«Александр Евсеевич Хинштейн Березовский и абрамович. Олигархи с большой дороги От автора ...»
Заложенный с детства комплекс неполноценности постоянно угнетал его, вязал по рукам и ногам, заставлял подозревать кругом какой-то подвох. Даже когда ему было предложено подать заявление в партию, он на полном серьезе размышлял, нет ли в том какой-то западни: напишет, например, заявление, а его возьмут да не примут и на этом основании выгонят вон из института.
Вообще, психологический портрет нашего героя мог бы стать темой для отдельной диссертации. С одной стороны, это был довольно успешный карьерист, с другой – закомплексованный трус, с третьей – неудачливый герой-любовник, с четвертой – сверхчеловек, ощущающий свое исключительное превосходство над окружающими.
Он одновременно был Акакием Акакиевичем и носом майора Ковалева; мокрым котенком, в глубине души воображающего себя бенгальским тигром…
Даже не воображающим, нет. Он на самом деле был тигром, просто этого тогда еще никто вокруг не знал. И если б не перестройка и развал СССР, ветераны Института проблем управления и по сей день пребывали бы в святой уверенности, что работавший с ними лысоватый, суетливый доктор наук Б. А. Березовский был милейшим, интеллигентнейшим человеком…
Спору нет: моделировать несбывшуюся историю – дело неблагодарное, но как хочется – пусть на секунду – представить страну, в которой о существовании Бориса Березовского знает лишь малая кучка специалистов в области теории управления.
Как раз сейчас он вышел бы, наверное, на пенсию, и вся политическая его деятельность ограничивалась бы спорами с соседями и сослуживцами на извечные российские темы: «Кто виноват?» и «Что делать?».
Я просто-таки воочию представляю себе эту картину: Борис Абрамович с горящими от возбуждения глазами, сидя на лавочке у подъезда в окружении таких же точно «пикейных жилетах» напропалую ругает власть: «Что они там наверху себе думают?..»
$$$
К началу перестройки наш герой добился практически всего, что задумывал. Он был уже доктором наук, зав. сектором (летом 1986-го его назначат заведовать лабораторией системного проектирования), получал в месяц под 500 рублей и разъезжал на «шестерке» красного цвета.
Кто запамятовал – «шестерка», она же модель «ВАЗ-2106», являлась тогда свидетельством успешности и достатка ее владельца. Купить «шестерку» просто так – без очереди или переплаты – было невозможно. Но у Березовского имелись хорошие связи на «ВАЗе».
Собственно, связи-то эти и сыграли в его судьбе определяющую, ключевую роль…
Широко известна версия, будто с руководством Волжского автозавода Борис Абрамович познакомился случайно, исключительно по служебной надобности. Якобы ему было поручено заняться внедрением на «ВАЗе» автоматической системы управления, и между делом он мгновенно пустил на заводе корни.
В действительности – это очередная красивая сказка, рожденная честолюбивой фантазией самого же Березовского.
На деле все было куда прозаичнее.
Впервые на Волжском автозаводе он появился в начале 1970-х: его прислали в составе группы специалистов Института проблем управления для обмена опытом.
Работавший в тот период начальником бюро вычислительной техники «ВАЗа» Александр Долганов был непосредственным участником этого исторического события:
«Завод здорово продвинулся тогда в области автоматики: стекляшку вычислительного центра построили раньше даже, чем „вазовскую“ дирекцию. Мы полностью запустили автоматизацию управления конвейером и синхронизацию сборки, опередив даже „Фиат“. И ЦК КПСС издал постановление об использовании передового опыта „ВАЗа“ в народном хозяйстве. Все головные научные институты стали присылать нам своих специалистов. От ИПУ приехало шесть человек: трое докторов и три „мальчика“, в том числе Боря Березовский».
По рассказу Долганова, которого нам удалось разыскать, из всего научного десанта Березовский, несмотря на сравнительно юный возраст, оказался самым шустрым:
«Он с ходу понял, что автозапчасти – это хороший калым. Сразу стал устанавливать со всеми контакты. Это у него не отнять: он мгновенно умеет завязывать отношения. У него всегда имелись при себе толстенные записные книжки, исписанные координатами нужных людей… Очень скоро Березовский фактически превратился в курьера между ИПУ и „ВАЗом“. В Москву он сумками увозил запчасти. Сюда привозил другой дефицит: сырокопченые колбасы, например. Если кто-то из нужных людей ехал в столицу, он всегда приглашал останавливаться у него дома, на Ломоносовском проспекте; я и сам ночевал там сотни раз…»
Своим будущим взлетом Березовский был обязан именно Александру Долганову: это он составил ему протекцию на заводе, придал первоначальную скорость, перезнакомил с местной элитой.
С этого момента волшебные чары Бориса Абрамовича усилились в десятки, а то и сотни раз. Отныне он заработал возможность доставать нужным людям запчасти уже в неограниченном количестве и без очереди ремонтировать машины: это примерно как в эпоху сухого закона получить постоянный пропуск на спиртзавод.
А уже для того, чтобы легализовать свои отношения с автогигантом, Березовский и предложил институтскому руководству внедрить на заводе систему управления. Лаборатория, которой он заведовал, по коллективному договору стала сотрудничать с управлением организации производства «ВАЗа».
Между тем в стране начало твориться что-то невообразимое. Ветер перемен задул изо всех щелей. То, о чем вчера боялись говорить даже на кухне, отныне доносилось с телеэкранов, а первый секретарь МГК демонстративно разъезжал теперь в общественном транспорте и стоял в магазинных очередях. Правда, продукты и промтовары постепенно исчезали с прилавков, но разве это истинная цена за обретенную народом свободу?
Научная среда приняла перестройку восторженно и бурно; добрая половина новоявленных кумиров общества – демократов – выйдут именно из сферы завлабов.
Интеллигенция всегда была не чужда оппозиционности. Испокон веков хорошим тоном здесь считалось поругивать власть.
Однако новые веяния не сильно трогали нашего героя. Он по-прежнему ждал какого-то подвоха; неровен час, проснешься с утра, а по радио объявляют: баста, перестройка закончена, поезд дальше не пойдет…
В одном из своих интервью на вопрос, почему в конце 1980-х он не ударился в политику, Березовский ответил так:
«Потому что у меня в голове существовал запрет на профессию… Еврей – политик в советское время – это что-то такое».
Тем временем в феврале 1987-го Совмин принимает постановление «О создании кооперативов». Начинается эпоха большого хапка, и Березовский с его активностью и предприимчивостью просто по определению не может остаться в стороне. (Как отнеслись к этому его кураторы из КГБ – неизвестно; скорей всего, поддержали по умолчанию.)
Энергия бьет из него ключом; он хватается за самые разные, анекдотические даже бизнес-проекты.
Известен парадоксальный случай, когда Березовский решил попробовать себя в сельском хозяйстве, а именно попрактиковаться… в строго научной кастрации кабанов.
Где-то он прослышал, что при кастрации хряки мучаются, худеют и помирают, и предложил председателю одного подмосковного колхоза испробовать новый, изобретенный им метод: лишать кабанов мужского достоинства при помощи новомодного лазера. Зверю, дескать, не больно, а значит, драгоценного веса он не теряет.
«Мы приехали в колхоз, договорились с председателем, взяли аванс, закрепили борова, установили лазер, – вспоминал позднее его сослуживец и партнер Юлий Дубов. – Первые два борова у нас подохли на месте, а третий испустил дух ровно в тот момент, когда мы вскочили в автобус: за нами уже бежали с дрекольем».
Нечто подобное случилось с Березовским и на ниве птицеводства. На этот раз он вознамерился резко увеличить поголовье кур, используя какие-то чудодейственные импортные кормовые добавки. Но поутру, когда горе-Мичурин возжелал полюбоваться свежими яйцами, он увидел лишь кордильеры куриных трупиков и взбешенных птичниц с мотыгами наперевес; еле-еле вновь успел добежать до машины, прижимая к груди неизменный портфельчик. (Добавки оказались то ли просроченными, то ли бракованными.)
Так бы и маялся наш герой бог знает еще сколько времени, подобно Паниковскому спасаясь от разъяренных пейзан, кабы однажды не осенила его простая, но вместе с тем совершенно гениальная идея: конвертировать в бизнес надо не знания, а связи.
В середине 1988 года Березовский решает создать фирму, которая занялась бы продажей дефицитнейшей «вазовской» продукции.
Все, что для этого нужно, – перетащить на свою сторону руководство завода. И ему это удается.
Люди, давно и хорошо знающие Березовского, отмечают у него одно бесценное качество: просто звериное какое-то упорство в достижении поставленных целей.
«Если Боря что-то задумывал, он никогда не отступался, чего бы это ему ни стоило, – рассказывает Владимир Темнянский, проработавший три года заместителем Березовского в „ЛогоВАЗе“. – Создавая „ЛогоВАЗ“, он позвал меня за собой. Поначалу я не соглашался: у меня были другие планы. Так вот, каждый вечер, приходя с работы домой, я заставал Борю, сидящего на кухне и уплетающего ужин, который прямо с порога начинал свои уговоры. А пока меня не было, он с той же горячностью обрабатывал мою жену».
Михаил Денисов полностью с ним согласен:
«Он умеет фокусироваться, целиком погружаться в проблему. Если Борис поставил какую-то цель, он не будет ни есть, ни спать, поднимет, переворошит всех вокруг, 24 часа станет работать, пока не добьется своего».
Нечто подобное говорил мне и Петр Авен:
«Березовский кайфовал от ощущения, что он может переубедить, уговорить любого, заставить встать на собственную позицию. Это было поводом для его внутреннего превосходства. И действительно, если он за что-то брался, остановить его было уже невозможно».
«Когда в 1989 году решался вопрос о моей поездке в Австрию, по линии МИДа, ведущим научным сотрудником в Международный институт прикладного системного анализа, – приводит Авен конкретный пример, – на это место имелся еще один претендент. Причем претендент этот был аспирантом у доктора наук Шевякова, от которого зависело окончательное решение, и, понятно, чью сторону тот должен был принять. Березовский, узнав об этом, взялся мне помочь. Буквально за неделю, через какие-то третьи руки, он вышел на Шевякова, как бы невзначай познакомился с ним на вечеринке. После чего отправился в президиум Академии наук, отловил Шевякова, подвел меня к нему. „Вот это – Петя Авен“. Через 15 минут моя судьба была решена. Это при том, что человека он видел второй раз в жизни. „Что ты ему сказал?“ – поразился я. „Очень просто. Я спросил: думаешь, этот твой аспирант будет привозить тебе шмотки, технику, выпивку? Так вот, Петя Авен будет делать то же самое, но в десять раз лучше“».
Рационализм Березовского не знал преград; едва только вставала перед ним какая-то зримая, ощутимая цель, все амбиции его и гордыня разом улетучивались. Он готов был унижаться, стелиться, клянчить, ничуть не боясь показаться смешным и жалким; лишь бы добиться желаемого результата.
Директору своего института, престарелому академику Трапезникову, он доставлял на дачу продукты, приезжавших в Москву руководителей «АвтоВАЗа» вместо шофера развозил на собственной машине.
«Не раз, когда Борису что-то от меня было нужно, – вспоминает его старинный приятель Леонид Богуславский, – я встречал его утром, выходя из дома. Он стоял у моего подъезда и ждал, потому что хотел договориться о чем-то со мной, а телефон был занят или не работал».
Эх, его бы энергию, да в мирных целях…
Итак, в апреле 1989 года на свет появилось совместное предприятие с малоизвестным пока еще названием «ЛогоВАЗ». Сам Березовский в газетном интервью рассказывал об этом так:
«Переход к бизнесу произошел мгновенный. В один прекрасный день я вышел из института, в котором проработал больше 20 лет, а в следующий раз появился там через полгода».
Впрочем, формально отношений с ИПУ Борис Абрамович не порывал. До самого своего бегства из России он по-прежнему оставался заведующим лабораторией – правда, на общественных началах.
Дабы поставить точку в описании его научной карьеры, добавим также, что в декабре 1991-го Березовский был избран членом-корреспондентом Российской академии наук по секции математики, механики, информатики, чем немало гордится и по сей день, потрясая своей мантией к месту и без.
(Вот лишь один образчик подобной его фанаберии. Говоря о конфликте с премьер-министром Примаковым, Борис Абрамович походя замечает:
«Ведь он академик помимо всего прочего… Я тоже член-корреспондент той же самой Академии. И я знаю его еще по советским временам… Все-таки этот академический круг был очень небольшим в Советском Союзе. На весь Союз на триста миллионов человек было всего восемьсот членов-корреспондентов и академиков…»
Хотя лично я очень сомневаюсь, что до середины 1990-х Примаков вообще слышал о существовании Березовского: когда тот, в бытность свою скромным кандидатом наук, парился на нарах в Махачкалинском СИЗО, Евгений Максимович был уже небожителем: академиком, директором Института востоковедения, лауреатом Госпремии СССР и прочая, прочая.)
О том, как Борис Абрамович стал член-корром, он благоразумно умалчивает, что совсем неудивительно. Избрание это проходило по излюбленной его методе: сиречь, по знакомству, подкрепленному щедрыми подношениями.
Ключевую роль сыграл здесь главный ученый секретарь РАН Игорь Макаров, работавший некогда в Институте проблем управления, а посему питавший к этому учреждению особые чувства.
Мне доподлинно известно, что именно Макаров, будучи вторым человеком в Академии, активно ратовал за избрание молодого, успешного бизнесмена. Не подумайте только, что Березовский самым пошлым образом подкупил заслуженного ученого, вовсе нет. Просто сын Макарова – Сергей – был близок с Петром Авеном (впоследствии он станет даже вице-президентом «Альфа-банка»), а через него приятельствовал и с Березовским. Он-то и попросил папу-академика подсобить товарищу.
Так удачно совпало, что накануне голосования у Макаровых случилось какое-то семейное торжество, куда съехались многие академики.
И в то время, пока хозяин дома делал рекламу «талантливому юноше», юноша этот ни жив ни мертв трясся от страха в соседней комнате.
Уже упоминавшийся Владимир Темнянский, работавший тогда заместителем гендиректора «ЛогоВАЗа», свидетельствует, в свою очередь, что некоторым из академиков пришлось – чтоб наверняка – отогнать по новеньким «Жигулям»: бесплатно или в полцены – история умалчивает.
Малопочтенный этот факт подтверждает и первый зам. гендиректора «ЛогоВАЗа» Самат Жабоев:
«Борино избрание в Академию наук обошлось нам в общей сложности в 126 „Жигулей“».
По иронии судьбы защищался Березовский в один день с тогдашним полубогом, спикером Верховного Совета Русланом Хасбулатовым, и, дожидаясь решения своей участи, взирал на всесильного Руслана Имрановича с придыханием и восторгом. Он был еще не сильно искушен в политической жизни. И уж точно ему и в голову не могло прийти, что пройдет какой-то пяток лет и по степени своего влияния и могущества переплюнет он Хасбулатова в разы; впрочем, к тому времени бывший спикер давно уже будет низвергнут в тартарары…
Политики приходят и уходят, зато деньги – остаются…
Глава 2
Спешите делить добро
К концу 1988 года, когда Березовский только решал переквалифицироваться из завлабов в бизнесмены, большинство других будущих олигархов уже делали первые, пусть и неуверенные шаги на не паханой ниве коммерции.
Бывший театральный режиссер Владимир Гусинский два года как руководил уже кооперативом «Металл», лудящим широкий ассортимент металлических изделий: от ручных браслетов до гаражей.
Инженер-конструктор Михаил Фридман учредил кооператив «Курьер», специализировавшийся на мытье окон. Ранее судимый за хищения социалистической собственности товаровед Александр Смоленский успел создать кооператив «Москва-3». И даже недоучившийся студент Роман Абрамович напропалую спекулировал уже зубной пастой и конфетами, которые в изобилии привозил из столицы в родную Ухту.
Надо было торопиться, пока самые вкусные куски не расхватали другие; спешите делить добро, примерно так учил блаженной памяти доктор Гааз…
Не в пример своим будущим коллегам, Березовский вовсе не собирался учреждать кооперативы, лудить замки и драить до блеска московские окна. Его доктрина бизнеса коренным образом отличалась от прочих. Зачем нужно что-то создавать, выстраивать, если можно забрать то, что уже существует. (Позднее он сформулирует эту мысль еще более четко; именно Березовскому приписывается фраза: «Надо приватизировать не завод, а его директора».)
В этом смысле что-то более подходящее, нежели совместный бизнес с «АвтоВАЗом», трудно было себе вообразить.
К концу 1980-х «ВАЗ» – бывшая ударная комсомольская стройка – по праву считался крупнейшим предприятием отечественного автопрома. В год завод выпускал свыше 700 тысяч машин под марками «Лада» и «Жигули». При этом вся продукция его – от хрестоматийной «копейки» до новомодной «девятки» – становилась дефицитом еще до того, как машины сходили с главного конвейера; среднестатистический советский человек должен был простоять в очереди пяток лет, дабы заполучить заветный клочок бумаги – открытку – позволяющий пересечь порог автомагазина. По счастливой случайности, аккурат в начале 1988 года – в ключевой для Березовского момент – его старый знакомец Александр Зибарев получает повышение по службе: из начальников заводского управления обеспечения и распределения запчастей он пересаживается в кресло зам. директора «АвтоВАЗа», отвечающего за самый лакомый участок – техобслуживание.
Эта кадровая рокировка имела судьбоносное значение. Именно Зибарев и стал для Березовского той золотой рыбкой, волшебным образом переменившей всю его жизнь.
В немногочисленных публикациях и исследованиях, посвященных дореформенной жизни Бориса Абрамовича, фигуре Зибарева неизменно уделяется повышенное внимание. Самая распространенная версия: предприимчивый Березовский написал тщеславному автозаводцу диссертацию, и за это был обласкан без меры, получив доступ к благословленному дефициту. (Нечто подобное, кстати, мне доводилось слышать от многих. Ветеран «АвтоВАЗа» Александр Долганов, к примеру, утверждает: «Березовский чуть ли не с порога пообещал сделать Зибареву кандидатскую диссертацию. И сделал: не лично, конечно; за него тоже писали другие – в обмен опять-таки на запчасти». Да и сам Березовский в беседе с шефом московского бюро «Вашингтон Пост» Дэвидом Хоффманом прямо заявлял, что принимал «самое активное участие в работе над этой диссертацией».)
За все годы Александр Зибарев ни словом, ни полусловом не попытался опровергнуть это зацементировавшееся уже убеждение; по природной своей осторожности он упорно избегает контактов с журналистами. Однако для автора этих строк было сделано завидное исключение…
С «крестным отцом» Березовского мы встретились в бывшей его вотчине: в «вазовской» гостинице «Юбилейная», где я остановился, приехав по депутатским делам в Тольятти.
Разумеется, многого он не договаривает, стараясь выставить себя в выгодном свете; не очень мне, например, верится в зибаревские заверения, будто от Березовского не перепало ему ни копейки. («После „ЛогоВАЗа“ я облевался весь, дал себе слово никогда больше не заниматься бизнесом; живу теперь на „вазовскую“ стипендию».) И все же ценность этих свидетельств – трудно недооценить.
Слово Александру Зибареву:
«С Борисом мы познакомились в 1986 году; действительно, на почве моей диссертации – она была посвящена автоматизированным системам управления и базировалась на работе „ВАЗа“. Я собирался защищаться в МАДИ, но мой помощник Александр Клевлин сказал, что у него есть знакомые ребята, которые работают как раз в профильном институте по „вазовской“ тематике. Так в моей жизни появился Березовский. Я попросил его быть оппонентом при защите – диссертация была уже готова – он согласился, но потом, в самый ответственный момент, уехал.
Борис был тогда нищим. Ездил на ржавой битой „шестерке“ красного цвета, имел (по его же признанию) 20 тысяч рублей долга. (Потом, уже в „ЛогоВАЗе“, я помог ему купить рыжую „девятку“.) Больше всего в жизни он хотел разбогатеть; позже, сойдясь поближе, каждый день я слышал, что его мечта – заработать сто миллионов долларов. Но при этом – большая умница, светлая голова. Решения принимал мгновенно, и сразу – в десятку. Поэтому, когда он предложил мне сделать совместное предприятие, я, помыслив недолго, согласился.
Поначалу ни о каком дилерстве не шло и речи. СП это должно было стать центром технологических и инвестиционных инициатив: разрабатывать для завода концепции и идеи, основанные на материалах Академии наук. Идея – исключительно благородная. Другое дело, что закончилась она ничем…»
У американцев есть такая поговорка: хвост виляет собакой. В русском варианте звучит она несколько иначе: с ног – на голову.
Благовидный предлог, придуманный Березовским под создание «ЛогоВАЗа», это как раз тот самый случай виляния собакой посредством хвоста; телега оказалась впереди лошади.
Через несколько лет подобные фокусы станут в России явлением типичным и даже обыденным.
Национальный фонд спорта (разговор о нем нам еще предстоит) создавался, например, исключительно для развития и поддержки физической культуры; ради этой святой цели Ельцин разрешил НФС ввозить в страну сигареты и алкоголь без уплаты таможенных пошлин. Заработанные деньги должны были поступать на нужды спорта, но в итоге – спортсмены продолжали нищенствовать, а фонд превратился в могущественную бизнес-империю, владеющую банками, лотереями, гостиницами, рынками, страховыми компаниями и даже фабриками по огранке алмазов. 95 % всей выпитой в России импортной водки и выкуренных импортных сигарет были завезены через НФС; чистая прибыль составила около 2 миллиардов долларов. Но ради чего создавался он, забылось мгновенно: спорт получал только крохи с барского стола.
То же самое происходило и с бесчисленными обществами слепых, глухих, увечных, с союзами ветеранов Афганистана: облагодетельствованные налоговыми льготами, эти богоугодные организации ворочали миллионами, которые до самих инвалидов и фронтовиков попросту не доходили.
Не могу утверждать, понимали ли изначально руководители «АвтоВАЗа» истинные цели Березовского; сами они, естественно, отрицают это наотрез.
Владимир Каданников, только-только в духе перестроечных веяний избранный тогда трудовым коллективом на пост гендиректора «АвтоВАЗа», вспоминал позднее:
«Зибарев привел ко мне Бориса, с которым был давно знаком. Час они мне говорили какую-то ерунду о создании какого-то совместного предприятия. Сначала я просто не понимал, о чем идет речь, потом спросил, сколько им надо денег. В качестве уставного капитала они назвали 50 тысяч рублей. Что ж, говорю, вы мне час голову морочили, сказали бы сразу, сколько надо, и шли бы».
(Сам Зибарев этот разговор описывает еще более смачно. Дескать, когда он заявился к генеральному, тот, поразмыслив, бросил в сердцах: «Да отдай ты ему эти пятьдесят тысяч, и пошел он на хер».)
И все равно некоторое время Каданников еще продолжал сопротивляться, не понимая собственного счастья. Окончательно он сломался, лишь когда ему принесли письмо академика Шаталина на бланке члена Президентского совета: это академическое ходатайство по каким-то своим каналам (скорее всего, через Петра Авена, который до сих пор называет академика главным своим учителем) пробивал Березовский.
Предложение, сделанное Березовским «вазовской» верхушке, подкупало своей циничной простотой.
Заводская система сбыта разваливалась на глазах. Кроме того, «ВАЗ» не мог продавать собственную продукцию по коммерческим ценам: только по утвержденному государством прейскуранту. Березовский же брался наладить альтернативную дилерскую сеть, лишенную всяческих советских предрассудков. То есть завод должен был отдавать ему машины по госрасценкам, а он уже реализовывал бы их на свободном рынке.
При этом подавалось все исключительно в розовом свете: прибыль, мол, пойдет на разработку «технологических и инвестиционных инициатив»; и чем больше заработаем – тем удачнее выйдут «инициативы».
«Вначале мы, действительно, надеялись сделать что-то новое, – свидетельствует один из отцов-основателей „ЛогоВАЗа“ Михаил Денисов. – Все хотели зарабатывать честно, своими мозгами, потому что ничего другого и представить себе не могли. Никто и подумать не смел, что деньги так легко можно будет уводить у государства».
Новая компания была учреждена в апреле 1989-го; она получила название «ЛогоВАЗ» и стала 69-м по счету совместным предприятием «АвтоВАЗа».
Ее костяк составили поначалу три человека: Березовский, упоминавшиеся уже друг его юности физик Михаил Денисов, а также денисовский сосед и приятель Самат Жабоев (между прочим, секретарь парткома ГИТИСа).
Пятьдесят процентов акций, по предложению Каданникова и Зибарева, было отдано итальянской фирме «Лого систем», испокон века занимавшейся автоматизацией «ВАЗа» (отсюда, кстати, пошло и название новой компании). Сорока пятью процентами СП владел завод в разных своих проявлениях (собственно, сам «АвтоВАЗ», его структура «АвтоВАЗ-техобслуживание» и два региональных филиала: Днепропетров– ский и Грузинский). Оставшиеся пять процентов отошли Институту проблем управления, под маркой которого выступал Борис Абрамович. (Он даже сумел затащить на учредительное собрание престарелого директора ИПУ, академика Трапезникова, хотя тот еле уже ходил: светиле минуло к тому времени 84 года.)
Председателем совета директоров «ЛогоВАЗа» был избран все тот же Александр Зибарев; одной из ключевых фигур СП стала дочка зам. директора «АвтоВАЗа» по экономике Петра Кацуры. (Это к вопросу о том, что никому… ничего… ни копейки.)
Сам Березовский удовлетворился для начала постом гендиректора, хотя планы уже тогда были у него наполеоновские.
«Как-то у нас возник разговор, – свидетельствует Петр Авен, непосредственно наблюдавший процесс возникновения „ЛогоВАЗа“, – кто и сколько планирует заработать. И Борис на полном серьезе мне заявил: „Пока я не получу миллиард долларов, я не успокоюсь“. Это звучало как абсолютная фантастика. Миллиард! А на дворе еще – махровая советская власть, хождение валюты запрещено, бизнес только-только начинает выходить из подполья».
И все же Александр Зибарев сегодня продолжает настаивать, что в первую очередь создавался «ЛогоВАЗ» как научно-технический центр для нужд автозавода; торговля машинами была исключительно способом его финансирования. Даже называлась структура поначалу соответствующе: Центр технологических и организационных инициатив.
Звучит это довольно странно, ибо, как сам он признает, ни единой научно-практической идеи Березовский и его партнеры так и не выдвинули.
«Он постоянно обещал: подождите, дайте только встать на ноги, но закончилось все пшиком. Из Академии наук прислали даже письмо, что никаких материалов предоставить они нам не могут: не исключаю, что это было делом рук самого Бориса. В итоге, так и не став научно-техническим центром, „ЛогоВАЗ“ превратился в обычную посредническую структуру».
(«Ни одной идеи „АвтоВАЗу“ мы не предложили», – подтверждает Михаил Денисов, работавший тогда первым заместителем гендиректора «ЛогоВАЗа».)
В принципе, ничего нового Березовский не изобрел. Чем-то похожим он промышлял, работая еще в институте: по знакомству скупал из-под прилавка дефицитный товар, а потом перепродавал втридорога. Какая, в сущности, разница, чем спекулировать: постельным бельем или автомашинами; разве только в масштабах.
Когда-то, правда, за подобные махинации Березовского чуть не отправили под суд. Но десяти суток, проведенных в камере КПЗ, вполне хватило ему, чтобы никогда больше не повторять прежних ошибок.
Если раньше все его связи ограничивались уровнем товароведов и продавцов, а дружба с зав. секцией являлась и вовсе пределом мечтаний, то отныне Борис Абрамович выходит на недостижимую прежде, головокружительную высоту. Его партнерами становятся первые лица флагмана автопрома.
Честно говоря, мне тяжело поверить, что люди эти – и Каданников, и Зибарев – не видели, что происходит у них под носом. В конце концов, в любой момент они могли разорвать с «ЛогоВАЗом» все отношения, остановив ему отгрузку машин. Этого, однако, не делалось. (Почему – Зибарев растолковать мне так и не сумел, сославшись на всеобщий аврал и хаос.) Единственно здравым объяснением такой алогичности может быть лишь одно: заводская верхушка самым пошлым образом была взята в долю.
Итак, вот она – модель Березовского воочию. Деньги, продукция, связи – все чужое, «вазовское». (Даже разместился «ЛогоВАЗ» в здании московского представительства автозавода, в бывшем особняке поэта и гусара Дениса Давыдова в Сеченовском переулке на Пречистенке.) Он лишь перекладывает товар из одного кармана в другой, не забывая отщипывать себе куски пожирнее.
Впоследствии Борис Абрамович на полном серьезе примется утверждать, будто «ЛогоВАЗ» сформировал «огромную часть российской экономики» и «сделал так, чтобы граждане России покупали автомобили, а не получали их по распределению от власти».
А вот еще один образчик его заклинаний:
«Вопреки глубоко распространенному мнению, что Березовский первые деньги заработал торговлей подержанными автомобилями, поясняю, что первые миллионы рублей я заработал на торговле программным обеспечением, которое разработал сам со своими коллегами».
И не то чтобы он врал, вовсе нет. Скорее Борис Абрамович, по обыкновению, кое-что просто не договаривает, опуская скользкие и невыгодные для себя моменты.
Первые серьезные деньги «ЛогоВАЗ» действительно заработал вовсе не путем автомобильных спекуляций. Но отнюдь и не на «торговле программным обеспечением»: поначалу продавал Борис Абрамович исключительно воздух, облапошивая доверчивых красных директоров.
После создания «ЛогоВАЗ» остро нуждался в деньгах; несмотря на все посулы гендиректора Каданникова, обещанных 50 тысяч рублей СП так и не увидело. Гениальное начинание загибалось на корню; без оборотных средств рассчитывать на какую-то перспективу было совершенным безумием.
Положение становилось критическим; время работало против Березовского; слишком много охочих до дефицита конкурентов кружило стервятниками окрест Тольятти.
Спасение пришло в виде старого знакомого Березовского по Академии наук Виктора Гафта.
Еще раньше, трудясь в каком-то НИИ, Гафт написал объемную разработку: «Оценка технического уровня промышленной продукции». Суть ее заключалась в введении неких параметров, по которым можно было оценивать любую промышленную продукцию.
«Само по себе это было чистой профанацией, – констатирует Самат Жабоев, – заводам предписывалось жить уже по-капиталистически, но оценивать их работу предлагалось по-социалистически. Никому это на хрен не было нужно».
Тем не менее предприимчивому Березовскому удалось невозможное: через своего покровителя, директора ИПУ академика Трапезникова, он пробил постановление Госкомитета по науке и техники СССР о массовом внедрении разработки Гафта в советскую промышленность (Трапезников одновременно занимал должность зампреда ГКНТ). А поскольку никто, кроме Гафта, не знал, с чем эти параметры, собственно, едят, все внедрение единолично замкнул на себя «ЛогоВАЗ».
Свидетельствует Самат Жабоев:
«Мы разослали договора на обучение специалистов примерно по 15 тысячам предприятий. Трое суток безвылазно сидели в офисе, подписывая и проштамповывая каждый договор; рук уже не чувствовали. Особых иллюзий мы, правда, не питали; Союз уже разваливался, и этот чисто социалистический бред даром никому не требовался. Но, к всеобщему удивлению, примерно треть предприятий клюнули на нашу удочку и договора оплатили: магическая аббревиатура ГКНТ СССР по инерции еще работала. В подвале „ЛогоВАЗа“ была оборудована специальная комната для занятий, где Гафт с указкой в руках обучал командируемых в Москву специалистов, как им надо жить: чертил какие-то схемы на доске, показывал диаграммы. Так в один миг мы разбогатели: за каждого специалиста нам платили то ли по 6, то ли по 10 тысяч рублей – деньги в то время огромные».
Случись эта авантюра годом-другим раньше, вряд ли Березовскому удалось бы так легко остаться в стороне; одураченные директора, получившие за казенный счет совершенно бесполезные инструкции и циркуляры, глядишь, и до ЦК сумели б дойти, призвать аферистов к ответу. Но времена стояли уже не те, страна рушилась, никому ни до чего ровным счетом не было дела.
(Этот успешный опыт по продаже воздуха Борис Абрамович с блеском повторит через несколько лет, когда придумает аферу с народным автомобилем «АВВА» и примется собирать средства под строительство будущего завода; правда, не в пример красным директорам незадачливые акционеры «АВВА» так легко с потерей денег не смирятся и долго будут еще слать возмущенные письма во все инстанции, требуя расправы над создателем «народной» пирамиды…)
Успех с гафтовскими параметрами окрылил Березовского, а самое главное – вселил в него уверенность в абсолютной своей безнаказанности. Оказалось, что зарабатывание денег – занятие совсем не столь сложное, как казалось ему когда-то, и тем более – совсем не опасное; не так страшен черт, как его малюют.
Следующую свою серьезную сделку «ЛогоВАЗ» провернул в том же 1989 году. И вновь, вопреки посулам Березовского, связана она была вовсе не с «Жигулями», и уж тем более не с наукой, а как раз наоборот – с иномарками.
В те благословенные времена, если кто запамятовал, ввозить в Союз иномарки на продажу было строжайше запрещено. Даже внешнеторговые организации, сиречь те, что имели право расплачиваться валютой, не могли торговать заграничными машинами внутри СССР.
Но зато они имели право закупать иномарки для собственных нужд. Этим-то юридическим пробелом и воспользовался предприимчивый Березовский.
При посредстве итальянской фирмы «Лого систем» – той самой, что на 50 % владела «ЛогоВАЗом» – Березовский купил в Италии крупную партию «Фиатов-Типо». Кредит под эту операцию – 8,5 миллиона долларов – ему дала одна из «вазовских» структур: «Интер-Волга». (Кстати, в разных интервью, с присущим ему гигантизмом, Борис Абрамович называет отличные друг от друга размеры этого кредита: вплоть до 20 миллионов.)
Сделка была оформлена на внешнеторговое объединение «Агропромсервис»: якобы оно приобретало «Фиаты» для своих целей. Но накануне «ЛогоВАЗ» стал ассоциированным членом этого самого «Агропромсервиса».
Перепродавать машины на сторону «Агропромсервису» не позволял закон. Однако ничто не запрещало ему переуступить их как бы своей структуре, внутри себя самого – «ЛогоВАЗу». А поскольку передача «Фиатов» происходила уже на советской территории, «ЛогоВАЗ» был волен дальше поступать с ними как заблагорассудится.
Удивительное единение двух структур объяснялось просто: в автобиографическом романе Юлия Дубова «Большая пайка» доходчиво рассказывается, как Березовский сотоварищи попросту подкупили руководство «Агропромсервиса».
Цитирую дословно: «Два дня и две ночи они директора этого и двух его замов поили-кормили, девок им откуда-то из „Метрополя“ возили, подарки дарили, а к вечеру в воскресенье те подписали документы».
И по сей день Березовский не без гордости вспоминает ту свою первую комбинацию:
«Никто никогда не продавал в России иномарки. Мы привезли первую партию – 886 „Фиатов“. Взяли кредит, выложились до копейки. Мне говорили: ты сумасшедший. Их никто не купит. Их по дороге растерзают. И вот приходит замдиректора „АвтоВАЗа“ – и стоят эти „Фиаты“ на стоянке, как летающие тарелки с Марса».
Конечно, насчет рисков и упреков в сумасшествии Борис Абрамович, как всегда, кокетничает. Никакой опасности не имелось здесь по определению: деньги-то он брал у своих же партнеров.
По самым скромным подсчетам операция эта принесла ее организаторам четыре миллиона чистого дохода. С помощью главы «Лого систем» Джанни Чемароне «Фиаты» были закуплены по минимальной цене: от 6 тысяч 300 до 7 тысяч 300 долларов за штуку (в зависимости от объема двигателя). Сбывали их уже по 11–13 тысяч, хотя находились машины не в самом лучшем состоянии; год с лишним они простояли на открытой стоянке то ли в Швеции, то ли в Финляндии.
По западным меркам «Фиаты» считались уже устаревшими, почти рухлядью. Но в голодном Союзе они казались тогда верхом роскоши.
(Больше половины всей партии – 400 штук – с ходу купила какая-то мутная новосибирская контора под названием «Агро-ТЭК». Вскоре, правда, выяснилось, что деньги у нее были ворованные, украденные отку– да-то из бюджета, но было уже поздно, хотя еще лет шесть руководителей «ЛогоВАЗа» регулярно таскали на допросы.)
Но и это еще не все, ибо, как вспоминает заместитель гендиректора «ЛогоВАЗа» Владимир Темнянский, взятый под закупку «Фиатов» кредит Березовский так и не погасил. Заводское руководство требовать долги назад не спешило, и в итоге их попросту списали в убытки. Вот вам и риск…
Впрочем, и сама по себе развернутая вскоре торговля «Жигулями» начала приносить отменный доход. Машины «ЛогоВАЗ» брал на заводе в кредит, расплачиваясь лишь после их продажи – месяца эдак через три, а то и позже, естественно без учета инфляции.
То есть ни одной своей копейки Березовский в сделки эти не вкладывал. Кроме того, коммерческие цены на машины постоянно росли, тогда как казенные расценки государство упорно отпускать не спешило.
Если вдуматься, более абсурдной схемы трудно себе вообразить. Вместо того чтобы повысить цены на свою продукцию и продавать ее самолично, «АвтоВАЗ» отдавал машины какой-то непонятной фирмешке почти по себестоимости, после чего терпеливо ждал месяцами расчета. При этом инфляция росла каждый месяц, и когда деньги приходили наконец в Тольятти, они успевали превратиться в труху.
При такой рачительности уже через год капитализация «ЛогоВАЗа» достигла 50 миллионов долларов. («Первые деньги я заработал на профессиональных знаниях, которыми обладал», – гордо уверяет теперь Березовский.) Стараниями автопромовских генералов эта совершеннейшая прокладка превратилась едва ли не в главного автомобильного дилера страны. И чем богаче становился «ЛогоВАЗ» и его владельцы, тем хуже шли дела на заводе.
Аппетиты Березовского росли с каждым днем. «ЛогоВАЗ» первым в Союзе стал официальным дилером «Мерседеса». Вслед за этим последовало дилерство «Дженерал Моторз», «Вольво», «Крайслера», «Хонды», «Дэу». Еще до развала СССР в Москве, на улице Волгина, «ЛогоВАЗ» построил автомобильный торгово-сервисный центр (кстати, он существует и по сей день).
Неудивительно, что когда началась передача акций «ЛогоВАЗа» от юридических лиц к физическим, самыми крупными акционерами оказались три уважаемых человека: попробуйте угадать, кто именно… Ну, конечно же: Березовский (7,7 %), Каданников (6,7 %) и Зибарев (6,7 %). Остальные участники процесса получили либо мизер, либо вообще ничего.
Кстати, это был первый звонок, возвестивший о переменах в сознании Березовского. Правда, услышали его далеко не все.
«Поначалу компания жила как одна большая семья, – повествует Владимир Темнянский, работавший тогда заместителем гендиректора „ЛогоВАЗа“. – Было ощущение общей команды, даже какого-то братства. Все решения принимались коллегиально. В этом смысле в фильме „Олигарх“ все показано правильно. Но когда пошли серьезные деньги, Боря стал резко меняться».
«Прежде это был скромный, очень коммуникабельный человек, – продолжает Темнянский. – Ничего вычурного. Любил баню, застолье, женщин. Играл в настольный теннис. Даже после появления „ЛогоВАЗа“ он вел себя удивительно скромно. Помню, к нам на тестирование пригнали пять „Мерседесов“. Я сразу же забрал один, говорю ему: „Пересядь. Что ты ездишь на убогой „девятке““? А он в ответ: „Да не надо, нескромно это“. Верхом роскоши казались ему поездки за рубеж: он сам их себе придумывал. Больше всего ему нравилось, что можно не только свободно кататься по миру, но и получать за это суточные. Но года с 1991-го он будто переродился. Его испортили большие деньги. Боря решил, что держит уже Бога за уши».
Практически все, с кем Березовский начинал создавать «ЛогоВАЗ», были безжалостно изгнаны им из бизнеса, включая старинных друзей. Да и те, кто остался с ним рядом – тот же Николай Глушков или Александр Красненкер – в итоге вынуждены были довольствоваться скромной участью подмастерьев.
Властолюбие Березовского, исподволь живущее в нем все эти годы, мгновенно вырвалось наружу, едва дорвался он до денег, а вслед за тем и до власти.
Не раз цитировавшийся уже Михаил Денисов – товарищ его юности и один из создателей «ЛогоВАЗа» – условно делит жизнь Березовского на два этапа: до бизнеса и после:
«Борис образца 1986-го и, допустим, 1996 года – это два совершенно разных человека. Все перемены в его поведении были связаны только с деньгами. Раньше он всегда пытался действовать через кого-то, собирал людей, добивался чьей-то помощи. Теперь же Борис увидел, что самостоятельно способен на многое. Эта самоуверенность приобрела у него характер гипертрофированности, он начал считать себя чуть ли не гением, которому все по плечу».
Даже с генералами «АвтоВАЗа» – Каданниковым, Зибаревым – Борис Абрамович в итоге испортил всяческие отношения, хотя именно этим людям был обязан своим вознесением.
Я упоминал уже о том, что цинизм и холодный расчет были неизменными спутниками нашего героя; люди интересовали его лишь до той поры, пока могли принести какую-то выгоду. У Березовского, как и у английской королевы, никогда не было постоянных друзей и врагов; лишь постоянные интересы.
«Он никому не доверял, – размышляет вслух его „крестный отец“ Александр Зибарев. – Его улыбчивость, доброжелательность – исключительно маска. Юл Дубов в одном из интервью правильно сказал: для Березовского человек ничего не значит. После покушения на него я был допрошен следователями генпрокуратуры. Мне показалось, что их вопросы были целенаправленными – как, мол, объясняется, что сразу после вашего ухода из „ЛогоВАЗа“ случился взрыв. Тогда же мне передали и слова Березовского: Зибарев – очень опасный человек, он управляет такой союзной мафией, от него можно ожидать чего угодно… В награду за все, что я для него сделал, меня попросту ссадили с поезда… Как только я перестал быть ему нужен, Борис мгновенно пошел к Каданникову и уговорил меня уйти с должности председателя совета директоров „ЛогоВАЗа“».
Между прочим, подозрения Зибарева не лишены оснований. В письме, адресованном директору ФСБ, Борис Абрамович прямо назвал своего недавнего благодетеля главным организатором теракта. Цитата из документа:
«…покушение на меня заказал Зибарев Александр Григорьевич… Мотивом покушения является конкуренция, которую я якобы создал на автомобильном рынке».
…От одного из бывших приятелей и компаньонов Березовского услышал я крайне поучительную историю (по причинам, которые вы сейчас поймете, рассказчик попросил сохранить свое инкогнито).
В конце 1980-х, когда они только начинали заниматься с Березовским бизнесом, у человека этого случилась жизненная трагедия: скончался при родах первый, долгожданный ребенок.
«И вот я сижу дома, совершенно убитый, никого не хочу видеть, весь свет не мил. Вдруг заявляется Боря и прямо с порога давай обсуждать какие-то коммерческие вопросы. „Уйди, – прошу я. – Мне сейчас не до чего“. А он с таким неподдельным, искренним изумлением смотрит на меня и в ответ: „Ты что? Он ведь уже умер. У-мер! Чего дергаться? Ты все равно ничего не сможешь теперь изменить“».
Комментарии, полагаю, излишни…
«Мне кажется, он никогда никого не любил, кроме себя самого, – уверен его старинный знакомец Петр Авен. – Единственное исключение – его дочка Катя, которая очень была на него похожа. Он видел в ней свое продолжение. И конечно, мама: но это, скорее, явление ритуальное. Березовский – человек, органически не способный рефлексировать. Прошлого для него не существовало, он вычеркивал его из памяти мгновенно, как только в том отпадала надобность. Поэтому Борис никогда не терзался переживаниями, мучениями: был человек – и нет».
Коли уж речь зашла об Авене, нелишне будет подробнее остановиться на этой примечательной фигуре, которой Березовский во многом обязан своим вхождением в столичную властную элиту.
Как вы помните, наверное, из предыдущей главы, Авен познакомился с Березовским в конце 1970-х. Борис Абрамович с ходу взялся опекать юношу из хорошей семьи, благо папа его был член-корром Академии наук и заведовал лабораторией в Институте проблем управления, то есть был человеком сугубо полезным.
Авен-младший благополучно окончил экономический факультет МГУ, восемь лет оттрубил во ВНИИ системных исследований Академии наук СССР, затем уехал работать по контракту в Вену. Отношений со своим старшим товарищем он никогда не прерывал. Это и сослужило Березовскому немалую службу.
Осенью 1991-го об Авене вспомнили. Его друг детства, а впоследствии сослуживец по ВНИИ, похожий на обожравшегося печеньем Мальчиша-Плохиша Егор Гайдар, стал тогда вице-премьером российского правительства.
Это было лихое, смутное время, когда любой полуграмотный неудачник, очень средний научный сотрудник мог в одночасье проснуться министром: главное – наглости и апломба побольше.
Ставший полноправным хозяином страны Борис Николаевич Ельцин в экономике разбирался не больше, чем в высшей математике. Когда привели к нему знакомиться – в баню! – вчерашнего зав. отделом газеты «Правда» Гайдара, он ровным счетом ничего не понял из того, что тот ему нарассказывал, и даже вынужден был потом – для снятия стресса – осушить залпом фужер коньяка. Как и все малограмотные люди, Ельцин очень боялся быть заподозренным в невежестве. Посему он мгновенно поручил Гайдару, покорившего его своей бойкой самоуверенностью и обилием макроэкономических терминов, формировать новое правительство.
И – понеслось. Сколоченное Гайдаром из таких же, как он, молодых, амбициозных мальчиков правительство реформ, воспринимало Россию исключительно в качестве гигантского опытного полигона. Полным ходом хлынули туда бывшие зав. лабы и младшие научные сотрудники, которые даже бюджет на будущий год не сумели сверстать (случай – беспрецедентный!).
Одним из таких экспериментаторов оказался и Петр Авен, «интеллигентный парень, знаток русской литературы и поэзии». (Цитирую исчерпывающий перечень его достоинств по мемуарам Гайдара.) «Интеллигентного парня» 36 лет от роду, который «ничем, кроме своего письменного стола, не заведовал» (еще одна гайдаровская цитата), с ходу определили министром внешней экономики: прямо, как в кинотрилогии про юность Максима.
Продержался он, правда, недолго: уже через год, под давлением Верховного Совета, Авена пришлось убирать, но и этого времени Березовскому вполне хватило, чтобы наладить основательные связи в верхах.
Авен, в частности, познакомил его с Валентином Юмашевым, а также с Егором Гайдаром. Если первое знакомство открыло перед Березовским двери в президентскую семью, о чем разговор пойдет ниже, то второе – никаких особых последствий для Бориса Абрамовича не имело. За исключением разве что удостоверения советника первого вице-премьера правительства, которым теперь мог щеголять Березовский, и членства в правительственном Совете по промышленной политике. Ну и конечно, помощи при создании легендарной пирамиды «АВВА».
«Пока я был министром, – рассказывал мне Авен, – Боря таскался за мной во все поездки, носил мои чемоданы, ежедневно бывал у меня дома. Был случай, когда мы заночевали в одном месте, легли поздно, крепко поддав. Полвосьмого – я встаю на работу, а Березовский – уже одетый, хоть и с мятым лицом, мчится провожать меня к машине, под дождем, заботливо держа над моей головой зонтик. Но едва меня сняли, он мгновенно исчез. Он вообще кинул всех, кто начинал с ним работать».
Если верить Авену, никаких коммерческих дел с Березовским он тогда не имел. Возможно, это и так, хотя логика подсказывает мне, что отношения их явно не ограничивались совместными вояжами и прогулками под дождем.
Известен факт, когда Борис Абрамович убедил Авена назначить руководителем внешнеэкономического объединения «Продинторг» – занималось оно закупками за рубежом продовольствия – своего человека. За это были обещаны несметные барыши, которые-де тот вскорости заработает, но окончилось все на редкость печально. Ставленник Березовского самым пошлым образом принялся вымогать взятки у начальников своих же загранпредставительств, дело это всплыло, и, дабы замять скандал, незадачливого руководителя пришлось убирать.
Кроме того, «ЛогоВАЗ» вошел в перечень экспортеров стратегически значимых сырьевых товаров. В их числе были нефтепродукты, цветные и редкоземельные металлы, природный и углеводородный газ и прочая, прочая.
А еще министр Авен добился удвоения пошлин на ввоз иномарок в Россию: если и сделал он это исключительно из патриотических целей, выгоду из того извлек опять-таки Березовский; объем продаж «ЛогоВАЗа» мгновенно возрос.
За это, и не только за это, как рассказывают знающие люди, Авену были обещаны некие преференции: чуть ли не доля в «ЛогоВАЗе». Однако в конце 1992 года, когда подошло время платить по счетам, Борис Абрамович лишь развел руками. К тому моменту Авен перестал уже быть министром, и считаться с ним смысла более не имело.
Единственное, чем отплатил своему покровителю Березовский за все труды, – взял консультантом к себе в «ЛогоВАЗ» и предоставил на полгода белый «Мерседес» с водителем. На большее размаха его не хватило…
Примерно та же коллизия приключилась и с другим весьма влиятельным человеком, который немало сделал для становления империи Березовского: с секретарем Союза театральных деятелей, известным драматургом Михаилом Шатровым…
$$$
В конце 1980-х имя драматурга Шатрова гремело по всей стране. Его пьесы на революционную тематику с неизменным успехом шли в лучших театрах страны, поражая неискушенного еще зрителя новизной трактовок исторических образов. Впервые за всю историю советской драматургии Шатров показывал вождей революции – Ленина, Дзержинского, Свердлова – без слащавого, лакового румянца. Главным же антигероем его пьес неизменно представал Сталин, этакая смесь Яго и Кабанихи в одном флаконе.
Новому руководству СССР такая интерпретация очень нравилась, ибо давала простые ответы на сложные вопросы. Шатрова привечал главный идеолог Кремля Александр Яковлев, благоволил сам Горбачев; в числе его главных покровителей значился помощник генсека Анатолий Черняев.
Если Горький был «буревестником» революции, то Шатров – «буревестником» перестройки.
Шатрова – почти официально – именовали ее (перестройки) прорабом, включали во всевозможные комиссии, а под конец избрали даже секретарем Союза театральных деятелей СССР. Тогда-то и познакомился он с Березовским, которого привели к Шатрову секретарь СТД Валерий Шадрин и искусствовед Александр Рубинштейн…
…Почему-то никто из исследователей Бориса Абрамовича не задался до сих пор очевидным, кажется, вопросом: как вышло, что еще в социалистическую эпоху мало кому известный коммерсант, не имея мохнатой «руки», в считанное время открыл сеть дилерских центров; построил первый в Москве частный (!) автосалон. Волшебных чар «АвтоВАЗа» для этого явно не хватало: влияние завода не распространялось далеко за пределы Куйбышевской области. Да и одними деньгами объяснить сей феномен невозможно: в советской стране главную роль играли связи, а вовсе не деньги.
Между тем у этого немого вопроса есть вполне осязаемый ответ: Михаил Шатров. Именно его влияние и протекция помогли Березовскому на начальных порах раскрутить «ЛогоВАЗ»; это потом уже подоспели и Авен с Гайдаром.
В первые же минуты знакомства с Шатровым Борис Абрамович мгновенно смекнул, сколь полезным может оказаться ему маститый драматург. Выражаясь современным лексиконом, Шатров стал для Березовского своеобразной «крышей»: секретарь СТД регулярно ходил к своим высокопоставленным поклонникам, лоббируя интересы «ЛогоВАЗа»; из альтруистических побуждений или за определенную мзду – история умалчивает.
«Шатров бывал у нас в офисе чуть ли не через день, – вспоминает бывший зам. генерального директора „ЛогоВАЗа“ Владимир Темнян-ский. – Кажется, получал даже какие-то деньги».
Проблемы «ВАЗа» были для Шатрова совсем не чужими: когда-то, в 1972 году, он написал о заводе целую пьесу в модном тогда стиле производственной драмы. Называлась она «Погода на завтра» и была поставлена Галиной Волчек в «Современнике», причем премьера ее состоялась на подмостках заводского ДК в Тольятти. (За это, как утверждает известный актер Станислав Садальский, творческий коллектив был облагодетельствован новенькими «копейками» по отпускной цене: так что ничего нового в жизнь советской творческой интеллигенции Березовский не привнес.)
Впрочем, не одно только это привлекало в Березовском Шатрова: к моменту их знакомства драматург активно носился с идеей строительства в Москве некоего международного театрального центра. По расчетам Шатрова – человека, надо сказать, отличавшегося патологической скаредностью – этот проект должен был в прямом смысле слова озолотить его создателей.
По сути, речь шла о создании первого в Советском Союзе многофункционального коммерческо-развлекательного центра; театральная часть составляла в нем лишь малую толику. Для Станиславского театр начинался с вешалки, для Шатрова – с магазинов и ресторанов…
Эта идея пришлась Березовскому по душе, она была выгодной со всех точек зрения – и коммерчески, и политически. В итоге было решено, что Шатров возьмет на себя представительски-лоббистские функции, а «ЛогоВАЗ» займется организационно-финансовыми вопросами.
Поначалу проект продвигался очень успешно: энергичный Шатров сумел перетянуть на свою сторону председателя СТД Кирилла Лаврова, главных режиссеров ряда столичных театров. Варианты предлагались самые разные: строиться на базе ефремовского МХАТа, театра Ермоловой, а то и вовсе начинать с нуля. Громкие имена театральных знаменитостей открывали перед Березовским любые двери.
Но потом тандем Шатрова – Березовского неожиданно дал трещину. В лучших традициях драматургии виной всему стала женщина: типичное «шерше ля фам».
К тому моменту Березовский прожил со своей женой Ниной больше двух десятков лет, произведя на свет дочерей Катю и Лизу.
Возможно, в студенческие годы Нина Березовская и слыла привлекательной, но к концу 1980-х она являла собой типичный образ среднестатистической советской домохозяйки, замученной стояниями у плиты и штурмом очередей.
«Если б потребовалось охарактеризовать Нину одним словом, то это слово „угрюмая“, – вспоминает один из тогдашних знакомых четы Березовских. – Она редко улыбалась, сторонилась шумных компаний. Бывало, придешь к ним в гости, Нина всегда мрачная; накрывает на стол, а на лице немой вопрос: „когда же вы уберетесь?“. Ей ничего не стоило начать пилить при людях мужа, упрекать в невнимании к семейным проблемам. Было очень заметно, что Бориса это тяготило».
Вряд ли подобная картина соответствовала представлением Березовского о женском идеале, но в условиях социалистической действительности, с ее парткомовскими аутодафе и разносами за аморалку, ни о чем другом он и думать не смел. Да и дочкам, особенно младшей, любимой, требовался отец.
Для научного работника эпохи развитого социализма Нина казалась вполне подходящей парой: надежная, преданная, домовитая.
А вот амбициозному бизнесмену нужно было совсем иное…
Галина Бешарова – так звали его новую симпатию – обладала как минимум тремя преимуществами перед законной женой: она была сравнительно молода (на 12 лет моложе Березовского), хороша собой и совершенно неизбалованна; ее папа Абдулхай служил сантехником в жэке, а брат – мясником в гастрономе. Сама Галина трудилась в Институте машиностроения имени Благонравова на скромной ставке инженера лаборатории газовой смазки, занималась организацией институтских выставок и имела за спиной неудачный опыт замужества.
(«Очень привлекательная красивая женщина, – описывает Галину ее сослуживица по институту Людмила Тихонова. – И вдобавок скромница».)
Познакомился с ней Борис Абрамович на какой-то вечеринке. Это была едва ли не первая дама, бескорыстно ответившая ему взаимностью. Более того: Галина заглядывала своему ухажеру в рот, с придыханием выслушивала все его рассказы; по сравнению с папой-сантехником и многочисленными татарскими родственниками, служившими носильщиками на вокзале (это был их наследный промысел), Березовский казался ей чуть ли не сверхчеловеком.
Ничего, что роман их являлся мезальянсом, а потому изначально был обречен; зато, быть может, впервые в жизни Борис Абрамович почувствовал себя настоящим мужчиной, повелителем, покорителем. Это дорогого стоило.
В одном из своих интервью Березовский как-то обронил:
«Сравнительно недавно я узнал, что в русском языке не было слова „любить“. Его заменяли словом „жалеть“. Не знаю, может, то, что я сейчас скажу, покажется неприятным или обидным кому-то из моих близких и любимых женщин, но я всегда их всех жалел».
Если оставить в стороне обычное его кокетство, звучит, по-моему, очень точно. Галина подарила Березовскому возможность жалеть ее, сиречь ощутить свое превосходство и силу; о чем-то подобном он мечтал всегда.
Вообще, все без исключения романы нашего героя (именно романы, а не банальные интрижки) ознаменовывали собой некую этапную, переломную веху в его жизни; он менял жен, как машины, в строгом соответствии с принципом – по доходам и расходы.
Если принять за основу столь милый его сердцу модельный ряд «АвтоВАЗа», то Нина – это не что иное, как «копейка»: непритязательна, экономична, скромна. Когда-то она была первой, а потому особо желанной. Но давно уже не сверкает на солнце кузов, барахлит мотор, постукивает кардан. То, что умиляло прежде, казалось поначалу верхом роскоши и комфорта, вызывает теперь лишь изжогу и раздражение. Из воплощенной мечты превратилась она в обычную старую рухлядь, которую и держать опротивело, и выбрасывать жалко.
Галина – уже автомобиль следующего поколения; ну, скажем, «пятерка». Она новее, свежей, современней. Всякий, кто пересаживается с «копейки» на «пятерку», начинает чувствовать себя совершенно другим человеком. Если у тебя есть «пятерка», значит, ты чего-то в жизни достиг.
(Потом, правда, с конвейера сойдет «девятка», и «пятерка» совершенно потеряется на ее фоне. «Девятка» – это символ прогресса и скорости; если прищурить глаза, ее вполне можно принять за болид «Формулы-1». Но это будет после.)
Однако пересев на «пятерку», Березовский не спешил расставаться с «копейкой». Почти девять лет он умудрялся жить на две семьи кряду; ему так было намного проще; Борис Абрамович никогда не любил семейных сцен и женских слез; даст бог, все рассосется само собой.
Особенно удобно оказалось то, что у Галины имелась своя, отдельная жилплощадь близ Павелецкого вокзала: они попеременно встречались то на квартире приятеля его юности Михаила Денисова, то здесь, где всегда его ждали вкусные татарские лакомства (лучше всего Галине удавались беляши), а также чистота и уют. (Именно Галина – аккуратистка и патологическая чистюля – приучила неряшливого по натуре Березовского к порядку.)
Слава богу, с деньгами проблем теперь не было, он вполне мог содержать два дома сразу.
Даже после того, как в апреле 1989-го у них с Галиной родился первенец, Борис Абрамович не спешил делать резких движений; сибаритствующий эгоист, он всегда предпочитал жить так, как удобнее ему одному; хотя мальчика и записал на свое имя.
Лишь когда ребенку – назвали его Артемом – исполнилось уже два с половиной года, любвеобильный бизнесмен вынужден был сделать, наконец, окончательный выбор.
К тому времени обе дочери были уже отправлены учиться за границу. Ничто более не сдерживало его. В сентябре 1991-го он разводится с первой женой Ниной и официально регистрирует свои отношения с Галиной.
Никаких торжеств не было. «Пришли в ЗАГС, расписались и сразу разбежались; ни ресторана, ни семейного ужина», – свидетельствует Самат Жабоев, бывший на свадьбе свидетелем со стороны жениха.
Вопреки опасениям, расставание с прежней супругой произошло без скандалов и боя посуды: как и положено интеллигентным людям. Березовский даже оставил ей квартиру на Ленинском проспекте – даром что заполучил ее накануне путем многократных обменов – а сам переехал к разлучнице, аккурат в то уютное гнездышко у Павелецкого вокзала.
Но тихий семейный уют совсем не по нраву Борису Абрамовичу; это тот самый случай, когда седина – в бороду, а бес – в ребро.
Хотя к моменту второго брака ему исполнилось уже сорок пять, он все не может никак насладиться новыми горизонтами, которые открыло перед ним свалившееся на склоне лет богатство.
Еще за год до женитьбы на Галине у Березовского завязался на стороне параллельный, второй по счету роман…
Несмотря на свое рабоче-крестьянское происхождение, красавица-шатенка Елена Горбунова была истинно роковой женщиной. Девушка из предместья, уроженка подмосковного села Курилово Подольского района, с папой-инженером в совхозе и мамой-бухгалтером на молокозаводе, сразу после школы отправилась покорять столицу. Здесь, прямо на улице, и встретил ее Михаил Шатров.
Это была любовь с первого взгляда: маститый драматург влюбился сразу и бесповоротно; его не смутила даже 35-летняя (!) разница в возрасте.
Их роман развивался бурно и экспрессивно. Буквально потерявший голову Шатров засыпал возлюбленную подарками, снял ей квартиру в центре Москвы и разве что не потчевал птичьим молоком. Но тщетно ждал он взаимности. На все уговоры Горбунова отвечала непреклонно: «Только после свадьбы».
Но оттого, что в шатровском паспорте появился долгожданный лиловый штамп, счастья в его жизни не прибавилось. Юная красавица не только не испытывала к нему любви, но и не думала этого даже скрывать.
Едва ли не в первую брачную ночь престарелый молодожен с ужасом услышал, как его суженая зовет во сне какого-то Сережу: «Забери меня скорей от этого мерзкого старика».
Но, видно, что-то особое, какая-то магическая сила и впрямь таилась в этой девушке. Даже после всего услышанного Шатров по-прежнему не мог заставить себя разлюбить. Он продолжал мучиться и страдать.
А Лена тем временем убегала от него к тому самому Сереже А-ву, внуку знаменитого академика-искусствоведа.
Это был классический любовный треугольник. Но вскоре превратился он в квадрат, или параллелепипед – кому что больше нравится, ибо к этой трагической геометрической фигуре добавился четвертый угол.
«В первый раз Березовский увидел Лену Горбунову в 1990 году на даче Шатрова, – свидетельствует Владимир Темнянский. – На другой же день он с восторгом принялся мне рассказывать: слушай, такую девку встретил, фантастической красоты».
Знакомство с Горбуновой перевернуло жизнь Березовского; сияние «пятерки», сиречь Галины, померкло на ее фоне в одно мгновение – хотя бы потому, что встреченная «девятка» была моложе «пятерки» на 12 лет (а героя нашего, стало быть, аж на 24 года)…
Только теперь Борис Абрамович понял, что с юности мечтал именно о таком вот роскошном типаже; слово «модель» еще слыхом тогда не слыхивали.
Однако у вспыхнувшей мгновенно любви имелось одно серьезнейшее препятствие: Шатров. Лишаться такого полезного ресурса наш герой не хотел, но и повелевать своими чувствами тоже не мог.
Следовало выбирать что-то одно: чувства или выгоду. Но Борис Абрамович решил получить все сразу. Выход, найденный им из этого тупика, отличался завидным цинизмом.
Вновь предоставлю слово Владимиру Темнянскому, бывшему непосредственным очевидцем этих событий:
«Боря специально придумал для Шатрова какую-то загранкомандировку. И как только отослал его из страны, тут же помчался к Лене.
Я, мол, собираюсь в Италию, позарез нужна помощница. Не согласитесь ли меня выручить? Естественно, Лена согласилась: в 1990-м поехать на халяву за рубеж было верхом мечтаний. А по возвращении он включил мне видеокассету. Там была полуголая Лена, разгуливавшая по какому-то шикарному номеру; на заднем плане – примятая постель. То есть – все более чем наглядно».
Между прочим, ничего оригинального в приеме этом не было: он описан еще в Ветхом Завете. Нечто подобное проделал пару тысячелетий назад царь иудейский Давид, пославший на смерть своего военачальника Урию, дабы завладеть его супругой Вирсавией.
К чести Бориса Абрамовича надо заметить, что не в пример Давиду, со своим соперником он обошелся намного гуманнее и даже долго еще скрывал адюльтер с его женой, продолжая демонстрировать Шатрову сыновнюю любовь и уважение.
Правда, окружению, по обыкновению, преподносилось все совсем в ином свете; Борису Абрамовичу очень хотелось, чтобы история его любви выглядела как можно романтичнее и благороднее.
Цитировавшийся уже не раз Владимир Темнянский рассказывает, что буквально через пару дней после своего триумфального возвращения из Италии Березовский выложил перед ним на стол россыпь драгоценностей.
«Там были два кольца, сережки, какие-то побрякушки. Вот, говорит, я заставил Лену снять с себя все шатровские подарки и вернуть мужу. Потом он рассказывал, будто Шатров устроил ему целый скандал, чуть ли не дошло до драки».
Этот, казалось бы, непритязательный жест на самом деле есть не что иное, как ключ к пониманию внутренней сущности Березовского.
Бесчисленные неточности в его биографии, постоянные попытки выдать желаемое за действительное, приписать себе несуществующие достоинства, перелицевать собственную историю – все это оттуда же, из той же оперы.
Не быть, а слыть – вот один из ключевых его жизненных принципов.
Какая драка? Какой, к черту, скандал с Шатровым? Ничего подобного не было и близко.
Но Березовскому очень хотелось производить на окружающих впечатление, поражать их широтой размаха и чистотой помыслов. Ведь одно дело – тайная, воровская связь с женой своего же покровителя, и совсем другое – бесшабашная, гусарская удаль: брошенные в лицо сережки и брошки – ничего нам от вас не надо.
Надо, ой как надо. Потому что «ЛогоВАЗ» только-только вставал на ноги, и протекция мужа-рогоносца поистине оставалась бесценной.
«Уже встречаясь с Березовским, Лена продолжала жить с Шатровым, – свидетельствует бывший зять Шатрова, известный ныне журналист Андрей Караулов. – Был случай, когда утром ей кто-то позвонил, и она тайком выбежала из дома; мы решили, что к Сереже. Но это оказался Береза. Дима Якубовский, сидевший у меня в гостях, погнался за ними по набережной. Однако Береза успел удрать, прижимая к груди портфельчик: он понял, что сейчас его будут бить».
(К слову, Дмитрий Якубовский, вошедший в историю под именем «генерала Димы», полностью подтвердил мне этот случай.)
Новая любовь Березовского была целиком и полностью ему под стать. Она одновременно жила с тремя мужчинами, из которых в лучшем случае испытывала какие-то чувства лишь к одному, и явно не к главе «ЛогоВАЗа».
Но бесконечно так продолжаться тоже не могло. Рано или поздно роковой шатенке предстояло сделать выбор.
И она его сделала, бросив в один прекрасный, а точнее ужасный, день Шатрова, чем окончательно разбила сердце престарелого драматурга.
Самым обидным было, что Горбунова даже не удосужилась объясниться с мужем на прощание, она ушла по-английски, не оставив ни нового адреса, ни телефона.
Шатров, которому исполнилось к тому времени 58 лет, разлуку переживал тяжело; он был уверен, что это последняя и самая главная в его жизни страсть. Драматург страдал так истово, что на это обратил внимание даже генсек Горбачев. «Почему у тебя такие грустные глаза?» – спросил он при очередной встрече своего любимца (Горбачев обращался на «ты» ко всем, в независимости от возраста.) Тот в ответ счел за благо промолчать.
«Шатров судорожно пытался разыскать, вернуть беглянку, – вспоминает Караулов. – О том, что Лену увел Березовский и поселил на съемной квартире, он тогда не знал. Более того, Березовский еще очень долго приезжал к нему по субботам в Переделкино, жарил шашлыки и вслух разрабатывал планы по ее поиску, один фантастичнее другого».
Об истинной причине ухода жены Шатров услышит только через год, когда власть в стране поменяется, и Березовский перестанет нуждаться в его услугах; вплоть до того, что он демонстративно оформит Елену на работу в «ЛогоВАЗ» экспертом отдела экспортно-импортных операций. («Для меня эта новость стала настоящим ударом», – признается Шатров.) Удар был настолько тяжелым, что в начале 1992-го, так и не сумев оправиться от депрессии, Шатров уехал на несколько лет жить и работать в Америку.
Правда, потом, вернувшись, он обретет новую страсть, вновь женится на барышне, годящейся ему как минимум в дочки, и доведет до конца давний проект строительства культурного центра; на этот раз возле Павелецкого вокзала. В акционерном обществе «Москва – Красные Холмы», получившем от города 7,5 гектара бесценной столичной земли, Шатров сегодня является одновременно президентом и председателем совета директоров.
О своей бывшей любви Михаил Филиппович старается больше не вспоминать. Особенно убило его известие, что Елена Горбунова якобы… писала на него доносы в КГБ.
Уже после крушения Лубянки, в недолгий период тотального стриптиза, доносы эти опубликовало одно издание (подписаны они были агентурным псевдонимом «Светлова»). В них сообщалось об антисоветских разговорах, которые Шатров вел с артистом и режиссером Олегом Ефремовым. Никто, кроме жены Лены, при беседах этих не присутствовал.
Шатров утверждает, что еще перед свадьбой Лена призналась ему в своей двойной жизни:
«Она рассказала, что ее завербовали в органы КГБ еще 17-летней девочкой. Благодаря своей приятной внешности Елене без труда удавалось располагать к себе людей. Ее заставляли писать доносы на ведущих актеров и писателей Советского Союза. В тот день Лена долго не могла успокоиться, с ней случилась истерика. Она клялась, что никогда не писала доносов на меня и моих друзей».
Экий неожиданный, просто детективный разворот: нечаянная встреча двух одиночеств в штатском. «Московский» и «Светлова» – ну прямо Штирлиц и радистка Кэт!
Но увы: справедливости ради должен огорчить любителей подобных шпионских мелодрам: если нынешняя супруга Березовского в самом деле и сотрудничала с КГБ, псевдоним ее был точно уж не «Светлова».
Работая над этой книгой, мне удалось разыскать бывшего оперработника первого отдела Пятого управления КГБ СССР (идеологическая контрразведка); именно этот человек «обслуживал» в эпоху перестройки театральную «линию». На условиях анонимности он подтвердил, что у него действительно имелась на связи агент «Светлова». Но никакого отношения к Шатрову и его семье она не имела: это была сотрудница аппарата СТД, вдобавок весьма преклонного возраста.
А жаль. Потому как, будь Горбунова «Светловой», их с Борисом Абрамовичем семья вполне могла бы сойти сегодня за английскую резидентуру отечественной внешней разведки, вроде супругов Коэнов-Крогеров, которые, между прочим, за успехи свои на тайных фронтах удостоились звания Героев России…
$$$
В одном из своих немногочисленных интервью Елена Горбунова так описывала период ухаживаний за ней Березовского:
«Он надолго забросил все дела. Совсем. И посвящал все время только мне. Говорил, что не может работать, никого и ничего не видит – только меня. Боря – очень увлекающийся человек…»
Почти слово в слово повторяет это и сам ухажер:
«…я на два года бросил все. Вот просто все… И пока я не добился ее, не в вульгарном смысле – переспал, а не добился в смысле, что она меня полюбила – про все остальное не мог думать».
На самом деле это очередная красивая легенда. Достаточно сказать, что, сойдясь с Горбуновой, Березовский отнюдь не спешил расставаться со своей законной супругой, предпочитая, как прежде, жить на несколько домов кряду; только теперь не на два, а на три.
История повторялась: заимев «девятку», он попеременно продолжал ездить и на «пятерке», и на «копейке».
С Еленой поженились они лишь в 1996 году: когда она родила ему дочку Арину. Нехитрый арифметический расчет показывает, что в статусе постоянной любовницы пробыла она ровно 7 лет.
Ко всему, что его окружало, Борис Абрамович всю жизнь относился сугубо прагматично; и проблема полов здесь не исключение. Холодный, трезвый расчет неизменно заглушал у него голос чувств.
Даже уведя жену у своего покровителя, Березовский не стал разлучать ее с академическим внуком Сережей. Его вполне удовлетворяла роль любовника на постоянной основе; внуку же в этой конструкции отводился образ влюбленного жениха. Для Березовского так было гораздо сподручнее, ибо не требовало принятия резких, судьбоносных решений.
Доходило до того, что Борис Абрамович даже брал на себя часть забот молодого соперника. Владимир Темнянский описывает парадоксальный случай, когда Лена поручила Березовскому отнести в химчистку Сережину дубленку (!). Как на грех, дубленку нашла Галина. В ответ на удивленные расспросы Борис Абрамович не моргнув глазом соврал жене, что дубленка принадлежит Темнянскому. После чего попросил заместителя позвонить ему домой и подтвердить легенду.
Еще был не менее восхитительный случай, когда Сережу за пьяный дебош забрали в милицию, и Березовский не спал всю ночь, через свои связи вызволяя любовника собственной же сожительницы из темницы.
Самое поразительное, что при этом все стороны друг о друге знали. Каждая из женщин Бориса Абрамовича отлично была осведомлена о существовании еще двух соперниц, но вынуждена была принимать правила игры. Верхом адюльтерного пилотажа стал эпизод, когда все три грации одновременно нагрянули в дом приемов «ЛогоВАЗа» на Новокузнецкой улице; чудом Березовскому удалось развести всех по отдельным комнатам. Точно метеор, носился он промеж любимыми дамами, мастерски уворачиваясь от неприятных вопросов.
«Любовь – это высшая степень проявления эгоизма, – так через много лет изложит журналистам Березовский свою жизненную концепцию. – Любовь к другому – это высшая степень проявления любви к самому себе… Для меня любовь – это когда только от одной мысли, что она мне изменяет, мне становится дурно».
На фоне всего изложенного выше (и ниже) подобные частнособственнические заверения выглядят довольно забавно.
«Через пару месяцев после начала их романа Лена бесследно исчезла, – ворошит прошлое Темнянский. – Ни один телефон не отвечал, ни дома, ни в институте она не появлялась. Боря был вне себя. Они даже объединились с любовником Сережей и вместе искали ее повсюду. Обсуждались самые разные версии: кинднэппинг, наезд на „ЛогоВАЗ“, несчастный случай. Все уже почти уверились, что Лены нет в живых, как вдруг через десять дней она объявилась. И счастливый Боря на голубом глазу излагает совершенно фантастическую историю. Дескать, она сидела на лавочке, ждала его, читала конспект. Потом неожиданно потеряла сознание. Очнулась через десять дней, на том же самом месте, с тем же конспектом в руках. Я его спрашиваю: „Неужели ты веришь в эту ерунду? Ее, что же, инопланетяне похитили?“ Но Боря с пеной у рта доказывал мне, что Лена врать не может».
…У этой детективно-уфологической истории есть не менее интересное продолжение. Уже работая над книгой, я пересказал этот случай одному своему знакомому, бывшему директору магазина «Березка», на что тот со смехом поведал в ответ, что студентка Горбунова все эти десять дней провела, оказывается, с ним на курорте в Пицунде. Расстались они со скандалом, после чего Елена в сердцах вернулась в Москву, на ту же скамейку.
Что это? Детская наивность? Куриная слепота любви? Простота нравов? Или же нечто иное: сибаритство, возведенное в ранг постулата.
Для Березовского – всегда и во всем – комфорт и удобства являлись главным жизненным приоритетом. Ради собственного спокойствия он готов был закрывать глаза на что угодно, если только внешне, со стороны, это никак не компрометировало его.
Внешняя атрибутика, яркая оболочка неизменно играла для Березовского главенствующую роль, еще с юности. («Для меня форма важнее содержания», – признался он в одном из интервью.) Словно герой андерсеновской сказки, Березовский готов был разгуливать нагишом, лишь бы все вокруг восторгались его прекрасным нарядом; при этом, в отличие от сказочного короля, он-то твердо знал, что никакого платья на нем нет и в помине.
Едва ли не самым важным для него являлось то, что подумают, скажут о нем окружающие; каким покажется он на публике – слишком глубоко засел в нем детский комплекс неполноценности.
Не быть, а слыть…
После того как на экраны страны вышел фильм «Олигарх», поставленный по автобиографическому роману Юлия Дубова, Борис Абрамович комментировал премьеру, даже не скрывая видимого удовольствия. («Главное, что неправильно в фильме, – интересничал он перед журналистами, – трахаются они там неправильно».)
Ему особенно льстило, что главную роль – директора фирмы «Автокар» Платона Маковского, чьим прототипом он как бы являлся, – исполнил российский секс-символ Владимир Машков, по ходу фильма совершающий подвиг за подвигом и укладывающий красоток штабелями в постель.
Примерно те же чувства испытывал, наверное, рябой, сухорукий грузин Джугашвили, видя на экране себя самого в изображении русского великана Алексея Дикого.
«Это кино – красивая сказка, – уверен между тем Владимир Темнянский. – Главная неправда заключается в том, что по фильму Маковского Березовского постоянно предают друзья. Но по жизни это он предавал всех нас».
Сам Темнянский, подобно многим другим, оказавшимся подле Березовского в разные периоды его жизни, испытал это на собственной шкуре. Он был одним из тех, кто создавал «ЛогоВАЗ» с нуля. Но в конце 1991-го, когда компания набрала уже многомиллионные обороты и лишние рты оказались ни к чему, его просто вышвырнули из бизнеса. Правда, очень интеллигентно.
«Борису было неудобно просто указывать мне на дверь. Все-таки мы много лет близко дружили. И тогда он выбрал совершенно иезуитский способ. Предложил создать компанию – она называлась „Сервис-авто“, – которая занялась бы продажей автомобилей. Пятьдесят процентов – „ЛогоВАЗу“, пятьдесят – мне. Но уже через два месяца мне было велено отдать Красненкеру половину всех квот на машины. Я понял, что это тупик, и не стал дожидаться концовки, ушел сам».
Бывшие друзья никогда больше не встречались. Но через семь лет судьба случайно свела их вновь, и Березовский вдруг разоткровенничался.
«Он сказал мне: понимаешь, Вовка, я очень переживал нашу размолвку. Но я был уверен, что ты поковыряешься на стороне и вернешься в итоге назад: только уже с другими амбициями… То есть ему нужно было меня сломать, из друга и партнера превратить в бессловесного менеджера».
