«Современные международные отношения ...»
Помимо этого, каждой группе государств-участников разрешалось иметь на складском хранении 3 500 танков, 2 700 боевых бронированных машин и 3 000 артиллерийских установок. Далее, в рамках каждой группы государств-участников были распределены квоты для вооружений входящих в них государств.
Подписание этого договора имело большое значение для европейской безопасности, поскольку реально подлежали уничтожению десятки тысяч единиц вооружений, выравнивались боевые потенциалы войск противостоящих коалиций. Но события развивались таким образом, что практически сразу после подписания Договора ОВСЕ распалась Организация Варшавского договора, а затем рухнул и Советский Союз, проигравший холодную войну. Стратегическая ситуация в Европе радикальным образом изменилась, и возникла весьма сложная проблема приспособления Договора об ОВСЕ к новым военно-политическим реальностям. Однако решать эту проблему начали только в 1997 г. Одной из причин этого было согласие участников договора с тем, что сначала надо выполнить его положения и, соответственно, сократить национальные вооруженные силы, а затем уже искать пути адаптации к новой обстановке. Другая причина состояла в том, что вопрос об изменениях договора оказался самым тесным образом переплетенным с проблемой расширения НАТО на восток.
Роль военной силы в мировой политике после краха коммунистической системы в Европе
Развитие событий после Второй мировой войны показало, что роль военной силы в международных отношениях не является чем-то раз и навсегда заданным. Она зависит как от ее собственных качественных и количественных характеристик (пример тому - появление ядерного оружия с его иррациональной разрушительной силой), так и от системы международных отношений. И потому в 90-е годы, после того как рухнули тоталитарные режимы левого толка в странах Центральной и Восточной Европы и распался Советский Союз, встали принципиально важные вопросы: какова может быть роль военной силы в новой формирующейся системе международных отношений и какова природа самой этой системы? Произойдет ли возвращение к прежним моделям и стратегиям внешнеполитического поведения, основанным на военной силе, или же возникнет некоторая отличная как от биполярной, так и от предшествовавшей ей система, где военная сила приобретет во многом новые измерения и функции? Эти вопросы стали предметом научного анализа и острых политических дискуссий в России и во всем мире. При этом зачастую академические разработки оказались тесно связанными с теми или иными политическими доктринами, отражающими как прямо, так и косвенно интересы различных социальных групп и лобби.
В самом общем плане сложились два принципиально разных представления о формирующейся в 90-е годы системе международных отношений и, соответственно, роли в ней военной силы. Первое исходит из того, что после краха биполярной системы мир распадается на некие крупные образования или общности, которые в цивилизационном, культурном и политическом отношениях все больше расходятся друг с другом и потому рано или поздно столкнутся в ожесточенных противоречиях и конфликтах. Наиболее известная концепция такого рода принадлежит крупному американскому ученому С. Хантингтону. Он охарактеризовал будущую мировую политику как столкновение цивилизаций, отличающихся друг от друга языком, историей, религией, традициями, институтами и субъективной самоидентификацией людей. «Мировая политика, - писал Хантингтон, - вступает в новую фазу... основной источник конфликтов в новом мире будет порожден не идеологией или экономикой, а главным образом различиями в культуре. Национальные государства останутся самыми мощными силами в мировых делах, и наиболее важные конфликты будут происходить между нациями или их группами, принадлежащими к различным цивилизациям. Линии разлома между цивилизациями станут в будущем горячими точками». Если эта версия справедлива, то тогда военная сила, может быть, не только вернется к своей традиционной роли, но, возможно, даже приобретет новое, более важное значение.
В России концепция «столкновения цивилизаций» обрела немало сторонников. Она также перекликается с идеей многополюсного мира. Фактически там речь идет о том, что формируются несколько самостоятельных «центров силы» - США, Европа, Россия, Китай и Япония, а также несколько иных, более низкого уровня - Бразилия, Индия и др., отношения которых будут определять мировую политику. Последняя может воспроизводить, разумеется, применительно к новым условиям, модель баланса сил, существовавшую в Европе в XVIII - XIX вв. Для этой системы были характерны неустойчивые коалиции, а главный мотив внешней политики - недопущение военного доминирования какого-либо одного «центра силы». При этом, однако, в данной системе периодически возникали вооруженные конфликты и войны, в результате которых устанавливалось неустойчивое равновесие, таившее опасность новых столкновений и войн.
Другое видение будущих международных отношений основано на концепции американского философа Ф. Фукуямы. По его мнению, возникает универсальная цивилизация, охватывающая важнейшие регионы земного шара, основанная на торжестве либеральных ценностей, присущих западному обществу. «...Трудно избавиться от ощущения, - писал Фукуяма в своей знаменитой статье «Конец истории», - что во всемирной истории происходит нечто фундаментальное... На наших глазах в двадцатом веке мир был охвачен пароксизмом идеологического насилия, когда либерализму пришлось бороться сначала с остатками абсолютизма, затем с большевизмом и фашизмом и, наконец, с новейшим марксизмом, грозившим втянуть нас в апокалипсис ядерной войны. Но этот век, вначале столь уверенный в триумфе западной либеральной демократии, возвращается теперь, под конец, к тому, с чего начал: не к предсказывавшемуся еще столь недавно «концу идеологии» или конвергенции капитализма и социализма, а к неоспоримой победе экономического и политического либерализма». Если прав Фукуяма, то военная сила неизбежно будет терять свое значение - она будет применяться лишь за пределами «либерального мира», в тех частях планеты, которые остаются вне зоны торжества цивилизации, основанной на либеральных принципах.
Возникают естественные вопросы: какая концепция - столкновения цивилизаций, многополярного мира или конца истории - адекватна реальностям мирового развития? Будет ли в мире в XXI в. воспроизводиться европейский баланс сил XVIII -XIX вв.? Эти вопросы отнюдь не просты, и пока на них вряд ли можно дать однозначные ответы. В самом общем плане проблема состоит в том, можно ли действительно имеющее место разнообразие или, точнее, многообразие современного и будущего мира, прежде всего многообразие цивилизационное и культурное, рассматривать как многополярность в ее традиционной интерпретации, в какой мере культурные различия будут порождать военную конфронтацию. При этом развитие событий для России может зависеть от того, будет ли она ориентироваться на адаптацию к доминирующим в мире процессам, ассоциировать себя с либеральной цивилизацией, по крайней мере в политическом и экономическом планах, или же противопоставит себя как Западу, так и Востоку.
Происходящие в современном мире процессы, как уже говорилось, не дают пока возможности уверенно утверждать, что военная сила вытесняется из мировой политики. Локальные и региональные вооруженные конфликты, во многих из которых внутреннее противоборство переплетается с межгосударственными столкновениями, остаются характерной чертой зоны развивающегося мира. Об этом свидетельствуют гражданские войны в Афганистане и Таджикистане, острейшие этнические конфликты в Африке, многие из которых сопровождаются фактическим геноцидом. Напряженная обстановка сохраняется на Ближнем Востоке, прежде всего в результате авантюристической политики нынешнего иракского режима. Очагом крайне опасного военного столкновения может стать Корейский полуостров. Нет оснований считать, что изжиты традиционные причины и факторы, порождающие конфликты и войны. Так, в Восточной Азии вызывают беспокойство нерешенные территориальные споры из-за ряда островов и архипелагов, большинство из которых находится в районах, потенциально богатых запасами энергетического сырья. Чреваты эскалацией конфликта отношения между Грецией и Турцией, Турцией и Кипром.
Крах коммунистических режимов в бывших СССР, Югославии, а также в Албании сопровождался вспышками вооруженного насилия и конфликтов, многие из которых не потушены до сих пор. К их числу относятся война в Боснии и Герцеговине, операция НАТО против режима Милошевича, приглушенные, но неурегулированные конфликты и гражданские войны в Молдове, Грузии, Таджикистане, армяно-азербайджанское противоборство из-за Нагорного Карабаха. Некоторые специалисты ставят вопрос о формировании новой «дуги нестабильности и конфликтов», идущей от Балкан через Молдову, Крым, Кавказ и Каспийский регион к Таджикистану и Афганистану.
Сохранение локальных и региональных конфликтов, как внутренних, так и международных, породило новые формы применения военной силы. К их числу относятся прежде всего миротворческие операции. В них коллективные вооруженные силы применяются для восстановления и поддержания мира, пресечения вооруженного насилия как внутри государств, так и в отношениях между ними. Специфика этих операций заключается в том, что они осуществляются по мандату международных организаций, прежде всего ООН. К таким операциям относится и так называемое принуждение к миру, когда миротворческие силы проводят боевые операции, направленные на пресечение агрессии и восстановление статус-кво. Примером эффективного «принуждения к миру» стала международная операция, проведенная против Ирака и получившая название «Буря в пустыне». В ее результате была восстановлена независимость Кувейта, захваченного Ираком в ходе агрессивной неспровоцированной войны, существенно ограничена способность режима Саддама Хусейна вновь обострять военно-политическую обстановку в регионе.
Далеко не все миротворческие операции приводят к успеху. Так, окончилась неудачей миротворческая операция в Сомали, где не удалось остановить внутреннюю межплеменную войну, приведшую фактически к краху государственности. Оказались неэффективными несколько операций в Африке, в районе Великих озер, где развернулись ожесточенные этнические войны. Есть и другие примеры такого рода. Эти неудачи, однако, не заслоняют становящейся все более отчетливой тенденции - военная сила в определенных случаях применяется не в традиционных целях захвата территорий, источников сырья и т.п. (хотя и это далеко не изжито), а в целях восстановления международного правопорядка, поддержания мира и безопасности, осуществления необходимых гуманитарных акций.
Кроме того, в 90-е годы наблюдается тенденция к «обессиливанию» военной силы, которая нередко оказывалась не способной решать те или иные политические проблемы. Подобная ситуация возникла еще в 70-е годы. Наиболее показательным примером такого рода стало поражение США в Индокитае. Американские войска, обладавшие превосходящей военной мощью, не смогли одержать победу, которая позволила бы Вашингтону достичь своих политических целей в этом регионе. Практически аналогичным был и результат советского вмешательства в Афганистане, откуда бывший СССР был вынужден вывести свои войска, не добившись желаемых политических результатов. Поражение российской армии в Чечне - продолжение той же тенденции. Другим ее проявлением стало возникновение своего рода тупиковых ситуаций в ряде локальных конфликтов, когда длительные военные действия обессиливали и ту, и другую сторону и не приводили к победе ни одну из них.
Вместе с тем операция НАТО против режима Милошевича, осуществленная в марте - июне 1999 г., высветила ряд проблем, сложностей и противоречий, присущих современной системе международных отношений и связанных с ролью военной силы в складывающихся военно-политических условиях. Что может и должно предпринять международное сообщество в случае массовых нарушений прав человека и, более того, фактического геноцида, осуществляемых теми или иными преступными режимами? Насколько эффективной в пресечении такого рода эксцессов является Организация Объединенных Наций, особенно если среди пяти постоянных членов Совета Безопасности возникают разногласия относительно конкретных действий против такого рода режимов? Не приведет ли применение военной силы, разрешающее один комплекс проблем, к появлению ряда новых, не менее сложных? Не окажется ли Россия в опасной международной изоляции, если в той или иной степени ассоциирует себя с «государствами-изгоями», бросающими вызов мировому сообществу?
Итоги войны на Балканах, видимо, еще долго будут анализироваться военными и экспертами. Но уже сейчас можно сделать ряд вполне определенных выводов. Прежде всего, подтверждается тенденция к денуклеаризации военно-политических отношений и мировой стратегической обстановки. То обстоятельство, что Россия является второй в мире ядерной державой, не помогло Москве добиться своих целей в ходе конфликта, прежде всего предотвратить бомбардировки Сербии. В свою очередь, три ядерные державы - США, Великобритания и Франция, вступив в войну с режимом Милошевича, никак не использовали (да и не могли использовать) свой ядерный потенциал и ядерный статус.
Далее, НАТО одержала убедительную победу не только над режимом Милошевича, заставив последний принять условия, предложенные на переговорах в Рамбуйе, но и над многочисленными скептиками, утверждавшими, что без тяжелой и кровопролитной наземной операции невозможно добиться успеха в этой войне. Кроме того, НАТО утвердила себя в качестве важнейшей военно-политической структуры в евро-атлантическом регионе, способной к эффективному применению силы в тех или иных политических целях. Наконец, в практику международных отношений введено успешное использование военной силы во имя гуманитарных целей - прекращения массового насилия и этнических чисток - без санкции ООН.
В то же время результаты операции НАТО против режима Милошевича в более долгосрочном плане представляются весьма противоречивыми. Неясно, насколько успешным станет наведение порядка в Косово, каково политическое будущее Армии освобождения Косово, не приведет ли развитие событий в Косово к албанской экспансии в регионе во имя создания Великой Албании, и как это скажется на стабильности в этой части Балкан. Но, пожалуй, наиболее противоречивым и сложным является влияние войны в Югославии на политическое будущее ООН и Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). И та, и другая, по сути дела, оказались бессильными остановить этнические чистки и акции геноцида в Косово. Это неизбежно привело к тому, что их вес и авторитет в мировой политике существенно снизились, а принципиальные вопросы урегулирования в Косово на деле решались вне рамок ООН - на встречах министров иностранных дел «группы семи» и России.
Военная операция НАТО против режима Милошевича, бесспорно, осложнила отношения России со странами Североатлантического альянса, прежде всего с США. Она также предельно жестко поставила российскую государственную элиту перед необходимостью стратегического выбора между формальной или неформальной ассоциацией страны с режимами, подобными режимам Милошевича, Саддама Хусейна, фундаменталисткого Ирана, Северной Кореи, с одной стороны, или с развитыми промышленными странами Запада - с другой. Этот выбор пока не сделан. Для его осуществления необходим тщательный профессиональный, свободный от идеологических установок и эмоций анализ последствий того или иного курса с точки зрения долгосрочных интересов России как в сфере экономики, так и в области безопасности.
В этом анализе, в частности, важное место должен занять вопрос, насколько Россия заинтересована в сохранении соглашений и договоренностей, достигнутых с Западом, в том числе и прежде всего с США, в области контроля над вооружениями, в сохранении и развитии элементов сотрудничества с Соединенными Штатами и другими государствами - членами НАТО, нацеленного на борьбу с терроризмом, организованной преступностью, наркобизнесом и преодоление других «нетрадиционных» угроз, а также - в перспективе - на стабилизацию социально-экономического и политического положения в новых независимых государствах, возникших на развалинах СССР.
После начала операции НАТО против режима Милошевича в российской политической и академической элитах распространилось представление, будто эта операция ликвидировала саму основу конструктивного сотрудничества России с Западом, в первую очередь с США, заставила отложить на неопределенное время решение всего комплекса проблем поддержания и укрепления безопасности. Такая постановка вопроса не учитывает, что развитие сотрудничества в этой сфере в 90-е годы было не только и не столько результатом политических симпатий российской и западных элит друг к другу (если таковые вообще имели место), сколько результатом прагматических подходов, осознания того, что совместные решения проблем безопасности, по крайней мере, поиски таких решений отвечают интересам как России, так и Запада, в том числе США. Операция НАТО против режима Милошевича не отменила необходимости решения этих проблем. Война на Балканах, например, не снизила заинтересованности России в установлении дополнительных ограничений на американские стратегические вооружения, адаптации Договора по ПРО, соответствующей российским интересам и учитывающей американские тревоги, и т.д. Скорее, в новой стратегической обстановке эта заинтересованность возрастает.
В условиях сложившегося в 90-е годы соотношения экономических и военных потенциалов на мировой арене, необходимости трудного и длительного реформирования российских вооруженных сил, зависимости экономики России от ведущих держав Запада, отсутствия у России реальных союзников и в силу других известных обстоятельств разрыв отношений России с США, в том числе в военно-политической области, обернулся бы для нас неизмеримо большими издержками, чем для наших западных партнеров.
Возобновление военно-политической и идеологической конфронтации с Западом приведет к изоляции России на мировой арене, что, в свою очередь, неизбежно вызовет переход к так называемым мобилизационным моделям экономики. Реализация последних невозможна без установления в стране авторитарного режима, который попытается внеэкономическими методами перераспределить ресурсы в пользу ВПК. Это, как показывают исследования общественного мнения, не соответствует массовым ожиданиям и предпочтениям, а потому способно лишь обострить социально-политическую обстановку в стране, привести к неясным в подробностях, но, скорее всего, тяжелым последствиями. Последние события свидетельствуют, что левая (но и не только левая) оппозиция и часть военных кругов сознательно провоцируют обострение отношений с Западом, желая усилить свои позиции и в конечном счете прийти к власти в условиях нарастания экономических трудностей и сопряженной с ними внутренней нестабильности в стране. Но это никоим образом не отвечает ни задаче сохранения российской государственности, ни задаче продолжения демократических преобразований.
Все это свидетельствует о необходимости продолжения диалога с Западом, прежде всего с США, по вопросам безопасности, сохранения накопленного потенциала договоренностей и соглашений в этой области, развития сотрудничества в тех сферах, где это соответствует интересам безопасности Российской Федерации. Для дальнейшего анализа требуется определить эти интересы более детально.
В самом общем виде интересы безопасности России распадаются на две основные группы. Прежде всего, необходимо обеспечить условия для длительного периода спокойного, мирного развития страны. Для этого важно не допустить соскальзывания к конфронтации с ведущими государствами Запада и их военно-политическими объединениями, возобновления гонки вооружений, которую Россия не выдержит по экономическим причинам. В настоящее время вероятность такой конфронтации может вытекать прежде всего из непродуманных, эмоционально мотивированных действий России на мировой арене. И самое главное: без длительного мирного периода в отношениях с Западом Россия не сможет решить две ключевые проблемы своей безопасности: во-первых, выйти из экономического кризиса и начать модернизацию экономики; во-вторых, осуществить кардинальную реформу своих вооруженных сил, привести их в соответствие с требованиями XXI в.
Следующая группа российских интересов безопасности вытекает из необходимости обеспечить стабильное, дружественное или, по крайней мере, нейтральное международное окружение в непосредственной близости к нашим границам, устранить там источники конфликтов и напряженности, которые так или иначе распространяются на российскую территорию, не допустить укрепления в приграничных, прежде всего новых независимых государствах антироссийских сил. В свете начавшегося расширения НАТО особую значимость приобретает, во-первых, создание и развитие международно-правовых механизмов, ограничивающих возможности наращивания вооруженных сил и вооружений стран - членов альянса, в том числе и прежде всего иностранных войск на территориях новых государств - членов НАТО; во-вторых, укрепление и развитие мер доверия и безопасности в зонах, прилегающих к западным российским границам или находящимся от них в непосредственной близости. При этом присоединение к такого рода механизмам, режимам и договоренностям прибалтийских государств приобретает для нас первостепенное значение, учитывая, что нынешняя реакция России на события на Балканах увеличила вероятность приглашения прибалтийских стран в НАТО.
Исключительно важным является то, что в 90-е годы закрепилась тенденция к демилитаризации отношений между развитыми индустриальными странами с устоявшимися демократическими режимами. Пока нет оснований говорить и о том, что военная сила будет играть серьезную роль в отношениях России с государствами Запада. Это обусловлено несколькими факторами.
Прежде всего, постоянно возрастает экономическая взаимозависимость современного мира, имеющая очень сложную структуру, уже соединившую в единое целое хозяйственные комплексы стран демократического и промышленно развитого Севера. В этих условиях страны Европы, Северной Америки и Япония являются, по сути, подсистемами единой экономической системы, соединенными финансовыми, торговыми и технологическими цепочками. Не случайно в последние двадцать лет важнейшую роль во взаимоотношениях этих государств играют усилия, направленные на решение экономических и финансовых проблем, обеспечение наиболее благоприятных условий хозяйственного развития. Не вызывает сомнений, что не только вооруженное столкновение, но даже сколько-нибудь серьезный политический конфликт между этими тремя важнейшими средоточиями экономической и военно-политической мощи может привести к крупномасштабным экономическим катастрофам, затрагивающим каждое из них..
Россия также включена в эту экономическую систему, хотя и весьма односторонним образом - она выступает как поставщик на мировые рынки энергетического и иного сырья. Видимо, нет необходимости говорить о том, что развитие российской экономики во многом, если не в решающей степени, зависит от экспорта сырья, прежде всего на европейские рынки. Такая ситуация может вызвать самые удрученные чувства у части российского населения и российских элит. Это понятно, поскольку массовое сознание в России унаследовало от прошлого определенное удовлетворение от причастности к сверхдержаве, чья военная мощь внушала опасение всему миру. Однако реальная практическая задача России состоит в том, чтобы наилучшим образом использовать сырьевые ресурсы для модернизации экономики.
Экономическая взаимозависимость дополняется ростом политического единства развитых демократических государств. Цивилизационной его основой служат общие либеральные ценности. Происходит постепенное приобщение к соответствующим ценностям и институтам новых стран и обществ. В практическом плане единство государств Евроатлантического региона нашло свое выражение в сохранении, а затем и расширении во второй половине 90-х годов Организации Североатлантического договора. В отличие от Организации Варшавского договора, исчезнувшей со стратегической карты мира сразу же после того, как рухнули коммунистические режимы в странах Восточной и Центральной Европы, НАТО не только сохранилась после окончания холодной войны, но и постепенно обретает новые функции и задачи, как военного, так и невоенного характера. Это вряд ли можно объяснить только бюрократической инерцией центрального аппарата Североатлантического союза.
В стратегическом и концептуальном плане решения мадридской сессии Совета Североатлантического союза, состоявшейся летом 1997 г., далеко выходят за рамки собственно приема в эту организацию нескольких новых членов из числа государств Центральной и Восточной Европы. Эти решения фактически подвели итог осмысления правящими кругами Запада новых реальностей, сложившихся после прекращения холодной войны. Они прежде всего подтвердили значение, которое в новых условиях страны Северной Америки и Европы придают сотрудничеству друг с другом и НАТО - как важнейшей несущей конструкции и основному механизму практического осуществления атлантической солидарности. С этой точкой зрения, начавшееся расширение НАТО выступает как один из центральных элементов долгосрочной стратегической линии Запада, основанной на императивах совместного поиска общей политики, направленной на решение возникающих проблем. Можно с уверенностью сказать: если бы после прекращения холодной войны исчез смысл существования НАТО, то никакого расширения этой организации не произошло бы.
После краха Советского Союза и возглавляемого им военно-политического блока НАТО выступает не столько как военная организация, в прошлом противостоявшая ОВД, но во все большей степени как механизм согласования политической и военной линий стран Атлантического региона. Этот механизм вырастает не только из необходимости защиты европейских государств или урегулирования тех или иных конкретных международных конфликтов. Он также порожден глубокой общностью их политической культуры, сходного видения мира и своего места в нем, единых либеральных ценностей, определяющих единство их политических систем. Иными словами, НАТО фактически трансформировалась из сугубо военного союза в один из центральных механизмов определения и реализации общих интересов государств Северной Америки и Европы, более того, атлантической цивилизации как таковой. В этом отношении расширение НАТО стало свидетельством того, что страны Центральной и Восточной Европы рассматриваются как составная часть этой цивилизации.
Зона демократических, промышленно развитых государств постепенно расширяется, вбирая в себя государства Центральной, Восточной и Южной Европы. Это сопровождается во многих случаях крупными сдвигами в цивилизационных и культурных моделях. Примером тому могут быть страны Южной Европы, где еще в середине XX в. доминировали традиционные ценности. В Испании, Италии и Португалии они базировались на глубоко внедренном в массовое сознание католицизме. К сегодняшнему дню все более широкое распространение в этой зоне получает светское видение мира и другие либеральные культурные парадигмы. Сложнее обстоит дело со странами Юго-Восточной Азии и Японией, которые включаются в экономическую и политическую систему Запада, сохраняя во многом свои традиционные культурные особенности.
И тем не менее там в растущей степени утверждается специфическая азиатская форма демократии, сочетающая политические институты и нормы, присущие любому демократическому обществу, с сохранением ориентации на такие преобладающие ценности, как семья, образование, социальная дисциплина и ответственность. «Азиатская демократия, - писал, например, посол Сингапура в России М. Хонг, - в данный момент является адаптацией либо президентской демократии по-американски, либо парламентской демократии образца британского Вестминстера, с определенными характерными чертами, например денежной политикой, влиянием законных интересов, таких как голосование в сельской местности или землевладение и так далее. В идеале демократия по-азиатски должна быть сочетанием политического плюрализма, свободных и справедливых выборов, экономического либерализма... а также социальной дисциплины и ответственности. В отличие от этого, на Западе вместо социальной дисциплины и ответственности большое внимание уделялось индивидуальным правам».
Таким образом, развитие событий в 90-е годы подтверждает тенденцию формирования обширной зоны экономически развитых и демократически ориентированных государств с близкими формами политической культуры, постепенно распространяющейся на все новые регионы Европы, Азии и Латинской Америки. Во взаимоотношениях государств этой зоны военная сила постепенно теряет свое значение не только ввиду единых демократических норм и принципов разрешения противоречий, но и в результате все более глубокой экономической взаимозависимости. Наряду с этим система международных отношений включает в себя, быть может, еще более обширные регионы, где господствуют традиционные нормы и механизмы межгосударственных отношений, ориентированных на широкое использование военной силы. Линии разграничения этих двух систем международных отношений весьма причудливы, в некоторых географических регионах, например на Балканах, они даже переплетаются.
Таким образом, в 90-е годы происходит новая трансформация роли и функций военной силы в мировой политике. Помимо сокращения географических ареалов ее традиционного применения идет изменение соотношения отдельных ее компонентов. Последнее связано прежде всего с серьезной и весьма противоречивой трансформацией роли ядерного оружия. Как уже отмечалось, со времени карибского кризиса начала 60-х годов ядерное оружие утвердилось не как средство ведения войны, а как инструмент сдерживания агрессии, прежде всего осуществляемой с использованием ядерного же оружия. Особое значение эта функция ядерного оружия приобрела в биполярной системе, в основе которой лежало непримиримое противостояние двух несовместимых социальных систем. Но если угроза такой агрессии исчезает, а политико-идеологическое противостояние ушло в прошлое, то и эта «сверхзадача» ядерного оружия также теряет свое значение.
В настоящее время большинство ядерных государств рассматривают ядерное оружие как некую гарантию безопасности на случай непредвиденного развития событий, которое сегодня предсказать трудно, если вообще возможно, но которое может содержать в себе угрозу. Одновременно растет понимание того, что ни одна внешнеполитическая задача, которая традиционно решалась - а подчас решается до сих пор - с помощью военной силы, будь то захват территорий или восстановление собственного контроля над ними, господство в зонах средоточия стратегически важных коммуникаций, обеспечение политического влияния в определенных регионах и т.п., по самой своей природе не может быть решена с помощью ядерного оружия, стратегического или тактического.
Вместе с тем имеет место и другая тенденция, наиболее ярко проявившаяся в проведении весной 1998 г. ядерных испытаний Индией и Пакистаном и, соответственно, обретении ими ядерного оружия. Последнее, как можно предположить, рассматривается руководителями этих государств не только как средство предотвращения некоей гипотетической угрозы или сдерживания возможного нападения, но и как мощный инструмент возможного конкретного военного противоборства друг с другом. В итоге военно-политическая ситуация в регионе, расположенном недалеко от границ бывшего СССР, обрела новые, намного более опасные черты. По сути, впервые возникла реальная вероятность локальной ядерной войны. Ее экологические, медицинские, экономические и политические последствия могут выйти далеко за пределы района собственно боевых действий.
Однако этим далеко не исчерпываются негативные последствия вхождения Индии и Пакистана в число обладателей ядерного оружия. Фактически дан старт разрушению режима нераспространения ядерного оружия. При этом впервые с 1967 г., с момента подписания Договора о нераспространении ядерного оружия, безнаказанно разрушен один из краеугольных камней сложившегося мирового режима безопасности. Мировое сообщество (прежде всего постоянные члены Совета Безопасности ООН) оказалось не в состоянии предотвратить появление ядерного оружия в Южной Азии. Тем самым был сломан психологический барьер, препятствовавший распространению ядерных вооружений. Долгосрочные последствия этого в деталях пока не проанализированы. Но большинство экспертов склонны считать, что в обозримом будущем в зоне «третьего мира» могут появиться новые обладатели ядерного оружия, в том числе в районах, непосредственно примыкающих к Южной Азии. Среди таких стран часто называют Иран, граничащий с новыми независимыми государствами Закавказья и Центральной Азии.
Но дело не только в этом. Становящееся все более реальным распространение ядерного оружия в нестабильных районах «третьего мира» создает новую глобальную стратегическую обстановку, в которой совместные действия и сотрудничество ведущих держав, включая и Россию, по обеспечению безопасности, предотвращению и урегулированию конфликтов приобретают особое значение. Любые же их попытки использовать процесс распространения в собственных интересах для того, чтобы укрепить свои позиции в тех или иных регионах, могут оказаться весьма опасными и в конечном итоге контрпродуктивными для их инициаторов.
В нынешних условиях особое значение приобретает реализация poccийско-американских договоренностей, нацеленных на постепенное уменьшение запасов ядерного оружия на взаимно регулируемой основе. Это может создать основу для дальнейших совместных действий в новой непростой международной обстановке. Кроме того, для России выполнение Договора СНВ-2 приобретает исключительную важность, поскольку экономические реалии таковы, что ядерный потенциал, в первую очередь стратегический, будет сокращаться независимо от того, как будут складываться отношения с США и как будет реализовываться данное соглашение.
Оно было подписано в январе 1993 г. и является во многом продолжением Договора СНВ-1. Согласно ему общее количество боеголовок на стратегических носителях России и США должно быть сокращено до уровня в 3000 - 3500 единиц, т.е. примерно в два раза по сравнению с потолками, определенными Договором СНВ-1. При этом должны быть ликвидированы все наземные баллистические ракеты, оснащенные разделяющимися головными частями, и тяжелые ракеты. Вводится дополнительное ограничение на баллистические ракеты подводных лодок - количество развернутых на них боеголовок не должно превышать 1700 - 1750 единиц. Наконец, были устранены во многом искусственные правила засчета, позволявшие США иметь на тяжелых бомбардировщиках дополнительно около 2000 ядерных боеголовок, практически не учитываемых соглашением.
Договор СНВ-2 был ратифицирован американским Сенатом, но в российской Государственной Думе его ратификация крайне затянулась. Причина тому - политические спекуляции национал-коммунистической оппозиции и некоторых других политических деятелей, амбиции которых пришли в противоречие с требованиями здравого смысла. Суть проблемы в том, что к концу следующего десятилетия истекут сроки эксплуатации всех 713 ракетных комплексов наземного базирования, стоящих сегодня на боевом дежурстве. На смену им должны прийти новые комплексы «Тополь-M» (или, по классификации НАТО, СС-27), однако пока не ясно, в каком количестве российская промышленность способна произвести эти МБР нового поколения. Не менее сложно складывается положение дел с российскими ракетами морского базирования. В середине 90-х годов предполагалось, что в начале следующего десятилетия у России будет 6 стратегических подводных ракетоносцев класса «Тайфун» и 7 - класса «Дельта 4» Но уже в 1997 г. досрочно из боевого состава были выведены две подлодки класса «Тайфун», а остальные четыре исчерпают свой ресурс к 2001 г. Гарантийные сроки эксплуатации подлодок «Дельта 4» истекают в 2007 г. Нет ясности и относительно того, в какой мере эти системы могут быть заменены стратегическими ракетоносцами новых моделей. Не лучше обстоят дела и с авиационной компонентой российской стратегической триады. В итоге к концу будущего десятилетия стратегический потенциал России серьезно понизится.
В этих условиях перед Россией открываются две возможности. Первая - ратифицировать Договор СНВ-2 и тем самым более чем в два раза снизить американский стратегический потенциал. Вторая - сорвать ратификацию и существенно ухудшить стратегический баланс Россия - США. «Если Договор СНВ-2 не вступит в силу, - подчеркивал видный российский военный эксперт генерал-майор Владимир Дворкин, - то потенциал сдерживания отечественных СЯС, то есть количество боевых блоков, сохранившихся для ответного удара, будет примерно в два раза меньше, чем в условиях Договора СНВ-2». Одно из возможных объяснений обструкционистской позиции Государственной Думы - стремление сорвать и без того непростой процесс строительства российско-американских отношений.
К концу 90-х годов проблема противоракетной обороны приобрела несколько новых черт и параметров. Распространение ракетных и ядерных технологий (прежде всего ставшая реальной перспектива появления баллистических ракет с ядерными боеголовками в государствах, власть в которых принадлежит диктаторским режимам экстремистского толка) вызвало серьезную озабоченность в США и некоторых других странах. Действительно, в будущем десятилетии Северная Корея, например, сможет нанести несколько ядерных ударов по территории США и Японии. В связи с этим американским руководством был поставлен вопрос о необходимости пересмотра Договора по ПРО, прежде всего о создании ограниченной национальной ПРО (создание любой национальной ПРО ныне действующим Договором запрещено)
В России такая постановка вопроса вызвала серьезное сопротивление как в Государственной Думе, прежде всего среди националистической и левооппозиционной части парламентариев, так и со стороны военного руководства. Главный аргумент состоит в том, что развертывание национальной ПРО, даже самой ограниченной, может привести к разрушению ситуации взаимного ядерного сдерживания и обретению США решающего стратегического преимущества над Россией. А США подчеркивают, что речь идет о развертывании системы ПРО, способной перехватить в лучшем случае несколько десятков боеголовок, не имеющих современных систем преодоления ПРО. Такая система может быть достаточно эффективной против относительно примитивного ракетного оружия, которое может быть разработано и принято на вооружение в Северной Корее, Иране и других подобных государствах, но не против современных систем, имеющихся у России.
Не менее важной для России будет адаптация к нынешним реальностям Договора об обычных вооруженных силах в Европе. Соответствующие переговоры начались в январе 1997 г в рамках Совместной консультативной группы. 23 июля 1997 г были согласованы так называемые ключевые элементы (basic elements) будущей версии договора. Наиболее важные утвержденные положения состоят в следующем:
1. Все стороны согласились с тем, что структура Договора об ОВСЕ устарела. В частности, групповые потолки должны быть заменены системой территориальных и национальных потолков на все ограничиваемые договором вооружения.
2.Национальные потолки не должны превышать существующие национальные квоты на ограничиваемые договором вооружения и должны быть зафиксированы на уровне, учитывающем законные интересы безопасности всех сторон.
3.Для каждого государства должен быть установлен территориальный потолок, ограничивающий общее количество как национальных вооруженных сил, так и иностранных войск, размещенных на его территории.
4. Должны быть сформулированы специальные правила, регулирующие размещение на территории каждого государства иностранных войск на так называемой временной основе.
После начала войны на Балканах в российских политических и академических кругах стала распространяться точка зрения, что Договор по обычным вооруженным силам в Европе (ДОВСЕ) не отвечает интересам России, и нам стоило бы от него отказаться. Эта точка зрения прямо противоречит интересам безопасности России, особенно учитывая достигнутую весной 1999 г. договоренность по конкретным параметрам адаптации этого договора к новым военно-политическим реальностям континента.
ДОВСЕ - единственный международно-правовой документ, имеющий обязательную силу, с помощью которого Россия может воздействовать на соотношение сил в Европе, в том числе (что для нас особенно важно) в регионах, непосредственно примыкающих к нашим границам и границам бывшего СССР. Нет другого инструмента, самым серьезным образом ограничивающего возможности НАТО по наращиванию своих вооружений и вооруженных сил на территориях новых государств - членов альянса. Конкретно, Чехия, Польша и Венгрия (как и все другие страны - участники ДОВСЕ), согласно достигнутым договоренностям, могут (каждая из них) повысить свои «потолки» на вооружения в течение ближайших пяти лет не более чем на 150 танков, 250 ББМ и 100 единиц артиллерии. С точки зрения соотношения военных сил в Восточной и Центральной Европе такое повышение может иметь минимальное значение.
Кроме того, и это не менее важно, по достигнутым договоренностям российские вооруженные силы в Европе могут иметь 6 350 танков, 11 280 ББМ, 6315 единиц артиллерии, 3 416 боевых самолетов и 855 ударных вертолетов. Это несколько превышает те количества данных вооружений, которые Россия имеет в настоящее время в зоне действия договора и практически совпадает с теми, которые были определены для нее по изначальному договору, подписанному в начале десятилетия в совершенно иной стратегической обстановке (по танкам - 6 400, ББМ - 11 480, артиллерии - 6 415, авиации - 3 416, вертолетам - 890).
Более того, такое количество вооружений намного превышает те потребности, которые определяются для России в процессе реформирования ее вооруженных сил. Последнее, как это следует из заявлений российского военного руководства, приведет к резкому сокращению количества частей и соединений, но к созданию одновременно нескольких полностью оснащенных и укомплектованных личным составом соединений. Даже если предположить, что в российских сухопутных силах в зоне действия ДОВСЕ будет создано десять таких дивизий (это заведомо завышенное предположение), то для их оснащения потребуется существенно меньше танков, ББМ и артиллерии, чем Россия может иметь по адаптированному варианту договора.
Важно также, что в ходе переговоров по адаптации ДОВСЕ имело место конструктивное российско-американское взаимодействие. Оно проявилось прежде всего в активных усилиях американской стороны в нахождении приемлемого для нас решения так называемой фланговой проблемы, а именно - выведения из состава флангов Псковской, Волгоградской, Астраханской областей, части Ростовской области и узкого коридора в Краснодарском крае. Позиция США стала важным фактором, благодаря которому удалось переломить сопротивление Норвегии и, особенно, Турции, настаивавших на сохранении предыдущего состава фланговой области.
* * *
Крах коммунистических режимов в Центральной и Восточной Европе, распад Советского Союза стали закономерным финалом холодной войны, во многом следствием того, что чрезмерное бремя военных расходов не просто подорвало советскую экономику, но и сформировало такую ее структуру, при которой бывший СССР не мог соревноваться с Западом в обеспечении материальных потребностей населения. Это важнейший пример того, что косвенное использование военной силы оказалось более эффективным, чем прямое военное давление и вооруженное противоборство. Прекращение холодной войны, в свою очередь, привело к дальнейшей демилитаризации международных отношений, понижению роли военной силы в мировой политике. Однако пока нет оснований говорить о том, что этот процесс приобрел общемировой характер. За пределами зоны демократических и экономически развитых государств военная сила во многом сохраняет свои традиционные функции. При этом возникли новые формы и цели применения военной силы - в виде миротворческих операций, ориентированных в целом на поддержание правопорядка в международных отношениях, «гуманитарные интервенции» и т.п. Это может быть одним из первых признаков становления нового, более безопасного международного порядка. Растущая демилитаризация мировой политики ставит перед Россией серьезную проблему. Она должна выбрать одну из двух альтернатив. Первая состоит в том, чтобы вписаться в новую, формирующуюся модель международных отношений и тем самым укрепить свою безопасность, устраняя сами источники возможных конфликтов, по крайней мере вдоль наиболее важных западных границ. Вторая - ориентация на конфронтацию, попытка реанимировать все более устаревающие модели международных отношений, в которых главную роль играет военная сила. Последствия второй стратегии могут быть самыми печальными.
Рекомендованная литература
Иванов И. Фактор силы // Красная звезда. - 1996. - 19 нояб.
Кокошин А. Какая армия нам нужна // Сегодня. - 1996. - 7 июля.
Макиавелли Н. Государь. - СПб., 1997.
Соков Н. Тактическое ядерное оружие: новые геополитические реальности или старые ошибки? // Ядерный контроль. - 1997. - № 26.
Фукуяма Ф. Конец истории // Вопросы философии. - 1996. - № 3.
Хантингтон С. Столкновение цивилизаций // Полис. -1994. - № 1.
Хонг М. Демократия в Азии // Россия и Корея в меняющемся мире - М., 1997.
Clawsewitz С. von. On War / Ed. and translated by M. Howard and P. Pfiet. - Prinston, 1976.
Глава 6. Новые измерения отношений Север – Юг
Современные процессы мирового развития придали новое измерение широкому кругу международных проблем. К их числу относится и проблема отношений Север - Юг, которую принято связывать с общими условиями взаимодействия промышленно развитых и развивающихся стран. Вопросы этого взаимодействия впервые встали на повестку дня после распада колониальной системы и изначально трактовались почти исключительно под углом зрения экономической помощи молодым независимым государствам. Однако в дальнейшем термин «Север - Юг» не только занял прочное место в политическом лексиконе, но и стал часто фигурировать как синоним противоречий между «богатыми» и «бедными» странами, как вектор глобальной конфронтации XXI в. Вместе с тем анализ реальной ситуации, сложившейся в регионах, относимых к мировому Югу, как и тенденций, доминирующих в мировой политике после окончания холодной войны, на наш взгляд, отнюдь не подтверждает апокалиптические прогнозы.
Крайне тяжелые условия социального бытия в регионах мирового Юга (140 развивающихся стран, согласно классификации ООН), где проживает сегодня около 80% населения нашей планеты, давно стали источником серьезной озабоченности. Но общая ситуация в регионах Юга значительно отличается от той, которая существовала 10-20 лет назад.
В последние десятилетия заметно укрепились экономические позиции развивающихся стран. По темпам прироста ВВП они вдвое опережали промышленно развитые государства, и в 1996 г. их доля составила около 31,4% ВВП всех стран рыночной экономики. В результате роста производства произошло также Увеличение и большинства среднедушевых показателей, что свидетельствует о повышении общего уровня развития периферии мирового хозяйства. Особо следует отметить резкое ускорение промышленного роста в ряде регионов, появление так называемых новых индустриальных стран (НИС). Заметно увеличивается доля периферии мирового хозяйства и в международной торговле.
Очевидно, что темпы преодоления разрыва экономических показателей развитых и развивающихся стран отстают от потребностей населения Юга, но все же вероятность глобальной поляризации «бедности» и «богатства» представляется уже крайне незначительной. Большую озабоченность сегодня внушает не эта чисто гипотетическая угроза, а неравномерность происходящих в странах Юга позитивных перемен.
В основе бесспорных экономических успехов развивающихся стран лежит мощный рывок ограниченного числа государств. Так, в течение последних десятилетий свыше 4/5 прироста совокупного ВВП «третьего мира» было обеспечено 26 странами, где проживает около 28% всего населения. Степень дифференциации уровней социально-экономического развития стран мирового Юга сегодня такова, что фактически речь идет об их расслоении на три различные группы, разрыв между которыми возрастает.
Согласно авторитетным оценкам, в 80-е годы к первой группе относились 25 относительно продвинутых в экономическом отношении государств (24,9 % населения Юга). По показателям среднедушевого дохода эта группа превосходила средний «эшелон» (54 страны - 24,9% населения) в 2,4 раза, а нижний (36 стран - 60,8% населения) в 5,4 раза. К середине 90-х годов среднедушевой доход в странах верхнего «эшелона» (19 стран -12,5% населения) превышал соответствующий показатель среднего «эшелона» уже в 2,9 раза, а нижнего - в 12,2 раза.
Неравномерность процессов хозяйственного развития стран Юга имеет и пространственное измерение. Самыми быстрыми темпами экономический рост осуществлялся в государствах восточноазиатского субрегиона. В 90-е годы мировой список стран с наивысшими показателями прироста ВВП возглавляли Китай (максимальные мировые темпы экономического роста - 10% в год), Таиланд, Сингапур, Южная Корея, Малайзия, Индонезия. В целом страны Азии постоянно наращивали темпы экономического роста с 3% в 70-е до 3,2% в 80-е и 4,1% в 90-е годы. В странах Латинской Америки, переживших в результате долгового кризиса 80-х годов существенное падение производства, в 90-е годы возобновился экономический рост, составивший первоначально 1,5%, а затем 3,2% в год. Но одновременно крайне тяжелая ситуация сложилась в африканских странах южнее Сахары. В них темпы роста ВВП постоянно являются самыми низкими в мире (около 1%), причем в ряде случаев наблюдалась даже отрицательная динамика.
Неравномерностью в зоне развивающихся стран характеризуется и такой показатель общественного благосостояния, как производство ВВП на душу населения, который нередко рассматривают как условный индикатор социального прогресса. Если в 50-е годы Азия являлась самым бедным континентом мира, отстававшим по этому показателю от Африки более чем в 1,5 раза, а от среднемирового уровня более чем в 3 раза, то к 1996г. она уже почти вдвое опережала Африку и лишь на 1/3 отставала от среднемирового уровня.
Таким образом, в 80-е и особенно в 90-е годы мировой Юг перестал существовать как более или менее единое целое. Регионы и страны, относящиеся к хозяйственной периферии, дифференцировались на существенно отличающиеся по уровню, а главное, и по потенциальным возможностям социально-экономического развития группы государств. На современном этапе часть из них получила достаточно мощный импульс для продолжения быстрой эволюции и преодоления отсталости. Другими словами, аккумуляция «глобальной бедности» вряд ли станет доминантой третьего тысячелетия.
Однако дальнейшая реализация благоприятного сценария находится в очень тесной зависимости от политических условий, в которых будет проходить развитие как экономических лидеров, так и большинства других стран Юга. Сегодня их все настойчивее связывают с процессами либерализации и демократизации, переходом от преимущественно авторитарного управления к утверждению ценностей гражданского общества. Политический опыт, накопленный странами Азии, Африки и Латинской Америки к 90-м годам, свидетельствует, что «авторитаризм развития» стимулирует процесс структурных преобразований постольку, поскольку он эволюционирует в сторону демократии, и что, несмотря на различные недостатки, демократические, а не авторитарные формы правления обеспечивают устойчивое развитие общества.
Среди развивающихся стран есть примеры длительного существования политических режимов, при которых демократические институты формировались одновременно с завоеванием независимости. Но Индия, Шри-Ланка или Малайзия являются скорее исключением. В большинстве государств Юга построение основ демократического общества было начато гораздо позже, проходило с осложнениями и неравномерно. Но общими чертами демократизации конца 80-х - начала 90-х годов стали законодательное подтверждение прав и свобод граждан, отказ от однопартийных политических систем, разделение властей и утверждение принципов их подотчетности населению. Отправной точкой этих процессов явилось проведение свободных выборов, причем часто с привлечением корпуса международных наблюдателей.
Во многом схожими были и главные недостатки демократических преобразований: технократизм, игнорирующий социальные потребности, и популизм, приносящий в жертву псевдосоциальной политике эффективность экономики. Кроме того, демократические структуры в развивающихся странах повсеместно обладают собственной спецификой. Для них характерны большая роль стереотипов традиционной политической культуры, этнический корпоративизм, клановость и персонификация политических отношений. Однако следует учитывать, что совершенствование новых форм социального бытия - сложный и длительный процесс.
Начало демократического процесса в Африке совпало с изменением глобальной политической ситуации в мире. Оно было обусловлено и такими региональным факторами, как деколонизация Намибии, национальное примирение в Анголе и Мозамбике, проведение первых многорасовых выборов в ЮАР. К началу 90-х годов в большинстве африканских государств существовали однопартийные или военные режимы. В условиях противостояния двух мировых сверхдержав часть из них ориентировалась на Запад, другие поддерживали более тесные контакты с СССР. Но жизнеспособность авторитарных режимов повсеместно падала: экономика деградировала, росло число внутренних и внешних вооруженных конфликтов, участились массовые антиправительственные выступления.
Переход к демократическим формам правления осуществлялся разнообразными путями. Общими чертами были легализация оппозиционных организаций и снятие запретов на деятельность политических партий. В результате свободных выборов с политической авансцены ушла плеяда авторитарных лидеров, произошла смена политических режимов. Пионерами демократизации стали страны Западной Африки: Республика Острова Зеленого Мыса (РОЗМ), Нигер, Мали, Того, Бенин, Буркина-Фасо. Смена режимов путем многопартийных выборов за редким исключением проходила в мирных формах. К концу 1993 г. в 15 африканских странах установилась многопартийная политическая система.
Однако к середине 90-х годов стало ясно, что демократизация резко замедлила свои темпы. Авторитарные режимы в Заире, Кении, Мадагаскаре, Камеруне, Габоне и некоторых других странах оказали упорное сопротивление переменам. Одновременно новые, избранные демократическим путем руководители встретили сопротивление старых элит, приверженных личной власти.
Камнем преткновения переходного периода стали прежде всего проблемы отношений гражданских властей с армией. В крайне драматичных формах проявилось недовольство армейских кругов сокращением военных расходов в Чаде, Того, Руанде. Выступления военных периодически дестабилизировали ситуацию в Заире и позволили такому одиозному деятелю, как президент Мобуту, на несколько лет затянуть свое пребывание у власти.
Новые африканские демократии столкнулись и с другими трудностями: экономический кризис, низкие доходы населения, отсутствие прочных демократических традиций. Но, пожалуй, главной угрозой их существованию стало обострение этнических конфликтов. Политический плюрализм в африканском контексте резко усилил напряженность межэтнических отношений. В наиболее разрушительных формах это проявилось в ходе гражданских войн в Либерии, Сомали, Эфиопии. Этнический геноцид 1994 г. в Руанде спустя два года повторился и стал угрожать Бурунди и Заиру (ДРК).
На волне этнических конфликтов во многих африканских странах стали проявляться опасные признаки распада государственности, а неоправдавшиеся надежды населения в ряде случаев заставили обратить внимание на политические модели прошлого. В Бенине на президентских выборах в 1996 г. победил М. Кереку, бывший авторитарный лидер страны. Летом 1996 г. произошел государственный переворот в Бурунди. Представители армейских кругов вернулись на политическую арену в Нигере, Чаде, Гвинее, Конго и ЦАР. Весной 1999 г. произошел военный переворот в Гвинее-Бисау. Обнадеживающие признаки продолжения процесса демократизации на Африканском континенте появились только в связи с падением в 1997 г. диктаторского режима Мобуту. Однако до сих пор страну продолжают сотрясать военные столкновения правительственных сил и вооруженной оппозиции, в которые оказались вовлеченными и некоторые соседние с ДРК страны.
Хрупкость демократических перемен в Африке общеизвестна, но она не является доказательством провала демократических целей общественной и политической эволюции стран региона. Препятствием на пути возрождения авторитаризма стала деидеологизация международных отношений, а возникшие на континенте вооруженные конфликты были блокированы совместными усилиями стран - членов ОАЕ и ООН. Важную роль сыграло и то, что крупнейшие доноры африканских стран обусловили предоставление помощи продолжением демократических перемен.
Краткосрочные перспективы демократизации в Африке еще неопределенны. Возместить потери 70 - 80-х годов пока не удается. Но благодаря международной помощи и прагматизму политиков, воздерживающихся от вытеснения частного сектора, применения репрессий, раздувания военных расходов, большому числу африканских государств удалось остановить экономический спад. ВВП в странах Африки в среднем вырос на 2% в 1994 г., на 4% в 1995-м и на 4,5% в 1996 г. В таких странах, как Эфиопия, Гана, Мозамбик и Уганда, отмечается рост доходов на душу населения.
Демократии в странах Африки в подлинном смысле еще нет, но налицо широкий отказ от «ценностей» авторитаризма и первые успехи, которые будут закрепляться при поддержке мирового сообщества.
На встрече глав государств и правительств стран - членов ОАЕ, состоявшейся в июне 1998г. в Уагадугу, было отмечено, что «проблемы Африки многочисленны», и что «Африка не может развиваться, если не будет мира и стабильности, настоящей демократии и уважения прав человека».
Значительным своеобразием отличаются процессы либерализации и демократизации в Юго-Восточной Азии. Они осуществлялись по нескольким направлениям и во многом стали возможны благодаря разрядке международной напряженности, которая утверждалась в регионе при поддержке СССР, США, Китая. Позитивное влияние на региональную обстановку оказали и внутренние преобразования, которые проходили в странах, ориентировавшихся как на социалистическую, так и на рыночную модель развития.
Например, Лаос, Вьетнам и Кампучия, сохраняя свою политическую структуру, приступили к осуществлению экономических реформ с использованием рыночных элементов. Наибольших успехов на этом пути достигла Республика Вьетнам. Но отказа от социалистического эксперимента оказалось недостаточно, чтобы добиться нормализации положения в Кампучии. Мирный демократический процесс, начатый в 1993 г. под эгидой ООН, тормозился различными группировками местной политической элиты. Кроме того, в последнее время Кампучия стала центром торговли наркотиками и других видов криминального бизнеса. Поэтому дальнейшая демократизация зависит от усилий всех кампучийских лидеров, направленных на восстановление порядка и честного управления страной.
Заметно эволюционировал в сторону демократии Таиланд, где традиционно сильное влияние военных на общественную жизнь существенно ослабло. В 1995 г. в стране были проведены демократические выборы и восстановлено гражданское правление. Характерно, что формирование нового правительства проходило с учетом непричастности потенциальных министров к наркобизнесу.
Усиление демократического движения в середине 80-х годов привело к падению авторитарного режима в Южной Корее. На президентских выборах 1992 г. впервые за многие годы не было претендентов из среды военных, а победу одержал лидер оппозиции. К середине 90-х годов был демонтирован авторитарный режим на Тайване, расширилось представительство оппозиционных партий в парламентах Сингапура и Малайзии. Монополия исполнительной власти на принятие государственных решений все больше ограничивалась.
Более противоречивый характер носят процессы демократизации и либерализации на Филиппинах. Правительство президента Ф. Рамоса, пришедшего к власти в начале 1992 г., добилось существенного понижения активности вооруженных повстанческих группировок, десятилетиями действовавших в различных районах Филиппин, и одновременно разработало программу развития страны, нацеленную на переход в ряды НИС к 2000 г. Но пока не удалось заложить прочную законодательную базу рыночных преобразований. Представители старой олигархии, сложившейся в эпоху диктаторского режима Ф. Маркоса, продолжают доминировать в парламенте и блокируют принятие конструктивных решений.
Важную роль в развитии демократических процессов в ЮВА играет ограничение действия такого традиционного для восточных стран тормоза социальных преобразований, как бюрократия, и ее главной питательной среды - государственного сектора экономики. Убедившись, что госпредприятия не ускоряют, а чаще тормозят промышленное развитие, правительства НИС стали стимулировать частное предпринимательство. В Южной Корее, Сингапуре, Малайзии, Индонезии законодательная поддержка частного бизнеса сочеталась с приватизацией предприятий, либерализацией банковского дела, увеличением числа фондовых бирж, сокращением регулирующей роли государства во внешней торговле. Все это позволило сократить финансовое бремя, а в ряде случаев и высвободить дополнительные бюджетные средства на нужды социальной сферы.
Опыт стран ЮВА не только показывает реальность достижения развивающимися странами значительного прогресса в сжатые исторические сроки, но и опровергает многие мифы. Подтверждаются сомнения в возможности прямого копирования моделей западной либеральной демократии без учета специфики «южных» обществ. Не менее важен и вывод о том, что преодоление отсталости не может успешно осуществляться при сохранении авторитарных политических режимов. Даже в условиях экономического бума, который переживали «азиатские тигры», автократы не смогли перейти к реализации долгосрочной стратегии развития. Решающими факторами для подавляющего большинства стран ЮВА стали образование, подготовка квалифицированной рабочей силы, а в широком смысле вся социальная сфера. Без решения этих проблем они не смогут перейти на новый этап НТР, сохранить достижения прошлых лет. Поэтому новое поколение азиатских лидеров связывает будущее своих стран с дальнейшей реорганизацией системы государственного управления и упрочением демократических институтов.
Тяжелейший финансово-экономический кризис, начавшийся в азиатских странах с середины 1997 г., оказал противоречивое воздействие на развитие региона. С одной стороны, стали очевидными многие упущения в сфере экономического и социального управления, которые обусловили радикальную критику в адрес МВФ, Запада (прежде всего США), поиск виновников неурядиц среди наиболее активных сторонников либерализации. В некоторых странах, например в Малайзии, была предпринята попытка дискредитировать демократические реформы с популистских и националистических позиций. Однако анализ причин наступившего кризиса и первые результаты усилий по его преодолению свидетельствуют, что решение обострившихся социальных и политических проблем реально связано с продолжением курса реформ, борьбой со злоупотреблениями коррумпированного чиновничьего аппарата и транснациональными финансовыми спекуляциями, укреплением основ гражданского общества. На этот путь встали страны, начавшие постепенно справляться с трудностями кризисного периода, в том числе Южная Корея, Индонезия. Такого рода процессы идут и на Тайване. В этом же направлении ориентированы тактические шаги региональных организаций - АТЭС и АСЕАН - в области международного сотрудничества.
Динамичные процессы демократизации и либерализации развернулись с конца 80-х годов в Латинской Америке. Программы структурных преобразований, проводившиеся ранее в ряде крупных стран континента военно-диктаторскими режимами, оказались малоэффективными. Предпосылки социально-политической нестабильности не только сохранились, но и возросли.
В этих условиях в большинстве латиноамериканских государств был взят курс на коренное изменение политических приоритетов. Новое поколение политиков, пришедшее к власти в результате свободных выборов, отличается от своих авторитарных предшественников не только демократической репутацией, но и профессионализмом.
Главными направлениями в их деятельности стали широкая приватизация и финансовая стабилизация, благодаря которым странам Латинской Америки в основном удалось выйти из состояния глубокого кризиса. Существенную роль в этом процессе сыграла и финансовая поддержка США, оказанная таким странам, как Чили, Мексика, Аргентина, Перу, и некоторым другим.
В середине 90-х годов темпы экономического роста в регионе составляли 3% в год (в конце 80-х - менее 1%), но в Чили, Аргентине, Перу, Венесуэле, Уругвае, Парагвае, Панаме, Доминиканской Республике они достигали 4 - 8%. Вырос внешнеторговый оборот, прекратился отток капиталов за рубеж.
Процессы демократизации и либерализации проходили отнюдь не гладко. В Боливии они развернулись на фоне серии государственных переворотов. Столкновения исполнительной и законодательной власти периодически создавали напряженность в Парагвае. В ходе либерализации обострились и традиционные социальные проблемы региона: выросли безработица, наркомания, а преступность приобрела трансграничный характер.
Высокая социальная цена структурных реформ обусловила хрупкость демократических порядков во многих латиноамериканских странах. В Перу в середине 90-х годов активизировались вооруженные экстремистские группировки. В Мексике в 1994 г. в штате Чапас произошло восстание индейского населения. Правящие круги Панамы не сумели справиться с влиянием наркобизнеса.
Но очень многое говорит о позитивных переменах. В 1991 г. впервые в истории региона президент Бразилии Ф. Колор был отстранен от власти не в результате переворота, а посредством конституционной процедуры. Год спустя то же повторилось в Венесуэле. Несмотря на напряженные условия поставторитарной трансформации не возобновилась гражданская война в Никарагуа. В результате президентских выборов большинство граждан страны дважды подтвердили отказ от сандинистского прошлого и поддержали деятелей либеральной ориентации.
Конструктивные преобразования проходят в Уругвае, традиционно самой стабильной и благополучной стране Латинской Америки. При вполне удовлетворительной конъюнктуре производства уругвайское правительство в середине 90-х годов начало осуществлять программу масштабной модернизации экономики, сделав главную ставку на повышение эффективности управления за счет сокращения государственного сектора и расходов на государственный аппарат.
Большое значение для укрепления тенденций демократизации и либерализации в латиноамериканском регионе имеет активизация интеграционных процессов. Поиск стратегий взаимодействия ведут страны Андской группы и Карибского сообщества, причем к деятельности последнего подключена и Куба. С 1995 г. начал функционировать крупнейший торговый блок Южной Америки - МЕРКОСУР, в который входят Аргентина, Бразилия, Парагвай и Уругвай, стремящиеся к взаимной ликвидации таможенных тарифов. Расширяют двустороннее сотрудничество Бразилия и Чили. Важно, что в условиях интеграционных процессов возрастает готовность латиноамериканских стран налаживать сотрудничество в борьбе с наркобизнесом и преступностью, пресекать попытки выступлений криминальных кругов под прикрытием радикальных политических лозунгов.
Латинская Америка переживает период структурных преобразований, для которых характерно комплексное решение экономических и политических проблем. К середине 90-х годов во всех странах региона созданы предпосылки реальной демократизации общества. Вместе с тем дальнейшая эволюция ощутимо тормозится крайней неравномерностью распределения богатств в большинстве стран континента. Показательно, что и влиятельная католическая церковь, и эксперты МВФ указывают на необходимость срочного включения механизмов преодоления социальной поляризации. Важность этой задачи хорошо осознают и многие находящиеся у власти политики.
На современном этапе в регионе существует высокая степень согласия относительно необходимости добиться повышения эффективности расходов на образование и здравоохранение бедных слоев населения. В то же время политические силы, стремящиеся возглавить решение социальных проблем, выступая с ортодоксально левых или популистских позиций, неизменно теряют поддержку избирателей. Например, в октябре 1998 г. в Бразилии, несмотря на экономические трудности, сторонник либеральных реформ Кардозу вновь был избран президентом. И если одна из ведущих партий Мексики - Партия демократической революции теряет влияние в массах, то в Аргентине, Чили и Сальвадоре левые силы, переместившиеся в центр политического спектра, имеют хорошие перспективы на ближайших выборах. В этой связи есть все основания полагать, что процессы демократизации в Латинской Америке будут продолжаться.
Сложные проблемы развития, стоящие перед странами Юга, вряд ли могут быть решены только с помощью либерализации политических систем. Достичь фундаментальных целей демократии, видимо, можно на путях одновременного продвижения политических и рыночных реформ, осуществляемых с учетом условий различных государств. Важную роль в поддержке структурных преобразований призвано сыграть расширение экономического сотрудничества между самими странами Юга, в том числе с целью оказания помощи наиболее бедным из них. Примером попыток решения проблем развития на основе привлечения финансовых ресурсов стран - экспортеров нефти является деятельность Фонда международного развития, созданного в 1976 г. членами ОПЕК. Первоначально деятельность фонда рекламировалась и как способствующая экономической независимости стран Юга от западных держав.
За годы своего существования Фонд ОПЕК предоставил различным развивающимся странам финансовую помощь и льготные займы на общую сумму около 5 млрд. долл. Его услугами воспользовались несколько десятков государств, причем предпочтение отдавалось странам с наименьшим доходом на душу населения, в частности государствам Африки южнее Сахары. Совместно с другими арабскими фондами ОПЕК в течение десяти лет финансировала примерно половину проектов ЕС в Африканском регионе. Наибольшая часть средств была вложена в развитие сельского хозяйства.
Среди крупных получателей помощи и кредитов Фонда ОПЕК фигурируют Лесото, Филиппины, Сенегал, Танзания, Мали, Боливия, Гондурас, Руанда, Гвинея. Безвозмездные ссуды были предоставлены университету в Хартуме, Управлению Верховного комиссара ООН по делам беженцев, ряду учебных центров Восточной Африки. Развивающиеся страны связывали большие надежды с прямым финансированием Фондом ОПЕК различных проектов. Но основная часть «нефтедолларов» направлялась не на Юг, а на Запад в виде банковских инвестиций. На развивающиеся страны к началу 80-х годов (пик расходов Фонда) приходилось лишь 17% зарубежных инвестиций членов ОПЕК. Сегодня этот показатель намного ниже. Половина членов ОПЕК имеет большие платежные дефициты, а такие страны, как Алжир, Нигерия, Иран, отказываются выделять крупные суммы.
Помощь, предоставляемая Фондом ОПЕК, не приносит донорам прямых экономических выгод, но она является важным инструментом их политики. В 70 - 80-е годы развивающиеся страны поддержали линию ОПЕК в международной дискуссии по энергетической проблеме. Однако, поскольку члены ОПЕК в политическом отношении неоднородны, различаются и цели, преследуемые ими при оказании помощи. Такие государства, как Ирак, Иран, Ливия, стремились усилить антизападную направленность политики «третьего мира». В то же время княжества Аравийского полуострова делали упор на распространении влияния ислама, уделяя особое внимание Тропической Африке.
Страны ОПЕК связывают с другими развивающимися странами общие проблемы и долгосрочные интересы. Сотрудничество с ними будет продолжаться, но завышенные ожидания остались в прошлом. На первый план с середины 90-х годов выдвигаются более прагматичные и неполитизированные формы международного взаимодействия по линии Юг - Юг.
Примером может служить деятельность созданного в 1989 г. наиболее развитыми странами Азии, Африки и Латинской Америки объединения «Группа 15». В него входят Аргентина, Бразилия, Чили, Зимбабве, Индия, Малайзия, Нигерия, Перу, Сенегал, Венесуэла, Алжир, Египет, Индонезия, Ямайка и Мексика. Члены «Группы 15» стремятся к взаимному расширению торгово-экономического сотрудничества, а также к установлению постоянного диалога с мировыми державами, входящими в «семерку».
Участники «Группы 15» положительно оценивают результаты рыночных преобразований и существенный прогресс, достигнутый значительной частью восточноазиатских и латиноамериканских стран. Экономический рост, снижение инфляции и уменьшение внешнего долга стали признанными показателями первых успехов. Члены «Группы 15» учитывают перспективы дальнейшей глобализации мирового производства и торговли, но основной акцент в своем развитии делают на региональные экономические организации.
В этой связи представляется, что локомотивом отношений Юг - Юг в дальнейшем будут выступать не экспортеры нефти или объединения, стремящиеся установить монопольные цены на сырьевых рынках, а сложившиеся и формирующиеся группы региональных партнеров в Азии, Африке и Латинской Америке, такие как АСЕАН, МЕРКОСУР (Латинская Америка), Карибское соглашение, Договор Абуджа (Африка). Возможно, со временем появятся и совершенно новые региональные формы сотрудничества развивающихся стран.
С прекращением холодной войны претерпела существенные изменения и такая авторитетная международная организация, как Конференция ООН по торговле и развитию (ЮНКТАД), которая является важным координационным центром экономических связей между развитыми и развивающимися странами. Созданная в 60-е годы, она традиционно занимала радикальные позиции в отношении размеров помощи развитых стран бывшим колониальным и зависимым народам. Но в 90-е годы на первый план вышли вопросы повышения ее эффективности, понимаемой в категориях не донорства, а партнерства. Кроме того, после создания в 1995 г. Всемирной торговой организации (ВТО) в качестве основного органа, регулирующего общие правила мировой торговли, ЮНКТАД продолжает играть роль международного форума для обмена мнениями по кардинальным проблемам экономического взаимодействия развитых и развивающихся стран.
Так, наименее развитые страны возлагают особые надежды на ЮНКТАД в плане списания большей части их долгов государствам-донорам и радикального пересмотра долговых обязательств перед международными финансовыми институтами. Другое традиционное объединение развивающихся стран -«Группа 77» (сейчас в нее входит уже 132 государства) стремится превратить ЮНКТАД в инструмент обеспечения свободного экспорта их продукции на рынки развитых стран, критикуя высокие таможенные тарифы, действующие в Западной Европе и Северной Америке.
Представители развивающихся стран используют механизмы ЮНКТАД и для противодействия предложенному ЕС формированию многосторонней инвестиционной структуры, позволяющей иностранным инвесторам пользоваться равными с местными компаниями правами. К сожалению, и другие, в том числе достаточно умеренные, инициативы развитых стран нередко воспринимаются членами «Группы 77» как попытки узаконить дискриминацию «третьего мира», как прелюдию к новому колониализму.
В свою очередь западные страны, и особенно США, обусловили дальнейшую поддержку деятельности ЮНКТАД отказом от идеологических стереотипов при принятии решений. Эта линия была подчеркнута на очередном форуме ЮНКТАД в 1996 г., на котором Север настойчиво призвал Юг ориентироваться на адаптацию к реалиям современных торгово-экономических отношений.
На современном этапе ЮНКТАД сохраняет свой статус в международном сообществе. Согласно представлениям развивающихся стран, она должна оказывать им содействие в деле интеграции в глобальную экономику. В рамках ЮНКТАД начато изучение предлагаемого развитыми странами «инвестиционного кодекса». Продолжаются консультации с МВФ и Всемирным банком по вопросам долговых обязательств развивающихся стран.
Дифференциация развивающихся стран и появление обнадеживающих перспектив экономического роста в различных регионах «третьего мира» фактически сняли с повестки дня угрозу превращения отношений Север - Юг в комплекс непримиримых противоречий между «богатыми» и «бедными» народами. Несмотря на качественные различия в уровне жизни населения индустриально развитых и отстающих в приобщении к техногенной цивилизации государств, усиление глобальной взаимозависимости Севера и Юга происходит на современном этапе не на принципах устрашения, а на принципах сотрудничества.
Новые отношения Север - Юг складываются по многим направлениям. Но традиционно общие условия взаимодействия развитых и развивающихся стран характеризуются преимущественно экономическими индикаторами, прежде всего оценкой состояния мировой торговли.
Растущий глобальный спрос на некоторые виды сырья и интенсификация промышленного развития в странах Восточной и Юго-Восточной Азии привели к существенному увеличению в 90-е годы товарооборота между развитыми и развивающимися странами. Ежегодно он составлял примерно 11%, значительно опережая среднемировые темпы роста.
Хотя из развивающихся стран периодически формируются «команды», стремящиеся приобрести определенные преимущества, они являются уже не «командами беднейших», а скорее объединениями достаточно благополучных участников международной торговли. Например, единой «командой» на форумах ВТО обычно выступают семь восточноазиатских стран: Бруней, Вьетнам, Индонезия, Малайзия, Сингапур, Таиланд и Филиппины. Они разделяют концепцию либерализации мировой торговли, но выступают за более гибкие условия подключения к процессам либерализации региональных зон свободной торговли.
Кроме того, идет активное наращивание сотрудничества между тремя центрами деловой активности Севера и Юга: Восточной Азией, Западной Европой и США. С 1993 г. 17 стран Азии и США участвуют в создании самой большой в мире зоны свободной торговли - Организации Азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества. В 1995 г. в Таиланде состоялся и первый в истории азиатско-европейский торговый саммит, на котором Азию представляла АСЕАН (при участии Китая, Южной Кореи и Японии), а Европу - Европейский союз.
Другим показателем расширения связей развитых и развивающихся стран является движение капитала. Несмотря на высокую степень риска, более четверти направляемых за рубеж капиталов развитых стран вкладывается в акции предприятий, расположенных в зоне Юга (в середине 90-х годов около 25 млрд. долл. ежегодно). Если еще недавно больше всего средств в заграничные инвестиции вкладывали Великобритания и Япония, то в 90-е годы США и континентальная Европа тоже стали активно вывозить капитал в развивающиеся страны. Есть и сравнительно новое явление: взаимный обмен капиталовложениями, причем в существенных масштабах, между новыми индустриальными странами, особенно в Юго-Восточной Азии.
