«А.В. МИРОНОВ Философия социо(техно)–природной системы Москва МАКС Пресс 2013 Andrey Mironov PHILOSOPHY ...»

В современном производстве «мастер» скорее может ухудшить качество изделия, нежели его улучшить. И если предметная инновация в современном технологическом процессе невозможна и противопоказана, то инновация самой технологии становится доступной мастеру. Множество мелких усовершенствований, осуществленных отдельными занятыми на производстве мастерами, вливаются в общий технологический процесс. И, конечно, основной источник современных технологий – кропотливое научное исследование, и создание на его основе технологического процесса.

Понятия «техника» и «технологии» постоянно смешиваются, порождая неразрешимые противоречия^[18]. Продолжу рассмотрение наиболее интересных мнений, с которыми я не согласен. В книге А.А. Воронина техника определяется как «прежде всего материализованные средства общения, коммуникации», но последнее есть свойство технологий, потом этот исследователь рассматривает «словесную технику», «музыкальную технику» [30. С. 28], которые, благодаря существованию исключительно в социуме и свойству «повторимости», необходимо отнести к сфере технологий.

49

Смешение техники и технологий основывается на языковых конструкциях. Основываясь на данном выше определении, замечу, что в этом случае только «слова» могут быть интерпретированы, как техника. П.К. Энгельмейер относил письменность к технике [157. С. 156]. Именно слова – материализованные средства общения^[19], но изучение словаря иностранных слов никогда не являлось достаточным условием для изучения языка. Грамматика языка не является материализованным средством общения и ее можно рассматривать с моей точки зрения, как изучение технологии, которая, в свою очередь, без словарного запаса оказывается бесполезной. И, наконец, изучение языка становится адекватным, только при включении «слов» (техника) и грамматики (технология) в непосредственное общение с носителем данного языка (социокультурную среду). Замечу, что «языковых» технологий много; укажу и на литературный язык, и на сленги, на риторику, фонетику, мимику и другие. Полноценный носитель языка владеет многими из языковых технологий, которые и создают общий результат – знание языка, умение им пользоваться и, в конечном счете, устойчивые коммуникации.

Под музыкальной техникой, вопреки устоявшейся терминологии, конечно, необходимо понимать материализованные объекты: музыкальные и настроечные инструмен-

50

ты, ноты и др. Но технологией музыки будут способности, навыки и умения музыканта передавать музыкой информацию. У Н. Паганини рвались струны на скрипке (портилась техника), но мастерство (технология игры) позволяло ему исполнять произведения. Можно взять скрипку Н. Паганини (технику), но невозможно заимствовать его технологию. Технология не отделима от социума; важно, не только каким образом будут выбраны, исполнены музыкальные произведения, но и как будет принята или окажется вне поля зрения критики работа музыканта, повлияет или нет на общество исполняемая музыка^[20]. Таким образом, техника и технологии не являются синонимами, и их необходимо различать.

Другое мнение сформировал Б.И. Кудрин, для которого различие «техники» и «технологии» преодолевается рассмотрением их сообщества – техноценоза. Определяя «технологию», Б.И. Кудрин указывает на ее свойство быть жестко документированным требованием к исходным материалам, окружающим условиям и к течению самого процесса [67. С. 13]. Требование документировать технологии, выдвигаемое Б.И. Кудриным, чрезвычайно интересно. Благодаря ему, кажется легко прочертить границу, отделяющую природные процессы от искусственных, совершаемых человеком. Но не тут-то было. Во-первых, не понятно, можно ли считать научное описание «природных технологий» документацией. Во-вторых, критерий документации дает нам три вида человеческих технологий: современные документированные и утратившие документацию и древние недокументированные и документированные (будем считать документом и непонятный нам алхимический трактат, и рисунок охоты на

51

стене пещеры). В любом случае требование документации позволяет навести относительный порядок в сфере различных технологий. А так же служит весомым аргументом в пользу социальной философии техники – в разных социумах и различных культурах понятие документа сильно отличаются от нашего «интуитивно ясного».

Позиция Б.И. Кудрина не предусматривает места как отдельному человеку, так и социальной системе управления технологиями. На это недостаток справедливо указывал В.М. Розин [68. С. 9]. Социальные составляющие технологии, в отличие от рассматриваемых Б.И. Кудриным технологических составляющих, не документируются, а определяются общей культурной ситуацией, что, с одной стороны представляется мне неотъемлемой частью технологий, а, с другой стороны, их включение и проводит к обнаружению принципиальной границы, пролегающей между техникой и технологиями. Техника может существовать без документации, а вот технология не может реализовываться без документации или любой другой информационной составляющей. Без информации о применении технологии не существуют и эту информацию поддерживает социум, документировано: инструкции, учебники, образование, и недокументированно: знание языка, методика работы и поведение на производстве.

1.3.2 Единая технология – интуитивная иллюзия современной философии техники

Среди тех, кто пишет на тему философии техники, широко распространено упоминание некого объекта – единой технологии [3], относительно которой и делаются умозаключения. Кроме Ж. Эллюля, который сознательно попытался обосновать ее существование, единственную в отечественной философии попытку, совершает В.М. Розин. Он пишет:

52

«Можно предположить, что технология в промышленно развитых странах постепенно становится той технической суперсистемой (техносферой), которая определяет развитие и формирование всех прочих технических систем и изделий, а также технических знаний и наук» [119. С. 26]. При таком подходе технология (в единственном числе) пока только предполагается, не столько в качестве общепланетарного супермонстра, сколько вполне «милого» лорда Вейдера, который расположен где-то за морем и еще пока только готовится к мировому господству. Вдобавок, единая технология опять рассматривается как глобальная доминанта развития, что опять приведет нас рано или поздно к порядком надоевшей демонизации.

На мой взгляд, при таких обобщениях речь может идти о сумме технологий, часть из которых уже объединены в единое целое, а часть находится и будет (по мере возникновения) находиться в процессе интеграции. При этом необходимо помнить, что постоянно создаются новые технологии, которые не только не интегрированы в существующие технологии, но и конкурируют между собой. Эта конкуренция приводит к созданию новых стандартов на базе «победившей»^[21] технологии.

Если искать реальные глобальные технологии, то среди нескольких самых заметных будет простое обыденное и промышленное производство, транспортировка и потребление электричества – «Единая электрическая технология».

Интуитивно, кажется, что электричество повсеместно, всепроникающее и глобально. При демонизационном подходе Электрическая технология идеально подходит на роль

53

«страшилки» в очередном фильме ужасов, в котором злобное неэкологичное человечество поработило свободные электроны и тиранит их всяко-разно, заставляя выполнять малоприятные и ужасные для элементарных частиц вещи.

Эта технология, реально претендующая на статус глобальной, не представляет единого планетарного целого. В различных странах существуют разные стандарты на частоту и напряжение электрических сетей. Сами сети даже в рамках одной, но большой по территории страны, существуют как технически независимые системы (исключение из этого правила представлял СССР). Поэтому говорить о «Единой электрической технологии» в этом аспекте представляется неправомочным. Но существует и другой аспект, о котором придется упомянуть.

Электрическая технология позволяет теоретически и практически объединять различные технические системы в единое целое. Для этого необходимы трансформирующие напряжение и частоту, а равно переменный и постоянный токи устройства. Различие национальных стандартов электрических вилок и розеток легко преодолевается китайскими пожароопасными переходниками.

Электричество как техника, но не как технология, действительно, согласно В.М. Розину, «определяет развитие и формирование всех прочих технических систем и изделий, а также технических знаний и наук», – но все же не в статусе «Единой Электрической технологии»! Ученые совершают открытия, общество потребляет электричество, но насколько разнообразно его применение и о каком технологическом единстве в этом случае может идти речь?

Но насколько изменило нашу жизнь электричество? Как нуждались мы в освещении, так и нуждаемся, сменилась техника со свечи на лампочку, но потребность сохранилась с глубокой древности, печь заменила электрическая (или газовая) плита, СВЧ-печь, но это замена одного источника энергии на другой, более удобный и чистый. Переворот прошел в науке, и потом в промышленности появились

54

возможности, о которых ранее не могли и догадаться. Появились и новые опасности, которые необходимо избегать при работе и применении электрического тока. Все применяемые приборы, есть не более, чем техника. А вот как эта техника будет объединена в процессе потребления электричества, предписывается не столько электрической техникой, сколько социумом. Один социум вводит одни стандарты, другой иные, в одном обществе развивается энергосберегающие технологии, в другом отапливается космос. Технологии применения электрической техники будут различны, что мы и наблюдаем, а устройства могут быть одинаковыми.

Причин, мешающих возникнуть единой технологии даже в области электричества много. Обращу внимание читателей лишь на некоторые из них.

Существующее разнообразие стандартов, QWERTY-эффекты национальных особенностей развития Великой Триады будут выступать тормозом на пути объединения технологий. В отдельных случаях такое объединение может быть достигнуто («Международные правила судоходства» и другие международные соглашения), но будут появляться и новые национальные, и стандарты отдельных компаний (в качестве примера приведу вызывающее всеобщее раздражение многообразие разъемов у зарядных устройств для мобильных телефонов и других гаджетов). Возникновение, а уж тем более, существование Единой Технологии – необоснованный фактами философский миф. Возможно возникающий в наше время, но окончательное его оформление находится далеко за горами времени и, потому, весьма гипотетично.

Представление о Единой Технологии несовместимо с ее культурно-историческое описанием. Если первое выступает в качестве необоснованного мифа, то второе – отражение документированной (подтвержденной фактами) научной работы. Влияние культур и временного фактора позволяют рассмотреть техническую реальность как развивающийся процесс, а не как подозрительно статичный объект.

55

В случае техники (смешивая ее с технологией и наукой) именно эволюционную позицию отстаивает В.М. Розин [119. С. 24-26]. Эта точка зрения мне наиболее близка, однако требует уточнения и дополнения последовательным различением науки, техники и технологий. Для В.М. Розина «техника в современном мире неотделима от технологии», а технологии (у В.М. Розина «технология») «в широком современном понимании – это совокупность принципов, образующих своего рода «техносферу», состояние которой определяется и уже достигнутой технологией (технологиями – А.М.), и различными социокультурными процессами» [119. С. 26]. Соединяя технику и технологию в неразрывное целое, исследователь лишается возможности выявить особую роль технологий, а техника начинает представляться как сложный взаимно-противоречивый объект, обладающий двоякими свойствами: с одной стороны материальной субстанцией, а с другой – знаковой, информационной и социально-организационной сущностью. На что В.М. Розин указывает несколько ранее: «Создание технических устройств, помимо замыслов, знаковых средств, предполагает и особую организацию деятельности» [119. С. 24]. С моей точки зрения, сама организация научной или инженерной деятельности, производства и т.д. есть не техника, а технология. Это различие позволяет рассматривать отдельно или во взаимодействии процессы, происходящие как в технике, так и в технологиях.

Среди множества работ о технике и технологии единственное, обнаруженное мной четкое и последовательное их различение, дополненное с анализом использования этих понятий в различных языках, дает Ж. Эллюль [173. Pp. 32-33]. Он указывал на нежелание исследователей признавать наличие внутренних для технологий системных взаимосвязей. Это, по его мнению, приводит многих к отказу от признания самого факта существования технологий и редукции технологий к технике [173. Pp. 88]. Не смотря на важный шаг

56

по выделению технологий из сферы техники, Ж. Эллюль совершает другую ошибку. Он вводит в свою модель Единую абстрактную технологию, которую рассматривает как теоретический конструкт, имеющий общие черты со всеми частными технологиями. Последнее не означает, что любая частная технология имеет все перечисленные черты Единой технологии [173. P. 78]. Реальный объект французский богослов и философ именует технологической системой, указывая на ее составной характер, взаимосвязь с социальной организацией и ошибочность ее редукции к механической системе [173. Pp. 108-112, 120]. Опять, к сожалению, приходится констатировать, что вся его дальнейшая работа направлена не на изучение реальной технологической системы, а на создание и развитие теоретического конструкта – некого Эйдоса Технологии. Тем же занимаются и подавляющее большинство пишущих на тему техники: они свято верят в существование некой «технологии» и даже не задумываются, в отличие от Ж. Эллюля, о происхождении этого объекта.

Несмотря на то, что рассмотрению феномена «технологий» уделяется недостаточно глубокое внимание, сам термин широко применим как синоним техники. Если технологии и выделяют как особый объект, то исключительно в единственном числе, что наводит на мысль о существовании некоей единой технологии. В отличие от множества авторов, использующих понятие «технология», Ж. Эллюль говорит о единой системе разнообразных технологий и пытается выделить именно то общее, что свойственно этой системе, Именно это общее он и называет термином «технология». Ж. Эллюль утверждает: «с научной точки зрения, я могу сконструировать феномен из особенностей, и взаимосвязей; феномена, общеизвестного как «технологическое» в нашем обществе» [173. Pp. 23, 31]. Очевидно, что в данном случае приводится интуитивное обоснование. Понимая его недостаточность, он в следующем абзаце вообще отказывается «возвращаться к проблеме

57

определения технологии» [173. P. 23]. Не смотря на такую эквилибристику, положительная сторона размышлений французского богослова в том, что он четко указывает на внутреннюю структуру Единой технологии, состоящую из отдельных технологий (которым он отказывает в рассмотрении, считая это «мелочным реализмом и несистематизированным» подходом) и, собственно машин (или техники в моей терминологии). Кроме того, технология Ж. Эллюля погружена в контекст социальных процессов, она «часть мира, который не инертен» [173. Pp. 23, 31].

Развивая интуиции Ж. Эллюля и не считая зазорным «мелочный реализм», постараюсь далее дать систематизацию технологий. Но прежде рассмотрю представления о «технологии» в работах отечественных философов.

Можно привести пример, незначительного смешения технологии и науки. В.И. Курашов: «…техника – это результат, или артефакт, а технология – это метод создания артефактов или учение о нем» [69. С. 306]. Учение о методе создания артефактов неумолимо содержит и общие научные положения. Объединение науки и технологии делает невозможным понимание процесса из взаимовлияния. Если раньше технологические процессы позволяли случайным образом получить знание о мире, то по мере развития специфического и систематизированного познания мира, научное знание предшествует технологии. Создание квантовой механики предшествует созданию атомной бомбы и ядерного реактора, т.е. «метода создания артефактов и учения об их создании». И, конечно, сегодняшний день все более четко создает последовательность: наука – технология – техника при описании с социальной точки зрения. Вначале социум (в лице государственных или корпоративных инвесторов) осуществляют научные исследования, потом, при удачном стечении обстоятельств, на их основе создается технология, и в социум поступает техника (товар). Если потребность в конечном продукте окупает затраты на создание техноло-

58

гии, то в силу вступают экономические отношения, описание которых выходит за рамки данной работы.

Оригинальную трактовку технологий дает И.Г. Корсунцев^[22]. С его точки зрения «технологии включают в себя не только целенаправленные процессы, созданные человеком, но и природные технологии, существовавшие до него, например биологические процессы» [63. С. 9]. Подобное соединение двух видов технологий в единый онтологический субстрат на первый взгляд вызывает недоумение, но потом становится понятно, что этим достигается объединение человека и природы. С точки зрения И.Г. Корсунцева, между ними нет непроходимой черты. Все природные процессы с его точки зрения – это технологии. Следовательно, технологии не являются результатом человеческой деятельности, или, все, что может сделать человек, – лишь повторять природные процессы^[23]. Устранив человека из технологий, смешав его с природой, мы получаем множество неверных утверждений. Например, получаем возможность нелепо утверждать, что существует некая вселенская телеологичность и даже «Бог всегда технологизирует». Пользы от подобного допущения оказывается мало, а проблем и непонятных утверждений получаем избыточно. Поэтому я не могу принять идею о существовании технологий, оторванных от социума^[24].

59

Попытки дать определение единой технологии, предпринятые в отечественной литературе, принадлежат В.М. Розину [119. С. 26] и Б.И. Кудрину.

Различая технику и технологии, Б.И. Кудрин дает такое определение этим двум элементам Великой Триады: «Техника – изделие или совокупность изделий таких, что каждое в отдельности алгоритмически допустимо; совокупность средств человеческой деятельности, создаваемых для осуществления процессов производства и обслуживания производственных потребностей общества» [66. С. 507]. В таком определении техника – это исключительно вещественный объект, но, увы, ограниченный только производством. На мой взгляд, это определение необходимо исправить: «Техника – материальная совокупность средств человеческой деятельности».

Для другого элемента Б.И. Кудрин дает такое определение: «Технология – обусловленные состоянием знаний и общественной эффективностью способы достижения целей, поставленных обществом; документально определенная совокупность, применяемая для получения готовой продукции методов и процессов (включая контроль) обработки, изготовления, изменения состояний, свойств, формы материалов и изделий, а также приемы, способы и операции, связанные с транспортировкой, складированием, хранением» [66. С. 509]. Необходимо особо отметить его расширенное понимание технологии, которая оказывается больше, чем производство. Для Б.И. Кудрина современная технология – это также и специализированная транспортировка, способы складирования и хранения техники. Этот список необходимо дополнить еще условиями ремонта техники, способами

60

ее утилизации и последующей переработкой. Только тогда будет отражена тенденция современных технологий, учитывающих экологических фактор, – загрязнение окружающей среды. Но для многих современных и уж тем более ранних технологий подобное расширение вряд ли правомочно. Для них часто важно было исключительно производство.

Позиция Б.И. Кудрина представляется более обоснованной и логичной, хотя и она не лишена недостатков. Так технологии прошлого не были документированы, ряд современных (например, забивание гвоздей) могут быть документированы только в юмористических целях, что не мешает им оставаться технологиями. С момента изобретения гвоздя, вырабатывалась «технология забивания гвоздя», без которой и гвоздь (техника) оказывается не нужен^[25]. Наконец, выполнение требования о полной документации технологии осуществить невозможно. Соглашаясь с первой частью определения технологий, укажу, что вторая часть определения технологий, связанная с формализацией технологического процесса, имеет ограниченный характер. Например, как соответствует требованию Б.И. Кудрина следующее описание технологии строительства пирамиды, «ее строили 200 000 человек в течении 20 лет»? В Древнем Египте это было исчерпывающим описанием технологии строительства пирамиды, все остальное люди и так знали. В наше время точно, так же в описание технологий не включены общие теоретические положения, известные из школы или вуза. Современные «документированные», по

61

Б.И. Кудрину технологии через тысячу лет будут не более понятны, чем древнеегипетские.

Примером тотального смешения техники и технологий вплоть до их неразличения могут послужить размышления В.М. Розина опубликованные в конце XX в. Он перечисляет распространенные представления о технике как об «артефакте», «инструменте», как «самостоятельном мире, реальности» и «специфически инженерном способе использования сил и энергий природы», приходит к выводу об отсутствии «универсального, внеисторического понимания техники». Техника в его понимании «неотделима от широко понимаемой технологии», которая, в свою очередь, есть «совокупность принципов, образующих своего рода «техносферу», состояние которой определяется и уже достигнутой технологией, и различными социокультурными факторами и процессами» [119. С. 24-26]. Замечу, что вывод В.М. Розина о невозможности определения техники вне социо-культурного окружения я полностью разделяю. Но вот с невозможностью отделить технику от технологий решительно не согласен. Техника прекрасно существует без технологий и даже вне социума, например, будучи брошенной в лесу. Технологии способны существовать, переживая смены поколений техники; авиационная технология тому подтверждение.

Эволюция взглядов В.М. Розина приводит к тому, что в «Новой философской энциклопедии» изданной в 2001 г. он дает уже две различные статьи «Техника» и «Технология», в которых «техника» описывается как материальный объект, а «технология», как социально детерминированный процесс [115].

1.3.3 Естественная среда обитания человечества

Культурными стереотипами нам навязано противопоставление человека природе. Утверждается даже, что он не имеет

62

естественной среды обитания [3]. Это, в свою очередь, приводит к формированию суждения о его существовании человечества в искусственной, в той или иной степени изолированной социо(техно)генной среде. В качестве иллюстрации такого подхода приведу слова В.М. Розина: «… я сам утверждаю, что на нашей планете почти все стало техникой, не исключая человека, который является техникой, поскольку обслуживает технику и обеспечивает свою жизнь исключительно с помощью техники. […] Отдадим себе отчет: с явлениями первой природы современный человек фактически уже дела не имеет. Вся наша среда искусственная…» [118. С. 98-99; см. также: 112. С. 139 – 140]. Приведенная цитата отражает инаковость человеческого бытия, противопоставленного естественным процессам и даже не имеющего с ним ничего общего. С такими базовыми представлениями не стоит и стараться включить человека в систему социо-геосферных взаимодействий. А без такой системы любые теоретические построения будут приводить либо к алармизму в экологии и требованию устранить человека из природных процессов, либо к технократизму, воспринимающему весь мир как поле приложения неограниченных человеческих усилий по его трансформации, включая преобразование генетической природы нашего биологического вида.

Взаимодействие же между «искусственной» и «естественной средами» гораздо сложнее, чем простое противопоставление. Человек преобразует среду своего обитания. Интуитивно казалось достаточно очевидным, что новая среда будет отличаться от естественной – природной среды. Из этого можно было бы сделать естественный вывод о необходимости сохранения природы. И этот вывод делался. С целью сохранения природы создавались заповедники, национальные парки и другие природоохранные структуры. Но так ли верна эта интуиция? Так, на Вергинских островах, в парке Йелоустон и в других местах, где теперь располагаются многие национальные парки, сохраняются образцы предполагаемой

63

«первозданной» природы. Но при внимательном рассмотрении выясняется, что эта «естественная» среда – не более чем результат сельскохозяйственной деятельности прежде населявших эту территорию людей (потомков африканских рабов, индейцев) [28. С. 89-90]. Внедренные ими сельскохозяйственные методы и труд многих поколений создали новую экологическую систему^[26]. Когда эта система была включена в охраняемую территорию, то она… начала разрушаться. Дело в том, что потомки рабов, поддерживающих ее стабильность, были выселены. На этом примере легко заметить, что представления о биогеоценозах, а особенно об экологических системах, игнорирующих человека (как биологический вид) и его деятельность (как часть технического способа взаимодействия с природой), приводит к непредсказуемым, с точки зрения этих теоретических представлений, последствиям.

Все вышеизложенное позволяет сформулировать вопрос о естественной среде обитания человека. Вопрос не только актуальный, но и практически не рассмотренный в научной и философской литературе.

Существование человека в среде, созданной им самим, является общепризнанным утверждением. «Первым полем его (человека – А.М.) деятельности была непосредственная природа, не измененная влиянием труда» [71. С. 80]. Однако такой взгляд может быть обоснован только представлением о естественной среде обитания человека. До сего дня такие представления ни кем в явном виде не были сформулированы. Априорно предполагалось (например, Ж. Эллюлем), что доисторический период и был той естественной обстановкой, в которой «не было никакого организованного общества и когда непосредственный контакт с природой был абсолютно постоянным» [172. P. 344]. Очевидно, что современный человек живет не так, как жили его предки. Поиски

64

ответа на вопрос о том, каковы были первоначальные условия существования человека, приведут нас сначала к пещерам, потом к собирательству, но всегда рядом с человеком будут находиться орудия труда. Следовательно, мир, в котором они использовались, уже был мир, трансформируемый человеком, отличный от того фантастического состояния, когда «человек уже был, а орудий труда и организованного общества еще не было». Принимая такие условия за начальные – естественные – для человека, мы будем сильно лукавить. Однако не выбрав отправной точки, мы не сможем говорить о социо-техногенной трансформации естественной среды обитания человека.

Попытаемся упростить задачу и рассмотрим естественную среду без применения этого понятия к человеку. Ни один вид на планете не существует в естественной среде обитания. Это понятие не более чем теоретическое допущение, основанное на стабильности биосферы и локального био-гео-ценоза за непродолжительный период времени. Действительно, когда время изменения многократно превосходит время жизни одного поколения, то такой подход работает, но при рассмотрении эволюционных процессов он становится неправомочным.

Биологические процессы в атмосфере и водной среде «никогда не были сбалансированными, способными к воспроизводству природных потенциалов» [62. С. 61]. Подтверждением этого служит смена растительного покрова на одной и той же территории: смена хвойных и лиственных лесов, изменение фитоценозов на лугах. В большем масштабе времени смена геологических эпох и свойственных им видов живых существ. Все виды существуют в среде, созданной предшествующей эволюцией биосферы, и сами трансформируют ее в процессе жизнедеятельности. Для многих видов трансформация среды (гнезда, муравейники и др.) есть необходимое условие существования. Теперь, если рассматривать человека исключительно как часть биосферы, то

65

и его деятельность направлена на трансформацию, как и у других видов. Если и ставить вопрос о нашем отличии, то наши способности влиять на среду эволюционировали быстрее, чем у других видов, изменился способ и мощность воздействия. Ни один вид^[27] кроме Homo sapiens не обладает влиянием планетарного масштаба.

С развитием знания (науки) преобразование среды обитания стало настолько мощным и быстрым, что затронуло практически все геосферы планеты, и возникла реальная угроза для дальнейшего существования человечества. Теперь скорость изменений стала заметной невооруженным глазом. На протяжении жизни одного поколения людей среда обитания трансформируется неоднократно, и привычные с детства условия заменяются другими, к которым необходимо адаптироваться. Ситуация кажется нам новой и потому опасной.

Современный уровень развития истории, археологии и антропологии позволяет в любую эпоху зафиксировать воздействие человека на природу [44. С. 235]. Скорость протекания трансформационных процессов занимала десятки тысячелетий, тысячелетия и столетия, а само начало антропогенного воздействия неотличимо от воздействия других видов живых существ. Уже до неолитической революции, в верхнем палеолите, человек начал кардинально преобразовывать окружающую его среду, в частности, был одним из факторов вымирания крупных млекопитающих [31. С. 43-56]. Использование первых орудий труда, применение огня для приготовления пищи и обогрева позволили осуществлять искусственные химические и физические процессы, включив их, в качестве неотъемлемой части в биохимию своего организма. Создав в результате садоводческой, земледельческой и скотоводческой активности новые источники пропи-

66

тания, десятки тысяч лет назад, с неолитической революции, естественные био-гео-химические циклы стали дополняться искусственными, без которых существование нашего вида невозможно [31. С. 57-75]. Поэтому называть даже период, предшествовавший неолитической революции, «периодом существования человечества в естественной среде» также не правомочно, как и последующие за ним. Сходную точку зрения высказывал уже Л. Мечников: «В жизни человечества не было эпохи настоящего «естественного состояния», так как зачатки цивилизации и искусства существовали на Земле даже до появления человека, хотя бы у бобров и у других животных» [83. С. 287].

Л.Н. Гумилевым впервые и всесторонне рассмотрен вопрос о системе взаимодействия этносов и геосфер [43; 434]. Недостаток теории этногенеза, даже, скорее ее упущение – это неразвитое представление о роли науки, техники и технологий. Это не удивительно, учитывая колоссальный объем исторической, географической и этнографической информации, используемой ученым. Тем не менее, побочный результат теории этногенеза, а именно роль технического в развитии человечества, представляет для меня чрезвычайно важным.

Л.Н. Гумилевым подчеркивалась зависимость человека от природы, вопреки существующей тогда тенденции противопоставлять человека природе. «Как бы ни была развита техника, все необходимое для поддержания жизни люди получают из природы. Значит, они входят в трофическую цепь как верхнее, завершающее звено биоценоза населяемого ими региона. А коль скоро так, то они являются элементами структурно-системных целостностей, включающих в себя, наряду с людьми, доместикаты (домашние животные и культурные растения), ландшафты, как преобразованные человеком, так и девственные, богатства недр, взаимоотношения с соседями – либо дружеские, либо враждебные, ту или иную динамику социального развития, а также то или

67

иное сочетание языков (от одного до нескольких) и элементов материальной и духовной культуры. Эту динамическую систему можно назвать этноценозом. Она возникает и рассыпается в историческом времени, оставляя после себя памятники человеческой деятельности, лишенные саморазвития и способные только разрушаться. Но каждый процесс этногенеза оставляет на теле земной поверхности неизгладимые следы^[28] […]. И теперь, […], необходимо уяснить, какие стороны деятельности человека были губительны для ландшафтов, вмещающих этносы. Ведь разрушение природы с гибельными последствиями для людей – беда не только нашего времени, и оно не всегда сопряжено с развитием культуры, а также с ростом населения» [44. С. 16-17]. Такой подход соответствует развиваемому мной представлению о системе социо-геосферных отношений и нуждается в дополнениях и развитии. Л.Н. Гумилев сформулировал вопрос, представляющий интерес и для данной работы: «продолжает ли человек, после того как он создал орудия труда и научился использовать огонь, оставаться в составе биоценоза как верхнее, завершающее звено или он переходит в какую-то иную сферу взаимоотношений с природой, вовлекая туда же одомашненных животных и культурные растения?» [44. С. 235]. Становясь со-двигателем общепланетарных процессов, человек перестает быть только верхним звеном, с точки зрения биологической системы обмена веществом и энергией. Теперь человек в масштабах планеты вовлекает в оборот биосферы такие энергии и такие вещества, которых не было ранее. Он направляет их потоки, сообразуясь со своими потребностями.

68

Использование орудий, особенно огня, принципиально трансформировало природу. На начальных этапах эволюции вида Homo sapiens различие между человеком, его предками и животным миром в плане трансформации среды было вообще неразличимо. Но техническая и социально-технологическая мощь человечества возрастала, пока не стала влиять на общепланетарные процессы.

Недалекий умом оптимизм начал нашептывать Человеку, что осуществилось сказанное в книге Бытия об обладании землей и владычествовании над живыми существами (Быт. 1, 28). Во втор. пол. XIX – пер. пол. XX вв. получило широкое распространение утверждение о том, что человек подчинил себе природу. Постепенно общество пришло к тому, что «теперь создается новая среда, в которой должна быть так или иначе воссоздана «естественная среда», уже зависимая и относительная, на принципиально иной основе» [166. С. 131]. Роль техники и степень зависимости человека от искусственной среды возрастали пропорционально друг другу, возник эффект положительной обратной связи. Из этого был сделан вывод, что человек живет в рукотворном мире, и его жизнь становится все более искусственной, и даже, что он должен жить в искусственной среде. В России эту точку зрения развивал К.Э. Циолковский, а во Франции резвился технократ Ле Корбюзье, пытаясь философски обосновать и архитектурными методами создать искусственный климат в возводимых им зданиях^[29]. Невозможно превзойти К.Э. Циолковского в области теории. Он проповедовал полное уничтожение жизни на Земле и переход оставшегося человечества в эфирное состояние.

За лозунгом «смерти Бога» пришла проповедь «смерти природы» [186. P. 221], уничтожаемой человечеством. Философы более содержательные, хотя и не всегда после-

69

довательные в своей критике, низводили роль естественной природы и ее воздействия на человека к минимуму: от хрестоматийного отечественного: «Не надо ждать милостей от природы», до иностранного: «Человек имеет дело с естественными элементами только через последовательность технологий, которая настолько исчерпывающая, что человек фактически имеет дело непосредственно только с технологиями» [173. P. 39]. И, развивая эту мысль Ж. Эллюль приходит к выводу, что «социальные отношения установлены и сформированы технологией» [172. P. 344]. Подобный пессимистический взгляд, этого выдающегося французского мыслителя, возможен разве только как горестная констатация временного и локального состояния общества попавшего во власть технократии.

Итальянский философ Э. Агацци утверждал, что «…в отличие от любого другого живущего вида человек не имеет естественной среды обитания. И не столько потому, что (как порой легкомысленно утверждают) он может приспособиться к любой окружающей среде, сколько потому, что даже в самых враждебных естественных условиях он всегда может создать собственную окружающую среду. …подлинная окружающая среда человека – искусственная среда, точнее, что его окружающая среда – мир техники. …окружающая среда современного человека – мир технологии. […] естественная «экосистема» человека (т.е. не только та, в которой он живет, но и та, благодаря которой он живет) – мир технологии» [3. С. 86; аналогично полагает и Эллюль в: 173. Pp. 38-39]. Несмотря на экологический пессимизм, говорить об отсутствии у человека естественной среды обитания необходимо с учетом сохраняющейся на протяжении всей истории его зависимости от природы, вне которой существование человека представляется фантастической абстракцией. На стороне свободы и независимости человека от «демона техники» находятся несокрушимые союзники – природные геосферы Земли, в которых протека-

70

ют неподконтрольные и неуправляемые человеку процессы. Вызовы, приходящие к нам из внетехнической реальности, показывают, как слаб и беспомощен человек, как он социально и технически могуч. Такой диапазон обеспечивает нам свободу и развитие, а демон техники скромно курит в сторонке, ожидая поклонов рабов. Его победа будет означать либо всесилие человечества, что является пустой философской фантазией, либо беспомощность человечества в искусственном обиталище, где удовлетворяется всякая прихоть и подавляется всякая самостоятельность, что продуктивно для философской фантастики, но в обозримом будущем не просматривается.

Вернемся в первоначальные времена существования человека. Тогда он незначительно изменял природное окружение – среду своего обитания, но изменял технически, в противном случае это был еще не человек, а предчеловек, – который подобно другим видам животных использовал природные материалы для добывания пищи и обустраивал место жительства. Он создавал себе место обитания, преобразуя природный мир, и в этом аспекте его деятельность не отличалась от деятельности птиц, бобров и другой дикой живности. Отличие человека от предчеловека было не антропологическим. Это был эволюционный процесс изменения мира. Сам человек и его поведение становились объектами трансформации. Хотя: «Влияние технического развития на человека и его образ жизни менее заметно, чем на природу, – утверждал еще в конце прошлого века В.М. Розин. – Тем не менее, оно существенно. Здесь и полная зависимость человека от технических систем обеспечения (начиная от квартиры), и технические ритмы, которым должен подчиняться человек (производственные, транспортные, коммуникационные – начало и окончание телевизионных программ, скорости процессов, кульминации), и потребности, которые исподволь или явно (реклама) формируют технические новации» [117. С. 154-155]. Но-

71

вые технологии создают новые отношения между людьми, порождая условия и потребность людей в создании новых правил поведения. Никогда эти отношения, правила и нормы не диктовались ни техникой ни технологиями – они всегда придумывались человеком.

Зависимость человека от созданных им самим условий своего обитания является настолько очевидной, что из этой констатации было выведено ошибочное следствие – человек обособился от природы, приобрел над ней власть и стал максимально от нее независим (в предельных случаях утверждалась даже его полная независимость). Сегодня вышеприведенные размышления не представляются такими очевидными, как раньше. Способность трансформировать среду уже не является доказательством свободы и независимости от природного окружения: чем масштабнее происходящие изменения, тем значительнее последствия стихийных бедствий, тем зависимее мы от многочисленных ресурсов, тем разнообразнее наши возможности и не предсказуемей отдаленные последствия наших действий. Обособление от природной, первоначальной, естественной среды привело человека к созданию, (при помощи техники) нового рода взаимоотношений с геосферами – человеческой среды обитания. Поэтому в конце ХХ в. стало возможным утверждать: «человек живет уже в искусственном мире, им же и созданном: подавляющему большинству не известна природа, где не было бы следов воздействия «разума»» [66. С. 20]. Что, конечно же, неверно. Сложно поверить, что первобытный охотник шел по лесной тропинке, протопанной животными, и не осознавал разумом, куда и с какой целью он идет. (В противном случае он не оставил потомства и автоматически выбыл из дальнейшего анализа). Тропинка была также частью разумной деятельности охотников, как схема метрополитена, доходя до осознания пассажира, определяет его движение. А вот мог ли представитель, например, палеолита или неолита любоваться закатом, замереть от восторга, услышав соловья, требует отдельного рассмотрения.

72

Полностью иллюзию искусственного мира, окружающего человека мы можем наблюдать разве только на МКС и в недрах атомных подводных лодок. Но эта иллюзия действует весьма короткое время, и переносить ее на все человечество и смешно, и не перспективно.

Человек издревле создает систему, в которой он трансформирует геосферы, расширяя границы технической реальности, но, не создавая, за небольшими исключениями, искусственного мира, остается всегда и полностью зависимым от природных процессов. В обществе потребления эта зависимость приобретает максимально возможный на сегодняшний день уровень. Человечеству необходимы свежий воздух, чистая вода, не урбанизированный ландшафт и т.д. Только социальная и культурная инерция мышления заставляет нас обманываться и обманывать других в вопросе о независимости человека от живой и неживой природы.

Эту мифологему разделяет итальянский философ Э. Агацци: «Плоды технологии настолько пронизывают нашу повседневную жизнь, затрагивая даже ее мельчайшие элементы, что естественное состояние современного человека есть рукотворный мир» [3. С. 27]. Но мы не будем забывать о зависимости человека от мира природы и будем не одиноки. Д.Р. Винер писал: «Можно критиковать общество конца ХХ в., попавшее в рабскую зависимость от синтетики и обедняющее богатое разнообразие нашей планеты. Но совсем другое дело – заключать на основании этих тенденций, что мы каким-то загадочным образом выпали из природы и стали существами «неестественными» или «противоестественными» [28. С. 82]^[30]. Только представьте наш мир без нефти, а, следовательно, без органической химии, и на выходе получите картину аналогичную «Трагедии охотников неолита при гибели последнего ма-

73

монта»: голод, гибель племени, выживают только те, кто успел «обзавестись» земледелием и скотоводством.

Мифологема независимости человека от природы имеет богоборческие предпосылки. Она – отголосок борьбы с религией. Э. Фромм указывал: «…люди, находясь в состоянии наивысшего реального бессилия, воображают, будто стали благодаря науке и технике поистине всемогущими» [143. С. 158]. Иллюзия независимости от природы имеет обоснование во всемогуществе, а оно, в свою очередь, подпитывает идеи технического или технологического всевластия. В гордыне своей: «…человек превратил себя в бога, потому что он изобрел техническую возможность создать второй мир вместо мира, который, как утверждает традиционная религия, был впервые создан Богом» [143. С. 158], – развивал эту идею Э. Фромм.

Этот второй мир воспринимается многими как подвластный человеку. В этот миф плохо укладывается происхождение техногенных катастроф. Но если объяснить все катастрофы влиянием «человеческого фактора», то в нем появится даже не свойственная мифам логичность и положительная эвристичность. Заменив человека автоматом или трансформировав природу человека, можно достигнуть полной гармонии – попасть в технократический эдем. Но, как и в старинной истории со змеем и яблоком^[31], навязываемые нам представления обманчивы и базируются на скрытых богоборческих мотивах, а не на достижении реальной независимости.

М. Маклюэн утверждал: «непрерывно заключая технологии в свои объятья, мы привязываем себя к ним как сервомеханизмы. Именно поэтому мы, чтобы вообще пользоваться этими объектами, должны служить им – этим расширени-

74

ям нас самих – как богам или в некотором роде святыням» [77. С. 56, также с. 69, 73 и далее]. Сказано мифологично, т.е. сумбурно. В одной фразе смешаны и органолептика, и религия. Если технологии – наши расширения (речь, конечно, должна идти о технике, но слово «технология» звучит загадочнее), то получается, что мы служим сами себе. Глубокомысленная тавтология М. Маклюэна приведена мной для иллюстрации нелогичности этого очередного мифа, в основе которого лежит фундамент – придание технике (технологии или науке) самостоятельного онтологического статуса. Религиозные основы этого мифа у многих, разделяющих его философов, прорываются на поверхность^[32].

Попытаемся представить человека в полностью искусственной среде, тем более, что такие условия уже не фантастика, а реальность. На космических кораблях и атомных подводных лодках человек может рассматриваться как изолированный от внешней среды, находящийся в практически искусственной второй природе. Но как тяжела эта среда для обитания, и как зависит она от поддержки извне уже без всяких допущений.

Человек всегда жил в «искусственной», измененной среде, но эта искусственность невозможна без «естественности». Среда обитания человека – результат постоянной коэволюции природы и общества. Человек и впредь будет видоизменять среду своего обитания, но теперь стало понятным, что эти преобразования могут разрушить ее составляющие – живую и неживую геосферы. Предшествующая настоящему времени успешная коэволюция отнюдь не гарантирует бесконечного существования человечества. Homo sapiens, как и многие виды до него, может погибнуть в результате изменения в геосферах,

75

только теперь это будет результатом последнего дела человеческих рук, а не естественным течением событий.

Человек всегда жил и будет жить в среде, созданной им самим и ограниченной возможностями живой, неживой, биокосной природы, а также технико-технологическими возможностями ее эксплуатации. Поэтому полный отказ от трансформации геосфер представляется невозможным, но и индульгенции от последствий наших действий никто не предлагает.

Вопрос о среде обитания человека должен рассматриваться в плоскости того насколько, как, с какой скоростью, в каких областях и масштабах можно ее изменять. При этом необходимо учитывать возможность возвращения к первоначальным условиям^[33], утилизации^[34] и рекультивации территории при выбранном пути развития. И, следовательно, об ответственности индивидуума, общества, политиков, производителей, финансистов перед ныне живущим поколением^[35] за последствия подобных изменений.

Способность к целенаправленному изменению мира вокруг, осознанное созидание собственной среды обитания по-

76

средством орудий труда (техники) – неотъемлемая, неотделимая составляющая человека, присущая ему с момента возникновения человека как вида. Конечно, способность к орудийным действиям не является исключительной прерогативой современного человека. Такая деятельность существовала у его непосредственных предков, встречается, хотя и редко, у животных. В более простой форме – манипулятивной активности – она широко распространена в животном мире.

Из вышесказанного следует: в том случае, когда рассматривается окружающая человека среда, нет смысла противопоставлять природное и искусственное. В самой постановке вопроса о конфликте между ними скрыта заведомо ложная посылка противопоставления статичных объектов. Совершенно очевидно, что среда обитания человека всегда представляла собой объект, формируемый в результате сложнейших социо(техно)-геосферных взаимодействий, становящихся возможными благодаря знаниям (на современном этапе – науке), воплощенным в технике и технологиях. Не существует оснований допускать, что человек вида Homo sapiens когда-либо существовал в некоторой «естественной среде»^[36], как, собственно, и множество других видов на планете. Куда более важно попытаться вскрыть закономерности взаимозависимого развития: человека (социума) и окружающего мира.

Ведь он не стал ни на йоту менее зависимым от природных процессов, а лишь сменил одни на другие. Естественные факторы, которые определяли жизнь в древности и определяют их сейчас, различны, но независимости от природы нет. Древний человек не был зависим от нефти, но больше

77

зависел от погоды. Нас волнует изменение климата, но ум не загружен раздумьями о кремне для ножа и копья.

1.3.4 Ноосферные представления (классический период)

Становление человечества как геологической силы получило описание взаимосвязи социума и природы, названного ноосферой. Этот термин был предложен Э. Леруа 1929 г. на основании лекций В.И. Вернадского. Позднее идеи Э. Леруа были развиты П. Тейяром де Шарденом, но окончательную свою форму обрели лишь в работах В.И. Вернадского. Ноосфере посвящен огромный пласт панегирической литературы, что не снижает актуальности поднятых академиком В.И. Вернадским проблем. Обращу внимание читателей на то, что ноосфера в его изложении является идеализированной, утопической и нереализуемой моделью социо-геосферных отношений. Для практической деятельности по предотвращению негативных последствий загрязнения окружающей среды представления о ноосфере должны быть адаптированы к реальности. В ней должны учитываться многочисленные факторы воздействия общества на природу, а не только научное знание. Одним из серьезных упущений было замалчивание роли техники и возвеличивание роли науки, другим – безграничная вера в разумность человечества и рациональность научной мысли. Также можно указать на игнорирование в классическом учении о ноосфере проблемы утилизации отходов промышленной и сельскохозяйственной деятельности, последствий изменения среды обитания под воздействием человека, эволюционные природные процессы и другие факторы, не получившие в трудах В.И. Вернадского должного отражения^[37].

78

Учение о ноосфере страдает различными проявлениями утопизма [70. С. 24-26; 89. С. 73-75]. Это свойство не может рассматриваться как однозначно негативное. Без утопизма невозможно предложить какую-либо концепцию дальнейшего развития человечества. Утопизм в такого рода учениях – это разница между теорией и практикой. Активное развитие идей ноосферы, их общественное звучание приводит к появлению теорий или моделей с «меньшим» содержанием утопизма, а потому более адекватных современным реалиям. Наибольший вред утопизм приносит не в трудах первопроходцев, вынужденно упрощающих многообразие окружающего мира, а в трудах многочисленных эпигонов, возводящих утопизм в догму и запрещающих тревожить мысль классиков собственными интеллектуальными усилиями.

Ноосфера, как идеал социально-геосферных отношений, для своего воплощения нуждается в идеальном общественном устройстве и в идеальном же человеке – участнике описываемых событий. В реальности все устроено совсем по-другому, и первым слабым звеном всех утопий является простой, но реальный обыватель. Этот персонаж знать ничего не знает о возвышенных материях и ведет свою повседневную жизнь вопреки предписанным правилам, часто противоречит «здравому смыслу», действует согласно собственным интересам и рушит на корню всю прописанную ему великими мыслителями рациональную мировую гармонию.

В.И. Вернадскому свойственна идеализация научного знания, отрыв этого знания от других информационных потоков, формирующих социум. Для нашего соотечественника единственной разумной силой, способной управлять обществом и природой, была наука. Она оказывалась полностью лишена негативных черт и, наоборот, наделялась исключительно положительными характеристиками. «Научное знание, проявляющееся как геологическая сила, создающая ноосферу, не может приводить к результатам, противоречащим тому геологи-

79

ческому процессу, созданием которого она является» [25. С. 253], – утверждал В.И. Вернадский. Все остальные факторы социального развития им не рассматриваются. Действительно, если размышлять в границах предлагаемой логики и допустить, что научное знание есть закономерное следствие эволюции геологических процессов, то мы получаем модель, в которой как геологические процессы, так и их проявление – научная мысль – могут привести огромные территории Земли или всю ее целиком к геологическому катаклизму, несовместимому с существованием человеческого вида, но с сохранением биосферы. Из палеонтологии известны массовые вымирания видов, неоднократно происходившие на планете безо всякой «научной мысли – как общепланетарного явления». В качестве примеров напомню смену автотрофной формы жизни на гетеротрофную, появление кислородной атмосферы, экологическую катастрофу пермского периода, уничтожившую около 95% всех живых существ, вымирание динозавров и т.д. Все эти экологические катастрофы происходили без влияния человека и являлись результатом геологических или космических процессов. Исходя из этого, становится непонятным, почему «научная мысль», уничтожая человечество, не окажется в полном согласии с геологическими процессами. Возводя научную мысль на уровень объективных геологических процессов придется признать, что, либо у геологических процессов, существует своя собственная телеология, и тогда у научной мысли эта телеология также присутствует и, следовательно, мы получаем вариант демонизации науки. Либо отказавшись от телеологии в геосфере, нужно признать, что и у научной мысли ее нет, и она развивается «без руля и без ветрил», равно как и без царя в голове. Но в последнее утверждение верится с трудом, учитывая не только многолетние усилия по получению высшего образования, но и тяжелый труд ученых и инженеров по получению нового знания и воплощению его в технике. Конечно, это только часть актуальных вопросов к классическому учению о ноосфере.

80

Рассматривая появление научного знания как закономерный эволюционный процесс, В.И. Вернадский интуитивно указывал на общую взаимосвязь геосфер, но так и не рассмотрел их подробно, предоставив решение этой задачи интеллекту потомков.

Недостатки учения о ноосфере вполне соответствуют и отражают существующие ценностные предпочтения того времени. Их основой были объективация процесса развития научного знания, оторванного от его носителей, а также представления о всемогуществе человечества и отсутствие ограничений его вмешательства в природные процессы.

Значительно позднее были вскрыты взаимосвязи между наукой и обществом, которые вынуждают пересмотреть его учение с учетом социального характера научной и технической деятельности, а также влияния геосфер на хозяйственную деятельность человечества.

Необходимо указать еще на один недостаток представлений В.И. Вернадского о скорости трансформации геосфер в ноосферу. Он писал: «Ноосфера – последнее из многих состояний эволюции биосферы в геологической истории – состояние наших дней» [25. С. 482]. Но такой ноосферы не было в начале ХХ в., ни сейчас. Как указывал Н.Н. Моисеев, учение о ноосфере должно быть дополнено учением о переходном периоде, который в обозримом будущем будет определять условия коэволюции человека и природы [90. С. 287-292]. А само представление о ноосфере можно считать идеальным, т.е. недостижимым состоянием коэволюции [139. С. 142], но определяющим вектор ее развития.

Использовать представления о ноосфере без учета реальных экологических и экономических процессов означает превращение идей В.И. Вернадского в догматическое учение со всеми негативными последствиями. Выявление недостатков его учения подталкивает нас к созданию такой модели геосферных взаимодействий, которая включает в себя социум.

81

Неотъемлемой частью современного мира являются отходы хозяйственной деятельности человека, т.е. загрязнение среды. Говоря о загрязнении, нелишне обратить внимание на то, что речь идет о динамических объектах, а не идеализированных статических. Учет динамики процессов загрязнения среды показывает, что мы изменяем и воздействуем на систему не столько с помощью добывающей и перерабатывающей техники, сколько побочными результатами. При ежегодном общемировом использовании 2 млрд. тонн потребных минеральных ресурсов, 98 млрд. тонн составляют отходы их добычи и переработки [135]. А территории, испытывающие воздействие отходов, многократно превосходят места их компактного расположения.

Для философского анализа необходимо учитывать последствия преобразовательной деятельности современного человечества. Обладая техническим могуществом, научное знание закономерно отстает в анализе возникающих явлений. Например, одним из результатов радиационного и химического загрязнения планеты являются мутагенные процессы не только у высших растений и животных, но и в среде вирусов и бактерий. Наши прогностические возможности, как обычно, не соответствуют необходимой точности. Поэтому мы, как и все предшествующее нам человечество, не видим последствий от своей деятельности. Но масштаб этих последствий несоизмеримо больше.

Критика В.И. Вернадского не умаляет значения его учения о ноосфере. Как раз наоборот, наличие критики показывает, что идеи отечественного естествоиспытателя по-прежнему находятся на переднем крае развития философской мысли. Учение о ноосфере требует как развития, так и адаптации к реальным процессам.

Важным дополнением работ В.И. Вернадского являются труды К.Э. Циолковского. При жизни эти мыслители не встречались и вряд ли были знакомы с трудами друг друга. Несмотря на это, думали они о техническом развитии че-

82

ловечества и взаимодействии общества и геосфер. Предложенные К.Э. Циолковским решения подчас грешили технократизмом, но в этом и ценность его философских размышлений: они доведены до логического конца и предлагают уничтожение биосферы, атмосферы, гидросферы и привычной нам биологической природы человека, а заодно и самого человечества [147. C. 466].

Современное развитие биосферы идет по пути трансформации, во многом определяемой человеческой деятельностью. Это влияние будет только усиливаться. Далеко не однообразное в политическом и культурном смысле человечество, но единое в своих стремлениях удовлетворить все больше собственных потребностей и объединенное техникой и технологическими способами трансформации живой и неживой природы, стало геологической силой. Стать «разумной» этой силе в обозримом будущем вряд ли удастся, но оставлять этот процесс без попыток управления уже не представляется возможным. Рассчитывать на то, что все образуется «стихийным образом, т.е. само собой, как предполагали основатели концепции ноосферогенеза» [90. С. 192] также не получается. Необходимо предлагать варианты перехода или промежуточной стадии от «дикого» экоцида к «цивилизованному», сохраняя при этом надежду, что все происходящие трансформации не окажутся критическими для существования нашего вида и всей биосферы. Потребуются поистине «тектонические» усилия человечества, чтобы не разрушить нашу среду обитания, разумно используя способность биосферы к восстановлению, бережно используя невозобновляемые ресурсы, развивая энерго- и ресурсосберегающие технологии, переходя на новые виды энергоносителей, максимально ограничивая и контролируя загрязнения и разрушения, наносимые геосферам и околоземному космическому пространству. Для этого необходимо развивать науку, технику и технологии, своевременно переходя на новые источники ресурсов, вовлекая в переработку отходы предшествующей хозяйственной деятельности человечества.

83

ГЛАВА II

Система социо-геосферных

взаимодействий

2.1. Предварительные представления о технической реальности как системе

От античности до XXI века сторонники географического детерминизма утверждали, что социальные процессы обусловлены внешней средой (климатом, размерами территории, наличием рек, доступом к океану и т.д.) [91; 122. 238-240, 265-270 и далее; 83; 101]. В работе И.-Г. Фихте «Замкнутое торговое государство» [140. С. 225-357] географический детерминизм был основой для построения автархичной политико-социо-географической системы, призванной решить проблемы всемирной эксплуатации европейских колоний и ограничения потребностей человека путем его политической и культурной изоляции от остального мира. Предложенную И.-Г. Фихте систему отношений пытались реализовать при В.И. Ленине и И.В. Сталине в СССР, а позднее в Албании и Северной Корее. Но создание абсолютной изолированной системы не получалось.

Совершенно иное звучание работа И.-Г. Фихте получает в наши дни – в эпоху глобального мира транснациональных корпораций (ТНК) и Всемирной Торговой Организации (ВТО). «За последние несколько десятилетий возникла совокупность 37 тысяч ТНК, имеющих около 200 тысяч филиалов. Они образуют некую систему, охватившую всю

84

планету. Эта совокупность ТНК представляет собой некую единую сеть, единую систему, владеющую третью всех производственных фондов планеты, производящую более 40% общепланетарного продукта, осуществляющую заметно больше половины внешнеторгового оборота, более 80 % торговли высшими технологиями и контролирующую более 90 % вывоза капитала» [90. С. 18]. Модель И.-Г. Фихте получает второе рождение благодаря ВТО. Волей или не волей, но в масштабах планетарных экономических отношений человечество оказывается замкнутым в границах географических оболочек Земли, да еще объединенное единой экономикой. Вполне допустимо, что и остальные условия существования такой системы окажутся аналогичными экономической сюите И.-Г. Фихте.

Для преодоления недостатков подобной экономической системы существует простое решение – сохранение государств, не принятых в глобальную экономику и выступающих в качестве источников ресурсов и глобальных хранилищ всевозможных отходов как промышленных, так и социальных. Другим путем разрушения замкнутой системы будет диктат стран золотого миллиарда и Китая прочим участникам ВТО. И, наконец, последний вариант – это вовлечение в производственную и экономическую сферу ближайших космических тел – в первую очередь Луны либо как источника ресурса, либо как кладбище отходов. Но последний вариант все-таки еще является фантастическим. Какой сценарий будет реализован покажет время, но, по крайней мере, ясно, что социо-геосферные отношения выходят окончательно на планетарный уровень. В рамках именно этих новых условий будет определяться политическая и экономическая иерархия государств и развитие социума в обозримом времени.

Взаимосвязь экономических отношений и разрушения среды обитания человека, неустранимая зависимость современного человечества от состояния живой и неживой при-

85

роды поднимают вопрос о том воздействии, которое оказывает на нас географическая среда [51; 97; 98; 135]. Как уже неоднократно указывалось в литературе, географический детерминизм, особенно в XVIII – XIX вв., преувеличивал роль географического фактора, но в чем нельзя согласиться с его критиками, так это в преуменьшении или игнорировании влияния геосфер на развитие человечества.

Необходимо отметить труд Л. Мечникова «Цивилизация и великие исторические реки», в котором ученый еще в XIX в. противопоставлял свое видение взаимосвязей социума и природы «географическому фатализму», который обычно и был объектом критики. Он писал: «Мы далеки от географического фатализма, в котором нередко обвиняют теорию о влиянии среды. По моему мнению, причину возникновения и характер первобытных учреждений и их последующей эволюции следует искать не в самой среде, а в соотношениях между средой и способностью населяющих данную среду людей к операции и солидарности. Таким образом, историческая ценность той или другой географической среды, предполагая даже, что она в физическом отношении при всех обстоятельствах остается неизменяемой, тем не менее, бывает различна в разные исторические эпохи, смотря по степени способности обитателей к добровольному солидарно-кооперативному труду» [83. С. 262, и далее 275, 323-324] (выделено мной – А.М.). Последние слова этой пространной цитаты особенно важны. В них русский ученый и философ выделяет особый характер социо-геосферных отношений оказывающий решающее воздействие на все стороны общественной жизни и техногенной деятельности. Но вот сознательная регламентация деятельности, проведенная через законы и учитывающая общественное мнение, в открытых демократических обществах возможна. В государствах тоталитарного типа та же регламентация осуществляется в командно-приказном порядке, и люди вынуждены ей подчиняться, не имея возможности (право то у них есть) ее изменить.

86

Современная ситуация требует учитывать воздействие географической среды на человека и структуру общества, а также способы, при помощи которых общество воздействует на среду своего обитания. В предположении И.-Г. Фихте о том, что призвание человека – облагородить окружающий мир [140. С. 438-439] есть много актуального для современного этапа развития человечества. Эту мысль немецкого философа, дополненную словами Н. Карамзина: «В России две беды: дураки и дороги» я бы суммировал следующим образом: «Каково общество такова и окружающая его среда обитания». Но открытым остается вопрос о способах, конечной и промежуточных целях такого облагораживания. Кто, для кого и за какую цену облагородит геосферы, какие будут последствия – на эти и другие вопросы необходимо искать ответ, и никогда этот ответ не будет применим для всего человечества именно из-за различных географических условий, не говоря и о культурных различиях.

«Географический детерминизм» выявил взаимосвязь человеческого общества, его структурной организации и внешних географических условий. Недостатком справедливо считается выделение исключительно географического фактора как двигателя общественного развития. Существенным, но закономерным упущением сторонников этого направления было и остается игнорирование технологических возможностей человека по преобразованию как окружающей природы, так и техники [11; 101; 102]. Для того чтобы быть застрахованным от обвинений в географическом детерминизме в XXI веке, я обращу внимание на важное различие «обусловленности» и «детерминированности». Географические и, в частности, геологические факторы только обуславливают социо(техно)-био-гео систему, являясь необходимым, но недостаточным условием для человеческой деятельности. Такие природные процессы, как изменение климата, несомненно, будут и впредь оказывать влияние на развитие человеческих сообществ. Обладая пла-

87

стичностью общественной организации и изменяя технику и технологии, человечество стремится компенсировать внешнее влияние. Но полностью устранить его невозможно. Страны с наиболее сложной социальной и технологической организацией будут подвержены с этой стороны бльшим потерям при катастрофах, но у них есть возможность для уменьшения вредных последствий и быстрого последующего восстановления^[38].

Осознание обществами развитых стран и различными правительствами связи социального и экономического развития, с одной стороны, и загрязнения, и истощение природных ресурсов, с другой, привели к созданию экологического законодательства. Дальнейший путь пролегает через международные соглашения и установления всеобщих обязательств. Важнейшими шагами стали конференции ООН, посвященные программе «Устойчивого развития».

Целый ряд работ, посвященных экологии человека [6; 35; 46; 51; 58; 78; 97; 108; 123; 151; 153; 154; 155] и «Устойчивому развитию» [139. С. 92-93; 18], делает актуальным поиск оптимальных решений взаимодействия человека и природы [95; 96; 97; 98; 125. С. 27 – 28, 34; 165. С. 85-106]. Географический детерминизм был отвергнут большинством исследователей, но основания для этого сегодня представляются весьма спорными. Геодетерминизм подчинял человека природе, политическое освобождение и научно-технический прогресс противопоставили свободу человека всему остальному: обществу, внешним условиям. Однако поставленный вопрос о связи человечества и геосфер остался.

Влияние географических факторов на современном этапе проиллюстрирую следующей историей, обнаруженной в литературе. В 1962 г. в Ангарске произошла авария на цементном заводе. Ее причина была в использовании металлических кон-

88

струкций, изготовленных на заводах Круппа по методу так называемой «кипящей стали». При температуре минус 40 градусов такая сталь становится хрупкой [64. С. 93]. И в страшном сне немецким ученым и сталеварам не пришла бы в голову мысль об эксплуатации их металлоконструкций в запредельных, по их европейским представлениям, климатических условиях. В данном случае мне важно указать на прямое воздействие географического фактора на объект технической реальности, а через его разрушение и на людей, вынужденных в дальнйшем считаться со столь серьезным фактором. Он играл и будет играть важную роль в формировании технической реальности, которая не находится в идеальном пространстве, а наоборот включает в себя ее разнообразные проявления.

Поиск оптимальных решений взаимодействия человека и природы, предлагаемый в литературе, построен на основании однозначного подчинения потребностей человека и общества требованиям сохранения природы [2]. Но сохранение природы в неизменном состоянии невозможно не только из-за реалий антропогенной деятельности, но и из-за эволюции биосферы и других геосферных оболочек. Более того, неизменных условий в биосфере никогда не существовало, что и обеспечивало эволюцию на планете, и попытка человека сохранить условия неизменными означает технически осуществленное прекращение эволюции на Земле. Последнее не под силу человечеству, что утешает, но решение найденное К.Э. Циолковским, добиться конца эволюции путем уничтожения биосферы – по-прежнему пугает.

Трансформации окружающих геосфер под воздействием технической активности человечества вначале протекают стихийно. Потом под давлением происходящих изменений удачные общества находят баланс между воздействием на природу и ответной ее реакцией. Одним из главных действующих участников поиска такого баланса является научное сообщество. Ученые, удовлетворяя внутреннюю потребность в любопытстве, изучают окружающий мир и дают на основе

89

полученного знания рекомендации. Насколько они обоснованы и дают желаемый эффект показывает только практика.

Представления эволюционной теории познания связывают воедино биологическую эволюцию нашего вида и эволюционное представление о человеческих когнитивных способностях [59]. Немецкий философ Г. Фоллмер обосновывает утверждение о развитии нашего познавательного аппарата, как следствие общей эволюцией нашего вида: «наш познавательный аппарат есть результат (биологической) эволюции. Наши (субъективные) познавательные структуры соответствуют (объективным) структурам мира, так как они образовались в ходе приспособления к этому миру. Они согласуются (частично) с реальными структурами, потому что такое согласование делает возможным выживание» [142. С. 47]. Эта точка зрения устанавливает теснейшую связь человека и биосферы, но, что особенно важно для моей работы, устанавливает (через индивидуумов и социальные институты) взаимообусловленность технической составляющей и природы. В решение проблемы экологического кризиса подход Г. Фоллмера вносит как оптимистическую струю – человеческое познание «адекватно задачам выживания», так и пессимистическую струю – «гипотетический характер всего познания» [142. С. 52, 54], т.е. мы можем ошибаться. Предыдущие правильные результаты познания и целенаправленной деятельности по трансформации окружающего нам мира не дают индульгенцию на совершаемые здесь и сейчас поступки. В случае экологического коллапса цена ошибки может оказаться роковой для нас, и человечеству, в лице своих лучших представителей, останется только развести руками.

Чтобы избежать печального конца или уменьшить степень грядущего огорчения, необходимо объединить социум, техническую составляющую и другие геосферы в рамках единого системного представления. От этого на нас не снизойдет внеземная благодать, но принимаемые решения будут более взвешенными и адекватными окружающему нас миру.

90

Общество в лице политиков или заинтересованных социальных групп обращает на советы ученых внимание и превращает их в законы. Не понимая места технической реальности, ее структурных элементов, ее связи с социумом, рекомендации будут иметь отвлеченный характер. Так окончательно провалившаяся концепция ООН по Устойчивому развитию не учитывала политические и экономические интересы различных стран, в том числе США, Индии и Китая. Стоит ли удивляться ее бесславной и тихой кончине? Но ее неудача – шаг вперед по консолидации человечества в деле решения экологических проблем. Первый блин, как гласит русская пословица, не бывает удачным, но без него обойтись невозможно.

На пути формирования теории социо-геосферных взаимодействий существует множество проблем. Одна из них – место техники в этих отношениях.

Множество проблем и вопросов, порожденных теорией этногенеза, Л.Н. Гумилев маскирует изрядным чувством юмора. Это чувство ему никогда не изменяло. Давая в начале своей книги «Этногенез и биосфера Земли» четкое определение этноса, он писал: «этнос – феномен биосферы, или системная целостность дискретного типа, работающая на геобиохимической энергии живого вещества, в согласии с принципом второго начала термодинамики, что подтверждается диахронической хронологией исторических событий. Если этого достаточно для понимания, то можно не читать книгу дальше» [44. С. 15-16]. В том то и дело, что Л.Н. Гумилев, то ли маскируясь от цензуры, то ли абстрагируясь от технического фактора, на протяжение всей книги приводит примеры прямо противоположные данным основным принципам, не заостряя на этом внимание читателей^[39]. Применение техники рассматривалось им как способ

91

преобразования ландшафта. Ее роль значительно усиливалась в тех случаях, когда ученый писал о геобиохимической энергии. В этом случае единственным отличием этноса от популяции становится искусственное преобразование энергии, возможное исключительно с опорой на науку (знания), технику и технологии. Только благодаря им социум или локальный этнос способен участвовать в потреблении энергии.

В концепции Л.Н. Гумилева «этнос» – «устойчивый коллектив особей, противопоставляющий себя всем прочим аналогичным коллективам […]. Именно через этнические коллективы осуществляется связь человек с природной средой, так как сам этнос – явление природы» [44. С. 174]. В данном определении для меня важно, что противопоставление этносов предполагает не только различие в поведении, но и различие природных основ поведения^[40]. Здесь я бы рассмотрел положение о взаимодействии этноса с природой. Этнос – природное явление, что получило всестороннее обоснование в работах Л.Н. Гумилева, и нет необходимости вступать с ним в полемику в рамках моей работы. Но вот взаимодействие одного природного явления (этноса) с другими (другие этносы и остальная природа) требует серьезного пересмотра. Техническая составляющая –такой же участник взаимодействия, как и сам этнос. Без нее этнос не отличим от популяций других живых существ, равно как

92

и от других этносов. Его взаимодействие с окружающей средой отличается наличием социальной организации и технической вооруженности, а также знаниями об окружающей среде. Вне технической реальности никакие взаимоотношения этносов со средой невозможны. В противном случае они оказались бы неотличимы от взаимодействий в рамках биогеоценоза. При игнорировании роли техники создать убедительную модель общей системы хозяйствования этноса на данном ландшафте не получается. Поэтому русский философ пытается включить ее в концепцию. Л.Н. Гумилев пересказывал мнение Л.С. Берга: «Становление человечества связано не только с природными воздействиями, как у прочих животных, но и с особым спонтанным развитием техники и социальных институтов» [цит. по: 44. С. 178], – он дальше эту идею не развивает, а лишь упоминает, уклончиво маскируя под общие понятия поведения. Наконец, Л.Н. Гумилев придерживается распространенного до сего дня мнения о естественной среде обитания. При этом он опять-таки ссылается, но уже на С.В. Колесника, пишет: «Географическая среда возникла без вмешательства человека и сохранила естественные элементы, обладающие способностью к саморазвитию. Техногенная среда создана трудом и волей человека. Ее элементы не имеют аналогов в действенной природе и к саморазвитию не способны. Они могут только разрушаться, Техно- и социосфера вообще не относятся к географической среде, хотя постоянно взаимодействуют с ней» [Цит. по: 44. С. 178-179], и добавляет от себя лично: «Этот принцип был положен нами в фундамент исследования» [44. С. 179]. Хочу обратить внимание читателей на полное отсутствие мифа о демонизации и биологизации техники – редкое и отрадное зрелище. Но дальше начинаются свойственные для оригинальной концепции самобытные проблемы. Отказывая в «Этногенезе и биосфере Земли» человечеству роль географической среды, в другой работе «Конец и вновь начало» Л.Н. Гумилев приводит

93

примеры прямо противоположные, описывающие покорение природы древними этносами и последствия этого для ландшафта [43. 323-335]. Попытки Л.Н. Гумилева связать в единый комплекс взаимодействия социального, биологического, географического и космического характера приводили его к неоднократным попыткам учесть и техническую составляющую. Опять, не заостряя своего внимания на данной проблеме, он поместил антропосферу между мертвой техносферой и живой природой [43. С. 394-395]. Таким образом, то учитывая техническую реальность, то отказывая ей в статусе геосферы, Л.Н. Гумилев так и не нашел ей обоснованного места в своей концепции.