ПОСПЕЛОВА Александра Георгиевна

РЕЧЕВЫЕ ПРИОРИТЕТЫ

В АНГЛИЙСКОМ ДИАЛОГЕ

Специальность 10.02.04 – Германские языки

ДИССЕРТАЦИЯ

в виде научного доклада

на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Санкт-Петербург

2001

Диссертация выполнена на кафедре английской филологии и перевода Санкт-Петербургского государственного университета

Официальные оппоненты:

Доктор филологических наук, профессор Н. Н. Матвеева

Доктор филологических наук, профессор В. В. Богданов

Доктор филологических наук, профессор М. В. Никитин

Ведущая организация: Институт лингвистических исследований РАН

Защита состоится «________» ______________ 2001 г. в ______ часов на заседании диссертационного совета Д 212.232.48 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук в Санкт-Петербургском государственном университет по адресу 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 11.

С диссертацией в виде научного доклада можно ознакомиться в Научной библиотеке им. А.М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета (199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9.

Диссертация в виде научного доклада разослана «____»_______________2001 г.

Ученый секретарь диссертационного совета С. Т. Нефедов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Предметом данного исследования являются языковые средства осуществления говорящим усиления и смягчения коммуникативного намерения (КН) в английской диалогической речи. Данное явление рассматривается в коммуникативно-прагматическом аспекте, раскрывающем динамику соотношения различных компонентов прагматической структуры речевого акта при его функционировании в речевом взаимодействии. В качестве отправной точки берется теория речевых актов, однако в работе преодолевается ряд слабых сторон данной теории, неоднократно отмечавшихся в лингвистической литературе: это ее некоторая статичность, недостаточная опора на речевую ситуацию, недостаточное внимание к личностным характеристикам коммуникантов. На преодоление этих недостатков направлена как трактовка единицы анализа, речевого акта (РА), так и используемая методика анализа. Поэтому в целом проведенное нами исследование не ограничивается рамками канонической теории речевых актов.

В числе работ, послуживших теоретической базой для представленной здесь концепции, следует в первую очередь назвать труды отечественных и зарубежных ученых, разрабатывающих проблемы прагмалингвистики, теории речевого общения, логико-семантического анализа языка и отчасти коммуникативной семантики, таких как В.В.Богданов, В.И.Карабан, М.Л.Макаров, И.П.Сусов, Л.П.Чахоян, А.Вежбицка, Т.ван Дейк, Дж.Остин, Дж.Серль, У.Эдмондсон и др.

Актуальность избранной темы определяется неослабевающим интересом современной лингвистики к деятельностной стороне языка, к вопросам взаимодействия и функционирования разных языковых средств в соответствии с речевыми и неречевыми планами, ожиданиями и намерениями коммуникантов, с личностными и социальными сторонами их деятельности.

Представленный научный доклад отражает многолетнюю научно-исследовательскую работу автора, проводившуюся в русле научной деятельности кафедры английской филологии (позднее английской филологии и перевода) Санкт-Петербургского государственного университета. Автор выражает благодарность секции теоретической грамматики кафедры, оказавшей влияние на формирование научных взглядов автора в процессе обсуждений разделов коллективных монографий и тематических сборников, готовившихся к печати сначала под руководством проф. Л.Л.Иофик, а затем проф. В.В.Бурлаковой.

Наиболее подробно выносимые на защиту теоретические положения изложены в следующих работах: 1. «Косвенные высказывания» – раздел в коллективной монографии «Спорные вопросы английской грамматики» под ред. В.В.Бурлаковой, Л., 1988, с.141-153 (далее П–1988); 2. «Функциональный аспект изучения речевых актов: иллокутивно-интерактивная характеристика» – статья в тематическом сборнике «Трехаспектность грамматики. На материале английского языка» под ред. В.В.Бурлаковой, С.-Петербург, 1992, с.68-85 (далее П–1992); 3. А.Г.Поспелова. «Манифестация и механизм речевых приоритетов в английской диалогической речи». СПб., 2000, 2,3 п.л. (далее П–2000). Они также представлены в ряде других работ: разделах коллективных монографий, статьях и тезисах докладов на международных и межвузовских конференциях (см. список в конце научного доклада); общий объем публикаций по теме научного исследования более 22 п.л.

Цель и задачи исследования. Цель работы заключается в построении теории, вскрывающей динамику взаимодействия между прагматическими составляющими микро- или макро-РА и используемыми говорящим языковыми средствами. Предлагаемой теории дается название теория речевых приоритетов.

С поставленной целью связано осуществление следующих задач:

1. Рассмотреть РА как основную единицу анализа с точки зрения его границ и обосновать преимущества выделения макро-РА наряду с традиционно выделяемым микро-РА для целей проводимого анализа.
2. Определить место РА в системе более крупных речевых образований в дискурсе и раскрыть иллокутивно-интерактивную природу РА-поступка.
3. Изложить принципы классификации РА с применением теории поля, уделяя особое внимание их интегративным признакам. Выработать решение некоторых спорных вопросов, касающихся анализа косвенных РА.
4. Проследить действие механизма речевых приоритетов (МРП) в сфере усиления / смягчения КН говорящего с учетом иллокутивных и межличностных параметров.
5. Рассмотреть соотношение аллокутивной тактики (связанной с осуществлением усиления / смягчения) с другими коммуникативными тактиками и с реализацией правил речевого общения.
6. Сопоставить различные точки зрения лингвистов на экспрессивность и рассмотреть экспрессивную роль усиления и смягчения КН в коммуникативно-интенциональном плане.

Объектом исследования, таким образом, является микро- и макро-РА. На первом этапе анализа он вычленяется из речевого взаимодействия, которое в данном докладе для компактности изложения не всегда приводится и иногда заменяется комментарием. Однако синтагматика РА всегда учитывается.

Материалом исследования послужили примеры речи персонажей из англоязычной художественной прозы ХХ в. (изредка – из драматургии) общим объемом более 35000 стр. Из них 25000 стр. использовалось для отбора примеров методом сплошной выборки.

Метод, используемый в работе для осуществления поставленных задач, можно охарактеризовать как метод прагмалингвистического описания в широком смысле, который предстает как синтез абдуктивного метода, ориентированного на коммуникативный контекст, метода интенционального анализа, логико-импликационного метода, а также компонентного анализа, используемого для характеристики отдельных компонентов иллокутивной силы РА на основе словарных дефиниций речеактовых глаголов.

Научная новизна работы заключается в следующем: выдвинута теория речевых приоритетов, которая дает принципиально новую интерпретацию использованию средств усиления и смягчения высказывания, а также целому ряду других процессов, протекающих при речевом общении (например, аргументации). Впервые дается характеристика макро-РА, позволяющая использовать данный термин в четких границах и создающая основания для использования терминов микро- и макро-РА как единиц одного плана, которые оказывается возможным применять для описания РА-поступков конкретного говорящего в процессе коммуникации.

Разработана система критериев, на основе которых предлагается дальнейшая детализация существующей субклассификации косвенных РА.

Теоретическая значимость работы в первую очередь заключается в том, что с помощью предлагаемой теории становится возможным представить РА как подлинный акт речевого общения. РА, который нередко рассматривается в статике как типовой, обладающий постоянным набором признаков (компонентов иллокутивной силы, по Серлю и Вандервекену) и ограниченный рамками предложения, предстает в нашей трактовке как единица, не ограниченная сентенциальной формой и как живая, подвижная система компонентов, постоянно реагирующая на малейшие изменения в намерениях и речевых тактиках коммуникантов и, в соответствии с этим, путем использования определенных языковых средств выдвигающая на первый план то один, то другой свой компонент. Такой подход открывает перспективы дальнейшего изучения речевых единиц в данном направлении.

Практическая значимость диссертации определяется возможностью использования полученных результатов в спецкурсах, отражающих деятельностный подход к языку и в курсе лекций по теоретической грамматике (раздел «коммуникативно-прагматический аспект предложения», «Лингвистика текста. Аспекты изучения»). Значительный объем собранного иллюстративного материала дает также возможность обобщить его в виде практического пособия по развитию навыков устной речи (средства усиления и снижения категоричности высказываний с разной коммуникативной установкой).

Апробация результатов исследования осуществлялась в виде докладов (некоторые в соавторстве) на следующих конференциях:

1. Международные конференции: III международная конференция по аргументации (Амстердам 1994); «Когнитивная лингвистика в конце ХХ в.» (Минск 1997); «Современные тенденции в обучении иностранным языкам» (на базе Лингвистического центра РГПУ им.Герцена, СПб 1999).
2. Всероссийские или конференции на базе АН СССР: «Функционально-типологическое направление в грамматике. Повелительность». ЛО ИЯ АН СССР (Ленинград 1988); Всероссийская научная конференция по переводоведению «Федоровские чтения» (СПб 1999).
3. Региональные межвузовские и т.п.: «Национальное и интернациональное в развитии языков и культур» (Иваново 1982); «Языкознание и текст» (Краснодар 1982); «Прагматический аспект в высказывании и тексте» (Грозный 1985); «Семантические и прагматические аспекты изучения языковых единиц» (Барнаул 1987); «Лингвометодические аспекты семантики и прагматики текста» (Курск 1989); «Лексика. Лексикография. Научно-технический перевод» (Орел 1990); «Пути повышения эффективности речевого воздействия в условиях деловой коммуникации» (Челябинск 1990); «Функциональный подход в теоретическом и прикладном языкознании» (Минск 1992); XXI, XXVIII и XXIX научно-методические конференции преподавателей и аспирантов на базе СПбГУ (СПб 1992; СПб 1999; СПб 2000); «Проблемы функциональной лингвистики и активные формы преподавания иностранных языков» (Астрахань 1993), а также межвузовские школы-семинары и совещания-семинары: «Компоненты речевой деятельности и эмоциональное состояние» (Самарканд 1986); «Диалог о диалоге» (участие в дискуссии: круглый стол (Калинин 1987); «Прагматическая интерпретация и планирование дискурса» (Пятигорск 1989).

Был прочитан курс лекций на тему «Семантико-синтаксический и коммуникативно-прагматический аспекты английского предложения» в Латвийском ГУ им.П.Стучки (Рига 1987), а также два спецкурса для студентов английского отделения Ленинградского / Санкт-Петербургского государственного университета: «Некоторые проблемы синтаксиса, семантики и прагматики английского предложения» и «Предложение в речевом общении».

Еще одной формой апробации является 10 успешно защищенных кандидатских диссертаций, выполненных под руководством автора в русле разрабатываемого направления. Следует однако отметить, что основные идеи, связанные с усилением / смягчением КН, в работах учеников автора почти не поднимались. Результаты исследования представлены в более чем 40 публикациях, в том числе в разделах 4-х коллективных монографий и учебных пособий, а также в научном докладе лингвистического центра.

На защиту выносятся следующие основные положения, представляющие собой главные итоги проведенного исследования:

1. Предлагается ввести в лингвистический обиход термин манифестация, придав ему более емкий смысл, чем в философии. Под манифестацией в настоящей работе понимается отношение, выделяемое в высказывании наряду с денотацией и сигнификацией, соотнесенное с говорящим как языковой личностью, выступающим в разных ипостасях, с его коммуникативными намерениями, стратегиями и тактиками, реализуемыми и корректируемыми в процессе общения с адресатом. Манифестация в таком понимании охватывает целый ряд моментов, отражающих роль говорящего не только в элементарном предложении-высказывании, но и в дискурсе (аналогично тому, как моменты, связанные в дискурсе с отражением глобальной референтной ситуации, соотносятся с денотацией). Принимается следующее определение диалогического дискурса: это выражение объединяемого общей темой и общим фондом знаний коммуникантов межличностного речевого взаимодействия, направленного на решение той или иной коммуникативной задачи на основании либо определенной глобальной стратегии общения, либо подчиненных ей интерактивных или каких-либо других тактик.

2. РА занимает нижнюю ступень в иерархии единиц речевого общения. Это можно утверждать при условии четкого разграничения типового РА и РА-поступка. В интеракции принимает участие РА-поступок, имеющий сентенциальную форму, когда он занимает либо самостоятельную, либо доминирующую позицию в шаге / ходе. Таким образом, РА-поступок при определенных условиях реализует не только иллокутивный, но и интерактивный компоненты, в то время как типовой РА того или иного иллокутивного класса или подкласса лишь обладает определенным интерактивным потенциалом. Роль РА-поступка в иерархии единиц речевой деятельности очень важна: без РА с его иллокутивным и интерактивным компонентами продвижение общения было бы невозможно, так как именно РА-поступок наполняет ход прагматическим содержанием, именно в нем представлен говорящий с его личностными характеристиками, желаниями и целями и вытекающими из них конкретными тактиками.

3. Традиционно выделяемым микро-РА, имеющим сентенциальную форму и подразделяемым на элементарные и сложные, мы противопоставляем макро-РА, выходящие за рамки предложения. Необходимость выделения подобной единицы связана, с одной стороны, с большим сходством дискурсивных связей между элементарными РА в составе сложных микро-РА и в составе макро-РА, что сказывается, в частности, на наблюдаемых в том и другом случае средствах усиления и смягчения КН. С другой стороны, определение четких границ РА-поступка представлялось необходимым из-за большого разнообразия подходов ученых к трактовке построений, бoльших чем предложение, объединенных одной коммуникативной целью. В основу выделения макро-РА в настоящей работе положены следующие критерии: макро-РА – это прагматическое объединение нескольких микро-РА, принадлежащих одному коммуниканту и связанных одной перлокутивной целью и одной темой. Как правило, макро-РА совпадает по объему с репликовым шагом и ходом. Однако мы выделяем также прерывистый макро-РА. Он возникает в том случае, когда все микро-РА в его составе концентрируются вокруг одного РА-доминанты и когда реплики второго коммуниканта не влекут за собой изменения тактики, избранной говорящим на данном этапе общения.

4. Опираясь на разработанные в отечественном языкознании положения полевого подхода к грамматическим и семантическим категориям, мы представляем речевые акты в виде функционально прагматического поля (ФПП) интенциональности, включающего два пересекающихся поля: констатации и директивности, что является развитием выдвинутой нами в начале 80-х годов идеи о том, что РА разных классов обладают интегративными признаками, позволяющими объединить их в бoльшие группы. Трактовка некоторых видов РА до сих пор не получила однозначного решения и их прагматические характеристики нуждались в уточнении. Поэтому было введено понятие слитных РА, которые противопоставляются простым. Все слитные РА отличаются присутствием в их составе обязательного эмоционального компонента, «сливающегося» с иллокутивным компонентом. Это единый критерий, лежащий в основе распределения их между ассертивами, интеррогативами, директивами и экспрессивами. Слитный директив-угроза имеет общий связующий признак с комиссивом и, таким образом, слитные РА не представлены лишь в классе декларативов, что объясняется институционным характером последних.

5. Каждый РА (кроме вспомогательного) в дискурсе можно охарактеризовать одновременно с двух точек зрения, используя при этом один из терминов иллокутивного ряда: ассертив, директив и т.д. и один – из интерактивного ряда: Комментарий, Восприятие и т.д. Этим наша трактовка принципиально отличается от мнения тех лингвистов, которые выстраивают данные термины в один ряд и считают, что в дискурсе РА может быть либо ассертивом, либо Комментарием, но не тем и другим одновременно.

Для каждого класса РА как типового акта выведен интерактивный потенциал. Наибольшим потенциалом характеризуются ассертивы (10 интерактивных позиций), а наименьшим – интеррогативы и комиссивы (по 2 позиции).

6. В области манифестации действует механизм речевых приоритетов, который заключается в том, что говорящий при подборе языковых средств оформления РА постоянно переключает свое собственное внимание и внимание адресата с одного компонента прагматической структуры на другой. Его действие охватывает самые разные стороны РА.

Во-первых, МРП достаточно четко проявляется в сфере взаимодействия иллокутивного и интерактивного компонентов РА (а для слитных РА – и эмоционального компонента). Выбор соответствующих средств в первую очередь определяется позицией РА (инициальной или респонсивной), но также коммуникативным замыслом говорящего и избранной для его осуществления тактикой.

Во-вторых, аналогичная интерпретация предлагается для характеристики соотношения, устанавливаемого в процессе коммуникации между «традиционным» уровнем речевых актов, к которому мы относим и выделенный в работе макро-РА, и логико-семантическим уровнем организации текста, т.е. уровнем аргументации, описанным в терминах коммуникативных актов представителями амстердамской прагма-диалектической школы аргументации.

В-третьих, действие МРП охватывает всю область усиления / смягчения КН говорящего как в иллокутивном, так и в межличностном плане.

а) В иллокутивном аспекте это явление отражается в виде попеременного внимания то к одному, то к другому из четырех компонентов иллокутивной силы РА: иллокутивной цели, условиям пропозиционального содержания, предварительным условиям и условиям искренности.

Приоритетность каждого из этих компонентов как при усилении, так и при смягчении, маркируется достаточно определенным набором языковых средств.

б) В межличностном плане действие МРП проявляется в том, что используемые говорящим усилительные и смягчающие средства обнаруживают связь либо с личностью говорящего, либо с какими-то личностными характеристиками адресата. Эти разновидности соответственно получили название адресантно- и адресатно-детерминированное усиление / смягчение. Материал показал, что наиболее четко проявляются признаки Я психологического и Я интеллектуального, которые одновременно варьируются по шкале «индивидуальное – социальное» и «постоянное – переменное». Но в целом явно наблюдается смещение в сторону переменных признаков и индивидуальных характеристик коммуникантов.

7. Усиление и смягчение КН связано с осуществлением особого рода тактики, для обозначения которой мы используем существующий в лингвистике термин аллокуция. Аллокутивные тактики по отношению к интерактивным стратегиям и тактикам, реализующим этапные цели на уровне речевого взаимодействия, являются тактиками «второго порядка», дополнительными, и находятся в иной плоскости. Они действуют главным образом на иллокутивном уровне и находятся в тесном взаимодействии с интерактивными стратегиями вежливости. Тактики смягчения КН и отчасти усиления обеспечивают осуществление иллокутивно ориентированных способов выражения позитивной, негативной и «неявной» вежливости. Другие способы выражения вежливости имеют пропозиционально-содержательную ориентацию и к ним аллокуция не имеет непосредственного отношения. Средства усиления используются и для целей, не связанных с вежливостью.

8. Смягчение и усиление КН делает микро- и макро-РА экспрессивным. Это экспрессивность коммуникативно-интенционального характера, направленная на усиление воздействия данного РА на адресата.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Раздел первый

ОБЛАСТЬ И ОБЪЕКТ ИССЛЕДОВАНИЯ: ГРАНИЦЫ И ПАРАМЕТРЫ

Глава I. ОБЛАСТЬ ИССЛЕДОВАНИЯ

1.1. Манифестация как лингвистическое понятие. В философии на уровне предложения наряду с такими традиционными не только для философии, но и для лингвистики отношениями, как денотация и сигнификация иногда выделяется отношение манифестации. В нашей работе эта философская идея рассматривается применительно к лингвистическим концепциям. Как пишет Жиль Делёз, манифестация – это отношение, заключающееся в связи между предложением и субъектом, который говорит и выражает себя (разрядка наша – А.П.), это высказывание желания и веры, соответствующих предложению. В качестве особых манифестирующих частиц, служащих для проявления манифестации в языке, автор называет дейктики «я», «вы», «завтра» и т.п., отводя ведущую роль «я», так как от него зависят не только все прочие манифестаторы, но с ним связаны и все индикаторы, служащие для обозначения положения дел. Сами обозначающие имеют смысл только благодаря «я», манифестирующему себя в предложении. Манифестаторы, начиная с «я», задают область личного, действующего как принцип всех возможных денотаций. Ж.Делёз подчеркивает, что «я» первично именно и только в речи, даже если это безмолвная речь, причем оно первично не только в отношении всех возможных денотаций, для которых оно является основанием, но и всех сигнификаций, которые оно охватывает^[1]. Эти положения согласуются со словами Б.Рассела о том, что смысл пребывает в верованиях (желаниях) того, кто выражает себя^[2].

Таким образом, в сфере манифестации, в трактовке Делёза, говорящий предстает в роли субъекта дейксиса и в роли субъекта речи. Но, кроме того, так же как в нарративе, в диалогической речи могут использоваться высказывания, где говорящий выступает в роли субъекта сознания: «It does seem a long way to Harrington Gardens» (Maugham) или в роли субъекта восприятия: «Wasn't it dreadful?» (Christie). Как поясняет Е.В.Падучева, субъект сознания выводится из предиката (ментального, эмоционального, волитивного состояния), но не выражен в тексте высказывания. Говорящий служит субъектом восприятия при предикатах (чувственного) восприятия, эмоционального состояния и т.п.^[3]

Система мнений, желаний, знаний и веры (убеждения) говорящего, как известно, определяет его интенциональные состояния, т.е. сфера манифестации включает все, что связано с интенцией или коммуникативным намерением субъекта речи. Намерение, как отмечает М.В.Никитин, начинается с осознанных необходимостей, потребностей, желаний и интересов, это замысел действий, направленных на осуществление цели, которая бы удовлетворила этот начальный импульс. Речевые интенции – намерения говорящего, воплощаемые посредством речи, посредством высказываний^[4]. Таким образом, лингвистическое понятие коммуникативного намерения, безусловно, связано с выделяемой в психологии и психолингвистике для любого вида деятельности последовательности: мотив – цель – действия (для достижения этой цели) – средства и способы осуществления этих действий.

В круг вопросов, связанных с манифестацией, входят не только проблемы разных ипостасей говорящего и его коммуникативных интенций. Этот круг гораздо шире и охватывает целый комплекс вопросов, связанных с характеристикой языковой личности в речевом общении, а также ряда других параметров речевого общения. С.А.Сухих наряду с иллокутивным потенциалом речевых действий перечисляет следующие параметры: языковые личности с определенным типом фиксированных установок, типы социальных сфер, набор тем, класс макроинтенций, диалогическая модальность^[5]. Последняя понимается автором как система отношений 1) между участниками (интерперсональная модальность, которая представлена, по мнению С.А.Сухих, тремя регистрами: доверительно, формально, конфликтно); 2) между участниками и темой диалога (экзистенциональная модальность с подсистемами в шутку, серьезно, иронично); 3) между референциальным соотношением утверждаемого в высказывании и действительностью (логическая модальность с дальнейшим подразделением на фактивность, возможность, необходимость) и 4) отношения говорящего к самому себе (эгоцентрическая модальность, отражающая либо адекватную, либо завышенную, либо заниженную самооценку). Каждая подсистема находит вербальное отражение в речи.

С.А.Сухих выделяет денотативно-референтное и сигнификативное значение предложения и определяет их роль следующим образом: «Денотативно-референтный план представляет конструктивную единицу в ее объективном ракурсе, тогда как ее сигнификативный план насквозь прагматичен и выражает направленность личности, ее сферу мотивов и ценностных ориентаций»^[6]. Здесь мы находим нетрадиционное понимание сигнификата, обычно соотносимого исследователями с универсальным понятийным содержанием.

То, что С.А.Сухих называет логической модальностью, раскрывается в виде развернутой системы семантического пространства модальности в работах А.В.Зеленщикова. В его трактовке модальность рассматривается по трем параметрам. (1) Она «заложена» в нашем способе представления пропозиционального концепта (или положения дел), т.е. в самой пропозиции. Статус репрезентативных положений дел различен: в одном случае речь идет о возникновении, становлении или об осуществлении некоторого действия (креативность), а в другом – о существовании, наличии в том или ином времени (дескриптивность). Другие два параметра, по которым модальность получает характеристику в рассматриваемой концепции, – это (2) реальность / ирреальность / виртуальность и (3) возможность / необходимость. Ряд характеристик языковой личности, о которых речь шла выше, рассматривается автором в составе контекста высказывания, включающего когнитивные, психологические и социокультурные параметры^[7]. Трактовка первого параметра характеристики модальности свидетельствует о том, что данный автор связывает интенциональный аспект предложения в первую очередь с денотацией.

В подтверждение мысли о том, что «я» первично и самодостаточно в речи, Ж. Делёз приводит слова одного из персонажей Льюиса Кэррола, Шалтая Болтая о том, что, когда он берет слово, то он полный хозяин своих слов и они означают именно то, что он хочет и не больше и не меньше. Однако, необходимо учитывать, что речь говорящего должна быть ориентирована на конкретного адресата со всеми присущими ему особенностями языковой личности и речевые стратегии говорящего должны постоянно корректироваться, вступая во взаимодействие с речевыми стратегиями партнера по коммуникации. Недаром в диалогическом фрагменте, из которого взяты приведенные слова, Шалтай Болтай отчасти терпит коммуникативную неудачу, так как в ответ на некоторые реплики Алиса молчит, не понимая его высказывания. Кроме того, как известно, речь каждого коммуниканта строится под влиянием целого ряда норм и ограничений культурно-социального и морально-этического плана.

В целом ряде работ отечественных лингвистов в центре внимания оказывается адресат. Среди ранних работ, специально посвященных фактору адресата, следует упомянуть известную статью Н.Д.Арутюновой «Фактор адресата», а среди последних – докторскую диссертацию Л.А.Азнабаевой «Принципы речевого поведения адресата в конвенциональном общени^[8].

Отношениям говорящий – слушающий отводится особое место в схеме, которую приводит в своей статье И.П.Сусов, модифицируя идеи Ч.Морриса, касающиеся модели знака. Автор отмечает, что у Ч.Пирса и Ч.Морриса о намерениях, планах, интенциях отправителя знака речь не ведется, так как выделенная Ч.Моррисом интерпретанта – это воздействие на интерпретатора, реакция интерпретатора. Поэтому в схеме, предлагаемой И.П.Сусовым, при одной общей референтной ситуации для высказывания выделяются два коммуниканта (1 и 2), два сигнификата (1 и 2), намерение говорящего и интерпретанта слушающего. Интенция говорящего (пишущего) и интерпретанта слушающего (читателя) выступают как прагматические составляющие плана содержания текста. Целесообразность введения этих составляющих обосновывается тем, что каждый из коммуникантов, имея свои знания о мире, свой жизненный опыт, хотя и пользуясь общим социальным знанием, может воспринимать и оценивать одну и ту же жизненную ситуацию по-разному^[9].

Для нас важна еще одна особенность речевого поведения говорящего, а именно то, что через призму его сознания, восприятия и речи преломляются и находят отражение многие характеристики партнера по коммуникации. Еще Э.Бенвенист при разработке своей теории корреляций писал: «Во втором лице "ты" по необходимости обозначается через "я" и не мыслится вне ситуации, предложенной от "я"»^[10].

Существует множество высказываний, в которых определенные характеристики адресата номинируются, что дает возможность исследователю наблюдать их как бы в «осязаемом» виде. Подобная экспликация может занимать в микро- или макро-РА центральное положение, когда она, входя в состав единственного или доминирующего высказывания в РА, либо совпадает с пропозициональной частью данного высказывания: «I didn't want to disturb her». «You are so thoughtful», Gordache said (I.Shaw), либо является важнейшим показателем иллокутивной силы речевого акта: Better be careful he hand you a subpoena (Lee) – призыв адресата к осторожности и вниманию (переменное интеллектуально-психологическое состояние) определяет иллокутивную принадлежность РА к директивам-предостережениям. Экспликации подобного рода могут играть и вспомогательную роль, либо усиливая воздействие на адресата: «Do use a little intelligence! […]», либо смягчая категоричность высказывания, например, отказа: «It's very kind of you, but …». Возможно и вовсе периферийное положение таких экспликаций, как например, номинация социального статуса, рода занятий адресата в виде обращения в следующем примере: «Then I shall not see you again, Professor» (B.Shaw), хотя и здесь присутствует некоторый элемент усиления, т.к. в устах героини «Пигмалиона» данное обращение подчеркивает социальную дистанцию между коммуникантами.

Таким образом, если рассматривать манифестацию не в чисто философском, а в философско-лингвистическом плане, то в эту сферу следует внести широкий круг вопросов, связанных не только с говорящим как с субъектом дейксиса и субъектом речи, но и других ипостасей говорящего как языковой личности, с «манифестацией» в его речи собственных характеристик, намерений и тактик, но и, в опосредованном виде, с адресатом и его характеристиками. Всеми этими вопросами занимается прагмалингвистика. В частности, эта сфера имеет непосредственное отношение к тому, что М.В.Никитин формулирует как предмет «нынешней» прагматики: «теория речевых актов, принципы речевого общения, теория речевого воздействия, имплицитное в речевом общении (импликатуры речевого общения), анализ структур речевого (в особенности диалогового разговорно-бытового) общения и т.д.»^[11]. Это определение прагматики противопоставляется двум другим – изначальному семиотическому и второму, согласно которому под прагматическими значениями понимается та часть содержания знаков сверх когнитивного их значения, из которой узнают о субъективном, эмотивно-оценочном отношении говорящих к денотатам знаков. Автор отмечает, по-видимому, с некоторым сожалением, что то, что было им названо «нынешней прагматикой», обычно оставляет в стороне исследование некоторых эмотивно-оценочных характеристик высказываний. Следует отметить, что в настоящей работе этот вопрос рассматривается.

1.2. Дискурс: принципы изучения и параметры. В последние десятилетия лингвисты, работающие в области семиотики и прагматики, часто обращаются к понятию дискурса (от лат. 'discursus' – 'разговор', 'беседа'). Как известно, существует множество трактовок данной категории, строящихся на разных исходных принципах: формально или структурно ориентированный, функциональный, когнитивный и т.д.^[12], различается также более широкое и более узкое понимание термина. При более узком дискурс противопоставляется тексту (как, например, в работах А.И.Варшавской, Е.Г.Баянкиной, О.Н.Гордеевой). Однако в настоящее время нередко отдается предпочтение широкому толкованию понятия дискурса, когда он рассматривается как родовое по отношению к видовым терминам «речь» и «текст»^[13]. Под текстом понимается материал, фиксированный графическим или каким-либо иным способом, речь же связана непосредственно с моментом продуцирования и не зафиксирована. В настоящей работе также принято широкое определение дискурса, и особенно важным для проводимого анализа представляется деятельностный подход к данному понятию, который восходит еще к взглядам М.М.Бахтина, и выделение того вида дискурса, который получил в лингвистике название диалогического. Под диалогическим дискурсом понимается выражение объединяемого общей темой и общим фондом знаний коммуникантов межличностного речевого взаимодействия, направленного на решение той или иной коммуникативной задачи на основе определенной стратегии общения либо подчиненных ей интерактивных или каких-либо других тактик. Как видно, манифестация охватывает многие моменты, отражающие роль говорящего не только в элементарном предложении-высказывании, но и в дискурсе, аналогично тому, как способность отражать в дискурсе некую глобальную референтную ситуацию соотносит его с денотацией.

В результате рассмотрения философской идеи манифестации и затрагиваемых ею общефилософских и языковых явлений делается следующий вывод: несмотря на то, что отношения, связанные в предложении-высказывании с субъектом речи и интенциональностью, трактуются лингвистами неоднозначно и иногда в рамках сигнификации или в связи с денотацией, представляется целесообразным ввести в лингвистический обиход используемый в философии термин манифестация для обозначения особого отношения (и сферы). Данный термин, на наш взгляд, достаточно точно отражает характер рассматриваемых отношений, кроме того, денотация и сигнификация по своей природе семантичны, а проблемы, о которых идет речь, входят, в первую очередь, в область прагматики. Безусловно, многие проблемы, относящиеся к сфере прагматики, неотделимы от семантики и когнитивных процессов (о чем свидетельствует и принятое нами определение дискурса). И тем не менее выделение манифестации как отношения, наиболее тесно связанного с коммуникативно-прагматическим аспектом высказывания, позволяет сделать границы исследований, подобных нашему, наиболее четко очерченными.

Глава II. РЕЧЕВОЙ АКТ КАК ОБЪЕКТ ИССЛЕДОВАНИЯ

2.1. Роль речевого акта в системе единиц речевой деятельности. Микро- и макро-речевые акты. Начиная примерно с 80-х годов речевые акты (РА), изучавшиеся преимущественно как потенциальные, типовые единицы общения, в отрыве от их коммуникативного контекста, постепенно, все чаще стали рассматриваться с учетом их функционирования в дискурсе. На этом этапе в связи с признанием активной роли адресата как равноправного участника динамического процесса коммуникации в центре внимания оказалась не только и не столько иллокутивная, сколько интерактивная характеристика речевых единиц. Интеракция предполагает обмен действиями (как вербальными, так и невербальными), в котором участвуют не менее двух лиц.

Лингвисты выделяют ряд единиц речевой деятельности. Мельчайшей единицей, как правило, считается речевой акт (поступок), далее следует речевой ход, речевое взаимодействие, или обмен, или диалогическое единство, или микродиалог, речевое событие, или макро-диалог. Некоторые авторы, кроме того, признают существование единицы, занимающей промежуточное положение между речевым взаимодействием и событием, например, речевой фазы, или трансакции.

Речевой ход (далее – ход) представляет собой речевое действие коммуниканта от момента вступления в общение до смены говорящего и, таким образом, в диалогическом тексте он представлен репликой. В пределах хода могут выделяться относительно самостоятельные в плане связей с предыдущим или последующими ходами РА или группы РА, что побудило некоторых лингвистов выделить особую единицу речевой деятельности – речевой, или репликовый, шаг (далее шаг). Его либо располагают на иерархически более низкой ступени, чем ход, либо подчеркивают его особый статус как формально-структурной, а не функционально-структурной единицы и делают вывод о том, что он не входит в иерархические отношения с категорией ход.

Иерархически более высокую позицию, чем ход, занимает речевое взаимодействие (далее – взаимодействие), которое является актом как минимум однократного обмена репликами между коммуникантами. Речевое событие состоит из ряда взаимодействий и образует достаточно самостоятельные, относительно замкнутые в определенных коммуникативных условиях диалоги типа ученой дискуссии, собрания, урока, беседы и т.д. Данная единица определяется в соответствии с общими социокультурными представлениями (У.Эдмондсон, П.В.Зернецкий, М.Л.Макаров, И.П.Сусов).

Наибольшие разногласия наблюдаются в трактовке РА в плане его отношения к интеракции. Высказывалось, в частности, мнение, что РА – это минимальная единица сообщения, а не общения, так как в нем не отражается двусторонняя природа речевого общения, он однонаправлен и изолирован^[14]. М.Л.Макаров противопоставляет РА как минимально различимую единицу коммуникативного поведения, не (обязательно) продвигающую общение или развивающую дискурс, следующей в иерархии, коммуникативной (интерактивной) единице – ходу, минимальному значимому элементу, развивающему взаимодействие.

Согласно другой точке зрения, признается наличие иллокутивного и интерактивного компонентов РА, и для обозначения их единства предлагается термин «коммуникативный акт».^[15] На основании приводимого У.Эдмондсоном иллюстративного материала можно сделать вывод, что под интерактивными актами автор понимает интерактивные позиции (slots), занимаемые одним или несколькими иллокутивными актами в структуре взаимодействия, т.е. те шаги, которые осуществляются говорящим. Автор выделяет три основные позиции такого рода: факультативную предъядерную, как правило, связанную с предыдущей репликой – Uptake, обязательную ядерную – Head и факультативную постъядерную, характеризующуюся прогрессивной направленностью, – Appealer. Итак, автор фактически выделяет три типа шагов; если факультативные элементы отсутствуют, то шаг в то же время является ходом. Признание за РА способности одновременно осуществлять как иллокутивную, так и интерактивную функцию, позволяет поставить вопрос о более конкретном проявлении этой функции в виде согласия, возражения и т.п.^[16]

На наш взгляд, при решении данного вопроса очень важно четко разграничивать типовой акт и акт-поступок, тогда как в большинстве работ, занимающихся проблемой интеракций, этого разграничения четко не проводится. Только тогда, когда РА определенной иллокутивной силы реально используется в дискурсе, т.е. является актом-поступком, можно говорить о его интерактивной функции, об ориентации реализующего данный РА высказывания на реплику (ход) собеседника. Таким образом, РА-поступок при определенных условиях реализует одновременно иллокутивный и интерактивный компоненты. Если же имеется в виду типовой РА определенного иллокутивного класса и подкласса, то речь может идти лишь об интеракциональном потенциале каждого из них. Признание интерактивного потенциала РА не должно вызывать возражений: ведь в семантике лингвистов не смущает выделение типового значения предложений и анализ их реализации в тексте.

Что касается РА-поступка, то можно согласиться с М.Л.Макаровым, что он не всегда «продвигает общение» в том смысле, что непосредственно не участвует в структурировании диалога, определяемом глобальной стратегией дискурса. Однако, без РА с его иллокутивным и интерактивным компонентами «продвижение общения» было бы также невозможным, так как именно РА-поступок наполняет ход прагматическим содержанием, именно в нем представлен говорящий с его личностными характеристиками, с его желаниями и целями (иллокуция) и конкретными тактиками (интеракция).

Второй момент, который имеет принципиальное значение для нашей концепции, это решение вопроса о границах РА. С одной стороны, существует классическое, узкое понимание РА, когда он по объему примерно соответствует одному предложению (и высказыванию) или его части и осуществляет один иллокутивный и один перлокутивный акт.

Предметом специального исследования были также образования, состоящие из нескольких элементарных высказываний, имеющих собственную иллокутивную силу, но направленных на один перлокутивный эффект. Объединенное в пунктуационное единство полипредикативное образование, обладающее данными свойствами при асиндетической связи его частей, определяется В.И.Карабаном как сложный РА. По характеру взаимоотношений между частями сложной речевой единицы лингвисты обычно различают либо две, либо три основных разновидности. В.И.Карабан наряду с комплексными РА (с дискурсивным отношением субординации между иллокутивными целями компонентов) и композитными РА (с отношением координации) вводит особый третий тип составных РА с отношением способствования, где осуществление перлокутивной цели первого компонента делает возможным осуществление перлокутивной цели второго компонента. К способствующим отнесены метаречевые акты: обращения, сигналы привлечения внимания типа Look! Look here,..., Excuse me,...^[17].

Авторы, анализирующие РА в подобном ключе, эксплицитно формулируют мысль о принципиальной разнице между речевыми актами, ограниченными рамками предложения (простого или сложного), и последовательностью, или цепочкой предложений и речевых актов (Т. ван Дейк, В.И.Карабан). Сформулированное данными авторами требование –единица речевой деятельности должна обязательно иметь сентенциальную форму, что свидетельствует о единой речеактовой интенции говорящего, – мы соотносим с микро-РА и в зависимости от того, является ли интенция простой или сложной, различаем элементарные и сложные микро-РА.

С другой стороны, в работах коммуникативно-прагматического и коммуникативно-семантического направления нередко рассматриваются разнообразные построения, более сложные, чем микро-РА (в принятом нами объеме), составные части которых также объединены единой коммуникативной целью (ср., например, коммуникативную структуру у Л.П.Чахоян, коммуникативный акт у У.Эдмондсона, комплексный акт, или иллокутивно-актовый комплекс аргументации у Ф.Еемерена и Р.Гроотендорста, блок высказываний и диалогический блок у Н.А.Коминой). Все эти построения имеют разный объем и охватывают единицы разных уровней, вплоть до речевых ходов и их объединений.

Используется лингвистами и термин макроакт. Концепция макроакта и макроиллокуции, подробно изложенная М.Л.Макаровым в работе 1990 г. «Коммуникативная структура текста», в значительной степени обобщает взгляды калининской прагмалингвистической школы и отчасти опирается на идеи Т. ван Дейка. Согласно этим взглядам, в тексте и дискурсе выделяется одна или более пропозиция и одна или более иллокуция, которые определяют его макроструктуру, его глобальную организацию. Это глобальный макроакт, макроиллокуция, деятельностно-целевая доминанта текста или дискурса. Прагматическое объединение речевых актов происходит на всех уровнях – на уровне отдельного коммуникативного хода, на уровне интеракции, на уровне трансакции и всего макродиалога.

Результат такого прагматического объединения речевых актов одного коммуниканта назван в нашей работе макро-речевым актом. Применение данного термина к единицам уровня речевого взаимодействия и выше представляется неприемлемым, т.к. РА – это поступок, и он должен осуществляться одним коммуникантом. Следовательно, макро-РА, в нашем понимании, совпадает либо с репликовым шагом, либо ходом.

В настоящей работе ставится также вопрос о существовании прерывистых макро-РА. Делается вывод о следующих необходимых признаках, определяющих существование подобной макро-единицы: единая макротема, единая перлокутивная цель, концентрация вспомогательных микро-РА вокруг одного доминирующего, отсутствие смены тактики, отражающей этапное осуществление цели на уровне данного (прерывистого) макро-РА коммуниканта (т.е. второй коммуникант при этом достаточно пассивен и не заставляет говорящего сменить избранную им тактику). Примером такого прерывистого макро-РА может служить цепочка реплик первого коммуниканта в речевом взаимодействии, взятом из пьесы Б.Шоу «Пигмалион»:

Higgins: Why have you begun going on like this? May I ask whether you complain of your treatment here?

Liza: No.

Higgins: Has anybody behaved badly to you? Colonel Pickering?…

Liza: No.

Higgins: I presume you don't pretend I have treated you badly.

Liza: No. (B.Shaw)

В данном диалоге все реплики профессора Хиггинса, следующие за первой, носят вспомогательный характер, так как фактически конкретизируют первую. Они объединены единой темой и перлокутивной целью. Тактика выяснения не меняется под влиянием ответов второго коммуниканта.

2.2. Принципы классификации и субклассификации иллокутивных актов

2.2.1. Функционально-прагматическое поле интенциональности. Слитные речевые акты. Учитывая те моменты в трактовке речевых актов (РА), о которых речь шла выше, мы принимаем традиционное раздельное представление иллокутивной силы и пропозиции, принятое в работах Дж.Серля. Под пропозицией понимается «семантический образ ситуации или факта реального мира или других возможных миров, запечатленный в предложении»^[18]. Пропозиция является семантическим инвариантом, общим для всех коммуникативных парадигм предложения^[19].

Принимается также традиционная классификация иллокутивных актов в терминологии Дж.Серля и Вандервекена (ассертивы, директивы, комиссивы, экспрессивы и декларативы, а также выделяемые другими лингвистами в отдельный класс вопросы, или интеррогативы).

В книге Дж.Серля и Д.Вандервекена приводится четыре компонента иллокутивной силы, важных для всех классов РА. Они фактически были сформулированы в более ранних работах Дж.Серля, а в совместной работе раскрываются несколько подробнее. Это, во-первых, иллокутивная цель, определяющая класс РА: например, сообщение о положении дел для ассертивов, побуждение кого-либо к действию для директивов, осуществление того положения дел, которое представлено в пропозиции, для декларативов и т.д.

Второй компонент – это условия пропозиционального содержания, которые заключаются в том, что иллокутивная сила накладывает определенные ограничения на пропозициональное содержание РА. Так, если говорящий извиняется за что-то, то это должны быть совершенные им действия или что-то, за что он несет ответственность.

Третий компонент – это подготовительные условия, которые носят пресуппозиционный характер и связаны с обстоятельствами произнесения РА. Например, если говорящий извиняется, то он исходит из пресуппозиции, что он совершил что-то плохое или достойное порицания.

Четвертый важный компонент – условия искренности, связанные с определенным психологическим настроем говорящего, необходимым для успешного осуществления РА, намерения, желания и т.п. Правда, неискренний РА, хотя и ущербен (defective), не всегда обречен на коммуникативную неудачу. Например, адресат может не заметить лжи или не обратить внимания на неискренность извинения.

В рассматриваемой работе список компонентов дополнен тремя новыми, но они не носят всеобъемлющего характера и указывают на различия отдельных пар РА внутри класса. Так, просьба и команда (приказ) различаются интенсивностью выражения иллокутивной цели, а также способом достижения цели (приказ основан на власти), а просьба и мольба различаются интенсивностью выражения условий искренности^[20].

Данные критерии, на наш взгляд, менее существенны не только потому, что они носят частный характер. Кроме того, способ достижения цели (например, опора на авторитет для РА группы советов) можно свести к предварительным условиям. Если говорящий, давая совет, исходит из ложной пресуппозиции о своем авторитете, то он рискует потерпеть коммуникативную неудачу. Что же касается использования признака интенсивности для разграничения подклассов РА, то он не может быть достаточно надежным, поскольку каждый РА сам по себе может выступать не только в нейтральной, но и в усиленной или смягченной форме. Поэтому, опираясь на данный критерий, трудно сказать, где усиленный вариант РА одного подкласса, а где РА другого подкласса.

Условия осуществления речевых актов фактически были положены в основу семантического словаря речеактовых глаголов А.Вежбицкой, где проводится тщательный семантический анализ большинства наиболее распространенных глаголов речи и где каждый глагол получает прагма-семантическое толкование именно в русле теории Дж.Серля. Например, используя особый метаязык, А.Вежбицка следующим образом вводит толкование глагола «warn»: (1) I think you might do something that would cause something bad to happen to you; (2) I say: you might do something that …, (3) I say this because I want to cause you to be able to cause that bad thing not to happen to you^[21]. В этом толковании (1) отражает предварительные условия пресуппозиционного характера, (2) – условия пропозиционального содержания (ситуация, о которой сообщается, связана с чем-то плохим для адресата); (3) содержит указание на иллокутивную цель (побудить адресата сделать что-то для предотвращения чего-то плохого) и на условия искренности (говорящий не хочет, чтобы с адресатом случилось что-то плохое).

Представляется, что к выделяемым Дж.Серлем классам РА и к их подклассам можно применить полевой подход, обозначив данное поле как функционально-прагматическое поле интенциональности. Мы отдаем предпочтение термину ФПП по сравнению с ранее использовавшимся ФСП интенциональности^[22] по следующим причинам: несмотря на то, что многие положения теории поля, разработанные отечественными лингвистами^[23], вполне
применимы к рассматриваемому материалу, в основе выделения ФСП лежит семантический инвариант, семантическая категория (например, аспектуальность), в то время как интенциональность – понятие в первую очередь прагматическое. И если говорить в этом случае о двустороннем формально-содержательном единстве, как это делается в отношении ФСП, то речь может идти лишь о прагматическом или прагма-семантическом содержании. Что касается понятия «функция» в ФСП, то А.В.Бондарко подчеркивает два ее аспекта: потенциальный и целевой. Целевой связан с назначением того или иного средства, а потенциальный – со способностью данной единицы к реализации определенных целей. Последнее требует пояснения в связи с тем, что речь идет о полевом структурировании единиц речевой деятельности. Однако в лингвистике существуют понятия типового акта и акта-поступка, и в данном случае имеются в виду типовые акты. Поле интенциональности может быть представлено в виде двух пересекающихся полей: поля констатации и поля директивности. Если первое поле, безусловно, можно определить как моноцентрическое с ассертивами в качестве ядра, то во втором поле центральные и периферийные позиции классов и подклассов не столь очевидны. Решение этого вопроса не является для нас целью. Вопрос об относительной удаленности отдельных периферийных классов и разновидностей РА поля констатации и директивности от ядра в зависимости от используемых языковых средств специально рассматривается в кандидатской диссертации Т.Н.Шелингер^[24]. Нас же интересует взаимосвязь отдельных элементов друг с другом, пересекаемость их признаков. В этом плане мы опираемся на вариант полевого подхода, разработанный Б.Е.Зерновым на материале английской системы частей речи. В частности, используются понятия существенного признака и связующего признака. Последний определяется автором как «любой признак …, через который устанавливаются прямые и косвенные контакты данной сущности с другими сущностями аналогичного с ней статусного порядка»^[25]. Применение данного подхода к РА позволяет наглядно показать интегративные свойства РА наряду с дифференцирующими признаками, описанными Дж.Серлем.

В результате, к полю констатации в настоящей работе отнесены следующие классы: ассертивы, комиссивы и часть декларативов. Для комиссива связующий признак – «информирование», так как говорящий сообщает адресату о своих будущих действиях (ср. один из компонентов значения глагола promise в указанном словаре А.Вежбицкой «I say: I will do it»). Правда, для комиссива признак информирования гораздо менее существен, чем взятие на себя обязательства. Еще один вид РА, для которых связующий признак информирования хотя и не является самым существенным, тем не менее представлен достаточно четко, – это декларативы ассертивного типа, когда положение дел меняется за счет сообщения какой-то информации, например произнесения «Check (mate)» при условии определенной расстановки фигур на шахматной доске.

По поводу подклассов перечисленных типов РА следует сказать следующее. Для ассертивов за основу была взята субклассификация Л.П.Чахоян, разграничивающая сообщения («I inform you that …»), утверждения («I assure you that …»), предположения
(«I suppose …») и констатации обобщающего характера, не связанные с конкретной ситуацией («I state …»)^[26]. Однако утверждения мы понимаем несколько шире, чем Л.П.Чахоян, не связывая его исключительно с категоричным высказыванием и установлением истинности факта, о котором идет речь. Мы присоединяемся к мнению тех лингвистов, которые считают, что значение утверждения может варьироваться по степени категоричности^[27]. Для утверждения и предположения, в нашей трактовке, наиболее существенным признаком является сообщение о мнении говорящего. Говорящий может настаивать на истинности этого мнения, подавая его как знание. При этом он может ввести референтную ситуацию с помощью фактивного предиката know. Но чаще в утверждениях предпочтение отдается предикату sure. Все эти средства усиливают степень категоричности утверждения, но их присутствие или даже импликация в высказывании совсем не обязательны. Иллюстрацией разной степени категоричности утверждения может служить следующее предложение, которое говорящий начинает строить как предположение, затем путем самокоррекции как утверждение и далее усиливает степень категоричности своего утверждения: «The curtains of the other window, … were they drawn?» … «I think – I am almost sure – yes, quite sure! They were not drawn» (Christie). К утверждениям мы относим высказывания, соотносимые с ментальным планом, включающим перечисляемые Н.Д.Арутюновой модусы со значением полагания, истинностной оценки, общей аксиологической оценки; к предположениям – со значением сомнения и допущения^[28]. В одну группу с утверждениями отнесены также подклассы «похвала» и «лесть».

Для РА сообщения существенную роль играют, как представляется, именно знания коммуникантов о положении дел, вернее, их наличие у говорящего и отсутствие у слушающего. По крайней мере из этого исходит говорящий, осуществляя действие информирования. В словаре А.Вежбицкой почти каждый пункт толкования глагола inform содержит know: «I assume that you want to know something about Х, I know something about X that I think you should know. I assume I should cause you to know it …». Таким образом, осведомленность говорящего и неосведомленность слушающего о положении дел входят в пресуппозицию сообщения в качестве предварительных условий.

Кроме перечисленных подклассов к РА-ассертивам мы причисляем также целый ряд так называемых слитных РА, включающих в качестве обязательного эмоциональный компонент, сливающийся с иллокутивным. Любой из перечисленных выше подклассов РА может в определенной речевой ситуации сопровождаться выражением той или иной эмоции разной интенсивности, но ее присутствие в данных РА факультативно, как в следующем примере: «I've arranged to go to a dance and I am damn well going to a dance» (Herriot).

Что касается РА, названных нами слитными, то в них эмоциональный компонент определяет природу данного РА, его принадлежность к определенному подклассу. Так, жалоба, будучи соотнесенной с общим связующим признаком с простым РА-сообщением, всегда содержит отрицательную эмоцию, либо гнев (от сильного до легкого раздражения), либо страдание (тоже разной степени интенсивности)^[29]. Примером жалобы первой разновидности может служить любая жалоба клиента в сфере обслуживания, примером второй – различные жалобы в быту на плохое здоровье или дискомфорт: «I have a headache!», «My feet hurt. My shoes are tight!» Речь идет именно об эмоциональном, а не об оценочном компоненте. Мы их в данном случае различаем исходя из того, что оценочность не всегда предполагает присутствие эмоции, хотя эмоция, со своей стороны, сопряжена либо с положительной, либо с отрицательной оценкой. РА могут получить оценочную интерпретацию, но быть при этом эмоционально нейтральными. В этом случае к слитным РА они не причисляются, тем более что оценочную интерпретацию можно дать многим разновидностям РА, в частности, всем директивам^[30].

Упреки ассертивного типа, ориентированные в основном на прошлое (иногда недавнее), соотносятся либо с сообщением, либо с утверждением, например, … you've got the coffee all over my trousers! Упрек обычно выражает слабую степень гнева, раздражение. То с сообщениями, то с утверждениями, на наш взгляд, обнаруживают связующий признак РА-восклицания типа «Dear!, dear!» или «You fool». Можно согласиться с толкованием глагола exclaim, приводимым в словаре А.Вежбицкой, которое сводится к следующему: «Я воспринимаю (perceive) что-то, испытываю по этому поводу определенную эмоцию и громко восклицаю, так как хочу, чтобы кто-то об этом узнал». Однако, при этом эмоция отчасти непроизвольна и явно превалирует над сообщением или утверждением. С утверждением связан еще один подкласс ассертивов – обвинение: «He's a thief, that's what he is» (Maugham). Обвинение обычно включает гнев достаточно высокой степени интенсивности.

Существует и другая точка зрения на рассматриваемые РА. Некоторые лингвисты относят их к экспрессивам (Е.М.Вольф, Р.В.Шиленко и др.), но они, на наш взгляд, существенно отличаются от последних: во-первых, экспрессивы – это этикетное выражение психологического состояния, эмоций, нередко чисто формальное. В рассматриваемых РА выражаемые эмоции, как правило, действительно присутствуют; во-вторых, данные РА обнаруживают сходство с ассертивом в отношении иллокутивной силы (отчасти сообщение новой информации или высказывание мнения). И как следствие этого, в третьих и четвертых они до определенной степени поддаются верификации и имеют тот же вектор соответствия слов миру, что и ассертивы. У экспрессивов, как известно, этот критерий «не работает».

С точки зрения связующих признаков представляют интерес и отдельные подклассы комиссива. Обещание, как известно, является реакцией на просьбу партнера по коммуникации или на стимул, исходящий, по мнению говорящего, из ситуации. Желательность или целесообразность осуществления гарантии или клятвы тоже, как правило, не вызывают у говорящего сомнений. РА-предложение типа offer (или предложение комиссивного типа) в этом плане отличается от них. Осуществляя данный РА, говорящий готов взять на себя обязательство осуществить определенное действие, но при этом он не уверен, что адресат заинтересован в его осуществлении или в его результатах. Отсюда – связующий признак, объединяющий данный РА с предложением директивного типа (т.е. типа suggest): побуждение адресата обдумать данный вариант и решить, заинтересован он в нем или нет. Это достаточно существенный признак для предложения комиссивного типа, правда для данного подкласса, очевидно, менее существенный, чем «комиссивный» признак. Оба эти признака находят отражение в стереотипных этикетных реакциях на данный РА. «Yes, please»: «yes» – на директивную часть, «please» – на комиссивную и, соответственно, «no» – на директивную и «thank you» – на комиссивную.

Перейдем к полю директивности. Сюда входит класс побудительного типа, за которым закреплен термин директив (с подклассами четырех групп: требование, просьба, совет и предложение директивного типа). К этому же полю относится и отдельный класс интеррогативов, или вопросов. Связующий признак – побуждение дать информацию – находит, на наш взгляд, отражение в одном из видов реакции на вопрос, а именно в отказе от ответа: когда адресат дает утвердительный, отрицательный или информирующий ответ, он удовлетворяет познавательные потребности партнера по коммуникации, в этом проявление самого существенного признака вопроса. Но одновременно своим ответом он осуществляет вербальное действие (изредка невербальное в виде жеста и т.п.), и это реакция на директив. Более четко эта реакция проявляется в виде отказа от ответа типа «I can't be expected to answer that question». Это и не утвердительный, и не отрицательный, и не информирующий ответ. Следовательно, класс вопросов имеет связующий признак, хотя и не самый существенный для него, соотносящий его с побудительными РА-директивами.

Часть класса декларативов также попадает в рассматриваемое поле: декларативы директивного типа, когда положение дел меняется в результате побуждения адресата к действию в соответствующей обстановке, например, при вызове свидетеля для дачи показаний: «X is called to the stand». Перформативные глаголы, используемые при осуществлении декларативных РА, нередко содержат либо сему «информирование»: to sentence – to state that somebody is to have a certain punishment, либо сему «волеизъявление»: to vote that … – to suggest, to propose ^[31].

Класс экспрессивов Т.Н.Шелингер достаточно удачно разместила на пересечении поля констатации и директивности, где они образуют общий сегмент^[32].

По поводу подклассов РА поля директивности отметим следующее: для интеррогативов была принята субклассификация Л.П.Чахоян^[33] с небольшими модификациями. Один из подклассов, вопросы-переспросы, отнесен к слитным РА, т.к. вопросы этого типа обычно выражают побуждение к верификации в сочетании с эмоцией удивления, гнева, интереса-волнения и т.п.

Из подклассов директива остановимся на угрозах, предостережениях и упреках. Угрозу некоторые лингвисты относят к директивам, а некоторые – к комиссивам. Подобно РА-предложениям комиссивного типа, они «ситуативно ограничены»: говорящий берет на себя обязательство совершить что-то в ущерб адресату при условии невыполнения последним его требований. Следовательно, здесь налицо связующий признак, общий для угрозы и перечисленных выше подклассов комиссива. Однако, гораздо более существенным в данном случае представляется директивный признак – побуждение адресата к той или иной линии поведения: ведь не является же главной целью говорящего взятие на себя каких-то обязательств. Поэтому есть больше оснований, отметив наличие связующего комиссивного признака, все же отнести угрозу к директивам, к подклассу требований, вместе с такими РА, как приказ, разрешение, запрет. Все эти РА основаны на власти или силе социального, физического или какого-либо иного характера. Но угроза, кроме того, включает обязательный эмоциональный компонент (негативное отношение к адресату угрозы) и поэтому является слитным РА. К числу слитных РА относится также предостережение, соотнесенное с простым РА-советом, сочетающимся при предостережении с волнением, связанным с грозящей адресату опасностью. В доказательство правомерности такой трактовки можно привести следующие количественные данные: из 25 произвольно выбранных предостережений и 40 угроз примерно 30% предостережений и 60% угроз оказались эмоционально маркированными в тексте: содержали эмотивную лексику, междометия, повторы, показатель особой интонации – восклицательный знак и т.п., что свидетельствует о высокой степени эмоциональной насыщенности большого числа примеров.

Упреки обычно рассматривают либо как директивы, либо (при расширенной трактовке экспрессива) как экспрессивы. Большинство упреков ориентировано на будущее и отчасти настоящее, они обладают признаками директива и таковыми, вполне очевидно, и являются, как, например, «You are wasting my time» в соответствующем коммуникативном контексте. Однако довольно четко выделяется и группа упреков с ориентацией на прошлое, которые были отнесены к ассертивам.

То, что некоторые классы или подклассы РА так четко распределяются именно между констатацией и директивностью, говорит в пользу объединения РА в данные два поля, образующих общее ФПП интенциональности. Идея объединения классов РА в более крупные группы выдвигалась нами еще в работе 1982 г.^[34], где была сделана попытка обосновать подобные группировки их корреляцией с разными функциями языка, подчиненными главной, коммуникативно-интеллектуальной, однако, необходимо признать, что четкого соответствия вывести не удалось: в РА все функции переплетаются, хотя в отдельных случаях какая-то одна может доминировать.

Есть еще один довод в пользу выделения двух полей, правда косвенный. Это то, что лингвисты, занимающиеся разработкой совершенно других проблем и решающие иные задачи, приходят к сходным выводам. Так, Н.Н.Матвеева в монографии, посвященной парадигматике сложноподчиненного предложения, взяв за основу синтаксическую структуру предложения, целевую установку говорящего и реактивное поведение адресата, сводит РА к двум интенциям говорящего: информировать и активизировать, вызывать ответную реакцию^[35]. В философско-семантической концепции модальности А.В.Зеленщикова, как было отмечено выше, речь идет о дескриптивности и креативности как двух способах представления пропозиционального концепта (см. п. 1.1. настоящей работы). Таким образом, идея объединения РА в два поля, поле констатации и директивности, созвучна взглядам целого ряда отечественных лингвистов.

Иллокутивные характеристики РА с учетом введенного нами разделения их на простые и слитные представлены в виде схемы, где слитные РА располагаются параллельно тем простым, с которыми они соотносятся. Если они образуют самостоятельный подкласс, то получают отдельный буквенный индекс.

Иллокутивные акты
1. Ассертивы
Простые	Слитные
а) сообщение;	жалоба;
	упрек ассертивного типа;
б) утверждение, похвала, лесть;	восклицание;
	обвинение;
в) предположение;
г) констатация.
2. Интеррогативы (вопросы)
Простые	Слитные
а) верификативный;
б) идентифицирующий;
	в) вопрос-переспрос;
г) уточняющий;
д) эксплицирующий;
е) антиципирующий.
3. Директивы
Простые	Слитные
а) требование, приказ, разрешение, запрет;	угроза;
б) просьба;
	упрек директивного типа; предостережение;
в) совет, предупреждение, рекомендация;
г) предложение директивного типа, приглашение;
4. Комиссивы
Простые
а) обещание;
б) гарантия;
в) клятва;
г) предложения комиссивного типа.
5. Экспрессивы (этикетные речевые действия)
Простые	Слитные
а) приветствие;
б) прощание;
в) принятие благодарности и извинения (типа «That's ОК!»);
	г) благодарность;
	д) извинение;
	е) поздравления и добрые пожелания, тосты;
	ж) соболезнование.
6. Декларативы
Простые
а) декларатив ассертивного типа – институциональное заявление, которое сближается по форме с сообщением;
б) декларативы директивного типа – институциональное волеизъявление.