуализация, цель которой теснее связать инстинктивные процессы с мыслительным содержанием и тем самым сделать их доступными для осознания и подверженными контролю. Этот вид защиты связан с более высоким уровнем усвоения действительности, что дает ребенку возможность не только устранять информацию путем отрицания или вытеснения, но и выгодно ее переоценивать. Таким образом, “Я” (сознание) укрепило свою власть над “Оно” (инстинктами, импульсами, эмоциями).
Позднее, когда ребенок самостоятельно выстраивает социальные связи и способен испытывать устойчивое неудовольствие их отдельными аспектами (например, неудача в соперничестве, соревновании), появляется избегание и на его фоне компенсация.
Усвоение ребенком нравственных ценностей предполагает появление первых признаков разграничения “Я” и “сверх-Я”. Ситуации нравственного выбора требуют не только оценки своих импульсов и желаний с позиции интериоризованных внешних норм, но и подчинения первых последним. Данная необходимость приводит к появлению на четвертом, пятом годах жизни реактивных изменений и сублимации.
В итоге А. Фрейд намечает приблизительную хронологию механизмов психологической защиты [157]:
- Предстадия защиты (до 1 года жизни)
- Преодоление опасности посредством проекции и интроекции (от 1 до 2 лет)
- Преодоление опасности посредством интеллектуализации и вытеснения (от 2 до 3 лет)
- Реактивные изменения Я и сублимация (с 3 до 5 лет)
Такие защитные механизмы, как регрессия, обращение против собственной личности и замещение, с точки зрения А. Фрейд, не зависят от этапов развития “Я”. Они являются модификацией активности побуждений и функционируют с тех пор, как функционируют и сами побуждения, т.е. с момента, когда начинается конфликт между порывами Оно и каким-нибудь препятствием на пути их удовлетворения.
Несмотря на теоретическую логичность представленных аргументов, А. Фрейд не настаивает на своей хронологии и даже высказывает в ее адрес ряд сомнений, связанных с расхождением теоретических положений и клинического опыта [там же, с.63].
Привязанность генезиса защит к хронологии возникновения когнитивных процессов еще более ярко прослеживается в структурной теории Р. Плутчика (подробно см. 1.1.3). Согласно данной концепции в числе первых должны возникать механизмы, связанные с перцептивными процессами (отрицание, проекция, регрессия), затем – с процессами памяти, а именно, с забыванием информации (вытеснение и его аналоги). Самыми последними, по мере развития процессов мышления и воображения, формируются и наиболее сложные и зрелые виды защит, связанные с переработкой и переоценкой информации (рационализация, интеллектуализация, компенсация, сублимация и т.п.). Порядок возникновения тех или иных механизмов практически полностью совпадает с таковым у А. Фрейд. Значительные отличия существуют лишь в возрастной периодизации, которая у Р. Плутчика выглядит следующим образом:
0 –1,5-2 г. – отрицание, проекция
1,5-2 – 11 л. – регрессия, замещение, подавление, интеллектуализация
11 – 13 л. – реактивное образование, компенсация.
Мы видим, что Р. Плутчик не берется за такое возрастное дробление, которое наблюдается в периодизации А. Фрейд, и большая часть защит без каких-либо дополнительных указаний отнесена к возрасту между 1,5 и 11 годами, поглощающему несколько важнейших стадий в развитии личности.
Второе, что обращает на себя внимание, это огромная возрастная дистанция, разделяющая психологическую защиту по типу реактивных образований у А. Фрейд (3-5 лет) и у Р. Плутчика (11-13 лет). Проанализировать действительные причины такой разнесенности во времени одного и того же механизма у разных исследователей не представляется возможным, так как Р. Плутчик не дает теоретического обоснования своей периодизации. Можно, однако, высказать некоторые предположения относительно этого расхождения.
Одно из них касается методов, которыми были получены та и другая периодизации. В одном случае (у А. Фрейд) мы имеем дело с многочисленными клиническими наблюдениями, соотнесенными с теоретическими постулатами психоанализа. В другом (у Р. Плутчика) – с рейтинговыми оценками, которые проставляли опытные эксперты. Не исключено, что разница в методах повлияла и на расхождение результатов.
Второе предположение касается специфики самого механизма реактивного образования. Известно, что защита по этому типу предполагает трансформацию истинного аффекта, проявление которого субъект по тем или иным причинам считает неприемлемым, в аффект противоположный с целью скрыть за ним настоящее чувство. Наиболее часто подобной трансформации подвергаются чувства с сексуальным оттенком. Возможно, что различные взгляды авторов на особенности сексуального развития породили и столь отличные периодизации. Так, для А. Фрейд, как представителя психоанализа, детская сексуальность является важным источником формирования личности и, естественно, порождает чувства, связанные с ней, которые ребенок вынужден скрывать. Отсюда раннее появление реактивных образований. Р. Плутчик и, вероятно, его эксперты не связаны с психоанализом. Не исключено, что в данном случае влияние оказали традиционные представления возрастной психологии о пике развития сексуальности в подростковом периоде. А поскольку рассматриваемый защитный механизм “обслуживает” по большей части сексуальные переживания, кажется уместным их появление именно в подростковом возрасте.
Еще одно замечание хотелось бы сделать относительно психологической защиты по типу компенсации. В хронологии Р. Плутчика его образование отнесено к 11-13 годам. Нельзя не согласиться с тем, что защитные компенсаторные способы реагирования, действительно, являются яркой характеристикой подросткового периода развития. Причем они могут выстраиваться как в позитивном направлении (например, описанная выше реакция на угрозу стабильности Я-концепции), так и в негативном. Дж. Боулби [148] приводит примеры подросткового воровства как способа компенсации неудовлетворенной потребности в любви. Так называемое “компенсирующее воровство” у подростков отличается от обычного тем, что украденные вещи им, как правило, не нужны: они могут их выбросить или спрятать и тут же об этом забыть. Лишь в некоторых случаях украденные вещи используются для “покупки” дружбы других людей.
Существуют, однако, и другие исследования, согласно которым компенсация, как механизм психологической защиты, зарождается гораздо раньше, еще в дошкольном детстве. В своем диссертационной работе М.К. Бардышевская исследовала компенсаторные формы поведения у детей 3-6 лет, воспитывающихся в условиях детского дома [6]. Ею выявлены три основных способа компенсации утраченного чувства безопасности: формирование привязанности к замещающему взрослому, стереотипные взаимодействия с предметами и формирование эмоциональных связей с другими детьми.
Забегая вперед, скажем, что в нашем исследовании уже у детей пятихъ лет обнаружен весь спектр защитных механизмов личности, в том числе компенсация и реактивные образования. Так что отнесение периода их формирования к подростковому возрасту вряд ли правомерно. Скорее следует говорить об особенно ярких проявлениях этих механизмов в пубертатном периоде, что вполне соответствует замечанию Г.М. Бреслава о том, что эмоциональные механизмы подростков начинают работать на сверхусиление психологической защиты, все больше отделяя их от действительности [18].
Итог анализа различных хронологий генезиса защитных механизмов показывает единство исследователей в вопросе о последовательности и рассогласованность в вопросе о периоде формирования этих механизмов.
Возвращаясь к проблеме механизмов генезиса психологической защиты личности, отметим, что варианты ее решение представляют для нас наибольший интерес.
Исследование механизмов защиты в процессе переживания человеком неудачи позволили Н.А. Батурину выдвинуть следующие гипотезы [11]:
- У каждого человека имеется закрепленная с детства готовность к определенным типам реакции (одному-двум), которые используются в различных ситуациях.
- Каждая защитная реакция имеет свой “порог”, и ее “включение” зависит от субъективной интенсивности “раздражителя”.
- Каждая защитная реакция имеет свою субъективную “модальность”, т.е. соответствует строго определенному типу ситуаций.
- Использование той или иной реакции зависит и от интенсивности, и от модальности, но до определенного предела интенсивности, после которого “включается” только зафиксированная в онтогенезе реакция.
Если допустить изначальную верность этих гипотез, то психологическая защита личности выглядит как ограниченный набор сложившихся в онтогенезе и ставших устойчивыми моделей реагирования на некоторый внешний стимул (ситуацию), который обладает стабильными (однотипными) характеристиками модальности и интенсивности.
Остается непроясненным вопрос о принципиальных характеристиках стимульных ситуаций и факторах, способствующих формированию устойчивых моделей реагирования.
Вариант решения этих вопросов представлен в диссертационном исследовании Л.Р. Гребенникова. Все выделенные им факторы, влияющие на процесс образования психологической защиты, мы условно разделили на внешние (средовые) и внутренние (личностные). К внутренним факторам отнесены:
- Динамические особенности психики субъекта.
- Опыт решения универсальные проблемы адаптации.
- Особенности удовлетворения базовых психологических потребностей личности.
В число внешних факторов входят:
- Наличие специфической (эксквизитной) ситуации.
- Дестабилизирующее воздействие среды.
Рассмотрим их подробнее.
Под динамическими особенностями психики субъекта понимаются особенности темперамента и заданный ими стиль реагирования в проблемной ситуации: аккомодативный (активный стиль, направленный на преобразование среды) и ассимилятивный (пассивный, направленный на подстройку к среде). Эти стили выступают как основа для формирования защитных механизмов: проекция и регрессия соответствуют первому стилю, вытеснение, отрицание и интеллектуализация - второму. Остальные механизмы имеют как активные, так и пассивные формы проявления в поведении.
Опыт решения универсальные проблемы адаптации. Основывая свое исследование на структурной теории защитных механизмов, Л.Р. Гребенников использует вслед за Р. Плутчиком понятие универсальных проблем адаптации. К ним относятся:
- проблема иерархии (адекватности восприятия своего места на иерархической социальной лестнице),
- проблема территориальности (отношения к аспектам окружающей среды, которые принадлежат и не принадлежат индивиду),
- проблема идентичности (самовосприятия и осознания своей принадлежности к той или иной группе),
- проблема временности (осознания конечности индивидуального бытия и своевременности в реализации своего предназначения).
Каждая из проблем изначально связана с определенными базисными эмоциями: проблема иерархии – с гневом и страхом, территориальности – с предвидением и удивлением, идентичности – с принятием и отвержением, временности – с печалью и радостью. Спонтанное выражение этих эмоций в социуме грозит осложнениями в решении универсальных проблем адаптации. Основываясь на логике автора структурной теории, нетрудно понять, что с целью управления специфическими эмоциями в процессе адаптации развиваются специфические защитные механизмы. Тогда правомерен вопрос об условиях, при которых в структуре личности начинают доминировать те или иные механизмы защиты: ведь указанные проблемы адаптации признаны универсальными, а значит, с ними сталкивается каждая личность. Неравномерность выраженности у разных людей различных механизмов психологической защиты Р. Плутчик связывает с особенностями удовлетворения в онтогенезе базовых психологических потребностей.
Действительно, кардинальное влияние на становление личности фактора своевременности и адекватности удовлетворения основных психологических потребностей ребенка практически не вызывает разногласий среди специалистов по развитию личности. И даже наличие вариаций в списке базовых потребностей у разных авторов не снижает веса этого фактора. В теории А. Адлера это – социальный интерес [143, 105]; по К. Хорни, – потребность в самоактуализации и безопасности [134]; у А. Маслоу – иерархически организованные потребности в самоактуализации, самоуважении, принадлежности, любви, безопасности [174]; у Э. Эриксона – потребности в доверии, автономии, инициативности, компетентности, идентичности, интимности, продуктивности и эго-интеграции [140, 141].
Обобщая данные различных теоретиков личности, Р. Плутчик выделяет четыре потребности, соответствующих четырем проблемам адаптации: в безопасности (временность), в свободе и автономии (иерархия), в успехе и эффективности (территориальность), в признании и самоопределении (идентичность). Чрезмерное использование защитных механизмов и, как следствие, неэффективная адаптация наблюдаются в том случае, если одна или несколько потребностей блокируются и соответствующие им проблемы адаптации остаются перманентно актуальными.
Обратимся к исследованиям, подтверждающим это положение. В упомянутом нами выше исследовании М.К. Бардышевская приходит к выводу: “чем сильнее тревога, вызванная нарушением базисного чувства безопасности (у “отказных” детей), тем сильнее она дезорганизует поведение, тем примитивнее те защитные механизмы, которые спонтанно использует ребенок для ее смягчения. Напротив, относительно легкие нарушения базисного чувства безопасности … могут быть хорошо скомпенсированы из-за сохранной способности такого ребенка к формированию достаточно глубоких и устойчивых замещающих привязанностей к другим людям” [6, с.234].
Ею выделено шесть категорий детей, соответствующих шести уровням нарушения базового чувства безопасности (по мере снижения нарушений от первой к шестой категории).
- “Избегающие дети” – наиболее дезадаптированные дети с экстремальной степенью нарушений чувства безопасности. Избегание и агрессия становятся ведущими защитными механизмами по отношению к окружающим ребенка взрослым и предметам, которые вызывают у него инстинктивную тревогу. Агрессивные действия в качестве защиты от многочисленных стимулов, вызывающих страх у такого ребенка, фиксируются и генерализуются.
- “Цепляющиеся дети”. Отсутствие стабильного чувства безопасности не дает ребенку вступать в активный контакт с другими детьми и использовать предметное окружение. Компенсация эмоциональной недостаточности происходит за счет неадекватного тактильного контакта с взрослым (цепляние, прижимание, приставание). Исключение из ситуации взрослого дезорганизует поведение и толкает такого ребенка к регрессивной аутостимуляции.
- Дети с недифференцированными привязанностями склонны образовывать одновременно множество замещающих привязанностей, которые имеют поверхностный и плохо дифференцированный характер по сравнению с нормой. При этом свойственное этой категории игнорирование лицевой экспрессии взрослого позволяет защититься от дополнительной негативной стимуляции. У таких детей повышенная уязвимость к неуспеху, на который он реагирует уходом, сильным регрессом, смещенной активностью.
- “Амбивалентные дети” способны к формированию глубокой замещающей привязанности к “своему” взрослому, а следовательно, достаточно успешно компенсируют нарушенное чувство безопасности. Им свойственна более зрелая и развернутая форма протеста против повторяющихся разлук со “своим” взрослым, чем примитивная и кратковременная реакция протеста у детей с недифференцированными привязанностями.
- “Социально-тревожные дети” демонстрируют уже на своем уровне общую благополучную картину компенсации (нормальные отношения со сверстниками и высокую исследовательскую активность). Но на ее фоне – легкая недостаточность тактильного и визуального контакта с взрослыми.
- “Гармоничные дети” оптимально используют компенсаторные формы поведения: зрелую стабильную привязанность к “своему” взрослому, развитые кооперативные и доминантные способы взаимодействия со сверстниками, богатую конструктивную игру.
Как видно из данного исследования, неудовлетворенность одной только потребности ребенка в безопасности дает целый арсенал чрезмерно и неэффективно используемых защитных механизмов. Обратим внимание, что фактор удовлетворенности базовых психологических потребностей личности, хоть и отнесен нами к числу внутренних, все же не зависит от субъекта в полной мере, так как основными источниками удовлетворения или фрустрации этих потребностей в детстве становятся другие люди, в первую очередь родители (см.1.3.2).
Возвращаясь к внешним, средовым, факторам формирования психологической защиты, следует отметить их неравнозначность. Так, наличие специфической ситуации как условия формирования и актуализации защитных механизмов, носит разовый (ситуативный) характер и имеет непосредственное влияние на проявление той или иной формы защиты, выступая своеобразным механизмом ее запуска. В то же время дестабилизирующее воздействие среды будет играть роль в генезисе защит лишь в случае его пролонгированного характера. Причем влияние его на особенности механизмов защиты будет опосредовано внутренними особенностями индивида (в частности, рассмотренными выше), которые разовьются под влиянием этого воздействия.
По мнению А.А. Налчаджяна, защитные механизмы возникают в фрустрирующих ситуациях, закрепляются в психике при повторении сходных ситуаций, актуализируются в них и обеспечивают адаптацию личности [74].
Специфические ситуации, способствующие образованию и актуализации механизмов защиты, Л.Р. Гребенников относит к разряду экзистенциально значимых для личности, эксквизитных (термин введен Ф.В. Бассиным, [8, 10]). Это такие ситуации, в которых противоречие, как определенный момент развития, предельно обострен и требует своего снятия, а характер разрешения противоречия определяет направление в развитии личности. Эксквизитные ситуации характеризуются рядом признаков:
- наличием стимула, несущего угрозу, и другого стимула (внешнего или внутреннего), препятствующего спонтанному реагированию на первый;
- наличием нервно-психического напряжения, качество и интенсивность которого зависят от выраженной потребности в разрешении противоречия, особенностей ситуации, свойств личности и текущего состояния, опыта разрешения подобных ситуаций;
- возможностью освоения новых форм регуляции и новых уровней взаимодействия со средой.
Для обозначения всего класса дестабилизирующих воздействий среды Р. Плутчик заимствует термин у Э. Фромма и говорит о гетерономном воздействии, в котором видит угрозу составляющим позитивного образа “Я”. Э. Фромм вводит понятие “гетерономное” вмешательство для обозначения воздействия, противоречащего естественному росту и развитию индивида в данный момент времени [130]. В гетерономном вмешательстве в процесс развития ребенка, по мнению Э. Фромма, скрыты наиболее глубокие корни психический патологии и деструктивности [131]. Поскольку в первую очередь оно связано с ограничением спонтанного поведения и естественных желаний ребенка (будь то агрессивная попытка или желание быть любимым), становятся очевидными как неизбежность этого вмешательства, особенно в раннем детстве, так и тот факт, что основную роль в его организации играет семья.
1.3.2. Влияние специфики детско-родительского взаимодействия и эмоциональных отношений в семье на становление психологической защиты ребенка
Механизмы защиты формируются в детстве. Их индивидуальный набор зависит от тех конкретных обстоятельств жизни, с которыми встречается ребенок, от многих факторов внутрисемейной ситуации, отношений ребенка с родителями, от демонстрируемых ими паттернов защитного реагирования [139]. Это замечание Анны Фрейд, а также анализ различных исследований позволил нам вычленить два взгляда на онтогенез психологической защиты через призму детско-родительского взаимодействия.
Во-первых, психологическая защита может рассматриваться как результат негативного воздействия со стороны родителей. Во-вторых, – как результат усвоения демонстрируемых родителями образцов защитного поведения.
Роль воспитателя (мамы, папы, бабушки и т.д.) осваиваются людьми с разной степенью успешности. Ошибки и просчеты в процессе воспитания ребенка совершает любой родитель. Вопрос лишь в масштабе этих ошибок. Многочисленные, разной степени выраженности, формы негативного воздействия родителей на детей описаны в популярной литературе [62, 65, 54, 55, 56, 57, 103, 109, 121, 133], научных исследованиях [20, 50, 75, 83, 90, 91, 99, 68] и клинических наблюдениях [21, 22, 39, 45, 138].
В данном случае под негативным влиянием мы будем понимать такое поведение родителей по отношению к своим детям, которое можно охарактеризовать как неадекватное, чрезмерное, неэффективное и которое с большой долей вероятности может привести к нарушениям в развитии и социальной адаптации ребенка. К примеру, в ходе воспитания невозможно избежать наложения родителями определенных ограничений и запретов, использования системы поощрений и наказаний. Родители не могут не контролировать ребенка, не опекать его. Но речь должна идти о большей или меньшей оптимальности и адекватности этих мер. В противном случае они должны быть отнесены к разряду негативных воздействий. Семья выступает воспитательным посредником между ребенком и обществом и предъявляет ребенку в процессе воспитания определенную модель социальных отношений. Чем ближе эта модель к реальным отношениям в обществе, тем с большей уверенностью мы можем ожидать формирование индивидуальной поведенческой нормы в виде социально одобряемого поведения, характерного для большинства людей. “И напротив, всевозможные отклонения и крайности в родительских установках и адаптация ребенка к сильному гетерономному воздействию – с помощью очень интенсивного использования защитных механизмов – приводит в новом социальном контексте к девиациям поведения и другим проявления социально-психической дезадаптации” [29, с. 87].
При рассмотрении психологической защиты как результата негативного воздействия со стороны родителей намечаются две основных формы этого влияния:
- стимуляция детских страхов и тревог;
- фрустрация базовых потребностей ребенка.
Остановимся на этих вариантах подробнее.
Родители как стимуляторы детских страхов и тревог
Мы уже подчеркивали, что, согласно, психоаналитической теории, первопричиной формирования психологической защиты личности являются тревога и страх. Взгляд на родителей как на возможный источник страха и тревоги ребенка проясняет и некоторые аспекты генезиса детских защитных механизмов.
“У детского “Я” нет, увы, в распоряжении никаких способов поведения, чтобы противостоять этим страхам надлежащим образом. Исходя из насущной необходимости, ребенок изобретает психические механизмы, которые – если они действуют – защищают его от страха” [61, с. 135]. Отсутствие должной защиты от страха (в форме способности вытеснять информацию, отрицать ее, заменять объект страха и т.п.) рассматривается психоанализом как прямой путь к невротическим нарушениям.
Среди детских страхов, стимулирующих развитие защитных механизмов, П. Куттер выделяет страх наказания, страх повреждения, страх быть пристыженным, страх утратить расположение важнейшего участника отношений, страх потери важных для ребенка лиц [61]. Совершенно очевидно, что ни от чего так не зависит возникновение, усиление или ослабление этих страхов, как от отношения к ребенку его родителей.
У современных детей, по мнению А. Фрейд, реального страха гораздо больше, чем могло бы быть. Она считает, что мера наказания в наше время все еще имеет, хотя и далекое, сходство с варварскими наказаниями древности (тон голоса воспитателя, угрозы какого-либо наказания, а также телесные наказания). Страх получить порицание или быть наказанным является одной из самых главных причин детской лжи [139]. Устраняя страх наказания, можно реально снизить вероятность самых разных нарушений в развитии личности ребенка.
При обобщении материалов нашей практики и исследований, касающихся негативных последствий наказания, приведенных Р. Бэроном и Д. Ричардсон [23], мы установили определенную связь между наличием в педагогическом арсенале родителей наказаний (особенно физических) и вероятностью формирования некоторых механизмов защиты.
Защитная агрессия и замещение могут сформироваться в случае, если физическое наказание используется с целью пресечь агрессию ребенка по отношению к другим детям или животным (например, отец бьет сына с требованием, чтобы тот не смел обижать маленьких). Даже единичных случаев такого воспитания достаточно, чтобы ребенок усвоил (не обязательно на осознанном уровне), что агрессия в отношении окружающих допустима, но жертву всегда нужно выбирать меньше и слабее себя.
Механизм защитного избегания может возникнуть как естественный способ удалиться от стресса (наказания) и его источника (родителей).
Изоляция (отделение чувства от ситуации) и формирование реакции, как показывает опыт, развиваются у детей, пытающихся сопротивляться наказанию или справиться со страхом наказания. Ребенок может смеяться в лицо родителям, которые его шлепают (это одновременно и попытка мести), или изо всех сил демонстрировать свою невозмутимость тем, что происходит.
Вытеснение. Если наказание слишком возбуждает или расстраивает детей, они могут вытеснять причину, породившую подобные действия родителей.
Защитная рационализация будет формироваться тем быстрее, чем чаще и сильнее ребенок будет испытывать субъективное ощущение несправедливости наказания.
Отрицание. Дети, чье поведение удалось изменить сильными физическими наказаниями, с большой долей вероятности будут склонны к бессознательному отрицанию тех норм, которые им пытались привить таким образом.
И, наконец, дети, которым приходится часто ощущать на себе агрессивные действия родителей, склонны к развитию и интенсивному использованию проекции, т.е. к восприятию окружающего мира как источника постоянной угрозы.
В дипломной работе Е.В. Павленко [77], выполненной под нашим руководством, сделана попытка выявить те формы взаимодействия родителей с ребенком, которые повышают уровень детской тревожности. В данном случае под тревожностью мы понимаем склонность ребенка субъективно оценивать большое число ситуаций как несущих угрозу различным аспектам его личности [136]. Такое понимание вполне согласуется с психоаналитическим представлением о тревоге и позволяет рассматривать тревожность как источник формирования психологических защит. В указанной работе выделены следующие факторы детско-родительского взаимодействия, обусловливающие высокий уровень тревожности ребенка:
- построение отношений по типу гиперопеки: лишение ребенка самостоятельности и возможности выбора, сопровождение этих мер усиленным контролем;
- наличие чрезмерных запретов и излишней строгости при наказании;
- эмоциональное отвержение ребенка и игнорирование его проблем;
- блокирование потребности ребенка в свободном выражении эмоций;
- непоследовательность предпринимаемых воспитательных мер;
- воспитательная конфронтация между взрослыми членами семьи, т.е. отсутствие общих взглядов на систему воспитания и конфликтность на этой почве.
Перечисленные нами факторы оказывают лишь косвенное влияние на формирование системы психологической защиты ребенка (посредством повышения его тревожности). Существуют гипотетические точки зрения относительно непосредственного влияния стиля воспитания на генезис защитного поведения (см. ниже). С целью расширения представления об этом влиянии и получении достоверных экспериментальных данных в нашем исследовании осуществляется попытка установить степень связанности характеристик детско-родительского взаимодействия и преобладающих в семье защитных механизмов.
Родители как источник фрустрации базовых потребностей
Г. Аммон [159] и его коллеги установили, что формальные отношения с матерью, отсутствие теплоты и привязанности может иметь катастрофические последствия для дальнейшего психического развития ребенка. При этом не существенно, имеет место суровая отстраненность, лишающая ребенка родительской нежности, или гиперопека, не учитывающая его естественной потребности расширять свои активные контакты с миром и образующая пассивную зависимость от матери. В обоих случаях страдает чувственный контакт с миром, не формируется отношение интеграции с ним, дефектно образное мышление. И в будущем могут развиться различные формы патологии – от шизофрении до психосоматических заболеваний.
Работы Карен Хорни еще раз доказывают, что предпринятое нами разделение негативного родительского влияния на стимуляцию страхов и фрустрацию базовых психологических потребностей весьма условно, так как оба фактора неизменно связаны друг с другом. К. Хорни считает, что, если детская потребность в защищенности и признании фрустрируется родительским поведением (подавлением, безразличием, отсутствием уважения к ребенку и т.д.), это приводит к “первичной тревоге” - чувству изолированности и беспомощности. Первичная тревога - субъективный фактор, который толкает ребенка к поиску косвенных путей удовлетворения своей потребности в общении и безопасности.
К примеру, ребенок может пытаться заслужить хорошее отношение покорностью и примерным поведением, разжалобить родителя болезнью, попытаться изменить свой собственный образ, образ ребенка, которого не любят и т.д. Любая из этих стратегий может стать более или менее постоянной защитной характеристикой личности и привести в конечном счете к невротическому развитию.
По данным М.К. Бардышевской [6], базисное чувство безопасности в значительной степени определяется ранним опытом ребенка – наличием или отсутствие интериоризированного образа “хорошей матери”, опыта глубокой и надежной эмоциональной связи с родителем или замещающим его человеком в первые два года.
Исследователи едины в оценке губительного влияния на формирование личности ребенка разных форм психологической депривации, виной которой являются родители [116, 63, 113, 115, 148].
Дж. Боулби [148] и Т. Бразелтон [150] в разные годы исследовали основные реакции на сепарацию (отделение от родителей) у детей 1,5 - 2 лет. Обобщенный список выглядит следующим образом (цит. по [6]):
- защитная агрессия (как инстинктивный способ наказать мать за ее уход и, таким образом, снизить вероятность повторной разлуки);
- регрессия, как отказ взрослеть, в форме навязчивой аутостимуляции: сосания, раскачивания и пр.;
- избегание родителей как защитный механизм, который помогает ребенку сохранить контроль над своим поведением, перекрывая или уменьшая поток сверхзначимой для ребенка ситуации (однако у ребенка этот способ защиты, как правило, оказывается ненадежным и дает сбои).
- формирование реакции по возвращении домой: ребенок испытывает тягу к матери, но он быстро усваивает, какие преимущества дает ему сопротивление ее ласкам после того, как он долго ее ждал и тосковал по ней (мать в таких случаях усиливает свои попытки установить контакт с ребенком, т.е. амбивалентная реакция ребенка на мать после разлуки с ней гиперстимулирует у последней материнское поведение).
Более позднее исследование Дж. Боулби [149] свидетельствует о том, что “компенсирующее воровство”, упомянутое нами в предыдущем разделе, наблюдается у 70,6 % подростков-правонарушителей, которые в первые пять лет своей жизни пережили длительную, больше шести месяцев разлуку с матерью.
В решении вопроса о влияние родителей на онтогенез защитных механизмов Л.Р. Гребенников [29] берет за основу делении Е.Т. Соколовой всех видов неэффективно выстроенных детско-родительских взаимоотношений (гетерономного воздействия) на отвержение и симбиоз. Согласно его представлениям, любой из воспитательных стилей, связанных с эмоциональным отвержением ребенка (гипоопека, авторитаризм, гиперопека), блокирует спонтанную реализацию базисных потребностей в присоединении, аффилиации, безопасности, принятии и, как следствие, в самопринятии. Ребенок вынужден адаптироваться к гетерономному воздействию на социальном и психологическом уровнях и строить позитивный образ “Я” с помощью образования и очень интенсивного использования механизмов защиты. В зависимости от темпераментных особенностей ребенка актуализируются внешненаправленные механизмы – проекция, активные формы компенсации и реактивного образования – или внутренненаправленные – отрицание, пассивные формы компенсации и реактивного образования.
Эмоциональный симбиоз и соответствующие ему воспитательные стили: эгоцентрическая инфантилизация, потворствующая гиперопека, обесценивание – представляют, по мнению Л.Р. Гребенникова, экстремальную родительскую установку, блокирующую онтогенетически более поздние потребности ребенка в автономии, определении границ “Я”, самостоятельном контроле ситуации. В зависимости от особенностей темперамента ребенок прибегает к таким механизмам защиты, как замещение или регрессия, предполагающим внешненаправленные действия, или к противоположным им подавлению и интеллектуализации.
Оптимальным стилем может считаться безусловное эмоциональное принятие ребенка с разумными, последовательными требованиями к нему. В этом случае ни один из образующихся механизмов защиты не используется сверхинтенсивно.
Проведенный анализ наглядно демонстрирует онтогенетическую зависимость психологической защиты от установок и реальных взаимоотношений родителей с ребенком, доминирующих в период его воспитания. При этом оптимально и адекватно выстроенные отношения, скорее всего, будут способствовать развитию оптимальных и адекватных механизмов защиты ребенка. В то время как негативное воздействие со стороны родителей будет провоцировать формирование невротических защитных механизмов.
Обратимся к анализу психологической защиты как результату усвоения демонстрируемых родителями форм поведения.
Мы допускаем, что формирование механизмов психологической защиты у маленького ребенка может происходить не только за счет внутренних эмоциональных процессов, но и поверхностно, через усвоение реального поведения других людей. Это усвоение может происходить с интрепретацией получаемых извне сигналов – в случае научения через подкрепление [108, 145, 160, 175] – или без нее – в случае подражания [86, 119, 144] и его аналогов: имитации [82, 111], идентификации с другими лицами [71, 118].
Действительно, внешний поведенческий компонент защитного механизма может усваиваться и копироваться посредством подражания, которое Л.С. Выготский считал источником возникновения всех специфических человеческих свойств сознания и видов деятельности [26]. Опираясь на идеи П.Я. Гальперина и Д.Б. Эльконина, Л.Ф. Обухова определяет подражание как “форму ориентировки ребенка в разных аспектах окружающей действительности, необходимую для решения актуальных и специфических для каждого возраста задач развития” [75, с. 318]. Она отмечает, что содержание подражания (идентификации), начиная с трехлетнего возраста, представляет собой моделирование поведения взрослого. При этом родительское поведение в повседневных бытовых ситуациях наиболее знакомо и доступно детскому подражанию. “Ребенком перенимаются различные настроения, чувства, наиболее “принятые” в семье: … это впитывается ребенком, создавая у него внутренние умения переживать то или иное чувство” [129, с. 94].
Уже в 3-4 года, когда детское подражание достигает стадии обобщенно-символического моделирования, ребенок способен не только отображать в своем поведении конкретные действия, но и включать их в соответствующий смысловой и эмоциональный контекст. Это делает возможным, с нашей точки зрения, копирование поведенческой составляющей некоторых защитных механизмов (замещения, проекции, рационализации, регрессии, отрицания и др.) при условии, что аффективный компонент реальной ситуации субъективно воспринимается ребенком как идентичный таковому в ситуации моделируемой. Т.е., если мать систематически использует в качестве доминирующей защитной реакции регрессию, а отец неизменно демонстрирует совладание со своими эмоциями посредством интеллектуализации, то в ситуациях с аналогичным контекстом ребенок вероятнее всего будет проявлять внешние компоненты именно этих видов защиты даже при отсутствии у него внутреннего конфликта и тревоги.
Причем вероятность этого проявления будет расти по мере того, как ребенок будет получать положительное подкрепление со стороны родителей, особенно матери. Индивидуальные пристрастия и антипатии матери оказывают существенное влияние на развитие ребенка. “Быстрее всего развивается то, что больше всего нравится матери и что ею оживленнее всего приветствуется; процесс развития замедляется там, где она остается равнодушной или скрывает свое одобрение” [156, с.62].
Конечно, таким образом первично может зафиксироваться лишь внешне наблюдаемое поведение, соответствующее тому или иному защитному механизму. В дальнейшем же при возникновении эксквизитной ситуации зафиксированная и закрепленная модель реагирования, как наиболее успешная, имеет первоочередные шансы на актуализацию [5] и развитие в полноценный защитный механизм. Либо данное поведение может так и остаться внешней реакцией, оторванной от реальных эмоций и конфликтов, на уровне перманентной защиты, по А. Фрейд, или защитной “брони характера”, по В. Райху (см. 1.1.2).
Таким образом, проделанный анализ позволил увидеть роль родителей в генезисе детских защитных механизмов в нескольких аспектах. С одной стороны, родители, неэффективно организуя систему поощрений и наказаний и эмоциональные отношения с ребенком, могут невольно провоцировать и усиливать детские страхи и тревоги – одного из важнейших условий возникновения психологической защиты личности. С другой стороны, ошибочно выбранный родителями стиль взаимодействия с ребенком может фрустрировать его базовые потребности в безопасности, принятии, автономии и пр. и тем самым стимулировать гиперадаптацию ребенка к гетерономному воздействию посредством формирования сверхинтенсивного и неадекватного способа защиты. И, наконец, родители выступают для ребенка моделью защитного реагирования, внешние характеристики которого он может первично копировать, а затем переводить на уровень перманентной или реально действующей психологической защиты.
Глава II. МЕТОДЫ И ОРГАНИЗАЦИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ
2.1. Методы исследования психологической защиты личности
Проблема исследования бессознательных компонентов личности всегда стояла в экспериментальной психологии особенно остро, в первую очередь из-за отсутствия соответствующего методического аппарата. Исследование психологической защиты личности и ее механизмов не стало исключением. В психологии существует считанное число диагностических методик, претендующих на оценку данного феномена. Часть из них описана в психоаналитической традиции: клиническое наблюдение в ходе аналитических сеансов [102], динамический личностный опросник DPI Т. Грижье [110], проективные методы типа ТАТ [19, 176, 177]. Часть выходит за ее рамки: метод С. Розенцвейга [67], метод экспертной оценки К. Перри [178], опросник «Индекс жизненного стиля» LSI Р. Плутчика [181].
Поскольку в настоящей работе психологическая защита рассматривается не как клинический феномен, а как явление, в обязательном порядке присущее любому психически здоровому человеку, то при подборе методик предпочтение отдавалось неклиническим формам. При этом поставленные исследовательские задачи предполагали как специфическую, так и количественную оценку защитных механизмов. Наиболее полно из всех известных методик специфику механизмов психологической защиты (МПЗ) позволяет исследовать опросник LSI Р. Плутчика (восемь механизмов). К несомненным достоинствам данной методики следует отнести также теоретическую обоснованность выбора именно данных восьми МПЗ и возможность их количественной оценки. Опросник LSI был выбран для исследования особенностей психологической защиты взрослых (раздел 2.1.1).
Специфика исследовательской ситуации в нашем случае заключалась и в необходимости подбора таких методик, которые позволили бы качественно и количественно оценить идентичные механизмы психологической защиты у детей и взрослых. Поскольку ни один из известных методов не предполагает решения этой проблемы, в рамках данного исследования была выполнена работа по созданию методики изучения детских защитных механизмов, эквивалентных МПЗ взрослых (раздел 2.1.2).
2.1.1. Методика исследования психологической защиты взрослых
C целью исследования особенностей психологической защиты взрослых использовался "Тест-опросник механизмов психологической защиты (Life >
Методика LSI (см. Приложение 3) предназначена для оценки степени использования индивидом восьми механизмов психологической защиты (МПЗ), признанных в структурной теории Р. Плутчика основными (раздел 1.1.3). Это механизмы отрицание, проекция, регрессия, замещение, вытеснение, интеллектуализация, формирование реакции, компенсация. Некоторые из защитных механизмов выделяются как однозначные, другие представляют собой кластеры из нескольких вариантов защитных стратегий, близких по психологическому содержанию.
Механизмы психологической защиты определяются в исследовании как автоматизированные способы последовательного искажения когнитивной и аффективной составляющих образа стимульной ситуации.
Методика представляет собой опросник, который состоит из 97 утверждений, предполагающих две градации ответа: "верно" или "не верно".
В интерпретацию шкал включены такие характеристики, как особенности защитного поведения в норме, соответствующие акцентуации характера, возможные девиации поведения, диагностические концепции, типы ролей в группе. Для нашего исследования представляют интерес лишь внешние поведенческие проявления каждого МПЗ.
Оценка степени использования механизмов психологической защиты проводится по следующим шкалам, каждая из которых включает от 10 до 14 вопросов:
1. Отрицание – механизм, посредством которого отрицаются некоторый причиняющий страдания опыт, некоторые импульсы или стороны себя. Информация, противоречащая установкам, не принимается.
Особенности защитного поведения: эгоцентризм, внушаемость и самовнушаемость, общительность, стремление быть в центре внимания, оптимизм, непринужденность, дружелюбие, умение внушить доверие, уверенная манера держаться, жажда признания, самонадеянность, жалость к себе, обходительность, готовность услужить, аффективная манера поведения, пафос, легкая переносимость критики и отсутствие самокритичности.
2. Вытеснение (подавление) – механизм, посредством которого неприятные эмоции блокируются посредством забывания реального стимула и всех объектов и обстоятельств, связанных с ним.
Особенности защитного поведения: бессознательное избегание ситуаций, которые могут стать проблемными и вызвать страх (например, полеты на самолете, публичные выступления и т.д.), неспособность отстоять свою позицию в споре, соглашательство, покорность, робость, забывчивость, боязнь новых знакомств, выраженные тенденции к избеганию и подчинению подвергаются рационализации, а тревожность - гиперкомпенсации в виде неестественно спокойного, медлительного поведения, нарочитой невозмутимости и т.п.
3. Регрессия – избегание субъектом тревоги путем возвращения к онтогенетически более незрелым формам поведения и удовлетворения потребностей.
Особенности защитного поведения: слабохарактерность, податливость чужому влиянию, неумение доводить дело до конца, легкая смена настроения, плаксивость, в эмоционально напряженной ситуации повышенная сонливость и неумеренный аппетит, манипулирование мелкими предметами, непроизвольные движения (потирание рук, кручение пуговиц и т.д.), специфическая "детская" мимика и речь, склонность к мистике и суевериям, обостренная ностальгия, непереносимость одиночества, потребность в стимуляции, контроле, подбадривании, утешении, поиск новых впечатлений, умение легко устанавливать поверхностные контакты.
4. Компенсация - попытка исправления или замены объекта, вызывающего чувство неполноценности, нехватки, утраты (реальной или мнимой).
Особенности защитного поведения: поведение, обусловленное установкой на серьезную и методическую работу над собой, нахождение и исправление своих недостатков, преодоление трудностей, достижение высоких результатов в деятельности; серьезные занятия спортом, коллекционирование, стремление к оригинальности, склонность к воспоминаниям, литературное и другое творчество.
5. Проекция – механизм приписывания окружающим различных негативных качеств, мыслей, чувств, что формирует рациональную основу для непринятия других и принятия на этом фоне себя.
Особенности защитного поведения: гордость, самолюбие, эгоизм, злопамятность, мстительность, обидчивость, уязвимость, обостренное чувство несправедливости, заносчивость, честолюбие, подозрительность, ревнивость, враждебность, упрямство, несговорчивость, нетерпимость к возражениям, тенденция к уличению окружающих, поиск недостатков, замкнутость, требовательность к себе и к другим, стремление достичь высоких показателей в любом виде деятельности.
6. Замещение (смещенная агрессия) - механизм снятия напряжения путем переноса агрессии с более сильного или значимого субъекта (являющегося источником гнева) на более слабый и доступный объект или на самого себя.
Особенности защитного поведения: требовательность к окружающим, скандальность, раздражительность, вспыльчивость, реакции протеста в ответ на критику, отсутствие чувства вины, просмотр соревнований или занятия боевыми видами спорта (бокс, борьба и т.д.), предпочтение литературы и фильмов со сценами насилия (боевики и т.д.), приверженность к деятельности, связанной с риском; тенденция к доминированию (может сочетаться с сентиментальностью); склонность к занятиям физическим трудом.
7. Интеллектуализация – механизм подмены чувственной основы логическими резонами, предполагает произвольную схематизацию и истолкование событий с целью сформировать чувство субъективного контроля над ситуацией.
Особенности защитного поведения: старательность, ответственность, добросовестность, самоконтроль, склонность к анализу и самоанализу, основательность, осознанность обязательств, дисциплинированность, любовь к порядку, предусмотрительность, индивидуализм.
8. Формирование реакции (реактивное образование) - механизм трансформации импульсов и чувств, которые субъект по тем или иным причинам расценивает как неприемлемые, в их противоположности.
Особенности защитного поведения: неприятие всего "неприличного", например, связанного с человеческим телом, физиологией и отношениями полов; подчеркнутое стремление соответствовать общепринятым стандартам поведения, аккуратность, озабоченность "приличным" внешним видом, вежливость, любезность, респектабельность, бескорыстие, общительность, как правило, приподнятое настроение, воздержанность, морализаторство, желание быть примером для окружающих.
В качестве показателей психологической защиты взрослых в исследовании фигурируют количественный показатель выраженности каждого МПЗ и показатели интенсивности (высокая, социально-нормативная, низкая) системы психологической защиты в целом (подробнее в главе 3).
2.1.2. Методика исследования психологической защиты детей
В психодиагностической практике не отмечается принципиальных различий в исследовании психологической защиты взрослых и детей. Обычно в качестве предлагаемых для изучения защиты ребенка методов фигурируют либо различные формы наблюдения [7, 66, 92], либо детские эквиваленты проективных методов: детский вариант теста тематической апперцепции САТ [12, 146], детский вариант теста рисуночной фрустрации С. Розенцвейга [31]. При всей весомости данных методов в практике психологического исследования для оценки специфических особенностей психологической защиты они явно недостаточны: во-первых, в силу известной субъективности получаемых оценок, во-вторых, в силу отрывочности итоговой информации. Так, получаемый в ходе наблюдения и при использовании САТ перечень видов психологической защиты, к которым склонен ребенок, весьма условен и зависит от наблюдательности психолога, его профессиональной подготовленности и представлений об исследуемом феномене. Что касается показателей количественной выраженности конкретных МПЗ в защитной стратегии ребенка, то оба метода практически исключают получение подобной информации. Количественные оценки предполагает метод С. Розенцвейга, наиболее часто используемый в исследовательских целях. Однако его возможности крайне ограничены при анализе качественных показателей психологической защиты. Проблема полноты информации может быть решена либо сочетанием отдельных методов, либо созданием самостоятельной методики, удовлетворяющей потребностям исследования.
Одним из существенных требований данного исследования было получение рядоположенной информации о защитных особенностях детей и родителей. В противном случае сравнение результатов стало бы невозможным. Поскольку первоначально была определена методика изучения МПЗ взрослых, то в результате стала очевидной необходимость подбора методики изучения детской защиты по следующим критериям:
- необходимость оценки тех же восьми МПЗ, что и в методике Р. Плутчика;
- необходимость количественной оценки их выраженности;
- необходимость оценки каждого МПЗ по тем же критериям, что и в соответствующей методике для взрослых.
За основу для создания требуемой методики была взята идея Кристофера Перри [178], который предложил изучать психологическую защиту субъекта посредством экспертной оценки. Суть метода К. Перри сводится к следующему.
На первом этапе экспериментатор проводит с испытуемым интервью с целью получить информацию о специфике психологической защиты последнего. Интервьюер может в ходе беседы как на словах получать от респондента свидетельства использования им психологической защиты, так и целенаправленно провоцировать проявление у него некоторых защит, если находит противоречия в его словах.
На втором этапе одному эксперту или группе экспертов демонстрируется записанное на видео интервью с испытуемым. После просмотра интервью каждый эксперт оценивает по специально разработанным шкалам вероятность того, что субъект использовал соответствующий вид психологической защиты. В отдельных случаях эксперты обсуждают свои оценки с целью достижения согласованности и получения максимально валидной оценки.
Автор методики предлагает более или менее четкие правила присвоения тех или иных оценок вероятности. В этих правилах отражены такие факторы, как давность проведения интервью (не позднее двух лет), количество конкретных свидетельств в пользу того или иного защитного механизма, степень противоречивости этих свидетельств и возможность их использования для оценки ограниченного числа (одновременно не более двух) видов защиты. Вероятность использования каждого из 26 выделенных К. Перри механизмов оценивается в балльной системе: от 0 (не используется совсем) до 3 баллов (определенно используется).
Таким образом, изучение МПЗ детей проводилось в настоящем исследовании посредством формализованной экспертной оценки. В отличие от метода К. Перри, в данном случае оценивалось наличие не собственно защитных механизмов, а соответствующих им поведенческих проявлений (см. Приложение 1). Такой подход исключает неверное толкование одних и тех же МПЗ и необходимость специальной подготовки экспертов, что дало возможность использовать в качестве экспертов родителей и хорошо знающих ребенка взрослых (учителей, воспитателей, психологов). Каждого ребенка оценивали 2-4 человека: один или оба родителя и 1-2 работающих с ним педагога (психолога), т.е. те, кто мог систематически наблюдать его в естественных условиях, не вызывая при этом нежелательную реакцию на наблюдателя. Работа экспертов не требовала от них проведения дополнительных наблюдений: достаточно было использовать уже имеющуюся информацию о типичных для ребенка формах поведения.
Каждому эксперту предлагалась «Карта оценки детских защитных механизмов» (см. Приложение 2): список доступных для внешнего наблюдения поведенческих реакций, каждая из которых соответствовала одному из восьми заранее определенных защитных механизмов: отрицанию, вытеснению, регрессии, компенсации, замещению, проекции, формированию реакции и интеллектуализации. Список содержал 24 (по 3 на каждый вид защиты) утверждения, отражающих детские аналогии защитного поведения взрослых в строгом соответствии с тем, как такое поведение понимается в опроснике Плутчика. Прежде чем список приобрел окончательный вид, он дважды подвергался коррекции, преимущественно с позиции легкости – трудности наблюдения данной реакции во внешнем поведении. В создании конечного варианта «Карты оценки детских защитных механизмов» приняли участие 3 психолога и 3 педагога.
С целью получения дифференцированной количественной оценки для каждого МПЗ экспертам предлагалось оценить частоту встречаемости данной защитной реакции в поведенческой стратегии ребенка и сделать отметку в соответствующей графе регистрационного бланка. Далее каждому показателю частоты экспериментатор приписывал соответствующий балл:
не случается, не замечали – 0 баллов;
бывает иногда – 1 балл;
бывает часто – 2 балла;
бывает постоянно – 3 балла.
В итоге максимальная выраженность каждого защитного механизма могла составлять 9 баллов (3 поведенческих реакции по 3 балла), минимальная – 0. Так как каждого ребенка оценивало несколько взрослых, то конечный показатель каждого МПЗ представлял собой среднее значение оценок всех экспертов.
Таким образом, в качестве показателей психологической защиты детей в исследовании фигурируют абсолютная усредненная оценка выраженности каждого МПЗ и показатели интенсивности психологической защиты (высокая, социально-нормативная, низкая). Исключение составляет лишь сравнение количественных и качественных характеристик психологической защиты взрослых и детей: шкалы детских и взрослых защитных механизмов имеют различное измерение, поэтому для получения достоверной информации абсолютные показатели МПЗ во всех группах были приведены к относительным и далее сравнивались по соответствующим статистическим критериям (раздел 3.1).
2.2. Методики исследования детско-родительского взаимодействия и эмоциональных отношений в семье
С целью оценки особенностей детско-родительского взаимодействия в работе использовалась методика «Взаимодействие родитель – ребенок» (ВРР), описанная Марковской И.М. [68, 69]. Методика представляет собой опросник, состоящий из 60 утверждений (см. Приложение 4), каждое из которых предполагает оценку степени согласия с ним по 5-балльной системе:
5 – несомненно, да (очень сильное согласие)
4 – в общем, да
3 –и да, и нет
2 – скорее нет, чем да
1 – нет (абсолютное несогласие).
Оценка показателей детско-родительского взаимодействия проводится по 10 шкалам, имеющим дихотомически сформулированные названия.
- Нетребовательность – требовательность родителя. Шкала предполагает оценку претензий, требований и ожиданий, которые предъявляются ребенку в процессе взаимодействия. Чем выше показатели по этой шкале, тем больше родительская требовательность, тем более высокого уровня ответственности ожидает родитель от ребенка.
- Мягкость – строгость родителя. Отражает уровень суровости мер по отношению к ребенку, жесткости правил в отношениях между детьми и родителями, общую склонность родителей к использованию наказаний разного уровня. Высокие показатели свидетельствуют о жестком стиле детско-родительского взаимодействия.
- Автономность – контроль по отношению к ребенку. Чем выше показатели по этой шкале, тем выраженнее контролирующее поведение родителей по отношению к ребенку, что может проявляться в чрезмерной опеке, стремлении принимать за него решения, предупреждать малейшие трудности в его жизни. Низкие показатели могут свидетельствовать о вседозволенности и безразличии к ребенку.
- Эмоциональная дистанция – эмоциональная близость ребенка к родителю. Шкала отражает представление родителей о степени близости и доверительности в отношениях между ними и ребенком. Высокие показатели говорят о том, что родитель ощущает себя доверенным лицом ребенка. Низкие отражают дистанцированность в отношениях.
- Отвержение – принятие ребенка родителем. Отражает базовое отношение родителя к ребенку, принятие или непринятие его личностных качеств и поведенческих проявлений. Чем выше значения по данной шкале, чем выше готовность родителя принимать своего ребенка таким, какой он есть, без попытки его изменить. «Принятие ребенка как личности является важным условием благоприятного развития ребенка, его самооценки» [69, с.33].
- Отсутствие сотрудничества – сотрудничество. Шкала отражает наличие или отсутствие в арсенале родителей совместных с ребенком видов деятельности, в которых учитывались бы интересы, права и обязанности обеих сторон и проявлялась бы способность устанавливать отношения равенства и партнерства. Высокие показатели соответствуют наличию данных характеристик.
- Отсутствие тревожности – тревожность за ребенка. Чем выше показатели по этой шкале, тем больше обеспокоенность родителей реальными и мнимыми опасностями, угрожающими ребенку, и тем легче актуализируются подобные страхи. Высокая тревожность обычно сопряжена с высоким контролем.
- Воспитательная непоследовательность – воспитательная последователь-ность. Данная шкала оценивает степень предсказуемости родительского поведения в отношении ребенка, стабильность отношения к нему и системы предъявляемых ему требований. Чем выше значения, тем выше последовательность родителей в применении конкретных методов воспитания и больше возможности у ребенка приспособиться к ним. Непоследовательность родителей, соответствующая низким значениям по данной шкале, может быть следствием эмоциональной неуравновешенности, воспитательной неуверенности, непринятия ребенка.
- Воспитательное единство – воспитательная конфронтация. Шкала отражает степень согласованности у взрослых членов семьи их воспитательных стратегий и наличие конфликтов между ними по этому поводу. Хоть данный критерий и не предполагает оценки непосредственного взаимодействия родителя и ребенка, тем не менее, отсутствие в семье «педагогического мира» является серьезным дестабилизирующим фактором как для семьи в целом, так и для личности ребенка.
- Общая неудовлетворенность – общая удовлетворенность детско-родительскими отношениями. По данным этой шкалы можно судить о том, насколько устраивает родителей сложившаяся система отношений между ними и ребенком. Чем выше значения, тем выше удовлетворенность.
Разброс значений по каждой шкале возможен от 5 до 25 баллов.
В дальнейшем при описании результатов в качестве названия шкал будет фигурировать только полюс высоких значений: требовательность, строгость, контроль, эмоциональная близость, принятие, сотрудничество, тревожность, последовательность, конфронтация, удовлетворенность.
Опросник ВРР существует в трех формах, одна из которых – для родителей дошкольников и младших школьников – использовалась в настоящем исследовании. В ходе исследования опросник предлагался не только родителям, но и другим взрослым членам семьи в случае, если они имели непосредственное отношение к воспитанию ребенка.
Одна из задач исследования ставила перед необходимостью оценить степень и модальность значимости для ребенка каждого из взрослых членов семьи. С этой целью использовался «Тест семейных отношений» (Family Relations Test) Д. Антони и Е. Бене [19, 33, 69]. Методика является проективной. Она позволяет определить позицию ребенка по отношению к членам семьи, качественно и количественно оценить чувства, которые ребенок испытывает к ним.
Тестовый материал методики состоит из 20 фигур (мужские, женские, детские) и набора карточек с «посланиями» членам семьи, на которых запечатлены четыре группы «чувств»:
- положительные, исходящие от ребенка;
- отрицательные, исходящие от ребенка;
- положительные, получаемые ребенком;
- отрицательные, получаемые ребенком.
Тестовая ситуация носит игровой характер. На первом этапе ребенку предлагается решить, каких членов семьи он возьмет в игру и выбрать из имеющихся фигурок «себя», «маму», «папу» и т.д. На втором этапе экспериментатор (или сам ребенок) зачитывает послания. Ребенок же отправляет их тем членам семьи, которым считает нужным. Для посланий, которые он не желает посылать никому, есть отдельная фигура «Никто».
В результате каждый член модифицированной ребенком семьи получает свой паттерн эмоционального отношения, который содержит перечисленный выше набор чувств. Общая значимость того или иного человека определяется числом посланий, отправленных ребенком ему. Чем больше посланий в сравнении с другими членами семьи, тем выше значимость. Для оценки общей значимости послания с негативными и позитивными чувствами суммируются. Для оценки эмоционального оттенка значимости рассматривается отдельно число положительных и отрицательных чувств, посланных ребенком каждому члену семьи. Для данного исследования наибольший интерес представляли взрослые члены семьи.
Важно понимать, что значимость совсем не обязательно должна иметь положительный оттенок: ребенок может настолько бояться и (или) не любить кого-то из взрослых, что перед этими чувствами будут меркнуть все положительные эмоции по отношению к другим членам семьи. Значимость одного субъекта для другого понимается нами как степень непроизвольного влияния первого на чувства, мысли и мотивы поведения последнего. И если эти чувства и мысли отрицательные, то следует говорить о негативной значимости соответствующего человека. Некоторые из членов семьи, являясь безусловно значимыми для ребенка, вызывают у него в равной степени как положительные переживания, так и отрицательные (например, одновременно любовь и страх, привязанность и тревогу). В таком случае речь идет об амбивалентной значимости этих членов семьи.
Таким образом, была получена информация не только о степени, но и о модальности (знаке) эмоциональной значимости для ребенка каждого члена семьи. Методика дает возможность получения в случае необходимости более широкого круга информации: о восприятии ребенком структуры семьи, об уровне его эгоцентризма и самоагрессии и даже о некоторых защитных механизмах, используемых ребенком. Последняя информация, хоть и представляла для исследования потенциальный интерес, все же использовалась очень ограниченно, лишь для сопоставления с полученными в результате экспертной оценки показателями МПЗ детей. Столь осторожное отношение к полученным данным о способах защиты объясняется тем, что методика «Тест семейных отношений» не предназначена для выявления психологической защиты как свойства личности, она дает лишь косвенные сведения о защитных реакциях на чувство вины, вызываемое тестовой ситуацией [33, с.15].
Методика имеет две формы: упрощенную (для детей 4-7 лет) и усложненную (для детей 8-10 лет). В данном случае использовались оба варианта в зависимости от возраста исследуемых детей.
Полученные при обработке данные фигурировали в исследовании в виде трех списков: позитивно, негативно и амбивалентно значимых взрослых членов семьи.
2.3. Методы статистической обработки результатов
На первом этапе обработки результатов исследования применялись такие основные статистики, как средняя величина и стандартное отклонение. Их расчет производился по общепринятым формулам [27, 106].
При анализе результатов использовался критерий значимости средних величин – t-критерий Стьюдента для зависимых и независимых выборок, рассчитанный по обычным формулам [16, 19].
Для определения статистических связей между некоторыми переменными применялся коэффициент линейной корреляции Пирсона, рассчитанный по известным формулам (там же).
Расчет статистических показателей производился с использованием компьютерной программы Microsoft Excel`97.
2.4. Организация и проведение исследования
Цель работы предполагала довольно полное ознакомление с семейными ситуациями обследуемых детей и взрослых. Такое ознакомление было проведено на первом этапе экспериментальной работы, а с некоторыми семьями еще до начала исследования. Большая часть обследованных семей находилась под постоянным психологическим наблюдением в течение не менее двух лет. Около половины семей до исследования и в ходе его получали неоднократные консультации по вопросам детско-родительских отношений. В целом период индивидуального знакомства с семьями, принявшими участие в исследовании, составлял от полугода до шести лет.
Поскольку достоверно установлено наличие связи между формированием личностных особенностей ребенка и его не только родительской, но и прародительской семьей [38], а также доказано влияние на ребенка моделей поведения, демонстрируемых старшими детьми [87], то в исследование, наряду с родителями, были включены и другие взрослые члены семьи, непосредственно участвующие в процессе воспитания ребенка: бабушки, дедушки, старшие дети.
Последующий этап был связан с разработкой параметров экспертной оценки для изучения механизмов психологической защиты детей.
Заключительный этап включал экспериментальную часть работы, которая велась одновременно в двух направлениях:
- обследование детей (диагностика системы психологической защиты и изучение эмоционального отношения ребенка к семейному кругу);
- обследование родителей и других взрослых членов семьи (диагностика особенностей психологической защиты и специфики детско-родительского взаимодействия).
Для решения поставленных в исследовании задач все взрослые члены семьи были разделены на несколько категорий: по поло-ролевому признаку (отдельно рассматривались группа взрослых в целом, группа матерей и группа отцов) и по признаку эмоциональной значимости для ребенка (отдельно рассматривались группа позитивно значимых для детей взрослых и группа негативно значимых взрослых).
Дети рассматривались в целом, без разделения по половому и возрастному признакам. Большинство детей были воспитанниками детского сада № 8 г. Челябинска (26 человек) и учениками лингво-гуманитарной гимназии № 96 г. Челябинска (26 человек). Остальные дети (14 человек) и их родители (28 человек) были обследованы в частном порядке в практике семейного консультирования.
Всего в эксперименте приняли участие 183 человека из 60 семей, в том числе: 66 детей (от 5 до 9 лет), 66 матерей, 41 отец и 10 других взрослых членов семей.
ГЛАВА III. РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ
Последовательность обсуждения экспериментальных данных включает три этапа и соответствует порядку поставленных в исследовании задач.
На первом этапе проанализирована специфика детских и родительских защитных механизмов:
- выявлены различия в выраженности отдельных механизмов матерей и отцов и проанализированы причины этих различий;
- выявлены особенности детской психологической защиты в сравнении с психологической защитой взрослых;
- построена и проанализирована иерархическая шкала, отражающая частоту встречаемости у детей различных механизмов психологической защиты (МПЗ).
На втором этапе изучено влияние специфики и интенсивности родительских МПЗ на построение ими системы детско-родительского взаимодействия. Соответствующие показатели проанализированы у взрослых членов семьи в целом и отдельно у матерей и отцов.
Третий этап посвящен исследованию внутрисемейных факторов формирования психологической защиты ребенка. В этом ключе изучена взаимосвязь защитных проявлений родителей и детей и проанализировано влияние особенностей детско-родительского взаимодействия на становление МПЗ детей. Оба фактора изучались с учетов поло-ролевых особенностей родителей и характера их эмоциональной значимости для ребенка.
В качестве показателей психологической защиты личности исследовались восемь механизмов психологической защиты, признанных базовыми в структурной теории Р. Плутчика: отрицание, вытеснение, интеллектуализация, формирование реакции, регрессия, компенсация, проекция, замещение.
Изучение распределения показателей защитных механизмов на двух выборках – дети и взрослые – позволило выделить у тех и других три степени интенсивности каждого механизма:
