«Теория международных отношений Том II Министерство образования Российской Федерации Нижегородский государственный университет ...»

Под христианской моралью подразумевается мораль современной цивилизации; во всяком случае, нет такой морали цивилизованного общества, которая не совпадала бы с христианской в абсолютном осуждении войны.

Христианство, будучи основным законом современного общества, отвергает вой­ну или, точнее сказать, осуждает ее как преступление.

В свете ясных законов христианства война, бесспорно, является преступлением. Отрицать возможность ее абсолютного и окончательного упразднения — это значит сомневаться в претворении в жизнь христианских законов.!...]

VI. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ВОИНЫ И ПОБОЧНЫЕ ПРИЧИНЫ ИХ ВОЗНИКНОВЕНИЯ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

К наиболее модным для нашего времени причинам, или предлогам, войны отно­сятся выгода и необходимость расширить свою территорию. Ни одно государство не считает себя достаточно обширным — в противоположность людям, каждый из кото­рых считает себя совершенством. А поскольку понятие достаточности или недоста­точности явно относительно, то, что сегодня считается достаточным, перестает быть или казаться таковым завтра; сегодня это способствует сохранению мира, завтра мо­жет явиться причиной объявления войны.

Из всех предлогов войны это самый несправедливый и самый незаконный. Он сродни мнению о неравенстве в распределении богатств, используемому социалиста­ми в качестве обоснования для переустройства гражданского общества путем неспра­ведливого уравнительства, которое подавит творческие индивидуальности человека.

Примечательно то, что истолкователями этого «социализма» применительно к международным отношениям являются отнюдь не самые слабые и самые бедные го­сударства, а, наоборот, самые мощные и самые обширные. А это доказывает, что эти несправедливые домогательства есть не что иное, как властолюбивое стремление из­вестных империй к мировому господству или к господству на континенте. Во имя социализма для каждого индивида войну начинают обездоленные; во имя социализма применительно к международным отношениям беспорядки начинают обеспеченные. Далекие от того, чтобы служить равновесию, подобные войны имеют своей целью нарушение порядка на благо сильным, в ущерб слабым. Подобные войны отмечает печать беззакония. Другими словами, вечной и главной причиной всех человеческих войн было и будет властолюбие, инстинктивное желание человека завоевать себе возможно большее число людей, наибольшую территорию, наибольшее богатство, наибольшую власть и престиж.

Такого рода желание — источник правонарушения — может найти корректив только в самом себе. Чтобы пресечь это желание, надо, чтобы оно столкнулось с подобным же желанием, а это произойдет в том случае, если власть, а следовательно, разум, воля и действие перестанут быть монополией одного или немногих, а перейдут в руки многих или почти всех.

Международное правосудие, т.е. независимость, ограниченная независимостью, начинает признаваться и уважаться государствами лишь тогда, когда одновременно сосуществует много государств.

VII. ВОЙНА И ВЛАСТОЛЮБИЕ

Вообще в Южной Америке война преследует одну цель, хотя эта цель и прикры­вается тысячей предлогов: это стремление к захвату власти и к обладанию ею. Власть является наиболее ярким и общим выражением всех удовольствий и выгод земного существования и, можно сказать, — даже будущей жизни, если учесть, с какой на­стойчивостью претендует на власть и церковь — эта великая ассоциация душ.

Остается лишь установить, где и когда это обстоятельство не было тайным моти­вом и движущей силой войн между людьми.

Кто сражается за расширение границ, тот в той или иной степени борется за рас­ширение своей власти. Кто сражается за национальную независимость или независи­мость какой-то провинции, борется за то, чтобы овладеть властью, которую захватил чужеземец. Кто борется за установление правительства лучшего, чем существующее, тот борется за участие в новом правительстве. Кто сражается за права и свободы, бо­рется за расширение своей личной власти, поскольку право есть полномочие, или власть, располагать чем-то. Кто борется за наследование суверенных прав, естествен­но, борется за захват известной доли в этих правах.

Что такое власть в ее философском смысле? Это распространение своего собст­венного я, расширение и осуществление нашего коллективного или индивидуального действия в этом мире, который служит нам театром нашего существования. А по­скольку каждый человек и каждая группа людей стремится к власти в силу своей природы, то конфликты являются следствием совпадения целей; однако за этим сле­дует другое, а именно мир, или разрешение конфликтов путем уважения права или естественного закона, согласно которому власть каждого индивидуума является огра­ничением власти ему подобного.

Конфликты будут возникать, пока существует антагонизм интересов и воли среди подобных друг другу существ, пока естественные стремления подобных друг другу существ имеют общую и одинаковую цель.

Однако такие конфликты исчезнут в силу их естественного разрешения, которое зиждется на уважении к праву, охраняющему всех и каждого. Таким образом, кон­фликты будут возникать лишь для того, чтобы искать и находить выход именно в та­кого рода решении, как мир или согласование и гармония всех схожих прав.

Р.Гильфердинг

Финансовый капитал. Изд-во социально-экономической литературы. М., 1959.

[Извлечение]

Глава двадцать вторая

ЭКСПОРТ КАПИТАЛА И БОРЬБА ЗА ХОЗЯЙСТВЕННУЮ ТЕРРИТОРИЮ

В то время как система охранительных пошлин, получая всеобщее распространение, ведет к тому, что мировой рынок все более расчленяется на отдельные государственно разгра­ниченные хозяйственные территории, развитие в направлении к финансовому капиталу повышает значение размеров хозяй­ственной территории. Последняя всегда имела крупное значе­ние для развития капиталистического производства^[1]. Чем больше и населеннее хозяйственная территория, тем крупнее может быть производственная единица, тем, следовательно, ниже издержки производства, тем выше специализация внут­ри предприятий, что опять-таки означает снижение издер­жек производства. Чем больше хозяйственная территория, тем легче можно разместить промышленность там, где име­ются наиболее благоприятные природные условия, где выше всего производительность труда. Чем обширнее территория, тем разнообразнее производство, тем более вероятно, что от­дельные отрасли производства будут взаимно дополнять друг друга, и можно будет сэкономить на издержках транс­порта за счет ввоза извне. На большой территории легче уравниваются нарушения производства, вытекающие из сдви­гов в области спроса, из стихийных катастроф. Поэтому не подлежит никакому сомнению, что при развитом капитали­стическом производстве свобода торговли, связав весь миро­вой рынок в единую хозяйственную территорию, обеспечила бы максимальную производительность труда и наиболее ра­циональное международное разделение труда. Однако и при свободе торговли промышленность пользуется на своем соб­ственном национально-государственном рынке известными преимуществами вследствие знания нравов страны, привычек в области потребления, вследствие большей легкости пони­мания и в особенности благодаря тому преимуществу, кото­рое дает ей относительная близость, а потому и экономия на издержках транспорта, которая может еще более возрасти в результате мероприятий в области тарифной политики. На­против, иностранная промышленность наталкивается на из­вестные препятствия, вытекающие из различий языка, права, валюты и т. д. Охранительные пошлины чрезвычайно усили­вают невыгоды сравнительно мелкой хозяйственной терри­тории. Они тормозят вывоз, следовательно, сокращают воз­можные размеры предприятия, противодействуют специализации и тем самым, равно как помехами рациональному ме­ждународному разделению труда, повышают издержки про­изводства. Тем, что Соединенные Штаты смогли так быстро развиться в промышленном отношении даже при режиме охранительных пошлин, они обязаны прежде всего величине своей хозяйственной территории, допускающей чрезвычайную специализацию в масштабах предприятия. Чем меньше хозяй­ственная территория при развитом капиталистическом произ­водстве, т. е. в эпоху, когда воспитательный протекционизм уже сделал свое дело, тем в общем более заинтересовано со­ответствующее государство в свободе торговли. Отсюда, на­пример, сильные фритредерские течения в Бельгии. К этому присоединяется еще одно обстоятельство: чем меньше терри­тория, тем как бы более односторонне распределение естест­венных условий производительности, следовательно, тем меньше число способных развиваться отраслей промышлен­ности, тем больше заинтересованность во ввозе тех иностран­ных товаров, для производства которых менее пригодна соб­ственная хозяйственная территория.

Напротив, протекционизм означает ограничение хозяйст­венной территории и поэтому является помехой развитию производительных сил. Он сокращает размер промышленных предприятий, затрудняет специализацию и, наконец, препят­ствует международному разделению труда, благодаря кото­рому капитал обращается к тем отраслям производства, для которых в данной стране имеются наиболее благоприятные предпосылки. При современных высоких охранительных пош­линах это тем более важно, что таможенные ставки часто устанавливаются не столько с учетом производственно-техни­ческого положения отдельных отраслей промышленности, сколько являются результатом политической борьбы отдель­ных промышленных групп, от влияния которых на государ­ственную власть в конечном счете зависит, какой характер приобретут таможенные пошлины. Но если протекционизм является препятствием для развития производительных сил, а вместе с тем и для развития промышленности, то непосред­ственно для класса капиталистов он означает повышение при­были. Свобода торговли затрудняет картелирование, отни­мает у способных к картелированию отраслей промышлен­ности их монопольное положение на внутреннем рынке, если только монополия не обеспечивается для них условиями транспорта (как в случае с углем) или естественной монопо­лией (как в случае с германским производством калия). Вместе с тем отпадают и те сверхприбыли, которые поступа­ют от использования картельноохранительных пошлин.

Конечно, монополизация прогрессирует и без охранитель­ных пошлин. Но, во-первых, темп ее тогда очень сильно замед­ляется, во-вторых, прочность картелей уменьшается и, в-третьих, приходится опасаться сопротивления против междуна­родных картелей, потому что последние воспринимают» тогда непосредственно как национально чуждые эксплуататор­ские силы. Напротив, протекционизм обеспечивает националь­ный рынок за картелем и придает ему несравненно большую прочность не только устранением конкуренции, но и потому, что возможность использовать охранительную пошлину яв­ляется силой, непосредственно побуждающей к картелирова­нию. Международное картелирование, которое, правда, на ос­нове значительно большей концентрации, несомненно, в коте концов наступило бы и при свободе торговли, тоже ускоряет­ся протекционизмом. Последний облегчает организацию карте­лей прежде всего в форме разграничения областей сбыта и форме соглашений относительно цен, так как здесь дело сво­дится к объединению не разрозненных производителей на ми­ровом рынке, как было при свободной торговле, а к объеди­нению уже упрочившихся национальных картелей. Протекционизм выдвигает в качестве контрагентов отдельные карте­ли и, следовательно, чрезвычайно сокращает число участни­ков. Протекционизм подготовляет базис для соглашений ещё и тем, что он с самого начала предоставляет национальны! рынок национальным картелям. Но чем больше становится таких рынков, поставленных охранительными пошлинами вне конкуренции и предоставленных определенным националь­ным картелям, тем легче, во-первых, достигаются соглашение относительно свободных рынков, тем прочнее будет, во-вто­рых, интернациональное соглашение, потому что разрыв его не сулит аутсайдерам столь крупных успехов от конкуренции, как было бы при свободе торговли.

Таким образом, здесь имеются две противоположные тен­денции. С одной стороны, охранительные пошлины становят­ся для картеля наступательным оружием в конкурентно! борьбе, вследствие чего борьба цен обостряется; в то же вре­мя он стремится усилить свою позицию в конкурентной борь­бе, используя государственную власть, дипломатическое вме­шательство и т. д. С другой стороны, протекционизм укреп­ляет национальные картели и таким образом облегчает воз­никновение межкартельных образований. В результате этих тенденций интернациональные объединения представляют скорее перемирие, чем прочное соглашение об общности инте­ресов. Любой сдвиг в протекционистском вооружении, любое изменение в соотношении рынков отдельных государств меня­ют основу соглашений и делают необходимыми новые дого­воры. Более прочные образования возникают лишь в тех слу­чаях, когда свободная торговля более или менее устраняет национальные границы, или когда основой картеля служит не охранительная пошлина, а прежде всего естественная мо­нополия, как, например, в случае с нефтью.

В то же время картелирование чрезвычайно увеличивает непосредственное значение размеров хозяйственной террито­рии для величины прибыли. Мы видели, что охранительная пошлина обеспечивает капиталистической монополии сверх­прибыль от сбыта на внутреннем рынке. Но чем больше хо­зяйственная территория, тем больше внутренний сбыт (при­помним, например, какую долю всего производства стальных заводов составляет, экспорт Соединенных Штатов, с одной стороны, и Бельгии — с другой), тем, следовательно, выше кар­тельная прибыль. Чем больше последняя, тем выше могут быть экспортные премии, тем больше конкурентоспособность на мировом рынке. Одновременно с активизацией вмешатель­ства в мировую политику, обусловленного жаждой колоний, возникало стремление до максимально возможных пределов расширить хозяйственную территорию, огражденную стеной протекционизма.

Поскольку протекционизм оказывает неблагоприятные воз­действия на норму прибыли, картель старается преодолеть их средствами, которые даются ему в руки самой системой охранительных пошлин. То развитие экспортных премий, ко­торое приносит с собой протекционизм, позволяет преодоле­вать, хотя бы отчасти, барьеры иностранного протекциониз­ма и таким образом до известной степени предотвращать со­кращение производства. Последнее оказывается возможным в тем большей степени, чем крупнее внутреннее производство, премированное собственными охранительными пошлинами. Значит и здесь возникает заинтересованность опять-таки не в свободе торговли, а в расширении собственной хозяйствен­ной территории и в повышении пошлин. Если же это средство отказывает, тогда начинается экспорт капитала в форме, строительства фабрик за границей. Промышленная сфера, угрожаемая охранительными пошлинами чужих стран, те­перь, перенося часть своего производства за границу, сама пользуется этими охранительными пошлинами. Хотя расши­рение основного производства становится в силу этого невоз­можным, а повышение нормы прибыли путем уменьшения издержек производства неосуществимым, это возмещается, однако, тем ростом прибыли, который обеспечивают тому же капиталисту повышенные цены продуктов, производимых те­перь за границей. Таким образом, экспорт капитала, кото­рому в другой форме дается сильный толчок охранительными пошлинами собственной страны, стимулируется в свою оче­редь протекционизмом чужой страны и в то же время со­действует повсеместному проникновению капитала во всем мире и интернационализации капитала.

Итак, поскольку дело касается нормы прибыли, здесь уничтожается тенденция к ее понижению, которую оказывает современный протекционизм, тормозящий развитие производительных сил. Таким образом, свобода торговли представля­ется капиталу излишней и вредной. За те помехи развитию производительности, которые вытекают из сужения хозяйст­венной территории, он старается вознаградить себя не пере­ходом к свободной торговле, а расширением собственной хо­зяйственной территории, форсированием экспорта капитала^[2].

Итак, современная политика протекционизма все более усиливает всегда присущее капиталу стремление к расшире­нию своей сферы. С другой стороны, концентрация всего бездеятельного денежного капитала в руках банков приводит к планомерной организации экспорта капитала. Соединение банков с промышленностью позволяет им предоставлять де­нежный капитал на том условии, чтобы этот денежный капи­тал нашел применение в соответствующей отрасли промыш­ленности. Это чрезвычайно ускоряет экспорт капитала во всех его формах.

Под экспортом капитала мы подразумеваем вывоз стоимо­сти, предназначенной производить за границей прибавочную стоимость. Существенно при этом, чтобы прибавочная стои­мость оставалась в распоряжении отечественного капитала. Если, например, германский капиталист переселяется со своим капиталом в Канаду, производит там и уже не возвра­щается на родину, то это равносильно потере для германско­го капитала, это — денационализация капитала; это — не экс­порт, а перенесение капитала, которое представляет собой вы­чет из отечественного и приращение иностранного капитала.

Об экспорте капитала можно говорить только в том случае, если применяемый за границей капитал остается в распоря­жении страны, из которой он происходит и, если отечествен­ные капиталы могут располагать той прибавочной стоимо­стью, которая производится этим капиталом. Тогда этот ка­питал представляет собой статью в национальном «балансе претензий», а ежегодно производимая прибавочная стои­мость— статью в национальном платежном балансе. Экспорт капитала уменьшает pro tanto [соответственно] количество отечественного капитала и увеличивает национальный доход на всю сумму производимой прибавочной стоимости.

Акционерная форма предприятий и развитая организация кредита благоприятствуют экспорту капитала и изменяют его характер- в том смысле, что капитал получает возможность эмигрировать отдельно от предпринимателя; следовательно, собственность на этот капитал намного дольше сохраняется за экспортирующей страной или вообще остается за ней, и национализация капитала затрудняется. Если капитал экспор­тируется для сельскохозяйственного производства, национа­лизация обыкновенно совершается значительно быстрее, как показывает прежде всего пример Соединенных Штатов.

С точки зрения экспортирующей страны экспорт капитала может происходить в двух формах: капитал эмигрирует за границу как капитал, приносящий проценты, или как капитал, приносящий прибыль. Последний опять-таки может функцио­нировать как промышленный, торговый или банковый капи­тал. С точки зрения страны, в которую капитал экспортирует­ся, важно также, из каких частей прибавочной стоимости уплачивается процент. Процент, уплачиваемый по закладным, находящимся за границей, означает, что за границу уходит часть земельной ренты^[3] ; процент, уплачиваемый по облига­циям промышленных предприятий, показывает, что за гра­ницу уходит часть промышленной прибыли.

По мере того, как европейский капитал развивается в фи­нансовый капитал, он нередко уже с самого начала и эмигри­рует как таковой. Крупный германский банк открывает за границей филиал. Этот филиал выступает посредником при заключении займа, выручка от которого употребляется на со­оружение электротехнического завода. Строительство послед­него передается электротехническому обществу, с которым банк связан на родине. Или процесс упрощается еще больше. Заграничное отделение банка учреждает за границей про­мышленное предприятие, выпускает акции у себя на родине и передает заказы опять-таки предприятиям, с которыми связан главный банк. В наибольшем масштабе этот процесс про­исходит в тех случаях, когда операции с размещением госу­дарственных займов банки выполняют с целью доставить заказы промышленным предприятиям. Развитие такого экс­порта капитала чрезвычайно ускоряется тесной связью бан­кового и промышленного капитала.

Условием экспорта капитала является различие норм при­были; экспорт капитала — средство уравнивания националь­ных норм прибыли. Уровень прибыли зависит от органическо­го состава капитала, следовательно, от уровня капиталисти­ческого развития. Нем он выше, тем ниже общая норма прибыли. Это — общие условия, определяющие величину при­были, Они имеют меньшее значение здесь, где речь идет о то­варах мирового рынка, цена которых определяется наиболее совершенными методами производства. К этим общим усло­виям присоединяются еще и специфические. Что касается нор­мы процента, то в странах с относительно низким уровнем капиталистического развития и недостаточной организацией кредитного и банкового дела она намного выше, чем в раз­витых капиталистических государствах. К этому присоеди­няется еще то обстоятельство, что в первых странах в про­центе обыкновенно содержится и часть заработной платы или предпринимательской прибыли. Высокий процент служит не­посредственной приманкой для экспорта ссудного капитала. Предпринимательская прибыль здесь выше, потому что рабо­чая сила чрезвычайно дешева, а ее относительно низкое ка­чество уравновешивается чрезмерной продолжительностью рабочего времени. Выше еще и потому, что земельная рента низкая или номинальная, так как имеется еще много свобод­ной земли, свободной в силу естественных причин или вслед­ствие насильственной экспроприации туземцев, и издержки производства удешевляются низкой ценой земли. Кроме того, прибыль повышается привилегиями и монополиями. Если же дело идет о продуктах, для которых именно новый рынок соз­дал сбыт, то реализуется сверхприбыль, потому что капита­листически производимые товары вступают здесь в конкурен­цию с товарами, производимыми ремеслом.

В какой бы форме ни совершался экспорт капитала, он всегда означает, что поглотительная способность чужого рын­ка растет. В прежнее время границей экспорта товаров была поглотительная способность чужих рынков по отношению к продуктам европейской промышленности. Потребительная способность этих рынков ограничивалась тем, в какой мере они располагали избытками своего натурально-хозяйственного и во всяком случае неразвитого производства, производи­тельность которого нельзя было бы ни повысить в короткое время, ни тем более превратить в производство для рынка. Таким образом, без дальнейших рассуждений понятно, что английское капиталистическое, т. е. чрезвычайно эластичное и способное к расширению производство очень быстро удо­влетворяло потребности всякого вновь открываемого рынка и превышало эти потребности, что в свою очередь проявлялось как перепроизводство в текстильной промышленности. Но, с другой стороны, потребительная способность самой Англии, поскольку дело касается специфических продуктов, произво­димых на вновь открываемых рынках, ограничена. Конечно, ее потребительная способность вообще, рассматриваемая с чисто количественной стороны, несравненно больше, чем по­требительная способность чужих рынков. Но здесь решающее значение приобрела качественная сторона —»потребительная стоимость тех продуктов, которые можно было извлечь с чу­жих рынков как эквивалент за английские товары. Поскольку дело тут шло о специфических продуктах, являющихся пред­метами роскоши, потребление их в Англии оставалось ограни­ченным; с другой стороны, тенденция к чрезвычайно быстро­му расширению обнаруживалась именно в текстильной про­мышленности. Но вывоз текстильных продуктов повышал ввоз колониальных продуктов, между тем как потребление пред­метов роскоши расширялось далеко не в такой же мере. И даже для быстрого расширения текстильного производства было необходимо, чтобы прибыль в возрастающей степени накоплялась, а не потреблялась, затрачиваясь на предметы роскоши. Поэтому открытие новых чужих рынков каждый раз заканчивается для Англии кризисами, которые начинаются, с одной стороны, падением цены текстильных продуктов за границей, а с другой стороны — крушением цен колониальных продуктов в Англии. История любого английского кризиса показывает значение этих специфических причин кризисов. Стоит отметить, с какой старательностью Тук, например, следит за ценами всех колониальных продуктов и как регу­лярно прежние промышленные кризисы сопровождались пол­ным крахом этих отраслей торговли. Изменение наступает только с развитием современной системы транспорта, кото­рое переносит центр тяжести на металлургическую промыш­ленность, между тем как связи с вновь открываемыми рын­ками все более меняются в том направлении, что они все больше сводятся уже не к простому товарообмену, а к экс­порту капитала.

Уже экспорт капитала как ссудного капитала чрезвычайно расширяет поглотительную способность вновь открываемого рынка. Предположим, что вновь открытый рынок в состоянии экспортировать товаров на 1 млн. ф. ст. При простом товаро­обмене, предполагая обмен равных стоимостей, его погло­тительная способность равнялась бы тоже 1 млн. ф. ст. Но если эта стоимость экспортирована в страну не как товар, а как ссудный капитал, например в форме государственного займа, то эта же стоимость в 1 млн. ф. ст., которой может располагать новый рынок, экспортируя свои избытки, послу­жит уже не для обмена на товары, а для уплаты процент на капитал. Значит, в эту страну можно теперь экспортировать уже стоимость не в 1 млн. ф. ст., а, скажем, в 10 если эта стоимость отправляется туда как капитал и процент составляет 10, или в 20 млн., если процент падает до 5. На этом примере видно также, какую большую роль для способности рынка к расширению играет понижение уровня процента. Обостренная конкуренция иностранного капитала имеет тенденцию быстро понижать норму про­цента также и а отсталых странах и, следовательно, опять-' таки расширяет возможность экспорта капитала. Экспорт, промышленного капитала оказывает значительно большее воздействие, чем экспорт в форме ссудного капитала, и как раз по этой причине экспорт капитала в форме промышленного капитала приобретает все большее значение. В самой деле, перенесение капиталистического производства на чужой рынок совершенно освобождает последний от тех границ, ко­торые ставятся его собственной потребительной способностью Ведь увеличение стоимости капитала обеспечивается доход­ностью этого нового производства. Но сбыт этого производ­ства рассчитан не на один только данный вновь открыты! рынок. Напротив, в таких новых районах капитал обращаете» к тем отраслям производства, для которых обеспечен сбыт на мировом рынке. Например, проникновение капитала в Юж­ную Африку никак не связано с поглотительной способностью Южной Африки; главная отрасль производства — эксплуата­ция золотых рудников — пользуется почти безграничной воз­можностью сбыта, и темп внедрения капитала зависит здесь только от естественной возможности расширять разработку и от наличия достаточного рабочего населения. Точно так же. например, эксплуатация месторождений меди не зависит от потребительной способности колонии; напротив, те отрасли промышленности, которые производят собственно предметы потребления и должны искать возможности сбыта по боль­шей части на самом новом рынке, в своем расширении очень быстро наталкиваются на границы потребительной способ­ности.

Таким образом, экспорт капитала расширяет ту границу, которая определяется потребительной способностью нового рынка. Но в то же время перенесение капиталистических ме­тодов транспорта и производства в чужую страну обусловли­вает здесь ускоренный темп экономического развития, приво­дит к возникновению расширяющегося внутреннего рынка вследствие разложения натурально-хозяйственных связей, к расширению производства на рынок и тем самым к увеличе­нию количества тех продуктов, которые могут быть вывезены и могут таким образом послужить опять-таки на уплату но­вых процентов по вновь импортированному капиталу. Раньше открытие колоний и новых рынков означало прежде всего открытие новых предметов потребления; напротив, в настоя­щее время новый капитал обращается главным образом к тем отраслям, которые доставляют сырой материал для промыш­ленности. Одновременно с расширением отечественной про­мышленности, которая обслуживает потребление экспорта ка­питала, экспортированный капитал обращается к производ­ству сырья для этой самой промышленности. Следовательно, продукты экспортированного капитала находят сбыт в метро­полии, и тот узкий круг, в котором двигалось производство Англии, чрезвычайно расширяется благодаря взаимоснабже­нию отечественной промышленности, с одной стороны, и про­мышленности, созданной экспортированным капиталом,— с другой.

Но мы знаем, что открытие новых рынков играет важную роль тем, что кладет конец промышленной депрессии, удли­няет период подъема и ослабляет действие кризисов. Экспорт капитала ускоряет открытие чужих стран и развивает их про­изводительные силы в огромном масштабе. В то же время он увеличивает в метрополии производство, которое должно до­ставить товары, экспортируемые за границу в качестве капи­тала. Таким образом, он превращается в мощную движущую силу капиталистического производства, которое по мере того, как экспорт капитала становится всеобщим явлением, всту­пает в новый период бури и натиска, характеризующийся^[4] тем, что цикл подъема и депрессии как будто сокращается, кризисы принимают как будто более мягкие формы. Быстрое расширение производства порождает также рост спроса на рабочую силу, который столь благоприятствует профессио­нальным союзам. Кажется как будто страны старого капита­листического развития преодолели имманентные тенденции капитализма, ведущие к обнищанию. Быстрый подъем произ­водства затемняет отрицательные стороны капиталистического общества 'и ведет к оптимистической оценке его жизнеспособ­ности.

Быстрым ли, медленным ли темпом совершается открытие колоний и новых рынков, это в настоящее время зависит глав­ным образом от их способности послужить ареной для при­ложения капитала. Способность же эта тем выше, чем богаче колонии такими продуктами, которые можно производить ка­питалистически, сбыт которых на мировом рынке обеспечен и которые важны для промышленности метрополии. Быстрая экспансия капитализма в 1895 г. вызвала прежде всего повышение цен металлов и хлопка и тем самым значительно уси­лила стремление открыть новые источники этих важнейших сырых материалов. Поэтому экспортированный капитал ищет применения прежде всего в тех областях, которые способны производить эти продукты, и обращается именно к этим сфе­рам, из которых горное дело немедленно же приобретает раз­витую капиталистическую производственную организацию. Производство этого рода в свою очередь увеличивает тот избыток, который может вывозить колония, а это дает воз­можность приложения новых капиталов. Таким образом темп проникновения капитала на новые рынки чрезвычайно уско­ряется. Препятствием открытию новой страны является не от­сутствие в ней капитала; последнее устраняется ввозом капи­тала. В большинстве случаев помехой становится другое об­стоятельство: нехватка «свободного, т. е. наемного труда. Рабочий вопрос приобретает острые формы, и представляется, будто он разрешим только средствами насилия.

Как всегда, во всех случаях, когда капитал впервые встре­чается с отношениями, противоречащими его потребности са­мовозрастания и экономически преодолимыми лишь медленно и постепенно, так и здесь он апеллирует к государственной власти и ставит ее на службу насильственной экспроприации, которая создает необходимый свободный наемный пролетари­ат, будь то, как в начале капитализма, европейские крестья­не или индейцы Перу и Мексики, или, как в настоящее вре­мя, африканские негры^[5]. Насильственные методы неотделимы от существа колониальной политики, которая без них утра­тила бы свой капиталистический смысл, и так же составляют интегральный элемент колониальной политики, как наличие неимущего пролетариата вообще представляет собой conditio sine qua поп [непременное условие] капитализма. Проводить колониальную политику и в то же время толковать об устра­нении ее насильственных методов — это фантазия, к которой нельзя относиться серьезнее, чем к иллюзии, будто можно уничтожить пролетариат, но сохранить капитализм.

Методы принуждения к труду многообразны. Главное средство — экспроприация туземцев, у которых отнимается земля и, следовательно, основа прежнего существования. Зем­ля отдается завоевателям, причем все сильнее обнаруживает­ся тенденция передавать ее не отдельным колонистам, а круп­ным земельным компаниям. В особенности это касается тех случаев, когда дело идет о добыче продуктов горного дела. Здесь по методу первоначального накопления капиталисти­ческое богатство сразу сосредоточивается в руках немногих капиталистических магнатов, между тем мелкие переселенцы остаются ни с чем. Напомним лишь о тех огромных богат­ствах, которые были сконцентрированы таким путем в руках группы, захватившей золотые рудники и алмазные прииски английской Южной Африки, и в меньшем масштабе — в ру­ках германских колониальных обществ Юго-Западной Афри­ки, находящихся в самой тесной связи с крупными банками. В то же время экспроприация создает из освобожденных от земли туземцев пролетариат, который должен сделаться по­слушным объектом эксплуатации. Возможность экспроприа­ции создается сопротивлением со стороны туземцев, которое естественно встречают притязания завоевателей. Насилия ко­лонистов создают конфликты, которые делают «необходимым» вмешательство государства, а там уже государство позабо­тится, чтобы дело было сделано основательно. Стремление капитала к безропотным объектам эксплуатации становится теперь под маркой «замирения» области задачей государства, и выполнение ее ложится уже на всю нацию, т.е. прежде всего на пролетариев-солдат и налогоплательщиков в метро­полии.

Там, где не удается разом произвести столь радикальную экспроприацию, та же цель достигается созданием налоговой системы, которая требует от туземцев столь крупных денеж­ных платежей, что внести их возможно лишь беспрерывным трудом на службе чужого капитала. Это воспитание к труду достигло законченных форм в Бельгийском Конго, где сред­ствами накопления капитала, наряду с удушающим обложе­нием являются хроническое применение насилия в позорней­ших формах, обман и коварство. Рабство снова становится экономическим идеалом, а вместе с ним и тот дух зверской жестокости, который из колонии передается носителям коло­ниальных интересов метрополии и справляет здесь свои от­вратительные оргии^[6] '.

Если туземного населения недостаточно, потому ли что чрезмерное усердие при экспроприации освободило туземцев не только от земли, но и от жизни, потому ли что население нестойко или недостаточно многочисленно для того, чтобы норма прибавочной стоимости достигла желанного уровня, то капитал стремится разрешить рабочий вопрос привлечением труда извне. Организуется ввоз кули, и одновременно при по­мощи утонченной системы контрактового рабства заботятся о том, чтобы законы спроса и предложения на этом рабочее рынке не оказали какого-нибудь неприятного действия. Ко­нечно, это не радикальное разрешение рабочего вопроса капитала. С одной стороны, во всех странах, где имеется место для белого наемного труда, привлечение кули наталкивается на растущее сопротивление белых рабочих. С другой сторо­ны, господствующим классам это решение также представляется опасным во всех случаях, когда европейская колониальная политика вступает в конфликт с постоянно усиливающимся стремлением Японии к экспансии, а за Японией в непродолжительном времени последует и сам Китай^[7].

Так, германский капитализм в оба последних периода вы­сокой конъюнктуры сам натолкнулся на ограниченность ра­бочего населения и вынужден был восполнить необходим» рекрутирование резервной промышленной армии иностран­ными рабочими Капитализм Соединенных Штатов тоже притом в несравненно большем масштабе должен пользо­ваться привлечением иммигрантов. Напротив, замедленны; темп развития Англии проявляется, между прочим, и в более ощутимой безработице. Таким образом, европейская облает; эмиграции ограничивается Южной и Юго-Восточной Европой, и Россией. Но в то же время вследствие быстрой экспансии потребность в наемном труде чрезвычайно возросла.

Итак, государства, которые по социальным или междуна­родно-политическим соображениям не допускают иммиграции» наталкиваются в своей экспансии на преграду, которую ста-j вит численность рабочего населения, и труднее всего преодо­леть эту преграду как раз в тех областях, где перед капи­талистическим развитием стоят наиболее блестящие перспективы, например в Канаде и Австралии. Кроме того, в этих: странах при крупных размерах Terra libera [свободной территории] расширение земледелия тоже требует быстрого росте^[8] ! дополнительного населения и серьезно противодействует возникновению неимущего пролетариата. Собственный же прирост населения в этих областях чрезвычайно медленный. [Но и рост населения в развитых европейских государстве] постоянно замедляется, что уменьшает то избыточное населе­ние, которым может располагать эмиграция.

Но это замедление роста населения сказывается в особен­ности в тех странах, которые имеют огромное значение для увеличения количества сельскохозяйственных продуктов: в Канаде, Австралии и Аргентине. Оно создает тенденцию к по­вышению цены земледельческих продуктов, которая про­является все сильнее, несмотря на то что сельскохозяйствен­ное производство обладает большой способностью к расши­рению.

Однако граница, которую ставит рост населения, всегда лишь относительная граница. Она объясняет, почему капита­листическая экспансия не идет еще более бурным темпом, но ни в коем случае не прекращает самой экспансии. К тому же она несет в себе и средства исцеления. Мы оставляем здесь в стороне создание свободного наемного труда или принуди­тельного труда в собственно колониальных областях; остав­ляем в стороне и постоянно происходящее относительное вы­свобождение белого труда вследствие технического прогресса в капиталистических метрополиях, которое при замедлении экспансии сделалось бы абсолютным. Помимо всего этого, если бы капиталистическая экспансия в колониальных облас­тях, где применяется белый труд, натолкнулась на более по­датливые границы, следствием этого было бы только одна: капитализм, преодолевая противодействующие ему политиче­ские границы, в еще большей степени обратился бы к отста­лым аграрным областям самой Европы, и его выступление здесь, разрушая деревенскую домашнюю промышленность и высвобождая аграрное население, в огромнейших размерам создало бы материал для усиления эмиграции.

Но если новые рынки становятся не просто областями для сбыта, а сферами приложения капитала, то в зависи­мости от этого изменяется и политическая позиция стран экспортирующих капитал.

Простая торговля, поскольку она не являлась колониаль­ной торговлей, которая соединяется с разбоем и грабежом, а была торговлей с белым или желтым населением, способ­ным к сопротивлению и сравнительно высоко развитым, долгое время оставляла в неприкосновенности основные социальные и политические отношения соответствующих стран и ограни­чивалась лишь экономическими связями. Если только имеется какая-нибудь государственная власть, которая до известно! степени может поддерживать порядок, непосредственное под­чинение не столь важно. Это изменяется по мере того, как перевес берет экспорт капитала. Тут дело касается уже не­сравненно более крупных интересов. Если в чужой стране строятся железные дороги, приобретается земля, сооружают­ся порты, закладываются и пускаются в ход рудники, риск намного больше, чем в том случае, когда просто покупаются и продаются товары.

Таким образом, отсталость правовых отношений становится препятствием, преодоления которого хотя бы и мерами на­силия все более энергично требует финансовый капитал. Это приводит к постоянно обостряющимся конфликтам между развитыми капиталистическими государствами и государст­венной властью отсталых стран, к все более настойчивым по­пыткам навязать этим странам правовые отношения, соответ­ствующие потребностям капитализма, будь это с сохранением или же с уничтожением прежних властей. В то же время конкуренция из-за вновь открытых сфер приложения капи­тала приводит к новым противоречиям и конфликтам между самими развитыми капиталистическими государствами. Что касается вновь открытых стран, там ввозимый капитал уси­ливает противоречия и вызывает постоянно растущее сопро­тивление народов, пробуждающихся к национальному само­сознанию, против пришельцев. Сопротивление это легко мо­жет вырасти в опасные меры, направленные против иностран­ного капитала. В корне революционизируются старые соци­альные отношения, разрушается тысячелетняя аграрная обособленность «внеисторических наций», они вовлекаются в капиталистический водоворот. Сам капитализм мало-помалу дает покоренным средства и способы для освобождения. И они выдвигают ту цель, которая некогда представлялась европейским нациям наивысшею: создание единого нацио­нального государства как орудия экономической и культур­ной свободы. Это движение к независимости угрожает евро­пейскому капиталу в его наиболее ценных областях эксплуа­тации, сулящих наиболее блестящие перспективы, и евро­пейский капитал может сохранять свое господство, лишь постоянно увеличивая свои военные силы.

Отсюда призывы всех капиталистов, заинтересованных в чужих странах, к сильной государственной власти, авторитет которой защитил бы эти интересы и в отдаленнейших угол­ках света; призывы к тому, чтобы повсюду развевался воен­ный флаг, который позволил бы повсюду развеваться торго­вому флагу. Но лучше всего чувствует себя экспортирован­ный капитал, когда государственная власть его страны пол­ностью подчинит себе новую область. Тогда экспорт капитала из других стран будет исключен, экспортированный капитал будет пользоваться привилегированным положением, и его прибыли по возможности будут гарантированы государством. Таким образом, экспорт капитала действует в пользу импе­риалистической политики.

Экспорт капитала, в особенности с тех пор, когда он выво­зится в форме промышленного и финансового капитала, гигантски ускоряет переворот во всех старых общественных от­ношениях и вовлечение всего земного шара в сферу капита­лизма. Капиталистическое развитие не зарождалось самостоя­тельно в каждой отдельной стране. Вместе с капиталом импор­тировались капиталистическое производство и отношения эксплуатации, причем всегда на той ступени развития, которой они достигли в наиболее передовой стране. В настоящее время вновь возникающая промышленность не развивается от ремесленных зачатков и техники к современному гигантскому пред­приятию, а с самого начала основывается в форме крупнокапи­талистического предприятия. Точно так же в настоящее время и капитализм импортируется в новую страну каждый раз на уже достигнутой им стадии и потому развертывает свое револю­ционизирующее действие с несравненно большей мощью и в несравненно более короткое время, чем потребовалось, напри­мер, для капиталистического развития Голландии и Англии. Эпоху в истории экспорта капитала составил переворот в транспортном деле. Железные дороги и пароходы сами по себе имеют колоссальное значение для капитализма, сокращая период обращения. Благодаря этому, во-первых, высвобож­дается капитал из сферы обращения и, во-вторых, повышается норма прибыли. Удешевление сырого материала понижает

издержки производства и расширяет потребление. Далее, ко железные дороги и пароходы создают те громадные хозяйственные территории, которые делают возможными современные гигантские предприятия с их массовым производством. Но железные дороги были прежде всего важнейшим средством для открытия иностранных рынков сбыта. Только они сделали возможным потребление Европой продуктов этих рынков в таком колоссальном масштабе, и только благодаря им рынок столь быстро расширился в мировой рынок. Еще важнее был» то обстоятельство, что теперь стал необходимым в крупнейшее масштабе экспорт капитала для строительства этих железных дорог, которое осуществлялось почти исключительно европей­ским, в особенности английским капиталом.

Однако экспорт капитала оставался монополией Англии в свою очередь обеспечивал за ней господство над мировым-рынком. Следовательно, Англии не приходилось бояться про­мышленной или финансовой конкуренции других стран. По­этому ее идеалом оставалась свобода рынка. Наоборот, пре­восходство Англии тем более должно было побуждать другие государства к тому, чтобы удерживать и расширять свое гос­подство над уже приобретенными областями, так как это было средством защититься от подавляющей конкуренции Англия хотя бы в пределах этих областей.

Положение изменилось, когда монополия Англии была слом­лена, когда в американском и германском капитализме вырос превосходящий конкурент английскому капитализму, органи­зационно недостаточно действенному вследствие свободы тор­говли. Развитие в направлении к финансовому капиталу созда­вало в Америке и Германии сильное стремление к экспорту капитала. Мы видели, как развитие акционерных обществ картелей создает учредительскую прибыль, которая притекает к банкам в виде капитала, ищущего применения. К этому присоединяется и то, что система охранительных пошлин сужает внутреннее потребление и тем самым заставляет форсировать экспорт. Притом экспортные премии, которые стали возможными благодаря картельному протекционизму, явились средством для того, чтобы подготовить на нейтральных рынках подавляющую конкуренцию против Англии, тем более опас­ную, что сравнительно молодая крупная промышленность этих, стран благодаря своему новому оборудованию отчасти пре-: восходит английскую и в техническом отношении. Но раз экспортные премии сделались важным средством международной конкурентной борьбы, то это орудие тем более действенно! чем выше их можно назначить. Протекционизм в одной стране необходимо влечет за собой протекционизм в другой, и это тем более неизбежно, чем более развит в последней капитализм, чем более сильны и распространены в ней капиталистические монополии. Величина охранительных пошлин становится ре­шающим моментом в международной конкурентной борьбе. Чтобы не ухудшить условий конкуренции, чтобы не потерпеть поражения на мировом рынке, каждая страна должна немед­ленно подражать повышению пошлин в другой. Промышлен­ный протекционизм становится тем же, чем является по своей природе аграрный протекционизм: бесконечной спиралью.

Конкурентная борьба, раз ее приходится вести только пу­тем удешевления цены товара, всегда угрожает убытками или хотя бы падением прибыли ниже ее средней нормы. Устране­ние конкуренции становится идеалом крупных союзов капита­листов. Тем более, что, как мы видели, экспорт превращается для них в настоятельную необходимость, которая должна быть осуществлена во что бы то ни стало, ибо технические условия властно требуют, чтобы производство велось в возможно более крупном масштабе. Но на мировом рынке царит конкуренция, ч потому не остается ничего иного, как только заменить один вид конкуренции другим, менее опасным. На место конкуренции на товарном рынке, где решающее значение имеет только цена товара, выступает конкуренция на рынке капиталов, в сфере предложения ссудного капитала, предоставление которого с са­мого начала связывается с условием, что впоследствии будет принят товар. Экспорт капитала становится теперь средством обеспечить заказы за промышленностью страны, экспортирую­щей капитал. Перед покупателем не остается теперь выбора. Он стал должником, значит, зависимой стороной, вынужденной принимать условия кредитора. Сербия получит заем в Австрии, Германии или Франции лишь при том условии, если она возьмет на себя обязательство покупать пушки или железнодо­рожные материалы у Шкоды, Круппа или Шнейдера. Борьба за сбыт товара превращается в борьбу за сферы приложения ссудного капитала между национальными банковыми груп­пами; а так как вследствие интернационального уравнивания процентных ставок, экономическая конкуренция поставлена здесь в сравнительно узкие рамки, то экономическая борьба быстро ведет к столкновению сил, которое решается уже по­литическим оружием.

Но в этих конфликтах экономическое преимущество остает­ся как раз на стороне старых капиталистических государств. Англия располагает старой, насыщенной капиталом, промышленностью, которая со времен английской монополии на миро­вом рынке приспособлена к потребностям мирового рывка. развивается сравнительно медленнее, чем германская или аме­риканская, и обладает меньшей способностью к расширении». Но, с другой стороны, накопленный капитал чрезвычайно ве­лик, и от заграничных вложений постоянно притекают в Анг­лию новые массы прибыли, подлежащие накоплению. Отноше­ние накопляющихся масс капитала к тому количеству капа-тала, которое может быть вложено в самой Англии, здесь наи­высшее, а потому стремление к помещению за границей наиболее сильное, взимаемая процентная ставка самая низкая. По иным причинам то же явление наблюдается и во Франции. Здесь тоже, с одной стороны, имеется издавна накопленное богатство. Хотя собственность на него не так концентрирована» зато оно централизовано банками; наряду с этим постоянно притекают доходы от заграничных вложений. С другой стороны имеет место застойное состояние промышленности в собствен­ной стране, и потому здесь тоже сильно стремление капитала к экспорту. Эти преимущества обеих стран можно возместить только политически, усиленным давлением дипломатии — средство опасное и потому ограниченное,— или же экономиче­ски: путем потерь на цене, которые могут при случае уравно­весить повышенный процент.

Но ожесточенность конкуренции пробуждает стремление к ее прекращению. Самым простым способом это удается, если части мирового рынка включаются в состав национального рын­ка, т. е. присоединением чужих стран посредством колониаль­ной политики. Если свободная торговля была безразлична к колониям, то протекционизм непосредственно приводит к боль­шей активности в сфере колониальной политики. Здесь интересы государств непосредственно враждебно сталкиваются между собой.

В том же направлении действует и еще одно обстоятель­ство. Уже с чисто количественной точки зрения для страны выгоднее, если ее капитал будет экспортирован в форме капи­тала, приносящего прибыль, а не капитала, приносящего про­цент, так как прибыль ведь больше, чем процент. Далее, если экспортирующие капиталисты вкладывают свой капитал как промышленный капитал, распоряжение капиталом будет более непосредственным, а контроль более прямым. Тот английский капитал, который вложен в американские железнодорожные займы, т. е. вложен как капитал, приносящий процент, оказы­вает минимальное влияние на политику американских желез­нодорожных тузов; напротив, влияние это — решающее, когда промышленное предприятие ведется самим английским капи­талом. Но в настоящее время субъектами экспорта промыш­ленного капитала являются прежде всего картели и тресты. Причины этого различны. Во-первых, эти организации сильнее всего в отраслях тяжелой промышленности, где, как мы ви­дели, сильнее всего стремление к экспорту капитала, который ищет новых рынков сбыта для своего колоссально раздуваю­щегося производства. Эти монополизированные отрасли тяже­лой промышленности в первую очередь заинтересованы в строительстве железных дорог, эксплуатации рудников, росте вооружений в иностранных государствах, строительстве элек­тростанций. За ними стоят крупные банки наиболее тесно связанные с этими отраслями. Кроме того, с одной стороны, стремление к расширению производства в картелированных отраслях очень сильно, но, с другой стороны, этому на внутрен­нем рынке противодействуют высокие картельные цены. Таким образом, экспансия обеспечивает наилучшую возможность для того, чтобы удовлетворить потребности в расширении произ­водства. Далее, в результате своих сверхприбылей картель всегда располагают капиталами, ожидающими накопления, которые они охотнее всего вложат в свою собственную сферу, где норма прибыли наиболее высокая. К тому же связь между банками и промышленностью здесь наиболее тесная, и воз­можность получить учредительскую прибыль от эмиссии акций предприятия становится серьезным стимулом экспорта капи­тала. Таким образом, мы наблюдаем, что стремление к экспорту промышленного капитала в настоящее время особенно сильно в странах с организационно наиболее передовой промышлен­ностью, в Германии и Соединенных Штатах. Так объясня­ется то своеобразное явление, что эти государства, с одной стороны, экспортируют капитал, а с другой—отчасти сами импортируют из-за границы капитал, необходимый для их собственного народного хозяйства. Они экспортируют прежде всего промышленный капитал, расширяя тем самым свою промышленность, оборотный капитал для которой они час получают в форме ссудного капитала из стран с сравнит замедленным промышленным развитием, но с более крупным богатством в виде накопленных капиталов. При этом они выигрывают не только разницу между промышленной прибылью которую выручают на чужих рынках, и значительно более не­ким процентом, который им приходится уплачивать на заня­тый капитал в Англии или Франции, но и обеспечивают этим способом экспорта капитала более быстрый рост собственной промышленности. Так, Соединенные Штаты в огромном масштабе экспортируют промышленный капитал в Южную Америку и в то же время импортируют из Англии, Голландии, Франции и т. д. необходимый для ведения собственной промышленности ссудный капитал в форме акций и облигаций.

Таким образом, картелирование и трестирование форсируют экспорт капитала из стран, где монополизация промыш­ленности зашла всего дальше, и тем самым обеспечивают для капиталистов этих стран превосходство перед странами с не-коорганизованной промышленностью. В последних это про­буждает стремление ускорить картелирование собственной промышленности протекционизмом, а в передовых странах усиливает стремление при любых обстоятельствах обеспечил дальнейший экспорт капитала путем устранения всякой конкуренции иностранного капитала.

Если экспорт капитала в своих наиболее развитых форма! выдвигается такими сферами, в которых концентрация капи­тала зашла всего дальше, то он же оказывает обратное воздействие, усиливая мощь капитала и ускоряя накопление я этих капиталистических сферах. Только крупнейшим банкам и крупнейшим отраслям промышленности удается добиваться Для себя на чужих рынках условий, наиболее благоприятных для увеличения капитала. Крупным банкам и крупной про­мышленности достаются здесь столь высокие сверхприбыли, о которых нечего и мечтать сравнительно мелким капитали­стическим силам.

Итак, политика финансового капитала преследует три ос­новные цели: во-первых, создание возможно более обширной хозяйственной территории, которая, во-вторых, должна быть ограждена от иностранной конкуренции таможенными стенами и таким образом должна превратиться, в-третьих, в объект эксплуатации для национальных монополистических объедине­ний. Но эти требования впадают в самое острое противоречие с экономической политикой, которую с поистине классическим совершенством проводил промышленный капитал во время его, единодержавия в Англии (единодержавия в том двояком смы­сле, что ему был подчинен торговый и банковый капитал и что ему в то же время принадлежало единодержавие на миро­вом рынке). И это тем более, что проведение политики финан­сового капитала в других странах представляло' все большую угрозу для интересов английского промышленного капитала. Страна свободной торговли вполне естественно была центром натиска иностранной конкуренции. Конечно «демпинг» имел и свои выгоды для английской промышленности. Обрабатыва­ющая промышленность вследствие разорительной конкуренции получала более дешевый сырой материал. Но это именно и наносило ущерб отраслям, производящим сырые материалы. С прогрессом картелирования, с объединением все больших ступеней производства и с разработкой системы экспортных премий должен пробить час и для тех отраслей английской промышленности, которые до сих пор выигрывали от «демпин­га». Но самое важное обстоятельство заключалось в том, что пошлины пробуждают надежду на эру быстрой монополизации с ее перспективами сверхприбылей и учредительских барышей, представляющих лакомую приманку для английского капитала. С другой стороны, объединение Англии с колониями при помощи охранительных пошлин вполне возможно. Большая часть автономных колоний Англии, это — государства, которые важны для Англии прежде всего как поставщики сырья и как покупатели продуктов промышленности. Протекционизм других государств и в особенности их аграрный протекционизм и без того уже превратил Англию в главный рынок колониального сбыта. Что касается тех препятствий, которые английская промышленность поставила бы развитию собственной промышленности в колониях, то здесь следует отметить, что эти колонии находятся еще на стадии воспитательного протекционизм т. е. на той стадии, когда высота пошлин не должна переходить за известный уровень, так как ввоз иностранных промыш­ленных продуктов остается безусловно необходимым для снабжения собственного рынка. Следовательно, было бы очень летя» осуществить сравнительно высокий картельный протекционизм для всей Британской империи и в то же время сохранить внутренние («внутригосударственные») воспитательные пошли­ны. Перспектива такой хозяйственной территории, которая прошлом была бы политически и экономически достаточно сильна для того, чтобы положить, конец вытеснению британской про­мышленности путем роста охранительных пошлин в других государствах, способна объединить весь класс капиталистов. К этому добавляется еще и то, что подавляющая часть каши тала, оперирующего в колониях, находится во владении ан­глийских капиталистов, для которых имперские охранительные пошлины намного важнее, чем сравнительно более значитель­ное повышение автономных таможенных тарифов в колониях. Соединенные Штаты сами по себе представляют достаточно обширную хозяйственную территорию даже для эпохи империа­лизма, и направление экспансии в общем определяется геогра­фическими условиями. Панамериканское движение, которое нашло свое первое политическое выражение в доктрине Монро, только еще начинается и.вследствие колоссального перевеса Соединенных Штатов имеет перед собой широкие перспективы.

Иначе обстоит дело в Европе, где раздробление на госу­дарства создало противоположные экономические интересы. Устранению их посредством таможенного союза Центральной Европы противодействуют очень серьезные препятствия. Здесь перед нами не взаимно дополняющие друг друга части, как в Британской империи, а более или менее однородные образова­ния, которые в силу этой однородности враждебно конкурируют между собой.

Враждебность эта чрезвычайно повышается экономической политикой финансового капитала. При этом антагонизм возни­кает не из стремления к созданию единых хозяйственных территорий в самой Европе, как было в XIX в., а из стремле­ния к присоединению чужих нейтральных рынков. На службу этому поставлены теперь все национальные политические ресурсы европейских государств. Ведь дело идет уже не о при­соединении капиталистически высокоразвитых стран, промышленность которых сама способна к экспорту и означала бы стран-завоевательниц только усиление конкуренции и во всяком случае не имела бы значения как сфера, где мог бы найти себе применение избыточный капитал другой страны. Дел» идет теперь прежде всего об областях, которые еще не открыт для капитала и открытие которых могло бы иметь серьезное значение как раз для наиболее мощных групп капиталистов, следовательно, главным образом только о заморских коло­ниальных областях. Только здесь можно найти возможность крупном масштабе применить капитал. Особенно большие массы капитала поглощает создание современной системы транспорта — железных дорог и пароходных сообщений.

Государство несет заботу о том, чтобы в колониях в рас­поряжении капитала имелся живой труд на таких условиях, которые делали бы возможной сверхприбыль. Кроме того, во многих случаях оно обеспечивает и прибыль вообще, принимая на себя ее гарантию. Естественные богатства колоний тоже становятся источником сверхприбылей. В особенности важно здесь.удешевление сырого материала, т. е. понижение издер­жек производства промышленных продуктов. В колониях зе­мельная рента еще не развилась или развилась лишь в ни­чтожной степени. Изгнание или истребление туземцев, в луч­шем случае превращение их из пастухов и охотников в контрак­товых рабов или земледельцев, наделенных мелкими, ограни­ченными определенными размерами клочками земли, одним ударом создает свободную землю, цена которой чисто номи­нальна. Если земля вообще плодородна, она может поставлять отечественной промышленности сырье, например, хлопок, на­много дешевле, чем старые области его производства. Если даже это и не находит выражения в цене,— потому что, напри­мер, для хлопка определяющей остается американская цена,— то все же часть той земельной ренты, которую иначе пришлось бы уплачивать американским фермерам, теперь достается вла­дельцам колониальных плантаций.

Еще важнее снабжение сырьем металлообрабатывающей промышленности. Быстрое развитие металлообрабатывающей промышленности, несмотря на все технические усовершенство­вания, имеет тенденцию повышать цены металлов, которая еще больше усиливается капиталистической монополиза­цией. Тем важнее иметь на своей собственной хозяйственной территории источники соответствующего сырья.

Таким образом стремление к приобретению колоний ведет к постоянно растущему антагонизму между крупными хозяй­ственными областями и оказывает в Европе решающее воздей­ствие на отношения между отдельными государствами. Разли­чие естественных условий для такой крупной объединенной хозяйственной территории, как Соединенные Штаты, становит­ся источником быстрого экономического развития. Но те же различия естественных условий в Европе, где они разделены между мелкими хозяйственными областями сложнейшим образом, с точки зрения политической экономии случайным, а по­тому и нерациональным, наоборот, тормозят экономическое развитие, разнообразят его в пользу более крупных и в ущерб сравнительно мелким хозяйственным территориям. И это тем более, что здесь нет свободной торговли, которая связала бы эти области в более высокое экономическое единство. Но эко­номическое неравенство означает для государств то же самое, что экономическое неравенство внутри каждого государства для отдельных слоев: зависимость экономически слабейшего от более сильного. Экономическим средством подчинения и здесь является экспорт капитала. Богатая капиталом страна экспортирует капитал как ссудный капитал; она становится кредитором страны-должника.

Пока экспорт капитала служил в основном для того, чтобы в отсталой стране, во-первых, создать транспортную систему но, во-вторых, развить отрасли, производящие предметы потребле­ния, он ускорял капиталистическое развитие этой страны. Конечно, и этот метод имел для нее свои невыгоды: большая часть прибыли утекла за границу, где она потреблялась как доход, не приводя, следовательно, к расширению промышлен­ности страны-должника, или накоплялась как капитал. Конечно, это накопление могло совершаться и не в той стране, в которой производилась прибыль. Такой капиталистический «абсентизм» чрезвычайно замедлял в этой стране накопле­ние, т. е. дальнейшее развитие капитализма. В крупных хозяй­ственных территориях, в которых капитализм быстро разви­вался бы и на почве местных условий, вскоре происходила национальная ассимиляция иностранного капитала. Так, Гер­мания очень быстро национально ассимилировала бельгийский и французский капитал, который играл особенно крупную роль в горном деле Рейнланд-Вестфалии. В мелких же хозяйствен­ных областях эта ассимиляция сильно затрудняется, потому что класс отечественных капиталистов возникает несравненно более медленно и с большими трудностями.

Совершенно невозможной сделалась эта эмансипация, когда экспорт капитала изменил свой характер. Капиталисты «крупных хозяйственных территорий отнюдь не стремятся со­здать в чужих странах отрасли, производящие предметы по­требления. Напротив, они исходят из того, чтобы обеспечить за собой господство над сырым материалом для своих все более развивающихся отраслей, производящих средства произ­водства. Так, рудники и горные заводы государств Пиреней­ского полуострова подпали под власть иностранного капитала, который экспортируется сюда уже не как ссудный капитал, а непосредственно вкладывается в эти рудники. То же при более серьезном сопротивлении случилось и с минеральными богат­ствами Скандинавии, особенно Швеции. Таким образом, в эпо­ху, когда эти страны, быть может, смогли бы перейти к созда­нию важнейшей из современных отраслей, собственной метал­лургии, у них отнимается сырой материал, который вывозится для английской, германской и французской промышленности. Вследствие этого их экономическое, а вместе с тем и политиче­ское, и финансовое развитие, остановилось на первых ступе­нях. Экономически подданные иностранного капитала в политическом отношении они также превратились в государства второго разряда, неспособные обойтись без покровительства крупных держав.

С другой стороны, растущее значение капиталистической колониальной политики поставило Англию перед такой задачей, как сохранение ее колониальной империи, а эта задача была тождественна с сохранением господства на морях и с охраной путей в Индию. Но для этого необходимо располагать портами «а Атлантическом океане, и это заставляет Англию поддержи­вать хорошие отношения с прибрежными государствами Атлан­тического океана. Она смогла достигнуть этого политическими методами, потому что экономически,.путем экспорта своего капитала она держала в зависимости от себя более мелкие из этих государств. Сила английского флота побудила склониться на сторону Англии и Францию, когда притязания Германии на участие в колониальной политике создали антагонизм между Германией и Францией и заставили последнюю, как и все другие государства, обладающие колониями, опасаться за свои владения. Так развилась тенденция, направленная, правда, не на то, чтобы уничтожить внутри Европы таможенные границы и создать таким образом обширную единую хозяйственную тер­риторию, а на то, чтобы сравнительно мелкие, а потому эконо­мически отсталые политические единицы сгруппировать поли­тически вокруг крупнейших единиц. Эти политические связи воздействуют обратно на экономические отношения и создают из страны, политически находящейся в подчинении, преимуще­ственную сферу для приложения капитала страны-покрови­тельницы. Дипломатия непосредственно состоит здесь на служ­бе у капитала, ищущего применения.

Но пока малые государства еще не прочно «прибраны к ру­кам», они превращаются в арену необузданной конкуренции иностранного капитала. И здесь исход стараются решить поли­тическими средствами. Например, с поставкой пушек для Сер­бии связывается политическое решение, изберет ли она франко-русскую поддержку или германо-австрийскую. Политическая власть приобретает таким образом решающее значение в кон­курентной борьбе, и прибыль финансового капитала оказы­вается непосредственно связанной с политической силой госу­дарства. Важнейшей функцией дипломатии становится теперь представительство финансового капитала. К чисто политиче­скому оружию присоединяется торгово-политическое, и пара­графы торгового договора определяются уже не только инте­ресами товарообмена, но и большей или меньшей готовностью малого государства предоставить финансовому капиталу круп­ного государства известные преимущества перед конкурентами.

Но чем меньше хозяйственная территория, тем меньше спо­собность победоносно выдерживать конкурентную борьбу при помощи экспортных премий, тем сильнее стремление к экспорту капитала, который дает возможность принять участие в эконо­мическом развитии других, более крупных государств и в их сравнительно крупных прибылях; и чем больше масса богат­ства, уже накопленного в собственной стране, тем скорее может быть удовлетворена эта потребность.

Но и здесь действуют противоположные тенденции. Чем крупнее хозяйственная территория, чем более сильно государ­ство, тем благоприятнее положение национального капитала на мировом рынке. Таким образом, финансовый капитал ста­новится носителем идеи усиления государственной власти всеми средствами. Но чем крупнее исторически сложившиеся разли­чия в мощи различных государств, тем больше различия в условиях конкуренции, тем ожесточеннее,— потому что она сопряжена с большими надеждами на успех,— борьба крупных хозяйственных областей за подчинение мирового рынка. Эта борьба становится тем острее, чем более развит финансовый капитал и чем больше он стремится монополизировать части мирового рынка для национального капитала; но чем дальше зашел процесс монополизации, тем ожесточеннее борьба за оставшееся. Если английская система свободной торговли дела­ла это противоречие до некоторой степени терпимым, то пере­ход к протекционизму, который необходимо совершится в не­продолжительном времени, должен привести к его чрезвычай­ному обострению. Противоречие между развитием германского капитализма и относительной незначительностью его хозяй­ственной территории вырастет тогда до чрезвычайных разме­ров. В то время как промышленное развитие Германии стреми­тельно идет вперед, область ее конкуренции внезапно сужает­ся. И это будет тем ощутительнее, что в силу исторических причин, следовательно, причин случайных для современного капитализма, который глубоко равнодушен к прошлому, если только это не есть накопленный «прошлый труд», - у Германии нет заслуживающих внимания колониальных владений. Между тем как не только ее сильнейшие конкуренты — Англия и Сое­диненные Штаты (для последних весь американский континент экономически носит характер колонии), но и сравнительно небольшие державы, как Франция, Бельгия и Голландия, рас­полагают значительными колониями, а ее будущий конкурент, Россия, тоже владеет колоссально огромной хозяйственной тер­риторией. Это положение должно чрезвычайно обострить анта­гонизм между Германией, с одной стороны, и Англией с ее спутниками — с другой, и будет толкать к насильственному разрешению.

Последнее уже давным-давно наступило бы, если бы не противодействовали причины, оказывающие обратное влияние. Ибо экспорт капитала сам создает тенденции, противодейст­вующие такому насильственному разрешению вопроса.

Неравномерность промышленного развития вызывает из­вестные различия в формах экспорта капитала. Прямое соуча­стие в открытии промышленно отсталых или сравнительно мед­ленно развивающихся стран выпадает на долю таких госу­дарств, в которых промышленное развитие как в техническом, так и в организационном отношении достигло наиболее высо­ких форм. К ним относятся, во-первых, Германия и Соединен­ные Штаты, во-вторых, Англия и Бельгия. Другие страны ста­рого капиталистического развития участвуют в экспорте капи­тала больше в форме ссудного капитала, чем в форме строи­тельства фабрик. Это приводит к тому, что, например, фран­цузский, голландский и в значительной степени английский капиталы превращаются в ссудный капитал для отраслей про­мышленности, находящихся под германским и американским управлением. Так возникают тенденции к солидаризации интер­национальных капиталистических интересов. Французский ка­питал как ссудный капитал становится заинтересован в успе­хах германских предприятий в Южной Америке и т. д. В то же время эта связь, чрезвычайно увеличивая силу капитала, обе­спечивает более быстрое открытие для него чужих областей, которое еще более облегчается усиленным давлением союзных государств.

Какая из этих тенденций одерживает верх — это зависит о» конкретной обстановки и прежде всего от тех перспектив на прибыль, которые связаны с исходом борьбы. Здесь, в между­народном и межгосударственном масштабе, играют роль об­стоятельства, аналогичные тем, которые решают, будет ли в известной промышленной сфере продолжаться конкурентная борьба, или же картель или трест положат ей конец на более или менее продолжительное время. В общем, чем больше раз­личие в мощи, тем вероятнее борьба. Но всякая победоносная борьба увеличила бы силы победителя и, таким образом, по­вела бы к изменению в соотношении сил к выгоде победителя и невыгоде всех остальных. Отсюда в новейшее время — ме­ждународная политика, которая весьма напоминает политику равновесия на ранних стадиях капитализма. К этому присое­диняется страх перед внутриполитическими последствиями вой­ны, порождаемый социалистическим движением. Но, с другой стороны, решение вопросов о войне и мире лежит во власти не одних только высокоразвитых капиталистических государств, в которых наиболее резко выражены тенденции против воен­ных осложнений. Капиталистическое пробуждение наций Восточной Европы и Азии сопровождалось сдвигом в соотно­шении сил, и это обстоятельство, оказывая обратное воздей­ствие на крупные державы, может привести к тому, что здесь произойдет разрядка существующих противоречий.

Но если политическая мощь государства становится на ми­ровом рынке орудием конкуренции финансового капитала, то-это, разумеется, означает полное изменение в отношении бур­жуазии к государству. В борьбе против экономического мер­кантилизма и политического абсолютизма буржуазия была но­сительницей враждебного отношения к государству. Либера­лизм действительно был разрушительной силой, действительно означал «ниспровержение» власти государства, расторжение старых пут. Опрокидывалась вся с трудом возведенная си­стема отношений зависимости в деревне и система связанности товариществами с ее сложной надстройкой привилегий и моно­полий — в городе. Победа либерализма означала прежде всего огромное уменьшение силы государственной власти. Экономи­ческая жизнь, по крайней мере, в принципе должна была быть совершенно освобождена от государственного регулирования, а политически государство должно было ограничиться надзо­ром за безопасностью и установлением гражданского равен­ства. Таким образом, либерализм действовал чисто отрица­тельно, в вопиющем противоречии с государством раннего меркантилистского капитализма, который, в принципе хотел все регламентировать. Он находится в противоречии и со всеми социалистическими системами, которые не разрушительно, а созидательно выдвигают на место анархии и свободы конку­ренции сознательное регулирование, посредством которого общество организует экономическую жизнь, а тем самым само себя. Вполне естественно, что принцип либерализма раньше всего осуществлялся в Англии, где носительницей его была фритредерская буржуазия, которую даже антагонизм с пролетариатом лишь на сравнительно короткие периоды вы­нуждал апеллировать к государственной власти. Но даже в Англии его осуществление натолкнулось на сопротивление не только старой аристократии, которая вела протекционистскую политику, следовательно противилась принципу либерализма, но и частично торгового и банкового капитала, оперировавшего за границей. Последний требовал прежде всего сохранения господства на морях, требование, которое энергичнейшим обра­зом поддерживалось слоями, заинтересованными в колониях. На континенте же либеральная концепция государства могла достигнуть господства лишь вследствие того, что она с самого начала подверглась сильному изменению. Континентальный либерализм, выраженный в классической форме у французов, несравненно более смело и с более неумолимой последователь­ностью, чем английский либерализм, сделал все теоретические выводы во всех областях политической и духовной жизни во­обще. Выступив позже, он был вооружен совершенно иным научным аппаратом, чем либерализм английский. Поэтому era формулирование носило несравненно более универсальный ха­рактер, его основой была рационалистическая философия, между тем как английский либерализм опирался, главным образом, на политическую экономию. Но характерная про­тивоположность между идеологией и действительностью — практическому осуществлению либерализма на континенте с самого начала были поставлены определенные границы. Да и как могла бы осуществить требование либерализма ослабить государственную власть такая буржуазия, которая экономиче­ски нуждалась в государстве, как мощном рычаге своего раз­вития? Для нее речь могла идти не об уничтожении государ­ства, а лишь о его преобразовании, превращении из тормоза в опору ее собственного развития. Континентальная буржуазия нуждалась, прежде всего, в преодолении раздробленности на мелкие государства, в том, чтобы бессилие мелкого государства было заменено всесилием единого государства. Потребность в создании национального государства с самого начала должна была сделать буржуазию элементом, охраняющим государство. На континенте дело шло не о морской, а о сухопутной мощи. Между тем современная армия служит несравненно более удобным средством, чем флот, для того чтобы противопоста­вить государственную власть обществу. Она с самого начала дает возможность обособления государственной власти и со­средоточения ее в руках тех, кто располагает армией. С другой стороны, всеобщая воинская повинность, которая вооружает массы, очень скоро должна была убедить буржуазию, что требуется строго иерархическая организация с замкнутым офи­церским корпусом, который был бы послушным орудием государства, иначе армия превратится в угрозу для ее господ­ства. Итак, в таких странах, как Германия, Италия или Авст­рия, либерализм оказался неспособным провести свою государ­ственную программу. С другой стороны, и во Франции его стремлениям скоро был положен предел, потому что француз­ская буржуазия по причинам торгово-политического свойства не могла обойтись без государства. К тому же победа фран­цузской революции по необходимости вовлекла Францию в борьбу на два фронта. С одной стороны, ей приходилось охра­нять свои революционные завоевания от континентального феодализма; с другой стороны, создание новой империи совре­менного капитализма угрожало прежним позициям Англии на мировом рынке, и потому Франции пришлось вести одновре­менно борьбу с Англией за господство на Мировом рынке. Поражение Франции усилило в Англии власть землевладения, торгового, банкового и колониального капитала — и тем самым государственной власти — по отношению к промышленному капиталу и, таким образом, замедлило наступление полного господства английского промышленного капитала, равно как и победу свободной торговли. С другой стороны, победа Анг­лии превращала промышленный капитал Европы в привержен­ца охранительных пошлин и полностью расстроила торжество экономического либерализма; но в то же время она создала условия для ускоренного развития финансового капитала на континенте.

Итак, приспособление буржуазной идеологии и буржуазной концепции государства к потребностям финансового капитала с самого начала встречало на континенте сравнительно слабые препятствия. А то обстоятельство, что объединение Германии совершилось контрреволюционным путем, должно было чрез­вычайно укрепить положение государственной власти в народ­ном сознании. Во Франции же военное поражение заставило сосредоточить все силы прежде всего на восстановлении го­сударственной власти. Следовательно, потребности финансо­вого капитала встречались с такими идеологическими элемента­ми, которые он легко мог использовать, для того чтобы создать из них новую идеологию, приспособленную к его интересам. Но эта идеология прямо противоположна идеологии либера­лизма. Финансовый капитал хочет не свободы, а господства. Он не видит смысла в самостоятельности индивидуального капиталиста и требует ограничения последнего. Он с отвраще­нием относится к анархии конкуренции и стремится к органи­зации, конечно, лишь для того, чтобы вести конкурентную борьбу на все более высоком уровне.