«ИСТОРИЯ ПСИХОЛОГИИ История психологии – это особая отрасль знания, имеющая собственный предмет. Его надо отличать от психологии как науки. ...»

Огромное значение для развития физиологии сыграло творчество М.В.Ломоносова, особенно его «Размышления о причине тепла» (1756), в которых произведено химическое обоснование окисления как основы дыхания организмов и закона сохранения материи. Проблемам психологии в его «Риторике» (1748) посвящена глава «О возбуждении, утомлении и изображении страстей».

Яков Павлович Козельский (1728-1794). В «Философских предположениях» (1768) в теоретическую философию он включает теорию познания, логику и психологию, в практическую – политику. Впервые в русской литературе развивает взгляд, согласно которому человек раскрывается в общественной деятельности и познать его можно лишь «через отправление им своих общественных обязанностей». Ученым разработана практически вся проблематика психологии 18 века.

Дмитрий Алексеевич Голицын (1734-1803) – ученый и дипломат, посол во Франции и Нидерландах, друг Вольтера и других энциклопедистов, почетный академик, натуралист издал книгу Гельвеция «О человеке», сыгравшую огромную роль в формировании научного мировоззрения в психологии.

Николай Иванович Новиков (1744-1818) – издал более 1000 трудов и произведений по всем отраслям знания, в т.ч. работы более Радищева. Теоретические основы психологии отражены в издаваемом им журнале «Утренний свет» в статьях: «О душе», «О страстях», «О воображении», «О достоинстве человека в отношении к богу и миру». Проблематика психологических изысканий Новикова очень обширна: психологические явления и процессы, педагогическая психология, вопросы врожденности психических качеств, субстанциональности психического и т.д. В 1785 г. он издал первый в России журнал для детей «Детские чтения для сердца и разума» с поучительными статьями о науке, в т.ч. по нравственно психологической проблематике.

Матвей Пеккен, будучи военным врачом, он вместе с Е.А.Мухиным организовал работу первой терапевтической клиники. Им подготовлен труд «Физиология, или наука о естестве человеческом» (1788), который интересен рассуждениями о методе. К последним он относил наблюдения над здоровыми и больными людьми (сравнительные методики), а также «повторительные опыты» над животными и по аналогии с человеком. Ученый описал все известные психические процессы.

Александр Николаевич Радищев (1749-1802) написал трактат «О человеке, его смертности и бессмертии» (1792). Радищев подчеркивал, что его мысль в ряде вопросов «разнствует от гельвециевой»: а) французский энциклопедист не показал, что «человек паче всех есть существо соучаствующее», т.е. социальное; б) Радищев искал ключ к психологии людей в условиях их общественной жизни: «…человек существо общественное и созданное, чтобы жить в обществе себе подобных».

В 1796г. выходит в свет первая русская книга по психологии «Наука о душе». Ее автор Иван Михайлов, имея духовный сан, стоял на позициях английского эмпиризма (Локк): душа то, «что познают и ощущают обстоящие нас вещи». Михайлов определяет 4 закона душевной жизни:1) если внешний раздражитель оказывает воздействие на не поврежденные органы чувств, то «тогда мы чувствуем, хотя б и не хотели»; 2) определяет интенсивность ощущений относительно к силе последовательно действовавших раздражителей; 3) душа определяется воздействиями внешнего мира; 4) если нет воздействия на органы, то нет и чувства.

16.3. Этапы развития психологической мысли в 19 веке

Первая половина 19 века характеризуется активным применением достижений естественной науки к познанию психических процессов. Содержание этапа заключается в выходе множества трудов по психологии, разработке ее мировоззренческих и научных основ и принципов. Издается ряд систематических руководств по различным направлениям психологии.

П.Любовский, магистр Харьковского университета, подготовил «Краткое руководство к опытному душесловию» (1815) – вторую после И.Михайлова систематизацию психологического знания. Это была по сути «экспериментальная психология». Работа состоит из 3 частей: 1) чувствительность; 2) познание; 3) стремление, влечение и воля.

Философ-идеалист А.И.Галич (1783-1848) доказывал подчиненность мышления законам объективного мира. Его работа «картина человека» (1834) включала следующие компоненты: 1ч. – «телесная дидактика» (отправления, система и части тела), «телесная феноменология» (здоровье, патология, сон, уродство) и «семиотика» (учение о темпераментах); 2ч. – «дух» (психологическая система); 3ч. – «соотношение между телесной и душевной жизнью».

Следует выделить «Общую психологию» (1835) К.В.Лебедева, в которой он также подчеркивает оригинальность русской школы, отечественной материалистической физиологии. О.М.Новицкий подготовил «Руководство к опытной психологии» (1840), которое содержит научные обоснования и описание фактических данных по психологии

Ряд трудов подготовил выдающийся русский мыслитель А.И. Герцен: «Дилентатизм в науке»(1842), «Письма об изучении природы» (1844-1845). Его сын Ал-др Ал-дрович Герцен (1839-1906) – физиолог, написал сочинения: «Общая физиология души», «Физиологическая деятельность нерва и электрические явления, сопровождающие ее».

Одоевский Владимир Федорович (1803-1869), представитель княжеского рода, написал «Психологические заметки» (1843), в которых отразил вопросы о соотношении языка и чувства, языка и мысли.

Белинский В.Г. в годичном обзоре русской литературы за 1846г. пишет «Вы, конечно, уважаете ум в человеке? – Прекрасно! – так не останавливайтесь же в благоговейном изумлении и перед этой массой мозга, где происходят все умственные отправления (…) Иначе, вы будете удивляться в человеке следствию, мимо причины и удовлетворитесь ими. Психология, не опирающаяся на физиологию, так же не самостоятельна, как и физиология, не знающая о существовании анатомии».

50-е годы 19 века отмечены выходом в свет общих работ по утверждению научных принципов психологии: Н.Г.Чернышевского «Эстетическое отношение искусства к действительности» (1856); М.С.Волкова «Френология» (1857). В трудах Добролюбова Н.А. утверждается первичность материи и вторичность психического.

60-е гг. называют «великим десятилетием» утверждения принципа психофизического монизма в психологии и физиологии, научного опровержения идеалистических теорий в этих науках. Чернышевский издает сочинение «Антропологический принцип в философии» (1860) о природной принадлежности человека, возможности объяснения психических его процессов физическими, химическими и медицинскими принципами. В 1863г. выходят в свет «Рефлексы головного мозга» И.М.Сеченова. К.Д.Ушинский пишет труд «Человек как предмет воспитания» (1867).

80-е гг. 19 века выделяются огромным количеством работ, увеличением интереса к психологической проблематике. Н.Я.Грот пишет «Психологию чувствования» (1879-1880); М.И.Владиславлев (1840-1890) – профессор (1868) и ректор (1887) Петербургского университета, выступил против материалистического и гегелевского методов в психологии. Он возглавил в университете пореформенную психологическую и философские науки. Им переведена на русский язык «Критика чистого разума» И.Канта, написаны труды – «Современные направления в науке о душе» (1866), «Психология» (1881) в двух томах, где дал систематизацию экспериментального психологического знания.

Профессор Харьковского университета П.И.Ковалевский основал первый русский психиатрический журнал «Архив психиатрии, нейрологии и судебной психопатологии», в котором печатались результаты экспериментально-психологических исследований и обзоры западной психологической литературы (с переводами статей В.Ф.Чижа). В.Ф.Чиж – профессор, руководитель Юрьевской лаборатории, написал книгу «Научная психолгия в Германии». Он публикует в 80-е гг. экспериментальные исследования: «Измерение времени элементарных психических процессов у душевнобольных», «Объем сознания о здоровых и душевнобольных». В 1886г. В.М.Бехтерев издает работу «Сознание и его границы».

В 80-90гг. начинают выходить журналы «Вопросы психологии и философии», «Вестник психиатрии» с отделом психологии.

90-е гг. охарактеризовались появлением более двухсот капитальных трудов и статей, экспериментальных исследований по психологии. Лесгафт П.Ф. «Семейное воспитание ребенка» (1890); Ланге Н.Н. «Душа в первые годы жизни» (1892) и «Психологическое исследование» (1893); Сеченов И.М. «Предметная жизнь и действительность» (1892); Токарский А.Н. «Экспериментальные материалы по памяти» (1894-1895); Бернштейн А.Н. «О восприятии постоянных и переменных раздражителей» (1895), «Мир звуков как объект восприятия и мысли», «Методика экспериментально-психологического исследования душевнобольных», Чиж В.Ф. «Экспериментальное исследование памяти звуковых восприятий» (1896), «Широта восприятия у душевнобольных», «Время ассоциаций у здоровых и душевнобольных», «Интеллектуальное чувствование душевнобольных»; Челпанов Г.И. «Проблема восприятия пространства» (1896); Гервер Г.И. «О памяти зрительных восприятий» (1899).

16.4. Деятельность российских психологов конца 19 – начала 20 века.

Даниил Михайлович Велланский (1773-1847) – профессор медико-хирургической академии, представлял натурфилософское направление в развитии психофизиологии конца 19 в. В 1812г. вышел его большой труд «Биологическое исследование природы в творящем и творимом ее качестве, содержащее основные очертания всеобщей физиологии» Среди научных трудов Велланского следует выделить перевод книги Клюге «Животный магнетизм, представленный в историческом и теоретическом содержании», «Физиологическая программа о внешних чувствах, внутренних действиях мозга и наружных очертаниях головы» (1819), перевод учебника Прохазки «Физиология, или наука о естестве человеческом», «Опытная наблюдательная и умозрительная физика» (1831), «Основное начертание общей и частной физиологии или физики органического мира» (1836), одних первых русских учебников физиологии; «Животный магнетизм и теллюризм» (1840)

Иван Михайлович Сеченов (1829-1905) Его первый трактат, вошедший в книгу «Психологические этюды», назывался «Рефлексы головного мозга» (1863). Трактат получил широкий резонанс в русском обществе, журналистике, литературе. По свидетельству современников, в России не считался образованным тот, кто его не прочитал. Сеченов, бросая вызов психологии старого закала, утверждал: «Смеется ли ребенок при виде игрушки, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к Родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создаст ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге – везде окончательным фактом является мышечное движение».Сеченов не отождествлял психический акт с рефлекторным. Он указывал на сходство в их строении. Согласно Сеченову, начальным звеном рефлекса является не внешний, механический толчок, а раздражитель – сигнал. На различие между раздражителем-стимулом, и раздражителем-сигналом, следует обратить особое внимание. Действие стимула ограничено возбуждением нервных волокон. Сигнал же играет двоякую роль. Он связан и с организмом, который его воспринимает, и с внешней средой, свойства которой он различает. Благодаря этому он информирует организм о ситуации, к которой должны приладиться рабочие органы (мышцы). Последние обладают чувствительностью. В них встроены сенсорные приборы, которые передают в мозг сигналы о достигнутом эффекте, вынуждая, если требуется, автоматически корректировать поведение. Модель рефлекторной дуги Сеченов заменил моделью рефлекторного кольца. Если кольцо не замыкается, действие нарушается. В качестве примера приводилось поведение больных (атактиков), у которых расстроена мышечная чувствительность. Им очень трудно ходить из-за того, что они не ощущают почвы (их мозг не получает «обратных» сигналов из мышц), хотя сами мышцы не повреждены.

Саморегуляция поведения организма посредством чувствований – сигналов – таковым было физиологическое основание сеченовской схемы психической деятельности.

Среди главных достижений Сеченова выделялось открытие им центрального торможения. До него считалось, что в головном мозгу протекает только один нервный процесс – возбуждение. Сеченов обнаружил в эксперименте способность головного мозга задерживать рефлексы. Это открытие он истолковал как нервный механизм психических функций – воли и мышления. Волевого человека отличает умение противостоять неприемлемым для него влияниям, какими бы сильными они не были, подавлять нежелательные влечения. Это и достигается аппаратом торможения.

Благодаря этому аппарату возникают и незримые акты мышления. Сеченов писал, что «около самого сердца» он выносил мысль, согласно которой мышца является органом не только движения, но и познания. С ее помощью организм воспринимает объекты внешней среды ( в построении зрительного образа, например, важную роль играют как бы бегающие по предметам, непрерывно работающие мышцы глаз), сравнивает их, анализирует, т.е. производит операции, которые уже являются умственными. Механизм торможения задерживает внешнее выражение этих действий. Однако они не исчезают. Из внешних они преобразуются во внутренние. Впоследствии этот процесс был назван интериоризацией (переходом извне вовнутрь).

Глубинные преобразования в категории рефлекса открыли перспективу нового понимания предмета психологии. В работе «Кому и как разрабатывать психологию» (1873) Сеченов определяет ее как «науку о происхождении психических деятельностей». Термин «Происхождение» следует пояснить. Задача науки виделась в том, чтобы объяснить, каким образом совершаются различные деятельности (восприятие, память, мышление и т.п.). они строятся по типу рефлекса, т.е. также являются «Трехчленными» (имеют начало, середину и конец). Они включают вслед за восприятием среды и его переработкой в головном мозгу ответную работу двигательного аппарата. Впервые в истории психологии предмет этой науки охватывал не только явления и процессы сознания (или бессознательной психики), но весь цикл взаимодействия организма с миром, включая его внешние телесные действия.

Именно таков смысл сеченовского понятия о психической деятельности. Она, подобно рефлексу, совершается объективно. Поэтому и для психологии единственно надежным является объективный, а не субъективный (интроспективный) метод, на котором строились программы Вундта и Брентано.

Сеченов был пионером науки, предметом которой стало психически регулируемое поведение. Сеченовские идеи оказали влияние на мировую науку. Но в основном они получили развитие в России в учениях И.П.Павлова и В.М. Бехтерева. В западной психологии понятие о сеченовском торможении воспринял З.Фрейд, идею об интериоризации внешнего действия – П.Жане.

Принципиально новый подход к предмету психологии сложился под воздействием работ Ивана Петровича Павлова (1859-1936) и Владимира Михайловича Бехтерева (1857-1927). Экспериментальная психология возникла из исследований органов чувств. Поэтому она и считала в те времена своим предметом продукты деятельности этих органов – ощущения.

Павлов и Бехтерев обратились к высшим нервным центрам головного мозга – органам управления поведением целостного организма в окружающей среде. Вслед за Сеченовым они утверждали взамен изолированного сознания новый предмет, а именно – целостное поведение. Поскольку теперь взамен ощущения в качестве исходного понятия выступил рефлекс, это направление приобрело известность под именем рефлексологии.

И.П.Павлов обнародовал свою программу в 1903г., назвав ее «Экспериментальная психология и психопатология на животных». В дальнейшем от слова «психология» он отказался и даже брал со своих сотрудников штраф, когда они, обсуждая опыты над собаками, применяли психологические термины. Поводом служила отягощенность этих терминов родимыми пятнами субъективной психологии сознания, тогда как главным делом Павловской школы было строго объективное изучение поведения.

Павлов открыл законы высшей нервной деятельности. За каждым, на первый взгляд несложным опытом, крылась густая сеть разработанных Павловской школой понятий (О сигнале, временной связи, подкреплении, торможении, дифференцировке, управлении и др.), позволяющая причинно объяснять, предсказывать и модифицировать поведение.

Идеи, сходные с Павловскими, развивал в книге «Объективная психология» (1907) В.М. Бехтерев, давший условным рефлексам другое имя – сочетательные.

16.5. Проблемное поле российской психологии: поиски и результаты.

Блонский Павел Петрович (1884-1941) – один из выдающихся русских психологов, отверг трактовку психологии как науки одуше или явлениях сознания, доказав, что ее доступным научному методу объектом является поведение. Она, как писал Блонский в книге «Реформа науки» (1920), «изучает свой предмет – поведение живых существ, обычными методами естественно-научного познания».

При этом Блонский рассматривал поведение с точки зрения его развития как особый исторический процесс, зависящий у человека от социальных воздействий («Очерки научной психологии» (1921)). При этом особое значение он придавал практической направленности психологии, позволяющей «политику, судье, моралисту» действовать эффективно. Эта книга Блонского была первым очерком научной психологии, ориентированной на марксизм.

Развивая сравнительно-генетический подход к психике, Блонский проанализировал ее эволюцию, которая трактовалась как ряд периодов, имеющих отличительные особенности, причем различие между периодами считалось обусловленным изменениями большого комплекса факторов, относящихся к биологии организма, его химизму, соотношению между корой и подкорковыми центрами.

Наиболее значительным из психологических работ Блонского является его труд «Память и мышление» (1935). Здесь, опять-таки придерживаясь генетического подхода, он выделяет различные виды памяти, сменившие друг друга в качестве доминирующих в различные возрастные периоды. В онтогенезе он выделяет моторную память, которая сменяется аффективной, последняя – образной памятью, а на высшем уровне развития – логической. Новый принцип в развитие памяти вносит человеческая речь. Формируется вербальная память, которой принадлежит ключевая роль в создании культурных ценностей.

Выступая за комплексное изучение ребенка, Блонский стал одним из лидеров педологии. В то же время его работа в качестве психолога побудила выдвинуть на передний план роль обучения в умственном развитии школьников. Так в брошюре «Трудные школьники» Блонский отмечал: «Ум максимально зависит от условий жизни и воспитания и минимально наследственен».

Для исследований Блонского характерна установка на соотнесение умственного развития ребенка с развитием других сторон его организма и личности. Особое значение он придавал труду как фактору формирования позитивных личностных качеств, рассматривая его как деятельность, оценка результатов которой со стороны других людей стимулирует позитивное эмоциональное отношение человека к собственной жизненной позиции, повышает творческий потенциал человека и общественную активность.

Специальное внимание уделялось проблеме полового воспитания подростков, которую в те времена педагогика и психология обычно ханжески обходили молчанием. Между тем Блонским специально были изучены переживания, сопряженные с развитием сексуальной сферы. В освещении вопросов детской сексуальности Блонский выступил с критикой фрейдизма, считая его концепцию неадекватной реальным стадиям сексуального развития детей и настаивая на необходимости уделять специальное внимание этой считавшейся «закрытой» тематике с тем, чтобы научно обосновать систему воспитания, позволяющую избегать невротических срывов, воспитывать уважение к человеческому достоинству.

Труды Блонского сыграли важную роль в научном объяснении как интеллектуальных, так и эмоциональных процессов, трактуемых в контексте единства решения психологических и педагогических задач с акцентом на воспитание любви к труду.

Константин Николаевич Корнилов (1879-1957), используя идею диалектического единства, надеялся преодолеть как агрессивную односторонность рефлексологии Бехтерева и Павлова (она претендовала на единственно приемлемое для материалиста объяснение поведения), так и субъективизм интроспективного направления (лидером которого в России был Г.И.Челпанов, создавший в Москве на средства известного мецената С.И.Щукина Психологический институт по типу вундовского).

Основным элементом психики Корнилов предложил считать реакцию. В ней объективное и субъективное нераздельны. Реакция наблюдается и измеряется объективно, но за этим внешним движением скрыта деятельность сознания. Став директором бывшего челпановского института, Корнилов предложил сотрудникам изучать психические процессы в качестве реакций (восприятия, памяти, воли и т.д.). реальная экспериментальная работа свелась к изучению скорости и силы мышечных реакций. Таковой на деле оказалась предложенная Корниловым «марксистская реформа психологии».

Автором новаторской концепции, оказавшей влияние на развитие мировой психологической мысли, был Лев Семенович Выготский (1896-1934). Все помыслы Выготского были сосредоточены на том, чтобы покончить с версией о «двух психологиях», которая расщепляла человека. На первых порах опорным для него служило понятие о реакции. Однако он понимал ее не так, как Корнилов, поскольку считал главной для человека особую реакцию – речевую. Она, конечно, является телесным действием, но в отличие от других телесных действий придает сознанию личности несколько новых измерений.

Во-первых. Она предполагает процесс общения, а это значит, что она изначально социальна.

Во-вторых, у нее всегда имеется психический аспект, который принято называть значением или смыслом слова.

В-третьих, слово имеет независимое от субъекта бытие как элемент культуры. За каждым словом бьется океан истории народа.

Так. в единственном понятии речевой реакции сомкнулись телесное, социальное (коммуникативное), смысловое и историко-культурное.

В системе этих 4 координат (индивид, общение, смысл, культура) Выготский стремился объяснить любой феномен психической жизни человека.

Принципиальное нововведение, сразу же отграничившее его теоретический поиск от традиционной функциональной психологии. Заключалось в том, что структуру функции (внимания, памяти, мышления и др.) вводились особые регуляторы, а именно – знаки, которые создаются культурой.

Знак (слово) – «психологическое орудие», посредством которого строится сознание. Это понятие было своего рода метафорой. Оно привносило в психологию восходящее к Марксу объяснение специфики человеческого общения с миром. Специфика заключается в том. что общение опосредовано орудиями труда. Они изменяют внешнюю природу и в силу этого – самого человека. Речевой знак. Согласно Выготскому, это тоже своего рода орудие, но направленное не на внешний мир, а на внутренний мир человека. Прежде чем человек начинает оперировать словами, у него уже имеется доречевое психическое содержание. Этому «материалу», полученному от более ранних уровней психического развития (элементарных функций), психологическое орудие придает качественно новое строение. И законы культурного развития сознания, качественно иного, чем «натуральное», природное развитие психики (какое наблюдается, например, у животных).

Новшество Выготского не ограничилось идеей о том, что высшая функция организуется посредством психологического орудия. Не без влияния гештальтизма он вводит понятие о психологической системе. Ее компонентами являются взаимосвязанные функции. Развивается не отдельно взятая функция (память или мышление), но целостная система функций. При этом в различные возрастные периоды соотношение функций меняется (например, у дошкольника ведущей функцией среди других является память, а у школьника – мышление).

Выготский экспериментально показал, что эгоцентрическая речь, вопреки Пиаже, не сводится к оторванным от реальности влечениям и фантазиям ребенка. Она исполняет роль не аккомпаниатора. А организатора реального практического действия. Размышляя с самим собой, ребенок планирует действие. Эти «мысли вслух» в дальнейшем интериоризируются и преобразуются во внутреннюю речь, сопряженную с мышлением в понятиях.

«Мышление и речь» (1934) Выготский, опираясь на экспериментальный материал, проследил развитие понятий у детей. Теперь на передний план утверждению выступило значение слова. История языка свидетельствует, как изменяется значение слова от эпохи к эпохе. Выготским же было открыто развитие значений слов в онтогенезе, изменение их структуры при переходе от одной стадии умственного развития ребенка к другой. Когда взрослые общаются с детьми, они могут не подозревать, что слова, ими употребляемые, имеют для них совершенно другое значение, чем для ребенка, поскольку детскя мысль находится на другой стадии развития и потому строит содержание слов по особым психологическим законам.

Выготским была обоснована идея, согласно которой «только то обучение является хорошим, которое забегает вперед развитию». В связи с этим он ввел понятие о «зоне ближайшего развития». Под ней имелось в виду расхождение между уровнем задач, которые ребенок может решить самостоятельно под руководством взрослого. Обучение, создавая подобную «зону», ведет за собой развитие.

Михаил Яковлевич Басов (1892-1931). Его исследования было принято относить к особой науке – педологии. Под ней имелось в виду комплексное изучение ребенка, охватывающее все аспекты его развития, - не только психологические, но и антропологические, генетические, физиологические и др.

Басов как психолог первоначально примыкал к функциональному направлению. Сознание понималось как система взаимосвязанных психических функций. Но ее центром Басов считал волю как функцию, предполагающую усилия личности по достижении осознанной цели. Это было связано с его общей установкой на научный экспериментальный анализ активности субъекта. В особенности его интересовал конфликт между волевым импульсом и непроизвольными, независящими от сознания движениями. Данный вопрос он изучал путем объективного наблюдения за развитием поведения ребенка. Поскольку изучение было сосредоточено не на внешних движениях самих по себе (рефлексах), а на их внутреннем смысле, басов, чтобы отграничить свой подход от подхода рефлексологов и бихевиористов, применил вместо термина «поведение» (который они использовали, чтобы обозначить предмет своих исследований) термин «деятельность».

Он подчеркивал, что понимает под ней «предмет особого значения», такую область, «которая имеет задачи, никакой другой областью не разрешаемые». Если до Басова в воззрениях на предмет психологии резко противостояли друг другу сторонники давно признанного убеждения, согласно которому этим предметом является поведение, то после Басова картина изменилась. Он как бы поднялся над этим конфликтом, чего требовала сама логика развития науки. Басов считал, что нужно перейти в совершенно новую плоскость. Подняться и над тем, что осознает субъект, и над тем, что проявляется в его внешних действиях. Не механически объединить одно и другое, а включить их в качественно новую структуру. Он ее назвал деятельностью.

Из чего она состоит, из каких элементов складывается? Приверженцы структурализма считали, что психическая структура складывается из элементов сознания; гештальтизма – из динамики психических форм – гештальтов; функционализма – из взаимодействия функций (восприятия, памяти, воли и т.п.); бихевиоризма – из стимулов и реакций; рефлексологии - из рефлексов.

Басов же предложил считать деятельность особой структурой, состоящей из отдельных актов и механизмов, связи между которыми регулируются задачей. Структура может быть устойчивой, стабильной (например, когда ребенок овладел каким-либо навыком). Но она может также каждый раз создаваться заново (например, когда задача, которую решает ребенок, требует от него изобретательности). В любом случае деятельность является субъектной. За всеми ее актами и механизмами стоит субъект, говоря словами Басова «человек как деятельность в среде».

Центральной для Басова, который был поглощен изучением ребенка и фактора его формирования как личности, выступала проблема развития деятельности, ее истории. Именно это составляет главное содержание книги Басова «Основы общей педологии» (1931). Но чтобы объяснить, как строится и развивается деятельность ребенка, следует, согласно Басову, взглянуть на нее с точки зрения высшей ее формы, каковой является профессионально-трудовая деятельность (в том числе и умственная).

Труд – особая форма взаимодействия его участников между собой и с природой. Он качественно отличается от поведения животных, объяснимого условными рефлексами. Его изначальным регулятором служит цель, которой подчиняются и тело, и душа субъектов трудового процесса. Эта цель осознается ими в виде искомого результата, ради которого они объединяются и тратят свою энергию. Иными словами, психический образ того, к чему стремятся люди. А не внешние стимулы, влияющие на них в данный момент, загодя «как закон» (говоря словами Маркса) подчиняет себе отдельные действия и переживания этих людей.

Игры детей и их обучение отличается от реального трудового процесса. Но и они строятся на психологических началах, присущих труду: осознанная цель, которая регулирует действия, осознанная координация этих действий и т.п.

Специфика труда как особой формы взаимоотношения людей с предметным миром стала прообразом разработки марксистски ориентированной психологии в Советской России. Дальнейшее развитие принцип деятельности получил в трудах С.Л. Рубинштейна и А.Н.Леонтьева.

М.Я.Басов, руководя педологическим отделением Ленинградского педагогического института А.И.Герцена, пригласил Сергея Леонидовича Рубинштейна на кафедру психологии, где он написал свой главный труд «Основы общей психологии» (1940). Лейтмотивом труда служил принцип «единства сознания и деятельности». Как отмечалось, вопрос о системном и смысловом строении сознания был центральным для Выготского, а вопрос о структуре деятельности – центральным для Басова. В тоже время роль предметной деятельности в построении сознания оставалась вне поля зрения Выготского, а категория сознания – вне поля зрения Басова.

Сомкнуть сознание с процессом деятельности, объяснив, каким образом оно формируется в этом процессе, - таков был подход Рубинштейна к предмету психологии. Это существенно изменяло перспективу конкретных исследований, призванных теперь исходить из того, что «все психические процессы выступают в действительности как стороны, моменты труда, игры, учения, одного из видов деятельности. Реально они существуют лишь во взаимосвязи и взаимопереходах всех сторон сознания внутри конкретной деятельности, формируясь в ней и ею определяясь».

Идея о том, что обращение человека с миром не является прямым и непосредственным (как на биологическом уровне), но совершается не иначе, как посредством его реальных действий с объектами этого мира, изменяла всю систему прежних взглядов на сознание. Его зависимость от предметных действий, а не от внешних предметов самих по себе становится важнейшей проблемой психологии.

Сознание, ставя цели, проектирует активность субъекта и отражает реальность в чувственных и умственных образах. Предполагалось, что природа сознания является изначально социальной, обусловленной общественными отношениями. Поскольку же эти отношения изменяются от эпохи к эпохе, то и сознание представляет собой исторически изменчивый продукт.

Положение о том, что все, что совершается в психической сфере человека, укоренено в его деятельности, развивал также Алексей Николаевич Леонтьев (1903-1979). Сперва он следовал линии, намеченной Выготским. Но затем, высоко оценив идеи Басова о «морфологии» (строении) деятельности, он предложил свою схему ее организации и преобразования на различных уровнях: в эволюции животного мира, истории человеческого общества, а также в индивидуальном развитии человека («Проблемы развития психики», 1959).

Леонтьев подчеркивал, что деятельность – это особая целостность. Она включает такие структурные компоненты, как деятельность, действия, операции, психофизиологические функции. Компонентом структуры деятельности соответствуют компоненты мотивационной сферы: мотив, цель, условие, а также компоненты сознания: смыслы, значения, «чувственная ткань». Их нельзя рассматривать порознь. Они образуют систему. Различие между деятельностью и действием он пояснил на следующем примере, взятом из истории деятельности людей в первобытном обществе. Участник первобытной коллективной охоты в качестве загонщика спугивает дичь, чтобы направить ее к другим охотникам, которые скрываются в засаде. Мотивом его деятельности служит потребность в пище. Удовлетворяет же он свою потребность, отгоняя добычу, из этого следует, что деятельность определяется мотивом, тогда как действие – той целью, которая им достигается (спугивание дичи) ради реализации этого мотива.

Аналогичен психологический анализ ситуации обучения ребенка. Школьник читает книгу, чтобы сдать экзамен. Мотивом его деятельности может служить сдача экзамена, получение отметки, а действием – усвоение содержания книги. Взможна, однако, ситуация, когда содержание само станет мотивом и увлечет учащегося настолько, что он сосредоточится на нем независимо от экзамена и отметки. Тогда произойдет «сдвиг мотива (сдача экзамена) на цель (решение учебной задачи)». Тем самым появится новый мотив. Прежнее действие превратится в самостоятельную деятельность.

Из этих простых примеров видно, насколько важно, изучая одни и те же объективно наблюдаемые действия, раскрывать их внутреннюю психологическую подоплеку.

Обращение к деятельности как присущей человеку форме существования позволяет включить в широкий социальный контекст изучение основных психологических категорий (образ, действие, мотив, отношение, личность), которые образуют внутренне связанную систему. Многовековая история человеческой деятельности запечатлела основные контуры картин психической жизни, каковыми они являлись исследовательскому уму. В системе категорий и представлен предмет психологии как науки. Не избежала наполненного драматическими событиями поисков своего – оригинального пути и советская психология.

17. Этапы развития российской психологии в советский период

В условиях тоталитарного режима культивировалась версия об «особом пути» марксистской психологии как «единственно верной» отрасли знания. Только к концу 50-х годов появляются признаки того, что психология в СССР получила возможность развиваться в общем контексте мировой науки. Железный занавес, ограждавший отечественную психологию от мирового научного сообщества, если не исчез, то приподнялся. Советские ученые начали участвовать в международных конференциях и конгрессах (на протяжении 20 лет подобное было невозможно), переводились книги зарубежных психологов, оказалось возможным развивать отрасли науки, которые считались заведомо реакционными (к примеру, социальную психологию), стали впервые за многие годы доступными книги Л.Выготского, М.Басова, П.Блонского и др.

17.1. Психология в 20-е гг: особый путь развития

До Октябрьского переворота у российской психологии, имевшей существенно значимые естественнонаучные традиции и интересные философские разработки, не было принципиальных отличий от развития науки на Западе. Были все основания рассматривать отечественную науку как один из отрядов мировой научной мысли. Вместе с тем, отражая специфику социальных запросов России, психология в нашей стране отличалась рядом особенностей.

Философам-психологам, стоявшим на позициях идеалистической философии (А.И.Веденский, Л.М.Лопатин, Н.О.Лосский, С.Л.Франк и др.) противостояло естественнонаучное направление («объективная психолоия» или «психорефлексология», В.М.Бехтерева; «биопсихология» В.А.Вагнера), развившееся в тесной связи с идеями И.М.Сеченова. Получила развитие экспериментальная психология (А.Ф.Лазурский, А.П.Нечаев и др.), видную роль в ее становлении сыграл организатор Московского психологического института Г.И.Челпанов, тяготевший в общетеоретических построениях к идеалистической психологии («Мозг и душа» 1910).

В первые годы Октябрьского переворота в психологической науке ведущую роль играло Естественнонаучное направление, провозглашавшее союз с естествознанием (биологией, физиологией, эволюционной теорией) и выступившее с идеями построения психологии как объективной науки. В развитии этого направления важнейшее место принадлежало учению И.П.Павлова о высшей нервной деятельности. В работах В.М.Бехтерева и К.Н.Корнилова определились черты ведущих направлений психологии тех лет – рефлексологии и реактологии.

На 1-м Всероссийском съезде по психоневрологии (1923) в докладе Корнилова впервые было выдвинуто требование применить марксизм в психологии, что явилось началом идеологизированной «перестройки» психологической науки. Вокруг Московского психологического института, возглавляемого с 1923 г. Корниловым, группировались молодые научные работники, стремившиеся реализовать программу построения «марксистской психологии» (Н.Ф.Добрынин, А.Н.Леонтьев, А.Р.Лурия и др.); видная роль среди них принадлежала Л.С.Выготскому. Эти психологи испытывали значительные трудности при определении предмета психологии: в реактологии и рефлексологии сложилась механистическая трактовка ее науки о поведении.

Уже в начале 20-х гг., став объектом жесткого идеологического прессинга, психология в советской России обрела черты, которые не могут быть поняты без учета политической ситуации, в которой оказались как теоретики, так и практики психологии. То, что произошло с психологией в 20-е гг., выступило в качестве своего рода прелюдии к ее дальнейшему репрессированию.

Первая волна репрессий ударила по психологии на рубеже 20-х – 30-х гг. и сопровождалась физическим уничтожением многих ученых (Шпильрейн, Ансон и др.).

Середина 30-х гг. имела своим апофеозом объявление педологии реакционной лженаукой, а психотехники «так называемой наукой». Была проведена жесткая чистка рядов психологов. Укоренилось подозрительное отношение к педагогической и детской психологии как отраслям науки и практики, «возрождающих педологию».

Вторая волна репрессирования психологии пришлась на конец 40-х – начало 50-х гг.: борьба с «безродным космополитизмом» (погромные выступления против С.Л.Рубинштейна и др.), попытки вытеснения психологии и замена ее в научных и образовательных учреждениях физиологией ВНД. В результате на протяжении 30-35 лет в психологии сложилась своеобразная тактика выживания, которая учитывала систематический характер репрессий и во многом определялась ожиданием новых гонений. С этим связана демонстративная присяга психологов (как и представителей всех других общественных и естественных наук) на верность «марксизму-ленинизму».

Вместе с тем психологи стремились использовать то в марксистском учении, что могло послужить прикрытием конкретных исследований (главным образом связанных с разработкой психогноселогической и психофизической проблем, обращением к диалектике психического развития). Использовались взгляды и работы многих зарубежных психологов под видом их идеологизированной критики.

Навязанные политической ситуацией специфические условия выживания и сохранения кадров ученых и самой науки оказались основным препятствием на пути ее нормального развития. Это выразилось прежде всего в отказе от изучения сколько-нибудь значимых и актуальных социально-психологических проблем. До начала 70-х гг. исследования межличностных отношений и личности фактически исключались из научного обихода. Отсюда полное отсутствие работ по социальной, политической, экономической и управленческой психологии. Идеологическое табу уводило психологию в сторону от социальной практики и ее теоретического осмысления.

Используя метафору, можно сказать: в научном «кровотоке « возник идеологический «тромб». В результате образовались обходные пути. Изучение личности заменяли идеологически нейтральные исследования типов ВНД, темпераментов и способностей. (Теплов, Мерлин, Небылицин и др.). Развитие личности путем «двойной редукции» было сведено к развитию психики, а последнее к развитию познавательных процессов (памяти, внимания, восприятия, мышления и т.д.). Фактически все наиболее заметные результаты работы видных психологов (а.Леонтьева, А.Смирнова, А.Запорожца, П.Зинченко, Д.Эльконина и др.) локализованы в сфере «механизмов» когнитивных процессов. Тактика выживания спасла психологию, позволив ученым внести значимый вклад в ряд ее отраслей. В то же время она во многом деформировала ее нормальное развитие.

17.2. Марксизм и советская психология

1. Марксизм как идеология

Марксизм известен как идеология, повсеместно пустившая глубокие корни. Ему присуща, как и любой идеологии, философская подоплека (своя версия о предназначении человека в социальном мире). Если отвлечься от кровавой реальности политических реализаций марксизма и обратиться к науке, то его притязания на научность общеизвестны. «Сертификатом» научности служил уже рассмотренный выше принцип детерминизма, а применительно к истории – постулат о закономерном переходе от одних социальных форм к другим. В марксизме этот постулат оборачивался выводом о том, что капитализм сменяется социализмом с неотвратимостью смены времен года.

Психология в силу уникальности своего предмета изначально обречена быть, говоря словами Н.Н.Ланге, двуликим Янусом, обращенным и к биологии, и к социологии. Экспансия марксизма в конце 19 – начале 20 вв совпала со все нараставшей волной социоисторических идей в психологии.

Известный американский психолог Д.Болдуин, в частности, назвал в 1913г. «Капитал» К.Маркса в числе работ, под воздействием которых произошел коренной переворот во взглядах на соотношение индивидуального и общественного сознания. Это было сказано Болдуином не попутно, а в книге «История психологии», сам жанр которой предполагал общую оценку эволюции одной из наук. В книге речь шла только о западной психологии.

Нельзя ничего сказать по поводу того, оказал ли марксизм влияние на дореволюционную психологическую мысль, хотя его всеопределяющая роль в движении России к 1917 г. изучена досконально. Нет заметных следов увлечения марксизмом в предсоветский период и молодыми учеными (Выготский, Блонский, Рубинштейн, Узнадзе и др.), которым предстояло вскоре стать главными фигурами в новой психологии.

2. Марксизм в новой России

В новой России воцарялась новая духовная атмосфера. В ней утверждалась вера в то, что учение Маркса всесильно не только в экономике и политике, но и в науке, в том числе психологической. Даже идеалист Челпанов, директор Московского института психологии, заговорил о том, что марксизм и есть то, что нужно его институту. Правда, Челпанов оставлял на долю марксизма только область социальной психологии, индивидуальную же по-прежнему считал глухой к своему предмету, когда она не внемлет «голосу самосознания». Между тем вопрос о том, каким образом внести в психологию дух диалектического материализма, приобрел все большую актуальность. К ответу побуждал не только диктат коммунистической идеологии с ее агрессивной установкой на подчинение себе научной мысли. Ситуация в психологии приобрела характер очередного кризиса, на сей раз более катастрофического, чем предшествующие. Это был всеобщий, глобальный кризис мировой психологии.

Еще в 1926 г. Л.С.Выготский, осознавший себя приверженцем марксистской реформы психологии, написал свой главный теоретический трактат, в котором попытался объяснить, в чем же заключается общеисторический (а не только локально русский) смысл психологического кризиса. Молодая поросль советских психологов, к которой Выготский принадлежал (это было поколение 20-30-летних), с энтузиазмом восприняла в идейном климате начала 20-х гг., когда повсеместно шла ломка старого, призыв преобразовать психологию на основах диалектического материализма. Лидером движения стал К.Н.Корнилов, в прошлом сотрудник Челпанова. Не имея фундаментального философского образования, он перевел ряд сложных положений марксизма на уровень тогдашней «политграмоты».

Впервые в истории психологии марксизм приобрел силу официальной и обязательной для нее доктрины, отказ от которой становился равносильным оппозиции государственной власти и тем самым караемой ереси. Очевидно, что ситуация в данном случае существенно отличалась от описанной Болдуином. Этот американский автор, анализируя положение дел в психологии, отметил, что под влиянием Маркса наметился поворот в понимании вопроса о соотношении индивидуального сознания (как главной темы психологии) и социальных факторов. К этому западных психологов направляло знакомство с «Капиталом» К.Маркса, а не с комиссарами и чекистами, вернувшимися с полей гражданской войны, чтобы в социалистической, а затем в коммунистической академии и других учреждениях партийного «агитпропа» воевать за новую идеологию.

Уже тогда заработал аппарат репрессий, и высылка в 1922 г. большой группы ученых-гуманитариев (в том числе автора книги «Душа человека» С.Л.Франка, профессора психологии И.И.Лапшина и др.) стала сигналом предупреждения об остракизме, грозящем каждому, кто вступит в конфронтацию с марксистской философией. Это вовсе не означало, что пришедшая в психологию молодежь (воспитанная в чуждом марксистской философии духе) встала под освященное властью государства знамя из чувства самосохранения. В действительности она искала в новой философии научные решения, открывающие выход из контроверз, созданных, как было сказано, общим кризисом психологической науки, а также специфической ситуацией в России. Здесь сложившееся в дореформенный период, восходящее к Сеченову естественнонаучное направление переживало в послеоктябрьские годы великий триумф, выступив в виде наиболее адекватной материалистическому мировоззрению картины человека и его поведения (учения Павлова, Бехтерева, Ухтомского и др.). По именем рефлексологии оно приобрело огромную популярность.

3. Марксизм и рефлексология

В свете рефлексологии навсегда померкли искусственные, далекие от жизни, от удивительных успехов естествознания схемы аналитически интроспективной концепции сознания. Но именно эта концепция традиционно идентифицировалась с психологией как особой областью изучения субъекта, его внутреннего мира и поведения. Возникла альтернатива: либо рефлексология, либо психология.

Что касается рефлексологии, то учеников Павлова и Бехтерева ( но не самих лидеров школ) отличал воинствующий редукционизм. Они считали, что серьезной науке, работающей объективными методами, нечего делать с такими, темными понятиями, как сознание, переживание, акт души и т.п. Их притязания, получившие широкую поддержку, отвергла небольшая (в несколько человек) группа начинающих психологов. Признавая достоинства рефлексологии, для которой эталоном служили объяснительные принципы естествознания, они надеялись придать столь же высокое достоинство своей науке. Вдохновляла их версия диалектического материализма, которая рассматривала психику как особое, нередуцируемое свойство высокоорганизованной материи (принадлежащая, кстати, не марксизму, а французскому материализму 18 века). Эта версия воспринималась в качестве обеспечивающей перед лицом рефлексологической агрессии право психологии на собственное место среди позитивных наук и утверждающей собственный предмет (не отступая от материализма).

В ситуации начала 20-х гг., которую определяла альтернатива: либо рефлексология, либо отжившая свой век субъективная эмпирическая психология (а другая в русском научном обществе тогда не разрабатывалась), - именно обращением к марксизму психология обязана тем, что не была сметена новым идеологическим движением, обрушившимся на так называемые психологические фикции (среди них значилось также представление о душе). Казалось, именно учение о рефлексах проливает свет на истинную природу человека, позволяя объяснять и предсказывать его поведение в реальном, земном мире, без обращения к смутным, не прошедшим экспериментального контроля воззрениям на бестелесную душу.

Еще раз подчеркнем, что это была эпоха крутой ломки прежнего мировоззрения, стало быть, и прежней «картины человека». Рефлексологию повсеместно привечали как образец новой картины, и ее результаты вовсе не являлись в те времена предметом обсуждения в узком кругу специалистов по нейрофизиологии. Рефлексология переместилась в центр общественных интересов, преподавалась (на Украине) в школах, увлекала деятелей искусств (к примеру, В.Мейерхольда), а Павловская физиология ВНД – К.Станиславского. По поводу нее выступали и философы, и вожди партии (Н.Бухарин, Л.Троцкий).

4.Марксизм и реактология

Защищая отвергнутую рефлексологами категорию сознания, немногочисленные приверженцы надеялись наполнить ее новым содержанием. Но каким? К марксизму обращались с целью «примирить» три главных противопоставления, сотрясавших психологию и воспринимаемых как симптомы ее грозного кризиса. Споры вращались вокруг вопроса о том, как соотносятся телесное (работа организма) и внутрипсихическое (акты сознания), объективное (внешне наблюдаемое) и субъективное (в образе, данного в самонаблюдении), индивидуальное (поскольку сознание зависит от общественного). Эти антитезисы возникали перед каждым, кто отважился вступить на зыбкую почву психологии. Взятое К.Н.Корниловым из арсенала экспериментальной психологии понятие о реакции родилось в попытках примирить указанные антитезисы под эгидой диалектического материализма.

Реакция и объективна, и субъективна. И телесна, и нематериальна (хотя способность материи являть особые нематериальные свойства – это нечто рационально непостижимое). Она индивидуальна и в то же время представляет собой реакцию на социальную (точнее «классовую») среду.

Разъятые и противопоставленные друг другу ряды явлений сцеплялись в общем понятии (с расчетом на то, что они не утратят при этом своей специфики). В таком подходе усматривалось преимущество марксистской диалектики, одним из стержневых начал которой служит принцип диалектического единства. С тех пор ссылка на диалектическое единство стала «палочкой-выручалочкой» во всех случаях, когда мысль не могла справиться с реальными трудностями выяснения связей между различными порядками явлений. Термин «единство» в лучшем случае намекал на неразлучность этих связей. Но сам по себе он не мог обеспечить приращение знаний об их динамике и логике, детерминационных отношениях.

При всей ограниченности методологических ресурсов реактология Корнилова открыла путь к новым контактам психологии с марксизмом. Интересна и позиция Л.С Выготского. Говоря о важности для психологии обрести новую методологию, он подчеркнул: «Работы Корнилова кладут начало этой методологии, и всякий, кто хочет развивать идеи психологии и марксизма, вынужден будет повторять его и продолжать его путь. Как путь эта идея не имеет себе равной по силе в европейской методологии». Это писалось не в 1924 г., когда Выготский был принят на работу в институт, где директорствовал Корнилов, а в 1927г., когда Выготский пришел к принципиально иному, решительно отличному от корниловского пониманию отношений между философией и конкретной наукой – с одной стороны, природой и структурой самой этой науки – с другой.

Тем не менее именно реактология идентифицировалась в тот период (середина 20-х годов) с марксизмом в психологии. Наряду с ней процветала, как сказано, рефлексология, освященная великим авторитетом В.М.Бехтерева. Обе они, совместно с учением И.П.Павлова, воспринимались на Западе как «русские психологические школы». Именно так их назвал в известной «Психологии» (1930) Карл Марчесон, предоставив в ней слово наряду с Адлером, Келером, Жане и другими знаменитостями Павлову, Корнилову, а от имени рефлексологии Бехтерева ( к тому времени, как тогда да и позднее предполагали, отравленного по распоряжению Сталина за поставленный диктатору психиатрический диагноз) – Александру Шнирману.

И.П.Павлов шел своим путем. Но и его затронули веяния времени. Своими соображениями о второй сигнальной системе он явно вводил фактор, указывающий на решительное отличие человеческого уровня организации поведения от животного, притом фактор, который представлял социальный мир и его порождение - язык. Сохранились намеки на интерес Павлова к популярным в те времена апелляциям к диалектике.

5. Рефлексологические и реактологические дискуссии

Что касается реактологии и рефлексологии, то оба направления с различной степенью настойчивости заверяли о своей приверженности марксизму и диалектическому методу. Различия между направлениями становится все менее значимыми. «Диалектический материализм в психологии (школа Корнилова), - отмечал Шнирман, - близок рефлексологии, поскольку он стремился базировать свое учение на принципах диалектического материализма. Однако вопреки большой эволюции, которую эта школа проделала на пути к объективизму, она не смогла полностью порвать со старым психологическим аутизмом, так как она оказалась неспособной отвергнуть само имя «психологии». Следы методологического аутизма, а потому и идеализма, до сих пор можно найти в этой школе».

Что касается Корнилова, то его рассказ о реактологии в этой книге содержал пространственное изложение взглядов Маркса и Энгельса на психику со ссылкой на законы диалектики и на важность изучения реакции отдельного человека с социально-классовой точки зрения (это подкреплялось авторитетом Бухарина и Плеханова). Говоря о конкретно-научных достижениях реактологии, Корнилов прежде всего упоминал изучение А.Р. Лурией аффективных реакций у преступников.

Перепалка между реактологией и рефлексологической группами не имела серьезного теоретического значения. Это стало очевидно и для адептов обоих направлений. Корнилов стал призывать их к единению. Он писал: «Не вести же борьбу из-за одних лишь наименований. Тем более, что это наименование и предрешено, ибо и здесь, как и во всех других сферах жизни, марксизму и только марксизму принадлежит ближайшее будущее».

Среди рефлексологов появилась энергичная молодежь, также потребовавшая примирения с психологами. Она призывала обращаясь к сторонникам реактологии, уточнить понятие реакции, «полностью преодолеть субъективную психологию» открыто признать свои ошибки.

Однако соединение, на которое рассчитывали обе стороны, не получилось. Вопреки их клятве в верности диалектическому материализму, они были на рубеже 20-х и 30-х гг. изобличены в измене ему и разгромлены с «истинно партийных» позиций в специально организованных, так называемых рефлексологических и реактологических дискуссиях.

6. Марксизм и творчество Выготского

В годы, когда разгорелась жаркая полемика между реактологами и рефлексологами, примирившимися в конце концов на общей приверженности философии марксизма, Л.С.Выготский независимо от них, размышлял о том, что же эта философия может дать сотрясаемой кризисами психологии. Он шел к ней собственным путем, и его решения и поиски разительно отличались от всего, что говорилось по этому поводу в тогдашних журналах и брошюрах. Его главные мысли стали известны научному социуму через 50 лет.

Печать трагизма лежит на личности и творчестве Л.С.Выготского. Это сказывается, в частности, и в том, что он не увидел опубликованными свои главнейшие труды, в том числе такие, как «Психология искусства», «Исторический смысл психологического кризиса», «История развития высших психических функций», «Орудие и знак», «Учение об эмоциях», «Мышление и речь». При его жизни вышли из печать только «Педагогическая психология» и несколько пособий по педологии для заочного обучения. Подавляющая часть рукописей увидела свет через несколько десятилетий. Выготский не мог не ощущать глубокий личностный дискомфорт от того, что самое для него сокровенное не стало достоянием научного сообщества.

Выготский прочел Маркса другими глазами, чем современники, и он не искал в нем готовых формул, а вел диалог, вслушиваясь при этом во множество голосов научного сообщества его эпохи. Только удерживаясь в этой зоне «слышания» смог Выготский дать свой ответ на вопрос о смысле кризиса и перспективе марксизма в психологии. Смысл, если кратко определить, он видел в незримой за борьбой школ, исторически созревшей и диктуемой социальной практикой потребности в «общей психологии», которая понималась им не как система категорий и принципов, организующих производство знаний в данной области, строящих именно эту предметную область в отличие от других. Тем самым в «теле» психологии различались ее теоретико-эмпирический состав, т.е. материал концепций и фактов, из которых она строится, и способ его организации и разработки. Это способ и есть не что иное, как методология научного познания. В дискуссиях той поры ею повсеместно считался диалектический метод в его перевернутом Марксом «С головы на ноги» гегелевском варианте.

7. Разделение двух уровней методологического анализа

Первый важный шаг Выготского состоял в разделении двух уровней методологического анализа: глобально-философского и конкретно-научного. Это позволило сразу же по-новому решать вопрос о марксизме в психологии. Корнилов и те, кто следовал за ним, не проводили различий между двумя уровнями и сразу же «сталкивали лбами» пресловутые законы диалектики с частными психологическими истинами. Согласно же Выготскому, «общая психология» (или как он е еще называл, «диалектика психологии») имеет свои законы, формы и структуры. В доказательство этого тезиса он апеллировал к политэкономии Маркса, которая оперирует не гегелевской триадой и ей подобными «алгоритмами», а категориями «товара», «прибавочной стоимости», «ренты» и др. Метод же, который в этом случае применяется, Выготский назвал аналитическим.

Выготский, излагая свои соображения об аналитическом методе, трактует его как строго объективный. Путем мысленной абстракции создается такая комбинация объективно наблюдаемых явлений, которая позволяет проследить сущность скрытого за ним процесса.

В качестве образцов применения аналитического метода в естественных науках Выготский ссылался на открытия Павлова, Ухтомского и Шеррингтона. Опыты на животных ничего не прибавили к изучению собак, кошек и лягушек как таковых, но они открыли посредством указанного метода общие законы нервной деятельности. Весь «Капитал», по Выготскому, написан этим методом. В «клеточке» буржуазного общества (форме товарной стоимости) Маркс «прочитывает структуры всего строя и всех экономических формаций». Такой же метод, по мнению Выготского, нужен психологии. «Кто разгадал бы клеточку психологии – механизм одной реакции. – нашел бы ключ ко всей психологии». Итак, адекватная марксистской методологии стратегия изучения сознания им виделась в открытии его «клеточки», причем в качестве таковой был назван «механизм одной реакции».

Вскоре Выготский стал принимать за «клеточку» другие психические формы. Выстраивая их в восходящий ряд, можно проследить «генеалогию» и основные периоды его творчества: сперва «инструментальный акт», затем «высшая психическая функция», «значение», «смысл», «переживание». Поисками пресловутой «клеточки» занимались после Выготского многие психологи. И неудивительно, что безуспешно, ибо структура и динамика психической организации по самой своей сути «многоклеточны» и потому из одной «единицы» или «молекулы» не выводимы.

8. Критика Выготским классиков марксизма

Для Л.С. Выготского был неприемлем сам стиль мышления, зародившийся в начале 20-х гг., а затем на десятилетия определивший характер философской и методологической работы в советской науке, в том числе психологической. Вопреки догмату, согласно которому в трудах классиков заложены основополагающие идеи о психике и сознании, которые остается лишь приложить к конкретной дисциплине, он подчеркивал, что научной истиной о психике не обладали «ни Маркс, ни Энгельс, ни Плеханов … Отсюда фрагментарность, краткость многих формулировок, их черновой характер, их строго ограниченное контекстом значение».

Официальная идеология ставила на каждой букве в текстах классиков знак непогрешимости. Поэтому столь вольное с ее позиций обращение с этими каноническими текстами не могло быть воспринято иначе, как «еретическое». Да и в предперестроечные времена, когда трактат Выготского о кризисе психологии наконец-то удалось опубликовать, он воспринимался как недооценка вклада классиков марксизма. Выготский же считал, что по «Капиталу» Маркса следует учиться не объяснению природы психики, а методологии ее исследования.

9. Идея Выготского о целостной личности и ее развитии

Вместе с тем, вчитываясь а Маркса, он почерпнул у него две идеи, осмыслив их соответственно логике собственного поиска. Идея Маркса об орудиях труда как средствах изменения людьми внешнего мира и в силу этого своей собственной организации (стало быть, и психической) переломилась в гипотезе об особых орудиях – знаках, посредством которых природные психические функции преобразуются в культурные, присущие человеческому миру в отличие от животного. Гипотеза дала жизнь исследовательской программе по инструментальной психологии, которая стала разрабатываться сразу же после трактата о кризисе психологии. Если эта программа составила эпоху в деятельности школы Выготского, то вторая программа сохранилась в виде некой «завязи», не получившей дальнейшего развития. К ней Выготский обратился, когда в его руки попала книга французского психолога-марксиста Ж.Политцера, где был набросан проект построения психологии не в терминах явлений сознания или телесных реакций, а в терминах драмы. За единицу анализа принималось целостное событие жизни личности, ее поступок, имеющий смысл в системе ролевых отношений.

Мысль Выготского о том, что в центр психологии должна переместиться (взамен отдельных процессов) целостная личность, развитие которой исполнено драматизма, стало доминантой последнего периода его творчества. Выготский пишет блестящий трактат (также оставшийся незамеченным), где излагалась история учения об эмоциях от Декарта до Кеннона (не чисто описательная, но методологически ориентированная история).

Ее изложение имело своей задачей доказать, что ключ к научному объяснению эмоций следует искать у Спинозы (по недоразумению этот трактат иногда озаглавливали «Спиноза»). Со времен юности Спиноза неизменно был главным философским кумиром Выготского. Но идеи 17-го века не могли решить научные задачи 20-го века. Делясь воспоминаниями о Выготском, Б.В.Зейгарник (работавшая вместе с Выготским в психиатрической клинике) сообщила, что еще в 1931г. Выготский говорил об «аффективной деменции», т.е. расстроствах умственной деятельности, вызванных слабостью ее эмоциональной подкрепленности.

Отныне предполагается, что «ткань» сознания образуют две «клеточки» значение и смысл. Понятие о значении (умственного образа) слова было изучено в школе Выготского под углом зрения его эволюции в индивидуальном сознании, подчиненной собственным психологическим факторам. И здесь его главные открытия.

Понятие о смысле слова указывало не на его контекст (как обычно предполагается), в котором оно обретает различные оттенки, а на его подтекст, таящий аффективно-волевую задачу говорящего. К представлению о подтексте Выготский пришел под влиянием К.С.Станиславского. Вновь (как в проектк психологии в терминах драмы) опыт искусства театра обогатил научную психологию. Но этим Выготский не ограничился.

Наряду с этой линией мысли он во внутреннем строе личности выставляет еще одну «клеточку» - переживание. Древний термин приобретал в различных системах различные обличья, в том числе неизменно вызывавшие резкую критику Выготского. «Действительной, динамической единицей сознания, т.е. полной, из которой складывается сознание, будет переживание», - заключает он.

10. Марксизм в эпоху сталинизма

Во второй половине 20-х гг. в стране произошел социальный переворот – экономический, политический, идеологический. Наступила эпоха сталинизма. Наряду с карательными органами на службу репрессированной научной политике была поставлена философия, из которой вытравлялись следы творческого и критического духа марксизма.

«Обвинительный уклон», отличавший выступления тех, кто собрался «под знаменем марксизма», распространился и на психологию. Одним из первых подал сигнал (в1931г.) изменивший рефлексологии Б.Г.Ананьев. «В психологии, - заявил он, - не должно быть никаких школ, кроме единственной, основанной на трудах классиков марксизма», к лику которых он тогда же, раньше других, причислил Сталина. Наряду с беспартийным Ананьевым ретивую активность развили молодые коммунисты из Московского института психологии. Главным занятием, поглотившим их энергию, стало изобличение в идеологических грехах различных школ и концепций, среди которых оказались рефлексология Бехтерева, учение Павлова о ВНД, реактология Корнилова, психотехника Шпильрейна, «бихевиоризм» Боровского, «культурническая» концепция Выготского и Лурия и др. Все многоцветье идей и направлений, определивших картину изысканий прежних лет, было замазано черной краской. На смену диалогу с марксизмом пришла операция «склеивания цитат». Хотя это делалось руками самих психологов, а не партаппаратчиков, ментальность последних на многие годы пропитала теоретическую работу в науке. Тогда же была заклеймена группа Выготского как ведущая к «идеалистической ревизии исторического материализма и его конкретизации в психологии».

Волна разоблачений и «саморазоблачений», которая прокатилась после постановления ЦК ВКП(б) от 1931 г., поглотила среди других психологических концепций и «культурно-историческую» теорию Выготского.

Л.С.Выготский разделял внешние и внутренние факторы развития науки. Он относил материалистические или идеалистические влияния к разряду первых. «Внешние факторы толкают психологию по пути ее развития… могут ускорить или замедлить этот ход…, но не могут отменить вековую работу в самой психологической науке».

Итак, марксизм как «внешний фактор» представлялся Выготскому как фактор, имеющий для психологии эвристическую ценность в пределах, в каких он способен содействовать развитию ее собственной внутренней логической структуры знания. Очевидна несовместимость этого воззрения со сложившейся в те годы и надолго сохранившейся установкой – от Корнилова до Леонтьева – на создание особой марксистской психологии как «высшего этапа», преимущества которого обусловлены его враждебной миру частной собственности классовой сущностью.

17.3. Репрессии в советской психологической науке. Разгром педологии

Кульминация наступления на психологию на «идеологическом фронте» - разгром педологии в связи с принятым ЦК ВКП(б) Постановлением 4 июля 1936г. «О педологических извращениях в системе Наркомпроса». Трагические последствия этой акции сказывались на судьбах психологической науки многие годы и определили ее взаимоотношение с другими смежными отраслями знания.

Целесообразно зафиксировать и привести некоторые документальные материалы, относящиеся к этому периоду социальной истории психологии: «Педология – антимарксистская, реакционная буржуазная наука о детях…»; «Контрреволюционные задачи педологии выражались в ее «главном законе – фаталистической обусловленности судьбы детей биологическими и социальными факторами, влиянием наследственности и какой-то неизменной среды»; «Антимарксистские утверждения педологов полностью совпадали с невежественностью антиленинской «теорией отмирания школы», которая также игнорировала роль педагога и выдвигала решающим фактором обучения и воспитания влияние среды и наследственности»; «Исключительно велика роль т.Сталина в подъеме школы, в развитии советской педагогической теории. Т.Сталин в заботе о детях, о коммунистической направленности воспитания и образования лично уделяет большое внимание педагогическим вопросам. Вреднейшие влияния на педагогику при содействии вражеских элементов проявились в педагогической теории так называемой педологии и педологов в школьной практике» («Правда» от 5 июля 1936г.)

В учебнике «Педагогика» (1983) содержится следующее утверждение «В 1936г. ЦК партии принял постановление, потребовавшее покончить с распространением в нашей стране лженауки педологии, искаженно трактующей влияние среды и наследственности, и способствовал укреплению позиции советской педагогики как науки о коммунистическом воспитании подрастающих поколений».

Понять, как происходило развитие психологии, не обратившись к проблеме ее взаимоотношений с педологией, попросту невозможно.

1. Распространение педологии в России в начале 20 века

Возникнув в конце 19 века на Западе (Стенли, Холл, Прейер, Болдуин и др.), педология,или наука о ребенке, в начале 20 века распространяется в России как широкое психологическое движение, получившее значительное развитие в годы, непосредственно предшествующие Октябрю. В русле этого движения оказываются работы психологов А.П.Нечаева, Г.И.Россолимо, И.А.Сикорского, К.И.Поварнина, а также педагогов (физиологов и гигиенистов) П.Ф.Лесгафта, Ф.Ф.Эрисмана. Вопросы педологии получили отражение на съездах по педагогической психологии и экспериментальной педагогике. Об интересе к педологии свидетельствует организация Педологических курсов и Педологического института в Петербурге.

После 1917 г. педологическая работа получила значительный размах. Развертывается обширная сеть педологических учреждений – центральных, краевых и низовых, находящихся главным образом в ведении трех наркоматов: Наркомпроса, Наркомздрава и Наркомпути.

Можно сказать, что в этот период вся работа по изучению психологии детей проводилась под эгидой педологии и все ведущие советские психологи (как и физиологи, врачи, педагоги), работавшие над изучением ребенка, рассматривались как педологические кадры. «Сейчас каждого, изучающего детей считают педологом и всякое изучение ребенка называют педологией, - писал в 1930г. П.П.Блонский. – Но вряд ли следует так чрезвычайно расширять значение этого слова. В результате такого расширения все проигрывают и никто не выигрывает: с одной стороны, педология присваивает себе то, что по праву принадлежит другим наукам – физиологии, психологии, социологии и добыто именно ими, с другой стороны, как раз вследствие этого педология как самостоятельная наука перестает существовать, ибо оказывается без своего особого специфического предмета».

Действительно, педология за весь период существования так и не смогла научно определить предмет своего исследования. Формулировка «педология – это наука о детях», являясь простым переводом, калькой, не могла претендовать на положение научной дефиниции. Это прекрасно понимали сами педологи (Блонский, Басов), прилагая немало усилий к тому, чтобы найти специфические проблемы своей науки, которые не сводились бы к проблемам смежных областей знания.

2. Четыре принципа педологии

Педология как наука стремилась строить свою деятельность на четырех важнейших принципах, существенным образом менявших сложившиеся в прошлом подходы к изучению детей.

Первый принцип – отказ от изучения ребенка «по частям», когда что-то выявляет возрастная физиология, что-то – психология, что-то – детская невропатология и т.д. Справедливо считая, что таким образом целостного знания о ребенке и его подлинных особенностях не получишь (из-за несогласованности исходных теоретических установок и методов, а иногда и из-за разнесенности исследований во времени и по месту их проведения и т.д.), педологи пытались получить именно синтез знаний о детях. Драматически короткая история педологии – это цепь попыток уйти от того, что сами педологи называли «винегретом» разрозненных, нестыкующихся сведений о детях, почерпнутых из смежных научных дисциплин, и прийти к синтезу разносторонних знаний о ребенке.

Второй ориентир педологов – генетический принцип. Ребенок для них – существо развивающееся, поэтому понять его можно, принимая во внимание динамику и тенденции развития.

Третий принцип педологии связан с коренным поворотом в методологии исследования детства. Психология, антропология, физиология если и обращались к изучению ребенка, то предмет исследования традиционно усматривался в нем самом, взятом вне социального контекста, в котором живет и развивается ребенок, вне его быта, окружения, вообще вне общественной среды. Не принималось в расчет, что различная социальная среда зачастую существенным образом меняет не только психологию ребенка, но и заметно сказывается на антропологических параметрах возрастного развития.

Отсюда, например, интерес педологов к личности трудного подростка. При вполне благоприятных природных задатках, но в результате общей физической ослабленности от систематического недоедания, влияния затянувшейся безнадзорности или иных социальных причин дезорганизуются поведение и психическая деятельность такого подростка, снижается уровень обучаемости. Если учесть, что педологи 20-х гг. имели дело с детьми, покалеченными превратностями послереволюционного времени и гражданской войны, непримиримой «классовой» борьбой, то очевидно все значение подобного подхода к ребенку.

И наконец, четвертый принцип педологии – сделать науку о ребенке практически значимой, перейти от познания мира ребенка к его изменению. Именно поэтому было развернуто педолого-педагогическое консультирование, проводилась работа педологов с родителями. Делались первые попытки наладить психологическую диагностику развития ребенка. Несмотря на значительные трудности и несомненные просчеты педологов при широком внедрении психодиагностических методов в практику школы, это был серьезный шаг в развитии прикладных функций науки о детях. Педология оказалась первой стадией среди научных дисциплин позже объявленных «лженауками».

3. Достоинства и недостатки педологии

Педология обладала как достоинствами, так и недостатками. Исключительно ценной была ее попытка видеть детей в их развитии и изучать их в целом, комплексно. Это было безусловно шагом вперед от абстрактных схем психологии и педагогики прошлого. К тому же, как уже было сказано, она пыталась найти свое практическое применение в школе; создавался прообраз – пусть пока еще очень несовершенный – школьной психологической службы. Свой вклад в изучение психологии детей внесли выдающиеся психологи Л.С.Выготский, П.П.Блонский, М.Я.Басов и др. По этой причине их имена и труды в дальнейшем на десятилетия были исключены из научного оборота.

Вместе с тем творческого синтеза разных наук, изучавших ребенка «по отдельности», педологи не сумели добиться – объединение оставалось во многом механическим. Педологи-практики нередко использовали недостаточно надежные диагностические методы, которые не могли дать точного представления о возможностях тестируемых детей. На рубеже 20-х и 30-х гг. по всем этим вопросам в педологии развернулась острая и продуктивная дискуссия. Осознавалось, что для становления науки нужен глубокий теоретический анализ, что к применению тестов надо относиться осторожно, но не отбрасывать их вовсе.

4. Уничтожение педологии

Поток обвинений и клеветы обрушился на педологию после постановления ЦК. Полностью были ликвидированы все педологические учреждения и факультеты, как, впрочем, и сама эта специальность. Последовали исключения из партии, увольнения с работы, аресты, «покаяния» на всевозможных собраниях. Только за шесть месяцев после принятия постановления было опубликовано свыше 100 брошюр и статей, громивших «лженаучных». Последствия расправы над педологией были поистине трагическими.

Особенно тяжелые последствия имели обвинения (так и не снятые за последующие 50 лет историей педагогики) в том что педология якобы всегда признавала для судьбы ребенка «фатальную роль» наследственности и «неизменной» среды (откуда в постановлении ЦК ВКП(б) возникло это слово «неизменная», так и не выяснено). А потому педологам приписывали, по шаблонам того времени, пособничество расизму, дискриминацию детей пролетариев, чья наследственность будто бы отягощена, согласно «главному закону педологии», фактом эксплуатации их родителей капиталистами.

На самом же деле ведущие педологи уже с начала 30-х гг. подчеркивали, что социальное (среда обитания) и биологическое (наследственность) диалектически неразрывны. «Нельзя представить себе влияние среды как внешнее наслоение, из-под которого можно вышелушить внутреннее неизменное биологическое ядро», - говорилось в учебнике «Педология» под редакцией А.Б.Залкинда (1934).

Подоплека этого главного обвинения легко распознается: «советский человек» - это же новая особь, рожденная усилиями коммунистических идеологов. Он должен быть «чистой доской», на которой можно писать все, что будет угодно.

Не менее тяжелыми результатами обернулось обвинение в фатализации среды существования ребенка. В этом отчетливо видны политические мотивы. Активно развернутое педологами изучение среды, в которой росли и развивались дети, было опасно и чревато нежелательными выводами. В 1932 -1933 гг. в ряде районов страны разразился голод, миллионы людей бедствовали, с жильем в городах было крайне трудно, поднималась волна репрессий. В таких обстоятельствах партийное руководство не считало возможным допустить объективное исследование среды и ее влияния на развитие детей. Кто мог позволить согласиться с выводом педолога, что деревенский ребенок отстает в учебе, потому что недоедает? Отсюда следовал единственный вывод: если школьник не справляется с требованиями программы, то тому виной лишь учитель. Ни условия жизни в семье ученика, ни индивидуальные особенности, хотя бы и умственная отсталость или временные задержки развития, во внимание не принимались. Учитель отвечал за все.

Уничтожение педологии в эпоху сталинизма получило значительный резонанс и отозвалось тяжелыми осложнениями и торможением развития ряда смежных областей знания и прежде всего во всех отраслях психологии, в педагогике, психодиагностике и других сферах науки и практики. Обвинение в «протаскивании педологии» нависало над психологами, педологами, врачами и другими специалистами, зачастую никогда не связанными с «лженаукой». Типична и показательна в этом отношении судьба учебников по психологии.