«Александр Евсеевич Хинштейн Березовский и абрамович. Олигархи с большой дороги От автора ...»

«Рома сидел на ящике, третьего стула в доме не было. И говорит: „Владимир Романович, а вы знаете, когда-нибудь я куплю весь мир!“ Меня это так рассмешило: „Ты, конечно, от скромности не умрешь, но сперва купи себе хотя бы вторые штаны“».

Где они теперь – эти насмешники и материалисты? Абрамовича же знает сегодня весь мир…

$$$

За несколько лет игрушечного бизнеса Абрамович сумел сколотить неплохой капиталец; в то время, когда зарплата инженера не превышала двухсот рублей, он зарабатывал в месяц по три-четыре тысячи.

Теперь уже можно было подумать и о чем-то другом – о новом, более перспективном, а главное, прибыльном занятии, ибо, как признавался потом он сам «игрушки никогда не были целью. Это было одно из доступных средств выйти к цели. А цель была: создать бизнес, который сможет развиваться».

«Ему было тесно в нашем бизнесе, – констатирует Владимир Тюрин. – Он уже почувствовал свою силу, ему нужно было двигаться вперед. А я человек провинциальный: мне бы одеться хорошо, покушать сытно, машину путевую – все, вот мой уровень. Он же хотел много большего.

К тому времени его благосостояние значительно выросло. Рома уже крепко стоял на ногах».

В мае 1991-го Абрамович навсегда прощается с игрушечным детством. Друг за другом учреждает он целую вереницу фирм, занимавшихся чем только можно (во всяком случае, по документам): издательской деятельностью, посредничеством, ремонтом автомобилей и даже производством изделий из меха и шкур. (Странно, что не из рогов и копыт.) Названия этих контор вряд ли скажут вам что-то, тем не менее – сугубо для истории – перечислю некоторые: ИЧП фирма «Супертехнология-Шишмарев», АОЗТ «Элита», АОЗТ «Петролтранс», АОЗТ «ГИД», фирма «НПР», малое предприятие «АВК».

В этот же самый период происходят и крутые перемены в личной жизни Абрамовича; не знаю уж – случайно так совпало, или же прежняя пассия не вписывалась в его новые представления о счастье.

Как и Березовскому, Абрамовичу с женщинами – до поры до времени – не везло.

Опыт первой любви он обрел еще 15-летним подростком посредством своей одноклассницы Ольги Насыровой, роман с которой начался у него в 7-м классе. Как сегодня рассказывает сама Насырова, это эпохальное событие случилось у нее дома, когда, сбежав с урока физики и накупив целую сумку крепленой отравы «Алабашлы», молодые влюбленные неожиданно поняли, что вполне могут уже повелевать своими чувствами.

Но школьная любовь редко перерастает в нечто большее. Она, точно гипс, схватывается мгновенно, но столь же быстро и рассыпается потом. После 8-го класса Насырова ушла в ПТУ, вместе с семьей переехала на другую квартиру, и роман их сам собой завершился.

А вскоре и Абрамович покинул Москву, отправившись учиться в Ухту. Здесь-то и испытал он впервые подлинное разочарование, на всю жизнь сохранив некое циничное предубеждение к слабому полу.

Его первая взрослая любовь Виктория Заборовская училась в том же Индустриальном институте, курсом раньше. Женщины, впрочем, взрослеют намного быстрее мужчин; если с биологической точки зрения она была старше Абрамовича лишь на год, то по части опыта и познания жизни – на все десять.

Со стороны это было похоже на помешательство. Вика и Роман почти не расставались, целовались по любому поводу и даже газировку пили на брудершафт. Абрамович всерьез подумывал уже о женитьбе, и до хрипоты ругался с родственниками, которые не слишком одобряли этот союз.

Но потом его призвали в армию. На проводах Заборовская рыдала навзрыд, обещала хранить верность и писать каждый божий день, однако слова своего не сдержала.

Вернувшись через два года в Ухту, счастливый от нетерпения Абрамович, как был в парадной форме, сразу помчался к возлюбленной с огромным букетом роз наперевес. Но заботливые друзья успели перехватить его по дороге и открыть изголодавшемуся воину глаза. Оказалось, что, пока отдавал он родине священный долг, Заборовская закрутила роман с женатым мужчиной. Тем не менее цветы Абрамович ей все же вручил, сказав на прощанье, что изменщица сильно еще о случившемся пожалеет.

Так и вышло; теперь Виктория Заборовская кусает, должно быть, локти, вспоминая о бывшем своем женихе. Сохрани она тогда обет безбрачия, глядишь, сегодня ей посчастливилось бы стать одной из богатейших женщин планеты. Эх, да кабы знать…

Впрочем, и сам Абрамович в то время не мог еще представить, какие горизонты ждут его за поворотом. Измену возлюбленной он переживал тяжело. Лишь по прошествии нескольких лет Роман Аркадьевич смирился наконец с душевной травмой.

Произошло это после того, как в случайной компании познакомился он со студенткой геологического факультета все того же Ухтинского индустриального института Ольгой Лысовой.

Вряд ли это можно было назвать любовью: скорее Абрамовичу требовалось забыть поскорее ветреную обманщицу, заполнить чем-то клокочущий вакуум. Его не смутило ни наличие у Ольги двухлетней дочери, ни разница в возрасте – она была старше на два года.

С их знакомства не прошло и недели, как Абрамович увез уже Лысову в Москву, а вскоре предложил руку и сердце. Единственное условие, которое поставил он – будущая супруга должна будет взять его фамилию.

Сразу после скорой студенческой свадьбы в декабре 1987 года молодые окончательно перебрались в Москву, а маленькая Настя, дочка Лысовой от первого брака, осталась у ее родителей в Ухте. Но прожили они меньше четырех лет.

Вокруг первого развода Абрамовича существует немало домыслов. Одни говорят, что причиной расставания стала невозможность Ольги иметь детей, другие – что муж изменял ей, третьи кивают на невнимание будущего олигарха к семейным проблемам – все свое время, дескать, тот посвящал не жене, а бизнесу.

Нынешний муж Ольги Абрамович-Лысовой в интервью журналистам так объясняет подоплеку случившегося:

«Он хотел посадить жену в золотую клетку. Но Ольга – это не Ирина Абрамович, которая может сидеть на одном месте. Ольга, если бы она сейчас оказалась с Абрамовичем, уже не выдержала бы такой жизни, в которой мужу некогда уделить ей внимание».

Надо отдать Абрамовичу должное: при расставании он повел себя благородно, оставив Ольге квартиру на Цветном бульваре, где они жили, а сам перебрался в офис, там же первое время и ночевал. (В квартире этой, к слову, Роман Аркадьевич оставался прописан еще много лет; даже после выборов в Госдуму официальным адресом он указывал именно ее – Цветной бульвар, 20–31.)

Возможно, однако, этот красивый жест был не чем иным, как попыткой откупиться от бывшей семьи – никогда больше с первой женой и падчерицей Абрамович не встречался…

Свою вторую супругу – Ирину Маландину – Роман Аркадьевич форменным образом узрел в воздухе: на борту самолета, совершавшего рейс из Канады в Москву; 24-летняя Ирина работала стюардессой на международных линиях «Аэрофлота».

Эта красивая история особенно нравится западным исследователям жизни олигарха, ибо смахивает на голливудский сюжет: простая русская стюардесса, да еще и блондинка, стала женой миллиардера – ну, просто живое воплощение тезиса, что браки заключаются на небесах…

Их роман развивался стремительно. Уже вскоре после знакомства Абрамович переехал в квартиру Ирины близ метро «Измайловский парк» – жить в офисе было больше невмоготу. Осенью 1991 года они поженились.

Была ли это любовь с первого взгляда? Вряд ли. Уж во всяком случае – для Ирины Маландиной.

Девочка со столичной окраины, она всегда мечтала вырваться из замкнутого круга серой безнадеги; ради этого-то и пошла в стюардессы.

Мать Ирины работала буфетчицей в аэропорту «Шереметьево», отца своего – тоже официанта – она не помнила: Вячеслав Маландин погиб, когда ей было всего два года. Ночью, то ли спьяну, то ли сослепу свалился в котлован и замерз. Отчим – пил. Родной дядька – сидел в тюрьме.

Подобно многим своим ровесницам – девушкам конца 1980-х – Ирина мечтала выйти замуж за иностранца и навсегда покинуть немытую Россию; откуда ей было тогда знать, что олигарх – это даже намного лучше, чем интурист.

Сослуживица Ирины по «Аэрофлоту» стюардесса Лариса Курбатова убеждена, что союз с Абрамовичем основывался исключительно на расчете.

«Я уверена, что она не любила Романа, ей нужен был его кошелек. Ведь не зря, прощаясь, Ирка сказала, что теперь ей не придется подсчитывать, сколько у нее осталось денег до зарплаты. Я спросила: „А как же любовь?“ Ира промолчала».

…Ирина Маландина проживет в счастливом браке с Романом Абрамовичем без малого 16 лет, успев родить ему пятерых детей и даже окончить искусствоведческий факультет МГУ. Все эти годы она не знала отказа ни в чем, и потому, должно быть, спокойно закрывала глаза на постоянное отсутствие мужа и непрекращающиеся пересуды о его страсти к длинноногим моделям.

Эта звездная пара распадется только в 2007-м, но даже после развода бывшая стюардесса с московской окраины по-прежнему будет летать по всему миру на личном самолете, отовариваться в самых дорогих бутиках Европы и водить дружбу с главными знаменитостями Британии – такими, например, как несостоявшаяся королевская родственница Камилла аль-Файед.

Словом, жизнь удалась, за исключением разве что жизни личной. Хотя с такими отступными, что оставил ей бывший муж, о любви можно и не задумываться: по данным «Санди Таймс», миссис Абрамович входит в тысячу самых богатых жителей Британии, занимая в этом списке почетное 452-е место…

…Впрочем, я, кажется, снова забегаю вперед…

$$$

Когда Абрамович распростился с игрушечным детством, от роду ему было всего 24 года.

Другие в этом возрасте мечтают перевернуть земной шар, осчастливить человечество, совершить подвиг, прославиться; сделать карьеру, наконец. Мечты Романа Аркадьевича были намного прозаичнее: он страстно желал разбогатеть. Деньги в его понимании были главным смыслом жизни; все остальное – приложится.

Он был столь же упорен, сколь и молод, истово верил в свою удачу – в то, что когда-нибудь купит с потрохами весь мир. Ради исполнения этой мечты Абрамович готов был на любое безрассудство: но обязательно – в пределах разумного.

Разношерстным, малопочтенным бизнесом – сбытом колготок, сахара и пошивом изделий из шкур – промышлял Абрамович недолго. Вскоре он нащупал истинно золотую жилу: все-таки недаром советские пропагандисты именовали нефть «черным золотом».

Несомненно, определяющую роль сыграли здесь его друзья и партнеры, с которыми торговал он мягкими игрушками в кооперативе «Уют», Валерий Ойф, Андрей Блох и Евгений Швидлер – огонь-ребята и все, как на подбор, отличники.

Сегодня эти люди давно уже венчают собой списки самых богатых и влиятельных россиян (состояние Валерия Ойфа, например, по рейтингу журнала «Форбс» оценивается в 1,1 миллиарда долларов; из всего Совета Федерации он самый состоятельный член). Но в те былинные годы были они обычными выпускниками столичного института нефти и газа с голодным блеском в глазах.

Ойф, Блох и Швидлер – этакие три библейских богатыря; гой-еси добры молодцы – и объяснили Роману Аркадьевичу, какие несметные богатства может принести занятие нефтью, если, конечно, правильно с ней обойтись. В подтверждение своей правоты они, наверное, даже показывали ему институтские конспекты и зачетки с отличными отметками – как-никак дипломированные нефтяники; а, может, доказательств никаких и не потребовалось – все-таки хватка у Абрамовича была мгновенной – золотоносные мысли ловил на лету.

Вот когда вновь пригодились связи дяди Лейба: по стечению обстоятельств в Ухте, где было все у него схвачено, располагался одноименный (сиречь Ухтинский) нефтеперерабатывающий завод. Именно дядя Абрамовича и составил племяннику первую протекцию, все остальное было уже делом техники.

Вслед за Ухтинским НПЗ Абрамович завел знакомства и на других нефтеперерабатывающих предприятиях, а самое главное – протоптал дорожку в госкомпанию «Роснефть», которая и владела тогда всей отечественной нефтянкой.

После объявленной Гайдаром либерализации цен и свободы торговли страна с головой ринулась в бизнес. Города мгновенно превратились в огромные стихийные рынки. Каждый приторговывал, чем мог. Что такое налоги – не знал никто. Не жизнь – малина.

Ведомые Гайдаром «мальчики в розовых штанишках», как метко окрестил правительство реформаторов вице-президент Руцкой, наперегонки кинулись разваливать столь ненавистную им советскую империю, чтоб и духа не осталось от треклятого прошлого. В мгновение ока была ликвидирована плановая экономика; отменены таможенные пошлины; упразднена внешнеторговая монополия государства, в том числе и на экспорт сырья. При этом внутренние цены на естественные монополии разительно отличались от внешних; иными словами, покупая в России товар за рубль, коммерсанты продавали его на Западе уже за десять долларов.

Отчего государство не могло заниматься этим собственноручно и само наживать миллиарды, Гайдар до сих пор так и не сумел объяснить. Как, впрочем, и другую загадку: если при СССР на экспорт продавали примерно 130 миллионов тонн нефти, и этих денег вполне хватало на всю страну, включая космос, армию и поддержку африканских компартий, то почему в гайдаровско-чубайсовской России при экспорте уже в 240 миллионов тонн, государственный бюджет оказался вдруг дефицитным.

Чудны дела твои, Господи…

Чем-то подобным промышлял поначалу и молодой Абрамович. Подконтрольные ему фирмы брали на Ухтинском и других НПЗ нефтепродукты (по одной цене) и гнали на перепродажу за кордон (по другой). Для этого требовалось всего ничего: хорошие отношения с руководителями – как на заводах, так и в «Роснефти». Да небольшой первоначальный капитал, который сколотил он еще в «Уюте».

Уже тогда Роман Аркадьевич отличался недюжинным даром нравиться людям. Один из сотрудников «Роснефти», сталкивавшийся с ним в тот период, упоенно рассказывал мне, каким предупредительным и вежливым был Абрамович. К каждому он мог найти свой, индивидуальный подход.

Кроме того, он выгодно отличался от татуированных бизнесменов начала 1990-х, высшим образцом стиля почитавших малиновые пиджаки; вежливый и интеллигентный Абрамович на их фоне казался просто монашкой, случайно забредшей в бордель.

«У него гениально была развита интуиция, – вспоминает этот ветеран отрасли. – Он в основном молчал, слушал, а потом делал безошибочные выводы, кто чего стоит. При этом Роман старался оказать внимание не только начальникам, но и мелким клеркам».

Лишь однажды интуиция отказала будущему миллиардеру. Это случилось после того, как при таинственных, мистических почти обстоятельствах в воздухе натурально испарился целый железнодорожный состав с нефтепродуктами.

И вновь – сама собой – всплывает аналогия с Корейко, тоже, кстати, гимназистом в отставке.

«Одним из наиболее удачных его дел было похищение маршрутного поезда с продовольствием, шедшего на Волгу… Поезд вышел из Полтавы в Самару, но до Самары не дошел, а в Полтаву не вернулся».

В то время схемы такие были в порядке вещей. Один мой приятель, например, в течение нескольких лет подрабатывал отправкой из России в Литву железнодорожных составов с нефтью. По документам сырье, как давальческое, шло на переработку, однако назад больше не возвращалось. За каждый такой исчезнувший поезд он получал 200 тысяч долларов, еще триста – отдавалось руководству Мажейкяйского НПЗ.

Доподлинно неизвестно, промышлял ли Абрамович чем-то подобным постоянно или же решил попробовать свои силы впервые; как говорится, не пойман – не вор.

Факт тем не менее остается фактом. В феврале 1992 года 55 цистерн с дизельным топливом покинули гостеприимный Ухтинский НПЗ и, стуча на стыках, покатили в столицу, на станцию «Подмосковная». Однако вместо «Подмосковной» вагоны очутились почему-то в Калининграде, а затем бесследно растворились на просторах независимой Латвии. Как выяснилось позднее, груз в Москве получила фирма Абрамовича «АВК»: разумеется, по липовым документам.

Сколь ни странно, преступление это с рук нашему герою не сошло. Уже 9 июня 1992 года следственное управление ГУВД Москвы возбудило уголовное дело по статье 93 УК РСФСР (мошенничество). А вскоре, к величайшему его удивлению, домой к Абрамовичу пожаловали демоны в форменных тужурках и препроводили будущего губернатора в казенный дом с зарешеченными окнами.

Процитирую чудом сохранившееся постановление о возбуждении дела № 79067:

«Абрамович Р. А., работая директором малого предприятия „АВК“ (г. Москва, Ленинградское ш., д.108), преследуя цель хищения государственного имущества в особо крупных размерах путем мошенничества по предварительному сговору с не установленными должностными лицами Ухтинского нефтеперерабатывающего завода (Коми АССР, г. Ухта, ул. Заводская, д.11) и Внешнеэкономической фирмы „АВЕКС-КОМИ“ (Коми АССР, г. Сыктывкар, ул. Димитрова, д.10), 2 марта 1992 года по фиктивной доверенности № 5 от 28 февраля 1992 года и другим заведомо подложным документам МП „АВК“ получено на станции „Подмосковная“ Московской товарной станции (а/я 2800, инд.125299, код 196305) 3.585.337 кг. дизельного топлива на общую сумму 3.799.388 руб. 75 коп. в 55 железнодорожных цистернах, прибывшего с Ухтинского нефтеперерабатывающего завода по фиктивному договору № 20/17-48 от 14 февраля 1992 года, которое похитил и присвоил».

Роман Аркадьевич и опомниться не успел, как мгновенно очутился в тюремной камере, ибо, как написал в «стражном» постановлении следователь, мог «скрыться и помешать установлению истины по делу».

В этом смысле он полностью повторил тюремный опыт своего учителя Березовского.

Но, на удивление, камерная эпопея закончилась для него весьма благополучно. Отсидев положенные десять суток, Роман Аркадьевич вышел на свободу. Уголовное дело тем временем было почему-то переправлено из Москвы в Ухту, где благополучно и почило в Бозе.

Когда следствие подходило уже к концу, на горизонте неожиданно нарисовалось некое латвийско-американское СП, которое предъявило договор на поставку этого злосчастного топлива аккурат в Латвию. По договору оплатить товар надлежало до 31 декабря, что спасительное СП и сделало, а раз нет ущерба – нет и криминала.

(Впоследствии один из главных фигурантов этого дела – начальник станции «Подмосковная» Борис Аветиков, тот самый, что по липовым документам передавал Абрамовичу вагоны, – неожиданным образом материализуется вдруг в облике директора фирмы «Мультитранс»: в середине 1990-х эта компания-однодневка будет задействована Романом Аркадьевичем при скупке акций «Сибнефти». Надежными кадрами не бросался он никогда.)

Тюремная баланда не отбила у Абрамовича тяги к «черному золоту»: просто теперь он вынужден был работать куда как осторожнее и аккуратнее.

Решающее значение в его судьбе сыграло знакомство с одним застенчивым близоруким молодым человеком. Никакими исключительными талантами 23-летний Андрей Городилов не обладал, но зато папа его директорствовал на одном из крупнейших предприятий сырьевой отрасли «Ноябрьскнефтегаз».

В некоторых публикациях мне доводилось читать, будто Абрамович и Городилов вместе учились в Институте нефти и газа и даже чуть ли не жили в одной комнате в общежитии. Увы, это очередная красивая легенда. Абрамович, как уже говорилось, в институте том никогда не учился, Городилов же и вовсе окончил Самарский авиастроительный университет.

Впрочем, ничего существенного факт сей не меняет, ибо суть остается верной: по протекции Городилова-младшего его новый приятель-компаньон очень быстро проторил дорогу в Ноябрьск. В этом смысле Абрамович вновь шел по стопам своего будущего наставника. Березовский ведь тоже проникал в Кремль посредством президентской семьи – нет ничего верней и надежнее застарелого чадолюбия.

У Березовского был «АвтоВАЗ», в девичестве – ударная комсомольская стройка. У Абрамовича – «Ноябрьскнефтегаз», плод не меньшего титанического труда комсомольского десанта, высадившегося на излете развитого социализма в Ямальской тундре и построившего посреди мерзлоты новый город газовиков и нефтяников.

К тому моменту, когда Абрамович положил на «ННГ» глаз, здесь ежегодно добывалось от 17 до 20 миллионов тонн нефти, а извлекаемые запасы «черного золота» оценивались в миллиард с лишним тонн.

Впрочем, к кормушке поначалу его не допускали: довольствовался он пока малым – перепродажей нефтепродуктов с Омского НПЗ. (Пусть не смущает вас разность географических наименований: «Ноябрьскнефтегаз» и Омский НПЗ представляли собой единую технологическую цепочку – нефть с Ноябрьска уходила на переработку в Омск.)

Ольга Вдовиченко, возглавлявшая крупнейшую нефтеторговую фирму «Балкар-Трейдинг», рассказывала мне однажды, что все первоначальные вложения Абрамовича в этот бизнес составили смехотворную цифру: каких-то 200 тысяч долларов. Сегодня он за день тратит больше.

Мой приятель депутат Мосгордумы Саша Милявский вспоминает, что офис будущего миллиардера находился тогда в подвале детского сада где-то на окраине Москвы. Абрамович сидел в огромной комнате бункерного типа с низкими, давящими потолками, где из всей меблировки имелся лишь антикварный письменный стол, шкаф и двухкассетный магнитофон.

В соседнем бункере располагались нефтетрэйдеры – проще говоря – продавцы. Но зато во дворе детсада стоял уже шестисотый «Мерседес» с подогревом сидений, по тем временам – верх роскоши и комфорта.

Надобно сказать, что к середине 90-х годов нефтяная отрасль не успела еще окончательно разойтись по рукам. Львиная доля лучших предприятий и богатейших месторождений по-прежнему оставалась в собственности казны; по своим масштабам госкомпания «Роснефть» уступала разве что «Газпрому». Именно в состав «Роснефти» входили тогда и «Ноябрьскнефтегаз», и Омский НПЗ – второй в мире по мощности, самый современный нефтезавод на постсоветском пространстве – да и другие, не менее лакомые, истинно золотоносные организации.

Ясное дело, желающих раздербанить «Роснефть» хватало с избытком, но одного только желания было явно здесь недостаточно. Для окончательного успеха требовалось еще и высочайшее соизволение, указующий перст президента.

Ближе всех к успеху оказалась та самая, упомянутая мной выше фирма «Балкар-Трейдинг»: ее владелец Петр Янчев пользовался неограниченной поддержкой тогдашнего генпрокурора страны Ильюшенко.

Свой путь к богатству уроженец Татарии Янчев (сам он, правда, называл себя не татарином, а болгарином, разом оживляя в памяти один скабрезный анекдот) начинал с торговли «жигулевскими» автозапчастями в подмосковной Балашихе. Это, так сказать, версия для официального употребления.

На самом деле успех Янчева заключался в метко пущенной стреле Амура: он удачно женился на дочери прокурорского генерала Узбекова.

Потом Узбекова назначили первым заместителем генпрокурора. Он-то и познакомил зятя со своим начальником, президентским любимцем Ильюшенко. (Рядовой прокурор Ильюшенко отличился, добыв компромат на вице-президента Руцкого. Документы, правда, оказались фальшивками, но дело было уже сделано. В награду за труды Ельцин назначил его главным законником страны и даже отказал освободившуюся квартиру своей старшей дочери Елены.)

Никто и оглянуться не успел, как «Балкар-Трейдинг» оказался крупнейшим дилером «АвтоВАЗа» (Ильюшенко лично звонил Каданникову, выбивая Янчеву всевозможные квоты и льготы), а вслед за этим – едва ли не главным спецэкспортером российской нефти.

Из семнадцати миллионов тонн «черного золота», что добывал «Ноябрьскнефтегаз», «Балкар-Трейдинг» забирал двенадцать: ровно три четверти объема. При этом с предприятием он расплачивался не деньгами, а машинами, которые, в свою очередь, получал на «АвтоВАЗе» в кредит. Так, в считанные дни, Янчев выбился в миллионщики. Рядом с ним рука об руку трудилась супруга генпрокурора: Татьяна Ильюшенко была оформлена на работу в банк «Балкар» и в дочернюю швейцарскую фирму «Balcar Trading Sari». (В последней структуре она даже владела правом второй подписи.)

У Янчева имелась только одна беда: непомерная, какая-то патологическая прямо жадность; в противном случае он вполне мог затмить собой Березовского – слишком много общего было у двух этих новоявленных капиталистов.

Если Березовский окружал нужных людей заботой и вниманием – в пределах разумного, конечно, – то Янчев предпочитал экономить на всем. Он даже Ильюшенко – благодетелю своему и кормильцу – машины умудрялся… продавать: правда, за копейки. Но суть не в этом, важен сам принцип. И сыну премьера Черномырдина «девятка» «Жигулей» тоже была не подарена, а продана: пусть и с 50 %-ной скидкой. Хотя за одну только эпопею с прокачкой 2 миллионов тонн нефти Янчев должен был осыпать своих покровителей золотом по самые гланды.

(История эта имела место в 1994 году, когда правительство выделило некой структуре – «Проминформбизнес» – экспортную квоту, освободив ее от налогов и таможенных пошлин. «Балкар-Трейдинг» благополучно прогнал нефть за кордон, однако вся причитающаяся государству выручка назад почему-то не вернулась. Контрольное управление президента оценило тогда ущерб казны в 100 миллионов долларов.)

А подписанный с легкой руки Белого дома контракт на поставку «Балкаром» 25 миллионов тонн нефти американскому гиганту Mobil? (Чтоб было понятно, это где-то 3 миллиарда долларов.) Постоянные преференции, которые выбивал Янчеву его любимый прокурор?

И за все про все – шесть машин, проданных со скидкой, мебельный гарнитур да пылесос?

Насчет гарнитура и пылесоса – это я безо всякой аллегорической иронии: «прослушка» телефонных переговоров Янчева с Ильюшенко документально фиксировала любые мелочи. Даже генерал Барсуков, начальник Главного управления охраны, – прямо скажем, не Архимед – прочитав эти сводки, и тот однажды взорвался: «Как! И пылесос тоже! Крохобор! Сволочь!»

Они просто нашли друг друга – Янчев с Ильюшенко: мелкий шкурник и клинический скупердяй – два лика старика Плюшкина.

В материалах пылящегося в архивах уголовного дела бывшего генпрокурора имеется стенограмма очень живописного диалога, датированного декабрем 1994 года, который отменно иллюстрирует широту его натуры.

Краткая преамбула: Янчев отправил домой Ильюшенко гарнитур импортной мебели, но собрать ее мастера не смогли, ибо «забыли фурнитуру».

Алексей Ильюшенко – Петр Янчев

Ильюшенко: Петр Викторыч, ты сегодня у кого в Белом доме был?

Янчев: Я был у Зверева (начальник экономического департамента правительства. – Авт.).

Ильюшенко:(посвистывая) У тебя, видимо, пропуск есть туда?

Янчев: Куда?

Ильюшенко: В Белый дом.

Янчев: Звоню, и заказывают.

Ильюшенко: И заказывают, да?.. Ладно… В общем, так. Знаешь, я в последнее время… в последнее время… Я больше просто не хочу говорить на эти темы… То ты забываешь, то ты не соизволишь сделать…

Янчев: Подожди, Леш… во-первых… что я не соизволил сделать?…

Ильюшенко:(срываясь на крик) Ты мне… ты мне эту компанию посоветовал? Значит, ты за все отвечаешь! У нас так делается. Понимаешь, в нашей команде так делается!.. Так вот, я хотел бы все-таки узнать… заберут это завтра или… Или ты привезешь фурнитуру… Я хочу просто знать…

Янчев: Во-первых, я не привожу фурнитуру, Алексей Николаевич, понимаете?! Не изготавливаю.

Ильюшенко: Так.

Янчев: Во-вторых, значит, ее привозит тот, кто поставляет это хозяйство.

Ильюшенко: Так.

Янчев: И то, что, значит, она была принята на склад, это не говорит о том, что я ее поставил. Это разные совершенно вопросы.

Ильюшенко: Так… И что дальше?

Янчев: А дальше… суббота сегодня. Искать фурнитуру, значит…

Ильюшенко: Петр Викторыч, давай так. Если ты этот вопрос не решишь, на этом все закончится. Все твои посещения Белого дома, меня лично и всех остальных! Вот это я тебе гарантирую! Так нельзя мне нервы портить!!! (кидает трубку).

При такой скаредности никакого будущего ни у Янчева, ни у Ильюшенко просто не могло быть; это как раз тот случай, когда скупой платит дважды… Хотя, быть может, пылесосами и «Жигулями» дружба их не ограничивалась: но…

Не пойман – не вор…

$$$

Итак, в начале 1995 года Петр Янчев вплотную приблизился к осуществлению своей давней мечты: покупке «Ноябрьскнефтегаза» и Ом-ского НПЗ.

Мешкать было уже нельзя: в стране начиналась либерализация нефтеэкспорта.

Если прежде сами предприятия не могли продавать свою продукцию за рубеж напрямую, и посему вынуждены были отдаваться в руки спец-экспортерам, вроде «Балкара», то отныне посредники и прилипалы становились им уже ни к чему: вроде пятой спицей в колесе.

По замыслу Янчева «Ноябрьскнефтегаз» и Омский НПЗ следовало вывести из состава «Роснефти» и выставить на продажу; разумеется, с заранее понятным исходом – купить все активы должен был непременно «Балкар».

Подготовка к приватизации велась в обстановке строжайшей тайны, о ней не знали даже в профильном министерстве. Круг посвященных был сужен до минимума. И тем не менее утечки все равно избежать не удалось, как говаривал папаша Мюллер: знают двое – знает и свинья.

А ведь и правда: все происходило в лучших традициях шпионского жанра. Подобно тому, как штандартенфюрер Штирлиц прознал о сепаратных переговорах Алена Даллеса с генералом Вольфом, так и Абрамович разведал о тайных планах Янчева; об этом рассказал ему сын гендиректора «Ноябрьскнефтегаза» Андрей Городилов.

(Почему уж директорский отпрыск решился заложить родного папу – вопрос до сих пор открыт. Бытует версия, что Городилов-младший тоже желал урвать свою порцию выгоды, тогда как Янчев, в силу болгарской своей алчности, пытливого юношу в упор не замечал.)

И так же точно, как Штирлиц, Абрамович тоже начал вести свою собственную двойную игру, дабы сорвать эти сепаратные переговоры. Ежу было понятно, что с приходом новых владельцев он мгновенно будет отодвинут от золотоносного краника; ни делиться, ни договариваться Янчев ни с кем не собирался, уж тем более с каким-то плохо выбритым молодым человеком. В его понимании Абрамович был личностью совершенно непритязательной, мелочью пузатой.

Роман Аркадьевич решает найти какую-то иную третью силу, которая, в награду за инсайд, учтет все его интересы.

Этой силой и стал в итоге Борис Березовский – так возник их эпохальный тандем.

Они познакомились незадолго до того, совершенно случайно. Впрочем, это именно такой переплет, когда случайность – есть неосмысленная закономерность. Не случись той развеселой поездки, рано или поздно их жизненные пути – я абсолютно уверен – все равно бы пересеклись.

(«Случайность, – писал Набоков, – это логика фортуны».)

В декабре 1994-го группа российских олигархов отправилась отдыхать на Карибские острова. Доподлинно известно, что в составе этого праздничного десанта значились Петр Авен, Борис Березовский и Герман Хан. Последний-то и взял с собой молодого, но уже подающего надежды Абрамовича.

Был Роман Аркадьевич тогда молчалив и застенчив, его вполне устраивала роль бедного родственника, из милости позванного к богатому столу. Ради того, чтоб приблизиться к собственной мечте, он готов был терпеть любые унижения.

Вряд ли Березовский обратил на него внимание с самого начала, несмотря даже на рекомендации старинного приятеля Авена – в те дни он был чересчур упоен собственным вознесением. Но для Абрамовича это случайное знакомство стало поистине счастливым лотерейным билетом. И когда узнал он о грядущей продаже «ННГ» и «ОНПЗ», даже и тени сомнений у него не возникло, к кому обращаться за помощью: разумеется, к Борису Абрамовичу.

Но Березовский поначалу всерьез его не воспринял – слишком много просителей и ходоков кружилось в то время окрест него. Не один месяц Абрамович добивался аудиенции олигарха. Пару раз ему даже назначалось время приема, он просиживал в особняке «ЛогоВАЗа» битые часы напролет, но Березовский куда-то все время срывался, и встреча опять откладывалась.

Любой другой на его месте давно бы уже впал в амбиции, психанул, хлопнул дверью, но не таков был Роман Аркадьевич: чтобы купить с потрохами весь мир, нужно обладать звериным упорством и совершенным отсутствием гордости.

И в конце концов крепость рухнула. Абрамовичу хватило буквально полчаса, чтобы убедить Березовского в перспективности своей идеи. На первом попавшемся листке он доходчиво нарисовал схему будущей компании; хозяина кабинета особенно подкупило, что молодой посетитель готов был вкладывать в проект собственные деньги – примерно 25 миллионов долларов…

Через несколько лет Березовский публично признает, что «недостаточно понимал значимость» нефтяной приватизации и что на ум наставил его именно Абрамович. То есть «инициатива принадлежала» ему.

А еще скажет он, Абрамович оказался «самым одаренным молодым человеком, которого он знал».

И попробуйте только возразить, что это не так…

В свою очередь, Абрамович, едва ли не в единственном своем газетном интервью, на вопрос, на чем основывался его успех, ответил с исчерпывающим лаконизмом: «На удаче».

«В нужном месте в нужное время?» – звучит уточнение корреспондента.

«Можно сказать и так».

Абрамович появился в доме приемов «ЛогоВАЗа» как нельзя вовремя. Борис Абрамович в силу врожденного своего честолюбия давно уже тяготился тем, что опоздал к разделу казенного пирога.

Да, у него были «АвтоВАЗ», «ОРТ», «Аэрофлот», банчок под названием «Объединенный», но в сравнении с активами других миллионщиков все это выглядело жалкой пародией, насмешкой какой-то, честное слово.

Когда в начале 1990-х правительство Гайдара принялось напропалую распродавать государственные активы, Березовский был еще слишком слаб, чтобы успеть закомпостировать «билет в свободную экономику» (так именовал ваучер его творец Анатолий Чубайс).

Сотни замечательных во всех отношениях предприятий достались тогда совсем другим; за сущие, между прочим, гроши. (По официальным данным Счетной палаты, за 10 лет от приватизации 145 тысяч предприятий государство выручило всего 9,7 миллиарда долларов: для понимания – такую сумму наши туристы ежегодно оставляют, отдыхая за рубежом.)

Бывший завлаб Каха Бендукидзе выкупил первый пакет легендарного «Уралмаша» – центра мирового тяжелого машиностроения, где трудилось ни много ни мало 34 тысячи человек – за два набитых ваучерами автомобильных багажника, в чем сам потом с гордостью признавался.

Челябинский металлургический завод с 35-тысячным коллективом был приватизирован за 3 миллиона 730 тысяч долларов. Челябинский тракторный завод (54 300 рабочих) – за 2,2 миллиона. Всемирно известный «ЗИЛ» достался новым владельцам за 4 миллиона. Северное мор-ское пароходство – за три. А некий никому неведомый тюменский бурильщик Тимофеев и вовсе купил 210 миллионов акций «Газпрома» ценой в 2,1 миллиарда рублей (широко жили у нас бурильщики!).

Предложение, сделанное Абрамовичем Березовскому, позволяло ему – мгновенно – взять реванш за прежние неудачи, доказать всем – и себе в первую очередь – кто теперь истинный хозяин в доме. Когда же он вдобавок услышал еще и фамилию потенциального конкурента, любые сомнения отпали враз: Янчев давно, еще со времен «АвтоВАЗа», раздражал Березовского своей прытью.

Борис Абрамович, не мешкая, ринулся в бой.

Для начала требовалось перевербовать директорский корпус: в первую очередь главу «Ноябрьскнефтегаза» Виктора Городилова, напрямую афиллированного с Янчевым.

Не знаю уж, какие резоны приводил нефтяному генералу Абрамович (именно он, по признанию Березовского, договаривался с директором «ННГ» и «обеспечивал все, что касается уровня самой компании»), но факт остается фактом – Городилов перешел на его сторону, враз позабыв про Янчева. (Как говорил один известный киногерой: вовремя предать – не предать, а предвидеть.) Рискну предположить, что причина заключалась… м-м-м… скажем так: в большем уважении, нежели его (уважения) готов был демонстрировать хозяин «Балкара». Опять же – сынок Андрюша очень просил.

Ольга Вдовиченко, незадолго до того покинувшая кресло гендиректора «Балкар-Трейдинг», вспоминает:

«Все уже было определено: „Сибнефть“ должен был забрать Янчев, но Абрамович с Березовским его обошли. Они предложили лучшие условия.

Впрочем, уломать директоров было еще полдела; куда важнее было заручиться поддержкой первых лиц государства. Аргументы здесь требовались совсем другие – не столько материалистические, сколько политические. Но Березовский, взявший на себя стратегические материи (цитата из недавнего его интервью: „Я занимался вопросами на политическом уровне, на уровне принятия решений правительства“) нашел и их».

Вообще, виртуозность его достойна всяческого восхищения. На службу себе он умудрялся ставить даже собственные огрехи.

А еще Березовский очень любил одним махом убивать двух зайцев. Именно такой дуплет и решил проделать он с «Сибнефтью».

И года не прошло с момента создания ОРТ, как Борис Абрамович принялся вдруг хныкать и жаловаться на неподъемность взваленной на него ноши. Он точно забыл, что еще совсем недавно говорил совершенно другое, прямо обратное.

Когда Березовский уговаривал Коржакова с Юмашевым отдать ему первый канал, он клялся, что все расходы возьмут на себя акционеры. Собственно, потому-то 49 % акций ОРТ и ушли в частные руки. Его главный интерес – лишь в «сохранении того курса, который был взят Россией в апреле 85-го года и продолжен с лета 91-го», и потом «канал не может считаться выгодным предприятием, поскольку отдача будет заметна только через несколько лет».

После того, как в феврале 1995-го на ОРТ была остановлена реклама, Березовский во всеуслышание заявлял:

«Все убытки, которые понесет канал в связи с прекращением рекламы, будут покрыты из активов финансовых структур в составе акционеров новой телекомпании».

Но уже через пару месяцев эти клятвы оказались забыты, и Березовский запел по-новому. ОРТ, дескать, – предприятие убыточное, денег всю дорогу не хватает, а тут выборы на носу. Кто же, интересно, будет его содержать? Уж не Янчев ли с Ильюшенко?

А вот если отдадут ему еще и «Сибнефть», то никаких проблем с финансированием голубого экрана не возникнет – выборы проведем так, что просто пальчики оближете.

Самое удивительное, что Борису Абрамовичу верили. Почему-то ни-кто из кремлевских мудрецов не задался таким простым и очевидным, казалось бы, вопросом: если ОРТ – ноша столь неподъемная, какого ж рожна ты так истово добивался его создания; неужто из одних только гуманистических побуждений?

На самом деле Березовский в очередной раз лукавил. ОРТ убыточным никогда не был…

Вернее, не так: он не был убыточным для его фактических владельцев. Для государства же – да, убытки на канале росли как снежный ком, но это уже вопрос к самому Борису Абрамовичу.

Как установила проведенная Счетной палатой проверка, общий объем средств, израсходованных каналом в том самом 1995 году, составил 550 миллионов долларов. Однако во всех своих заявлениях и речах Березовский называл совсем иной бюджет: 300 миллионов.

Прямо ребус! Кроссворд.

Впрочем, разгадка оного лежит на поверхности. По признанию бывшего заместителя генпродюсера ОРТ Светланы Светицкой, не менее 40 миллионов долларов было в 1995 году перечислено на счета созданной в Париже фирмы «ОРТ Интернасьональ». Учредителем же этой таинственной структуры был не кто иной, как Бадри Патаркацишвили, старинный соратник и правая рука Березовского.

Иными словами, руководство канала попросту уводило деньги само у себя, а потом еще удивлялось, почему это ОРТ нищает, хотя при таких рекламных расценках, напротив, должно расцветать пышным цветом.

Сергей Лисовский, отвечавший в тот период за всю рекламную политику компании, признался мне как-то, что реальный бюджет ОРТ не превышал 105–110 миллионов долларов.

Я, помню, чуть со стула от удивления не упал. 110 миллионов! Ровно в пять раз меньше декларируемой Березовским цифры! Откуда же она вообще тогда взялась?

В ответ Лисовский лишь улыбнулся своей загадочной улыбкой Моны Лизы:

«Проблемами бюджета я не занимался. Могу сказать лишь одно: ОРТ никогда не был убыточным. Денег, которые мы зарабатывали, вполне хватало для нормального существования.»

Вот вам и ответы на все вопросы…

«Они просто придумали очень понятную схему, – доходчиво объясняет подоплеку манипуляций Березовского его старинный знакомец Петр Авен, – создать „Сибнефть“ для того, чтоб финансировать президентское ТВ… Не было бы Абрамовича, Березовский что-то другое придумал бы, что-то подтянул как бы для того, чтоб финансировать ОРТ…»

То есть сначала Борис Абрамович умудрился выцыганить у Кремля ОРТ, клянясь, что не попросит ни единой бюджетной копейки, и тут же как ни в чем не бывало маячит на пороге опять: дайте воды напиться, а то так голодно, что и переночевать негде.

И ведь наливали, и ломти пожирнее отщипывали, даже пуховую перину заботливо подстилали…

Принято считать, что ключевую роль в завоевании Березовским «Сибнефти» сыграл столь ненавидимый им сегодня генерал Коржаков. Отчасти это так.

Но Коржаков был явно не одинок. Еще до похода к нему Борис Березовский сумел записать в свои сторонники и других влиятельных господ: омского губернатора Полежаева, например, в чьей вотчине и находился основной актив будущей компании.

(Справедливости ради, следует, впрочем, сказать, что немалая заслуга в том принадлежала Абрамовичу. Он сошелся с Полежаевым еще прежде, в период работы с Омским НПЗ, действуя в исконной своей манере чадолюбия. Губернаторский сын Алексей, остроумно прозванный Папиным-Сибиряком, полностью находился под пятой Абрамовича, трудился в его компании Runiсom, жил в любезно предоставленном Романом Аркадьевичем доме в элитном подмосковном поселке Заречье и ездил на им же выделенном «Мерседесе».)

Генерал Коржаков вспоминает:

«Однажды Березовский попросил разрешения привести в президентский клуб одного человека. Пришел с губернатором Омской области Полежаевым. Он сказал, что у Полежаева есть идея создания „Сибнефти“, и что Полежаев готов отдавать часть прибыли на ОРТ. Я в экономике не очень силен. Вот два экономиста и запудрили мне мозги».

По протекции Коржакова омский губернатор в августе 1995-го дважды удостоился президентской аудиенции. Cлучай по кремлевским меркам – беспрецедентный. (Особенно если учесть, что особой любви Ельцин к Полежаеву никогда не испытывал. В 1994-м он даже самолично вычеркнул его из числа кандидатов в президентский клуб.)

В экономике Борис Николаевич понимал не больше своего начальника охраны, посему особого труда убедить его в необходимости создания «Сибнефти» не составило.

Полежаев был у него на приеме 14 августа. А уже 24-го появился президентский указ: «Сибнефти» – быть! В состав новоявленного гиганта были включены Омский НПЗ, «Омскнефтепродукт», «Ноябрьскнефтегаз» и «Ноябрьскнефтегаз-геофизика»: поразительно, но в отраслевом министерстве – топливном – о рождении «Сибнефти» узнали только постфактум; завеса секретности не спадала до последнего дня.

Сегодня, правда, Полежаев всячески отпихивается от лавров «ангела-хранителя» Березовского; он даже уверяет, будто и вовсе был с ним тогда не знаком, да и идею «Сибнефти» вынашивал давно, без всяческой посторонней помощи. «Я вообще о роли Березовского в „Сибнефти“ не знаю», – мелко крестится Полежаев.

В том, что омский губернатор, мягко говоря, лукавит, нетрудно убедиться, послушав его телефонный разговор с Борисом Абрамовичем: он есть в аудиоприложении к этой книге. Трубку Полежаеву передает не кто иной, как Абрамович.

В другой, явно датированной тем же периодом беседе, Абрамович обсуждает организацию встречи Березовского с Полежаевым-младшим.

Некая забывчивость вообще свойственна омскому губернатору; недаром сразу же после создания «Сибнефти», в октябре 1995-го, он во всеуслышание объявил, что компания появилась на свет лишь по единственной причине: дабы не ушла она… в руки москвичей…

…Увлекшись описанием изобретенных Березовским с Абрамовичем комбинаций, я совершенно упустил из виду один архиважный вопрос: а чем же все это время занимался г-н Янчев?

И тут мы переходим к самому захватывающему акту нашего действа. Дело в том, что аккурат в тот самый миг, когда «Сибнефть», точно пирог с капустой, пришло время доставать уже из печи, на «Балкар-Трейдинг» посыпались вдруг одна за другой напасти и беды.

Указ Ельцина о создании компании был подписан, как вы помните, 24 августа. А 19 сентября – менее, чем через месяц – главу «Б-Т» Петра Янчева арестовали. Еще через три недели, 8 октября, сняли с должности его главного покровителя – генпрокурора Ильюшенко: вскоре он тоже переедет в СИЗО «Лефортово». (Янчевскому тестю, первому заму генпрокурора Узбекову повезло чуть больше: его всего-навсего отправили в отставку.)

Инкриминировали Янчеву таможенные нарушения при экспорте нефти; Ильюшенко – получение от него взяток и злоупотребление служебным положением. При таком переплете стало им уже совсем не до «Сибнефти».

Если это и было совпадением, то совпадением, прямо скажем, почти магическим, сверхъестественным.

Особых секретов, собственно, в том нет: инициатором снятия Ильюшенко являлся не кто иной, как начальник СБП Коржаков. Ни он, ни его подчиненные этого и не думают скрывать, добавляя, однако, что действовали без какого-либо злого умысла.

«Никакой политической подоплекой в деле Ильюшенко и не пахнет, – утверждает экс-начальник отдела „П“ президентской службы безопасности Валерий Стрелецкий, главный катализатор всего процесса – обычная уголовщина».

По версии Стрелецкого, порочные связи Ильюшенко с Янчевым попали в поле зрения спецслужб совершенно случайно – при разработке черномырдинского зав. секретариатом Геннадия Петелина. Тоже, кстати, тот еще был фрукт.

«Нас интересовало, с кем из коммерческих структур связана правая рука премьера. Проанализировав всевозможные материалы, мои ребята пришли к выводу: чаще других в Белый дом „нырял“ „Балкар-Трейдинг“. Мы стали собирать информацию об этой структуре. Из ФСБ и РУОПа Московской области нам сообщили, что глава фирмы Петр Янчев подозревается в контрабанде, хищениях, укрытии доходов от налогов. Тогда впервые в этих материалах и всплыло имя Ильюшенко».

Дальше, если верить Стрелецкому, события развивались так: он доложил о компромате на генпрокурора своему непосредственному начальнику – Коржакову, тот вызвал Ильюшенко и предложил добровольно уйти в отставку. Ильюшенко наотрез отказался.

«Он не оставил себе выхода и вынудил нас действовать иначе, – пишет в мемуарах Стрелецкий. – Вскоре следственное отделение УФСБ по Камчатской области возбудило уголовное дело по факту нарушения „Балкаром“ таможенных правил… Захватив толстую папку взрывоопасных бумаг, Коржаков с Барсуковым пошли на прием к президенту».

Чувствуете, куда я клоню? Создавать «Сибнефть» помогал Коржаков; он самолично подписывал у президента желанный указ. И кампанию против Ильюшенко начинал, оказывается, тоже он. Из лучших побуждений или как – не суть важно.

А ведь останься Янчев в строю, вряд ли Березовский с Абрамовичем сумели бы заполучить желанную компанию столь легко. Свободных денег у «Балкара» было несоизмеримо больше, он даже успел скупить уже долги «Ноябрьскнефтегаза» почти на 200 миллионов долларов.

То есть Янчев оставался непреодолимым препятствием, тяжелым бревном, лежащим у Березовского на пути. И убрал это бревно не кто иной, как Коржаков. Который, повторю, и протолкнул, в свою очередь, указ по «Сибнефти».

Единственное, что радует меня, – вряд ли всесильный начальник СБП действовал из каких-то шкурных, сугубо корыстных побуждений. Получив, например, взятку от Березовского. Или – за обещанный ему пакет акций.

И не то чтоб Коржаков был таким уж честным, просто во всем и всегда действовал он, исходя из интересов своего патрона, а подготовить ОРТ к грядущим выборам президенту ой как требовалось.

Конечно, будь Янчев чуть поумнее, он тоже мог бы заручиться кремлевской поддержкой. Но нежданно свалившееся богатство отбило у бывшего торговца запчастями последние остатки самосохранения. Он считал, что схватил уже бога за бороду.

В этом смысле очень точно объяснила мне сию странность бывший гендиректор «Балкара» Ольга Вдовиченко:

«У Петра (Янчева. – Авт.) просто поехала крыша. Он потерял всякую осторожность. Если б не его упрямство и самонадеянность, никаких проблем с „Сибнефтью“ не возникло; забрал бы и жил себе припеваючи».

Дабы поставить точку в судьбе этой полузабытой личности, скажу, что сразу после ареста почти все нефтяные контракты «Балкара» были расторгнуты. Просидел Янчев (как, впрочем, и Ильюшенко) в СИЗО два года. В 2001-м злополучное уголовное дело было прекращено, и он вновь вернулся в нефтяной бизнес, но о прежних горизонтах уже не заикался.

Бывший король российской нефти Петр Янчев умер несколько лет назад в безвестности. О его кончине не написала ни одна газета…

$$$

Но напрасно было бы думать, что с устранением Янчева война за «Сибнефть» подошла к логическому завершению. Как минимум еще два серьезнейших препятствия оставались у Березовского на пути.

Во-первых, конкуренты: Янчев ведь был далеко не единственный, кто претендовал на этот лакомый кусок казенного пирога.

А во-вторых, против создания «Сибнефти» категорически возражал гендиректор Омского НПЗ Иван Лицкевич, человек в отрасли весьма уважаемый, мнение которого со счетов сбрасывать было никак нельзя.

Лицкевич отстаивал совершенно иную модель приватизации: он считал, что на базе завода надо образовать вертикально интегрированную финансово-промышленную группу, куда войдут «ряд предприятий Сибири, использующие нашу продукцию для изготовления своего конечного продукта» (цитирую по его интервью от февраля 1995-го). Старый нефтяник не понимал главного: развитие отрасли и даром не было теперь никому нужно. Во главе угла стояли отныне деньги и еще раз деньги, а их мог дать только нефтяной экспорт.

Много раз с Лицкевичем пытались договориться полюбовно: предлагали деньги, сулили высокие должности – вплоть до кресла министра топлива и энергетики. Бесполезно: он упорно стоял на своем и даже осмеливался слать в правительство гневные депеши, доказывая правоту своих старорежимных идей.

«Летом 1995-го года у нас с Лицкевичем состоялся откровенный разговор, – вспоминает омский мэр Валерий Рощупкин. – „Знаешь, – сказал он, – меня кругом душат, предлагают перейти в Москву, лишь бы я отказался от завода, но я не хочу“. Лицкевич предложил выкупить НПЗ: треть акций забрал бы трудовой коллектив, треть – мэрия, треть – областная администрация. И я по глупости, еще не зная тогда всего расклада, пошел с этим к губернатору Полежаеву. А тот, само собой, передал все Березовскому с Абрамовичем…»

То, что случилось затем, выглядит не менее сверхъестественно, нежели спешная посадка Янчева с Ильюшенко. При престраннейших обстоятельствах Лицкевич… погибает. По официальной версии, директор Омского нефтезавода утонул, купаясь в Иртыше; якобы у него остановилось сердце.

Трагедия эта произошла 19 августа 1995 года. А 24 августа – и недели не прошло – Ельцин подписывает указ о создании «Сибнефти».

Чертовщина какая-то, честное слово…

Сами омичи, впрочем, ничего потустороннего в истории этой не видят. Большинство осведомленных людей до сих пор считают, что уход Лицкевича на дно был инсценирован. Слишком уж вовремя, точно по заказу подоспел он. Градоначальник Валерий Рощупкин еще в те времена говорил мне:

«Практически никто в Омске не верит, что Лицкевич умер своей смертью. Его быстрая гибель сняла все вопросы и привела к тому, что у нас появилась „Сибнефть“… У меня и сейчас стоит в памяти тот наш разговор; я до сих пор корю себя, что пошел тогда к губернатору. Может, Иван Григорьевич до сих пор был бы жив…»

«Мы все убеждены, что Лицкевича убили, – вторит Рощупкину бывший депутат областного заксобрания, ректор Омского автодорожного института Леонид Горынин. – Незадолго до смерти мы летели с ним в самолете. Он жаловался, что все очень плохо, со всех сторон давят. Меня поразило, что когда я предложил ему рюмку водки, Лицкевич ответил, что не пьет теперь ничего из чужих рук; встал и принес свою бутылку».

К этому следовало бы присовокупить еще одно, принципиальнейшее обстоятельство: по словам бизнесмена Виктора Хроленко, близко дружившего с покойным, когда тело Лицкевича было поднято из воды, на ногах его обнаружились… следы проволоки. При этом был он почему-то в носках.

«Никакого расследования по этому факту, конечно, не проводилось: никому это не было нужно…Вообще, вся эта история с купанием в Иртыше выглядит как издевка. Лицкевич органически не переносил воды. Он даже в бассейн и баню никогда не ходил, а уж, чтоб среди бела дня полезть в реку…»

Сразу после гибели Лицкевича и прихода новой команды оба его сына, работавшие на Омском НПЗ, незамедлительно были уволены. Зато «Сибнефть» платит теперь омским студентам персональные стипендии, учрежденные в честь бывшего директора, а имя его присвоено ДК нефтяников и одной из городских площадей; знай он об этом, перевернулся, должно быть, в гробу…

Последними, кто видел Лицкевича в живых, были его шофер и супруга; по версии следствия, решив проветриться в выходной, директор НПЗ поехал якобы в пригород Омска и ушел куда-то вдоль берега, оставив жену дожидаться в машине. Назад он больше уже не вернулся.

Так вот, до сих пор, хоть прошло уже без малого 12 лет, вдова Лицкевича боится рассказывать, что же на самом деле случилось в тот субботний день. Самой близкой своей подруге она призналась однажды: «Меня предупредили, чтобы я не болтала лишнего».

Галине Лицкевич есть чего опасаться; перед ее глазами стоит, должно быть, наглядный и очень поучительный пример второго опасного свидетеля – директорского шофера. Своего начальника он пережил всего на несколько месяцев и вскоре погиб в автокатастрофе.

Это была отнюдь не последняя смерть, ознаменовавшая рождение «Сибнефти».

После того как в областном заксобрании была образована депутатская комиссия по расследованию приватизации Омского НПЗ, неизвестные злоумышленники расстреляли одного из пятерых ее членов, заместителя гендиректора «Омскшины» Олега Чертова; как полагает инициатор создания этой комиссии Леонид Горынин, «это было устрашающее действие». В результате комиссия свою работу фактически свернула. Убийц не нашли до сих пор.

Почти одновременно в Москве странным образом погиб управделами областной администрации Александр Харламов, везший, по словам все того же неугомонного Горынина, крупную сумму якобы для раздачи взяток в интересах «Сибнефти». Из материалов расследования выходило, что Харламова застрелил его же собственный охранник, после чего, не сходя с места, покончил с собой. Правда, сделал он это весьма причудливым образом – пуля вошла в районе подмышки, пробила все тело насквозь и вышла в области противоположного плеча; попробуйте хотя бы на секунду представить себе подобную траекторию, и вам сразу же станет ясно, что самоубийством тут и не пахнет.

Вслед за этим из жизни ушел и президент областного общества предпринимателей Кожевников, именно он ссудил деньги Харламову на поездку в Москву.

Если Афродита была рождена из морской пены, то «Сибнефть» – из человеческой крови…

$$$

Весть о создании «Сибнефти» вызвала в нефтяном мире оторопь напополам с удивлением. Президентский указ стал полной неожиданностью не только для Минтопэнерго, но даже и для правительства.

Целую неделю газеты напропалую гадали, кто же стоит за спиной новой компании. («Естественно будет предположить, что источник поддержки нового проекта находится не в Минтопэнерго и вне пределов его компетенции», – писал, например, в те дни «Коммерсантъ».) Лишь 31 августа покров таинственности начал спадать: имя Березовского как главного инициатора предприятия впервые просочилось в печати; об Абрамовиче – не знал тогда еще никто (благословенные были времена!).

Дело оставалось за малым: выкупить «Сибнефть». Но это было совсем не просто.

Одновременно с Березовским глаз на новую компанию положили и другие богатеи: один из них – Виктор Хроленко, – вообще шел к цели параллельным с ним курсом.

Имя это упоминал я уже не раз – Хроленко возглавлял группу компаний, объединенных вокруг американской структуры со странным названием «Белка Трэйдинг». Фирма эта являлась одним из ведущих трэйдеров Омского НПЗ. Кроме того, Хроленко имел серьезные интересы в медной, алюминиевой и никелевой промышленности, был председателем совета директоров «Кузбассразрезугля», владел модным столичным клубом «Манхэттен Эксперсс». Годовой оборот его компаний достигал двух миллиардов долларов.

А еще – он близко и тесно дружил с кремлевской семьей; именно Хроленко выкупил годом прежде американские права на ельцинские «Записки президента», а в его «Белке» трудился теперь зять президента Леонид Дьяченко.

В беседе со мной Хроленко подтвердил, что наряду с Березовским приложил немало сил для создания «Сибнефти». (Кстати, это первое интервью, которое Хроленко дал кому-либо за всю свою жизнь.) Его активно поддерживал в том гендиректор Омского НПЗ Иван Лицкевич. Они успели создать даже совместное предприятие, взяв в долю и Леонида Дьяченко.

Кроме того, Хроленко установил доверительные отношения и с омским губернатором Полежаевым, московское представительство омской администрации даже разместилось в особняке на Верхней Радищевской улице, принадлежащем Хроленко.

«Я планировал выкупить „Сибнефть“ в одиночку, но в последний момент все сорвалось. Леша (Дьяченко. – Авт.) сказал мне: „Если мы перепишем компанию на тебя, журналисты прознают, подымется скандал: как это – фирма, где работает зять президента, купила „Сибнефть“. Вот пройдут выборы, тогда и получишь свою долю“».

Между прочим, тот факт, что Хроленко был в числе претендентов на «Сибнефть», наглядно подтверждается и записью его телефонного разговора с Березовским, который можно найти в аудиоприложении к нашей книге. Эта беседа, похоже, имела место в середине 1995 года: Борис Абрамович делится с будущим конкурентом своими впечатлениями от проведенной накануне встречи с директорами «Ноябрьскнефтегаза» и Омского НПЗ.

Вот лишь небольшой, но очень красноречивый фрагмент из их диалога.

Виктор Хроленко – Борис Березовский

Хроленко: Чего ты с Городиловым и Лицкевичем без меня зарабатываешь? Спаиваешь их? Сколько они выпили с тобой?

Березовский: Они-то немного.

Хроленко: Так сколько ты им влил?

Березовский: Да нет, мы вчера выпили, я не знаю… Лицкевич пил только вино красное.

Хроленко: Это я знаю, он пари заключил на 10 тысяч долларов, поэтому только красное вино.

Березовский: А Городилов – он вообще не пьет.

Хроленко: Нет, он немножко пьет… Так ты в доме приемов их показал?

Березовский: Конечно.

Хроленко: Ну, довольны?

Березовский: Ну, понимаешь, Лицкевича я видел первый раз…

А Городилова я видел до этого.

Хроленко: Да, я знаю, ты там кое-что отгрузил, это я знаю все объемы.

Березовский: Нет, я ничего не отгрузил… Я к этому не имею никакого отношения на сегодняшний день, но очень хочу иметь.

Хроленко: Боря, так как я тоже в этой штуке, я подписывал эти бумаги, мы там с тобой в одной лодке… Я хотел завтра заехать…

Березовский: Вот очень хорошо, я с тобой тоже хотел поговорить, потому что я знаю, что к Омску ты имеешь отношение.

Хроленко: К Омску. А к тому (Ноябрьску. – Авт.) я наоборот не имел, но тоже хочу немножко иметь.

Березовский: Подъезжай, но там есть один вопрос, он существенный и тяжелый на самом деле.

Хроленко: Я думаю, можно будет пробить.

Березовский: Речь фактически идет об одном человеке. Я же с Виктором Степановичем на эту тему договорился. И с Борисом Николаевичем. На всех уровнях решил вопрос. И, тем не менее, вопрос есть; как всегда… Нет, Вить, у меня никаких комплексов. Я готов разделить на тысячу частей, только чтобы получилось.

Хроленко: Ну, конечно. И я тебе объясню, где там мое, где твое, чтобы не было недопонимания.

Перечитаем стенограмму еще раз.

«Вить, у меня никаких комплексов, – щедро объявляет Березовский. – Я готов разделить на тысячу частей, только чтобы получилось».

Ой ли?

Никогда и ни с кем Березовский не считал нужным делиться: всем арифметическим действиям он предпочитал лишь одно – вычитание.

До тех пор, пока Ельцин не подписал указ по «Сибнефти», Борис Абрамович готов был раздавать любые обещания, сулить золотые горы; «только, чтобы получилось». Но едва вышел он на финишную прямую, как все обеты эти мгновенно были забыты; у победы мог быть только один отец.

Хроленко сошел с дистанции сам, после вмешательства Юмашева и Дьяченко, ставших на сторону Березовского. А вот с другими конкурентами – банкирами Потаниным («Онэксимбанк») и Виноградовым («Инкомбанк») – порядком еще пришлось повозиться.

Сергей Соколов, руководитель личного ЧОПа Березовского «Атолл», свидетельствует:

«Борис очень боялся, что Потанин будет участвовать в аукционе по „Сибнефти“. „Атоллу“ была поставлена соответствующая задача: мы активно разрабатывали самого Потанина, завербовали его секретаршу. Был подготовлен даже специальный план. Если бы Потанин решил-таки участвовать в аукционе, мы должны были перехватить машину с конкурсными документами, устроить ДТП, спровоцировать драку. Нам было даже известно, в каком именно портфеле лежат эти бумаги. То есть вышли бы из салона „братки“, забрали портфель – в счет долга. Пока разборки, туда-сюда, аукцион бы уже прошел».

По счастью, обошлось без разборок: Потанин добровольно отказался от аукциона. Однако владелец «Инкомбанка» Владимир Виноградов оказался куда более настырным.

Его дочерняя компания «Самеко» даже выставилась на аукцион, предложив за пакет акций «Сибнефти» 175 миллионов долларов; почти вдвое больше, чем готов был выложить Березовский. Если бы торги начались, Борис Абрамович пролетал, как фанера над Парижем, и все его титанические усилия разом пошли бы прахом. Но вновь случилось чудо.

Мой покойный друг Пол Хлебников приводит в своей книге интервью с Альфредом Кохом, командовавшим тогда Госкомимуществом и отвечавшим за всю продажу госсобственности. Диалог этот настолько восхитителен, что я позволю себе воспроизвести его почти целиком:

А. Кох: «Аукцион начинается. Вдруг, как у Гоголя в „Ревизоре“, раздается „стук сапог“. Открывается дверь. Заходит человек и кладет на стол комиссии факс: „Я, Иван Иванович Иванов (фамилии не помню), директор завода „Самеко“, отзываю свою заявку“… Я, находясь в твердом уме и здравой памяти, подав однажды заявку на аукцион, не подумаю завтра ее отобрать, тем более что речь идет о ста или двухстах миллионов долларов… Что-то должно случиться в течение нескольких дней, чтобы я наплевал на своего хозяина („Инкомбанк“)…»

П. Хлебников: «Вы думаете, он это сделал против воли „Инкомбанка“?»…

А. Кох: «Абсолютно. На сто процентов… Жизнь дороже, наверное, чем хозяин».

Вот так – ни больше ни меньше.

Впрочем, сам Березовский по обыкновению говорил потом совершенно иное:

«В жесточайшем столкновении с „Инкомбанком“ мы выиграли тендер. И ссылки, что „Инкомбанк“ мог заплатить больше, а мы меньше – чушь. Потому что Виноградов счел, что во время аукциона может поехать на охоту, а я счел нужным не отходить от двери».

Понятно теперь, в чем, оказывается, истинный залог успеха: надо просто «не отходить от двери».

Между прочим, когда на аукционе вскрыли конверт, поданный «Самеко» (сиречь «Инкомбанком») черным по белому значилась там предложенная им сумма: 175 миллионов долларов. Победителем же стала фирма, пообещавшая заплатить лишь на 0,1 % больше стартовой цены: 100 миллионов 100 тысяч долларов. (Это – к вопросу о чуши.)

«Инкомбанк» долго еще потом добивался пересмотра аукциона, подавал даже в суд. Но в ответ Центробанк начал трясти его, как грушу; проверки следовали одна за другой, дело чуть не дошло до отзыва у «Инкома» лицензии, и Виноградов вынужден был бесславно капитулировать…

…Говоря об этом историческом аукционе, я умышленно опустил одно важное весьма обстоятельство. Дело в том, что аукциона никакого и не было. Точнее, не было того, что вкладываем мы в самое это понятие.

Это был не простой аукцион, а залоговый. Смысл сей аферы, рожденной в иезуитских мозгах новых правителей России – либералов и рыночников, – был на удивление прост и циничен.

Банки как бы кредитуют правительство под залог пакетов акций крупнейших государственных предприятий. Но в условленные сроки казна с ними не расплачивается, и предприятия остаются в собственности олигархов, форменным образом за гроши. (В бюджет следующего, 1996 года на выкуп предприятий обратно не было заложено ни рубля; то есть все спланировано было изначально.)

Цимес этих комбинаций заключался в том, что банки оперировали не своими, а государственными же деньгами; всякий раз накануне аукционов Минфин ссуживал им бюджетные миллионы, каковые потом и возвращались в казну в обмен на пакеты акций; этакий лохотрон, только с очень большими нулями.

Арифметика, в общем, нехитрая: если в 1995 году Минфин разместил в ряде банков («Инкомбанк», «Онэксимбанк», «Империал», «СБС», «Менатеп», «МФК») свыше $ 600 миллионов «свободных валютных средств», а назад, в бюджет, вернулось $ 650 миллионов, но уже под залог 11 крупнейших предприятий (преимущественно – нефтяных), то где же, спрашивается, логика? Даже еврей, торговавший вареными яйцами по цене сырых, действовал себе не в убыток; он хотя бы имел навар.

По такой чисто воровской схеме Ходорковский купил 45 % «Юкоса» примерно в 120 раз дешевле реальной цены (за $ 45 миллионов), а Потанин – контрольные пакеты «Норильского никеля» и «Сиданко». При годовом обороте в $ 1,5 миллиарда, никелевый гигант встал ему в какие-то $ 170 миллионов; за «Сиданко» – выложил он и того меньше: $ 130 миллионов; уже через пару лет эта нефтяная компания будет оцениваться в.

$ 5 миллиардов.

Общий ущерб, нанесенный государству этими треклятыми залоговыми аукционами, составил десятки (!) миллиардов долларов. (Для сравнения: если за пакеты шести компаний всего было заплачено $ 243 миллиона, то уже через полтора года их рыночная стоимость составила примерно… $ 40 миллиардов.)

И ладно бы создатели этих схем конфузливо прятались бы потом от своих подданных, стыдливо опуская глаза. Так нет же! Они чуть ли еще не гордились своей изобретательностью: эка мы вас…

Один из идеологов залоговых аукционов, вице-премьер и председатель Госкомимущества Альфред Рейнгольдович Кох в интервью американским журналистам так излагал свою концепцию развития России:

«В мировом хозяйстве для нее нет места, не нужен ее алюминий, ее нефть. Россия только мешает, она цены обваливает со своим демпингом. Поэтому я думаю, что участь печальна, безусловно… Россия никому не нужна… Какие гигантские ресурсы имеет Россия? Этот миф я хочу развенчать наконец. Нефть? Существенно теплее и дешевле ее добывать в Персидском заливе. Никель в Канаде добывают, алюминий – в Америке, уголь – в Австралии, лес – в Бразилии. Я не понимаю, чего такого особого в России? Многострадальный народ страдает по собственной вине. Их никто не оккупировал, их никто не покорял, их никто не загонял в тюрьмы. Они сами на себя стучали, сами сажали в тюрьму и сами себя расстреливали. Поэтому этот народ по заслугам пожимает то, что он плодил».

Наверное, даже родственники Альфреда Рейнгольдовича – всякие там гауляйторы, оберштурмбанфюреры и рейхсминистры – не демонстрировали своей русофобии столь откровенно…

Продажа контрольного пакета «Сибнефти» стала последним залоговым аукционом в новейшей истории. Березовский успел впрыгнуть в вагон уже уходящего поезда. Торги провели в самый канун Нового, 1996 года: аккурат 28 декабря.

Победившая фирма – «Нефтяная финансовая компания» – была элементарной прокладкой с уставным капиталом в 250 миллионов рублей (примерно 30 тысяч долларов). Березовский с Абрамовичем учредили ее напополам лишь тремя неделями раньше. Искомую сумму – 100,1 миллиона долларов – внес в казну банк «СБС-Агро»; как раз перед этим правительство очень удачно разместило в нем $ 137 бюджетных миллионов.

Забегая вперед, скажу, что в течение следующего, 1996 года оставшиеся пакеты акций «Сибнефти» благополучно перейдут в те же самые цепкие хваткие руки, и на всех грядущих аукционах структуры Березовского – Абрамовича неизменно будут одерживать победу.

В общей сложности эта сладкая парочка выложила за 92 % «Сибнефти» примерно 240 миллионов долларов. Если выложила, конечно, вообще.

Тогдашний генпрокурор Юрий Скуратов замечает:

«У прокуратуры были подозрения, что и эта сумма реально не была заплачена. Деньги были изысканы Минфином, переведены из одной графы в другую, зачтены в счет будущих доходов – такие пассажи у нас научились делать мастерски».

На самом деле комбинации Березовского – Абрамовича этим не ограничивались. Сразу после их появления все остатки на счетах Омского НПЗ в «Нефтехимбанке» – порядка 30 миллионов долларов – были переведены в Украину якобы для покупки нефтяных цистерн. Георгий Жук, президент «Нефтехимбанка», помнит это отчетливо. Однако никакие цистерны на завод так и не пришли. Сделав круг, миллионы попросту вернулись обратно в Омск. Таким образом, новые владельцы отчасти купили НПЗ за его же собственные деньги.

Десять лет спустя Абрамович продаст «Сибнефть» государству обратно уже за 13 миллиардов: в 54 раза дороже…

И напоследок – еще несколько штрихов к портрету.

Большинство людей, поспособствовавших рождению «Сибнефти», не остались в накладе. Гендиректор «Ноябрьскнефтегаза» Виктор Городилов стал первым президентом компании. Ныне этот уважаемый человек пребывает на заслуженной пенсии (хотя при таких капиталах на кой черт она ему нужна, эта пенсия) и время от времени наслаждается разглядыванием уличных указателей в своем родном городе Ноябрьске – одна из улиц, а также нефтяной колледж еще при жизни названы здесь его именем.

Его сын Андрей несколько лет возглавлял московский филиал «Сибнефти», потом был первым вице-президентом, отвечающим за финансы, одно время исполнял даже обязанности президента. С 2001 года Городилов-младший целиком посвятил себя служению отечеству – сегодня он трудится на посту первого вице-губернатора Чукотки.

Другой сынок – наследник омского губернатора Полежаева по кличке Папин-Сибиряк – за труды также был принят на работу в «Сибнефть» и, как писали местные газеты, даже получил в собственность 15,5 % Омского НПЗ. Свое влияние и капиталы Алексей Полежаев существенно приумножил, выгодно женясь на дочери первого вице-президента «Роснефти» Виктора Отта.

Племянник губернатора Полежаева Константин Потапов стал в «Сибнефти» вице-президентом.

О том, как были отблагодарены иные участники этих событий – сам губернатор Полежаев, председатель Госкомимущества Кох, президентский литраб Юмашев и другие официальные лица – история, понятно, умалчивает…

Судя по тому, что Роман Аркадьевич процветает до сей поры, надо думать, все они остались вполне довольны. Недаром осведомленные люди поговаривают, что число истинных владельцев «Сибнефти» – тех, кто регулярно получал здесь свою долю, – значительно превосходило официальные данные регистрационной палаты; имена этих дольщиков хорошо известны всей стране.

Глава 5

Сто грамм, которые потрясли мир

Год тысяча девятьсот девяносто шестой – год президентских выборов в России – приближался неумолимо, как комета Галлея, предвестница апокалипсиса.

Чуть ли не до самого конца президент Ельцин не мог определиться: идти ему на второй срок или погодить; он оттягивал этот исторический момент до последнего. С одной стороны, президент смертельно, просто нечеловечески устал; годы первой пятилетки превратили некогда бодрого и взрывного трибуна в еле живую развалину. Но с другой – Ельцин был патологически властолюбив; всю жизнь он не мыслил себя вне власти. Да и семья его – жена Наина, младшая дочь Татьяна – не желала съезжать из Кремля; она только-только распробовала отравленные плоды власти, начала входить во вкус.

Окончательное решение Ельцин принял лишь осенью 1995-го. Случилось это – факт показательный, говорящий сам за себя – когда отходил он от очередного инфаркта, лежа на больничной койке ЦКБ.

К тому дню, когда Ельцин публично заявит о своем выдвижении, их – инфарктов – за его спиной останется уже три; не считая двух микроинсультов и бессчетного количества прочих недугов.

Куда делись былая прыть и стать? Теперь это был тяжело больной, измученный, дряхлый старик. Любые нагрузки были для него подобны смерти; изношенное, подорванное пьянками и буйствами сердце могло остановиться в любую секунду.

Даже в самый ответственный миг – при объявлении о выдвижении (случилось это на сцене Дворца молодежи в его родном Екатеринбурге) – Ельцин не смог произнести свой исторический спич до конца, он потерял голос.

То, что президенту пора на покой, стало понятно еще в 1993-м, когда во время визита в Китай, его разбил микроинсульт; посреди ночи у Ельцина отнялись конечности, он не мог ни сесть, ни встать, и только горько, по-стариковски плакал навзрыд. (Из самолета президента выносили тогда на носилках.)

Потом был еще один микроинсульт – и тоже на чужбине; в сентябре 1994-го, при перелете из Штатов в Европу, Ельцину стало так плохо, что он не смог даже выйти к встречавшему его ирландскому премьеру Рейнольдсу, чем породил массу самых противоречивых слухов и домыслов…

Всегда, еще со времен своей строительной юности, Ельцин пил безбожно. Его сослуживцы по Свердловску вспоминают, что за обедом он прихлебывал водку, точно компот. В минуты душевного подъема Борис Николаевич любил показывать свой коронный номер – «двустволку»; широко раскрывал рот и вливал в себя водку из двух бутылок кряду.

Стрельба из «двустволки» кончилась печально: в 1982-м году Ельцина разбил первый инфаркт. Правда, употреблять меньше он не стал.

Генерал Коржаков, его многолетняя тень, рассказывал мне, что первые годы своего правления Ельцин пил ежедневно; всякое утро начиналось у него с водки, а вечерами бездыханное тело гаранта, точно ленинское бревно, охрана увозила домой.

Даже надорвав окончательно сердце, перенеся череду инфарктов и инсультов, президент не в силах был изменить привычный образ жизни; стоило боли едва отступить, он тайком хватался за бутылку…

Все основные, самые главные провалы ельцинского владычества – Чечня, развал Союза, разгон парламента, шоковая терапия, дефолт – так или иначе были связаны либо с его пьянкой, либо с недугами.

В своей предыдущей книге «Ельцин. Кремль. История болезни» я подробно описал многочисленные тому примеры; как, допустим, иностранные президенты специально подпаивали российского коллегу, дабы сделать его податливее и мягче. («По меньшей мере, он не агрессивен, если пьян», – делился со своим окружением Клинтон.)

Когда Борис Николаевич начинал впадать в состояние утренней прелести, он мгновенно терял интерес к работе и готов был подписать все, что угодно; именно таким макаром казахский президент Назарбаев подсунул ему соглашение о космодроме «Байконур», по которому Россия практически отказывалась от своих претензий.

Во время печально известных беловежских событий Ельцин вообще не просыхал; пить начал сразу, едва приехал в Вискули; он даже текст соглашения – смертный приговор Союзу – прочитал в самый последний момент: перед тем как рухнуть без чувств на кровать.

После того как осенью 1991-го в Чечне было объявлено чрезвычайное положение, Борис Николаевич уехал отдыхать в любимое свое Завидово; отвечавший за ЧП вице-президент Руцкой не мог дозвониться до него битых пять дней; после этого Чечня окончательно стала мятежной.

Даже в решающую ночь с 3 на 4 октября 1993 года, когда страна едва не раскололась на два враждующих лагеря, президент преспокойно отправился ко сну…

Ельцин образца 1991 года и Ельцин образца 1996-го – это два совершенно разных человека, даже внешне мало похожие друг на друга. Все, против чего выступал и воевал тот, прежний Ельцин, во много раз было приумножено Ельциным-новым. На фоне его нынешней свиты некогда ненавистная Раиса Максимовна казалась просто застенчивой монашкой.

«Лидер, – говорил Наполеон, – это продавец надежды». Но все проданные Ельциным надежды обернулись сплошным обманом, и этого страна простить ему не могла. К началу выборной гонки его рейтинг не превышал трех-четырех процентов; в таких условиях рассчитывать на победу было верхом самонадеянности.

Но другого пути у него тоже не оставалось; в силу своего извечного властолюбия, Ельцин не успел подготовить себе замену. Он органически не терпел подле себя тех, кто был сильнее и умнее; люди, имевшие хоть мало-мальски собственное «я», безжалостно изгонялись им со двора.

Возможно, будь Ельцин холостым или бездетным, он мог бы еще добровольно сойти с дистанции, но за его спиной плотным заградотрядом стояла семья.

По прошествии времени президент станет уверять, что родные, напротив, чуть ли не отговаривали его от участия в выборах.

«Наина очень не хотела моего выдвижения. Да и меня самого постоянные стрессы совершенно измотали, выжали все соки», – пишет он, например, в последней книге своих мемуаров «Президентский марафон».

Разумеется – это очередной блеф. Еще осенью 1995-го, когда Ельцин свалился со вторым инфарктом (стране объявили тогда, будто у него обострилась ишемическая болезнь сердца), Наина с Татьяной не позволили врачам сделать ему коронарографию. На все уговоры лейб-медиков, что промедление смерти подобно, любимые женщины президента отвечали предельно честно: «Вот пройдут выборы, тогда и делайте, что хотите». (Знаю доподлинно, со слов участников консилиума.)

И не то чтобы они ненавидели главу семейства, вовсе нет. Просто коронарографию – сложнейшее сердечное исследование – невозможно было проводить в стенах кремлевской больницы, требовалось везти пациента в кардиоцентр, сиречь в заведение открытое, где утечек избежать просто не удалось бы. (Всякий раз, когда президент оказывался на больничной койке, окружение принималось упражняться в изворотливости и красноречии, дабы скрыть от народа истинные причины недугов. Фраза о «крепком президентском рукопожатии» навсегда вошла в анналы придворного хитроумия.)

«Порой, особенно накануне выборов 1996 года, мне начинало казаться, что близким Ельцина – Наине Иосифовне, Татьяне Борисовне – нужнее не муж и отец, а президентская должность, – писал в аннотации к моей предыдущей книге любимый лечащий врач президента Владлен Вторушин. – И хотя Ельцин не терпел никаких проявлений снисходительности к своей персоне, в эти минуты мне становилось по-настоящему его жалко. Это был глубоко несчастный, больной, одинокий человек».

Точно дрессированного медведя, старого и немощного Ельцина возили по городам, демонстрируя публике; заставляли выплясывать и орать дурным голосом популярные песни; по мнению Семьи это должно было убедить избирателей в здоровье и крепости их лидера.