« ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ УРАЛЬСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
им. А. М. ГОРЬКОГО ...»

Плохо объяснимо сосредоточение военных и гражданских функций в руках Льва Блангаса, стратига и анаграфевса Селевкии. В военном плане фема Эллада была самостоятельна, но в судебном и пр. объединялась с Пелопоннесом. В то же время морские фемы – Эгейон Пелагос, Самос, Киклады и Додеканнос всегда были автономны, хотя, казалось бы, военные действия на море требовали их объединенных усилий.

В целом создается впечатление, что объединение в руках одного гражданского или военного чиновника разнообразных административных функций и, соответственно, должностей в провинциальной администрации определялось целесообразностью этого в каждый отдельно взятый период времени в каждой конкретной ситуации. Можно проследить как тенденцию появление поста судьи двух фем, тогда в военном плане они не объединялись. В данном случае возникает вопрос о том, кому в данном случае данный судья подчинялся – вышестоящим чиновникам соответствующего ведомства или же, как принято считать, стратигу фемы? Но в данном случае стратигов было два!

Остается предположить, что во второй половине XI в. в руках стратига остались лишь военные функции, объем которых неуклонно сокращался по мере разложения фемного стратиотского ополчения. Гражданские же чиновники, некогда находившиеся под его контролем, все более зависели не от него, но от вышестоящих должностных лиц столичных ведомств. В данных условиях становится более или менее объяснимым и объединение под властью стратига нескольких «больших» фем, точнее, их сократившихся численно стратиотских ополчений именно во второй половине XI в. Резкое ухудшение внешнеполитического положения империи в ходе сельджукского завоевания Закавказья и Малой Азии требовало как объединенных усилий стратигов соседних фем, так и объединения их контингентов под единым командованием. Так в битве при Капутру в Закавказье кочевники разгромили объединенные контингенты фем Иверия и Великая Армения, Васпуракан и Тарон. В целом создается впечатление, что в условиях внутриполитического кризиса Византии второй половины XI в. данные меры были скорее паллиативами, неспособными радикально изменить военную ситуацию на границах в пользу империи. Итог известен – разгром византийской армии пир Манцикерте (1071 г.) и образование на бывших территориях империи тюрского Румского султаната.

М Р. Стругова
Краснодар

ИЗУЧЕНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ ПРОЦЕССОВ
В РЕГИОНАЛЬНОМ СООБЩЕСТВЕ ПОСЛЕВОЕННОЙ
КУБАНИ (1945– 1953 гг.) ПО ДОКУМЕНТАМ АРХИВОВ
КРАСНОДАРСКОГО КРАЯ

В результате Великой Отечественной войны советское общество трансформировалось по многим характеристикам: демографическим, социальным, психологическим, ментальным. Оно представляло собой сложный социальный феномен. Война изменила не только состав и демографический баланс общества, но и внесла коррективы в систему ценностей и жизненные стратегии людей. У многих из них изменился социальный статус, что привело к появлению таких групп населения, как демобилизованные, эвакуированные, репатриированные. Настроения в обществе были также непростыми: с одной стороны, невиданная боль утрат, с другой – радость победы, ожидание воссоединения с семьей, домом, надежды на мирную жизнь. Эти позитивные настроения были естественной реакцией людей после перенапряжения и мобилизационного порядка жизни в военное лихолетье. Многие с оптимизмом смотрели в будущееcdxi.

Однако не все люди смогли благополучно интегрироваться в мирную реальность. В первую послевоенную пятилетку были реанимированы многие противоречия и конфликты, характерные для предвоенных лет. Жесткая социально-экономическая политика государства приводила к необходимости сопротивляться жизненным обстоятельствам – отсутствию жилья, одежды, полноценного питания. Люди по-разному реагировали на эти коллизии, каждый выстраивал свои жизненные стратегии. Послевоенное общество, по мнению ряда ученых, можно идентифицировать как «социум, ориентированный на выживание»cdxii. В этих сложных условиях советское общество продемонстрировало высокую жизнеспособность, что свидетельствовало о его больших мобилизационных возможностях.

Итоги войны привели к серьезным изменениям геополитического, геостратегического и геоэкономического положения страны. СССР завоевал статус мировой державы, стал одним из центров нового биполярного мира. Послевоенный период представляет собой один из ключевых этапов в развитии советской системы и общества, а взаимосвязь человека, общества и власти представляет ключевую проблему советской эпохи. Понять это общество – значит, во многом найти подходы к решению современных проблемcdxiii. Очевидно, что обозначенные проблемы актуально рассматривать не только в масштабах страны, но и в региональном аспекте.

Период первых послевоенных лет (май 1945 – март 1953) «обделен» в советской историографии социально-историческими исследованиями. По мнению автора, объясняется эта тенденция превалированием интересов государства и его институтов над интересами человека и общества, а также недоступностью документов. Переход к постсоветскому периоду в историографии послевоенного СССР обозначился в 1990-е гг., когда открылись архивы высшей и местной государственно-партийной власти. Время переосмысления и накопления новых данных сменилось аналитической фазой. Одномерный классово-политический подход вытеснили иные интерпретации. Важной особенностью постсоветской историографии является активная разработка периода 1945–1953 гг. социальными историками. Критически пересмотрев концептуальные основания, они сместили исследовательские стратегии в направлении социокультурного анализа, историко-антропологического и междисциплинарного подходовcdxiv. Обращение к истории повседневности позволило увидеть советское общество в иной плоскости – через повседневные социальные практики его граждан.

Изучаемая тема обеспечена разнообразными источниками, весь комплекс которых состоит из письменных (печатных и рукописных) текстов, представляющих совокупность неопубликованных и опубликованных документов. К первой группе письменных источников относятся документы, обнаруженные автором в Центре документации новейшей истории Краснодарского края (ЦДНИКК), Государственном архиве Краснодарского края (ГАКК) и Краснодарском государственном историко-археологическом музее-заповеднике им. Е.Д. Фелицына (КГИАМЗ). Значительная часть используемых архивных документов недавно рассекречена.

По своей значимости и удельному весу среди документов, отражающих социальные процессы в послевоенном обществе, ведущее место занимают фонды крайкома ВКП (б) – КПСС (ЦДНИКК), райкомов, горкомов, уполномоченного Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), фонды первых секретарей крайкома. В них сосредоточены документы, позволяющие выявить основные тенденции развития регионального сообщества в послевоенный период, его настроений в различных социальных группах, особенности коммуникаций с властью, уяснить специфику жизненных стратегий селян и горожан в регионе, проблемы восстановления народного хозяйства. Изученные архивные источники партийных фондов содержат в совокупности информационные, директивные, контрольные, статистические и аналитические документы, позволяющие провести научное исследование на достаточно глубоком уровне. Предпочтительны материалы, содержащие информацию о социальном положении и настроениях населенияcdxv.

Документы Краснодарского крайкома ВКП(б) существенным образом дополняют материалы, хранящиеся в фондах Краснодарского государственного архива Краснодарского края (ГАКК)cdxvi: Краснодарского краевого совета депутатов трудящихся и его исполнительного комитета (крайисполкома), отделов крайисполкома (финансового, здравоохранения, приемно-распределительного пункта ст. Кавказской по приему репатриантов; статуправления Краснодарского края; уполномоченных Советов по делам русской православной церкви и религиозных культов и др.cdxvii Ознакомление с документами, хранящимися в этих фондах, дает представление о проблемах восстановления экономики, трудоустройстве демобилизованных, репатриантов, миграциях, реальном уровне жизни населения, стоимости потребительской корзины, бытовых условиях, состоянии здоровья, политических и религиозных настроениях сообщества. Вместе с тем, по мнению автора, подходить к цифровым данным следует критически, поскольку в послевоенный период статистика не отличалась точностью, а порой фальсифицировалась. Поэтому некоторые статистические данные следует рассматривать не как количественную оценку явлений, а как тенденцию, ориентир для уяснения процессовcdxviii.

Для изучения социальных процессов в послевоенном обществе используются нормативные документы – постановления центральных государственно-партийных органов, инструкции, директивные указания, приказы, планы, определявшие жизнь общества. Значительный научный интерес представляют протоколы, стенограммы пленумов, конференций партийных, советских, общественных органов, колхозных и заводских собраний, сходов граждан, регулировавшие многие сферы жизни населения края. Они позволяют сопоставить нормативные требования документов с их воплощением в реальной жизни.

Важным источником являются работы, речи, заметки партийных и советских руководителей государства и края. Анализ этих документов позволяет увидеть и понять основные взгляды руководства страны и регионом на проблемы советского общества послевоенного времени.

Интерес представляют материалы эпистолярного жанра и иные формы апелляций населения к власти, которые являются документами личного происхождения и отражают ментальные параметры социума в достаточной множественности. Они формируют наши представления о социокультурном облике общества и являются свидетельством его отношений к социально-экономической политике государства.

Из опубликованных источников необходимо использовать документы центральных и местных архивов, статистические источники, законодательные акты, периодическую печать, мемуарную литературу. Изучать проблемы взаимоотношений общества и власти помогают публикации центральных архивов: рассекреченные документы советской истории 1945–53 гг. по периоду в целомcdxix, тематические сборники (из жизни крестьянстваcdxx, деятелей культуры, наукиcdxxi) и др.). Широкое применение нашли опубликованные документы из архивов Краснодарского краяcdxxii. Уникальным изданием стали документальные Книги Памяти, где поименно названы жители края, не вернувшиеся с войныcdxxiii. Для изучения социальных процессов важно использовать статистические источники, что расширяет базу исследования и позволяет произвести аналитические расчеты.

Ценным (иногда – единственным по ряду сюжетов исследования) источником является периодическая печать 1945–1953 гг.cdxxiv Специфическую группу источников составляют документы личного характера – мемуары, воспоминания, переписка (в том числе из фондов КГИАМЗ). Работа с этими источниками позволяет лучше понять психологию людей, дух эпохи, мотивы, двигавшие людьми в условиях послевоенного времени.

М. Н. Тайболина
Курган

СТАТИСТИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ПО ЗАЖИТОЧНОМУ КРЕСТЬЯНСТВУ УРАЛА В 1920-е гг.

Специалистами по статистическим источникам о российском крестьянстве 1920-х гг. являются В.П. Данилов, Ю.П. Бокарев, В.А. Обожда, Ю.А. Мошков. Автор опиралась на их работы при подготовке этого материала. Цель данной публикации – показать значение этих источников при изучении зажиточного крестьянства, то есть имущественной и социальной верхушки деревни в 1921–1927 гг., до частичного раскулачивания 1928 г. Помимо сплошных сельскохозяйственных переписей, в 1920-е гг. проводилось много выборочных обследований: весенние опросы, «годовой цикл», гнездовые динамические переписи, бюджетные обследования. Они различаются целями, степенью репрезентативности, степенью достоверности данных, способами получения материала.

Работа с первичными материалами этих обследований затруднена по причинам их плохой сохранности и способам оформления информации. Остановимся на опубликованных материалах, которые были в различной степени обработаны.

Статистика крестьянских хозяйств 1920-х гг. основывалась на группировке по размеру посевной площади. По мнению известного аграрного историка В.П. Данилова, при изучении социальных слоёв крестьянства первых лет нэпа, когда ещё не восстановилось товарное производство, «натуральные группировки крестьянских хозяйств (прежде всего, по размерам посева) в общем и целом соответствовали объективным условиям»1

cdxxv. В типичных земледельческих районах можно использовать посевную группировку и для 1926–1927 гг. Конечно, точнее группировки по социальным признакам: по найму рабочей силы, аренде земли с учётом их классового характера. Нужно учитывать источники доходов. Однако состояние документов не всегда позволяет применить социальные группировки.

Предварительная обработка материалов обследований необходима для приведения их к сопоставимому виду (одинаковые интервалы посевгрупп, общие территориальные рамки). Дробная посевная группировка даёт возможность осуществить перегруппировку хозяйств по этому признаку, изменяя его интервалы.

Если объект исследования – зажиточное крестьянство, то прежде всего нужны материалы по социально-экономическому положению крестьянских хозяйств для выделения зажиточных хозяйств. Затем исследователь в зависимости от раскрываемых вопросов базируется преимущественно на данных того или иного вида выборочных обследований. Например, при описании внутренней структуры крестьянского хозяйства, его доходов – на бюджетах, агротехники – на данных «годового цикла», динамики развития крестьянских хозяйств – на динамических переписях и весенних опросах. Материалы различных видов выборочных обследований дополняют и конкретизируют друг друга. Остановимся подробнее на весенних опросах и динамических переписях.

Весенние опросы (ВО) на Урале проводились с 1921 г. ежегодно. Это наиболее массовый вид выборочных обследований крестьянских хозяйств, с 1926 г. он охватывал 10% всех хозяйств Урала.

Материалы ВО содержат сведения об обеспеченности крестьянских хозяйств средствами производства, их социальных отношениях. Они имеют следующие недостатки. В ВО представительность состоятельных хозяйств выше, чем в действительности из-за пропуска ряда хозяйств при обследовании. По сравнению с динамическими переписями и бюджетами недоучёт признаков более высокий, поэтому статистики при подведении итогов вносили две поправки: на недоучёт и «скрытую» в связи с тем, что описывалось хозяйство с повышенными средними показателями2

cdxxvi. Множество расчётных данных в регистрационной карточке, ежегодный перерасчёт данных понижают степень достоверности материалов. Слабо учитывались классообразующие признаки, малодостоверные сведения имеются по предпринимательским хозяйствам, так как недоучитывались крупные хозяйства заимок, хуторов, редкие виды сложного сельхозинвентаря, машин3

cdxxvii. Часть недостатков объясняется тем, что ВО проводились малоквалифицированными статистиками путём опроса главы двора.

Итоги ВО на Урале были опубликованы в двух выпусках4

^[3]

. Здесь же были изданы результаты сплошных переписей за годы, в которые не проводились ВО, а за 1924 г. – итоги сплошного опроса всех крестьянских хозяйств Уральской области («единые списки 1924 г.», итоги которых, по мнению Уралоблстатуправления, значительно лучше ВО)5

^[4]

. Удобно, что в публикации результаты ВО пересчитаны в границах на июнь 1926 г. Достоинство издания заключается в предоставлении сведений выборочных и сплошных сельскохозяйственных переписей по большому количеству крестьянских хозяйств Урала за ряд лет в сопоставимых показателях.

В первом выпуске данные ВО за 1921–1926 гг. и сплошных переписей за 1916, 1917, 1920, 1924 гг. сведены в 12 посевгрупп. При изучении зажиточного крестьянства интересны таблицы с групповыми итогами посевных площадей и скота на Урале в 1926 г. по области, полосам, округам. Так, условившись, что к зажиточным хозяйствам относятся хозяйства с посевом свыше 8 дес., можно определить пропорции различных посевных культур, процент хозяйств, арендующих пашню и формы оплаты аренды, состав стада и другие данные по всем хозяйствам с посевом свыше 8 дес. в целом и по различным подгруппам хозяйств этой группы в отдельности. Можно познакомиться со способами обработки пашни, размерами найма – сдачи скота и инвентаря. Наконец, есть возможность частично опираться на группировку хозяйств по рабочему скоту при характеристике их экономической мощи. Материалы второго выпуска также расположены по 10 (13) посевгруппам и по области, округам, районам.

Гнездовые динамические сельскохозяйственные переписи (ДП) – ежегодные обследования всех крестьянских дворов в одних и тех же типичных «гнёздах»6

^[5]

. ДП включают сведения об основных элементах крестьянского производства, о производственных отношениях между хозяйствами (аренда – сдача земли, найм – продажа рабочей силы и т. п.), о социальной структуре крестьянства, особенно, в 1927 г., об органических и миграционных изменениях хозяйств (семейно-имущественные разделы дворов, соединения их, ликвидация хозяйств, выселение, вселение). Только ДП позволяют проследить судьбу отдельных посевгрупп крестьянских хозяйств, но по Уралу лишь с 1925 г. С этого года началась разбивка на посевгруппы; в 1925 г. ДП охватили 2,5 % всех крестьянских хозяйств Урала.

К преимуществам ДП следует отнести не просто фиксирование изменений, но и их причин, увязку с предыдущей переписью; по сравнению с ВО, охват ДП более широкого круга вопросов, меньшее число расчётных показателей, большее – абсолютных данных; более высокую степень достоверности; ДП проводились более квалифицированными статистиками. Недостатки – те же, в первую очередь, завышенный процент состоятельных хозяйств.

В публикации материалов ДП по Уралу7

^[6]

при исследовании зажиточного крестьянства особый интерес представляют таблицы об эволюции крестьянских хозяйств в 1925–1926 гг. Авторы издания составили 16 сравнительных таблиц, облегчающих работу с основными материалами, которые оформлены в 8 посевгрупп и расположены по области, полосам, гнёздам.

Непосредственно сравнивать можно показатели одного вида обследований (только ДП или только ВО), сопоставление же показателей ДП с показателями ВО нуждается в предварительном анализе особенностей того и другого вида обследований. Из сопоставления данных ДП и ВО видно, что они почти совпадают по показателям экономической мощи хозяйств и резко отличаются по социальным отношениям между хозяйствами. Следовательно, по средствам производства за один и тот же год можно сочетать показатели ДП и ВО с известными оговорками о причинах небольших расхождений их, по социальным связям такое прямое сопоставление ошибочно. Аренду земли в зажиточных хозяйствах надо исследовать по материалам ДП, а не ВО, так как в ВО наибольший процент недоучёта аренды именно в крайних группах. Изучая сдачу средств производства, нужно иметь в виду, что данные ДП преуменьшали процент хозяйств, сдающих в наём инвентарь, потому что не было контрольной проверки8

^[7]

. По социальным отношениям, а значит и по специфике зажиточных хозяйств, богаче материалы ДП.

Материалы ВО и ДП были использованы в ряде статизданий, наиболее важные из них – сборники «Уральское хозяйство в цифрах» за 1926–1930 гг. Материалы массовых обследований крестьянских хозяйств незаменимы при изучении зажиточного крестьянства. Данные весенних опросов, динамических переписей, бюджетных обследований и других статисточников по крестьянству 1920-х гг. необходимо брать в комплексе.

М. А. Фельдман
Екатеринбург

ИЗ СВЕРДЛОВСКА — СТАЛИНУ И МОЛОТОВУ

События 1937 1938 гг. одна из самых трагических страниц истории нашей Родины. Незащищенность ощущали и низы, и верхи; по сути, любой гражданин общества. В такой ситуации человек руководствовался разными соображениями: чаще всего, мотивацией самосохранения; вступал в силу комплекс конформизма; в ряде случаев, включался и должностной ресурс. То, что у французов означало: «положение обязывает», в СССР понималось несколько иначе: «интересы дела требуют». Управленец мог обратиться в вышестоящие инстанции с докладными записками, в весьма негативных тонах, рисующих положение на местах. Обратиться отчетливо понимая всю опасность таких «челобитных».

Документ, ставший основой нашей небольшой статьи, представляет собой письмо второго секретаря Свердловского обкома ВКП (б) И.М.Медведева в Москву: адресованное в ЦК И.В.Сталину и в СНК В.М. Молотову. На первой странице письма, датированного декабрем 1938 г., наискосок надпись карандашом: «изъято из стола бывшего секретаря обкома ВКП (б) И.М.Медведева»cdxxviii. Понятно, представители какого ведомства могли столь вольно распоряжаться содержимым стола секретаря обкома. Скорее всего, неотправленное письмо фиксирует больше готовность управленца, исполнявшего обязанности руководителя областиcdxxix к прямому обращению к Сталину, чем само обращение. Документ определяет диапазон видения проблем уральским партийным работником; показывает особенности управленческого языка 30-х гг.

Несколько слов об авторе письма. И.М.Медведев родился в 1897 г. в семье рабочего-металлиста в Калужской губернииcdxxx. В марте 1938 г. ему было чуть больше сорока лет. В 1909 1913 гг. он работал чернорабочим у помещика; в 1913 1916 гг. рабочим-металлистом на заводе Гужона в Москве. С мая 1916 г. по апрель 1917 гг. солдат действующей армии. Затем работа на железной дороге, а с июня 1918 г. служба в Красной армии: высшая должность командир бронепоезда. В начале 20-х учеба в сельхозтехникуме. Затем десятилетие заведывания рядом совхозов. В 1933 1934 гг. замдиректора Аграрного института в Москве, а в 1934 1937 гг. слушатель аграрного института красной профессуры. Так бы и шла по аграрной дороге карьерная линия, но грянул 1937 г.: четыре месяца работы в качестве инструктора ЦК ВКП (б) и с марта 1938 г. должность второго секретаря Свердловского обкома ВКП (б). Третья волна репрессий за полтора года, потрясшая Свердловский обком ВКП (б), внезапно вынесла И.М.Медведева на первые роли в области.

Невыполнение плана промышленностью области рассматривалось как злейшее нарушение государственной и партийной дисциплины. В такой ситуации И.М.Медведев и решился «прояснить» руководству страны положение дел в области.

Убедительность письма И.М.Медведева заключалась в том, что он оперировал фактами официальной статистики за 1936 1937 гг. и первый квартал 1938 г. Свердловский партработник не просто обращал внимание на резкое ухудшение снабжения жителей Среднего Урала промышленными и продовольственными товарами. Завоз промышленных товаров в 1937 г. по отношению к 1936 г. составил: в целом 91,4 %, продовольственных 70 80 %. В первом квартале 1938 г. ситуация еще более ухудшиласьcdxxxi. Проблема резко обострялась еще и вследствие того, что складское хозяйство торговых организаций на протяжении многих лет не расширялось. Большая часть магазинов, в особенности в рабочих поселках, являлась помещениями барачного типа, непригодными для хранения продуктов, организации торговли. Аналогичная ситуация сложилась и с овощехранилищамиcdxxxii.

В результате такого снабжения, как писал И.М. Медведев, население промышленных центров Свердловской области испытывало большие трудности. В столовых системы общественного питания постоянно не хватало мяса и жиров. Бесконечными стали очереди в магазинах. Увеличение заработной платы, не обеспеченное ростом товарной массы, привело к снижению благосостояния трудящихся. Все это отразилось не только на росте текучести рабочих кадров, но и на морально-политическом настроении населения, порождая нездоровые настроения массcdxxxiii. Пресса и публицистика второй половины 30-х гг. не обходила стороной вопросы материально-бытового положения населения, однако связывать проблемы бытия и морально-политического настроения советских граждан мало кто решался.

И.М.Медведев просил Сталина потребовать от соответствующих наркоматов выполнения плановых поставок продовольствия и промышленных товаров в высокоиндустриальную область. Прозвучала просьба выделить средства на сооружение современных овощехранилищ. Наконец, была высказана мысль о целесообразности восстановления права торгующих организаций Свердловской области на ведение децентрализованных заготовок продовольствияcdxxxiv.

Любопытен язык письма. В нем содержались ритуальные ссылки на деятельность врагов народа. Однако главный крен критики приходился не на троцкистов, а, фактически, на центральные органы. Стиль документа, насыщенного статистикой, лишенный восхваления Сталина, более напоминал докладные записки хозяйственников, чем реляции партийных лидеров. В данном случае, сказывались особенности карьерной биографии И.М.Медведева. Нам не знаком подобный архивный источник, исходящий от региональных лидеров Урала и столь явственно адресованный высшим руководителям СССР, датированный периодом 1937 1939 гг.

Проявись подобная дерзость в 1937 г. либо в первой половине 1938 г. судьба И.М.Медведева была бы предрешена. Не случайно, протест предшественников И.М.Медведева носил весьма определенный характер суицида: в марте 1937 г. покончил с собой второй секретарь Свердловского обкома ВКП (б) Н.А.Узюков. Через несколько месяцев, в мае 1937 г. застрелился назначенный на этот пост К.Ф. Пшеницынcdxxxv. Но, во-первых, после октября 1938 г. (мюнхенского соглашения) внешнеполитическое положение СССР резко ухудшилось: угроза войны стала более чем очевидна. Во-вторых, волны массовых репрессий ослабили не только управленческий аппарат. Высочайшая текучесть кадров грозила сорвать планы укрепления военно-промышленного потенциала СССР. Высшее руководство страны не могло с этим не считаться. Время требовало уменьшения масштабов репрессий против управленческого корпуса.

И.М.Медведев, осмелившийся обратиться к Сталину с критикой «его наркоматов», «его системы нормативных актов» не мог не понести наказания. Но, как уже отмечалось, в декабре 1938 г. карательная десница действовала осторожнее, чем годом раньше: в феврале 1939 г. И.М.Медведев был отправлен на работу с заметным понижением директором московского мехового института, где он и проработал 17 летcdxxxvi. Казалось бы, круг замкнулся: человек вернулся ответственным работником в ту сферу, которая на языке советских экономистов называлась «сельское и лесное хозяйство». Однако в личном деле И.М.Медведева присутствуют следующие строки: из Свердловского обкома ВКП (б) переведен на другую работу «в связи с тяжелым состоянием здоровья … и после лечения»cdxxxvii. Можно только предполагать, каким было общение отстраненного от дел И.М.Медведева с работниками НКВД в период с декабря 1938 г. до февраля 1939 гг., если сорокалетнему мужчине потребовалось медицинское вмешательство и лечение.

Письмо из Свердловска Сталину и Молотову позволяет уточнить функционирование механизмов тоталитарного режима в СССР. Центр, требующий безусловного выполнения планов от регионов, брал на себя и целый ряд обязательств перед провинцией. Это объективно рождало определенную зависимость высшей власти от действий провинциальных лидеров, даже с учетом полного распоряжения жизнью управленцев на местах. Чем ближе приближалась война, тем в большей степени Сталин чувствовал эту зависимость. К тому же, если в 1937 г. недочеты можно было списывать на деятельность врагов народа, то к 1939 г. обновленные (и не по разу) партийные и советские, хозяйственные управленцы прошли проверку чистками, считали себя и считались сталинскими кадрами.

Могущественные советские ведомства, возглавляемые влиятельными руководителями, были не просто проводниками генеральной линии. Приобретая немалую самостоятельность и вес в решении государственных проблем, они во многих случаях диктовали свои условия, усугубляя и без того разрушительную политику форсированной индустриализацииcdxxxviii. В такой ситуации Сталин мог играть роль арбитра и верховного судьи между центральной и местной бюрократией. Однако письмо И.М.Медведева демонстрирует весьма интересный срез отношений областных руководителей и московских вождей: центр, требующий рационального исполнения, но сам действующий нерационально подвергался критике. Имя Сталина, разумеется, высоко парило над критическими сентенциями. Но последние, все-таки задевали тот механизм, который ощущался современниками (и был назван позднее историками) как сталинизм. Форма наказания И.М.Медведева указывает и на зависимость верхушки репрессивного режима от объективных обстоятельств: внешнеполитического фактора; состояния промышленности; степени фактического контроля за реальной ситуацией на местах.

О. В. Шабаршина
Нижний Тагил

«ОНИ ЗАКЛЮЧАЮТ В СЕБЕ МНОГО ДАННЫХ И СТАТЕЙ, ИНТЕРЕСНЫХ НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА,
СЕРЬЕЗНО ИЗУЧАЮЩЕГО КРАЙ, НО И ВООБЩЕ
ДЛЯ ВСЯКОГО ПРОСВЕЩЕННОГО ЧЕЛОВЕКА»
(О ЕЖЕГОДНИКАХ ПЕРМСКОЙ ГУБЕРНИИ)

Современное источниковедение основывает свою методологию на представлении об источниках как явлении культуры и интеллектуальном продукте человеческой деятельности, которые помогают получать разнообразную социальную информацию, методом ее критической проверки и истолкования. Как правило, произведения, создаваемые людьми в процессе целенаправленной творческой деятельности, облекаются ими в овеществленную материальную форму, в которой эти произведения могут свободно функционировать в той или иной социокультурной среде. Эти произведения фиксируют заложенную в них информацию о людях, создавших их, а также (в определенной степени независимо от намерений авторов) о том историческом времени и месте, в котором возникновение этих произведений и их последующее функционирование оказались возможными. Исторические источники как объекты культуры несут особую информацию не только о людях, их создавших, но и о человеческих сообществах, типах общественных организаций, социальных структурах и т. п. Цель данного материала представить исследователям-гуманитариям содержащуюся информацию в ежегодниках Пермской губернии.

Первый ежегодник в Пермской губернии был выпущен в 1862 г. По мнению Н.Ф. Авериной, «в этом смысле Пермь отстала от других городов: систематически «Памятные книжки» начнут выходить здесь лишь
в 80-е гг.»cdxxxix. Но не только это обстоятельство отличало ситуацию с выходом ежегодников в Пермской губернии от положения в других провинциальных центров Российской империи. Как правило, «Календари», «Памятные книжки», «Справочные книжки», «Адрес-календари» и т.п. выпускали губернские или областные статистические комитеты, в Пермской же губернии первая «Памятная книжка на 1863 год» была издана при Пермском губернском правлении. Ее составителем был редактор неофициальной части Пермских губернских ведомостей Самуил Самуилович Пенн – «англичанин по рождению, воспитанник русского университета, оригинал по жизни и привычкам». По воспоминаниям современников, он был «одним из тех добросовестных работников, которые не трубят о своих трудах, делая порученное им дело без шума, спокойно, не умея делать его иначе»cdxl. Уже в первом издании проявилась специфика ежегодников Пермской губернии, в которых было «много данных и статей, интересных не только для человека, серьезно изучающего край, но и вообще для всякого просвещенного человека»cdxli. В первую очередь, это исторические сведения по гражданской, церковной и экономической истории губернии. Так, первый ежегодник знакомил читателей с материалами по топографии губернии Адольфа Ивановича Мозеля (автора знаменитого «Статистического и географического описания Пермской губернии»); с историей Петропавловского собора протоиерея Сапожникова и Пермского края до введения в нем воеводского управления, подготовленного С.С. Пенном, с приложением «Списка пермских наместников, их товарищей, стольников, дьяков и воевод»; а также с анализом работы Ирбитской ярмарки в 1860–1861 гг. Первая памятная книжка включала в себя и традиционные для таких изданий статистическое обозрение и различные справочные сведения, такие как: условия приема почтовой корреспонденции, правила поступления в Пермскую духовную семинарию, положения о женских училищах ведомства Министерства народного просвещения и училищах военного ведомстваcdxlii. Следующий сборник был издан губернским правлением в 1878 г. В нем был представлен только «список лиц, служащих в губернии, без каких-либо других сведений о крае»cdxliii.

Статистический комитет губернии подключился к выпуску ежегодников только в 1879 г. и с этого времени их издание становится его прерогативой. Изменение ответственности за выпуск имиджевого губернского издания повлекло за собой и изменения в его содержании. Кроме традиционных статей ученых, общественных деятелей, краеведов, археологов в ежегодниках появилось больше экономической информации, рекламы, а главное, статистики. Чиновники статистического комитета демонстрировали на страницах ежегодников результаты своей работы. Они предоставляли количественные показатели по различным видам производства, кустарным промыслам, торговле, урожаю, банковской деятельности и т.п. В цифрах, таблицах, диаграммах была представлена повседневная жизнь в губернии. Благодаря деятельности статистического комитета в ежегодниках постоянными становятся публикации: данных о числе жителей по сословиям, вероисповеданиям, о количестве преступлений, учебных заведений, заболеваний, пожаров, преступлений и т.п., а также расписания движения пароходов по Каме и поездов по Уральской железной дороге.

Следующим был Адрес-календарь на 1879 г. В нем, кроме списка служащих лиц, были представлены еще и сведения о торговцах и ремесленниках в Перми и Екатеринбурге. В качестве приложения в этом ежегоднике был помещен план Перми «с показанием на нем опустошений, причиненных летними пожарами 1879 г.»cdxliv. В «Памятной книжке Пермской губернии на 1880 год» кроме статистических данных и Адрес-календаря были опубликованы: статистико-этнографический очерк губернии со списком всех существующих в ней инородческих селений; краткая характеристика некоторых заводов Пермской губернии, по сведениям до 1875 г. включительно; заговоры, причитанья, песни, пословицы и поговорки, записанные в Сергинской волости Пермского уезда учителем В.А. Поповым; заметки и очерки о северном крае Чердынского уезда. В 1881 г. вышел лишь Адрес-календарь со списком всех служащих в губернии.

В последующие годы издание ежегодников в губернии стало регулярным. Каждый год статистический комитет тратил около 800 руб. на издание Памятных книжек в количестве 1200 экземпляров, получая доход от от 17 руб. 25 коп. в 1892 г. до 1600 руб. в 1894-мcdxlv. Стоимость книжек колебалась от 60 коп. за прошлые годы до 1 руб. 50 коп. в 1895 г. Это издание покупали как заводские конторы, библиотеки, учебные заведения, так и частные лица. Например, в фонде библиотеки Нижнетагильского музея-заповедника Горнозаводского дела хранятся экземпляры ежегодников с владельческими штампами Серебрянской заводской конторы Горноблагодатского горного округа, Косинской фабрики Рязанцевых, Нижнетагильского Горнозаводского училища, библиотеки Нижнетагильских заводов.

Если в начальный период издания ежегодники меняли не только структуру, издающую организацию, но даже название, то в последующее время сформировался определенный порядок изложения информации и четкий набор сведений. В первую очередь это собственно календарь. На первых страницах помещались сведения о летоисчислении важнейших российских и региональных событиях. Например, сколько лет прошло с введения в России христианства и сколько с покорения Великой Перми Иоанном III. Месяцеслов – православный, а также католический, протестантский, еврейский и магометанский календари составляли первый раздел ежегодников. Здесь же публиковались даты храмовых праздников и даты праздников особо чтимых икон в городах и уездах губернии. Обязательным в этом разделе было размещение информации о представителях Императорского Российского дома. Следующий раздел условно можно было назвать «метеорологическим». В нем содержались сведения наблюдений за погодными явлениями в каком-либо уезде, городе и обязательно в губернском центре. Порой публиковались подробнейшие отчеты. Так, в Памятной книжке за 1893 г. была помещена статья Ф.Н. Попова «Пермские периодические явления климата в жизни растений и животных в 1891 году» с графической таблицей, «изображающей температуру, давление и влажность воздуха, скорость ветра, облачность и количество атмосферных осадков по наблюдениям Пермской станции»cdxlvi. Третий раздел – статистический – знакомил читателей с современной жизнью губернии посредством цифровых данных. Четвертый представлял административное деление губернии и размеры различных сборов (гербовых, почто-телеграфных), а также расписание движения транспорта – железнодорожного, водного, гужевого. В качестве Приложений предлагались исторические очерки, аналитические статьи, библиографическая информация и т. д. Собственно Адрес-календарь включал в себя перечень всех служащих губернии и алфавитный указатель к нему, с его помощью можно было легко установить, в каком ведомстве и в каком чине служит интересный читателю чиновник.

Заметим, что на содержание ежегодников влияли интересы и личные пристрастия ответственных редакторов. Четыре ежегодника, вышедшие в 1883–1887 гг. под редакцией Р.Н. Рума – первого пермского гигиениста, сотрудника санитарного бюро губернского земства – несли отпечаток профессиональной деятельности редактора. Так, в книжке на 1886 г. был опубликован его «биостатистический» очерк «Состав населения Нижнетагильского завода», являющийся продолжением его труда «К гигиене рудокопов. Опыт исследования санитарных условий работы в Нижне-Тагильском руднике и влияние их на рабочих» (Пермь, 1882)cdxlvii. При редакторе Аполлоне Ивановиче Прозоровском – старшем чиновнике особых поручений при губернаторе, «наблюдающим за книжною торговлею, библиотеками, типографиями и фотографиями и цензирующим произведения печати, неподлежащие полицейской цензуре» был расширен раздел – «Приложения». Только в «Памятной книжке и Адрес-календаре Пермской губернии на 1890 год» он в качестве приложения опубликовал две собственных аналитических статьи «Движение населения, по выводам за 1883–1888 год» и «Отхожие промыслы в Пермской губернии», а также реферат той части «Воспоминаний о путешествиях по России» Августа Альквиста (финского ученого), в которой автор касался жизни вогул на севере Пермского края, подготовленный Н.К. Чупин. Сообщение И. Остроумова «Курганы восточной части Ирбитского уезда, Пермской губернии», сделанное Уральскому обществу любителей естествознания 7 октября 1889 г., тоже было представлено в разделе «Приложение» в Памятной книжке за 1890 г.cdxlviii Дмитрий Дмитриевич Смышляев, как признанный библиограф Пермского края, будучи ответственным редактором Памятных книжек последние три года своей жизни (1828–1893), публиковал результаты библиографирования всех изданий, «касающихся Пермской губернии».

Таким образом, сведения, помещенные в Адрес-календарях и Памятных книжках, содержат богатейшую базу фактов для изучения истории губернии с момента появления Пермского края на карте Российского государства до первой трети ХХ в. Этот источник может быть интересен как историкам, так и культурологам, книговедам, журналистам, экономистам и специалистам по связям с общественностью, а также тем, кто изучает рекламу, библиотечное дело, меценатство, фольклор и т.п. Информационный потенциал ежегодников велик и нуждается в дальнейшем представлении.

А. В. Шаманаев
Екатеринбург

НЕКРОЛОГИ В «ЗАПИСКАХ ОДЕССКОГО ОБЩЕСТВА
ИСТОРИИ И ДРЕВНОСТЕЙ» КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ
ИСТОЧНИК

Одесское общество истории и древностей (ООИД), основанное в 1839 г., было первым историко-археологическим обществом России. Общество внесло большой вклад в дело изучения и сохранения историко-культурного наследия Северного Причерноморьяcdxlix. Результаты почти
80-летней активной научной деятельности членов ООИД нашли отражение на страницах 33 томов «Записок», общим объемом около 1700 печатных листов, издававшихся с разной периодичностью с 1844 по 1919 гг.cdl

Необходимо отметить, что научное издание с 75-летним стажем для истории российской науки уже само по себе явление неординарное. Материалы, опубликованные в «Записках», являются ценным источником, отражающим развитие отечественной археологии, истории, археографии, вспомогательных исторических дисциплин и др.

Среди статей и заметок можно выделить в особую группу некрологи. Этот тип публикаций, как правило, редко привлекает внимание историков. Чаще всего они используются при биографических исследованиях. Во многом это обуславливается содержанием и характером некрологов. Они, как правило, имеют характерную структуру: даты рождения и смерти, обстоятельства последней, сведения об образовании, общественный и должностной статус, достижения покойного. Кроме того, подавляющее большинство некрологов пишутся с позиции «Aut bene, aut nihil», что неизбежно придает выраженный комплиментарный характер оценочным суждениям авторов.

Интерес к анализу некрологов, помещенных в «Записках» ООИД связан с тем, что они могут быть рассмотрены как целостный комплекс, характеризующий один из малоизученных аспектов жизни научного общества. В отличие от газетных публикаций такого рода, научная направленность издания диктовала специфический подход, задачей которого было отражение прежде всего научных заслуг лиц, которым посвящались некрологи. Состав авторов показывает их позиции в подготовке издания очередного тома «Записок». Во многих случаях авторы хорошо знали людей, о которых писали, как в личном, так и научном плане. Как правило, в периодических изданиях некрологи помещаются сразу после смерти, что в большой степени снижает объективность суждений. Продолжающиеся издание (в 1840–1880-х гг. перерывы в выходах томов составляли до 3–7 лет) давало возможность более объективно дать оценку деятельности и сообщить более проверенные биографические сведения.

Всего в «Записках» ООИД было напечатано более 130 некрологов и близких по содержанию публикаций (в это количество не включены юбилейные статьи, биографические заметки не связанные со смертью лиц, которым оны посвящены). Это составляет около 10% публикаций издания, учтенных по названиям. Однако, объем большинства некрологов 2–3 страницы, что, естественно, значительно уступает основной массе научных статей и других материалов (например, публикациям источников). Таким образом, они занимают не столь значительное место на страницах «Записок».

Уже в первом томе издания были помещены 5 некрологов, посвященных, в том числе, одному из основателей ООИД М. М. Кирьяковуcdli. В последующем некоторые выпуски таких публикаций не включают (т. 10 – 1877, несколько томов конца XIX–ХХ в.). Их нет в последнем, 19 томе «Записок», вышедшем в 1919 г. и, как указано на титульном листе, содержащем «только часть имеющегося материала» «вследствие крайней дороговизны печатания и по иным независящим от Совета Общества причинам»cdlii. В среднем в одном томе публиковались от 2 до 5 некрологов, но их количество могло доходить до 10 (т. 14 – 1886 г., т. 22 – 1900 г.), и, даже 12 (т. 24 – 1902 г.).

Авторами некрологов (28 человек), обычно были члены Одесского общества, входившие в состав издательского комитета. Последнее условие не являлось обязательным. Так, три некролога были написаны действительным членом ООИД (с 1848 г.), санкт-петербургским ученым, секретарем Русского археологического общества Б.В. Кене. Основная часть некрологов (около 60%) принадлежит Н.Н. Мурзакевичу (30), В.А. Яковлеву (30) и А.И. Маркевичу (не менее 19, возможно, он же автор 6 заметок подписанных инициалами «А. М.»). Не исключено, что несколько анонимных некрологов были написаны этими же лицами.

Н.Н. Мурзакевич – один из членов-основателей ООИД, секретарь (1839–1875), вице-президент (1875–1883), член издательского комитета (1839–1883). В.А. Яковлев – действительный член (с 1883 г.), секретарь общества и член издательского комитета в 1884–1895 гг. А.И. Маркевич – действительный член ООИД (с 1887 г.), член издательского комитета (1894–1902), секретарь (1899–1902)cdliii. Таким образом, большинство некрологов писались секретарями Одесского общества, принимавшими непосредственное участие в подготовке к публикации ежегодных «Отчетов» (в них кратко сообщалось об ушедших из жизни членах ООИД) и «Записок».

Как правило, некрологи посвящались членам общества, внесшим существенный вклад в развитие истории и археологии Южной России. Значительная их часть имела отношение к Одесскому Ришельевскому лицею, позже преобразованному в Новороссийский университет (Ф.К. Брун, В.Н. Кузьмин, П.В. Беккер и др.). Кроме того, дань памяти отдавалась и известным российским ученым, входившим в состав ООИД. Например, в 1886 г. (т. 14) был опубликован некролог графу А.С. Уварову (автор В.А. Яковлев), основателю Московского археологического общества, организатору всероссийских археологических съездов, действительному члену ООИД с 1848 г.cdliv В 1883 г. (т. 13) помещен некролог создателю Императорской Археологической комиссии (ИАК), ее первому председателю (1859–1881) графу С.Г. Строганову (автор Н.Н. Мурзакевич)cdlv. Также, был отмечен вниманием В.Г. Тизенгаузен, известный востоковед, нумизмат, занимавший долгое время пост товарища председателя ИАКcdlvi.

Уделялось внимание и деятелям культуры, в основном Южной России. Так, в 1901 г. (т. 23) публикуется некролог И.К. Айвазовскому, действительному члена ООИД с 1871 г. Интересно отметить, что его автор, А.А. Павловский, наряду с искренней скорбью и подробными биографическими сведениями о художнике пытается дать и объективную оценку его творчества. В частности, он пишет, что из более 6000 картин «у него есть и незначительные, даже прямо слабые… но эти слабые вещи исчезают в массе прекрасных произведений, сделавших имя Айвазовского всемирно известным, как знаменитого мариниста»cdlvii.

Не оставался без внимания и уход из жизни иностранных ученых, членов Одесского общества. Среди них можно назвать Я. Тетбу-де-Мариньи, аббата Амедео Вилья (член исторического общества в Генуе), известного антрополога и археолога Рудольфа Вирхова и др.cdlviii

Заслуживает внимания отношение издательского комитета «Записок» к руководителям самого Одесского общества. Первый и единственный почетный президент ООИД М. С. Воронцов скончался в драматическом для России 1856 г. События Крымской войны почти на 7 лет прервали издание «Записок» (т. 3 – 1853, 4 – 1860). Характер некролога имеет обширная биографическая статья Н.Н. Мурзакевича, посвященная заслугам светлейшего князя на поприще государственной службы, покровительства науке и образованиюcdlix. Из президентов ООИД (всего 6 человек) некролога удостоился только А.Г. Строгановcdlx. Возможно, это связано с тем, что 4 руководителя общества добровольно уходили со своего поста, в том числе при переводе на другое место службы (например, Н.И. Пирогов). Необходимо отметить, что для деятельности Одесского общества большее значение, как правило, имела фигура вице-президента непосредственно занимавшегося делами ООИД. Из 8 вице-президентов некрологов удостоились только 4: С.В. Сафонов, А.Ф. Негри, архиепископ Димитрий, В.Н. Юргевич.

Наиболее информативными являются материалы, связанные с кончиной В.Н. Юргевича, действительного члена ООИД с 1859 г., помощника секретаря (1865–1866), секретаря (1875–1883), вице-президента (1883–1898). Кроме собственно некролога, были опубликованы тексты памятных речей, телеграммы соболезнованийcdlxi. Последний руководитель общества А.Л. Бертье-Делагард скончался в 1920 г., когда издание «Записок» уже прекратилось. Интерес вызывает отсутствие некролога одному из наиболее видных деятелей ООИД Н.Н. Мурзакевичу (ум. в 1883 г.). Следует отметить, что его память почтил даже официальный «Журнал Министерства народного просвещения»cdlxii. Возможно, это является отражением довольно сложных отношений среди руководства ООИД, сложившихся в середине 1880-х гг.

Необходимо отметить, что некрологи, опубликованные в «Записках» Одесского общества являются и ценным источником биографической информации о деятелях науки Южной России середины XIX – начала XX в. Сведения о них в справочных изданиях часто крайне скупые, иногда вообще отсутствуют по различным причинам. Научные заслуги некоторых из них не столь значительны, чтобы рассматриваться в монографических изданиях. Однако обращение к их личным и научным биографиям позволяет получить более целостную картину исторических и археологических исследований в Северном Причерноморье.

Можно отметить, что комплекс мемориальных публикаций в «Записках» ООИД заслуживает самого пристального изучения в различных аспектах и представляется перспективным для тщательного анализа.

А. Т. Шашков
Екатеринбург

НАРРАТИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ ПО ИСТОРИИ
УРАЛО-СИБИРСКОГО СТАРООБРЯДЧЕСТВА
XVII – начала XVIII в.

Впервые раннее урало-сибирское староверческое движение оказалось в поле зрения уже его современников. Так, сосланный в 1661 г. в Тобольск известный хорватский ученый и просветитель Юрий Крижанич в 1662 г. под влиянием общения с находившимися здесь ссыльными расколоучителями попом Лазарем и бывшим патриаршим подьяком Федором Трофимовым написал свое первое антистарообрядческое сочинение, названное им «О преверстве беседа», в котором он вел полемику от имени тогдашнего тобольского архиепископа Симеона. Сам термин «преверство», изобретенный Крижаничем, буквально озна­чал «прибавление к вере, и лишна вера». Исходя из этого определения, он критиковал «преверство тоболских учителев и пророков», разбирая заблуждения новозаветных фари­сеев и проводя прямую параллель между ними и староверами. Впоследствии вопросов, связанных с критикой старообрядческих взглядов, Крижанич касался и в других своих трудах. Среди них особое место занимало его «Обличение на Соловецкую челобитную», созданное в 1675 г. В числе прочего в «Обличении» описаны его встречи и разговоры со старообрядцами, в том числе и с возвращавшимся из далекой Даурии знаменитым протопопом Аввакумом Петровым.

В 70 – 80-х гг. XVII в., некоторые факты из истории сибирского раскола нашли свое отражение в раз­личных редакциях Сибирского летописного свода. Этот памятник исторической мысли, носивший официальный характер, с одной стороны, включал в себя записи, которые велись представителями тобольской приказной администрации, а с другой – известия, вышедшие из церковных кругов. Поэтому вполне естественным является содержащееся здесь крайне враждебное отношение к «про­тивникам церковным, раскольщикам и мятежникам» и к «прелестному воровскому учению» их идеологов.

Наиболее подробные сведения о событиях, связанных с историей урало-сибирского старообрядчества, содержатся в списках Головинской редакции Сибирского летописного свода 1689 г. Непосредственное участие в работе над текстом этой редакции принимал видный сибирский приказной деятель конца XVII – начала XVIII в. тобольский дьяк М. Г. Романов. Так, например, при изложении обстоятельств «гари» 1679 г. в пустыни Даниила-Дементиана и протеста 1682 г. в Утяцкой слободе в списках этой редакции приводятся детали, о кото­рых другие источники ничего не упоминают. Это свидетельствует о том, что в распоряжении составителей находились не- дошедшие до нас документы.

В конце XVII в. особое место в деле обличения и искоренения рас­кола в обширной Сибирской епархии принадлежало тобольскому митрополиту Игнатию Римскому-Корсакову. В 1696 г. он написал три окружных Послания, в которых, используя как устные, так, по всей видимости, и письменные источники, с вполне определенных позиций попытался изобразить на широком историческом фоне современное состояние урало-сибирского старообрядчества, последователей которого он считал впавшими в «арменскую ересь».

В своих Посланиях Игнатий дает откровенно предвзятые оценки действовавшим в Сибири расколоучителям: протопопу Аввакуму, бывшему тю­менскому попу Дементиану (в монашестве Даниилу), «лжеиноку» Авраамию Венгерскому, «лжеучителям» Якову Лепихину, Васи­лию Шапошникову и др., не скупясь при этом на бранные эпите­ты в их адрес. Более того, один из идеологов раскола – Иосиф Астомен – наделяется зловещими чертами Антихриста. Насколько нам известно, это единственный пример в истории антистарообрядческой полемики, когда представители официальной церкви прибегали к подобного рода аргументам, ибо такой подход к решению проблемы пришествия Антихриста был чреват для них опасными не только с догматической, но и с социально-политиче­ской точки зрения последствиями.

Вместе с тем следует отметить в целом очень перспективный для дальнейшего развития церковной историографии раскола под­ход Игнатия к изучаемым явлениям. Так, например, именно он стал впервые последовательно сопоставлять старообрядчество с предыдущими антицерковными движениями, в т. ч. с запад­ноевропейским протестантизмом и новгородско-московской ере­сью, и указал на существование внутренних противоречий в самом расколе. Кроме того, Послания тобольского митрополита содержат ряд любопытных подробностей, что позволяет считать их важным, хотя и крайне тенденциозным источником по истории раскола XVII в. Труд Игнатия Римского-Корсакова в значительной своей части вошел в начале XVIII в. в «Розыск о раскольничьей брынской вере» Димитрия Ростовского (Д. С. Туптало).

Во второй половине XVII в. за Уралом появляется ряд оригинальных произведений старообрядческой публицистики. Первое из них, написанное около 1665 г., дошло до нас в единственном списке третьей четверти XIX в. Оно носит в рукописи название «Сибирских страдалец глаголание во время бытия Никона патриарха», данное, судя по всему, позднейшими переписчиками. Произведение имеет ярко выраженный агитационно-пропагандистский характер и включает в себя разбор наиболее существенных обрядово-догматических разногласий между «новолюб­цами» и сторонниками староверия. В целом оно близко по духу писаниям идеологов раннего раскола, причем наблюдается некоторое его сходство с «Росписью вкратце нововводным церковным раздорам…» попа Лазаря обширным полемическим произведением, над которым он работал во время своей тобольской ссылки в 16601665 гг. Не исключено, что именно Лазарь и был автором этого «глаголания».

Единомышленник Лазаря и его товарищ по сибирской ссылке Федор Трофимов также обладал писательским даром. В 1665 г., уже в Москве, куда его за «неистовое прекословие» доставили с группой других сибирских старообрядцев, он написал два обличительных сочинения: «Роспись, за что я, Фетка, Никона патриарха и учеников его еретиками и отступниками называл и называю» и «Роспись вкратце, чем Никон патриарх с товарищи на царскую державу возгордились и его царский чин, и власть, и обдержание себе похищают», в которых были широко представлены его впечатления о религиозно-бытовой жизни Тобольска первой половины 1660-х гг.

Уже упоминавшийся выше протопоп Аввакум, без малого 11 лет пробывший в ссылке за Уралом, впоследствии ярко и образно опишет в собственном «Житии» и в ряде других сочинений важнейшие эпизоды своих скитаний в Сибири.

Литературно-публицистическое творчество писателей-старообрядцев с самого начала было пронизано апокалиптическими ожиданиями Конца Света в духе теории «трех отступлений», изложенной в знаменитой «Книге о вере». Так, одной из важнейших эсхатологических проблем, волновавших в это время урало-сибирских староверов, являлась, наряду с датой пришествия в мир Антихриста, форма его царствования: «мысленная» или «чувственная». Доказательства в пользу первого из этих учений были изложены в «Послании об Антихристе и тайном царстве его», вышедшем в конце 1670-х начале 1680-х гг. из стен Далматовского Успенского монастыря. Наиболее вероятным автором данного произведения следует признать самого основателя обители старца Далмата (в миру тобольского сына боярского Дмитрия Ивановича Мокринского). Его адресатами были, по всей видимости, скрывавшиеся в лесных убежищах под Тюменью старцы Авраамий (в миру тобольский сын боярский Алексей Иванович Венгерский) и Иван Кодский, придерживавшиеся теории «чувственного» антихриста. Оценивая события, происходящие «в нынешнее многопестренное и прелести исполненное время», автор «Послания» отметает реальную фигуру уже умершего царя Алексея Михайловича, которого его оппоненты примеряли на роль Антихриста, и предлагает в качестве символического («мысленного») воцарения сына тьмы аллегорическое толкование подмены в таинстве евхаристии, совершившейся действиями сатанинского «сосуда» патриарха Никона, смешавшего «ложь со истиною».

Авраамий Венгерский был среди местных расколоучителей одной из самых заметных и авторитетных фигур. В конце 1701 г. отряд служилых людей, посланный тюменским воеводой О.Я. Тухачевским, разгромил его скиты на островах в лесных болотах в районе р. Кармак и арестовал его самого. Находясь под стражей в Тюмени, Авраамий написал обличительное Послание «правоверным», в котором отразились его взгляды на переживаемое время. Среди источников Послания особое место занимали сочинения протопопа Аввакума (Послание «отцу» Ионе, Беседа первая из его «Книги бесед» и др.). В начале марта 1702 г. Авраамия увезли в Тобольск, откуда ему удалось бежать. В последние годы своей жизни он жил в пустыни близ деревни Ильиной на р. Ирюм (в Тобольском уезде), где и умер. Возможно, из-под пера Авраамия вышло еще одно сочинение компилятивная «Епистолия страдальческая епископа Павла Коломенского и священно Аввакума протопопа и священноиерея Лазаря, и прочих с ними».

Немалое влияние на развитие урало-сибирского староверческого движения начала XVIII в. оказали представители Выговской пустыни знаменитого центра беспоповского поморского согласия. Особую роль в этом сыграли братья Семеновы Гавриил, Иван и Никифор. Уроженцы Кижского погоста Олонецкого уезда, переселившиеся в конце XVII начале XVIII в. на р. Выг, они оставили заметный след в истории не только как активные старообрядческие миссионеры, но и как организаторы горно-заводской промышленности Урала и Сибири. Жизни и деятельности этих людей посвящены два выговских произведения XVIII в. «Повесть о сибирских страдальцах» Семена Денисова и «Слово о житии Иоанна Выгорецкого» Трифона Петрова.

Во второй половине ХVIII в. в среде уральской беглопоповщины в результате напряженных духовных исканий и споров стала складываться традиция создания исторических сочинений. В ее рамках можно выделить два относительно самостоятельных направления: «заводское», связанное с деятельностью скитских центров, расположенных вокруг Невьянского и Нижне-Тагильского заводов, и «крестьянское», возникшее в среде государственного крестьянства Зауралья. Первым известным произведением «заводского» направления в старообрядческой историко-литературной традиции является написанное в начале 1767 г. «Письмо из Сибири» нижнетагильского иконописца Тимофея Заверткина, происходившего из семьи крупных крепостных предпринимателей. «Письмо» полемическое сочинение, но в нем содержатся сведения по истории беглопоповщины на Ветке, в Центральной России, на Керженце, на Урале.

Одним из выдающихся писателей «крестьянского» направления в XVIII в. был крупный деятель зауральского старообрядчества Мирон Иванович Галанин. Благодаря своему мужеству, стойкости и организа­торскому таланту, он пользовался непререкаемым авторитетом среди местных староверческих общин, которые фактически возглавлял.

Первым из известных исторических сочинений, вышедших из-под пера М.И. Галанина, является написанная между 1750 и 1754 гг. «История про древнее благочестие». Несмотря на свою лаконичность, именно это произведение определило главное направление дальнейшего развития исторической прозы зауральских беглопоповцев.

Второе историческое сочинение, автором которого также являлся М.И. Галанин, «Рукопись о древних отцах» в его Основной редакции, было написано между 1777 и 1783 гг., в период споров в среде урало-сибирских беглопоповцев по вопросу о приеме священников. Наличие развитой рукописной традиции свидетельствует о значительной популярности Основной редакции «Рукописи о древних отцах». И это неудивительно, поскольку излагаемая здесь концепция преемственности «истинного благочестия», обосновывавшая переход части крестьян-староверов Зауралья к беспоповской практике, должна была стать для них надежным ориентиром в условиях раскола беглопоповщины, вследствие чего «тот так учит, а иной инако». Гораздо более пространная, нежели «История про древнее благочестие», «Рукопись о древних отцах» включает в себя развернутые биографии двух наиболее важных для автора деятелей раннего старообрядчества, двух «страдальцев», священноинока Феодосия Рыльского и инока Авраамия Венгерского. Судя по всему, оба жизнеописания восходят к устным преданиям, что объясняет известную несогласованность приводимых М.И. Галаниным подчас уникальных известий с другими нарративными и документальными сведениями об этих людях. В XIX в. текст этого произведения будет по меньшей мере дважды перерабатываться в агиографическом жанре местными писателями-старообрядцами.

Важной вехой в жизни зауральских старообрядцев стал собор, состоявшийся 6 января 1789 г. в деревне Кирсановой в доме М.И. Галанина. Он был призван найти компромисс в наметившихся к тому времени разногласиях между наиболее авторитетными руководителями старообрядческих общин Зауралья. Необходимо было определить те принципы, по которым предстояло жить в дальнейшем местным староверам. Историческая преамбула, составляющая две трети текста уложения Кирсановского собора 1789 г., была, судя по всему, написана М.И. Галаниным. В основном она восходит к двум его прежним произведениям «Истории про древнее благочестие» и «Рукописи о древних отцах».

Очевидно, вскоре после окончания собора текст его уложения был подвергнут М.И. Галаниным целенаправленной переработке, в результате чего появилось совершенно новое в жанровом отношении произведение Краткая редакция «Послания о вере». А в конце XVIII в. им было создано и само «Послание о вере» в его Основной редакции, под которым, помимо М.И. Галанина, поставили подписи наиболее авторитетные руководители зауральских старообрядческих общин, принявшие участие в Кирсановском соборе 1789 г.

Ю. Ю. Юмашева
Москва

МУЗЕЙНАЯ ДОКУМЕНТАЦИЯ
КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК

Учет музейных фондов – основа и ключевая проблема музейного дела. Исторически сложилось, что принципы построения учета и описания предметов музейного хранения, с одной стороны, вызывают бесконечные неутихающие дискуссии и споры профессионалов-музейщиков, разворачивающиеся в рамках различных конференций, семинаров и периодически муссируемые широкой общественностью, а с другой – являются тайной за семью печатями, о которой даже в учебниках по музееведению говорится лишь в общих чертах.

Действительно, учетная документация является отражением истории создания и функционирования музея, его собирательской, хранительской, эспозиционной и выставочной деятельности. В ней фиксируются все события, касающиеся бытования предмета в музее, начиная с момента его включения в состав собрания.

К сожалению, в настоящее время в историографии отсутствуют работы, подробно рассматривающие эту тему. Причины кроются в специфике отечественной музейной отрасли, истории создания Государственного музейного фонда; возникновения и функционирования каждого музея в отдельности; в многообразии, сложности и запутанности документации; в определенном отставании разработки основных теоретических проблем классификации и систематизации собраний (в особенности смешанных); в позднем (по отношению к истории музейного дела) становлении ключевой отрасли исторического знания – источниковедения в части изучения вещественных памятников.

Несмотря на то, что первые музеи в России возникли в начале XVIII в., единая учетная политика в отношении предметов музейного хранения стала вырабатываться лишь в 20-е годы XX в. До 1917 г. в стране существовало не так уж много музеев, большая часть которых являлись частными собраниями, не обладающими ни многообразием коллекций, ни большим количеством собранных раритетовcdlxiii. В этих собраниях и коллекциях разрабатывались собственные, зачастую весьма субъективные, взгляды и приемы ведения учета и описания предметов. Наиболее распространенным видом учетного документа в этих собраниях являлись описи (в форме перечней, списков или книг) предметов, входивших в коллекцию. Как правило, в этой документации еще не предпринималось попыток систематизации и классификации памятников. Поступающие в собрания предметы записывались в хронологическом порядке их приобретения. В результате формировался единый «сквозной» перечень коллекции, поиск конкретного предмета в котором был чрезвычайно затруднен.

Одновременно с этим порядком ведения документации в более крупных собраниях, принадлежавших коллекционерам, имеющим профессиональную подготовку, применялись и другие подходы. К примеру, в случае формирования тематических коллекций, отбор раритетов в которые изначально велся по определенному принципу (например, археологические собрания), в качестве основной учетно-музейной документации применялись те виды и формы документов, которые были типичны для этой конкретной области: в данном примере – археологические описи.

Как уже было отмечено, в условиях существования частных собраний проблема единого унифицированного учета музейных ценностей остро не стояла и компенсировалась научными дискуссиями о методах описания типологически однородных предметов. Однако, в начале 1910-х гг. тема единых подходов к учету музейных ценностей приобрела определенную актуальность, прежде всего, благодаря деятельности сотрудников Государственного исторического музея (в то время Императорского Российского Исторического музея) – Н.С. Щербатоваcdlxiv и (чуть позже) Г.Л. Малицкогоcdlxv. Именно благодаря их усилиям были выработаны основные принципы организации системы учета музейных предметов, действующей в России и в настоящее время. Эти принципы явились творческим переосмыслением всего предыдущего отечественного и зарубежного опыта музейного дела, истории создания, развития и функционирования крупнейших музейных собраний. Впервые они были применены на практике в стенах Исторического музея, где была реализована двухступенная система учета музейных фондов. Ее возникновение и функционирование тесно связано с внутренней организацией музея и его огромным собранием, в котором представлены все виды музейных материалов, за исключением естественнонаучных.

Существо двухступенной системы состоит в том, что при поступлении на постоянное хранение в музей каждый предмет проходит первую стадию регистрации – запись в книге поступлений, где ему присваивается порядковый номер (первая ступень учета) поступления в музей. Затем предмет передается непосредственно в фондовый отдел, где он включается в состав тематической коллекции. Здесь предмет вновь проходит регистрацию уже в инвентарной книге отдела (вторая ступень учета). На этом этапе предмет получает шифр коллекции (отдела) и инвентарный номер, а также подвергается полной научной инвентаризации, подразумевающей создание точной атрибуции: определение авторства, датировки, материалов, техники исполнения и пр.

Таким образом, учетная документация музея состоит (как минимум) из книг поступлений предметов в музей и инвентарных книг отделов, а также из документов, отражающих все аспекты бытования предметов внутри музейного фонда (актов, служебных картотек и пр.). Однако первостепенное значение имеют именно книги поступлений и инвентари.

Книги первой и второй ступеней учета обладают целым рядом отличительных черт, наиважнейшей из которых является неизменяемость информации и самих книг независимо от времени их создания. Последнее обстоятельство приводит к необходимости выработки специальных методов работы с данными материалами, которые являются, с одной стороны, юридическими документами, с другой – документальными памятниками, содержащими автографы известнейших ученых, сотрудничавших с музеями, а с третьей – могут рассматриваться как массовые письменные источники.

Решение этих задач ведется в рамках программы «Информатизация учетно-фондовой работы Государственного исторического музея», принятой 16 февраля 2005 г., и реализуется на базе учетной документации крупнейшего музейного собрания страны (4,5 млн. ед. хранения). Комплекс учетной документации ГИМ позволяет проследить историю складывания и функционирования системы учета музейных памятников и выработать адекватные методы ее изучения и использования, в том числе, и с помощью информационных технологий.

История создания учетной документации ГИМ относится к 1880-м гг., когда в музее усилиями И.Е. Забелинаcdlxvi и В.И. Сизоваcdlxvii был начат «Инвентарь коллекциям Императорского Российского Исторического музея №1», продолжающейся до настоящего времени под названием «Главная инвентарная книгаcdlxviii Государственного Исторического музея» (далее – ГИК). К началу 2007 г. заполнено уже 53 книги. В последствии к этому источнику по своему статусу (первая ступень учета) примыкает также 4 книги «Инвентаря коллекциямъ Императорскаго Россиiскаго Историческаго Музея. Отделенie «Музей П.И.Щукина»» и около 5000 коллекционных и экспедиционных описей, количество которых постоянно растет.

За время существования ГИК ее юридический статус и функциональная нагрузка претерпели ряд изменений. Первоначально это был обычный перечень («общая опись», «книга поступлений» предметов в музей в постоянное пользование), в котором фиксировался факт включения предмета в состав собрания. Затем в период с конца XIX в. до 1917 г. ГИК рассматривался как юридический документ, подтверждающий право собственности самого Музея (как хозяйствующего субъекта) на предметы, включенные в состав его собраний, и, одновременно с ростом коллекций – как первая и главная ступень учета музейного собрания. С 1918 г. ГИК – юридический документ, фиксирующий факт включения конкретных предметов (коллекций) в состав Государственного Музейного фонда РФ (утверждение права собственности государства на данный предмет), закрепляющий их за конкретным музеем и регистрирующий эти предметы.

За 126 лет ведения ГИК четырежды изменялись структура и содержание граф книги. Не углубляясь в детальный анализ, отметим, что изменения шли в сторону большей детализации описания предметов, которая фиксировались даже на уровне названия граф. Одновременно с 1917 г. в соответствии с действующими на тот момент Инструкциями по учету и хранению фондовcdlxix 5 раз менялись и требования к оформлению самих записей о предметах, их содержательной стороне – точности, подробности описания, подсчету количества предметов и т.п. Все эти изменения зримо отражены в содержании книги поступлений, поэтому прочтение, понимание и правильная трактовка записей о памятниках, коллекциях невозможна без учета этих особенностей.

Вторая ступень учета – инвентарные книги отделов (1086 книг) или приравненная к ним документация (архивные (540) и археологические (более 2000) описи) – отличается еще большей спецификой. В ходе ее изучения выяснилось, что весь корпус учетных документов 14 фондовых отделов ГИМ может быть разделен на 7 типов, объединенных внутренней логикой информации и схожими принципами описания предметов: 1) документация отделов, хранящих живопись и предметы декоративно-прикладного искусства; 2) документация отдела рукописей и старопечатных книг; документация библиотечного фонда; 3) документация отдела археологии; 4) документация архивного фонда; 5) документация филиалов музея (Собора Покрова, что на рву (Храма Василия Блаженного), Новодевичьего монастыря); 6) документация филиала ГИМ – Музея В.И.Ленина.

Текстологический анализ содержания записей позволил установить, что в документации при создании учетной записи о предмете отразились:

– Требования нормативно-правовой документации (Инструкции, Методические рекомендации, Указатели и т. п.)cdlxx

– Уровень достигнутых к моменту создания записи музееведческих знаний или знаний в сопредельных областях (архивистике, библиографии и т.п.). Это стало особенно актуально с начала 50-х годов прошлого века, после принятия СМ СССР 1949 г. постановления о Государственном Каталоге Музейного фонда и паспортизации предметов, входящих в него.
С этого времени начался бурный процесс изучения принципов стандартизации описаний предметов музейного фонда, завершившийся изданием в 1973 г. «Типовых схем….».

– Уровень достигнутых к моменту создания записи общеисторических знаний (т.е. запись историографична).

– Уровень развития специальных исторических дисциплин (для описаний памятников типа нумизматических коллекций, фалеристики, рукописей и старопечатных книг и т.п.). К примеру, в 60–70-х гг. прошлого века НИИ культуры вел активную работу по обсуждению параметров описания предметов различных коллекций. Выпускался сборник «Актуальные проблемы фондовой работы», в котором хранителями высказывались предложения, не приобретшие форму Инструктивных положений, но, тем не менее, нашедшие практическую реализацию в учетной документации.

– Уровень развития машиночитаемых форматов описания коллекций (например, формат библиографического описания MARC).

– «Субъективный человеческий фактор» – осмысление конкретным автором записи вышеупомянутых аспектов.

Таким образом, определение состава источников, входящих в корпус музейной учетной документации, изучение истории его формирования, определение изменений формуляров, многослойности структуры и содержания записей, а также выявление дополнительных источников, привлечение которых необходимо для дальнейшей работы являются лишь первым предварительным результатом на пути к решению задач выработки адекватных методов изучения таких сложных комплексов исторических источников, каким является музейная документация.

Сведения об авторах

Абатуров Иван Николаевич (Екатеринбург) – бакалавр Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Акимов Антон Викторович (Екатеринбург) – аспирант Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Антонова Ирина Андреевна (Тула) – канд. ист. наук, доцент кафедры истории и культурологии Тульского государственного университета, зам.директора Госархива Тульской области.

Бабинцев Владимир Алексеевич (Екатеринбург) – канд. ист. наук, доцент, декан исторического факультета Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Баженов Анатолий Матвеевич (Тула) – канд. ист. наук, доцент кафедры социологии и политологии Тульского государственного университета

Балюнова Елена Акифовна (Тобольск) – и. о. начальника отдела использования и НСА Государственного архива в г. Тобольске.

Бровина Александра Александровна (Сыктывкар) – канд. ист. наук, начальник отдела «Научный архив и энциклопедия» Коми научного центра Уральского отделения РАН.

Бугаева Светлана Яковлевна (Екатеринбург) – канд. ист. наук, доцент кафедры истории России Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Валюгина В. Ф. (Екатеринбург) – директор Екатеринбургского муниципального центра архивной документации.

Величко Юрий Владимирович (Екатеринбург) – канд. ист. наук, доцент кафедры истории России Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Винокуров Дмитрий Александрович (Уфа) – аспирант Башкирского государственного педагогического университета

Воробьев Сергей Викторович (Екатеринбург) – научн. сотр. Института истории и археологии УрО РАН

Гайдамакин Николай Александрович (Екатеринбург) – докт. техн. наук, профессор кафедры алгебры и дискретной математики Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Горбушина Татьяна Васильевна (Екатеринбург) – аспирантка Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Дудка Вячеслав Иванович (Кременчуг) – ст. преподаватель кафедры украиноведения Кременчугского государственного политехнического университета им. М. Остроградского.

Кадочников Дмитрий Владимирович (Екатеринбург) – аспирант Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Кайда Ольга Александровна (Нижневартовск) – ст. преподаватель кафедры документоведения и всеобщей истории Нижневартовского государственного гуманитарного университета.

Кандаурова Татьяна Николаевна (Москва) – канд. ист. наук, ст. науч. сотр. Российского института культурологи Министерства культуры РФ и РАН.

Килин Алексей Павлович (Екатеринбург) – канд. ист. наук, доцент кафедры документационного и информационного обеспечения управления Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Ключко Наталья Васильевна (Москва) – канд. экон. наук, доцент кафедры документоведения и документационного обеспечения управления Государственного университета управления

Козлов Александр Сергеевич (Екатеринбург) – канд. ист. наук, доцент кафедры древнего мира и средних веков Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Космачёва Татьяна Сергеевна (Оренбург) – аспирантка Оренбургского государственного университета.

Лазарев Яков А. (Екатеринбург) – студент Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Мазур Людмила Николаевна (Екатеринбург) – докт. ист. наук, зав. кафедрой документационного и информационного обеспечения управления Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Макарова Елена Владимировна (Екатеринбург) – учитель истории МОУ СОШ № 77.

Мельчакова Ольга Анатольевна – ст. преп. кафедры истории России Уральского государственного университета им. А. М. Горького

Меньшикова Алла Леонидовна (Екатеринбург) – ст. преподаватель кафедры архивоведения и истории государственного управления Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Миненко Нина Адамовна (Екатеринбург) – докт. ист. наук, профессор, зав. кафедрой этнологии и вспомогательных исторических дисциплин Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Мининков Николай Александрович (Ростов–на–Дону) – докт. ист. наук, профессор, зав. кафедрой историографии, источниковедения и методологии истории Южного федерального университета.

Москаленко Максим Русланович (Екатеринбург) – ст. преподаватель кафедры истории науки и техники факультета гуманитарного образования УГТУ–УПИ.

Мохов Антон Сергеевич (Екатеринбург) – канд. ист. наук, доцент кафедры истории древнего мира и средних веков Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Огнетова Марина Борисовна (Нижний Тагил) – гл. специалист отдела по делам архивов Администрации г. Нижний Тагил.

Попова Ольга Григорьевна (Екатеринбург) – канд. ист. наук, доцент кафедры истории России Уральского государственного университета им. А. М. Горького

Пшенко Александр Владимировича (Москва) – канд.ист.наук, зав кафедрой Документоведения и документационного обеспечения управления Государственного университета управления

Pодькин Дмитрий Васильевич (Лесной) – студент Уральского государственного университета им. А. М. Горького.

Рощевская Лариса Павловна (Сыктывкар) – докт. ист. наук, профессор, гл. научн. сотр. отдела «Научный архив и энциклопедия» Коми научного центра Уральского отделения РАН.

Русина Юлия Анатольевна (Екатеринбург) – канд. ист. наук, доцент кафедры документационного и информационного обеспечения управления Уральского государственного университета им. А. М. Горького.