«Джо Холдеман Миры обетованные Миры – 1 Scan: B.X, OCR and Spellcheck: Rena ...»

Все, что нам теперь остается сделать, это загрести жар, перевезти карбонатнохондритовую массу кораблями в НовоЙорк. По оценкам специалистов, на Луне — около десяти тысяч тонн породы. Заметь, доступ к ней очень облегчен.

Сейчас мы должны увеличить мощность наших фабрик, где происходила бы переработка углистого хондрита в углерод, водород и азот, примерно в тысячу раз, и спокойно запустить их в работу, дожидаясь первых кораблей с породой с Луны.

Это ещё не означает, что мы обретем независимость от Земли. Десять тысяч тонн породы дадут нам около 250 тонн углерода, 1300 тонн воды и только 30 тонн азота. Правда, коекто в НовоЙорке считает, что на Луне есть и другие такие залежиполосы и даже целые поля.

Главное: находка позволяет нам запускать заводы по мере поступления в НовоЙорк материалов, необходимых для жизни Миров; и, возможно, мы «протянем» до того светлого часа, когда начнем эксплуатировать ССастероид.

Все это восхитительно! И что нынче прикажете делать такому земляному червю, как я? Правильно, восхищаться. Все в НовоЙорке возбуждены, взволнованы, все — на подъеме, повсюду сияют улыбки, повсюду слышны взрывы смеха. Эх, заглянула бы ты в «Хмельную голову» в тот день, когда в Мирах объявили об открытии россыпей СС! И я раскошелился на «Гиннесс». Кстати, придя домой, обнаружил твое письмо. Спасибо за него и особенно за строки о «Реке Лиффи» — сентиментальные воспоминания улучшают вкус здешних алкогольных напитков.

Рад, что ты решила отказаться от языкового курса. Я тут знаю только одного парня, у которого в речи проскальзывает какойто намек на диалект. Это Дэн. Но мне кажется, зачем тебе изучать диалекты? Ты вроде бы. понимаешь Дэна достаточно хорошо.

Скажи, почему ты отказалась от этого курса? Хочешь заменить eгo на другой или просто высвободить время?

Итак, завтра мы идем голосовать. Можем упасть на секундочку в обморок: ситуация складывается так, словно меня собственной персоной выбирают в Тайный Совет как представителя от орбиты. Ты наверняка помнишь, что закон предполагает наличие двух кандидатов на пост представителя. Юджин Найт согласился быть моей «заслонной лошадью» — вспомни про шотландскую охоту. О главном пункте программы Юджина Найта: он намерен поменять нынешний воздух в НовоЙорке на водородный цианид. Такой экологический эксперимент, ограниченный, естественно, временными рамками. Так вот, Юджин получит мой голос.

Если серьезно, Тайный Совет в данном составе не так уж и плох; я уже работаю в Торговой палате. Надеюсь, что Гудман не пройдет в Координаторы. А он, между прочим, пригласил меня в свой будущий Кабинет. Как думаешь, смог бы я после этого ещё гденибудь работать?

Ты уже месяц на Земле, а Дэн сообщил мне: ты до сих пор не сняла никого из этих дегенеративных землян, обрати внимание, между нами — никаких секретов! Что с тобой, маленькая бабочка? Земное притяжение и твои новоперепархивания несовместимы?

Ах, детка, прислушайся к совету старого дядюшки Ожелби. Думаю, Дэн немного успокоится, если ты намекнешь ему, что твои бренные останки ещё шевелятся. Спорим, до такой метафоры другим не дойти?! Солги, — что ещё шевелятся и что по ним ползают земляные черви, даже если это не так. Сомневаюсь, что Дэн проговорится о своих треволнениях, но я тебе его уже сейчас продам с потрохами: он боится, что ты решила вкалывать на Земле почерному, а нагрузки не выдержишь — вот и влюбишься, тоже почерному, в первого попавшегося на глаза крота, который вовремя придет к тебе на помощь. Не говори мне, что с тобой ничего подобного раньше не случалось, дочка. Вспомника лучше шеренги молодцовгренадеров, браво промаршировавших сквозь те же, что и Чарли, огонь и («медные» — опустим) трубы.

Может, я говорю не по делу, но я искренне так думаю. Дэн обращается с тобой слишком уж мягко. Тут бы мне и ввернуть: «Ну, да, конечно! Так и должен поступать влюбленный рыцарь».

Поскорее запечатаю это письмо, а то припишу чтонибудь ещё похлестче. А ты, со своей стороны, не стесняйся, руби в ответ правдуматку, молде, если старый импотент Ожелби будет давать мне советы, как вести себя с мужчинами, то я, О'Хара, буду читать ему лекции по структуре кристалла.

Джон.

30 сентября 84

* * *

Дэниел, дорогой!

Знаю, что тебя потрясет это известие: на меня напал сексуальный маньяк. И, к слову сказать, напал сразу после того, как я получила твое письмо, в котором ты призывал меня «пойти развеяться и ни в чем себе не отказывать». Знаю и то, что ты дважды пытался дозвониться до меня. Подумал, наверное, — Марианны нет; должно быть, именно сейчас она себе «ни в чем не отказывает». Но черт с ним, со звонком. Я всегда недолюбливала телефон. Иногда мне надо высказать в трубку элементарную вещь — и все равно возникают проблемы.

У меня нет черновика письма, которое я тебе отослала, но я представляю его себе, да, там много всего понакручено. Письмо истерички, верно? Такой я и была. Правда, курс терапии, что я прошла, да несколько добрых друзей немного успокоили меня.

Позволь же «компенсировать» твои затраты на звонок в НьюЙорк и ответить на твои вопросы. На первый: нет, я не искалечена. Физически здорова. Он сильно избил меня, но врачи в здешних больницах имеют большой опыт работы с такими пациентами, как я. Ответ на второй вопрос: собственно сексуального аспекта не было, если не считать, что он воткнул мне в задницу нож — он просто не успел сделать свое дело до конца, а так у него все шло как по маслу — я ведь была уже почти без сознания. Меня спасли студенты. На мой крик высыпало человек шесть. Студенты выскочили из общежития и оторвали от меня насильника, а дальше… Ты знаешь, как в Италии в старину давили виноград на вино? Маньяк умер. Я этому рада. Третье: да, чувствую себя очень паршиво. К мужчинам у меня теперь, мягко говоря, двойственное отношение. И в первую очередь это касается секса. Очевидно, ситуацию со временем можно будет попытаться изменить. Ответ на четвертый вопрос: да, я собираюсь последовать твоему совету. Потом все честно опишу, как мы и договорились.

Что же до «дядюшки» Ожелби, передай ему: распад кристаллической структуры есть первый признак того, что данная форма материи вотвот исчерпает свой временной лимит. И ещё одна информация для него. О бренных останках. Ими я все ещё пошевеливаю, но только в случае крайней нужды.

О'Хара.

2 октября 84

* * *

Дэниел, дорогой!

Я решила не усложнять себе жизнь и не мучиться вопросом, кого из землян первым уложить к себе в постель. Рядом есть несколько человек, которые вызывают у меня определенный интерес, в том числе и одна женщина. Сказать, однако, что я испытываю к комулибо из них известное влечение, нельзя. Я положила глаз на одного поэта, которого здесь, в письме, давай условно назовем Байроном.

Мы с Байроном — из одной университетской группы. Мы часто занимаемся вместе, иногда вместе выбираемся в город перекусить, выпить или поглазеть на здешние достопримечательности. Байрон — коренной житель НьюЙорка. Он с удовольствием играет роль моего гида по городу. Когда я лежала в больнице, он несколько раз навещал меня, приходил подбодрить, развлечь болтовней и игрой в карты. У него очень «мягкая» манера общения с людьми, но в принципе он заряжен нешуточной энергией. Байрон увлечен политикой. Интеллигентен. Бородат. Он несомненно обладает чувством юмора, но это тот юмор, который Джон называет «черным». За все то время, что мы знакомы, Байрон ни разу не сделал попытки затащить меня к себе в постель, ни разу не упомянул о своих прежних связях. Он скрытен, как и ты, Дэн, и, что называется, «себе на уме», хотя, если надо, может быть достаточно напорист, даже агрессивен. Но не тогда, когда дело касается секса. И теперь я знаю, почему это так.

Вчера вечером я пригласила его к себе в комнату общежития «позаниматься на пару». Вырядилась соответственно, выставила на стол вино. И часа два обхаживала парня — он упрямо не хотел понимать, к чему я клоню. В конце концов я отбросила все условности и спросила человека напрямик: хочешь провести со мной ночь? Переспать со мной? Изобразить волшебного зверя о двух спинах?

До него, конечно, дошло. Он ничуть не удивился моему предложению, но все както колебался, тянул время. Мне показалось: сейчас откажется! Он страшно смутился. Щеки его пылали, как у стыдливой девицы. Запинаясь, он пытался мне чтото объяснить. В результате, правда, он выдал мне то, о чем не заикался никому.

Этот взрослый мужчина двадцати пяти лет за всю жизнь имел только два, не скажу полноценных, но завершенных сексуальных контакта. Один — с женщиной, которая Байрона простонапросто заездила, и один — с мужчиной, который не то чтобы изнасиловал парня, но, во всяком случае, использовал его для своих нужд без особых церемоний. Несколько последующих попыток Байрона добиться успеха на сексуальном поприще закончились его полным фиаско. И с тех пор, вот уже в течение четырех лет, он ни с кем не вступал в половую связь.

Должна признаться, что я растерялась. Я никак не ожидала, что придется сталкиваться с трудностями подобного рода и теперь уже самой выступать в роли врачацелителя. Я пристыдила себя за то, что так грубо вторглась в самую интимную, болезненную зону психики человека. Впервые в жизни — а я, как ты помнишь, за словом в карман обычно не лезу — у меня не нашлось слов даже на невнятную реплику! Представляешь, как я растерялась, Дэн?

Он было пришел ко мне на помощь, вывел из оцепенения какойто тривиальной шуткой и, гримасничая, с перекошенным то ли от страха, то ли от отвращения лицом стал предлагать, мне свои «услуги»; он предлагал их так долго и нудно, что у меня совсем опустились руки. Я поняла — ловить тут нечего, ночь, закончится пустой болтовней. Но мы все продолжали и продолжали мусолить тему, и я рассказывала Байрону о своем прошлом, при этом зачемто открываясь с такой неприглядной, по меркам землян, стороны, что Байрону впору было бежать от меня без оглядки. Потом мы провели с ним пару часов в постели. Как ты понимаешь, эта ночь не была для меня ночью тысячи наслаждений. Представь себе меня и моего партнера, который все время трясется, ежесекундно беспокоясь о своей потенции и, помимо того, разбирается в строении женского тела, как свинья в апельсинах. И не было ни времени, ни условий для того, чтоб открыть здесь в ту ночь класс ликбеза для девственника. Но мнето коечто известно о мужчинах. Пара тысяч таких «коечто» заложена в мой мозг, как в компьютер. И даже когда я намереваюсь вести себя в кровати в высшей степени благопристойно, я способна удивить любого из мужчин, продемонстрировав ему, сколько непочатых сил скрыто в его якобы усталом организме. Пару слов о себе. Я не стала ни доводить себя до экстаза, ни изображать его. Я не стала распалять себя сексфантазиями. Слишком обеспокоена была состоянием своего друга.

Впрочем, если вспомнить о том состоянии, в котором я сама находилась, то, вероятно, надо признать — все, что ни делалось в ту ночь, все делалось к лучшему. Никогда прежде я не думала о мотивах, которые побуждают взрослых женщин совращать невинных юношей. Теперь могу заметить по этому поводу: ухаживая за парнем, я решала, пусть косвенно, и свои проблемы. Банальность? Избитая истина? Истина потому и истина, что в ней заключена правда.

Во всяком случае, когда я проснулась, он, этот бородатый несмышленыш, терся щекой о мою грудь, и на губах у него блуждала улыбка счастливого младенца. Я оставила ему записку, съела легкий калорийный завтрак и поспешила в университет. Был понедельник. Занятия начинались в девять утра.

Вот так. Это я, считай, пережила. Насильник умер. В том кошмаре секс был штукой второстепенной. Секс остался бы на втором плане, даже если бы насильник взял меня. В изнасиловании главное — насилие. Тут оно явлено нам в своем первозданном виде, в чистейшей, примитивнейшей форме. Впрочем, я вновь ошибаюсь. Какой уж тут примитив? Следствие установило, что тот человек убивал и насиловал, — именно в таком порядке, подчеркиваю! — оставив после себя пять женщин, пять трупов. То, что он вытворял с ними, не поддается никакому описанию. Все это, конечно, не имеет ни малейшего отношения к Байрону. Разве что вспомним: его первый гомосексуальный опыт был испоганен жестокостью партнера. Ах, от тебя это все далеко, как от нашего неба до Земли. Как ты от меня. Милый, грежу о тебе наяву сегодня весь день. Мне бы заниматься, да не могу. Тетради открыты, листы чисты, в них — фактически ничего ни о Хемингуэе, ни о Эли Уитни, ни о методизме. Ночь с Байроном — это не ночь мужчины и женщины. Но она вновь разбудила во мне тот зуд, который мучил меня весь последний месяц и с которым сама я справиться так и не смогла. И вот джинн выпущен из бутылки.

Прости, старый крот, за то, что сейчас вгоню тебя в краску. Но что поделаешь? От себя не уйдешь, парто выпускать надо — здесь, на Земле, я приобрела опыт мастурбации; несколько недель оттачиваю свое мастерство. Сей радостью и хочу с тобой поделиться: это быстро, просто, и не надо прибирать комнату в ожидании гостя. Я бы и сейчас занялась сладким делом, да у меня на носу семинар. Не могу себе позволить добавить даже капельку усталости к той, что уже накопилась. Чаша переполнится. А ведь если я заведусь — не усну всю ночь и потом буду напрочь выбита из колеи на всю неделю. Вот какая я нынче скучная и расчетливая, когда дело касается моей так называемой половой жизни.

Так что последую твоему совету и совету Джона и спущу себя с цепи. Продолжу ли натаскивать моего лапочкупоэта — то один Бог знает. Посмотрим, так ли хороша его улыбка, как мне показалось.

Люблю.

Марианна.

Глава 17. ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР

— Алло. Прием.

— А, это ты!

— Здесь двое… возможно… наших новых друзей. Давай я тебе позже перезвоню.

— Давай.

Через полчаса он вошел в бар, где, как всегда в это время, он знал, было многолюдно и шумно. Он потягивал свое вино до 14.47. Потом пробился сквозь толпу к теле фонуавтомату и набрал нужный номер. Само собой, на том конце провода его звонка ждали.

— Уилл говорит.

— Итак, есть вероятный кандидат и есть ещё один. Вероятный — это поэт, я упоминал его имя в прошлый раз. Он парень видный, но это и хорошо. Второй человек — женщина из НовоЙорка…

— Из НовоЙорка, с орбитальной станции. Она…

— Я знаю. Почти чиста. И вроде бы ещё не слишком понимает что к чему. Не исключено, однако, что скоро начнет разбираться. Похоже, к курсу своего правительства относится критически. И весьма трезво судит о политике США.

— Да.

— Студентка ньюйоркского университета. История Америки и тому подобное.

— Даже не знаю. Обычно год. Времени вроде бы достаточно для того… ну, ты понимаешь, что я имею в виду. Да, одна неувязка. Поэт — её друг. Думаю, они спят вместе. А нам, шаг за шагом, вводить его в курс дела. Как? С оглядкой на нее?

— Нет. Она уже посещает «Виноградную Косточку» под присмотром одного из моих людей. Надежный человек, допуск «2». Это женщина, что живет в том же общежитии, что и…

— Значит, поэт. Они встретились в городе, ладно. Через пару месяцев он отойдет. Это…

— Знаю. И что тебя тревожит?

— Поверь, я чувствую, их нутром. И глубже, чем ты. Поэт выглядит в норме. Но она — ещё тот орешек!

— Еще тот, согласен.

— Не суетись, сделай все основательно. Ее зовут Марианна О'Хара, клан Скэнлэн, Она упоминала, что живет, э… на четвертом уровне в НовоЙорке. Избирательный участок, э…

— Допустим. Но её университетские бумаги, документы могут быть просто крышей.

— Нам не проверить. Ну, предположим, она работает на них. И что, маскировки ради в НовоЙорке ей отводят жилье на четвертом уровне? Выходит, так ценят? И зачем им здесь резидентиностранец? И, что ещё более странно, резидент с ограниченным сроком пребывания?

— А почему бы и нет? Все возможно. Но, если хочешь, я подержу их на расстоянии, пока ты не наведешь справки.

— Хорошо.

— А впрочем, нет. Мы и так потеряли неделю. Автомобильная катастрофа, и ничего подозрительного. Итак, сейчас мы на Сто семьдесят восьмой. Пересечение с Пятьдесят четвертой.

— Все будет в порядке. Конец связи.

Глава 18. ЦЕНА ВЫЖИВАНИЯ

О'Хара явилась на очередной вечер в «Космосклуб», уже зная об открытии драгоценных россыпей хондрита на Луне. Сегодня в клубе об этом говорили почти все, и многим были известны такие подробности, о которых Джон даже не упомянул.

— Могли бы придержать языки за зубами, — возмущался студент с Мазетлова. — От этих новойоркцев только и жди неприятностей. И все потому, что они снюхались с червями.

— Куда и как вы бы продавали свой металл, — оскорбился за НовоЙорк другой студент, — без нашего маркетинга и наших лайнеров? Что, построите собственные лодки и шаттлы?

— Я говорю не об экономике, — сказал парень с Мазетлова.

— О чем они? — поинтересовалась О'Хара у Клэр. — О чем надо было держать язык за зубами?

— На Луне нашли породу с высоким процентом содержания СС, — ответила Марианне Клэр. — Сегодня об этом пишут во всех газетах. Ты что, ничего не слышала?

— Ну и дела. Ну и новость, — развела руками О'Хара. — Я знала об этом ещё несколько дней назад!

— Здесь эта информация не подлежала огласке, — пробормотала Клэр, роясь в сумке, — до тех пор, пока не задергались лобби… Помоему, я оставила газету дома.

— Я куплю, — пообещала О'Хара.

Она отправилась в центральный зал ресторана «Лиффи», бросила доллар в автомат «Таймc» и нажала на клавишу с надписью «Космос». В поддонник легли двадцать страниц. На табло загорелась цифра «50». Сорокаполосная газета «Космос» стоила полтора доллара. Чтобы получить вторую половину газеты, надо было добавить ещё пятьдесят центов. О'Хара добавила полтинник, и автомат выдал вторую половину издания. Марианна развернула «Космос» и пошла назад, в гостиную, читая на ходу.

Сенат лихорадило. Корпорация «Сталь США» предложила Америке приостановить в одностороннем порядке поставку всех товаров на орбиту и прекратить предоставление Мирам всех видов услуг. Корпорация имела мощную поддержку в деловых кругах и в Сенате.

На завтра, на вечер, в Сенате был срочно назначен референдум. Предлагалось проголосовать «за». «Решено: США прекращает весь экспорт в Миры до подписания нового договора, который может быть заключен между Соединенными Штатами Америки и Мирами и будет гарантировать долгосрочную экономическую взаимозависимость сторон под их коллективную и персональную ответственность».

Марианна сидела напротив Клэр и листала «Космос».

— Открытый шантаж!

— Вовсе нет, — сказала Клэр. — Хороший ход в игре. Лучшая защита — это нападение. Политика с дальним прицелом.

— Непродуманный ход, поспешный, — возразила О'Хара. — Соображают ли они, к чему приводит подобное тестирование?

— А ты можешь предположить, что и мы, к примеру, возьмем да и объявим им ответный бойкот? Однажды мы почти сорвали «Чертово яблоко», но оно выскользнуло из рук. Обошлись без него!

— Двадцать лет назад. Даже больше, — заметила О'Хара.

Клэр пожала плечами:

— Ну, да. Высоко сидели, далеко глядели. Парень с Мазетлова присел рядом с Клэр.

— Клэр! Твоя специальность «инженер по системам обеспечения»?

Она кивнула.

— Как долго мы продержимся самостоятельно?

— Я уже думала над этим. Тут все зависит от того, что ты подразумеваешь под словом «мы». Твой и мой Миры? Они и Фон Браун почувствуют удавку уже через пару месяцев. Станции побольше и протянут подольше. Девон продержится годы. НовоЙорк — так все двадцать лет, вероятно. При условии, что они введут у себя очень жесткий контроль за рождаемостью. А если начнут выбраковывать отдельные особи, умерщвлять на основе медзаключений, НовоЙорка хватит и на века.

О'Хара задумчиво посмотрела на Клэр:

— Двадцать лет?

— Конечно. Новойоркцы — народ запасливый. Расчетливый.

— А если под «мы» я подразумеваю нас всех? — спросил человек с Мира Мазетлова. — НовоЙорк мог бы поставлять на другие станции пищу и воду. Когдато прежде он это уже делал.

— Я помню. Люди с НовоЙорка поставляли нам пищу и воду, когда я была ребенком, — сказала Клэр. — Твое мнение, Марианна?

— Да, поставляли. В условиях чрезвычайного положения. А вообще… я не знаю. — Марианна отпила глоток пива. — Тут есть ещё один аспект — политический. Вы знаете, что между Мирами и Соединенными Штатами сложился торговый дисбаланс. Причем не в пользу США. И вот сейчас, как мне кажется, американцы пытаются воспользоваться ситуацией и заставить нас вступить с ними в союз. — О'Хара бросила взгляд на статью в газете. — Отсюда и фраза о коллективной и персональной ответственности.

— Дело — дрянь, — сказал человек с Мазетлова.

— Если подпишем, катастрофы не миновать, — вздохнула О'Хара. — Мы навсегда останемся окраиной Земли. Как какаянибудь страна у них на краю света, на отшибе.

Миры к тому времени являлись организацией, объединяющей вольных членов, подписавших единогласно соглашение об одной общей для всех Миров Торговой палате и ряд договоров об иммиграции и принципе невмешательства в дела друг друга. Но крепче всех соглашений и договоров орбиту сплачивала реакция на известные всем притязания Земли.

Марианна умолкла, и за столом наступила тишина. Никто не решался развивать эту тему.

— Говоря о других странах, — нарушила молчание О'Хара, — задумайтесь, они действительно с нами сотрудничают? Возьмем Объединенную Европу…

— Если Европу, то да, — кивнула Клэр. — И Советский Союз. И Александрийский Доминион. Япония обязалась ничего не импортировать и спутники запускает лишь для поддержания приличного уровня жизни на двух своих орбитальных станциях. ПанАфриканский Союз официально заявил, что намерен придерживаться нейтральной позиции. Да и поднять в космос корабль у них способен только Заир. Заир, как известно, имеет самые тесные контакты с Германией. Можно сотрудничать, с одной стороны, с Океанией, а с другой — с Гренландией, я полагаю.

— Но эти государства не способны запустить в космос корабль, — заметила О'Хара.

— Связь Земля — Миры двусторонняя, — добавил человек с Мазетлова. — Неужели эмбарго не отразится на экономике высокоразвитых стран? Они же нуждаются в наших материалах и в нашей энергии.

— Но, возможно, далеко не в той степени, как нам того бы хотелось, — сказала Клэр. — Во всяком случае, у них вдоволь и пищи, и воды.

В тот час весь клуб ждал выпуска космических «Новостей», который вела Джулис Хаммонд.

Оба Координатора были гостями этой программы. И они оба считали, что референдум состоится и на нем пройдет предложение корпорации «Сталь США» о введении эмбарго против орбиты. Координаторы предложили перейти на бартерные поставки, по принципу: лучше бартер, чем полное эмбарго. НовоЙорк и Девон могли бы продолжать экспортировать электроэнергию на Землю — серьезная вещь, если принять во внимание, что десять процентов всей электроэнергии, потребляемой Восточным побережьем Америки, составляет энергия, поставляемая в этот регион Мирами. Взамен лоббисты должны бы дать официальное согласие на отгрузку на орбиту такого количества водорода, что компенсировало бы его ежедневные потери — в этом случае для транспортировки водорода потребовался бы запуск всего одного лайнера в неделю.

Вообщето это был интересный ход Координаторов, учитывавших, что передачу смотрит масса землян, да ещё в преддверии референдума. По оценкам специалистов, у экранов в тот час собрались около полумиллиона кротов, которые быстро усвоили: если вводится эмбарго против Миров, Америка сразу же сильно ограничивает потребление электроэнергии на Атлантическом побережье, и в первую очередь это скажется на обывателе, на его быте и досуге. А если конкретно, Миры недополучат именно столько водорода, сколько его будет находиться в заполненных водой, но отключенных от энергосистемы бассейнах побережья.

Участники передачи выложили перед землянами далеко не все свои козыри. Не было сказано, например, о том, что количество водорода, которое требуется Мирам, равно количеству водорода, теряемого Мирами за неделю — за обычную неделю! Но большинство его теряется при плановой работе промышленных предприятий, а именно они, в случае бойкота, и будут остановлены на орбитальных станциях в первую очередь. Так что Миры сумеют запастись водой «на черный день».

Не упомянули Координаторы и о том, что сохранение экспортных поставок солнечной энергии на Землю менее всего зависит от доброй воли Координаторов и жителей Миров. Автоматизированные заводы не требовали никаких расходов по эксплуатации, да и вообще ничего не требовали, за исключением сырья, то есть солнечной энергии, которая на орбите имелась в избытке. Куда дешевле и проще было оставить аппаратуру в рабочем режиме, нежели выключить её.

И ещё об одном не узнали земляне. В Мирах в спешном порядке был собран авторитетный комитет экспертов по сельскому хозяйству и производству пищи. После совещания эксперты доложили Координаторам: голод Мирам не грозит до тех пор, пока на орбите будет вода. Естественно, людям придется пересмотреть рацион питания. Однако, если обитатели Миров согласятся перейти на рис и рыбную массу, НовоЙорк один будет в состоянии прокормить все население орбиты.

«Космосклуб» шумел, как растревоженный улей, до самого закрытия. Народ спорил, изумлялся, волновался. О'Хара вернулась в общежитие довольно поздно. В комнате на переговорном устройстве мигала сигнальная лампочка: в отсутствие Марианны ей звонили. Еще шесть часов тому назад с Марианной пытался связаться Дэниел. Он делал это несколько раз, но его настойчивые попытки не увенчались успехом. Дэниел оплатил ответный звонок Марианны. О'Хара набрала номер Дэниела и услышала его заспанный голос:

— Андерсон слушает. Прием.

— Дэниел, это я! — воскликнула О'Хара.

Зажегся экран видеотелефона. На экране появился Андерсон в своей, идиотской ночной пижаме.

— Боже, солнышко, где ты пропадаешь? — спросил он. — Я трезвонил тебе до полуночи!

— В «Космосклубе». Там сейчас есть о чем поговорить.

— Черт, — выругался Андерсон. — Я мог бы догадаться и позвонить тебе в ресторан. Слушай, мне надо принять одно очень важное решение. И очень быстро.

О'Хара поглядела на экран, в глаза Дэниелу, и кивнула. Изза наложения радиоволн, что происходило во время переговоров очень часто, собеседники заговорили одновременно.

— Ну?

— Ну?

И оба засмеялись; каждый такой короткий смешок обходился им долларов в восемь.

— Нашему институту приказано свернуть все работы. Нас отзывают назад, на Землю. Вылетаем завтра… Вернее, уже сегодня.

Голос Марианны дрогнул:

— Значит… ты будешь дома через неделю? Или около того?

— Надо принять решение. — Дэниел выдержал долгую выразительную паузу. — Я могу оказаться немедленно дома.

О'Хара нахмурила брови:

— Ты имеешь в виду…

— Джон сказал, что оформит здесь мое гражданство в пять минут. Я склоняюсь именно к этому. Но… Я хочу быть с тобой, и как можно скорее.

— Так лети на Землю с институтом, с их командой. А на следующий год вернешься в НовоЙорк вместе со мной. Уверена, они оплатят тебе стоимость билета. А даже если и нет…

— В томто и дело, Марианна! Сейчас я тут единственный химикспециалист по сланцевым маслам. И они нуждаются во мне, как никогда раньше. А с введением эмбарго НовоЙорк и вовсе не сумеет заполучить с планеты никого, кто бы смог хоть в какойто степени заменить меня здесь. Помнишь, сколько времени и слов потратила ты, объясняя мне, что значит эта работа для Миров? Поверь, я понял, что она значит для Миров. Да, она важна, и настолько, что, прости, и ты не в состоянии оценить её значимость в полной мере.

— Что… что ты говоришь? — заволновалась О'Хара. — Хочешь, чтоб я помогла тебе принять решение? Или хочешь, чтоб одобрила то решение, которое ты уже принял?

Дэниел выглядел совершенно разбитым.

— Я не знаю, — пробормотал он.

— Плохо дело, — О'Хара соображала лихорадочно, — но, послушай, эмбарго долго не продлится…

— Кто знает? Отсюда кажется, что дело затянется на годы. Может затянуться… — В этот момент образ Дэна затянуло на экране вихрем разноцветных строк и точек. Атмосферные помехи? На экране появилось изображение мужчины в форме компании «Беллкам».

— Приносим свои извинения, — сказал мужчина. — Неполадки на линии. Похоже, это связано с резким повышением солнечной активности. Перезвоните чуть позже, пожалуйста. Наша компания возместит вам расходы.

— Это совместный звонок — оплаченный разговор, — пояснила О'Хара.

— Хорошо. Деньги будут возвращены вашему собеседнику.

— Откуда вам известно, — вкрадчиво спросила Марианна, — что это собеседник, а не собеседница?

О'Хара вскинула вверх большой палец, словно стояла на обочине трассы и голосовала попутке; подчиняясь внезапному импульсу, она ударила пальцем по клавише с цифрой десять.

На экране возникла бритая наголо девушка в форме компании «Беллкам».

— Директория, Девон, — произнесла девушка. — Чем могу служить?

— Простите, ошиблась номером, — усмехнулась О'Хара и подумала зло: «Солнечная активность? Как же, в заднице у свиньи!»

* * *

Дорогой Дэниел!

Извини, вчера мы говорили с тобой по телефону, и я вела себя как последняя идиотка. Вопервых, растерялась. Вовторых, сказался трудный день — я очень устала.

Очевидно, ты прав. Прав даже вдвойне, если, учесть политический расклад. Но если и не принимать во внимание нынешнюю обстановку и ежеминутно меняющуюся ситуацию, все равно тебе лучше остаться в НовоЙорке и принять наше гражданство. Наше с тобой место — в НовоЙорке.

Они заставляют нас с тобой выбирать из двух зол? Так выберем — давай руководствоваться разумом, а не эмоциями. А наши с тобой чувства никуда не денутся, пойми меня правильно.

Люблю,

Марианна.

Глава 19. ПАРА СЛОВ ОТ БЕННИ

Сегодня пятнадцатое октября. Прости меня, старина блокнот, за то, что за несколько последних недель не вписал в тебя ни единой строки, — я пытался разобраться в своих чувствах к Марианне О'Хара; пытался понять, как она относится ко мне.

Второе, боюсь, не оченьто сложно. О'Хара воспринимает меня как друга, которому она может помочь. Поразительно, как трудно мне писать о ней! О'Хара настолько привыкла ко всяким случайным связям, что, подозреваю, рада продемонстрировать свое «искусство» едва ли не первому встречному.

Будь оно все проклято… и будь благословенно! Впервые, в моемто возрасте, ощутить страсть к женщине, да такую сильную, и прийти к ней через умопомрачение, через светопреставление?! Не осмелюсь назвать свое чувство любовью, несмотря на то, что сердце мое заходится, когда я после долгой ночи утром встречаю её. Марианна!

Странно, однако, — признать её красавицей нельзя. Но что по сравнению с ней красавица? О'Хара — куда более «редкая птица». Какие только диковинные качества не сочетает она в себе, всех вокруг ошеломляя, всех к себе притягивая, как магнит. Есть несомненно, есть в ней, беспутной, и Божья искра. Когда я впервые увидел её, то понял: от неё невозможно оторвать глаз; тысячи раз я наблюдал, как её друзья и просто чужие люди пытаются отвести от неё взгляд, борются с искушением и не могут с собой совладать — смотрят. Конечно же, Марианна знает себе цену, но никогда не хвастается своими достоинствами. Более всего мне доставляет удовольствие наблюдать за ней, когда она не чувствует, что за ней наблюдают, когда она одна, погружена в себя, читает или смотрит вдаль. В такие минуты её лицо спокойно, и прекрасно, и словно осиянно свыше — Божья благодать на челе, — и мне вспоминается Венера Боттичелли. А она — Афродита Бенни Аронса.

Три недели назад на неё было совершено нападение. Она серьезно пострадала и попала в больницу. Несколько раз я навещал её в больнице. Когда пришел в палату в первый раз, О'Хара выставила меня за дверь, причем весьма бесцеремонно. Потом объяснила, что не хотела предстать, передо мной плачущей. Я бы многое отдал за то, чтоб увидеть её слезы. Не представляю Марианну, теряющую над собой контроль. Такое впечатление, что у неё не душа, а компьютер… умеющий сострадать! Бедный Бенни! Ты же понял, что О'Хара ни на кого не похожа. Кем она приходится Дэниелу, человеку, которого она оставила в НовоЙорке? Кем была для того девонита, к которому, по её словам, была привязана необыкновенно сильно? Я даже не знаю, кем она является для меня, если честно. Я уже ни в чем не уверен, разве только в том, что все последние дни рвал в клочья одно за другим написанные стихотворения. Писал и рвал, на бумаге ещё не успевали высохнуть чернила. Оставил одно:

Ты спустилась с небес, распутница. Ты ступила на землю, красавица, На лице — неземная краса. Разбиваешь мужские сердца, Оставляя у нас на губах горький привкус космоса.

Эту страницу не уничтожил. Через годы буду себя спрашивать, не приснилось ли мне все это. И, быть может, разберусь в том, что сам от себя скрывал?

Пытаюсь быть честным. Горечь у меня на душе оттого, что меня переполняет чувство благодарности к Марианне, и невозможно излить это чувство. Долг, который я хотел бы ей отдать, не будет ею даже востребован. Я бы мог до конца своих дней прожить «евнухом», когда бы не О'Хара. Она подарила мне новую жизнь — а что я способен предложить ей взамен? Услуги шута?

О, как она умеет смеяться! Вчера вечером я застал её врасплох, недурно насмешив. Я начал жонглировать двумя туфельками Марианны и шоколадкой и, когда дело пошло на лад — быстро и четко, — прокричал:

— Смотри внимательно! Сейчас проглочу… одну из этих штуковин!

Сейчас в моей жизни нет места поэзии. С одной стороны, все во мне подчинено любовной страсти, с другой — меня все больше захватывают политические страсти. Ситуация вокруг нас усложняется не по дням, а по часам. Вдруг я понял, что и «Виноградная Косточка», если копнуть поглубже, есть не только дешевая забегаловка, где ворчуныволосатики с утра до вечера перегоняют вино на мочу. Не только. Теперь я в этом уверен.

Вокруг так много краснобайства по поводу бойкота, который лобби предложили объявить Мирам. Как будто угроза голода не есть постоянный инструмент американской внешнеторговой политики. Мне настолько осточертело слушать напыщенные речи волосатиков, что в какойто момент я стал играть роль адвоката дьявола, защищая право Сената на активные действия против космоколоний, нахально попирающих законы нашей цивилизации.

О'Хара было заинтересовалась моей речью, но тут нам быстро пришлось перевести разговор на другую тему. Ибо ни проваливаться сквозь землю, ни испаряться мы не умели. Когда я произносил речь, какойто странный тип, назвавшийся Уиллом — это не уменьшительное имя от Уильяма, это претензия на партийную кличку, — подсел к нам с подозрительно безмятежным видом и усталорассеянной улыбкой. Поздно вечером этот тип позвонил мне домой. Он заявил, что ему очень понравилось то, как классно я ломал комедию в «Виноградной Косточке». Оказывается, по мнению Уилла, я один из тех, кто предпочитает действия пустой болтовне. Если Уилл прав, не могу ли я встретиться с ним и его друзьями на такомто углу в такойто час? Он попросил меня повторить: где и когда. И Боже упаси меня записывать эти «где и когда».

Вообщето как раз слова я и предпочитаю действиям, а не наоборот. Но в данном случае, заинтригованный Уиллом, я промолчал. Я пришел в назначенное мне место в назначенный час. Я без толку проторчал на углу улиц минут двадцать, плюнул на Уилла и его друзей и уже побрел прочь, как вдруг какаято женщина, прежде я её никогда не видел, пристроилась рядом со мной и попросила меня следовать за ней. После тошнотворного путешествия в подземке мы очутились на другом конце города. Женщина оставила меня под дверью многоквартирного дома, посоветовала несколько минут подождать и исчезла. Все эти театральные эффекты выглядели бы достаточно забавно, когда бы за ними не угадывалась реальная опасность. Если моим новым знакомым действительно угрожало нечто, заставляющее их прибегать к столь необычным мерам предосторожности, то мне следовало как можно скорее уносить ноги изпод их двери. Я мог нарваться на крупные неприятности. Конечно, некоторые великие поэты и за решеткой в камерах создавали бессмертные шедевры. Но я не имел ни малейшего желания оттачивать свое мастерство, сидя на тюремных нарах.

Пока я раздумывал — стучать, не стучать? — дверь отворилась сама по себе. Мягкий голос пригласил меня войти. Я переступил через порог и оказался в большой комнате. За дверью меня поджидал некто: он подвел меня к столу, находящемуся в середине комнаты. Мы хранили молчание. На этом некто был черный бесформенный балахон с капюшоном на голове. Довольно высокий голос мог в равной степени принадлежать как мужчине, так и женщине. Человек жестом предложил мне сесть, опустился напротив меня, достал из ящика письменного стола подключенный к записывающему устройству детектор лжи и попросил меня ответить на ряд вопросов. Я полюбопытствовал: а что, если я стану отвечать на них не так, как ему бы хотелось? Человек сообщил мне, что на первый вопрос я уже ответил не так, как ему бы хотелось. Тут я вспомнил про нож, висящий у меня на поясе, и несколько успокоился. Благо, я не отстегнул нож, когда направлялся к станции подземки.

Я положил руку на плато детектора, и оператор вывалил на меня целую кучу дурацких вопросов, выясняя, не намерен ли я лгать с самого начала. Все вопросы касались моей частной жизни, конкретно — последних двух дней. Не трудно было догадаться, что эти два дня я находился под неустанным наблюдением. О чем меня спрашивали? О тривиальном: что, например, я ел в обед?

Затем мы перешли к более серьезным вещам: не являюсь ли я членом какойнибудь проправительственной организации? Тут я был бы чист как стеклышко, кабы не провел школьником пару месяцев в детском лагере бойскаутов. Потом мы стали выяснять мои политические пристрастия. Не думаю, что ответы Бенни Аронса полностью удовлетворили строгого экзаменатора. Его бы устроило, если б я стоял на резко радикальных позициях.

Спустя какоето время мы поднялись изза стола, и экзаменатор с большой неохотой повел меня вверх по лестнице. Он постучал в очередную дверь, оставил меня возле неё и, не сказав ни слова, кудато исчез.

Мужчина, ответивший на стук, произвел на меня шокирующее впечатление. Он был слеп и имел вместо глаз протезы. Не так уж много на белом свете людей, которые и слепы, и богаты от рождения. Мужчина поинтересовался — не меня ли зовут Бенни. Затем он подал мне руку, улыбаясь одними губами.

Кроме нас тут находились ещё трое молодых людей приблизительно моего возраста. Они расположились на потертых дешевых стульях. И вообще, качество мебели оставляло желать лучшего. Слепец представился Джеймсом и назвал имена своих друзей: Кэтрин, Дэймон, Рэй. Передо мной поставили чашку чая. Я полюбопытствовал: где Уилл? Джеймс посуровел и проворчал, что коекто из присутствующих слыхом не слыхивал о таком человеке.

Разговор не клеился: сплошь общие места и — ни о чем конкретно. Мои собеседники избегали всего, что пролило бы хоть какойто свет на их биографии, занятия, увлечения. Джеймс подметил мое замешательство и сообщил, что ждет ещё одного гостя.

И вновь раздался стук в дверь. Джеймс помедлил несколько секунд, как бы раздумывая — открывать или нет. Затем поднялся со стула и открыл.

На пороге стояла Марианна…

Глава 20. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА «ТАЙНУЮ ВЕЧЕРЮ>

После идиотского тестирования там, внизу, на первом этаже, и предшествующей тестированию полной дури игры в прятки я уже готова была сказать Уиллу, что он волен оставаться тут, наедине со своим детектором, сколько ему угодно, а мне пора идти. Затем я дважды испытала настоящий шок.

Человек, открывший мне следующую дверь, оказался слепым от рождения. В глазные впадины, словно бинокль, были вставлены протезы с линзами. Я читала о них, но, конечно, мне никогда не доводилось видеть их воочию. Ни в НовоЙорке, ни на Земле.

Второе потрясение я испытала, встретив здесь Бенни. Поначалу у меня мелькнула мысль, что это все — тщательно спланированный розыгрыш. Однако никто не засмеялся. Человекбинокль представил меня своим единомышленникам, а когда дело дошло до Аронса, бросил вскользь:

— Ну, а с Бенни вас, конечно, знакомить не надо.

Аронс посмотрел на меня както очень странно, и я, ошарашенная, ответила ему ещё менее осмысленным взглядом.

Человекбинокль, Джеймс, предложил мне чашку чая.

— У нас сегодня двое новеньких, — сказал он, — поэтому позвольте вкратце изложить, чем мы здесь занимаемся.

— Кто это «вы»? — спросил Бенни. — Группа, организация? Есть программа, название?

— Нет, — отрезал Джеймс.

Когда он хотел посмотреть на вас, ему приходилось всем корпусом поворачиваться в вашу сторону. Эта его манера сразу врезалась в память. Похоже было, что с вами общается робот, а не человек.

— Что название! У нас их много, в зависимости от цели, которую мы преследуем в каждый конкретный момент, — сказал Джеймс. — Сахар?

— Нет, благодарю, — ответила я.

Джеймс повернул голову и уставился на чашку.

— Понимаю, мои слова звучат весьма двусмысленно. Разрешите мне несколько рассеять пелену таинственности. — Он сел и перевел взгляд на Бенни. — Мы не совершаем ничего противозаконного. По крайней мере, такого, что могло бы быть квалифицировано как судебно наказуемое деяние.

— Однажды я была арестована, — сообщила нам женщина, которую звали Кэтрин. — За распространение листовок.

Джеймс мягко кивнул:

— Рекламные листочки. Мы — влиятельная, оказывающая серьезное давление на политиков организация, Бенни. Мы отправляем по самым разным адресам множество писем, организуем многолюдные митинги, покупаем телевизионное время, и так далее. Это один уровень. На другом мы собираем информацию о правительстве и подвергаем её тщательному анализу, надеясь построить модель силовых структур государства, отвечающую самым высоким требованиям.

— Тогда зачем такая конспирация? — спросила я. — Казалось бы, вы, наоборот, должны стремиться к самой широкой гласности.

— В основном — это перестраховка. Да, сейчас мы могли бы действовать открыто, действовать хоть под лучами прожекторов и объективами телекамер; однако в этом случае у нас появились бы некоторые основания для беспокойства. Ситуация постоянно меняется, и, как знать, может, завтра правительство откровенно устремится к диктатуре, а мы будем вынуждены изменить тактику и прибегнуть к радикальным действиям.

— В сущности, мы имеем очень серьезную общественную поддержку, — продолжал Джеймс. — Дело в том, что тысячи и тысячи наших людей являются членами других организаций, чьи программы в той или иной степени близки к нашей. Мы не стесняемся использовать этих людей в своих целях. Наш политический, или, если хотите, идеологический спектр достаточно широк, но мировоззренческий фундамент, на котором мы стоим, определен очень жестко, очень конкретно. Это доктрина о свободе воли и принципах гуманизма. Мы не собираемся закрывать глаза на то, что нынешняя власть постоянно и самым бесцеремонным образом вторгается в частную жизнь гражданина, попирая его права, ограничивая его личную свободу; и это происходит именно в то время, когда массы не в состоянии дать достойный отпор зарвавшейся власти. Мы намерены создать поистине демократическое, с представительством самых широких слоев населения правительство и поставить его под строжайший контроль со стороны средств массовой информации. Вот единственная гарантия того, что гражданам будут обеспечены их конституционные права.

Этот тезис нашел отклик в моей душе. Координаторы, выступающие в теле передаче, что предшествовала референдуму в Сенате, были не на шутку обеспокоены. Чего они боялись? Коварства и могущества лоббистов?

— Но при чем тут я? Я не гражданка США, я даже не житель вашей планеты!

— Вот именно, — сказал Джеймс. — В том и суть. Ваша объективность, ваш опыт существования в совершенно ином социальнополитическом измерении нам и требуются. Со своей же стороны вы можете воспринимать наше предложение сотрудничать с нами как абсолютно честную сделку. Я догадываюсь, что вы собираетесь делать карьеру политика. Не сейчас и не здесь, а потом, когда покинете Землю. Знания, опыт, который вы приобретете здесь, помогая нам анализировать ситуацию, не исключено, очень пригодятся вам в будущем. А люди, с которыми вы сойдетесь у нас, возможно, уже в самом скором времени окажутся у руля власти, и значение вашего тесного общения с ними будет просто трудно переоценить!

— Это лишь в том случае, если вы придете к власти, — бросил реплику Бенни.

Джеймс повернулся к нему на вращающемся стуле.

— Конечно, — ответил он, — — среди нас есть и те, у кого чрезвычайно сильны политические амбиции. Но, думаю, большинство из нас заинтересовано в одном — заменить сегодняшнюю систему на такую, при которой власть служила бы избирателям, а не избиратели — своим избранникамдиктаторам.

— Вы затеваете революцию? — спросил Бенни.

— Ну, зачем так грубо? — усмехнулся Джеймс.

— А где мы возьмем оружие? — спросил коротышка Рэй, семеня через комнату по направлению к чайнику с пустой чашкой в руке. — Не сражаться же с современной армией ножами и кустарными бомбами?

— Не во всей Америке законы — как в штате НьюЙорк, — сказал Рэю Джеймс.

— Спортивное оружие? — спросил Рэй. — Вы имеете в виду винтовки и охотничьи ружья, что ли? Прошу меня простить, но воюйте ими сами.

— Ладно, — подал голос Бенни. — Все понятно. Невада стоит и стоять будет. Там вы приобретете все — от лазерного пистолета до атомной бомбы.

— А как вывезти? — повернулся к Бенни Джеймс. — Границато на замке…

— Если у вас достанет денег на атомную бомбу, достанет их и на ключик от границы, — сказал Бенни.

Я чуть было не разинула рот, услышав подобное от Аронса.

— Что ж, это уже серьезный повод для размышления, — улыбнулся одними губами человекбинокль.

Аронс пожал плечами:

— Революция неизбежна. Но когда ещё до этого дойдет! Я, например, не знаю. Все зависит от того, насколько мы будем готовы.

— Если бы у вас была мощная, борющаяся за правое дело организация и поддержка широких масс, — сказала я, — вы могли бы достичь своей цели и не прибегая к суперсовременному оружию. Вспомните Вьетнамскую войну.

Джеймс засмеялся:

— Похоже, мы завербовали парочку огнедышащих дракончиков?

— Выеденного яйца не стоят ваши теории, — огрызнулся Рэй. Джеймс резко повернулся к нему, как бы призывая замолчать, но Рэй продолжал, не обращая внимания на реакцию патрона: — Да если дело дойдет до стрельбы, вы что, будете стрелять? Вы способны убить?

— Не знаю. Разве спрогнозируешь ситуацию? Ничто на свете не повторяется в точности. — Бенни коснулся ножа, висевшего у него на поясе. Должно быть, он сделал это бессознательно. — Думаю, я бы убил, если бы мне угрожала реальная опасность, если бы ктото попытался убить меня. Но это не значит, что я готов, убивать постоянно.

Рэй кивнул с явным удовлетворением. Джеймс опустил голову, словно решил рассмотреть через микроскоп пылинку на столе. Вдруг я отчетливо представила себе, как должен выглядеть мир для Джеймса, когда он качает головой из стороны в сторону или кивает.

— Ято надеюсь, что мы обойдемся без насилия, — сказал Джеймс. — Вы молоды, и, естественно, никто из вас не может помнить Вторую Революцию. А мне тогда было десять лет. Я хорошо помню то кошмарное время.

— Ну и подумай, что из этого вышло? — заволновалась Кэтрин. — Как ты смеешь только помыслить о том… что все это может повториться? Да ещё по нашей и твоей, в частности, милости.

Четвертый мужчина, высокий негр по имени Дэймон, в разговор пока не вступал, но слушал остальных очень внимательно, настороженно.

— Кэтрин, — наконец произнес он. — Мы все тут за реформы, а не за революцию. Но кто из нас готов дать голову на отсечение, утверждая, что кровь не прольется? Наша кровь. Когда правительство решится на крайние, по отношению к нам, меры.

— Решится, когда мы спровоцируем правительство на это, — кивнула Кэтрин.

— Пожалуйста, успокойтесь, — попросил Джеймс. — Вечный спор, высокие материи. Вернемся, однако, на грешную землю. К текущим делам. Чего мы добились на прошлой неделе?

Кэтрин доложила о митинге и о петиции, которую митингующие вручили властям. Хотя Кэтрин и организовала митинг, сама она на нем не присутствовала. Рэй только что вернулся из Вашингтона, где пробыл два дня. Там ему удалось сойтись, и довольно коротко, с человеком из Сената, на который в те дни оказывался мощный лоббистский нажим. Рэй не выведал у человека ничего интересного. Они болтали о пустяках. Рэй рассчитывал, что сможет «углубить» контакт с важной персоной в самые ближайшие дни. Дэймон провел пару недель в Кетчикане, где пытался выйти на группы, борющиеся за мир. Но безуспешно.

В заключение разговора Джеймс спросил меня и Бенни, не хотим ли мы немного поработать на их организацию.

— А если не хотим, что тогда? — поинтересовался Бенни.

— Ничего особенного, — ответил Джеймс. — Мы просто попросим вас не распространяться о контактах с нами. Об этой встрече. О нашей организации и наших делах. Какоето время нам придется приглядывать зa вами, не обессудьте. Но, может, вы ещё подумаете над моим предложением? Было бы не плохо.

— Что конкретно вы хотели бы от меня, если бы я вдруг согласился? — вздохнул Бенни.

— Мы бы попробовали извлечь для себя пользу из вашего умения писать. — Джеймс открыл портфель и протянул Бенни толстый конверт. — Здесь канцелярские принадлежности, бумага, фирменные бланки «Комитета Социально Активных Граждан». Правда, в этом комитете нет ни одного члена, кроме вас, Бенни. Будьте внимательны, работая с бланками, — на них ни в коем случае не должны остаться отпечатки ваших пальцев. Те же отпечатки пальцев, которые можно выявить на бланках, принадлежат одному шведу, который печатал их в своей типографии. «Взять след» по бумаге тоже невероятно сложно — она произведена в Италии фирмой, которой не существует вот уже двадцать лет.

— Обставлено так, будто вы намереваетесь вымогать у когото деньги, — покачал головой Бенни.

Джеймс рассмеялся:

— Не совсем… Пользуйтесь пишущими машинками «Практика» или «Ксерокс». У них все шрифты — словно с одной колодки; вычислить, на каком именно аппарате напечатан текст, невозможно.

— В театральной библиотеке есть такой аппарат, — припомнил Бенни.

— Прекрасно. Требуется написать семь писем сенаторам, чьи голоса будут решающими при голосовании по вопросу номер S2876. Суть вопроса: обнародовать ли данные о подоходных налогах акционерных банков? Сейчас вопрос — на стадии законопроекта. А у нас на каждого из этих семи сенаторов собран компромат. И есть хотя бы по одному такому факту, огласка которого ошеломит страну, — сказал Джеймс.

— Шантаж?

— Конечно же нет, если письмам, их содержанию, будет придана корректная форма. На то вы и литератор. Возьметесь, попробуете?

Бенни пожал плечами:

— Возьмусь.

— Прекрасно, — сказал Джеймс. — Пришлите мне по копии. Адрес указан на конверте. Адреса сенаторов вы обнаружите внутри конверта. Отправлять письма лучше всего с Центрального телеграфа или с Главного почтамта. — Джеймс повернул лицо в мою сторону: — Как у вас со статистикой, Марианна?

— Математика всегда давалась мне тяжеловато, — сказала я.

— Но программировать умеете? — спросил Джеймс.

Я чуть было не обиделась:

— Не безграмотная же я!

— Прекрасно, — улыбнулся Джеймс. — Это предельно простая работа. — Он вручил мне папку, в ней я обнаружила два листа бумаги с машинописным текстом. — Мы хотели бы выявить консессуальные, то есть основанные на устных соглашениях, связи, существующие между различными, якобы враждующими между собой лобби. Мы абсолютно уверены в том, что эти связи существуют. Уверены хотя бы потому, что одни и те же люди постоянно остаются у власти, вне зависимости от результатов выборов. Ваша цель — по итогам целого ряда голосований вычленить устойчивые пары, вскрыть тайные связи между различными лобби.

— Звучит заманчиво, — кивнула я.

Так оно на самом деле и было, в тот момент я не кривила душой.

— Время вашей работы на компьютере оплачивайте сразу и только наличными. Расходы я вам возмещу. И вам, Бенни.

Собрание продлилось ещё минут десять. Дэймон и Кэтрин получили очередные задания. Бенни и я покинули логово Джеймса сразу после окончания собрания. Остальные чуть задержались, решив расходиться по одиночке через определенные интервалы времени. Дабы не привлечь излишнего внимания к дому. Мы с Бенни сели на поезд подземки.

По дороге Бенни заглянул в конверт:

— Я, значит, — Ллойд Карлтон, Мэдисонавеню, 35. Подходящий адрес.

— Что ты думаешь обо всем этом? — прокричала я в ухо Аронсу в грохочущем по рельсам вагоне.

Кроме нас в нем ехало ещё несколько пассажиров.

— Об организации? Ейбогу, не знаю. Хотел бы я знать, о чем они сегодня умолчали, разговаривая с нами!

— Ты вел себя сегодня как завзятый революционер. Радикал, — сбавила я тон.

— Старался держаться пораскованнее, — проорал мне в ухо Бенни.

— Полагаю, ты понравился Рэю, а на Кэтрин вряд ли произвел впечатление, — сказала я Аронсу и спросила: — Революция неизбежна, а?

— Только если они разорвут отношения с Мирами, — заверил меня Ароне.

Глава 21. ЗА КУЛИСАМИ

Совещание закончилось. Все разошлись, и в комнате остался один Джеймс. Он углубился в чтение книги. Дверь тихо отворилась, и на пороге появился Уилл.

— Любопытно? — спросил он у Джеймса.

— По идее, да. Но не диаграммы.

— Я не о книге спрашиваю. Об этих двоих, новеньких.

— А… Да, они вызвали у меня определенный интерес. Думаю, есть резон подержать Бенни какоето время на крючке.

— Без проблем. А что О'Хара?

— Меня настораживает то, что она принципиально не берет на себя никаких обязательств. Перед ней ни в коем случае нельзя раскрывать карты. И перед Бенни тоже, пока мы от неё не избавимся, — сказал Джеймс.

— Согласен. Поднимемся наверх?

Джеймс встал:

— Рановато, однако. Да черт с ним.

Они вызвали лифт. Уилл вставил в прорезь пластинуключ и нажал на кнопку «Пентхаус».

— С МакГрегором вы раскручиваете? — спросил Джеймс.

Уилл кивнул:

— Сегодня ночью, если все пойдет гладко.

Они вошли в помещение пентхауса. За длинным столом сидели пятеро — мужчины и одна женщина. Мужчины чистили оружие. Приветствуя Джеймса и Уилла, они ударили себя кулаками в грудь, коекто даже дважды.

Кэтрин выжидающе смотрела на Уилла. Уилл кивнул Кэтрин:

— Сегодня ночью.

Кэтрин закончила сборку небольшого карманного, бьющего одиночными, лазерного пистолета, убрала его в кобуру и покинула помещение.

Уилл побрел вдоль стены, поводил пальцем по прикладам стволов, покоящихся в оружейной стойке. Здесь были лазеры, винтовки под пороховой заряд и газовые «пушки». Уилл добрел до конца стойки, снял учебную винтовку и прицелился в мишень, которой служил пластмассовый силуэт человека. Мишень находилась в противоположном конце зала. Она имела два светочувствительных блока, вмонтированных в силуэт, — в области головы и в области сердца. Уилл выпустил короткую очередь, пять выстрелов, и в ответ пять раз прозвенел звонок — ни одного промаха.

Уилл улыбнулся, взял в руки длинноствольную снайперскую винтовку, сел за стол и принялся её разбирать. Он считался лучшим стрелком в пентхаусе.

На следующее утро газеты сообщили, что сенатор Уильям МакГрегор скончался ночью в своей постели от кровоизлияния в мозг.

Газеты, правда, не упомянули, что сенатор был в постели не один и что кровоизлияние наступило после того, как ктото выстрелил в голову сенатора из лазерного пистолета, а затем подбросил на окровавленную подушку отпечатанный типографским способом манифест террористов.

Глава 22. ЗАПУТАВШИСЬ В СОБСТВЕННОЙ ПАУТИНЕ

20 октября. Я заканчивала составление программы для группы Джеймса, когда в компьютерной появился мой бравый фэбээровец, студентофицер Хокинс. Пришлось солгать, что я готовлюсь к семинару «Теневая политика в американской истории». Солгатьто я солгала, но, Боже, как екнуло мое сердце в тот момент. Знакомьтесь, Марианна О'Хара, шпионка!

У Хокинса было совсем немного работы на компьютере. Он закончил её, когда я укладывала отпечатанный текст в конверт. Мы пошли выпить кофе. В беседе я упомянула о том, что на следующую четверть у меня запланировано большое путешествие по Европе в рамках университетской программы «Культура планеты». Я была приятно удивлена, узнав, что Хокинс отправляется в то же путешествие и в то же время. Оказалось, что в течение последних двух лет он копил деньги на поездку и не брал на работе отпуск.

У меня возникло какоето двойственное ощущение: с одной стороны, конечно, чудесно, что с тобой в одной туристической группе едет знакомый человек, причем не просто знакомый, а американец, который тебе явно симпатичен. С другой стороны, связавшись с Уиллом и Джеймсом, ты не можешь не думать о том, какую оценку дал бы Хокинс их деятельности, узнав о ней. Понятно, что не все так просто; реакция Хокинса на подобные вещи должна быть неоднозначна, ведь он достаточно образован и умен, чтобы не осознавать — делать политику чистыми руками ещё никому не удавалось. Но одно дело — читать о погрязших в коррупции политиках саркастические намеки в прессе, и совсем иное — напрямую сталкиваться с людьми, шантажирующими сенаторов.

Мы выпили с Хокинсом по чашке кофе и отправились пофехтовать в спортзал. Хокинс демонстрировал искусство самозащиты, фехтуя двумя саблями. В том бою, который я наблюдала, он не оставил сопернику никаких шансов. Я же проиграла четыре боя подряд, потом сменила тактику и попыталась построить игру на контратаках, но пропустила такой болезненный укол в подмышку, что больно до сих пор. Знаю, мне никогда не достичь вершин мастерства в этом виде спорта, но я продолжаю им заниматься. Бой захватывает меня и, кроме того, позволяет «выпустить пар» после напряженного рабочего дня. Мне по нраву, что в этом виде спорта никто не делит спортсменов по признаку пола, и женщины в состоянии на равных сражаться с мужчинами. А Хокинс все больше напоминает мне Чарли. Неужели я так сильно скучаю по Чарли, скучаю, несмотря ни на что? Или это моя плоть скучает по его плоти? А быть может, я просто пытаюсь вспомнить, как выглядит тело обнаженного мужчины, и хочу предстать в самом выгодном свете перед человеком, которому не прочь отдаться?

Я промучилась над программой в течение нескольких часов, но вскрыть тайные связи между лоббистами не сумела. Полагаю, они действительно существуют, но нужен ключ, алгоритм, а математик из меня — никудышный. Как бы суд квалифицировал мое занятие? Как вмешательство в политику иностранного государства? В дела чужой планеты? Что им стоит засадить меня в тюрьму…

Хотя, я думаю, они не пойдут на это до тех пор, арка я явно не переступлю закон. О, это было бы настоящей сенсацией, «гвоздем» во всех программах новостей! США вечно выставляют себя оплотом демократии — вот, мол, где превыше всего ценится свобода личности… На самом же деле их законы порой трактуются так вольно, так широко, что власти могут упечь вас в каталажку и за то, что вы на днях обозвали дерьмом президента «Дженерал моторз». И вы вдобавок ко всему проторчите ещё Бог знает сколько времени за решеткой, дожидаясь, когда начнется судебное разбирательство. Уилл уверяет, что нынешнее правительство гноит в тюрьмах десятки тысяч своих политических оппонентов.

Пожалуй, прямо заявлю Джеймсу, что отказываюсь делать чтолибо противозаконное. И то, что может вызвать общественный резонанс. В обмен на это он получит возможность сохранить сотрудничество со мной и… мое молчание. Не стоит пока порывать с ним окончательно. Все же очень полезно копнуть поглубже грядку американской политики.

21 октября. Сегодня на практике по «Индустрии развлечений» нам предоставилась редкая возможность заглянуть за кулисы одной из сценических площадок Бродвея. Нас отвезли в УрисТеатр — там восстановлен старый (1998 года) мюзикл «Хлоя». Мы прибыли в театр в девять утра и были свидетелями приготовлений к шоу. Затем мы присутствовали на самом спектакле, смотрели и слушали его из оркестровой ямы. «Живьём» оркестр в «Хлое» не задействован. Мюзикл идет под фонограмму, где использованы электроинструменты двадцатого века. В принципе, «Хлоя» — захватывающая история любви и самоубийства. Мне показалось: задействуй постановщики в мюзикле ещё и банджо, это бы здорово усилило впечатление от шоу.

Джефф Хокинс пригласил меня на ужин. Жизнь не на шутку осложняется. Я сказала Джеффу, что мне надо заниматься, и это истинная правда — в понедельник семинар по Стейнбеку. Очень хотелось, конечно, плюнуть на все, выйти с Джеффом из дома и отведать шикарных макарон в итальянском ресторане, но я вовремя взяла себя в руки. Обойдусь без ресторана. Ограничилась крутыми яйцами и тостами из автомата. Как это американцы ухитряются варить яйца и поджаривать хлеб так, что у тебя после них возникает расстройство желудка?

Стейнбек дался мне не очень тяжело, тем более что два года назад я уже потратила на него неделю, изучая в НовоЙорке курс «Действие социальных реформ». Сказался и опыт семинара по Крейну.

Завтра утром идем с Бенни в «Виноградную Косточку».

22 октября. Первый снег в этом году, первый снег в моей жизни. Я всетаки отправилась с Бенни в «Виноградную Косточку», несмотря на то что на тротуарах подмерзли лужи и вообще было довольно холодно. Но я не жалею, что выбралась на улицу — ощущение потрясающее! Ни фото, ни живопись его не передают. Снег касается твоего лица, и кажется, что сам воздух благоухает свежестью и похрустывает на морозе. Белые хлопья падают на твои ресницы и какоето время не тают.

Бенни высказал идею, что наш «узкий кружок», группа Джеймса, в действительности отстоит весьма далеко от главного подпольного Центра. Бенни описал мне принцип системы замкнутых ячеек, которую в прошлом столетии использовала коммунистическая партия США. Принцип прост: рядовой партиец знает лишь нескольких членов своей ячейки и не может выдать властям организацию в целом. В данном случае в логике коммунистам не откажешь.

Я объявила Бенни, что в конспиративные дебри лезть не намерена. И без них велика опасность того, что Джеймс втянет нас в большие неприятности. Бенни помедлил с ответом и вроде бы согласился со мной. По крайней мере, на словах.

В «Виноградной Косточке» собралось необыкновенно много посетителей. Но я, умница, сообразила что к чему: это холодная погода гонит людей под крыши баров, особенно туда, где обстановка располагает к неторопливой беседе. Сегодня успехом пользовался горячий хлебный ром. Звучит красиво, но когда его пьешь, возникает ощущение, что, прежде чем принести тебе стакан, ктото долго помешивал в нем жареной куриной ножкой.

Мы снова повстречали в «Косточке» Уилла. Сегодня он выглядел менее оживленным, чем обычно. Быть может, даже немного подавленным. Когда мы на минуту остались за столиком, втроем, Уилл шепнул нам, что он потерял друга. Очевидно, самоубийство. Речь шла о Кэтрин, о той самой Кэтрин, которая в прошлый раз, на собрании, так резко выступала против насилия, в каком бы обличий оно ни было явлено! Кэтрин, молде, отравилась, высыпав в спиртное таблетки с барбитуратами.

Никогда этого не пойму.

Я не упала духом даже после того, как была изнасилована. Знаю, что юридически это называется лишь «оскорблением действием на сексуальной почве»; для меня такое оскорбление было и остается изнасилованием. Могу понять, когда хочет навеки забыться немощный, истерзанный страданием старик. Рада, что по законам НовоЙорка в случае, если я стану — не приведи Господи — очень стара, неизлечима и боль будет постоянно мучить меня, мне помогут умереть. Но не могу представить себе боль, от которой человек моего возраста желает избавиться при помощи смерти. Достоевский писал о квадратном метре земли; даже если у вас не осталось ничего, кроме квадратного метра земли, на котором можно стоять, и вокруг тоже нет «ничего — один непроницаемый туман, то и в этом случае жизнь предпочтительнее смерти. Неужели Кэтрин познала нечто такое, о чем не ведал великий писатель?

Лучше б я не смотрела «Хлою». Теперь на душе препротивнейший осадок.

Глава 23. НАСЕКОМОЕ. МЕРЗОСТЬ

Нет никакого смысла уклоняться от встреч с человеком, с которым тебе предстоит путешествовать в одной группе долгие десять недель. Перед семинаром по менеджменту я спросила у Джеффа, не хочет ли он поужинать вместе со мной во вторник. Кажется, мое предложение было для Джеффа несколько неожиданным, и в душе Хокинс удивился, но постарался и виду не подать, что удивлен. В следующую секунду он, вероятно, решил, что мой отказ поужинать с ним в субботу — обыкновенное женское кокетство. Я решила повести Джеффа в тот прекрасный итальянский ресторан, что находился в Виллидж.

Семинар удался на славу. Занятия включали как игровые моменты, так и закрепление пройденного. После семинара студенты отправились в «наш любимый» бар, а я не пошла. Все никак не могу наверстать упущенное, имею в виду предмет «Религия Америки», — то валялась в больнице, то играла в шпионку, масса времени растрачена попусту.

За дверью аудитории меня поджидал Бенни, впервые решившийся на такой шаг. Он сказал, что проводит меня до общежития.

Я и Бенни очень мало говорили по пути к станции подземки, стараясь в основном глядеть себе под ноги — тротуары были покрыты льдом. Когда мы добрались наконец до общежития, я пригласила Бенни к себе в комнату на чашку чая. Аронс чутьчуть поколебался с решением, но потом кивнул:

— Да, поднимемся.

Мы поднялись ко мне, и я уже встала было у кухонной плиты, как вдруг Бенни схватил меня за руку:

— Пойдем в душ! Вместе!

Я изумленно уставилась на Аронса. Он выдержал мой взгляд, и я призадумалась. Бенни стоял и смотрел на меня с таким видом, который никак не вязался с мыслью о гигиене или сексе.

У него было довольнотаки странное выражение лица, и даже когда мы разделись, оставшись в купальниках, и взяли по банному полотенцу, оно не изменилось. Мы прошли через холл, и пока шли, Бенни держал меня за руку мертвой хваткой, причиняя нешуточную боль. В душевой никого не было. Бенни повернул краны чуть ли не до упора, — хлынула вода, — и затащил меня под струю. Он прижал меня к себе и зашептал в самое ухо:

— В комнате нам нормально не поговорить!

— И ты решил, что это место — самое подходящее для разговора, — открыла я рот, но Аронс так нервно дернул головой, что я осеклась.

— Не бойся, с ума я ещё не сошел, — вздохнул он. — Помолчи, И послушай. У меня кудато запропастилась книга, и в поисках её я перерыл в доме все вверх дном. В конце концов заглянул под кровать. И знаешь, что я там обнаружил? «Жучка»!

Я не поняла.

— Отчего ты так разнервничался? — спросила я. — Земля кишмя кишит насекомыми.

— Это был ещё тот «жучок»! — сказал Бенни. — Электронный. Микросхема, передатчик, батарейка. И все вместе — размером с твой ноготок на мизинце.

— Как же ты определил, что это именно…

— О Иисус Христос! О Будда! Ты когданибудь смотришь телевизор? — прошипел Бенни. — В «Радиотоварах» ты можешь накупить себе сколько угодно подслушивающих устройств. Ктото поставил одного «жучка» мне в квартиру. Не исключено, что другой такой находится в твоей комнате.

— Ты думаешь, — я сделала паузу, — Джеймс?

— Или Уилл. Если бы этим занялась полиция или спецслужбы, я не нашел бы электронику, даже облазив дом с микроскопом, — заверил меня Бенни.

— Какой кошмар! — вырвалось у меня.

— Но это только половина информации, — протянул Аронс. — А вообщето я хотел сказать о Кэтрин.

У меня, наверное, ушла целая секунда на то, чтобы соотнести это имя с недавним событием:

— Самоубийство?

— Кэтрин умерла, — пожал плечами Бенни. — Полагаю, я видел её ночью в пятницу. За день до её смерти. Помнишь, я собирался ехать в Вашингтон?

Я кивнула. Его работы выставлялись в одной из галерей Вашингтона.

— Не подумай, что я решил вдруг сэкономить пару долларов и тяпнул вместо виски сивушного мухомора, — сказал Бенни. — Слушай, я трезв, и это серьезно. В пятницу я подался на Пенсильванский вокзал, хотел успеть к тому поезду, что уходит в Вашингтон в два часа ночи. Я только спустился к поезду на эскалаторе, а тут как раз она, мне навстречу. В парике и в очках, но носто куда спрячешь? Нос её и выдал.

— Ты уверен, что это была она? — спросила я.

— Я аж вздрогнул, но потом взял себя в руки, — сказал Бенни. — Кэтрин заметила меня и рванула прочь.

— К чему ты клонишь? — спросила я.

— А ты не понимаешь? — вздохнул Аронс. — Джеймс дал ей задание смотаться в Денвер. Припоминаешь? А я сталкиваюсь с ней нос к носу здесь, на вокзальной платформе, и она пробирается крадучись в НьюЙорк. Появившись тут из Вашингтона в два часа ночи. А на следующий день умирает.

— Господи!

— Понимаешь? Слишком много совпадений. О, конечно, возможно и то, что она… покончила жизнь самоубийством. Похоже на то?

Теперь уже я прижалась к нему.

— Вероятно, ктото выяснил, что она работает на правительство?

— Контрагент. Двойной, да? Должно быть, она пострадала изза меня. За мной установили слежку, они наткнулись на Кэтрин, звонок, и… не исключено, что она уже была под наблюдением. Они скормили ей пару таблеток с ядом, предварительно разрешав их в стакане с выпивкой.

— В «Таймс» опубликована её предсмертная записка, — сказала я.

— Конечно, — сказал Бенни. — Отшлепанная на машинке.

Мягко хлопнула дверь душевой. По спине у меня побежал холодок. Побежал, хотя я и стояла под горячей струей.

— И что теперь? — прошептала я.

— Теперь? Мы… — воскликнул он, и я быстро прикрыла его рот своей ладошкой.

Мы прислушались к шагам. Это был мужчина. Он проследовал в туалет и, помоему, собирался воспользоваться им по назначению. Во всей душевой в тот час, кроме нас, мылись всего три человека, и все они находились не в нашем санблоке, а в дальнем, в левом от нас. Сердце мое заколотилось.

— Сэмми, ты?

Представляете себе звук, когда спускают воду в унитаз?

— Слесарь, — последовал ответ. Голос незнаком, металл. — Текущий ремонт.

Вот уж когда я прижалась к Бенни понастоящему; у меня зуб на зуб не попадал, ресницы слиплись — трудно было разодрать.

И вновь мягкий хлопок дверью.

— Слесарь? Откуда бы? Текущий…

— Ремонт, не знаю… — сказала я. — Никогда в жизни с ними не контачила. Стой, Бенни, стой, пожалуйста. Не уходи. Я боюсь!

Он погладил мое плечо.

— Не думаю, что мы им опасны. У них нет никаких причин подозревать, — Аронс сделал паузу, — что мы не верим им на слово.

— Твой «жучок», он там… ты оставил его на месте? — спросила я.

— Само собой. И ты оставь, если обнаружишь, — посоветовал мне Бенни. — А впрочем, нет. Обнаружишь! Давай предположим, что он уже стоит. Стоит гдето в твоей комнате. И пусть. Не ищи его.

— Останешься у меня на ночь? — спросила я. Бенни поцеловал меня.

— Конечно.

Но если в ту ночь «жучок» и стоял гдето у меня под кроватью, заинтересованные лица зря тратили на нас время и кассеты. Никакой политики, никакой клубнички… «Жучок» транслировал молчание двух усталых людей, старательно разглядывавших потолок.

А это все же была неплохая идея — вести дневник не в тетради, а на разрозненных листах. Утром Бенни ушел, и я уничтожила листы, текст на которых имел хоть какоето отношение к моей «агентурной» деятельности. Я порвала листочки и спустила их в унитаз. Все безобидное, естественно, осталось. Я решила, что заведу параллельный дневник, как только найду местечко, где можно будет его надежно припрятать.

Глава 24. МАСШТАБЫ КАЖУЩИЕСЯ И ИСТИННЫЕ

Жизнь столкнула Марианну и Бенни с организацией, которую никак нельзя было назвать маленькой. И название она имела, причем достаточно громкое; однако из всех тех людей, кого встречали О'Хара и Бенни, один лишь Джеймс знал это название — «Третья Революция». Оно было известно и Кэтрин, что в принципе и стало причиной смерти девушки. Кэтрин, конечно, сознавала, что рискует, но не могла предположить, что события вдруг примут такой трагический оборот. И ФБР ведало о существовании «Третьей Революции» («ЗР»), чем было крайне обеспокоено. Спецслужбы завели досье на двенадцать тысяч членов «ЗР» и с полным основанием подозревали, что количество дел следовало бы увеличить по крайней мере тысяч на пятьдесят; хотя сделать это было очень трудно — организация строилась по системе подпольных ячеек. ФБР недооценивало масштаб «ЗР» — на «Третью Революцию», по утверждению её лидеров, прямо или косвенно работали шестьсот тысяч американцев и иностранных граждан, включая одного представителя Миров. Один из пяти членов ячейки, возглавлявший её, принадлежал как бы к тренерскому составу, в чьи обязанности входило обучение подчиненных обращению с оружием, стрельбе. Примерно один из пяти тысяч революционеров знал правду о действительных размерах организации и представлял себе её истинную силу. «ЗР» располагала арсеналом в миллион единиц стрелкового оружия, складированного на мелких базах, разбросанных по всей стране, тоннами высокоэффективной взрывчатки, а также изготовленными заводским способом бомбами — они предназначались для проведения диверсионных актов. «Третьей Революции» принадлежали две ядерные бомбы. Одна из них была замурована под путями подземки в Вашингтоне в трех кварталах от здания Конгресса.

Но только несколько человек в Вашингтоне, и среди них второй человек в ФБР, он же — руководитель «ЗР», — отдавали себе отчет в том, какую опасность представляет организация для страны.

По отношению к Америке «Третья Революция» проводила ту же политику, какую когдато проводили американские военные во Вьетнаме, — тут уместно вспомнить слова ветерана той далекой войны: «Чтобы спасти деревню от врага, нам пришлось её уничтожить».

Глава 25. ИЗ ДНЕВНИКА ШПИОНКИ

(Написано мелким почерком на папиросной бумаге, хранящейся на дне коробки изпод тампонов, между двумя листами картона. Эту технику О'Хара позаимствовала у маркиза де Сада.)

29 октября. Вчера вечером в том же здании, где состоялась наша первая встреча, я представила Джеймсу отчет о проделанной мною работе. Казалось, он и слушал меня с большим интересом, и отнесся ко мне очень доброжелательно, что можно, впрочем, сказать и о других присутствующих, и согласился со мной, когда я высказала предположение о существовании алгоритма, который, увы, мне не дано было отыскать, но который будет, вероятно, найден математиком посильнее меня. Бенни здорово нервничал. Окружающие, помоему, ничего не заподозрили. Аронс доложил о том, что ему удалось сделать, и был удостоен похвалы и теплых поздравлений. Понятно, что Джеймс предварительно ознакомился с копиями писем, которые сочинил Бенни. Законопроект должен был быть принят «во втором чтении» на следующей неделе — тогдато мы и выясним, приведут ли письма Бенни к желаемому результату. В целом атмосфера встречи была удручающей, люди говорили тихо, помня о смерти Кэтрин. Дэймон — мусульманин, как и Кэтрин, — прочел короткую молитву поарабски. Это был чистой воды фарс. Кто из них убил Кэтрин? Джеймс? Дэймон? Я предъявила Джеймсу свой «ультиматум», и он принял его без разговоров. Он лишь заметил, что на моем месте поступил бы точно так же. Под занавес встречи тон общения прямотаки убаюкал меня. Это было сплошным кошмаром. Джеймс и его соратники казались обаятельнейшими людьми, заботящимися о ближнем и о социальном благе, словно о самих себе. Должно быть, ктото из этих очаровашек и поставил под кровать Бенни «жучка», а также, не исключено, отправил на тот свет своего коллегу изза того, что человек сел не на тот поезд. В глубине моей души поселился страх, но я сидела, завороженно слушая этих людей, и не могла выйти из оцепенения. До конца четверти оставалось семь недель — придет срок, и я уеду в Европу, не вызывая никаких подозрений у Джеймса и его компании. Но что будет с Бенни?

30 октября. Сегодня мы с Бенни обсуждали вопрос, к каким уловкам нам надлежит прибегнуть, если обстоятельства вынудят нас. Бенни был напуган даже больше, чем я. Мы убили уйму времени, рассматривая всевозможные варианты, и в результате пришли к тому же, с чего начали. Аронс был очень оживлен, вернее, возбужден, — ему не терпелось поверить в лучшее. Не достался ли электронный «жучок» Бенни в наследство от предыдущего жильца? До Бенни квартиру занимала мелкая торговка наркотиками. Отчего бы её хозяинуоптовику или полиции не заняться подслушиванием разговоров в такой квартире? Что же до Кэтрин… Что я знала о ней? То, что её энергии хватило бы на всех? Алварес, автор «Дикого Божества», както заметил, что каждое самоубийство «имеет свою внутреннюю логику и неповторимый оттенок отчаяния», — мне все хотелось спроецировать этот тезис на жизнь и смерть Кэтрин. Да и вообще, она ли была той женщиной, которую видел на эскалаторе Бенни? И мало ли двойников, не ведающих о существовании пары, обитает в таком гигантском городе, как НьюЙорк!

6 ноября. Ну, ейбогу, не знаю, что и думать. Теперь мы с Бенни наперебой пытаемся убедить друг друга, что все наши страхи суть проявления прогрессирующей шизофрении. По отношению к властям, к закону мы все, включая Джеймса, вели себя на встрече практически безупречно. Не было сказано ничего такого, что заставило бы, скажем, завсегдатаев «Виноградной Косточки» хоть бровью повести. Но чувствует сердце — столько дерьмовых тайн вокруг всей этой, на первый взгляд, невинной возни! А сегодня, например, совершенно незнакомый мне человек вдруг уселся в ресторане за мой столик и затеял со мной беседу. Когда мы остались с ним за столиком вдвоем, он передал мне просьбу Джеймса: не соглашусь ли я выступить перед небольшой аудиторией с лекцией? В ней желательно дать сравнительный анализ: как обстоит дело с обеспечением прав человека граждан в Мирах и на Земле? Речь не получит общественного резонанса. Нечего бояться, придетто человек сорок — считайте, частная беседа. Я согласилась выступить. По правде говоря, такие вещи всегда были мне в радость. И Джеймс, помоему, догадался об этом.

12 ноября. А хорошо, что мои записи не разбросаны по комнате, а собраны воедино и хранятся в надежном месте.

О том, где и когда состоится мое выступление, меня предупредили менее чем за сутки. Это сделал Дэймон, встретив меня в «Виноградной Косточке».