«АЗЕРБАЙДЖАНСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ НЕФТЯНАЯ АКАДЕМИЯ (азербайджан) Бакинский государственный университет (азербайджан) ...»

В связи с изложенным, в соответствии с требованиями пункта 4.1.4 Приказа Министерства внутренних дел России № 334-96г., материал подлежит направлению в орган дознания для организации проверки, осуществления производства по делам об административных правонарушениях в соответствии с требованиями Кодекса об административных правонарушениях Российской Федерации, поскольку деяние подпадает под действие статьи 12.24. «Нарушение Правил дорожного движения или правил эксплуатации транспортного средства, повлекшее причинение лёгкого или средней тяжести вреда здоровью потерпевшего».

Часто уголовные дела возбуждаются без учёта всех обстоятельств происшедшего события. Однако тщательное изучение показывает, что решение о возбуждении уголовного дела не может быть принято в отношении лица, по собственной неосторожности причинившего себе вред здоровью, повлекший смерть в случае отсутствия других пострадавших.

Несмотря на то, что уголовное дело возбуждено, расследование не проводится. К материалам уголовного дела приобщено постановление о возбуждении ходатайства о продлении сроков предварительного следствия, необходимые реквизиты которого не заполнены – отсутствует подпись руководителя Следственного отдела, прокурора; по уголовному делу не проведено ни одного допроса, никто не привлечен к участию в деле в качестве потерпевшего; с постановлениями о назначении экспертиз и заключениями экспертов заинтересованные лица не ознакомлены, о принятом решении также никто не уведомлен.

В последнее время участились факты возвращения уголовных дел для дополнительного расследования в связи с нарушениями прав обвиняемого на защиту.

В соответствии с частью 2 статьи 50 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации обеспечение права обвиняемого (подозреваемого) на защиту возлагается на следователя и, в соответствии со статьёй 49 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, защитник допускается к участию в деле по предъявлении удостоверения адвоката и ордера. Поэтому, в случае назначения защитника обвиняемому (подозреваемому), необходимо выносить постановление о допуске защитника для участия в уголовном деле.

По окончании расследования обязательно разрешать вопрос об отнесении услуг защитника к судебным издержкам (статья 131 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации).[1]

Следует признать необходимым применение положений статьи 125 Уголовного кодекса Российской Федерации в каждом случае оставления водителем места дорожно-транспортного происшествия с тяжкими последствиями. В этой связи можно предложить следующий образец составления постановления о привлечении в качестве обвиняемого.

Водитель Енин Н. Н. 8 июня 2007 года в 00 часов 10 минут управлял мотоциклом «Днепр» без государственных регистрационных знаков, находясь в состоянии алкогольного опьянения, не имея водительского удостоверения и временного разрешения на право управления транспортным средством данной категории, а также документов, подтверждающих право владения, пользования или распоряжения данным транспортным средством. Он перевозил пассажиров сверх количества, предусмотренного технической характеристикой транспортного средства, и управлял мотоциклом без мотошлема, чем нарушил пункты 2.1, 2.1.1, 2.1.2, 2.2, 2.7 и 22.8 Правил дорожного движения Российской Федерации.[2] Следуя по автодороге Орел - Лаврово со стороны поселка Большая Гать в направлении деревни Фоминки Орловского района Орловской области, при совершении манёвра левого поворота в деревню Фоминки, не был внимателен к дорожной обстановке и её изменениям, не выбрал безопасную скорость, обеспечивающую водителю возможность постоянного контроля за движением транспортного средства, двигался со скоростью пятьдесят километров в час, а в момент возникновения опасной обстановки для движения (поворот налево), которую он в состоянии был обнаружить и обнаружил, не принял своевременно меры к снижению скорости вплоть до остановки транспортного средства, вследствие чего в нарушении пунктов 1.3, 1.5, 8.1, 9.1, 9.9, 10.1 Правил дорожного движения Российской Федерации не справился с управлением мотоцикла, выехал на правую обочину, где в восьмидесяти сантиметрах от правого края проезжей части и в семи метрах тридцати сантиметрах от угла дома № 1 деревни Фоминки Орловского района Орловской области, допустил падение пассажира Петрова П. П. с последующим опрокидыванием мотоцикла. В результате происшествия пассажиру мотоцикла Петрову П. П. были причинены телесные повреждения, от которых он скончался, в виде: закрытой черепно-мозговой травмы с переломом костей черепа, кровоизлияниями под оболочки мозга и ушибом вещества головного мозга, что подтверждается линейным переломом левой теменной и височной костей, длинной восемь сантиметров, субарахноидальными кровоизлияниями по базальным поверхностям головного мозга, очагами ушиба лобных и височных долей, повлекшие тяжкий вред здоровью по признаку опасности для жизни и состоящих в прямой причинной связи со смертью.[3]

Своими действиями водитель Енин Н. Н. нарушил правила дорожного движения лицом, управляющим транспортным средством, повлекшие по неосторожности смерть человека, то есть совершил преступление, предусмотренное частью второй статьи 264 Уголовного кодекса Российской Федерации.[4]

Он же Енин Н. Н. 8 июня 2004 года 00 часов 20 минут в нарушении пунктов 1.3, 1.5, 2.1, 2.1.1, 2.1.2, 2.2, 2.7, 8.1, 9.1, 9.9, 10.1, 22.8 Правил дорожного движения Российской Федерации совершил дорожно-транспортное происшествие на управляемом им мотоцикле марки «Днепр» без государственных регистрационных знаков напротив дома № 1 деревни Фоминки Орловского района Орловской области, вследствие чего пассажиру Петрову П. П. были причинены телесные повреждения, от которых он скончался. После совершения дорожно-транспортного происшествия, в нарушении пункта 2.5 Правил дорожного движения, каких-либо мер к спасению, оказанию медицинской или иной помощи не предпринял, не смотря на то, что имел на это реальную возможность и был обязан оказать такую помощь, с места происшествия уехал, не принял возможные меры для оказания доврачебной медицинской помощи пострадавшим и вызова «Скорой помощи», не принял мер к фиксации положения транспортного средства и сохранности следов и предметов, относящихся к происшествию, не сообщил о случившимся в органы милиции, не записал фамилию и адреса очевидцев и, не ожидая прибытия сотрудников милиции, с места происшествия скрылся, заведомо зная, что Петров П. П. находится в опасном для жизни и здоровья состоянии, лежит в беспомощном состоянии на правой обочине дороги, нуждается в посторонней помощи, так как своими действиями поставил его в опасное для жизни и здоровья состояние в результате причиненных ему вышеуказанных повреждений и лишающих его возможности принять меры к самосохранению вследствие своей беспомощности, не принял мер к его спасению, оказанию медицинской или иной помощи не смотря на то, что имел реальную возможность оказать Петрову П. П. помощь и был обязан иметь о нём заботу. Однако Енин Н. Н. умышленно возобновил движение и с места происшествия на управляемом мотоцикле скрылся, поставив этим пострадавшего в опасное для жизни и здоровья состояние, лишающее возможности принять меры к самосохранению вследствие своей беспомощности.

Таким образом, Енин Н. Н. совершил преступление, предусмотренное статьёй 125 Уголовного кодекса Российской Федерации - оставление в опасности, то есть заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни и здоровья состоянии и лишающего возможности принять меры к самосохранению вследствие своей беспомощности, если виновный имел возможность оказать помощь этому лицу и был обязан иметь о нем заботу, либо сам поставил его в опасное для жизни и здоровья состояние.

Ещё одним недостатком технического характера, на который следует обратить внимание, является правильное оформление материалов уголовного дела, в том числе эстетическая сторона вопроса. Так, при рассмотрении уголовного дела в суде может быть выявлен ряд нарушений.

Материалы уголовного дела, в нарушение требований приказа Министерства внутренних дел Российской Федерации №1022-2003г., подшиты в один том в объёме 540 листов (приказом рекомендовано – не более 250 листов). Подшивка произведена таким образом, что ряд документов, а именно протокол осмотра места происшествия, заключение эксперта, протоколы допроса свидетелей трудно читаются. Процессуальные документы в ряде случаев составлены неразборчивым почерком, опись документов к материалам уголовного дела не подшита, отдельные документы, указанные в описи, к материалам дела не приобщены, а другая часть имеющихся документов наоборот не включена в опись.

Таким образом, в работе следственных подразделений встречаются недочёты, существенно влияющие на правильность, полноту, объективность и всесторонность расследования уголовного дела. Деятельность следователя должна быть направлена, в том числе, и на недопущение указанных и прочих возможных ошибок.

Использованные источники

1. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18 декабря 2001 года № 174-ФЗ (в ред. от 18 июля 2009 года) // РГ № 249 от 22 декабря 2001года.

2. Правила дорожного движения Российской Федерации.- М.: АСТ: Астрель, 2009. – 96 с.

3. Аналитическая справка по расследованию дорожно-транспортных происшествий Следственного управления при Управлении внутренних дел по Орловской области.

4. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 года № 63-ФЗ (принят ГД ФС Российской Федерации 24 мая 1996 года) // Собрание законодательства Российской Федерации - 17 июня 1996 года - № 25 – Ст. 2954 (в ред. от 30 декабря 2008 года) // РГ № 113 от 18 июня 1996 года, №114 от 19 июня 1996 года, № 115 от 20 июня 1996 года, № 116 от 25 июня 1996 года.

Regulation of Insider Trading under the Moldovan Legislation

Turcan C.C.

State University of Moldova, Chisinau, Moldova

e-mail: [email protected]

In the Republic of Moldova insider trading is regulated by the Stock Market Law (further on - SML) [1]. Article 3 of the SML provides the definitions of the concepts used throughout the Law. This Article defines the term “insider” as any person with knowledge of the issuer’s privileged information. The definition of “privileged information” is an almost verbatim transposition of the definition of inside information under the Market Abuse Directive 2003/6/EC [2]. However, the core elements of the Moldovan insider trading regulation are to be found in articles 59 and 60 of the SML, under the heading of Title 4 of the SML “Investors Protection on the Stock Market”.

The most striking feature of the insider trading regulation in Moldova is that there is virtually no insider trading prohibition. Insiders are allowed to trade, if several conditions are fulfilled (these will be discussed later in this paper). Another important feature is that the law automatically grants the status of “insider” to certain categories of persons, regardless of their possession of inside information. I shall proceed to analyze the basic elements of the Moldovan insider trading regulation.

Who are insiders? The law does not distinguish between primary and secondary insiders. Article 59 of the Stock Market Law provides the following:

“Insiders are:

a) persons holding a job of responsibility within the issuer, including members of the issuer’s supervisory and management boards, members of the issuer’s censors’ commission, as well as members of other administrative bodies of the issuer.

b) persons holding individually, or together with their affiliated persons, at least 50% + 1 out of the issuer’s outstanding shares, bearing voting rights.

c) persons having access to the privileged information by virtue of their job, provisions of the contract or as a result of contract negotiations, or as a result of having been delegated this right by the issuer or by a issuer’s insider.

d) natural persons, which belonged to the three aforementioned categories during the previous six months.

e) natural persons, affiliated to the persons specified at lit. a) – d)

f) in cases when persons mentioned at lit. b) and c) are legal persons, the statute of insider is also held by persons holding jobs of responsibility within these legal persons, as well as persons which by virtue of the exercise of their duties within the particular legal person, have access to the privileged information of the issuer.

g) any other person, possessing privileged information”.

In this context, I would distinguish between insiders by the virtue of their status and insiders by the virtue of their possession of privileged information. The law establishes a presumption of possession of privileged information by virtue of status for an extremely broad range of persons. These are the members of the management and supervisory boards (Moldova follows the two-tier board model); members of the censors’ commission (it controls the economical and financial activity of the company); major shareholders, whose holding exceeds a prescribed amount; natural persons which belonged to the aforementioned categories during previous 6 months; natural persons affiliated to the aforementioned categories; as well as natural persons holding jobs of responsibility with the aforementioned major shareholders – legal persons. In order to understand the real implications of this broad coverage, it is necessary to understand what an “affiliated person” means under the Moldovan law. In Moldova, the notion of “affiliated person” is a far-reaching one. In the case of legal persons, it includes members of the company bodies; persons holding jobs of responsibility within the company; legal or natural persons holding control within that legal person; affiliated persons of the categories mentioned above, and others. In the case of natural persons, the notion of “affiliated persons” includes, inter alia, spouses and relatives until the second degree, legal persons within which the natural person holds a controlling position. These lists are longer; those were just examples of the major categories of affiliated persons under the Moldovan law. Accordingly, bearing in mind the far-reaching definition of affiliated person, the actual number of insiders “by law” is overwhelming. According to some estimates, each Moldovan company has approximately 195 insiders [3]. There are 3 000 Joint Stock Companies in Moldova. Therefore, the total number of insiders “by law” amounts to 585 thousand, which represents approx. 17,3 % of the Moldovan population. It has to be noted, that the abovementioned estimates do not include those persons, which retain the insider status for a period of 6 months after the cessation of the event that initially granted them that status (Art. 59, lit d) of the SML), as these numbers have to be assessed on a case-by-case basis. Thus, it seems like the actual number of insiders “by law” might be higher than the estimates. Once again, it has to be emphasized that for this type of insiders the law does not require any possession or use of privileged information. They become insiders merely by virtue of their status.

The other group of insiders consists of persons who become insiders by virtue of their access to or possession of privileged information. Access to privileged information might be granted by virtue of:

• particular job. The law does not specify whether this has to be a job within the issuer. Therefore, any job giving access to privileged information suffices for this qualification. This provision covers public officials, journalists, Stock Exchange Board members and employees, issuer’s lawyers and accountants (and eventually many other employees).
• contract (sales contracts, legal services contracts, audit services contracts, and many others);
• contract negotiations (this provision seems to cover persons which participated in the process of contract negotiations, regardless of the actual outcome of the negotiations);
• delegation of right by the issuer or issuer’s insider (this provision might cover those cases, where access to privileged information was granted by power of attorney).

Elements of the Insider Trading Prohibition. The most important feature of the Moldovan insider trading regulation is that there is no insider trading prohibition under the Moldovan law. Article 60, paragraph (1), of the SML provides the following:

“Insiders are allowed to buy or sell issuer’s securities:

1. Through the means of public offer on the secondary market;
2. Without any public offer, provided that the following requirements are fulfilled:
• The information provided in article 54, paragraphs (6) and (7), which can influence the price of the traded securities, has been disclosed prior to the transaction;
• The price of traded securities has been established according to the provision of Article 21, paragraphs (4) – (4)”.

Article 54, paragraph (6) of the SML provides an exhaustive list of 13 events, deemed to affect the financial and economical activity of the issuer. Article 54, paragraph (7) of the SML provides the issuer’s obligation to publish information related to these 13 events within 15 days form the date when such events occurred. Publication has to be made according to the provisions of the issuer’s Articles of Association. Article 21, paragraphs (4) – (4) contains provisions related to means of determining the price of securities within a public offer [4].

Hence, the following two scenarios are available for an insider. According to the first scenario, any insider is allowed to trade if she makes a public offer for the securities under consideration. The futility of this provision is patently obvious. It establishes a cumbersome and useless procedure to be followed by those innocent insiders “by law” who are trading on the basis of public information. In case of “real” insiders, possessing privileged information, this provision allows them to trade as much as they want. For example, a member of the Supervisory Board of Company X possesses information regarding a potential takeover. Instead of being prohibited from trading, all she has to do is to register a public bid offer with the National Securities Commission and to start buying. The public offer requirement, implying that the insider will be obliged to buy (in this case) at a price established in accordance with some criteria, as mentioned above, does not protect market participants. The price will be established either on the basis of previous prices paid for the same securities, which by no means could have reflected the privileged information possessed by the insider at the moment she decides to trade, or on the basis of other criteria. In most cases, the price determined in the context of a public offer will be based on publicly available information and will not incorporate the privileged information known by the insider. Hence, in no way could such a price reflect the true value of securities traded by the insider, granting thus no protection to the innocent market participants.

Moreover, while the public offer requirement might place all the potential counterparties of the insider on an equal footing (as public offers should provide equal conditions for all potential counterparties), this requirement does not place the insider and her counterparties on an equal footing. Perhaps the requirement that a public offer should be valid for at least 30 days slightly increases the chances that during this period, privileged information will somehow become public, but this looks like a lottery game and legislation aiming at protecting investors should not rely on hopes.

According to the second scenario, in order to trade, the insider has to wait until the issuer makes public disclosure of any of the 13 events allegedly affecting the issuer’s economical and financial activity. After this, the insider can sell and buy issuer’s securities, at a price established in the same way as in the context of a public offer. This scenario seems to be more protective for the innocent investors than the first one, because at least in several instances the insider is obliged to wait for the disclosure before trading. Nevertheless, this provision has significant shortcomings. First, it provides an exhaustive list of events affecting the issuer’s activity. However, the truth is that privileged information can relate to any aspect of the issuer’s activity, as well as to the overall market situation; moreover, as mentioned in previous sections of this work, political news or virtually any other piece of information might amount to privileged information. Nevertheless, in Moldova, disclosure of the prescribed 13 events suffices for an insider to start trading. Thus, the bad-faith insider, possessing relevant privileged information that does not relate to any of the 13 events from the list, is allowed to trade freely on it.

Second, according to this scenario, disclosure has to be made by the issuer, and not by the insider. If an insider becomes aware of any information related to the list of events, she cannot disclose it herself and trade, but she has to wait for the disclosure to be made by the issuer. This requirement delays the conveyance of relevant information into the market.

As far as tipping is concerned, insiders are prohibited from tipping. The Moldovan tipping prohibition is an almost verbatim transposition of the tipping prohibition of the Market Abuse Directive.

Comments

According to the above brief analysis of the Moldovan insider trading regulation, the latter is blatantly different from modern models of insider trading regulations. First, it does not require a case-by-case analysis of each alleged insider-trading episode. Instead, trading by certain prescribed categories of insiders is automatically caught under the Moldovan law. This amounts to a “presumption of guilt”. Moreover, insider trading as such is not prohibited, it is allowed under several conditions. As a result, innocent traders, which were attributed by law to the category of insiders, have to perform all their trades in securities in relation to which they are deemed insiders following a cumbersome a costly procedure. This requirement diminishes their activity on the capital market and, perhaps, might decrease the overall stock market liquidity. On the other hand, true insiders, possessing inside information and willing to trade on it, can do it either under the conditions of a public offer, or after the issuer made the prescribed disclosure of an exhaustive list of events allegedly affecting the issuer’s activity. Nevertheless, the fact that “real” insiders can perform trades, does not mean that the number of transactions will be high and the stock market liquidity will grow. On the contrary, evidence exists that insider trading hampers stock market liquidity [5]. The Law also requires that in both cases the price of securities has to be determined according to prices of the same securities under prior transactions. This requirement serves no protective function for the ordinary investor, as the very meaning of inside information is that it has not yet been incorporated in the market prices. Therefore, previous market prices by no means can reflect the inside information possessed by the true insider and the latter finds no obstacles in reaping profits as a result of his trade.

The reasons behind this peculiarity of the Moldovan insider trading regulation might be multifarious. One of such reasons could be the powerful lobbying exercised by wealthy corporate insiders in the process of this law’s drafting and adoption. The prohibition of insider trading has been virtually excluded from the Stock Market Law in 2005, generating many indignation and negative comments from the part of market participants. Nevertheless, even after the 2008 revision of the Law, no actual insider trading prohibition has been provided for.

Another plausible reason explaining the design of the insider trading regulation might be the inability of the executive branch to carry out and implement rules and regulations drafted by the legislative. Carrying out a case-by –case analysis of each element of inside information (such as its price sensitivity, non-public nature), proving that a particular person was indeed an insider and that her trade was effected on the basis of inside information, tracing all the alleged insider trading transactions – all these activities require a lot efforts, skills and knowledge. Therefore, it proves easier to establish a general presumption, covering a vast majority of traders. In this context, a general insider trading prohibition would lead to a huge outflow of traders from the market. Hence, the Moldovan legislator chose what it considered the “middle way” – allowing insider trading, under several conditions. However, this approach is more detrimental than either of the two models: insider trading prohibition and absolute insider trading deregulation. Under the Moldovan regulation, the alleged beneficial effects of any of these two models cannot be taken advantage of.

References

1. Lege cu Privire la Piata Valorilor Mobiliare nr. 199 – XIV din 18.11.1998, Monitorul Oficial nr. 27-28/123 din 23.03.1999.

2. Directive 2003/6/ EC of the European Parliament and of the Council of 28 January 2003, on insider dealing and market manipulation (market abuse), OJ 2003 L96, p.16.

3. http://natangarstea.blogspot.com/2008/01/insideri.html. Mr. Natan Garstea is the CEO of the Rating and Estimation Agency “EVM-MD”. Between 1999 and 2003, Mr. Garstea was Counselor of the President of the National Securities Commission of Moldova.

4. Price will be determined either as the average price of transactions in those particular securities effected within 6 months prior to the registration of the public offer, or as the biggest price paid by the offeror or her affiliated persons for those particular securities within 6 months prior to the public offer registration. The highest price out of these two prices will be chosen. If there were no transactions effected in those securities during that time-span, the law provides other means of price determination, such as the value of net assets per share or estimation of price made by an estimation company.

5. Klaus J. Hopt and Eddy Wymeersch Reineer Kraakman. European Insider Dealing – Law and Practice. - London: Butterworths, 1991. – p. 26.

СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫЕ И ОХОТНИЧЬИ УГОДЬЯ: ЭКОЛОГО-ПРАВОВОЙ АСПЕКТ

Цыпарков Н.Г.

Минский институт управления, г. Минск, Беларусь

e-mail: [email protected]

Животный мир выполняет ряд важных экологических и экономических функций. В соответствии с п.20 ст. 1 Закона Республики Беларусь «О животном мире» от 20.07.2007 г. (в дальнейшем – Закон), животный мир – это охраняемый компонент природной среды, возобновляемый природный ресурс, представляющий собой совокупность всех диких животных, постоянно обитающих на территории Республики Беларусь или временно ее населяющих, в том числе дикие животные в неволе. Объект животного мира – это дикие животные, в том числе относящиеся к объектам охоты и рыболовства, а также популяции диких животных. В соответствии с п.13 этой же статьи, дикие животные – это млекопитающие, птицы, пресмыкающиеся, рыбы, насекомые и другие животные, обитающие на земле (на поверхности, в почве, в подземных пустотах), в поверхностных водах и атмосфере в условиях естественной свободы [1].

В п. 62 ст.1 Закона определено, что угодья – это часть территории Республики Беларусь, которая является средой постоянного обитания объектов животного мира, либо имеет значение для их воспроизводства, нагула, зимовки, миграции и используется или может быть использована для осуществления пользования объектами животного мира и деятельности, связанной с пользованием объектами животного мира. В то же время, в соответствии с п.43 ст.1 Закона, охотничьими угодьями считается территория, которая является средой постоянного обитания охотничьих животных и используется или может использоваться для целей охоты и ведения охотничьего хозяйства.

В охотничьих угодьях, в соответствии с п.18 Правил ведения охотничьего хозяйства и охоты, выделяются такие их категории, как лесные, полевые и водно-болотные. Не включаются в фонд охотничьих угодий территории земель населенных пунктов, садоводческих товариществ и дачного строительства, зон массового отдыха и запретных для охоты зон вокруг них, земель промышленности, зон эвакуации (отчуждения), зон первоочередного отселения, а также особо охраняемых природных территорий, иных территорий, в границах которых в соответствии с их режимом охраны и использования охота запрещена (п. 4 названных Правил).

Следовательно, исходя из положений указанных законодательных актов и непрерывности среды обитания, сельскохозяйственные земли являются одновременно охотничьими угодьями, где постоянно или временно может обитать животный мир, в том числе и охотничьи животные.

Территория Республики Беларусь составляет 20759,8 тыс. га, сельскохозяйственные земли на 2007 г. составляли 8984,9 тыс. га или 43,3 % территории государства, земли государственного лесного фонда 8466,5 тыс. га, соответственно 40,8 %, земли под болотами и водными объектами 1371,1 тыс. га – 6,6 %, другие земли 1937,3 тыс. га – 9,3 % [3].

Площадь охотничьих угодий на начало 2007 г. составляла 16,7 миллионов га или 80,4 % всей территории государства. Сельскохозяйственные земли в составе охотничьих угодий составляют 53,2 %.

Ст. 14 Закона обязывает юридических лиц и индивидуальных предпринимателей, осуществляющих хозяйственную и иную деятельность, не связанную с пользованием объектами животного мира, но оказывающую вредное воздействие на объекты животного мира или среду их обитания, или представляющую потенциальную опасность для них, охранять объекты животного мира и среду их обитания. Кроме того, они обязаны проводить мероприятия, обеспечивающие предупреждение или компенсацию возможного вредного воздействия. Вред, причиненный объектам животного мира или среде обитания в результате нарушения законодательства о животном мире, подлежит возмещению в размере, определенном по таксам, установленным Президентом Республики Беларусь.

В соответствии с действующим законодательством, сельскохозяйственные земли одновременно являются охотничьими угодьями. В п. 7 Правил ведения охотничьего хозяйства и охоты указывается на то, что при осуществлении в границах фонда охотничьих угодий хозяйственной и иной деятельности, не связанной с ведением охотничьего хозяйства, юридические лица и индивидуальные предприниматели обязаны выделять участки в радиусе 300 метров вокруг глухариных и тетеревиных токов, взятых под охрану мест обитания млекопитающих и птиц, относящихся к видам, включенным в Красную Книгу Республики Беларусь, с осуществлением в границах этих участков мероприятий по охране указанных животных.

Далее в этом же пункте Правил указано, что хозяйствующие субъекты обязаны проводить сенокос, уборку зерновых и кормовых культур от центра участка сельскохозяйственных земель к краям, а также с использованием сельскохозяйственной техники, осуществляющей данные работы, оборудованной отпугивающими средствами (механическими, звуковыми, световыми и другими). Этот же пункт правил запрещает юридическим лицам, гражданам и индивидуальным предпринимателям хранение и применение минеральных удобрений, средств защиты растений, стимуляторов роста и других препаратов, материалов, сырья и отходов, опасных для диких животных и среды их обитания, без осуществления мероприятий, гарантирующих предотвращение заболеваний и гибели диких животных, а также ухудшение среды их обитания.

Кроме того, запрещается проведение сельскохозяйственных, мелиоративных, лесохозяйственных и иных работ способами, приводящими к массовой гибели диких животных, выжигание сухой растительности и ее остатков на корню на землях сельскохозяйственного назначения и землях других категорий, тростника, камыша и других зарослей дикорастущих растений в местах обитания и размножения диких животных.

В целях определения причинения вреда охотничьей фауне на территории Республики Беларусь сельскохозяйственными предприятиями в 2006 г. кафедра экономико-правовых дисциплин Академии МВД Республики Беларусь совместно с управлением по борьбе с экономическими преступлениями МВД (в настоящее время – Главное управление по борьбе с коррупцией и экономическими преступлениями) была разработана анкета для опроса механизаторов сельскохозяйственных организаций, работающих с косилками, дисковыми и обыкновенными боронами, на зерновых и силосоуборочных комбайнах, другими механизмами по обработке почвы и уборки культур, с целью выяснения количества погибших диких животных. В результате обработки анкет была получена информация о гибели охотничьих животных на территории Республики Беларусь в 2006 году.

Если перевести в денежную оценку причинения вреда фауне сельскохозяйственными предприятиями на основе такс для определения размера возмещения вреда, причиненного окружающей среде физическими и юридическими лицами в результате незаконного изъятия или уничтожения диких животных и вредного воздействия на среду их обитания (Приложение к Указу Президента Республики Беларусь от 8 декабря 2005 г. № 580) [2], и Указа Президента Республики Беларусь от 24 июня 2008 г. № 348 [3], то на 10 июля 2008 г. базовая величина составляет 35 тыс. руб., сумма причиненного вреда одним сельскохозяйственным предприятием во время проведения работ, связанных с пахотой, боронованием, севом, уходом за культурами, в том числе с использованием химикатов, уборкой как трав, так и зерновых, бобовых, других культур составляет 6323604 руб., т.е. 180,7 базовых величин (см. табл. №1).

Таблица №1

№ п/п	Вид диких животных	Кол-во погибших в 827 с/х предпр.	Такса для определения ущерба за 1 особь (БВ)	Сумма общего ущерба (руб.)	Кол-во погибших животных на одно с/х предпр.	Сума ущерба на одно с/х предпр. (руб.)
1	2	3	4	5	6	7
1	заяц-русак	5302	10	1855700000	6,4	2240000
2	косуля	196	60	41160000	0,23	483000
3	кабан	63	60	13230000	0,8	168000
4	лось	10	95	33250000	0,012	39900
5	лиса	222	15	11655000	0,26	136500
6	тетерев	591	10	20685000	0,71	248500
7	серая куропатка	5323	10	1863050000	6,43	2250500
8	перепел	1300	10	455000000	1,57	549500
9	коростель	401	10	14035000	0,48	168000
10	хорь	11	15	5755000	0,013	6825
1	2	3	4	5	6	7
11	Барсук	1	20	700000	0,0012	840
12	енот	3	15	1575000	0,003	1575
13	енотовидная собака	10	15	5250000	0,012	6300
14	выхухоль	1	1	35000	0,0012	42
15	ласка	1	15	525000	0,0012	630
16	утка	115	4	16100000	0,14	19600
17	аист	5	10	1750000	0,006	2100
18	серый журавль	1	10	350000	0,00012	42
19	еж	24	1	35000	0,03	1050
20	крот	14	1	35000	0,02	700
	всего	13654		4339875000		6323604

Следовательно, в случае нарушения хозяйствующими субъектами Агропрома республики правовых норм, которые были рассмотрены выше, к ним можно предъявлять иск на сумму 180,7 базовых величин. Или этот вопрос можно решать в административном порядке, т.е. в главу 15 Кодекса Республики Беларусь об административных правонарушениях «Административные правонарушения против экологической безопасности, окружающей среды и порядка природопользования» внести дополнения, а именно – статью «Нарушение требований законодательства об охране животного мира при производстве сельскохозяйственных работ», за нижний предел санкции взять ущерб, причиненный одним сельскохозяйственным предприятием 6323604 руб., т.е. это 180,7 базовых величин.

Использованные источники

1. О животном мире: Закон Республики Беларусь от 10 июля 2007 г. № 257-З, Национальный реестр правовых актов Республики Беларусь, 17.07.2007, №2/1354.

2. О некоторых мерах по повышению эффективности ведения охотничьего хозяйства и рыбохозяйственной деятельности, совершенствованию государственного управления ими: Указ Президента Республики Беларусь от 8.12.2005 г. № 580 (в ред. Указов Президента Республики Беларусь от 14.09.2006 г. № 574, от 23.10.2006 г. № 630, от 30.04.2007 г. № 2007, Национальный реестр правовых актов Республики Беларусь, 21.12.2005, №196, 1/6996.

3. О таксах для определения размера возмещения вреда, причиненного окружающей среде: Указ Президента Республики Беларусь от 24.06.2008 г. № 348.

Организационно- правовые основы деятельности органов местного управления и самоуправления по развитию личных подсобных хозяйств граждан

Чернова О.А.

Белорусская государственная сельскохозяйственная академия, г.Горки, Беларусь

(факультет бизнеса и права, 5 курс)

Науч. рук.: А.А.Герасимович, к. ист. н., доцент

В современных условиях в аграрном секторе экономики личное подсобное хозяйство занимает существенное место. В соответствии со статьёй 2 Закона Республики Беларусь от 11 ноября 2002 г. «О личных подсобных хозяйствах граждан» (далее - ЛПХ) оно является формой хозяйственно- трудовой деятельности граждан по производству сельскохозяйственной продукции, основанной на использовании земельных участков [1]. По данным социологических опросов для 90% сельских жителей личное подсобное хозяйство является одним из основных источников доходов.

Дальнейшее развитие аграрного законодательства, регулирующего хозяйственно-трудовую деятельность граждан в сфере личного подсобного хозяйства, связано не только с переводом аграрной экономики на рыночные условия хозяйствования, но и обеспечением стабильной государственной поддержки личного подсобного хозяйства.

Меры по государственной поддержке ЛПХ находят отражение в повседневной деятельности органов местного управления и самоуправления. Ими регулярно рассматриваются вопросы состояния и развития личных подсобных хозяйств, принимаются программы по их развитию, меры материального стимулирования закупок молока у населения, оказывается другая существенная помощь в ведении личных подсобных хозяйств.

Хотя, в последние годы и наблюдается тенденция снижения производства продукции животноводства в личных подсобных хозяйствах, уменьшается поголовье скота в частной собственности и сокращается число хозяйств, содержащих скот.

Объясняется это как старением сельского населения, уменьшения их численности, так и ростом доходов сельского населения из других источников [2,с.3].

В республике создана нормативно- правовая база, позволяющая гражданам соблюдать свои права и законные интересы, связанные с ведением личного подсобного хозяйства. На это направлена политика местных органов управления и самоуправления. Она включает:

• создание сельскими (поселковыми), районными исполнительными и распорядительными органами коммунальных унитарных предприятий (с консультационными пунктами и пунктами проката сельскохозяйственной техники, гужевых и других средств) по оказанию гражданам, осуществляющим ведение личного подсобного хозяйства, услуг по возделыванию сельскохозяйственных культур и уборке урожая, заготовке кормов, реализации выращенной продукции, заготовке топлива, обработке земельных участков и других услуг;

• оказание помощи в реализации излишков сельскохозяйственной продукции, произведенной в личных подсобных хозяйствах граждан;

• предоставление финансовых и льготных кредитных ресурсов на жилищное строительство и хозяйственное обустройство, покупку скота, средств механизации;

• ежегодное проведение мероприятий по профилактике инфекционных и инвазионных заболеваний животных, находящихся в собственности граждан;

• поставка высококачественного семенного и посадочного материала сельскохозяйственных культур, высокопродуктивного скота, сельскохозяйственной техники, инвентаря и оборудования, минеральных и органических удобрений, средств защиты растений, комбикормов и зерна на кормовые цели;

• обеспечение потребностей граждан в сенокосах и пастбищах для личного скота.

Кроме этого, законодательно установлено, что земельный участок, принадлежащий гражданину на праве частной собственности, может быть, использован им для осуществления любой предпринимательской деятельности или иной деятельности, не запрещенной законом. В связи с этим, для реализации конституционных прав граждан на землю государство принимает меры по расширению крестьянского (фермерского) сектора за счет успешно развивающихся личных подсобных хозяйств. В рамках этого перспективного направления расширения фермерского сектора осуществляются меры государственной поддержки, направленные на перераспределение земель и юридическое закрепление прав на землю за сельскими жителями, изъявившими желание создать на базе личных подсобных хозяйств высокотоварные крестьянские (фермерские) хозяйства.

Местные исполнительные и распорядительные органы обязаны обеспечить в первоочередном порядке граждан, производящих сельскохозяйственную продукцию, оборудованными в соответствии с техническими требованиями торговыми местами для ее реализации, а также защиту этих граждан от вымогательства и иных преступных посягательств на эту продукцию [3,с.5].

При ведении гражданами личного подсобного хозяйства на территории, где отсутствуют объекты производственного и социально-бытового назначения, местные исполнительные и распорядительные органы обеспечивают строительство дорог, линий радио- и электропередач, а также водоснабжение, газификацию, телефонизацию, мелиорацию земель. Финансирование таких работ производится за счет средств республиканского и местного бюджетов.

Государственная поддержка личных подсобных хозяйств граждан осуществляется и по другим направлениям, а также мерами материального и морального стимулирования.

Однако, для более эффективного развития ЛПХ, как представляется, необходимо решение ряда проблем.

В первую очередь, требуется изменение ценообразования на сельскохозяйственную продукцию и материально-технические ресурсы (удобрения, ГСМ, тракторы, автомобили и т.д.). Сложившаяся диспропорция цен на сельскохозяйственную и промышленную продукцию, по нашему мнению, отрицательно сказывается на развитии всех форм хозяйствования, включая и ЛПХ. Решение этой проблемы должно предусматривать дотацию со стороны государства за реализованную ЛПХ продукцию. В настоящее время государством предпринимаются конкретные меры по этой проблеме.

Наряду с проблемой ценообразования эффективное производство продукции зависит от уровня материально-технической базы. Снижение трудоёмкости работ в ЛПХ является одной из первостепенных задач. ЛПХ сегодня нуждается не только в минитехнике для обработки приусадебных участков, но и в широком наборе технических средств для животноводства и переработки продуктов, полученных в ЛПХ. Так, в настоящее время Минский Тракторный Завод выпускает для сбыта в пределах республики мотоблок "Беларусь" МТЗ-05, приобретают его на селе прежде всего работающие или вышедшие на пенсию механизаторы, способные профессионально использовать, эта технически сложное устройство. Круг покупателей мотоблока значительно расширится, если создать при магазинах центры по обслуживанию малой техники.

Таким образом, основными факторами успешного функционирования рассматриваемого сектора экономики следует считать, с одной стороны, создание более благоприятных условий для развития ЛПХ, а с другой - более ощутимую государственную поддержку. Важную роль в эффективной деятельности ЛПХ должна играть потребительская кооперация. В свою очередь это предполагает активизацию работы по созданию центров поддержки и развития хозяйств населения в составе районных потребительских обществ (союзов). Органам местной исполнительной и распорядительной власти необходимо проводить работу в направлении создания новых и реконструкции действующих оптовых и розничных продовольственных рынков за счет средств местных бюджетов в соответствии с законодательством.

Использованные источники

1.Закон Республики Беларусь от 11 ноября 2002 года № 149-3 «О личных подсобных хозяйствах граждан» (с изм. и доп. от 2 июля 2009г. №31-3) // НРПА РБ от15 ноября 2002 года №2/898.

2.Выгодный кредит для частного подворья (Личные подсобные хозяйства и продовольственная безопасность страны)/Информация Министерства сельского хозяйства и продовольствия Республики Беларусь// Беларусская нива.-2009.-30 июня.-с.5

3.Лийко Б.А. Подсобные хозяйства: тенденции и реальность /Б.А. Лийко// Белорусская нива.-2008.-12 августа.-с.8

К вопросу об определении основных понятий в сфере

охраны труда

Шагинян В.В.

Армавирский государственный педагогический университет, г. Армавир, Россия

e-mail: [email protected]

Как известно, право работника на здоровые и безопасные условия труда закреплено в ст. 37 Конституции Российской Федерации.

В последнее время все большее развитие получает рынок услуг по охране труда. В этой связи безусловный научный и практический интерес представляет раскрытие содержания понятий «охрана труда», «услуга по охране труда» и «рынок услуг по охране труда».

Понятие «охрана труда» появилось в науке трудового права неслучайно. Это стало возможным благодаря заимствования советским правительством опыта международного рабочего движения. Примером послужила западная Европа XIX века, где данное определение было упомянуто в целом ряде политических документов. [5, с.33] Необходимо отметить, что с XIX века в правовой доктрине значение понятия охраны труда имеет гуманистическую направленность и включает в себя целый ряд аналогично направленных определений, таких как оздоровление труда и охрана здоровья рабочей массы, безопасность жизни и здоровья рабочих, безопасность труда. Аналогичные подходы отразили и первые советские трудовые кодексы.

Однако в 1930-е гг. в связи с известными историческими событиями (голод, форсированные пятилетки, коллективизация) меняется отношение как к трудовому праву вообще, так и к институту охраны труда в частности. Именно в эти годы, как справедливо, отмечает ученый С.А. Иванов, законодательство о труде рассматривается как средство повышения производительности труда, и только затем - как средство охраны труда. [4, с.23] Здесь же он добавляет, что трудовое право вообще зародилось как право охраны труда, а также - что охрана труда представляет основной институт отрасли и осуществляет его социальное назначение.

В послевоенные годы на основе принятого в середине XX века понимания охраны труда был сформулирован конституционный принцип, однако как принцип отрасли трудового права охрана труда получила свое юридическое закрепление значительно позже: в преамбуле и в ст. 2 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о труде, принятых 15 июля 1970 г. и введенных в действие с 1 января 1971 г.

Именно после того, как охрана труда была в качестве принципа отрасли трудового права зафиксирована в Основах, в юридической литературе стали появляться дискуссии о подходах и природе данной правовой категории. [2, с.45] Охрана труда все чаще рассматривалась как субъективное право общего характера, являющееся элементом правового статуса граждан, и как межотраслевой принцип, который раскрывается в конкретных субъективных правах и принципах охраны труда.

Определяя содержательное наполнение института охраны труда, следует отметить, что различные специалисты определяют его по-разному, однако традиционно включают следующие элементы:

- общие нормы по охране труда, правила и нормы по технике безопасности и производственной санитарии (единые, межотраслевые и отраслевые);

- нормы, устанавливающие обеспечение работников средствами индивидуальной защиты и нейтрализацию вредных воздействий на работающих производственных факторов (нормы, предусматривающие организацию лечебно-профилактического питания, выдачу молока, мыла, спецодежды и т.д.);

- специальные нормы о труде женщин, несовершеннолетних и лиц с пониженной трудоспособностью [6, с.6]

Однако в юридической литературе советского трудового права не было выработано единого мнения и по вопросам возможности отнесения к институту охраны труда норм, устанавливающих организацию надзора и контроля над охраной труда, а также норм, устанавливающих ответственность должностных лиц предприятия за нарушения законодательства по охране труда, которые могли бы быть к нему отнесены. Не было единства и по вопросам связанным с включением в институт охраны труда норм, регулирующих организацию, планирование, финансирование мероприятий по технике безопасности и производственной санитарии.

Охрана труда сегодня – это система обеспечения безопасности жизни и здоровья работников в процессе трудовой деятельности, включающая социально-экономические, организационно-технические, лечебно-профилактические, реабилитационные и иные мероприятия. [7, с.224]

Анализируя динамику подходов к пониманию института охраны труда в советское время, можно сделать вывод о том, что его понимание зависело не только от уровня развития непосредственно права, но и, в большой степени, от его идеологической направленности. Несмотря на его изначальную гуманистическую направленность, законодательство о труде в целом на протяжении XX века рассматривалось как средство повышения производительности труда, и только затем - как средство охраны труда. И тем не менее, данный трудоправовой институт можно отнести к числу достаточно подробно разработанных трудоправовых категорий.

Понятие «услуга по охране труда» появилось в 1999 г. в Федеральном законе «Об основах охраны труда в Российской Федерации». В нем говорится, что «при отсутствии в организации службы (специалиста) по охране труда работодатель заключает договор со специалистами или организациями, оказывающими услуги в области охраны труда». Определения данного термина там не давалось. Отсутствует оно и в Трудовом кодексе РФ (принятом в 2002 г.), ст.217 которого полностью воспроизводит вышеназванную норму. [3]

Таким образом, судить о содержании данного понятия можно, лишь опираясь на соответствующие статьи упомянутых законодательных актов. В них речь идет о специальных службах, призванных заниматься управлением охраной труда на предприятиях, а под услугой понимается выполнение физическими или юридическими лицами управленческих, организационных функций.

Однако, услуги по охране труда могут быть разного содержания, и в каждом отдельном случае надо конкретизировать, какие из них имеются в виду.

Что касается определения понятия «рынок услуг по охране труда», то его можно сформулировать как совокупность форм отношений и связей между отдельными самостоятельно принимающими решения хозяйствующими субъектами, взаимодействие которых в качестве продавцов и покупателей этих услуг приводит к возможности обмена между ними, т.е. возможности продавцам продать, а покупателям купить необходимые услуги. Иными словами, это механизм взаимодействия продавцов и покупателей услуг по охране труда, предполагающий использование рыночных цен. [1, с.45]

В зависимости от характера и видов услуг по охране труда формируются отдельные сегменты данного рынка (например, обучения и проверки знаний по охране труда, аттестации рабочих мест по условиям труда, лабораторных исследований производственной среды и т.д.). Будучи важной институциональной основой создания здоровых и безопасных условий труда, он требует разработки и установления в нормативных правовых актах четкого и ясного понятийного аппарата, описывающего данное явление.

Использованные источники

1. Борисов О.В., Снежко О.А. Проблемы реализации конституционного принципа равенства в сфере труда. // Юрист. 2006. № 3. С. 43-47.
2. Голощапов С.А. Правовые вопросы охраны труда в СССР. М., 1982. С. 45.
3. Декларация МОТ об основополагающих принципах и правах в сфере труда. Принята в г. Женева 18.06.98. // Рос. газ. 1998. 16 дек.
4. Иванов С.А. Советское трудовое право: вопросы теории. Гл. 1. М., 1978.
5. Иванов С.А. Трудовое право переходного периода: проблемы использования зарубежного опыта // Государство и право. 1995. № 3. С. 33.
6. Сайдахмедов С.И. Развитие института охраны труда в советском трудовом праве. // Трудовое право. 2008. №11. С. 5-7.
7. Смоленский М.Б., Мажинская Н.Г. Трудовое право Российской Федерации: учебник. – М.: Издательско-торговая корпорация «Дашков и Ко», 2007. – 384 с.

О некоторых нравственных аспектах деятельности прокурора при поддержании государственного обвинения

Шадрина Е.Г.

Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, г. Санкт-Петербург, Россия

е-mail [email protected]

Ведущее место в системе нравственных принципов при поддержании государственного обвинения занимают законность, справедливость и объективность.

Законность – принцип не только правовой, но и нравственный. Государственный обвинитель должен в своей деятельности руководствоваться законом не только потому, что в противном случае он будет привлечен к ответственности, но и потому что он представитель публичного органа уголовного преследования и по его деятельности общество судит о работе государственных органов. Нарушение закона недопустимо в любой сфере, особенно в деятельности органа, на которого возложена обязанность охранять права и законные интересы лиц. Глубокое уважение к закону – важнейшая составляющая морального облика прокурора.

Нравственный принцип справедливости наше отражение в общепризнанных принципах и нормах международного права (например, ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (1950 г.), Конституции РФ, ст. 43 УК РФ, ст. 297 УПК РФ. Именно справедливость определяет главный смысл уголовного процесса, так как его «нравственная суть как определенного вида государственной деятельности заключается в том, что он выступает (должен выступать) в качестве средства защиты нормативов равенства и справедливости и нацелен на то, чтобы каждый виновный был привлечен к уголовной ответственности и понес наказание соразмерное содеянному, каждый потерпевший получил полную сатисфакцию за причиненный ему преступлением ущерб, а каждый ошибочно подверженный уголовному преследованию или осужденный реабилитации» [1, с. 16]. Любая несправедливость в отношении подсудимого не только нарушает закон, но и противоречит нормам нравственности.

В соответствии со ст. 20 УПК РСФСР 1960 г. прокурор был обязан принять все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, независимо от того, что он является представителем стороны обвинения. В УПК РФ данный принцип не нашел отражения, а прокурор обозначен как субъект уголовного преследования. Тем не менее, Генеральная прокуратура РФ ориентирует государственных обвинителей объективно оценивать в совокупности все собранные доказательства - как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а также всемерно способствовать установлению фактических обстоятельств дела с целью вынесения судом законного, обоснованного и справедливого решения ; при определении своей позиции относительно наказания строго руководствоваться требованиями закона о его соразмерности и справедливости с учетом характера и степени общественной опасности преступления, личности виновного, а также обстоятельств, смягчающих и отягчающих наказание.

Известно, что уголовное судопроизводство - одна из самых конфликтных сфер правоприменительной деятельности. Провозгласив состязательность уголовного процесса, законодатель признал наличие противоборствующих, спорящих сторон, выполняющих в нем различные процессуальные функции и зачастую преследующих противоречивые интересы при решении вопроса о причастности конкретного лица к преступлению. На практике это порождает конфликты между должностными лицами, ведущими производство по уголовному делу, и другими его профессиональными участниками, в частности адвокатами, нередко высказывающими взаимные претензии друг к другу [2, с. 35].

Государственный обвинитель вправе вступать в судебное разбирательство только будучи убежденным в обоснованности обвинительной версии. Именно на убежденности прокурора в доказанности предъявленного обвинения основано его моральное право утверждать от имени государства то, что инкриминируемое преступление совершено подсудимым. Убежденность должна формулироваться после предварительного и тщательного изучения материалов уголовного дела. Таким образом, государственный обвинитель не имеет морального права вступать в судебный процесс как без изучения материалов уголовного дела, так и без убежденности в виновности подсудимого, сформулировавшегося по результатам такого изучения. О важности убежденности в виновности обвиняемого как основания для поддержания государственного обвинения свидетельствует также предложение некоторых процессуалистов предусмотреть на законодательном уровне следующее правило: «Работник прокуратуры, которому поручено поддержание государственного обвинения в суде, обязан изучить материалы уголовного дела и заявить самоотвод от участия в судебном разбирательстве в случае, если доказательственная база вызывает у него сомнения. Данный самоотвод подлежит обязательному удовлетворению. Указанное правило не распространяется на прокуроров, которые лично утвердили обвинительное заключение» [3, с. 60-61].

Такая убежденность складывается по результатам оценки доказательств, имеющихся в материалах уголовного дела. Причем предоставляя свободу в оценке доказательств и воздвигая ее в принцип уголовного судопроизводства (ст. 17 УПК РФ), законодатель ограничивает ее законом и совестью. Действительно, ряд норм УПК РФ регулируют порядок собирания, проверки, оценки доказательств, исчерпывающий перечень источников доказательств, правила о недопустимости доказательств и т.п.

Совесть же - это этическая категория, характеризующая способность человека осуществлять правовой самоконтроль, внутреннюю самооценку с позиций соответствия своего поведения требованиям нравственности, самостоятельно формулировать для себя нравственные задачи и требовать от себя их выполнение [4, с. 18].

Для прокурора совесть определяется как чувство или сознание нравственной ответственности за свое поведение по отношению к другим людям, обществу, как критерий уверенности в беспристрастности и справедливости своего решения.

Таким образом, свобода оценки доказательств возлагает на прокурора обязанность соотносить свои решения и действия не только с правовыми, но и нравственными предписаниями.

Объективность и чувство меры должны присутствовать у государственного обвинителя в ходе исследования доказательств, особенно показаний подсудимого, потерпевшего, свидетелей. Допрос должен вестись спокойно и корректно, недопустимо проявлять раздражительность, бестактность, грубость. В ходе допроса прокурор должен преследовать единственную цель – достижение истины, а не подтвердить любой ценой выдвинутое обвинение. Недопустимо использование судебной трибуны для удовлетворения личных амбиций, желаний «порисоваться» перед присутствующими.

В соответствии принципом свободы оценки доказательств, государственный обвинитель оценивает доказательства по своему внутреннему убеждению, руководствуясь при этом законом и совестью. И если в ходе такой оценки он придет к убеждению, что вина подсудимого в совершении инкриминируемого ему деяния не доказана, закон предоставляет ему право отказаться от обвинения. С этической точки зрения, в такой ситуации следует говорить не о праве, а об обязанности отказа от обвинения. Данное положение подтверждается п. 1.8 приказа Генеральной прокуратуры № 185, в котором четко определено - считать ненадлежащим исполнением служебного долга необоснованный отказ государственного обвинителя от обвинения либо требование о вынесении обвинительного приговора при отсутствии доказательств виновности подсудимого.

В практике поддержания государственного обвинения отказ от обвинения рассматривается как чрезвычайное обстоятельство, поэтому выявляются такие негативные явления, когда прокурор поддерживает обвинение, будучи не уверенным в виновности подсудимого. Так, изучив материалы уголовного дела и будучи уверенным в виновности подсудимого, в судебном следствии обвинитель сталкивается с доказательствами стороны защиты, которые опровергают версию обвинения, что, несомненно, требует от прокурора отказа от обвинения. Складывается психологическая ситуация, характеризующаяся субъективными и объективными факторами, которая вынуждает государственного обвинителя при наличии сомнений в виновности подсудимого, поддерживать обвинение. Подобная ситуация не соответствует нормам нравственности и самому назначению уголовного судопроизводства.

Не менее опасен и безмотивный отказ от обвинения. Суд и иные участники судебного разбирательства имеют право знать о мотивах принятого решения. Особенно это касается потерпевшего, лично заинтересованного в уголовном преследовании подсудимого, с которым прокурор вступает не только в процессуальные, но и моральные отношения.

Таким образом, если по результатам судебного следствия у государственного обвинителя появятся неустранимые сомнения в виновности подсудимого или убеждение о его невиновности, он не имеет морального права поддерживать обвинение. Он обязан публично перед судом, участниками судебного разбирательства и присутствующими в зале судебного заседания заявить мотивированное ходатайство об отказе от обвинения. В этом состоит его профессиональный и нравственный долг. Это повышает авторитет прокуратуры как органа публичного уголовного преследования, демонстрируя тем самым, что государство заинтересовано в осуждении лиц, виновность которых доказана в установленном законом порядке совокупностью доказательств.

Использованные источники

1. Москалькова Т.Н. Нравственные основы уголовного процесса: автореф. дисс. … канд.юрид.наук. - М, 1997.
2. Лазарева В., Таран А. Конфликты между профессиональными участниками уголовного судопроизводства: проблемы разрешения // Уголовное право. – 2006. - № 1.
3. Бондаренко А.Н. Этика обвинения в суде: дисс. … канд.юрид.наук. – Саратов, 2004.
4. Кобликов А.С. Юридическая этика. - М., 2002.

Инновационные процессы в области обеспечение общественной безопасности, противодействие терроризму, как основания ограничения прав и свобод человека в международном праве

Шевченко М.И.

Дальневосточный филиал Всероссийской академии внешней торговли Минэкономразвития РФ,

г. Петропавловск-Камчатский, Россия

(юридический факультет, 4 курс)

Науч. рук.: Е.В. Гендорф

В последние десятилетия мировое сообщество остро ощутило необходимость усиления мероприятий по противодействию международному терроризму.

Международный терроризм – это насильственные акты, совершаемые против отдельных граждан или объектов, в том числе, находящихся под защитой международного права: убийства глав иностранных государств и правительств и их дипломатических представителей; взрывы помещений посольств и миссий, представительств организаций, штаб – квартир международных организаций, а также взрывы в общественных местах, на улицах, в аэропортах, вокзалах и др.

Поэтому на ряду с проблемой обеспечения государственной безопасности не менее остро, перед государствами, встала проблема ограничения прав человека.

Когда государство сталкивается с ситуацией, что у него недостаточно правовых оснований для введения чрезвычайного положения, тогда оно вправе прибегнуть к ограничениям прав и свобод граждан в соответствии с нормами международного права при условии, что они также предусмотрены законом данного государства.

Хотя от государства не требуется доказательств чрезвычайности сложившегося положения, но для того чтобы вводимые ограничения прав были оправданы, должны быть соблюдены конкретные условия. Так в случае с дегорацией, ограничения прав по своей правовой природе являются исключительными и должны быть истолкованы ограничительно. В частности, дегарационные меры должны приниматься «только в той степени, в какой это диктуется чрезвычайностью обстоятельств. Это должно означать следующее:

- принимаемые меры должны обладать четкой целевой направленностью;

- меры должны быть объективно необходимыми, т.е. диктоваться

обстоятельствами, как насущные меры, без которых нельзя обойтись;

- меры должны быть пропорциональны существующей угрозе;

- подконтрольность существующих мер органам, компетентным рассматривать

жалобы частных лиц;

- наличие контроля за действиями полиции и администрации по применению

чрезвычайного законодательства.

Итак, государства могут прибегнуть к ограничению прав человека только в строго установленных обстоятельствах.

Если обратиться к Всеобщей декларации прав человека 1948г., служащей «моделью, которая широко используется многими странами для разработки отдельных положений конституций, различных законов и документов, относящихся к правам человека», то мы увидим, что среди целей ограничений названы «… обеспечение общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе» (п. 2. ст. 29). В соответствии с целым рядом статей Международного пакта о гражданских и политических правах 1966г., ограничения прав и свобод человека и гражданина могут применяться, если они необходимы для охраны государственной безопасности и общественного порядка (ст. ст. 12, 18, 19 и др.)

Наконец, согласно Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950г. одной из основных целей ограничений прав и свобод является поддержание национальной и общественной безопасности.

Понятие «государственной безопасности», как правило, толкуется теоретиками международного права как «защита территориальной целостности и политической независимости государства от внешней среды или угрозы применения силы». Согласно Сиракузским принципам 1984г., ограничения могут вводиться в ответ на внутреннюю или локальную угрозу (принцип 30). Более того, авторы данного документа сделали следующее предупреждение: «Систематическое нарушение прав человека подрывает государственную безопасность и может подвергнуть опасности международный мир и общественную безопасность» (принцип 32).

Сложнее определить понятие «общественной безопасности», которое, безусловно, не является синонимом «общественного порядка». Международные документы иногда упоминают оба этих термина в качестве оснований ограничений прав, а иногда ссылаются только на какой – либо один из них.

Сохранение «общественного порядка» может быть положено в обоснование правомерных ограничений прав и свобод граждан. Специалисты признают, что понятие «общественного порядка» является неточным и его значение недостаточно толкуется в различных правовых порядках.

Уважение прав и свобод человека является частью государственной безопасности и общественного порядка, а значит, в целях их поддержания и соблюдения ограничений отдельных прав и свобод, является не только допустимой, но и необходимой мерой реагирования со стороны государства.

Как уже было сказано, в современных условиях, особым обстоятельством, обосновывающим ограничение государством прав и свобод человека, является противодействие терроризму. В сегодняшнем мире терроризм не имеет географических границ. Главной целью террористических атак является причинение большого числа человеческих жертв, иного существенного ущерба государствам, а также привлечение всеобщего внимания мировой общественности. Поскольку права и свободы человека, составляющие одну из первооснов любого современного государства, зачастую становятся основной мишенью терроризма, международное сообщество активно вырабатывает механизмы противодействия данному явлению.

В условиях, когда права и свободы человека, являющиеся наивысшей ценностью общества, подвергаются острым атакам со стороны международного терроризма, а государства обязаны обеспечить защиту прав и свобод своих граждан всеми имеющимися у них правовыми средствами, вопрос соотношения уважения прав человека и борьбы с терроризмом приобретает подчеркнуто выраженную значимость.

В связи с этим, Комитет министров Совета Европы на своём 804-м заседании, состоявшимся 11 июля 2002г., утвердил «Руководящие принципы в области прав человека и борьбы с терроризмом», которые сводятся к следующему:

1. Государства в пределах своей юрисдикции обязаны предпринимать меры, направленные на защиту основных прав человека от терроризма, особой защите подлежит право на жизнь, эта позитивная обязанность в полной мере оправдывает борьбу государства с терроризмом.

2. В том случае, если борьба с терроризмом ведется в условиях войны или общественной опасности, угрожающей жизни нации, государство может в одностороннем порядке принять меры, предусматривающие временные отступления от некоторых обязательств, вытекающих из международных инструментов по защите прав человека.

3. Обстоятельства, обуславливающие принятие такого рода отступлений, должны регулярно пересматриваться в целях отмены этих отступлений, как только данные обстоятельства перестают существовать.

4. При ведении борьбы с терроризмом государства не могут ни при каких обстоятельствах отступать от императивных норм международного права, а также от норм международного гуманитарного права, когда последнее применимо.

Таким образом, государство вправе прибегнуть к правам и свободам человека в условиях борьбы с терроризмом, но при строгом соблюдении условий законности вводимых ограничений, а также их соответствия нормам международного права. Более того, ограничения должны носить временный характер и оправдываться целями их введения, они должны осуществляться в определенных необходимых пределах и с использованием законных и оправданных средств.

Борьба с терроризмом и тщательная защита прав человека не являются противоречащими друг другу приоритетами, а представляют собой неотъемлемые составляющие единой длительной борьбы за мир и безопасность. Однако ответ государства терроризму может сам по себе нарушить права и свободы, которые оно призвано защищать, а также представить угрозу миру и безопасности. Нормы международного права, а также разработанные на их основе нормы внутригосударственных законодательств, касающихся законного ограничения прав и свобод человека, как раз направлены на недопустимость таких нарушений и по своей правовой природе призваны содействовать поддержанию мира и сохранению безопасности.

В заключении хочу отметить, что в случае, когда государства все же вынуждены прибегать к законным ограничениям прав человека в интересах обеспечения общественной безопасности и противодействия терроризму, их действия должны быть действительно оправданы объективными условиями и остро необходимы в сложившейся ситуации. В противном случае никакие ограничения прав и свобод человека недопустимы ограничению.

Использованные источники

1. Мингазов Л.Х. Проблема ограничения прав человека и основных свобод в условиях чрезвычайного положения в Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод в законодательстве РФ.
2. Сиракузские принципы толкования ограничений и отступлений от положений Международного пакта о гражданских и политических правах 1984 года// Вестник Московского университета, Сер. 11. право. -1992.- №4- С. 59-68. (Перевод на русск. яз. Л.Н. Шестакова.)
3. Грецова Е.Е. Терроризм как основания ограничения прав и свобод человека //Российская юстиция- 2008. -С. 43
4. Карташкин В.А. Россия и Всеобщая декларация прав человека//Московский журнал международного права. -1998.-№2- С. 244

Правовые основы экологического образования в Вологодской области

Шилова Н. П.

Филиал Московской государственной юридической академии им. О.Е. Кутафина в г. Вологде, Россия

e-mail: [email protected]

Конституция РФ (ст. 42) каждому гарантирует право на благоприятную окружающую среду. Реализация данного конституционного права осуществляется через ряд механизмов, в том числе и через экологическое образование и просвещение.

Действующий Федеральный закон от 10 января 2002 года № 7-ФЗ «Об охране окружающей среды» одним из принципов охраны окружающей среды является организация и развитие системы экологического образования, воспитание и формирование экологической культуры. В главе XIII «Основы формирования экологической культуры» данного правового акта предусматриваются общие положения об организации экологического образования.

Российское экологическое образование основывается, прежде всего, на международных нормах: Стокгольмской декларации (1972), Декларации Рио (1992), Саммита по устойчивому развитию (2002), в программных документах которых отмечена необходимость включения устойчивого развития в систему образования. В 2002 году Генеральная Ассамблея ООН провозгласила, что десятилетие, начинающееся с 2005 года, десятилетием образования в интересах устойчивого развития [1].

Правовую основу организации российского образования в целом определяет Закон РФ «Об образовании» от 10 июля 1992 года № 3266-1 [2]. Однако данный нормативный акт не предусматривает особенности экологического образования, лишь в ст. 2 сказано, что одним из принципов государственной политики в области образования является воспитание любви к окружающей среде. Поэтому в научной литературе неоднократно поднимался вопрос о необходимости разработки и принятия федерального закона «Об экологической культуре» [3], в котором будут урегулированы вопросы организации экологического образования. Вполне реален и иной вариант законодательного закрепления основ экологического образования - вопросы организации экологического образования могут и должны найти свое отражение и разрабатываемом в настоящее время проекте Экологического кодекса РФ, что, несомненно, придаст новое качественное состояние экологического образования.

Статья 5 Федерального закона от 10 января 2002 года № 7-ФЗ «Об охране окружающей среды» предусматривает, что одним из полномочий органов государственной власти РФ является организация и развитие системы экологического образования, а также формирование экологической культуры. Особое значение экологическое образование приобретает в условиях модернизации российского образования в целом. Модель федеральной концепции качественного обновления системы образования предусмотрена в Федеральной программе развития образования, утвержденной Федеральным законом от 10 апреля 2000 года № 51-ФЗ [4]. В этом документе указана цель модернизации образования, основные мероприятия, порядок их реализации и финансирования. Важную роль в создании правового механизма реформирования системы образования играет Приказ Минобразования РФ от 11 февраля 2002 года № 393 «О Концепции модернизации российского образования на период до 2010 года» [5]. Основные направления федеральной концепции модернизации образования предусмотрены также и в приоритетном национальном проекте «Образование», утвержденном Президиумом Совета при Президенте РФ по реализации приоритетных национальных проектов (протокол № 2 от 21 декабря 2005 года). Однако ПНП «Образование» не предусматривает положений относительно развития экологического образования, поэтому участники Международной конференции «Законодательное обеспечение экологического образования и формирования экологического сознания» (Москва, 2006) отмечали необходимость внесения в ПНП «Образование» направление «Формирование системы непрерывного экологического образования».

Развитие экологического образования осуществляется не только на федеральном, но и региональном уровне, тем более, что ст. 6 Федерального закона «Об охране окружающей среды» предусматривает полномочие органов государственной власти субъектов РФ по организации и развитии системы экологического образования и формирования экологической культуры.

Одна из задач, стоящих перед государственными органами субъектов РФ, - разработка правовой основы формирования и развития экологического образования, основанного на принципах всеобщности, непрерывности, системности и экологизации содержания учебных дисциплин [6].

Прежде всего, формирование и развитие экологического образования в субъектах РФ рассматривается как одно из направлений государственного управления в сфере природопользования и охраны окружающей среды. В частности, в Вологодской области в действующей Концепции природопользования и охраны окружающей природной среды Вологодской области на период до 2010 года, утвержденной Постановлением Губернатора Вологодской области от 3 августа 2001 года № 756 [7], предусматривается, что целью экологического образования являются повышение экологической культуры общества и профессиональной подготовки специалистов. Реализация данного направления государственной региональной политики возложено на ряд органов исполнительной власти Вологодской области. В частности, Департамент образования Вологодской области организует систему дошкольного, школьного и профессионального экологического образования, Департамент природных ресурсов и охраны окружающей среды Вологодской области участвует в экологическом просвещении и образовании населения, Департамент культуры Вологодской области осуществляет экологическое просвещение на базе учреждений культуры.

Также развитие экологического образования и формирование основ экологической культуры рассматривается в Вологодской области в качестве одной из задач реализации Стратегии рационального природопользования и охраны окружающей среды Вологодской области на период до 2020 года [8].

В целях создания комплексного правового механизма на территории области реализуется Концепция непрерывного экологического образования утвержденная Постановлением Правительства РФ от 9 августа 2002 года № 507 [9].

В данном документе обозначена цель экологического образования, под которой понимается формирование нового мировоззрения и нового образа жизни, находящегося в гармонии с окружающей средой для преодоления ее кризисного состояния и создания благоприятных условий перехода России и Вологодской области на модель устойчивого развития, и задачи экологического образования, к числу которых относятся: создание правовой базы экологического образования, разработка методологических и научно-методических основ, включение экологического образования в общее и профессиональное образование.

Также Концепция предусматривает особенности организации экологического образования на дошкольном, общеобразовательном и профессиональном уровнях.

Разумеется, оценить принятие Концепции экологического образования можно только позитивно. Но, тем не менее, Концепция является документом, содержащим лишь общие положения областной политики в области экологического образования, и не предусматривает механизм финансирования мероприятий. В то время у субъектов РФ есть возможность принятия и закона об экологическом образовании. Некоторые субъекты РФ (Волгоградская, Ивановская, Курская области и др.) уже приняли свои законы об экологическом образовании или об экологической культуре.

Разработан аналогичный законодательный акт и в Вологодской области – проект закона «Об экологическом образовании в Вологодской области» [10]. В данном законопроекте определены такие ключевые понятия, как экологическое образование, содержание и уровни системы экологического образования, экологическое сознание, культура и мировоззрение.

Важным аспектом данного законопроекта является наличие системы принципов экологического образования и просвещения, основными из которых являются устойчивое развитие, всеобщность и комплексность, системность и преемственность экологического образования, взаимосвязь федерального и регионального компонентов и иные. Проектом предусматривается структура и система экологического образования, сформулировано содержание экологического образования на различных уровнях: дошкольного, школьного, дополнительного, высшего образования, повышения квалификации и профессиональной переподготовки. Важным аспектом законопроекта является определение компетенции органов законодательной и исполнительной власти Вологодской области, органов местного самоуправления в сфере организации экологического образования. Предусматриваются и источники финансирования экологического образования.

Принятие данного закона, без сомнения, может придать новое качественное состояние экологическому образованию в Вологодской области, поэтому правовое регулирование экологического образования в Вологодской области должно выйти на законодательный уровень с соответствующим бюджетным финансированием мероприятий по реализации природоохранных мероприятий.

Использованные источники

1. См.: Решение Международной конференции «Законодательное обеспечение экологического образования и формирования экологического сознания» (Москва, 2006).

2. См.: Ведомости Съезда народных депутатов и Верховного Совета РФ. 1992. № 30. Ст. 1797.

3. См.: Решение Международной конференции «Законодательное обеспечение экологического образования и формирования экологического сознания» (Москва, 2006)

4. См.: Собрание законодательства РФ. - 2000. - № 16. - Ст. 1639; Парламентская газета. - 2007. - 3 июля.

5. См: СПС «КонсультантПлюс».

6. См.: Пугач Е. Н. Эколого-правовое образование в школе и вузе. Учебно-методическое пособие / Под ред. д.п.н., проф. Л. А. Коробейниковой. – Вологда: ВИРО, 2005. – С. 13-14.

7. См: СПС «КонсультантПлюс».

8. Утверждена Постановлением Правительства Вологодской области от 25 марта 2008 года № 558 // См: СПС «КонсультантПлюс».

9. См.: Красный Север. - 2002. - 20 авг.

10. http: www.vologda-oblast.ru (дата обращения 17.11.2009).

Интеллектуальная собственность и исключительные права:

проблемы терминологии

Шубин К.А.

Российский государственный институт интеллектуальной собственности, г.Москва, Россия

e-mail: [email protected]

Науч. рук.: А.П. Печников, д. ю. н., профессор, Московский государственный университет управления правительства Москвы

В современном мире, одновременно с общими тенденциями к глобализации, ростом возможностей информационных технологий, связи, и, как следствие, беспрецедентной открытости и доступности информации, роль такого правового института как интеллектуальная собственность высока как никогда. С использованием современных технических средств объекты интеллектуальной собственности превратились в один из наиболее эффективных экономических инструментов, сулящий компаниям, сумевшим верно им воспользоваться, огромные выгоды. Само словосочетание «интеллектуальная собственность» является общеупотребимым во всем мире, широко используется как в национальном законодательстве государств, так и в нормах международного права. Однако, к сожалению, смысл, вкладываемый в это понятие в различных правовых источниках, одинаков далеко не всегда. В основном это обусловлено тем, что в различных правовых системах сложились те или иные подходы к сущности рассматриваемого понятия. Достаточно серьезные разногласия в этом вопросе существуют и среди ученых-правоведов. У самого термина «интеллектуальная собственность» немало противников, считающих слово «собственность» вводящим в заблуждение и неприменимым в данном случае [1, с.9]. В связи с тем, что подход к пониманию прав на результаты интеллектуальной деятельности как к правам особого рода является достаточно распространенным, правовые нормы многих государств используют для их обозначения термин «исключительные права», призванный обозначить их специфику и отграничить их от правомочий собственника материальных объектов. Однако и в том, что следует понимать под исключительными правами, единого мнения в правовой доктрине также не существует. Автор данной статьи ставит перед собой задачу осветить основные подходы к пониманию рассматриваемых понятий, проанализировать применение терминологии, касающейся интеллектуальной собственности и исключительных прав в современном российском законодательстве, а также предложить некоторые формы корректировки.

Небезызвестен тот факт, что правовые нормы, регулирующие интеллектуальную собственность, по-прежнему базируются на положениях, разработанных в XVIII-XIX веках. В связи с этим автору представляется целесообразным начать с освещения основных подходов к пониманию института интеллектуальной собственности, существовавших в это время.

Термин «интеллектуальная собственность» действительно появился в законодательстве и правовой науке сравнительно недавно, в конце XVIII века. Ранее праву были известны лишь отдельные элементы интеллектуальной собственности, не объединенные одним понятием. Формулировка была избрана не случайно – исторически права авторов и изобретателей действительно признавались аналогичными праву вещной собственности. Первый шаг в этом направлении был сделан в XV веке Венецианской республикой, признавшей право собственности на результаты творческой деятельности, то есть фактически превратившей их в товар [2]. Со временем к пониманию экономической целесообразности этого решения пришли и остальные государства Европы. Происхождение самого термина «интеллектуальная собственность» традиционно связывается с французским законодательством XVIII века. Отношение к результатам интеллектуальной деятельности как к собственности базировалось на теории естественного права и наиболее полно было воспринято англо-американской правовой системой. Данный подход получил название «проприетарная теория». В соответствии с данной теорией, возникающее у творца право на достигнутый результат сродни праву собственности, которое проявляется у лица, трудом которого создана материальная вещь. Как и право собственности, право на результат творческой деятельности обеспечивает его обладателю исключительную возможность распоряжаться этим результатом по своему усмотрению, с устранением всех третьих лиц от вмешательства в исключительную сферу правообладателя. Указанные теоретические воззрения на природу авторского и патентного прав были последовательно воплощены в законах революционной Франции. Так, во вводной части французского Патентного закона от 7 января 1791 г. говорилось, что «всякая новая идея, провозглашение и осуществление которой может быть полезным для общества, принадлежит тому, кто ее создал, и было бы ограничением прав человека не рассматривать новое промышленное изобретение как собственность его творца». Логическим следствием такого подхода стало закрепление во французском законодательстве понятий литературной и промышленной собственности. [3]. С этим были связаны некоторые различия в правовом регулировании интеллектуальной собственности. Англо-американская система права, традиционно прагматичная, тяготела к законодательному закреплению в первую очередь имущественных прав на объекты интеллектуальной собственности, стремилась в первую очередь обеспечить возможность получения от изобретательства экономических выгод, в отличие от государств континентальной системы права, акцентировавшей внимание также и на том факте, что правовое регулирование должно распространяться и на те права, которые непосредственно связаны с личностью автора (российским законодательством данный вид прав определяется как «личные неимущественные права», право европейских государств использует термин «моральные права») [4]. С наступлением XX века значительно усилилась роль международного права, одной из основных целей которого является гармонизация правовых норм в различных государствах. С учетом этого, США пересмотрели положения законодательства об интеллектуальной собственности, включив него также и нормы, распространяющие правовую защиту (словосочетание употреблено намеренно, поскольку перевод на русский язык используемого американским законодательством термина «legal protection» как «правовая охрана» представляется не вполне точным) на права, непосредственно связанные с личностью авторов. Произошло сближение двух основных правовых систем. Однако подход к пониманию прав на результаты интеллектуального труда в первую очередь как к правам собственности прослеживается в законодательстве Великобритании и США и в настоящее время. Право США, к примеру, для обозначения права автора на созданное им произведение, оперирует понятием «исключительное право», определяя его как разновидность монополии, возможность для обладателя исключительного права совершать действия или извлекать выгоду из чего-либо, а также запретить всем остальным совершать те же действия либо извлекать выгоду из того же объекта. Однако термин «исключительное право» не является специфическим именно в области интеллектуальной собственности и употребляется в американском законодательстве в отношении иных объектов. Обладатель исключительного права именуется «owner», то есть владелец (или собственник). Так, в разделе 35 Свода законов США, посвященному патентам, закреплено, что патенты имеют все признаки частной собственности.

Однако, помимо проприетарного подхода к сущности интеллектуальной собственности, в правовой доктрине существует немалое количество альтернативных точек зрения. По мнению ряда правоведов, рассматривать отношения, связанные с правами на результаты интеллектуальной деятельности, в рамках права собственности невозможно. «Критики проприетарной теории авторских и патентных прав резонно указывали и указывают на массу отличий отношений в области духовного производства от вещно-правовых и среди них, как правило, выделяются специфика объекта интеллектуальной деятельности, ограниченный территориально и по сроку существования диапазон прав на объект духовного производства, неотделимость неимущественных авторских правомочий от личности творца, особые способы защиты нарушенных прав и др.» [5]. В связи с этим многие правоведы предлагали отказаться от использования термина «интеллектуальная собственность», считая его своего рода попыткой приспособить принципиально новое правовое явление к уже разработанным юридическим концепциям, и обратиться к понятию «исключительные права».

Исследователи утверждают, что понятие «исключительные права» берет начало из теории частноправовой монополии, разработанной Рогэнем в конце XIX века. Сущность авторского права он видел не в возможности использования творческого объекта, но в способности воспрепятствовать всем остальным членам общества использовать такой объект. «Монополия» на использование произведения при этом понималась как свойство, присущее всем абсолютным правам. Теория исключительности авторских прав часто упоминалась и в российской дореволюционной юридической литературе и нашла свое отражение в Законе 1911 года [6].

С точки зрения теории, исключительное право действительно представляет собой «легальную монополию», суть которой состоит в том, что, как пишет А.П. Сергеев, «…исключительный характер авторских прав состоит вовсе не в признании их неотторжимости от личности автора, как продолжают считать многие российские юристы, а в признании того, что только сам обладатель авторского права (т.е. автор или его правопреемник) может решать вопрос об осуществлении авторских правомочий, и, прежде всего, связанных с использованием произведения»[7]. Изначально предполагалось, что исключительное право – это право абсолютное и не допускающее каких-либо вмешательств в правомочие его обладателя. Говоря об этом, невозможно обойти вниманием тот факт, что концепция абсолютности исключительного права берет начало из философии римского частного права, а говоря точнее – из идеи о неограниченности права собственности. В конце классического периода в римском праве (III в. н.э.) обычным обозначением для собственности являлся термин proprietas. Собственность открывала носителю этого права всестороннюю возможность пользования и распоряжения вещью (отчуждение, обременение) и исключала вмешательство всех посторонних лиц в сферу господства частного собственника. Поэтому классическая юриспруденция

понимала собственность как неограниченное и исключительное правовое господство лица над вещью, как право, свободное от ограничений по самому своему существу и абсолютное по своей защите. В праве Юстиниана оно обозначалось уже как полная власть над вещью — plena in re potestas. [8]. Дальнейшее развитие правовой науки показало, что принцип абсолютности права собственности нежизнеспособен, собственность так или иначе должна быть подвергнута ограничениям, если этого требуют интересы общества и государства, вне зависимости от воли собственника. А поскольку на момент зарождения теории исключительных прав результаты интеллектуальной деятельности были для классической юриспруденции понятием неизвестным, в идее установления абсолютности исключительного права с одновременным его дистанцированием от каких-либо аналогий с правом собственности, был определенный смысл. Право собственности в известной степени ограничивается правовыми нормами, а поскольку исключительное право – это не право собственности, а нечто иное, почему оно не может быть абсолютным, в особенности учитывая его неразрывную связь с личностью создателя? Однако осознание необходимости нахождения компромисса между защитой интересов правообладателей и интересов общества в целом, как и в праве вещной собственности, приводит к тому, что правовые нормы допускают ограниченное использование объектов исключительных прав в целях, отвечающих интересам общества (научных, культурных, образовательных и т.д.).

И все же сторонники теории исключительных прав единодушны в одном: аналогии между правом собственности и исключительными правами быть не может. Исключительные права – это права sui generis, т.е. права особого рода, законодательное регулирование которых необходимо осуществлять с помощью иных правовых средств, нежели права вещной собственности. Однако, с учетом того, что правовое регулирование интеллектуальной собственности в первую очередь имеет задачу обеспечить результатам интеллектуальной деятельности способность участвовать в гражданском обороте, быть предметами сделок и приносить прибыль, наряду с объектами традиционного гражданского права, такая принципиальная позиция представляется не вполне оправданной. Нельзя не согласиться с утверждением В.А. Дозорцева о том, что «…изобретение нельзя отождествить с машиной, в которой оно воплощено. Литературное произведение нельзя отождествить с рукописью или книгой» [9]. Но в данном случае нельзя не принимать во внимание тот факт, что ни в одном государстве мира не предоставляется правовая защита результату интеллектуальной деятельности, не имеющему материального выражения в той или иной форме или не способному иметь такое выражение. Идея в ее отрыве от предметов материального мира не может быть защищена правом, поскольку регулирование самой интеллектуальной деятельности человека невозможно в принципе.

В этой части небезынтересно упомянуть, что один из способов решения возникших противоречий между сторонниками проприетарной теории и теории исключительных прав также предлагало римское частное право. Имеется в виду концепция деления вещей на телесные и бестелесные, являвшаяся для классического римского права одной из базовых. Смысл бестелесных вещей состоял в том, что ими охватывались все права: вещные, обязательственные, наследственные и т.д. Римский юрист Гай так и делит вещи на телесные (corporales), которые можно осязать (quae tangi possunt) и бестелесные (incorporates), которые нельзя осязать (quae tangi non possunt). В качестве примеров res incorporates Гай называет наследство, узуфрукт, обязательства. Следует отметить, что в числе примеров res incorporates Гай не упоминает права собственности: римские юристы не различают четко право собственности на вещь и самую вещь, вследствие чего право собственности попадает у них в категорию corpora, телесных вещей [10]. Правовой режим бестелесных вещей, по сути, оставался тем же, что и для вещей телесных, хотя и с учетом их особенностей. Данный подход в общем виде был воспринят англо-американской правовой системой (имеется в виду, что британским и американским законодательством права на результаты интеллектуальной деятельности, если они могут быть отчуждены, признаются вещами, хотя и особого рода) [11].

Безусловно, полной аналогии между правом интеллектуальной собственности и правом вещной собственности провести нельзя, однако это касается скорее частных признаков, о которых говорилось ранее (имеется в виду ограниченность прав на результаты интеллектуальной деятельности в пространстве и времени, специфические правовые средства их защиты и т.д.). Как указывает С.С. Алексеев, «…автор, по логике вещей, относится к продуктам своего творчества как к своим. Словом, по основным своим началам…продукты интеллектуальной деятельности, других творческих и смежных с ними отношений буквально точка в точку согласуются с важнейшими чертами общего понятия собственности»[12]. Как можно заключить из вышесказанного, в юридической науке приходится констатировать наличие антагонистического отношения друг к другу сторонников различных подходов к определению сущности интеллектуальной собственности. Но интеллектуальная собственность – понятие многогранное и, как показывает практика, для выработки единого подхода к ее пониманию необходимо, так или иначе, искать точки соприкосновения. Автору представляется, что правовые средства, используемые в законодательстве для регулирования права собственности, могут послужить базой для создания наиболее эффективного механизма правового регулирования интеллектуальной собственности, обеспечения обладателю права на результат интеллектуальной деятельности возможности для максимально эффективного его использования.

В связи со всем вышесказанным, небезынтересно проанализировать, какой подход к пониманию интеллектуальной собственности преобладает в Четвертой части Гражданского кодекса России и какими терминами оперирует законодатель.

Как известно, до принятия этого более чем актуального на настоящее время нормативного акта косвенное определение интеллектуальной собственности содержалось в статье 138 ГК. Оно звучало следующим образом: «исключительное право (интеллектуальная собственность) гражданина или юридического лица на результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации юридического лица, индивидуализации продукции, выполняемых работ или услуг (фирменное наименование, товарный знак, знак обслуживания и т.п.)». Из приведенного определения следует, что между интеллектуальной собственностью и исключительными правами можно поставить знак равенства. Причем в понятие «исключительные права» законодатель включил как имущественные права, так и неимущественные (в этой связи необходимо отметить, что по вопросу целесообразности проведения границы между этими правами, правовая доктрина не дает однозначного ответа).

После введения в действие Четвертой части Гражданского кодекса указанная правовая норма утратила силу. В настоящее время определение интеллектуальной собственности содержится в статье 1225, в которой она определяется через перечень результатов интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации, которым предоставляется правовая охрана. Необходимо отметить в этой связи, что определение интеллектуальной собственности путем перечисления ее объектов отличается от того определения, которое дается в нормах международного права, например, в статье 2 Конвенции, учреждающей Всемирную Организацию Интеллектуальной Собственности (ВОИС), в которой интеллектуальная собственность определяется как совокупность прав на соответствующие объекты, объекты далее перечисляются, причем их перечень не является закрытым. С учетом того, что перед законодателем стояла задача максимальной гармонизации российского законодательства об интеллектуальной собственности с нормами международного права, такой подход представляется несколько нелогичным.

В статье 1226 ГК в законодательство введен термин «интеллектуальные права», состоящие из исключительного права, являющегося имущественным правом, личных неимущественных прав и иных прав. В этой связи необходимо отметить, что использование понятия «интеллектуальные права» было предложено В.А. Дозорцевым, считавшим, что введение этого термина позволит избежать «недоразумений, внутренних противоречий и двойственного понимания» [13]. Автор данной статьи полагает, что, с точки зрения терминологии, понятие «интеллектуальные права» в качестве собирательного для имущественных и неимущественных прав вполне удачен. Исключительность прав на результаты интеллектуальной деятельности во многом спорна, поскольку, как уже указывалось ранее, законодательство предоставляет возможность ограниченного использования результатов интеллектуальной деятельности в интересах общества, то есть фактически ограничивает исключительность. Однако включение термина «интеллектуальные права» в Четвертую часть ГК представляется нецелесообразным, ввиду того, что данный термин отличается от употребляемого в нормах международного права (в качестве примера можно привести Соглашение о торговых аспектах прав интеллектуальной собственности (ТРИПС), в котором в сходном значении употребляется термин «права интеллектуальной собственности»), и используется лишь в двух статьях Кодекса, а далее «распадается» на исключительные и личные неимущественные права. Также представляется несколько неясным решение законодателя ограничить применение термина «исключительные права» только правами имущественными. Ведь «исключительность прав» наиболее полно проявляется именно в правах неимущественных, то есть связанных с личностью автора. Данные права не могут использоваться другими лицами в принципе. В отличие от прав имущественных, исключительность которых в некоторых случаях законодателем ограничивается. В данном случае имеются в виду некоторые положения Четвертой части ГК о свободном использовании произведений в учебных, научных, информационных целях, принудительной лицензии.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод о том, что для максимально эффективного применения законодательства об интеллектуальной собственности к совокупности терминов, в нем используемых, необходим системный подход. Прежде чем осуществлять регулирование любого правового института, необходимо четко определить основные его понятия, хотя бы на примере норм международного права. Несмотря на то, что интеллектуальную собственность часто называют «правовым феноменом», основные термины, используемые при ее правовом регулировании, уже сложились и успешно используются. И в этой связи наиболее приемлемым подходом к определению терминов представляется следующий: легальное определение интеллектуальной собственности как совокупности прав на результаты интеллектуальной деятельности одновременно с дальнейшим использованием термина «исключительные права» в части прав имущественных. В качестве обобщающего понятия прав на результаты интеллектуальной деятельности представляется логичным использование терминологии Соглашения ТРИПС, то есть – «права интеллектуальной собственности». С точки зрения правовой науки данный подход является несколько неточным, однако ввиду того, что указанные термины вошли в мировую практику, их применение не вызовет расхождений при взаимодействии различных правовых систем.

Использованные источники

1. См. например: Маковский А.Л. Интеллектуальная собственность: правовое регулирование, проблемы и перспективы // Законодательство. - 2001. - № 4 - с. 23 - 24.

2. Судариков. С.А. Право интеллектуальной собственности. – Москва: Проспект, 2009. – 7с.

3. Сергеев А.П. Право интеллектуальной собственности. - Москва: Тейс, 1996. – 10с.

4. Близнец И.А. Право интеллектуальной собственности в Российской Федерации. Теоретико-правовое исследование. Дис. … д-ра юрид. наук: 12.00.01. – Москва: РГБ, 2003. – 25с.

5. Лапач В.А. Система объектов гражданских прав. Теория и судебная практика. – Санкт-Петербург: Юрид. центр Пресс, 2002. – 467с.

6. Близнец И.А. Право интеллектуальной собственности в Российской Федерации. Теоретико-правовое исследование. Дис. … д-ра юрид. наук: 12.00.01. – Москва: РГБ, 2003. – 130с.

7. Сергеев А.П. Авторское право России. - Санкт-Петербург: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1994. – 123с.

8. И.Б. Новицкий, И.С. Перетерский. Римское частное право. – Москва: Юриспруденция, 2000. - 146с.

9. Дозорцев В.А. На рынке идей // Закон. - 1993. - № 2. - 38с.

10. И.Б. Новицкий, И.С. Перетерский. Римское частное право. – Москва: Юриспруденция, 2000. - 120с.

11. Гражданское право, часть 1. Учебник под ред. Ю. К. Толстого, А. П. Сергеева. - Москва: Тейс, 1996. - 73с.

12. Алексеев С.С. Право собственности. Проблемы теории. – Москва: Норма, 2008. - 68с.

13. Дозорцев В.А. Интеллектуальные права. Понятие. Система. Задачи кодификации. Сборник статей. – Москва: Исследовательский центр частного права, 2005. - 55с.

Научное издание

Молодежь и наука: реальность и будущее

Материалы

III Международной

научно-практической конференции

2010г.

ТОМ II

филологические и юридические науки

Верстка - И.С. Волков

Подписано в печать 07.02.2010 г. Формат 60x84 1/8

Бумага офсетская. Гарнитура «Times». Печать ризография.

Усл. п.л. 67,5 Тираж 200 экз. Заказ №222

Изд-во Невинномысского института экономики, управления и права

357101 г. Невинномысск, ул. З. Космодемьянской, 1

Отпечатано в Невинномысском институте экономики, управления и права