Ростислав Туровский

Географические закономерности электорального транзита в посткоммунистических странах^[1]

Данная статья продолжает исследование географических закономерностей голосований, проводимое на материалах зарубежных стран. В ней исследованы закономерности голосований в посткоммунистических странах Центральной и Восточной Европы и СНГ. Определены особенности голосований в инновационных центрах, перифериях и полуперифериях. Установлены зависимости региональных результатов выборов от расколов между центрами и перифериями и культурно-географических расколов, а также от конкретной расстановки политических сил в стране. Определена комплексная взаимосвязь между географическими, социокультурными и политическими параметрами.

Процесс перехода к демократии в посткоммунистических странах включает в себя электоральный транзит – развитие института демократических выборов, связанное с формированием многопартийных систем. Процессы электорального транзита представляют огромный интерес для электоральной географии, поскольку позволяют установить географические закономерности, определить, как и насколько они соответствуют тем закономерностям, которые характерны для развитых демократий. Наблюдаемая ныне сегментация посткоммунистических обществ определяется как по географическим (региональные разломы), так и по социокультурным (социальные и этноконфессиональные стратификации) параметрам. При анализе выборов в территориальном разрезе отчетливо видны характер и глубина регионализации (региональной сегментации, если опираться на терминологию А.Лейпхарта) посткоммунистических обществ.

В качестве отправной точки, как и наших предыдущих исследованиях географии выборов, целесообразно выбрать концепцию диффузии инноваций. Посткоммунистические страны интересы тем, что сам институт многопартийных выборов является для них инновацией, заимствованной с Запада (равно как заимствованными были многие идеологические конструкции, на основе которых создавались новые партии или реформировались коммунистические). Большинство стран Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) вернулось к таким выборам после более или менее длительного перерыва, иной раз связанного со сменой поколений. На некоторых территориях многопартийные выборы вообще проводились впервые в истории.

Инновационные центры ЦВЕ: праволиберальный тип голосования и электорально-географические инверсии.

В качестве рабочей гипотезы следует принять, что инновационные центры посткоммунистических стран должны были проявить наибольшую активность в своем стремлении встроиться в процессы глобализации, воспринять политические идеи и концепции, характерные для Западной Европы. С другой стороны «традицией», укорененной, однако, в разных странах в разной степени становилась коммунистическая (или социалистическая) идея (трансформированная, т.е. в той или иной степени адаптированная к западным идеологическим трендам при учете, конечно, массовых настроений в данной стране). С географической точки зрения это означало, что периферийные территории посткоммунистических стран должны были в большей степени сохранять левую ориентацию, проявляя своеобразный «левый консерватизм» или по крайней мере позиционируясь левее центра (в рамках характерной для данной страны системы политико-идеологических координат). Напротив, инновационные центры должны были демонстрировать максимальный антикоммунизм, стремясь порвать с недавним прошлым и стать органичной частью Европы.

Вырабатываемый инновационными центрами посткоммунистических стран тип голосования в соответствии с этой рабочей гипотезой должен носить праволиберальный характер. Это лишь отчасти соответствует типу голосования западных инновационных центров, которые, как показали наши прошлые исследования, демонстрируют скорее смешанный леволиберальный тип голосования (социалисты или социал-демократы плюс либералы). Правоконсервативные силы не пользуются популярностью в значительной части инновационных центров Западной Европы, поскольку их база поддержки связана скорее с традиционалистскими перифериями, особенно теми, где большим влиянием пользуется церковь (пример «Альпийского пояса»). Крупный западноевропейский город часто представляет собой или «электоральный микрокосм», в котором собраны все основные электоральные тенденции данного государства (а сегментация происходит на уровне микрогеографии городских кварталов), или центр с отчетливо выраженной левой или смешанной леволиберальной ориентацией. Эти тенденции подчеркивают роль данного города как инновационного центра на контрасте с консервативно-религиозно-традиционалистской периферией.

Напротив, в посткоммунистических странах, где плавный политико-исторический процесс был прерван десятилетиями господства коммунистической идеологии (точнее - более или менее удачных попыток ее внедрения), именно инновационные центры принялись активно демонстрировать традиционализм, который был связан с идеей национального возрождения (с выраженными в разной степени националистическими обертонами). И, соответственно, они не могли воспринять левые идеи, пусть даже трансформированные и «европеизированные», поскольку стремились быстрее избавиться от всего «левого». В инновационных центрах ЦВЕ, таким образом, проявляется вторичная диффузия инноваций, когда возникшая после краха социалистической системы инновация сочетает прозападные настроения (и, соответственно, заимствование западных идеологий) с идеями национального возрождения. В итоге настроения избирателей в этих центрах сочетают в разных пропорциях общедемократические (прозападные и антикоммунистические), правотрадиционалистские вплоть до националистических и европейско-либеральные тенденции.

Наиболее яркие примеры праволиберального голосования в инновационных центрах посткоммунистических стран связаны как раз с теми странами, которые в наибольшей степени интегрированы с Западной Европой, а именно с Чехией и Словенией, двумя славянскими странами, испытавшими наибольшее германо-австрийское влияние. Именно эти страны в наибольшей степени сохранили национальные традиции и в наименьшей степени восприняли коммунистические идеи. Поэтому сдвиг их инновационных центров вправо в процессе «бархатных революций» был неизбежным.

В Чехии правую тенденцию задает Гражданская демократическая партия, наследница Гражданского фронта, сыгравшего ведущую роль в «бархатной революции». Голосованием за ГДП ярко и четко выделяется Прага, вокруг которой формируется хорошо выраженное «чешское ядро» поддержки этой правой партии. На выборах 1998 г. ГДП получила в Праге 42,4% голосов (при 27,7% по стране в целом). В 2002 г. эти результаты составили 33,8% и 24,5% соответственно (при общем снижении интереса избирателей к этой партии). С некоторым отставанием за Прагой следует Среднечешский регион, т.е. ближайшее окружение Праги. Заметим, что на выборах 2002 г. ГДП выступила лучше, чем по стране в целом, на основной территории собственно Чехии (если отличать собственно Чехию, или историческую Богемию, от восточной половины Чешской республики – Моравии). Более 25% голосов было получено в Либерецком, Градец-Краловецком, Пльзеньском и Южночешском регионах, т.е. на всей территории «чешского ядра» вокруг Праги.

Особенность Словении заключается в том, что одной из ведущих партий там является Либеральная демократия Словении, партия, подчеркивающая свою либеральную, а не правоконсервативную ориентацию. Это сближает ее с либеральными партиями Западной Европы, которые обычно пользуются высокой популярностью в инновационных центрах. Та же география проявляется и в Словении, хотя с оговорками, поскольку страна является очень компактной, и роль инновационных центров здесь могут играть не только наиболее крупные города, но и довольно мелкие, притом достаточно «продвинутые» промышленные центры (Словения – пример страны, где происходило диффузное развитие передовой индустрии). На выборах 2000 г. ЛДС набрала более 40% голосов на большей части округов Любляны и Марибора – двух ведущих центров Словении, «первой» и «второй» (конкурирующей) столиц. Благоприятствовали ЛДС и другие крупные по словенским меркам промышленные центры, такие как Веленье (городок, где расположено известное предприятие по производству электротехники Gorenje), Трбовле (центр угледобычи), Целе и др. На выборах 2004 г. наилучшие результаты (при общем снижении показателя данной партии) были опять же получены в Любляне (более четверти голосов).

В Польше и Словакии в инновационных центрах также хорошо выражено голосование за политические партии более правой ориентации. В Словакии, как и в Чехии, раскол «центр – периферия» оказался хорошо выраженным. В инновационных центрах здесь укрепилось Словацкое христианско-демократическое движение, ведущая правоцентристская партия. В 2002 г. оно получило в различных округах Братиславы от 33,2% до 40,65% (при 15,1% по стране в целом). Вокруг Братиславы (как и вокруг Праги) сложилась зона тяготения с повышенной поддержкой СХДД. То же самое было характерно и для выборов 1998 г., когда Демократическая коалиция, получив по стране 26,3%, набрала в Братиславе более 40% голосов. В 2002 г., наряду с Братиславой, повышенными показателями голосования за СХДД выделились некоторые другие значительные центры Словакии. Прежде всего, это – Кошице, второй по величине словацкий город, «столица» восточной части страны. С некоторым отставанием от братиславских показателей здесь СХДД получило от 25 до 30% по разным городским округам. Кроме того, более 20% голосов СХДД набрало в таких заметных центрах Словакии, как Прешов, Банска-Бистрица и Попрад (хотя другие подобные центры – Мартин, Жилина, Нитра, Трнава голосовали несколько по-иному^[2] ).

Неплохо выраженная правая ориентация инновационных центров достаточно характерна и для Польши. Наиболее ярким примером типично столичного голосования на выборах 1997 г. стало голосование за Союз свободы – партию известного либерального экономиста Л.Бальцеровича. Эта партия получила более 20% голосов в Варшаве, Кракове, Вроцлаве и индустриальном Катовице (столица старопромышленной Силезии). Неплохие результаты на уровне более 15% были получены в Познани, Щецине, а также в ряде менее крупных промышленных центров. Таким образом, почти все наиболее крупные польские города отличились повышенными показателями голосования за Союз свободы.

Одновременно инновационные центры Польши (хотя и не все) в 1997 г. входили в число территорий, благоприятных для «Солидарности», ведущего правого движения, сыгравшего главную роль в свержении коммунистического режима. По причинам исторического характера бастионом «Солидарности» остался крупнейший в Польше портовый город Гданьск, место зарождения антикоммунистического движения и деятельности его лидера Л.Валенсы (здесь «Солидарность» получила более 50% голосов). Результат более 40% был получен «Солидарностью» во втором по величине польском городе Кракове, одной из исторических столиц Польши, где к тому же велико влияние католической церкви и по причинам историко-культурного характера силен традиционализм. Что касается других крупных центров, то более 30% голосов «Солидарность» получила в Варшаве, Вроцлаве и Катовице, опережая там другую популярную в инновационных центрах силу – праволиберальный Союз свободы.

Праволиберальный тип голосования в инновационных центрах, таким образом, характерен для посткоммунистических стран с западно-христианской культурой, составляющих северную половину ЦВЕ (особый случай Венгрии будет рассмотрен ниже). В посткоммунистических странах с православной культурой в инновационных центрах также отмечается ярко выраженное голосование за правые и правоцентристские партии. Некоторое отличие состоит в том, что для этих стран характерно формирование партий и предвыборных коалиций общедемократической направленности, противостоящих обычно весьма сильным левым партиям.

Ярким примером служит Румыния. Противостояние «демократического» инновационного центра и «левой» периферии проявлялось на всех президентских выборах в этой стране, приведя к характерным колебаниям маятника от одних выборов к другим. Первые и последовавшие вскоре за ними вторые президентские выборы в 1990 и 1992 гг. выиграл И.Илиеску, бывший высокопоставленный партийный деятель, позиционировавшийся левее центра и создавший позднее социал-демократическую партию. В 1996 г. он проиграл Э.Константинеску, университетскому профессору из Бухареста. В 2000 г. И.Илиеску взял реванш, но в 2004 г. его «преемник» А.Нэстасе уступил мэру Бухареста Т.Бэсеску.

Бухарест был и остается ярко выраженным правоцентристским полюсом на электоральной карте Румынии. На выборах в Собрание депутатов в 2004 г. Альянс справедливости и правды (Демократическая и Национально-либеральная партии), набрав по стране в целом 31,5% голосов, добился своего наилучшего показателя в Бухаресте (47,6%). Ранее в 2000 г. правые действовали поодиночке, но тенденции были аналогичными. Например, Демократическая партия, получив по стране в целом 7% голосов, в Бухаресте набрала 10,8%.

Примечательно, что Бухарест, в отличие от Праги или Братиславы, не формирует вокруг себя зону электорального тяготения. В Румынии между центром и даже его ближайшим окружением прослеживается электоральный раскол, подчеркивающий большую контрастность и поляризацию румынского общества. Зато столичный тип голосования демонстрируют некоторые наиболее крупные субцентры Румынии. Среди них отчетливо выделяется Брашов, трансильванский город, расположенный недалеко от Бухареста и являющийся вторым по значимости промышленным центром страны. Именно в Брашове, также как и в Бухаресте, Альянс справедливости и правды получил свыше 40% голосов на выборах 2004 г. Также, как показали выборы 2004 г., к «правому полюсу» тяготеют другие ключевые центры Румынии – столица приморской Добруджи Констанца, столица румынского Баната на западе страны Тимишоара, еще один (наряду с Брашовым) крупный центр в Трансильвании - Сибиу. В эту группу попадает и Плоешти, расположенный неподалеку от Бухареста мощный центр нефтепереработки и нефтехимии, являющийся своего рода промышленным спутником румынской столицы. Выше приведен практически полный список основных инновационных центров Румынии, за исключением ряда городов с особой электоральной ситуацией, вызванной особым этническим составом населения, а именно наличием венгерского меньшинства (Клуж-Напока, Тыргу-Муреш и др., подробнее см. ниже).

Аналогичная ситуация характера и для Болгарии. София стала главным центром поддержки Союза демократических сил, который на протяжении всего посткоммунистического периода позиционируется как ведущий блок правой ориентации. Парламентские выборы 2001 г. интересны тем, что поддержка СДС к этому времени заметно упала – до 18,2%. При этом именно София в наибольшей степени сохранила верность СДС (в двух из трех софийских округов СДС получил свыше 30% голосов). Заметным влияние СДС оказалось и во втором по величине болгарском городе Пловдив, столице исторической области Фракия (юго-восток Болгарии). Интересно, что, в отличие от Румынии, в Болгарии все-таки сложились зоны электорального тяготения поблизости от двух ведущих инновационных центров. СДС получил более 20% голосов в примыкающей к Софии юго-восточной части Болгарии (Кюстендил и Благоевград, т.е. Пиринская Македония). Наряду с Пловдивом СДС набрал более 25% голосов в расположенной южнее горной области Смолян, хотя там даже нет крупных городов.

Главным центром поддержки «демократических сил» в Сербии тоже является столичный центр – Белград. Хотя в последнее время уровень поддержки правоцентристов в Белграде не является самым высоким по стране, что объясняется влиянием на голосование этнокультурных расколов и формированием в Сербии значительной электоральной чересполосицы. Но все же на президентских выборах 2004 г. победитель - кандидат демократов Б.Тадич занял в первом туре в Белграде первое место, а во втором набрал 59,5% голосов по сравнению с 53,7% по стране в целом.

Раскол «центр – периферия» в Черногории выражен лучше, чем в Сербии, хотя тоже несколько размыт (в т.ч. потому, что столица страны Подгорица – спрятанный в глубине территории небольшой город - сама по себе не является столь мощным по черногорским меркам инновационным центром). В Черногории можно говорить о формировании южной, столично-приморской зоны повышенной поддержки демократов, которая в целом и играет роль инновационного центра. В эту зону наряду со столицей Подгорицей входят другой крупный центр в центральной (внутриконтинентальной) части страны - Никшич, а также ряд приморских городов – пляжно-туристическая Будва, Тиват с его международным аэропортом и др. Блоки прозападного премьер-министра М.Джукановича «Победа Черногории» (на выборах 2001 г.) и «Демократический список за европейскую Черногорию» (внеочередные выборы 2002 г.) именно здесь добивались наибольшего успеха.

Указанная тенденция достаточно характерна и для постсоветских государств. В наибольшей степени она выражена в Белоруссии и на Украине. В Белоруссии Минск является главным центром оппозиции президенту А.Лукашенко, которого на Западе принято считать «изгоем». На президентских выборах 2001 г. А.Лукашенко получил в Минске свой самый низкий процент голосов, пусть даже это были солидные 57,4%. Соответственно, своего наилучшего результата в столице Белоруссии добился оппозиционный кандидат В.Гончарик (30,5%).

Правоцентристская и праволиберальная ориентация отличает и Киев, где сложилась ситуация, заслуживающая более подробного разъяснения. Как известно, Киев остается по преимуществу русскоязычным городом, но при этом прозападная, инновационно-антикоммунистическая ориентация его электората выражена очень сильно, на контрасте с русскоязычными регионами Восточной Украины. Таким образом, «устремленный на Запад» Киев, наиболее крупная столица европейской части СНГ после Москвы, тоже соответствует наиболее распространенной модели электорального поведения инновационных центров в посткоммунистических странах. Самым ярким образом столица Украина продемонстрировала это на президентских выборах 2004 г., отдав свои голоса В.Ющенко, позиционировавшемуся в образе прозападного кандидата. Уже в первом туре В.Ющенко получил в Киеве 62,4% голосов (выше его показатели были только в шести западно-украинских областях), в «третьем туре»^[3] - 78,4%. Важно также отметить, что и Киев, и Минск в соответствии с моделью диффузии инноваций оказывают заметное влияние на голосование прилегающих областей. Например, в Минской области В.Гончарик набрал почти 15% голосов, что было для него неплохим показателем. Киевская область в первом туре украинских президентских выборов 2004 г. немного отстала от столицы (59,7% голосов за В.Ющенко), а в «третьем туре» опередила Киев с 82,7% голосов за В.Ющенко.

В то же время не следует считать, что модель праволиберального голосования в инновационных центрах посткоммунистических государствах является единственно возможной и общераспространенной:

• Во-первых, потому, что конкретная политическая ситуация может отличаться от государства к государству, также как отличаются политические платформы и имидж «правых» и «левых».
• Во-вторых, поддержка правых как инновационный феномен в этих странах задана новейшей политической историей и не вполне соответствует моделям голосования инновационных центров на Западе.

Поэтому с течением времени в Центральной и Восточной Европе, возможно, будут наблюдаться процессы полевения инновационных центров.

Особая ситуация уже складывается в тех странах, где правое движение получило слишком явное националистическое содержание. В этом случае возникает характерная развилка. В государстве по преимуществу моноэтническом инновационные центры скорее дистанцируются от национализма, который препятствует их европейской интеграции, и уходят влево. Но возможна ситуация, когда для инновационных центров характерен смешанный этнический состав населения, что вызывает известный и в Западной Европе эффект внутренней поляризации локального сообщества и, наоборот, ведет к развитию «столичного» национализма, направленного против живущих буквально по соседству «инородцев».

Большой интерес в этой связи представляет география голосований в Хорватии. Здесь ведущее правое движение в лице Хорватского демократического содружества изначально имело ярко выраженную националистическую составляющую. На определенном этапе это стало вызывать проблемы с интеграцией Хорватии в Европу (известные трения первого президента Хорватии Ф.Туджмана, фактического лидера ХДС с европейским сообществом). Хорватский национализм с географической точки зрения стал типичным и ярко выраженным фронтирным национализмом, характерным как раз для периферий, причем для периферий, примыкающих к зонам этноконфессиональных конфликтов. В процессе внутристрановой поляризации столичный ареал в конечном итоге стал склоняться к тем политическим силам, которые выступают с более умеренных позиций и потому имеют лучшие перспективы, чтобы вписаться в европейский формат. В итоге для Загреба и его окружения стал характерен леволиберальный тип голосования, напоминающий голосования во многих западноевропейских столицах. Возникла «хорватская инверсия», отличающая географию голосований в Хорватии от большинства стран Центральной и Восточной Европы.

«Хорватская инверсия» ярко проявилась на парламентских выборах 2000 г., когда Социал-демократическая партия выступала в альянсе с Хорватской социально-либеральной партией, символизируя тем самым леволиберальный блок. Социал-демократы, набрав по стране 26,9%, получили в Загребе показатели свыше 40-50% голосов. В том округе Загреба, где был выставлен список их союзников - социал-либералов, аналогичного результата добились они. Столь же активно за социал-демократов голосовали в прилегающих к Загребу районах Хорватии (Вараждин, Карловац и др.). В 2003 г., выступая уже раздельно с социал-либералами, социал-демократы вновь отличились в Загребе (почти 30% голосов), а также в расположенном неподалеку крупном промышленном центре Сисак (более 25% голосов). В целом в Хорватии сложилось ориентированное на левых и либералов столичное ядро, расположенное как раз в ядре формирования хорватской нации (Загреб и т.н. Загорье, т.е. западные и северо-западные районы страны вдоль границы со Словенией).

«Хорватская инверсия» сохранилась и на президентских выборах 2005 г. Их особенностью стало выдвижение действующего президента С.Месича от социал-демократов и еще ряда партий, в то время как на выборах 2000 г. блок социал-демократов и социал-либералов представлял его соперник Д.Будиша (в 2005 г. социал-демократы объединились с С.Месичем, а их блок с социал-либералами распался). Уже в первом туре С.Месич набрал свыше 60% голосов в Вараждинской и Меджимурской жупаниях, т.е. в районах к северу от Загреба^[4]. Во втором туре его результат в этих жупаниях превысил 80%.

Анализируя результаты выборов в постсоветском пространстве, тоже нельзя не обратить внимания на различные модели поведения столичных центров. Общераспространенной тенденции к праволиберальному голосованию соответствуют прежде всего Киев и Минск. Но в столицах стран Балтии и Молдовы отмечается несколько иная ситуация. Здесь в частности ярче проявляется националистическая тенденция, усиленная внутригородской этнокультурной поляризацией, т.е. присутствием национальных меньшинств и прежде всего – русских. Но в то же время и по тем же причинам (но с обратным знаком) проявляется и «космополитический» тип голосования взаимно адаптированных сегментов государствообразующего этноса и славян за более умеренные, центристские и даже левоцентристские партии. При наличии либеральных партий они тоже получают здесь заметную поддержку в соответствии с уже общемировыми закономерностями.

Целесообразно обратить внимание на особенности электорального поведения постсоветских столиц, полностью или частично соответствующие «хорватской инверсии». Ведь в постсоветском пространстве правое движение развивалось одновременно и как движение в значительной степени националистическое, не везде еще произошла его дифференциация на более умеренные и более радикальные варианты.

Например, в Таллинне формируется смешанная электоральная культура. Здесь на выборах хорошо голосуют за «классических» эстонских националистов из Союза Отечества «Исамаа». На более успешных для себя выборах 1999 г. они получили в разных районах Таллинна более 18-20% голосов (по стране – 16,1%). Это объясняется эффектом внутригородской поляризации, взаимным отталкиванием русскоязычного и наиболее радикально настроенного эстонского населения. Одновременно для Таллинна (а также для окружающего мааконда Харью) характерно голосование за столично-либеральную Партию реформ. Также в эстонской столице пользуется повышенной популярностью умеренная Партия центра, которая отличается наибольшей толерантностью по отношению к русскоязычному меньшинству. На выборах 2003 г. Партия центра получила около 30% голосов на основной части территории Таллинна (по стране в целом – 25,4%).

В Литве столичное голосование тоже тяготеет к правому полюсу. Но при этом «вторая столица» Литвы Каунас выглядит существенно более правым и националистически настроенным городом, чем более космополитичный и (по литовским меркам) многонациональный Вильнюс^[5]. Хотя в целом, конечно, правый уклон Вильнюса преобладает, и Вильнюс соответствует характерным для ЦВЕ электорально-географическим закономерностям. Так, на президентских выборах 2003 г. позиционировавшийся в образе прозападного кандидата бывший президент В.Адамкус выиграл во втором туре в Вильнюсе, набрав там в первом туре более 35% голосов^[6]. Союз Отечества, ведущая правоконсервативная партия Литвы во главе с признанным лидером национального движения В.Ландсбергисом, успешно выступил в Вильнюсе на парламентских выборах того же года^[7].

В то же время «вторые столицы» - Каунас в Литве и Тарту в Эстонии, города моноэтнические, выглядят заметно более правыми и консервативными по сравнению с Вильнюсом и Таллинном. Каунас и прилегающий район являются просто главным оплотом литовских консерваторов. Достаточно сказать, что на президентских выборах 2003 г. В.Адамкус только в Каунасе и Каунасском районе получил более 40% голосов уже в первом туре, набрав там во втором туре почти 70%. В Эстонии именно в Тарту своих наилучших показателей добиваются и либеральная Партия реформ (28,2% в 2003 г., 26,4% в 1999 г.)^[8], и националисты из «Исамаа», тогда как дистанцированная от национализма Партия центра выступает здесь слабо.

В целом, впрочем, праволиберальный тип голосования можно признать характерным и для Таллинна, и для Вильнюса, не говоря уже о «конкурентных столицах» Тарту и Каунасе. Зато в Риге и Кишиневе более развитым оказывается левый уклон, отчасти напоминающий ситуацию в Загребе. Очевидно, это связано с формированием здесь более толерантной этнокультурной среды, в значительной мере русскоязычной до сих пор^[9]. В Риге вообще сложилась уникальная ситуация, когда латыши численно уступают русским (но при этом основная часть русских не является избирателями, не имея гражданства). Особенностью Риги стало формирование здесь левоцентристского движения «За права человека в единой Латвии» («ЗаПЧЕЛ»), пользующегося поддержкой как русского, так и более умеренной части латышского населения. На парламентских выборах 2002 г. в Риге движение «ЗаПЧЕЛ» получило 30,1% голосов. Напротив, правые и правоцентристские партии, ориентированные на более консервативное латышское население, добиваются наилучших своих показателей на периферии (где в частности проявляется феномен периферийного национализма). Второе место на выборах 2002 г. в Риге заняла одна из них – правоцентристская партия «Новая эра» (25,9%), пользующаяся в латвийской столице примерно такой же поддержкой, как и в районах (за вычетом совершенно особого латвийского юго-востока, см. ниже). Националисты из партии «Отечеству и Свободе» получили только 5,7% голосов, гораздо меньше, чем «Исамаа» в Таллинне. Хотя всплески национализма в Риге тоже вполне возможны. На выборах в Европарламент партия «Отечеству и Свободе» получила здесь 27,5% голосов (правда, в условиях низкой явки), опередив «Новую эру» и «ЗаПЧЕЛ». Рост националистических настроений в Риге подтвердили и муниципальные выборы 2005 г.

Некоторые аналогии можно найти и в Кишиневе. С одной стороны молдавская столица является одной из главных баз для прорумынских националистов-унионистов, которые имеют здесь устойчивый электорат (в 2005 г. Христианско-демократическая народная партия получила в Кишиневе почти 15% голосов, в 2001 г. - более 10%, в 1999 г. его предшественник – Христианско-демократический народный фронт – 12,7%^[10] ). Этим Кишинев напоминает Таллинн и Вильнюс. При этом в Молдове не возникла пока более умеренная, праволиберальная партия, которая могла бы ассоциироваться с «европейским трендом» (что-то типа эстонской Партии центра или латвийской «Новой эры»). Молдавские центристы до сих пор ориентировались в основном на сельский электорат (многие их представители имеют типичное советское сельско-номенклатурное происхождение). В городе, как результат, возникла резкая поляризация по линии «националисты – коммунисты». Поэтому с другой стороны левые, представленные в Молдове коммунистами (Партия коммунистов Республики Молдова), добиваются в Кишиневе успехов, особенно если сравнивать с голосованием за левых (не говоря уже про коммунистов) в других столицах Центральной и Восточной Европы. Так, на выборах 2001 г., в целом принесших ПКРМ фантастический успех, коммунисты набрали в Кишиневе 47% голосов (по стране в целом – 50,1%). Этот факт уже позволяет проводить сравнение Кишинева с Ригой. Впрочем, все-таки медленный процесс формирования в Молдове правоцентристского и притом не националистически настроенного движения привел к потере коммунистами голосов в Кишиневе на выборах 2005 г. в пользу блока «Демократическая Молдова», позиции которого были подкреплены тем, что его возглавил мэр Кишинева С.Урекяну. В 2005 г. кишиневский электорат раскололся на две с половиной части - между левыми (ПКРМ с 38%), правоцентристами («Демократическая Молдова» с 31%) и националистами (ХДНП с 14,9%)^[11].

Особая ситуация сложилась и в Ереване, поскольку в Армении, как и в Молдове, политический спектр неустойчив и далек от европейских стандартов. Как будет показано ниже, поддержка правых и националистических движений в Армении, как и в Хорватии, ушла на фронтиры. Соответственно, столица государства стала оплотом оппозиции, позиционированной левее центра (президент Р.Кочарян представляет правых). На президентских выборах 1998 г. бывший партийный руководитель Армении К.Демирчян получил в Ереване в первом туре почти 40% голосов. Его сын С.Демирчян в 2003 г. также отличился в Ереване. Созданный им «Блок справедливости» на парламентских выборах 2003 г. опять добился наилучшего результата в Ереване (более 20% голосов). В то же время надо отметить, что в Армении говорить о правых и левых (и тем более о левой ориентации Еревана) можно с большой долей условности. Например, лидер армянских коммунистов С.Бадалян, участвуя в президентских выборах 1998 г., как раз в Ереване выступил откровенно плохо («ностальгические» голоса ушли к К.Демирчяну). Тем не менее, тенденция некоторой левизны закавказских столиц на фоне периферий налицо. Она, кстати, подтверждается голосованием в Тбилиси: на последних парламентских выборах 2004 г. именно в грузинской столице лейбористы (стремящиеся соответствовать образу европейских социал-демократов) выступили лучше, чем в регионах.

Кроме того, не прослеживается праволиберальный уклон в таких столицах Юго-Восточной Европы, как Скопье и Тирана. В Македонии и Албании правые популярны на части периферии, сильных либеральных партий нет, и поведение столиц позволяет говорить о следах «хорватской инверсии». На президентских выборах в Македонии в 2004 г. в Скопье уверенно выиграл социал-демократ Б.Црвенковски, в итоге ставший президентом. В Тиране на парламентских выборах 2001 г. социалисты в трех округах получили свыше 50% голосов (правый «Союз за победу» набрал более половины голосов только в одном округе албанской столицы и в университетском городке).

Наконец, отдельного рассмотрения заслуживает Будапешт, один из крупнейших городов Центральной и Восточной Европы, претендующий на роль ведущего, узлового центра всего региона. Для венгерской столицы характерна смешанная электоральная культура с заметным левым уклоном. Тем самым Будапешт как бы стремится соответствовать европейским стандартам электоральной географии, напоминая, например, о голосованиях в соседней Вене, известном оплоте социал-демократов. На парламентских выборах 2002 г. по пропорциональной системе Социалистическая партия набрала в Будапеште 44,1% голосов. Это был не самый лучший результат социалистов по регионам, но близкий к тому (максимальный показатель – 49,3%) и безусловно очень солидный для столь крупного города. Еще примечательнее тот факт, что ведущее правое движение – блок «Союз молодых демократов – Демократический форум» именно в Будапеште получил свой наименьший результат по стране – 31,6%. Можно сделать вывод о том, что поддержка правых уже не считается в Венгрии залогом успешной европейской интеграции, а левые эффективно трансформировались, соответствуя европейским стандартам и ожиданиям крупногородского электората^[12].

При этом Будапешт вполне соответствует другим типичным параметрам ведущего инновационного центра страны. Некоторые венгерские партии имеют типично «столичный» характер, пользуются самой высокой поддержкой именно в Будапеште. Это, например, Союз свободных демократов, близкий к идеальному типу столично-либерального голосования^[13] (результаты в Будапеште на выборах 1998 и 2002 гг. вокруг 10%). Именно в Будапеште хорошо представлена и националистическая Партия справедливости и жизни (в 2002 г. набрала по городу 7%, в 1998 г. – 8,8%)^[14]. «Будапештской» на выборах 2002 г. оказалась и Центристская партия (5,7% по городу).

Таким образом, тенденция к устойчивому полевению инновационных центров ЦВЕ вполне возможна, и пример ведущего такого центра – Будапешта об этом свидетельствует. Но остальные инновационные центры, такие как Прага, например, еще не подошли к этому этапу. Что касается некоторых постсоветских и балканских столиц, то там поддержка левых часто является реакцией на развитие периферийного (с географической точки зрения) национализма, который воспринимается в столицах как тупиковый путь.

Периферии ЦВЕ: левоцентризм и фронтирный национализм.

Определив, что наиболее характерным для инновационных центров ЦВЕ является праволиберальный тип голосования (возможно, пока), логично предположить, что голосование периферий более благоприятно для левых. Но, как показывает анализ, периферии в рассматриваемых странах обычно расколоты по историко-культурным признакам. Поэтому говорить о консолидированном голосовании периферий за левых можно в небольшом числе наиболее простых случаев тех стран, где этнокультурные расколы не играют главенствующую роль.

Например, раскол «праволиберальный центр – левоцентристская периферия»^[15] типичен для Словакии. Левее центра здесь позиционировано Движение за демократическую Словакию бывшего премьер-министра В.Мечьяра. Как показали, например, президентские выборы 1999 г. и парламентские выборы 2002 г., В.Мечьяр пользуется наибольшей поддержкой в сельских и мелкогородских зонах, особенно в северной и восточной частях страны (на юго-западе расположена Братислава, оплот СХДД). Главным оплотом ДЗДС стали районы на северо-западе страны, примыкающие к Жилине. Самым ярким примером является расположенная на границе с Чехией Чадца. Здесь во втором туре президентских выборов 1999 г. В.Мечьяр получил 80,6% голосов (в целом по стране проиграв выборы), а в 2002 г. его ДЗДС набрало 41,3% (по стране – только 19,5%)^[16]. Почти столь же высокие показатели были получены и в близлежащих районах, а также в некоторых районах в центре и на востоке Словакии. Для сравнения: на парламентских выборах 2002 г. по Братиславе ДЗДС получило 10-15% голосов, а в Кошице и вовсе менее 10%.

Отдельного внимания заслуживает голосование в Словакии за коммунистов. В этом случае самым ярким образом проявился феномен повышенного голосования за радикальных левых именно на восточной периферии Словакии, расположенной неподалеку от украинской границы. В 2002 г., набрав в целом по стране 6,3%, коммунисты завоевали максимум – 24,9% в Медзилаборце, городке на границе с Польшей на крайнем северо-востоке страны. Показатели свыше 10% были получены еще в целом ряде небольших центров в горных (Татры) и равнинных районах на севере и востоке Словакии. Похожая география голосования была характерна для выступавшей на выборах 1998 г. Партии левых демократов (результаты свыше 20% в примерно тех же районах^[17] ). Наряду с Медзилаборце радикально-левой ориентацией отличается Липтовски-Микулаш, городок в словацких Татрах.

Левоцентристская периферия хорошо выражена и в Черногории, где выборы обычно проходят по биполярной модели. Противостоящие М.Джукановичу блоки добиваются наибольшего успеха в северной, горной части республики, примыкающей к Сербии. Особенно выделяется горная община Плужине, где своих наилучших показателей добивались блоки «За Югославию» (в 2001 г.) и «Вместе за перемены» (в 2002 г.). В целом более половины голосов блок «За Югославию» получил в 2001 г. именно в северных общинах Плужине, Андриевица, Плевля, Жабляк, Мойковац, Шавник, Колашин и Беране (по стране в целом он набрал 40,9%).

В других посткоммунистических странах, отличающихся более сложной историко-географической структурой, прослеживается более или менее выраженное деление периферий на «левые» и «правые». Это делает электоральную географию ЦВЕ похожей на электоральную географию Западной Европы, где распространен раскол периферии на «левую» и «правую» части.

Закономерности, связанные с формированием в ЦВЕ все-таки преимущественно левых периферий, можно выявить еще в целом ряде случаев. Например, в Чехии с ее ярко выраженной «правой» столицей социал-демократы пользуются повышенной популярностью на значительной части полупериферии и периферии. Так, на выборах 2002 г. результат выше среднего был получен социал-демократами на значительной части Моравии – восточной половины Чешской республики со своей историко-культурной идентичностью. Наряду с Моравией за социал-демократов неплохо голосовали и в ряде западных районов – Среднечешском, Южночешском, Пльзеньском, где сложилась смешанная лево-правая электоральная культура. Румыния служит ярким примером голосования за левых на практически всей территории Валахии и Молдовы (т.е. южных и восточных областей), за вычетом Бухареста. В Болгарии левый тип голосования особенно характерен для северо-западной периферии^[18], в Албании – для южной. В то же время в Венгрии, например, феномен «левой» периферии размыт уже одним фактом заметного левого уклона в Будапеште. В Сербии после краха социалистов С.Милошевича южная периферия переключилась на поддержку националистов из Сербской радикальной партии в соответствии с логикой фронтирного национализма.

Феномен «правой» периферии, типичный для многих западноевропейских государств, в ЦВЕ не получил пока значительного развития. Он более характерен для стран с западно-христианской культурой, где партии христианско-демократической и традиционалистской направленности стали укрепляться в сельской и мелкогородской среде, сохранившей в значительной степени свои старые традиции в годы коммунистического правления. Примером может служить консервативно-католическая Словения, в особенности ее восточные регионы (бывшая австрийская Штирия). Так, на выборах 2000 г. правая Словенская народная партия набрала более 20% голосов в семи общинах (а также в одном из районов Марибора), известных своим консерватизмом. Некоторые из этих общин имеют глубокие религиозные традиции, являются местами паломничеств. Восточные и юго-восточные «глубинные» (удаленные от моря и столицы) районы Словении благоприятствовали этой партии и на выборах 2004 г. Христианская народная партия «Новая Словения» получила в 2000 г. более 20% голосов в одном из округов расположенного к северу от Любляны городка Шкофья-Лока, одного из исторических городов Словении, бывшей епископской столицы. В консервативной общине Ормож на востоке страны Словенская народная партия получила в 2000 г. более 20%, и еще свыше 15% голосов набрала «Новая Словения». В 2004 г. «Новая Словения» опять пользовалась наибольшей популярностью на востоке Словении.

В Чехии и Словакии также можно обратить внимание на хорошие результаты христианских демократов на периферии. В Чехии на выборах 2002 г. коалиция во главе с христианскими демократами успешно выступила как в Праге (18,5% голосов, следствие вторичной посткоммунистической диффузии инноваций в виде национально-возрожденческой тенденции, имеющей и религиозную составляющую), так и в периферийных районах на востоке Богемии и в Моравии. Так, почти 20% голосов было получено в Злинском регионе, в Моравии на границе со Словакией. Более 15% голосов христианские демократы получили еще в двух регионах Моравии (Южно-Моравский и Височина), а также в Пардубицком регионе, т.е. на востоке Богемии. Похожая ситуация была и на выборах 1998 г., когда христианским демократам относительно благоприятствовали Южная Моравия и Восточная Чехия. В Словакии Христианско-демократический союз (выступающий на выборах отдельно от Словацкого христианско-демократического движения) является типичной партией «правой» периферии, пользуясь повышенной поддержкой у традиционалистски настроенного населения в горных районах на севере и востоке страны. При результате 8,3% по стране в целом максимум был достигнут в Наместово (23,6%), окраинном районе на польской границе. От 15 до 20% избирателей отдали голоса ХДС в некоторых северо-восточных районах, включая и заметный центр Прешов. Правые тенденции достаточно заметны на перифериях Венгрии, хотя в целом для нее характерна довольно мозаичная география. Заметим, что ранее на венгерских перифериях популярностью пользовалась Независимая партия мелких хозяев, политический проект, специально рассчитанный на формирующийся на периферии класс мелких частных собственников. На Балканах заметное распространение получил несколько иной феномен – периферийного (фронтирного) национализма.

Анализируя характерные для ряда стран электоральные инверсии, связанные с появлением «правых» периферий, следует точнее определить такое явление, как фронтирный, или периферийный, национализм. Фронтирный национализм возникает на перифериях, расположенных на стыке с зонами этноконфессиональных конфликтов или государствами, воспринимаемых в качестве враждебных. Данное явление получило наибольшее распространение на Балканах. В Хорватии правонационалистическое ХДС пользуется наибольшей поддержкой в районах, расположенных по периметру границы с Сербией и Боснией и Герцеговиной. В терминах хорватской географии это – Далмация на Юге и Славония на Востоке страны.

Особый интерес вызывает электоральная ситуация на хорватско-сербской границе. С хорватской стороны здесь находится Вуковар, своеобразный символ балканской войны, воспринимаемый хорватами как «город-герой». На выборах 2000 г. в Вуковарском регионе ХДС получило свыше 30% голосов, что стало одним из лучших его результатов. В 2003 г. голосованием за ХДС отличился расположенный рядом Славонски-Брод, граничащий с Сербией и Боснией (более 40% голосов). На президентских выборах 2005 г. кандидат ХДС Я.Косор сумела набрать в Вуковарско-Сремской и Бродско-Посавинской жупаниях на восточной окраине Хорватии более 25% голосов в первом туре (по стране в целом она получила 20,3%). С другой стороны границы расположены сербские регионы, в которых в последние годы отмечаются высокие показатели голосования за Сербскую радикальную партию, наиболее яркую и популярную представительницу сербских националистов. Так, в первом туре несостоявшихся президентских выборов 2003 г. кандидат СРП Т.Николич завоевал более 40% голосов в приграничных общинах Шид, Сремска-Митровица, Мали-Зворник, а также в близлежащем городе Врбас. Таким образом, сербский северо-западный фронтир также продемонстрировал свое тяготение к националистам.

Возвращаясь к Хорватии, заметим, что наряду с восточными районами Славонии повышенная популярность ХДС отмечается в Далмации. Этот регион мог бы считаться открытым к внешнему миру приморским ареалом, к тому же географически обособленным и со своей собственной идентичностью (ниже см. пример такого хорватского региона – Истрию). Однако фактор войны, непосредственное соседство с Герцеговиной сделали Далмацию опорой ХДС^[19]. Интересно, что наибольшей поддержкой Я.Косор на президентских выборах 2005 г. отличились те южные регионы Хорватии, которые ранее входили в т.н. Сербскую Краину, и где преобладало сербское население (вынужденное покинуть территорию после разгрома Краины хорватской армией). Это – северная часть Далмации (Шибеникско-Книнская жупания) и примыкающая к ней с севера Лика (Ликско-Сеньская жупания), где Я.Косор получила свыше 30% голосов. Во втором туре Я.Косор выиграла в одном-единственном регионе Хорватии, которым оказалась Шибеникско-Книнская жупания. Результат свыше 40% был получен ей в двух оставшихся жупаниях Далмации, а также в расположенных между Далмацией и центральным Загребским регионом Ликско-Сеньской и Карловацкой жупаниях.

В Сербии феномен фронтирного национализма особенно развит в Косово. Оставшееся здесь сербское население самым активным образом поддерживает националистов. Так, на неудачных для себя парламентских выборах 2000 г. радикалы тем не менее взяли более 20% голосов в косовских общинах Печ и Косовска-Митровица, а также, подтверждая тенденцию фронтирного голосования, - более 15% в Среме (юго-запад Воеводины на границе с Хорватией). Ранее косовские сербы активно поддерживали социалистов С.Милошевича, также выступавших с националистических позиций (в 2000 г. именно в Косово они получили свои наилучшие результаты – 36,6% в целом по региону и 55% в общине Печ^[20] ). Но на фоне резкого снижения популярности социалистов в сербских условиях их электорально-географическую нишу заняли националисты. Это показали президентские выборы 2003 и 2004 гг. и география голосований за кандидата СРП Т.Николича. Наряду с Косово сербы активно голосовали за националиста практически на всем Юге страны, т.е. почти на всей территории к югу, юго-западу и западу от Белграда, в частности вблизи от косовской, боснийской и хорватской границ. Тем самым электоральная география Сербии и Хорватии стала подобной, поскольку и там, и там периферия превратилась в оплот националистов^[21].

Закономерно, что фронтирный национализм получает свое распространение не только на Балканах, но и в Закавказье. Ярким примером служит Армения. Самой активной поддержкой правых здесь отличается южный регион (марз) Сюник, зажатый между Карабахом и Нахичеванью. Здесь на президентских выборах особенно активно голосовали за Р.Кочаряна, политика правой ориентации. Уже в первом туре в 1998 г. он получил здесь более 55%, а в 2003 г. – 68,1%. В целом на первых своих выборах 1998 г. Р.Кочарян уверенно лидировал в южных и юго-западных регионах Армении, граничащих с Азербайджаном (Сюник, Вайоцдзор, Арарат). На парламентских выборах 2003 г. поддерживающая Р.Кочаряна Республиканская партия завоевала в марзе Сюник более 40% голосов (по стране в целом – 23,5%).

Высокие показатели поддержки правых и националистов характеры в Армении и для регионов, прилегающих к турецкой границе. Так, «историческая» армянская партия левонационалистической ориентации «Дашнакцутюн» лучше всего выступила в марзе Арарат (более 20% голосов в сравнении с 11,35% по стране в целом), который граничит с Нахичеванью (Азербайджан) и Турцией. Марз Арарат активно поддерживал Р.Кочаряна на выборах 1998 и 2003 г. Показателен и расположенный на границе с Турцией марз Армавир. На парламентских выборах он стал вторым по степени благоприятности для Республиканской партии, а на президентских всегда входил в число самых благоприятных для Р.Кочаряна. Еще один приграничный регион Ширак (с крупным центром Гюмри) не выглядит настолько правым (что объясняется большим спектром электоральных ориентаций в Гюмри – одном из ключевых субцентров Армении). Однако на последних президентских выборах Р.Кочарян получил уже в первом туре более 55% голосов здесь, а также в расположенном восточнее другом ключевом субцентре Армении - Ванадзоре (марз Лори)^[22].

В более спокойной северной половине ЦВЕ фронтирный национализм все-таки можно обнаружить на восточной и особенно юго-восточной границе Польши. Правые в лице «Солидарности» именно на Востоке Польши пользуются наибольшей поддержкой. Хотя это положение связано не только и, возможно, не столько с развитием националистических настроений на границе с Белоруссией и Украиной. Более важной причиной является историко-культурный раскол между Западом и Востоком Польши, в результате которого Восток оказался «правым», а Запад – «левым» (см. ниже). Так, на восточных границах Словакии и Венгрии никакого фронтирного национализма нет, и говорить о каком-то принципиальном отторжении восточных соседей-славян не приходится. Наоборот, приграничные районы Словакии вообще характеризуются повышенной поддержкой коммунистов, демонстрируя свою «восточную периферийность» в виде ностальгического «левого консерватизма». В Венгрии граничащая с Украиной область Сабольч-Сатмар-Берег также не отличается сколько-нибудь выраженными правонационалистическими ориентациями. Даже напротив, в Словакии центром националистических настроений является северо-западный регион (Жилина и окрестности), граничащий с Чехией^[23]. На выборах 1998 г. националистическая Словацкая народная партия получила в довольно крупном по словацким меркам городе Жилина и близлежащем районе Кисуцке-Ново-Место более 20% голосов (при 9,1% по стране в целом). В 2002 г. отколовшаяся от нее Правая словацкая народная партия добилась именно в Жилине своего наилучшего результата (16,85%).

В целом, анализируя ситуацию на наиболее ярко выраженных историко-культурных границах, следует отметить, что наряду с фронтирным национализмом определяются и противоположные случаи «тихих границ», «левоцентристского пограничья». Фронтирный национализм реально развит на Балканах, которые еще не отошли от войны и ее последствий, где образы «врагов» живы и вполне конкретны. Напротив, границы с Россией, Белоруссией, Украиной выглядят вполне спокойными. Их соседи повернуты к этим странам своими тылами, для которых характерен периферийный феномен «левого консерватизма», и не просматриваются столь резкие «антивосточные» настроения. На Украине и в Белоруссии восточные приграничные регионы самым активным образом поддерживают интеграционные идеи и отличаются поддержкой левых сил. На восточных границах Эстонии и Латвии речи о постсоветской интеграции, конечно, не идет. Однако говорить о повышенной популярности националистических движений там тоже нельзя. То же относится к восточным границам Словакии, Венгрии и Румынии. Исключение составляет только Польша.

Электорально-географическая поляризация и сегментация стран ЦВЕ имеет, таким образом, более сложный характер, чем противостояние праволиберальных инновационных центров левоцентристским (и даже прокоммунистическим) перифериям. В ряде случаев можно говорить о развитии специфически полупериферийных политических сил, занимающих нишу между центрами и перифериями. В особых обстоятельствах такие движения могут получать большую поддержку и даже выигрывать выборы, проникая и в центры, и на периферии.

Наиболее ярким примером мощного развития полупериферийной политической силы являются парламентские выборы в Болгарии в 2001 г. Многолетнее противостояние демократов и социалистов (каждых со своей типичной географией поддержки) к тому времени усилило негативное отношение граждан к тем и другим, особенно в отсутствие заметных перемен к лучшему в экономике. Результатом стал сенсационный прорыв новой, «третьей» силы - Национального движения «Симеон Второй» во главе с бывшим наследником болгарского престола. Набрав по стране в целом 42,7% голосов, это движение особенно успешно выступило в основных субцентрах Болгарии и прилегающих ареалах. Так, если в Софии электорат СДС оказался более устойчивым, то в прилегающем Софийском округе и близлежащем промышленном Пернике движение получило более половины голосов^[24]. Аналогичные результаты были получены на севере страны – в бывшей болгарской столице Велико-Тырново и соседнем Габрово^[25]. Более 45% голосов Национальное движение «Симеон Второй» набрало в центре Фракии, втором по величине болгарском городе Пловдив и в одном из двух главных приморских центров Болгарии - Варне. Наряду с Пловдивом за это движение хорошо голосовали другие области Фракии – Хасково и Ямбол (исключение в Фракии составила более «левая» Стара-Загора, а в Ямболе хорошо выступили и «Симеон Второй», и социалисты).

В заключение темы следует обратить внимание на особенности голосований в старопромышленных ареалах, представленных в ряде стран ЦВЕ. Наибольшего интереса заслуживает формирование левой политической культуры индустриального типа, для которой характерно голосование за социал-демократов (социалистов) и коммунистов. Эта тенденция сближает голосование в странах ЦВЕ с голосованием в странах Западной Европы. Как показывает анализ, она весьма характерна для стран ЦВЕ с западно-христианской культурой. Особенно показателен пример Чехии. В 2002 г. социал-демократы добились своего наилучшего результата – 36,1% голосов в Моравско-Силезском регионе, т.е. в самом ярко выраженном, классическом по общеевропейским меркам старопромышленном ареале с центром в Остраве. То же показывали и выборы 1998 г. (социал-демократы взяли свой максимум - 39% голосов в Североморавском регионе^[26] ).

Еще более интересен феномен Коммунистической партии Чехии и Моравии. Любопытно отметить, что это – единственная партия, которая решила использовать топоним «Моравия» в своем названии, тем самым подчеркивая свое стремление сыграть на моравском регионализме. При этом Моравия в ее северной половине является еще и ярко выраженным старопромышленным регионом. Результат оказался соответствующим ожиданиям и закономерностям, известным в Западной Европе. Вообще на выборах 2002 г. КПЧМ добилась сенсационного успеха по стране в целом (18,5% голосов), причем успех был получен именно за счет адаптации коммунистов к электоральным ожиданиям городского пролетариата, т.е. своего «классического» электората. Самыми прокоммунистическими в Чехии оказались промышленные ареалы вдоль германской границы (районы Усти-над-Лабем и Карловых Вар^[27] ). За ними следовали как раз районы северной, старопромышленной Моравии – Моравско-Силезский и Оломоуцкий (по 21% голосов в каждом). Закономерно, что в «правой» Праге коммунисты получили свой наихудший результат – 11,1%.

Свои левые ориентации старопромышленные субцентры проявляют и в других странах. Например, в Венгрии социалисты добиваются наилучших результатов в районе (медье) Комаром-Эстергом со столицей в угольно-индустриальной Татабанье (расположен непосредственно к северо-западу от Будапешта)^[28]. Им благоприятствует и медье Боршод-Абауй-Земплен к северо-востоку от Будапешта (его столицей является Мишкольц – второй по величине город Венгрии, крупный промышленный центр). На последних выборах социалисты получили более 45% голосов также в медье Баранья на юге страны (промышленный центр Печ) и медье Хевеш (центр – Эгер) рядом с Мишкольцем^[29].

Данная тенденция проявляется и в Словении. На выборах 2000 г. Объединенный список социал-демократов (не путать с Социал-демократической партией) получил более 20% голосов в Есенице на северо-западе страны (исторически сложившийся центр черной металлургии), Идрии (старинный центр добычи ртути), Кочевье (добыча угля) и др. Даже в Польше, где левые настроения для ведущих центров нехарактерны, отмечается повышенная поддержка Демократического левого альянса в некоторых районах Силезии и в Лодзи^[30]. Левые настроения проявляются в традиционно «пролетарских» регионах и на Балканах. Например, в Болгарии эту роль играет Перник (город неподалеку от Софии), где поддержка левых выше, чем по стране в целом^[31].

Этнические расколы и их влияние на выборы.

Раскол «центр – периферия» в странах ЦВЕ дополнен и сильно усложнен множественными этноконфессиональными и субэтническими историко-культурными расколами. Следует понимать, что во многих случаях речь идет о процессах нового государственного строительства. Поэтому проблемы политизированной этничности и идентичности, связанные с этим групповые конфликты и процессы сегментации общества оказывают большое, местами – просто главное влияние на электоральную географию ЦВЕ.

Многие страны ЦВЕ отличаются многонациональным составом населения. В результате весьма распространенным оказывается феномен этнического голосования. Практически в чистом виде он представлен в Боснии и Герцеговине, где с самого начала истории многопартийных выборов каждая из трех основных этноконфессиональных общин ориентировалась на поддержку своей партии. Для мусульман это – Партия демократического действия, сербов – Сербская демократическая партия, хорватов – Хорватское демократическое содружество. Эти партии до сих пор доминируют на политической сцене Боснии и Герцеговины, хотя предпринимаются активные попытки вывести на авансцену «этнически нейтральные» политические силы.

Анализируя электоральное поведение национальных меньшинств (и, соответственно, ареалов их компактного проживания), следует выделить главную тенденцию. Как правило, меньшинства в ЦВЕ создают собственные партии и консолидировано за них голосуют. При необходимости (прежде всего – на президентских выборах) они ориентируются на тех кандидатов, которые в наибольшей степени ассоциируются с процессами европейской интеграции и в то же время дистанцируются от национализма. Меньшинства заинтересованы в том, чтобы соответствующие государства стали частью «Большой Европы», в составе которой им будет легче отстаивать свои права. Напомним, что в Западной Европе меньшинства либо создают собственные партии, либо склоняются к поддержке тех, кто стоит левее центра, отвергая тем самым традиционализм и национализм правых. В ЦВЕ эти тенденции проявляются еще ярче в условиях недостаточно устойчивой государственности и активности националистов. Но в то же время в ЦВЕ, в отличие от стран Западной Европы, не выражена тенденция голосования меньшинств за левых, поскольку процессы европейской интеграции больше ассоциируются с центристами и правоцентристами (при важном допущении – если они не проявляют национализм).

Наиболее ярким примером является голосование венгерского меньшинства, которое особенно заметно на политической сцене Румынии, Словакии и Сербии. В Румынии и Словакии венгерские партии^[32] играют самую заметную роль в политической жизни. Результаты голосования за эти партии практически соответствуют доле венгров в населении. Например, в Румынии в двух трансильванских уездах с абсолютным преобладанием венгров Демократический союз венгров Румынии получил 78% (Харгита) и 68,1% (Ковасна) голосов соответственно. За счет «венгерского» голосования были серьезно снижены показатели общенациональных партий в таких ключевых уездах Трансильвании, как Муреш (административный центр - город Тыргу-Муреш) и Клуж (Клуж-Напока).

На президентских выборах венгерское меньшинство позиционировалось правее центра. В Словакии венгры голосовали за Р.Шустера и соответственно против В.Мечьяра, сочетающего левоцентризм и популизм с умеренным национализмом. В Сербии на последних выборах венгры активно поддерживали демократа Б.Тадича и уж конечно не сербского националиста Т.Николича, вышедшего с ним во второй тур. Заметим, что во всех случаях на последних выборах голоса венгерского меньшинства попали в копилку победителя, поспособствовав увеличению его отрыва.

Особая ситуация могла бы быть связана с мусульманскими меньшинствами, но и они обычно действуют в той же логике. Опять-таки практически во всех странах они создают собственные партии, не считая пока для себя возможным поддерживать какую-либо из общенациональных политических сил, так или иначе ассоциируемых с государствообразующим этносом. Этот факт лишний раз подчеркивает, что общество в ЦВЕ все еще остается сильно сегментированным по национальному и конфессиональному признаку, и подлинно общенациональные партии еще не сложились в полиэтнических обществах.

Прежде всего следует обратить внимание на большое количество албанских партий, действующих в Македонии и Черногории (в Косово албанцы, как известно, не участвуют в общесербских выборах, проходят свои выборы, в связи с которыми сложилась своя «албанская многопартийность»). Причем, в отличие от консолидировавшихся венгров, у албанцев с течением времени возникла серьезная внутренняя конкуренция между различными партиями (особенно заметная в Македонии, где в последних президентских выборах участвовали сразу два кандидата-албанца). На президентских выборах 2004 г. в Македонии албанцы во втором туре консолидировано поддержали социал-демократа Б.Црвенковски, который и стал победителем (особенно успешно выступив как раз в албанских районах). Это скорее объяснялось ситуативными договоренностями, нежели тем, что албанцы всегда предпочитают «македонских левых» «македонским правым».

Аналогичные тенденции характерны и для голосования мусульман в Сербии и Черногории^[33]. Сербские и черногорские мусульмане явно не поддерживают левых, предпочитая голосовать за демократов-западников и пробивать таким способом свой собственный путь в Европу. В Сербии на последних президентских выборах населенная мусульманами область Санджак на юго-западе страны (граница с Черногорией) отличилась активной поддержкой Б.Тадича, как бы конкурируя с венгерскими районами Воеводины и превосходя собственно сербские этнические территории (даже Белград). В Черногории мусульманские районы активно поддерживают «западника» М.Джукановича. Так, в 2001 г. наилучшие результаты его блока «Победа Черногории» были получены именно в мусульманских районах на севере страны, в черногорской части Санджака (Рожае – более 70%, Плав – более 50%)^[34].

Наконец, значимым политическим игроком в Болгарии на протяжении многих лет является Движение за права и свободы, представляющее интересы турецкого меньшинства. Например, на выборах 2001 г. в населенном турками регионе Кырджали на юго-востоке страны оно получило 58% голосов. Результаты на уровне 20-30% были получены (опять же за счет консолидированного голосования турок) в ряде других регионов на юго- и северо-востоке страны.

В постсоветском пространстве складывается несколько иная ситуация. Здесь формирование партий по этническому признаку оказалось затрудненным или нехарактерным, прежде всего – из-за политической пассивности русских меньшинств, в ряде случаев – их отстранения от участия в выборах в связи с непредоставлением гражданства (Эстония, Латвия). Прозападные партии и движения были в значительной степени антироссийскими (и просто антирусскими), поскольку движение на Запад «по определению» воспринималось государствообразующими этносами как движение прочь от России. В этой ситуации меньшинства оказались на стороне левых, которые выступали за интеграцию с Россией, а также вызывали ассоциации с повергнутыми ценностями дружбы народов. Закономерно, что в Молдове и на Украине левая и одновременно пророссийская ориентация меньшинств получила наибольшее развитие в связи с весьма скептическим отношением населения к перспективам вхождения этих стран в «большую Европу».

Однако эта ситуация начинает меняться. Понимая важность отношений с Западом, левые партии в СНГ начинают уходить от пророссийской (просоветской) риторики. На Украине характерны различия между коммунистами и социалистами, которые ориентированы на Запад. В Молдове от пророссийской позиции в сторону прозападной стала дрейфовать даже коммунистическая партия, стоило ей прийти к власти в 2001 г. В то же время каких-либо специфически «русских» партий в этих условиях не возникло, возможно – в силу слабой способности русских к политической самоорганизации по этническому признаку. В этих условиях меньшинства остались сторонниками левых партий, в особенности в сельской местности, где «левый консерватизм» остался характерным явлением.

Важным примером служит Молдова, где буквально все национальные меньшинства составили на этапе выборов 2001 г. консолидированный электорат коммунистической партии. Правые там традиционно выступали с националистических и откровенно прорумынских позиций, что, конечно, вызывало отторжение меньшинств. В результате наивысшими показателями голосования за ПКРМ на выборах 2001 г. отличились южные окраины - Гагаузия (80,6%) и расположенная по соседству, населенная болгарами Тараклия (71,8%). Феномен «красного Севера»^[35] в Молдове объясняется характерной для этой части страны многонациональной и этнически толерантной средой (значительную часть населения составляют украинцы, в городах также – русские). Именно присутствие русской и русскоязычной среды обеспечивало полевение республиканской столицы Кишинева, который на парламентских выборах 2001 г. в своем голосовании за коммунистов следовал сразу за Гагаузией, Тараклией и тремя уездами «красного Севера».

В 2005 г. ситуация в Молдове изменилась, но географически - ненамного. Как говорилось выше, правящая ПКРМ стала менять свой имидж, поддерживая евроинтеграцию и дистанцируясь от России. Но при этом ей удалось сохранить основную часть традиционного электората и, соответственно, поддержку «красного Севера». Например, в северных Окницком и Шолданештском районах коммунисты набрали более 60% голосов. В то же время была потеряна Гагаузия, где все-таки возникла своя региональная политическая сила - блок «Patria – Родина», набравший 51,5% голосов (на долю ПКРМ остались 30,75%). И в Кишиневе часть русскоязычного населения, вероятно, переориентировалась на правоцентристский (что органичнее для столичного центра) блок «Демократическая Молдова», использовавший пророссийскую риторику (хотя и неуверенно, пытаясь одновременно конкурировать с ПКРМ в проевропейской риторике). А вот периферии со смешанным этническим составом остались оплотом левых (что можно теперь связать с общей для многих стран ЦВЕ тенденцией левого голосования на перифериях). Подтверждая последнее наблюдение, за ПКРМ достаточно активно голосовали и моноэтнические сельские районы с молдавским населением в других частях страны. Примечательно, что ПКРМ получила более половины голосов в моноэтническом Унгенском районе, который находится в центрально-западной части страны на границе с Румынией (основной пункт перехода румынской границы).

Интересна и ситуация на Украине. Здесь русское население также традиционно тяготело к коммунистам, которые воспринимались как главные носители реинтеграционных идей. Доказательством тому служат итоги выборов в Крыму и Севастополе^[36], регионах, которые отличаются абсолютным преобладанием русского населения (в отличие от Донбасса, где преобладает русифицированная, но все-таки этнически украинская среда). На парламентских выборах 1998 и 2002 гг. Крым и в еще большей степени Севастополь находились среди самых прокоммунистических регионов Украины. В более успешном для коммунистов 1998 г. коммунисты получили в Севастополе 46% голосов^[37], в Крыму – почти 40%. В 2002 г. показатели упали, но остались среди самых высоких, превысив тридцатипроцентный порог. Кстати, в Крыму отмечалась и попытка создать региональную партию (партия «Союз»), ориентированную на русское население, но она оказалась не столь успешной^[38]. В то же время другие меньшинства на Украине отнюдь не демонстрировали свои симпатии коммунистам. Так, крымские татары, репрессированные при советской власти, создали тактический альянс с украинскими националистами и на протяжении многих лет голосовали за Народный Рух Украины. Венгры и румыны на Западной Украине за украинских националистов, напротив, голосовать не стали, но и что-то определенное для себя не решили. Для них на какое-то время нашлась приемлемая политическая сила – левоцентристская «партия власти» (Социал-демократическая партия Украины (объединенная)), созданная одним из киевских политико-экономических кланов. На выборах 1998 г. СДПУ (о) получила свои наивысшие показатели в Закарпатье, где велико венгерское население (31,2% голосов), и в Черновицкой области, где довольно много румын и молдаван (9%). При этом раскрутка СДПУ (о) в этих регионах произошла, конечно, за счет использования административной поддержки на местах и мощных кампаний партийных лидеров, баллотировавшихся там в одномандатных округах. В целом, как видно, электоральное позиционирование меньшинств на Украине оказалось очень разным.

Следует также обратить внимание на голосование польского и русского меньшинства в Литве. Поскольку правые в Литве оказались ярко выраженными националистами, меньшинства в отсутствие сильного, центристского и притом прозападного^[39] движения здесь тоже сдвинулись немного влево (по литовским меркам левизны, конечно). Именно польские и русские районы самым активным образом голосовали на президентских выборах 2003 и 2004 гг. за Р.Паксаса и К.Прунскене соответственно (т.е. против В.Адамкуса). К.Прунскене во втором туре получила свой наилучший результат (91,5%) в городе атомщиков Висагинасе со значительной долей русского населения (Игналинская АЭС). Вслед за Висагинасом шел Шальчининкайский район (89,15%), где абсолютно преобладают поляки. Аналогично Р.Паксас в 2003 г. наилучшего результата добился в Шальчининкае (более 80%), а в Висагинасе набрал более 70% голосов. Благоприятными для левоцентристских кандидатов, которым был чужд литовский национализм, оказались и другие районы с польским и смешанным населением в окружении Вильнюса (Вильнюсский, Тракайский районы и др.).

Субэтнические расколы и электоральный градиент «Запад – Восток».

Центральная и Восточная Европа с серьезными основаниями могут считаться регионом нового этногенеза. После распада Российской, Австро-Венгерской и Османской империй и постепенного формирования национальных государств проблема национальной идентичности остается здесь очень острой. Внутри этнических групп сохраняются значительные языковые, культурные и иные различия, которые подпитывают субэтнические историко-культурные расколы.

Наиболее выраженным во многих странах ЦВЕ является раскол «Запад – Восток». На уровне рабочей гипотезы можно предположить, что западные регионы этих стран в большей степени склоняются к голосованию за правых, в то время как восточные имеют более выраженную левую ориентацию. Точнее к правым и правоцентристам должны склоняться регионы, географически обращенные к Западной Европе (а это не обязательно строго Запад того или иного государства, как станет ясно позднее, это может быть Север и даже Юг).

Самым ярким примером раскола «Запад – Восток» является Украина. Из всех рассматриваемых государств она отличается самой неоднородной, лоскутной территорией, отдельные фрагменты которой имеют совершенно разную историю, характеризуются различными культурными и даже конфессиональными особенностями.

Анализируя субэтнические электоральные расколы, следует понимать, что при любом расколе выделяются ядра типичности, для которых наиболее характерен тот или иной тип голосования, и переходные зоны. Украина с ее очень большой по европейским меркам территорией является прекрасным примером для изучения географической постепенности электоральных расколов.

Ядром типичности украинского Запада служит Галичина (Львовская, Ивано-Франковская и Тернопольская области), бывшая территория Австро-Венгрии, затем – Польши, включенная в состав СССР только в 1939 г. Если говорить о конфессиональной принадлежности населения, то именно здесь наибольшим влиянием пользуются униаты.

Практически на всех выборах электорат Галичины консолидировано голосует за кандидатов правой и националистической ориентации. Это ярко продемонстрировали последние президентские выборы, когда именно в этих трех регионах В.Ющенко добивался своих наилучших показателей. Результаты голосования за В.Ющенко в этих регионах впечатляют. В первом туре он получил в Ивано-Франковской области 89%, в Тернопольской – 87,5%, в Львовской – 87,25%. В «третьем туре» можно было говорить о полностью консолидированном голосовании: 96% в Тернопольской области, 95,7% в Ивано-Франковской, 93,7% в Львовской^[40]. Аналогичные тенденции высветили и парламентские выборы 2002 г. На них блок В.Ющенко «Наша Украина», поддержанный частью националистических организаций, получил в Ивано-Франковской области 74,6%, Тернопольской – 69%, Львовской – 63,9%. Блок Юлии Тимошенко, в который вошли некоторые другие националисты, добился своих наилучших показателей в Львовской и Тернопольской областях (свыше 15%).

Данная ситуация была типична буквально для всех украинских выборов. В начале и середине 1990-х гг. украинские националистические организации по сути являлись движениями с региональной поддержкой, выраженной прежде всего в Галичине. Да и их лидеры обычно были галичанами (как например, В.Чорновил). Так, в 1998 г. Народный Рух Украины, ведущая национально ориентированная организация этой страны, завоевал более 25% голосов в тех же трех регионах. Именно в Галичине и, пожалуй, только там заметным влиянием пользовались радикально-националистические организации, наследующие национальному движению С.Бандеры. В том же 1998 г. радикальный Национальный фронт получил на выборах по Украине в целом только 2,7% голосов. Но при этом его результат в Ивано-Франковской и Тернопольской областях превысил 20%^[41].

С некоторым отставанием по степени развития националистических настроений за Галичиной следует Волынь (Волынская и Ровенская области), северо-западный угол Украины. Этот регион, в отличие от Галичины, входил в состав Российской империи, но в межвоенный период относился к Польше. При голосовании за В.Ющенко на президентских выборах и блок «Наша Украина» на парламентских эти две области устойчиво занимали 4-5 места после трех регионов Галичины. Поддержка Народного Руха в 1998 г. превысила в Ровенской области 25% (на уровне Галичины), Волынская несколько отстала.

Также Запад Украины составляют два совершенно особых региона – Черновицкая и Закарпатская области, которые тем более нельзя считать ядрами типичности «западно-украинского» голосования. Черновицкая область (прежняя Северная Буковина) вместе с Галичиной была частью Австро-Венгрии, затем – Румынии (а не Польши), подобно Галичине и в отличие от Волыни она никогда не входила в состав России (только в состав СССР). В первом туре президентских выборов 2004 г. Черновицкая область заняла шестое место при голосовании за В.Ющенко, но уже с заметным отставанием от лидеров (66,6%). В «третьем туре» она отдала В.Ющенко 79,75% голосов, но занятое ею место оказалось только девятым. За НРУ в 1998 г. здесь голосовали неплохо, но немного сдержанно, на уровне свыше 15% (уровень Волынской области). Некоторая сглаженность националистических настроений в Черновицкой области объясняется присутствием румынского и молдавского меньшинств.

Наконец, наименее типичным западно-украинским регионом является Закарпатье. Оно подобно Галичине и Северной Буковине (и в отличие от Волыни) не было частью Российской империи. В состав СССР Закарпатье вошло позже всех – в 1945 г. Исторически оно относилось к Австро-Венгрии, но, в отличие от Галичины и Северной Буковины, к ее «венгерской» половине. В межвоенный период Закарпатье было частью Чехословакии. Но украинский национализм в этом регионе имеет сглаженный характер, поскольку Закарпатье – действительно многонациональная территория, где представлены венгерское, румынское, словацкое и другие меньшинства, причем межнациональные отношения традиционно носят спокойный характер, здесь нет конфликтной внутренней поляризации социума^[42]. Регион географически обособлен, он отделен от Галичины Карпатами. В.Ющенко в первом туре опередил здесь В.Януковича, но не набрал половины голосов. В «третьем туре» результат В.Ющенко был на уровне 67,45% и вновь оказался самым низким для территории Западной Украины, вошедшей в состав СССР в 1930-40-е гг. Особое место Закарпатья на электоральной карте Украины предопределило колебания электорального поведения в отсутствие четкой ориентации и политических сил, выражающих интересы данного региона^[43]. Как уже говорилось, в 1998 г. оно стала оплотом СДПУ (о), и лидеры партии, киевляне и совсем не закарпатцы по происхождению Г.Суркис и В.Медведчук, уверенно выиграли выборы в здешних округах.

С другой стороны украинский Восток и Юг в лице как своих центров, так и периферий тяготеют влево. Эти регионы сложились, были заселены и промышленно освоены в составе России и затем СССР. Частью Польши и тем более Австро-Венгрии они не являлись. Как результат, в нынешних условиях здесь развиты пророссийские и прокоммунистические настроения. Самым прокоммунистическим регионом Украины является Луганская область – самый восточный регион страны, часть промышленного и русскоязычного Донбасса. В 1998 г. КПУ набрала здесь 46% голосов, в 2002 г. – почти 40%. От нее несколько отставала Донецкая область (почти 30% в обоих случаях). Ядро типичности украинского Востока составляет Донбасс – электорально-географический антипод Галичины. В состав «красного Востока» Украины входили и другие промышленные регионы Восточной Украины – Харьковская, Днепропетровская, Запорожская области. В 1998 г. Харьковская область не только выделилась голосованием за КПУ (более 30%), но и стала самым благоприятным регионом для левопопулистской Прогрессивной социалистической партии Украины во главе с Н.Витренко (35,5%). Запорожская область с некоторым отставанием процентных показателей повторяла левую ориентацию Донбасса.