«ИНСТИТУТ АРХЕОЛОГИИ РАН ЮЖНЫЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР РАН ЮЖНЫЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ...»

Рис. 1. Типы катакомб в могильниках у с. Покровка.

Тип I Тип II Тип III Тип IV Тип V

Список литературы:

Абрамова. 1972. Абрамова М.П. Нижне-Джулатский могильник. Нальчик.

Абрамова. 1993. Абрамова М.П. Центральное Предкавказье в сарматское время (III в. до н.э. – IV в. н.э.). М.

Габуев. 1988. Габуев Т.А. Классификация катакомб Центрального Предкавказья II в. до н.э. – VII в. до н.э. // Погребальный обряд древнего и средневекового населения Северного Кавказа. Сборник научных трудов. Орджоникидзе.

Габуев. 2005. Габуев Т.А. Две катакомбы сарматского времени у ст. Черноярская в Северной Осетии //Древности Евразии: от ранней бронзы до раннего средневековья. М. 2005.

Габуев, Малашев. 2009. Габуев Т.А., Малашев В.Ю. Памятники ранних алан центральных районов Северного Кавказа. М.

Граков. 1964. Граков Б.Н. Погребальные сооружения и ритуал общинников степной Скифии // АСГЭ. Вып. 6.

Курганы…1993-1996. Курганы левобережного Илека. 1993-1996. М.

Моргунова, Гольева, Краева, Мещеряков, Турецкий, Халяпин, Хохлова. 2003. Моргунова Н.Л., Гольева А.А., Краева Л.А., Мещеряков Д.В., Турецкий М.А., Халяпин М.В., Хохлова О.С. Шумаевские курганы. Оренбург.

Малашев, Яблонский. 2004. Малашев В.Ю., Яблонский Л.Т. Ранние кочевники Южного Приуралья (по материалам могильника Покровка 10) // Археологические памятники раннего железного века юга России. М.

Моргунова, Трунаева. 1993. Моргунова Н.Л., Трунаева Т.Н. Раскопки кургана 2 могильника Покровка 2 в 1991 году // Курганы левобережного Илека. Вып. 1. М.

Мошкова. 1983. Мошкова М.Г. К вопросу о катакомбных погребальных сооружениях как специфическом этническом определители // История и культура сарматов. Саратов.

Мошкова, Малашев. 1999. Мошкова М.Г., Малашев В.Ю. Хронология и типология сарматских катакомбных погребальных сооружений // Археология Волго-Уральского региона в эпоху раннего железа и средневековья. Волгоград.

Смирнов. 1972. Смирнов К.Ф. Сарматские катакомбные погребения Южного Приуралья, Поволжья и их отношение к катакомбам Северного Кавказа // СА. №1.

Смирнов. 1975. Смирнов К.Ф. Сарматы на Илеке. М.

Яблонский. 1998. Яблонский Л.Т. Работы комплексной Илекской экспедиции на юге Оренбургской области //Археологические памятники Оренбуржья. Вып.2. Оренбург.

Яблонский. 1999. Яблонский Л.Т. Некоторые итоги работ комплексной Илекской экспедиции на юге Оренбургской области // Евразийские древности. 100 лет Б.Н. Гракову: архивные материалы, публикации, статьи. М.

Яблонский, Малашев. 2005.Яблонский Л.Т., Малашев В.Ю. Погребения савроматского и раннесарматского времени могильника Покровка 10 // НАВ. Волгоград. Вып. 7.

Лимберис Н.Ю., Марченко И.И.

(Краснодар. КГУ)

Подбойно-катакомбные погребения из меотских

могильников правобережья Кубани.

Впервые подбои и катакомбы на меотских грунтовых могильниках были открыты в 1938 г. в ст-це Владимирской, а затем в 1944 г. – в Ладожской и Тбилисской. Н.В. Анфимов, который обследовал их, по аналогии с античными склепами, назвал эти погребальные сооружения земляными склепами [Анфимов. 1947]. При публикации материалов Усть–Лабинского могильника № 2 он стал называть их подбоями [Анфимов. 1951, c. 169, 191]. В последующих работах все захоронения в подбоях и катакомбах он относил к камерным гробницам или могилам с подбоем. Автор считал, что «по обряду погребения и общему облику культуры курганные погребения «Золотого кладбища» идентичны одновременным им погребениям грунтовых могильников … поэтому их нельзя относить к другому племени» (т.е. сарматскому – Н.Л., И.М.). В пользу этого, по его мнению, свидетельствует и более раннее (II в. до н.э.), чем в курганах, появление таких захоронений на меотских могильниках. Появление камерных гробниц, которые, по его мнению, отличались от других погребений богатством, он объяснял имущественной дифференциацией меотского общества [Анфимов. 1958, c. 66, 67]. В дальнейшем тезис о богатстве подбойно-катакомбных меотских погребений закрепился в литературе [Абрамова. 1982, c. 16; Абрамова. 2007, c. 51; Анфимов. 1986, c. 50].

Появление «камерных гробниц» или могил с подбоем на грунтовых меотских могильниках Н.В. Анфимов относил ко II в. до н.э. [Анфимов. 1947, c. 156; Анфимов. 1958, c. 67]. Правда, при публикации материалов Усть-Лабинского могильника № 2, он предположил, что погребение 40/1938 г., которое, как он считал, относится к финалу второй хронологической группы (IV­ – начало III в. до н.э.), может быть подбойным. На это, по его мнению, как будто указывает череп с отпавшей нижней челюстью, и миска, которая лежала вверх дном на плечевой кости [Анфимов.1951, c. 164]. В настоящее время раскопано большое количество погребений IV–II вв. до н.э., в которых зафиксирована такая деталь погребального обряда как специально перевернутая вверх дном миска (Прикубанский могильник, могильники Старокорсунского городища № 2, городища № 3 хут. Ленина и др.). А отпавшая нижняя челюсть не дает никаких оснований предполагать наличие подбойной могилы, такая ситуация часто наблюдается в простых ямах. О наличии подбойных могил можно судить по стратиграфическим данным, когда более позднее погребение находилось под ранним, и по наличию скелетов животных, расположенных выше захоронения человека, справа или слева от него. Катакомба 55/1938 была выявлена по расположению скелета лошади в ногах погребенного, который находился на 0,45 м выше скелета человека.

Н.В. Анфимов отнес несколько погребений третьей хронологической группы (III – начало I вв. до н.э.) к подбойным (14/1936, 24/1936, 12/1937, 69, 70, 83/1938). Причем он оговорил, что наиболее глубокие погребения относятся к концу этой хронологической группы [Анфимов. 1951, c. 169]. Анализ вещевого материала из подбойных погребений третьей хронологической группы позволяет уточнить их датировку. Так, погребение 14/1936г. (раскопки М.В. Покровского), в котором находилась вертикально поставленная плита (заклад), по кованному зеркалу с ручкой (тип IV, 1 по И.И. Марченко) и сероглиняному канфару на конической ножке датируется второй половиной II в. до н.э. [Марченко. 1996, c. 17, 18, pис. 3]. К этому же времени относится и погребение 24/1936 г., в котором были найдены аналогичные зеркало и канфар, а также подвесная чашечка (светильник). Погребения 12/1937, 69, 70, 83/1938 по сероглиняным канфарам датируются широко – II – началом I в. до н.э. [Лимберис, Марченко. 2005, c. 238. Хронол. табл.].

И.Н. Анфимов, ссылаясь на стратиграфические наблюдения Н.В. Анфи­мо­ва, отмечает, что «камерные могилы» появляются в Усть-Лабинском могильнике № 2 в III в. до н.э. [Анфимов. 1986, с. 50]. Такую датировку (III–II вв. до н.э.) подбойных могил Усть-Лабинского могильника № 2 приняла М.П. Абрамова [Абрамова. 2007, c. 28]. Но, как мы показали выше, ни одно из подбойных погребений этого могильника не может быть датировано раньше II в. до н.э.

В результате изучения отчетов М.В. Покровского и Н.В. Анфимова о раскопках Усть-Лабинского могильника № 2^[20], а также находок из этого могильника, которые хранятся в Краснодарском историко-археологическом музее-заповеднике, удалось выделить и продатировать 15 подбойных погребений и одну катакомбу (55/1938). Семь подбоев можно объединить в раннюю группу (II–I вв. до н.э.). Остальные 8 погребений ­– в позднюю группу (I–II вв. н.э.).

Для подбоев II–I вв. до н.э. характерен большой разброс ориентировок: представлены южная (2), юго-восточная (2), восточная (1), северо-западная (1) и северо-восточная (1). Для погребений I–II вв. отмечены восточная (3), западная (2), южная (2) и северная (1) ориентировки. В 6 погребениях в яме подбоя лежали скелеты коровы, причем Н.В. Анфимов отмечал, что они принадлежали молодым особям. В основном, скелеты животных находились слева от погребенного, и только в одном случае – справа. В погребении 46/1937 в яме подбоя справа от погребенного была положена лошадь. В одной яме подбоя (88/1938) находилось три скелета животных: коровы, лошади и собаки.

Катакомба 55/1938 может быть датирована по шарнирной круглой фибуле с крестовидным центром (тип Эттлингер 40,1) второй четвертью I в. н.э. [Лимберис, Марченко. 2004, с. 225, рис. 3, 6]^[21]

. К сожалению, конструкция катакомбы не была прослежена, как и в других случаях на этом могильнике.

Все погребения в подбоях и катакомбе Усть-Лабинского могильника № 2 по набору погребального инвентаря относятся к рядовым захоронениям. В погребениях присутствуют стандартные наборы керамических сосудов, предметы вооружения, зеркала и бусы. В трех погребениях I в. н.э. найдены мечи с кольцевым навершием и прямым перекрестием. В катакомбе с мечом был захоронен ребенок. В двух подбоях были найдены стеклянные сосуды. Погребение 88/1938г. по стеклянному скифосу типа Isings 39 датируется I в. н.э. [Лимберис, Марченко. 2003, c. 180]. Чаша типа AR 3.2 (по Б. Рютти) из погребения 90/1938 позволила датировать комплекс первой половиной I в. н.э. [Лимберис, Марченко. 2003, c. 110, 181]. Отметим, что стеклянные сосуды встречены и на других меотских памятниках в погребениях, совершенных в простых ямах, с небольшим набором погребального инвентаря [Лимберис, Марченко. 2003, c. 181–183].

По количеству инвентаря погребения II–I вв. до н.э. отличаются от погребений I–II вв. н.э., но это чисто хронологическое различие. Для погребального обряда меотских грунтовых могильников характерно уменьшение количества погребальных даров от IV в. до н.э. к I–II вв. н.э. Поэтому следует признать, что погребения Усть-Лабинского могильника № 2 в подбоях и катакомбах не отличаются богатством и обилием инвентаря от погребений в простых ямах.

На могильнике Воронежского городища № 3 Н.В. Анфимовым было раскопано в 1966–1969 гг. 9 катакомб и 12 подбоев. Ориентировка погребенных в катакомбах более устойчивая. В 6 погребениях отмечена западная ориентировка с небольшим отклонением к северу или югу, в 3 погребениях – юго-западная. Во входных ямах 3 катакомб были помещены жертвенные лошади, в 5 случаях зафиксированы скелеты коров. В погребении 102/1969 во входной яме были захоронены лошадь и корова, которая была положена на лошадь. Причем Н.В. Анфимов отмечал, что и в катакомбах, и в подбоях, в основном, захоронены молодые особи. Во всех катакомбах погребенные были положены ногами к входной яме. В погребении 73/1966 дно камеры, как отметил Н.В. Анфимов, наклонное. Этот признак указывает на катакомбу типа II. Такие погребальные сооружения характерны для сираков Прикубанья и Золотого кладбища.

В воронежских подбоях, как и в Усть-Лабинском могильнике № 2, отмечается неустойчивая ориентировка погребенных: в 3 случаях зафиксирована южная и северная, дважды – западная и юго-западная, по 1 случаю – северная и северо-восточная. Для подбоев характерны захоронения во входной яме телят, лошадь встречена в одном случае (65/1969). Входные ямы располагались слева (6 случаев) или справа (6 случаев) от погребенного. В катакомбе 95/1969 были захоронены женщина и ребенок. Парное погребение встречено в одном подбое (161/1967).

Все погребения в подбоях и катакомбах, за исключением одного, датируются I–II вв. н.э. Из погребения в подбое 117/1967 происходят два трехручных канфара на конической ножке и кольцевом поддоне, которые наиболее характерны для II в. до н.э. [Лимберис, Марченко. 2005, c. 238. Хронол. табл.]. В других погребениях были найдены миска и кувшин, фибулы (4 экз.), зеркала–подвески (3 экз.), бусы (4 погребения). Оружие представлено двумя кинжалами с прямым перекрестием и кольцевым навершием и одним мечем с прямым перекрестием и кольцевым навершием. В трех погребениях присутствовали железные черешковые наконечники стрел, еще в трех – наконечники копий. В катакомбе 33/1966 и подбое 17/1966 были найдены стеклянные сосуды (бальзамарии и кушинчик). Подбойное погребение 67/1966в было безинвентарным. Таким образом, подбойно-катакомбные захоронения могильника Воронежского городища № 3 по набору погребального инвентаря ничем не отличаются от синхронных захоронений в простых ямах, как этого могильника, так и других некрополей правобережья Кубани. Не связаны они и с какой-то профессиональной группой населения, например воинской, так как и в подбоях, и в катакомбах встречаются как женские и мужские, так и детские захоронения.

Две катакомбы и семь подбоев были исследованы на могильнике Старокорсунского городища № 2. Входная яма катакомбы 241з расположена под углом к камере, дно камеры наклонное. Погребенный (мужчина) лежал вытянуто на спине, головой на запад, к входной яме. Погребальный инвентарь представлен сероглиняными миской и кружкой, бронзовой пряжкой и железным ножом (рис. 1, 1­–5), которые позволяют датировать катакомбу I в. н.э.

Входная яма второй катакомбы (29в/35в) расположена на одной оси с камерой. Во входной яме был захоронен мужчина. В камере, как и во входной яме, погребенный (мужчина) лежал вытянуто на спине, головой на юго-запад, к входу. По лучковой фибуле 1 варианта и мечу без навершия катакомбу можно датировать I в. н.э. Погребальный инвентарь захоронений представлен также кружками, мисками, пряжками (бронзовой и железной), бритвами и ножом, оселком и костяным темляком (рис. 2).

К ранним захоронениям можно отнести три подбоя. Подбой 152в по набору керамики (канфар, кувшин, курильница) датируется II в. до н.э. (рис. 3).  К I в. до н.э. по набору керамики относится подбойное захоронение мужчины (208в). В этом погребении кувшин с носиком-сливом стоял во входной яме. (рис. 4, 1–4). Подбой 292в, в котором был захоронен подросток, по набору втульчатых наконечников стрел датируется II–I вв. до н.э. Остальные подбои входят в позднюю хронологическую группу погребений I–II вв. н.э. Хронология определяется лучковыми фибулами 1 и 4 вариантов (рис. 1, 6­–13; 4, 6–13).

Как и в других некрополях, ориентировка погребенных в подбоях различна. В ранних подбоях погребенные (мужчины – 4, женщины ­– 2, подросток ­– 1) лежали головой на юг, юго-запад и северо-восток. В подбоях I–II вв. н.э. дважды зафиксирована юго-западная ориентировка погребенных, по одному случаю – южная и западная. В трех случаях входная яма расположена справа от погребенного, в четырех – слева.

В двух подбоях во входных ямах лежали кости животных. В погребении 152в – кости овцы (разрубленная на части туша, без черепа), в погребении 14в – кости ног лошади без черепа.

Погребальный инвентарь в подбойных погребениях не богат и представлен наборами керамических сосудов, фибулами, оселками, бусами. Лишь погребение 152в II в. до н.э. по большому количеству керамических сосудов отличается от более поздних, но, как отмечалось выше, это особенность погребений данного времени.

Н.Е. Берлизов и И.Н. Анфимов при публикации погребений из могильника Ладожского городища № 5 (по данным рукописного архива Н.В. Анфи­мо­ва) отмечают, что для этого некрополя характерно большое количество подбоев и катакомб. По их подсчетам «из двадцати одного погребенного девять похоронены в катакомбах и семеро – в подбоях или катакомбах» [Берлизов, Анфимов. 2005, c. 120]. Однако Н.В. Анфимов лишь при описании двух погребений отмечает, что они были совершены в земляных склепах (погребения 1/1944 г. и 10/1946 г.). В обоих случаях их конструкция не прослежена, но, судя по количеству погребенных, это были катакомбы. В одной катакомбе было захоронено 5 человек, во второй – 4. При описании еще пяти погребений Н.В. Анфимов делает необоснованное предположение о наличии подбоев [Берлизов, Анфимов. 2005, c. 113, 116]. В своей статье, посвященной земляным склепам Прикубанья, он отмечал, что все погребения этого типа из Усть-Лабинского могильника № 2 находятся на глубине от 2,10 до 2,75 м [Анфимов. 1947, c. 149]. Этот признак и стал для исследователя главным аргументом при выделении подбойных могил. Наши раскопки грунтовых могильников Старокорсунского городища № 2 и городища Спорное № 1 позволили выявить захоронения II–I вв. до н.э. и первых веков н.э. в простых ямах на глубине от 2,0 до 2,40 м. На наш взгляд, большая глубина захоронений не может свидетельствовать о наличии подбоев и катакомб, если не прослежена их конструкция, отсутствуют стратиграфические данные, свидетельствующие о наличии этого типа погребальных сооружений, или скелеты животных, расположенные рядом с погребенным, на 20 см и выше от дна. Набор инвентаря из двух катакомб Ладожского могильника не отличается от синхронных захоронений в ямах из других могильников. В некоторых ямных погребениях инвентарь более разнообразен: амфоры, мегарские чаши, стеклянные скифосы, украшения, зеркала и предметы вооружения [см.: Бочковой, Лимберис, Марченко. 2005, pис. 16–18; Лимберис, Марченко. 2005, pис. 19, 23, 26, 27]. Среди известных в то время материалов из меотских грунтовых могильников находки двух золотых сережек и двух браслетов из Ладожского погребения 1/1944 были большой редкостью, что и создало миф о богатстве «земляных склепов». Аналогичные сережки происходят из погребений в простых ямах 17в, 198з Старокорсунского городища № 2.

К более позднему времени относится двухкамерная катакомба 2/1944 г. Тбилисского могильника № 1. Входы в камеры были заложены каменными плитами. В северной камере находились скелеты мужчины и женщины, ориентированные черепами на юго-восток. В северной камере, которая частично обвалилась в обрыв, лежал на левом боку, черепом на восток скелет взрослого человека [Берлизов, Анфимов. 2005, c. 118, pис. 3]. Судя по находке бронзового зеркала с ручкой и меча с кольцевым навершием и прямым перекрестием, захоронения в северной камере можно датировать I в. н.э. Данных для датировки погребения в южной камере нет. Отметим, что набор инвентаря не отличается богатством от синхронных рядовых могил грунтовых могильников этого времени.

В 1938 г. Н.В. Анфимов обследовал три разрушенных камерных погребения. Материалы он опубликовал, но из его описания нельзя точно восстановить конструкцию этих погребальных сооружений. В 1949 г. из этого же могильника в Краснодарский музей поступили вещи из разрушенной могилы у ст-цы Владимирской. В описи, составленной Н.В. Анфимовым (КГИАМЗ, КМ 1877), указано, что этот «археологический материал обнаружен при добыче песка близ могильника городища № 1 в земляном склепе № 1». К сожалению, и в этом случае не удалось выяснить конструкцию «земляного склепа». Не ясно, было ли это погребение связано с грунтовым могильником, или оно происходит из курганного погребения. В отличие от погребений 1938 г., обнаруженных в этом же карьере, погребальный инвентарь из погребения (погребений?) 1949 г. содержит импортные бронзовые и стеклянные сосуды, кольчугу, меч с кольцевым навершием, наконечники копий, удила, сарматский бронзовый котел, зеркала подвески и др. Ойнохоя типа Еггерс 124, стеклянные литые скифосы и кубок AR 53, 2 датируются первой половиной I в. н.э., а патера типа Миллинген – второй половиной I – первой половиной II в. н.э. [Marenko, Limberis. 2008, p. 385, taf. 115–120]. Были ли эти вещи в одном погребении, или в двух, сказать затруднительно. Наличие котла дает возможность сделать предположение о захоронении сарматского катафрактария. Нельзя отрицать возможность курганного захоронения.

Из этого же могильника в ГИМ от местного жителя поступили вещи, найденные в «склепах», которые опубликовала И.И. Гущина. В основном, разрушенные погребения датируются I–II вв. н.э. [Гущина. 1958, pис. 1, 3, 4; 2, 1–8]. Курильницу и трехручный канфар [Гущина. 1958, pис. 1, 1, 2] следует датировать II в. до н.э.

Интересные данные были получены при исследовании могильника в Закубанье у хут. Городской [Сазонов. 1992; Сазонов. Спасовский и др. 1995]. Достоверно подбойными можно считать 13 могил (№ 1–5, 7, 8, 10, 13, 14, 16, 18, 21–22), которые автор датирует в пределах конца I ­– II в. н.э. Выявлена также одна Т-образная катакомба (№ 19) II – начала III в. [Сазононов. 1992, c. 257; Сазонов и др. 1995, c. 115, 127]. Три подбоя (№ 20–22) были впущены в насыпь кургана эпохи бронзы. Преобладает ориентировка погребенных в юго-западном секторе. Погребения в подбоях сопровождались захоронениями лошадей. В основном, погребения принадлежали воинам. Однако лишь 4 подбоя выделяются богатством инвентаря (импортная бронзовая, серебряная и стеклянная посуда, римские и провинциально-римские фибулы, золотые украшения). В одном погребении встречены лишь оселок, тесло и удила. А.А. Сазонов связал воинские погребения с кольчугами и шлемами с захоронениями меото-сарматских катафрактариев [Сазонов. 1992, c. 248, 250, 257; Сазонов. Спасовский и др. 1995, c. 115].

В 2003–2004 гг. был исследован участок грунтового могильника городища Спорное № 1, на котором было исследовано 5 подбоев и 17 катакомб [Раев, Марченко. 2005, c. 230]^[22]. Три катакомбы и два подбоя датируются II в. до н.э. (рис. 6, 7). К I в. до н.э. относятся 3 катакомбы и 1 подбой (рис.8). Первым веком н.э. можно датировать 9 катакомб и 3 подбоя (рис. 9, 5­–10). Две ограбленные в древности катакомбы датируются широко – I в. до н.э. – I в. н.э. (рис. 9, 1­–4). Датировки основаны на родосских амфорах, стеклянных скифосах, фибулах, зеркалах и др. Самым поздним является подбой (№ 161) второй половины II в. н.э., дата которого устанавливается по набору бронзовых пряжек и железному умбону.

Все катакомбы, за исключением одной (тип II), Т-образные (тип I), в основном, с подпрямоугольными, реже овальными или круглыми входными ямами. Камеры в плане подпрямоугольные со скругленными углами и овальные. В 12 катакомбах во входных ямах находились скелеты животных (9 лошадей, 4 коровы). Причем, в одном случае корова и лошадь лежали в одной входной яме, здесь же находилась собака.

Ориентировка погребенных в ранних катакомбах (II–I вв. до н.э.) различна. В двух случаях погребенные были ориентированы головой на запад, в двух – на юг и по одному разу на юго-запад и юго-восток. В подбое II в. до н.э. зафиксирована западная с отклонением к югу ориентировка. В катакомбах I – начала II вв. н.э. преобладает ориентировка в западный сектор, отмеченная в шести случаях. Из них дважды – с отклонением к югу. По два раза встречено положение скелетов черепом на юг (с отклонением к востоку) и юго-запад, один раз ­– на восток. В наиболее позднем подбое, который датируется второй половиной II в. н.э., погребенный лежал головой к востоку.

Что касается половозрастного состава погребенных, то и в подбоях, и в катакомбах были захоронены, за единственным исключением, взрослые мужчины и женщины. Парные (мужчина и женщина) захоронения встречены в двух катакомбах, коллективное (мужчина, женщина, подросток) ­– в одной. Подбои представлены одиночными захоронениями.

Во всех подбоях и в большинстве катакомб (11) присутствовало оружие (мечи, наконечники копий, дротиков, стрел) и защитное вооружение (щит, кольчуга). В погребениях найдено 7 мечей с кольцевым навершием и брусковидным перекрестием, а в позднем подбое (№ 161) ­– меч без перекрестия и навершия.

По набору и количеству погребального инвентаря погребения в катакомбах и подбоях из могильника городища Спорное не отличаются от захоронений в ямах, а иногда и уступают им. Примером может служить катакомба № 96 и захоронение в яме № 136 [Бочковой, Лимберис и др. 2005, pис. 3–6; 7–10].

Ранние (II–I вв. до н.э.) катакомбы и подбои из рассмотренных могильников не отличаются от погребений в ямах богатством инвентаря. Это касается также большинства подбойно-катакомбных погребений I–II вв. н.э., за исключением нескольких погребений у хут. Городского и, возможно, разрушенных погребений 1949 г. из могильника Владимирского городища № 1 с римскими импортами.

Таким образом, тезис о том, что катакомбы и подбои появляются на меотских памятниках в результате имущественной и социальной дифференциации археологическими материалами не подтверждается.

Вопрос о появлении и развитии катакомбного обряда погребения на Северном Кавказе рассматривался в литературе неоднократно [Е.П. Алексеева, Н.В. Анфимов, В.Б. Виноградов, А.М. Ждановский и др.]. М.П. Абрамова, исследуя эту проблему, первоначально не связывала распространение катакомб с притоком сарматского населения, объясняя этот процесс социальными и идеологическими причинами, а также влиянием боспорской традиции [Абрамова. 1982, c. 17]. В последней работе распространение катакомб типа II в курганах Золотого кладбища она объяснила влиянием традиций: с одной стороны – сиракской знати, а с другой – знати синдов [Абрамова. 2007, c. 51].

Среди сиракских памятников правобережья Кубани выделяется небольшая группа погребений в катакомбах (30) и подбоях (14). Причем, все катакомбы относятся к типу II. О том, что не сразу этот тип катакомбы стал господствующим, свидетельствует присутствие двух типов катакомб в ранний период (II–I вв. до н.э.) существования Чегемского и Курганинского курганов-кладбищ и Нижне-Джулатского могильника. В Прикубанье нам известна лишь одна Т-образная катакомба (тип I) III–II вв. до н.э. из кургана в Тимашеском районе (погребение 21), ограбленная в древности [Каминский. 1990, c. 98–100, pис. 31].

Самая ранняя катакомба из кургана у хут. Белевцы датируется второй половиной IV – началом III в. до н.э. по мечу синдо-меотского типа с брусковидным навершием [Марченко. 1996, c. 84, pис. 103]. Наибольшее количество катакомб приходится на II в. до н.э. Во входной яме катакомбы № 2 из кургана 5 у ст-цы Батуринской первой половины II в. до н.э. была захоронена взнузданная лошадь [Марченко. 1996, pис. 75, 5]. Хотя это единичный случай, известный нам, важно отметить, что обряд захоронения лошади во входной яме был известен сиракам.

Одним из авторов этой работы уже говорилось об определенной тенденции в раз­витии катакомбного обряда в среде сиракского союза племен, которая выражается в постепенном закреплении этого типа погребальных соо­ружений в группе кочевников высокого ранга (воинов дружинников и жриц), что подчеркивало их социальный статус, а не этническую принадлеж­ность. До середины I в. н.э. катакомбы не составляют и 10% среди всех сарматских погребений этого региона. На этом фоне выделяется Золотое кладбище, где все погребения катакомбные. Одновременно в Закубанье сохраняются тра­диции погребального обряда сиракского союза, но и здесь процент ката­комб невелик. Несмотря на то, что все погребения Золотого кладбища, за иск­лючением одного, ограблены, несомненно, они принадлежали наибо­лее богатой группе населения. Таким образом, именно в погребениях Золотого кладбища закрепляется катакомбный обряд, подчеркивающий социальный статус погребенных, который усиливается индивидуаль­ной курганной насыпью над катакомбой [Марченко. 1996, c. 138].

Итак, обряд захоронения в катакомбах впервые появляется у кочевников сиракского союза, а, как минимум, через столетие – у меотов. Интересен и тот факт, что катакомбные и подбойные погребения встречены на меотских памятниках, удаленных от границ Боспора. Наибольшая концентрация подбойно-катакомбных погребений отмечается в Среднем Закубанье (Спорное, Ладожская, Тбилисская, Владимирская). Самыми западными памятниками являются могильники Старокорсунского городища № 2 и городища № 3 хут. Ленина. Но их количество минимальное. На более чем 700 погребений II в. до н.э. – II в. н.э. Старокорсунского могильника, приходится 2 катакомбы и 7 подбоев, а на могильнике городища № 3 хут. Ленина – всего 1 подбой II в. до н.э. на более чем 200 погребений (рис. 5). Эти данные позволяют отказаться от гипотезы о появлении катакомб у меотов под влиянием Боспора.

Не выдерживает критики и аргумент М.П. Абрамовой о «варварском» или «синдском» влиянии на погребальный обряд «знати разных племен», в том числе и меотов – появление сырцовых закладов в катакомбах [Абрамова. 2007, с. 48, 51]. Во-первых, такие заклады встречены только в катакомбах Золотого кладбища, т. е значительно позже, чем появились катакомбы и подбои в Прикубанье. Во-вторых, они ни разу не отмечены в грунтовых меотских могильниках. В-третьих, меоты знали сырцовый кирпич, о чем свидетельствуют их жилища и гончарные печи.

В рамках сирако-меотского союза племен протекали процессы оседания кочевников на землю. Одним из элементов этого процесса является появление подбоев и катакомб на меотских могильниках, начиная со II в. до н.э. Эти особенные типы погребальных сооружений призваны были подчеркнуть этническое отличие селившихся на меотских городищах сарматов/сираков от местного населения.

В процессе оседания кочевников появляется также возможность или потребность в соо­ружении семейных погребений. Этот процесс был подробно проанализи­рован А.М.Хазановым на материалах позд­них скифов в Крыму [Хазанов. 1975, c. 67]. Т-образная катакомба наилучшим образом отвечает этой задаче.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

Абрамова. 1982. Абрамова М.П. Катакомбные и склеповые сооружения юга Восточной Европы // Археологические исследования на юге Восточной Европы. М. 

Абрамова. 2007.  Абрамова М.П. Курганные могильники Северного Кавказа первых веков нашей эры // Северный Кавказ и мир кочевников в раннем железном веке. Сборник памяти М.П. Абрамовой. М.

Анфимов.1947. Анфимов Н.В. Земляные склепы сарматского времени в грунтовых могильниках Прикубанья // КСИИМК. Вып. XVI.

Анфимов. 1951. Анфимов Н.В. Меото-сарматский могильник у станицы Усть-Лабинской // МИА. № 23. М.

Анфимов. 1958. Анфимов Н.В. Племена Прикубанья в сарматское время // СА. XXVIII.

Берлизов, Анфимов. 2005.  Берлизов Н.Е., Анфимов И.Н. Могильники Среднего Прикубанья эпохи позднего эллинизма и римского времени (по материалам рукописного архива Н.В. Анфимова) // МИАСК. Вып. 5. Армавир.

Бочковой, Лимберис, Марченко. 2005. Бочковой В.В., Лимберис Н.Ю., Марченко И.И. Погребения с амфорами из могильника городища Спорное // МИАК. Вып. 5. Краснодар. Гущина И.И. Находки из Краснодарского края // СА. 1962. № 2.

Каминский. 1990. Каминский В.Н. Сарматские погребения из Тимашевского кургана в степном Прикубанье //Древние памятники Кубани, Краснодар.

Лимберис, Марченко. 2003. Лимберис Н.Ю., Марченко И.И. Стеклянные сосуды позднеэллинистического и римского времени из Прикубанья // МИАК. Вып. 3. Краснодар.

Лимберис, Марченко. 2004. Лимберис Н.Ю., Марченко И.И. Римские и провинциально-римские фибулы из Прикубанья // МИАК. Вып. 4. Краснодар.

Лимберис, Марченко. 2005. Лимберис Н.Ю., Марченко И.И. Хронология керамических комплексов с античными импортами из раскопок меотских могильников правобережья Кубани // МИАК. Вып. 5. Краснодар.

Сазонов. 1992. Сазонов А.А. Могильник первых веков нашей эры близ хутора Городского // Вопросы археологии Адыгеи. Майкоп.

Сазонов, Спасовский и др. 1995. Сазонов А.А., Спасовский Ю.Н., Сахтарьек З.Н., Тов А.А. Новые материалы могильника первых веков нашей эры близ хутора Городского // Археология Адыгеи. Майкоп.

Marenko, Limberis. 2008. Marenko I.I., Limberis N.Ju. Rmische Import in sarmatischen und maiotischen Denkmler des Kubangebites / Archologie in Eurasien. Band 25. Mainz.

Список сокращений

КСИИМК – Краткие сообщения института истории материальной культуры

МИА – Материалы и исследования по археологии СССР

МИАК – Материалы и исследования по археологии Кубани

МИАСК – Материалы и исследования по археологии Северного Кавказа

СА – Советская археология

Список подрисуночных подписей

Рис. 1. Могильник Старокорсунского городища № 2. 1 ­– 1–­5 – катакомба 241з с инвентарем; 6­–13 ­– подбойное погребение 14в с инвентарем.

Рис. 2. Могильник Старокорсунского городища № 2. 1 ­– план и разрезы катакомбы 29/35в. 2­–8 – инвентарь погребения во входной яме; 9­–17 – инвентарь погребения в камере катакомбы.

Рис. 3. Могильник Старокорсунского городища № 2. Подбойное погребение 152в с инвентарем.

Рис. 4. Могильник Старокорсунского городища № 2. 1–4 – подбойное погребение 208в с инвентарем; 5­–13 – подбойное погребение 284з с инвентарем.

Рис. 5. Могильник городища № 3 хут. Ленина. Подбойное погребение № 31 (2008 г.) с инвентарем.

Рис. 6. Могильник городища Спорное. Катакомба № 96 с инвентарем.

Рис. 7. Могильник городища Спорное. Инвентарь катакомбы № 96.

Рис. 8. Могильник городища Спорное. Катакомба № 119 с инвентарем.

Рис. 9. Могильник городища Спорное. 1–4 – катакомба № 124 с инвентарем (ограблена в древности); 5–10 – катакомба № 188 (коллективное захоронение) с инвентарем.

Лылова Е.В.

(Оренбург)

Серьги (височные подвески?) в погребальном обряде кочевников раннесарматской эпохи Южного Приуралья.

Украшения в виде проволочных спиралей в 1,5-2 оборота были массово распространены в Южном Приуралье с рубежа V-IV в.в. до н.э. по II в. до н.э. Несмотря на частое обращение к данной категории инвентаря, исследователи до сих пор не пришли к единому мнению о функциональном назначении подобных украшений. М.И.Ростовцев, рассматривая украшения из Прохоровки, считал их или серьгами или привесками [Ростовцев. 1918,c.18]. К.Ф.Смирнов называет подобные украшения и серьгами, и височными кольцами [Смирнов. 1964, c.143]. М.Г.Мошкова при классификации ранне-сарматских украшений равнозначно использует оба термина [Мошкова. 1963, c.44].

В.Г.Петренко в своем исследовании по классификации украшений Скифии объединяет в один раздел серьги и височные подвески, ссылаясь на то, что в большинстве случаев способ ношения этих украшений остается нам не известным [Петренко. 1978, c.21].

Исследователями не раз отмечалось, что традиционные украшения, как исторический источник имеют свою специфику [Заднепровская. 1996, c.20]. Комплекс украшений различных народов состоит в особом неповторимом сочетании различных типов изделий и определяется выбором формы, предпочтением определенного материала, особенностями декоративного и орнаментального решения [Заднепровская. 1996, c.20]. Существует мнение, что в эпоху ранних кочевников именно серьги могут претендовать на роль «индикатора», указывающего на пол индивидуума, его социальное положение и даже этническую принадлежность [Чугунов. 2003, c.386]. Серьги относились к семантически значимым предметам, что подтверждается их изображением на оленных камнях [Савинов. 1994, c.95, 107]. Делаются попытки установить связь между полом погребенного и находимыми в погребениях серьгами, их типом и способом ношения, реконструируемом на основании данных об их расположении относительно скелета. Эти попытки основаны на сопоставлениях с обычаями различных народов, в частности с обычаем калмыков, у которых мужчины носили серьги в левом ухе, незамужние девушки - в правом, и только замужние женщины имели право носить по серьге в каждом ухе как символ принадлежности к роду мужа и к роду отца. [Дворниченко и др. 1997, c.138]. Так на территории Саяно-Алтая и Казахстана в погребениях раннескифского времени в мужских могилах обычно находят одну серьгу слева от черепа, в не потревоженных женских - две. Та же закономерность иногда фиксируется и в западных регионах. [Чугунов. 2003,c.386].

В продолжение развития данной темы целью настоящей работы было попытаться установить по имеющимся на сегодняшний день материалам погребальных комплексов кочевников Южного Приуралья раннесарматского времени, какое место в костюме этих народов занимали проволочные спирали и более сложные украшения, сделанные на их основе (спирали с цилиндрическим блоком, разнообразными подвесками на цепочках и т.д.).

Мною было учтено 111 комплексов, из которых происходит 181 экземпляр сережек (подвесок?).

Из 111 учтенных комплексов один представлял собой кенотаф, в четырех случаях из-за разрушения погребений невозможно определить причастность украшений к костякам. В остальных 106 комплексах рассматриваемые украшения были связаны с четырьмя мужскими скелетами, 54 женскими, 11 подростковыми и 42 скелетами, пол которых не определялся.

Для установления способа ношения этих украшений было проанализировано их расположение относительно черепа погребенного. Нахождение их на уровне височный костей рассматривалось как ношение в качестве височных подвесок, в нижней части черепа (на уровне нижней челюсти – плечевых костей) как возможное употребление в качестве сережек. Так же привлекались половозрастные антропологические определения с целью попытки выявить, отражали ли украшения (их тип, способ ношения) гендерные различия.

Конечно же, интерпретация украшений, найденных в районе нижней челюсти - плечевых костей в качестве сережек, не является бесспорной. Можно предположить и такой способ ношения, как подвешивание на достаточно длинных шнурах. Однако при привлечении изобразительных источников становится ясным, что украшения в виде спиралей в раннем железном веке использовались, в том числе, и в качестве сережек. Известно много изображений вставленных в мочку уха спиральных колец, относящихся ко времени их бытования. Например, серебряная тетрадрахма из Сиракуз 420-400 гг. до н.э. с изображением нимфы Аретусы, в ухо которой вставлена спиралевидная серьга с окончаниями в виде голов баранов [Уильямс, Огден. 1995, c.201, рис.58]. В мочках ушей женских головок, являющихся окончаниями спиралевидной серьги, предположительно происходящей из Тарента 350-320 гг. до н.э., изображены спиралевидные серьги [Уильямс, Огден. 1995, c.212, кат. №145]. Подобные серьги видны на женских головках с ожерелья из Тарента 350-330 гг. до н.э. [Уильямс, Огден. 1995, c.204, кат. №135]. Но самым главным доказательством употребления подобных предметов в качестве сережек у ранних кочевников на территории Южного Приуралья является находка бронзовой спирали с заходящими концами в окислившемся фрагменте мочки уха погребенного в Казачей Губерле I К3П5 из раскопок О.Ф.Бытковского [Бытковский. 1998, pис.67, 68].

Из 181 экземпляра 80 составляли пары (40 пар), 37 найдено по одному. Из 13 разрушенных погребений происходит 20 экземпляров сережек, шесть экземпляров происходит из четырех комплексов, при описании которых не указано об их месторасположении в погребениях и в 20 комплексах серьги (38 экземпляров) были положены в могилы среди прочего инвентаря (в виде жертвенных подношений), поэтому для достоверности они не учитывались при подсчете парных и не парных случаев.

В используемой выборке только в четырех случаях украшения были связаны с мужскими скелетами. Два мужских черепа, с левой стороны которых лежало по одной серьге, происходит из нарушенного комплекса Близнецы К1П4. Со скелетом, антропологически определенным как мужской (определения М.С.Акимовой), связаны две серьги из Старых Киишек К20П11. Видимо украшения не составляли костюм погребенного, а были положены в могилу в качестве погребального инвентаря, так как одна серьга лежала между сосудом и могильной стенкой, а вторая обнаружена слева от черепа. С костюмом погребенного мужчины связано украшение в виде спирали с цилиндрическим блоком из Филипповки I К28П1, находившееся у правой височной кости, из чего можно сделать вывод, что оно носилось в качестве височной подвески.

Рассматриваемые украшения находились с 54 скелетами, антропологически определенными как женские. С ними связано 87 экземпляров украшений, из которых 48 составляли пары (24 пары), 15 найдены по одному, восемь происходило из потревоженных погребений, 14 были положены в могилы в качестве погребального инвентаря и о расположении двух экземпляров из одного комплекса при его описании ничего не указано.

Из 15 непарных экземпляров по публикациям известно, что один найден у левого виска, семь - у правого виска, два – слева от черепа, один – справа от черепа, один – внутри черепа, два - под черепом, один – под нижней челюстью. Таким образом, можно предположить, что восемь непарных экземпляров были использованы как височные подвески, так как найдены на уровне височных костей: в одном случае у левого виска и в семи случаях у правого виска. Все эти экземпляры были представлены спиралевидными типами. Такое местонахождение в могиле, как «внутри черепа», так же как и описания «слева от черепа» и «справа от черепа» не позволяют сделать вывод о способе ношения рассматриваемых предметов. И лишь в одном случае нахождение предмета под нижней челюстью позволяет предположить, что он носился в качестве серьги (спиралевидная с цепочками и лунницами).

Из парных экземпляров: 10 экземпляров (пять пар) – по обе стороны черепа; 14 экземпляров (семь пар) – у височных костей, шесть экземпляров (три пары) – у черепа; четыре экземпляра (две пары) – под черепом; два экземпляра (одна пара) располагались по обе стороны черепа, на уровне височной кости и нижней челюсти; 12 экземпляров (шесть пар) - по обе стороны черепа, на уровне нижней челюсти и плечевых костей. Таким образом, мы можем предположить, что восемь пар были использованы в качестве височных подвесок, так как они были найдены на уровне височных костей, а шесть пар могли носиться в качестве сережек, так как найдены в районе мочек уха. Из найденных на уровне височных костей 10 экземпляров (пять пар) относились к типу спиралевидных, четыре экземпляра (две пары) к спиралевидным двукольчатым. Из найденных на уровне мочек: восемь экземпляров (четыре пары) относились к типу спиралевидных, два экземпляра (одна пара) к спиралевидным с цилиндрическим блоком, два экземпляра (одна пара) – к спиралевидным с бусинами на подвесках.

С 42 скелетами, пол которых не определялся, связано 64 экземпляра рассматриваемых украшений, из них 26 составляли пары (13 пар), 15 найдены по одному, четыре происходило из потревоженных погребений, 15 были положены в могилы в качестве погребального инвентаря и о расположении четырех экземпляров из трех комплексов при их описании ничего не указано.

Из 15 непарных экземпляров по описаниям погребений в публикациях известно, что один найден у левого виска, два у правого виска, четыре слева от черепа, пять справа от черепа, один под черепом, один у черепа, один под шейными позвонками. Таким образом, три экземпляра носились как височные подвески (все они представлены спиралевидным типом), и возможно, что два экземпляра, найденные под черепом и под шейными позвонками носились в качестве сережек (так же представлены спиралевидным типом).

Из парных экземпляров: 16 (восемь пар) найдены по обе стороны черепа, два (одна пара) – у височных костей; два (одна пара) в черепе, четыре (две пары) у черепа, две (одна пара) под черепом. Таким образом, можно предположить, что одна пара, найденная у височных костей в костюмном комплексе занимала место височных подвесок (представлена спиралевидном типом), и одна пара, найденная под черепом, возможно, носилась как серьги (спиралевидные с цилиндрическим блоком).

С 11 детскими и подростковыми скелетами найдено 16 экземпляров рассматриваемых украшений: шесть в парах (три пары), четыре по одному со скелетом, два из потревоженных погребений и четыре были положены в качестве инвентаря.

Непарные были расположены в одном случае слева от черепа, в одном случае справа от черепа, в одном случае справа у челюсти. Парные в одном случае по обе стороны черепа, в одном случае у черепа, и в одном случае по обе стороны черепа, на уровне височной кости и нижней челюсти. Потенциально мы можем отнести случай расположения непарной серьги справа у челюсти, как способ ношения в правом ухе (спиралевидный тип), а случай, с парными экземплярами, когда они зафиксированы по обе стороны черепа, на уровне височной кости и нижней челюсти как способ ношения в виде височных подвесок (спиралевидный тип). С детскими скелетами были найдены и более сложные типы – спиралевидные двукольчатые, которые происходят из потревоженного погребения и спиралевидные с бусиной на цепочке, которые были положены в погребение в качестве инвентаря, из-за чего способ их ношения не может быть определен.

Таким образом, на основе анализа места расположения украшений в погребениях, мы можем сделать следующие заключения.

Рассматриваемые украшения могли употребляться и как височные подвески и как серьги. В основном их ношение было характерно для женщин (54 случая). Только в четырех случаях из представленной выборки они были связаны с мужскими скелетами. Из этих четырех случаев только в одном можно восстановить способ ношения: спираль с цилиндрическим блоком использовалась в качестве височной подвески. Женщины носили эти украшения и парно (24 случая) и по одному (15 случаев). Парные носились в восьми случаях в качестве височных подвесок (представлены спиралевидными типами и спиралевидными двукольчатыми) и в шести случаях могут быть интерпретированы как серьги (представлены спиралевидными типами, спиралевидными с цилиндрическим блоком, спиралевидными с бусинами на цепочках). В восьми случаях зафиксировано использование непарных экземпляров в качестве височных подвесок (представлены спиралевидными типами) и в одном случае, возможно в качестве серьги (спиралевидная с цепочками и лунницами). Со скелетами, пол которых не определялся, связано восемь случаев парного ношения и 15 случаев ношения по одному. Использование парных украшений в качестве височных подвесок зафиксировано в одном случае, где они представлены спиралевидным типом и в одном случае могут быть интерпретированы как серьги (спиралевидные с цилиндрическим блоком). Непарные также носились в качестве височных подвесок (зафиксировано три случая со спиралевидным типом) и возможно в качестве сережек (два случая со спиралевидным типом). Дети так же носили их в качестве височных подвесок в паре (зафиксирован один случай, тип украшений – спиралевидные) и возможно в качестве серьги (зафиксирован один случай со спиралевидной серьгой).

Так же можно сказать, что украшения одного типа носились и в качестве височных подвесок, и в качестве сережек, парно и не парно. Это относится не только к самому простому типу – спиралевидному, но и к более сложному типу – спиралевидному кольцу с цилиндрическим блоком. Такие украшения были найдены по одному в качестве височной подвески с мужским скелетом и в паре с женским, где они носились, видимо как серьги.

Из-за того, что далеко не все скелеты из рассматриваемых комплексов были определены антропологически, мы не можем однозначно подтвердить, что для мужчин было характерно носить по одной серьге или височной подвеске, а для взрослых женщин по две. В единственном антропологически определенном мужском погребении, где было in situ зафиксирована спираль с цилиндрическим блоком, она находилась в одном экземпляре и использовалась в качестве височной подвески с правой стороны. Отражал ли способ ношения, в том числе в паре или по одному экземпляру семейное положение женщины, на основании имеющихся материалов судить трудно. Материалы погребений дают нам расположение спиралевидных колец и возраст женщин. Женские скелеты из рассматриваемой выборки относятся ко всем возрастным группам: от 18 до 55 лет и старше. Потенциально эти женщины могли быть как замужними так и не замужними. С ними спиралевидные кольца встречались как попарно, так и по одному. Способ их ношения реконструируется и как в качестве височных подвесок, и как в качестве сережек. Относительно детских погребений можно так же сказать, что там, где удалось определить их пол как женский, кольца так же встречались как в паре (Шумаево II К9П6) [Моргунова и др. 2003, c.137, рис.85, 9], так и по одному (Покровка 7 К9П9) [Яблонский и др. 1996, c.134, рис.52, 1].

И все же в большей степени, височные подвески и серьги были характерны для женского костюма, чем для мужского.

Литература и источники:

Бытковский.1988. Бытковский О.Ф. Отчет о работе Орской археологической экспедиции в 1998 г. // Архив ИА РАН, №22109

Дворниченко, Плахов, Очир-Горяева. 1997. Дворниченко В.В., Плахов В.В., Очир-Горяева М.А. Погребения ранних кочевников из Нижнего Поволжья // РА.. №3.

Заднепровская. 1996. Заднепровская А.Ю. Украшения народов Среднего Поволжья как компонент традиционной культуры // Ювелирное искусство и материальная культура. Тезисы докладов участников первого коллоквиума «Памятники ювелирного искусства и проблемы их изучения и реставрации». С-Пб,.

Моргунова и др. 2003. Моргунова Н.Л., Гольева А.А., Краева Л.А., Мещеряков Д.В., Турецкий М.А., Халяпин М.В., Хохлова О.С. Шумаевские курганы. Оренбург,.

Мошкова. 1963. Мошкова М.Г. Памятники прохоровской культуры // САИ. Вып. Д 1-10. М.,

Петренко. 1978. Петренко В.Г. Украшения Скифии VII-III вв. до н.э.// САИ. Вып. Д 4-5. М.

Ростовцев. 1918. Ростовцев М.И. Курганные находки Оренбургской области эпохи раннего и позднего эллинизма. Петроград.

Савинов. 1994. Савинов Д.Г. Оленные камни в культуре кочевников Евразии. СПб.

Смирнов. 1964. Смирнов К.Ф. Савроматы. Ранняя история и культура сарматов. М.

Смирнов. 1975. Смирнов К.Ф. Сарматы на Илеке. М.

Уильямс, Огден. 1995. Уильямс Д., Огден Д. Греческое золото. Ювелирное искусство классической эпохи V-IV века до н.э. СПб.

Чугунов. 2003. Чугунов К.В. Серьги раннескифского времени Саяно-Алтая (происхождение традиции и типологическое развитие) // Исторический опыт хозяйственного освоения Западной Сибири. Кн. 1. Барнаул.

Яблонский, Дэвис-Кимболл, Демиденко, Малашев. 1996.

Яблонский Л.Т., Дэвис-Кимболл Дж., Демиденко Ю.В., Малашев В.Ю. Раскопки могильников Покровка 1, 2, 7 и 10 в 1995 году // Курганы левобережного Илека. Вып.4. М.,

Яблонский. 2010. Яблонский Л.Т. Прохоровка. У истоков сарматской археологии. М.

Таб.1.

Серьги (височные подвески) в комплексах ранних кочевников с территории Южного Приуралья.