Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России
Информация о книге
Путеводитель по классике российской цивилистики
Рецензии на книгу
Г.Ф. Шершеневич. Наука гражданского права в России. 1893 г.
Г.Ф. Шершеневич. наука гражданского права в России
Наука гражданского права в России. Проф. Казанского университета Г.Ф. Шершеневича. Казань, 1893.
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Заключение
Информация о книге
УДК 347
ББК 67.404
Ш 49
председатель редакционной коллегии серии:
д. ю. н., профессор СУХАНОВ Е.А.
зам. председателя редакционной коллегии:
генеральный менеджер проекта,
к. ю. н., доцент ЕМ В.С.
редакционная коллегия:
д. ю. н., профессор ВИТРЯНСКИЙ В.В.
д. ю. н., профессор ШЕРСТОБИТОВ А.Е.
к. ю. н., доцент КУЛАГИНА Е.В.
к. ю. н., доцент КОЗЛОВА Н.В.
к. ю. н., доцент ПАНКРАТОВ П.А.
Научный редактор тома:
к. ю. н., доцент ЕМ В.С.
Исполнительный секретарь редакционной коллегии серии:
КОМАРОВА Т.Е.
Шершеневич Г. Ф.
Ш 49 Наука гражданского права в России. - М.: <Статут>, 2003. - 250 с.
(Классика российской цивилистики.)
ISBN 5-8354-0178-7 (в пер.)
Предлагаемая читателям в настоящем издании книга известного русского цивилиста Габриэля Феликсовича Шершеневича "Наука гражданского права в России" представляет собой исследование, излагающее в сжатом очерке историю науки гражданского права России.
Данная работа, носящая историко-критический характер, представляет собой почти полный свод наиболее выдающихся и значимых произведений русской цивилистической литературы с середины XVIII века до 90-х годов XIX века.
Простота и ясность изложения обширного материала, безусловное беспристрастие в критической оценке рассматриваемых произведений позволят современному читателю понять мотивы отнесения тех или иных работ к классическому цивилистическому наследию.
УДК 347
ББК 67.404
© В.С. Ем, 2003
© <Статут>, редподготовка, оформление, 2003
ISBN 5-8354-0178-7
Шершеневич Габриэль Феликсович
НАУКА ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА В РОССИИ
Редактор Т.Б. Дегатькова
Корректор А.Н. Стрелко
Художественное оформление: A.G., В.В. Самойлова
Компьютерная верстка: С.В. Родина
Подписано в печать 14.10.2003. Формат 60841/16. Бумага офсетная.
Гарнитура Таймс. Печать офсетная. Печ. л. 16. Усл. печ. л. 14,88. Тираж 3000 экз.
Заказ N
Издательство <Статут>:
119606, г. Москва, пр. Вернадского, д. 84;
для корреспонденции: 119415, г. Москва, а/я 61;
тел./факс: 789-34-06
E-mail: [email protected]
www.estatut.ru
Путеводитель по классике российской цивилистики
Предлагаемая в настоящем издании книга Г.Ф. Шершеневича <Наука гражданского права в России> вышла в свет в 1893 г. В ней нашли освещение основные этапы развития российской науки гражданского права с середины XVIII в. до 90-х годов XIX в. В книге дается ценный аналитический материал по обширному кругу произведений, изданных за указанный период российскими учеными. Благодаря данному материалу современный читатель книг серии <Классика российской цивилистики> может глубже понять мотивы и причины отнесения тех или иных произведений к классическому цивилистическому наследию. Этот же материал может стать базой для формирования предложений критически настроенных читателей по поводу того, какие произведения незаслуженно исключены редакционной коллегией серии из такого наследия. В силу отмеченного, <Наука гражданского права в России> является своеобразным путеводителем для читателей, составителей и издателей серии <Классика российской цивилистики>.
Книга Г.Ф. Шершеневича <Наука гражданского права в России> получила весьма противоречивую оценку юридической общественности: одни рецензии носили одобрительный характер (например, рецензия Е. Васьковского), другие - едкий и язвительный (например, рецензия А.Г.). Наверное, это не случайно. По собственному признанию Г.Ф. Шершеневича: <... обзор состояния науки гражданского права в России со времени перенесения ее на русскую почву до последних дней сам собой говорит о том, каковы могли быть ее результаты для жизни. Не имея традиций, улавливая каждую новую мысль в готовности создать из нее целое направление, наука не могла пустить глубоких корней в нашу практику и определить себе путь, по которому должны идти дальнейшие исследования ученых>. То есть само состояние науки гражданского права на момент выхода книги Г.Ф. Шершеневича не позволяло делать какие-либо фундаментальные выводы о закономерностях ее развития. Поэтому исследование науки гражданского права того периода носило в большей степени черты литературного обзора ее состояния.
При изложенных обстоятельствах была бы некорректна любая попытка оценки работы Г.Ф. Шершеневича <Наука гражданского права в России> современным автором. Историческая справедливость требует представить нынешнему читателю научные рецензии, написанные современниками Г.Ф. Шершеневича. Принимая подобное решение, редакционная коллегия серии <Классика российской цивилистики> учитывала, что в первом томе Курса торгового права, изданного в этой серии в 2003 г. [1], опубликована статья профессора В. Краснокутского, освещающая основные этапы жизни и творчества Г.Ф. Шершеневича.
В.С. Ем
Рецензии на книгу
Г.Ф. Шершеневич. Наука гражданского права в России. 1893 г.
На одной из страниц этого сочинения находится следующая фраза: <в противоположность криминалистам, цивилисты чрезмерно воздержаны в своей литературной деятельности и читающая публика знакомится с ними исключительно по диссертациям> (стр. ;241). Это замечание вполне справедливо, Но его нельзя применить к самому автору. Почтенный профессор Казанского университета Г.Ф. Шершеневич издает чуть ли не ежегодно по капитальному труду, относящемуся к области гражданского и торгового права. (<Система торговых действий>, 1888, <Курс торгового права>, 1888-1889, 2 изд. 1892, <Учение о несостоятельности>, 1890, <Авторское право на литературные произведения>, 1891.) Появившаяся в настоящее время чрезвычайно любопытная книга, излагающая в сжатом и ясном очерке историю науки гражданского права в России, служит новым доказательством выдающегося трудолюбия и литературной плодовитости автора.
<Рассматривая русскую литературу гражданского права в хронологическом порядке>, говорит проф. Шершеневич в самом начале своего сочинения, <мы замечаем последовательное отражение в ней влияния западной науки, постепенную смену направлений, соответствующую движению науки права на западе. В первое время мы находимся в области естественного права, в той форме, как оно разрабатывалось германскою и французскою наукою. Потом на смену ему является историческое направление, долго державшее в своих руках русскую мысль, пока в последнее время не проявились зачатки нового направления, в духе историко-фило-софской школы> (стр. ;3-4). Такова, по словам автора, схема развития русской науки гражданского права. Против нее можно только заметить, что для полноты в нее следовало бы внести указание еще на два направления: практическое (догматическое) и политико-экономическое, имевшее у нас видных представителей в лице Кавелина, Думашевского, Лешкова, Л.З. Слонимского и др.
По такой схеме и расположено сочинение проф. Шершеневича. В первой главе, обнимающей период времени от возникновения первого русского университета (московского в 1755 г.) до двадцатых годов нынешнего века, излагается вкратце содержание и делается оценка сочинений, написанных в духе школы естественного права; во второй ;- автор переходит к историческому направлению, господствовавшему у нас с тридцатых годов до издания судебных уставов 1864 г., в третьей и четвертой рассматривает, главным образом, догматические труды, на которые явился спрос после судебной реформы; наконец, пятая посвящена историко-фи-лософскому направлению. Что же касается политико-экономичес-кого, то ему не отведено особого места, оно излагается в третьей главе.
Сочинение, носящее, подобно труду проф. Шершеневича, историко-критический характер, может быть оцениваемо с двух точек зрения: со стороны содержания, т.е. полноты материала, собранного автором, и со стороны формы, т.е. способа разработки этого материала. В первом отношении труд проф. Шершеневича представляет собой почти полный свод наиболее выдающихся произведений русской цивилистической литературы. Мы говорим почти полный, потому, что в нем имеются некоторые пробелы. Правда, автор не упустил из виду ни одного труда первостепенной важности, однако, некоторые интересные сочинения и многие цивилисты, хотя не создавшие ничего первоклассного и самобытного, но с пользой работавшие на поприще науки, обойдены им молчанием. Так, автор только вскользь упомянул о разработке крестьянского обычного права (стр. 125), и не обмолвился ни единым словом об изучении обычаев инородческих племен России, для которого сделано уже кое-что в настоящее время (см., напр., библиографические указания в сочинении проф. Леонтовича: <Калмыцкое право, 1880> и <Адаты кавказских горцев>, 1882). Затем, проф. Шершеневич обошел молчанием весьма ценное сочинение Л.З. Слонимского: <Умственное расстройство и его значение в праве гражданском и уголовном>, 1879, а равным образом и труды некоторых других авторов, как, например, А.Л. Боровиковского (<Отчет судьи> и др.), Муллова (журнальные статьи), К.К. Змирлов (тоже), Гордона (тоже), К.К. Арсеньева (тоже), Н.В. Шимановского и др. Наконец, автором совершенно не указана литература по некоторым отделам гражданского права, например, о юридических лицах (соч. Александрова, 1865, Евецкого, 1876, Гервагена, 1888, проф. Суворова, 1892), о кладе и находке (статьи Муллова, Суворова) и пр. Если, быть может, проф. Шершеневич считал все эти труды, не имеющими научного значения, то ему следовало, по крайней мере, оговорить это, приведя их заглавия.
Обращаясь к способу обработки обширного материала, собранного автором, следует выставить на вид простоту и ясность изложения и безусловное беспристрастие в критической оценке рассматриваемых им произведений. Спокойным и ровным тоном излагает он основные идеи каждого труда и указывает на его достоинства и недостатки. Стремясь к наибольшей объективности, автор старается не выражать своих личных взглядов, не обнаруживать своей точки зрения и по возможности пользоваться критическими отзывами других. Это стремление к объективности навлекло на проф. Шершеневича упрек со стороны проф. Гольмстена. <Заметки проф. Шершеневича>, говорит указанный автор, <как-то отрывочны и неопределенны: его собственных воззрений никак не уловишь, не узнаешь - сторонник он или противник разбираемого им взгляда, а между тем никакая критика невозможна, если критик не указывает точно и определенно, какое положение он занимает в возгоревшемся споре> [1]. С последним нельзя согласиться. Напротив, самой лучшей критикой является именно та, которая доказывает несостоятельность мнений какого-либо автора с его собственной точки зрения или же с помощью твердо установившихся, вполне бесспорных принципов науки. Поэтому, если проф. Шершеневич не высказывает своих субъективных воззрений, то это служит не недостатком, а наоборот, достоинством его критики. Гораздо правильнее указание проф. Гольмстена на то, что замечания проф. Шершеневича по поводу известного спора о задачах науки гражданского права между гг. Пахманом и Гольмстеном, с одной стороны, и Муромцевым - с другой - <отрывочны и не определенны>. Действительно, оценка этого спора у проф. Шершеневича поверхностна и не исчерпывает предмета, оставляя читателя в неизвестности, кто из спорящих был прав.
Таким же беспристрастием и верностью как отзывы о разбираемых сочинениях, отличаются и делаемые проф. Шершеневичем характеристики наших выдающихся цивилистов: Мейера, К.П. Победоносцева, Кавелина, К.И. Малышева, С.А. Муромцева, С.В. Пахмана, А.И. Загоровского, П.П. Цитовича и др. Впрочем, некоторые из них (напр., Оршанский) заслуживали бы более подробного и сочувственного отзыва.
Сочинение проф. Шершеневича оканчивается весьма любопытным заключением. <Сделанный нами обзор состояния науки гражданского права в России со времени перенесения ее на русскую почву до последних дней сам собой говорит о том, каковы могли быть ее результаты для жизни. Не имея традиций, улавливая каждую новую мысль в готовности создать из нее целое направление, наука не могла пустить глубоких корней в нашу практику и определить себе путь, по которому должны идти дальнейшие исследования ученых. Вместе с тем судебная организация прошедших времен не допускала влияния науки на судебную деятельность. Здесь нашли себе приют такие начала, которые не могли найти себе оправдания в науке какого бы то ни было направления: Теория и практика шли у нас каждая своей дорогой, самостоятельно заботились о своем существовании и чуждались друг друга> (стр. 232). Эта ненормальная рознь, по словам автора, составляет у нас постоянное явление и продолжает существовать по настоящее время. При введении судебных уставов 1864 г., обновивших весь наш юридический строй, можно было ожидать, что это печальное явление будет устранено, но действительность не оправдала ожиданий. Проф. Шершеневич объясняет это, во-первых, обычной неустойчивостью русского человека, быстро теряющего энергию, во-вторых, влиянием сената, который придал своим решениям силу закона, и в-третьих, бедностью ученых сил, посвящающих себя разработке русского гражданского права.
Что касается первой причины, именно обломовщины, присущей натуре русского человека, то влияние ее сказалось в той быстроте, с какой в среде наших юристов остыло зародившееся было в шестидесятые годы рвение к науке. Этому охлаждению содействовал в значительной степени образ действий высшей судебной инстанции - сената, который с самого начала своей деятельности стал присваивать своим решениям обязательную силу для всех судов. Вследствие этого судьи и адвокаты перестали заниматься наукой, сделавшейся ненужной для практики, и начали <рабски ловить каждое замечание кассационного департамента>. Наконец, немалая доля вины падает и на ученых юристов. <Наука гражданского права располагает чрезвычайно небольшим числом работников. Цивилисты с большим удовольствием останавливают свое внимание на римском праве: Кафедры гражданского и торгового права пустуют или занимаются романистами, которые лишь механически связывают русское законодательство с римской системой> (стр. 241).
В результате отчуждения науки от практики получается чрезвычайно печальная картина, верно и метко обрисованная автором. <Юридические сочинения, особенно монографии, нисколько не интересуют практиков, тогда как различные издания судебных уставов и Х ;т. ч. 1 с кассационными решениями расходятся в десятках тысячах экземпляров: Юридические общества, так горячо принявшиеся сначала за дело, утратили значение>: Адвокатура измельчала. <Борьба пред судом ведется не силой логики, не знанием соотношения конструкции института и системы права, не искусством тонкого толкования закона, а исключительно ссылкою на кассационные решения>. Суды страдают тем же недугом: их решения плохо мотивируются и прикрываются, главным образом, авторитетом сената. Сюда еще надо прибавить, что число юридических журналов уменьшилось, и оставшиеся терпят крайний недостаток в подписчиках. Словом, в настоящее время наблюдается полное оскудение юридической мысли в области гражданского права.
Как же помочь горю? <Только при условии, что наука гражданского права примется, наконец, за историческую и догматическую разработку русского законодательства, а практика освободится от цепей, наложенных на нее кассационными решениями и обратится к научной помощи, только тогда можно ожидать устранения розни между теоретической и практической юриспруденцией>.
С этим ответом проф. Шершеневича нельзя не согласиться, и следует только выразить желание, чтобы подготовляемая в настоящее время реформа кассационного производства пошла по правильному пути и дала первый толчок к улучшению современного порядка вещей.
Таковы содержание и характер сочинения проф. Шершеневича. Само собой понятно, что оно выиграло бы, если бы было свободно от указанных, впрочем, не особенно важных недостатков. Но и в настоящем своем виде оно представляет ценное пособие для всякого, кто хочет ознакомиться с судьбами и современным положением науки гражданского права в России.
Е. Васьковский
печатается по: журнал юридического общества
при императорском с.-петербургском университете.
год двадцать четвертый. 1894. Книга третья. март. с. 241-247.
Г.Ф. Шершеневич. наука гражданского права в России
Автор задался интересной целью проследить развитие науки гражданского права на нашей родине.
Развитие или, что тоже, история науки гражданского права, по мнению автора, не отличалось у нас особой сложностью. Влияние Запада, которое со времени Петра Великого сказывалось на всех сторонах русской жизни, в области науки гражданского права было особенно сильным. Смена направлений в Германии влекла за собою смену тех же направлений в России. Русские ученые ловили каждую новую мысль своих западных товарищей и учителей и повторяли на родине то самое учение, с которым знакомились за границей. Это влияние Запада является важнейшим фактором в развитии русской науки: оно всецело сказывается в направлениях и методах, а нередко оно сказывается и в самом материале, над которым работают русские ученые. Влияние заграницы является постоянным условием развития русской науки. Время от времени к нему присоединялись домашние условия, которые, комбинируясь с первым, и создавали характерные для нашей истории науки направления.
Так издание Свода Законов и Полного Собрания Законов дало богатый материал русским цивилистам и обратило их внимание на изучение истории национального гражданского права. Издание, к тому же, как раз совпало с господством на Западе исторической школы, сменившей философское направление естественного права. Так что русские ученые, стремясь удовлетворить родным потребностям, находили сочувствие и поддержку и со стороны своих иностранных руководителей. Наконец, русское правительство, разочарованное в идеях естественного права, господствовавших до тех пор и в русской науке и в университетском преподавании, сочувственно отнеслось к новому направлению. Правительство пытается утвердить юриспруденцию на почве положительного права и превратить юридический факультет русских университетов в орудие истолкования и проведения в жизнь содержания только что обнародованного Свода Законов. Это было весьма важно, так как в России наука связана с университетской кафедрой. В результате этих условий, на место философского направления, господствовавшего до 30-х годов, явилось историческое, выразившееся в ряде исторических исследований различных вопросов русского гражданского права. Догме не повезло; она излагалась всецело по Своду Законов.
Введение Судебных Уставов 1864 г. является другим важным моментом в истории русской науки. С этого момента начинается сближение практики с теорией. Уставы отвели широкое место толкованию судом действующего права. Самый суд наполняется теперь образованными юристами. Возникает спрос на теоретическое освещение догмы права. Теория от исторического направления переходит к догматическому. В то же время сознание недостатков X тома внушает мысль о новом законодательном акте по гражданскому праву. А это в свою очередь побуждает ученых к занятию догматическими исследованиями. В результате получается ряд историко-догматических исследований по отдельным вопросам, в которых история занимает вместо прежнего самостоятельного положения чисто служебное. Рядом с монографической литературой за это время появляется и несколько солидных курсов русского гражданского права. Автор относится к этому направлению с полным сочувствием.
Он далеко предпочитает его новейшему, явившемуся на смену, с которым гражданское право обращается опять в доктрину, отрешенную от всякой связи с действующим правом и вводится в чистую науку, исследующую законы развития явлений частноправовой сферы. Это направление возникло под влиянием учения Иеринга и постепенно распространяющихся в обществе идей социологии. Право считается теперь одной из сторон социальной жизни. В нем подчеркивается общественная сторона, общественный интерес.
Предпослав каждому периоду одну из приведенных характеристик, г. Шершеневич берет затем все существующие сочинения по русскому гражданскому праву, начиная с вышедших в прошлом столетии, и приурочивает их к отмеченным периодам, по чисто хронологической мерке. Внутри периодов он довольно произвольно тасует их по господствующей системе догмы гражданского права. Добившись таким образом кое-какого внешнего порядка, она излагает отдельно сущность каждого учения и подвергает его критике.
Сочинение написано прекрасным языком, как все работы, выходящие из-под пера г. Шершеневича. Оно читается с интересом, благодаря тому, что излагает в сжатой форме массу учений по разным вопросам права, появлявшихся в разное время на нашей родине. Оно может служить своеобразным указателем русской литературы по гражданскому праву. Жаль только, что автор по своему обыкновению не дает оглавления. Этого недостатка не возмещает и алфавитный указатель имен, приведенный в конце книги.
При всем том сочинение не лишено значительных недостатков. Характеристики отдельных периодов страдают поверхностным характером, в значительной степени априорны и неудовлетворительны. Объявленное в начале влияние Запада нигде почти при дальнейшем изложении не раскрывается; напротив, целые направления оказываются самостоятельно-русскими, независимыми от течения мысли на Западе. Самые эти течения остаются читателю неизвестными. Отдельные проявления того или иного направления, выразившиеся в различных трудах, остаются без внутренней связи между собою, так как нельзя считать связью внешнее расположение в одной главе. Критика отдельных сочинений элементарная. Наконец, заключение, которое содержит философию представленной истории, самое неожиданное. Из всей истории науки г. Шершеневич выводит старую мораль, что суду руководиться результатами научных изысканий, а науке - данными из судебной практики. По-видимому, он хотел выразить еще ту мысль, что теория гражданского права должна заниматься не раскрытием законов в области гражданско-правовой жизни, а историко-догматическим изучением отдельных вопросов действующего права, т.е. теория должна служить потребностям действительной жизни и только. Но подобная мысль, выраженная в такой общей и безусловной форме, имеет столь же мало задатков остроумия, сколько первая - новизны и оригинальности.
И.А. Баранов
Печатается по: Сборник правоведения и общественных знаний:
Труды юридического общества, состоящего при императорском
московском университете, и его статистического отделения.
том второй. С.-Петербург., 1893. С. 69-71.
Наука гражданского права в России. Проф. Казанского университета Г.Ф. Шершеневича. Казань, 1893.
Книга г. Шершеневича заключает в себе обстоятельный критический обзор научных работ по гражданскому праву в России со второй половины прошлого века до последнего времени. Автор справедливо указывает на тесную зависимость возникавших и господствовавших у нас юридических теорий, с одной стороны, от влияния западноевропейской научной литературы, а с другой - от общественных и умственных течений, правительственных взглядов и требований в нашей собственной стране. Наши юристы-теоретики были прежде всего и почти исключительно учениками, последователями и истолкователями западных доктрин, особенно немецких. По словам г. Шершеневича, <много нужно было времени, чтобы в России появились самостоятельные ученые, которые дерзнули бы высказать свои собственные взгляды, независимые от западных учений>; но и теперь такие самостоятельные ученые составляют у нас великую редкость, и собственные, независимые взгляды, имеющие какую-либо ценность для науки, почти не встречаются в нашей специальной юридической литературе. Нередко оказывается, что идеи, считаемые новыми и оригинальными, заимствованы в действительности из старых иностранных книг, или же основаны на недоразумениях и ошибках, а часто даже на недостаточном знакомстве с предметом.
[1] Гольмстен А.Х. Юридические исследования и статьи, 1894, предисловие, VI-VII.
В начале столетия в теоретической юриспруденции преобладало еще философское направление, и в университетах излагались начала <естественного права>; но в этом характере научного правовладения усмотрен был опасный дух, против которого с особенною энергиею восстал Магницкий. <Наука естественного права, - заявлял этот самобытный ревнитель просвящения, - сия метафизика прав, несопредельная к народному, публичному и положительному праву, есть изобретение неверия новейших времен северной Германии. Она всегда была опасна; но когда Кант посадил в преторы так называемый чистый разум, который вопросил истину Божью: что есть истина? и вышел вон ;(?), тогда наука естественного права сделалась умозрительною и полною системою всего того, что мы видели в революции французской на самом деле> и т.д. Естественное право, будто бы, <исторгает с руки Божьей начальное звено златой цепи законодательства и бросает в хаос своих лжемудрствований, и наконец, ниспровергнув алтарь Христов, наносит святотатственные удары престолам царей, властям и таинству супружеского союза, подпиливает в основании сии три столба, на коих лежит свод общественного здравия>. После таких ужасов оставалось только отвергнуть всякую философию права и направить юристов на более благонадежный путь новой германской школы - исторической. Граф Уваров прямо предлагал следовать <исторической методе>, чтобы раскрыть самобытные основы русского права, в связи с коренными началами русской жизни - православием, самодержавием и народностью. Притом в учении немецкой исторической школы <скрывалась внутренняя притягательная сила, которой невольно подчинились русские ученые> (стр. 28). Русская наука вообще проявляет замечательную чуткость и восприимчивость ко всяким новым веяниям западной науки, и чуть зародившееся на западе направление, еще не окрепшее на отечественной почве, непременно находит сторонников и пропагандистов среди русских ученых>. Впоследствии, когда утвердились у нас принципы и приемы немецкой исторической школы, наши ученые патриоты находили уже в этом направлении доказательство независимости русской науки от иностранных влияний. В ученой юридической диссертации, появившейся в 1848 году, высказано было, между прочим, следующее: <Любовь ко всему отечественному есть одно из отличительных направлений современного образования и просвещения в России. Мы, русские, дорожим нашею отечественною стариною; мы любим все, что говорит нам о России; памятники ее прежней жизни для нас священны; и на них обращаются исследования исторические как по любви к науке, так и по любви к отечеству>. Читая эти строки, прибавляет г. ;Шершеневич, <начинаешь думать, что историческое направление составляет нечто самобытное, выросшее собственно на русской почве, без всякого западного влияния!> (стр. 41-2).
Эпоха последовательных и обширных реформ в шестидесятых годах внесла оживление в юридическую литературу; новые судебные уставы <вызвали в обществе запрос на образованных юристов>. Историческое направление уступило место догматическому, основанному на живом, реальном понимании права; разумное токование и применение действующих законов выступили на первый план. <Прежняя рознь между теорией и практикой под давлением времени переходит в общение: теория начинает задаваться практическими целями, а потому и практика охотно обращается к ней с требованием советов и указаний> (стр. 80). Позднее <в науку гражданского права ворвалось новое течение мысли, оторвавшее снова теорию от практики> и вызванное отчасти <успехом социологии в русском обществе и привлекательностью новизны в учении Иеринга>. Вместе с переделками судебных уставов и с изменением общественного настроения, значительно понизилась роль юридической науки для судебной практики и законодательства. Тогда как в западной Европе <на суд не стесняются приводить цитаты из наиболее известных сочинений, ссылаются на наиболее уважаемые авторитеты>, у нас, напротив, <обнаруживается какая-то неприязнь, враждебность между теоретиками и практиками>.
Автор дает совершенно верную, хотя отчасти резкую и слишком общую, характеристику юридической деятельности новых судебных учреждений, вынужденных слепо подчиняться формальному авторитету сената. <Судебная практика, - говорит г. Шершеневич, - рабски ловит каждое замечание кассационного департамента, старается согласовать свою деятельность со взглядом сената. Эта масса решений, нарастающая с каждым годом, все крепче и крепче опутывает наш суд, который, как лев, запутавшийся в сетях, бессильно подчиняется своей участи, отказывается от борьбы и живет разумом высшей судебной инстанции. В настоящее время вся задача практика заключается в том, чтобы подыскать кассационное решение на данный случай. Борьба перед судом ведется не силою логики, не знанием соотношения конструкции института и системы права, не искусством тонкого толкования законов, а исключительно ссылкою на кассационные решения. Печальную картину представляют теперь судебные заседания, где мы видим, как адвокаты поражают друг друга кассационными решениями, и где торжествует тот, кто нашел наиболее подходящее и притом позднейшее. Еще более печальное явление составляют судебные решения, где мы не находим юридических мотивов и соображений, а только указание номеров решений: Углубившись в этот непроницаемый лес решений, практика не видит света. Авторитет кассационных решений отучил наших практиков от самостоятельного мышления, от собственного юридического анализа: Представим, что еще свежий человек вступает на свое адвокатское поприще в полном научном вооружении. К чему оно ему пригодится? Самые тонкие исторические, систематические изъяснения закона бессильны против кассационного решения, которым владеет его противник. Такой ученый практик рискует, что будет остановлен председательским замечанием, что суду известны законы, - тогда как его противнику суд будет очень благодарен за указания номера и года решения. Можно ли ожидать, чтобы начинающие практики сохранили в себе надолго веру в науку, которой авторитет топчется в каждом заседании?> (стр. 235-6). Сам сенат поддерживает такое направление судебной практики и нередко выражает прямое пренебрежение к теоретической юриспруденции. Автор приводит замечательное решение гражданского кассационного департамента за 1891 год, где сенат делает замечание виленской палате за <неуместные ссылки на начала так называемой теории права, на учения римского и французского права, на сочинения иностранных юристов и т.п.>, при отсутствии постановлений в русском законодательстве по данному вопросу. <Здесь все заслуживает внимания, - замечает автор, - но особенно прелестно в устах сената (выражение) <так называемая теория права>. Значит сенат не знает о существовании действительной теории права, или намеренно игнорирует ее. Мало того, он запрещает судебным учреждениям обращаться за указаниями к теории права и ею оправдывать свои решения>. Однако сенат имеет в своем составе <столь видных представителей так называемой теории права, как гг. Таганцев, Пахман и др. Ирония, издевательство над наукою несомненно более неуместны в судебном решении, хотя бы и кассационном, нежели ссылка на иностранные законодательства и литературу. Таким путем сенат стремится заглушить и без того редкое поползновение в среде практиков обращаться к науке и предлагает замкнуться исключительно в кругу кассационных решений>. Понятно, что решение, подобное приведенному, <было бы безусловно невозможно для французского сената, который стоит в самой тесной связи с наукою и пользуется полным уважением со стороны ее представителей> (стр. 239). Научная юриспруденция находится у нас опять в загоне, и нельзя не заметить, что наши ученые юристы очень мало делают для того, чтобы поднять ее значение в обществе.
В книге г. Шершеневича замечается недостаток системы при распределении материала: так, после разбора нескольких сочинений, относящихся к концу пятидесятых, к шестидесятым и даже семидесятым годам, он вдруг переходит к подробной оценке труда Неволина, вышедшего в 1851 году (стр. 49 и след.); к некоторым авторам он возвращается несколько раз или говорит о них больше, чем они заслуживали бы по своему значению; о других говорит слишком мало (напр., о работах Оршанского, <талантливого русского юриста, так рано умершего>). Останавливаясь на исследованиях по вопросу о представительстве и доверенности, автор упускает из виду, что первая значительная работа по этому предмету принадлежит г. Гордону и была напечатана в журнале министерства юстиции задолго до появления сочинений гг. Евецкого, Казанцева и Нерсесова; позднейшей же обширной книге г. Гордона уделено гораздо меньше внимания, чем следовало бы по богатству ее материала и по внутренним ее достоинствам. Иногда критические отзывы г. Шершеневича отличаются резкостью, недостаточно мотивированною; так, о книге г. Табашникова он выражает, что автор <пытается наполнить сочинение фейерверком трескучих и не относящихся к делу фраз, напыщенностью и искусственною энергией критики, производящею чрезвычайно неприятное впечатление фальшивости>, и что лучшее, что можно сказать об этой книге, при желании быть необыкновенно снисходительным, - это то, что <она не заслуживает одного сплошного порицания> (стр. 157).
Критикуя разных ученых юристов, автор не выясняет своей собственной точки зрения и не высказывает определенных взглядов на задачи юридической науки, на желательное ее направление и метод; нередко он впадает в серьезные противоречия, одобряя в одном месте то, что осуждается в другом. Упомянув об одном разборе книги Кавелина по гражданскому праву, он замечает, что <рецензия эта не заслуживает внимания, потому что в ней резкость замечаний прикрывает недостаток научных обоснований делаемых возражений> (стр. 109); однако он возвращается к той же статье в другом месте и уже находит в ней указание на <несомненную, близкую связь между гражданским правом и политическою экономией>, причем делает из статьи довольно длинную цитату. Разбирая со своей стороны систему, предложенную Кавелиным, он в существе сходится с автором упомянутой рецензии и косвенно признает его возражения вполне основательными. Указания на экономические основы гражданского права объясняются г. ;Шершеневичем <особенною склонностью русского общества к экономическим наукам>; в то же время принципиальное признание важности и обязательности экономических основ для науки права не имеет будто бы значения, и весь вопрос заключается только в том, чтобы <выяснить, каким образом положить экономическую точку зрения в основу правоведения> (стр. 134-5). Между тем очевидно, что прежде чем говорить о способах преобразования юриспруденции необходимо было бы в принципе решить вопрос об ее истинных реальных основах, об ее общем характере и методе. По-видимому, автор не отрицает существенной и необходимой связи между правоведением и политической экономией; так, он находит, например, что <недостаток экономических познаний чувствуется во всех трудах г. Муромцева, и тем осязательнее, что он пускается самостоятельно в область чисто (?) экономических отношений> (стр. 213). Значит экономические познания нужны юристу сами по себе, для правильного выяснения юридических институтов и норм, а вовсе не вследствие <особенной склонности русского общества к экономическим наукам>.
Г. Шершеневич относится с большим уважением к научной деятельности г. Муромцева; он высоко ценит К.Д. Кавелина, хотя и не считает его цивилистом по призванию. <Главною ошибкою Кавелина, ;- говорит он, - было избрание своею научною специальностью гражданского права, которое менее всего подходило к складу его ума и характера. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на характеристику этой науки, которую он сам сделал, и сравнить ее со всею жизнью этого замечательного деятеля: Вот почему, несмотря на блестящий талант, на всестороннее образование Кавелина, труды его по гражданскому праву являются какими-то случайными эпизодами в жизни автора> (стр. 100-1). Кавелину уделено в книге наиболее места (стр. 100-119, а также 37-8, 45-7 и др.); немного меньше - г. Муромцеву (стр. 199-213 и мн. др.). При всех своих недостатках, сочинение г. ;Шершеневича представляет, однако, несомненный интерес не только для юристов, но и для образованных читателей вообще. Одно из достоинств книги - ясность и легкость изложения.
Печатается по: Вестник Европы. Двадцать восьмой год.
том IV. год LVII. том CCCXXXVI. 1/13 июля 1893. С. 410-415.
У профессора казанского университета г. Шершеневича явилась счастливая мысль - написать <Обзор состояния науки гражданского права в России> от первых опытов и до настоящего времени. Очерк развития юридических воззрений и приемов юридических исследований на русской почве давно уже стоит на очереди и мог бы составить предмет одинаково интересный как для специалистов, так и для всякого образованного человека. Проследить зарождение и постепенную смену направлений, господствовавших в нашей юридической литературе, это - задача, благодарная, но бесспорно, и очень сложная, так как наука права развивалась у нас не самостоятельно, а под сильным чужеземным влиянием, и всегда представляла не более, как отражение разных течений мысли, возникавших на Западе.
Трудность и сложность задачи заключается, впрочем, не в установлении связи между отдельными фазами развития русской науки и соответствующим им влиянием западной науки, а в оценке и освещении самих направлений, зарождавшихся на Западе и отражавшихся у нас. В этом отношении немного сделано и европейской литературой, чем, вероятно, нужно объяснить, что и г. Шершеневич сводит свою работу к простому перечню исследований по разным вопросам гражданского права с незначительными и в большинстве случайными собственными замечаниями. Автор не обнаруживает ни стремления, ни уменья фиксировать свое внимание на основных вопросах того или другого движения в науке и постоянно запутывается в мелочах, мало способствующих уяснению общего хода развития русской юридической мысли. На всем труде его лежит отпечаток спешности, и, так сказать, писательского нетерпения при полном отсутствии руководящей идеи и определенного мерила для суждения о достоинствах и недостатках рассматриваемых им сочинений. Это заметно особенно на последних главах, посвященных самой интересной эпохе, наступившей после введения судебной реформы.
А.Г.
Печатается по: Русские Ведомости. 1893. N 22. С. 4.
Глава I
Зная исторические условия умственного развития России, принужденной скачками догонять Западную Европу, с которой после долгого разобщения ей пришлось в XVIII веке сближаться, нельзя, конечно, ожидать, чтобы наука права развивалась в России самостоятельно. Молодая страна, вступившая недавно на путь культуры и цивилизации Западной Европы, завязавшая сношения с соседними странами, которых прежде чуждалась, естественно должна была обратиться к ним с научными запросами. Прежде чем приступить к самостоятельной разработке науки, русские люди принуждены были ознакомиться с тем, что уже было сделано другими в течение того долгого времени, когда Россия спала глубоким сном в своей национальной обособленности. Чтобы учиться, необходимы были учители, а такими могли быть только иностранцы. Понятно, что молодые русские силы находились под полным влиянием идей своих наставников. Много нужно было времени, чтобы в России появились самостоятельные ученые, которые дерзнули бы высказать свои собственные взгляды, независимые от западных учений.
Рассматривая русскую литературу гражданского права в хронологическом порядке, мы замечаем последовательное отражение в ней влияния западной науки, постепенную смену направлений, соответствующую движению науки права на Западе. В первое время мы находимся в области естественного права, в той форме, как оно разрабатывалось германской и французской наукой. Потом на смену ему является историческое направление, долго державшее в своих руках русскую мысль, пока в последнее время не проявились зачатки нового направления, в духе историко-фило-софской школы. Русская наука проявляет замечательную чуткость и восприимчивость ко всяким новым веяниям западной науки, и чуть зародившееся на Западе направление, еще не окрепшее на отечественной почве, непременно находит сторонников и пропагандистов среди русских ученых. В этом заключается вместе и сила и слабость русской науки.
Известно намерение Петра I распространить в русском обществе юридическое образование. С этой целью посылались молодые люди за границу для изучения науки права, переводились сочинения по юриспруденции, как напр., Пуффендорфа, в переводе которого принимал живое участие сам государь, при учрежденной Академии Наук положено было место для законоведения. Но все эти стремления остались без результата. Молодые люди успешно выучились за границей многому, но только не науке, переводные ученые сочинения не находили себе читателей, кресло члена по законоведению оставалось всегда вакантным в Академии. Только университетской науке, и то несразу, удалось создать русское правоведение.
В самом начале своего существования московский университет состоял из трех факультетов: медицинского, юридического и философского. На юридическом факультете положены были следующие преподаватели: 1) профессор всей юриспруденции, который учить должен Натуральные и Народные Права и узаконения Римской, Древней и Новой Истории; 2) профессор Юриспруденции Российской, который сверх вышеписанных должен знать и обучать особливо внутренние Государственные Права; 3) профессор Политики, который должен показывать взаимные поведения, союзы и поступки Государств между собой, как были в прошедшие века и как состоят в нынешнее время [2].
Юридический факультет открыл свою деятельность со времени приезда в Москву из Германии, в 1756 году, Филиппа Генриха Дильтея, который довольно долго представлял в своем лице весь юридический факультет. Как иностранцу, Дильтею трудно было ознакомиться с историей русского права и с массой указов, составлявших действующее законодательство того времени. Поэтому Дильтею оставалось только читать западноевропейскую юриспруденцию, лишь постепенно применяя ее к русской жизни. По мнению самого Дильтея, общий состав юридических наук должен быть в следующем виде: 1) ;естественное право; 2) римское; 3) уголовное и (?) вексельное, 4) ;русское, 5) государственное с изложением отношений между государями [3]. Мы знаем, однако, что сверх указанных наук он читал весьма подробно еще морское право [4]. Трудно понять, что собственно должно было содержать русское право в приведенной системе, потому что, хотя уголовное и государственное поставлены в отдельные рубрики, но едва ли оно имело своим предметом гражданское право ввиду полной неподготовленности Дильтея к преподаванию. Следует заметить, что центр преподавания этого ученого заключался в естественном праве, что вполне соответствовало духу времени.
В одной только части гражданского права Дильтей оказался специалистом, именно в вексельном праве. В 1769 году он издал <Начальные основания вексельного права, а особливо Российского купно со Шведским>. Успех этого сочинения среди русской публики был настолько велик, что в течение короткого времени оно выдержало шесть изданий. Книга эта свидетельствует о несомненном и подробном знакомстве Дильтея с этой частью русского законодательства, причем он сумел соединить изложение положительного права с теорией, придерживаясь в последней преимущественно Гейнекция. Не следует думать, что это обширное сочинение посвящено исключительно вексельному праву: по поводу последнего Дильтей дает сведения о толковании законов вообще, причем делит его на виды, принятые в современной науке, об обычном праве (навыке), о различных договорах и о существе контракта, о просрочке, о поручительстве и о других понятиях гражданского права. По обстоятельности и подробности сочинение Дильтея можно признать положительно образцовым для его времени. При исследовании юридической природы векселя Дильтей обнаруживает замечательную способность цивилиста отличать самые незначительные оттенки каждого из договоров. Интересно, что Дильтей уже поднимает голос против стремления искать в римском праве объяснения всех явлений юридической жизни. <Нельзя статься, чтобы все весьма не обманывались, которые сей род договора (т.е. вексель) хотели привести в правила контрактов римских прав, когда действительно уже премножество у следующих по них народов родилось изобретений, о которых Римляне и во сне себе не представляли> (стр. 70 по изд. 1794 года).
[2] П. С. З. № 10346, 24 января 1755, п. 5.
[3] Биографический Словарь профессоров и преподавателей Московского университета, 1855, т. 1, стр. 305.
[4] Шевырев, История Московского Университета, 1855, стр. 186.
Пристрастие Дильтея к вексельному праву сказалось на занятиях студентов: вопросы, разрабатываемые последними, представляют главным образом тезисы из вексельного права. Так, на акте 30 ;июня 1769 года студент Иван Борзов читал по-русски речь на тему: <К одним ли купцам векселя или ко всякому из обывателей в государстве принадлежать могут?> [5].
Из школы Дильтея вышли первые русские ученые юристы, Десницкий и Третьяков. Отправленные Шуваловым в Англию для продолжения образования, эти молодые люди слушали там не только юриспруденцию, но и математику, химию, медицину. По возвращении в Москву их подвергли поверочному испытанию из наук юридических и математических [6]. Такой обширный объем изучаемых наук не дает основания требовать от них еще специализации в юриспруденции. Оба они назначены были читать римское право, т.е. то, что на Западе понималось под именем юриспруденции, Десницкий - пандекты, Третьяков - институции и историю римского права. Студенты должны были ознакомиться непосредственно с римскими источниками, как это можно судить из того обстоятельства, что в 1769 году Десницкий потребовал выписки 25 экземпляров Corpus juris civilis с различными комментариями Vinii, Woetii, Noodii [7].
Десницкий, наиболее талантливый, почувствовал вскоре недостаточность римской юриспруденции для русской жизни. В его речи, произнесенной 30 июня 1768 года, <О прямом и ближайшем способе к научению русской юриспруденции> [8], мы уже видим начертание общего плана новой науки. Для успешной постановки русской юриспруденции Десницкий признавал необходимым изучение нравственной философии, естественного права и римской юриспруденции, как теоретического материала - с одной стороны, собрание всех как древних, так и новых прав, законов, указов - с другой стороны. Соединение таких элементов должно было дать в результате русское гражданское право [9]. <Таким образом, - замечает профессор Станиславский, - первый русский преподаватель права сознавал уже необходимость всестороннего его изучения - потребность соединения методов философского, исторического и догматического. Факт этот тем более заслуживает особенное наше внимание, что и в университетах Западной Европы, во времена Десницкого, не помышляли еще о таковом соединении методов> [10]. К сожалению, мы не имеем никаких данных, чтобы судить, насколько успел Десницкий осуществить на деле свою мысль.
В деятельности Десницкого особенно замечательно направление, которое обнаруживается в его трудах. Среди других его работ мы встречаем следующие два сочинения: 1) <Юридическое рассуждение о начале и происхождении супружества у первоначальных народов и совершенстве, к которому оно приведенным быть кажется последовавшими народами просвещеннейшими>, 1775, 2) <Юридическое рассуждение о разных понятиях, какие имеют народы о собственности имения в разных состояниях общежительства>, 1781. По этим сочинениям мы видим, что Десницкий не был простым догматиком или узким законником, но стремился проникнуть в ход постепенного развития важнейших институтов гражданского права, как брак и собственность, на почве истории и сравнения различных законодательств. Мысль эта представляется весьма замечательной для его времени.
Некоторое осуществление мысли Десницкого о непосредственном изучении русского права принадлежит одному из его учеников, Алексею Артемьеву, который в 1777 ;году издал сочинение: <Краткое начертание римских и российских прав, с показанием купно обоих, равномерно как и чиноположения оных истории>. Однако сочинение это не представляет самостоятельного исследования русского права, а составляет лишь механическое соединение римской теории и русских законов. В этом произведении отечественной литературы мы не встречаем еще выделения русского гражданского права в совершенно самостоятельную отрасль правоведения, хотя в это время в жизни стало сознаваться отличие частного права от публичного (см. Наказ Екатерины II). Заметим в оправдание русских ученых, что в соседней Германии частное право отождествлялось тогда с римским правом.
Рассматривая, какие науки читались в конце прошлого столетия на юридическом факультете московского университета, мы находим, что по самому характеру преподавания трудно было ожидать отдельного чтения гражданского права. Кроме римского права, которое читал Баузэ, студентам предлагались следующие чтения: энциклопедия права и история права (Баузэ), теория законов по Монтескьё (Шнейдер), право естественное и народное (медик Скиадан), этика (Шнейдер). Преподавание носило отвлеченно философский характер, было чуждо изучению положительного законодательства. Некоторое исключение составляло только преподавание Горюшкина, читавшего русское законоведение и практические в нем упражнения. Причем последние заключались в писании бумаг и изучении делопроизводства.
Последний из указанных преподавателей, Горюшкин, оставил руководство, по которому преподавал, <Руководство к познанию российского законоискусства> 1811-1816 гг. Приглашенный в московский университет для чтения вследствие его общеизвестной служебной опытности, доставившей ему, по словам современника, <славу именитого московского адвоката и эмпирика> [11], Горюшкин открыл в 1790 году свой курс вступительной лекцией, которая была напечатана потом под заглавием <Краткое рассуждение о нужде всеобщего знания российского законоискусства и о том, что несравненно тягостнее приобретать сию науку навыком при отправлении дел в судебных местах, нежели по правилам, избранным из законов>. Заглавие речи достаточно характеризует ее содержание.
Однако, хотя и прекрасный практик, Горюшкин не обладал обширной юридической эрудицией. Его сведения о римском праве и иностранных законодательствах были поверхностны и отрывочны. <Руководство Горюшкина лучше всего охарактеризовано профессором Морошкиным, который заметил, что в этом сочинении <борется сильная бесформенная народность с классическими понятиями древних и новейших юриспрудентов>. Система изложения Горюшкина, хотя и оригинальна, но не научна. Она построена на восхождении и усложнении общественных групп, к которым принадлежит гражданин, но при этом взяты случайные исторические моменты русского государственного быта, а не те группирования, которые обусловливаются законами развития общественности. Начиная 1) с прав лица и семейства, Горюшкин переходит к 2) правам соседства, 3) правам селения, 4) правам уездов, 5) ;правам городов, 6) правам губерний, 7) правам государственным и, наконец, 8) к правам народным. В пределах этих рубрик изложение допускает постоянные смешения основных понятий, так что руководство Горюшкина, хотя и давало читателю немало сведений по русскому праву, но совершенно неспособно было содействовать развитию юридического образования в русском обществе.
Начало царствования императора Александра I ознаменовалось покровительством науке и литературе. Кроме преобразования московского университета, по уставу 5 ноября 1805 года учреждено было еще три русских университета, в Петербурге, Казани и Харькове. В распределении кафедр на юридическом факультете или, как он тогда назывался, отделении нравственных и политических наук, замечается все тот же философский дух, который унаследован был от прошлого столетия. Центром преподавания было естественное право, материальному гражданскому праву здесь не было еще места. Недостаток ученых сил и элементарность правоведения той эпохи не дают еще основания к специализации в юридических науках. Один и тот же профессор читает каждую из наук, какие только полагаются на его факультете.
Между тем в 1810 году появляется первая попытка систематического изложения русского гражданского права. Именно профессор Терлаич издал в С.-Петербурге <Краткое руководство к систематическому познанию гражданского частного права России>, в 2-х частях, посвященное Новосильцеву. Руководство Терлаича отражает на себе влияние эпохи и западной науки. Оно носит преимущественно философский характер, нередко переходящий в сухую схоластику. Как образец последней, нельзя не привести следующего места. <По цели учености и употреблению познаний в обществе ученые суть: или токмо любители наук или ученые по званию, они же ученые умозрительные или ученые потребители; употребители опять ученые деловые или учащие, т.е. учители; и, наконец, учители суть или писатели или известные наставники, хотя часто многие цели и роды употребления учености производятся одной и той же особой, как видно из опыта> (т. ;I, стр. 10). Терлаич находится, очевидно, под влиянием Канта, из которого он приводит нередко длинные цитаты. К сожалению, нельзя заметить в изложении Терлаича связи между философией и положительным законодательством, соединение их представляется чисто механическим.
В то же время обращает на себя внимание недостаточное знакомство Терлаича с русским правом, вследствие чего он нередко переносит на русскую почву юридические воззрения, чуждые его быту. Так, напр., профессор дает следующее определение понятию о браке: <брак есть сочетание двух лиц разного пола для взаимного стяжения общих свойств на всю жизнь; сие стяжение приобретается обоюдно совокуплением телесным, которое есть первое начало и совершение брака> (ч. ;I, стр. 97, ч. II, стр. 19). Очевидно, Терлаич приписывает русскому праву взгляд западно-католической церкви на martimonium consummatum. В Руководстве встречаем положение (ч. I, стр. 99, ч. II, стр. 27), будто по русскому праву родительская власть прекращается <рукопущением из-под родительской власти (emancipatione)>, тогда как эта эмансипация совершенно чужда нашему законодательству. <Завещание духовное есть законное определение наследника или наследников имению завещателя при его кончине> (ч. II, стр. 224), между тем как institutio heredis составляет особенность римского права и тех законодательств, которые восприняли его положения.
Руководство Терлаича разделено на 2 части, из которых первая составляет как бы введение ко второй, заключая в себе изложение начал науки права, сродства ее с другими отраслями знания и исторический очерк развития русского права. В конце первой части содержится изложение общих понятий гражданского права, подробное развитие которых отнесено ко второй части.
Право Терлаич определяет как <совокупность тех условий, на которых произвол одного с произволом другого состоять может по всеобщему закону свободы> (ч. I, стр. 94), следовательно в этом отношении автор стоит на точке зрения Канта. Договорная теория происхождения общества также нашла себе сторонника в нем, - <определение права и ему соответственной должности, по человеческому произволу, бывает только в обществе гражданском, коего цель есть защита прав всех лиц, составляющих оное, и коего члены, по предполагаемому первоначальному договору, яко основанию общества, должны повиноваться единому, идеальному ли или существенному лицу, яко первому начальнику общества> (ч. II, стр. 24). Чрезвычайно оригинально понятие автора о законе, далеко не соответствующее действительности, - <законы означают все те установления, кои никогда не переменяются и коих не может быть много> (ч. II, стр. 21). Трудно понять, имел ли в виду Терлаич идеал закона или он представлял себе таким образом действительность.
Рассматривая гражданское право, как <взаимные отношения частных людей, определяемые положительными законами> (ч. I, стр. 95), Терлаич устанавливает следующую систему гражданского права: 1) ;право лиц, 2) право вещное, 3) право личное. Право лиц <есть совокупность тех условий, на коих человек может приобрести состояние другого> (ч. I, стр. 96) и заключает в себе, по мнению Терлаича, отношения супружеские, отношения между родителями и детьми, отношения по усыновлению и опеке. <Цель права лиц есть приобретение другого яко вещи и поступление с ним яко с лицом, и по сему право лиц называется и лично-вещным> (ч. I, стр. 96). Еще оригинальнее понятие о вещном праве, как <совокупности тех условий, на коих лицо может приобретать вещи, яко средства к своей цели>. В эту рубрику автор вводит право наследования, как по закону, так и по завещанию. Таким образом, видим совершенное отсутствие системы в Руководстве Терлаича, который мог бы воспользоваться не только римской системой, усовершенствованной французскими юристами XVIII столетия, но и новой германской системой, какую начертали уже в то время Гуго и Гейзе. Ввиду отсутствия в сочинении профессора Терлаича юридической теории, основательного знания русского права и полной бессистемности изложения, следует предположить, что оно не имело большого влияния на выработку юридического мышления и образования русских молодых юристов.
Почти одновременно с Руководством Терлаича появляется сочинение профессора с.-петербургского педагогического института Василия Кукольника под заглавием <Начальные основания российского частного гражданского права>, 1813-1815 гг. Сочинение это состоит из двух частей, из которых первая посвящена материальному гражданскому праву, или, по терминологии автора, теории гражданского права, а вторая формальному праву или практическому обряду судопроизводства. Оно представляет собой сжатое изложение общих начал гражданского права с несравненно большим юридическим содержанием, чем Руководство Терлаича. Некоторые отделы обработаны весьма недурно для своего времени, особенно наследственное право, которому предшествует даже исторический очерк развития и обязательственное право.
Согласно с духом науки того времени, Кукольник находится под влиянием учения о естественном праве. Естественное право, по мнению автора, есть часть философии, излагающая законы, открываемые нам чистым разумом, которые должны служить основанием положительных законов, составляющих священную ограду прав граждан, оными управляемых>. <В положительном законодательстве должно полагать общим правилом то, чтобы без крайней нужды не удаляться от естественного права, иначе законы будут не тверды, непрочны, иногда же и несправедливы> (ч. II, стр. 14). В соответствии с таким взглядом на значение естественного права стоит взгляд Кукольника на закон. <Закон, в общем юридическом знаменовании, есть правило, налагающее на нас нравственную необходимость соображать с оным свободные наши деяния. Нравственная необходимость, налагаемая на нас законом, называется также нравственной обязанностью. Оную или внушает нам здравый разум, представляя следствия предпринимаемых нами свободных деяний, или предписывает верховная власть, угрожая за несоблюдение ее воли наказанием. В первом случае закон бывает естественный, в сем же последнем положительный> (ч. I, стр. 1). Таким образом, Кукольник в своем понятии о законе расходится далеко с современным нам понятием, считая положительный закон лишь видом юридических законов. Конечно, естественные законы он понимает не в смысле прирожденных нам начал справедливости.
Признавая, что содержание частного права составляют <взаимные отношения граждан между собой по их лицам и имуществам> (ч. I, стр. ;5), Кукольник придерживается в изложении римской системы. <Теория, по различию предметов оной, разделяется на три отделения: 1) ;о лицах, состоянии оных, о правах и обязанностях, проистекающих от личного состояния граждан; 2) о вещах и о правах и обязанностях, с оными сопряженных; 3) о деяниях и о правах и обязанностях, от оных проистекающих> (ч. I, стр. 10). По мнению Кукольника, для изучения гражданского права необходимы вспомогательные знания. Для достижения причин и цели законов требуется основательное знакомство с отечественной историей, для точного применения законов к деяниям, предполагающего искусство в правильном умствовании, юристу необходима наука логики. Но автор, очевидно, несколько увлекается, когда говорит, что так как предметы права суть лица, вещи и деяния, то для юриста необходимы <науки, относящиеся к оным, как антропология вообще и психология в частности, физика, архитектура, технология, наука сельского домоводства и прочие естественные науки, предметы которых суть вещи, составляющие имущество граждан> (ч. I, стр. 7).
При чтении Кукольника неприятно поражает своеобразная терминология автора, так detentio он называет грамматическим владением в противоположность юридическому (ч. I, стр. 89), право собственности - обладанием (ч. I, стр. 98), сервитуты - повинностями [12]. Не лишена книга иногда и курьезов, так личные отношения супругов автор определяет в следующей форме: <общие права и взаимные обязанности супругов суть те, которые следуют непосредственно из цели брака, ибо каждый из оных имеет совершенное право требовать от другого исполнения всего того, без чего не может быть достигнута цель супружеского общества> (ч. I, стр. 62).
В том же духе и направлении проявил свою ученую деятельность даровитый профессор московского университета, Лев Цветаев, занимавший с 1805 года кафедру теории законов. Отправившись в Париж для продолжения своих научных занятий, Цветаев увлекся и поддался влиянию французской школы. Сочинения Монтескьё и Бекарии были его главными руководителями в науке. Если мы в настоящее время не можем разделять его увлечения естественным правом, то нельзя не сочувствовать его стремлениям внести научный свет в нашу подъяческую среду, заменить практический судебный навык теоретической юриспруденцией. В предисловии к <Начертанию теории законов> 1810 года Цветаев восклицает: <авось либо, кроме юридических словарей и памятников из законов, мы некогда увидим и систематические сочинения о законах!>. Цветаев содействовал распространению теоретических цивильных понятий посредством римского права, преподавание которого было ему особенно приятно [13]. В этой области им было сделано немало. Кроме перевода учебника Мэкельди, он выпустил в свет еще <Начертание римского гражданского права>, 1817 года, <Краткую историю римского права> и <Учебную книгу римского гражданского права>, 1834 года.
Главным его научным трудом должно быть признано <Начертание теории законов>, 1810 года, вышедшее вторым изданием в 1817 году. Какой же представляется теория права в глазах Цветаева? Его взгляд на этот предмет отражает в себе то время, когда обращалось исключительное внимание на исследование того, что должно быть, согласно с требованиями рассудка, мало обращая внимания на то, что есть. Теория законов, говорит автор, <показывает те правила, которым законодатель должен следовать в издании законов; те первые основания, на которых все законоположения зиждутся; те источники, из которых законы почерпаются; те средства и способы, которыми люди должны направляться ко всеобщей цели их гражданского бытия, т.е. к честному и безопасному житию; наконец, деятельные меры к отвращению тех препятствий, которые не допускают их достигнуть оной и которые они нередко сами себе противополагают; словом сказать, теория законов есть наука общественного нравоучения и общественного благосостояния> (стр. 3).
В основании всего права лежит, по мнению Цветаева, естественное право, врожденное человеку, который <нашел его предписания напечатанными в своем сердце, своей совести, в своем практическом разуме> (стр. 13). Первоначально существовал единый естественный порядок, но <скоро нашлись люди, для которых он сделался недостаточен, для которых глас совести был слаб, чувство внутреннее правды невнятно> (стр. ;15). Этим объясняется необходимость появления положительных законов. Таким образом, современное гражданское право руководствуется двоякого рода законами, естественными и положительными (стр. ;37), причем достоинство последних тем выше, чем менее они отступают от прав естественных (стр. 50).
Несколько странной представляется общая система права в том виде, в каком ее рисует автор. Все право разделяется на 1) публичное и 2) ;приватное, которое в свою очередь состоит из А) гражданского и В) ;уголовного права, так что уголовному праву присваивается название частного, как будто преступление составляет отношение между самими гражданами. Содержание и систему собственно гражданского права автор характеризует следующим образом. <Рассматривая гражданское общество в нем самом естественным образом, мы встречаем, во-первых, людей, оное составляющих, во-вторых, имущества, им принадлежащие; следовательно, законы должны определять права и должности первых относительно друг друга и обеспечить обладание и приобретение последних; это два главных предмета гражданских законов; но поскольку могут между людьми происходить споры в рассуждении прав их личных и имущественных, то необходимо также нужно определить те способы, коими можно было бы предупреждать те споры или случившиеся уже прекращать: почему три суть предмета гражданских законов, следовательно и теории оных: 1) люди в гражданском обществе живущие, или лица, 2) имущества, их собственность составляющие, или вещи, 3) ;дела, производимые как для соблюдения старых и для приобретения новых, так и для возвращения потерянных прав личных и собственности: ибо omne jus redditur personis per actions de rebus; четвертого предмета изобрести не можно> (стр. 65-66). Особенно характерно последнее замечание. Свое изложение теории гражданского права Цветаев делит на три рубрики: 1) право лиц, 2) право вещей, 3) ;обязательства; наследование он относит в отдел <о средствах приобретения собственности гражданских вообще>, вместе с дарением и давностью. Обязательства составляют <четвертое средство приобретения собственности> (стр. ;142).
[5] Шевырев, История Московского Университета, стр. 165.
[6] Шевырев, стр. 137 и 139.
[7] Шевырев, стр. 149.
[8] Речи русских профессоров Императорского Московского Университета, т. I, стр. 213-247.
[9] Биографический Словарь, т. I, стр. 300.
[10] Станиславский, О ходе законоведения в России, 1853, стр. 36.
[11] Биографический Словарь московских профессоров, т. I, стр. 248.
[12] Заметим, впрочем, что это выражение употреблено для той же цели переводчиками саксонского гражданского уложения (стр. L), оно встречается в Остзейских гражданских законах (ст. 1089, 1103, 1265).
[13] Биографический словарь московских профессоров, т. II, стр. 539.
При всех этих недостатках сочинение Цветаева имеет свои достоинства. Оно дает схему гражданского права, в которую может быть вложено положительное право каждого народа. В эпоху массы отдельных указов руководящая система права должна была принести несомненную пользу. К этому нужно присоединить интересное и изящное изложение предмета.
Одновременно с рассматриваемой деятельностью ученых в центральных местах России и в провинциях, даже на крайнем востоке, видим зарождение теоретической юриспруденции. Щедрое покровительство Демидовых вызвало в 1805 году существование ярославского лицея, а с того же года открыл свое действие казанский университет. После смерти профессора Бюнемана, единственным преподавателем юридических наук в Казани был довольно долгое время профессор Финке. Хотя ему предложено было читать главным образом естественное право, но он <счел своей обязанностью начать с положительных прав, а не с естественного, государственного и народного, потому что последние суть не иное что, как философия права, изучение которой необходимо предполагает основательные взгляды на право, требует знакомства с понятиями о положительном праве, и в особенности потому, что положительное, как нечто историческое, легче понять и усвоить, чем философское> [14]. Однако, ввиду того, что Финке совершенно не владел русским языком, трудно себе представить, какого рода сведения мог он передавать своим слушателям, не зная русского законодательства. Финке читал все науки, полагавшиеся в то время на отделении нравственных и политических наук. Но главным предметом его преподавания было естественное право, которое он излагал по собственному сочинению, написанному на немецком языке и переведенному в 1816 году на русский язык под заглавием <Естественное частное, публичное и народное право>. Это произведение профессора Финке представляет собой лучшее изложение теории гражданского права, сравнительно с другими сочинениями первой четверти нынешнего столетия. Вместе с философской подготовкой, которой Финке был обязан более всего школе Канта, он соединял в себе общее юридическое образование, обладал выдающимся цивилистическим мышлением. Сочинение обнаруживает обширное знакомство автора с юридической литературой, постоянное внимание ко всему вновь появлявшемуся, насколько для него представлялось возможным следить за своей наукой из далекого пункта, отрезанного от центрального мира Европы невозможными путями сообщения. У Финке встречаем точные определения понятий о законе, о праве в объективном и субъективном смысле ( 1), о договоре ( 59), о собственности ( 50 и 52), о наследовании ( 108). К сожалению, трудно предположить, чтобы сочинение это, по условиям книжной торговли, могло иметь какое-нибудь распространение за пределами казанской губернии [15].
Другой профессор казанского университета, Нейман, успевший уже ознакомиться с русским языком, высказал взгляд, несколько несходный с преобладавшим до сих пор философским взглядом на юриспруденцию. <Для юношества необходимо изучение национального права. Нельзя быть человеком государственным, законодателем, чиновником и даже хорошим гражданином, не зная законов своей страны. Но в России изучение их до сих пор находилось в пренебрежении. Знакомство с существующим правом было доступно небольшому числу лиц, которые делали из него монополию. Огромная масса указов вносила во все дела и юридические вопросы замешательство и неопределенность. Единственный способ научиться заключался в продолжительной практике в судах или в департаменте министерства юстиции> [16]. Задача выработки теоретического понимания отечественных законов падает, по его мнению, на учрежденные университеты. Однако мысль эта представляется несколько преждевременной и сам Нейман, хотя и предполагал читать русское право в самостоятельной системе <по образцу труда знаменитого английского юриста Блекстона и его лекций английского права, читанных в оксфордском университете>, не успел ничего сделать на этой почве.
В ярославском лицее, вместе с другими общеобразовательными науками, философией, словесностью, историей, географией, политической экономией, математикой и химией, преподавалось естественное право. Профессор этой науки в начале существования лицея был Покровский, который знакомил своих слушателей также с народным правом по Мартенсу и с римским по началам гражданского права Гейнекция [17]. Впрочем, едва ли этот преподаватель способен был внушить своим ученикам точные юридические понятия, если судить по его сочинению <Рассуждение о происхождении, постепенном ходе и некоторых чертах гражданских законов> 1817 года, которое представляет собой сбор общих мест по вопросам о гражданском обществе, семье, собственности и др.
Исключением в ряду произведений юридической литературы того времени является сочинение Вельяминова-Зернова <Опыт начертания российского частного гражданского права>, которого первая часть вышла в 1814 году, вторым изданием в 1821, вторая часть в 1815, а третья, предназначенная для обязательственного права, вовсе не появилась. Как практику, обладающему притом основательными теоретическими познаниями, особенно в римском праве, автору удалось сойти с общей дороги, оставить естественное право и предоставить читателям полную картину русского законодательства в его прошедшем и настоящем. Нужно положительно удивляться, зная состояние русского законодательства в то время, тому обширному знакомству автора со всей массой указов в их преемственном порядке, которым поражает он на каждой странице. Вельяминов-Зернов сумел в научной системе изложить все русское право - заслуга немаловажная в ту эпоху.
Все же автор по своим воззрениям примыкает к направлению первого периода в русской литературе по гражданскому праву. Несмотря на его положительное направление, то тут, то там прорываются следы идей его времени, школы его эпохи. Примером может служить следующее место. <По праву естественному для перенесения права собственности от одного к другому не требуется ничего, кроме договора. Например, если я у кого-либо куплю дом и покупка эта надлежащим образом будет совершена, то право его собственности на сей дом прекращается и я становлюсь хозяином оного. Но положительные законы отступают в сем случае от законов естественных. Они требуют для перенесения права собственности еще нечто другое сверх договора. И сие то нечто другое есть передача> (II, ст. 88).
Но вне этих небольших экскурсий в область естественного права, вне нескольких ссылок на наказ Екатерины философский элемент совершенно изгоняется из <Опыта начертания> и все изложение направлено к ознакомлению читателей с постановлениями положительного русского права. Сам взгляд автора на правоведение представляется узко практическим. <Правоведение, - говорит он, - можно назвать наукой, ясно и правильно понимать законы и применять их к встречающимся в общежитии случаям или происшествиям. Итак, Российское Правоведение есть наука понимать и применять Российские законы> (I, стр. 1). Оригинальным представляется воззрение автора на характер отношения к правоведению. <Тот, кто приобрел искусство понимать и применять законы, называется Правоведцем или законоискусником (Iurisprudens, Iurisperitus, Iurisconsultus). Напротив того, тот, кто знает только одни слова и хронологический порядок законов, не разумея их смысла и не умея надлежащим образом применять их к встречающимся случаям, именуется Законником (legulejus); и, наконец, тот, кто, не имея никакого понятия о законе, или хотя и имея, но ложно и криво его толкует, из одних видов корыстолюбия, получает название Ябедника (rabula)>.
Система изложения, которой придерживается автор, - это общепринятая в его время. Ввиду того, что <наши гражданские законы имеют своим предметом или лица, или вещи, или обязательства> (I, стр. 38), изложение русского права разделяется соответственно этим рубрикам. Отдавая дань своему времени, Вельяминов-Зернов относит наследственное право к способам приобретения собственности. <Право наследования, составляющее второй гражданский способ приобретения собственности, есть неоспоримо одно из важнейших прав, коими люди, живущие в гражданском обществе, пользуются. Оно составляет часть собственности, сего священного, ненарушимого права> (II, стр. ;108). Эта традиционная точка зрения не согласуется с другими определениями самого автора. <Наследство есть состав имуществ, прав и обязательств, оставшихся после умершего владельца> (II, стр. ;120); <и так как одни только вещи могут быть предметом собственности: права, обязательства и иски не входят в состав оной, и потому нельзя сказать (да и было бы противно общему употреблению) - я имею собственность на вексельный долг, на ловлю зверей и тому подобное> (II, стр. 25).
Во всяком случае, сочинение Вельяминова-Зернова остается одиноким среди произведений отечественной литературы, наполненной идеями естественного права, общественного договора, цитатами из Монтескьё, Вольфа, Канта, Неттельблата. Его строго практический характер не совпадает с требованиями эпохи, сочинение по духу, по историческому материалу примыкает к позднейшему времени, является предвестником Свода Законов, на который оно оказало свое влияние [18], и потому только позднее встретило должную оценку в литературе [19].
Попытку систематического изложения действующего русского права, значительно, однако, уступающего по достоинству сочинению Вельяминова-Зернова, представляют <Основания Российского права>, изданные в 2-х частях, 1818-1822 гг. комиссией составления законов. По мнению комиссии, издание такого учебника составляет необходимое дополнение к систематическому Своду Законов. <Издаваемый Комиссией составления законов Систематический Свод с Основаниями права, извлеченными из разума последнеизданных законов, представляет настоящее русское право так, как Юстиниановы Пандекты (?) и Институты показывают римское право> (предисловие). Таким образом, Основания Российского Права должны играть роль институций Юстиниана, должны <служить руководством для присутственных мест>. Системы в изложении вообще никакой не заметно. Первая часть содержит учение о законе, о праве лиц, о браке, о детях, об опеке и попечительстве, вторая ;- о разных родах имуществ, о владении, о собственности, о повинностях, о срочном содержании, о наследстве вообще, о наследстве по закону. Обязательственному праву вовсе не нашлось места.
Глава II
