ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

ИЗ ПИСЬМА АКАДЕМИКА ВЫШ – СКОГО НА САЙТ АВТОРА.

…Повесть вашу мне показала моя внучка, мать двоих моих правнуков, по ночам бороздящая океаны Интернета.

- Посмотри, дед, какую бадью помоев вылили на твоих собратьев-физиков.

- Если это заведомая пошлость, зачем читать, терять время?

- Понимаешь, это не совсем пошлость, но это так неприлично…скабрёзно, да ещё с претензиями на стопроцентную правдивость, даже с некой философией, в которой ставится знак равенства между физической наукой и физической близостью, притом в масштабах безграничных. Но что-то непонятное заставило меня задуматься, прочитать дважды. Что-то смутило меня.

Я прочитал вашу повесть. Поначалу меня коробило, затем отпустило. Я узнал институт, место работы героя, узнал известных наших учёных. Их характеры, стиль поведения узнаваемы. Да и фамилии изменены опасно, сквозь них вопиют их настоящие, очень известные.

За долгие годы работы я слышал десятки историй о физиках, очень охочих до женщин, да и об откровенных бабниках. Истории эти – то ли сплетни, то ли подробности интимной жизни, в которую не следует лезть посторонним. Самый яркий пример – гениальный Ландау. Мы были знакомы. Я знал об этой его слабости, но не считал её закономерностью. Когда узнавал о множестве других подобных случаев, задумывался, но всё же не находил закономерностей в такого рода феноменах.

И вот читаю вашу повесть. В ней это явление подаётся не со стороны, а без ложного стыда проблема исследуется изнутри. И вы находите интересное, и, как мне представляется, единственно правильное решение – причина в сверхмощной генерации. У таких людей генерация не может быть однобокой – научной, либидо или гражданской! Она или есть или её нет. И я поздравляю вас с этим открытием.

Но это не всё. Взяться за перо меня заставило некое совпадение. Через месяц после прочтения смотрел передачу 1-го канала «Закрытый показ» с фильмом по книге жены Льва Давидовича. Кора откровенно рассказывает о его необузданном либидо, бесчисленных изменах, любовных историях, которые он не скрывал ни от неё, ни от мужей любовниц. После фильма – обсуждение, вёл А.Гордон. Два десятка умных голов – киношники, физики, интеллектуалы. И все говорили, что раз он гений, ему можно. Можно делать это открыто, не стесняясь мужей этих дам, а также своей жены. Говорили часа два, но ни один не отметил, что дело не в его гениальности, а в том, что он знает о своей гениальности, уверен в ней, не сомневается в своём праве переступать через общепринятые нормы, в данном случае морального порядка, но обязательные для плебса, для серой массы. «Что положено Юпитеру…» Никто не додумал, что причина, повторяю, не гениальность, а так называемый «наполеонов комплекс», позволяющий человеку переступить через принципы, обязательные для простых людей. Можно и убить старушку-процентницу.

А вот это совершенно не верно. Если считать, что причиной самовозвышения личности над толпой, над моралью, законом, даже над десятью заповедями является гениальность, то тогда Сталин, Наполеон, Гитлер несравненно гениальнее Ландау. Что такое десяток самочек по сравнению с миллионами лишённых жизни.

Один из обсуждавших (меня не пригласили) литератор, сценарист, знавший Льва Давидовича, в ответ на осуждающие Ландау выступления дал своё резюме: «Я физически ощущаю висящую гроздями в этом зале простую человеческую зависть». Не могу согласиться. Кто может завидовать Ландау, недосягаемому во всём. Не логично!

Другое – в отношении героя вашей повести. Он может вызвать если не зависть, то неприятие, нежелание верить в то, чего сам читатель, осуждающий его, сделать не в состоянии.

С уважением, ваш Александр В.

И. ТАМАНЦЕВ

НЕЗАБЫВАЕМЫЙ АРОМАТ ТОЙ ГРЯЗИ

П О В Е С Т Ь

1

Слова эти помню с юности: «Если закроют или разрушат храм ваш, создайте храм внутри себя». Я искал их точное написание, но в современном Новом Завете в первом Письме к коринфянам перевод неузнаваем и менее интересен. Эта Книга и её так называемый Синодальный перевод пришёл к нам из Нью-Йорка, печатан в Италии, в Россию присылался бесплатно. И на том спасибо.

Ещё школьником, когда мамочка была на работе, я с непонятным трепетом залезал в её шкаф, из-под стопки белья доставал Библию 1910-го года издания (год маминого рождения). Книга была завёрнута в довоенную газету, примятую по контурам фолианта. По этим сгибам я потом аккуратно упаковывал её и прятал на место. Мамочки давно нет с нами, Библия в моём книжном шкафу.

Читая, я не понимал половины слов, думал над каждым, пытаясь вникнуть в тайну их смысла, красоты, власти, сладости их высокого стиля. Иногда думал о них, гуляя, иногда, каюсь, на уроках географии или ботаники. Поняв часть фразы, испытывал наслаждение первооткрывателя, гордость и восторг исследователя. Я прочитал, скорее всего малую часть Писания, но фразы, поразившие содержанием и формой, остались в памяти. Я не стал верующим, меня завораживала Книга как книга. Во многом я был не согласен (с авторами Евангелия), не согласен и сейчас. Не согласен был со статусом предателя апостола Иуды. Иуда литературно точно сделанный персонаж. Без него Иисус не смог бы реализоваться, стать на века признанным сыном божьим, основателем религии № 1 в мире, самым уважаемым и почитаемым, предметом любви и поклонения. Через два десятка лет прочитал я книгу Л. Андреева и был горд, что у меня такой единомышленник.

В начале шестидесятых, уже окончив институт и работая, приехал в отпуск к родителям в славную Одессу. Самым большим удовольствием тогда было сесть на велосипед и из района порта (Софиевской) мчать в Люстдорф или за Большой Фонтан, к Даче Ковалевского. Здесь неподалёку расположена летняя резиденция патриарха Всея Руси, огромная территория над морем, на ней жилые корпуса для самого, духовенства высокого ранга, монахов, обслуживающих это предприятие. Монахи, во всяком случае, люди в рясах, обрабатывали землю на огородах, подметали дорожки, работали в цехах на токарных, деревообрабатывающих и прочих станках, красили, строили, месили бетон, подрезали деревья, стирали.

Жемчужина резиденции – фуникулёр к закрытому пляжу. Сразу у входных ворот территории небольшой уютный храм для местных прихожан. В тот день у его входа с десятка два любопытных осаждали молодого батюшку. Мне кажется, это был будущий глава Православной церкви, но не уверен. Прошли десятилетия. Вопросы задавали кошмарные.

-А, правда, что Господь сейчас против евреев, что он на стороне России?

-Вот была статья, сказано, новые исследования установили, что Христос не был евреем, его предки из России.

Батюшка отвечал смиренно, тихим голосом.

-А вот почему господь допускает издевательства евреев над арабами?

-А как он допустил взрывы американских атомных бомб?

Ответ мне понравился и запомнился.

-Поймите, господь создал человека, наделил его разумом, свободой действий и интеллектом. Он не газонокосилка (показал пальцем), которой надо управлять, которую надо постоянно направлять. Человек свободен в делах и мыслях своих. И каждый ответит за дела свои. В свой час… А вы, молодой человек с велосипедом, не веруете?

-Нет, не верю. Думаю, это лучше, чем вера вот этих…ваших гостей.

-Да кто ж учил их слову божию? А вы кто, где служите? Не веруете почему?

-Я инженер-физик (такая у меня была странная должность). Христианство, а значит, и сын божий известны почти 2000 лет, но он ничем за это время себя не проявил, не дал ни одного свидетельства своего существования. Значит, он и не существует.

-Нет свидетельства?! А святая Варсанофия (имя я запомнил неточно), малая отроковица? У неё умирала матушка, девочка вышла на террасу и взмолилась о помощи. И тут в её руки упала большая градина, растаяла, и в ней оказался золотой крестик, а матушка тут же выздоровела. Это ли не свидетельство?

-Ну, это – безусловно! Спасибо, что рассказали, не знал.

-Ехидство никого не украшает. Вас не устраивает вера этих людей, думаете, можно долго жить в мире, где нет религии, церкви? Гордыня лучше веры?

-Батюшка, попросите, чтобы все эти не так громко роптали, особенно матом. Вера, по моему убеждению, категория полезная для человека, может помочь, но в качестве самовнушения, не в номинальном смысле, а как средство самоисцеления и выживания. Например, в условиях блокадного голода. Церковь паразитирует на религии, это доходное предприятие. (Меня понесло, я повысил голос, возбуждая самого себя. Разозлился я не на шутку). Скажите, отец, зачем эта вся ваша братия стоит на коленях, молится, выпрашивая у бога блага, зачем крестным знамением себя осеняет? Ну, крестится?

-А чтобы знал господь, кто славит его, кто хулит, кто истинно верует, а кто творит надругательство над верой.

-Так какой же он бог или сын божий, если он сам не знает, хороший человек или плохой пред ним, верит или притворно крестится. Если вы так не считаете, то это вы не верите в бога. А почему считается, что Иисус пошёл на муки и смерть ради людей, жертвуя своей жизнью? Он не мог не знать, что воскреснет, и не мог не знать, что пройдёт через пытки, что эти временные неудобства в его жизни необходимы для общего большого дела – созидания новой религии.

Тут я увидел, что все молча и хмуро уставились на меня. Правильно оценив этот сигнал, я вскочил в седло своего железного росинанта и отбыл под дружно неодобрительные напутствия. Ехал и бурчал «он же великий бог, неужели ему нужно, чтобы вот эти славили его? Боги не подвержены ни тщеславию, ни зависти. Ни белой, ни цветной! Ни ревности, ни гордыне, ни мести, ни отчаянию. Трудная у них профессия, но нужная. Не будь в природе представителей её, их нужно было бы выдумать. Хотя за последние 250 лет вслед за Мари Франсуа Аруэ эту фразу мяли и трепали тысячи, уверен, я не последний».

2

Предыдущую главку читатель мог бы не читать. Предполагалось привести лишь фразу из Нового Завета о храме внутри себя, чтобы дать мгновенную, почти исчерпывающую характеристику моему в то время другу и сотруднику, человеку, с которым я проводил иногда по 16 часов в сутки, иногда и все 24. Имя его Саша, Александр Вельтицкий.

Ещё раз. Автор хотел привести всего лишь одну, весьма значительную фразу, нужную в повествовании. Но вмешалась одна, сующая нос во всё кругом, особа, которую все зачастую и считают автором. У этого пожилого мужчины и у автора действительно одно лицо, такое же имя и фамилия. Он всегда где-то рядом, всегда пытается навязать автору свои далеко не выдающиеся мысли, отрывки из воспоминаний, даже снов. Нередко говорит автору «что-то водицы в твоей прозе всё прибывает и прибывает». Наглец. «Вот соберусь духом – думает автор – и все его нашёптывания вырежу и выброшу, в корзину»!

У Саши было роскошное прозвище – граф Вельтицкий. Не из-за его личных качеств, даже не из-за его располагающей к графскому званию фамилии. Высокий титул сей был присвоен вначале его потрясающей жене, урождённой Ландау. Её полное имя Диана Иосифовна Ландау-Вельтицкая. Чем не графиня? В то время Диане было 27 лет, Саше 30, их дочери Руфине – пять. Я был старше Саши на 10 лет.

Почему мы с ним вдруг тесно сошлись, сбежались, подружились так, что не разлить водой? Впоследствии я не раз пытался мысленно уразуметь, как могло такое случиться, думал, чесал затылок. Губы мои вытягивались, сжимаясь – это означало полное недоумение.

Была середина семидесятых, мы, молодые физики, считали себя элитой, мы считали, что вправе судить о нашем тогда «самом передовом строе», о партии, о не имеющих прецедентов наших маразматических вождях. Мы пинали мёртвых великих вождей, львов и тигров отечественной истории. Всё они делали не так, та экономика и политический строй, что были за стенами института, представлялись нам примитивными, искусственными, во многом отсталыми, ведущими страну в тупик.

-Ну, хорошо, всё сделано неправильно! А как правильно? Вот ты, Серёга или Алик, или Ашотик, скажи, какой в нашем государстве строй ты бы приветствовал и чем он был бы лучше существующего?

Курилка скептически слушала глупости от очередного интеллектуала, общие места или частности. Выступали альтернативные ораторы. Что только эти умники не предлагали, с какой только смелостью не громили всё и вся. Но никто, ни разу, никогда даже в шутку не предположил «возврат» к капитализму. Вот такими мы были, шестидесятники семидесятых бурного двадцатого века.

Александр Германович Вельтицкий, кандидат физмат наук, был зачислен в мою лабораторию очень высоким начальством на должность м.н.с. Опережая его, прилетела сверху точная информация. Сашка – на редкость способный, знающий, даже талантливый физик, долго на этой должности не засидится, так что делай выводы, Витёк (это я, завлаб). Тем более, что в Президиуме АН его лоббирует близкий друг его мамы академик Стругов, плейбой с золотыми зубами. Верное подтверждение тому (курилку посетила недосягаемая Соня Дунаевская, секретарь директора), Вельтицкому положили оклад заведующего лабораторией, такой же, как и у меня.

В те несколько лет лаборатория занималась исследованием воздействия на плазму высокоэнергических излучений.

Меня вызвал зам. директора по науке членкор Шуванников.

-Вы читали представление на Вельтицкого?

-Почти. Лена прочитала и кратко изложила.(Лена вела документацию )

-Очень остроумно. Есть мнение, что Вельтицкий возглавит одно из основных направлений.

-Хорошо, отдадим ему низкотемпературную плазму, пусть принимает бюро.

-Виктор Михайлович, дайте ему бюро высокотемпературной, это не приказ, но очень настойчивая просьба. Парня надо выдвигать, не тянуть резину.

-Своё направление я добровольно не отдам, я по горло залез в четыре дикие проблемы, вы знаете. Хотите отдать лабораторию? Только, когда Стругов снимет меня. На Вашего Шурика я работать не буду, пусть пообломает сам себе рога. Я могу идти?

-Идите. Кстати академик Стругов хотел ознакомиться с работой лаборатории, в понедельник ждите. Самого и ведёрной клизмы.

Стругов явился за десять минут до окончания работы. Он шёл вдоль ствола ускорителя, лучезарно улыбаясь. Два передних золотых зуба отражали свет всех ламп и слепили глаза. Мы зафиксировали задатчики режимов и уселись за столы, как за парты. Академик кратко описал большую важность работ, проводимых в недрах лаборатории, представил нового сотрудника, пожелал успехов, отпустил всех, кроме меня.

-Виктор Михайлович, я не согласен с тем, чтобы поставить Сашу на бюро низкотемпературной плазмы (Началось!). Вообще на какое-либо бюро. Опыта у него со щепотку, пусть будет пока без портфеля, вашим замом, порученцем. Как говорили древние, старшим, куда пошлют. Начальство ваше пересуетилось, дало Сашку завлабовскую зарплату. Со следующего месяца ваш оклад увеличивается на 30 рублей. Вот почти всё. Пожалуйста, позовите Александра.

-Сашок, открывай свой кейс. Отметим начало совместной работы. Я назначен куратором ваших направлений от Президиума, буду опираться на вас, Виктор. Рекомендовали вас надёжные люди. Отлично, Саша! Давайте, ребята, за дружбу!

Втроём, а также вдвоём с Сашей за годы выпито было немеряно.

Вот и подумайте, как можно влюбиться в такого парня? Он ниже среднего роста, полноват, с довольно толстым, обтянутым задом, похожим на женский и разделённым на два «полузадия». Прибавьте чёрные рассыпающиеся на манер купеческих волосы и чёрные казацкие усы на круглой физиономии. Ну что, вам он понравился?

Есть и иная ипостась того же Саши. Он обладал некой немыслимой чёткой дикцией, был на редкость артистичным, обыгрывал каждое слово, остроумное слово в остроумной упаковке и постановке. Прибавьте чертовский шарм, улыбку и в любое время суток и года неутомимую, самоотверженную, как говорили наши классики «на разрыв аорты», готовность к погоне за каждой юбкой. Вот это последнее и сблизило нас особенно.

У нас, интеллектуалов, а в последнем мы не сомневались, не принято было смеяться, тем паче вслух, даже услышав хороший анекдот, удачную шутку. Высшая степень одобрения – сдержанная улыбка. А тут я стал себя ловить на том, что, как последний студент-практикант, хохочу над остротами своего зама Саши и смотрю на него, как заметили наши девушки, глазами, полными восторга. Вот пишу эти строки, силюсь-пыжусь, но не могу вспомнить ни одной из тех шуток, что вызывали такой жеребячий восторг у меня и всей нашей лаборатории. Не то что яркой, удачной шутки, вообще никакой. Исключение составляет фраза, из-за которой появилась первая вставная главка.

Услышав от меня афоризм из библии о храме внутри себя, Сашок буквально через минуту издал интровертивный смешок. Первый смешок себе. Все знали, сейчас он сформулирует новую хохму и выдаст её широкому потребителю.

-Наш храм свальный грех, проще говоря, бордель. И поскольку государство сие запретило бордели, создадим бордель внутри себя, точнее внутри родной лаборатории. Поручите мне эту работу, Виктор Михайлович.

-Что поручать? Приказываю! (К счастью, в помещении в тот момент не было ни одной из наших дам).

А теперь оцените глубину, оригинальность высказанного. Чёрт знает, что! Ну, плоско, пошло!. Почему тогда, сорк лет назад, я пришёл в восторг?

В день прихода к нам м.н.с. тов. Вельтицкого лаборатория сделала ещё одно, не менее ценное приобретение.

Перед обедом я зашёл в Большую Приёмную.

-Вам циркуляры или что-нибудь передать в руководство?

-Нет, Сонечка, я к члену. Вызвал.

-Какой член? Действительный или корр?

-На этот раз самый действительный.

В институте такие разговоры давно не считались не только скабрёзными, но и необычными. Эта фривольная терминология давно въелась, вжилась, вошла в жилу, вышла из ограниченного контингента слов, непроизносимых при дамах.

-Оба члена на месте. Видно, не обедать мне сегодня.

Сбоку послышался звонкий смешок. Мы с Соней синхронно повернули наши главы. На пол спрыгнула, сидевшая на подоконнике, довольно привлекательная, затянутая в серую кофту и такого же цвета эластичные брюки высокая девица.

Соня изобразила на лице то, что в курилке называлось «обезьянка» - вытянув губы и выпучив глаза. Означало – попала впросак. Я ещё раз взглянул на юную грацию. Хороша. И сложена прекрасно.

Уже через минуту мне её представлял наш директор, действительный член АН СССР Анатолий Францевич Александриди.

-А, Виктор, познакомьтесь, моя младшая дочь, Наташа. Окончила физтех. Решил доверить её вам, пусть поработает, наберётся разума. Почему к вам? Мне нравится ваш коллектив. Все умные, красивые. Умеете и поработать, и всласть потрепаться.

Пока говорил академик, а я рассматривал её диплом, Наташа то строила мне глазки, то комические рожицы. «Подходявая» девица.

Программа борделизации лаборатории была принята через три месяца после прихода моего нового зама, до этого я обходился без заместителя. На работу он являлся перед перерывом на обед, зато после работы задерживался. Иногда мы с ним сидели и всласть трепались за рюмкой да за сигаретой, иногда оккупировал Сашок свободный кабинет, накрывал лёгкий стол и мурлыкал что-то глупой Лесе Бычковой, ассистентке, которую я давно собирался отдать в АХО. Они сидели по разные стороны стола, Сашок через стол благочестиво держал девушку тремя пальцами за пальчик и плёл свою коварную паутину. «Дурачок» - сказала мудрая Лена Зотова, не прекращая скалывать свои папки – «Леся не просто девушка, она идейная девственница, зря время тратит».

Через неделю подоспел подарок Стругова, отдельный кабинет для Сашка. С диваном, большим столом и какой-то странной неуместной кушеткой, обтянутой, как и диван, чёрной кожей.

-Теперь есть, где развернуться. Ждите отчёты о проделанной работе, Виктор Михайлович.

-Трепач.

И что же! На четвёртый день, придя на работу, замечаю в чуть растворённой двери его «хазы» мятую заспанную усатую морду. Сашок энергично крутил ладонью, подзывая меня. Затянул мою голову в кабинет.

-М-м-м?

Спиной ко мне на диване спала Леся с обнажёнными ягодицами.

-Витёк, работу провёл успешно. У Киры в тумбочке бутылка «Рубина», будь другом, принеси, надо поправить девушку. Нам она пригодится. Сначала войдёт в курс, потом во вкус.

Пришедшая в один день с усатым Наталия, директорская дочка, оказалась девушкой крайне экстравагантной, острой на язычок, любительницей разговоров на рискованную тему, хохотушкой, не противницей выпить. При этом хорошим и надёжным работником.

Поверьте, читатель, мы работали. Работали увлечённо. Не только вкалывали, но и думали, ломали головы, делали выводы, систематизировали, писали отчёты и получали свои небольшие рубли, не считая. Мы экспериментаторы, нижнее звено, первый этаж физики. У нас много чёрных пятен, мало осознанных побед, мы не делаем открытий. Открытия делают академики, к которым стекаются из десятков лабораторий системоотчёты. А я (и десятки таких же) часами, до ночи буравлю зрачками таблицы, зигзаги графиков, мутные негативы. И думаю, и силюсь нечто понять, «ломаю голову», делаю в уме немыслимые построения, модели, великие гипотезы, соответствующие моему нижнему этажу науки. И зачем всё это?

Кира Замчук, необыкновенная девушка(та, подарившая бутылку болгарского Рубина), в минуты, когда я ещё стоял, тесно прижавшись к ней, сидящей на том грешном Сашкином столе, а часы показывали окончание перерыва, пыталась так ответить на этот вечный вопрос:

-Зачем всё это? Нет ничего проще. Ты карьерист, не осознавший своего статуса. Ты помрёшь на этой работе. Но помереть ты хочешь так, чтобы твоё фото не сходило с доски почёта, чтобы академики издалека махали ручкой и блеяли «наше персональное Виктору Михайловичу» или «Виктору Михайловичу, нашему советскому коллайдермену, с кисточкой!»

Глупенькая девушка, эта красавица Кира. Я сначала пытался ей объяснить, что не истязания плоти и не институтская доска почёта движут мною. Что от тех «ломаний головы» и отчаянной ругани, когда полученные за неделю параметры не укладываются в придуманную схему, я получаю немысленное, не сравнимое ни с чем удовольствие, наслаждение не меньшее, чем приносят её ласки во время ежедневных, ставших рутинными соитий на дубовом, только для того пригодном Сашкином столе.

Кира девушка необычно сконструированная. Две миниатюрные, но пышные в пределах этой миниатюрности, части её тела соединены буквально ничем, как у осы. Чувственные губы, точёный носик, темно-зелёные глаза под каштановыми локонами маленькой головы, очаровывали. Я любовался, не приближаясь. Киру мне подарил Сашка. Поздно вечером звонок.

-Зайди ко мне, дело есть.

В его кабинете хоть вешай топор. На низком столике перед диваном гора окурков, гранаты, какие-то огромные сливы и две бутылки хорошей сухумской Хванчкары, в каждой по стакану. На диване Кира и Лена, Саша в кресле напротив них, под портретом Леонида Ильича.

-Леночка, ты уходишь? Собирайся пока, я тебя провожу. Открой окно.

-Не старайся, меня встречает муж.

-Жаль, по моему предчувствию у меня наклёвывался шанс. Витька, вино это стоит того, чтобы допить его с красоткой Кирой. Я отработал с ней честно целую рабочую неделю. Результат – фиаско! Она не хочет меня, она хочет тебя. Держи и владей.

-Сашка, что ты спьяна болтаешь, зачем смущаешь девушку?

-Чёрт с ним, Виктор Михайлович, пусть уходит. То, что он сказал, знают все, кроме вас. Заприте дверь, пожалуйста, и…верхний свет…неприятный. Выпьем?. И…не хочу на этом диване, да и на той кожаной скамье подсудимых. Здесь всё какое-то противное. Что, на брудершафт?

-На потыковку, как говорят чехи.

-Пусть так. Но чтобы был поцелуй в конце.

-Перенесём его на начало.

Я ведь научный работник. Пока мы допивали вино, я сделал открытие. Хотя, возможно, это только изобретение. Я его не патентовал, поэтому каждый может использовать его совершенно бесплатно.

У стола я поставил два стула на таком расстоянии, чтобы я мог стоять между ними. На стол чистое полотенце. Её колготки и всё, что с ними приспустил, поднял желанное тело её и посадил на полотенце, снял то, что было с сапогами, а ножки её поставил на два стула. И обнял её. И мы сливались в этом объятии года два. Сколько раз её дивный голосок повторял:

-Ну, когда, когда мы это будем делать в нормальных условиях?

И когда мы в таких условиях встречались, не проходило и пяти минут, как она вскакивала и перетаскивала меня на стол. Я стоял, она сидела, её глаза в моих глазах, её губы в моих.

-Витя, мой ненаглядный, я люблю тебя.

-Кира, дивная, не омрачай любовью наши любовные отношения.

-Как хорошо с тобой, боже, как хорошо. Женись на мне. Я буду потрясающей женой.

-Разговоры тебя отвлекают. Отклонись немного назад. Милая, поговорим минут через десять.

-Через десять минут я умру.

-Ещё через десять воскреснешь.

* * *

-Ты всё ещё настаиваешь, что любишь меня, хочешь замуж за меня?

-Да, и в большей степени, чем раньше.

-Но ты в некотором смысле замужем, к тому же я стар для тебя. Да, я старше на 18 лет. Между нами пропасть. А муж твой, Алексей?

-С Лёшкой у нас восемь лет разницы, и он вот уже два года живёт у матери, мы не видимся. Через два месяца он уезжает на пять лет в Будапешт. Неужели тебе и сейчас непонятно? Ты убил мою семью. Алексей умный, мягкий, он любит меня, он, в конце концов, видный мужчина, высокий, хорошо сложён. И всё это я, как последняя дура… То, что ты назвал, всё это преодолимые препятствия.

-Есть и непреодолимое. Моя жена. Моя любимая жена. И мои детки, тоже любимые.

-Любимые? А я? Кто же я?

-Изумительная девушка, дарящая неземное наслаждение. Если я не вижусь с тобой три дня, у меня начинается ломка, как у наркоманов. Я уже не обхожусь без тебя.

-Ах-ах! За эти полтора года ты мне, заметь, мне, не говорю уж о любимой жене, изменял раз двадцать. Как это понимать? Вот и способ преодоления твоего непреодолимого. Что, она простит, если я ей расскажу о себе и о других, скажи, простит?

-Нет. Только она не поверит абсолютно ничему. Она даже не поймёт о ком и о чём речь. Пойми, девочка, у нас семья не обычная. Мы не только имеем дом, в котором мы у себя дома, не только ведём хозяйство, растим детей. Мы соратники, единомышленники. У меня нет друга ближе неё. Надеюсь, обо мне она думает так же. Я не просто люблю её. Я молюсь на неё, боготворю её. Бабка-гадалка из её деревни по фотографии определила «ваш брак, Лизанька, от сумасшедшей любви, такого я не встречала за всю жизнь». Она сделала меня счастливым человеком, она божество. Во всех проявлениях. Особенно в постели! Некая девица по имени Алла как-то взяла и ляпнула ей, что у нас, мол, с нею два раза было. Измена, мол.

-Алка, вот пойди он с тобой в театр, это была бы измена!

А мне в тот же вечер: « эти неустроенные девицы такие фантазёрки, и ты их любимая тема».

-Ты что-нибудь поняла, дивная Кира Викторовна?

-Ни бельмеса. Но, как сказал молодой вождь, «мы пойдём другим путём». И ещё. «Жребий брошен, воды Рубикона уже омывают крупы наших коней».

-Для аспирантки первого года мудрёно!

* * *

Первое сентября-день рождения прелестной Наташи Александриди. Мой зам. (и администратор борделя) с полчаса брызгал слюной мне в ухо, описывая все чудеса предстоящей вечеринки. Круглая дата, 25 лет. И гостей будет 25. Квартира у них шестикомнатная, большая гостиная 36 метров. Обещаю Витя, море разврата выйдет из берегов. Все, все по горло погрузимся в его липкую грязь. С Наташкой согласовано до мелочей. После второго тоста пригашаем верхний свет и все, все, понимаешь, обнажаемся до пояса. Так и танцуем. Через час оставляем свет только настольной лампы в углу. Одежда – одни туфли. Здесь уж свобода, перспективы неограниченны. Стыдливые могут для начала увлечь свою даму в одну из трёх спален, хотя я объявлю, что это не приветствуется. В коллективе, так сказать, на миру и смерть красна. А секс! Трижды красен! Краснее пионерского галстука. В программе ещё миллион чудес. Игра в бутылочку, помнишь школьные вечеринки с девочками, не смеющими поднять глазки? Только у нас это будут не поцелуйчики в коридоре, а по полной программе и при всех. Кроме того викторины, шарады. Угадавшего на диван, не угадавшего на пол, на ковёр. Тут не наломать бы дров.А то, как говорит Натаха, следующий квартал станет периодом всеобщих внеплановых абортов. Не буду тебя перевозбуждать раньше времени. В конце все расходятся, остаёмся мы с тобой и Кира с Натальей. Второго выходной. Для Дианы и Лизы мы в командировке, на Егорьевском полигоне. Шовкуненко позвонит жёнам, попросит передать, чтобы мы с тобой не забыли. Удостоверения выписаны, зарегистрированы. Комар носу не подточит. Учись работать, Витёк!

Командировочное удостоверение, пик изобретательности Сашка, никчемная затея. Лиза на него и не посмотрит, она верит каждому моему слову, Диана тем более, она не верит ни единому Сашкиному слову. И Наташе не 25, всего 23.

Лиза, Лиза! Удивительно гибкая, с красивым, но кажущимся простым лицом, ярким без макияжа, всегда улыбающаяся, благожелательная. Её естественная и искренняя готовность согреть добротой буквально любого поначалу рождала во мне неприятное чувство почти чёрной ревности. Со временем понял и перестал обращать на это внимание. Выросшая в крохотном городке северной России, она совершенно непонятно от кого унаследовала патрицианскую порядочность, такт, тот, что годами воспитывается в английских пансионах системой, наработанной десятилетиями. Я не сразу понял, какой клад эта девчушка. Отсюда и мучавший меня синдром внезапного сдавливания груди, переходящего в крайне неприятные резкие укалывания в области кадыка. Привыкший анализировать, я понял, это состояние возникает при появлении у меня частой, появляющейся бесконтрольно мысли: «боже, ведь я мог её не встретить!»

К описываемому моменту мы были женаты 8 лет. Наша первая встреча в памяти нашей подёрнута цветным романтическим флёром. Случилось это на даче очень большого учёного, нашего кумира. Я был «неостепенённым» инженером на коллайдере, который тогда носил не менее гордое имя «контрускоритель» и меня сотрудники и начальство считали «рукастым». То есть я мог починить сломанное, выточить простую деталь, отремонтировать телевизор, пылесос, электронный прибор. Поэтому и наш член-корр. Василий Тимофеевич Шуванников (в курилке называемый «Васька») повёз меня к великому физику. У него вышел из строя очень хитрый английский вакуум-насос. Наш Вася был на 99% уверен, что этого я не сдюжаю, но надо было показать готовность услужить. Академики и гости за столом в саду, я в лаборатории. Меня сопровождает, только сопровождает, не отвечая ни на какие вопросы, очень худой, почему-то хочется назвать его сэром или джентльменом, мужчина лет пятидесяти, в немыслимом сине-зелёном новом комбинезоне с бесчисленным количеством карманов на груди, животе, руках, ногах. Кроме карманов какие-то патронташи, пряжки, карабины.

-Вы здесь механик?

Он не ответил. Только через час я понял – разлетелась щётка гонного двигателя. Неисправность простая. Порылся в ящиках, нашёл щётку по размерам большую, подогнал ножовкой и напильником, снял этакий фасонный британский траверз, приспособил самоделку, включил. Когда насос стал набирать вакуум, я отмыл руки и в упор посмотрел в глаза «механику». Он кивнул и повёл меня в сад в сторону доносившихся смешков на фоне «белого шума» беседы. Сам он пошёл к центру стола, а я деликатно из кустов пролез к столу с той стороны, где сидел наш Вася, заедая коньяк чёрной икрой. Очень скромно доложил ему на ухо о завершении работы и спросил, можно ли просить водителя его «Волги» подвезти меня к электричке. При этом я не отрывал глаз от великого академика, и не менее великой актрисы, сидевшей за столом с мужем и другими гостями с лицами, в которых даже неискушённому была видна порода и годами наработанная печать служителя высокой музы.

-Конечно, отвезёт. Скажи, я разрешил. Его зовут Вася.

И тут я услышал громогласное:

-Ну это просто замечательно! А где наш герой?! Подойди, дорогой.

И великая левая рука великого физика легла на моё левое плечо и оставалась на нём не менее четырёх минут. Он послушал шум агрегатов, всмотрелся в приборы. Заговорщески улыбнулся. Загнутым толстым пальцем он указал на того «механика», стоявшего за нашими спинами, и полушёпотом:

-Бен разочарован. Он клялся, что вышла из строя автоматика насоса.

-Он англичанин?

-Нет, местный, из Фирсановки.

В огромном старике было море шарма, запомнились его точные и ловкие движения.

-Знаете, надо бы выключить агрегат, поправить физнейтраль. Коммутация несколько увеличена.

-Только не сегодня, мне к вечеру нужен полный вакуум. А сейчас к столу, немного закусим, а там и ужин. За столом прелестные девушки, не заскучаете.

* * *

-Вот и три наших красавицы. Знакомься, Женя, дочь воон того сердитого, он архитектор, Зинаида, соседка, дочь великого музыканта, слева видна крыша их дачи. А это самая прелестная девушка, Лизанька, неразлучная подруга Зины. Она крайне естественна, проста и большая умница. Заканчивает диссертацию. Судьба нанесла мне удар. Лет 35 назад я женился, а то бы…думаю…ей не устоять. Дамы, угощайте молодого человека, вижу, он хорошо воспитан.

-На самом деле к диссертации я ещё и не приступала. Утверждена тема, нет окончательной концепции и плана. Всё пока в воздухе.

-Тогда я немного опережаю вас. Скажите тост.

-Я лучше послушаю.

-За самых красивых женщин мироздания…

-Аа, значит не обо мне.

-Нет. Им предстоят долгие годы совершенствования, чтобы хоть немного приблизиться к вам. Как?

-Почти по-гусарски. А вот рюмку так мастерски закинуть, думаю, мог далеко не каждый из гусаров. И диссертация ваша попрёт в гору. Вы же, как сказал мэтр, прекрасно воспитаны. Правила тона – его бзик. Сколько раз он кричал Бену: «кто так вилку держит, это не паяльник!». А вы не из Кембриджа? Не только вилку и нож, рюмку держите, как в лучших домах, за талию. А главное, вы не позволили себе высшей для мэтра оплошности. Когда он представлял вас за столом, вы даже не сделали поползновения протянуть руку для пожатия. Рукопожатия за столом, даже в комнате, где гости собираются сесть за стол, в его понимании высшая степень бескультурья. А вы как думаете? Лихо забрасываете! Поучили бы.

-Я думаю, что каждый собирающийся сесть за стол, помыл руки. После этого пожимать незнакомую руку как-то…знаете…у каждого своё представление о чистоте своих рук.

Я не вполне понимал то, что она говорила. Я смотрел на её губы, яркие без помады, на пышную причёску «две бабетты», неумело подведенные серые глазки, оголённые плечи, думал «вот бы такая девушка обратила на меня внимание», а она как раз обращала – всё подливала мне то коньяка, то водки. Наконец, как сие говорится, я дошёл до кондиции и завладел вниманием нашего угла гигантского стола. Я вещал, дамы смеялись, потом и вспомнить не мог, что говорил. Было легко, весело, над столом зажгли антикварные лампы, всё крутилось, остроты и тесты на засыпку, игра глазками прелестниц, общие тосты, доклады Бена о работе насоса, как вдруг «бах!». Я будто оказался выброшенным в другой мир. Прохлада от реки, над головой звёзды, народу за столом прибавилось, какие-то генералы, Вася давно отбыл без меня. Что это, я протрезвел мгновенно? Но нет. Дело в другом. Шёл разговор, каждый из наших говорил, чего бы он хотел прямо сейчас или в скором будущем.

И она (конечно же, Лиза!) твёрдо глядя в мои глаза, сказала:

-Я очень хочу за тебя замуж.

Я перестал жевать, и что-то выпало изо рта на скатерть. («Воспитанный я мальчик»). А она жёстко повторила:

-Я очень, очень хочу, чтобы ты на мне женился.

Что я мог ответить?

-Мы разве перешли на «ты?»

-Давно, час назад.

-А я и не заметил.

Ничего себе нравы в домах высшей научной элиты! Не могла же она всерьёз предложить руку и сердце едва знакомому. Она просто предложила себя, ей после вина и лангустов потребовался мужик на ночь. Или на часть ночи. И так прямо, с такими невинными чистыми глазками!? Такого шанса я, конечно же, не упущу.

-Когда пойдём?

-Прямо сейчас. Нет-нет, прощаться не надо. Дай руку. Пошли. Посидим на краю обрыва, там внизу река, слышишь? Пойду, принесу коврик.

И вот мы на коврике, голые, если не считать узеньких плавок на мне и моей даме. Я потрясён её телом, каким-то природно-чистым, благоухающим этой первозданной чистотой, упругим и таким податливым. Я целовал его, утопал лицом, вдыхал его. Прошёл час, другой, надо было начинать соответствовать. И я стал как бы невзначай, очень аккуратно снимать её трусики.

-Зачем ты это делаешь, милый?

-Прости, я потерял голову…

-И там думаешь её найти?

-Прости, я ничего не понимаю. Уже небо начинает светлеть. Ты прекрасная, необыкновенная, обольстительная девушка. Конечно, ты не должна отдавать всё при первом свидании. Они ведь у нас ещё будут?.. Господи, вот я дурак! До меня только дошло. Ты ведь девушка. Ты так чиста, этого нельзя было не заметить. А я полный идиот, восхищаюсь твоей грудью, плечами, спиной. Тебе об этом, небось, не раз говорили. Прости за…

-Ты единственный видел меня без одежды. И та пресловутая девственность, она тоже для тебя, только для тебя. Хочешь, возьми её сегодня.

-Проводи меня до шоссе. Я люблю тебя.

-А я очень хочу замуж, за тебя. Я буду хорошей женой, рожу тебе детей. И сделаю тебя счастливым. До старости. Веришь?

-Знаешь, ненаглядная Лизхен, семейная жизнь – не только поцелуи и постель. У тебя прекрасная причёска, маникюр, нежные ручки. Вам с подругой готовит повариха. А в жизни нужно мыть пол, стирать, варить, гладить. Ты захочешь всё это делать? Без этого в доме бедлам и ежедневная ругань.

-Мои нежные ручки вводят в заблуждение. Этими руками я перетаскала по два ведра тонны воды, у нас до колонки было три квартала. Мать много работала, я вела хозяйство – и стирала, и готовила еду, и мыла полы. Ну что ты, все обо мне так думают, я не обижаюсь.

-Знаешь, я сразу тебе поверил. Я не хочу уходить от тебя, но тебе спать давно пора. До свиданья, любимая. А вот и попутка. Я прошу у тебя твоей руки. Твоя взяла.

-Сначала разведись. Я всё знаю. Жены у тебя нет, один лишь штамп в паспорте. Разожми руки, отпусти меня, вон уже водитель рожицы мне строит.

* * *

Графиня Диана всею сутью своей была графиней, аристократкой. Порода её видна была в каждом движении рук, ног, корпуса, каждого мускула лица. Улыбка, манера говорить, выражение глаз. Это было у неё от природы, не воспитано, не наиграно, не скопировано.

В общении эта патрицианка была очень простой, без намёка на заносчивость, напротив, разговаривала со всеми ровно и уважительно. И как ни странно это ещё больше внушало её неординарный статус. Сотрудницы называли её на «вы», при ней не вели фривольных разговоров, побаивались её, что ли? Мужчины не делали обычных комплементов, побаивались почему-то.

И это при её совершенно незаурядной внешности, ярком красивом лице, точёными руками и ногами, большими василькового цвета глазами, изумительной фигуре плюс редкое врождённое свойство – умение носить свои многочисленные наряды, выглядевшие на ней, как влитые. Фигура её выглядела совершенной, но только в фас. При первом взгляде вполоборота или сбоку поражала не видная спереди явная диспропорция. Эта деталь часто рождала в ней досаду, но зато, как правило, приклеивала к себе жадные взоры нелучшей половины человечества. Да, господа, я вынужден сказать прямо, её фигуру нарушал слишком большой, нет, не огромный, но всё же великоватый для неё зад. Через некоторое время, видя её в движении, к этому привыкали, деталь эта переставала казаться чужеродной, она была конечно же красивой, особенно, повторяю, в движении, придавала какую-то оригинальность, по-своему украшала и привлекала.

«Жена друга не женщина!» Понимая всю уникальную привлекательность её как женщины, я никогда в мыслях не допускал, что могу смотреть на неё, не как на друга, а, скажем, пожирать глазами или флиртовать. Это было за пределами сознания, она жена Сашки, она друг мой и Лизы. С Лизанькой у них была просто любовь. Они были сверстницами, с радостью, даже с восторгом встречались, их глазки сияли, с уст не сходили улыбки.

Мы хорошо дружили, любили друг друга, при прощании целовались, в губы, но не более.

* * *

Первое сентября перешло во второе. Было далеко за полночь. Сашкина сверх суперпрограмма с треском провалилась, не дойдя до своего первого пункта. Как и ожидалось, первый тост за любимую дочь провозгласил академик Александриди, провозгласил перед тем, как покинуть нашу компанию. Однако заложил в неё мину.

-Внимание, товарищи. Этот юноша молодой физик из института Бора. Имя его самое физическое, Нильс. Вы все сносно говорите по-английски, поэтому на русский не переходите, он не понимает. Не скрою, мы строим планы на счёт Наты и Нильса, она ему очень нравится. Хотелось бы их видеть вместе, в Копенгагене, а ещё лучше в институте незабвенного Нильса Кристиановича, Бора. Нет, сегодня за это не пьём, а то ещё сглазим…Ну ладно уж, скажу. Нильс Наташе официально сделал предложение руки и сердца. Налейте, ротозеи, академику. Витя, как ты их воспитал? Так вот, в случае согласия невесты, жених настаивает на максимально коротком процессе бракосочетания. Помолвка – крайний срок – через год, с актом бракосочетания тоже желательно поспешить – год-полтора не более. Вот так, ети их датскую маман. (Хохот, аплодисменты, академик откланивается).

-Кира, детка, убери оттуда ручку, ты ведь за столом…Я так есть не могу. Ты же знаешь, нам с тобой уже выделена угловая спальня. Дождёмся.

-Кто знает, кто знает! Я разрабатываю дерзкий экс.

-Хочешь реквизировать весь запас коньяка?

-Хуже! Видишь вон того, худющего, зубастого, с головой-грушей. Кто это? Неужели, Нильс? Или простой и надёжный вариант устроить свою жизнь?

-Потанцуем? Хорошо в полумраке. Все твои прелестные выпуклости точно укладываются в мои впадины. Как вилка с розеткой, две части разъёма.

-Которые называют папа с мамой?

-Вот-вот, отличная идея. Хотя у нас впереди сладкая ночь, недурно было бы предварительно нырнуть минут на 10 в нашу спаленку.

-А можно вопрос по теме? Скажи, дорогой Витя, ты ведь со мной бываешь близок чаще, чем с любимой женой. Слушай музыку, ты мне ноги оттопчешь. И не прижимай с такой силой. Как в первый день знакомства! И взор поплыл, глаза стали масляными. Скажи, наши занятия любовью имеют отношение к любви?

-Отчасти. Хотя нет, ответ мой «да, безусловно!»

-В таком случае любовные отношения с другой женщиной разве не измена той, великой твоей любви?

-Знаешь, я понимаю, тут мнений может быть десяток, но поверь, я и в мыслях не допускаю возможность измены моему ангелу, Лизаньке. Нет, нет и нет! Но есть дикий, немыслимый ритм нашей жизни. Постоянно на спринтерской прямой, постоянно нужно думать, громоздить опыты серия на серию, строить, создавать и генерировать, генерировать новые идеи, новые принципы. При этом генерируется и сперма и гипертрофированное либидо. Одного без другого не бывает. Уверен, в устах рассудительных это падение ниже всех ям морали, распущенность, разврат. Но те, положительные, пороха не выдумают. Всегда в высшем тонусе, творческом и сексуальном! Стремиться, желать! Закончится интерес к женщинам, пропадёт и творческое горение. Мне это необходимо, я без этого не представляю не только жизни, существования. В это теоретическое предположение какой практический вклад сделал великий Лев Давидович, рассказы его ангела, Коры, поражают. То же можно узнать, прочитав биографии не только физиков, но и великих артистов, писателей, кинорежиссёров, политиков. И основоположник марксизма не был исключением.

Жена, дом – это другое. Это питает мои стратегические потребности в ощущении внутреннего счастья, устойчивости, незыблемости того бытия, без которого невозможно вообще ничто. Моя жена, мой дом – это моя вера или, если хочешь, религия, сладкая, как сон.

Кира, девочка, ты красива, умна, остроумна. Если бы ты появилась в моей жизни раньше, чем Лиза, я бы умолил тебя стать моей женой, и не пожалел бы. Ты необыкновенная девушка, мне с тобой хорошо пока длится наш статус кво. И сегодняшняя ночь будет тому подтверждением. Я постараюсь.

-Ещё прежде, чем пропоёт петух, ты трижды отречешься от меня.

-О, девочка, ты что-то знаешь! Или только задумала?

Во втором часу ко мне подсел Нильс. Оказалось, может прилично выпить и любит поговорить о тёмных проблемах в физике. Мне показалось, хорошего физика из него не получится. Хотя и имя! Хотя и могущественные родственники!

Ближе к двум стая гостей стала редеть. Прощались, целовались. В два часа Сашко вывел меня за талию из гостиной и сунул в роскошный будуар со словами «сиди здесь, носа не высовывай».Я было спросил «где Кира?» Он: «потом, после» Слышу, уходят последние. Прощается Нильс. Я разделся, погасил люстру, и в свете зелёного неяркого бра запрыгнул под одеяло в широкий альков. Буквально через минуту вошла она, быстро сбросила всё с себя, и одеяло поднялось, пропуская её.

-Почему ты в трусах?

Я вскочил.

-Наташа!.. Я ничего не понимаю.

-Всё учтено могучим ураганом.

-Это ты о чём?

-Об урагане чувств. Да ладно вам, Виктор Михайлович, я давно этого хотела, знаю, вы тоже. Видела не раз, по глазам. Ах, Витя, Витенька, мечта всех пошлых наших девиц от физики заполучить тебя под одеяло, «попробовать его». И я не исключение. Обними меня, мне ведь сегодня 23. И я не хуже Кирки, я лучше. Вот он, удар моего главного калибра.

Она так поцеловала меня, что я поплыл и обомлел. Потом ещё и ещё раз. «О, датская невеста, принцесса датская, вся Дания тюрьма». Моё сознание в ступоре, почувствовал, как будто не с меня ловко пальчиками ноги сорвали трусы и они прилетели на туалетный столик.

Это необходимо было прекратить. Я напрягся, сбросил с себя нечто дивное, мягкое и полированное, навалился на него, вдохнул носом адский запах ключиц, шеи и надругался. Причём, с подчёркнутой грубостью. С толчками, вывертами, школьными крутилками.

Когда наша буйная игра перешла в более спокойную стадию, вдруг понял, что в паре я – Натали дама скорее всего я. Энергичная, стройная даже в постели, без устали производящая почти змеиные извивающиеся па, Наташа была ведущей в этом диалоге, напоминавшем этюд некой экзотической борьбы с вскриками, как от боли и другими, на манер победных восторженных звукоизвержений индейцев Дакоты.

Когда это закончилось, я в неушедшей эйфории так сжал её торс, что в нём хрустнуло. И это ей понравилось. Она улыбалась, улыбалась с закрытыми очами, с речницами, лежащими на щеках. Я целовал и целовал её, а она улыбалась. И на ней я бы тоже женился. Но у меня Лизанька, у неё Нильс.

-Не будет никакого Нильса, я отказала ему. Перед его уходом. А этот негодяй вдруг на ломанном русском:

-Дозвиданя, Наташечка, Россия ещё много прелестный девушка.

-Теперь ты только моя. Да, да тебе рано замуж…

Я вспомнил Киру, свою Киру. Вот змея, изменила мне с Сашкой, не ожидал! Но тогда я не смог бы сегодня быть с Наташей. Всё равно змея, змея, отогретая на моей любвеобильной груди. Что ж, селяви!

-Знаешь, Вим, сегодня ночью поняла, что и в простых физических движениях может быть море юмора. Я тебя…

-Что ты меня?

-Обожаю…постой. Что там. Я взгляну.

Натали приоткрыла дверь и рукой поманила меня.

-Видишь, почему Сашка такой толстый? Они уже сидят и лопают. Посреди ночи. Постой, оденемся.

Мы вышли в одинакового покроя халатах и войлочных чунях. Сашка сидел с набитым ртом, на него навалилась тонкая и томная с размазанным по лицу синим макияжем…Леночка. Каждую затяжку, в мундштук вставлена сигарета, запивала любимым кипрским мускатом. Лена славилась необыкновенно красивой шеей. В какое-то из наших штатных возлияний втроём, гроссшеф Стругов изрёк нечто! Это получилось мечтательно, из глубин:

-Леночка ваша вроде не против выпить? (пауза) Если честно, давно мечтаю сделать засос на её шейке. Что думает ясновельможное панство?

Я по селектору: «Леночка, зайди, пожалуйста, с папкой GS-111W»

-Андрей Андреевич, познакомьтесь, это Леночка, главнокомандующая всеми нашими папками, чертежами, рулонами и простынями. Леночка, твоё место рядом с товарищем академиком. С чего начнёшь? Токай, мускат?

-Сначала немного водки.

Через полчаса, глядя на академика, вплотную рассматривающего её шею:

-Андрей Андреевич, только спокойно, без засосов и синяков. Что я скажу сыну? Мужу скажу, что он виновник. Ребёнок не поймёт.

Провожая к машине, я спросил академика:

-Ну что, исполнилась мечта?

-Идиота?

-Как вы могли так подумать?.

-Дивная шея, но кардинально, невыводимо пропахшая болгарским табаком.

А в ночь на второе сентября и хорошенькая шейка, и мордашка, и даже выпавшая невзначай маленькая розовая грудь, всё лежало, поддерживаемое левой рукой жующего Сашки, на его мягком боку. «О, так с ним не Кира!? Хорошо!»

-Налей и нам, Витенька, самое время закусить.

-Что будешь пить, бель Натали?

-Двин Ереванского завода. Освежает. Эй, слышите грохот? Папашка прибыл. Погаси, милый, верхний свет, зрелище не из балетной ложи.

Академика вели, скорее, несли два охранника ВОХР, несомый старался ногами зацепить стул, или стол, раму двери, сервант. Несущие были тренированы и внимательны. Лауреат многих премий был пронесен в его спальню, раздет и уложен без осложнений, если не считать многочисленных матерных восклицаний, исполненных виртуозно, благожелательно и с закрытыми глазами.

-Утром будет, как огурчик. В девять мы едем на дачу, это важно, приедет архитектор. В 12 вернусь, вы отсыпайтесь, гуляние продолжается. Мой рыцарь, отнеси меня в постельку. У нас ещё куча дел. Леночка, эти охранники – могила, они надёжны и получают за это по три оклада.

Проснулся я не рано, на моём плече посапывала пушистая головка, рука затекла. Я приподнял голову той сони…господи, ну и дом метаморфоз! В моей постели спящая без задних ног, разморенная прелестная Кира. В чём мать родила! Откуда? Как попала и почему головой на моё плечо и что будет, если нас застанет Наташка?

И застала. В следующее своё пробуждение я услышал её бодрый голос. Она сидела на нашей кровати, весело рассказывала что-то дачное и отхлёбывала кофе из большой чашки. Кира беззастенчиво, как сонная слепая кошка, тёрлась о меня, гладила, целовала плечи, сосцы, подбородок.

Я молча взял чашку у моей ночной феи, сделал несколько глотков.

-Натали, что за чудеса в сей обители. В следующий раз могу проснуться с вашей поварихой или уборщицей Стешей. А, может, и с академиком Александ…

-У нас возможно всё! (голосом из потустороннего мира). Киру впустила я. Бедная устала, продрогла, совсем не спала. Расскажи, Кирочка, всё, без утайки.

-Начну с того, что Наташечка подарила мне своего Нильса, иначе я бы не полезла, всё честно. Он был огорчён её отказом, но надеялся на помощь её папы. Я вышла следом за ним, потом элементарно – «нам ехать в одну сторону». Едем на заднем сидении. Я пытаюсь прикоснуться, прислониться, он от меня, как от чумы. Наконец, вынимаю платок – « у тебя помада на щеке». Он так дёрнулся, чуть стекло не разбил. Я остановила такси у Новодевичьего монастыря, заплатила и вышла. Машина поехала, но остановилась. Он вышел.

-Я не понимаю ситуации – на ломанном русском – я вас обижал?

-Да нет, вы неадекватно восприняли простую попытку оттереть вашу щёку. В России такая помощь со стороны женщины не считается чем-то интимным, даже знаком расположения (заметьте, всё на хорошем английском).

-Кира, простите, я всё же отвезу вас домой.

Стали ждать такси. Минут через десять он вдруг рассмотрел, как красив в подсветке монастырь. Я повела его вокруг. Со стороны реки мы шли тесно, он взял меня об руку. Уже победа! Потом:

-Что мне делать, Кира, нет такси. Как я отвезу вас?

-Я вас отвезу. Мы объедем ночной Кремль, увидим Москву с Ленинских гор, и прямо в отель. Я остановила частника, поехали.

-Кира, но это совсем не такси. Нет шашечки.

-Это, Нильс, вопрос философский. Надо выбирать. Тебе нужно, чтоб были шашечки или чтоб оно ехало?

-О, замечательно, я это расскажу друзьям, в институте Бора.

Забегая по привычке вперёд, перебивая своё же повествование, расскажу об эпизоде совместной работы в институте Бора. Делали интересный эксперимент, в недрах которого всплыла необходимость перестройки ускорителя без его отключения. Предлагаю сделать по нашей неопубликованной тогда методике, то есть по методу комбинированной экспансии Стругова. «Не в коем случае! У нас это не опубликовано, не признано ведущими» - твердил Стив из Кавендишлаба. Вот тогда Нильс и изрёк ставшую коронной свою сентенцию:

-Тебе, Стив, нужно, чтоб шашечки, или чтоб машина ехала.

Извини, Кирочка, продолжай

Я подумала «я сама там всё расскажу, все наши хохмочки, ты же будешь рассказывать только о том, как я тебя осчастливила. Да будет так!»

Нильс восхищался ночной Москвой. Вот и отель.

-Холодно, хотите чай или кофе? У меня в номере есть буклет «Копенгаген», я хочу подарить вам. Вы очень красивая и добрая.

Тонкая уловка. Но я как «девушка простодушная» зашла в номер, принесли чай, пирожные. Он опять говорил о моей красоте, потом путано предложил остаться, сам он будет спать на диване. Я ему нежно улыбалась, благодарила, поцеловала и ушла.

-Думаю, он готов! А я очень, очень хочу в Копенгаген. Я хочу жить в Европе, в комфортабельной сытой Европе. Хочу патриархальную семью, детей. Ты мне хоть в этом поможешь, дорогой Витя, любимый любовник?

-Как это? При живом муже?

Наташа:

-При живом, конечно живом. Зачем ей мёртвый? Соглашайся немедленно. Обещай.

Она сбегала в гостиную, вернулась с тремя рюмками:

-Как мы дружим, ребята! Обожаю вас. За нашу дружбу. Я побежала по делу. А вы…вы знаете, что делать.

Кира сделала свою жизнь точно по своему плану. У неё прекрасная огромная семья, роскошный дом, замок, в нём представители четырёх поколений. У Киры трое детей, но «помог» я ей только однажды. Интим у них с Нильсом наладился далеко не сразу, их первенец родился чуть не через полгода. «Папаша» вдруг оказался подозрительным. Анализ подтвердил его подозрения. Когда маленькому Хендрику исполнилось 4 года, и стало приличным развестись, Кира стала свободной, но не надолго. Через два месяца всю Данию облетела весть о том, что один из самых богатых её граждан, владелец фирм по восстановлению и строительству замков и старинных особняков огромный бородатый Кристиан Свенсон нашёл свою судьбу. Кира с сыном и Кристиан уже третий год жили в его загородной вилле. Друзья и старые Свенсоны завидовали их счастью.

Блаженны нашедшие покой в любви и любовь в покое.

Но вернёмся в гостеприимный дом Александриди.

Через два часа юркие подавальщицы восстановили стол, неведомо откуда появились разряженные гости. Банкет завертелся с новой силой. За столом члены и членкоры во главе с папашей, Стругов со сногсшибательной Ксюшей, Ксенией Теймуразовной Вельтицкой, матерью нашего Сашули. Веселье до ночи. Я опять на постое у виновницы торжества, зато Кира, моя милая Кира на этот раз весь вечер с Нильсом и уходит с ним! Пропал датчанин.

-Это ты пропал – шепнула мне Наташка – ровно в полночь тебя пригласит на танец роковая, роковейшая Ксения. Если ты поостережёшься, в общем, избежишь своей капитуляции перед её чарами, будешь всю оставшуюся жизнь сожалеть о неполученном наивысшем сексуальном образовании, в нашей физике сравнимым с семинаром Ландау или Петра Леонидовича. К тому же это не только наивысшее образование. Ведь в постели с женщиной ищут наслаждения, не так ли? Что ты хочешь сказать?

-Ты сейчас так прекрасна, как никогда. Сгораю. Убежим прямо сейчас – и нет моих проблем.

-Путь, чтобы протоптанней? Так вот, в её семинаре не просто получают пик удовольствия. Сильнейшие, как удар ножом, импульсы чувственности заставляют мужчину взлететь, и, в нарушение законов механики несколько мгновений быть в невесомости. Слабые получают ушибы при падении, срывают голос до хрипоты.

-Наташка, ты великолепна. Я уже получаю наслаждение, вдыхая твои духи, твой голос и великолепно сочинённые фантазии на любимую нашу тему. И что, у меня есть альтернатива?

-Да. Ты подпадаешь под чары, сдаёшься, переживаешь те импульсы, вопиешь от страсти, паришь, падаешь, снова паришь уже не в силах кричать. Весь мир, кроме неё становится для тебя тусклым, всё, не связанное с ней, вызывает тоску и отвращение. Ты раб, ты готов лежать ниц пред её окнами! Но тщетно, воспаряет над нею и тусклой обыденностью уже другой избранник. Он не лучше, он другой!

-Браво, Наташка, у тебя талант. Но позволь. Чёрт побери, она действительно идёт прямо на меня! И на часах почти 12!

-Ты пропал…

-Обе вы ведьмы.

* * *

Она шла вокруг стола, с улыбкой поглядывая на меня. Ко мне, без сомнения. Она тонка, как муравей, затянута в нечто изысканное, чёрное. Жабо, маленькая шляпка, перчатки до локтей и короткая, выше колен юбка, больше похожая на балетную пачку. Талия осиная. Это в её-то годы! Годы…какие годы? Она родила Сашку в 17, значит ей 47, лишь на семь лет старше меня. О-хо-хо! Она особенно, по-своему несла присущие всем женщинам выпуклости, те, что и спереди и сзади. При её тонкости и стройных ногах эти, привлекающие мужские взоры детали, казались суперсексуальными, просто кричащими. Она шла не спеша, уверенно, чуть покачиваясь на шпильках. Вот она. Я встал. Она положила мне руку на шею, я свою ладонь на её талию, заиграло танго, довоенное, «Цыган». Старинные часы в ковчеге пробили двенадцать. Я вздрогнул. Ч-чёрт!

Меня обдало смесью таких запахов, что вначале я перестал твёрдо ощущать пол под ногами. И Натали постаралась. Эйфория, как у мальчишки, от пьянящего запаха спелого женского тела. Плохо контролируя себя, я всё сильнее и сильнее прижимал её к себе. Её лицо уже в ямке моей шеи, открытой расстёгнутыми пуговицами рубашки.

Наконец, до меня дошли её постукивания по моей спине и шёпот «Витя, я обожаю сильных мужчин, но сейчас ослабьте руки, поговорим». Я подчинился, а потрясающая Ксюша немного отклонила голову назад, глядя мне в глаза, затем несколько опустила веки, придав лицу томность а ля Марлен Дитрих.

-Витя, давно хотела с вами познакомиться. О вас столько фантастического рассказывали и Андрей Андреевич, и Сашка, и ваши девочки. А я вот таким вас и представляла. Не верьте слухам, будто я совращаю всех молодых, которым нужна помощь «большого академика». Нет. Только тех, которые стоят того. 10 – 20 %, не более. О вас я специально узнала – докторская ваша движется без проблем, вас питать не надо, питаете вы. Очень жаль. Не знаю, на какую наживку вас взять?

-Не думайте, Ксения Теймуразовна, я её уже заглотнул и чувствую нёбом впившийся крючок. Так что я ваш, крутите катушку спиннинга, тащите меня.

-Из двух противников побеждают оба, если оба с головой. Во вторник, Витя, у нас «традиционный вторник», Саша приведёт тебя.

Она развела руки в стороны и резко всем телом толкнула меня, как лоб в лоб сталкиваются поезда или автомобили. Я и ощутил себя в аварии. Удар плоским животом, почти девичьей грудью? Главный удар был нанесен взрывной волной её запаха, сильнейшей смеси запаха тела, волос, духов, аромат злой чувственности, аромат на грани дурного запаха. Прибавьте насмешливый взгляд и усмешку.

И она пошла. Прямо от меня. Этого испытания я не выдержал. В три шага я догнал её.

-Послушай, сегодня суббота. До вторника я помру.

-Послушай, никогда не называй меня на «ты», даже после орального секса. Никогда!..Но завтра воскресенье.

-Я работаю.

-Тогда я заеду за тобой в 11-00. Адью! Я уже люблю тебя. Это за 10 минут знакомства! Цени.

* * *

-11 часов. Твоя охрана бдит и по выходным. Я в проходной, жду и читаю всё подряд.

-Витька, ты не спал что ли, что такой серый? У меня тоже не всё, как надо. Академик в воскресенье весь день дома, с женой и домочадцами. Поэтому его челядь позволяет себе…дали водителя, стукача Зубатова. Нет, не Андрею, стучит он его врагам, что нежелательно. Поедем на такси, что ли?

-А вы прогоните стукача, неподражаемая Ксения…

-И дальше?...О, Витя! Я стала недогадливой.

-Я неплохо вожу машину, довезу.

-Да я этого Нику отучу стучать до конца дней его. Я его превращу в пыль, с его масляными глазками. Витёк, держись в десяти метрах позади меня.

Она подошла к машине, что-то объяснила упитанному парню с круглой, как мяч, головой и узкими глазками, показывала пальцем. Наконец, тот удалился с конвертом в руке. Призывный жест. И мы уже едем в сторону Комсомольского проспекта к элитному жилкомплексу, на шестом этаже которого её скромная, без претензий трёхкомнатная квартирка.

-Здесь, дорогой Витечка, живут уважаемые, уверенные в себе и своей судьбе люди. Это дома депутатов Верховных Советов. Тут целый город. Депутаты эти мирно жили в провинции. Слово это произносить неприлично, говорить надо «на местах». На местах их «избирают», квартиры дают в столице. К каждой дают в придачу мандат, значок, шапку дорогого меха, костюмы и пальто, по которым их без пропуска пускают в Кремль. А теперь посчитай, сколько было созывов этих, самых верховных в мире советов. Приезжают следующие, предыдущих палкой не выгонишь. Комендант наш Жорик Габидзе, он обижается, если шутя его назовут Гебидзе, сообщил в порыве будто бы обожания, что предправления комплекса каждые четыре года пишет в центр, сколько можно избрать новых депутатов всех уровней. Было предложение Фрунзенского райкома в связи с запаздыванием строительства законодательно изменить сроки работы Верховных Советов до шести лет. Нашли другое, более рациональное решение. Тех, кому не хватило квартиры, переизбирают на второй-третий-четвёртый срок. Москва не резиновая, всем давать квартиры, как говорит Жора, давалка устанет. Это локальный район, здесь живёт особое сообщество гордых блатных людей. Слуги народа, академики, их дети, их любовницы. Жители нашего жилкомплекса живут без комплексов! Ну вот, приехали.

Я плохо понимал, что она говорила в машине, лифт двигался со скоростью черепахи. Вошли. Длинный широкий коридор, как в Смольном, много дверей, все слева.

-Вот кухня, 16 метров, гостиная, 16 метров…

-Спальня тоже 16 метров? Где, где она? (внезапно охрипшим голосом).

-Третья дверь.

-Там никого нет? (я ещё способен был на шутку, я уже её нёс, сгреб в охапку и сунул нос в декольте).

В спальне тяжёлый, густой её запах, запах похоти, точнее, удовлетворённой похоти. Спеша, срываю с себя «бебехи». От спешки получается дольше.

-Ксеня, не стой, работай. Тебе помочь? Ч-чёрт. Где расстёгивается эта юбка? И кофта? Что за идиотская одежда?

-Переходи на «вы», а то…

Она скрестила руки на груди, изображая глухую оборону. Но я уже был не очень вменяем. Расшвырял её руки в стороны и всё, что выше пояса скопом грубо стащил через голову. Услышал только «О-о-о!». Начал сдирать юбку. Ч-чёрт! Вот они, дурацкие крючки. Всю чёрную с красным роскошь её какой-то вспененной одежды швырнул на ковёр, сверху легли предметы шикарного нижнего белья.

Дальше что, куда? Повалил на ковёр и впервые, клянусь, впервые в жизни стал насиловать женщину. Я думал, что делаю ей больно, но и это не заставило меня прекратить насилие. Я испытывал чуть не наполеоновский комплекс, я царь, я силой раздавлю, а там трава не расти. Я получал совершенно новое ощущение от близости с женщиной. Это и необычно сладкое соитие, и моя полная власть над ней. Я – всё!

И тут я оказался отброшенным в сторону, она выпрыгнула, встала на ноги, и знакомыми балетными бросками ног бросила в угол свои чёрные супертуфельки на немыслимых шпильках. В тот же миг она бросилась на меня. И…

Я не понимал, где я и что я. Как герой пушкинской сказки, я чувствовал себя в засмолённой бочке, с царицей.В бочке, брошенной в море, на волю волн. В море с непрекращающимся штормом. Я в сравнении с царицей маленький-маленький. И когда нас, наконец, выбросило на блаженный тихий остров, я «вышиб дно и вышел вон». Мы оказались лежащими на песчаного цвета мягком ковре, тёплое солнышко грело нас сквозь чистые венецианские стёкла окон.

Она быстро отдышалась. Затем навалилась на меня всей тяжестью, а это была тяжесть горсти пуха, и стала целовать. Меня ещё никто так не целовал. Хотя каждая встреча с новой женщиной казалась мне не имеющей прецедента. Сначала долго и влажно в губы, затем как-то подробно и профессионально глаза, лоб, темя и далее везде, до самых пят. Между поцелуями повторяла:

-Я люблю тебя. О, как я люблю тебя!

-И я тебя люблю.

-Ты врёшь, Витенька, ты любишь другую.

-Вру в стратегическом смысле, но сейчас тебя обожаю.

-Отнеси меня на кровать.

-Может, в туалет?

-О, да, да! Ты же не потрудился предохраниться!

-Прости. Что теперь будет?

-А ничего. Сегодня у меня день безопасный. А в опасные есть контрацептики плюс эпохальное изобретение старика Кондома, английского лекаря. Обними меня, пойдём в мою ванную комнату. Дом этот придумал ненормальный зодчий по фамилии Вайнтрауб. Он весь собран из кубиков 4х4х3 метра. Мне нравится. Все комнаты, кухня и ванная по 16 квадратных метров. Гостиная маловата, зато уютна. Кухня-столовая. Зато в ванной у меня настоящий бассейн 2х4 метра, винт, как у корабля, гонит воду. Можно плыть, даже выбиваясь из сил, и всё оставаться на одном месте. Ещё поплаваем. А вот кварцевые лампы для загара. Хочешь? Два итальянских унитаза в кабинках. Сашок говорит, что можно исполнять дуэт на этих инструментах. Хочешь? Выбирай. Ну, душ, ванная-джакузи. Богатство! Вот умру, кому достанется?

Чтоб установить бассейн, Фима специально доработал перекрытие. Что? Я тебе говорила, архитектор, Фима Вайнтрауб. Пойдём, ляжем, люблю поболтать в тёплой постельке с умным мужчиной.

-Не афишируй своей распущенности. Я подозревал, что у тебя я не первый.

Постель у неё была необыкновенная. В ней утопаешь, проваливаешься, всё глубже и глубже погружаясь, на самом деле оставаясь на месте. Но хорошо!

-Первый вопрос – ты всё же собираешься мне «тыкать»?

-Только когда мы вдвоём, в «интиме», как говорит твой Сашка, иначе этот, не побоюсь слова «фарс» может сковывать мою любовную инициативу.

-Может, садистскую инициативу? И всегда ли ты будешь точно понимать, в интиме мы или в обществе.

-Тут ты попала в самую точку. Надеюсь, старшие товарищи вовремя дадут соответствующее указание.

-Намекаешь на мой возраст? А что молол, чем бредил 15 минут назад?

-Твоё тело, лицо, темперамент – юной девушки. Я люблю тебя, готов просить у тебя руку и сердце, чтобы прикрыть тот грех, что у нас имел место быть.

-А если я соглашусь, женишься?

-Нет. Но буду очень счастлив.

-Болтунчик, знаешь, что ещё любит повторять мой непутёвый сыночек? «Между первой и второй промежуток небольшой»

После её «фирменного» поцелуя я опять «поехал», потерял ощущение места и времени. Это было, как переход в четвёртое или пятое измерение. Она, царящая в третьем, планомерно выкачивала мою энергию, и по мере её убывания, я, как надувной шарик, в процессе наполнения лёгким газом поднимающийся всё выше и выше, наконец, достиг блаженной фазы, когда, выплеснув до дна остатки своих джоулей, я взлетел, но не улетел. Шарик на нитке. Конец нитки – в её ручке.

Этим ощущением – совершенной пустоты внутри – всегда заканчивались наши свидания. Вернее, их «официальная» часть. Я полюбил то состояние полной пустоты внутри, блаженное состояние полной расслабленности, убаюкивающие её рассказы и тихие ласки. Я полюбил состояние той полной пустоты, за то, что знал, вскоре начнётся не менее блаженное ощущение наполнения. Те вибрации, те тёплые волны не только наполняли меня новой чистой энергией, они будто бы реабилитировали, смывали с моего тела мой пот и её несмываемый запах, вину мою из класса моральной переводили в разряд виртуальной. Через несколько часов на пути домой я не чувствовал никакой вины пред любимой Лизой, я любил её, я желал её. Да, моё либидо просило, требовало удовлетворения. И только войдя в дом, посмотрев в радостные глазки на её личике, я подхватывал Лизаньку на руки и нёс через всю квартиру в свою спальню. Только после этого наступало то, так нужное мне равновесие, паритет души и тела. Мы ужинали, и я купался в своём обожании к своей единственной.

* * *

С Ксенией в течение того года мы встречались регулярно, но нечасто. Меня притягивали те взрывы страсти и темперамента. Она была уникальна! Я слушал её рассказы, из них можно было бы сделать роман. Но она шептала мне в область шеи не стройную свою историю, так, лоскуты.

Ксения Теймуразовна Вельтицкая родилась в Ленинграде, в 1929 году. Отца она не знала, мать помнит плохо. Отец, как ей потом сказали, происходил из княжеского грузинского рода. Мать ушла из жизни или из её жизни в 38м – 39м году. А может, сбежала с очередным любовником. Мать, вероятно, полячка. Хотя фамилия Вельтицкая не от неё. В страшном 37м она устроила девочку в самую знаменитую балетную школу имени Вагановой. Ксения поселилась в интернате, мама стала ей, в общем-то, не нужна. Она посещала дочь всё реже, потом вообще исчезла.

Маленькая Ксения была не без способностей. Два раза удостоилась похвалы самой Агриппины Яковлевны. В 12-13 лет стала дьявольски сексапильной и, как следствие, свела с ума педагога-репетитора. Он предложил жениться, склонил к сожительству, и лишь тогда узнал об уголовной ответственности за совращение несовершеннолетних. К 15-ти она уже была докой в вопросах секса. В 16, только кончилась война, юная Ксения родила сына, известного нам Сашу. На вопрос, кто отец героя, искренне отвечает:

-Не знаю, хоть убей. Кандидатов четыре. Кто из четырёх? Теперь уже не важно. Витя, Витечка! Если б моя жизнь давала мне передышки, хоть небольшие, чтобы обдумать следующий шаг, чтобы понять, во что вляпалась и как вылезать из этого дерьма. В 8, 10, 12 лет я восторженная девочка! Глаза сияют, я излучаю любовь ко всем, кто рядом. К девочкам, с которыми училась и жила, к мальчикам, нашим партнёрам, к преподавателям Вагановки, к вождям, к моему городу, моей стране. Я была наивной и доверчивой, и любила в себе это состояние. Обожала подруг, целовала их. И не понимала, как можно им было временами жестоко шутить надо мной. К ним приходили мамы, приносили лакомства. Запомнила до конца дней первую шуточку. Берта Чиняева протягивает мне конфетку. Девочки стоят в нескольких шагах позади. Всё как-то не так, я чувствую. Но почему, нет причины не верить. Конфетки мне к тому моменту не перепадало с год. Нас там кормили, но не баловали. Вот и представь себе десятилетняя девочка, одна на всём белом свете, берёт из рук подруги конфету – «ах, Бертик, спасибо!», снимает обёртку, нюхает – «м-м-м!», раскусывает…и о, боже! Внутри соль и горчица! Она замирает, и конфета вытекает из её незакрытого рта. И только одна мысль: «Боже, умоляю, пусть это будет случайность, только не умышленно!» Но все подружки расхохотались, бог не услышал меня.

Я рыдала, долго, безутешно. Во мне рыдало моё сиротство, мои неудачи, яиц выеденных не стоящие, мелкие травмы, нарывающий на ноге палец. Я дошла до истерики, когда почувствовала, что меня подняли и несут. Я оказалась в комнате нашего преподавателя ритмики и пластики Лили Самуиловны. Она умывала меня, гладила, успокаивала. Я, рыдая, икая, заикаясь, пыталась рассказать, что со мной. Лиля Самуиловна добрая и умная. Она положила передо мной горсть конфет, я было протянула руку, но отдёрнула её, как от огня. Она целовала меня, насильно клала конфеты мне в рот. «Ешь, приказываю! Иначе приобретёшь комплекс, из самых гнусных». Неделю я прожила в её комнате, потом меня перевели в другое отделение. Я слышала, как она спорила с завпедом: «это не ерунда, не детские шутки, гнусность с одной стороны и душевная травма с другой». Мне говорила:

-Ты не должна так тратить себя, иначе не выживешь. Я разобралась с ними. Они это сделали в отместку за твои две пятёрки по пластике. Таких случаев будет несчитано, переноси их мужественно, мир жесток, забудь о том, чему вас учили на уроках истории и обществоведения. Почему, спрашиваешь? Потому, что ты способная, красивая, гибкая и пластичная. Ты не ленишься работать. Что дальше? Никто не знает.

Дальше? Были и надрезанные ленты на пуантах, и самое страшное – пачку внутри посыпали стекловатой. Всё в области талии воспалилось, покраснело, две недели не находила себе места. Зудит, а не дотронуться. Мне было неполных четырнадцать, пожалел меня молодой репетитор Тихон. Он утешал, гладил по головке, а руки его елозили в тех самых местах. Это он определил – стекловата, с ней одна борьба – отпарить. Раз семь водил меня в номер с парной в бани, что в переулке Ильича, недалеко от училища. Сначала чинно. Я в трусах и лифчике. Он веничком хлестал мою покрасневшую кожу, наступало облегчение. После смазывал кремом «Свобода». К шестому посещению я была почти в норме.

-Прости, Ксюша, хочу тоже попариться.

И негодяй сбросил с себя трусы и стал хлестаться. Я вскочила, чтобы уйти, но не ушла. Паршивец оголил мою грудь, целовал, возбуждал. Я с ужасом ждала известного продолжения, но всё было рассчитано. В следующий раз я отдалась ему без лишних слов и, это редко бывает, испытала оргазм в «сей миг кровавый », в день первого падения. Через полгода, когда кто-то из администрации узнал о нашем сожительстве, Тишку быстро и бесследно убрали. Потянулись другие. Мне моё новое умение давало не только ставшее необходимым удовлетворение, но и чувство власти над мужиками, даже ощущение собственной ценности. Меня ведь добивались. В 15-16 лет я была уже развитой физически девицей, молодой дамой. За мной ухлёстывали. Благодаря моим достоинствам, по словам злопыхателей, со мной стали репетировать первую сольную партию, и какую – Жизель! Я была на гребне, наслаждалась полнотой жизни. И в это время на моё несчастье встречаю в известном универмаге ДЛТ на улице Желябова, кого вы думаете? Тишку, моего соблазнителя. Я что-то весело ему говорила, он же испуганно озирался.

-Что, боишься, жена застукает?

И тут нас повязали. И повезли. Промурыжили сутки, стали допрашивать. Я ничего не понимала. Отправили в Лугу, по месту жительства Тихона. Там и объяснил мне малый, с прилизанными светлыми волосами и всегдашней улыбкой в то время капитан Сева Степиков, что попала я в скверную историю. Ваш Тихон спекулянт, и получает товары из-за границы. У него нашли двадцать долларов. Валюта. Поэтому и занимается комитет госбезопасности. На вас ничего у нас нет, мы, конечно же, вас отпустим. Проверка, придётся потерпеть. Подельник ваш рекомндовал вас как очень приятную напарницу для того, чтоб скоротать часок – другой. Что скажете?

-Сволочь он и спекулянт, решил откупиться мной.

-Это так. Но вы не волнуйтесь, мы всё расследуем, живите спокойно. Завтра вам доставят мыло и дополнительное полотенце. Сейчас вас переведут в другую камеру, в одиночку. Она поприличней, да и побольше.

Не прошло и часа, как вместе с лязгом в камеру влетел прилизанный, не дать, не взять, киса с улыбочкой, капитан Степиков. Интеллигентный. Положил на стол плитку ванильного шоколада, говорил о балете, о театре, русской живописи. Ну и без всякого перехода начал насиловать. Я отбросила его раз, другой. Тогда он, как женщина, начал хлестать меня по щекам, бил долго и больно. И изнасиловал. Моё лицо было сплошным синяком почти месяц. Насиловал он регулярно через день. Дальше тошно вспоминать. Если только случай подгадает.

Ксюша знала, что говорит. Случай не преминул «подгадать». Со свидания, на котором она поразила меня рассказом о бесчеловечном изнасиловании в камере кегебевской внутренней тюрьмы, прошло месяца три-четыре. Жизнь текла плавно и размеренно. Моя семья – эмитент моего благополучия и счастья. Работа давно стала и привычной страстью, и гимнастикой, и наслаждением. Это и есть жизнь. Я встречался только с Наташей. Ну, и с Ксенией. Систематизировал, наконец, все данные по миксированию разнопотенциальной и разнотемпратурной плазмы. Это для дорогого Андрея Андреевича. Работа не для института, для такого академика, как Стругов. На очередном «вторнике» я не притронулся к коньяку, я докладывал. Мэтр принял папки, потрепал мои кудри.

-Витька, дорогой, ты всё понимаешь. Как говорил Беня, я имею интерес стать действительным членом Королевской академии, не хочу хонорис кауза. И тебе, дорогой, давно пора получать докторские. Писать да доказывать и некогда и нет охоты. Слово даю, пройдёт эта работка, станешь доктором автоматически.

Ещё раньше пришла новость. По просьбе Ксении Стругов устроил шефом бюро информации Теоротдела Сашкину бесподобную Диану. «За Сашкой нужен глаз, иначе сопьётся и пойдёт по рукам. Надо менять его жизнь!» И кардинально одной просьбой к «масику» Андрюше изменила жизнь Сашки, мою, Дианы и ещё человек восьми, а то и десяти. Только в лучшую ли сторону?

В некое воскресенье меня ждал привычно приятный вечер с Натальей, но Ксения буквально клещами вырвала меня из тёплых объятий красавицы.

-Ксения, Сеничка, что ты творишь? Скольких обзвонила, пока нашла? Одну Киру? Что случилось? Срочно к вице-президенту? В Нескучный или в массив Вайнтрауба? Перенести можно? Еду.

Пока я говорил, Наташка строила рожицы, оголяла прелести, крутила попкой. Обняла мою шею, поцеловала, улыбнулась. Макет идеальной жены.

«Ксения дома не одна, включён громкий звонок».

-Простите, Ксения Теймуразовна, я без цветов, спешил. Ручку. О, у вас новое кольцо!

-Из Амстердама – послышался голос академика. Если он в воскресенье не дома, произошло нечто выходящее из рамок.

В гостиной кроме него молодая пара. Они очень похожи друг на друга, роста скорее ниже среднего, худые донельзя, приятно улыбаются. Очень современные симпатичные молодые люди. Юноша светловолосый, гладко причёсанный, когда улыбается, на щеках складки от худобы. Его спутница с вьющимися, тоже весьма приглаженными светлокаштановыми волосами вызывала симпатию простотой, непринуждённой улыбкой и ярковыраженной женственностью. Легко двигаясь, она открывала для внимательного глаза невидимые детали своего тела. Они угадывались по изгибам коричневой материи платья, по возникающим на нём выпуклостям и складкам и могли волновать не менее, чем обнажённая натура.

-Виктор Михайлович, это дети моего старинного друга.

-С первого взгляда видно – брат и сестра.

-Они муж и жена.

-Анатолий Всеволодович – вяло пожал руку улыбающийся муж.

-Регина – подобие книксена.