ЛЕНИНГРАДСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

имени А. А. ЖДАНОВА

Г. Л. КУРБАТОВ

РАННЕВИЗАНТИЙСКИЙ ГОРОД

(Антиохия в IV веке)

ИЗДАТЕЛЬСТВО ЛЕНИНГРАДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

1962

В книге рассматриваются основные проблемы развития византийского города в эпоху разложения рабовладельческих отношений, распадаРимской империи и образования Византии. Основное внима­ние уделено выяснению эволюции аграрных отноше­ний города, ремесла и торговли, развитию социаль­ных отношений, политическим движениям и классовой борьбе в городе, а также изменениям в идеологии и культуре городского населения. Монография является первым в советской науке исследованием, в котором детально рассматривается внутренняя жизнь ранневизантийского города этого времени, выясняются основные черты разложения рабовладельческого го­рода и прослеживается зарождение и развитие эле­ментов нового феодального города.

Книга рассчитана на научных работников, сту­дентов вузов и преподавателей средних школ.

Огромная роль, которую город играл в жизни Византии, по­стоянно привлекает к нему внимание исследователей. Одной из наиболее сложных проблем современного византиноведения яв­ляется проблема развития византийского города в первые столе­тия его существования, в бурную эпоху перехода от рабовладе­ния к феодализму.

Особый интерес к ней вызван тем, что хотя Византия, возник­шая в процессе распада Римской империи, в IV—VI вв. также пе­реживала острый кризис рабовладельческого способа производ­ства, ее города не пришли в состояние столь глубокого экономиче­ского упадка, как города западной половины Римской империи. В то время как города на западе хирели, утрачивали свое значе­ние, исчезали с лица земли, в Византии сохранилось большое чис­ло городов с развитым ремеслом и торговлей. Это различие в судьбах города на Западе и Востоке Римской империи в послед­ние столетия ее существования было подмечено Энгельсом, отме­чавшим, что «уцелевшие остатки торговли приходятся на восточ­ную, греческую часть империи».1

Многие из византийских городов пережили падение рабовла­дельческого строя, не утратив своего экономического значения. В глухую пору раннего средневековья, когда на Западе большин­ство старых римских городов лежало в развалинах, когда запад­ноевропейский феодальный город только начинал зарождаться, города Византии не только играли большую роль в социально-экономической и политической жизни самой страны. Византия этого времени была крупнейшим центром международного ремес­ла и торговли.

Факт непрерывного существования в Византии большого числа городов, т. е. отсутствие столь характерного для Западной Европы перерыва в развитии между рабовладельческим и феодальным городом, послужил основой возникновения теории о неизменном характере византийского города (и самой Византии), широко рас­пространенной в буржуазном византиноведении. Многие ее сто­ронники считают, что экономическая основа византийского города в течение всего тысячелетнего существования Византии не претер­пела сколько-нибудь существенных качественных изменений, из­менились лишь некоторые формы городской экономической и по­литической жизни. Так, известный русский византинист А. П. Ру­даков рассматривал Византию как «агрегат извечных городских общин-полисов».2 «Если в византийском городе и наблюдается известное отличие от города эллинистического и римского, — пи­сал он, — то оно является результатом общего понижения куль­туры под влиянием обеднения и запустения империи..., но отнюдь не результатом какой-либо эволюции, создавшей новые жизнен­ные формы городского быта в Византии».3 В настоящее время теория плавного, эволюционного развития византийского города поддерживается большинством ведущих буржуазных византини­стов Запада — Ф. Дэльгером и его школой, П. Лемерлем и многи­ми другими.4

В то же время сохранение в византийском городе развитого то­варного производства, его большая роль в экономической жизни страны послужили особенно благоприятной почвой и для распро­странения различных теорий «капитализма» в византийском городе.

Известный немецкий экономист Л. Брентано даже обнаружи­вал в Византии капиталистическую систему хозяйства.5 В настоя­щее время большинство западных исследователей, даже тех, кото­рые прямо и не говорят о «капитализме» в Византии, фактически стоят на близких к этому позициях, так как считают, что в Визан­тии господствовало «денежное хозяйство» и ее экономика была «денежной» в отличие от «натуральной» экономики Запада.6

Что касается русской дореволюционной византинистики, то проблемы развития города не стояли в центре ее внимания. Однако в той мере, в какой русские византинисты касались этих проблем, они в большинстве своем были более склонны сближать византий­ский город с античным, эллинистическим полисом, рассматривать его как прямое продолжение последнего.

Советские исследователи, основываясь на марксистском учении о социально-экономических формациях, создали стройную теорию перехода от рабовладения к феодализму в Византии, выявили его основные, общие с западноевропейским феодализмом, черты и его специфику. Разработка основных проблем аграрной истории Ви­зантии облегчила и изучение важнейших этапов развития визан­тийского города. Причем, если в настоящее время некоторые западные исследователи и признают существование в Византии XI—XV вв. феодализма, хотя и в буржуазном понимании этого термина, вопрос о византийском средневековом городе как фео­дальном в буржуазной науке вообще не ставился. Впервые он был поднят в советском византиноведении.

Изучение развития экономики византийского города, выясне­ние несомненно феодального его характера в X—XV вв. с особой остротой поставило проблему перехода в Византии от рабовла­дельческого города к феодальному, проблему преемственности в его развитии, определения характера и содержания этой преем­ственности. Важным шагом на пути решения всех этих вопросов явилась разработанная М. Я. Сюзюмовым теория городов-эмпо­риев — крупных центров товарного производства, внутренней и международной торговли, сохранивших свое значение и перешед­ших из рабовладельческого общества в феодальное.7 Придавая им определяющее значение, М. Я. Сюзюмов в то же время не от­рицал и значения возникновения в Византии в феодальную эпоху новых городов. Теория М. Я. Сюзюмова вызвала возражения А. П. Каждана. На основании изучения ряда данных об известном упадке городов Византии в VII—VIII вв. А. П. Каждан пришел к выводу о том, что большинство из них фактически утратило в пе­риод падения рабовладельческого строя свое экономическое зна­чение и по существу византийский средневековый город, так же как и западноевропейский, в основном возник и складывался в феодальную эпоху.8 Эта теория по существу сняла вопрос о преем­ственности в развитии рабовладельческого и феодального города Византии.

Однако точка зрения А. П. Каждана вызвала обоснованные возражения большинства советских исследователей и ранее счи­тавшихся с фактом известного упадка городов Византии в VII—VIII вв.9 Развернувшаяся вокруг теории А. П. Каждана полемика еще раз показала, что вопрос о преемственности в развитии визан­тийского рабовладельческого и феодального города не может быть отброшен, и проблема перехода от первого ко второму долж­на решаться прежде всего путем изучения внутреннего развития византийского города, его перестройки в феодальном направле­нии. В связи с этим полемика показала, что вопрос о переходе от рабовладельческого города к феодальному не может быть решен без более глубокого исследования внутреннего развития визан­тийского города IV—VI вв., — города периода упадка рабовла­дельческих отношений.

В работах Н. В. Пигулевской, М. В. Левченко, М. Я. Сюзюмо­ва, Е. Э. Липшиц, З. В. Удальцовой и других основные вопросы разложения рабовладельческих отношений, развития товарного производства в Византии IV—VI вв. разработаны достаточно по­дробно для изучения проблемы разложения рабовладельческого города.10 Однако эта проблема до недавнего времени по существу не ставилась в советской литературе. Экономика ранневизантий­ского города изучалась главным образом с точки зрения изучения его торгово-ремесленного значения, как центра товарного произ­водства, т. е. по линии исследования того общего, что связывает рабовладельческий город с феодальным. Именно на этом мате­риале в основном и сложилась теория М. Я. Сюзюмова о городах-эмпориях с присущими им сильнейшими пережитками рабовла­дельческих отношений в ремесле и торговле.11 В первом варианте его теории — по существу о рабовладельческом городе, перешед­шем из рабовладельческого общества в феодальное и наложившем свой отпечаток на все его дальнейшее развитие.12

Сохранение в Византии IV—VI вв. многочисленных, многолюд­ных городов с развитыми ремеслом и торговлей на фоне быстрого упадка городов Запада, создавало, известную иллюзию застойно­сти в развитии византийского города. Как справедливо отмечалось в одной из обзорных работ, город этого времени рассматривался в нашей историографии как неизменный рабовладельческий город.13

Опубликованные в течение последних десяти лет крупные ис­следования по социально-экономической истории Римской импе­рии II—IV вв. предельно отчетливо показали всю недостаточность изучения города эпохи разложения рабовладельческих отношении только как центра товарного производства, показали значение его античных, полисных основ.14 И в этот период город продолжал оставаться в основе своей античным полисом, т. е. «городом, основанным (разрядка наша. — Г. К.) на земельной собствен­ности и земледелии»,15 коллективом землевладельцев и рабовла­дельцев, основной общественной ячейкой рабовладельческого об­щества. Работы О. В. Кудрявцева и особенно Е. М. Штаерман показали неразрывную связь упадка античного муниципального строя с разложением рабовладельческих отношений, вскрыли бо­лее отчетливо экономические основы упадка рабовладельческого города в III в. Изучая развитие городов Северной Африки в IV в., Г. Г. Дилигенский установил, что многие из них существовали преимущественно лишь как полисы, городские гражданские земле­владельческие общины, основные общественные единицы прихо­дившего в упадок рабовладельческого общества. Они не были центрами товарного производства и в той мере, в какой это товар­ное производство в них наличествовало, оно лишь обслуживало существование этих античных городских общин.16 Естественно, что с разложением рабовладельческого общества эти города прихо­дили в упадок и постепенно исчезали. В результате распада рабо­владельческих отношений, видимо, угасали те города, которые су­ществовали лишь как античные полисы, только как основные ячейки рабовладельческого общества со всеми присущими им то­варными отношениями. И лишь там, где товарное производство выходило за рамки простого обслуживания их существования как основных социально-политических единиц рабовладельческого мира и города были центрами товарного производства, основы­вавшегося на более широких товарных отношениях, они продол­жали сохранять свое значение. В таком случае в принципе под разложением рабовладельческого города следует прежде всего понимать его распад как античного полиса со всеми присущими ему особенностями: утрату непосредственной связи с земельной собственностью, как основы существования полиса; характерных для него товарных отношений; разложение городской общины, как преобладающе землевладельческого и рабовладельческого граж­данского коллектива. В настоящее время большинство советских исследователей признает, что разложение рабовладельческого го­рода заключалось в «ломке античного полиса».17 Однако вопрос о том, в чем конкретно проявлялась эта ломка, но существу еще не разработан.18

Если для Запада этот процесс в основном совпадал с упадком города, то для Византии его изучение усложняется тем, что хотя и здесь наблюдаются аналогичные тенденции, многие города со­хранили свое экономическое значение, а следовательно, упадок античного города происходил здесь в значительной мере как внутренний процесс, протекавший в условиях сохранения самого города. Поэтому для византийского города IV—VI вв. было бы ошибочно говорить только о его разложении. Если в Византии многие города сохранились в условиях крушения рабовладельче­ских отношений и, сохранив свое экономическое значение, пере­шли в феодальное общество, то объяснение этому факту, видимо, прежде всего следует искать в том, что в них наряду с распадом старого античного города так же, как и в деревне, происходили и определенные прогрессивные процессы, зарождение и развитие элементов нового, облегчившего перестройку города в феодальном направлении.

Между тем в нашей литературе до сих пор еще не изжито пред­ставление о византийском городе IV—VI вв. только как о средо­точии всего реакционного, рабовладельческого. В частности, в свя­зи с этим стоит и спорный в нашей литературе вопрос об оценке роли народных масс города, характера их выступлений, которые рядом исследователей (Е. М. Штаерман, М. Я. Сюзюмов) рассма­триваются как реакционные.

В последние годы Е. Э. Липшиц выдвинула новую точку зре­ния о времени перехода Византии к феодализму. Она рассматри­вает Византию IV—VI вв. как формирующееся феодальное госу­дарство.19 При всей спорности основных положений Е. Э. Липшиц о византийском обществе IV—VI вв. как феодальном, несомнен­ное положительное значение ее работ, с нашей точки зрения, за­ключается в том, что в них впервые были систематически рассмо­трены черты нового, развивавшиеся в византийском обществе. Изучение Н. В. Пигулевской и другими исследователями путей развития ближневосточного и византийского города также пока­зывает, что на всем Ближнем Востоке крушение рабовладельче­ского города происходило параллельно с зарождением и разви­тием феодального.20

В ряде статей автор настоящей работы уже ставил вопрос о некоторых чертах разложения рабовладельческого города Ви­зантии IV—VI вв., новых явлениях, возникавших в процессе его распада.21 Однако разрешение этих вопросов требует совокупно­го исследования эволюции аграрных отношений города, товарно­го производства, изменений в социальной структуре его населе­ния, политических отношений и идеологии, муниципального строя, т. е. комплексного исследования ряда проблем. В имею­щейся историографии некоторые из этих проблем рассматрива­лись либо отдельно, либо в плане изучения (преимущественно, формальной) эволюции муниципального строя.22 Продолжением этих исследований в известной мере и является настоящая рабо­та, в которой делается первая в нашей историографии попытка проследить основные черты разложения рабовладельческого го­рода Византии IV—VI вв. Поэтому в центре внимания автора на­стоящей работы стоят прежде всего вопросы внутреннего соци­ально-экономического развития рабовладельческого города. Во­просы политики императорской власти, государства, нуждаю­щиеся, с нашей точки зрения, в специальном изучении, рассма­триваются лишь в той мере, в какой они необходимы для выявле­ния внутренней эволюции города.

Изучение развития города столь широким планом во взаимо­связи его аграрных отношений, товарного производства, явлений социальной жизни и эволюции городского строя возможно лишь при определенном состоянии источников. По большинству горо­дов Византии эти сведения настолько фрагментарны, что далеко не всегда могут быть сведены в одну достаточно достоверную и достаточно глубоко отражающую развитие внутренней жизни города картину. Исключение составляет Антиохия, один из круп­нейших городов Византии IV—VI вв., жизнь которого на протя­жении почти целого столетия — IV в. нашла наиболее полное отражение в источниках. Именно то обстоятельство, что Антио­хия была крупным торгово-ремесленным центром, сохранившим в дальнейшем свое экономическое значение, его изучение позво­ляет не только проследить черты распада старого рабовладельческого города, но и элементы зарождения нового. В то же время ярко выраженные особенности экономической и политической жизни этого города могут быть легко учтены, чем облегчается выявление общих закономерностей.

Среди источников по истории Антиохии этого времени едва ли не первое место занимают произведения представителя муници­пальной аристократии Антиохии, знаменитого языческого ритора Либания. 64 его речи и множество писем (1554) содержат бога­тейший материал, характеризующий жизнь города и его округи на протяжении более полустолетия.23 Талантливый оратор, поль­зовавшийся большой известностью и чувствовавший себя доста­точно независимым, он живо интересовался всеми важнейшими сторонами жизни города: состоянием аграрных отношений, поло­жением земельных собственников, торгово-ремесленного населе­ния, деятельностью курии и чиновной администрации, политиче­ской борьбой, духовной жизнью города, и часто выступал по этим проблемам. Подавляющее большинство его речей касается важ­нейших событий внутренней жизни Антиохии. Ревностный идео­лог муниципальной аристократии, «золотой век» которой лежал в прошлом, Либаний постоянно сравнивает явления своего време­ни с аналогичными явлениями прошлого, тем самым в какой-то ме­ре помогая исследователю выяснить направление изменений в со­циальной жизни города. Как и всякий реакционер, он очень остро реагирует на все новое, облегчая тем самым его выявление. Ос­новные произведения Либания и прежде всего его речи, хорошо изучены с филологической, а отчасти и с исторической стороны и комментированы.24 Они давно стали важным источником изуче­ния муниципальной жизни IV в. Своего рода итогом этого изуче­ния в буржуазной историографии явилось исследование П. Пе­ти.25 При всей ценности многих наблюдений автора, он не смог избежать идеализации Либания, что привело к существенному искажению им подлинной картины развития муниципальной жизни города.

В работе П. Пети в концентрированном виде отразились все тенденции буржуазной историографии: стремление отодвинуть на задний план основные проблемы социально-экономического раз­вития рабовладельческого общества, вопрос о его кризисе и разложении, стремление выдать известную стабилизацию экономической жизни империи IV в. за процветание, благотворно сказавшее­ся на положении основной массы ее населения. Следуя широко распространенной теории о «справедливости» податного обложе­ния рабовладельческого государства, наиболее полно разрабо­танной в последние годы И. Караяннопулосом, ссылаясь на три­виальность рассуждений о налоговом гнете, автор по существу отказывается считаться с этой важнейшей причиной ухудшения положения огромной массы населения империи в IV в. Главное явление в городской жизни IV в. он видит в упадке муниципаль­ной буржуазии. Причем и этот упадок курий и сословия куриа­лов, поскольку Пети отказывается выяснить его социально-экономические причины, он объясняет прежде всего падением «муниципального духа» и победой идей «тоталитаризма» И «при­нуждения» над духом «эвергесии», сводя таким образом при­чины всех перемен в жизни империи лишь к изменению полити­ческих настроений. Изменения в социально-экономических от­ношениях, в социальной жизни города как основа упадка муниципального строя по существу оказываются вне рассмотре­ния автора.

Его выводы основываются почти целиком на данных Либания, произведения которого далеко не полно отражают жизнь Антио­хии IV в.

Другим важнейшим источником по истории Антиохии IV в. являются произведения антиохийского пресвитера Иоанна Зла­тоуста (347—407). Несколько сот проповедей (в том числе и 9 новых, недавно найденных и опубликованных А. Венгером)26 этого блестящего христианского проповедника, впоследствии при­численного к отцам церкви, и славившегося своим умением в живой, эмоциональной форме с множеством взятых из конкрет­ной жизни ярких примеров излагать своим слушателям основные положения христианства, относящиеся к антиохийскому периоду его жизни (347—398 гг.), намного пополняют сведения Либания о состоянии сельского хозяйства и ремесла в Антиохии, социаль­ных отношениях в городе и деревне, положении рабов, крестьян, бедноты, средних и крупных собственников, взаимоотношениях между ними, положении церкви и религиозной борьбе в городе, его культурной жизни. Данные Златоуста также привлекались для изучения отчасти социальной, а в основном духовной жиз­ни Антиохии.27

В совокупности произведения Либания и Иоанна Златоуста содержат уникальный для IV в. по обилию и разнообразию све­дений материал о жизни города, еще далеко не полностью использованный исследователями. В то же время в силу своей спе­цифики он нуждается в особенно осторожном исследовании. Определение тенденциозности обоих авторов является сейчас основной проблемой, возникающей при оценке их материала и вызывающей наибольшие расхождения между исследователями.

Важные сведения о внутренней жизни Антиохии в IV в. со­держат и произведения Иоанна Малалы, Евсевия Кесарийского, Аммиана Марцеллина, имп. Юлиана, церковных историков — Сократа, Созомена и Феодорита Киррского.28

Исключительно важные данные дает археологический мате­риал. С 1932 по 1941 г. продолжались многолетние систематиче­ские раскопки на территории Антиохии и в ее ближайших окрест­ностях, материалы которых в значительной части опубликова­ны.29 Они дают возможность не только уточнить многие черты экономической жизни города, но и по-новому подойти к ряду во­просов развития его культуры. Еще с середины прошлого столе­тия объектом весьма внимательного археологического изучения стали и многие окружающие Антиохию районы Северной Сирии. За истекшие десятилетия издан весьма значительный материал, позволяющий восстановить многие черты жизни и быта населе­ния этих районов в рассматриваемый период. Последней и наи­более ценной по своим выводам работой в этой области явилось исследование Ж. Чаленко, воссоздавшее в основных чертах карти­ну экономической жизни большого горного массива Белус на востоке от Антиохии и чрезвычайно тесно с ней связанного эко­номически.30

К археологическому материалу тесно примыкают и данные надписей, трехтомное издание которых было подготовлено Л. Ялабером и Р. Мутерде и практически включило в себя все известные по год их издания надписи Сирии.31 В совокупности все эти данные, вместе с материалами более общего характера, превращают Антиохию и окружающую ее область в объект ис­ключительно благоприятный для изучения поставленных проб­лем. История Антиохии неоднократно привлекала внимание ис­следователей, и имеется ряд ценных общих сводных работ по истории этого города, кроме того, некоторые стороны его жизни, прежде всего культурной и духовной, явились объектом специ­альных исследований.32

В целом в настоящее время материал по Антиохии IV в. на­столько хорошо разработан по многим отдельным вопросам, что, опираясь на него, можно обратиться к изучению основных проблем развития этого города, подойти к выяснению основных закономерностей развития ранневизантийского города в IV в. Разумеется, оно не ограничивается рамками IV столетия, но IV в. представляет собой определенный, в какой-то мере начальный этап в развитии собственно византийского города.

Настоящая работа и представляет собой первую в нашей ис­ториографии попытку создать связную картину развития вну­тренней жизни ранневизантийского города в IV в. (экономиче­ской, политической, духовной) в ее тесной взаимосвязи и взаимо­обусловленности, проследить пути разложения рабовладельче­ского города в этом столетии. Учитывая, что настоящая работа является первой попыткой подобного рода, а некоторые из за­тронутых в ней проблем не только не разработаны, но по суще­ству впервые ставятся в нашей литературе, автор скорее выдви­гает многие из своих выводов в плане постановки вопроса, нежели их окончательного решения.

В заключение автор считает своим долгом выразить призна­тельность всем тем лицам, чьи замечания и советы содействовали созданию этой работы: А. В. Банк, К. М. Колобовой, E. Э. Лип­шиц, Н. В. Пигулевской, М. E. Сергеенко, А. П. Каждану.

План Антиохии по данным раскопок и литературных памятников (по G. Downey. A history of Antioch in Syria from Seleucus to the Arab conquest. Princeton, 1961, pl. 11).

ЭВОЛЮЦИЯ АГРАРНЫХ ОТНОШЕНИИ

РАННЕВИЗАНТИЙСКОГО ГОРОДА

Изучение развития аграрных отношений рабовладельческого города невозможно без выявления эволюции форм земельной собственности и землевладения, форм хозяйственной жизни его сельской округи. При всех основных чертах общности в развитии аграрных отношений, в восточных провинциях существовали и известные различия, обусловленные как их географическим поло­жением, так и особенностями их исторического развития. Свою специфику имела и аграрная округа Антиохии. Поэтому, только учтя эти специфические особенности, можно выявить общие чер­ты развития аграрных отношений ранневизантийского города.

Сельская округа, официально входившая в состав территории Антиохии, занимала значительную часть Северной Сирии.1 Аграр­ная же область, связанная постоянными экономическими связя­ми с этим городом, по-видимому, превышала размеры ее админи­стративной территории. Эта «экономическая» округа Антиохии простиралась километров на 20 на запад до Селевкии — порта Антиохии, расположенного в устье Оронта и побережья Среди­земного моря. На севере она доходила до южных отрогов Тавра, удаляясь на 50—60 км от Антиохии, частично захватывая терри­торию города Кирр, на которой были расположены владения мно­гих антиохийских граждан (MPG, 82, 1413). На северо-восток она простиралась на 50—70 км, включая в себя горный массив Белус и захватывая степные районы Халкидики.2 На юге она ограничивалась северными отрогами хребта Джебель-Ансария, подступавшими к самой Антиохии и левому берегу Оронта, и, по-видимому, лишь на юго-востоке, вверх по его течению, она распространялась довольно далеко на юг, смыкаясь с террито­рией Апамеи. В целом «экономическая округа» Антиохии охватывала несколько сот квадратных километров. Эта в основном гор­ная область с рядом плодородных долин была одним из наиболее богатых и густонаселенных районов империи.

Центром ее являлась большая долина нижнего течения Орон­та (Аси, Нахр-аль-Асы), которая сужается на юго-запад от Ан­тиохии, вниз по течению Оронта, сливаясь с узкой долиной Сю­вейдийе, подступающей к Средиземному морю. В то же время она значительно расширяется на северо-восток от Антиохии, посте­пенно переходя в огромную, слегка всхолмленную степную рав­нину Амик, простирающуюся на несколько десятков километров до южных отрогов Тавра, с севера ограничивающих эту огромную горную впадину; находящуюся на высоте от 150 до 300 м (в цен­тре равнины Амик) над уровнем моря. На северо-западе равнину отделяет от берега Средиземного моря узкая горная цепь Нур-Даглары (Гявур-даг, Аманус в древности) высотой до 1600— 1800 м. В нижнем течении Оронта, около Селевкии (Сювейдийе, Суайде), расположенной на крутых меловых склонах Нур-Дагла­ры, его южные отроги почти смыкаются с северной частью хреб­та Джебель-эль Акра, тянущегося вдоль всего левого южного берега Оронта. Лишь небольшая впадина вдоль русла Оронта, в нижнем его течении, как бы прорывает эти горные цепи, замы­кающие долину Оронта с запада и юга. На северо-востоке долину Амик отделяют от прилежащих к Ефрату районов юго-восточные отроги Тавра. Южнее города Кирр они смыкаются с большим, вытянутым с севера на юг, горным массивом Белус, выходящим на юге к берегам Оронта.

В долине Антиохии, как нередко называли всю равнинную территорию по нижнему течению Оронта, включая равнину Амик, преобладают плодородные аллювиальные и делювиальные почвы. Как писал Либаний, «ровная почва, напоминающая мор­скую поверхность, глубока, жирна и мягка, легко уступает плу­гам... одинаково пригодна для посева, годится и для садоводства и хорошо приспособлена для урожая от того и другого» (IX, 19). Эта область теплого субтропического средиземноморского клима­та с более или менее ровным суточным и сезонным изменением тем­ператур.3 Наиболее холодные месяцы — декабрь, январь февраль. С марта наступает весна. Лето в долине Антиохии засушливое, но не слишком жаркое, благодаря близости моря и ветрам, дую­щим с гор. С октября по февраль наступает период облачной по­годы, сопровождающейся выпадением осадков. Среднее их коли­чество весьма невелико, причем оно быстро сокращается по ме­ре удаления от берега моря, и мягкий влажный климат побе­режья быстро сменяется сухим. Уже в 50 км от берега моря коли­чество осадков сокращается вдвое, с 1000 до 500 мм в год. Даже при 1000 мм осадков в год земледелие в этом районе невозможно без орошения. Хотя некоторая влажность атмосферы в долине Антиохии частично и компенсирует недостаток дождей, так как снижает испаряемость и вызывает обильные ночные росы,4 это отнюдь не исключает обязательного орошения, а лишь позволяет производить полив реже и несколько сокращает расход воды, по­лучаемый из источников орошения.

Поэтому не столько качество самой почвы, сколько водные условия определяют развитие земледелия в этом районе. Доста­ток воды, при наличии пригодных почв, позволяет вести разви­тое поликультурное хозяйство. Там, где при обилии воды в от­дельные сезоны можно иметь хотя бы сравнительно небольшое ее количество постоянно, в течение всего года, возможно ведение смешанного садово-огородно-зернового хозяйства. Территория, засаженная фруктовыми деревьями, осенью (октябрь — декабрь) вспахивается и засевается зерновыми (пшеница, ячмень), уро­жай которых собирается в мае — июне, а затем производится по­садка огородных культур.5 Подобного рода хозяйства с различ­ными вариациями (вместо последовательной смены посева зерно­вых овощами три посева овощей в год) существовали, по описа­ниям Либания, и в IV в. (XI, 23), в районах с максимально благо­приятными водными условиями на левом берегу Оронта, где мно­гочисленные горные ручьи и источники давали такое количество воды, которого хватало не только на орошение, но и на водоснаб­жение Антиохии.6 По-видимому, хозяйства такого типа существо­вали и вдоль более низменного правого берега Оронта, который обеспечивал водоснабжение прилегающей к нему части равнины. Оронт — это крупнейшая река Сирии, горная, но не бурная, несу­щая большое количество воды, сохраняет устойчивый расход ее даже в самые жаркие летние месяцы.7 Поэтому Оронт служил и служит надежным источником для постоянного орошения приле­гающего к нему правобережья. Вероятно, и в древности оно оро­шалось с помощью норий, многочисленные остатки которых до недавнего времени сохранялись у правого берега Оронта, против современной Антакьи. Эти сложные водоподъемные сооружения давали значительное количество воды, расходившейся затем по каналам. По подсчетам Н. Мусли, производительность их дости­гала 50 л/сек., т. е. по существу была равна дебиту большого источника.8 Каждая нория могла орошать в среднем до 25 га зем­ли. Все это позволяло превратить непосредственно прилежащую к Антиохии и Оронту территорию в район преимущественно садо­во-огородного направления.

Несколько иные водные условия существовали на обширной равнине к северо-востоку от Антиохии.9 Постоянным источником воды здесь были колодцы. Однако их воды было недостаточно для ведения интенсивного поликультурного хозяйства. Другим источником являлись небольшие речки и ручьи, несущие обиль­ные воды осенью, в период дождей, и совершенно пересыхающие в летние месяцы.10 Такие водные условия были благоприятны для выращивания в первую очередь зерновых культур — пшени­цы и ячменя. Поэтому большая часть равнины была областью развитого зернового хозяйства. Либаний говорит, что именно здесь находились, «пространно разбросавшись ( ), пашни богачей ( )». Имея в виду эту равнину, он сравнивает антиохийскую округу с Сицилией, славившейся своими зерновыми культурами, особенно пшеницей (XI, 21). В то же время на этой территории, там, где постоянные источники воды позволяли использовать несколько большее ее количество на полив, посевы зимних зерновых культур сочета­лись с летними посадками овощей, которые не требовали большо­го расхода воды, например с бобовыми. Но это был район весьма ограниченного распространения огородных культур. Арман весь­ма убедительно показал, что поместье Либания, описанное им в известной речи «О патронатах», было расположено именно в этом районе.11

Районом с господством садово-огородных культур был распо­ложенный на склоне гор левый берег Оронта — ближайшие при­городы Антиохии, местность вдоль дороги на Дафну и само пла­то Дафны. Этот район, обильно орошаемый многочисленными горными ручьями, был районом наиболее плодородных и доход­ных земельных участков, где и сейчас земля стоит раз в два­дцать дороже, чем на равнине.12 В IV в. здесь, по словам совре­менника, «взорам открывается разнообразие садов ()».13

Посевы зерновых на всей территории равнины сочетались с садоводством.14 Такое сочетание требовало очень умеренного по­лива земли в наиболее жаркие летние месяцы, наступавшие после сбора зерновых, — в среднем до одного раза в неделю, в зависи­мости от вида фруктовых деревьев. Подобный же характер име­ло земледелие не только на равнине, но и на склонах примы­кающих к ней невысоких гор. Они, как писал Либаний, «своей плодоносной почвой состязаются с равниной, находящейся у их подошвы» (XI, 22; XXXIX, 8—9). Здесь «также можно видеть плодовые деревья и под деревьями цветущие посевы» (Liban, XI, 23). Там же, где недостаток воды был более острым, посевы пшеницы сочетались не с посадками фруктовых деревьев, а с посадками винограда или оливковых деревьев, требовавших очень ограниченного полива.15

Однако равнина Антиохии не была районом широко развито­го оливководства. Даже в тех случаях, когда воды было недоста­точно для посевов зерновых, их все же сеяли в надежде на дож­ди. Поэтому в ряде районов антиохийской округи урожай во многом зависел от последних весенних ливней. Если их не было, то засуха губила урожай на этих землях и он сохранялся лишь там, где его можно было спасти поливом. Поэтому в незасушли­вые годы, как писал Либаний, «благоденствует» вся антиохий­ская округа, которая производила значительно большее количе­ство зернового хлеба, чем это было необходимо для удовлетворе­ния потребностей всего района, а в засуху «голод не так стра­шен», так как «благоденствует одна из двух» занятых зерновы­ми культурами территорий (XI, 24). Благодаря этому Антиохия и ее округа никогда не испытывала ужасов крайнего голода.

На более высоких склонах гор, где почва была неудобна для посевов зерновых и огородных культур, преобладали монокуль­туры винограда и оливок. «Часть земли изобилует пшеницей, другая виноградниками», — писал Либаний (XI, 23). На склонах прилегающей к Антиохии горы Сильфий и дальше на запад, вдоль дороги на Дафну, была расположена «масса виноградни­ков» ( ) (Liban., XI, 234). По-видимому, на склонах гор находились и оливковые плантации. По словам Либания, этим «растением Афины» «кудрявится земля» (XI, 20).

Однако основной район производства оливок в IV в. был рас­положен на северо-восток от антиохийской долины, в горном мас­сиве Белус. Водные условия и характер почвы здесь не допускали на большей части массива не только ведения поликультурного хозяйства, но и не всякую монокультуру. Лишь в отдельных райо­нах массива, в частности в горной долине Дана, прорезывающей узкой полосой массив с севера на юг, были возможны посевы пшеницы, хотя воды для нее не хватало. На большей же части массива, благодаря легко пропускающим влагу известковым структурам, воды на поверхности не было.16 Дождевая вода мо­ментально впитывалась в почву. Рытье глубоких колодцев было столь трудным делом, что они сооружались главным образом для получения питьевой воды. Поэтому для полива насаждений устраивались цистерны, в которые в период ливней собиралась дождевая вода.17 Естественно, что при крайне ограниченном ко­личестве воды на массиве могла выращиваться только требовав­шая наименьшего ее количества монокультура, отчасти виноград, а главным образом оливки.

В целом же, благодаря большому количеству плодородных почв, а также сравнительно с другими, особенно восточными районами Сирии, достатку воды 18 антиохийская округа была одной из наиболее богатых аграрных областей Востока империи. Урожайность основных сельскохозяйственных культур в Сирии была настолько высока, что правительство в IV в. установило для нее самые небольшие в империи по площади размеры подат­ной единицы — iugum — от 20—60 акров пахотной земли, в за­висимости от условий, или 5 акров виноградника, или 225 оливковых деревьев.19

Совершенно непригодными для земледелия в антиохийской округе были горные склоны Нур-Даглары и Джебель-эль-Акра, покрытые кустарниковыми и древесными вечнозелеными расте­ниями — кустарниковым дубом, миртом, лавром, зарослями ди­ких оливок и винограда, олеандровыми, фисташковыми и жас­минными деревьями.20 Выше их сменяли колючий дерн, можже­вельник, эфиромасличные — лаванда, тимпан. Затем начиналась полоса дремучих лесов из дуба, бука, граба, клена, вяза, чинара, зарослей грецкого ореха, каштана и др. Некоторые горные массивы были покрыты хвойными лесами. Сильно поредевшие к на­стоящему времени, а в ряде мест совсем сведенные, в древности они образовывали сплошной лесной массив.21 Либаний говорит, что вокруг Антиохии «есть высокие горы, заросшие лесом области» (XV, 84).

Все эти растительные богатства широко использовались в IV в. Ливанский кедр и сирийская сосна, покрывавшие вершины хребта Аманус, в течение многих столетий считались лучшим строительным материалом и вывозились во все концы средиземноморского мира.22

Важными промыслами были сбор дикого винограда и орехов.23 Большое место занимал и сбор лекарственного сырья — касии, лакричного корня, добычей которого и в наши дни из­вестен округ Антакьи.24 Одним из источников богатства антио­хийской области были дикорастущие растения, содержавшие аро­матические и лекарственные вещества, красители.

Сельская округа Антиохии, имея благоприятные условия для развития зернового и садово-огородного хозяйства, была менее удобна для животноводства. Отсутствие заливных и пойменных лугов, торфяных земель, наиболее пригодных для разведения крупного рогатого скота и коней, обусловливали весьма скром­ное место этих отраслей животноводства в сельском хозяйстве. Крупный рогатый скот разводился лишь в той мере, в какой это было необходимо для обеспечения потребностей земледелия. По­этому в источниках чаще всего упоминаются быки (MPG, 47, 334). Стада быков ( ) были одной из постоянных составных частей богатства крупных земельных собственников (MPG, 47, 334). Более развито вокруг Антиохии было разведение мелкого скота — овец, коз. На равнине оно, как правило, соче­талось с пахотным земледелием.25 Основными районами животно­водства были склоны гор. Но горные пастбища были при­годны главным образом для выпаса коз и отчасти овец (). Около Антиохии было много таких пастбищ (СТ, VII, 7, 3). Ис­точники часто говорят о большом количестве этого мелкого скота ().26 Значительно более скромные размеры имело сви­новодство, по-видимому распространенное только по склонам гор, в дубовых рощах. Единственное упоминание о нем содержит­ся у И. Златоуста (MPG, 49, 125). Следовательно, главными от­раслями животноводства было овцеводство и разведение коз, в основном и обеспечивавшие местное население мясом, сыром, шерстью. На равнине, судя по данным Либания, было развито птицеводство (XLVII, 12). Связанное с зерновым хозяйством оно, по-видимому, в какой-то мере восполняло недостаток в мясных продуктах. Источники упоминают также о разведении уток, фа­занов (Liban, XLVII, 13). Однако собственных продуктов живот­новодства в ближайшей округе Антиохии было мало, и потреб­ности города во многом восполнялись за счет северо-восточных засушливых степных районов Сирии, Халкидики, где, в силу вод­но-климатических условий, скотоводство преобладало над земле­делием.

Определенное место в жизни населения антиохийской области занимали охота и рыболовство. Богаты рыбой были прибрежные воды Средиземного моря в районе Селевкии. Здесь, ловилось много промысловой рыбы-тунца, скумбрии, кефали, камбалы, сардин, паламиды, хамсы.27 Широко распространена была добы­ча омаров, креветок, мидий, устриц.28 Большое количество речной рыбы давал Оронт, славившийся и в древности своими угрями.29 Однако основным источником получения пресноводной рыбы было огромное (около 100 кв. км) озеро Акко, расположенное в центре равнины Амик в 12 милях к северо-востоку от Антиохии.30 На этом озере еще в античную эпоху был развит специализиро­ванный промысел рыбы. Задолго до IV в. здесь существовали объединения рыболовов, которые, по-видимому, сохранились и в IV в.31 Либаний говорит, что Антиохия в его время хорошо снабжалась и морской, и речной, и озерной рыбой.32

Огромная, экономически связанная с Антиохией сельская округа, хозяйство которой не было особенно разорено бурными событиями III в., и в IV в. продолжала оставаться одной из наи­более богатых областей империи, с разнообразно развитым сель­ским хозяйством, но без какой-либо резко выраженной общей специализации всей области в целом. Вероятно, в связи с этим ис­точники и не сообщают о ней как о крупном экспортере какого-ли­бо одного продукта, как, например, о Египте (зерно) или Север­ной Африке (оливковое масло). Известная специализация отдель­ных районов антиохийской округи, обусловленная прежде всего географическими условиями, в основном не выходила за рамки удовлетворения потребностей Антиохии и ее области. Тем не ме­нее, правда, существовал постоянный, хотя и сильно колебавший­ся в зависимости от урожая, вывоз продуктов сельского хозяй­ства. Евнапий называет Сирию в числе областей, снабжавших бурно росший в IV в. Константинополь хлебом.33 (По-видимому, однако, хлеб поступал в столицу в виде подати, а постоянной торговли хлебом антиохийская область не вела.) На всю импе­рию славились вывозившиеся из Антиохии вина, в том числе из дикорастущего винограда.34 В результате интенсивного развития оливководства на горном массиве Белус,35 в IV в. заметно возрос вывоз оливкового масла (Liban., XI, 20).

Лес, орехи, деликатесы из рыбы, ароматические вещества и смолы, красители, даже лилии Антиохии — все это были предме­ты постоянного вывоза.36 Таким образом, антиохийская округа в IV в. не только обеспечивала потребности огромного населения Антиохии и свои собственные, но и давала значительное количе­ство продукции на вывоз.

Природно-климатические условия Северной Сирии наклады­вали определенный отпечаток и на формы организации сельского хозяйства. Они не благоприятствовали образованию крупных единых хозяйственных комплексов, организации крупного лати­фундиального хозяйства. За отдельными исключениями, относительно крупные хозяйства могли сложиться только на равнине Антиохии, в степных восточных районах. Здесь условия местности позволяли выделение довольно больших сплошных земельных массивов. Именно здесь и были обнаружены большие земельные владения, наиболее крупные и богатые виллы.37 Вероятно, обра­зованию крупных хозяйств не препятствовали здесь и условия водоснабжения. Там, где важнейшим источником орошения бы­ли реки, хотя бы и пересыхающие летом, имелись более благоприятные условия для создания охватывавшей довольно значи­тельную территорию единой системы ирригации.38 Именно в этом районе Либаний упоминает о пространно разбросавшихся владе­ниях богачей (XI, 210). На остальных территориях, особенно там, где основными источниками воды были мелкие ручьи, колодцы, цистерны, водные условия в лучшем случае благоприятствовали созданию средних хозяйств. Как правило же, на большей части антиохийской округи существовали мелкие хозяйства.

Следовательно, сама природа ограничивала возможность соз­дания крупных рабовладельческих хозяйств. Поэтому в Северной Сирии, как и во многих других областях восточных провинций, даже в период расцвета рабства не сложились крупные хозяй­ства типа западных латифундий.39 Господствующим на террито­рии антиохийской равнины было среднее по своим размерам по­местье.40 Но и в большинстве средних поместий условия ведения хозяйства были таковы, что они не допускали их превращения в единое господское хозяйство, целиком базировавшееся на труде рабов. Природные условия, и особенно условия орошения, за­трудняли организацию единого хозяйства. Наиболее ярким примером в этом отношении является горный массив Белус, где сама природа разделила землю, сколько-нибудь пригодную для обработки, на небольшие изолированные друг от друга участки. Невозможность создания сколько-нибудь значительных ороси­тельных сооружений для полива даже нескольких соседних участ­ков прямо предопределяла строительство отдельной цистерны для полива каждого участка и тем самым обусловливала его хо­зяйственную изолированность от остальных. Проведенное Ж. Ча­ленко археологическое обследование массива Белус дает на большей части его территории именно такую картину.41 Но и в равнинных районах система орошения с помощью пересыхающих речек и ручьев, как правило, сочетавшаяся с системой колодцев и цистерн, была рассчитана на орошение небольших участков, что благоприятствовало развитию мелких хозяйственных единиц.42 В этих условиях возможность применения рабского труда была ограничена трудностями организации контроля за их дея­тельностью — обстоятельство, делавшее рабский труд достаточно экономически невыгодным. Еще менее благоприятные условия в этом отношении существовали на территории горного массива Белус. Здесь на мелких разбросанных участках возможно было главным образом оливководство. Монокультура оливок, как из­вестно, при невозможности сочетания ее с другими культурами, требует напряженного труда работника только в определенные и весьма краткие по времени периоды года. Остальное время труд раба не мог быть использован с достаточной интенсивно­стью,43 что, наряду с огромными затратами на организацию кон­троля, делало, его применение экономически почти невыгодным.

Значительно шире мог использоваться труд рабов в средних и крупных имениях, расположенных на равнине, на склонах при­легающих к ней невысоких гор,44 где были возможности для орга­низации значительного господского хозяйства. Развитое поли­культурное хозяйство позволяло здесь использовать труд раба с достаточной выгодой и интенсивностью. Однако весьма сложные условия хозяйственной деятельности земледельца, требовавшие его личной заинтересованности и инициативы, нередко его извест­ной хозяйственной самостоятельности, далеко не всюду создава­ли благоприятные условия для использования труда рабов. По свидетельству Иоанна Златоуста, в период дождей, когда пере­сыхающие речки превращались в бурные потоки, необходимо бы­ло непрерывно следить за поступлением воды на поле, постоянно регулировать уровень воды (MPG, 47, 308; 48, 871—872, 1024; 51, 155, 280). Земледелец должен был следить, чтобы на поле поступало достаточное количество воды и в то же время не про­исходило его затопления. А это было весьма трудной задачей из-за непрерывно менявшегося уровня воды. «Все поле, — пишет Иоанн Златоуст, — будет покрыто водой», если во время «не за­градить каналы» () (MPG, 51, 155). Много инициати­вы требовалось от земледельца для того, чтобы при чрезмерном подъеме воды поднимать и укреплять «берега» канала, а при па­дении ее уровня разрушать недавно созданные заграждения, чтобы вновь открыть ей доступ на поле (MPG, 48, 871—872). Нередко поле, несмотря на все усилия земледельца, оказывалось затопленным и ему приходилось принимать меры, чтобы «устра­нить избыток воды» (MPG, 51, 155). При таких условиях ороше­ния все работы, связанные с запашкой и засевом поля, сильно усложнялись. Прежде всего была необходима глубокая вспашка. В то же время земледельцу приходилось еще «посреди нивы проводить глубочайшие борозды», чтобы обеспечить более быстрый сток воды в случае затопления (MPG, 49, 50; 189; 51, 155). Также глубоко производился и посев зерновых культур. Это делалось по двум причинам. Во-первых, для того, чтобы в случае «затопления поля» избежать «заплывания семян», их вы­мывания, которое могло привести к необходимости пересева в де­кабре, когда вода уже спадала (MPG, 48, 698; 49, 50). Во-вторых, такой посев способствовал предохранению семян и всходов от губительного действия жары, «чтобы, — как писал Иоанн Зла­тоуст, — они укоренившись снизу, не страдали от жара солнеч­ных лучей и не были подавляемы сорняками» (MPG, 48, 698). Последняя причина, по-видимому, была главной причиной глубо­кого посева и там, где семенам не угрожало вымывание, т. е. на всей остальной территории округи.

Все эти особенности ограничивали возможность широкого развития крупных и средних хозяйств, целиком основанных на труде рабов, в антиохийской округе, также как и во многих других областях восточных провинций.

Богатейшим собственникам Антиохии обычно принадлежало не несколько огромных поместий, а множество мелких владе­ний. Иоанн Златоуст говорит о большом числе имений () крупного собственника (MPG, 47, 334, 48, 156; 49, 222). Кроме того, они владели и множеством отдельных участков-садов, ви­ноградников. Так, один из крупнейших богачей Антиохии конца III в. Юст, христианский мученик диоклетиановского времени, согласно преданию, кроме прочего имущества имел 1000 садов и 1000 виноградников.45 Данные этого свидетельства, может быть, и недостоверны, но в его основе безусловно лежит харак­терная для антиохийской округи особенность — множественность владений у крупного собственника.

В крупных и средних имениях, вероятно, в первые века н. э. значительное применение находил труд рабов. Лишь в одном очень небольшом ( ) имении в середине III в. имелось 13 рабов (Liban., XLVII, 28: ). В крупных поместьях, которые, согласно археологическим дан­ным отличались, особенно в I и II вв., от средних лишь своими размерами, но не структурой, их число, видимо, было значительно большим. Крупнейшим земельным собственникам Антиохии и в IV в. принадлежали тысячи рабов (MPG, 58, 136). Несомненно, что часть их использовалась в имениях, в сельском хозяйстве.

Наряду с рабами в поместьях всегда было много различных категорий держателей. Основную их массу составляли держате­ли, условия и время держания которых не были строго обуслов­лены и отношения их с собственниками земли обычно устанав­ливались в соответствии с consuetudinis loci — — colonus (арам. shatla).46 Довольно большую группу составляли свободные арендаторы, получавшие определенную часть урожая ( — partiarius, арам.— aris) и арендаторы, платившие фик­сированную арендную плату ( — conductor).47 Известное применение находил и труд наемных работников, — operarii, — mercenarii, — (арам. kablanirn или sachi­rim), плата которых нередко состояла из части урожая, а поло­жение по существу было близким к положению партиариев.48

Хотя антиохийская округа была областью развитой крупной и средней земельной собственности, значительную прослойку ее населения составляли мелкие свободные земельные собственни­ки, крестьяне-общинники, жившие в. Сотни таких свободных деревень были разбросаны на территории Антиохии.49

Эволюция аграрных отношений в I—VI вв. в одном из райо­нов антиохийской округи — горном массиве Белус, была доста­точно глубоко показана Ж. Чаленко на богатейшем археологи­ческом материале.50 Хотя приводимые им данные относятся к одному району, имевшему известную специфику, тем не менее они безусловно отражают некоторые общие тенденции развития экономики, аграрных отношений. По наблюдениям Чаленко, после римского завоевания происходит постепенное исчезнове­ние поселений селевкидских, которые сменяются крупными и средними имениями.51 Установление римского господства без­условно способствовало укреплению рабовладельческих отноше­ний, рабовладельческого хозяйства в завоеванных областях. По­этому рост крупных и средних поместий в I—II вв. происходил на базе укрепления господского хозяйства. С исчезновением по­селений появляются не только господские виллы с многочи­сленными прилегающими к ним хозяйственными постройками, свидетельствующие о большом хозяйственном значении господ­ской усадьбы, но и соседствующие с ней жалкие поселки, своего рода «рабочие кварталы», в которых жили работники поместья, возможно рабы.52

С IV же века начинается интенсивный процесс хозяйственно­го дробления этих поместий, достигший своего расцвета в V в. В этом процессе нельзя не видеть последствий кризиса III в., по­дорвавшего рабовладельческие отношения. В течение IV—V вв. постепенно исчезают «рабочие кварталы» при виллах. Террито­рия одного из обследованных Чаленко поместий оказывается в IV—V вв. разделенной на 16 небольших самостоятельных хо­зяйств. 53 В другом имении на его земле вместо «рабочего квар­тала» при вилле появляется «расположенная на известном уда­лении от нее деревня земледельцев, скромные, но удобные дома которых свидетельствуют о значительно лучшем их положение, чем прежних работников виллы».54

По мнению С. А. Кауфман, при рассмотрении данных о хо­зяйственном дроблении имений, «прямо напрашивается вывод о переходе от рабского труда к труду свободного, вероятно зави­симого населения». 55 Конечно, мы не располагаем точными све­дениями о степени сокращения применения рабского труда в поместьях, но, судя по размаху и интенсивности хозяйственного дробления, сокращению господского хозяйства, оно было весь­ма значительным. Несомненно, кризис III в. сильно способство­вал упадку рабства в Сирии.56

Крупное и среднее имение антиохийской округи IV в. по археологическим данным и описаниям источников выступает как весьма сложный хозяйственный организм, в котором господское хозяйство сочеталось с хозяйствами крестьян-держателей. Как правило, сидевших на земле имения крестьян, были рас­положены на известном удалении от виллы и далеко не всегда составляли с ней даже смыкающийся жилой комплекс. Зависи­мая деревня располагала своими хозяйственными сооружения­ми, своими колодцами и водоемами, давильнями для винограда и прессами для выжимания масла, хотя и небольшими, грубыми и примитивными.57 Большая часть земли поместья была распре­делена между различными категориями держателей, обязанных также определенными работами на господина в господском хо­зяйстве. Крестьяне самостоятельно производили посев и уборку урожая на своих участках, располагая для этого необходимым собственным инвентарем: плугом, упряжкой быков, серпами, молотильной телегой и т. д. 58

В то же время в каждом крупном и среднем поместье сохра­нялось известное, иногда большее, иногда меньшее, количество земли, занятой господским хозяйством. Это, как правило, при­мыкавшие к самой вилле садово-огородные участки, выгоны для господского скота и т. п., иногда и пахотные земли. Господское хозяйство в IV в., видимо, также велось главным образом рука­ми колонов, которые помимо труда на своих участках, были обязаны выполнять различные работы в господском хозяйстве.59 В III—IV вв. в связи с сокращением числа рабов — постоянных работников господского хозяйства, повинности колонов тех по­местий, в которых, в силу тех или иных обстоятельств, остава­лось выгодным сохранение более или менее крупного господско­го хозяйства (как это, например, имело место на территории антиохийской равнины), вероятно, заметно возросли. Источники IV в., особенно второй его половины, сообщают о бесчисленных и изнурительных работах, к которым господа принуждали сво­их колонов (MPG, 47, 334; 58, 591; Liban., XLVII, 11). Видимо, в связи с этим усилившимся нажимом на колонов, нехваткой ра­бочих рук и стоит растущая тенденция к их прикреплению. По­степенно с III в. колоны, как и другие категории держателей, все более оказывались в зависимости от землевладельцев, пре­вращаясь в наследственных держателей.60 Закон о прикрепле­нии колонов (СТ, V, 17, 1—332 г.) лишь облегчил землевладель­цам дальнейшее прикрепление крестьян.

Однако в напряженные периоды сельскохозяйственных работ труд колонов, вынужденных в период посева и уборки работать и на своих участках и на господской земле, не компенсировал господскому хозяйству потерю постоянной рабочей силы. В свя­зи с этим в поместьях с развитым господским хозяйством растет применение наемного труда. В качестве наемных работников привлекались не только местные свободные крестьяне, но и го­родская беднота. Иоанн Златоуст упоминает сезонные сельско­хозяйственные работы как один из важнейших источников под­держания существования многочисленной антиохийской бедноты (MPG, 47, 334). Размеры использования наемного труда в сельском хозяйстве определялись не только потребностью в нем, но и наличием свободной рабочей силы. Антиохия с ее многочис­ленной беднотой в этом отношении существенно дополняла воз­можности найма рабочей силы, имевшейся в деревне. Возмож­ности более широкого использования достаточно дешевой сезон­ной рабочей силы, видимо, сыграли известную роль в быстром развитии в IV—VI вв. оливководства горного массива Белус, где монокультура оливок требовала привлечения очень значитель­ной дополнительной рабочей силы на период уборки урожая.61 В это время сюда стекалась беднота как из округи, так и из самой Антиохии. О размерах применения наемного труда в этом районе достаточно убедительно говорит факт строитель­ства специальных помещений для размещения пришлой рабо­чей силы.62 Если свободные бедняки из Антиохии и ее ближай­ших окрестностей в поисках заработка добирались до весьма удаленного от нее массива Белус, то, видимо, их труд вполне удовлетворял потребность в нем на территории более близкой антиохийской равнины. В то же время там, где не было условий, побуждавших к сохранению собственного господского хозяй­ства, оно постепенно свертывалось.

Условия хозяйственной жизни накладывали свой отпечаток и на внешний облик сирийской крупной и средней виллы IV— VI вв.63 Вилла представляла собой более или менее правильный прямоугольник, одну сторону которого, обычно северную, зани­мал каменный двухэтажный господский дом с портиком. К нему примыкали различные хозяйственные и жилые помещения. Сво­бодные стороны этого прямоугольника были ограждены стена­ми, одна из которых имела ворота.64 Сравнительно небольшое количество помещений, которые могли быть использованы как жилье для рабов и проживающих в имении зависимых работни­ков, свидетельствует о весьма ограниченном их числе в самой вилле.65 Значительно большее место занимали различные по­стройки хозяйственного назначения — помещения для хранения и переработки сельскохозяйственных продуктов. Здесь же на территории виллы находились виноградные и масляные прессы, более совершенные, чем в деревне, сложные приспособления для очистки и хранения продуктов, что позволяло изготовлять вино и масло более высокого качества.

В целом вилла выступает в IV в. не столько как центр раз­витого господского хозяйства, сколько как центр эксплуатации расположенной на ее землях деревни или ряда деревень коло­нов, центр сосредоточения, хранения и первичной обработки по­ступавших в нее продуктов крестьянских хозяйств.

По-видимому, здесь, в домашнем хозяйстве виллы, в основ­ном и использовался труд немногих находившихся в имении ра­бов. Первые строки известной (XXV) речи Либания «О рабстве» («Эти два слова: раб и свободный — везде на устах; в домах, на рынках, в полях, на равнинах, на горах...», — курсив мой. —. К.) казалось бы, дают основания предполагать, что рабский труд находил значительное применение в сельском хозяйстве антиохийской округи IV в. Но весь содержащийся в этой речи конкретный материал не столько подтверждает, сколько опро­вергает подобное предположение. В источниках IV в. нет ни од­ного прямого упоминания о рабах-земледельцах в округе Антио­хии.66 Все они относятся к домашним рабам имения, которые, по-видимому, участвовали в хозяйственных работах на терри­тории самой виллы. Так, в частности, источники упоминают ра­бов, работающих на мельнице, при виноградном прессе, пасу­щих скот.67 Видимо, упоминание Либания в общем рассуждении о положении и занятиях рабов в той же XXV речи о том, что «рабу и земля приносит плоды без трудов» отражало реальное положение вещей — небольшую роль рабского труда в непо­средственном сельскохозяйственном производстве.

Наряду с колонами, в антиохийской округе существовала значительная прослойка мелких свободных земельных собствен­ников, свободного крестьянства, жившего в «больших дерев­нях» — (Liban., XI, 230, 233; XLYII). Эти крестьяне были господами «своей земли» —. (MPG, 82, 1421), причем каждый из них владел «небольшой долей земли» — (Liban., XLYII, 11). Такие свободные деревни (vici publici) были разбросаны по всей тер­ритории округи: много их было вокруг самой Антиохии, на ан­тиохийской равнине и на горном массиве Белус.68 В ряде горных районов это свободное крестьянство, вероятно, составляло пода­вляющее большинство населения. Так, на хребте Аман находи­лись большие свободные деревни, источником существования населения которых было не столько земледелие, сколько различ­ного рода промыслы, сбор дикого винограда и орехов, охота (MPG, 82, 1420).

По-видимому, существовало два типа свободных селений. В одних из них сохранялась общинная собственность на землю, близкая, по мнению Армана, к системе мушайа, рисуемой в этих районах памятниками мусульманского права. Каждый крестья­нин не имел в собственности ни клочка земли, но имел право на пользование определенной долей — „“, участком, а также общественными угодьями.69 Участки, обрабатывавшиеся отдель­ными крестьянскими семьями, были невелики. Либаний говорит, что они имели « ». Крестьянин, вероятно, обладал только правом свободного распоряжения своей долей, но не са­мой землей. Он мог продавать ее, передавать по завещанию, закладывать.70 Часть земли была предметом совместного ис­пользования ее членами общины. Община могла из своих земель отводить участки для постройки храма или церкви, андрона, раз­личных хозяйственных сооружений общего пользования, про­давать и сдавать ее в аренду.71 Во многих деревнях, наряду с мелкими, частными, существовали общественные водоемы, об­щие давильни для винограда и масляные прессы.72

Археологические данные свидетельствуют о более или менее равном имущественном положении крестьян-общинников одной деревни. Все они жили в построенных из мелких камней и глины домах с плоской крышей. К дому обычно примыкал небольшой дворик.73 Из описания Либанием одной из таких деревень на антиохийской равнине следует, что каждое крестьянское хозяй­ство располагало своим колодцем. Крестьянин выращивал на своем участке пшеницу или ячмень, имел сад, держал нескольких коз, овец (XLVII, 4). Все сельскохозяйственные работы проводи­лись им самим и его семьей. Археологическое изучение жилищ свободных крестьян говорит далеко не в пользу предположения о возможности применения рабского труда в этих крестьянских хозяйствах.74 Не сообщают об этом и другие источники.75 По-видимому, в деревне не было и общественных рабов.76

Наряду с деревнями с сохранившейся развитой общинной соб­ственностью, существовали и селения, где земля находилась в полной частной собственности ее владельцев, могла свободно продаваться и покупаться в целом и по частям. Это были посе­ления мелких частных земельных собственников, не связанных общинными узами. Так, Либаний, наряду с крестьянами-общин­никами, упоминает и тех, кто «живут врозь по деревням» (Li­ban., XLY, 23; LII, 42). Очевидно, слово «врозь» у него поставле­но с целью подчеркнуть независимость друг от друга живущих в таком селении земельных собственников, в отличие от деревни крестьян-общинников, где общинная организация накладывала ограничения на распоряжение крестьянина своей землей и в из­вестной мере регулировала его хозяйственную деятельность. Выше уже указывалось, что крестьянин-общинник, имея право полного распоряжения своей «долей», не мог дробить ее, прода­вать свою землю по частям. Между тем известны факты прода­жи земли более мелкими долями, по одному-два плетра ( ), безусловно составлявшими часть участка.77

Жители таких свободных селений значительно отличались друг от друга по своему имущественному положению. Так, Ли­баний упоминает в деревне, наряду с теми; кто «владели малым количеством или плохой землей»78, более состоятельных собст­венников, имевших рабов ().79

Археологические данные, в частности горного массива Белус, показывают, что такого рода положение могло быть, например, в наиболее крупных селениях смешанного характера, поселках, местечках, своего рода «», которые были центрами не­большой прилегавшей к ним округи из нескольких десятков по­местий и деревень свободных крестьян. Серджилла, Бамукко на массиве Белус, Тель-ада, или Теледа, и Гиндар на территории антиохийской равнины являются поселениями именно такого ти­па, где виллы хозяйств более состоятельных собственников на­ходились рядом с владениями, типичными для крестьян средне­го достатка, и домишками малоземельной бедноты.60

Антиохийская округа была областью развитой крупной зе­мельной собственности. Наиболее богатые из землевладельцев имели «тысячи плетров земли» ( ). Однако их вла­дения, как уже отмечалось, не состояли из крупных хозяйств. Источники говорят о множестве принадлежавших крупным соб­ственникам (MPG, 47, 337). Некоторые из них, особенно на территории антиохийской равнины, были, вероятно, весьма зна­чительными. Наряду с большими имениями преимущественно зернового направления, значительную часть их земельных иму­ществ составляли небольшие участки, занятые виноградниками, оливковыми насаждениями, садами.81 К такого рода владениям, видимо, относились и небольшие садовые участки в районе Даф­ны. Здесь же, в Дафне, были расположены и утопавшие в зелени роскошные виллы антиохийских богачей, построенные для от­дыха и развлечений. Такие виллы, не имевшие хозяйственного назначения и построенные в наиболее красивых местах антиохийской округи, упоминаются источниками как одна из состав­ных частей имущества крупного собственника, его «богатства» (MPG, 48, 162). В состав его «богатства» обязательно входили и большие стада скота. Сообщение о том, что уже упоминавше­муся Юсту принадлежало 1000 мулов и 800 лошадей, скорее все­го не было большим преувеличением. Источники единогласно сообщают о стадах быков и овец, множестве верблюдов, коней и мулов у крупных собственников (Liban., L., 32; MPG, 47, 334). Вероятно, значительная часть этого скота паслась на пастби­щах, расположенных на склонах гор, т. е. вдали от их пахотных и садовых владений.

Таким образом, крупные земельные собственники Антиохии, по-видимому, как правило, имели множество владений с различ­ными преобладающими хозяйственными направлениями, распо­ложенных в различных природно-климатичеоких районах ее округи.

Выше мы уже отмечали, что рабский труд не находил сколь­ко-нибудь широкого применения в имениях крупных собствен­ников. Однако известные сомнения в полной справедливости этого утверждения вызывали и вызывают сообщения источников о числе рабов у крупных собственников Антиохии (MPG, 47, 336—337; 48, 65; 65, 586, 588—589). Как о максимальной для антио­хийского богача IV в. цифре можно говорить о 1000—2000 рабов, упоминаемых Иоанном Златоустом (MPG, 58, 608: ). Реально, вероятно, большинство крупных собственников имело по несколько сот рабов. Естественно пред­полагать, что значительная, если не большая, часть этих рабов должна была находиться во владениях этих богачей, в деревне.

Где же использовались эти сотни рабов в деревне? Вероят­но, 15—20 рабов были заняты в домашнем хозяйстве имения. В десятке имений, принадлежавших крупному землевладельцу, на­считывалось уже 150—200 рабов. 1000 садов и 1000 виноградников Юста антиохийского — явное преувеличение. Но сотня неболь­ших садовых участков и виноградников, вероятно, могла реально находиться в собственности крупного богача. Нередко надзор и уход за таким участком поручался рабу.82 В таком случае не менее 50—100 рабов были заняты на этой работе. Не менее десяти рабов составляли обслуживающий персонал роскошной загородной виллы в курортном предместье Антиохии — Дафне. В то же время необходимо иметь в виду многочисленность и территориальную разбросанность владений, что неизбежно тре­бовало существования большого и сложного аппарата по управ­лению и эксплуатации владений, состоящего главным образом из рабов. Источники говорят о множестве у крупного собственника (MPG, 47, 336, 337; 48, 65, 586, 588—589). Таким образом, действительно, несколько сот рабов богача в той или иной мере были связаны с «деревней», но большинство их на­ходилось в городском господском доме, где Златоуст упоминает « » (MPG, 48, 575). Едва ли, например, можно рассматривать свиту господина из 1000 и более рабов, со­провождавших его во время выездов из Антиохии в имения, как непосредственно связанную с хозяйственной жизнью владений (MPG, 55, 191). Из тех рабов, которые были так или иначе свя­заны с «деревней», с сельским хозяйством, подавляющее боль­шинство концентрировалось не в сфере непосредственного про­изводства, а в сфере обслуживания. Сотни семей колонов, жив­ших в десятках деревень во владениях крупных землевладель­цев, составляли в IV в. абсолютное большинство непосредствен­ных производителей на землях крупных собственников антио­хийской округи.

Значительная часть земли антиохийской округи принадлежа­ла средним земельным собственникам, главным образом муни­ципальным землевладельцам, куриалам. Вопрос о различиях в хозяйственной организации, экономической структуре крупного и среднего поместья III—IV вв. в последние годы привлекает все большее внимание советских исследователей в связи с про­блемой разложения рабовладельческих отношений. В ряде но­вых работ, пока почти исключительно основанных на материале западных провинций империи, подчеркиваются весьма существен­ные различия в хозяйственной организации крупных и средних поместий, крупных экзимированных сальтусов и средней рабовла­дельческой виллы.83 По мнению многих исследователей, западная средняя вилла имела более ярко выраженный рабовладельче­ский характер, в большей мере основываясь на труде рабов, чем крупные имения, сальтусы крупных землевладельцев. Хозяйст­венная организация последних открывала значительно более широкие возможности для развития процессов разложения ра­бовладельческих отношений, развития новых форм эксплуата­ции, колоната. Некоторые исследователи прямо противопостав­ляют виллы муниципальных землевладельцев крупным имениям, экзимированным сальтусам, связывая первые с отживающей ра­бовладельческой формой собственности, а вторые — с зарожде­нием новых, феодальных отношений.84

В какой же мере эти различия в хозяйственной организации крупных частных и средних муниципальных поместий, столь яв­ственно выступающие на западе империи, проявлялись на Вос­токе, в частности, в округе Антиохии? Этот вопрос представляет немалый интерес для изучения развития аграрных отношений в восточных провинциях ранней Византии IV—V вв., их специфи­ки, поскольку и для этих областей разложение рабовладельческих отношений и значительной мере связывается с проблемой развития крупной экзимированной частной земельной собствен­ности, крупного независимого землевладения.

В антиохийской округе, как, вероятно, и во многих других районах восточных провинций, различия в хозяйственной орга­низации крупных и средних владений выступают значительно менее резко, чем на Западе. Как мы уже отмечали выше, архео­логические данные не показывают сколько-нибудь существен­ных структурных различий между крупным и средним поместь­ем. Как сама вилла, так и весь прилегающий к ней комплекс хо­зяйственных построек и сооружений в крупном и среднем име­нии различаются главным образом лишь размерами. Все это не дает достаточных оснований предполагать, что среднее поместье было в значительно большей мере основано на использовании рабского труда, чем крупное.

Не подтверждают подобного предположения и нарративные источники IV в. Поместье Либания, описанное им в LV речи, является типичным средним поместьем. Как видно из этой речи, (13—21), его основную рабочую силу составляют колоны (), на протяжении «четырех поколений» обрабатывающие землю имения ( ). Ни о каких рабах-земледель­цах, их работе в господском хозяйстве в речи не упоминается. Обработка господского хозяйства также производилась руками колонов, с чем и связан конфликт куриалов с ними, рассматривае­мый в речи: колоны отказались от каких-то работ в пользу гос­подина (XLVII, 11).85 Либаний часто и по различным поводам упоминает о поместьях средних городских землевладельцев ку­риалов, о связанных с ними заботами их собственников. Но сре­ди этих упоминаний нет ни одного, свидетельствующего о значи­тельной роли рабов в хозяйстве поместья. Таким образом, у нас нет достаточных оснований предполагать, что в поместьях сред­них городских землевладельцев Антиохии — куриалов рабский труд применялся в значительно большей степени, чем в имениях крупных собственников. Различия могли, на наш взгляд, в IV в. находиться главным образом в сфере их отношений с колонами.

Вопрос о развитии аграрных отношений города неразрывно связан с проблемой эволюции форм земельной собственности и землевладения в экономически связанной с городом округе. В каком направлении эволюционировали они в IV в.? В последнее время этот вопрос приобрел особый интерес в связи с данными Ж. Чаленко о хозяйственном дроблении крупных и средних имений. Было ли оно только результатом внутренней перестрой­ки хозяйства имения? Не было ли оно связано с переходом зем­ли в собственность владельцев новых, возникших на его терри­тории хозяйств? Ж. Чаленко полагает, что образовавшиеся в результате раздробления поместий более мелкие хозяйства могли быть как хозяйствами мелких свободных земельных собствен­ников, так и колонов. При этом он не высказывает мнения о том, какие из них получили преимущественное развитие.86 Вполне понятно, что археологические данные, свидетельствуя об эконо­мическом положении владельцев этих хозяйств, известной хозяй­ственной целостности и самостоятельности последних, не дают достаточного материала для суждения о том, в чьей собствен­ности находилась земля, которую они занимали. Весьма возмож­но, что Чаленко — автор археологической работы — не стал уточнять этот вопрос, поскольку его решение требовало изуче­ния совершенно иного материала, материала письменных источ­ников, законодательства. Однако было ли дробление результа­том внутренней перестройки хозяйств имения, или оно было связа­но с переходом земли в собственность новых хозяев — вопрос боль­шой принципиальной важности. Если возникшие при дроблении хозяйства были хозяйствами держателей, колонов, то в резуль­тате его в IV—V вв. произошло укрепление их хозяйственной са­мостоятельности. Если это были хозяйства мелких земельных собственников, то господствующее поныне общее представление о быстром росте в IV—V вв. крупной земельной собственности сказывается поставленным под сомнение. Строго говоря, в таком случае речь уже должна идти не о росте крупной земельной собственности, а о ее вероятном сокращении в IV—V вв. и укре­плении и развитии за ее счет мелкой земельной собственности.

Известные соображения в этом направлении были недавно выдвинуты А. П. Кажданом.87 Материалы Чаленко побудили А. П. Каждана поставить вопрос о необходимости «пересмот­реть данные источников о развитии крупной и мелкой собствен­ности», «внести известные коррективы» «в традиционную карти­ну неслыханного роста крупной собственности».88 В последнее время точка зрения об укреплении мелкой свободной земельной собственности была поддержана М. Я. Сюзюмовым.89 Решение этого вопроса, как нам представляется, может быть достигнуто только на путях изучения эволюции мелкой земельной собствен­ности.

В Антиохии и ее округе мелкие земельные собственники, как городские, так и особенно свободные крестьяне (convicani), в IV в. составляли значительную группу населения. В какой мере можно говорить о ее укреплении и расширении? Здесь, как и в большинстве восточных провинций, не было такого существенно­го внешнего источника пополнения прослойки мелких земельных собственников, как варвары-поселенцы, ветераны, которые сы­грали немаловажную роль в ее укреплении в балканских про­винциях. Здесь она могла расти главным образом за счет внут­ренних источников — укрепления положения существующих мелких земельных собственников, превращения в таковых город­ских жителей, свободных колонов. По существу возможности роста этой прослойки могут быть определены по эволюции по­ложения в антиохийской округе значительной категории мелких земельных собственников, прежде всего свободного крестьянства.

Северная Сирия была одной из наиболее плодородных, бога­тых и густонаселенных областей империи. Бурные события III в. не нанесли особенно серьезного ущерба ее хозяйству. Известная стабилизация экономической жизни империи в первые десятиле­тия IV в., подъем внутренней и международной торговли весьма благоприятствовали укреплению экономики Сирии. Оживилась и хозяйственная жизнь антиохийской округи, о чем свидетель­ствует заметно повысившаяся строительная активность в дерев­не.90 Едва ли можно рассматривать это как процветание, о ко­тором говорят буржуазные исследователи, но некоторое общее улучшение экономического положения Сирии несомненно. Одна­ко это отнюдь не значит, что оно в равной мере благоприятно сказалось на положении всех слоев населения. Тем не менее тен­денция поставить под сомнение значение фактов, свидетельст­вующих об ухудшении положения тех или иных слоев населения, опираясь на общие сообщения источников о «процветании», при­суща многим буржуазным исследователям.91 Она в полной мере проявляется и в оценке ими положения мелких земельных соб­ственников.

В IV в. положение мелких земельных собственников во мно­гом определялось податной политикой государства. Не вызывает сомнения тот факт, что налоговое бремя, ложившееся на них, в результате реформ Диоклетиана-Константина, заметно возрос­ло по сравнению с периодом ранней империи. Исследователи спорят об особенностях поземельного обложения в Сирии,92 но ни у кого не вызывает сомнения то, что старая налоговая систе­ма была реформирована в соответствии с диоклетиановско-кон­стантиновской фискальной системой. Едва ли Сирия пользовалась какими-либо преимуществами по сравнению с большинством остальных провинций. Как показывает сирийский Законник,93 пло­дородие ее почвы было строго учтено и для Сирии была установле­на самая минимальная в империи единица обложения (20, 40, и 60 югеров против, например, 500 в Северной Африке).94 В то же время едва ли приходится говорить о том, что Сирия была объектом особо активной эксплуатации со стороны государства, каким был, например, Египет, — житница империи. Поэтому на­туральные поборы, ложившиеся на землевладельцев, были, оче­видно, средними, обычными для большинства провинций импе­рии. Более тяжелыми, по сравнению со многими другими про­винциями, здесь были разного рода munera sordida, особенно ангарии.85 Безусловно, податной гнет не одинаково отражался на положении различных категорий possessores. У антиохий­ских авторов, Либания и Златоуста, не встречается жалоб на особую обременительность поземельной подати для крупных и средних собственников.96 Если бы они были действительно тя­желыми и разорительными, например для куриалов, Либаний, рассказывающий о всех тяготах их жизни, не преминул бы упо­мянуть об этом.

Несколько иную картину рисуют источники, сообщая о поло­жении мелких земельных собственников. Либаний часто говорит об обременительности и разорительности ложившейся на них основной поземельной подати ( Либания). Антиохийская округа в этом отношении, видимо, не составляла исключения по сравнению с другими провинциями, но значение ее данных за­ключается в том, что они позволяют проследить эволюцию поло­жения мелких земельных собственников.