«Джо Холдеман Миры обетованные Миры – 1 Scan: B.X, OCR and Spellcheck: Rena ...»

— Чудик, представь, что я и есть та самая светлоберезовая дылда, тот самый чурбан, по которому твой топор плачет.

— Чурбан? Джефф? — — Я присела на другой краешек.

— Как ты его находишь? — спросила Виолетта.

— Парень как парень, уровень. Мы с ним три месяца проучились в одном университете… что еще… встречались. Ужин, спорт. На этом корте иллюзии не прыгают.

— Правда? Плохой отскок?

Я легла.

— Черт его знает, — сказала я. — Не хочется усложнять себе жизнь.

— Клановые дела?

— Нет. Просто есть один… А может, и не один. И еще, когдато очень давно я решила: лучше помру девственницей, чем буду в клане, с матушкой на пару.

О сколько чувства было в реплике Виолетты.

— Вот и у меня та же история, — прошептала она. — Ах эти женщины по фамилии Брукс! Понимаешь? Стопор. Слишком поздно мне помирать… девственницей. Господи, благослови!

— Выпендреж, — буркнула я. — Хочешь, познакомлю с Джеффом?

— Такой большой. — Виолетта была на голову ниже меня. — Придется стул подставлять. Но заманчиво, — вздохнула она.

— Чудесная пара, — усмехнулась я. — Фэбээровец и дочка содержательницы прито…

— Фэбээровец? — вздрогнула Виолетта.

— Чудеса на тарелке? — спросила я.

— Ну. Ты объясняла ему когданибудь, что такое контрабанда?

Я стала изучать другой вопрос: как там мои ногти?

— Само собой. Хочешь, чтоб убили — плати. Другое дело — кого? Это не по мне, — сказала я.

Виолетта расхохоталась.

— Пойдемка вниз да треснем чегонибудь, — сказала она, отсмеявшись. — Тайга ли, прерии ли, дюны, дорога дальняя, так?

Идея была хорошей.

Теперь, уже совсем покомпанейски, мы хлебнули с ней чайку, и обе, всякого в жизни нахлебавшиеся, выплеснули друг на друга немножко личного. На ушко друг другу пошептали.

Мать Виолетты фактически развелась со своим мужем, к тому времени являвшимся главой клана Брукс, но официально развод получить не смогла. Суд в штате Массачусетс, где проживали супруги, счел, что оснований для развода нет. Тогда мать забрала свою несовершеннолетнюю дочь из семьи и перебралась с девочкой в Неваду. Единственным капиталом матери была её красота. Женщина сделала ставку именно на свою внешность, пустив в ход роскошное тело, и вскоре преуспела в трудах неправедных, став дорогооплачиваемой куртизанкой. Если оценивать её успехи по ранглисту «Гильдии Трудящихся Женщин Невады» — мать Виолетты достигла подлинных вершин карьеры. Она трудилась на этом поприще восемь или девять лет и сумела очень грамотно распорядиться заработанными деньгами, время от времени вкладывая их в различные процветающие предприятия. А затем, когда скопила достаточную сумму, приобрела в ЛасВегасе бордель. Когда родилась младшая Брукс, её глаза были яркофиолетового цвета; поэтому девочку и назвали Виолеттой — фиалка. С возрастом её глаза заметно почернели. Девочка жила и училась в престижном пансионе в Новой Англии и очень редко наезжала к матери в Неваду. В основном это было связано с тем, что в Неваде киднеппинг стал чуть ли не узаконенным бизнесом, и у матери Виолетты, женщины очень состоятельной, имелись все основания для волнений по этому поводу. А впрочем, не только киднеппинг был разрешен в Неваде. Тут было дозволено все и всем.

Виолетта получила отличное образование и светское воспитание. Никакие радости жизни были ей не чужды, и все же я видела — гдето в глубине души она чувствовала себя очень неуверенно, чтото беспокоило её. Что? Так глубоко заглянуть в себя она не умела. Виолетта почти боготворила свою мать, но никогда не спешила повидать её. Отца же не знала и знать не желала. Здесь у нас с ней было много общего.

Она увлекалась живописью, писала стихи, разбиралась в поэзии — имя Бенни Аронса было ей знакомо — и не имела ни малейшего представления, чем станет заниматься после окончания университета. Она готовилась к защите диссертации по специальности английский язык и литература, но, мне кажется, не любила свою профессию, не собиралась уйти в научную работу, не собиралась гделибо преподавать.

Както она сказала, что завидует моему честолюбию.

Наше путешествие по Лондону на автобусе более напоминало обыкновенную поездку на такси, нежели экскурсию. Мы мотались от одной достопримечательности к другой с той скоростью, с какой позволяло передвигаться по городу дорожное движение. Полагаю, задумка организаторов заключалась в том, чтобы дать нам возможность пусть мельком, но оглядеть все маломальски, привлекательное в столице Англии. А ленч удался. Мы обедали в ресторане на проспекте Уитби, в пабе, который был построен ещё при Тюдорах. Пять веков назад.

Я и не предполагала, что так устану. Право, очень тяжело сидеть, смотреть да слушать экскурсовода восемь часов подряд. Но, по большому счету, день прошел отлично. Нам даже на короля Георга довелось посмотреть — издали, конечно. Он перерезал ленточку на открытии какогото общественного здания. Однажды я уже видела короля Георга воочию. Это было десять лет назад, когда монарх делал остановку в НовоЙорке по дороге на Луну.

По возвращении в отель мы с Виолеттой решили поужинать гденибудь за пределами гостиницы и заодно разведать ближайшие окрестности. В поисках подходящего ресторанчика мы спустились к центру по Бромптонроуд. И зря, не стоило так поступать. Мы бродили от ресторана к ресторану, пересмотрели с дюжину меню, вывешенных в окнахвитринах, и вдруг я поняла, что простонапросто вожу Виолетту за нос, подсознательно выбирая заведеньице подешевле. Но я не желала девушке голодной смерти, поэтому честно покаялась, а в ответ услышала, что она и не собиралась шиковать. Она совсем не против экономии. Если в Лондоне она десяток раз не сходит в дорогие рестораны, то на сэкономленные деньги сможет купить в Париже великолепное платье.

В конце концов мы набрели на уличного торговца. Он продавал эль и сандвичи. Мы купили у него сандвичи и приговорили их по дороге в отель. Уличный торговец просветил нас насчет недорогих ресторанов с приличной кухней — от отеля нам следует держать курс на север, а не на юг.

Заморосил дождь, однако это нас не обеспокоило. Выходя из гостиницы, мы захватили плащи и шляпки.

Автомобильное движение в Лондоне сильно отличается от ньюйоркского. Машины в британской столице — мощнее, быстрее, и за рулем, похоже, зачастую сидит маньяк. Тут нет такси, управляемых роботами, а для людей вождение автомобилей, мне кажется, превратилось в увлекательный спорт, в соревнование — кто кого обгонит. При таком подходе к делу пешеходы на мостовых — только помеха, но и без них плохо. Когда на проезжей части нет препятствий, соревноваться не так интересно.

Зато на тротуарах и в магазинах здесь по сравнению с НьюЙорком — тишь да благодать. По крайней мере, люди ведут себя с тобой куда более вежливо, чем в Америке. И совершенно незачем стремиться, как в НьюЙорке, в центр города, в середину растревоженного людского улья. По мне, так наиболее удобный для жизни район Лондона — Кенсингтон.

В полиции служат не только мужчины, но и женщины. Полицейские не носят при себе огнестрельного оружия, и, похоже, они вообще не вооружены. Как нам объяснили, конечно же, и в Лондоне есть бандиты, но всерьез они не влияют на обстановку в городе, на его атмосферу. В самом Лондоне уровень преступности в четыре раза ниже, чем в НьюЙорке. «Сам Лондон», правда, не включает в себя районы ИстЭнда, контролируемые мощной криминальной, группировкой, которая называет себя «Национальный фронт».

Мы прихватили с собой в номер бутылку мадеры в качестве профилактического средства от простуды; добравшись до комнаты, задрали вверх ноги и стали смотреть телевизор. Два основных английских телеканала — государственные. У меня сложилось впечатление, что, если сравнивать с американскими программами, английские — потоньше, поумнее. Коммерческое телевидение весьма остроумно и откровенно; славно и то, что после просмотра передач вас по ночам не мучают кошмары.

Прежде никто из нас не пробовал мадеру. Это сладкое и крепкое вино. Мы выпили вею бутылку. Сначала слегка захмелели, затем нас обеих стало клонить в сон; мы заснули в одной постели, невинные, как малышки. На рассвете я проснулась, чувствуя, как теплое голое тело Виолетты согревает меня. Приятнейшее ощущение! Не то чтобы меня осознанно потянуло на лесбийские дела, просто в подкорке, чтото такое заворочалось, но я постаралась справиться со своими проблемами, не беспокоя Виолетту. Я выпила, наверное, целый литр воды и лишь тогда вспомнила о таблетках, снимающих похмельный синдром. Отложив их и для Виолетты, я заползла в соседнюю неразобранную постель, в холодные простыни и стала ждать, когда прекратится головокружение.

Этот день Виолетта решила посвятить осмотру достопримечательностей, имеющих отношение к великим писателям и их творчеству, и я потащилась вслед за нею, хотя имела довольно смутное представление о том, что такое английская литература.

Абсолютно не жаль времени, потраченного на посещение дома Диккенса. Дом буквально дышит атмосферой девятнадцатого века, он полон антиквариата. Судьба некоторых достопамятных вещей, продемонстрированных нам, была напрямую связана с Америкой. Диккенс, как известно, не испытывал к юному государству никаких чувств, кроме презрения, но, очевидно, не гнушался американскими долларами, которые получал за публикации своих произведений в США. Из дома писателя мы направились в его любимый паб, где и выпили по паре пинт настоянного на литературе пива, заложив крепкий фундамент завтрашнего похмелья.

Особняк Самуэля Джонсона был построен на два столетия раньше диккенсовского. За века деревянные ступени стерлись под подошвами туристов, бесконечными вереницами снующих вниз и вверх по старой лестнице. Дом выглядел как музей. Конечно, не станешь с благоговением относиться к жилищу литератора, когда ты не читала ни строчки из его произведений. Наш путеводитель зазывал в любимый паб Джонсона с такой же настойчивостью, с какой зазывал в любимый паб Диккенса. Во времена Джонсона ресторан назывался забегаловкой. Эта «забегаловка» кормила и поила посетителей с 1667 года. Мы в неё не попали, так как пришли к ресторану в, обеденный час — толпа поклонников Бахуса запрудила весь проулок, перегородив проход к дверям.

Утро выдалось ясным. На улице было не позимнему тепло. Но начиная с полудня подул холодный порывистый ветер и с неба посыпал дождь вперемешку со снежной крупой. Мы решили, что по такой погоде самое благоразумное — спрятаться гденибудь под крышу. По дороге в Кенсингтон мы забрели в музей Виктории и Альберта. В музее мы разошлись — Виолетта отправилась изучать залы живописи, а меня потянуло к коллекции старинных музыкальных инструментов. Коллекция оказалась превосходной. Причем все инструменты были действующими. Через наушники вы могли слышать, как они звучат — современную запись произведений, дошедших до нас из глубины веков.

Мое внимание привлек охотничий рог. Он выглядел как кларнет, сработанный фанатикомкубистом, и звучал так, словно гдето здорово простудился. Я стояла и рассматривала этот рог, когда ктото вдруг легонько хлопнул меня по плечу. Помоему, от неожиданности я даже подпрыгнула. Я обернулась и увидела Джеффа Хокинса. '

— Боже, Джефф, как ты меня напугал! — выдохнула я.

— Извини, — скороговоркой пробормотал он. — Знаешь, за весь день ты — первый знакомый человек, которого я встретил.

— А как ты провел день? — спросила я.

— Ходилбродил по городу, катался на метро, — сообщил Джефф. — Посетил СкотлендЯрд. Хотел пробиться в Тауэр, даже в очереди стоял, но не выстоял. Слишком холодно. — Хокинс вскинул голову. — Столько впечатлений… А ты как?

Я поделилась с ним своими впечатлениями.

— День, посвященный литературе? Звучит интересно, — сказал Джефф, улыбаясь. — Уже спланировала, где и с кем будешь ужинать?

Мы с Виолеттой собирались ужинать в индийском ресторане. Его порекомендовал нам торговец, продававший на улице сандвичи. Джефф спросил меня: не могли бы он и его приятель присоединиться к нам вечером? Я ответила: да, конечно, а про себя подумала, что этот приятель окажется, скорее всего, приятельницей, и тотчас почувствовала, как в душе у меня зарождается и растет волна раздражения. Наверное, это был приступ ревности.

Я ошиблась. С Джеффом в ресторан пришел парень. Вероятно, Джефф пригласил его, дабы он составил пару Виолетте. Я была удовлетворена. Вечером Джефф принадлежал мне, это тешило мое самолюбие.

Однако время оглянуться. Что бы случилось, если бы там, в музее, у меня было иное настроение? Если бы меня покоробила прямота, с которой Джефф навязал себя в мои спутники? Что бы случилось, если бы он не оказался тогда в музее? Или, представим, не поехал в круиз? Или не поступил в университет? И вообще не родился? Моя жизнь была бы проще… Хотя без Джеффа я, наверное, просто умерла бы.

Глава 32. ИЗ ДНЕВНИКА ПУТЕШЕСТВЕННИЦЫ

23 декабря. …Соус «карри» (мясо, рыба, овощи, куркумовый корень и пряности) по вкусу и качеству напомнил мне тот, который я привыкла есть дома. Разве что овощи поначалу показались мне пресноватыми, словно повар забыл приправить их специями, и вообще поперчить. Но он не забыл, как выяснилось. Через несколько минут у меня во рту все запылало. Чтоб погасить пламя, пришлось выпить чуть ли не бочонок пива и съесть массу хлеба. Все это сказывается на моем весе — он подбирается к пятидесяти двум килограммам.

Несколько граммов сбросила, танцуя. Мы занимались этим славным делом в Восточном Кенсингтоне, в дансинге с миленьким названьицем «Алкохоллденатурат». Плясали на дощатом полу в большом, круглом, залитом светом зале, где вдоль стен стояли столы и стулья. В Англии все ещё популярен мэш, поднадоевший танец. Мода в Лондоне меняется не так быстро, как в НьюЙорке. Здесь отводят душу, становясь в круг. Физического контакта между танцующими нет, если не считать касания ладонями. Шаг довольно сложный и напоминает па, выделываемые ребятами из «Биг эппл» — нас с их творчеством знакомили на семинаре по развлечениям. Мэш идет под музыку середины прошлого века, под «Битлз».

Мы без устали хватали друг друга за руки, а мне хотелось, чтобы Джефф обнял меня, прижал к себе. Право, к концу вечера я завелась так, что места себе не находила. Словно белка в период течки. Должно быть, во всем виноват острый соус «карри».

Джефф, похоже, положил глаз на Виолетту. Помоему, репутация Виолетты как женщины из Невады не играла тут решающую роль. Если бы дело происходило на орбите, я бы попросила Джеффа ненадолго выйти из дансинга, затянула бы его в номер, а потом посоветовала бы Виолетте громко постучать в дверь этого номера и минуточку подождать. Но здесь так не поступают.

Все к лучшему. Только мужчины мне сейчас и не хватает! Мужчины, изза которого вся моя жизнь пошла бы кувырком! Отчего, однако, земляные кроты не в состоянии и шагу ступить, чтоб не усложнить себе и другим жизнь? Впрочем, коекто из них в состоянии, я уверена. Но не Джефф. Ко всему на свете у Джеффа чрезвычайно серьезный подход… Такой Джефф весь из себя сильный, рассудительный! И чтото там вечно тлеет у него в душе, дунешь — и вспыхнет. Буду удивлена, если у них с Виолеттой чтото выгорит.

Утром мы с Виолеттой пришли к выводу, что нагишом спать холодновато и стоит облачиться в пижамы. Так будем поступать и впредь. Этой ночью она, одетая, повернулась ко мне спиной, укрылась одеялом и моментально заснула. Вечером, очевидно, слегка перенервничала. Да и обе мы были изрядно пьяны. Не исключено, потом она решит, что нечто интересное и обломилось ей перед сном, но не сон ли это был? Кто знает. Если решит, что обломилось, мне следует ненавязчиво убедить её в обратном.

Господи, я больше не в состоянии спать одна. Вот сижу посреди ночи в ванной, пишу дневник и размазываю слезы по щекам. А плакатьто вроде и не изза чего. Пора принять ещё одну таблетку клонексина.

24 декабря. Что это за чудо — Лондон на Рождество! Весь день с небес валил роскошный снег. Если чутьчуть отключиться от реалий нынешнего века, ты попадаешь в век минувший. А может, даже и в какойнибудь двенадцатый. Большинство наших, в том числе и я, отправились в Альбертхолл. Там артист, загримированный под Диккенса, читал рождественскую сказку. Зрелище потрясающее, но такая грусть за душу берет… Я бы уверовала в тебя, Господи, если бы ты вдруг вырубил, к матери, всю эту нынешнюю дребедень и начал все с начала.

Джефф застал меня врасплох, он сделал мне подарок. Это был, конечно же, не сногсшибательный вариант — простой электронный конвертер, сопоставляющий курсы валют, — както, при Джеффе, я увидела, как конвертер работает, и пришла в восторг, — но оттого, что подарок преподнес именно Хокинс… меня бросило в дрожь. Джефф вывел меня из транса, забормотав, — онде знает, что в моем клане не празднуют Рождество Христово, а посему он не ждет ничего в ответ, ну, разве что дежурный поцелуй?

Так мы и поцеловались, словно кузен с кузиной. Полагаю, это было шито белыми нитками. Оба почувствовали.

А Виолетте он ничего не подарил.

25 декабря. Допоздна не могла уснуть, смотрела телевизор, убрав громкость до шепота. В полночь, в «Новостях», сообщили, что состоялся референдум по судьбе НовоЙорка. Референдум вроде бы полностью оправдал надежды, возлагавшиеся на него инициаторами. О реакции лоббистов не было сказано ни слова. Нас только известили, что Конгресс сегодня собираться не намерен.

А Стоунхендж действительно производит впечатление. Во время экскурсии я не слишком внимательно следила за астрономическими выкладками, что приводил гид, и не оченьто разобралась, какой принцип был положен в основу календаря. Однако здорово уже то, что этот календарь был создан — и не просто разумными существами, но нашими прямыми предками в доисторическую эпоху. Поразительно — некоторые каменные глыбы были какимто образом доставлены в Стоунхендж из такой дали, как Уэльс.

Нам также показали сохранившиеся участки построенной римлянами дороги — но это не то. Ей не более двух тысяч лет. Считай, проложена вчера.

В полдень мы прибыли в Бат, и здесь я тоже не зря потратила несколько часов. Сам город Бат — изумителен, потрясающий собор и все такое прочее. Но главное — это бассейны, оба, старый и новый. Там есть бассейн, сооруженный в достопамятные времена — восьмой век до нашей эры. Говорят, отец короля Лира сумел тут исцелиться, от своего недуга. На этом месте нынче воздвигнут музеймемориал. А за городом расположен новый комплекс, диснеевский. Из руин сотворили конфетку; все тут воссоздано так, как и было задумано в идеале, по древнероманскому образцу — ванны с горячей и холодной водой, дно и стены выложены изразцами, статуи вокруг…

Я — не британка, исповедующая нудизм. Но куда денешься, когда купание нагишом — часть программы. Народ, надо отметить, вел себя по отношению ко мне весьма тактично, но ято быстро поняла, что рядом со мной оказались те самцы из нашей группы, которые жаждали получить коечто сверх программы. Слава Богу, Джефф, Мэнни и Виолетта пришли мне на помощь, и мы тихомирно, но всласть надремалисьнаплавались в пресной воде. На первый взгляд, Джефф — под стать Чарли. Но если оценивать их «чисто специфические мужские» достоинства, вернее, размеры этих достоинств, крот уступает небожителю. Как только высмотрю в зоопарке или по телевизору слона со всеми его прибабахами, тотчас вспоминаю старину Чарли. Оказалось, что и Джефф, и Мэнни в свое время прошли через обряд обрезания. Ничего подобного я в жизни не видела, разве что у некоторых туристов с Земли на Девоне. Но Мэнни — еврей, а Джеффа какой черт попутал?

Боги щедро одарили Виолетту — не только красотой, но и грацией: о, как она двигалась у воды, когда мужчины пожирали её глазами! Джефф и Мэнни рванулись от неё в волну, словно опаздывали на поезд. Само собой, оба салютовали ей, убегая. Факелы в воду! Жаль, что не посидели рядышком со мной.

Хотела бы я стать на денек самцом, дабы разобраться в мотивах поведения мужчин. Что ими движет, когда они себя так странно ведут? Ведь эрекция — не только физиологическая реакция, но и чрезвычайно привлекательное — для женщин — зрелище? Может, дуреют, тупеют, поскольку кровь отливает от головы и клеткам мозга не достает питания?

Ребятам из группы нравилось бросаться из горячей воды в холодную, «из полымя в прорубь», — мазохизм, никогда не пойму. А раздевалки в Бате — раздельные. В нашей — сушилки для волос. Мы с Виолеттой сели поудобнее, помыли косточки «нашим обожателям», и я сказала, что могу уйти на ночь из номера, если у Виолетты есть вариант. Но посмотрим, как сложится ситуация.

Всю дорогу назад, в Лондон, Виолетта перешептывалась с Мэнни, Мэнни — с Джеффом, Джефф с Виолеттой, а я сидела, как дура, — им до меня дела не было, — пока вдруг Джефф не начал нашептывать мне на ухо: Виолетта и Мэнни намерены провести эту ночь вдвоем; не соглашусь ли я, О'Хара, провести ночь в номере Джеффа? На кровати Мэнни, естественно. Джефф не потревожит, джентльмен.

Полно, братец, решила я. Пора и мне брать быка за рога. Я ответила, что буду счастлива выспаться рядом с Джеффом. Но если вдруг ночью мы окажемся вместе в одной постели, ничего? Он засмеялся. Он неожиданно стал таким раскованным! Я диву далась. А затем замурлыкал чтото о том, как медленно мы движемся к Лондону.

А парень — действительно поискать. В общении, в миру — холоден и себе на уме. В постели — откуда что берется? Совершенно иной, горяч, сплошная страсть, просто безумен. И, старина Чарли, не один ты восстанавливаешь силы так быстро!

Ужин был не за горами, но мы успели понять друг друга в постели дважды. Поужинали, вернулись в номер: Джефф у меня на десерт, я — у него. Хотя какой десерт — свежатина. В полночь опять… Скажем, стояла глубокая ночь, если только представить, что ночь может быть мужского рода. Полусонполуявь; вряд ли ктонибудь из нас воистину сознавал, что творил, вряд ли кто не чувствовал, что творилось. Эти дьяволы в образе женщины, эти демоны — чистый кошмар… С Рождеством Христовым!

26 декабря. Мы с Джеффом пошли в Вестминстер — воочию увидеть, как работает знаменитый Британский Парламент. Собственно, его работы поглядетьпослушать так и не удалось: большинство членов парламента отправились на рождественские каникулы.

Но мы поприсутствовали на дебатах в Палате Лордов, наблюдая за ходом дискуссии с мест для иностранных гостей. Лорды обсуждали законопроект «О единой системе государственного контроля за производством молочной продукции». Один из выступающих подверг законопроект очень резкой, но весьма убедительной критике. Его оппонент, не без ехидства, спросил, сколько коров находится на фермах, которыми владеет уважаемый оратор. Две тысячи голов в стаде? Болеетого? А я, в свою очередь, представила себе стадо из двух тысяч буренок, пасущихся на «лугах» в моем родном НовоЙорке.

Должна признать, я была шокирована тем, с какой легкостью, с какой беззастенчивостью власть и богатство моют друг другу руки в Палате Лордов. Мне показалось, что существует кромешная пропасть между правящими кругами Земли и администрацией НовоЙорка. В том смысле, что они совершенно поразному подходят к понятиям «долг», «порядочность», «честь», к философским понятиям, если по большому счету.

Кому нужно такое процветание? Никто из тех, кто рвется к власти над миллионами людей, не должен быть допущен до этой власти!

Однако коррупция процветает здесь повсюду. Ребята, что правят Штатами, обделывают свой делишки за закрытыми дверями и не спешат информировать соотечественников — «что и как».

О Джеффе. То ли он подвержен резким перепадам настроения, то ли… — нет, не подвержен, правда, — простонапросто он не был самим собой последнее время. Нудьга в университете, тяжкий, однообразный труд, работа в Управлении — ежедневная каторга; сверхурочно, дабы заработать себе несколько недель полноценного отдыха и немного денег на этот отдых да плюс к тому любовь, несчастная любовь. Он собирался жениться, а она его бросила. Отказала за неделю до того, как мы с Джеффом познакомились. Он поцеловал меня, рождественский традиционный поцелуй, 25 декабря, — это он впервые прикоснулся к женщине с тех пор, как его возлюбленная ему отказала! В августе.

Я и Джефф долго сидели в ресторане Вестминстера и говорили, говорили всерьез о жизни, о себе, о судьбе. Я рассказала Джеффу — как на исповеди — все о нас с Дэниелом. И о том, как почувствовала «радость плотских утех», и о том, как воспринимала и воспринимаю любовь, привязанность, человека. Не солгу, если замечу, что и Джефф сейчас нуждается в друге куда больше, чем в секспартнере.

Мы вернулись в отель и ударили по рукам: друзья? Друзья!

Я поинтересовалась у Джеффа насчет обрезания. Он ответил: традиция клана. Старший сын главы рода должен пройти этот обряд, остальные сыновья — нет. Но только он, старший сын, имеет право войти в Совет клана, фактически в Совет старейшин. Ну, я ему и выдала мягко, что именно я думаю по поводу кланов, в традициях которых отхватывать у человека кусок живой плоти, — представьте молодость мою, когда я не была настолько умна, когда я толком не умела выразить мысль словами! Джефф пожал плечами. Он высказался очень грубо, матом. Ктонибудь его заставлял? Нет. Увечья нет? Нет. Ты уши прокалывала? Не слабая операция, подумай.

Не стала спорить. У меня не было, никогда не было таких излишков крайней и близкой к ней плоти, пожертвовав которыми я могла бы продолжать приносить другим людямдрузьям удовольствие. В полной мере. Я также не обмолвилась о том, что думаю про кланы, в которых главенствующие роли заранее уготованы мужчинам. Ах, о чем я! Он знает меня достаточно хорошо, чтобы понять, какой мой козырь ляжет на его шестерку…

Дневник, мой дневник! Есть ещё одна проблема, о которой не смею заикнуться. Мера предосторожности. —

(27 декабря — 30 декабря: СтратфорднаЭйвоне, Шотландия, Уэльс, Йорк, Йоркшир — Муре, Килларни, Лимерик.)

30 декабря. А вот теперь понятно, почему Джон балдеет от ирландской глубинки. Даже зимой — это блеск. Увидеть бы Ирландию по весне!

Мы недолго пробыли в Дублине, большую часть дня провели в зропарке. Однако это незабываемо. Территория зоопарка поделена на две части. В одной из них представлена фауна планеты, представлена, кстати, намного богаче, нежели в Бронксе. Звери находятся в условиях, приближенных к их естественной среде обитания, и чувствуют себя здесь весьма вольготно. А рядом расположена «площадка» так называемой лаборатории О'Коннора — онато и привлекает в зоопарк туристов со всего света.

В Ирландии официально разрешены исследования — на генетическом уровне — над животными особями. Для финансирования проекта постоянно требуются изрядные суммы денег, поэтому сюда и открыт доступ туристам. Пятьдесят фунтов за вход. Студентам, учащимся — скидка.

Вот, например, муравей размером с собаку, метр в холке. Плавает божественно. Объяснили: непотопляем, и ему необходимо находиться в воде, ибо ножки слабенькие для Земли, гравитация не та. Коза о двух головах: детки, двое, тоже о двух. Безволосая шимпанзе, или самецшимпанзе? Пародия на старика. Летучие мыши размером с плевое насекомое. Но живут пятнадцать лет, когда обычная мышь — максимум полтора года.

31 декабря. Если Лондон — это лучшее место на свете для встречи Рождества, то Дублин просто предназначен для празднования Нового года. Слов нет. Пытаюсь писать о Новом годе в Дублине. Нынче уж первое число, два тридцать утра, а может, ночи? Рука не держит ручку — я приняла на грудь дюжину бутылок первозданного «Гиннесса», бутылка шампанского не в счет, и вот зажгла весь свет, что есть в номере мистера Дж. Хокинса, — а емуто что? Лежит поперек постельки, благо она широкая, лежит в отрубе и храпит, как дракон.

Джон никогда не рассказывал мне о рисунках на пене. Но ты возьми кружку «Гиннесса», дружок, макни свой пальчик, попиши на пене буковки — это не «Гиннесс», если у тебя не получится. Все останется на века. Если ты не выпьешь, вместе с пеной, чуть пораньше. Вот что такое «Гиннесс», другого не существует. Бог меня пожалел, я не живу в Дублине, иначе весила бы уже килограммов сто. Джефф, слабоумный мальчик, сострил чтото, когда увидел, сколько пива за моим «дамским» воротничком! Боже, Америка, и это твои мужчины? Твои герои? Хаха, Америка! Кто спит, Джеффри? Тото. Один ноль. В мою пользу.

Нужно заняться языком. Ирландцы — прекрасный народ, всех расцеловать готова, кроме дамс — эдакие, цокцок, подковки, попадающиеся на дорогах рыцарям и одаривающие каждого встречногопоперечного счастьем, и это леди? Ято не сумею привлечь самцовирландцев их дурацкой песенкой про вечно хмельного весельчакалудильщика. Пусть поет и пляшет тот, кто знает мотив.

А тебе, О'Хара, моя девочка, пора на покой. Ты так сегодня набралась! Прими таблетку и оставь в покое бутылку. Столкни Джеффакозла в огород, то есть на пол. А лучше — пусть дрыхнет, улягся на него, крестнакрест, сверху.

2 января. …отмучились на обязательной, университетскопознавательной программе, потом Джефф уехал в Интерпол, в местное отделение пообщаться с коллегами. Их Интерпол — та же организация, что и ФБР в США — европейский эквивалент, но с добавкой в структуру ЦРУ, я полагаю. Виолетта спит и видит Францию. Куда я от неё денусь?

Дублин — Париж. В поезде трясло почти так же, как в шаттле.

Если не принимать во внимание языкового барьера, то Джон прав: Ирландия очень похожа по атмосфере, по духовному настрою людей на НовоЙорк. Тихая, спокойная страна, где все относятся к тебе доброжелательно, даже подружески. Франция же, или по крайней мере Париж — напряжен, бурлит, движение на улицах: чем быстрей, тем лучше. Куда тут НьюЙорку! Но я поняла: прежде Париж не был таким.

Мостик между Парижем и Дублином протянула Виолетта. У неё пристрастие ко всему темному, таинственному. Там, в Ирландии, она потянула нас в подземелье СантМишан, здесь мы полезли в парижские катакомбы. Полное кино. Света нет. Могила на могиле. В ручку — по свечке, она входит в стоимость билета. Кости шести миллионов человек, уу… Разве смерть не есть плевок в морду жизни?

Французская кухня изысканна, но рестораны дорогие. Мы последовали совету одного умного человека — в завтрак и ужин перебивались, и недурно, легкими закусками, хлебом, сыром, вином, а на ленч брали чтонибудь горячее. Когда погода позволяла, мы брали еду, шли в один из парков и устраивали посиделки «подомашнему». Парки в снегу были прекрасны.

Сухое вино в Париже хуже, чем в Америке. Дело даже не в ценах — что мы могли себе позволить? Но хлеб, сыр… — это божественно! Я все думаю о девочке, которая выросла бы на парном молоке, на приличном сыре из этого молока, — интересно, как бы тогда я относилась к Америке? В Париже — сыры на сырах, сорт на сорте, из коровьего молока, из… Сотни и сотни сыров. Девочек, которые могли бы из…

Джефф обожествляет Париж. Тут страсть американца к Европе. Если у Джеффа ностальгия по временам ушедшим, чем я могу помочь? Месяцдругой подожду, но потом? Пусть тоскует один, с меня хватит.

Козел, возомнил о себе и о своем «факеле» невесть что. Я тихотихо сидела с ребятами, хороший и умный был разговор — выволок. Да, сегодня вечером. О'кей, я могла сказать ему «нет». Между прочим, я люблю, когда меня слушают, когда на меня смотрят. Кто я для Джеффа? Врачцелитель? Я себя чувствую с ним снова как с Чарли. Девочка — дай, будь раскованной, расслабься.

Ну, что я могу сделать, если он грустит по ней, по ним, по оставшимся в прошлом женщинам и временам? Всплеснуть руками? Всплесну, у него в паху подзарядный механизм. Проверила. Получила почту. Сразу несколько писем; от Джона, Дэниела, от Бенни. От Бенни — сумасбродная поэма, как будто не он писал.

34 января. Париж, Лион, Ницца.

5 января. Не могу оторвать взгляд от гор. Они окружили долину, высокие, и даже самая маленькая из них — выше и больше моего Пафоса. Пафос — просто сугроб по сравнению с любой из этих гор.

И сам город — ничего. Собственно, тот Гренобль, которым в прошлом веке гордилось человечество, был полностью разрушен. Он растаял, как тает при высокой температуре металл. Там были люди, деревья, лужайки — над ними ядерный гриб. Двадцать лет назад началось восстановление Гренобля. Сейчас он — словно «с иголочки», красавец. Все продумано, распланировано до сантиметра. Джон бы свихнулся, увидев Гренобль, — пеносталь, сложные смешанные конструкции. По архитектуре — изящнее, чем любой из проектов орбиты. И первый город на планете, в котором тебе не попадаются на каждом шагу соборы, церкви.

В восточной части города — мемориал. Круглое, как тарелка, озеро, затянутое черным стеклом. По слухам, вода до сих пор радиоактивна. А всего в долине погибло сто тысяч человек.

Ближе к полудню Джефф пригласил Виолетту покататься на лыжах. Они ушли; я было попыталась сама прикоснуться к высокому, то бишь к горным лыжам, но мне сказали, что для начинающих нет экипировки, её не держат — салаги катаются внизу. Конечно, я могла бы заказать все то, что требуется настоящему горнолыжнику. И до конца своих дней проваляться в гипсе. Клонексин, клонексин, даже ты тут не поможешь.

Вот так, милые. Посему я отправилась бродить по городу и вдосталь набродилась, а когда замерзла, прибилась к какомуто кафе, где и стала писать теплые письма. Дэниелу, Джону, Бенни. Даже мамочке черкнула посланьине.

В письмах Джону и Дэниелу о Джеффе и запятой не обмолвилась. Дэну могу запросто описывать ночи с Бенни, Дэн не будет ревновать. А Джеффа он бы вычислил, инстинкт земляного крота. Ха! Как будто я способна влюбиться в червя навозного — в копа!

6 января. Последний день во Франции. Слава Богу, вернулись в Париж. Что бы тут ни происходило, Париж есть Париж. Было холодно, солнечно, безветренно. Коекто решил, что погода не для прогулок. Виолетта с Мэнни целый день проторчали в Лувре — все же под крышей, в тепле, — мы с Джеффом дотемна шатались по улицам, от Монмартра добрели до геликоптерпорта, потом вернулись на набережную Сены, в пансион. Замерзли. Растирали друг другу ступни. У Джеффа они большие до безобразия. Моим не чета, славным.

А если серьезно, все эти прогулки идут мне на пользу. Брюки стали свободными в талии, зато бедра в штанах теперь — как влитые. Что со мной будет, когда вернусь на уровень гравитации 0,8? Разжирею? Стремительно, если срочно не займусь спортом, гандболом.

Мы с Джеффом купили в складчину компьютерпереводчик. Он переводит с четырех европейских языков. Словарный запас велик. Машина правильно спрягает и склоняет, но помимо этого создателям компьютера, увы, не удалось заложить в программу ни зернышка грамматики. Поэтому машина зачастую выдает прямотаки анекдотические фразы. А в принципе все можно разобрать, при желании. Мы купили эту штуковину за полцены у одного англичанина в геликоптерпорту. Возможно, там же его и продадим, когда будем покидать Европу.

Столько впечатлений сегодня! Прежде чем описывать все то, что нам довелось увидеть, стоит развернуть карту Парижа…

Глава 33. КОДА — КОД СТИХОТВОРЕНИЕ ПЕРВОЕ

Днем и ночью тебя он чувствует кожей, Аронс, последний поэт столетья. Он все бросил, все сжег, все уничтожил И стихи, но не этот листочек бледный.

У поэта свое представленье о том, чем жив человек. Больше всякого воздуха необходим любви глоток. И цветущую плоть покрывают галактики мертвых клеток — Лишь бы цвела… Да спасет тебя Бог!

Истина: разум, стреноженный кожей, вял и тих. Если к тому же страсть вянет, как в зной трава… Если помнишь меня, прости за дурацкий стих — Клетки мертвые мне заменяют живые слова.

Помнишь? Творить мне опять всю ночь, но, видит Бог, Руки согреешь над пламенем красных строк.

Глава 34. ВЗЫВАЯ К НЕБЕСАМ, ТЫ ОБРЕТЁШЬ СПОКОЙСТВИЕ НА СЕРДЦЕ И ТВЕРДОСТЬ ДУХА

Ничто в Мадриде не предвещало тот праздник, который ждал нас в Нерхе. Мадрид — город холодный и суетный, как большинство столиц. Правда, в Мадриде не сезон — туристов мало.

Нерха залита теплым солнцем. Тьма туристов, яблоку некуда упасть. Организаторы тура — смешно — привезли нас сюда, а не в Малагу, по однойединственной причине: здесь не так многолюдно, как в Малаге или в Торемолиносе.

Испанцев не много, или они както затерядись в Нерхе среди приезжих. На каждом углу — скандинавская речь, в Англии шведов и финнов куда меньше. Мы неоднократно — делали попытки понять, о чем толкуют скандинавы. Но наша машинка, компьютерпереводчик, выдавала лишь многообешающий шум.

Уже в Ницце, там было страшно холодно, я мечтала добраться до теплого океана, окунуться в него. Но, прежде чем окунуться, мне предстояло взять напрокат купальник. «Купальный костюм», так это звучит в Нерхе. Два лоскутика, которые едваедва прикрывают твои соски и промежность. Лучше ходить голой. Никогда в жизни я не ощущала себя такой раздетой. Эдакая юная самочка, эротика для всех, живая рекламазазывалочка в фойе бродвейской гостиницы.

Вода в море оказалась холодной, но, когда ты уже окоченел, холод — дело второстепенное. Джефф бросился за мной, дурачась, — его хватило на несколько минут, после чего он громко заклацал зубами, и я разрешила ему вернуться на берег.

У морской воды специфический вкус, она — соленая, и большая плотность, поэтому плавать в ней тяжело, когда хочешь сделать «супер» или «дельфинчика». Я заплыла так далеко, что стало холодно. Джефф? Он ждал меня на берегу с полотенцем, вытер насухо, и мы повалились на пе сок — выкроили кусочек песка, ведь плюнуть некуда, — пристроились между двумя парами немцев. Ах, детка, О'Хара, хочешь пройти от горизонта до горизонта? Все по телам, детка, по телам.

— Красавица, — сказал мне Джефф. — Специально для меня мокрая, что ли? Дабы выглядеть попривлекательней?

Он завелся.

— Представь себе Бродвей, — сказала я. — Девкузазывалку. Ходят приличные люди, раздевают. Но только глазами. И пусть себе… глазами.

— Я попробую не только глазами, — вздохнул Джефф.

В той гостинице, где мы остановились, предполагалось раздельное проживание; женская и мужская половина, на каждом этаже.

Ветер тем временем поменял направление, он подул со стороны моря и донес до нас, изза черты, отделяющей курорт от промышленной зоны, отголоскизапахи химии. Гдето в километре от нас, на границе, стоял электромагнитный экран. Были слышны не только отголоски «химии», но и ругань с той стороны. Наш компьютер ухитрился перевести с испанского даже такую фразочку, как «стена дерьма», что, впрочем, не мешает носителям языка испытывать благоговейный страх перед электромагнитной зоной.

Запах! Я уткнулась носом в полотенце.

И мы уснули. А пока спали на песке, наши одежды и волосы просушились на славу. Меня разбудил Джефф, мы бросились в воду — ктото бултыхался, ктото брызгался. Проклятый купальник, он был полон песка. Пришлось раздеться, чтобы вытряхнуть песок, хотя я знала, что здесь можно попасть в тюрьму, если разденешься.

О, какой долгий путь, через пески, в пункт проката купальников — путь между небом, морем, песком, землей! Оказалось, я спалила себе всю кожу и натерла лямками и резинками все то, что можно было натереть. Смешно, но люди на курортах за это самое выкладывают кругленькие суммы.

«Америкэнэкспресс», почтателеграф, в Мадриде по воскресеньям не работает, поэтому руководитель группы взял корреспонденцию заранее. Мне пришло два письма, от Джона и от Бенни.

От Джона письмо тревожное. В открытую Джон писать не рискнул. Сказал так: лоббисты преследуют свои интересы. Джон не уверен, что простые американцы разделяют взгляды лоббистов, вероятно, у них есть свое мнение на этот счет. Миры могли бы закупить на телевидении эфирное время и объяснить миллионам землян точку зрения орбиты. Существует опасение, что лоббисты постараются всеми силами воспрепятствовать этому, предложат покупать эфирное время с аукциона, и в данном случае Мирам придется выдерживать жесточайшую конкуренцию со стороны владельцев боевиков и порнофильмов. А так, по мнению Джона, ситуация стабилизировалась. Единственный рычаг, на который мы можем реально надавить, — это прекратить поставку на планету нашей энергии. Мы использовали свой шанс в полной мере, и Америка не пошла на закрытие космодрома в Кейпе. Переговоры, если в данном контексте вообще употребимо подобное слово, продолжаются. Но отделить зерна от плевел сейчас очень непросто.

А Бенни прислал мне новое стихотворение.

ПОСЛЕДНЕЕ ИЗ НИХ

Писал опять всю ночь. Прими. Пусть мир жесток От прежних слов Моих, от дум моих кручинных Мечтою веет. Ухожу, коль вышел срок, Один:.. Но не затем, чтоб в штормовой пучине

Щемящую тоску похоронить. Фаянсова луна — но не разбита. Беречь себя — твой долг. Шторм рушит сны. Рим пал, но вечны весны, вечны иды.

Не верь менялам. Правда их есть ложь. Беги от сильных. Боль страшней, чем скука. Взывая к Небесам, ты обретешь Спокойствие на сердце, твердость духа.

А подлецу — пора бы по лицу. Ты веришь мне? Письмо пришло к концу.

Бенни.

Письмо было опущено в почтовый ящик в Денвере. Бенни отправился в бега.

В его последнем произведении уже проглядывала какаято членораздельная — в отличие от первого стихотворения, присланного мне, — мысль. Кроме того, между строк отчетливо сквозил страх. И все же стиль был чужой, словно кемто навязанный Аронсу. Бенни никогда не работал в такой манере.. Что касается формы… Да, отдавал предпочтение малым формам, не замахиваясь на эпические поэмы. Но зачем ему понадобилось сковывать себя жестким четырнадцатистрочным — сонетным — каркасом? Тут чтото не чисто, решила я и принялась вчитываться в заключительные двустишья.

Сначала ничего интересного углядеть не удавалось. Я даже решила бросить свое занятие, полагая, что если в строки и вложен какойто тайный смысл, то отыскать его мне будет не под силу — Бенни, как шифровальщик, явно переусердствовал. К тому же сама я не знаю механику стиха, сама никогда ничего подобного не сочиняла. Да и в школе, и в университете уделяла поэзии крайне мало времени.

— Письмо от Бенни? — спросил Джефф, заглядывая мне через плечо.

Я даже подпрыгнула от неожиданности и прижала листочки к груди.

— Это глубоко личное послание, — заявила я. — Аронс не рассчитывал, что его письмо станет читать ктото, кроме меня.

Джефф покачал головой.

— Не волнуйся. Я увидел только то, что это — стихи. Что же в этом страшного? — Джефф сел напротив. — Поужинаем вместе?

— Не рано? — протянула я. — А то я бы не прочь ещё немного поваляться.

Мы договорились встретиться с Джеффом в холле в восемь.

Джефф оставил меня в покое, и уже через несколько минут я нашла ключ к шифру. Последняя строка первого стихотворения бросалась в глаза: «Руки согреешь над пламенем красных строк» — и по рифме подчеркнуто перекликалась с началом второго письма: «Пусть мир жесток…» Я заинтересовалась: не акростих ли? Прочла снизу вверх: «Т А С В Б Н…» Галиматья. Стала читать сверху вниз — все сходится, «разве что мягкого знака не хватает во втором письме после пятой буквы, но я его, конечно же, мысленно добавила. „ПОМОЩЬ ФБР“. Далее — бессмыслица. Я схватилась за первое стихотворение. Тут в третьей строчке напрашивались в текст сразу две начальные буквы: „ДА ОНИ УБИЛИ ЕЕ“.

Итак, мы с Бенни были правы — они убили. Но что означает загадочная фраза «ПОМОЩЬ ФБР»? То, что Бенни обратился в ФБР? Или он просит меня сделать это?

Акростих акростихом, но существовало ещё и содержание стихотворений Аронса. Глубину первого я не постигла, сплошной туман, набор случайных фраз. Только последняя строка ясна и останавливает на себе внимание. Во втором «произведении» внятной информации оказалось больше. «Вышел срок» — выходит из игры, из заговора, бежит от «пучины». Тут четко. И вся вещь пронизана острым чувством страха. Он предчувствует беду. Предпоследняя строка: «…пора бы по лицу» — пожалуй, означает: «…пора бы полицию» подключить. Но, Боже, сколько ещё намеков рассыпано там по строфам, только один Бенни и ведает. Подтекст, скрытый в метафорах смысл, логический ребус. Но при чем тут, к примеру, Рим, весны, иды? Пятнадцатое апреля? Пятнадцатое мая? На чем Бенни пытался акцентировать мое внимание?

Сегодня я приняла таблетку клонексина раньше обычного и постаралась уснуть. Но даже задремать не сумела — мешали тревожные мысли и закат во все окно. В комнате я никуда не могла спрятаться от этого заката. В конце концов я взяла книгу и спустилась в холл.

В назначенный час здесь появился и Джефф. Мы двинулись по направлению к морю, время от времени заглядывая по пути в какойнибудь из бесчисленных испанских баров. Здесь они называются «тапа» и представляют собой комбинацию собственно барарюмочной с вином, пивом — и закусочной. Вы берете выпивку, закуску, расправляетесь с ними и, не торопясь, перебираетесь в следующий бар. Во многих заведениях вам предлагают рыбные блюда. Я старалась не думать, в какой грязной воде выловлены эти «деликатесы».

Почти во всех барах было многолюдно, шумно. За столиками свободных мест не отыскать — пристраивайся к стойке. Но мы нашли один относительно спокойный бар. Здесь Джефф счел нужным заметить, что сегодня я не слишком разговорчива.

— Тебя чтото беспокоит? — спросил Джефф.

— Ты не знаешь, с какого бока надо подступать к этой морской твари? — указала я на блюдо. Из даров моря я заказала себе нечто в маринаде.

— Чтото с Бенни?

Думаю, именно в эту минуту я приняла окончательное решение. В ответ на вопрос я кивнула.

— Ты же знаешь, что ничего серьезного с ним произойти не может, — сказал Джефф. — Я за него спокоен.

— Не торопись, — ответила я. — Ты понимаешь, что Бенни мне такой же близкий друг, как и ты?

Я прокусила рыбью чешую. Под чешуей было кислое волокнистое мясо. Выложить Хокинсу все как есть, начистоту?

— Бенни попал в гадкую переделку, — выдохнула я, — Его жизнь — в опасности.

Джефф опустил стакан с вином на стол, не пригубив.

— Аронс заболел?

— Нет… А если даже и заболел, то, уверена, это его сейчас тревожит в последнюю очередь. — Я допила свое вино и жестом показала бармену повторить порцию. Человек за стойкой уставился взглядом в пол. Здесь не принято, чтобы дама делала заказ. — Отчего бы тебе не выпить и не заказать нам ещё по стакану? — попросила я Джеффа.

Он моментально исполнил мое пожелание.

— Что же тревожит Аронса в первую очередь?

— Не знаю, как они в действительности называются, — начала я. Официант поставлл перед нами поднос с едой. Джефф, отчаянная душа, заказал креветок. Я же, изучив овощной раздел меню, остановилась на авокадо. — Понимаешь, несколько месяцев назад мы с Бенни прибились к одной из неформальных политических групп. Или организаций, черт их разберет. Они действуют как бы в подполье, но это конспирация ради конспирации. Насколько мы поняли, насколько нам было объяснено, ничего противозаконного за ними не числилось.

— Коммунисты?

— Они не по этому принципу объединены, — сказала я. — Эдакие радикалы, настроенные против правительства и режима. Есть среди них и коммунисты, и откровенные анархисты, и даже либертарианцы, правое крыло. Разные люди, которых объединяет одно — неприятие нынешнего правительства. А может, и строя. Джефф трудился над креветкой.

— Так, говоришь, они никак не называются?

— Всякий раз они называются поразному, в зависимости от цели, которую преследуют в каждом конкретном случае, — сказала я. — Бенни считает, что у организации есть название, но оно известно только посвященным.

— Похоже, Бенни прав, — кивнул Хокинс.

— Ты чтото слышал о них?

— Нет. По официальным каналам, по крайней мере. Но земля полнится слухами. — Джефф взял лимон и выдавил сок на креветку. — В последнее время умирает слишком много политиков. Причем они умирают отнюдь не в преклонном возрасте, а в период расцвета карьеры. Особенно представители консервативного крыла лобби. — Джефф посмотрел мне в глаза. — Какого черта, однако, ты связалась с их организацией? Ну, я ещё могу понять Бенни. Но тебя…

— Страсть к познанию. К исследованию… — Мне удалось улыбнуться. — Я любопытна.

— Больно уж опасен объект, выбранный тобой для изучения, — сказал Джефф,

— На первых порах мне так не показалось. Скорее они походили на шизофреников, страдающих манией величия и мечтающих переделать общество на свой лад. Но потом я увидела их в несколько ином свете. После одного весьма подозрительного инцидента. Якобы самоубийство. — И я рассказала Джеффу о том, как Бенни Аронс столкнулся на Пенсильванском вокзале с возвращавшейся из Вашингтона Кэтрин. И к чему это привело.

Затем я показала Хокинсу оба письма Бенни. Обе шифровки.

— Думаешь, Бенни увяз в этом дерьме посерьезней, чем ты? — спросил Хокинс.

— Не сомневаюсь. Могу судить об этом уже по тому, что о некоторых своих поступках он даже мне боится говорить, — ответила я Джеффу.

— Но он, как следует из письма, посетил ФБР. Или, по крайней мере, решил связаться с ними. Через тебя.

Я опустила голову.

— Ты наведешь справки?

Джефф замялся.

— Марианна, ты действительно хочешь, чтобы я занялся этим делом? И уверена в том, что ты персонально не совершила ничего противозаконного?

— Не совершила, — ответила я. — Всего «криминала» на мне — статистический анализ.

— Все равно, и это может быть достаточно опасно. — Джефф надолго задумался, потом поднял на меня глаза. — Ладно, я выясню. Да и пока нет никаких оснований подключать тебя напрямую к ФБР. Давай подождем немного. Вот приедем в Женеву, и я схожу в Интерпол, позвоню от них.

— От них?

— Особо защищенный канал связи, — пояснил Хокинс. Он взял письма Бенни и принялся внимательно изучать их. — Кстати, ты на днях не звонила в НовоЙорк? — спросил Джефф.

— Нет. Слишком дорого. Невероятно дорого, — ответила я.

— На чтото Бенни тебе тут намекает, — сказал Джефф. — Почему он пишет слово «Небеса» с заглавной буквы? «Взывая к Небесам, ты обретешь спокойствие на сердце, твердость духа», — процитировал Джефф.

— Дорогого стоит.

— Не знаешь фамилию Кэтрин? Или к какому клану она принадлежала? — спросил Джефф.

— Нет, не знаю никаких фамилий. Общаясь, мы обращались друг к другу по именам, — сказала я.

— Когда она умерла? Число? Ты можешь точно назвать дату.

— Могу, если загляну в свой дневник, — пообещала я. За день до смерти Кэтрин мы ходили в театр на «Хлою».

— Ньюйоркские медики должны были произвести вскрытие трупа и выписать свидетельство о смерти. Это для нас — чрезвычайно значимо, — сказал Джефф. — Попробуй представить себе людей из той группы, их внешность. Нет ли среди них лиц с особыми приметами? Мы постарались бы установить их фамилии.

Я поведала Джеффу о глазных протезах Джеймса, сообщила адрес дома, в котором мы встречались с Джеймсом на собраниях. Пока я пыталась припомнить новые подробности, Джефф сделал, коекакие пометки в своем блокноте. Всетаки я поступила очень правильно, доверившись Джеффу. Бенни освободил меня от тяжкого бремени тайны. Не исключено, что у меня будут неприятности после общения с офицерами ФБР, но я сильно сомневаюсь, что они выловят меня и, к примеру, отравят.

Когда я закончила свое повествование, Хокинс молча закрыл блокнот. Он не захотел комментировать мои слова.

— Думаешь, я идиотка? — обратилась я к Джеффу.

— Ну, зачем так резко! Наивная, это да… И Бенни не сообразительнее. На первый взгляд, вы нарвались на группу головорезов, охваченных манией величия. Люди в группе звезд с неба не хватают, но помешаны на идее, как, например, религиозные фанатики из индийской секты душителей. Это, конечно, не значит, что для тебя и Бенни они менее опасны, чем боевики из крупной организации. Это, напротив, делает их более опасными. Ведь они ни перед кем не обязаны отчитываться, а значит, их никто не контролирует.

Хокинс отпил немного вина из стакана и тихим голосом продолжил размышлять вслух:

— Особого внимания заслуживает тот факт, что Бенни обнаружил у себя в квартире «жучка». Так и напрашивается вывод, что вы имели дело с дилетантами, у которых большие проблемы с финансами и даже нет средств на приобретение современных подслушивающих устройств. Но, с другой стороны, они могли пристроить к тебе нечто более совершенное, нежели «жучок», и абсолютно невидимое. Причем не из магазина, и по цене куда меньшей, чем тысяча долларов. Не в такой ли роли они намеревались использовать Аронса?

— И нужно было испытать его. ч

— Совершенно верно, — похвалил меня Джефф. — А Бенни совершил серьезнейшую ошибку, попытавшись сыграть с ними контригру и чтото там украдкой разнюхать. Он мог бы выступить против Джеймса и в этом случае был бы наказан в соответствии с законами банды. Бенни, однако, пошел другим путем и дал Джеймсу все основания считать, что Бенни Аронс — подсадная утка, шпион.

— Надеюсь, сейчас он уже в безопасности, — сказала я.

— Из твоих слов я понял, что Бенни намеревается пробраться в ЛасВегас, приобрести там новые документы и объявиться с ними в одном очень укромном местечке, так? — спросил Джефф. — Вероятно, он заставил крепко поволноваться Джеймса и его людей. Вероятно, но не обязательно. Мои агенты, например, вне всякого сомнения отыскали бы Бенни. Отчего бы ребятам Джеймса не найти след Аронса?

— ФБР работает в Неваде? — поинтересовалась я.

— Официально, конечно же, нет. Но, наверное, дети и те знают, что в Неваде — тысячи сторонников американской демократии, людей, сочувствующих нам. О чем тут говорить? Коекто из этих тысяч занят в подпольном бизнесе, связанном с изготовлением фальшивых документов. Бенни — чужак в криминальном мире. Такие рифы и мели, как наша агентура, ему не обойти. Держу пари, что наши парни из Вашингтона уже положили на Аронса глаз, если только они не сделали это давнымдавно.

Внезапно меня осенило: да ведь Джеймс и его банда, рядясь в криминальную оппозицию, скорее всего, работают на официальный режим! Такое суперсекретное, созданное правительством формирование, в задачу которого входит слежка и контроль за инакомыслящими гражданами. С Джеффом, однако, своей догадкой я делиться не стала.

Хокинс убрал записную книжку в карман.

— Погода шепчет, а не прогуляться ли нам? — предложил мне Хокинс.

— Тогда пойдем к морю, — сказала я. — У меня чтото голова кружится, надо бы проветриться.

По ярко освещенным улицам шаталась праздная публика, но, приблизившись к пляжу на расстояние в несколько десятков метров, вы попадали в полосу кромешной тьмы — фонари над береговой кромкой были отключены. И в этот час на черном пляже народ кишмя кишел.

Мы занялись любовью под забором и вывеской на испанском: «Частное владение». Закон призывал нас соблюдать приличия, и в какойто мере мы их соблюдали, сбросив с себя только часть одежды.

Вообщето, я обожаю позицию, которая у нас в НовоЙорке называется «стелющееся растение». Но вскоре я изменила план, в условиях земной гравитации он оказался трудновыполним. Намаявшись, Джефф сел на песок, прислонившись к вывеске спиной, а я легла рядом, положив голову Джеффу на бедро. И мы довели друг друга до исступления.

— Гравитация! — пожаловалась я. — Она заставляет меня чувствовать себя так, словно я — старуха!

Джефф гладил мои влажные волосы. Минутудругую он молчал, потом спросил:

— А сколько тебе лет на самом деле, Марианна?

— Двадцать два.

Я догадывалась, что Хокинс старше меня лет на десять.

— Наверное, во всей университетской докторантуре нет никого моложе тебя, — с восхищением заметил Джефф.

— Ято пока в докторантуре по их тематике, — попыталась я объяснить Джеффу разницу между учеными степенями, которые присваиваются на планете и на орбите. — А есть ещё уровень — когда ты защищаешь диссертацию по своей тематике. У вас иная система.

Он опустил ладонь, гигантскую и очень нежную, мне на лицо и стал ощупывать его пальцами, словно слепой.

— Когда мне было столько, сколько тебе, со мною случилась пренеприятнейшая история. Девять лет назад. Я заканчивал университет, шла последняя четверть, и вдруг я обнаружил, что мною не сдан один зачет по физическому воспитанию. В зачетке нет подписи преподавателяинструктора по борьбе.

И началось! Сплошное расстройство! В университете, на потоке, я не чувствовал себя слабее коголибо из парней, но проигрывал матч за матчем. Не мог выиграть ни одной схватки. Я резво начинал, набирал очки, но в результате всё заканчивалось плачевно.

В конце концов, отчаявшись, я обратился к врачам, и они нашли, что я нахожусь в отличной физической форме. Тогда я отправился на консультацию к тренеру. Он усадил меня на стул и высказал вроде бы очевидную вещь; в нашей группе каждый из моих соперников на несколько лет моложе меня. До восемнадцатидвадцати лет твой организм растет, развивается, затем наступает пора равновесия, стабилизации. — Джефф выдержал долгую паузу. — А когда ты переваливаешь за двадцать, ты начинаешь потихоньку умирать.

— Вот спасибо, утешил! — воскликнула я. — Ты заслужил мои аплодисменты.

Джефф коснулся пальцем моей груди.

— Самое забавное, что по отношению ко мне эта теория была ошибочна. Просто не применима.

— Именно по отношению к тебе? То есть?

— Ну, я сдавал свои, позиции день ото дня. Дошло до того, что меня направили к эндокринологу. Творилось невероятное. Туфли неожиданно стали мне жать, а рубашки стали малы.

— Ты продолжал расти? — спросила я.

— Верно. У меня обнаружили редчайшую форму акромегалии. Гипофиз — как у подростка. Я продолжал расти и после двадцати, поэтомуто и вымахал в такую громадину. И успел добавить ещё одиннадцать сантиметров, прежде чем врачи ухитрились остановить мой рост.

Я погладила Джеффа там, где это было ему особенно приятно.

— В свои двадцать наш мальчик был покороче? Джефф засмеялся и принялся гладить меня.

— Может, попробуем, как нормальные люди? Ляжем?

— Только я сверху. — Мне не хотелось ложиться на песок. С детства я слышала столько ужасных историй о зыбучих песках!

Утром я попыталась связаться с НовоЙорком с помощью ньюйоркского оператора. И получила факс — отпечатанное на бланке извещение о том, что телефонная связь с НовоЙорком осуществляется по предварительному заказу и подвергается прослушиванию цензором. На экране появился хмурый мужчинаоператор.

— Служба безопасности, — сказал он мне. — Ваше имя и шифр.

— Извините, ошиблась номером, — ответила я и положила трубку. Затем набрала номер справочной на космодроме в Кейпе.

С экрана телекуба на меня глядел усталый человек.

— Прежде чем вы чтолибо произнесете, — предупредил он, — имейте в виду, что разговор прослушивается и записывается на пленку.

— Понятно, — кивнула я. — Мне нужно получить от вас коекакую информацию.

— Располагайте мною.

— У меня — гражданство Миров, — представилась я. — Путешествую по Европе. Сейчас нахожусь в Испании. Попыталась дозвониться до НовоЙорка, а в ответ последовал какойто вздор о цензуре. Что происходит?

— Обстановка накаляется, вот что происходит. Вы можете попробовать заказать разговор с НовоЙорком через Токио, а японцы выведут вас на НовоЙорк через Учуден. Если, конечно, там сидят грамотные операторы и если правильно рассчитают фазовый угол. Я бы мог подсказать вам оптимальное время для звонка, — предложил человек из Кейпа.

— Да нет. Спасибо. Собственно, звонок не носит конфиденциальный характер. Скажите, а если бы я была гражданкой США, они бы и в этом случае прослушивали разговор? — спросила я.

— По закону — нет, если бы звонили на орбиту другому гражданину США. Правда, сейчас в Мирах их меньше дюжины.

— Так мало? А как же туристы?

Человек мрачно усмехнулся с экрана.

— Да уж, не слишком много информации доходит до Испании, — сказал он. — Последний турист вернулся на Землю две недели назад. И больше мы не в состоянии их принимать. Тут есть ещё одна загвоздка, причем она будет посерьезней, чем проблема с цензурой. Вы, должно быть, знаете, что мы вынуждены покупать топливо для ракет на стороне? С тех пор, как прекращены торговые контакты с корпорацией «Сталь США».

— Знаю, — ответила я.

— Тридцать первого декабря американское правительство ввело ценовой контроль на поставки дейтерия. Надо полагать… на самом деле уже существует длинная инструкция, расписывающая — что именно подлежит контролю. На Кейпе фактически все, за исключением самого полета. За каждый чих мы платим по фиксированным ценам, притом, что цена на билет устанавливается не нами, а властями США! Нам только не хватало ещё в этой ситуации возить их туристов! — Мой собеседник развел руками. — Тратя на них свое горючее… У нас оно есть. По крайней мере, его достаточно для того, чтобы вместе с грузами доставить на орбиту всех наших соотечественников, предоставив им на время полета в кораблях все удобства. Но прежде вы должны занять очередь — вы уже сделали заказ на билет?

— Нет. И что теперь? — спросила я. — Поступила опрометчиво?

Он кивнул.

— Дело не только в шаттлах, но и в буксирах, обслуживающих пояса Ван Аллена. Буксируют через зону тоже на дейтерии. Их придется битком набивать пассажирами. Каждый понедельник мы выводим на орбиту пять шаттлов. — Мой собеседник положил перед собой лист бумаги и принялся изучать текст. — Ближайший рейс, на который я могу вас записать, — четырнадцатого мая.

— У меня ещё не кончатся занятия в университете, — сказала я.

Человек пожал плечами.

— Если бы я был на вашем месте, я бы как за соломинку уцепился за первую предоставившуюся возможность. Изменятся обстоятельства — ради Бога, аннулируете заказ или перенесете его на другое число! Но это — если ситуация изменится в лучшую сторону. А если в худшую? Тогда после середины июля улететь отсюда будет невозможно.

— Понятно. Я делаю заказ на четырнадцатое мая. — Я продиктовала необходимые данные: имя, фамилию, адрес, код. — И последую вашему совету, попробую дозвониться до НовоЙорка через Токио, — добавила я. — В какое время лучше?

Я записала информацию на обложке дневника, поблагодарила соотечественника и выключила аппарат. Подсчитала разницу во времени между Кейпом и Испанией. Мне предстояло звонить на орбиту через сорок пять минут.

С Токио я связалась моментально, но, когда мы вышли на контакт с НовоЙорком через Учуден, на экране замелькали фиолетовые, в разрядах, пятна. Я разыскала Дэна в лаборатории.

Он пристально вглядывался в экран телекуба.

— Марианна?

— Да, милый. Это я. Только времени у нас в обрез. Знаешь, как складываются дела вокруг топлива на космодроме в Кейпе? — спросила я.

— Конечно знаю, — ответил он. — Письмо мое получила?

— Несколько. Но там нет и строчки о топливе. — И я чертыхнулась про себя. — Должно быть, корреспонденция подвергается цензуре.

— Да. Пробилась в НовоЙорк через Мир Циолковского?

— Через Учуден. Я заказала билет на шаттл, на рейс четырнадцатого мая. Если ситуация не изменится к лучшему…

— А раньше прилететь не можешь? — оборвал меня Дэниел.

Я покачала головой:

— Нет мест. Четырнадцатое — ближайший срок. Давай заканчивать разговор. Рада была видеть тебя и слышать.

Его образ растаял, поблек, но до меня ещё донеслось:

— Я люблю тебя!

Я шлепнула себя ладошкой по губам. А у меня язык не повернулся произнести эту фразу. Хотя — это же секундное дело и стоило бы какуюнибудь сотню песет.

Глава 35. ДНЕВНИК ЛЮБОВНИЦЫ

13 января. Джефф провел в Управлении Интерпола чуть больше часа и выяснил, что за Бенни установлено наблюдение. Он привлек к себе внимание агентов тем, что выправлял фальшивые документы, игнорируя даже элементарные меры предосторожности. Затем Аронс, имея на руках удостоверение личности на имя Шелдона Джири, отправился на одну из ферм в Южной Каролине.

Я поинтересовалась у Хокинса, что Интерполу и ФБР известно о Джеймсе и его организации. На сей счет Джеффа в Управлении попросили «не беспокоиться». Вероятно, предположил Джефф, это связано с тем, что ФБР внедрило в организацию, к которой принадлежит Джеймс, хорошо законспирированных агентов.

Я была рада тому, что Бенни пустился в бега, но огорчилась, узнав, что за ним установлена слежка. Хокинс понятия не имеет, входит ли в планы ФБР вызвать Аронса на допрос. Конечно, Бенни нарушил федеральный закон, начав жить по подложным документам. Однако за подобные преступления полиция обычно не торопилась привлекать людей к уголовной ответственности. Куда полезнее было приглядывать за ними, оставляя их на свободе.

Женева не так очаровывает, как Лозанна, но в целом производит даже более сильное впечатление. Город безукоризненно чист, на зависть многим другим благоустроен. Погода позволяет бродить по городу и окрестностям в легкой курточке. На улицах зазеленели деревья. Сегодня мы спустились к озеру и устроили на травке пикничок. А рядом, чуть ли не в нескольких метрах от нас, завывала снежная буря. Швейцарский шоколад изумителен…

Пытаюсь уменьшить дозу клонексина. Чем спокойнее на душе, тем меньше требуется человеку лекарств. Вот что посоветовала мне Виолетта: открываю капсулу, делю содержимое на две равные части, половину лекарства оставляю в капсуле, а вместо второй, изъятой половины, добавляю мякиш хлеба. Так что принимаю таблетки перед каждой едой, но полдозы.

С той поры, как я поделилась с Джеффом своими горестями, он окружил меня потрясающей заботой, даже нежностью. Похоже, материнский инстинкт у него развит сильнее, чем у меня. У Хокинса жесточайшая профессия на свете. Чтобы выжить на такой опасной работе, он должен находиться в почти постоянной готовности убивать. Джефф весь соткан из противоречий, что продолжает меня удивлять.

14 января Рим.

18 января Берлин, Мюнхен, Бонн,

19 января Помпеи — самое интересное из всех исторических мест, виденных нами. Потрясает достоверность, с которой восстановлен город, обычный город, построенный не ради показухи, а ради людей, поселившихся в нем. Конечно, древние памятники архитектуры заслуживают всяческого внимания, и мы восторгаемся ими, но на то они и памятники культуры, создаваемые на века, призванные изумлять современников и потомков. Помпеи же — просто город, в котором сохранилась масса ничем не примечательных жилых домов, магазинов, публичных домов, таверн. Но, гуляя своим неторопливым шагом по непритязательной улочке города, ты проходишь сквозь пласты времен.

Итальянское правительство решилось взяться за воссоздание исторического ансамбля в конце прошлого столетия. Правительство финансировало блестящий проект, и теперь город накрыт гигантским пластиковым куполом. Создана надежная защита от атмосферных осадков и ядовитых выбросов промышленных предприятий, расположенных вокруг Неаполя. Теперь Помпеи выглядят точно так, как две тысячи лет назад. Впрочем, тогда они, безусловно, выглядели чутьчуть посвежее.

За городом построен музей. В нем находятся сделанные с гипсовых слепков, в натуральную величину, пластмассовые фигуры людей, животных, ярко представлена растительность той эпохи. Живых людей и зверей засыпало внезапным валом пепла, нахлынувшего с Везувия. Жуткое зрелище производит собака, рвущаяся с цепи. Жесты людей полны экспрессии. Некоторые позы вызывают омерзение и кошмарные ассоциации — но многие ли из нас способны контролировать свои эмоции за миг до внезапной смерти?

Естественно, Виолетта не осталась безучастной к увиденному. Вчера она обмолвилась, что както даже подумывала написать диссертацию по танучению — доктрина, согласно которой душа умирает вместе с телом, — и обрести специальность «адвоката смерти». С таким же успехом ипохондрик может податься в наркологи.

Вернувшись в Неаполь, в гостиницу, мы с Джеффом долго лежали в темном номере, рассуждая о таинстве смерти. Джефф относится к смерти очень серьезно, а я, честно говоря, её абсолютно не боюсь. Ну, жилабыла О'Хара, — и вдруг в один момент её не стало. Ничего не стало. И что? Джефф в детстве был воспитан на американской модели танаизма, и хотя в отрочестве отошел в принципе от этого религиозного учения, пассивный фатализм остался ему близок, разговоры об инстинкте разрушения волнуют Хокинса, будоражат его. Мы с ним здорово устали за день и поэтому вечером в постели любили друг друга тихотихо. Мы словно играли на фортепьяно в четыре руки, и под нашими пальцами рождалась нежная светлая музыка.

20 января — 26января: Афины, Салоники, Дубровник, Белград.

27января. Далее нам было предложено следовать через Магриб, а не через Александрийский Доминион, потому что, в отличие от Доминиона, Магриб все же является частью цивилизованного мира. По крайней мере, женщинам в Магрибе позволено ходить с открытыми лицами, а на главной площади города не устраиваются публичные казни. В толпе здесь можно встретить людей со всех концов света. Почти все утро, до полудня, мы провели в главном порту государства — в Танжере. Помоему, наиболее доходная статья горожан — облачившись в колоритные одежды, выклянчивать деньги у туристов из Европы.

Поток иностранцев тут, похоже, никогда не ослабевает. Казалось бы — раздолье для всякого рода ловкачей, но, по всей видимости, мошенничество тут не в чести. Под «тут» подразумеваю Касбу, район, где проживают местные. Но здесь опасно. Нас было человек восемь или девять, когда мы забрели сюда среди бела дня, иностранцы, и сразу почувствовали себя в стороне от проторенных человечеством дорог, ощутили себя в опасности. Местные разглядывают вас в упор. Их лица мрачны, в глазах пляшет злоба. Они оценивают вас внаглую — вашу силу и ваш карман. Попрошайки кидаются вам под ноги, демонстрируя свои язвы и культи. Базар расположен, конечно же, под открытым небом. На крюках висит облепленное мухами мясо. Один из наших парней отказался было платить за фотографию, которую ему навязывал на базаре попрошайка, и был тотчас взят в кольцо шайкой отребья. Пришлось заплатить. ^

Есть тут и другая часть города, курортная. Сплошь — белые песчаные пляжи, разноцветные флаги, плещущиеся на ветру, музыка, дансинги, высокие цены. На ленч я взяла себе кускус — он так восхитил меня в Париже, — но здесь, в Африке, мне подали какойто неудобоваримый по виду и вкусу ком из мяса и желтого крахмала. Правда, в меню ничего дешевле кускуса не значилось.

В Марракеш мы отправились в настоящем старинном поезде. Он еле полз по рельсам, блестя полированным деревом и надраенной латунью. Мы катили через пустыню, на глаза попадались верблюды и целые стада коз. Коз пасли маленькие мальчики, и все они выглядели так, словно некто возложил на них очень важную миссию, а приглядывание за козами — дело третьестепенное.

В столицу Магриба мы прибыли в час заката. Организаторы тура, наверное, знали что делали, — нас встретила такая неописуемая красота, что у меня перехватило дыхание. После долгих часов езды через пустыню этот оазис — буйная зелень на фоне Высокого Атласа — горной гряды, — заваленного снегом. Стены домов в Марракеше обмазаны красной глиной, на закате глина прямотаки горит. Мы сошли с поезда в тот час, когда муэдзины с минаретов призывали правоверных помолиться Аллаху. Но на железнодорожном вокзале, по моим наблюдениям, ни одного правоверного мусульманина в тот вечер не оказалось.

Мы разместились в захудалой гостинице, где, правда, обслуживали нас на западный лад. В туалетах, например, стояли европейские унитазы. Но когда мы с Джеффом сообщили администратору, что желаем поселиться вдвоем, нам вежливо, но холодно предложили предъявить свидетельство о браке. Так что я провела ночь в одном номере с Виолеттой. Чуть ли не до утра я читала. Знающие люди рассказали нам о ночной жизни Марракеша — здесь повсюду, за исключением очень дорогих ресторанов и клубов, вас поджидает опасность.

И, как истые туристы, старающиеся не тратить время попусту, мы поднялись с утра пораньше и отправились осматривать достопримечательности города. Мечеть Коутубиа — восхитительна! А рядом — возведенные тысячу лет назад крепостные стены, когдато, давнымдавно, защитившие город от нашествия кочевников.

Мы наведались на ДжемааэльФна, самый большой и самый колоритный базар Магриба.

Перед центральным входом — рыночная площадь. Сюда съезжаются артисты всех мастей и их почитатели со всех концов света. Здесь вы можете увидеть укротителей змей, акробатов, мимов и услышать игру искуснейших музыкантов. Они исполняют свои вещи в основном на струнных, незнакомых мне инструментах и используют исключительно диатоническую гамму. Так или иначе, музыка построена сплошь на сумасшедших диссонансах — без них ребята не берут ни одной ноты. Нельзя, однако, сказать, что это раздражает. Напротив…

Мы с Виолеттой чертовски устали от того, что каждый магрибский самец, мимо которого мы проходили, буквально пожирал нас глазами, ведь местные женщины не носят брюки. Нам попалась на глаза какаято лавка, и мы заглянули в нее, дабы взять первое попавшееся под руку «антиЕвропа» — одежку на тричетыре размера больше, чем нужно каждой из нас. Свободную одежду… какиенибудь кафтаны. Минут пять мы торговались. Цена то взлетала вверх, то опускалась вниз, а затем хозяин лавки вдруг заговорил на отличном английском, отличном французском. Мы с Виолеттой скинули цену с 5000 дирхемов до 2500. До того, как хозяин лавки изъявил желание поговорить с нами пофранцузски, мы мелом писали цифры то на одной стороне дощечки, то на другой. Техника базарной торговли «помагрибски» была изучена Виолеттой по справочнику. Мы дважды уходили из лавки. Вернулись, облачились в кафтаны, натянув их через голову прямо на одежду, и стянули с себя джинсы. С лавочником, похоже, случился удар.

Рядышком, за стенкой, Джефф и Мэнни изучали ассортимент оружейного магазина. Там мы их и нашли. Хокинс торговался, рассматривая трость — резная работа, кость, сталь, дерево. Трость в принципе представляла собой боевое оружие — изогнутая, искусно сделанная «трость»палаш. Когда мы вышли из магазинчика, продавец побежал за нами. Он размахивал палашом; дешевый театр. Он звал Джеффа. И назначил «последнюю» цену. Джефф заплатил, однако напоследок решил выяснить: что будет, если он, Хокинс, поторгуется ещё и эту цену тоже попытается сбить? Мэнни вовремя вразумил Хокинса — не стоит пускаться во все тяжкие, то есть в психологические опыты, когда находишься на пороховой бочке, в двух шагах от оружейной лавки.

Ни к чему больше мы не приценивались, ничего не покупали. Умные люди объяснили нам ещё с вечера, что глупо менять деньги на дирхемы. Дирхемы нельзя вывезти из страны, нельзя поменять на валюту внутри страны.

На главном магрибском базаре было не так страшно, как в КасбеТанжера; тем не менее несколько раз я ловила себя на мысли, что счастлива видеть поблизости вооруженного полицейского. Очень скоро мы с Виолеттой поняли, что такое «рукопожатие помагрибски». Это когда в толпе, на виду у всех, тебя внаглую лапают, стремясь добраться до твоей задницы и погладить непременно обе ягодицы. Виолетта была слегка шокирована. У меня эти прикосновения вызывали омерзение. Один такой любитель подобрался ко мне сзади и прижался, пустив в ход не только руки. Я ударила его локтем по ребрам. Магрибец вспылил, заворчал чтото поарабски, но Джефф осадил его взглядом.

Все это было утром. День же удался на славу. Мы покинули рынок и поехали в другую часть города, туда, где люди живут и работают, устраивая в своих домах одновременно и магазины, и мастерские, и склады. Сюда не часто заглядывают туристы. Мое внимание привлек мастер, чтото вытачивающий на станке. Он приводил станок в движение ногами, нажимая на педали голыми ступнями. Представьте: подошвы с задубелыми мозолями, скрипучая ось, музыка шкива, магрибец, склонившийся над токарным станком и обтачивающий болванку, чурбан, чемто смахивающий на моего ненаглядного Джеффа. Мастер склонялся над деревяшкой низконизко; над стружкой темнели толстые защитные очки. Он и не заметил, что мы наблюдали за ним.

Дубильщики, красильщики, ткачи, медникикотельщики, кузнецы… К большинству из них секреты мастерства перешли по наследству от отцов и дедов, з технология производства не менялась веками. В этот пейзаж никак не вписывался торговец, предлагавший покупателям электронику. На несколько минут мы задержались в магазине торговца.

…вечером долго, до одурения, до дремоты плавала в бассейне, а затем, как и было оговорено, пробралась на цыпочках в холл, встретила Мэнни и поменялась с ним номерами.

…о, как славно быть рядом с Джеффом! Боюсь, что я снова потеряла голову изза мужчины. Неужели я рождена в основном для того, чтобы влюбляться?

28 января — 3 февраля: Фес, Мекнес, Касабланка, Кисангани, ДарэсСалам.

4 февраля. После теплоты, радушия, с которыми нас встречала черная Африка, после относительного комфорта «поевропейски» мы попали в Александрийский Доминион — словно под холодный душ.

На каирской таможне всем женщинам было настоятельно рекомендовано приобрести по чадре, эдакому бесформенному одеянию, что накрывает вас с головы до пят. Оставлена лишь щелочка для глаз. Мы должны были ходить в этом облачении повсюду, вне зависимости от того, есть там мужчины или нет.

Мы ехали в отель, минуя большой городской сад с фонтанами, клумбами, засаженными цветами редкой красоты и деревьями, на кронах которых виртуозысадовники демонстрировали искусство фигурной стрижки. На ограде сада, на кольях торчали разложившиеся головы и руки недавно казненных преступников. Не знаю уж, почему, но выглядели черепа както ненатурально.

В отеле на доске информации красовалось переведенное на несколько языков объявление. Я переписала его на память:

«ЭТО ГОСТИНИЦА, А НЕ ПУБЛИЧНЫЙ ДОМ. РАЗВРАТНИКИ, ПОЙМАННЫЕ НА МЕСТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ, НАКАЗЫВАЮТСЯ СОГЛАСНО ЗАКОНАМ ИСЛАМА: НЕСОСТОЯЩИМ В БРАКЕ — СТО ПЛЕТЕЙ КАЖДОМУ (КАЖДОЙ). ЖЕНАТОМУ (ЗАМУЖНЕЙ) — СМЕРТЬ ЧЕРЕЗ ПОБИВАНИЕ КАМНЯМИ. ССЫЛКА ИНОСТРАНЦЕВ НА НЕИНФОРМИРОВАННОСТЬ ВО ВНИМАНИЕ НЕ ПРИНИМАЕТСЯ. ИНОСТРАНЦЫ ПРЕДУПРЕЖДЕНЫ. ЭТОТ ЗАКОН ИМЕЕТ СИЛУ ПРИ ЛЮБЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ».

Шесть суток такой радости. Ну, да ладно. Я всегда мечтала поглядеть на пирамиды…

5 февраля — 9 февраля: Александрия, Мекка, Багдад, Дамаск, Анкара, Иерусалим.

10 февраля. Какое счастье, что можно наконец скинуть эту проклятую чадру и снова видеть лица и фигуры женщин. Да здравствует Кришна!

Дели — самый густонаселенный город, который я когдалибо видела. Однако люди тут спокойны и добродушны…

…кровати настолько скрипучи, что нам пришлось перебраться на пол. Мне ковер показался довольно мягким, а Джефф содрал на коленях кожу — немалая плата за безмятежный сон наших соседей, верно? Когда дело дошло до второго раза — уже я забралась наверх, что приятно вдвойне после того, как тебя на целую неделю исключили из рядов женщин.