«Рязанский областной институт развития образования Отдел образования Муниципального образования – Клепиковский муниципальный район ...»
Иван Иванович Рогов окончил Второклассную учительскую школу в 1911 г., на год раньше С.Есенина, значит, он учился классом старше. Это был класс Гриши Панфилова. Именно с выпуском этого класса сфотографировался С.Есенин, именно с одноклассниками Г. Панфилова он дружил и общался больше, чем со своими однокашниками. Но, к нашему сожалению, на этой фотографии Ивана Ивановича Рогова нет. Подписи к ней взяты из архива Тяпкина, тоже учившегося в этом классе. Среди перечисленных фамилий Рогов там не значился. А никаких документов, подтверждающих списочный состав выпускников 1911 г., в музее нет.
Но на фотографии, подаренной Надеждой Ивановной, молодой учитель Иван Иванович Рогов одет в мундир, который похож на те, что на выпускниках учительской школы, и головной убор такой же. Фотография сделана в с. Луховицы в 1911 – 1912 гг., где Рогов проходил учительскую практику: без документа об образовании его не могли принять на службу. У Надежды Ивановны никаких подлинников, копий не сохранилось. Музей не мог нам ничем помочь. Директор музея выдвинула версию, что, может быть, И.И. Рогов и окончил в 1911 г. Второклассную учительскую школу, но, по какой-то причине, не смог сфотографироваться с одноклассниками. В архиве музея с. Константиново, вероятно, есть списки всех выпускников.
Тогда решили подойти к этой проблеме с другой стороны. Если Иван Иванович Рогов был медицинским работником, значит, он состоял на учете в военном комиссариате нашего района. Сотрудница райвоенкомата Галина Андреевна Капустянская (в девичестве Чурбакова) оказывается хорошо знала семью Рогова, т.к. раньше проживала на улице Просвещения. Она помогла в наших поисках, за что мы ей очень благодарны. Из личного дела И.И. Рогова, которое хранится в архиве военкомата, стало известно, что, действительно, он в 1911 г. окончил Второклассную церковноприходскую учительскую школу. Как и Есенину, ему удалось не служить по полученной специальности, из Луховиц он вернулся в Клепики. В 1913 г. умер отец. В Клепиках И.И. Рогов поступил на работу в земство, в 1915 г. досрочно был призван в армию во время 1-й мировой войны (из автобиографии).
В 1916 г. окончил Военно-фельдшерскую школу в г. Рязани, с русской армией был в Румынии (в 1916 г.). Служил в старой армии по мобилизации по день революции 1917 г. в должности фельдшера – лекарского помощника.
В 1917 г., с 27 марта, после отпуска по болезни служил в рядах РККА. Во время гражданской войны служил во 2-й стрелковой дивизии, участвовал в боях против Колчака (перевязочный отряд, в должности заведующего санитарной летучкой). Прослужил в РККА до 1922 г., затем поступил в Клепиковскую уездную больницу. В этом же году женился на Анне Алексеевне Смирновой (рожденной 1902 г. в с. Дмитриевский Погост, ныне Коробовского района Московской области). В 1933 г. окончил Коломенский медицинский техникум.
В 1923 г. у него родился сын Борис.
Переведен на работу в райздравотдел на должность госсанинспектора в 1934 г. По 1939 г. состоял депутатом городского Совета, руководил секцией здравоохранения.
С 23 июня 1941 г. находился в рядах действующей Красной Армии. С 26 июля 1941 по 15 января 1942 гг. младший военврач отдельного батальона охраны штаба 30 армии. С 15 января 1942 г. по 14 марта 1942 г. старший фельдшер 103 полевого госпиталя 30-й армии (действующая армия).
14.3.42 г. – 15.5.42 г. заведующий канцелярией полевого госпиталя №585 30-й армии. С 15.5.42 г. по 17.9.42 г. начальник медицинской канцелярии и спецчасти эвакогоспиталя № 4839. В июле 1942 г. был отправлен домой по болезни. С 17.9.42 г. по 21.2.43 г. старший военный фельдшер госпиталя № 3009, дислоцировавшегося в г. Спас-Клепики Рязанской области
С 21.2.43 г. по 24.12.46 г. заведующий медицинским пунктом торфопредприятия «Ненашкино» Клепиковского района Рязанской области. С 24.12.46 г. фельдшер Клепиковской райбольницы.
В 1946 г. награжден медалью «За победу над Германией». Заключение аттестационной окружной комиссии от 3.3.47 г.: «Достоин присвоения воинского звания лейтенант мед. службы».
30.1.1952 г снят с воинского учета по достижении предельного возраста.
В музее Боевой славы школы на стенде есть фотография Бориса Ивановича Рогова. Это сын И.И.Рогова. После окончания Клепиковской средней школы № 1 Борис поступил учиться в Московский институт стали, но война прервала учебу. Участник боев на Курской Дуге, командир взвода, лейтенант Б.И.Рогов, находясь на боевом наблюдательном пункте, был убит осколком снаряда 4 июля 1943 г.
В Книге Памяти есть такая запись: «Рогов Борис Иванович, 1923 г.р., Рязанская область, г. Клепики, лейтенант, 138 а, 67 гв. с.д. Погиб 04.07.43 г. Место захоронения Курская область, Томаровский район, с. Бутово».
О себе Надежда Ивановна дала такие сведения: Смыслова (Рогова) Надежда Ивановна родилась 23 ноября 1946 г. Окончила 11 классов Клепиковской СШ в 1965 г. и поступила в РГПИ на факультет химии и биологии. Окончив институт, работала учителем химии и биологии в Новомичуринске Пронского района, затем в Рязани. Сейчас на пенсии, воспитывает внуков.
В.Н.Колоус
100 – летие со дня рождения С.А. Есенина в г. Спас – Клепики
Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте Родину мою»
С. Есенин, 1914 год
5 октября 1995 г. … Актовый зал Клепиковского профессионального лицея №32 в разноцветьи красок и блеска полированного паркетного пола до отказа заполнен пришедшими на юбилейные торжества. В Спас–Клепиках на 100–летие со дня рождения великого русского поэта Сергея Александровича Есенина приехали высокие гости: сын Сергея Есенина Александр, сестры поэта Екатерина Александровна и Александра Александровна Есенины из Москвы, большая делегация московских писателей и поэтов во главе с членом президиума Союза писателей России Петром Проскуриным, делегация рязанских писателей и поэтов. Радушно встречала общественность Спас-Клепиков приехавших гостей и присутствовавших в зале на юбилейных торжествах. В кратком приветствии к собравшимся по поводу 100-летия со дня рождения С.А. Есенина П.Л. Проскурин сказал, что имя великого русского поэта, его незаурядный талант, гениальный самобытный поэтический дар оказывают, и будут оказывать влияние на отечественную и мировую культуру. Затем он сделал экскурс в ранний период творчества, в 1909 – 1912 гг., т.е. в то время, когда Сергей Есенин учился во второклассной учительской школе в Спас–Клепиках. Именно здесь, в Спас–Клепиках, С. Есенин пишет свои первые зрелые стихи, здесь происходит становление его таланта, которое выльется потом в издание первой книги стихов «Радуница». В этот период закладывается основная линия в творчестве великого поэта – любовь к родной природе, родному краю. Появляется лирическое стихотворение о любви - мечте, ставшее одним из любимых в народе произведений:
Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где – то иволга, хоронясь в дупло,
Только мне не плачется – на душе светло.
Знаю, выйдешь к вечеру на кольцо дорог,
Сядем в копны свежие под соседний стог.
Зацелую допьяна, изомну, как цвет,
Хмельному от радости пересуду нет.
Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,
Унесу я пьяную до утра в кусты.
И пускай со звонами плачут глухари,
Есть тоска веселая в алостях зари.1
Но многое из литературного наследия С.А. Есенина в период его учебы в Спас–Клепики еще недостаточно полно изучено. Это подтверждает исследования краеведов: А.А. Степашкина, долгое время работавшего зав. районным отделом культуры, В.Н, Колоуса, В.С. Смирнова, В.А. Шкаликова (г. Спас-Клепики), М.В. Пчелкина, А.С. Тулупова, К.Д. Конкина (п. Екшур), Н.В. Федина (с. Колесники), Н.П. Гридина, В.С. Китаева, Р.В. Крыловой, В.И, Цветкова (р/п Тума), которые решили на краеведческом совете при активной поддержке редактора газеты «Новая Мещера» Л.И. Пикулиной и ее заместителя Ф.А. Аронович организовать в газете рубрику с названьем «Навстречу 100–летнему юбилею С.А. Есенина». Известно более 45 стихотворений, относящихся к 1910 – 1912 гг., т.е. к клепиковскому периоду творчества поэта. Не все из написанного в те годы дошло до нас. Многие черновики были уничтожены поэтом, другие – глубоко переработаны. Ряд стихотворений был опубликован только в 1914 – 1915 гг. Усилиями неутомимого исследователя творчества С. Есенина Ю.Л. Прокушева установлено, что летом 1912 г. Есенин передал своему знакомому Сергею Ильину рукопись со стихами, написанными в 1910 – 1912 гг. Поверх двух сшитых ученических тетрадей были названия 16 стихотворений и заголовок «Больные думы». Сегодня выяснено, что в те годы Есенин написал гораздо больше произведений, чем было опубликовано в дореволюционное и послереволюционное время. Если их собрать вместе, они могли бы составить сборник, который по объему и значимости не уступал бы первому сборнику С.А. Есенина – «Радунице». Не вошли в первые издания поэта и стихотворения, находившиеся у учителя словесности второклассной школы Е.М. Хитрова. Например, «Моя жизнь», «Что прошло – не вернуть». Они были опубликованы только после смерти поэта. Стихотворения клепиковского периода «Тяжело и прискорбно мне видеть …», «Поэт» были опубликованы только в последние годы жизни поэта.
Установлено, что в «Собрание стихотворений», вышедшее в 1924 – 1925 гг. были включены стихотворения, написанные С.А. Есениным в 1910 г., т.е. в клепиковский период его творчества: «Вот уж вечер. Роса…», «Там, где капустные грядки», «Тихо дремлет река …». Его лучшие ранние стихи, написанные в Спас–Клепиках, пахнут весной, молодостью, полны очаровательного задора и веселья: «Поет зима – аукает…», «Хороша была Танюша, краше не было в селе». Были найдены в тетрадочных записях стихотворения: «Подражание весне» и « Под венком лесной ромашки». Незабываемы яркие и сочные стихи, говорящие о появлении большого дарования, написанные в Спас–Клепиках:
Сыплет черемуха снегом,
Зелень в цвету и росе.
В поле, склоняясь к побегам,
Ходят грачи в полосе.
Никнут шелковые травы,
Пахнут смолистой сосной.
Ой, вы, луга и дубравы,
Я одурманен весной.2
В заключение торжественного вечера местный поэт А.С. Тулупов читал стихи о С. Есенине, А.А. Степашкин рассказывал об учителях С. Есенина во второклассной школе – Е.М. Хитрове, В.А. Гусеве и А.П. Гусевой, оказавших большое влияние на самоутверждение большого поэта, М.В. Пчелкин – о лирических страницах в творчестве С.А. Есенина – по исследованиям своим и своих коллег – учителей–краеведов, опубликованных в местной печати. И таких интересных публикаций, открывающих новые страницы биографии С.А. Есенина накануне 100–летнего юбилея поэта, появилось немало. В.Н. Колоус опубликовал в газете «Новая Мещера» за 21 сентября 1989 г. ко дню рождения С.А. Есенина статью «Фотография на память», вызвавшую большой интерес у общественности. …В 1914 г. Сергей Есенин подарил свою фотографию с автографом Полине Рович. Полина Ивановна Рович была увлечением поэта в юности. На обороте фотографии – юношеские стихи и посвящение:
На память Полине
«Мечты и слезы,
Цветы и грезы
Тебе дарю.
От тихой ласки
И нежной сказки
Я весь горю.
А сколько муки
Святые звуки
Наносят мне?
Но силой тертой
Пошлю все к черту,
Иди ко мне».
В конце всего две буквы – Е.С. Сбоку от этих строчек карандашом сделана чуть заметная надпись: Полине Ивановне Рович. Видимо, отпечатков этой фотографии у Есенина было несколько, он дарил их друзьям и близким. Фотография в официальной печати датировалась 1914 –1915 гг., в отдельных изданиях – 1915 г. Сергей Есенин сидит в деревянном кресле, облокотившись о спинку, в белой просторной рубахе с широким воротником и большим галстуком – бантом. Это одна из лучших фотографий поэта. Более подробное знакомство с жизнью поэта позволяет внести поправки в приведенные даты. Такую фотографию Есенин послал из Москвы в Спас – Клепики своему другу Грише Панфилову, тот получил ее, очевидно, в январе или начале февраля 1914 г. Всего за несколько дней до своей смерти.3 Так что фотография могла быть сделана не позднее января 1914 г. в клепиковский период творчества поэта. Кто же такая Полина Рович, которая занимала сердце поэта? В воспоминаниях родственников и современников Есенина часто всегда добрым словом упоминается священник церкви с. Константиново Иван Яковлевич Смирнов. Почти каждый год бывала в Константинове родственница Смирнова - В.В. Сардановская с детьми – сыном Николаем и двумя дочерями. В воспоминаниях Н. Сардановского о Есенине есть запись о том, как в 1914 г., отдыхая в Константиново, переплыли Оку втроем – Костя Рович, Сергей Есенин и Николай Сардановский. К. Рович учился в Московском реальном училище, Полина Рович была его сестрой. Это подтвердила племянница Полины и Кости Ровичей Галина Владимировна Труевцева, которая в свое время предоставила для публикации журналу «Огонек» фотографию Полины Рович, сделанную в те годы, когда юная красавица дружила с Сергеем Есениным.4 Младшие Сардановские и Ровичи были друзьями Сергея Есенина, каждый вечер они и другие молодые люди собирались в доме Смирнова, играли в крокет, ставили сцены из пьес, звучало фортепьяно, песни, Сергей читал стихи. То, что молодые Ровичи и Сардановские часто навещали Константиново, видно из письма Сергея Есенина в Спас–Клепики Грише Панфилову, датированного 7 июля 1911 г.: «Дорогой друг! Я дома. Читать нечего, играю в крокет. Я был в Москве одну неделю, но потом уехал. Мне в Москве хотелось и побыть больше, но домашние обстоятельства не позволили (Есенин здесь говорит о поездке к отцу, который работал у купца Н.В. Крылова а Замоскворечье – В.К.). Купил себе книг штук двадцать пять. Десять книг отдал Митьке, пять – Клавдию. Я очень рад, что он взял. А остальные взяли гимназистки у нас в селе, а у меня нет ничего».5
Дмитрий Пыриков (Митька) был товарищем Сергея Есенина в Спас-Клепиках, умер восемнадцати лет в 1912 г. Клавдий Петрович Воронцов (Клавдий) – один из близких друзей детства поэта, воспитывался в доме священника Ивана Яковлевича Смирнова. Воронцов в «Воспоминаниях» пишет: «Учась во второклассной школе, Сергей стал сочинять стихи. Но не публиковал их. Мне в то время стихи его нравились, и я просил лишь, чтобы он писал. Например, помню такой стих: «Милый друг, не рыдай, не роняй слез из глаз и душой не страдай: близок счастья тот час… и другие». 6 Тот же К. Воронцов раскрыл многие страницы дружбы замечательного русского поэта с семьей Рович, рассказал о судьбе друзей поэта. В 1914 г. Косте Ровичу было 17 лет, Полине – 21 год. Она начинала карьеру врача в родном Коростове, но вскоре умерла от тифа. Константин стал агрономом, преподавал в сельскохозяйственном техникуме и дожил до 1972 г. …Большой торжественный вечер закончился большой книжной ярмаркой – распродажей в фойе и коридорах профессионального лицея №32 художественной литературы. Писатели и поэты дарили автографы на своих книгах почитателям их таланта. Затем состоялся большой митинг у Дома-музея С.А. Есенина в Спас–Клепиках. Стояла золотая осень. Березы роняли разноцветный дождь листьев. На стене музея – большое панно с портретом Сергея Есенина. И стихи, стихи… Местные поэты Константин Конкин и Виктор Колоус читали с вдохновением свои стихи о Сергее Есенине. Это было прекрасное заключение юбилейных торжеств. Вот одно из собственных стихотворений, прочитанное на митинге В.Н. Колоусом.
Обращение к Сергею Есенину
И сейчас ты близок нам, Сережа,
Хотя в двери входит новый век.
Был в стихах и в жизни не вельможа,
Ты простой, наш русский человек.
И в минуты грусти и печали
Иль нежданных радостных утех
Твои песни и стихи звучали,
Удивляя, завораживая всех.
И сейчас уж многим, видно, сняться
Те места, где бегал босиком,
Та страна «березового ситца»…
Есть о чем нам вспомнить и о ком.
Вот они – поля и перелески,
Вот они – озера и леса…
Ты здесь жил, творил, любил по–детски.
Это та, воспетая краса.
Здесь родник могучего таланта
Набирал такую высоту,
Что держать могли его атланты,
Да и им она невмоготу.
Находясь так далеко от дома,
Никогда не забывал свой край,
Где все близко, с детства все знакомо,
И не нужен был заморский рай.
Ты народный, ты певец России.
И тебе, как ласковая мать,
Она щедро придавала силы
Стать поэтом, да каким поэтом стать!
Годы – вехи и текут неумолимо.
В день рожденья – минуло сто лет,
Но остался всеми ты любимый
Наш земляк, Рязанский наш поэт!
Примечания
1 Есенин С.А. Собр. соч. в 3-х томах. - Т. 1. – М.: Изд. «Правда», 1970. – С. 46.
2 Есенин С.А. Стихотворения. Поэмы. – М.: «Художественная литература», 1985. – С. 2.
3 Письмо А.Ф. Панфилова – С.А. Есенину// Сергей Есенин в стихах и в жизни. Письма. Документы. – М.: «Республика», 1997. – С. 193 – 194.
4 Прокушев Ю.Л. Юношеские годы С. Есенина//Огонек. – М., 1957 г. - № 2. – С. 26-28.
5 Письмо Есенина Г.А. Панфилову. Константиново. 7 июня 1911 г.//Сергей Есенин в стихах и жизни. Письма. Документы. - М.: «Республика», 1997. – С. 8.
6 Воронцов К.П. Из моих воспоминаний о Сергее Есенине. Рукописный отдел ИМЛИ им. Горького. Фонд Есенина.
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
В.М. Касаткин
Клепиковский край в творчестве Константина Паустовского.
(Литературно-краеведческий очерк)
«Я много ездил по России…
Во время этих поездок я открыл для себя вторую
свою родину <...> - так называемые Мещёрские леса невдалеке от Москвы. Это был край чистейшей и скромной поэзии, край лесной тишины, заросших озер, забытых рек, осенних ночей, пахнущих крепким вином, бесконечного цветения трав и лесных людей, сохранивших в своих сторожках всю прелесть, весь музыкальный звон и точность русского языка».
К.Г. Паустовский [1]
Эти проникновенные строчки написал классик русской литературы ушедшего XX в., выдающийся мастер лирической прозы и страстный природолюб Константин Георгиевич Паустовский (1892 – 1968 гг.) о заповедном Мещёрском крае, который привольно раскинулся в самом центре Европейской России. Этот задумчивый, низинный и лесной край, изобилующий реками, речушками, луговыми и лесными озерами, «топями да болотами», - географически расположен на стыке трех областей – Московской, Владимирской и Рязанской, к северу от левобережья среднего течения реки Оки.
Более трети (вся южная часть Мещёры) приходится на Рязанский край, - так называемая Мещёрская сторона. Здесь расположены северные районы нашей области: части Рязанского, Рыбновского и Шиловского районов, большая часть Спасского и Касимовского и весь Клепиковский районы.
Если Солотчу образно называют «южными воротами» в Мещёрский край, то Клепиковский район – это центр Рязанской Мещёры (площадь его – 3,25 тыс. кв. км – самый большой из районов области).
Паустовский принадлежал к беспокойному племени писателей-странников, он бескорыстно любил русскую природу, был знатоком рыбной ловли не менее, чем сам С.Т. Аксаков. Мещёрская сторона не могла не привлечь его внимания.
В «Книге скитаний» (из автобиографического цикла «Повесть о жизни») есть маленькая главка «Обертка от голландского сыра», в которой он пишет, как в одном московском магазине ему завернули кусок голландского сыра в обрывок географической карты, которую он стал пристально рассматривать. Изучение географических карт и атласов было одним из любимых занятий писателя. «И вот обрывок карты такой заповедной страны – и не выдуманной, а действительно существующей – лежал передо мной, - вспоминал Паустовский. – Бесконечные леса, озера, извилистые реки, едва намеченные пунктиром заросшие дороги, пустоши, деревушки, лесные кордоны и даже постоялые дворы – все, о чем я мечтал в своей жизни, было собрано здесь.
Обрывок карты относился к Мещёрским лесам.
В конце лета я поехал туда, и с тех пор вся моя жизнь круто переменилась, окрепла, приобрела новую ценность, - впервые я узнал как следует Срединную Россию. С тех пор сильнейшее чувство любви к ней, к своей, до тех пор почти неизвестной, но коренной родине, ни на минуту не покидало меня, где бы я ни был…» [2].
«Случайность открытия» Мещёры на клочке географической карты – чисто художественный, литературный прием. Хотя вполне возможно карта и послужила толчком к поездке в «заповедную страну» дальнего Подмосковья.
К.Г. Паустовский о Солотче и Мещёре знал от рязанских родственников своей жены Е.С. Загорской-Паустовской, которая была уроженкой Зарайского уезда Рязанской губернии. Вместе со своей двоюродной сестрой А.П. Загорской-Павловой она окончила Рязанское женское епархиальное училище (ул. Свободы, 46, где сейчас Рязанский госуниверситет им. С.А. Есенина).
Летом 1930 г. Екатерина Степановна с сыном Вадимом гостила в Рязани у сестры. В письме от 1 августа 1930 г. (из Москвы в Рязань) Константин Георгиевич писал жене: «Теперь – насчет отпуска. Напиши, что ты думаешь. Я бы с радостью провел отпуск где-нибудь в Солотче, на воде, в лесах, ловил бы рыбу и очень бы отдохнул. <...>
О Солотче я думаю еще и потому, что для поездки на юг надо много денег, т.к. там очень скверно с продовольствием. Все есть, но цены выше московских. Напиши, что ты об этом думаешь. Меня в последнее время срединная Россия, наши реки, луга и леса, даже дожди привлекают гораздо больше, чем юг. Кроме того, в Солотче мы могли бы быть с Димой» [3].
В середине августа 1930 г., получив отпуск и редакционное задание от журнала «На суше и на море», Константин Паустовский впервые приехал в рязанскую Мещёру, в «лесной и задумчивый край», о котором давно мечтал. Но поехал не обычным путем Москва - Рязань и на поезде узкоколейки до Солотчи, а длинным, окружным путем – от Москвы до Владимира, затем до мещёрского поселка Тума, а далее – на «кукушке» через Спас-Клепики, Криушу, Ласково в Солотчу.
Почему Паустовский избрал этот путь? Думается потому, что местом его отдыха была намечена Солотча. И сюда он поехал через Мещёру, - это была своеобразная поездка – «разведка».
«Впервые я попал в Мещёрский край с севера, из Владимира, - писал впоследствии Паустовский в повести «Мещёрская сторона» (1939 г.). – За Гусем-Хрустальным, на тихой станции Тума, я пересел на поезд узкоколейки. Это был поезд времен Стефенсона. Паровоз, похожий на самовар, свистел детским фальцетом. У паровоза было обидное прозвище: «мерин». Он и вправду был похож на старого мерина. На закруглениях он кряхтел и останавливался. Пассажиры выходили покурить. Лесное безмолвие стояло вокруг задыхавшегося «мерина». Запах дикой гвоздики, нагретой солнцем, наполнял вагоны» [4].
Так начался долгий, длиною почти в четверть века, мещёрский период жизни писателя. Самый счастливый в его жизни и самый плодотворный – в творческой судьбе.
В Солотче он поселился на центральной улице в маленьком деревянном доме с тремя окошечками у местной портнихи и «вековушки» ?М.М. Костиной 1. А рядом стоял большой дом с мезонином, который был построен в 1880 г. известным русским художником-гравером И.П. Пожалостиным (1837 – 1909 гг.). С осени 1932 г. Паустовский стал снимать дачу в усадьбе Пожалостиных – бывшую баньку [5].
Сам поселок и окружающие его пленительные пейзажи сразу полюбились писателю. Вначале он «освоил» ближнюю, а потом и дальнюю солотчинскую округу. Отсюда, из Солотчи, в разные стороны пролегли «тропы Паустовского». На запад – в просторы Окской поймы, на протоки и старицы Оки, на луговые озера Монастырское, Хотец, Селянское, Тишь. Особенно любил рыбачить Паустовский на тихой окской протоке со странным именем Прорва.
На восток и северо-восток – в глубь Мещёрских лесов, на боровые озера Черное, Черненькое, Сегден, а далее – Ласковское, Уржинское, Келецкие озера, вплоть до озера Великое близ Криуши и до берегов сказочной мещёрской речки Пры, вытекающей из системы Клепиковских озер («Мещёрское озёрное кольцо»).
Сотни километров прошагал и проехал Паустовский вместе со своими друзьями-писателями Р.И. Фраерманом и А.П. Гайдаром по Мещёрскому краю, который взял их в свой плен.
Но отдых, походы, рыбная ловля не были главными в их деревенской жизни. Здесь они много и напряженно работали, здесь ими были написаны многие произведения.
О своей первой встрече с Мещёрой Константин Паустовский написал художественно-краеведческий очерк «Мещёрский край», опубликованный в 1931 г. в апрельском номере журнала «Наши достижения», который редактировал А.М. Горький. С тех пор красота Мещёрской стороны и талантливые люди, живущие на ней, становятся главной темой писательства Паустовского до середины 1950-х гг.
В предвоенное десятилетие мещёрского периода Паустовский написал две книги рассказов «Летние дни» (1935 – 1936 гг.), «Жильцы старого дома» (1940 г.).
В 1937 г. он написал три мещёрских рассказа «Заячьи лапы», «Лёнька с Малого озера» и «Австралиец со станции Пилево» [6].
Сюжет последнего рассказа Паустовскому подсказал его друг, известный литературовед и литературный критик А.И. Роскин. Это рассказ о потерянной и вновь обретенной родине был им написан в Солотче в конце лета - начале осени. О нем писатель упоминает в письме своей жене В.В. Навашиной (из Солотчи в Москву, 5.9. 1937 г.), что должен дописать рассказ, перепечатать набело и отправить по почте в Москву (7). Рассказ «Австралиец со станции Пилево» был впервые опубликован в том же году в октябрьском номере (№10) журнала «Пионер»2.
О чем был рассказ? О том, как крестьянский сын Ваня Зубов, из клепиковской деревни близ станции Пилево, в поисках лучшей доли и счастья отправляется в далекую от Мещёры Сибирь. С трудом устроился кочегаром на грузовой пароход «Лансу», который совершал рейсы из Владивостока в Шанхай. А с началом русско-японской войны пароход ушел в Австралию и перевозил мясо и овец в Батавию и Сингапур. После крушения парохода на рифах Джон (так стали звать Ивана) стал работать вместе с матросом-малайцем на сахарных плантациях. Вместо лучшей доли Джону пришлось испытать и непосильный труд, и голод, и болезни, и унижения… От бывшего капитана он узнает, что в России, в «картофельной стране», произошла революция. Он жадно ловит отрывочные известия о своей далекой родине, которая властно позвала его назад к себе. Заработав немного денег, Иван Зубов покинул Австралию. Обратный путь в родную мещёрскую деревню был столь же трудным и долгим, полным разных перипетий.
«Чужое небо и чужие страны радуют нас только на очень короткое время, несмотря на всю свою красоту. В конце концов придет пора, когда одинокая ромашка на краю дороги к отчему дому покажется нам милее звездного неба над Великим океаном и крик соседского петуха прозвучит, как голос родины, зовущей нас обратно в свои поля и леса, покрытые туманом», - таков смысл этого рассказа Паустовского [8].
В упомянутой ранее повести «Мещёрская сторона», опубликованной в 1939 г., Паустовский пишет о железнодорожной станции узкоколейки в Туме, о реке Пре и городе Спас-Клепики: «В городе Спас-Клепики, в верховьях Пры, работает старинная ватная фабрика. Она спускает в реку хлопковые очесы, и дно Пры около Спас-Клепиков покрыто толстым слоем слежавшейся черной ваты. Это должно быть, единственная река в Советском Союзе с ватным дном» [9]. А в главе «Родина талантов» писатель наряду с именами гравёра Ивана Пожалостина, скульптора Анны Голубкиной, поэта Сергея Есенина упоминает имя живописца из клепиковской деревни Егорово Абрама Архипова[10].
А с какой теплотой писал Паустовский о городке Спас-Клепики, в рассказе «Дорожные разговоры», когда ему довелось весной 1943 г. проезжать через него по пути в Солотчу и обратно. «Есть у нас в России много маленьких городов со смешными и милыми именами. Петушки, Спас-Клепики, Крапивна, Железный Гусь. Жители этих городов называют их ласково и насмешливо «городишками».
В одном из таких городишек - Спас-Клепиках – и случилась эта история, которую я хочу рассказать.
Городок Спас-Клепики уж очень маленький, тихий. Затерялся он где-то в Мещёрской стороне, среди сосенок, песков, мелких камышистых озер. Есть в Спас-Клепиках кино, старинная ватная фабрика чуть ли не со времен Крымской войны, педагогический техникум, где учился поэт Есенин. Но, по правде говоря, городок этот ничем особенно не знаменит» [11].
Ночью поезд узкоколейки пришел в Спас-Клепики. В темный вагон набились новые пассажиры: девушки с ватной фабрики и боец Иван Гаврюхин, которого после побывки провожали мать и сестра. Писатель заметил, как между ног пассажиров появилась мокрая собачка.
Боец удивленно воскликнул: «Дымок!» - и засмеялся счастливо, засмеялись и женщины. А пёсик этот пробежал ночью 12 километров по весенней распутице, чтобы проводить своего хозяина, прижаться дрожащим телом к его коленкам и на прощанье лизнуть его руку горячим и мокрым языком.
Этот рассказ не выдумка писателя. В его основе лежит подлинное событие.
В конце марта 1943 г. Константин Паустовский и Рувим Фраерман поехали из Москвы в Солотчу по просьбе младшей дочери гравёра Пожалостина Александры Ивановны, которая была последней владелицей «мемориального дома» и всей усадьбы. Поехали окружным путем из-за весенней распутицы, как и в первый приезд Паустовского в Мещёру. Пробыли они в Солотче 5 дней. Александра Ивановна продала тогда писателям отцовский дом, и они тронулись в обратный путь. Об этой поездке Паустовский написал в письме своему приемному сыну Сергею Навашину (Москва, 4.4.1943 г.): «Ездили мы с Рувимом через Владимир и Туму. Дорога довольно сложная, с двумя пересадками <...> Обратно ехали еще сложней – снова через Владимир (через Рязань уже дороги нет, по Оке идет «орловская» вода).
…В дороге я, конечно, простудился. Насморк. Была ужасная погода – мокрый снег, дождь, грязь по колено, и даже мои бутсы не выдержали и промокли. Сейчас понемногу отлеживаюсь. Самое трогательное, что я видел в дороге (среди многих страшных вещей), это собачка «Дымок», которая провожала в вагоне узкоколейки на фронт своего хозяина-бойца из-под Спас-Клепиков» [12]. Впервые рассказ «Дорожные разговоры» опубликован в газете «Пионерская правда» 26 мая 1943 г.
С весны 1943 по весну 1954 г. продолжался военный и послевоенный мещерский период К.Г. Паустовского. Писатель трудился над циклом мещёрских произведений и начал писать первые книги («Далекие годы» и «Беспокойная юность») автобиографического цикла «Повесть о жизни». Тогда, с середины 1940-х до начала 1950-х гг., мастер художественного слова создает рассказы и новеллы, которые являются подлинными маленькими шедеврами его лирической прозы – «Телеграмма», «Ночь в октябре», «Собрание чудес», «Во глубине России», «Клад», «Приточная трава». К этим шедеврам относится и рассказ «Кордон «273», в котором описано его путешествие с друзьями в Клепиковские края, на сказочную мещёрскую речку Пру и озера [13].
Коротко предыстория этого похода такова. В августе 1948 г. в усадьбе Пожалостина отдыхали Паустовский и Фраерман с семьями. В числе гостей были Н.В. Ильина – главный редактор журнала «Пионер», а жена Фраермана Валентина Сергеевна работала заместителем редактора. Был здесь и сын Фраермана Олег («Лесик»), и сын Ильиной 18-летний Саша Шмидт с фотоаппаратом «ФЭД», и зять писателя К.А. Федина артист Малого театра Александр Горавкин. В середине августа мужская компания усадьбы и живший по соседству писатель и охотник Геогрий Тушкан отправились в путешествие.
По узкоколейке добрались до полустанка Летники, затем по лесной дороге, вдоль реки, через «заколдованную тишину» путники двинулись в глубь мещёрского полесья. Дошли до села Гришина (Заводской Посад). Председатель сельсовета Алексей Софронов (очень похожий внешне на поэта Сергея Есенина) проводил путников до мостков через реку Пру и посоветовал им обязательно зайти на лесной кордон №273 к лесному объездчику Алексею Желтову – места там удивительной красоты, озера, богатые рыбой, всякая дичина там водится, ягоды да грибы в изобилии.
Несколько дней прожил Паустовский с друзьями на кордоне у лесника Желтова («Дядя Леша») и его жены бабы Ариши, которая готовила им «простую пищу». Рыбачили на озерах Шуя и Орос. «Но больше всего времени мы проводили на Пре, - писал Паустовский. – Я много видел живописных и глухих мест в России, но вряд ли когда-нибудь увижу реку более девственную и таинственную, чем Пра». Самый младший из «походной команды» Саша Шмидт вел фотолетопись этой необыкновенной «мещёрской экспедиции» [14].
Пройдя пешком обратный путь от кордона до Спас-Клепиков, путники на поезде-«кукушке» вернулись в Солотчу. А на юг уже потянулись первые крикливые косяки журавлей…
Вскоре гости покинули усадьбу и уехали в Москву.
А Константин Геогиевич остался в Солотче встречать золотую осень. В опустевшем доме (не считая престарелой хозяйки), в уютном мезонине, писатель, еще полный ярких и незабываемых впечатлений о походе на кордон №273, пишет письма друзьям и рассказ.
Приведу отрывки из двух писем Паустовского из Солотчи в Москву.
Константину Федину. 20 августа 1948 г. Солотча с лесного кордона 273 («Лесная дача Орса»): «Костя милый, Саша тебе расскажет о нашей экспедиции в глубину Мещёрских лесов (на реку Пру): но, зная его немногословие, я все же хочу кое-что прибавить. Там, на Пре, мы вспоминали тебя. Если бы ты мог все это видеть, эти удивительные очень русские и очень сказочные места, которые даже сдержанный Саша назвал потрясающими. Представь себе огромный лесной край, дремучие сосновые боры на холмах, озера, душистые заросли, бездну цветов, реку, подмывающую вековые деревья, ночи, когда трубят в лесах лоси и около избы лесника горят костры (от волков) и нас в избе лесника Алексея Желтова. Мы прожили несколько дней вольной и дикой жизнью — было весело, беззаботно, и каждый пойманный язь казался нам сказочным. Саша — смелый и неутомимый охотник. Я, признаться, побаивался за него,— он уходил на уток в такие трясины, где летом можно проходить только на лыжах (и он ходил на лыжах). Проваливался по пояс. Удил на Пре окуней, на песках, где, пожалуй, наши следы были первыми человеческими следами среди бесчисленных следов волков и волчат. И мы подумали с Сашей — в будущем году обязательно приехать сюда и затащить тебя, — видеть все это одним и несправедливо и обидно. На Пру можно доехать на машине, до самой избушки лесника (через Рязань, Солотчу и Спас-Клепики). Это — полесье, древний и пустынный край» [15].
Н.С. Алянской. 31 августа 1948 г. Солотча. «Ниночка, дорогая, спасибо тебе за письмо. В здешней глуши получать письма из Москвы — событие. <...>
Я живу сейчас совершенно один в большом и пустом доме (если не считать слегка выжившей из ума девяностолетней старухи). Пишу при свечах (керосина нет) и вообще одичал,— как бы не разучиться разговаривать. Но хорошо — пусто, тихо, одиноко. В лесах и лугах — сыро, пасмурно, но тепло. Рыба клюет бешено, — вчера принес три кило язей.
Знаешь ли ты, что сюда приезжал Саша (Фединский) и мы были с ним в глубине мещорских лесов на реке Пра. Места таинственные, совершенно сказочные, таких я еще не видел. Жили пять дней в избе у лесника, на лесном кордоне. По ночам вокруг избы трубили лоси. Вокруг озера — места совершенно нестеровские. Было весело, главным образом благодаря Фраерману, который напоминал мистера Пиквика в глуши мещёрских дебрей. Охотились, ловили рыбу, ели кандер из жестяного таза, спали на сеновале, проваливались по пояс в трясины. Подробно расскажу, когда приеду, а приеду я скоро — числа 5 - 6-го и буду жить весь сентябрь в Переделкине.
Здесь я, конечно, почти не работал (не могу сидеть в доме, все время тянет на Прорву), и в Москве будет жестокая расплата — придется засесть за «литературные труды» [16].
И все-таки рассказ «Кордон «273» был написан не в Москве, а в Солотче, в мезонине Пожалостинского дома. Опубликован был в октябрьском номере очень популярного тогда художественно-иллюстрированного журнала («Огонёк», 1948, №43).
Просматривая том писем К.Г. Паустовского, обратил внимание на письмо писателя от 24 октября 1962 г. Это был его ответ на письмо 15-летней школьницы Аллы Севастьяновой из города Спас-Клепики. Вот что писал Паустовский юной поклоннице его творчества: «Дорогая Алла, дорогая «обыкновенная девчонка из маленького городка Спас-Клепики»! Спасибо Вам за милое письмо. Меня всегда радует все, что связано с Мещёрой и с чудесным вашим городишкой Спас-Клепиками. Я там был несколько раз. Из Спас-Клепиков я ходил на кордон 273. Об этом у меня есть рассказ (он так и называется «Кордон 273»). Прочтите, если не читали, это – о Ваших местах» [17].
Сейчас Алла Александровна Севастьянова известный в Рязани человек, доктор исторических наук, профессор Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина.
Тридцать лет спустя после посещения лесного кордона Желтова писателями автор этого очерка совершил с группой туристов большое путешествие по Мещёрскому краю с турбазы «Солотча».
Наше путешествие началось в июле 1978 г. у города Спас-Клепики. Здесь спустили лодки на темно-коричневые воды быстрой речки Пры и в течение недели доплыли до ее устья.
Во время одного из больших привалов пошли на кордон Желтова. С каким волнением увидел я на пригорке лесной поляны, у заводи Пры, обычную бревенчатую избу-пятистенку, два сарая, крытые дранью. Необычайная, первозданная тишина стояла вокруг. На кордоне никого не было…
Проводник сказал нам, что хозяева кордона давно умерли, но иногда здесь бывают дети и внуки лесника. А в Гришинском лесничестве работает лесничим старший сын Желтова Петр Алексеевич, упомянутый в рассказе «Кордон «273».
Вернувшись из похода в Солотчу, написал письмо в Гришинское лесничество Клепиковского района П.А. Желтову и вскоре получил от него большой пакет с письмом и семейными фотографиями, среди которых было фото «Прощальный вечер на кордоне» (август 1948 г.). Там были запечатлены жильцы и гости кордона. А в письме лесничий написал мне о своих родителях, семье и о посещении кордона писателями.
Лесной объездчик Алексей Дмитриевич Желтов (1889 – 1972 гг.) был родом из бедной крестьянской семьи д. Подгорье. С 1923 г. он состоял на службе по охране Мещёрских лесов, с 1931 года и до конца жизни прожил на кордоне. Умер он, не дожив трех дней до своего 83-летия. Похоронен вместе с женой на кладбище с. Екшур.
Кто заинтересуется историей жильцов кордона, отсылаю к очерку «Семья лесника» (в книге «Дом с мезонином в Солотче») [18].
Осенью 1987 г. кордон посетил старший сын писателя Вадим Константинович Паустовский (1925 – 2000 гг.), а через две недели кордон сгорел по вине нерадивых лесозаготовителей.
В настоящее время экскурсоводы национального парка «Мещёрский» водят туристов по «Тропе Паустовского» к месту бывшего знаменитого кордона.
Константин Георгиевич бескорыстно, всем сердцем, искренне любил Россию, свою великую страну, родную Мещёрскую сторону, которую называл своей «второй родиной» [19]. Особенно остро чувство родины возникало у писателя во время его поездок в страны дальнего зарубежья:
«Ничто - ни лиловый пожар Эгейского моря, ни розовеющий мрамор и алые олеандры Эллады, ни синий сказочный воздух Сицилии, ни золотая тусклая дымка над бессмертным Парижем, - ничто не только не может приглушить нашу память о своей стране, но, наоборот, доводит ее до почти болезненной остроты. Я испытал это на себе, - писал К.Г. Паустовский, - когда в туманных предосенних садах Версаля с их почернелой, как старая позолота, листвой, с их геометрической пышностью я - совсем не знаю почему - вспомнил крошечный городок Спас-Клепики, и у меня заныло сердце... Я не боюсь признаться, что поэзия сонного летнего дня в таком городке была ближе моему сердцу, чем величавая пустынность версальских садов. В тысячный раз пришли на память неумирающие по своей точности слова Грибоедова о том, что «дым Отечества нам сладок и приятен», - дым деревень в тишине мягкого зимнего дня или дымок костров, что низко тянет над луговыми озёрами» [20].
Примечания:
1 Тогда ул. Революции, а ныне – Порядок, 74. Дом в 1987 г. был разобран, а рядом с ним возник каменный новодел.
2 Первоначально рассказ назывался «Австралиец из Пилево».
Литература и источники
1. Паустовский К.Г. Собрание сочинений в 9 томах (Собр. соч.) – М.: Художественная литература, 1986. – Т. 8. – С. 393.
2. Паустовский К.Г. Собр. соч. – 1982. – Т. 5. – С. 511-512.
3. Паустовский К.Г. Собр. соч. – 1986. – Т. 9: Письма (1915-1968). – С. 83.
4. Паустовский К.Г. Собр. соч. – 1982. – Т. 3. – С. 601.
5. Паустовский В.К. Солотчинские дни и дали // Мир Паустовского. – М., 1995. - №5. – С. 14-18.
6. Паустовский К.Г. Собр. соч. – 1983. – Т. 6. – С. 205-219, 611.
7. Паустовский К.Г. Собр. соч. – Т. 9. – С. 142-143.
8. Паустовский К.Г. Собр. соч. – Т. 6. – С. 213-214.
9. Паустовский К.Г. Собр. соч. – Т. 3. – С. 611.
10. Паустовский К.Г. Там же. – С. 625-627.
11. Паустовский К.Г. Собр. соч. – Т. 6. – С. 286-291, 612.
12. Паустовский К.Г. Собр. соч. – Т. 9. – С. 215-216.
13. Паустовский К.Г. Собр. соч. – Т. 6. – С. 407-423, 615.
14. Шмидт А.И. Из семейного альбома: Фоторепортаж // Мир Паустовского. – М., 1995. - №5. – С. 40-44.
15. Паустовский К.Г. Собр. соч. – Т. 9. – С. 264.
16. Паустовский К.Г. Там же. – С. 265.
17. Паустовский К.Г. Там же. – С. 416.
18. Касаткин В.М. Дом с мезонином в Солотче. – Рязань: Узорочье, 1998; Он же. Семья лесника // Мир Паустовского. – М., 1995. - №5. – С. 30 -33.
19. Касаткин В.М. «Вторая родина» Константина Паустовского. – Рязань: Поверенный, 2004.
20. Города и районы Рязанской области: Историко-краеведческие очерки / Сост. С.Д. Цуканова. – Рязань: Московский рабочий Ряз. отд., 1990. – С. 476.
Н.М. Колобаева
Писатель В.В. Личутин о Мещерском крае
«Чего ездить за тысячу верст, когда все национальные тропы, вся физиономия Руси вот тут, под боком».
/В.В. Личутин/
Одна из проблем нынешней России – духовное ее возрождение, которое зиждется на духовности личности россиянина.
Особый смысл это приобретает в условиях села, которое в нынешнее время нуждается в особой заботе, потому что погибает. Как спасти русскую деревню? Как восстановить ее духовность? Об этом много размышляют писатели-деревенщики. В частности много мыслей об этом в литературном творчестве Владимира Владимировича Личутина, пронизанном горячей и глубокой любовью к крестьянину и своему Отечеству.
«Личутин – колдун. Ходит – бродит. Присаживается, приглядывается. То мерцает зорким ястребиным взглядом, то сонно дремлет. Подставляя солнышку золотую бородку. Откроет книгу, строго нацепив жестяные очки. Закинет за спину ружьецо, легкомысленно стрельнет в пробегающего зайца. Посмотрит на вечерний пролетающий над избой самолет. Сумрачно глянет в ночной телевизор. Запрется в своей горенке, утвердится на точеном кресле. И начнется великое творение. Будто в деревенский горшок колдун кинул плакун – траву, дрему – горицвет, корень чистотела. Влил ковш из талицы. Вскипятил на огне. Пробормотал заговор. Просвистел синицей. Гукнул филином. Взвыл волком. Зелье забурлило, поднялось, пошло через край. Залило половицы, потекло под дверь, на крыльцо, на двор, на луг. Не зелье, а сладчайший мед, душистый ягодный сок, чистейший синевы студеный снег, дивного аромата настой».1 Так Александр Проханов охарактеризовал творческую лабораторию В.В. Личутина, писателя, представителя «поколения сорокалетних», которые стремительно ворвались в литературу в начале 1970-х.
В эти же годы писатель поселился в нашем крае. Вот как об этом вспоминает Н.В. Федин, бывший учитель, друг Личутина: «В. Личутин поселился в наших краях в 1977 г. Он был другом Ан. Кима, тоже писателя 70-х г., который уже обосновался в Немятове годом раньше. Он-то и привез Личутина в нашу деревню, познакомил нас и просил меня посодействовать ему в покупке дома. Мы поехали в деревню Часлово, где договорились о продаже. Место Личутину понравилось. Недалеко от деревни большое озеро и река Нарма. В лесу было много грибов и ягод. Личутин страстный охотник, рыбак и грибник. Мы стали дружить домами. Летом они с женой приезжали в Немятово. Собиралась большая компания: Ким с женой, наше семейство, - и все отправлялись в лес за черникой. Дорогой и в лесу Личутин пел
старинные северные песни. После похода устраивали обед. Личутин балагурил, сыпал северные байки».
Северные песни, байки… Это неслучайно! В. В. Личутин – помор, родился в 1940 г. В г. Мезени Архангельской области, что от Архангельска в двухстах верстах. По материнской линии были в его роду землепашцы, предки по отцовской линии занимались морским промыслом. Любопытна судьба его родителей. «Мою мать, школьницу четвертого класса, полюбил сельский учитель восемнадцати лет, подождал. Когда станет девчонке пятнадцать, и пошел сватать к ее родителям. «Да что ты, опамятуйся, сердешный, сам на ноги не встал, и девка-то совсем ребенок», – отказывала мать. Но учитель был настойчив, и на третий год они согласились. Когда возвращались из сельсовета после записи, жених выносил юную невесту из лодки на руках, да на ту пору запнулся, и обнесло его в реку. На берегу бабки зашикали: де не к добру, не падет невесте счастье».2 Отец, сельский учитель, любимец деревенской детворы, погиб на фронте. «Еще за год до войны он писал жене из армии: «Грядет великая война, которая наделает много бед, чувствую, мне не остаться в живых на той войне, и если родится сын, то назови его Владимир».3
Так появился на миру Владимир Владимирович Личутин. В Поморье прошло его детство. Любимой забавой была ловля рыбы удочкой, грибная охота. С малых лет страстно любил петь народные песни. В 12 лет он поставил первый силок на куропаток, выращивал кроликов. Но душевные усилия требовались на то, чтобы убить животину. Долго взгляд животного мучил его в ночи. Однако ему, военной сироте, надо было выжить и исполнить столько приземленной тяжелой работы, от которой душа невольно отворачивается: и при этом «напрасно не обжигаться душой не каменеть сердцем». Пришлось работать мальчонкой на сеноставе, заготовке дров и сплаве леса, ловить луговых крыс. Личутин пишет: «Я отчетливо помню, что не было во мне, несмотря на всю жестокость жизни, ни капли горечи, обделенности, тоски, обиды и зависти к тем, кто ел каждый день мороженное и безвыводно имел на столе хлеб с маслом и сахар глызами, носили штиблеты и крахмальные воротнички… И малорослости своей болезненно не переживал, но во всяком мальчишеском соперничестве старался извернуться, поклонить победу на свою сторону. И даже после лета 54-ого, когда пришел в 8 класс «остался… метром с кепкою». – и тогда я не унывал ибо оставалась еще моя воля, улица, где в пылу озорных выпадок я все равно оказывался сверху».4
После школы был лесотехнический техникум, работал слесарем. Как-то отстраненно, смутно воспринималась жизнь грядущая. Но уже тянуло к перу. Он еще в детстве пытался складывать стихи. А теперь ясно стало, что хлеб насущный станет добывать «из черниленки».
Окончив в 1969 г. факультет журналистики Ленинградского университета, Личутин несколько лет работал в Архангельске на радио и в областной газете «Правда Севера». Первая повесть «Белая горница» была опубликована в журнале «Север» в 1972 г. Вслед за нею появились повести «Иона и Александра» (1973 г.), «Обработано – время свадеб» (1973 г.), роман «Долгий отдых» (1974 г.). Так что, когда Личутин приехал в наши края, он уже сложился, как писатель.
Мещёрская земля дала ему для творчества маленький домик на краю д. Часлово. Здесь живет писатель. Березовая роща подступает почти к самому дому. С другой стороны чернеет сосновый бор. Мы не раз бывали в его горенке. Желтеют сосновые стены и потолок. Массивный стол, широкие лавки сделаны самим хозяином. Печи разрисованы цветами. На полу – домотканые половики, на полках книги – Шергин, Рубцов, Белов, Абрамов. Стены украшают пейзажи Часлово, написанные его братом – художником. Одним словом «здесь русский дух, здесь Русью пахнет». Духовная связь с простым деревенским людом тянется за писателем с тех дальних детских лет, когда он, свесившись с печки, слушал побаски поморских бабок. Н.В. Федин рассказывает: «Лето, осень, а часто и зиму он упорно работал. У него было правило утром отстукать на машинке несколько страниц. А потом занимался столярным делом, работал в саду, шел на рыбалку или в лес. В деревне все полюбили Владимира Владимировича. Его дом был всегда открыт и мужики заходили к нему запросто поговорить. Веселый характер, общительность притягивает к нему людей. Это общение с людьми отразилось в его творчестве». В эти годы он пишет повести «Душа горит», «Золотое дно», «Домашний философ», роман «Последний колдун». Суровая северная земля поморов – место действия почти всех его произведений. В них автор стремится проследить духовную жизнь народа, нравственные ценности, накопленные народом за многие века.
В 1986 г. за роман «Скитальцы» он получает Государственную премию. Личутин встречается с учащимися и учителями школы, рассказывает о своем новом романе, о творческих замыслах, обещает написать произведение о нашем крае. И вот в 1987 году появляется роман «Любостай».
Вдалеке от проезжих дорог, среди Мещерских сосновых боров затерялась небольшая деревушка Спас, в которой развертываются основные действия романа. Главный герой романа – писатель Бурнашов. В деревушке Спас, где он поселился со своей женой Лизанькой, угадывается наше Часлово. Мы находим знакомые нам описания окрестностей – боры и березовые рощи, озера Гавринское и Глухое, дороги, ведущие в деревню.
«Леса обступали Спас, осаждали со всех сторон, старались полонить крохотное живое пятнышко на земле с ее картофельниками, холмушками изб и свалками, набитыми житейским мусором… Вчерашний ливень обновил, воскресил землю, и из каждой поры, ломая сухие, обветшалые покрова обожженных жаром суходолов, спешили наружу остроперые зеленя. Боры в заозерье нарастали этажами, синея, лиловея издали… и эта несравненная, напитанная теплом и светом, березовая роща невольно подвигала душу на восторг, сметала все суетное».5 Таким встает Часлово со страниц романа. Каждый из местных жителей узнает самое святое место – Часловский родник: «Часовенка стояла в затулье, в глубине бора, лукаво схоронившись от постороннего любопытного взгляда. У переклада тропа на крохотном болотистом лужке… выбирай, куда торить след: по левой колее тележнице идти – откроется мир с его красотами и соблазнами, начинающийся с автобусной остановки; средней дорогой решиться – скоро попадешь к воротам погоста; правая тропа, изрядно намучив, обманет вас и приведет обратно в Спас, в верхний околоток, к вершине задумчиво сияющего озера». Пронзительно точны описания ночного Часлово с одинокой колотушкой; Часлово, обложенного «грозной осадой», «фиолетовым бучилом», тучей из глухого озера и того гнилого угла; Часлово, положенного «крахмальными снегами», Часлово в «можженую пору», когда «яриться небосвод, а земля молит дождя».6
В одном интервью Личутин так объясняет смысл своего «Любостая»: «Повествование о мучительных поисках художника опоры в этом мире. Он стремится в деревню Спас, полагая, что истинная жизнь исцелит его от затяжной хвори всеобщего неверия, которая постепенно подмочила нацию…».
Бурнашов, приехав в деревню и занявшись трудом, пытается своим самопожертвованием залатать ту брешь, которая образовалась между прошлым и настоящим. Прошлое деревни – это трудолюбивый народ, его песня и сказы, его вера, подкрепленная тысячами затейливо построенных церквей. И настоящее, где больше говорят о материальных благах. Бурнашов заражен этим настоящим временем. Ему нет покоя в городе, нет успокоения и в деревне. Да и деревня уже не та, что была раньше. Жители в основном престарелые, они завистливы, любят посудачить о своих соседях, находя в них только отрицательные черты. Труд в колхозе не приносит им радости. А мужики только и ждут случая, чтобы выпить.
И Бурнашову «суждено мучиться и погибнуть от сердечной боли». Проводив его в последний раз всем миром, продолжает доживать свою жизнь деревенька Спас. «Через нее прошел странный, мятущийся человек – не свой, «барин», но ушел не чужой. Он не мог спасти этот гибнущий Спас, он лишь заставил его призадуматься, вздрогнуть».7 За строчками романа слышится вопрос Личутина: «А спасем ли мы русскую деревню?» Жизнь в Спасе противоречива. Немало здесь хороших людей. Вот Гришаня Самсонов. Он точно списан с уроженца Часлово Сергея Васильевича Фокина. Всю жизнь без устали работал: пас колхозный скот, плотничал, косил, клал печи, водил пчел, рыбачил. Он вырастил с женой детей и отправил их в Рязань. Он добродушен и приветлив. «Я с каждым днем убеждаюсь, что Гришаня куда милее сотен интеллигентов, истекающих словами и умудряющихся на этих необязательных словесах безбедно жить. Гришаня делает конкретное дело: он строит изгородь, возится у хлева, с пяти утра уже тюкает топором… он валит лес, пашет землю, изузоривает наличники, починяет сапоги, пьет вино, часто матерится и поет песни под тульскую гармошку… Этот Гришаня Самсонов мой брат из братьев, знает и умеет столько. Сколько не суметь сотням городских жителей…» Гришаня – балагур, умеет ублажить Бурнашова своими байками и грубовато теплым словом: «…все лабуда. Бяда настигнет, когда помирать захочешь и не сможешь».
А вот Толя Ребров. Его прототип – часловский молодой мужчина Толя Храбров, человек нелегкой судьбы, сирота при живой матери. В силу недалекого ума всю жизнь прожил в томлении от скуки и безделья, хотя и вечный пастух деревенских овец и коров. В романе он «не блаженный… и не юродивый, его не мучают сомнения и не навещают видения, он не казниться и не плачется о незавидной судьбе, не завидует и не горюет, но лишь посмеивается, когда слегка захмелен. Он куда как высоко себя вознес над прочим труждающимся народом. И в его прокопченном лице постоянно читается самодовольство и некоторое превосходство над пластающимися в работе муравьями… если что-то нарушалось в его окружении и откуда-то вдруг попаховало бедою, Толя весь съеживался, его громадное тело мгновенно никло».8 Этот человек всегда занимал Личутина, он видел в нем разладчика векового обычая верить. Вот почему главный герой его романа Бурнашов задает вопрос: может ли он стать прислужником сатаны, если почувствует власть.
Удивителен образ старика Якова Мизгирева, в котором угадывается житель деревни Часлово Смелов Фадей Иосифович. Это бывший сельский житель, разрушитель церквей, в силу странной ревности уничтожал их – «старался словно бы встать вровень сл строителями, счесться славой».9 Теперь, старался замолить грехи, он любовно строит по памяти спичечные макеты когда-то разрушенных им храмов и часовен. Как о святом деле рассказывает об этом Бурнашову. Писателю жаль этого человека: он показывает, что надо прощать таких людей, пострадавших от зла, которое сами же сотворили.
Целая галерея часловских женщин предстает перед читателем. Это вдовы, бобылки, неутомимые хозяйки, которые «кружатся на кухне в своей бесконечной домашней обрядке», трудятся на огороде, «… бабы-колотухи бились за мужьев как могли, варагумили сараюшки, хибары, утепляли баньки, чтобы хоть на первое время закрыться крышей, обстраивались долго и трудно».10
Каролишка, одна из шестерых оставленных матерью сирот, вдовит с войны, имеет дочь, подняла ее и больше семьи не заводила. Она крепила вокруг себя весь дряхлый народец, верховодила, «… правила животы, при случае пользовала от … постоянных хворей».
Власиха – ей уже за семьдесят. «Коротает она одна и жизнь старухи вся на виду. Живет она в просторной избе, но ночует в бывшей баньке: здесь ей сподручнее, да и дровам экономия». Власиха ступает по жизненному кругу упрямо, с необыкновенной выносливостью и жаждой к работе.
Зиночка – крохотная женочка с мужским горбоносым лицом и ярко-синими безбровыми глазами. И средь зимы была в резиновых сапожках на босу ногу. «Страшно ей одной в «ссутуленном домике», пугается неведомо кого, чтобы «вскричать в испуге», а после жить долго-долго внезапным видением. Этим разбавляет Зиночка сиротские долгие дни, украшает жизнь.
Яркий образ Маруськи – письмоноски, снохи Мизгирева, запоминается читателям. Даже наше поколение знает эту женщину. Шура Смелова – она в действительности сноха Смелова – мать восьмерых детей. Крупная, громогласная, вечно улыбающаяся. Она ежедневно два года назад ездила за почтой на велосипеде в Колесниково, что в 10 км от Часлово. В романе писателем точно схвачены ее внешние и внутренние достоинства: «… карие глаза, постоянно приопущенные глаза с выпуклыми голубыми белками, и когда она внезапно посылала взгляд, в них просвечивала тоска и горячий неутоленный огонь». Каждый день ее «гортанный, переливчатый и вместе с тем необычайно высокий голос преломлялся, дробился, стелился по сосновым борам и маковым распадам, отдавался эхом». «Казалось, что женщине нравится не столько петь, сколько слушать собственный звук, катящийся из трубного органа».11 «Изморно было женщине, но она горячила себя, и … песня помогала Марусе пересилить такую долгую дорогу к дому. Лишь под ночь возвращается она в дом, чтобы тут виться по хозяйству, обихаживать скотину, калеку-мужа и внучат. Постоянно в ее душе «толкалось, мельтешило, как обида непонятно на кого, кто запряг ее с самых малых лет в тягловую упряжку и забыл высвободить из ярма…». Тяжелая, горькая судьба часловских женщин. И выстояли они только благодаря женской крепости в вере.
Повествуя о Часлово и его жителях В.В.Личутин вспоминает историю деревни, великий пожар 23 июня 1941 г., поделивший Часлово на два околотка из 6 домов, заставляет читателя «переступить в старинную Русь», живо и любовно рассказывая о православных традициях и обычаях, хранимых часловцами.
Иван Креститель – православный красивый праздник, когда вся наша округа стекается на Святой Часловский родник. Личутин только подмечает все действа часловских жителей в этот день, заглядывает вместе с ними на родник.
Перепловынье. Праздник витает по деревне до полуночи. Отброшены все мысли о домашней работе; великий грех работать в праздник. С утра на родник святой воды испить, затем литургия в одном из домов деревни. Под вечер процессия старушек обходит с молитвой деревню, «заслоняются они от грядущей беды иконой», прижав к груди. «Обойдя Спас, старушки скопились на въезде в сельцо. Пропели молитву, стали прикладываться к иконе и желать здоровья и благ друг другу».
На Илью традиционный пятачок, где бабы и мужики в круг – частушка за частушкой, да такие «соленые», игра, «заведенная исстари на деревне, грубый знак внимания, признание в неравнодушии. Вдовки, бобылки, мужички – грибы-моховики, а все туда же. Душа-то молодая!» Любовно, с легким юмором и тихой печалью описывает Личутин часловцев в такие минуты.
Блюдут жители Часлова дедовские обычаи и обряды, что не ускользает от писательской зоркости и находит отражение в романе. Верит сельцо в облако над кладбищем, в призраков, живущих в заколоченном доме, в силу супа, сваренного на трех водах из трех колодцев. Строго выполняют похоронный обычай: «умершего надо пронести по Спасу, чтобы простился «с земным обиталищем» и запомнил дорогу, по которой уже не коснуться ногами. «Двадцать животов затаилось от постороннего любопытного взгляда в череди на Руси, в болотном куту меж озер. Но для чего-то нужны они? Для какой-то нужды крепятся на миру друг подле друга сиротеи и бобылки, военные вдовы и фронтовые колеки».12
Мы, читатели, «должны обрести истину, ускользнувшую от главного героя романа Бурнашова, иначе никому не выжить на этой земле».
Автор призывает нас крепиться, коль скоро остались еще работящие и смышленые. Но более всего он призывает нас к изживанию люти и ненависти, которые вселились в души людей и разделили их.
Раздумья о русском характере В.В. Личутин продолжил в своей книге «Душа неизъяснимая». Это многолетний труд (1979 – 2000 гг.), своеобразный итог размышлений о русском народе. Половина книги о срединной Руси, представленной нашим краем. Главы «Всё под Богом» и «Сны бессловесных» рассказывают о часловских жителях. Писатель ведет диалог с читателем от первого лица и показывает себя в мирской суете часловского народа. При этом подчеркивает: «… я – это волоть из его толицы, едва видимая его глазу волокнистая нить из его древесной болони и потому, размышляя о матери сырой земле. Я стараюсь тем самым понять и себя».13 Его приняли в Часлово. К нему бегут за помощью, за советом, его зовут в кружок под ветелку, на праздник.
Вновь мы встречаемся с Сергеем Васильевичем Фокиным, теперь он Сережок, Сергуня – приятель писателя. Личутин искренне удивляется: «И откуда только силы находятся в этом ладящем, далеко уже не молодом русском мужике?» Притяжливое место – лавочка под ветлой Сережка: и цирюльня, и пятачок, и философский стол. А вот помер он, и деревня, по мнению Личутина, умерла. «Главный человек умер, который таинственно, вроде лишь присутствуя на земле, давал духовное направление деревенскому миру».14 Все те же часловские женщины смотрят на нас со старниц книги. Личутин показывает их на Пасху, когда торжественные и нарядные поют молитву, славя Христа, когда куролесят, шествуя вдоль деревни. Гармошка созывает на пятачок. Все христосуются, колотятся крашенками, звонкая частушка врываются в деревню. Зажглись глаза у бабылок и женочонок. «И так жалостно глядят на эту незлобивую женщину, затурканную долгим лихолетьем: всю жизнь как тягловая лошадь, мяла работы, … вот и нынче порою… падет на мать сыру землю… и вскрикнет: «Думала век износу не будет. Пеши-то не хаживала, все бегом». 15
Под рубрикой «Из простой судьбы» Личутин дает часловские байки, истории, реальные судьбы людей. Вот пастух мамасевский так распалился от больного зуба, что утонул в Гавринском озере, вот Рая Векшина из Уречного потеряла милого, потому что тот застрелился: не разрешили родители жениться на бедной девушке.
Живет в Часлово Василий Ионович Макуйлов, участник Великой Отечественной войны, командир батальона, орденоносец, комендант немецкого города, красавец и гордость Часлово. В романе это согбенный, трясущийся старик, много лет ухаживающий за парализованной женой, чем и вызывает восхищение у часловских женщин. Разные судьбы наших земляков показывает писатель, но все одинаково горькие. Печальна и сама история деревни Часлово, о чем с большой обидой за русскую деревню размышляет Личутин. «Осиротеет деревенюшка, потихоньку иструхнет. А ведь когда-то зажиточная была, праздничная, работящая, и где нынче березняки и сосенки… вплотную уже приступили к дворищам, все было распахано на многие версты. Сто восемь дворов стояло, да в каждом до десяти ребятишек. Казалось веками не извести могучего корню, но вот город жадно выпил все соки… в этом веке она дала стране почти всех маршалов, генералов, академиков и министров, писателей и артистов, чтобы остаться при конце века хворобной милостынщицей на церковной паперти».16
Личутин спорит с собой: зачем так жить, коли не видеть чуда? И тут же отвечает, что есть оно у часловских бабенок и мужиков: диво, что урожай добрый, что у детей все ладно. Для них, бессловесных, день прожит – и хорошо.
Живет на страницах книги острый юмор часловского люда. Есть народные юморинки о бабке, ощипавшей охмелевших гусей, о бабке, обрядившей притворившегося умершим мужа в трусы да майку.
«Иной раз буйный язык Личутина вдруг становится кратким и афористичным, так что хочется выписать фразу».17 Любой читатель чувствует пленительность его языка. «Языку Личутина нет равных. В нем звук, цвет, музыка. Русский ветер, русская песня, закон русской красоты… Язык Личутина запечатлел все сущее, зарисовал лик Родины… Это сокровище России… Его «Душа неизъяснимая» - это русская «Песнь песней», - восклицает Александр Проханов. – В писателя Личутина вселился русский дух такой светоносный силы, что из его книг золотыми пучками светит в черную ночь русского лихолетья».18 Все, кто «идут на луч, обретают в сердце любовь и веру».
И мы, окунувшись в его книгу «Душа неизъяснимая», так и не смогли вынырнуть из нее, настолько она затянула нас глубокой любовью к России, ее духовной культуре. Это настоящая энциклопедия русской крестьянской жизни.
Примечания
1 Проханов А. Слово о Личутине. – М.: Изд. «Информпечать» ИТРК РСПП, 2000.
2 Личутин В.В. Душа неизъяснимая. - М.: Изд. «Информпечать» ИТРК РСПП, 2000. – С. 216.
3 Там же. – С. 197.
4 Там же. – С. 286.
5 Личутин В.В. Любостай/Роман-газета. - № 17. – М.: Изд. «Художественная литература», 1990. – С. 69.
6 Там же. – С. 75.
7 Смирнов В. В поисках гибельной тайны/Роман-газета. - № 18. – М.: Изд. «Художественная литература», 1990.
8 Личутин В.В. Любостай. – С. 19.
9 Смирнов В. Указ. соч.
10 Там же. – С. 52.
11 Личутин В.В. Любостай. – С. 45.
12 Личутин В.В. Любостай.
13 Личутин В.В. Душа неизъяснимая. – С. 495.
14 Там же. – С. 555.
15 Там же. – С. 502.
16 Личутин В.В. Там же.
17 Проханов А. Слово о Личутине.
18 Там же.
БОТАНИКА
А.А. Ванин
Влияние факторов жизни растений на урожай томатов и фасоли [по материалам Клепиковского болотного опытного опорного пункта (КБООП)]
Персонал Клепиковского болотного опытного опорного пункта при Управлении сельского хозяйства Рязанской области за время существования (1938 - 1965 гг.) насчитывал всего 3 сотрудника: Александр Васильевич Сосков – заведующий КБООП (1938-1941, 1958-1965 гг.), Анна Алексеевна Митяева – старший научный сотрудник (с 1942 по 1957 гг. – заведующая опорным пунктом) и рабочий.
Несмотря на трудности военного и послевоенного времени, отсутствие помещения для работы и лаборатории, КБООП решил крупные задачи по окультуриванию болот Мещёрской низменности, выбору сельскохозяйственных сортов и культур, разработал и установил агротехнику возделывания культурных растений на осушенных торфяных и минеральных почвах, изучил влияние и способы внесения местных органических, минеральных, микроудобрений и многое др. [1]. В настоящее время достижения опорного пункта в культуре болот широко используются в земледелии, агрохимии, растениеводстве и семеноводстве области.
Остановлюсь на некоторых результатах исследований по сортированию томатов и фасоли при комплексном регулировании факторов жизни растений, выполненных КБООП в 1946 - 1949 гг. Исследования проводились в Приозёрной Мещере (близ д. Лосево Клепиковского района). Почва дерново-слабоподзолистая, легкосуглинистая, хорошо оструктуренная в предшествующие годы. Полевые опыты по сортоиспытанию томатов закладывались в 4-х-кратной повторности. Площадь делянки 100 м 2. Сорта фасоли испытывались также на мелких делянках в 6-икратной повторности.
Характеристики вегетационных периодов (май – август) в эти годы по тепловлагообеспеченности (данные метеостанции КБООП за 1938 - 1965 гг.) показаны в табл. 1:
Таблица 1. Тепловлагообеспеченность вегетационного периода (май-август)
| Месяцы | Годы | |||
| 1946 г. | 1947 г. | 1948 г. | 1949 г. | |
Май Июнь Июль Август | Осадки, мм / Температура воздуха, оС | |||
| 35/12,2 44/20,4 131/20,2 73/18,7 | 70/10,4 83/17,5 136/18,8 35/17,1 | 84/15,5 32/21 64/17,4 100/17,7 | 51/15,5 110/17,6 192/17,6 36/16,9 | |
| Сумма осадков за май - август, мм/ Сумма температур > 10о | ||||
| 283 2104 | 325 1883 | 280 2181 | 389 2078 | |
| Сумма осадков Ро, % / Обеспеченность температур Рt>10o, % | ||||
| 61 76 | 53 40 | 61 88 | 30 73 | |
