А.В. МИРОНОВ
Философия
социо(техно)–природной
системы
Москва
МАКС Пресс
2013
Andrey Mironov
PHILOSOPHY
OF SOCIO(TEHNO)-NATURE
SYSTEM
Monography
МАКС Пресс
MOSCOW-2013
Андрей Миронов
ФИЛОСОФИЯ
СОЦИО(ТЕХНО)-ПРИРОДНОЙ
СИСТЕМЫ
Монография
МАКС ПРЕСС
МОСКВА – 2013
УДК 001.2
ББК 87
М64
Рецензенты:
Доктор философских наук, доктор биологических наук,
лауреат Государственной премии РФ Е.Д. Никитин
Доктор философских наук В.М. Розин
Миронов А.В.
М64 Философия социо(техно)-природной системы: Монография. – М.: МАКС Пресс, 2013. – 192 с.
ISBN 978-5-317-04350-6
В монографии представлена система отношений, связывающая общество и окружающий его природный мир. На основе представлений о социо(техно)-био-гео-системе осуществляется анализ предшествующих философских концепций отечественных и зарубежных философов, критикуются два распространенных мифа об «универсальности техники» и ее «демонизации».
В книге обосновано представление о Великой триаде: науке, технике и технологиях, благодаря которой осуществляется воздействие общества на природу.
Предлагаемая система представлений позволяет моделировать частные системы для решения социальных, экологических и экономических задач.
Книга адресована читателям, интересующимся социальной философией техники, экологическими проблемами, перспективами развития России и устойчивым развитием человечества.
Ключевые слова: устойчивое развитие, философия науки, философия техники, философия технологий, философия почвоведения, система социо-геосферных взаимодействий, социо(техно)-био-гео-система, СТБГС, наука и техника, наука и технологии, техника и технологии, социальная экология.
УДК 001.2
ББК 87
Current monograph describes an interaction system, which interlink the society and surrounding natural world. The analysis of previous philosophical conceptions of Russian and foreign thinkers have been carried out on the basis of socio(techno)-bio-geo-system idea. Widespread myths of «technique universality» and its’ «demonization» have been both criticized.
The book substantiates a conception of The Great Triad, uniting science, technique and technology, by which society is providing influence on nature.
Presented statements system allows to model particular systems for social, ecological and economical problems solution.
The book is addressed to a reader, who takes interest in social philosophy of technique, in ecological problems, in development perspectives of Russia and in sustainable development of Humanity.
Keywords: environmentalism, sustainable development, philosophy of science, philosophy of technique, philosophy of technology, philosophy of soil science, society-geosphere interaction system, socio(techno)-bio-geo-system, STBGS, science and technique, science and technology, technique and technology, social ecology.
ISBN 978-5-317-04350-6 © А.В. Миронров, 2013.
Оглавление
Введение……………………………………………………………………………………8
Глава I. Общие проблемы философии науки, техники и технологий…………….12
1.1 Формирование представлений о техническом………………………………..12
1.2 Мифология техники ……………………………………………………………..16
1.2.1 Демонизация и «универсальность» техники……………………………16
1.2.2 Биологические аналогии в технике………………………………………36
1.3 Интуиции в области технического……………………………………………..45
1.3.1 Смешение науки, техники и технологий…………………………………45
1.3.2 Единая технология – интуитивная иллюзия
современной философии техники……………………………………………....52
1.3.3 Естественная среда обитания человечества……...………………………62
1.3.4 Ноосферные представления (классический период)……………………78
Глава II. Система социо-геосферных взаимодействий………………………………84
2.1 Предварительные представления о технической реальности как системе..84
2.2 Техническая реальность…………………………………………………………..95
2.3 Необходимость введения новых представлений
о социо(техно)-геосферных взаимодействиях…………………………………… 101
2.4 Определение и состав социо(техно)-био-гео-системы (СТБГС)……………104
2.5 Особенности СТБГС и их отличие от предшествующих представлений…116
2.6 Социо(техно)-блок – со-двигатель общепланетарной эволюции…………..120
2.7 Со-двигатели среды обитания человека……………………………………….130
2.8 Неразрывная связь социо- и техногенеза………………………………………135
2.9 Три основания для экономического регулирования
взаимодействия человека и природы……………………………………………….146
2.10 Представление о социо(техно)-био-гео-комплексе…………………………...155
2.11 Структура социо(техно)-био-гео-комплекса…………………………………..170
Заключительные слова о роли СТБГС в понимании
социо-природного взаимодействия………………………………………………….176
Литература……………………………………………………………………………..179
Об авторе………………………………………………………………………………..191
Георгию Павловичу Сивоконю
Благодарности
Данная работа опирается на предшествующие философские исследования. Всем упомянутым в книге авторам я благодарен за увлекательную возможность путешествовать по волнам их интеллектуальных океанов, морей и рек. Некоторые, плохо различимые на карте ручьи показались мне увлекательнее широкой, но однообразной глади отдельных философских водоемов. Форсирование болот, иногда выводило на твердый берег уверенности в правильности собственных представлений.
С Евгением Владимировичем Цветновым я консультировался по многим вопросам этой книги, и он, делясь своими профессиональными знаниями в области почвоведения и экономики, значительно облегчил мне понимание философских проблем почвоведения. В соавторстве с ним, было сформировано определение социо(техно)-био-гео-системы (СТБГС). Также он выполнил макет этой книги, как и ряд ей предшествующих.
Заслуженному профессору МГУ, доктору философских наук Валентину Сергеевичу Лямину, я благодарен за доброе отношение и профессиональную помощь, советы и поддержку в процессе написания этой книги.
Наталья Павловна Ледовских аккуратно «причесала» текст вежливой ректорской расческой.
В работе над книгой мне активно помогали Елена Александровна Малинина и Александр Николаевич Комахин, Мария Сергеевна Дуброва и Лев Анатольевич Поздняков.
Всем студентам и аспирантам МГУ им. М.В. Ломоносова, вовлеченным в сферу обсуждения отдельных фрагментов этой книги, я благодарен за вопросы, замечания, дополнения и разнообразную поддержку, бескорыстно оказываемую автору в его работе.
Моим детям Наташе и Сереже, а также всем друзьям благодарен за тепло любви и все, что они дарили мне от избытка души.
7
«Кто ответит мне, что за дом такой?»
В.С. Высоцкий
«…безусловно необходимо иметь в виду, по возможности,
всю единую, цельную и нераздельную природу,
а не отрывочные ее части…»
В.В. Докучаев
Введение
Мы все живем в технической реальности, плохо представляя себе ее устройство. Она окружает нас, защищает и обескураживает: техническая реальность открывает перед нами невиданные возможности, но и она же ограничивает нас невидимыми путами. Все вокруг пронизано искусственным. К счастью техническая реальность не единственное, что нас окружает. Мы также живем в природе. Многообразие ее стихий влияет на нас. Забывая о природе, мы вспоминаем, о ней, когда хотим отдохнуть от урбанистического комфорта, и озадачиваемся поиском дикого места, наполненного благами цивилизации: мобильной связью, беспроводным Интернетом, химической защитой от кровососущих и т.д. Техническая реальность не дает нам вырваться из своих цепких объятий, но мы и сами этого не хотим, да, по сути, и не можем. Глобальная проблема современного человечества заключается в том, какая форма или какое направление развития технической реальности обеспечит нам максимальный комфорт.
Во взаимодействии с ландшафтом осуществляется этногенез [44]. Внешним его проявлением будут многообразные ответы о том, что такое «комфорт», какими способами его можно и нельзя добиться от природы. Единой культуры пока не предвидится, хотя предпосылки для ее возникновения существуют. Пока же человечество, поголовно «выбравшее «Кока-
8
колу», не более чем убогое представление о технократическом рае, не применимое даже для США. Страх культурной глобализации поселился в умах тех из нас, кто надеется запретами сохранить собственное представление о национальной культуре заморозить культурное, государственной, социальное и этногенетическое развитие. Живое развитие языка и этноса приводит как к заимствованиям, так и к противопоставлениям. Если собственных, выработанных этносом ценностей нет, то гибель культуры, а вслед за ней и ее носителя становится неизбежной. Это общее утверждение. В частности, народ, не способный противопоставить Coca-Cola собственный квас или кумыс, обречен пить иноземное пойло. Если у этноса есть свои ценности – ему не страшна глобализация. Если страна производит пользующиеся в национальном масштабе продукты от космических кораблей до предметов питания, у нее есть шанс сохранить свою самобытность. Но вот страшна ли для культуры техническая реальность? И если она таит опасность, то в чем она заключается и как ее избежать? Ответить на эти вопросы я постараюсь в этой книге.
Техническая реальность неуклонно и безвозвратно трансформирует окружающую природу. В городах не осталось чистого воздуха, производимого на его территории. Недостаток живительной смеси газов приносит ветер. Этот пример экологического паразитизма городов широко известен. А вот встречный вопрос о том, что производился ли воздух в необходимом для людей количестве в традиционной деревне (для чистоты сравнения необходимо брать именно территорию населенного пункта, а не объединять ее с прилегающими лесами) для полноты картины не поднимается. «Экологическое противопоставление» города и деревни стало одним из популярных мифов. Наиболее ярко он про-3D-емонстрирован в бессмертном фильме Дж. Камерона о планете Пандора.
Уже давно осознана угроза исчерпания природных ресурсов. И далеко не вчера опасность разрушения окружающей среды начала вызывать страх. Еще Агрикола в XVI в.
9
указывал на существующее в его время недовольство последствиями горных разработок, т.е. технической реальностью [55. С. 259]. Мир техники получал оценки от «добра» (у Ф. Бэкона) [22], до «зла» (у Г.Ф. Юнгера) [164], в XIX в. его романтизировали, а во втор. пол. XX – нач. XXI в. ему предрекают неминуемую гибель.
Предпринимаемые ООН усилия по ограничению климатических последствий научно-технического прогресса широко известны.
Концепция «Устойчивого развития», равно как и любая другая последующая, принятая международным сообществом окажется действенным инструментом только в том случае, если она будет основана на фундаменте общего понимания системы взаимоотношений человечества и различных геосфер. Именно в этом месте техническая реальность располагается и расширяет свои границы, служа передаточным и связующим звеном между человечеством и природой. Если такого понимания не будет, то любые прогнозы и советы повиснут в мареве философских миражей, а самые благие намерения окажутся на службе политических и экономических интересов транснациональных корпораций, а то и просто будут удовлетворять амбиции писателей.
Для того чтобы не служить чужим интересам, а отстаивать насущные потребности, необходимо сознательно искать и создавать условия достижения такого состояния баланса между человеком (обществом) и окружающей его природой, которое, не будет в прогнозируемом будущем угрожать самому существованию нашего биологического вида. И обеспечит улучшения условий жизни для наибольшего числа жителей Земли. Как и все остальные страны, Россия не должна брать на себя роль благодетеля всего человечества. Мир настолько разнообразен, что рецепт всеобщего счастья невозможен, но учитывать последствия от улучшения жизни других необходимо. Весьма желательно, что бы эти последствия были благоприятны.
10
На пути реализации этих благих пожеланий стоит множество препятствий. Одно из них – малая разработанность философского обоснования совместной эволюции социума и геосфер. Работы, боящиеся одновременно затронуть и социальную, и геосферную проблематику, будут отвечать исключительно узкопрофессиональным целям по обслуживанию технической реальности. Это будет всегда описательная или аналитическая работа, несомненно полезная, но не дающая решения насущных задач современности.
Будучи частью биосферы люди развивают систему собственной организации. Выйдя в глубокой древности из природного состояния, эта организация продолжает эволюционировать. Она позволяет осуществлять целенаправленную деятельность по осознанию потребности и последующую за этим работу по извлечению и переработке природных ресурсов. Трансформация природы идет одновременно с изменением системы социальных отношений. Все это в сумме формирует среду обитания нашего биологического вида и определяет техническую реальность. В рамках такого подхода общество описывается не как противостоящий природе феномен, а как часть системы, связывающей воедино эволюцию геосфер и социума. В этой системе наиболее заметной и привлекающей внимание является ее сердцевина – Великая Триада, состоящая из науки, техники и технологий. Но прежде чем начать изучать эту Триаду, предстоит долгий предварительный путь. Необходимо объяснить место Великой Триады в системе взаимодействия социума и геосферных оболочек. Ряд шагов в этом направлении предпринял Л.Н. Гумилев, но они требуют как критического отношения, так и ответов на поставленные этим ученым проблемы взаимодействия социума (этносферы в его терминологии), техники и природы (ландшафта). Предложенное в данной работе решение позволит развивать теорию социальной экологии на естественно-научном основании.
11
Глава I
Общие проблемы философии науки, техники и технологий
1.1 Формирование представлений о техническом
Внимание людей привлекают наиболее заметные события. Вслед за их изучением, пытливый взгляд исследователя начинает проникать в сокровенные уголки, пытаясь разглядеть взаимосвязь вещей и процессов. Достижения механики были самыми наглядными и массовыми подтверждениями могущества человеческого разума. Неслучайно первые книги о технической реальности были посвящены сложным механизмам. Таковы работы Леонардо да Винчи, Франческо ди Джорджио Мартини (вторая половина XV в.) или Агостино Ромелли (1531 – 1608). Важным шагом стала «Энциклопедия искусств, наук и ремесел», издаваемая во Франции в 1751 – 1772 гг. Поворотным моментом стала книга немецкого ученого И. Бекмана, издавшего работу «Введение в технологию или к познанию ремесел, фабрик и мануфактур, преимущественно тех, которые находятся в ближайшей связи с сельским хозяйством, полицией, камералистикой (с включением очерков по истории искусств)» (1777 г.). И, наконец, немец Э. Капп книгой «Основные направления философии техники. К истории возникновения культуры с новой точки зрения» (1877 г.) в явной форме обозначил новый раздел философского исследования. Дальнейшее развитие показало, что для немецких философов повышенное внимание к технике стало национальной традицией; достаточно
12
упомянуть Т. Адорно, Ф. Дессауэра, Х. Йонаса, Х. Ленка, К. Маркса, Э. Фромма, М. Хайдеггера, Г.Ф. Юнгера, К. Ясперса и др.
Российская философия не отставала от западной. Петр Климентич Энгельмейер не только заложил основу для последующих исследователей, он создал произведения [157 –163], не утратившие своей актуальности и в XXI веке. В дальнейшем вопросы философии техники поднимал Н.А. Бердяев, а в ранний советский период – А.А. Богданов, В.И. Вернадский, К.Э. Циолковский.
Среди иностранных работ, посвященных данной теме, необходимо упомянуть Э. Агацци, М. Вебера, Э. Дюркгейма, Э. Кастельса, Т.С. Куна, И. Лакатоса, Ст. Лема, М. Маклюэна, М. Малкея, Л. Мамфорда, М. Полани, К.Р. Поппера, П.К. Фейерабенда, Ж. Эллюля и др.
В последние десятилетия в современной России интерес к философскому осмыслению феномена техники возрастает. Среди работ, посвященных этой проблеме, необходимо выделить основополагающие работы А.А. Воронина, В.Г. Горохова, Б.И. Кудрина, В.А. Кутырева, Н.Н. Моисеева, Е.Д. Никитина, А.П. Назаретяна, В.С. Степина, А.И. Ракитова, В.П. Рачкова, В.М. Розина, М.А. Розова и А.Д. Урсула.
Несмотря на столь высокий интерес к вопросам технической реальности, многочисленные авторы рассматривали ее обычно только в одном важном для них аспекте. Для них техническая реальность поворачивалась либо своей научной стороной, либо технической.
Приходится признать, что сложные проблемы, связанные с технологиями, крайне редко выделяются для отдельного и внимательного рассмотрения, как у нас, так и за рубежом. При этом понятие «технология» применяется часто и смешено с понятями «наука» и «техника». Важнейшее и определяющее сегодня направление экономики – явление «технологий» – не исследуется, или, что особенно опасно, используется в качестве интуитивно понятного. Лишь
13
немногие авторы затрагивали проблемы системных отношений общества, с одной стороны, и науке, технике и технологиях, с другой; среди них: Б.И. Кудрин, А.И. Ракитов, В.П. Рачков и В.М. Розин, французский философ и священник Ж. Эллюль.
Техническая реальность – явление чрезвычайно сложное и многогранное. Широко распространено мнение, что техническая реальность – это техника, но не сам человек. Возникает ошибочное противопоставление, которое, я считаю, необходимо преодолеть и продемонстрировать теснейшее единство человека и трех составляющих, трех «китов», без которых воздействие человека на окружающий мир было бы невозможно – науки, техники и технологий.
В своей работе я постараюсь показать, каким образом техническая реальность проявляет себя при помощи неразрывной связи науки, техники и технологий, всегда реализующихся в историческом контексте и социо-культурном окружении, вне которого ни наука, ни техника [119. С. 25–26], ни тем более технологии не существуют.
Изучение науки, техники и технологий в социальном аспекте наиболее актуально. На этой основе возможно обоснованное прогнозирование последствий научно-технического прогресса и отдельных технических проектов. Такого рода данные могут быть востребованы политическими структурами, определяющими финансирование государственных программ.
Кроме общегосударственных проблем управления экономическим развитием, можно решать и частные проблемы управления отдельными отраслями хозяйства. Становится понятным, что при использовании этого подхода наиболее остро встает проблема сочетания в образовании и профессиональной деятельно-
14
сти инженеров и ученых гуманитарной культуры и научно-технических знаний. Образование, данное только с позиции узкопрофессиональной деятельности, не может адекватно отвечать проблемам техно-гуманитарного баланса. Устраняться от этих проблем можно, но за это придется расплачиваться возрастающим числом техногенных катастроф, в возникновении которых доминирующую роль будет играть пресловутый «человеческий фактор». В наши дни возрастает опасность бесконтрольного вмешательства и управления технической реальностью со стороны технических специалистов. Этому противостоит возрастающий интерес граждан к окружающим их техническим объектам и грядущим к реализации проектам. В открытом к инновациям обществе ответственность за окружающий мир, его состояние и происходящие в нем трансформации переходит от специалистов к непрофессионалам. Возникает новая ситуация – бинарное отношение к технической реальности. Общество стремится взять на себя ответственность за развитие технической реальности, адаптировать ее к своим нуждам. Этот процесс встречает сопротивление специалистов-технократов, надеющихся сохранить безраздельное господство и управление в данной сфере. Благодаря возникшему конфликту ответственностей, изменилось представление о безопасности технических объектов. С одной стороны безответственности и узкокорпоративным интересам противопоставлена гражданская активность, что делает мир технической реальности более антропо-ориентированным, более человечным. Это уже не мир техники и для техники, наоборот, мир, где, интересы человека учитываются.
В современном мире изменилась также мера ответственности инженера и ученого за свои действия. Многие из них, осознавая эту новую ответственность, ставят общественные интересы выше научно-познавательных, корпоративных или политических. Во всем мире обсуждаются и принимаются этические кодексы инженеров, ученых, представителей других специальностей, позволяющих специалистам соотносить свои корпоративные интересы и безопасность общества, защищать свои права как граждан страны. Этот процесс сле–
15
дует рассматривать как нарастающее изменение отношений к проблемам выбора целей и способа их воплощения. Помимо этого возникла совершенно новая ситуация. Теперь настала необходимость определить ответственность потребителей достижений технической реальности за ее использование (техноэтика). Стихийно складывающиеся отношения нуждаются в анализе происходящего и в попытках регламентации. Представления о технике, сформировавшиеся еще в XIX веке, не соответствуют современной ситуации. Во всем мире процесс осмысления происходящих в технической реальности процессов набирает обороты и у российской философии нет оснований для отставания в этом вопросе.
Прежде чем приступить к изложению этой проблемы. необходимо рассмотреть популярные мифы о технике. Этот экскурс в современную мифологию необходим особенно в России, в очередной раз стремящейся приобщиться к благам и недостаткам европейской технической культуры. В мифах, распространенных повсеместно не только в нашем отечестве, представления недифференцированны, и поэтому следует пояснить, что все говорящееся о технике имеет аналогичные варианты, относящиеся и к науке, а также и к технологиям.
1.2 Мифология техники
1.2.1 Демонизация и «универсальность» техники
Самым распространенным и тиражируемым мифом техники является ее демонизация. Это представление хорошо освещено в литературе и кинематографе[1], для которых он стало ис-
16
точником неплохого дохода, а в философии данный миф давно освящен. Совместные усилия привели к тому, что технике стали приписывать, имманентно ей присущее, враждебное отношение к человеку и окружающему миру.
В литературе XIX – нач. XX вв. было разработано два направления для изображения научно-технического прогресса. В произведениях одного типа все плохое и хорошее связанное с применением научного знания или техники, было результатом использования их конкретной личностью (таковы романы Ж. Верна, Г. Уэллса, А. Беляева). Произведения другого типа[2] рисовали бунт техники, безжалостность и отстраненность промышленного производства или отражали фантазии авторов на тему нанесения максимального вреда человеку и человечеству.
В философии господствовала объективистская точка зрения на науку (классическая модель научного знания) и широко распространялась материалистическая концепция общественного развития (К. Маркс). Из литературы и философских трудов о науке объективизм был перенесен и на технику.
Согласно П. Бергеру и Т. Луману [14] человек начинает вести себя так, как он представляет окружающий мир, а тот оказывался благодаря буйным фантазиям наполнен кошмарами с участием вырвавшихся из-под контроля техно-монстров[3]. Попадая под их воздействие, обыватель всерьез пугается и начинает думать, что он и целое человечество рано или поздно будут окончательно порабощены техникой.
В философии этот миф используется для объяснения феномена техники. На обывателей влияние философии ничтож-
17
но, но на философов и прочих интеллектуалов – огромно. Представления о независимых от культуры и человека законов развития науки, техники и технологий заставляют сделать логический вывод о неспособности разума управлять собственным порождением.
В истории человеческой мысли были уже порождения миров с особым статусом: мир Эйдосов (Идей) Платона, родственный ему мир универсалий средневековых философов, объективный мир природных законов и общественного развития, научного знания К.Р. Поппера. Общим для всех этих «миров» было независимое от социума и отдельного человека бытие.
Следствием философских представлений об объективных законах развития техники стало ее наделение самостоятельной онтологической сущностью. Придание технике подобного статуса обосновывает представление о ее самостоятельном, независимом от человека и общества, существовании, и как следствие наделение этой реальности субъективными свойствами. Техника становится способной к самостоятельному развитию, а в предельных вариантах ей приписывается и свобода воли. Представление о самостоятельном существовании техники снимает с человека ответственность за последствия собственной преобразовательной деятельности. В этом скрывается могучая привлекательность и востребованность этого мифа. При его помощи маскируется как индивидуальная безответственность, так и коллективная [85. С. 45-48]. Благодаря этому мифу все проблемы в технической реальности становятся объективным процессом, который протекает вне этических категорий, и равнодушен к человеку. В умах проповедников прогресса он обладал собственной ценностью, и требовал поклонения и жертв. Вслед за наукой, первой ласточкой прогресса, такое же отношение распространилось на технику, и на технологии.
За предполагаемой нейтральностью уже М. Хайдеггер увидел нелицеприятный оскал и написал: «В самом злом
18
плену у техники, однако, мы оказываемся тогда, когда усматриваем в ней что-то нейтральное; такое представление, в наши дни особенно распространенное, делает нас совершенно слепыми к ее существу» [144. С. 221]. Осуждая нейтральность, он сам привнес в философию изрядный запас демонизации. Будучи мистическим философом, он оторвал сущность техники от ее существа, придумал «постав», при помощи которого и разрешился от тяжкого философского бремени, поставив тем самым часть философов в спазматическое недоумение. Свершив столько подвигов на фронте интеллекта, М. Хайдеггер снискал мировую славу. Сложность понимания технического остались, а благодаря М. Хайдеггеру еще и увеличилась проблемой понимания самого понимания техники. Великую максиму: «Философия – умение делать непонятное понятным», М. Хайдеггер решительно не разделял, безмерно умножая непонятное.
В философских концепциях опора на таинственную «сущность техники» в духе М. Хайдеггера приводит к самым фантастическим размышлениям. В качестве посылки используется «филологическое вычитание» частей слов. В качестве достигнутой разности преподносится нечто следующее: «со-бытие об-ступает бытие, на-ходящем на-стоящее обсто-ятельство ме-ста весь-ма убедительным». На-стаивая на этом, преимущественно «философы из гусар» [37] получают то ли, разжижение мудрости, то ли экстракт мозгового камня в собственном соку. Подобная «лингво-математика», может «фонетически» и обоснована[4], но философски и алгебраически не внушает доверия. Ее применение облегчает развитие и создание мифологем. Всевозрастающее кружево понятий отвлекает исследователей и привлекает выхолощенный интеллект схоластов.
19
Отвлечение сущности от существа приводит к обнаружению преимущественно таких качеств, которые неподвластны рациональному описанию, а, следовательно, выводят любой объект или деятельность, связанную с ним, из сферы ответственности человека. «Человеческая техника, и только она, независима от жизни человеческого вида» [149. С. 465], – утверждал, например, О. Шпенглер. Принцип независимости или объективности уже применялся в экспериментальном познании, а в гуманитарной области К. Маркс использовал его для описания исторического процесса. Если науке, технике и технологиям свойственны подобные качества, то для человека единственно рациональным поведением становится «подстраивание» под них, с преклонением и последующим поклонением как науке, так и технике, а заодно и технологиям[5]. Мистика «объективности природных или социальных законов» позволяет активно творить кумиров. Кумиры требую жертв.
Это явление блестяще описал А.П. Платонов, давая характеристику одному из персонажей: «…Захару Павловичу имя Трех Осьмушек Под Резьбу понравилось больше крестного: оно было похоже на ответственную часть любой машины и как-то телесно приобщало Захара Павловича к той истинной стране, где железные дюймы побеждают земляные версты» [104. С. 219]. Человеческие качества, в данном случае имя, даваемое при крещении, легко заменяются обезличенными цифрами, сложность социо-геосферных взаимодействий подчиняется инженерии. В конце, правда, обнаруживается
20
Котлован, в котором кишат люди, и еще Коллективизация, и Индустриализация, и ГУЛаг. Причем все это взаимосвязано и логически вытекает из поклонения технике и объективным процессам общественного развития. Умаляя достоинство человека и создавая искусственную среду, быстро выясняется, что «поскольку закон единства организма и среды нельзя обойти, искусственная среда потребует искусственного обитателя» [70. С. 42], – именно такой вывод делает В.А. Кутырев, анализируя противостояние естественного и искусственного. С этим нужно не просто согласиться, но привести дополнительные примеры: К.Э. Циолковский, будучи провозвестником космической эры, так прямо и писал о необходимости придания человеку эфирной сущности, сочетаемой с полным и окончательным истреблением всего живого на планете [146. С. 9 и далее]. Именно такой подход к изменению человека, критикуемый В.А. Кутыревым, активно пропагандируется до сих пор. Его адептам, кажется, технологически проще трансформировать генетическую структуру человека, чем изменить социальные формы применения техники. При этом они руководствуются не столько благим намерением лишить человека наследственных болезней, сколько преимущественно наделить его свойствами адекватными новой среде обитания [39. С. 25-29, 41-42, 50; 133. С. 308-309; 125. С. 27- 35; 171. P. 340]. В результате подобных трансформаций человека, неизвестны положительные следствия, но совершенно точно, что это будет мощнейшим рычагом власти.
Одновременно с идеей трансформацией человека идет и активная религиозная пропаганда мистико-космической и информационной белиберды, заполняющей СМИ России. «В целом, – делает вывод В.А. Кутырев, – космическая мифология (в моем случае это синоним демонизации техники – А.М.) обеспечивает адаптацию человека к новой техногенной реальности, одновременно превращая его в материал и средство ее дальнейшего роста» [70. С. 24-26]. Последствия имеют вполне земные, практические решения – человек
21
превращается в безгласный объект манипуляций и всепроницающей отеческой заботы со стороны имеющих власть.
Эту сторону демонизации техники отмечал уже О. Шпенглер: «С появлением рационализма «вера в технику» делается чуть ли не материалистической религией: техника вечна и непреходяща, подобно Богу-Отцу; она освобождает человечество, подобно Сыну; она просветляет нас, как Дух Святой. А молится на нее филистер прогресса – от Ламетри до Ленина» [149. С. 484]. Подтверждением такого отношения могут служить также слова М.А. Горького, весьма чувствительного к требованиям текущего момента истории: «…техника сама как бы подсказывает и внушает человеку возможность и необходимость дальнейшего ее роста» [42. С. 7]. На западе Европы великий архитектор Ле Корбюзье писал такие же слова: «Предписывая свои условия нашему образу жизни, заставляя наш ум принять определенную систему правил, машина раздвинула рамки нашей жизни, вырыв пропасть между двумя поколениями» [72. C. 68]. В худшем варианте демонизация техники порождает иррациональные страхи, фобии и тогда техника становится объектом огульного порицания или религиозного поклонения [171. Pp. 339-444].
Развивая эти идеи, «филистеры прогресса» обязательно начинают смешивать и путать живое и неживое. Вслед за Э. Фроммом обращу внимание читателей на это характерное неразличение живого и мертвого, как на важнейший диагностический симптом. Для исповедующих его писателей и философов[6] он является принципиальной основой для их концептуальных построений.
Затрагивающие всех нас экологические изменения ставят вопрос о взаимодействии человека и природы, человека
22
и техники и т.д. И если между живым и неживым разницы нет, то совершенно очевидно, что нет никаких экологических проблем. Нет различий – нет конфликта – нет проблемы. Тревожащие нас мелкие неудобства легко разрешатся при помощи современных науки, техники и технологий – вот Credo современных филистеров прогресса. И веруют в него они слепо. Архитектор А. ван де Вельде в начале XX в. утверждал: «Ведь ясно же, что машины исправят впоследствии все причиненные ими беды, искупят все содеянные мерзости (выд. мной – А.М.)» [Цит. по: 36. С. 57].
Им противостоят родственные души борцов за экологию. У них другой символ веры. Собственное незнание, обретенное еще в средней школе относительно естественных наук, они, по аналогии, распространяют на все человечество. Они в алармистской истерике призывают ограничить техническое развитие, а ряд видов техники запретить. Подобные движения оказываются востребованы как «бескорыстными» политиками, так и экономическими конкурентами. Широко распространенная «атомофобия», в качестве зафиксированной идеи, требует поставить атомную энергетику за грань допустимого. Причем, необходимо запретить ее практически мгновенно, ничем не заменяя, обрекая экономическое развитие на энергетический коллапс. «Ученые не понимают как устроен атом», «ядерная энергетика – это то, что противно Богу» и другие их странные лозунги озвучиваются СМИ.
Забавным представляется и то, что противники «мирного атома» не выступают против автомобильного транспорта, уносящего гораздо больше жертв ежегодно, чем Чернобыль или Фукусима вместе взятые. Конечно, я не оправдываю эти две, равно как и другие, техногенные катастрофы. Я пытаюсь объяснить читателям, что техногенные аварии имеют не одно, а два направления для решения проблем. Не запретом, а ограничениями и развитием социальных методов контроля над техникой, мы можем снизить уровень опасности,
23
исходящий из технической реальности. Все попытки изменить ситуацию в благоприятном для человека направлении только путем ограничения техники будут обречены на провал. А вот постоянный общественный контроль ситуации, требования отчетности чиновников и руководителей о мерах, предпринимаемых по обеспечению безопасности, а еще больше ответственность инженеров и технологов не только перед работодателем, но и перед живущим рядом обывателем, принесут пользу и снизят вероятность катастрофы.
И филистеры, и алармисты, представляющие с точки зрения философии две крайние точки зрения, безобидны, если, конечно, не давать им власти. Впрочем, власть способна испортить любого.
Попытки создать промежуточное построение и, таким образом, угодить в сердцевину истины предпринимались Н.А. Бердяевым. Позиция, им принимаемая крайне неустойчива, и опирается на все и сразу, т.е. является дурной эклектикой.
В крайне путаной работе «Человек и машина (Проблема социологии и метафизики техники)», Н.А. Бердяев то приписывает технике нейтральность: («Техника и экономика сами по себе могут быть нейтральными…» [15. С. 153]), то антигуманность («Машина по природе своей антигуманна» [15. С. 156]), то способность к самостоятельному существованию вне социума и бунт против человека («Человек сказал машине: ты мне нужна для облегчения моей жизни, для увеличения моей силы, машина же ответила человеку: а ты мне не нужен, я без тебя все буду делать, ты же можешь пропадать» [15. С. 151]). Вступив на эту скользкую тропу, русский философ продолжает развивать мысли о демонизации. В потоке ужасов неожиданно звучат и вполне адекватные утверждения: «Не машина, а человек виновен в страшной власти машинизма (технократизма – А.М.), не машина обездушила, а человек обездушился. […] В мире происходит процесс дегуманизации, дегуманизации во всем. Но в этой
24
дегуманизации повинен сам человек, а не машина» [15. С. 161], которые надо рассматривать как случайные. Путаницу в философских показания Н.А. Бердяева немецкий исследователь Г.Х. Вригг объясняет исчерпывающим образом: «Как мыслитель, Бердяев не отличается ясностью. Напротив, его манере изложения свойственны неясности и скучные повторы. Сила Н.А. Бердяева – не в его аргументах, но в его интуициях» [32. С. 73]. И.Л. Солоневич по поводу Н.А. Бердяева высказывался совсем уж справедливо, но нелицеприятно [128. С. 135-136], и приведенные выше цитаты служат подтверждением заслуженной оценки.
Поддавшись обаянию демонизации, человек получает сладостную возможность бессмысленного[7] и романтически беспощадного бунта против техники (Дон Кихот, луддиты, антисциентизм, экстремистские экологические движений в наши дни).
В бессмертном произведении М. де Сервантеса Сааведры борьба с ветряными мельницами была приведена в качестве пародии на рыцарские подвиги во славу прекрасной дамы. Борьба с техникой – пародия на сознательную работу по созданию правил и норм употребления техники. Однако созданный великим испанцем пример до сего дня представляет хрестоматийную иллюстрацию этой борьбы: «– Помилуйте, сеньор, – возразил Санчо, – то, что там виднеется, вовсе не Великаны, а ветряные мельницы; то же, что вы принимаете за их руки, – это крылья: они кружатся от ветра и приводят в движение мельничные жернова.
– (…) это Великаны [заметил Дон Кихот]. И если ты боишься, то отъезжай в сторону и помолись, а я тем временем вступлю с ними в жестокий и неравный бой» [127. С. 65].
«Великая битва с ветряными мельницами» провела к закономерным последствиям: часть сельскохозяйственного техни-
25
ческого объекта была повреждена, а вот от копья Дона Кихота остались одни щепки; сам славный рыцарь был сбит с коня Росинанта мнимыми Великанами, да так, что нуждался в помощи врача [127. С. 66]. Правильный вывод, вытекающий из этой истории, Дон Кихот сделать не может; он находится внутри мифа и, соответственно не в состоянии оценить ситуацию как внешний наблюдатель. Направив свою деструктивную энергию на технику, он не добился ничего. В данном случае, культура оказалась справедливой: небесное бескорыстие Дона Кихота привело к тому, что его поступок стал нарицательным, как и его антипод – поступок Герострата. Если убрать мотив, то оба эти события – борьба с техникой привлекли внимание людей и остались в мировой культуре. Бессознательно обыватель технику боится и помнит тех, кто ее уничтожает[8].
Страх перед техникой, ее демонизация, имеет близкородственные связи с другими мифами в истории человечества. Наделение любых сущностей самостоятельным существованием происходило неоднократно. И всегда наделенные свободой воли сущности лишали человека его собственной свободы. Неприятие человека – вот первоначальная и единственная причина «демонизации техники, науки и технологий». Вытесненное, по З.Фрейду, стучится обратно в сознание и начинается процесс прописки собственных «демонов» по месту их временного места жительства. «Демоны», «страхи», «скрытые угрозы» – весь этот психоаналитический антураж не более чем плоды технофобии, прорвавшейся в философский дискурс.
Утверждение М.В. Ломоносова: «Если где-то пребудет, где-то убыть должно» – работает неукоснительно, и не только как закон сохранения энергии – это общефилософский принцип.
27
Демонизации техники необходимо противопоставлять другие философские концепции. Развитие представлений о системном взаимодействии общества и геосфер при помощи технической реальности является одной из альтернатив бездумному поклонению техники и всему тому, что с ней связано. Практическим результатом системных представлений будет обоснованное управление технической реальностью, ответственность за которое будут нести люди, а не обезличенные объективные законы развития.
Противовесом бездумной демонизации техники, а также, более широкой тенденции – рассматривать общественные и личностные отношения как технические коммуникационные акты (технократизм), необходимо развивать антропоцентрическую социальную философию технической реальности.
Поиск способов контроля над ней лежит в плоскости социального управления, развития этики, других разнообразных гуманитарных исследований. В демократичном обществе постоянно возникает вопрос: «Как и при помощи каких форм волеизъявления могут быть сбалансированы интересы общества? Как организации свободных граждан, отстаивающих свои интересы, цели и ценности, с одной стороны, и организаций, юридически владеющих техникой, применяющих технологии и финансирующих научные исследования, с другой?». Поиск ответа на него бесконечен и зависит от эволюции техники и социума. Но это развитие не должно останавливать движение в сторону философского горизонта. Напомню В.С. Высоцкого: «Узнай, а есть предел – там, на краю Земли, И – можно ли раздвинуть горизонты?» [33. C. 358].
В результате такой работы будет формироваться обоснованный философский фундамент для общественного контроля над техническими объектами. Такая форма социальной организации необходима, равно как и важен учет мнения членов общества относительно направлений развития техники и технологий. Когда ниже я буду писать о тех-
27
ническом контроле за производственными процессами, о невозможности человеческой психики принимать мгновенные в нашем масштабе времени решения, то, конечно, это не означает отказ как от внешнего контроля со стороны обывателей, так и о специфическом профессиональном контроле со стороны надзорных органов или технических служб.
Исключительно технического контроля за техникой без участия человека быть не может. Само создание систем контроля осуществляется проектировщиками, которые, как не крути, остаются людьми. Результат их работы учитывает не только технические сбои и неполадки, но и предполагаемые нарушения регламента обслуживающим персоналом. Исключить полностью «человеческий фактор» из техники или из ее части невозможно.
Печальный пример роли человека продемонстрировала авария на Чернобыльской АЭС. Несколько систем защиты были нарушены в результате действий персонала. Такие события подкрепляют мечту всех технократов о полном и тотальном контроле техники над техникой, а заодно и над обществом (последняя мечта редко озвучивается и уж записывается еще реже).
Необходимо признать, что потенциальные возможности контроля человеком техники в полном объеме реализованы быть не могут[9]. Как невозможно полностью исключить человека из техники, так и невозможно полностью технику подчинить человеку. Причины заключаются в следующем: усложнение технических систем делает невозможным ана-
29
лиз информации обо всей системе как о целом, поведение отдельного человека (соответствующее требованиям эксплуатации или нарушающее их) может определить деятельность всей технической системы [38]. Скорость необходимой реакции и контроль над потоком информации в современных системах выходят за рамки психических возможностей человека.
Стремление полностью отказаться от человеческого фактора в системе контроля означает не что иное, как устранение человека из системы социо-технических отношений. Эта конструкция в своей идеальной форме нереализуема. Именно человек разрабатывает критерии, по которым будет осуществляться подобный контроль и человек все равно остается интегрированным в систему как проектировщик, наладчик, потребитель. Идеологическая основа активно пропагандирует «преимущества» такого способа организации, маскируя то, что конечным пунктом развития будет превращение человека в биологический объект, неотличимый от других представителей животного мира. Только в этом случае возможен полный и тотальный контроль над биосферой, в явной форме, и за человеком, в скрытой. Причины, исходя из которых будут пытаться создать такую систему, понятны. Во-первых, даже не имея злого умысла создать тоталитарное геосферное образование, значимо влиять на биосферу, мы начали еще в эпоху неолита, теперь уже поздно останавливаться. Лучше учиться это делать с минимальными опасностями как для нее, так и для себя. Во-вторых, одним из элементов подобного управления является контроль над человеческим поведением, без которого выполнять любые природоохранные мероприятия невозможно. В-третьих, все формы контроля являются источниками власти, что привлекает людей в сферу деятельности по созданию новых форм контроля. Несмотря, на то, что полностью управляемая биосфера невозможна, а элементы управления возникали и будут возникать, делать из этого
29
вывод о том, что ноосфера образуется в ближайшем будущем, считаю преждевременным.
Этот конец цивилизации вряд ли будет достигнут. Мы не только не сможем управлять биосферой, но даже наши технические порождения не находятся под целокупным нашим контролем. Появление Интернета создало среду для распространения компьютерных вирусов. Развернувшаяся борьба между вирусами и антивирусами, за которыми как олимпийские боги стоят программисты, свидетельствует, что тотальный контроль невозможен даже и на существующем уровне развития техники и технологий, а досужие фантазии о грядущем оставлю без рассмотрения.
Рациональным подходом к решению данной проблемы было бы ограничение использования техники и результатов научно-технического прогресса на основании базовых для каждой культуры ценностей. Очевидно, что ценности, сформированные на основании использования техники, не могут служить критерием для оценки техники. Оценить ее возможности необходимо исходя из существующих в данном регионе и культуре норм и правил. В противном случае получится тавтология, не позволяющая понять хорошо или плохо применение техники.
Самая предельная из обнаруженных мной форм демонизации техники принадлежит П. Козловски, утверждавшего: «…вещи независимо от наших технических целей и интересов – обнаруживают собственную имманентную телеологию и целесообразность» [60. С. 13]. Надо очень самому перепугаться, чтобы подобное отношение к технике включать в «окультуривающий (вводящий в культуру) подход к действительности» [60. С. 12]. Описание современного мира, даваемое П. Козловски, проникнуто религиозной апокалипсической составляющей, а точнее «оккультизмом техники». Такая «культура» с демонами, вылетающими даже не в сумерках, а при ясной погоде, будет культурой технократии. В ней проповедуется повсеместное распространение техни-
30
ки и ее превосходство в силе и интеллекте над человеком. Несчастному человечеству остается только подчиниться нависающей над ним внешней «телеологии и целесообразности». В таком мире только Сверхчеловек – бравый техно-герой – окажется способным совладать с демоном техники. Ему и будут принадлежать лавры и слава спасителя человечества, а равно и тяжелое бремя безраздельной и неоспоримой власти над миром. И тогда наложит он на нас широко известную числовую печать. Я же задамся вопросом; почему этот демонизм обыватель должен разделять, отдаваясь во власть не техники, а технократии? Бурной фантазии надо противостоять, чтобы иллюзии не обрели реальной силы. Нет никаких независимых от нас присущих технике ни целей, ни интересов. Даже компьютер не умеет думать. На рубеже тысячелетий суперкомпьютер, наконец, смог обыграть Г.К. Каспарова в шахматы. Но на основании того, что при помощи молотка человек лучше забивает гвозди не вызывает у нас подозрений о господстве молотков во вселенной. Почему совершенно аналогичная ситуация с электронным устройством вызывает уныние в собственных способностях? У человека их гораздо больше. Суперкомпьютер не может пробежать стометровку или сыграть на бильярде. Не вызывает сомнения, что кандидат в мастера спорта по шахматам сможет забить гвоздь, даже и повредив себе пальцы, но супершахматной приставке подобное действие принципиально недоступно. Это еще Р. Декарт понимал: «Во-первых, такая машина никогда не могла бы пользоваться словами или другими знаками, сочетая их так, как это делаем мы, чтобы сообщать другим свои мысли. […]. Во-вторых, хотя такая машина многое могла бы сделать так же хорошо и, возможно, лучше, чем мы, в другом она непременно оказалась бы несостоятельной, и обнаружилось бы, что она действует не сознательно, а лишь благодаря расположению своих органов. Ибо в то время как разум – универсальное орудие, могущее служить при самых разных обстоятельствах, ор-
31
ганы машины нуждаются в особом расположении для каждого отдельного действия» [49. С. 283]. Механическая модель функционирования органов человеческого тела, никогда не превращалась у великого философа в механистическую трактовку человека [50. С. 6-7].
Есть одно следствие демонизации о котором следует упомянуть. Это секуляризованный эвфемизм, призванный замаскировать страх перед техникой. Точка зрения П. Козловски позволяет перекинуть мостик между демонизацией и представлением об универсальности техники. Якобы имманентно присущая технике телеология (целесообразность) в ином лингвистическом контексте называют универсальным свойством техники.
Не смотря на широкое распространение мифа об «универсальности техники», обнаружить его ясную документальную констатацию оказалось не просто. Большинство предпочли спрятаться за интуитивно понятным лишь для них понятием. Четко понятие «универсальности техники» расшифровано лишь А.А. Ворониным: «Инструкции к машине могут быть написаны на любом языке, но сама машина – это универсальный язык, понятный без переводчика, объединяющий людей из разных стран, времен и культур (выд. мной. – А.М.) одинаковыми пользовательскими процедурами, символическими значениями, записанными в «генотипе» машины, производственной, социальной, моральной и эстетической инфраструктурами, имплицированными машиной» [30. С. 8]. Из-за употребления этого мифа вкупе с биологической аналогией социальная и культурная роль техники оказалась искажена до легкой узнаваемости. С одной стороны, машина представляет собой универсальный язык, а с другой стороны – язык имплицирован машиной. С одной стороны, предписывается универсальность вне времени пространства и культуры, а с другой – пользовательские процедуры и даже символические значения, которые зависят от социо-культуры. Дикарь
32
племени Мумба-юмба носил консервную банку, придавая ей символическое значение[10], неужели такое же значение ей придавал Э. Уорхал в своей картине, запечатлевшей консервы? Поверить и проверить это сложно, и, замечу, совсем не обязательно. Достаточно вспомнить отношение римлян к штанам, считавшим их за варварское одеяние, и сравнить с современной одеждой генетически родственной древнегерманской. В первые века нашей эры одежда такого типа разъединяла людей, сегодня джинсы их объединяют. Поэтому за полным отсутствием доказательств миф об внеисторической и культурной универсальности техники необходимо отбросить. В этом случае философия техники лишится массы привнесенных этим мифом противоречий, но обретет широкое поле для исследований культурных и национальных особенностей, связанных с техникой и ее применением (технологиями).
Для использования множества технических устройств необходимо получить специальное образование или быть воспитанным в культуре, имеющей специфические особенности применения данной техники. Иллюзия того, что мы все можем пользоваться техникой, возникает из забытого детского опыта. Мы с первых шагов сталкиваемся с электрическими приборами, наряду с обучением языку и усвоением невербальной информации мы получаем навыки их применения. А потом ошибочно полагаем этот навык универсальным и чуть ли не врожденным.
Пользователь должен понимать язык инструкции, а те случаи, когда инструкция отсутствует, а машину все же используют, возникает лишь культурологическая ошибка.
33
Накопленный багаж знаний об использовании сходных машин порождает иллюзию о существовании «универсального языка машины». Если я вижу шнур с вилкой на конце, то глаз автоматически ищет источник энергии. Но любой, выросший без применения электричества человек не будет понимать каким образом использовать эту технику[11]. Давно замечено, что женщины, прежде чем использовать прибор, читают инструкцию, а мужчины, опираясь на свой богатый предшествующий опыт, включают его в сеть. Стоит ли после этого удивляться их подверженности бытовому травматизму и преждевременной «смерти» технического устройства. Даже на уровне гендера в одной и той же культуре можно обнаружить много интересного, за исключением универсальности «языка машин».
Еще один источник иллюзии универсальности происходит из-за того, что многие технические устройства распространены в мире, либо из-за сходства задач в разных культурах были созданы сходные орудия труда. Аналогичные процессы известны в биологии, когда у китов (морских млекопитающих) и у рыб в результате эволюционных преобразований сформировались плавники. Но внешнее сходство плавников не позволяет говорить об их едином происхождении и некоторой «универсальности». Подобно этому археолог обнаруживая в раскопе иголку, не сомневается
34
относительно способа использования данного объекта. Со времени неолита до патента И.М. Зингера на швейную иглу этот предмет не претерпел значительных изменений формы, разве что менялся материал, из которого он изготавливалась. Сталкиваясь с каменным топором или черепком древней керамики, мы обнаруживаем их прямых потомков в нашем мире. Но вот когда аналога нет, то идентификация объектов крайне затруднительна, а иногда невозможна. В эпоху неолита широкое распространение получили микролиты, маленькие осколки кремня, зажимаемые в костяных или деревянных держателях. Эти микролиты были разных типов, и догадаться каким образом они использовались, кроме самых общего наименования «скребки», не получается. Наличие в одном культурном слое множества скребков нескольких типов однозначно наводит нас на мысль о специфике их применения, но она неразличима и далеко не очевидна.
Относительно проблемы универсальности науки вообще и научного знания в частности было сломано много копий. В классическом представлении научное знание было представлено как независимая от культуры и индивидуальных пристрастий информация, обладающее, как это и следует из мифа, независимым существованием. В явном виде этот миф олицетворял К.Р. Поппер, за что ему отдельный поклон. Величие этого философа до сих пор затмевает для многих принципиальную ошибочность такого представления. Критики указывали на вовлеченность ученого и его персональную заинтересованность в результатах собственной исследовательской деятельности, на невозможность создания универсального метода для познания разнообразного мироздания. А так же на невозможность формальной вербализации всего объема научного знания и научной методологии [105]. Много писали и о социо-культурном влиянии, но все без толку, и мифолюбы поют свои старые унылые песни об объективном научном познании.
35
1.2.2 Биологические аналогии в технике
Описание феномена технического нуждается в аналогиях. Наиболее интересной для ряда исследователей становится выявление сходств и различий между техникой и живой природой. Мыслящий в масштабах геосфер В.И. Вернадский утверждал тождественность технической и биологической эволюций. Он оставил нам классическую формулировку: «Увеличение которых [машин – А.М.] (…) подчиняется тем же законам, как размножение самого живого вещества, т.е. выражается в геометрических прогрессиях. Как размножение организмов проявляется в давлении живого вещества в биосфере, так и ход геологического проявления научной мысли давит создаваемыми им орудиями на косную, сдерживающую его среду биосферы, создавая ноосферу, царство разума» [25. С. 259]. Четко и ясно мыслящий ученый противопоставляет ноосферу биосфере, объединяет живую и техническую материи единым законом геометрического роста и способом взаимодействия с окружающими их геосферами. Разум побеждает костную материю биосферы. Не очень понятно, каким мыслилось ему будущее человечества, скорее всего, научная мысль должна была преобразовать биосферу в некое «иноприродное» состояние, сродни мечтам другого мыслителя К.Э. Циолковского. Там, где В.И. Вернадский не прописывает отдельные философские проблемы, они оказываются развиты в трудах калужского мечтателя.
Мысль В.И. Вернадского о развитии техники сродни эволюции живой материи развивает ученый и философ Б.И. Кудрин. Он проводит биологическую аналогию между биологическим миром и техноценозами [66]. Рассмотрению его интересной концепции будет уделено достаточно места в дальнейшем.
Однозначное тождество между технологиями, придуманными человеком, и естественными технологиями, су-
36
ществующими в природе, предлагает И.Г. Корсунцев [63]. Его позиция основана на том, что рядом допущений различие между человеком и природой делается ничтожным и незаметным, единым в своей основе. В результате человек перестает быть ответственным за свои поступки, так как он не может сделать ничего такого, чего не было бы ранее в природе. Все проблемы взаимодействия общества и природы теперь можно представить как «объективные законы эволюции». К последнему утверждению стремятся придти все философы, объективистски рассматривая окружающий мир, включая и мир социальный и даже психический.
Объективистский подход был бы незаменим в философии, если бы мы исключительно познавали окружающий мир и не стремились в этом мире действовать. Огромным недостатком объективистски мыслящих философов является попытка обосновать и спрогнозировать дальнейшее развитие человечества и предложить действенные меры по решению стоящих проблем. В этом случае им приходится игнорировать человеческие потребности или низвести их до микроскопической величины и нано-значимости.
Сведение особенностей технической эволюции к биологической далеко не случайно. Подобные идеи есть следствие особого – технократического – мышления, одним из свойств которого является неразличение живого и мертвого [85; 86]. Редукция биологии к физике и химии, в частном случае бихевиоризм в своих попытках объяснить все человеческое генетическими программами, объединение техники и биологии – это проявления одного и того же мировоззренческого принципа. С помощью таких рассуждений любой процесс становится предельно прост и понятен, а его основа – «объективные» законы мироздания – снимают всякую ответственность с человека за свои действия. На мой взгляд, с природой договориться нельзя, а с человеком нужно и должно. Поэтому соблюдение достигнутых соглашений отражает меру ответственности, принятую на себя человеком и обществом.
37
Говорить о биологических аналогиях, параллелях и других сравнениях техники и биологических систем вполне допустимо. Поиски аналогий облегчают процесс понимания, но, увы, часто запутывают его в гордиев узел засохших мифологем. Уверовав в сводимость одного к другому, легко перейти от аналогии к утверждению тождественности. Четкой границы между заблуждением и технократизмом нет. Но в трудах технократов размышление начинается сразу с утверждения тождественности.
В качестве иллюстрации заблуждения можно привести А.А. Воронина, который, не будучи технократом, четко формулирует важнейшие положения мифологии техники. Он упоминает «генотип» машины [30. С. 8], взяв биологический термин в кавычки. В этом видна иносказательность, биологический термин использован этим автором не по прямому назначению. В речах технократов (пишут они редко, не тот склад ума) биологические термины применяются к технике и технологиям легко и незамысловато, об аналогиях речь не идет – их заменяет тождество.
Если и говорить о генотипе машины вне мифологем, то он означает передачу наследственных признаков от одной модели машин к другой. В отличие от генетического кода имеющего специфический носитель информации – нуклеиновую кислоту, носителем информации в технике выступает как человек, соединенный с системой обучения, так и документация, отраженная: в патентах, ТУ, стандартах и т.д. Эта информация также связана со специфическими инженерными решениями и особенно становится заметна в дизайнерском оформлением изделия. Генотип машин, как и генотип живого мира, проявляется двояко. Есть заметные внешние проявления и внутренние, требующие значительных усилий для исследования. Дизайн и экстерьер наиболее доступны для гуманитарного изучения. Сходство внутренних узлов и компоновок, особенности технологического производства комплектующих скрыты от его глаз, да часто
38
и от глаз посторонних коммерческими и технологическими секретами. Примером генетического сходства по внешним признакам служат первые безлошадные экипажи, которые и делались на доступном каркасе от пролеток. Преемственность генотипа обеспечивает так же торговая марка, время появления которой с гордостью указывается многими производителями именно с целью подчеркнуть проверенность временем качества товара от данного производителя.
Критикуя неразличение живого и мертвого и его вариант – редукцию развития техники к законам биологической эволюции – следует учесть одно немаловажное обстоятельство, регулярно выпадающее из рассмотрения философии технической реальности. Это наличие биологической техники, сопутствующей человечеству со времен неолитической революции. Одомашнивание и последующее выведение пород скота и сортов растений привело к созданию биологической формы техники. Поэтому, когда пытаются всю технику, обычно рассматриваемую как механизмы, свести к биологическим законам, то легко возражать этой точке зрения. Но если рассматривать биологическую технику, то легкость моментально заканчивается. В процессе селекции, а сегодня генной инженерии, человек управляет биологическими законами естественного отбора и получил силу для образования новых видов.
Поэтому в той части техники, которая относится к модификации живой природы, биологические законы явлены однозначно, но эти законы не являются определяющими для появления новой техники. Помимо природных законов на развитие биологической техники влияют социальные процессы. У нас нет оснований отказывать этим процессам определяющего влияния и на небиологическую технику. Точно так же как физические или химические законы включены в небиологическую технику, точно также законы природы включены в технику биологическую. Однако это не дает нам основания редуцировать законы развития тех-
39
ники (если они существуют) к биологии, химии или физике. Единственным основанием для такого является игнорирование социальных процессов, но это допущение не правомочно и ошибочно.
Насколько в развитии индивидуума и общества проявляются биологические законы, настолько же они находят свое отражение в неживой технике и структуре технологий, но не более. Очевидное исключение представляют породы сельскохозяйственных животных и растений, культивируемые грибы и рыбы, применяемые в биотехнологиях вирусы и бактерии. Все они, являясь результатом деятельности человека, несут на себе печать технического (искусственного), то же можно сказать и о почвах. Но одновременно они – часть живой природы, подчиненные ее законам развития. В них и только в них, помимо биологической природы человека, проявляется и их собственная биологическая природа, а также естественная и техногенная взаимосвязь общества, живой и неживой природы. Это особое положение почвы (педосферы) определяет важность ее естественнонаучного и философского исследования. Один из крупнейших отечественных почвоведов и философ Е.Д. Никитин пишет: «По существу почва оказывается узлом связей различных приповерхностных оболочек Земли и во многом определяет судьбу нашей планеты…» [97. C. 107–108]. Эвристический вклад в развитие почвоведения может и должна ввести философия. Только она обладает способностью увидеть системные взаимосвязи в этом месте сосредоточения различных социальных, технических и природных процессов. Почвовед-естественник и агроном будут смотреть узким профессиональным взглядом, игнорируя неподвластные им факторы. Первый выведет социум (откажется рассматривать человека как фактор почвообразования), а второй будет подчинен решению технических задач использования территорий, не задаваясь фундаментальными процессами в педосфере. Объединение усилий этих двух подходов к изучению и сельскохозяйственному
40
обороту земли возможно при создании единой философской концепции, а потом и естественнонаучной теории педогенеза в современную эпоху.
В истории философии техники были предприняты многочисленные попытки развивать органолептическое представление о технике. Это делали философы от Ж.-Ж. Руссо до М. Маклюэна [cм.: 187. P. 178], включая В. Зомбарта и Х. Ортега-и-Гассета, российского философа отца П.А. Флоренского [141. С. 373-452]. Такую редукцию критиковал вполне обоснованно П.К. Энгельмейер, указывая на то, что механические устройства используют вращательные движения, а живые существа – поступательно-возвратные [156. С. 19].
Еще одной проблемой, которую не в состоянии разрешить органолептический подход к технике, является проблема специализации. Простая человеческая рука – неспециализированный орган, она не приспособлена для лазания по деревьям, как собственно и весь человеческий организм удивительным образом неспециализирован и не приспособлен даже для осуществления фундаментальных биологических функций[12]. Рука – ни для чего заранее непредназначенная, стала органом «широкого профиля» применения. Инструменты, начиная с первых орудий труда, не расширяли возможности руки, а сужали ее возможности, придавая еще отсутствующую «от природы» специализацию. Единственное, в чем у руки нет равных – это в манипуляции предметами, возможно, в этом и скрывается ее «специализация». Не зная, чем занять этот забавную конечность, наш еще обезьянообразный предок пытался ее применить и так и эдак. И не найдя ничего лучшего, резко сузил область ее применения, подняв камень или палку. В довершение, подняв один раз палку, он ее не бросил, ибо она ему понрави-
41
лась. Совершив эту экологическую ошибку, он создал орудие труда, а поняв, что он натворил и обучив этому соплеменников, непоправимо изменил направление эволюции, создав и первое собственное человеческое знание и первую технологию.
Если мы сравним руку с техническими приспособлениями для манипуляции, то легко заметим, насколько они уступают нашему органу. Использование техники специализирует возможности органов, приспосабливает их к нашим потребностям. Ни один технический предмет не расширил возможностей, а сужал их: руки в манипуляции, глаза в получении разнообразной визуальной информации[13], а также других органов. Множество технических устройств вообще не имеют отношения к органам человека, например, настольная лампа. К сожалению, традиция, заложенная органолептической теорией, приводит к тому, что с момента создания ЭВМ, а потом и компьютера, их начинают рассматривать как продолжение нашего мозга и расширение нашего сознания. Но это всего лишь сужение возможностей мозга до примитивной сферы манипуляции двузначными числами. Оборотной стороной этой медали стало представление сознания как процессов аналогичных тем, что протекают в компьютере. Весь этот поток ошибок питается неразличением живого и мертвого, в данном случае – отождествлением технических объектов и биологических органов.
Порождение на неверном основании опасных иллюзий продолжается и в XX в. «Мы включаем инструмент в сферу нашего бытия; он служит нашим продолжением. Мы сливаемся с инструментом экзистенциально, существуем в нем» [105. С. 94]. Эта цитата неожиданно попалась у физ-химика М. Полани. Тут и начало – органолептика и ее судорожное окончание – растворение человеческого бытия в приборе.
42
Данное утверждение тем более странно, что этот философ вообще отличается социальным подходом к науке и научному познанию. Для него личность человека важнее мифа о независимом объективного знания. Личностное знание – это рационально отстаивая им позиция. И вдруг такой иррациональный пассаж. Если и у этого исследователя подсознательно человек подчинен технике, то приходится склонить голову в траурном молчании перед могуществом мифов о технике. Но долго не мог молчать даже Лев Толстой.
Критикуя этот фрагмент, на который вряд ли обращали прежде внимание, и не отражающий общего направления размышлений М. Полани, замечу, что, конечно, работа с инструментом и ощущения, передаваемые в руку, рассматриваются мною как периферические, подобно другим сигналам, идущим от других конечностей. Но уж чтоб они «экзистенциально существовали» в инструменте, конечно, об этом не может идти речи. Хотя бы потому, что я не могу поранить самого себя другими своими конечностями, Этот навык выработался в первый год жизни. Более того, я не опасаюсь своих конечностей. А вот если работать с инструментом, забыв об опасности, которую он несет, то травмирующее напоминание последует очень скоро.
При всей обоснованности критики органолептического подхода к рассмотрению развития техники в пылу спора была упущена одна важная неотъемлемая биологическая составляющая небиологической техники. Речь пойдет о том, что конструкция любого механизма предполагает свое использование человеком и, следовательно, расположение органов управления, контроля и конструкционных соединений элементов и т.д. отражает биологические особенности человека, а в частных случаях используемого биологической техники[14]. Можно утверждать, что любая техника не может
43
быть представлена как полностью лишенный биологических черт объект.
Отличие техники от биологических систем состоит в неспособности к самостоятельному размножению, регенерации и других особенностях, отличающих живое от неживого. В этом аспекте и биологическая техника имеет ряд серьезных ограничений для самостоятельного размножения и регенерации. Таким образом, биологическая техника отдалена от живой природы и приближена к природе неживой. Генетическая инженерия, ставшая доступной в относительно недавнее время, отдаляет биологическую технику еще дальше, чем это было возможно во времена классической селекции. Производители генномодифицированных растений заинтересованы в постоянной продаже посадочного материала. С этой целью на рынок поступают сорта, в которых новые, привнесенные человеком качества, не передаются по наследству.
Приписывать технике собственные законы развития также бесполезно. Будучи предоставленной самой себе, техника будет эволюционировать по законам неживой природы, т.е. разрушаться. В этом случае техника утрачивает способность трансформировать окружающую действительность (эта особенность неразрывно связана с социумом). Если уж проводить аналогии, то связь техники с социумом напоминает связь вируса и поражаемой им клетки. Только встроившись в протекающие в ней процессы, вирус обретает свойство живого – способность размножаться. Но это только аналогия, никакого тождества между вирусом и техникой, конечно, нет. Более продуктивна аналогия симбиоза. Социум и созданная в нем техника создают единство –«притираясь» друг другу, вырабатывая совместные условия проживания на данной территории. В интересном исследовании А.П. Назаретяна этот процесс обозначен как техно-гуманитарный баланс [93. С. 61-62].
Редуцировать законы развития техники к законам живой или неживой природы не получится. Но вот указать на пря-
44
мую связь законов развития науки, техники и технологий с законами юридическими считаю необходимым. В случае технологий внешняя социальная регламентация действовала всегда. В противном случае само существование технологий оказывается невозможным. Сегодня экологическое законодательство, а также ряд других, включая конституции, регламентирует существование техники и применение технологии. Международные договора ставят вне закона производство и хранение различных видов военной техники. Договора о нераспространении ядерного оружия и другие подобные документы определяют и ограничивают создание и развитие техники.
1.3 Интуиции в области технического
1.3.1 Смешение науки, техники и технологий
Сложившееся интегральное рассмотрение науки, техники и технологий – этих трех составляющих, приводит к искажениям. Смешение науки и техники [170. P. 414], науки и технологий[15], представляет то науку как технологию [109. С. 86 и далее; 110; 111. С. 14] (процесс), то технологию как естествознание[16], или технику как предмет и как действия, а технологию как процесс и как знание о нем [116. С. 83]. На-
45
ука, техника и технологии представляют, хотя и связанные друг с другом, но достаточно самостоятельные сущности. Связь между ними и обособление их друг от друга требует внимательного рассмотрения.
В современном мире технологии, техника и наука становятся этически значимыми объектами, развитие и применение которых должно подвергаться внешней оценке непрофессионалов[17]. Причем оценке дифференцированной в зависимости от воздействия, оказываемого членами этой Триады на общество, а также и обратного воздействия общества на науку, технику и технологии. Изучая то, какие технологии получают развитие, а какие ограничиваются, можно получить информацию о направлении развития общества, совершенствовать финансирование научных и инженерных проектов. Исследование гуманитарной сферы технологий становится актуальной философской задачей и предоставляет безграничное поле для современных исследователей.
В дальнейшем выявление этого разнонаправленного процесса взаимодействия технической реальности и общества позволяет мне утверждать принципиальное различие между техникой и технологиями, а также рассматривать технологии раздельно, как многомерный объект, не допускающий обезличенного определения в виде некой единой безликой абстрактной «технологии». Далее будет показано, что наука, техника и технологии по-разному влияют на общество и, в свою очередь, различным способом оказываются под влиянием социально-культурных процессов.
Рассмотрим популярные философские представления.
В литературе существует устойчивое смешение понятий техники и технологий. Например, Э. Агацци, считает,
46
что технология – это исторический этап развития техники [3. С. 57, 62-63]. Для дальнейшего изложения необходимо рассмотреть наиболее яркие представления о технике, показать возможность упрощения этих представлений при помощи выделения нового феномена – технологий, потом рассмотреть те редкие случаи, когда технологии выделяются в самостоятельный философский объект.
О. Шпенглер отказывался рассматривать технику инструментально, т.е. под понятием «техника» у него выступает «технология» [149. С. 457-458]. Среди заслуг этого немецкого философа в понимании технологий (в терминологии О. Шпенглера «техники») является их взаимосвязь и многообразие. Он писал: «Содержание прирученных животных требует выращивание для них корма, а посев и жатва растений предполагает наличие тягловых и перевозящих грузы животных. Это, в свою очередь, требует построение заграждений, всякого рода постройки и перевозку строительных материалов, а транспорт опять-таки требует вьючных животных и кораблей» [149. С. 471]. Однако эти богатые интуиции так и остались у него неразвитыми.
Другой немецкий философ М. Хайдеггер указывал на существование двух представлений о технике. «Одно гласит: техника есть средство для достижения целей. Другое гласит: техника есть известного рода человеческая деятельность». Не выделяя технологии и объединяя их с техникой, он переходил к объединяющему их утверждению: «Оба определения техники говорят об одном» [144. С. 221]. Посчитав, что два несовместимых, на мой взгляд, представления одним и тем же объектом немецкий философ породил серьезную философскую проблему – необходимость различения техники и технологий. Вслед за ним множество философов отказывались считать технологии самостоятельным объектом. Чтобы избежать порожденных ложным объединением противоречий, (анализу которых М. Хайдеггер уделил достаточно времени), необходимо всего-навсего, признать су-
47
ществование двух объектов – техники и технологий и выявлять их различия и связи, не забывая при этом, что только в соединении с наукой, техника и технологии предстают в неразделимом триединстве древнегреческом «технэ». Моя позиция заключается в фиксации разных участников, а не выявлении различных сторон техники.
Смешение объектов с различными свойствами приводит к неустранимым противоречиям, что и постоянно происходит в философской литературе. Непосредственно с объединением техники и технологий в единый объект происходит похожее смешение науки как знания и рода деятельности. Если в оба случая добавить технологии – то разобраться в этом коктейле окажется невозможно. Многочисленные попытки связать воедино клубок из предметов материальных и социальных действий ни к чему хорошему привести не могут, кроме как к добросовестному установлению того, что «прекрасное сложно» [103. С. 191]. Задача философии делать непонятное понятным. Решение обратной задачи удается чаще и легче. Подобное указывает на ошибочность как в формулировке обратной задачи, так и в найденных «ответах».
Попытка обосновать различие техники и технологий, связав последние с социальными процессами, была предпринята испанским философом Х. Ортега-и-Гассетом. Он вполне обоснованно указывал на то, что без человека не было бы никакой технологии, а ее возникновение не связано с отдельными, пусть даже и революционными изобретениями. Этапы развития технологий определяются социальной организацией. Х. Ортега-и-Гассет выделяет три периода: технологию шанса, технологию мастера и технологию техника. В первом случае изобретение осуществляется случайно, во втором технология повторяется как традиция, а инновации рассматриваются как индивидуальное мастерство, и только в третьем случае технологии создаются специально. Для современной технологии специфическим является социальный процесс, разделение ремесленника на рабочего и техника [179].
48
В нашей вечнотекущей современности сохраняются все три выделенные Х. Ортега-и-Гассетом типа технологий. Совершенные научные открытия могут ждать годы, не принося никакой пользы обществу, и разве что только ученые применяют их для своих сложных и непонятных исследований. Например, открытие ядерного магнитного резонанса не имело никакого практического применения, пока не был создан экономически выгодный прибор томограф, получивший широкое применение в медицине.
