Российская академия наук

Владикавказский научный центр РАН и Правительства

Республики Северная Осетия – Алания

Северо-Осетинский институт гуманитарных

и социальных исследований им. В. И. Абаева

Юго-Осетинский государственный университет им. А. А. Тибилова

Дзидзоев В. Д.

Дзугаев К. Г.

Ю Ж Н А Я О С Е Т И Я

в ретроспективе грузино-осетинских отношений

Цхинвал 2007

Научный редактор Гаглойти Ю. С., кандидат исторических наук, заведующий кафедрой истории Юго-Осетинского государственного университета им. А. А. Тибилова, ведущий научный сотрудник Юго-Осетинского научно-исследовательского института им. З. Н. Ванеева.

Издание осуществлено при поддержке Президента Республики Южная Осетия

Кокойты Эдуарда Джабеевича.

В монографии В. Д. Дзидзоева и К. Г. Дзугаева исследуются взаимоотношения осетинского и грузинского народов с древнейших времён до 1989 года, рассматриваются вопросы расселения осетин на Южном Кавказе, этнической принадлежности двалов, царствования Сослана-Давида и Тамар, времени «особа», борьбы южных осетин с систематическими попытками их порабощения грузинскими феодалами-тавадами, показан феномен хизанства; раскрыта история освободительной борьбы южных осетин в период Российской революции, исследован геноцид южных осетин грузинским меньшевистским правительством в 1920 г., рассмотрена политическая и межнациональная борьба за автономию южных осетин; показаны проявления грузинского национал-экстремизма в советский период развития Южной Осетии, формирование предпосылок югоосетинского национального самоопределения в борьбе с ассимиляторской политикой грузинских коммунистических властей.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Дзидзоев Валерий Дударович, доктор исторических наук, профессор, заведующий Центром исторической конфликтологии Кавказа Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований им. В. И. Абаева Владикавказского научного центра Российской Академии наук, заведующий кафедрой политологии Северо-Осетинского государственного университета им. К. Л. Хетагурова, Заслуженный деятель науки Республики Южная Осетия, Заслуженный деятель науки Республики Северная Осетия-Алания.

Дзугаев Коста Георгиевич, кандидат философских наук, доцент кафедры философии Юго-Осетинского государственного университета им. А. А. Тибилова, Государственный советник Президента Республики Южная Осетия, президент Фонда поддержки молодёжных программ «Фаранк».

Оглавление

Введение 4

Гл. 1. Ретроспектива этнополитической истории южных осетин с древнейших времён до начала XX в. 14

Гл. 2. Борьба южных осетин за национальное самоопределение в первой четверти XX века. 54

Гл. 3. Советский период истории южных осетин. 91

Заключение. 141

Документально-иллюстративный материал. 145

Примечания. 195

Введение

Современный период мировой истории характеризуется обострением противоречия между глобализационными процессами культурной унификации, с одной стороны, и процессами роста этнического и национального самосознания, с другой.

Складывание мировых структур экономической, политической, военной деятельности с необходимостью сопровождается появлением столь же распространённых и сильных структур, формирующих общие для сотен миллионов людей стереотипы поведения, языковые нормы, привычки к еде, предпочтения в одежде, жилищах, транспортных средствах и т.д. Эта тенденция отчётливо осознаётся многими народами и вызывает вполне закономерную ответную, охранительную реакцию. В стремлении сохранить и развить свою культурную, этническую самобытность народы начинают акцентировать внимание на проблемах своего языка, разнообразных форм национального искусства (хореография, пение, художественные произведения и т.д.), традиционных обычаев, этикета, национальной кухни. И, естественно, вырабатывается соответствующая политика в этих сферах, принимаются различные перспективные программы государственными структурами и общественными организациями, изыскивается финансовая и интеллектуальная поддержка этнонациональных приоритетов развития.

Этот процесс на политическом уровне получает своё выражение в конфликте национальных государств и наднациональных глобалистских организаций. В этом контексте отдельному и глубокому анализу, на наш взгляд, подлежит общеисторическая, но всё ещё малоизученная тенденция роста национально-политического самосознания безгосударственных народов (к каковым ещё недавно на протяжении определённого периода относились южные осетины), объективные предпосылки обретения ими различных форм собственной государственности.

«Среди наиболее важных проблем жизнедеятельности любого народа и общества в целом, - пишет об этом президент Приднестровской Молдавской Республики И. Н. Смирнов, - пожалуй, самой важной является проблема его способности к самоорганизации путём создания собственного государства (выделено нами. – Авт.) для коллективного выражения и реализации своих целей и интересов»i. Такая точка зрения на проблему нам представляется обоснованной и логичной. Действительно, «в ходе своего развития, чтобы обеспечить надёжность и безопасность своего поведенческого стереотипа, этнос рано или поздно имеет тенденцию надеть на себя своеобразный защитный скафандр»ii, каковым является государство. Речь при этом идёт не только о материальном «панцире», создаваемом государством – территории, политической системе, военной организации, экономике – но и о «панцире» духовном – специальном образовании граждан с целью информирования их об истории народа, развитие специфических форм культуры, воспитание национально обусловленных правил и норм поведения. Государство, в достаточной мере выполняющее защитные функции, не обязательно должно быть мононациональным (моноэтничным); многонациональное государство, если оно содействует развитию этнокультур, не только не хуже, но, наоборот, получает дополнительные преимущества развития за счёт импульса культурного взаимодействия.

Таким государством для южных осетин была Российская империя. При всех административных, классовых и иных коллизиях пребывания в имперских подданных для южных осетин имело в целом несомненно позитивное историческое значение. Появилась возможность приобщения к образованию, в том числе и к высшему (через церковные и светские образовательные учреждения), заимствования передовых способов ведения хозяйства, развития медицины (прежде всего защиты от эпидемических болезней). Выходцы из южных осетин добивались больших карьерных успехов в военном деле, в инженерии, в церковной деятельности и т. д. Большую роль играли новые возможности административной и судебной защиты от феодально-захватнических поползновений грузинских тавадов, не оставлявших попыток закабаления югоосетинских обществ.

Настоящим Отечеством для южных осетин был и Союз Советских Социалистических Республик. Добившись в кровопролитной борьбе с грузинским национал-экстремизмом в 1918 – 1920 годах права на национально-политическое самоопределение, южные осетины после советизации Закавказья, при всех издержках и ошибках большевистской национальной политики, всё-таки продемонстрировали впечатляющие результаты культурного и экономического развития. В Южной Осетии выросла большая плеяда видных деятелей науки и культуры, оказавших глубокое позитивное влияние на развитие всего осетинского народа. Эти достижения были бы гораздо большими, если бы не репрессии тридцатых годов ХХ века, и если бы не тяжелейшие потери во время Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов. А кроме того, и в составе СССР южные осетины ощущали непрерывное, порой весьма жёсткое давление тбилисских властей, всегда стремившихся так или иначе снять с повестки дня «югоосетинский вопрос», ассимилировать южных осетин, затормозить рост их национального самосознания и национально-государственного развития.

Однако проблема состоит в том, что тенденция роста национального самосознания южных осетин, абхазов и других народов является естественным, закономерным и неизбежным явлением, и органично укладывается в ряд аналогичных процессов по всему земному шару: борьба шотландцев за свои права и обретение ими восемь лет назад собственного парламента (спустя триста лет после его ликвидации англичанами), баскское национальное движение и укрепление автономии Каталании в Испании, образование новых государств на постюгославском пространстве – в том числе признание независимости Черногории и приближающееся признание Косово; обретение независимости и признание Эритреи, Восточного Тимора; наконец, это самоопределение и перспектива недалёкого признания Республики Нагорный Карабах, Приднестровской Молдавской Республики, Республики Абхазия. Все эти примеры представляются убедительным свидетельством бурного и естественного роста национального самосознания, абхазов, армян, шотландцев, басков, каталанцев, албанцев и других народов, которые никогда не откажутся от идеи создания своих национально-государственных образований, и ради осуществления этой идеи они готовы вести национально-освободительную борьбу (включая и вооружённую её форму). Южные осетины в этом отношении не являются исключением.

Другое дело, что для них эта тенденция в её естественно-историческом, эволюционном развитии была прервана, причём на протяжении ХХ века дважды, и прервана насильственно: оба раза, в 1918 – 1920 годах и в 1989 – 1992 годах, грузинский национал-экстремизм осуществил вооружённые нападения на южных осетин с целью окончательного решения «югоосетинского вопроса». Оба раза эти нападения были в конечном счёте отбиты, а процесс национально-государственного строительства южной ветви осетинского народа получал вынужденное ускорение, связанное с трагическими событиями: приходилось рывком, перешагивая через ступени эволюционного движения и принося большие жертвы, осуществлять абсолютно необходимые для национального (этнического) выживания мероприятия по созданию государственного «щита». И если в первый раз дело закончилось образованием в 1922 г. Юго-Осетинской автономной области в составе Грузинской Советской Социалистической Республики, то во второй раз, в 1990 г., вопреки жёсткому противодействию грузинских властей, образовалась Республика Южная Осетия, самоопределившееся независимое государство, добивающееся своего признания и воссоединения с Республикой Северная Осетия – Алания в составе Российской Федерации.

Актуализация для южных осетин указанной тенденции роста национального самосознания, процесса национально-государственного строительства, нуждается в своём глубоком объективном научном исследовании средствами истории, политологии, культурологии, религиеведения и др. Заметим, что актуальность такого исследования обуславливается не только указанной причиной. Не менее важной причиной является необходимость комплексного изучения нынешнего состояния национально-государственного самоопределения южных осетин. Задача эта имеет несколько составляющих.

Во-первых, анализ государственности южных осетин: её зарождения, развития, прерывания, существующей формы, потенциала государственного строительства, приоритетов, политического институционализма, ментальных структур, экономического и военного развития, этнокультурных усилий и т. д. Будучи предметом острого этнополитического противоборства – и не только между сторонами в конфликте, то есть Южной Осетией и Грузией, но и между более сильными политическими величинами – государственность южных осетин зачастую искажённо, неадекватно отражается в средствах массовой информации ближнего и дальнего зарубежья, а также и в экспертных материалах и публикациях. В этом отношении показательна, например, статья Д. Орешкина (Фонд «Меркатор»)iii. Написанная в знаковом ёрническом ключе, являющемся в определённом кругу российских экспертов и публицистов признаком хорошего тона, она вроде бы призвана произвести на читателей впечатление выступления автора-патриота – радетеля за геополитические интересы России. Однако законно избранную власть самоопределившейся Республики Южная Осетия автор именует «откровенно криминальным режимом», проявляя солидарность с недоброжелателями России на Западе, не говоря уж о политически ангажированных грузинских должностных лицах и журналистах Грузии. «Поскольку власть (в Южной Осетии. – Авт.) не способна честно считать голоса, (…) то революция (по типу «оранжевых». – Авт.) возможна, (…) особенно в таких тоталитарных, как самопровозглашённые республики, будь то Абхазия или Южная Осетия»iv, - утверждает Д. Орешкин. Ясно, что в таких мифических заключениях заинтересованы политические заказчики подобных текстов, или же авторы этой и подобных публикаций элементарно некомпетентны, неинформированы о действительном положении в Республике Южная Осетия. Не вызывает сомнений и то, что для выработки правильных решений по проблеме Южной Осетии и в России, и в Грузии, и в других заинтересованных странах и международных организациях необходимо иметь достаточно полную и научно обоснованную картину происходящих этнополитических процессов. Это тем более важно, что в настоящее время наблюдается повышение напряжённости вокруг Южной Осетии и внимание к ней соответственно привлекается всё большее.

Изучение причин, особенностей, характера и специфики государственности южных осетин в этом аспекте актуально и для политиков, государственных деятелей, чиновников-управленцев, научной интеллигенции, творческих работников, студентов, учащихся учебных заведений и самой непризнанной пока международным сообществом Республики Южная Осетия. Несмотря на небольшие размеры РЮО и соответственно сравнительную компактность её государственных институтов, они представляют собой быстроразвивающийся организм, движение которого надо правильно понимать и вовремя направлять. Именно небольшая территория, небольшой «объём» государственности южных осетин диктуют необходимость особо взвешенных и продуманных решений, так как любая ошибка немедленно и болезненно сказывается на всём югоосетинском обществе.

Необходимо подчеркнуть, что изучение государственности южных осетин актуально и для северных осетин, что не нуждается в особой аргументации. Мы констатируем наличие понимания этого обстоятельства в научном и политическом сообществе Республики Северная Осетия – Алания, а также в федеральном центре.

Во-вторых, необходимость урегулирования грузино-осетинского конфликта. Здесь мы различаем две политологические, исторические составляющие этой чрезвычайно актуальной проблемы.

Одна из них – необходимость урегулирования текущего конфликта, или, иначе говоря, конфликта в узком понимании этого термина, начавшегося со второй половины 1988 года и продолжающегося, с обострениями и затуханиями, по сегодняшний день. По понятным причинам внимание исследователей концентрируется именно на этом текущем конфликте, в первую очередь непосредственно на его политическом оформлении. Выдвигаются различные инициативы урегулирования, предлагаются модели государственно-правовых взаимоотношений Грузии и Южной Осетии, работают над решением проблемы различные организации. Напрямую непрерывную практику реагирования (и в определённой мере предупреждения) осуществляет, как известно, Смешанная контрольная комиссия, включающая в себя в качестве официальных сторон Грузию, Южную Осетию, Северную Осетию и Россию, и в качестве наблюдателя Организацию по безопасности и сотрудничеству в Европе.

Конфликт с самого начала является узлом интересов нескольких крупных и влиятельных сил, стремящихся к своим целям на Южном Кавказе, и потому оказывающими в той или иной мере, в том или ином направлении влияние на течение сложных, болезненных этнополитических событий. Конкретный историко-политологический анализ здесь имеет свою специфику и свои задачи, имеется определённый массив наработок, достаточно полно прослеживающих текущую политическую конъюнктуру конфликта и делающих попытки указать целесообразные пути его разрешения.

Другая составляющая проблемы привлекает меньше внимания, но по существу является фундаментальной, детерминируя и текущий конфликт (в узком смысле). Необходимо, на наш взгляд, увидеть глубинные корни современного конфликта, берущего начало многие века назад, испытавший различные перипетии, имеющий весьма сложную природу и глубокие основания. И хотя в ходе дискуссий по «историческому аргументу» эта составляющая конфликта в определённой мере освещалась некоторыми авторамиv, однако до всеобъемлющего и объективного рассмотрения конфликта ещё далеко. Практически нет взаимоприемлемых предложений, научно обоснованных рекомендаций по урегулированию этого конфликта, имеющего длительную историю, передающегося из поколение в поколение как опасный рефрен взаимоотношений двух соседних народов, и принёсшего неисчислимые беды людям, живущим на этих южных склонах и предгорьях Главного Кавказского хребта.

Даже самое взаимосогласованное со всеми заинтересованными сторонами урегулирование грузино-осетинского конфликта в узком смысле термина будет по существу своему не более чем очередным эфемерным паллиативом без урегулирования грузино-осетинского конфликта в широком смысле, без достижения состояния, которое мы возьмём на себя смелость определить как некоторый исторический консенсус, позволяющий бесконфликтное развитие грузино-осетинских взаимоотношений на исторически максимально обозримый, длительный срок, определяемый не наличными политическими интересами сторон урегулирования, а историко-политическим горизонтом, тем пределом прогнозирования-делания, который обусловлен объективными условиями Универсальной истории. Возможна ли разработка и реализация столь кардинальной конструкции исторического (политического, культурологического, конфессионального и др.) консенсуса? Мы полагаем, что это реальная задача. Ответственные исследователи грузино-осетинских взаимоотношений обязаны по крайней мере отдавать себе в ней отчёт и уметь ставить её в необходимой мере, в контексте конкретных исследований.

Именно поэтому в данном исследовании мы сосредоточиваем внимание в первую очередь на анализе конфликтной составляющей исторических взаимоотношений грузинского и осетинского народов. Задача эта, по всей видимости, столь же неблагодарная, сколь и необходимая. Мы убеждены, что при наличии доброй воли всегда возможен достаточно беспристрастный, объективный анализ явлений, осложнявших эти взаимоотношения, а зачастую и становящихся причинами подлинных трагедий. По нашему мнению, без объективного, выдержанного в традициях академической науки осмысления «болевых точек» взаимоотношений грузин и осетин просто невозможно преодолеть старые и новые противоречия грузино-осетинских отношений, невозможно выйти на конструкцию принципиально нового их содержания. Может показаться, что авторы данного исследования ставят недостижимые цели или даже пребывают в плену иллюзорных, почти наивных представлений о политическом и историческом процессе, совершающемся вокруг Республики Южная Осетия и на Южном Кавказе в целом. Но есть очевидный и бесспорный аргумент в пользу реалистичности нашего подхода. Ведь аналогичный узел противоречий удалось распутать и создать жизнеспособную конструкцию в Европе. Почему же кому-то должно показаться недостижимым формирование консолидированного, бесконфликтного «большого пространства» на Южном Кавказе? Почему кто-либо должен отказывать в этом праве народам, живущим здесь?

В этой связи необходимо констатировать и аналогичную актуальность интеграционного процесса Южной Осетии и Осетии Северной – или, как принято писать об этом в большинстве публикаций по теме, интеграции Юга и Севера Осетии. Южане с этой точки зрения являются не более чем территориально обозначаемой частью единого осетинского народа. Осетины, независимо от места проживания, на протяжении всей своей известной по письменным источникам и устному преданию истории ощущали своё этническое единство. Разделённость осетин является результатом необдуманных, волюнтаристских решений политиков, когда южная часть народа вопреки своему желанию оказалась за пределами государственной границы Российской Федерации. Эта разделённость проистекает известным образом из разделённости административной, осуществлённой в СССР, когда южная часть исконной территории осетин была в качестве автономной области в 1922 г. включена в состав Грузинской ССР, а северная часть в качестве автономной области в 1924 г. (затем – автономной республики в 1936 г.) в состав РСФСР. Но до этого указанного понятия разделённости осетин и Осетии не существовало: народ жил как целое, сообщение между Югом и Севером, хотя и затруднялось зимой, но большую часть года происходило без проблем через ряд перевалов. Абсолютное большинство родов (фамилий) на Юге имело родню на Севере, браки между северянами и южанами были обыденным явлением (свидетельством чему является и семья, в которой вырос один из авторов данного исследования: отец – южанин, мать – северянка).

В советский период с развитием автомобильного сообщения контакты между Севером и Югом интенсифицировались, хотя ездить приходилось по утомительно длинной Военно-Грузинской дороге через Казбегский (Крестовый) перевал. Ситуация качественно трансформировалась с открытием Транскавказской магистрали по завершении прокладки Рукского тоннеля: осетины, а вместе с ними и другие народы получили наконец долгожданную возможность практически круглогодичного и практически неограниченного (учитывая пропускную способность ТрансКАМа) сообщения. Наличие этой транспортной коммуникации сыграло чрезвычайно важную роль в развитии текущего грузино-осетинского конфликта, о чём будет сказано ниже. Пока же подчеркнём, что без этой инфраструктурной единицы интеграционный процесс Севера и Юга Осетии был бы крайне затруднён, хотя и не безнадёжен – и в культурном взаимообмене, и в экономической деятельности, и в политической сфере.

Заметим, что воссоединение осетинского народа и урегулирование грузино-осетинского конфликта для осетинского народа в целом образно можно сравнить с двумя сторонами одной медали. Наш личный опыт работы в научных разработках по данной теме, а также в политической практике урегулирования, позволяет утверждать, что многие важные аспекты не всегда и полно осознаются сторонами в урегулировании, и даже сторонами в конфликте. До сих пор приходится встречаться с устойчиво бытующим убеждением о том, что Осетию можно и нужно объединить вне зависимости от грузино-осетинского конфликта, или даже именно отталкиваясь от этого конфликта как политически мотивационной опоры. Между тем беспристрастный, неангажированный, не мифологизированный анализ со всей однозначностью показывает, что попытка объединения Осетии без соответствующего, адекватного действия по урегулированию грузино-осетинского конфликта, станет инициированием нового масштабного вооружённого конфликта, тем более ожесточённого, чем более решительно будет проводиться такая политика. Равным образом и наоборот: попытка «закрытия» грузино-осетинского конфликта так, как это представляется многим действующим лицам (в первую очередь, по понятным причинам, представителям «партии войны» в Тбилиси), без решения проблемы сближения северных и южных осетин, также будет означать неминуемое возобновление вооружёной фазы конфликта, как это имело место летом 2004 года.

В-третьих, насущную актуальность имеет и такой необходимый элемент процесса, как научное оппонирование учёным – представителям грузинской стороны в конфликте и их апологетам.

Объективность, проявлявшаяся в научных исследованиях грузино-осетинских взаимоотношений в работах грузинских учёных в советский период, когда имелся идеологический контроль из союзного центра и когда репутация учёного имела более серьёзное значение для признания научного, общественного и карьерного успеха, напрочь исчезла в конце 80-х гг. ХХ в., т. е. в начале очередного грузино-осетинского конфликта. Заметим, что все эти годы ни разу со стороны грузинских историков не прозвучала объективная оценка прошлого и настоящего южных осетин и их взаимоотношений с грузинами. Ярким примером фальсификаторской деятельности и акцентирования в общественном сознании национал - экстремистских установок является широко популяризованная в Грузии книга «Осетинский вопрос»vi, представляющая из себя сборник работ, по замыслу призванный охватить все стороны «вопроса» - от древней истории до юридической казуистики вокруг современной Южной Осетии.

По этому поводу с некоторым удивлением один из нас уже констатировал: «Они вплотную приближаются к тому, чтобы не просто сфальсифицировать историю взаимоотношений грузин с осетинами (…), а украсть полностью древнюю и средневековую историю последних»vii. К этому следует добавить, что фальсифицированные «научные работы» по грузино-осетинским взаимоотношениям в Грузии выходят регулярно, защищаются кандидатские и докторские диссертации по данной теме, в средствах массовой информации потоком идут соответствующие публикации и выступления. Более того, грузинские учёные, вставшие на позиции национал-экстремизма, поддерживаемые нынешним и прошлыми политическими режимами Грузии, предпринимают активные и целенаправленные усилия по продвижению своих псевдонаучных изысканий в научное сообщество России, Соединённых Штатов Америки, Европы, других государств и континентов. Возможности Грузии, конечно же, на порядок выше возможностей Южной Осетии, и тем большее значение приобретает оппонирование фальсификаторам на строгих, проверенных опытом научных основаниях, с полным и точным соблюдением требований научности, а также, заметим, по мере возможности и соблюдением научной коллегиальности.

Недооценивать опасности фальсификаторской деятельности грузинских (и сочувствующих им за пределами Грузии) учёных нельзя, ибо такая деятельность призвана создать условия и предопределить принятие заказанных, запланированных политико-правовых решений по Южной Осетии. Разоблачение фальсификаторов, изобличение провокаторов грузино-осетинского конфликта является в этом отношении столь же важной и необходимой задачей, как и политическая, дипломатическая деятельность по достижению признания самоопределившейся Республики Южная Осетия, как деятельность по обеспечению её безопасности.

В настоящем исследовании ставится задача историко-политологического анализа конкретно-исторического процесса национального самоопределения южных осетин на отрезке формирования его предпосылок с древности по последнее десятилетие ХХ века, т. е. до начала современного грузино-осетинского конфликта в 1989 году. Исходя из этого:

- показывается автохтонность южных осетин, их исторически длительное, зафиксированное античными, армянскими, арабскими, грузинскими, русскими источниками проживание на территории, мало отличающейся географически от территории сегодняшней Республики Южная Осетия;

- выделяются основные этапы взаимоотношений южных осетин с их историческими соседями – картлийцами-иберами-грузинами;

- проводится анализ политической истории южных осетин, дефинируемых как органичная часть осетинского этноса в целом, имеющая на различных отрезках своей истории определённую меру самостоятельности, меняющуюся в зависимости от политических и конкретно-исторических обстоятельств;

- выявляются причины сближения осетин с Россией, осуществления ими добровольного исторического выбора о вхождении в состав Российской империи;

- показывается историческая судьба осетинского народа в составе Российской империи, причины решительного отказа южных осетин выйти вместе с Грузией в 1917 – 1918 гг. из состава России и их борьбы за воссоединение с советской Россией в 1919 – 1920 гг., которая завершилась уничтожением Южной Осетии, геноцидом южных осетин в 1920 г.;

- освещается борьба южных осетин за национальное самоопределение в период распада Российской империи и утверждения власти коммунистов, создания Союза ССР; обосновывается вывод о качественно новом историко-политическом содержании тогдашнего грузино-осетинского столкновения, его последствиях;

- раскрываются основные черты взаимоотношений грузин и осетин в советский период, выявляется латентное присутствие конфликтной составляющей этих отношений, указываются формы «мягкого», «тихого» геноцида, применяемые против южных осетин в указанный период.

В свою очередь, научный анализ с тех позиций, которых мы придерживаемся в данном исследовании, позволяет значительно более объёмно и адекватно раскрыть существо грузино-осетинских отношений, взаимосвязей, и указывает на правильное понимание соотношения этнического и политического компонентов в грузино-осетинском конфликте, который по сей день принято называть – весьма неточно – этнополитическим.

Мы надеемся, что положения и выводы данного исследования, имеющие, на наш взгляд, концептуальное значение, окажут помощь научному обоснованию принятия наиболее оптимальных политико-управленческих решений по Южной Осетии, включая проблему урегулирования грузино-осетинского конфликта как таковую в её пространственно-временной локализации, и проблему воссоединения разделённого осетинского народа, что является первоочередной стратегической задачей осетин. Наше исследование будет полезным для экспертов, специалистов, ведущих аналитическую подготовительную работу для должностных лиц; это касается и тех чиновников, которые задействованы в решении проблемы. Надеемся, что монография станет надёжным подспорьем политическим и государственным деятелям, задающим ориентиры и выдвигающим соответствующие программы. Работая ряд лет руководителем югоосетинской делегации в переговорном процессе по урегулированию грузино-осетинского конфликта, один из авторов данного исследования имел возможность убедиться в необходимости (и порой проявляющейся недостаточности) научного историко-политологического сопровождения процесса работы над проблемой.

Результаты нашего исследования могут быть также использованы преподавателями школ, высших учебных заведений, а также работниками средств массовой информации, участниками различных проектов неправительственных организаций,

Особо следует указать, что, по нашему мнению, главным ожидаемым результатом исследования может и должно явиться изменение в ценностных установках широкого круга людей, так или иначе вовлечённых в указанные процессы, трансформация сознания от конфликтных установок мышления (и даже от мыслей об «исторической обречённости грузин и осетин» на конфронтационные отношения с повторяющимися кровопролитиями) к осознанию возможности и необходимости поиска и нахождения компромиссных решений, укреплению и расширению позитивных элементов и традиций взаимоотношений двух народов. Изменения именно в этой «социальной материи» могут создать условия для выработки соответствующих институциональных форм, в том числе политической конструкции, призванной согласовать жизненно важные интересы грузин и южных осетин и обеспечить исторически длительное безопасное сосуществование. Если и когда эти изменения будут произведены – во имя чего и проводится данное исследование – тогда политическая формула урегулирования, выработка её юридической атрибутики станет делом относительно несложной переговорной техники.

Необходимой методологией исследования мы считаем правильное понимание и применение понятия этноса, этничности. Оно дискуссионно. Так, например, известный учёный, политик и дипломат Р. Г. Абдулатипов утверждает, что «человека без национальности нет. И если какой-то умник-учёный утверждает, что национальность не врождённое человеческое свойство, это вовсе не означает, что у этого умника нет национальности. Иное дело, что биологическая принадлежность к нации как бы обрамляется элементами национальной культуры, традиций, воспитания»viii. Другой исследователь проблемы Р. С. Хакимов подчёркивает: «Этнический признак - не благое пожелание и, тем более, не злокозненный умысел каких-то «сепаратистов», он даётся по рождению»ix. Ещё более определённым является следующее пафосное умозаключение: «Благодарю Судьбу свою за то, что на этот свет родился ОСЕТИНОМ!»x. Ясно, что подобное понимание этничности задаёт жёстко примордиалистские рамки анализа грузино-осетинского конфликта, что ведёт к сущностному искажению любых получаемых выводов. В этом отношении мы согласны с позицией известного российского специалиста, член-корреспондента РАН В. А. Тишкова, считающего, что «этнические группы определяются прежде всего по тем характеристикам, которые сами члены группы считают для себя значимыми и которые лежат в основе самосознания. Таким образом, этничность – это форма социальной организации культурных различий. Исходя из вышесказанного, под категорией народ в смысле этнической общности мною понимается группа людей, члены которой имеют общие название и элементы культуры (в первую очередь язык. – Авт.), обладают мифом (версией) об общем происхождении и общей исторической памятью, ассоциируют себя с особой территорией и обладают чувством солидарности»xi.

Достаточно «рабочим» представляется и определение С. В. Лурье: «Этнос – это социальная общность, которой присущи специфические культурные модели, обусловливающие характер активности человека в мире, и которая функционирует в соответствии с особыми закономерностями, направленными на поддержание уникального для каждого общества соотношения культурных моделей внутри общества в течение длительного времени, включая периоды крупных социокультурных изменений»xii.

Известно, что в мировой этнологии и социально-культурной антропологии понятие этничности выдвинулось на передний план с 1970-х годов, и «этническая группа» сменила «племя» в качестве основного понятийного инструментаxiii. Что же касается понятия «нация» и связанного с ним понятия «права наций на самоопределение», то для строго научного рассмотрения надо помнить о том, что за рубежом (в мировой науке) под нацией понимается гражданская общность людей, а отнюдь не этническая, и «не нации создают национальные государства, а, наоборот, идея нации рождается среди народов (необязательно культурно однородных) как политическая программа…

Именно такое понимание заложено и в международно-правовую практику и соответствующие международные документы по вопросам о праве наций на самоопределение. Ни в одном из этих документов понятие «народ» не трактуется как одна этническая общность, в них нет выражения «право нации на самоопределение», ибо нации – это уже самоопределившиеся образования»xiv.

В СССР, в связи с требованиями проведения эффективной, рациональной национальной политики, власть уделяла этнонациональным исследованиям большое внимание. Одной из пионерных (и практически забытых) работ в этой области можно признать исследование С. М. Широкогороваxv. Известное сталинское определение нацииxvi, очевидно, преследовало точно определённые политические цели и явилось в этом отношении эффективным инструментом; национальная же политика в СССР, если рассмотреть её результаты по главному критерию – сохранности народов-этносов, продолжения их исторического бытия – оказалась впечатляюще результативной: «Нет такого региона мира, где бы в течение ХХ в., как это было в Советском Союзе, не исчезла ни одна малая культура, и фактически сохранилась вся этническая мозаика страны – огромного государства, в то время как исчезли сотни малых культур в других регионах мира»xvii. С этим выводом весьма трудно спорить.

Вместе с тем навязанная государством в политических целях установка на обязательность и единственность национальной (этнической) принадлежности («пятый пункт») являлась ненаучным по сути ограничением для адекватного изучения этничности – или, что более точно, этнической процессуальности. Попытки преодолеть это ограничение были редки и непоследовательны. Показательно здесь определение этноса Л. Н. Гумилёвым: «Этнос – коллектив особей, противопоставляющий себя всем прочим коллективам. Этнос более или менее устойчив, хотя возникает и исчезает в историческом времени. Нет ни одного реального признака для определения этноса, применимого ко всем известным нам случаям: язык, происхождение, обычаи, материальная культура, идеология иногда являются определяющими моментами, а иногда нет. Вынести за скобку мы можем только одно – признание каждой особи: «мы такие-то, а все прочие – другие». Поскольку это явление повсеместно, то, следовательно, оно отражает некую физическую или биологическую реальность, которая и является для нас искомой величиной»xviii. Это определение методологически катахретично, представляя собой (с учётом научных и идеологических реалий той эпохи) некую переходную модель от биологизаторского к конструктивистскому подходу к феномену этничности. Несомненная заслуга Л. Н. Гумилёва всё же состоит в том, что он открыл путь для национальной этнологии к нахождению ответа на поставленный вопрос: «…Группы мигрируют, перегруппировываются в новых местах, реконструируют свои этнические «проекты», этно (ethno) в этнографии приобретает неуловимое, нелокализуемое качество, на которое должны реагировать описательные практики-антропологи. Ландшафты групповой идентичности – этношафты (ethnoscapes) – по всему миру перестали быть знакомыми антропологическими объектами, в той же степени, в которой группы больше не являются компактно территориализированными, пространственно ограниченными, обладающими историческим самосознанием или культурной однородностью… Задачей этнографии сейчас становится решение головоломки – какова природа локальности как проживаемого опыта в глобализированном и детерриториализированном мире?»xix.

Рассмотрение роли этнического фактора в грузино-осетинском конфликте и, шире, в процессе политической самоорганизации южных осетин может быть содержательным и плодотворным лишь с изложенных позиций, ибо мультикультурализм югоосетинского общества предконфликтного периода не нуждается в доказательствах.

При анализе исторической ретроспекции южных осетин, их взаимоотношений с грузинами и собратьями на Северном Кавказе, нами используется наработанный на протяжении нескольких поколений осетинскими учёными, а также рядом грузинских, российских и зарубежных исследователей, материал. Интересные материалы изучены нами в библиотеках Юго-Осетинского научно-исследовательского института и Северо-Осетинского института социальных и гуманитарных исследований, где в Отделе рукописных фондов хранятся неопубликованные и малоизвестные материалы, имеющие весомое значение для достижения целей данного исследования. Монография подготовлена в Центре исторической конфликтологии Кавказа СОИГСИ.

Необходимые сведения почерпнуты также из архивов Северной и Южной Осетии, Москвы и Санкт-Петербурга, Республики Грузия. Большое значение придавалось частным архивам участников и очевидцев событий истории Южной Осетии, доступ к которым существенно прояснил некоторые вопросы исследования. Не последнюю роль сыграли в этом отношении и личные архивы авторов, собираемые на протяжении нескольких десятилетий и содержащие немало любопытных документов по исследуемым вопросам.

Обширную часть источниковой базы составляют материалы периодической печати – газеты, журналы, бюллетени, специальные издания и т.д. Они охватывают временной интервал за более чем полтораста лет. Необходимо подчеркнуть огромную и часто определяющую роль средств массовой информации в политическом процессе в Южной Осетии и вокруг неё. Полноценный историко-политологический анализ невозможен без достаточного использования этого информационного массива.

Системный историко-политологический анализ предполагает и рассмотрение документов общественно-политических организаций, ставших в последние годы на территории Российской Федерации общественными. Не все они оставили заметный след (как, например, всеосетинское народное общественное движение «Стыр ныхас» («Большой совет»)), степень их участия в событиях весьма различна. Тем не менее эти свидетельства позволяют понять специфику политического процесса и нарисовать максимально полную картину взаимодействия тех или иных политических сил.

В настоящее время происходит существенный пересмотр содержания понятия нарративного источника. Считаем целесообразным напомнить, что классическим полем возникновения и функционирования нарратива является история. Но не просто история, а именно теоретическая – история как теоретическая дисциплина. Нам близко понимание нарратива не только и, может быть, не столько как сугубо описательной практики речевых (языковых) актов, сколько как некоторого «конструктора» общественной (политологической) реальности, соотнесённость которого с действительным положением вещей требует отдельного специального анализа. Иными словами, нарратор всегда выступает (в той или иной мере, часто в решающей мере) как экспликатор признаваемой им политико-исторической версии происходящих событий, что по смыслу смыкается с конструктивистской установкой на то, что каждый субъект исторического действия всегда пишет свою версию истории, детерминируемую, как правило, политическими интересами оператора процесса.

В ходе работы над монографией мы пользовались компетентными советами своих коллег, видных учёных-кавказоведов, профессоров Ю. С. Гаглойти, Б. В. Техова, Р. Г. Дзаттиати, Р. Х. Гаглойты, Н. Г. Каберты и других, которые помогали нам уточнить отдельные факты рассматриваемой проблематики, за что им выражается наша благодарность.

Неоценимую помощь при подготовительной работе оказали З. А. Цибирова и И. И. Плиев.

Гл. 1. Ретроспектива этнополитической истории южных осетин с древнейших времён до начала XX в.

В конфликтах, где одним из мобилизационных ресурсов является использование этнического (национального) фактора, исторический дискурс всегда играет большую роль. Для таких конфликтов, как грузино-осетинский, где роль этнонационального фактора возрастает до определяющих размеров, борьба за утверждение собственной версии истории является необходимым элементом организуемого политического процесса. Можно согласиться с выводом доктора исторических наук, главного научного сотрудника Института этнологии и антропологии РАН В. А. Шнирельмана, который пишет: «Представления об отдалённом или не столь отдалённом прошлом служат важным политическим орудием и широко используются идеологами и политиками»xx. Политическая судьба южных осетин в ХХ веке является ярким тому примером, и особенно в новейший период истории южных осетин, когда они столкнулись с необходимостью, во-первых, отстаивать давно установленные и даже само собой разумеющиеся факты своей истории от фальсификаторских поползновений части грузинских интеллектуалов, и особенно историков, обслуживающих национал-экстремистские установки грузинских инициаторов грузино-осетинского конфликта, а во-вторых, прояснить малоизученные периоды своей истории и предложить цельную, научно аргументированную её версию обществу. Процесс этот сопровождался и неизбежными при таких обстоятельствах конструктивистскими построениями отдельных авторов, призванными скорректировать историческую картину в нужном направлении, «достроить» её до требуемых, определяемых и задаваемых грузино-осетинским конфликтом параметров.

Мы, вслед за В. А. Тишковым, «исходим из того, что история как осмысленная версия – это современный ресурс и в принципе каждое новое поколение пишет свою собственную историю, как и в каждом поколении присутствуют конкурирующие версии с разными шансами стать если не единственными, то хотя бы доминирующими. Многие из исторических версий – это те же политические лозунги, но только в форме академического нарратива или псевдоакадемических сочинений»xxi. Вместе с тем нельзя упускать из виду то обстоятельство, что в пылу историко-идеологического противоборства, стремясь к максимально результативному исполнению политического заказа, учёные и журналисты зачастую игнорируют даже безоговорочно принятые ранее научным сообществом исторические данные, отметают самоочевидные для их оппонентов обстоятельства: ведь история, в первую очередь, всё же является наукой, т. е. всегда содержит в себе надёжно фиксированные и достоверно выясненные исторические знания. Для грузино-осетинского конфликта учёт этого фактора обязателен, так как с этой точки зрения позиции сторон существенно разнятся: для формирования «исторического аргумента» в пользу своих политических устремлений политизированной части грузинских интеллектуалов приходится прибегать к сильным натяжкам, умолчаниям относительно неудобных для них фактов, а порой и прямым фальсификациям. Что же касается осетинских интеллектуалов, то для отстаивания своих научных и политических позиций им в целом оказывается достаточной защита имеющихся исторических фактов в отечественной науке, включая и результаты исследований ведущих грузинских учёных. Роль «исторического аргумента», таким образом, весьма высока для мобилизационных усилий сторон в конфликте и приближения к продекларированным историко-политическим целям. «Именно исторический фактор, - утверждает известный учёный-кавказовед Ю. С. Гаглойти, - является решающим аргументом в проблеме легитимизации Республики Южная Осетия и грузино-осетинском (югоосетинском) конфликте в целом. Аргумент этот заключается в том, что согласно более чем достоверным свидетельствам греко-латинских, древнегрузинских и древнеармянских нарративных источников, территория Южной Осетии с древнейших времён являлась частью этнической территории формирования осетинского этноса»xxii. Таким образом, этногенез южных осетин есть органичная составляющая этногенеза единого осетинского народа. Обращаем особое внимание на то, что этот посыл не оспаривается никем, в том числе оппонентами осетинских историков.

Свою этническую родину осетины и на севере Главного Кавказского хребта, и на юге всегда воспринимали как единую Осетию. Самоназвание осетин – «ирон», Осетии – «Ирыстон» (в русском написании – «Иристон»). Термин «Осетия» современными русскоязычными авторами исторически принят (произведён) из «ос», «овс» - грузинизированного варианта этнонима «ас», в изобилии документированного в исторической науке.

История осетинского народа, в том числе южной его ветви, является весьма длительной и достаточно сложной для исследования. Понадобились усилия нескольких поколений многих десятков талантливых учёных, чтобы прояснить основные её этапы и сделать некоторые научно обоснованные выводы. В настоящее время можно считать надёжно установленным, что «начиная по крайней мере с VII в. до н.э., когда часть скифов прочно обосновалась на Северном Кавказе, мы сталкиваемся в этом районе с непрерывной цепью ираноязычных племён, остатком которых являются современные осетины. Этногенез осетин – это прежде всего результат длительного внутреннего развития скифо-сармато-аланских племён Северного Кавказа»xxiii. Другими словами, на протяжении более чем 2,5 тысяч лет отчётливо прослеживается этногенетический и культурно-преемственный скифо-сармато-алано-осетинский исторический «ствол», вобравший в себя в качестве органичного элемента также и хорошо различимые следы ассимилированных соседних кавказских этносов иных языково-культурных группxxiv.

Следует подчеркнуть, что западные исследователи проявляли большой интерес к указанной проблематике. В качестве характерных примеров приведём работы Ж. Дюмезиляxxv, Б. Бахрахаxxvi и А. Алеманяxxvii. Перевод последней на русский язык, осуществлённый в 2003 году, стал заметным событием в научном осетиноведении.

Здесь уместно напомнить, что в качестве одного из библейских народов скифы упоминаются в Новом Завете: «…По образу Создавшего его, где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но всё и во всём Христос»xxviii. По свидетельству Геродота, скифы в VII в. до н. э. прошли через Закавказье в Переднюю Азию; поход, т. е. скифское господство на захваченной территории, длился 28 лет. Часть скифов в Закавказье создала государственное образование, фиксируемое на протяжении около 80 летxxix. В IV в. до н.э. скифы достигли пика своего могущества под управлением царя-объединителя Атея, они были сильны ещё во второй половине 1 в. н. э.xxx.

Этнокультурную эстафету от них приняли аланыxxxi. Современная научная этимология этнонима «алан» объясняет его как производную форму от общего наименования древних ариев и иранцев «arya»; древнеиранское «aryana» - «арийский», имеющее «безупречное с фонетической стороны осетинское оформление allon».xxxii Одно из первых свидетельств скифо-аланской преемственности оставил Иосиф Флавий: «Мы раньше объясняли, что племя аланов есть часть скифов…»xxxiii. Хорошо известно о вторжении алан в Закавказье в 72 г., когда сильнейшему разорению подверглась Армения и северная Мидия-Атропатена; аланы достигли тогда северо-западного Ирана. Примечательно, что одно из свидетельств аланского проникновения получено японской археологической экспедицией в 1960 г. под руководством профессора Намио Эгами, открывшего катакомбный могильник первых веков н. э. в горной долине Дайламан у юго-западного побережья Каспийского моря. Японские археологи не указали на этническую принадлежность долихокранных погребённых, однако это с достоверностью было установлено исследованиями советских учёных (например, Ю. А. Заднепровского xxxiv).

Археологические данные имеют для формирования научных представлений об истории осетин большое значение; понятна поэтому та борьба мнений, которая ведётся вокруг Кобанской археологической культуры. Осетинским историкам приходится противостоять жёсткой установке: «Некоторые осетинские историки утверждают, что осетины издревле живут на этой земле. Если это так, то их культура должна была оставить хоть малый след на этой территории, но его нигде нет: ВСЕ, ЧТО В Т. Н. «ЮГО-ОСЕТИИ» ИЗВЛЕЧЕНО АРХЕОЛОГАМИ ИЗ НЕДР ЗЕМЛИ (…) – ТОЛЬКО ГРУЗИНСКОЕ!»xxxv.

Доктор исторических наук Б. В. Техов, хорошо известный коллегам-археологам всего мира по своим многолетним раскопкам Тлийского могильника в Дзауском (Джавском) районе Южной Осетии, в первых своих публикациях при определении этнической принадлежности создателей Кобанской культуры проявлял определённую противоречивость. В 1969 г. он писал о культурной общности горных районов Северной и Южной Осетии в конце II и в первой половине I тысячелетия до н. э.xxxvi, однако затем выступил с работами, где утверждал, что Южная Осетия является органической частью Шида Картлиxxxvii. За это его критиковал Ю. С. Гаглойти, справедливо указавший, что «Б. В. Техов был одним из первых, если не первый, распространивший на Южную Осетию этногеографическое понятие Шида (Внутренней) Картли, что полностью противоречит исторической действительности»xxxviii.

В изменившихся реалиях грузино-осетинских отношений, связанных с политическим самоопределением Южной Осетии, исчезновением цензуры из Тбилиси, и в условиях всё более усиливающегося пропагандистского нажима грузинских политизированных коллег, Б. В. Техов счёл необходимым публичный пересмотр своих прежних взглядов на проблему, и высказался совершенно определённо: «Сравнительный анализ системы и элементов кобанских и тлийских археологических материалов удостоверяет одну бесспорную научную истину, суть и смысл которой заключаются в том, что создатели Кобанской культуры на северном и южном склонах Центрального Кавказа были генетически глубоко родственны. Их генетическое родство столь явственно, что оторвать их друг от друга не представляется возможным»xxxix. Исследователь делает обоснованный и чёткий вывод: «Создатели и носители этой археологической культуры были ираноязычными племенами»xl. Полемизируя в годы грузино-осетинского конфликта с фальсификаторами истории, Б. В. Техов утверждает: «Данные археологии свидетельствуют в принципе об ином этногенетическом процессе. Аланские племена, выделившись из сарматского племенного объединения и обосновавшись на территории Центрального Кавказа, слились с родственными им по языку и культурной традиции племенами древних индо-иранцев, живших здесь со второго тысячелетия до н. э. И лишь по этой причине могло произойти скорое и естественное слияние двух этнических массивов – они, эти племена, были ираноязычными; этническое, культурное и языковое родство способствовало их быстрой этнической «адаптации», их слиянию в один этнос. Осетины, таким образом, вовсе не пришельцы (…), а формировались на Кавказе и являются одним из древних его народов. Осетинский народ – продолжатель традиции создателей Кобанской культуры, их наследник, преемник и продолжатель их духовно-культурной и языковой традиции. Лишь этим объясняется тот факт, что осетинский народ является носителем индоевропейской языковой традиции, её иранской ветви на Кавказе»xli. В своей книге «Тайны древних погребений» Б. В. Техов посвящает данной проблеме специальную главу 3 «К вопросу об этнической принадлежности создателей этнокультурной общности Центрального Кавказа в первой половине I тысячелетия до н. э.»xlii.

В свою очередь, в своём содержательном исследовании о раннем периоде истории аланов Н. Н. Лысенко указывает на важное обстоятельство: «Этноним «ас», впервые появившись в форме «асии» на страницах античных источников в I в. до н. э. (т. е. задолго до первого упоминания об аланах), просуществовал параллельно с этнонимом «алан» на протяжении всего исторического бытия аланского народа, подчас даже замещая это наименование в текстах исторических документов. Уже Страбон знает «асиев», которые в числе прочих племён «отняли у греков Бактрию» (Strabo. XI. 8, 2), это же племя в форме «асаев» известно и Птолемею (Ptol. Geog. 5, 9, 16). Помпею Трогу известны «асианы», ставшие царями тохаров (Pomp. Trog. Prol. 42). А. Алемань указывает, что грузинские Оset‘i и Osi, в более древних формах Ovset‘i и Ovsi, являются ничем иным, как вариантом исконного этнонима *as-, в изобилии документированного в восточных источниках как As, в монгольском языке в форме Asud (мн. ч.), в китайских источниках как Asu, а также в среднелатинских формах As, Aas, Assi, Azzi. Этот же этноним известен на иврите в форме Asia, а в древнерусских летописях многократно отражён как этническое наименование ясы. (…) Этноним «ас» (асии Страбона) является изначальным, первичным этнонимом аланов, вероятно ещё более древним, нежели это последующее этническое наименование. (…) Все другие лингвистические формы: ясы – в русских летописях, осы – в грузинских источниках являются лишь искажёнными иноязычными конструкциями всё того же первичного «ас»»xliii. Между тем усилиями грузинских историков получило весьма широкое распространение, в том числе и среди осетинских учёных, утверждение о том, что используемый ныне этноним осетин происходит именно от грузинского «оси/овси»; в свете вышеизложенного ясно, что исторически и научно более правильным было бы русскоязычное именование Иристона в виде «Асия», «Асетия».

«Как и следовало ожидать, - пишет московский исследователь В. А. Шнирельман, - страсти достигают своего накала, когда речь заходит о раннесредневековых материалах из Южной Осетии. Например, спор вызывает этническая принадлежность могильников VI – VIII вв., обнаруженных как на территории Южной Осетии (в бассейне р. Большая Лиахва), так и южнее в районе Мцхеты. Основываясь на специфическом сарматском обычае деформации черепа и погребальном инвентаре, тяготеющем к северокавказскому миру, осетинский археолог Р. Г. Дзадтиаты видит в них «алан-осетин», проникавших в Закавказье в эпоху раннего средневековья (здесь В. А. Шнирельман делает сноску, считая необходимым подчеркнуть, что «для ведущих специалистов по аланской археологии это звучит убедительно и в совокупности с рядом других данных позволяет говорить о появлении алан-осетин в долине Большой Лиахвы ещё в V – VII вв.» - Авт.). Напротив, грузинская исследовательница Апхазава находит там только грузин-христиан. (И это при наличии типично языческого обряда захоронения и полном отсутствии христианских атрибутов!)»xliv. Действительно, есть от чего прийти в недоумение. Однако там же В. А. Шнирельман указывает на ключ к разгадке столь сильной натяжки: «На одной странице она отказывается связывать изученные могилы с аланским миром на том основании, что они сделаны в ямах, а не в катакомбах, как у алан, а на другой готова и «катакомбные могилы» отлучить от аланского наследия, ибо они найдены в неподобающем месте – в центральном районе Картли»xlv. Сама мысль об аланах-осетинах возле Мцхета для грузинского национал-экстремистского мышления, конечно, абсолютно невыносима.

История алан на Кавказе неразрывно связана с историей христианства. Исторические источники сообщают, что христианство аланы получили, что называется, из первых рук – от апостолов Андрея Первозванного и Симона Канонита. Об этом сообщают авторы III – V вв. Ориген, Евсевий Памфил, святой Дорофей, Епифаний Кипрский; позже это обстоятельство нашло своё отражение в грузинских хрониках, а также, что весьма важно, в православных Четьих Минеях: «Симон же и Андрей идоста в Аланию»xlvi.

В V в. ценные сведения о распространении христианства у алан фиксирует армянский источник «Житие Сукиасянцев»xlvii. Следующий документированный контакт алан с христианством приходится на середину VII в. и связан с историей ссылки одного из столпов православия Максима Исповедникаxlviii. Описание его пребывания на Кавказе дают представления о глубоком проникновении христианства в аланское общество, в том числе во властную элиту: именно на это время приходится радикальная конфессиональная переориентация высшей аланской власти – царём становится христианин Григорий, а в Алании источники сообщают о наличии монастыря Иоанна Крестителя.

Алания оказалась на стыке борьбы ислама (насаждавшегося в Азербайджане и Дагестане с VIII в.), иудаизма, принятого правителями Хазарииxlix в IX в., и христианства, утвердившегося в Армении, Грузии и Абхазии. Попытки Арабского халифата утвердиться на Кавказе встретили противодействие Византии и Хазарии, и аланы выступили как союзники хазар в арабо-хазарских войнах. После первых своих успехов арабы были в конечном счёте разбиты, военно-политический союз алан и хазар укрепился, и часть аланской социальной верхушки, имевшей с хазарами не только политические, экономические и культурные связи, но и связи династические (брачные), приняла вслед за хазарскими правителями иудаизм: «Именно это способствовало ускоренному проникновению тюркизмов (этническая принадлежность хазар) и определённой части еврейской терминологии в осетинский язык»l.

К началу X в. аланы были вполне готовы к христианизации в её каноническом понимании, но политические условия для этого сложились после высвобождения Алании от политического контроля Хазарского каганата. Резко возросла военная мощь алан, развивалась раннефеодальная государственность. В этих условиях активные и целенаправленные действия по христианизации Алании предпринимала Византия. Весьма ценную научную работу по данной проблеме оставил Ю. А. Кулаковский, в своих исследованиях установивший, что «просвещение алан светом христианства совершилось в патриаршество Николая Мистика (…) когда он вторично занял патриарший престол»li. В. А. Кузнецов, анализируя ряд источников по данной проблеме, пришёл к выводу, что «в качестве даты крещения правителя (царя) Алании и его окружения можно принять 916 год. (…) Предлагаемая дата официального крещения и принятия христианства как государственной религии Алании её царём и социальной верхушкой (…) представляется нам вполне обоснованной и вероятной. Это важный позитивный вывод»lii. Исследователь подчёркивает, что в 48 главе сочинения Константина Багрянородного «Церемонии Византийского двора» только трое адресатов названы «духовными сыновьями» императора – правители Армении, Алании и Болгарии. Прав В. А. Кузнецов, который по этому поводу писал: «Тем самым Алания вводилась в состав византийской «семьи народов» и приобретала высокий статус, определявший место в иерархии государств»liii. В нотициях Алания занимает 61 место вслед за Россией-Русью, причём в качестве не архиепископии, а митрополии.

Союз (симфония) светской и церковной властей в Алании складывался медленно, само православие испытывало сильное влияние дохристианских верованийliv и в массовом восприятии было сильно упрощено. Тем не менее процесс шёл, в том числе строились культовые сооружения, наиболее значимым из которых является Зеленчукский храмовый комплекс Нижне-Архызского городища в бассейне верхней Кубани. Его северный храм является наиболее крупным и монументальным памятником христианства не только в Алании, но и на всём Северном Кавказе. Следует отметить неслучайный выбор места: долина закрыта горными хребтами, климат мягкий, высота над уровнем моря 1150 м, занимает выгодное положение на одном из главных ответвлений Великого шёлкового пути, а через легкопроходимые перевалы Адзапш и Санчаро имелся кратчайший путь в Севастополис (Сухум).

Имелась письменность: по аланскому (староосетинскому) языку в течение XX в. было сделано четыре открытия: Ватиканская (найдена в 1927 г. византинистом Дьюлой Моравчиком) и Венская (1953 г., византинист Юлиан Немет) рукописи с аланскими фразами Иоанна Цеца, Ясский глоссарий (1958 г., Герберт Хунгер, тюрколог), и Санкт-Петербургская литургическая рукопись с маргиналиями на осетинском языке (1992 г., Сиссе Энгберг, музыковед). Широко известна Зеленчукская надпись, открытая в 1888 г.. Она сделана греческими буквами на осетинском языке и прочитана В. Ф. Миллером, а затем с использованием более совершенного научного аппарата В. И. Абаевым. Глубокие исследования письменности (и, соответственно, языка) алан-осетин принадлежат Г. Ф. Турчаниновуlv. «Осетинская эпиграфика, - указывает он, - наука молодая. (…) Первая публикация памятников собственно осетинского письма была сделана нами в 1964 году. Это были надписи на камнях Маяцкого городища VII – X вв. на Дону. Они принадлежали подонским аланам, именуемым в русских летописях ясами»lvi. Правда, некоторые выводы Г. Ф. Турчанинова дискуссионны, и указанный труд в редакторском предисловии также оценивается как «не во всём бесспорный»lvii.

Своего расцвета Алания достигла во время правления царя Дургулеля Великого, оказавшего большое влияние на историю Кавказа и Ближнего Востока. Военно-политический потенциал этого средневекого государства характеризуется династическими браками: сестра Дургулеля Борена вышла замуж за грузинского царя Баграта IV (1027 – 1072 гг.). Их дочь Мария – жена византийского императора Михаила VII Дуки (1071 – 1078 гг.). Дочь Дургулеля Ирину Михаил Дука выдал замуж за Исаака Комнина, брата императора Алексия (1081 – 1118 гг.). На двоюродной сестре Ирины женился правитель Трапезунда Григорий Гавра. Ирину Аланскую византийские летописцы называют «василиссой» - императрицей. В 1068 г. Баграт IV, чьё царство уничтожалось сельджукидами, позвал на помощь своего шурина Дургулеля. Царь аланов прибыл с сорокатысячным войском и разгромил врагов своего грузинского родственника, после чего несколько недель находился у Баграта IV и своей сестры Борены в гостях с множеством «князей Овсетских»lviii.

В 1238 г. началось татаро-монгольское завоевание Алании. Для Алании это был период внутренних противоречий и тяжёлых феодальных междоусобиц. Политически децентрализованная Алания (как Кипчакия и Русь, тоже не сумевшие объединиться) громилась татаро-монголами по частям. Походу на Аланию придавалось большое значение: хан Бату назначил руководителями армии вторжения своих двоюродных братьев Менгу-каана, Гуюка, Кадана. Войска завоевателей были оснащены тяжёлыми метательными орудиями. Главное событие войны, решившее исход борьбы – взятие татаро-монголами наиболее сильного города Алании Магаса. Город был не просто взят. За оказанное ожесточённое продолжительное сопротивление завоевателям он был уничтожен так, что и поныне исследователи не могут найти его точное местонахождение. Всего погибло около 200 000 человек. «В результате кампании 1238 – 1239 гг. значительная часть равнинной Алании оказалась захваченной татаро-монголами, сама Алания как политическое образование перестала существовать. Это была крупнейшая для средневекового Северного Кавказа катастрофа, резко изменившая соотношение политических сил в регионе, перекроившая всю его жизнь и положившая начало новой исторической эпохе…»lix.

Источники сообщают, что определённая часть феодалов-князей (алдаров) сумела избежать военного столкновения с монголами, изъявила им покорность и перешла на их сторону, сохранив свои социальные (классовые) позиции. Более того, некоторые влиятельные аланы принимали участие в штурме Магаса, т. е. совершили прямое предательство интересов своего народа. Об измене в верхушке аланского общества исторические источники сообщают красноречивые сведения. Так, например, «Юй-ваши был ас. Его отец Еле-бадур (Илья-богатырь. – Авт.) пришёл с правителем его государства и подчинился Угэдэю. Ему было повелено быть в гвардии (…) особо был учреждён отряд асов и ему было поручено командовать ими»lx. Те же исторические источники подтверждают, что «Хан-ху-сы был родом ас. Он был правителем владения асов. Когда войска Угэдэя достигли границ его (владения), Хан-ху-сы с народом подчинился Угэдэю», и получил за это «звание «бадура», дана была золотая пайцза и повелено было властвовать над своею землёю и народом»lxi.

Опираясь на данные папского легата Иоанна Мариньоли, посетившего Китай с длительным визитом, а также и на другие источники, В. А. Кузнецов делает вывод, что «после монгольского завоевания Алании имела место крупная миграция в глубь Центральной Азии, в результате которой аланские феодалы, перешедшие на сторону завоевателей, увлекли за собой массу зависимого населения. Это население для Алании было потеряно навсегда, а её людские ресурсы понесли весьма ощутимый урон (причём, судя по источникам, на Восток ушла наиболее активная и дееспособная часть аланского воинства)»lxii. Численность этой части аланов учёный-алановед оценивает в 100 000 человек. Другая часть аланов ушла на Запад, образовав поселения в Византии, Румынии и Молдавии. Особенную известность получили их селения в Венгрии (область Ясшаг, с центром в г. Ясберень). Потомки этих ясов и сейчас в значительной мере сохраняют национальное самосознание, и хотя они утратили язык, всё же в венгерском, на котором они разговаривают, сохранились десятки и сотни асских словlxiii. Отметим также растущий интерес к сармато-аланскому наследию в Великобритании и Западной Европе, ярким примером чему является исследование Г. Рида о «варваских истоках величайшей легенды Британии» - эпоса о короле Артуреlxiv.

Однако часть аланов-асов (ясов русских летописей и осов или овсов грузинских летописей) продолжала сражаться за независимость, и сумела сохранить себя как независимый народ, закрепившись в труднодоступных татаро-монголам Кавказских горах на севере и на юге. Посланец в Монголию папы Иннокентия IV Плано Карпини писал в 1245 – 1246 гг. о двенадцатилетней борьбе вокруг одной из крепостей аланов-ясов, которые оказали монголам «мужественное сопротивление и убили многих татар и притом вельмож»lxv Были потеряны огромные территории этнического проживания алан, вошедшие в улус Джучи Золотой Орды: «Царство овсов превратилось в мтаварство – княжество, и овсы стали убегать внутрь Кавказа, а большая часть их страны превратилась в пустыню, она извратилась и раздробилась на множество мтаварств, и с тех пор Осетия стала называться Черкесией, или Кабардой»lxvi. Была утрачена письменность, сильно деградировала религиозная и общекультурная жизнь народа. Энергия народа уходила не на национальное развитие и совершенствование, а на элементарное выживание в условиях суровой природы и давления соседних народов. Тем не менее сильно пострадавший народ жил, и вторгшийся на Кавказ в 1395 г. среднеазиатский эмир Тамерлан (Тимур) столкнулся с упорным сопротивлением асов-осетин: «Аланы-осетины окончательно покинули равнину после тимуровского похода (…), что доказывается многими фамильными преданиями, например, Центральной Осетии, отмечающими появление здесь своих родоначальников не ранее XV – XVII вв., периода последней, третьей волны миграции осетин-алан с равнины в горы. Считается, что две предыдущие миграции их происходили при Чингисхане и Батые»lxvii.

Таким образом, с научной точки зрения безупречным представляется вывод о том, что «в течение многих тысячелетий не было такого периода времени, когда бы на территории Кавказа, особенно в его Центральной части, не обитали племена индо-европейцев и иранцев, носители ираноязычной традиции. Шли миграционные процессы, кочевой образ жизни заставлял многие племена уходить с насиженных мест обитания, но на территории Центрального Кавказа всегда оставались группы ираноязычных племён. (…) Те группы, которые навеки закрепились в центральной части Кавказа, никогда не теряли свой язык и свою самобытную духовную культуру, особенно в тех регионах, где они проживали компактно. Такими регионами были северные и южные склоны Большого Кавказа»lxviii.

Грузинскими оппонирующими историками предпринимаются массированные усилия для того, чтобы утвердить в научном сообществе (не только Грузии) и в общественном сознании собственную концепцию грузино-осетинских взаимоотношений. По этому поводу в 1991 г. была учреждена специальная комиссия, подготовившая и издавшая соответствующий трудlxix. Южной ветви осетинского народа, равно как и самому понятию Южной Осетии, в праве на историческое, географическое и политическое существование в нём отказывается. Позже, исходя из необходимости продвижения своих историко-политических позиций в русскоязычную аудиторию, в Грузии была издана книга под названием «Осетинский вопрос»lxx - сборник статей ряда известных авторов, где также чётко и категорично было заявлено: «В истории не существовало «Южной Осетии» ни как географической, ни как политической реальности»lxxi.

Автор одной из статей В. Итонишвили обнадёживает читателей, ожидающих объективности, верной мыслью о том, что «объявлять творцами понятия «Южная Осетия» русских и грузинских большевиков было бы ошибкой», но следующее его утверждение о том, что «указанная топонимическая диверсия имеет гораздо более длительную историю»lxxii, обнаруживает подлинные намерения автора, прилагающего все старания для обоснования отсутствия топонима «Южная Осетия». Грузинский учёный пишет: «К счастью, подобная оценка обстоятельств убедительно подтверждается данными многочисленных иностранных (в том числе и русских) письменных и картографических источников XVIII и начала Х1Х вв., которые в унисон с грузинскими документами однозначно представляют Осетию как страну, находящуюся на Северном Кавказе, а в Грузии фиксируют лишь этническую массу инородцев, именуемых осетинами. В подтверждение сказанного, думается, достаточно сослаться на карту Малой Кабарды, Осетии, Ингушетии и Чечни, датированную второй половиной XVIII в., и карту, составленную в 1801 г. Кавказской Археографической Комиссией. Они, безусловно, прекрасно известны и осетинским, и русским ученым во главе с этнографом-грузинофобом Г. Старовойтовой (ведь обе карты включены в публикации московских и владикавказских авторов) (указываются издания: История Северо-Осетинской АССР, М., 1959. С.168; История Северо-Осетинской АССР, Т.1. Орджоникидзе, 1987. С. 220; Н. Г. Волкова. Этнический состав населения Северного Кавказа в ХVIII – начале ХХ века. М., 1974. – Авт.), а также небезызвестным «деятелям» типа А.Чочиева и Т. Кулумбегова, которые уже достаточно преуспели в распространении лживой версии об якобы имевшем место присоединении в 1774 году Южной Осетии (или Объединенной Осетии) к России (?!)»lxxiii. В свою очередь, С. Лекишвили утверждает, что «до XIX в. в письменных источниках, как грузинских, так и русских и зарубежных, не зафиксировано ни одного факта использования в отношении Осетии определения «южная» или «северная». Он появляется в письменной продукции, правда, изредка, с 30-х годов XIX века»lxxiv. Права на историческую жизнь лишают Южную Осетию не только видные историки, члены-корреспонденты АН Грузии Д. Хахутайшвили и В. Шамиладзе, которые называют Южную Осетию исконной территорией центральной части Грузии и даже базовой территорией формирования грузинского этноса и грузинской культуры. В этой связи уместным представляется вопрос осетинских историков, например, Ю. С. Гаглойти, о том, до каких пределов, в таком случае, простирается северная часть Грузии? К антиосетинской пропаганде подключились многие интеллектуалы Грузии, которые никакого отношения к истории не имеют. Среди них, например, медик, академик Н. Бочоришвили (активный сторонник первого президента Грузии З. Гамсахурдиа), член-корреспондент АН Грузии М. Микеладзе (специалист по строительной механике), экономист Р. Гоциридзе и ещё длинный ряд деятелей науки, культуры, работников средств массовой информации, и, конечно, политиков.

Есть, однако, свидетельства иного положения дел. Так, знаменитый зарубежный путешественник И. Гюльденштедт, посетивший по поручению Российской Академии наук в начале 70-х гг. XVIII в. Кавказ, оставил описание географического положения Осетии, где указывал, что она «занимает часть территории высоких Кавказских гор от северных притоков Терека до Лескена, а на юге – на притоках Куры – Арагви, Ксани, Малой и Большой Лиахвы и на притоке Риони Джедо. (…) Осетия занимает не только всю северную часть Главного хребта между Тереком и Лескеном, но частично и его южную часть (…). С юга Осетия граничит с Внутренней Карталинией (Шида Картли)»lxxv. П. С. Паллас писал, что границы страны иронов (осетин. – Авт.) проходят по «северной стороне Кавказа, которые на западе составляют р. Уруп, а на востоке – Терек, на южной стороне Кавказа – р. Рион на западе или Фазис древних авторов, на востоке – р. Арагва»lxxvi. В «Кавказском сборнике» В. Чудинов подробно описывает Осетию и пишет, что её «южную границу представляют предельныя осетинския поселения от г. Душета по подошве хребта и потом через реку б. Лиахву немного выше с. Цхинвала (в Горийском уезде), далее по правым притокам этой реки к с. Часавали и, наконец, к верховьям Риона до горы Пасимта. (…) Главный хребет, отбрасывая от себя на западе Осетии у горы Сонгуты-хох боковой отпрыск, направляющийся к юго-востоку, разделяет им страну на две части – северную Осетию и южную. Последняя входит в состав нынешних уездов Горийскаго, Душетскаго и частью Рачинского и занимает пространство, известное прежде под именем Двалетия»lxxvii. Отдельно описывается Южная Осетия: «Что касается ущелий восточнаго и северо-восточнаго района южной Осетии, как например: арагвскаго, магладолетскаго, джамурскаго или верхнексанскаго, то они представляют собой резко очерченные углубления (…); ущелья же меджурское, рехульское, нижнексанское имеют наклоны своих боковых поверхностей гораздо отложе и притом покрытые лесом. Из других ущелий заслуживают внимания рокское, джамагское, зикарское, эриманское, зругское, кошкинское, кешельтское, кударское, бритаульское и др.»lxxviii. Это только часть неопровержимых фактов бытования Юга Осетии. Что же касается терминов, то, по мнению Ю.С. Гаглойти, первым зарубежным автором, у которого встречаются термины «Южная Осетия» и «Северная Осетия», был К. Кох, путешествовавший на Кавказе в 30-х гг. XIX в.lxxix

Вообще ситуацию здесь можно было бы признать в известной мере комичной, если бы эти псевдоисторические изыскания не влекли за собой опасных изменений в общественном сознании грузин. Дело в том, что до революции 1917 г. в России понятие и термин Южная Осетия использовались в грузинской историографии, журналистике и публицистике как само собой разумеющиеся. Так, в школьном учебнике выдающегося грузинского педагога и общественного деятеля Якова Гогебашвили (чьё имя известно каждому грамотному грузину) «Бунебис Кари» («Врата природы») для третьего – четвёртого годов обучения, в разделе «Соседние страны» пишется: «Осетины являются горским народом. Они занимают срединную часть Кавказского хребта, от Хевсуретии до Сванетии. Одни из них живут по ту сторону хребта, на его северных склонах, другие на этой стороне, на южных склонах. По этой причине Осетия разделяется на две части: Северную Осетию и Южную Осетию»lxxx. Отметим, что учебник впервые вышел в свет в 1868 г. и ко времени установления советской власти в Грузии, т. е. к 1921 г., выдержал более двадцати изданий.

Другой автор географии Грузии С. Робакидзе отмечает: «Хотя Осетия не представляет собой настоящей части Грузии, однако она столь близка нашей стране, что знакомство с ней для нас весьма полезно. …Потустороннюю Осетию называют Северной Осетией, посюстороннюю – Южной Осетией»lxxxi.

Интересно, что В. Джугели, палач Южной Осетии в конфликте 1920 года, в своих воспоминаниях также использует название «Южная Осетия»lxxxii.

Вопрос этот исчёрпывающе рассмотрен в работах Ю. С. Гаглойтиlxxxiii, подчёркивавшего, что даже в специальных (современных) грузинских работах по данному вопросу наличествует категорическая установка на то, что «ранее XIX в. не существует грузинских и иностранных письменных источников, в которых бы означенная территория именовалась Осетией или Южной Осетией»lxxxiv. Однако, например, один из важнейших представителей грузинской исторической науки XVIII в. Папуна Орбелиани рассказывает о карательной экспедиции персидского шаха против ксанского эристава Шанше, под руководством грузинского феодала Гиви Амилахори и Имам-кули-хана, и пишет, что «на этой стороне Осетии («Осетс акет». – Авт.) хан согнал всех с мест и отдал их Гиви Амилахори. Двинулся вместе с ними Гиви с поселил их в Пхвениси»lxxxv (хан вернулся в Южную Осетию с целью грабежа, нарушив мир с осетинами селения (места) Дзимыр («Жамур» в грузинском произношении), но его отряд после первых же бесчинств был окружён и истреблён осетинами, раненый хан успел спастись бегством). Неоднократно упоминается южная часть Осетии (а не компактные поселения осетин в Грузии, как это пытаются представить грузинские авторы) и в дальнейших повествованиях П. Орбелиани. Упоминается юг Осетии в работах видных грузинских историков Вахушти Багратиони, С. Чхеидзе ( XVIII в.), П. Горгиджанидзе (XVII в.), при этом в некоторых грузинских рукописях, а также западноевропейских авторов XVIII в. используется форма «Усети» вместо «Осети». Ю. С. Гаглойти анализирует также «Житие св. Нины» (IV в.), где на её вопрос о местонахождении Мцхета (где по преданию у местных евреев хранился хитон Христа) следует ответ: «Есть страна северная, местожительство язычников между персами и Овсетией, и город там есть Мцхета»lxxxvi, из чего ясно, что южные границы Осетии имели место много южнее Главного Кавказского хребта. Следует подчеркнуть, что в «Картлис цховреба» есть тому подтверждение – в IV в. персидскому царю «сообщили о размерах и крепости его (Мцхета – резиденции скончавшегося картлийского царя Асфагура. – Авт.) и о близости к нему хазар и овсов»lxxxvii, где речь идёт, бесспорно, об овсах по южную сторону Кавказа.