«Не к чему воспитывать паразитов, надеющихся, что родина-мать их прокормит. Родина-мать у нас одна, а вот кормилицы-матери должны быть разные» — эти мысли, видимо, легли в основу новой концепции Минтруда России (С. Добрынина).
В рассматриваемый период продолжается также использование слова дети как обозначение нового поколения по отношению к отцам — прежнему поколению, а также традиционное установление родственных связей между «духовными отцами» и «детьми» — продолжателями традиций. Ср.:
С развалом СССР в МИД пришли совершенно новые кадры. Дети советской номенклатуры, выросшие и воспитанные в зарубежных командировках своих папаш, они с молоком матери впитали угодливый восторг перед Западом (А. Смоленцев).
Возможно, сюда же следует отнести и концепт киндерсюрприз, как со времени недолгого премьерства Сергея Кириенко начали иронически именовать молодых политических лидеров. Ср.:
Можно сказать, что Горбачев был первым киндерсюрпризом в нашей истории (А. Н. Яковлев); Киндерсюрприз оказался неудачным и привел к дефолту (А. Проханов).
Как семейные нередко метафорически представляются и отношения субъектов экономической деятельности. Ср.:
Дочку — к матери. Родство «Итеры» и «Газпрома» исследует независимый аудитор (О. Губенко); Каждый наш металлургический гигант обзавелся дочерними компаниями в оффшорных зонах (В. Петухов).
Слот 1.3. Братья и сестры
Граждане России могут метафорически обозначаться как братья и сестры, то есть дети одной матери — России; братские отношения могут существовать и между государствами, обществом и государством, а также между другими субъектами политической деятельности. Ср.:
Общество и государство не должны быть ни близнецами, ни просто родственниками, ни друзьями, ни врагами (Ю. Богомолов); А когда старшие братья и родители отворачиваются от младших сыновей, то детям не достается денег даже для того, чтобы купить мороженое (Н. Петрушенко); На самом деле Москва одержала новую дипломатическую победу, а вот Киев, напротив, сделал шаг на пути к полной экономической зависимости от «большого брата» («Рейтинг слухов» МК).
«Семейные» отношения могут связывать также людей с близкими политическими взглядами, увлеченных одной идеей, членов одного трудового коллектива. Ср.:
С НТВ примерно такая же история. Те, кто остался там, — братья и сестры. А о тех, кто ушел на другую работу, на другие проекты, в другие компании, говорят либо плохо, либо ничего (Ю. Богомолов).
Нередко в этом слоте появляются также братки и братаны — то есть члены одной преступной «семьи».
В других сферах речи (и особенно в другие времена) фрейм «Кровное родство» прежде всего позволяет метафорически выразить особую духовную близость, привязанность, наследование каких-то свойств. В современной политической речи соответствующие концепты все чаще приобретают негативную окраску, их использование характерно для иронических контекстов.
Слот 1.4. Отдаленное родство
Как уже было сказано, наиболее близкие отношения в политическом дискурсе часто обозначаются как братские. Менее близкие отношения могут обозначаться как отдаленное родство (по боковой линии и т. п.). Ср.:
Утратив половину населения и производственного потенциала, разрушив отлаженную систему охраны границ и военных баз, «демократы» валялись у порога «золотого миллиарда», выпрашивая у богатых западных дядюшек и тетушек долларовые подачки (Г. Судовцев); Если, например, тот или иной губернатор состоит в одной партии с Чубайсом или Гайдаром, на которых все жулье молится, то он что — не будет братом, сватом или кумом этому жулью? (В. Стародубцев).
2. Фрейм «Родство по супружеству»
Социальная востребованность слотов данного фрейма оказалась в современной политической речи очень различной. Наиболее частотным оказывается метафорическое использование лексики, обозначающей супружеские отношения
Слот 2.1. Муж и жена, жених и невеста
В рассмотренных материалах абсолютное большинство контекстов ориентировано на образное представление союза страны и ее официального лидера. Президентские выборы могут метафорически представляться как обручение, последующий период — как предсвадебный, вновь избранный президент и страна — как жених и невеста, инаугурация — как вступление в брак, а последующий период — как медовый месяц. Предложение занять важный государственный пост в нашей стране нередко называется сватанье, или сватовство. Как вступление в брак и начало совместной семейной жизни может образно представляться также утверждение и первый период работы нового правительства. Ср.:
Стольник — это особая дата для политиков. Считается, что именно столько длится «медовый месяц» — период, когда избиратели-невесты искренне очарованы своим вождем-женихом. Ну, а после, мол, начинается нормальная супружеская жизнь… Но об одном результате предмедового месяца В. В. Путина мы можем говорить уже сейчас (М. Ростовский); Венчаясь с Россией, Путин забирает в свадебное путешествие и кладет между собой и невестой смердящий труп, с оскаленным ртом, с выпученными червивыми глазами (А. Проханов); Медовый месяц между правительством и народом начался с попытки изнасилования (Б. Немцов).
Женихам, отвергнутым страной в целом, нередко предлагают «руку и сердце» невесты из провинции. Ср.:
Продолжается сватанье варягов и всяческих федеральных знаменитостей на губернское правление. Уже начинается сватовство и на следующий год: к мартовским выборам уже готовится бывший министр экономики Андрей Нечаев (П. Акопов).
Политическая жизнь не менее сложна, чем семейная, а поэтому случаются и разводы. Ср.:
Развод. Путин расходится с ельцинским окружением (С. Бабаева, Г. Бовт); В блоке «Отечество — вся Россия» дело идет к разводу. Стороны, похоже, не сошлись характерами (К. Винников).
Бракосочетание со всеми его атрибутами может состояться также между государствами и даже между экономикой России и зарубежными инвесторами. Не исключены и разводы. Ср.:
Цзян Дзэминь сделал Путину предложение, от которого невозможно отказаться: а именно юридически оформить брак с Россией (А. Гамов); Экономику республики можно сравнить с богатой невестой, которая ждет женихов с инвестициями, но может и не дождаться (Н. Степанов); Еще с лета 1990 г. Россия начала переговорный процесс с другими союзными республиками о «мирном разводе» (Ф. Шелов-Ковердяев).
Слот 2.2. Свекровь, невестка и т. п. (родственники по супружеству)
В словаре А. Н. Баранова и Ю. Н. Караулова приводятся метафорические образы свекрови и невесток. Ср.:
А многие националы, причем небезосновательно, убеждены в том, что центр, или Москва, или Россия выдавливают их внутренности, как пасту из тюбика. Сварливая свекровь должна отпустить невесток — вдруг и сама помолодеет (И. Драч).
Фрейм 3. Родство по религиозным обрядам
В традиционной русской жизни значительное место занимали крестные отцы и матери, их крестники (крестные дети). В современной политической речи из всего этого фрейма оказался востребованным только один образ — крестный отец, как под влиянием западной, с позволения сказать, культуры именуют в современной России главарей преступных объединений.
Рассматриваемый материал показывает, что в последние годы древняя метафора родства по-прежнему используется в политической речи, однако, во-первых, востребованными оказались не все фреймы и слоты (особенно это касается некровного и непрямого родства), а во-вторых, концепт «семья» все чаще предстает как состоящее из «братков» преступное объединение, вовсе не обязательно связанное родственными отношениями, но возглавляемое «крестным отцом». Исследуемый фрейм отличается сильным эмотивным потенциалом. Особенно ярко противопоставляются «своя» и «чужая» семья. Все связанное со «своим» кланом априорно приобретает положительную оценку, а все относящееся к «чужому» — отрицательную. Гораздо чаще встречается и ироническое использование рассматриваемой лексики. По-видимому, современный политический дискурс предопределяет востребованность именно конфликтных вариантов реализации рассматриваемой модели.
Ґ2.4. Сексуальная метафора
В настоящем параграфе рассматривается метафорическая модель Политика — это секс. В соответствии с ней слова, относящиеся в первичном значении к сексуальной понятийной сфере (в том числе обозначающие различные виды секса, взаимоотношения между партнерами, сексуальные расстройства и венерические болезни, половые органы и т. п.), метафорически обозначают социальные процессы, взаимоотношения политических организаций и конкретных политиков, моральные и деловые качества субъектов общественной борьбы и т. п. За пределами исследования по экстралингвистическим причинам осталась нецензурная лексика, инвективное употребление которой, как показал, в частности, В. И. Жельвис [1999], распространено в современной русской политической речи.
Известно, что сексуальная метафора издавна используется в русском национальном языке (показательно, что именно с сексуальной сферой связаны наиболее сильные русские инвективы), но областью ее использования традиционно считались жаргоны и просторечие, тогда как в литературной речи, и особенно в средствах массовой информации, подобные образы практически не встречались.
Скорее всего, указанная активизация связана с общей тенденцией к снятию ограничений в выборе языковых средств, в том числе вполне оправданных ограничений на использование в средствах массовой информации просторечной и жаргонной лексики. Освобождение средств массовой информации от цензуры и даже самоцензуры нередко понимается некоторыми политиками и журналистами как освобождение от любых ограничений, в том числе нравственных.
Второй фактор активизации метафор данной группы — это все более широкие возможности для сексуального образования. Едва ли имеет смысл в данный момент рассматривать достоинства и недостатки всеобщего сексуального просвещения, однако очевидно, что многие из приводимых ниже метафор не могли бы в советскую эпоху появиться на страницах высоко тиражных газет хотя бы только потому, что наименования соответствующих извращений не были бы понятны большинству читателей. Иначе говоря, в настоящее время исходная понятийная область детальнее структурирована, а это очень важно для развертывания всякой модели.
Третья причина активизации рассматриваемой модели — это ее широкие возможности для формирования эмотивных смыслов, связанных с агрессивностью, опасностью, нарушением нравственных норм и традиций, что очень важно в период обострения социальных взаимоотношений в обществе.
Показательно, что представленный ниже анализ фреймов и слотов данной модели свидетельствует, что сексуальная метафора в политической речи чаще всего связана с тем, что традиционно осуждается в народном сознании.
1. Фрейм «Половые органы»
Наиболее широкое распространение в современной политической речи получили фаллические образы, традиционно воспринимаемые как знаки могущества. Ср.:
Фаллический символ советской эпохи — Останкинская телебашня — больше не способна к воспроизводству пропаганды (Е. Деева); Колоссом навис над серостью соседних кварталов бетонный фаллос административной многоэтажки цвета седьмого неба (А. Павлов); Где была наша интеллигенция, по-лакейски облизывающая ему [Б. Н. Ельцину] и задницу, и передницу в предвыборную кампанию 1996 года? (В. Бондаренко).
Как известно, фаллос — традиционный символ сексуального могущества и воспроизводства, что и предопределяет прагматический потенциал рассматриваемых метафор. Возможно, с актуализацией особого могущества пассажира связан и следующий контекст:
Водитель «членовоза» не успел затормозить перед автокраном, выезжавшим на проезжую часть с внутреннего проезда, а «членовредительство» мгновенно привлекает внимание СМИ (А. Заев).
Как уже было сказано выше, автор данной монографии решил воздержаться от цитирования фраз, содержащих нецензурную лексику, которая и используется в абсолютном большинстве метафор данного фрейма.
2. Фрейм «Сексуальные извращения»
Слот 2.1. Общие наименования
Известно, что современные сексологи очень осторожны в разграничении нормы и патологии, поэтому название данного фрейма ориентировано скорее не на научные представления или «просвещенный ум», а на фундаменталистские ценности или образ «русского мачо». Показателен следующий ряд однородных членов-инвектив:
Собравшихся в Белом доме называли «подонками», «извращенцами», «вонючками» и даже «тарантулами, отгрызающими свой хвост» (Ю. Нерсесов).
Ср. также:
В советское время газета («Комсомольская правда». — А. Ч.) была награждена многими орденами за свой ратный труд и благородные дела. Сейчас же она позорит свое название. Снимите ордена, извращенцы! (В. Шандыбин).
Сама номинация извращенцы, а также объединение сторонников «свободной любви» в один понятийный ряд с «вонючками», «подонками» и «ядовитыми пауками» подчеркивает фундаменталистскую позицию авторов.
Слот 2.2. Виды извращений
Рассматриваемые метафоры отражают традиционно осуждаемые в национальном сознании групповой секс, однополую любовь, противоестественное использование животных и т. п. Ср.:
«Демократы» превратили телевидение в содом — и не увидеть в этом пожаре перст Божий просто невозможно (А. Трубицын); Черные иконоборцы… устраивают праздники свального греха на Красной площади, откуда батальоны в 41-м уходили в бессмертие (А. Проханов); В политологии изнасилованию соответствует диктатура, а эквивалент скотоложству, я думаю, авторитаризм: возня с народом, как с бессмысленной тварью (Г. Павловский); Закон открывает «зеленый свет» вуайеризму — наказание за прослушку (чужих телефонных разговоров. — А. Ч.) — чистая условность (Р. Аршиновский); Общество стремительно стареет, ему нужна гарантированная пайка и уход… Мне на кладбище делать нечего, я как бы не увлекалась некрофилией никогда (В. Новодворская).
К этому же слоту, видимо, относятся метафорические образы, связанные с сексуальным самоудовлетворением. Ср.:
С кем вы, мастера культуры? Если бы мастера культуры честно ответили на это стране, ответ звучал бы так: «Сами с собой». Страшное слово — мастурбация. Не дай бог, если президент протянет такой культуре руку (А. Муждабаев); Вместо того, чтобы любить живую бабу, вызывает какой-то образ и с ним онанирует. Вот Скуратов. Дай ему Бог! Настоящий мужик, не педик (Г. Гачев).
Рассмотренные метафоры акцентируют противоестественность существующего положения дел, моральную распущенность, забвение традиционных российских ценностей. Подобное словоупотребление часто имеет инвективный характер и вместе с тем как бы демонстрирует пренебрежение к бытующему в общественном сознании негативному отношению к использованию метафор, исходящих из определенных понятийных сфер. Впрочем, современные российские политики и журналисты умеют находить для себя извинения и в более щекотливых ситуациях.
3. Фрейм «Сексуальное насилие»
Данная группа метафор обозначает любые действия, осуществляемые с использованием насилия. К надругательству больше всего склонно руководство страны и другие «сильные мира сего», а жертвой почему-то чаще всего становится интеллигенция, хотя среди потерпевших могут оказаться даже офицеры Генерального штаба. К сожалению, неучтивое поведение слишком широко распространено в современной политической жизни, и это предопределяет востребованность соответствующих метафор. Ср.:
Удивительно, но главное сходство творческой интеллигенции с путанами — страх. И те, и другие боятся стать жертвами изнасилования в грубой форме. У девочек это называется субботником, у культурной прослойки — диктатурой или цензурой (А. Муждабаев); По коридорам Генштаба ходят люди в военной форме. Говорят о дачах, детях, футболе. О чем угодно, но в разговорах все, словно сговорившись, стараются не упоминать злополучный договор: стыдно чувствовать себя «нагнутым» и «поиметым» (В. Экзебиче); Тем не менее, политика, как обычно, изнасиловала экономику — самую беззащитную даму в нашем обществе, поскольку в момент надругательства она сопротивляться не может. Зато потом мстит страшно (В. Гуревич).
Как и в предыдущем случае, прагматические смыслы рассматриваемых метафор акцентируют утрату духовности, агрессивность, стремление властей действовать вопреки требованиям морали.
4. Фрейм «Сексуальные связи вне брака»
Слот 4.1. Секс вне брака (без материального стимулирования)
Традиционная русская мораль достаточно строго относится к сексуальным связям вне брака, особенно если люди вступают в такие связи излишне поспешно, состоят при этом в браке с другими лицами или используют обман, дают партнеру основания для необоснованных надежд. Актуализирующая указанное отношение метафора способна образно обозначать всякие поспешные действия, предательство, нарушение иных моральных норм. Ср.:
Вставать под слова Михалкова — это то же самое, что при живой жене привести домой другую женщину (Н. Федоров); Пришедшие в 1991-м к рулю либералы на самом деле творческую интеллигенцию загнобили, как Золушку, если бы ее принц поматросил и бросил, а хрустальный башмачок сперли (А. Муждабаев); Прежде чем лечь в постель, надо познакомиться. Поэтому давайте сначала познакомимся, но выскажем намерение, что мы ляжем в постель (Ю. Лужков о переговорах с Японией); Если женщину обманешь — она родит, если землю обманешь — она, наоборот, рожать не будет (А. Черногоров о продаже земли).
Слот 4.2. Продажная любовь
Традиционная русская мораль осуждает профессиональные занятия сексом, в народном сознании проститутки воспринимаются как совершенно аморальные люди. Поэтому классическая инвектива основоположника большевизма «Троцкий — политическая проститутка» активно развертывается в современной политической речи. Ср.:
Шойгу обнаружил «медведей-проституток» (О. Вандышева); Есть проституция мужская, есть женская. Так вот Руцкой подводил меня под это самое своей подачкой (Н. Варсегов); В прошлой Думе путан было не меньше, чем на Тверской. Целыми фракциями выставлялись (А. Туев); Меня не очень радует резкий рост рядов «Единства». Некоторые оделись в наши одежды и ведут себя, извините, как дорожные проститутки: кто заплатит, с тем и поехали (С. Шойгу).
Отметим, что Сергей Шойгу оказался едва ли не единственным политиком, который, выступая на учредительном съезде партии «Единство», хотя бы извинился за использование сексуальной метафоры на столь представительном форуме. Далее министр разъяснил смысл образа: многие политики присоединились к «медведям» не из идейных, а из карьеристских или иных корыстных побуждений. Подобные люди вызывают такое же презрение, как и представители упомянутой древнейшей профессии.
5. Фрейм «Неспособность к сексуальной жизни, лишение способности к сексуальной жизни»
Слот 5.1. Лишение способности к сексуальной жизни
Типовые для рассматриваемого слота концепты (кастрация, членовредительство и т. п.) в метафорическом значении характеризуют лишение естественных свойств, социального могущества, возможностей для полной самореализации. Ср.:
Дабы не превращаться в Северную Корею или Кубу, в Кремле было решено слегка кастрировать демократию, назвав ее управляемой (Б. Немцов); Президент был согласен на мягкий вариант, но депутаты, вопреки здравому смыслу и политической философии, сами себе отрубили яйца, не понимая, что без этого они никому не нужны (Е. Строев); Народ-мерин, прошедший кастрацию НТВ, впрягается в непосильную колымагу и тупо везет, роняя кровавую слюну (А. Проханов).
Слот 5.2. Отсутствие способности к сексуальной жизни
В данном случае дается метафорическая оценка изначальной (или приобретенной без внешнего вмешательства) неспособности к естественным и необходимым действиям. Ср.:
Если Масхадов все это делать не хочет — у него развивается политическая импотенция — то мы ему поможем (А. Архангельский); Примаков так прямо и сказал, что задуманная правительством стерилизация превратит нас в евнухов. Пришлось ему объяснить, что стерилизация — обычный экономический термин (А. Кудрин); В условиях тотальной импотенции Рушайло один из тех, кто способен на резкие действия (А. Хинштейн).
Подобные метафоры позволяют представить соответствующий объект как лишенный необходимых свойств, неполноценный, несчастный, достойный сочувствия (а в случаях самокастрации — еще и поразительно глупый).
При рассмотрении закономерностей использования сексуальной метафоры в политических текстах обнаруживается несколько типовых приемов поддержки «сексуального напряжения» текста.
Во-первых, некоторые политики и журналисты злоупотребляют двусмысленными фразами. Многозначные выражения с сексуальным подтекстом всегда считались крайне неприличными в политической речи, но, видимо, моральные нормы в последние годы стали значительно мягче.
Например, журналист так рассказывает о заседании Государственной думы:
Депутат Шандыбин прямо из зала заорал, почему Слиска ему не дает, на что отвыкшая от молчания главная спикерша ответила, что кому хочу, тому и даю (Н. Шипицына).
Позднее некоторые депутаты требовали от Василия Шандыбина извинений, но коммунист категорически отказался признать свое поведение непристойным. Впрочем, удивляет и речевая манера вице-спикера Государственной думы Любови Слиска.
Ср. также:
Спор Старовойтовой с Явлинским закончился фразой: «С дамой я предпочел бы заняться делом более приятным» (И. Боброва).
Во-вторых, некоторые журналисты и читатели стремятся найти сексуальный подтекст даже в тех случаях, когда автор на него, скорее всего, не рассчитывал: это относится, в частности, и к высказываниям Виктора Черномырдина: «Вечно у нас стоит не то, что нужно»; «Не кто под кем, а все мы здесь депутаты», а также к загадочному признанию саратовского губернатора Д. Аяцкова: «Я завидую Монике Левински».
Возможно, сюда же следует отнести использование в политических текстах грубо-просторечных названий некоторых частей тела. Ср.:
Все-таки удивительно: как мы все ухитряемся привыкнуть жить в возу сена, с интересом наблюдая процесс горения серных спичек в непосредственной близости от собственной задницы (О. Романова); Доренко погрозился «надрать задницу» врагам (Н. Бокрина).
Как отмечает В. Н. Шапошников, в современной прессе «степень низости слов мало знает эстетических и этических пределов, поэтому используется все… На создавшемся фоне частичные отточия и укороченные буквенные комплексы (зас-цы, ж…, чернож…, поср…ть) глядятся как акты целомудрия» [1998, с. 224].
Рассмотренные материалы показывают, что сексуальная метафора в последние годы действительно превратилась в одну из ярких примет русской политической речи. Все более детальной становится структурированность исходной понятийной сферы: особенно это относится к фреймам «Сексуальные извращения», «Сексуальное насилие», «Продажная любовь», «Неспособность к полноценной сексуальной жизни».
Вполне возможно, что здесь действует рассмотренная Ст. Ульманном закономерность: источниками метафорической экспансии обычно становятся обозначения реалий, которые очень актуальны для общества, хорошо известны людям и вызывают их повышенный интерес. Наблюдения показывают, что сексуальные метафоры в современной политической речи, как правило, имеют пейоративную эмотивную нагрузку и одновременно помогают выразить отношение к моральной распущенности, противоестественности существующего положения дел, к забвению фундаментальных для русского народа нравственных ценностей. Вместе с тем злоупотребление сексуальными метафорами часто демонстрирует пренебрежение авторов к существующим в национальном сознании моральным преградам, традициям и правилам культуры речи. Отечественные СМИ в течение многих десятилетий обходились без сексуальной метафоры, и это надо отнести к одному из немногих достоинств существования цензуры. К сожалению, отмена внешнего надзора над журналистами не обеспечила повышения внутренней культуры работников СМИ, не способствовала формированию у них чувства ответственности за каждое свое слово перед читателями, слушателями и зрителями. Остается надеяться, что новое поколение носителей русской культуры найдет другие источники метафорической экспансии.
* * *
Подводя общие итоги рассмотрения антропоморфной метафоры, отметим прежде всего «разные судьбы» исследованных моделей в современной политической речи. Наибольшее развитие получили модели (и их отдельные фреймы, слоты) с концептуальными векторами тревожности, агрессивности, отклонения от естественного порядка вещей (болезнь, сексуальные извращения и др.). Как уже было сказано, самой продуктивной и востребованной оказалась морбиальная метафора, а практически не встречавшаяся ранее в официальных текстах сексуальная метафора превратилась в заметное явление. Несколько увеличилось количество образов, связанных с метафорическим использованием наименований частей человеческого тела, его органов и физиологических действий. С другой стороны, заметно, сократилось использование метафоры родства: видимо, типичные прагматические смыслы подобной метафоры (душевная близость, взаимопомощь и др.) мало созвучны современной политической сфере.
Глава 3 ” Субсфера «Социум» как источник политической метафоры
В настоящей главе рассматриваются четыре основные метафорические модели, основанные на понятийных сферах социальной субсферы, — криминальная метафора, военная метафора, театральная метафора (точнее — метафора сферы зрелищных искусств), метафора игры и спорта. За пределами специального рассмотрения остались экономическая метафора, образы, восходящие к изобразительному искусству, и ряд других моделей, мало характерных для современной политической речи. Высокая употребительность и широкие возможности в развертывании рассматриваемых метафорических моделей, видимо, связаны с тем, что в современном российском национальном сознании политическая деятельность часто понимается, структурируется и осуществляется (в политике Слово — это и есть Дело) на основе концептов «преступность», «война», «театр», «цирк», «игра», «спорт». Вероятно, существуют в российском политическом дискурсе какие-то концептуальные векторы, которые определяют востребованность именно такой метафоры. С другой стороны, отражаясь в метафорическом зеркале, эти векторы оказывают обратное воздействие на социальную оценку политической ситуации, еще более усиливая пессимистические настроения.
]3.1. Криминальная метафора
Базисная метафора СОВРЕМЕННАЯ РОССИЯ — это ПРЕСТУПНОЕ СООБЩЕСТВО стала одной из доминантных моделей политической речи последнего десятилетия. Криминальная метафора — представление современной российской действительности как преступного мира, где нет места гуманистическим отношениям. Ее существование связано, в частности, с тем, что вместо прежних социальных заблуждений об отмирании преступности в мире побеждающего социализма в нашем обществе все шире распространяется миф о всемогуществе преступного мира, о преступлении как о единственном средстве добиться справедливости и даже просто выжить, о России как стране преступников.
Специалисты отмечают, что в российской ментальности сформировалось совершенно недоступное пониманию иностранцев отношение к справедливости, закону и его нарушителям [Вежбицка, 1996, с. 37; Левонтина, Шмелев, 2000, с. 282; Степанов, 1997, с. 432—433; Рябцева, 2000 и др.]. Многие граждане проявляют удивительную снисходительность к преступникам, ищут и находят для них всевозможные оправдания, искренне считают, что в «этой стране» невозможно жить в гармонии с законами, поскольку, как известно, строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения.
Показательно, что иностранцы иногда просто не в силах осмыслить привычные для наших граждан выражения. Так, один из известных английских юристов на семинаре в Екатеринбурге никак не мог понять выражения «вор в законе» и долго объяснял собравшимся его полную абсурдность: «Вор — это гражданин “вне закона”, а не “в законе”: нарушение статей уголовного кодекса не может быть законным».
Следует отметить, что криминальная метафора достаточно традиционна для российской политической речи: например, в советской прессе политических противников правящей элиты (троцкистов, зиновьевцев, позднее — диссидентов) постоянно называли уголовниками, бандитами, гнусной шайкой. Однако в современной России криминальная метафора стала настолько распространенной, что иногда создается впечатление, что сейчас ни один стремящийся к успеху политический деятель или журналист уже не может обойтись без уголовной метафоры или хотя бы без уголовного жаргона. Даже президент России позволяет себе на встрече с лидером Великобритании цитировать высказывание одного из полевых командиров о «козлах» и говорит о необходимости «мочить» террористов «в сортире».
При детальном рассмотрении метафорической модели «Россия — это преступное сообщество» легко выделяются следующие фреймы.
1. Фрейм «Преступники и их специализация»
При анализе этого не структурированного на слоты фрейма оказывается, что в современном политическом дискурсе граждане России постоянно метафорически (то есть без каких-либо юридических оснований) представляются как гангстеры, уголовники, шпана, грабители, жулье, джентльмены удачи, киллеры и проститутки, наперсточники и шулеры, бандиты и рэкетиры. Ср.:
Аграрная фракция — это политические мошенники (В. Жириновский); Людям, подготовившим такой грабительский бюджет, просто нечего делать в Белом доме (А. Куваев); Он-то [Горбачев] думает: ошибся в кадрах, обложился мелким жульем, передоверился кому не следует (А. Костиков); Анатолий Лукьянов управляет съездом, как опытный наперсточник (А. Собчак); Распространяемые в Думе слухи — это политические киллеры. Они разят наповал (А. Плутник).
Прагматические смыслы, формируемые метафорами этой группы, таковы: российская элита состоит из людей, презирающих законы, готовых пойти на все ради собственной выгоды.
2. Фрейм «Преступные сообщества и их структура»
Слот 2.1. Преступные сообщества
В российской политической жизни трудно выжить в одиночку. Для более эффективной деятельности наши соотечественники объединяются в банды, шайки, мафиозные семьи, кланы и команды, члены которых оказывают посильную помощь друг другу и вместе борются с конкурентами. Ср.:
Мы никогда не простим и проклинаем ту бесовскую шайку, которая своей жирной задницей села на шею России (Завещание несдавшихся защитников Белого дома, 1993); Банду Ельцина — под суд (лозунг в «Советской России»); Якобы прибыль, получаемая из России, шла не только в карман Пакколи, на прокорм «семьи» и кредитку Ельцину, а в основном тратилась на косовских албанцев (А. Хинштейн).
Слот 2.2. Иерархические отношения в преступных сообществах
Внутри преступных сообществ, организуемых российскими политиками, существуют иерархические отношения: глава банды — пахан или крестный отец; уважаемый человек — авторитет, вор в законе или просто вор; на низшей ступени социальной лестницы находятся шестерки.
К этому же слоту следует отнести концепт подельники — в преступном жаргоне так называют людей, вместе совершивших преступление. Ср.:
А. Батурин — член мафиозной семьи Лужкова, его шестерка (С. Доренко); Суть проблемы изъяснила принадлежащая Гусинскому радиостанция: «Мы имеем дело с актом государственного бандитизма, нами правят паханы — пальцы веером, сопли пузырем (М. Соколов); Развал СССР объясняют не тем, что это государственное образование себя полностью изжило, а тем, что Ельцин и его «подельники» перегрелись в беловежской бане, выпили лишнего. Дескать, если бы Ельцина вообще не было на свете, невозможно было бы представить ту благодать и благолепие, в которых бы мы сегодня купались (Ю. Черняков); Собчак — крестный отец города (А. Соснов).
Типичные прагматические смыслы метафор этой группы — у власти (в государстве, в его регионах, на отдельных предприятиях и т. п.) находится преступное сообщество, которое иерархически структурировано.
3. Фрейм «Быт “братвы” и ее профессиональная деятельность»
Слоты этого фрейма позволяют выявить типичные метафорические представления о деятельности наших сколько-нибудь примечательных соотечественников. В этой сфере разграничиваются быт братвы и ее профессиональная деятельность, отношения с лохами, в роли которых нередко оказываются и государственные структуры.
Слот 3.1. Профессиональная деятельность
Наиболее полно обычную профессиональную деятельность членов «семей» и «команд» представляют такие концепты, как ограбить, изнасиловать, убить, пристрелить, прихватизировать, украсть, шулерские махинации, беспредел, террор, геноцид, рэкет и т. п. Впрочем, деятельность государственных структур нередко очень похожа на занятия «братвы». Ср.:
Шеф [Б. Н. Ельцин] всегда мне жаловался, как бессовестно Юмашев его ограбил, выпустив первую книжку (А. Коржаков); Новый директор оказался зрелым мастером, прекрасно владевшим этими шулерскими махинациями (Н. Горшенин); Сможет ли новый президент остановить беспредел на высших этажах власти (А. Фадеев); Многие сотрудники спецслужб держат «крыши» коммерсантам, но Рушайло и Качур пошли дальше — они узаконили «крышевание» (А. Хинштейн).
Слот 3.2. Быт и взаимоотношения
Преступные «семьи» и «команды» — это особый мир со своим языком и своими представлениями об этикете, долге и справедливости. Братаны ботают по фене, живут в законе, ловят кайф. Паханам приходится не столько самим воровать и грабить, сколько поддерживать «порядок» в преступном мире, то есть разводить (улаживать недоразумения, выступать в роли арбитра), смотреть за общаком, наказывать тех, кто крысятничает (ворует у своих), много гонит (обманывает братву), стучит (доносит) или иным образом поступает «не по понятиям». Этим же занимаются и многие политики. Ср.:
В российскую элиту пришли — в основном — распальцовщики, разводящие, чисто конкретные, ничего не читавшие и ничего не смотревшие (если не считать смотрения за общаком) (А. Архангельский, Г. Бовт, Ю. Богомолов); Необходимо поднимать зарплату и во властных структурах: нищие чиновники начинают крысятничать (С. Петухов); Нынешние выборы были рекордными по числу жалоб, оппоненты активно «стучали» в избиркомы друг на друга (С. Поршаков).
Типовые прагматические смыслы подобных метафор — действия властей жестоки, эгоистичны, часто бессмысленны и наносят значительный ущерб обществу; такое поведение противоречит фундаментальным ценностям российского общества.
Слот 3.3. Жилье, экипировка и орудия деятельности преступников
К данному слоту относятся такие подгруппы концептов, как «жилье, место сбора преступников» (притон, блатхата, малина), «орудия совершения преступлений» (кастет, отмычка, яд, бомба, шулерские наперстки и др.) и «экипировка» (перчатки, маска и т. д.). Эти номинации в политических текстах метафорически используются при описании разнообразных действий нефизического характера. Ср.:
Хотя есть смысл проследить, как действует паралитический яд пропаганды (А. Ципко); Новый Мавроди уже готовит шулерские наперстки, предвкушая доходы от лохов (А. Зуев).
Метафорические употребления, соответствующие рассматриваемому фрейму, характеризуют отношения внутри политической элиты как особый мир со своими законами и своей моралью. Соответственно как преступные характеризуются методы и инструменты политической и экономической деятельности и вся эта деятельность в целом. Внушается представление о бессмысленности честной борьбы в стране, где никто не уважает общечеловеческие моральные нормы и даже законы.
4. Фрейм «Жертвы преступников и иные не относящиеся к преступному сообществу граждане»
В этот фрейм входят слоты «жертвы преступников» (его составляют концепты лох, заложник и терпила) и слот «не имеющие отношения к преступникам люди» (фраера). По представлениям преступного мира, все эти люди не достойны даже сочувствия. Приведем несколько примеров:
Мы, жители области, не должны быть заложниками нынешнего губернатора, его показушных инициатив, неумеренных властных амбиций и разрушительной политики (В. Шевченко); Народ опять держат за лохов, доверяющих политическим наперсточникам (Н. Андреев); Если делить, то пахан это делает гораздо лучше, чем ученый, почитавший какие-то книжки. — То есть пахан это делает лучше, чем фраер? (В. Найшуль, М. Леонтьев).
Типичные прагматические смыслы данного фрейма сводятся к тому, что в нашей стране люди, не ставшие преступниками, удивительно глупы и доверчивы, поскольку все их более сообразительные соотечественники уже давно перестали уважать законы.
5. Фрейм «Места лишения свободы и их обитатели»
Слот 5.1. Места лишения свободы
Составляющие данный слот концепты обычно используются для наименования-характеристики нашей страны. Можно сказать, что эти слова — своего рода контекстуальные синонимы для слова Россия или каких-то частей России: ГУЛАГ, лагерь, зона, тюрьма, тюремная камера, концлагерь. Ср.:
Лидеры «агрогулага» не забыли пообещать поддержку фермерам (С. Разин); И как бы ни пытались гайдары, чубайсы и прочие, кто ненавидит все русское, советское, народное, загнать нас в ширпотребовский, интеллектуально-бытовой концлагерь, у них ничего не выйдет (Г. Зюганов).
Слот 5.2. Обитатели мест лишения свободы
Если Россия — это большая зона, тюрьма, то для обозначения ее граждан (содержащихся в местах лишения свободы) лучше всего подходят слова зеки и лагерники, которые, впрочем, иногда бывают и бесконвойными. В некоторых случаях их могут даже реабилитировать. Ср.:
Бывший ельцинский пресс-секретарь, переметнувшийся на сторону «Отечества», сейчас реабилитирован (Е. Салина); А вот публика… По-моему, с ними произошел «зековский» синдром. Им очень хотелось обратно в зону, им хотелось кнута (И. Ильин).
Подобные словоупотребления формируют прагматический смысл «Россия — это страна диктатуры, ее граждане несвободны и смирились с этим, у них ущербная психология».
Слот 5.3. Быт в местах лишения свободы
Рассматриваемый слот — это своего рода метафорическое представление повседневной жизни граждан нашей страны. В составе фрейма можно разграничить слоты «жилище» (камера, решетка), «питание» (баланда, пайка), «предметы быта» (нары, параша, оковы и т. п.), «одежда (телага, кирзачи) и др. Ср.:
Регионы должны зарабатывать, а не ждать «пайку», которую будет раздавать правительство (А. Горков); Нет смысла пробивать головой стену камеры (Г. Горин); Россия освободится от оков ельцинизма (В. Петухов); Республики были крепко-накрепко прикручены друг к другу колючей проволокой тоталитаризма (А. Новиков).
Характерные прагматические смыслы — ужасающие условия жизни народа: уравниловка, бедность, наказуемость инициативы, неумение пользоваться свободой и генетическая память о ГУЛАГе.
3. Фрейм «Милиция и охрана»
Данный фрейм вполне естественно вписывается в рассматриваемую модель: если есть преступники, если имеются места лишения свободы, то существуют и люди, которые должны оберегать покой честных граждан от преступников и следить за порядком в местах «не столь отдаленных». К тому же в России «ельцинской поры», как и в старые времена, была весьма распространена «ротация», в соответствии с правилами которой «охранники» и «охраняемые» периодически меняются местами (министр юстиции Ковалев, глава КГБ Крючков, генеральные прокуроры и т. п.).
Слоты анализируемого фрейма обычно используются для обозначения государственных служащих, а также людей, положительно отзывающихся о России, ее лидерах и государственной власти. Как известно, государственных служащих в России чаще всего презрительно именуют «бюрократы», противопоставляя тем самым государственную службу честному труду, демократическим нормам, образу жизни порядочного человека. Вместе с тем для обозначения «бюрократов» постоянно используются и элементы рассматриваемой метафорической модели. Это, прежде всего, слоты «охрана» (конвоиры, надсмотрщики, «верные Русланы», охранники) и «милиция, сотрудники, предупреждающие преступления и отыскивающие преступников» (сыщики, секьюрити, сторожа, чекисты). Ср.:
Лидеры партий, когда требуют солидарного голосования, действуют, как надсмотрщики (С. Петухов); Сейчас каждый олигарх завел по Верному Руслану в виде телекиллера и собственную секьюрити (А. Зуев); Руцкой придумал для области уникальную систему: он совмещал функции пахана и конвоира (В. Дубов).
В целом анализ рассматриваемой модели свидетельствует о ее высоком прагматическом потенциале. Соответствующие модели метафоры подчеркивают типовые прагматические смыслы «преступность» и «иерархичность» современного общества, «несамостоятельность» многих политических деятелей. Показательно, что эта модель практически всегда несет негативную оценку действительности, особо выделяя отсутствие в стране свободы, нравственную ущербность и виктимное самосознание русского народа, который безропотно мирится со своим положением, а на выборах отдает предпочтение законченным негодяям.
В качестве средства контекстуальной поддержки рассматриваемой модели часто используется лексика блатного жаргона. Это позволяет подчеркнуть естественность и общепонятность преступного слова, а вместе с тем и преступных порядков, преступного поведения, преступного мировосприятия. «Блатная феня» все чаще звучит даже из уст высших государственных служащих и лидеров крупнейших политических партий, широко известных в стране журналистов и бизнесменов: иногда может показаться, что некоторые жаргонные слова и жаргонные значения общеупотребительных слов (беспредел, закозлить, наезд, разборка, крыша, откат, гнать, наезд, мочить, стучать и т. п.) превращаются то ли в политические термины, то ли в публицистические «штампы». Ср.:
Как Руцкой пытался закозлить генерала ФСБ Суржикова (Н. Варсегов); Мы считаем наезды на Ковпака в подконтрольной Росселю прессе политическим заказом (В. Коршунов); В центре Екатеринбурга продолжает твориться предвыборный беспредел (С. Сыпачев); В. А. Гусинский славен своим искусством разводить на бабки, а для успеха разводок иногда надо пренебрегать строгими требованиями эстетической цельности действа (М. Соколов); Валерий Карлович в своей критике занял самую крайнюю позицию «мочить всех» (А. Чистяков).
Криминальная метафора — явление вполне традиционное для русской речи, и она отражает определенные векторы национального сознания. В какой еще стране «тюремные песни» стали столь заметным жанром фольклора? В каком другом государстве фраза «В детстве я рос хулиганом» стала почти общим местом в мемуарах крупнейших политиков? Где еще в мире едва ли не ежегодно проводятся амнистии? В каком еще обществе в парламент постоянно избирают людей с уголовным прошлым, а бывшие депутаты и министры нередко оказываются на скамье подсудимых? Для русского самосознания преступник — это не обязательно враг общества; во многих случаях это смелый человек, решившийся от отчаяния нарушить несправедливые законы, а заключенный — возможная жертва ошибки. Вместе с тем очевидно значительное усиление частотности и продуктивности криминальной метафоры именно на данном этапе развития русского политического дискурса.
Криминальная метафора пронизана концептуальными векторами тревожности, опасности, агрессивности, противоестественности существующего положения дел, резкого противопоставления «своих» и «чужих», что, видимо, отвечает потребностям современной политической речи. Можно предположить, что одна из причин активизации данной модели — это реальное обострение криминальной обстановки, которое отражается в народном сознании и находит выражение в речи. Давно замечено, что находящиеся в центре общественного сознания явления становятся источником метафорической экспансии. Вместе с тем активное использование в речи криминальной метафоры (как и едва ли не смакование в средствах массовой информации картин реальных преступлений), несомненно, влияет на общественную оценку ситуации в стране, внушает мысль о том, что общество действительно пронизано криминальными связями и отношениями, что в России преступление — это норма, а подобные умонастроения опосредованно могут сказываться на уровне преступности в обществе.
4 3.2. Милитарная метафора
Дж. Лакофф и М. Джонсон доказали особую значимость концептуальной метафоры «Спор — это война» в американской культуре [1990]. Если бы их книга «Метафоры, которыми мы живем» готовилась в нашей стране, то концепт «Спор» вполне можно было бы заменить концептом «Россия».
Базисная метафора РОССИЙСКАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ — это НЕПРЕКРАЩАЮЩАЯСЯ ВОЙНА, или в другой формулировке — СОВРЕМЕННАЯ РОССИЯ — это МИЛИТАРИЗИРОВАННОЕ ОБЩЕСТВО, страна, где идет постоянная гражданская война, занимает важнейшее место в образном представлении современной российской действительности. Так сложилась российская история, что на судьбу едва ли не каждого поколения приходилась война, а поэтому военная лексика — это один из основных источников метафорической экспансии на самых разных этапах развития русского языка. Богатый военный опыт традиционно находил свое отражение и в национальной ментальности, военные метафоры как бы показывали наиболее эффективный путь для решения сложных проблем общества.
Милитаризованное сознание в полной мере проявляется и в русской речи ХХ века: по наблюдениям целого ряда исследователей (Ю. А. Бельчиков, А. Н. Баранов, Ю. Н. Караулов, А. Н. Кожин, Н. А. Кузьмина, А. Б. Ряпосова, Г. Я. Солганик, Ю. Б. Феденева, А. П. Чудинов и др.), военная метафора — яркий признак отечественных политических текстов едва ли не всего советского периода существования нашей страны, причем активизация подобных образов чаще всего происходит в наиболее сложные для России периоды.
К сожалению, современная отечественная действительность в немалой степени способствует дальнейшей активизации милитарной метафоры. Речь в данном случае идет не только о военных действиях на Северном Кавказе, которые в официальных документах эвфемистически называются не войной, а контртеррористической операцией.
В соответствии с представлениями современной когнитивной семантики метафорическое моделирование — это отражающее национальное самосознание средство постижения, рубрикации, представления и оценки какого-то фрагмента действительности при помощи относящихся к совершенно иной понятийной области сценариев, фреймов и слотов. Милитарная метафора навязывает обществу конфронтационные стереотипы решения проблем, ограничивает поиск альтернатив в социальном развитии и решении конкретных проблем. Мы излишне часто вспоминаем поговорку «На войне как на войне», забывая о том, что метафорическая война ведется в условиях мира, а в мирной жизни законы военного времени не применяются. Типичная метафорическая атака — это всего лишь элемент дискуссии, цель которой — поиск истины, а не физическое уничтожение противника.
Рассматриваемая метафорическая модель представляет российскую действительность как «войну всех против всех». Политические деятели, партии, бизнесмены, журналисты и самые обычные граждане постоянно с кем-то воюют: наступают (часто под тем или иным флагом), идут врукопашную, обороняются, подводят мины, прячутся в окопах, занимают, оставляют или захватывают стратегические высоты, используют крупнокалиберную артиллерию, дымовые завесы и другие необходимые для боевых действий средства. Политические войны ведут штурмовики и десантники, разведчики и артиллеристы, они воюют под руководством маршалов и генералов, которые разрабатывают стратегию и тактику боевых действий, планируют десантные операции и другие способы достижения победы.
Показательно, что в течение последнего десятилетия ХХ века российские политики по крайней мере четыре раза переходили от войны политической к настоящим боевым действиям с использованием самой современной военной техники (путч, разгон Верховного Совета, две «контртеррористические» операции в Чечне). Нехватка политических аргументов восполнялась использованием танков. В такой атмосфере политическая борьба воспринимается как своего рода предварительный этап военных действий, а политическая терминология объединяется с военной в одно целое. Проблема информационных войн в современной России постоянно обсуждается в специальной литературе [Грешневиков, 1999; Крысько, 1999; Мухин, 2000; Почепцов, 2000 и др.].
При детальном рассмотрении метафорической модели «Российская действительность — это непрекращающаяся война» регулярно выделяются следующие фреймы.
1. Фрейм «Война и ее разновидности»
Входящие в данный фрейм слоты характеризуют виды ведущихся в России политических войн: чаще всего это междоусобица, реванш, гражданская, информационная или холодная война; в близком смысле используются также наименования кампания и поход; иногда войну приходится вести на несколько фронтов; случается, что участники конфликта вынуждены действовать в несколько эшелонов. Ср.:
Пока, похоже, мы проигрываем информационную войну. Никак не можем доказать миру, что наши действия в Чечне законны и справедливы (С. Иванов); Демократы убедились, что междоусобицы контрпродуктивны для оппозиции (А. Дубинин); На предвыборном фронте без перемен: в Курганской области интрига развернулась только во втором эшелоне (С. Сорокин); Коммунистический реванш на выборах-2000 уже невозможен, но медвежий поход не будет простым (А. Зуев).
Типовые прагматические смыслы, формируемые метафорами этой группы, можно обозначить следующим образом: современная российская действительность — это война всех против всех, наши политики, бизнесмены и даже самые обычные люди ориентированы не на совместное решение возникающих проблем, а на агрессивную борьбу с себе подобными.
2. Фрейм «Организация военной службы»
Слот 2.1. Специализация воинов
В политической деятельности оказались востребованными самые различные воинские специализации. В гражданской войне принимают участие разведчики, гвардейцы, десантники, диверсанты, стратеги, партизаны, бойцы штурмовых бригад.
Красочный стиль губернатора Кондратенко, который обычно изобилует выражениями «пятая колонна», «диверсанты», «мировая закулиса» сам по себе никого не удивляет. Но противники губернатора считают, что демарш вызван желанием перенести выборы (Г. Кравченко); И придется Голубицкому вести свои боеспособные кадры в ряды «Единства». Причем в самом начале колонны. Ну, не в партизаны же подастся областной министр госимущества со своими дружинами? (Е. Бокрина); Не надо противопоставлять нашу фракцию в Думе и движение «Единство» в целом. Фракция — это наш десант в Думе (С. Шойгу).
Слот 2.2. Иерархические отношения военнослужащих
Детальная структурированность воинской иерархии нередко оказывается востребованной при метафорическом обозначении отношений между субъектами политической деятельности. Ср.:
Рядовые солдаты избирательной кампании не всегда догадываются о стратегических планах своих командиров (Н. Зайков); Родина, которая нам все меньше мать и все больше старшина (В. Шендерович); Ельцин — полководец без армии (С. Говорухин).
Образ русского человека в национальном самосознании (и, видимо, в сознании многих соседних народов) — это, конечно, образ хорошо подготовленного, смелого и упорного воина. Многовековая милитаризация русского сознания привела, помимо прочего, к тому, что значения многих подобных слов окружены неким романтическим ореолом, что, разумеется, используется авторами текстов для прагматического воздействия на читателей, зрителей и слушателей.
Слот 2.3. Воинские подразделения
Политическое объединение, трудовой, творческий или иной коллектив, всякая группа совместно действующих людей в современной политической речи часто обозначаются как армия, дивизия, полк, взвод, гвардия, десант, пятая колонна, дружина, партизанский отряд. Сколько-нибудь значительная организация должна иметь штаб, разведроту, боевое охранение и другие военные структуры. Ср.:
Чернецкий проиграл, не смог устоять перед целой армией консультантов, газетчиков и прочих журналистов, которых натравил на него Россель (С. Образов); По словам С. Шойгу, фракция «Единство» в Думе — это не высший орган движения, а его отряд, десант в Государственной думе (С. Жданов); Штаб губернатора давно наметил стратегию избирательной кампании (С. Буров); Полку генерал-губернаторов прибыло. К ранее избранным добавились три Владимира — адмирал Егоров (Калининградская область), герой Чеченской войны Шаманов (Ульяновская область) и генерал ФСБ Кулаков (Воронежская область) (В. Цепляев).
Наименования всех указанных воинских подразделений и структур хорошо знакомы нашим соотечественникам, что создает возможность для актуализации при образном употреблении необходимых семантических признаков рассматриваемых слов: так, очень большое объединение людей метафорически обозначается как армия, поменьше — дивизия или полк, еще меньше — взвод. Во многих случаях актуализируются и коннотативные признаки слов рассматриваемой группы: например, очевидна яркая негативная оценка у составного наименования пятая колонна и не менее отчетливая позитивная оценка у близкого по смыслу наименования партизанский отряд.
3. Фрейм «Военные действия и вооружение»
Слот 3.1. Военные действия
Метафоры этой группы способны обозначать едва ли не всякие политические действия, особенно производимые интенсивно, целеустремленно, решительно. В подобных случаях могут использоваться концепты сражение, бой, битва, баталия, массированный огонь и др. Ср.:
Андрей Чехоев призвал сделать ЦК и президиум КПРФ «боевыми органами». С тем, чтоб они, если надо, воевали по-настоящему (А. Зверев); Демдвижение: пейзаж после битвы (А. Птицын); Кампанию лидеру «Яблока» пришлось вести под массированным огнем государственных СМИ (А. Дубинин).
Для обозначения специализированных боевых действий в агитационно-политических текстах образно используются следующие номинативные единицы: кавалерийская атака, окапываться, отступать, выйти из окопов, обороняться, бомбардировать, лечь на амбразуру, штурм, осада, поход, артподготовка, прорыв, торпедировать, блокада, диверсия, пристрелка. Ср.:
Атаковать Путина в лоб сейчас — все равно, что защищать Басаева и Хаттаба — это самоубийство для российского политика (В. Елохин); Дальше неизбежное банкротство, если страна не сумеет совершить прорыв к эффективной рыночной экономике (А. Птицын); Обстановка в Думе типа «затишье перед атакой». Бойцы готовятся к новым походам (К. Попова); Идет третья мировая война. Мы готовы рисковать собой и идти в штыковую (В. Стародубцев).
Показательно, что многие из рассмотренных слов обладают значительным позитивным прагматическим потенциалом: соответствующие действия как бы заранее оцениваются в качестве заслуживающих одобрения, сочувствия, поддержки. Общая милитаризированность сознания делает такие метафоры очень понятными, естественными для современной России: у людей даже не вызывает недоумения обозначение уборки картофеля как битвы за урожай, отклонения закона в Думе как торпедирования, а серии выступлений в средствах массовой информации как телерадиопальбы или артподготовки.
Слот 3.2. Виды вооружения и его использование
Участники политических боев не брезгуют никакими видами вооружения и иными средствами для ведения боя. Это оружие может быть как вполне современным (артиллерия, танк, миномет, винтовка, боевая ракета и др.), так и давно устаревшим (копье, стрела, кинжал, шашка и др.); воины заранее готовят боеприпасы (патроны, снаряды, держат порох сухим) и средства укрытия от огня (окопы, блиндажи). Помимо собственно оружия, в ходе боевых действий применяют также щиты, маскхалаты, дымовые завесы и другие средства защиты и маскировки. Политическое оружие испытывают на специальных полигонах, хранят на военных складах, при необходимости ремонтируют и, конечно, активно используют. Ср.:
Наши доморощенные «зеленые» тоже приложили руку к цевью ружья, нацеленного в русский народ (А. Лысков); Много появилось тех, кто шашки с нами не тупил во время предвыборной кампании в Госдуму и во время президентской кампании (С. Шойгу); Переизбыток президентской власти — это мина замедленного действия (А. Сунин); В Фонд имущества с улицы не попадешь. Проще просочиться на военный склад боеприпасов (К. Попова).
Подобная метафора, с одной стороны, позволяет представить средства политической борьбы как максимально эффективные, способные нанести врагам решительное поражение, а с другой — представить отношения внутри партий и движений как своего рода «фронтовое братство», скрепленное тяжелыми испытаниями. В сознании граждан стирается граница между войной и мирной жизнью, суровые боевые законы как бы распространяются на гражданскую жизнь.
4. Фрейм «Начало войны и ее итоги»
Слот 4.1. Мобилизация и демобилизация
Привлечение людей к политическим действиям или их освобождение от активной деятельности обозначается метафорическим использованием военных терминов: мобилизация, демобилизация, призыв, призывник, увольнительная, отпуск и т. п. Ср.:
Путинский призыв во власть значительно отличается от ельцинской гвардии (В. Соловьев); Ельцин — дембель (В. Шендерович); Ударная роль отводится слухам, мобилизованным на службу политике. Эти слухи разят врагов президента наповал (А. Плутник).
Слот 4.2. Начало и завершение военных действий
Для обозначения начала серьезных политических столкновений используются милитарные наименования объявить войну, напасть, перейти Рубикон; одни участники таких столкновений одерживают победу, а другие терпят поражение, результатом которого являются плен, капитуляция, оккупация, полученные победителем трофеи и добыча мародеров. Ср.:
В течение 10 лет Ельцин непрерывно капитулировал перед украинскими президентами (А. Солженицын); Мой муж хотел избавить замордованную, ограбленную, униженную Россию от шайки господствующих мародеров (Т. Рохлина); Сергей Павлович Маслов всегда верил в победу коммунистических идей и одним из первых на Урале включился в борьбу с оккупационным режимом (И. Косюшкин); Сам губернатор Россель призвал не отдавать без боя завоеванное (В. Смелов); Находясь в плену концепций рыночного детерминизма, нельзя рассчитывать на успех (В. Иванов).
Наблюдения за подобными метафорами показывают, что свойственное тоталитарному обществу милитаризированное сознание по-прежнему сохраняется в мировосприятии наших современников, с той лишь разницей, что разрушение прежней государственной системы и фактическое поражение в холодной войне направило общественное сознание на поиски врагов уже не вовне, а внутри общества: холодная война с враждебным миром превращается в гражданскую войну.
5. Фрейм «Воинские символы и атрибуты»
При характеристике политической ситуации нередко метафорически используются слова, обозначающие воинские символы и атрибуты: знамя, флаг, мундир, погоны, дембельский альбом, строевой шаг, парад, салют, торжественный марш и др. Ср.:
В такой обстановке трудно пройти в Думу торжественным маршем: парад победителей состоится в начале января (А. Буев); Прощальные подарки уходящим депутатам выдавались в виде благодарственных адресов, цветочков и дембельских альбомов (К. Попова); Чистота мундира для Росселя стоит немного. Под флагом борьбы с неплательщиками составляется график отключений промышленных предприятий (А. Бурков); Тамара Рохлина считала, что любого можно заставить ходить строевым шагом и поставить по стойке «смирно» (Е. Левина); Был у нас парад суверенитетов, сейчас идет парад региональных законов (В. Богачев).
Типовые прагматические смыслы подобных метафор определяются тем, что военная символика традиционно очень значима для России, хотя подобное словоупотребление нередко служит и сатирическим целям.
6. Фрейм «Ранение, выздоровление или смерть»
Слот 6.1. Ранение и смерть
Поражение той или иной политической организации в борьбе с конкурентами, неудачи в идейной борьбе часто метафорически обозначается концептами рана, контузия, смерть, убийство, расстрел и др. Ср.:
«Такое впечатление, что вас когда-то это событие ранило?» — «Было ранение, была ампутация. Фантомные боли остались до сих пор» (К. Прянник); Хорошая идея с 1993 по 1995 годы была убита неуклюжими действиями правительства (А. Иванчин-Писарев).
Слот 6.2. Лечение и выздоровление
Преодоление неудач может метафорически обозначаться как выздоровление и выживание, а помощь в ликвидации нежелательных последствий как лечение. Ср.:
Парламентские выборы смертельно ранили НДР, выздоровление невозможно, и Виктору Черномырдину придется вместе с остатками своего «Дома» проситься на постой в берлогу (А. Спицын); На выживание правительства работает и другой фактор. Сегодня в его разгоне нет острой политической необходимости (М. Ростовский).
Представленные материалы свидетельствуют о широком распространении военной метафоры в агитационно-политических текстах конца ХХ века. В современной России политическая деятельность регулярно концептуализируется как военные действия. В сознании наших политиков депутаты от другой партии — это не партнеры, которые предлагают другой путь к процветанию России, а воины враждебной армии, которую необходимо победить.
Обстановка напоминает времена средневековой междоусобицы: самые ожесточенные битвы ведутся между недавними друзьями и союзниками, постоянно создаются причудливые коалиции и каждая мелкая победа кажется грандиозным успехом, а не очередным шагом к полному разорению страны. И, как семь столетий назад, находится немало желающих съездить к Батыю, чтобы поклониться, пожаловаться на врагов из соседнего городка и что-нибудь выпросить для себя.
Активное использование военной метафоры, видимо, отражает особенности национального самосознания наших современников, имеющиеся в нем мощные векторы тревожности, опасности и агрессивности, а также традиционные для русской ментальности предрасположенность к сильным чувствам и решительным действиям, уважение к военной силе и боевой славе. Показательно, что милитарная метафора в отличие от криминальной часто обладает положительной эмоциональной окраской.
Разумеется, некоторые рассмотренные особенности современных концептуальных метафор вызывают беспокойство, но тревожиться, конечно, следует вовсе не за состояние русского языка. Мудрый герой Михаила Булгакова справедливо заметил, что разруха (кстати, это одно из следствий войны) не в клозетах, разруха — в наших головах. Тысячелетняя история России — это во многом история войн, восстаний и вооруженных переворотов, оставивших глубокий след в национальном сознании. К сожалению, окружающая нас реальность мало способствует его значительному изменению.
Очевидно, что ни лингвисты, ни кто-либо иной не могут повлиять на активность рассмотренных или иных метафорических моделей. Метафорический образ отражает бессознательное мировосприятие говорящего, формирующееся под влиянием национальных традиций и «духа времени». Но языковеды обязаны зафиксировать существующую в национальном сознании на определенном этапе развития общества систему базисных метафор и попытаться сделать выводы об истоках и перспективах той или иной модели, а также рассмотреть факторы, способствующие ее активизации.
® 3.3. Театральная метафора
Метафорическая модель ЖИЗНЬ — это ТЕАТР широко распространена в самых различных коммуникативных сферах. По мнению Н. А. Кузьминой [1999, с. 186], в современной мировой культуре эта модель воспринимается как восходящая к Шекспиру. Ср.:
Весь мир — театр. / В нем женщины, мужчины — все актеры. / У них свои есть выходы, уходы, / И каждый не одну играет роль (монолог Жака; комедия «Как вам это понравится»); Жизнь — это только тень, комедиант, / Паясничавший полчаса на сцене / И тут же позабытый (реплика Макбета; трагедия «Макбет»).
Театральная метафора очень характерна и для русской литературы, что в определенной мере могло повлиять на проникновение подобной метафоры в сферу политической речи.
Важное отличие политической метафоры от общеязыковой заключается в особенностях референтной соотнесенности: общее понятие «мир» публицистика конкретизирует как политический социум, а бытовая речь — как жизнь отдельной личности [Кузьмина, 1999, с. 186]. Театральная метафора достаточно традиционна для политического дискурса различных стран [Шейгал, 2000], однако в России конца ХХ века эта модель превратилась в доминантную, в концептуальную метафору, «определившую эпоху Ельцина» [Кузьмина, 1999, с. 189]. Показательно, что некоторые современные политики появляются на телеэкранах не реже, чем наиболее популярные артисты.
В соответствии с рассматриваемой моделью в последнее десятилетие ХХ века на политической сцене по заранее разработанным сценариям и под руководством опытных режиссеров разыгрывались комедии, трагедии и фарсы, в которых играли свои роли актеры (иногда по подсказке суфлеров). Особое внимание у зрителей вызывали иностранные гастролеры. Иногда публика восторгалась и провинциальными артистами (например, из Ставрополя, Екатеринбурга и Нижнего Новгорода), исполнявшими главные партии в Большом театре. Но основные события разыгрывались за кулисами или, наоборот, на больших площадях, где в массовых зрелищах иногда использовались даже танки. Трансляцию подобных шоу вели все телеканалы, подробнейшие рецензии публиковались в газетах. Все это вызывало интерес даже у зарубежных театралов, хотя они не в полной мере могли понять российское искусство.
Во многих случаях театральная метафора сменялась метафорой циркового представления, и тогда на политической арене появлялись клоуны и фокусники, их сменяли дрессировщики, акробаты и политические лилипуты, иногда даже привезенные из Петербурга ученые медведи на велосипедах, умело жонглирующие яблоками и способные поставить в нужную позу даже красно-коричневую гадину. Сами по себе артисты были достаточно смешными, но настроение у публики почему-то оставалось тревожным.
Прагматический потенциал этой метафорической модели определяется ярким концептуальным вектором неискренности, искусственности, ненатуральности, имитации реальности: субъекты политической деятельности не живут подлинной жизнью, а вопреки своей воле исполняют чьи-то предначертания.
Рассмотрим некоторые причины широкой распространенности театральной метафоры (условно отнесем к этой группе также цирковую, эстрадную, кинематографическую и иные подобные метафоры) в современной политической речи.
Во-первых, демократизация общества действительно внесла черты карнавальности в политическую жизнь, публичная сторона которой ранее была абсолютно ритуальной. В советскую эпоху заседания органов государственной власти просто не могли напоминать ни драму, ни комедию, ни эстрадное шоу.
Во-вторых, демократизация страны расширила круг возможных слотов в сфере-мишени. Попробовал бы кто-то из журналистов сравнить Генерального Секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР товарища Леонида Ильича Брежнева или хотя бы кого-то из действующих членов Политбюро с Карабасом-Барабасом, клоуном, кукловодом или хотя бы просто актером. Можно ли представить в советской прессе метафорическое представление Верховного Совета как цирка или шоу, где актеры произносят заученные реплики под восхищенное одобрение клакеров?
В-третьих, активизация модели связана с особой ролью в подобной метафоре концептуальных векторов притворства, неискренности, лжи, неподлинности и внешней моделируемости происходящих событий, что, несомненно, коррелирует с представлениями значительной части общества о политической истории последнего десятилетия прошедшего века. Театр как сфера-источник создает великолепные условия для реализации эмотивной функции метафоры.
В-четвертых, важно отметить высокую структурированность театрального мира как исходной сферы для метафоры, достаточно объемное представление большинства носителей языка об этой структурированности и, наконец, их естественный интерес к зрелищным искусствам. Эти искусства, как и литература, традиционно служат в нашей стране «учебником жизни»: и важнейшим источником информации, и примером для подражания, и нравственным ориентиром. Поэтому «зрелищная метафора» обычно вызывает позитивное отношение коммуникантов.
Назовем основные фреймы рассматриваемой модели.
1. Фрейм «Вид зрелища и жанр представления»
Слот 1.1. Вид зрелища
Российская политическая жизнь последнего десятилетия часто метафорически характеризуется как та или иная разновидность зрелищных искусств. Соответственно выделяются слоты: театр, цирк, кино, балаган, эстрада, концерт. Ср.:
Хочу, чтобы Дума стала скучной, а то в последнее время она все больше похожа на театр. Впрочем, разве одна Дума напоминает театр? Вся наша политическая жизнь театр (С. Панкевич); Деятельность совета все чаще проходила в стиле политического балагана (И. Васильев); У нас политика, конечно, похожа на цирк, но не всем же быть клоунами (Г. Явлинский); Отказ вовремя платить долги Парижскому клубу — это театр, это цирк, это балаган (А. Илларионов).
Типовые прагматические смыслы подобных метафор — излишняя яркость, помпезность, оторванность от жизни, малоэффективность деятельности политических институтов и организаций.
Слот 1.2. Жанр представления
Политические события в современной России регулярно обозначаются как тот или иной зрелищный жанр: детектив, драма, карнавал, комедия, мыльная опера, оперетта, сериал, спектакль, трагикомедия, триллер, фарс, шоу и т. п. Ср.:
Жизнь в «Программе новостей» И. Шеремета выглядит карнавалом, где смешались трагедия, комедия, драма (М. Иванов); Перестроечный фарс приближается к своей кульминации (В. Новодворская); Жириновский — это всегда канкан (А. Слономирова); Десять дней до выборов. Предвыборный спектакль — в полном разгаре. Продолжается действо, жанр которого трудно поддается определению: комедия, трагедия, драма, фарс, трагикомедия — все смешалось на сцене (Д. Никаноров).
Уже само наименование зрелища и его жанра определяет формирование эмотивных смыслов: события и их герои оцениваются в соответствии с традицией жанра. Как отмечает Ю. Б. Феденева, «затрудняясь четко определить сущность происходящего, авторы все чаще прибегают к метафорической номинации “шоу”, включающей в новое значение такие компоненты, как “яркость”, “эстрадность”, “нерусское”, “шумное”, “неглубокое” и др.» [1998, с. 63].
2. Фрейм «Люди театра»
Слот 2.1. Участники спектакля
Наиболее широко представлены исполнители: в труппу (политическую партию) могут входить бас, инженю, лицедеи, первая скрипка, первый любовник, примадонна, при необходимости в спектакле участвуют статисты, массовка, хор и т. п. Политические актеры играют роли, танцуют и подтанцовывают, исполняют арии и подпевают, показывают фокусы, жонглируют, кладут голову в пасть льва, совершают множество других действий с целью достигнуть необходимого эффекта. Ср.:
Артисты, то есть кандидаты всех мастей, сбиваются в труппы, ездят по всей стране, гастролируют (С. Образцов); Березовский не так прост, чтобы вот так, за здорово живешь, выставлять себя политическим клоуном (А. Теплюк); Отстранение от эфира С. Доренко стало потрясением для отечественной телеаудитории. Однако, лишившись любимой мыльной оперы, зрители взамен получили дивное пропагандистское шоу в исполнении того же лицедея (М. Рязанцев); Россель с Рахимовым решили дуэтом помолчать именно после казуса, случившегося с курским губернатором Александром Руцким (В. Смелов).
Подобная метафора в абсолютном большинстве случаев несет негативные эмоции: это относится не только к словам, обозначающим роли «второго плана» (статисты, хор, массовка), но и к обозначениям ведущих актеров. В сознании масс политик должен быть героем, а не играть роль героя. Всякая «неестественность» изначально вредит имиджу политического деятеля.
Слот 2.2. Авторы сценария и постановщики зрелища
В политической деятельности часто различаются организаторы и исполнители тех или иных действий. Для обозначения вдохновителей и разработчиков политических кампаний с учетом специфической роли каждого из них метафорически используется театральная терминология: автор текста, дирижер, кукловод, постановщик, продюсер, режиссер, сценарист, суфлер, а также Карабас-Барабас, «новоявленный Станиславский» и др. К этому же слоту, по-видимому, относятся обозначения процесса подготовки спектакля: генеральная репетиция, премьера, прогон, распределение ролей, репетиция. Как известно, важные политические события готовятся еще более тщательно, чем спектакль, а поэтому политический язык нуждается в номинации этапов такой подготовки и заимствует их в мире зрелищ. Ср.:
Ситуация накануне выборов екатеринбургского градоначальника мучительно напоминает драму, у которой есть сценарист и закулисный режиссер (Д. Табашников); Думой дирижирует Кремль (В. Соколова); Такой президент может показаться опасным для влиятельных западных кругов, уже составивших свой сценарий развития России (С. Анохин); ЛДПР и «Яблоко»… рассматривают выборы в областное законодательное собрание как репетицию президентских выборов (А. Перцев);
В подобных контекстах часто акцентируются несамостоятельность и неискренность публичных политиков, их зависимость от политических партий и финансовых «спонсоров», реальное сходство в работе депутата и актера.
3. Фрейм «Публика и прием, оказываемый спектаклю»
Как известно, для каждого спектакля (и всех, кто его готовил) существует «судный день» — премьера. Зритель дает оценку работе, и мало кого может утешить случайность или несправедливость этой оценки, которая надолго определяет творческую судьбу актеров.
Для политиков (в том числе политических продюсеров, режиссеров, дирижеров и первых скрипок) таким «судным днем» являются выборы. Поэтому вполне закономерно, что театральные термины соответствующей группы (зрители, публика, фиаско, провал и даже клака) активно используются в политической лексике. Ср.:
Всероссийское шоу, или Выборы-96, в разгаре. Зритель, то есть мы, аплодирует, хохочет, смеется. И с изумлением передает друг другу фразы и словечки, звучащие из уст актеров (Д. Никаноров); Для большинства партий преодоление пятипроцентного барьера — это грандиозный успех, но для ЛДПР это почти фиаско. Такого провала у Владимира Вольфовича еще не случалось (А. Перцев).
Политическая жизнь России в последнем десятилетии ХХ века по своей красочности, некоторой даже карнавальности, непредсказуемости во многом напоминала театр, где публика бывает то «дурой», то высшим судией.
И похоже, не случайно многие известные артисты активно участвовали в избирательных кампаниях то в функции хорошо оплачиваемых клакеров, то по примеру Рональда Рейгана в роли официальных кандидатов на высокие должности. И только к концу века актеров в избирательных списках начали серьезно теснить генералы. Видимо, действительно начинается другая эпоха.
4. Фрейм «Элементы представления»
Политическая деятельность, как и зрелищное представление, состоит из отдельных этапов, частей, эпизодов. Для их обозначения метафорически используется соответствующая лексика из понятийной сферы «театр»: акт, антракт, выход на бис, выход на поклоны, действие, картина, кульминация, пролог, реплика, реприза, сцена, трюк, увертюра, эпилог и др. Ср.:
В первом акте политической драмы путинское окружение успело поделить все ключевые посты. А во втором — вдруг начали убеждать, что все по-честному (М. Ростовский); Работа совета украшалась в основном сценами шинкования работающих на благо народа руководителей (И. Васильев); Деятельность Государственной думы неумолимо приближается к эпилогу, и депутаты все чаще вспоминают о своих избирателях (Н. Коротков).
Детальное и всем хорошо известное структурирование понятийной сферы «театр» часто помогает журналистам найти подходящее метафорическое обозначение для политических реалий.
5. Фрейм «Театральное здание и театральный реквизит»
Слот 5.1. Элементы театрального (циркового и т. п.) здания
Современные политики часто планируют события из-за кулис, но при необходимости выходят на политическую сцену или арену, ждут поддержки и от партера, и от галерки, при необходимости наведываются в ложи. Они знают, что театр начинается с вешалки и умело подготовленной красочной программы. Ср.:
Сегодня и ежедневно на арене нашего политического цирка непревзойденная команда клоунов (А. Демидов); В скандале с «Медиа-Мостом» Альфред Кох просто марионетка. Все решают за кулисами, Газпром не свободен в своих действиях (Ю. Скуратов).
Отметим, что в двух последних фразах, как и во многих других, театральная метафора выступает не как отдельное словоупотребление, а как целый комплекс, компоненты которого способствуют более яркому восприятию друг друга. Нередко театральная метафора становится основным выразительным средством для всей политической статьи.
Слот 5.2. Театральный реквизит
Концепты, обозначающие театральный и иной реквизит (бутафория, грим, декорации, занавес, костюм, маски, парик, «фанера» и др.), в политической речи часто используются при характеристике действий политиков, скрывающих свои подлинные дела при помощи высоких слов и красивых поз. Ср.:
