12. Если вы родитель, любящий слишком сильно

Как победить в себе стремление быть идеальным родителем. Учитесь ценить себя. Обращайтесь к тем, кто может помочь. Займитесь тем, что интересует вас. Выключите автопилот. Отпустите вожжи. Приведите в порядок свой брак. Никогда не сдаваться. Выявление нереалистичных ожиданий. Эффективное общение. Долой эксплуатацию! Не всё сразу!

13. Учитесь снова чувствовать

"Выглядите хорошо" тогда, когда от этого хоть кому-то хорошо. Вооружите родителей средствами против себя. Прекратите спор о том, кто прав. За что вы согласны платить? Дерзать и рисковать. Одного везения мало. Принимаете себя слишком всерьёз? Старые сказки на новый лад. С родителями начистоту.

Предисловие

Эта книга – не обвинение родителям. Собственно, сами родители и вдохновили нас её написать, поделившись с нами своими рассказами о всеобъемлющей и всепоглощающей, доходящей до болезненности и саморазрушения любви к своим детям и заботе о них.

В мире, где стольких детей числа бросают на произвол судьбы и подвергают издевательствам, преданные родители, готовые из любви к детям на всё, представляются идеальными. Но когда эта любовь чрезмерна, она порождает обиду, страхи, душевную боль – следствие стандартного образа мыслей и поведения родителей в отношении детей.

Постоянный спутник чересчур любящих родителей – беспокойство. Озабоченность жизнью и проблемами детей может стать настолько мучительной, что лишит аппетита, сна и способности думать о чём бы то ни было другом.

Никакие трудности не остановят их, если надо помочь собственному ребёнку. В ответ от ребёнка чересчур много ожидают, так что разочарования становятся неизбежны. Боясь, что дети не справятся, если их не направлять и не наставлять во всех повседневных делах, такие родители становятся неуёмными в своём стремлении руководить детьми. Они воспринимают их дела как свои. Они пренебрегают друзьями, собственными интересами, даже супругами, только бы быть наготове, когда ребёнку потребуется помощь. Они отдают и отдают, пока внутри у них не остаётся только пустота и боль, но и это не останавливает их в этой непрестанной озабоченности и стремлении помочь детям стать всем, чем, по их мнению, они могут стать.

У преданных и желающих детям только добра родителей, "переродительствующих" (Переродительствование (англ. overparenting) – так мы переводим неологизм, появившийся в английском языке в 80-х годах и не имеющий эквивалента в русском языке. Over означает чрезмерность, "parenting" – исполнение родительских функции в самом широком смысле слова) из-за своей столь глубокой заботы о них, дети вырастают с чувством того, что их любят. Но и став взрослыми, они продолжают жить с грузом беспокойства, чувства вины и зависимости, и это может стать разрушительным в эмоциональном смысле. Взрослые дети, чьи высказывания мы приводим в этой книге, являют нам примеры того, как за большие надежды родителей вкупе с излишне покровительственной любовью всем приходится слишком дорого платить.

Никто сознательно не ставит себе задачей любить детей заранее обречённой на провал и разрушительной любовью. Как же это случается? Предпосылки чрезмерной любви накапливаются в подсознании человека с детства. В неосознанной памяти каждого чрезмерно любящего родителя таятся воспоминания о ком-то, от кого он когда-то недополучил страстно желаемого понимания или любви.

Если вы чрезмерно любящий родитель, то не исключено, что вы росли в семье алкоголиков или, может быть, людей агрессивных или неорганизованных, где те, кто вас растил, не могли удовлетворить ваших эмоциональных и физических потребностей. А может быть, те, кто вас растил, были равнодушны к вам или слишком погружены в собственные заботы. Они не обращали на вас внимания или требовали от вас слишком многого, не соглашаясь на меньшее. Или они вас любили, но только тогда, когда вы старательно подавляли свои сокровенные чувства и изо всех сил старались угодить им. Всё это причиняло вам боль и разочарование. И всё же вы стремились обрести любовь, в которой вам было отказано, без конца возвращаясь к одному и тому же иссякшему источнику. Вы сделались исполнительным и ответственным. Вы научились контролировать ситуацию, когда все остальные бессильно опускают руки. Вы научились отодвигать собственные потребности на задний план. Вы сделались щедрым дарителем в надежде, что вас вознаградят столь нужной вам любовью и пониманием.

Но что бы вы ни делали, этого всегда было мало. Когда вы, наконец, выросли, у вас осталось ощущение того, что вы "не достаточно хороши". В вас родилось желание никогда, ни при каких обстоятельствах не допустить, чтобы так же чувствовали себя ваши собственные дети.

Когда наша любовь к детям чрезмерна, мы обычно и не подозреваем, что это вызвано не их потребностями, а нашими собственными. Понять это очень трудно, особенно если мы – родители "проблемного" ребёнка. Мы предоставляем ему любовь, деньги, внимание, понимание, помощь – и это становится у нас чуть ли не манией. Мы посвящаем свою жизнь тому, чтобы сделать наших детей счастливыми, решая их проблемы. Если нам это не удаётся, страдание становится просто невыносимым. Мы хотим покончить с этим ужасающим ощущением, что мы недостаточно хороши и не достойны любви, и для этого хотим состояться в качестве родителей. И тут на меньшее, чем быть безупречными родителями безупречных детей, мы не согласимся никак. Одержимость жизнью и проблемами других, мешающая человеку заниматься своими, была названа в психологии созависимостью(Термин "созависимость" появился в 70-х гг. в литературе по алкогольной и наркотической зависимости. "Созависимыми" называют людей, в чьей жизни появились проблемы из-за слишком сильной эмоциональной связи с членами их семей, злоупотреблявшими наркотиками и алкоголем). Это навязчивое желание помогать другим, управлять ими и делать за них то, что они могут делать для себя сами. Чрезмерно любящие родители – соэависимые люди, чьи собственные потребности остаются неудовлетворёнными, так как всю свою энергию они направляют на детей, на их жизнь и проблемы.

Если вы выросли в семье чересчур любящих родителей, вы можете не узнать их в этом описании. Внешне они могут выглядеть для вас надёжной опорой во всём. Может быть, они мало рассказывали вам о своём прошлом. Благодаря их самозабвенной преданности, вы знаете, что любимы. Вы росли в атмосфере постоянного внимания и защищенности, и это дало вам столько хорошего, что просто задаться вопросом о том, какие негативные свойства вы вынесли из своего детства, уже внушает вам ужасное чувство вины.

И всё же у вас никогда не будет ощущения, что вы достаточно хороши. Родители ожидают от вас так много, и при этом так опекают и допекают советами, что это подрывает вашу веру в себя и в свои силы, приводя к подавленности и разочарованию, пусть даже при этом и внушает вам чувство безопасности. Вы осознаёте, что вам дают много, и это питает ваше чувство вины, особенно когда вы думаете о том, как мало можете дать родителям взамен. Вы становитесь предельно самокритичными и так сильно стремитесь к совершенству, что уже не можете заставить себя вообще что-либо сделать, потому что это делание может оказаться не верхом совершенства. Вы до такой степени купались в любви и заботе, что теперь недоумеваете, почему так трудно найти любовь и подлинную близость вне родной семьи.

Вы не одиноки в этом. В нашей книге собраны рассказы сотен родителей и взрослых детей. Эти "истории болезни" – комбинированные зарисовки, а не портреты конкретных людей, но суть и сердцевину самих историй мы сохранили.

Эта книга – не упрёк вам или вашим родителям за ваши сегодняшние чувства. Это попытка распознать и понять закономерности этого процесса: как получается, что чрезмерная любовь – ваша или к вам – порождает и у родителей, и у выросших детей тяжёлое наследие эмоциональных страданий, горечи и несамостоятельности.

Часть 1 Дети, которых любили слишком сильно

Блюдечко с голубой каемочкой

"Ты заслуживаешь самого лучшего"

"Родители считали меня невесть чем. Нет такого, чего бы они для меня не сделали. А на самом деле они делали чересчур много. Обычно полагают, что если ты рос в благополучном доме у родителей, которые тебя любят так, как мои, то у тебя нет никаких проблем и не будет никогда. Ну, так вот, у меня в жизни проблем больше, чем чего-либо другого. Стоит мне с кем-нибудь сойтись, и я непременно все испорчу. Я вечно чувствую себя виноватым, и что бы я ни делал, всё кажется мне не достаточно хорошо". Джефф, 26 лет

В начале кажется, что уступить легче, чем настоять на своём. Ведь родители желают нам самого лучшего. Они всего лишь хотят помочь. Их постоянные звонки только подтверждают это. – Что ж ты никогда не звонишь? – спрашивают они. – Я так за тебя волнуюсь. Почему ты так редко заходишь?

Они интересуются. Они тревожатся. Они нуждаются в нас. Их советы обрушиваются на нас неисчерпаемым потоком. Мы часами съёживаемся под их напором каждый раз, когда их навещаем.

Наш почтовый ящик набит конвертами, полными вырезок из газет. Заголовки: СМЕРТОНОСНЫЙ ВИРУС, КОТОРОГО МОЖЕТ НЕ ЗАМЕТИТЬ ВАШ ВРАЧ; или ДЕВУШКА УБИТА В СВОЕЙ КВАРТИРЕ. Внизу нацарапаны нервным почерком тревоги наших родителей: "Ты осторожна? Ты похудел. Ты изматываешь себя работой. Почему ты так мало отдыхаешь? Почему бы тебе не найти хорошую девушку и не жениться? Почему тебе непременно надо жить одной в этом грязном городе, где убивают людей?"

В мире, где так много сирот, где детей мучают и калечат, мы чувствуем себя неблагодарными и стыдимся того, что наша самая большая проблема – чрезмерная любовь наших родителей.

Для них не бывает слишком больших затрат времени или усилии, если надо помочь нам. Если бы могли, они оградили бы нас от всех на свете страданий и обид. Если бы мы только прислушались к их совету, они разрешили бы все наши проблемы.

С самого младенчества нам говорят, как много мы значим для наших родителей, как важны для них наши достижения. Их гордость за нас огромна. Их надежды, их ожидания относительно нас – ещё больше. Мы чувствуем на себе их суждения, ненавязчивые, но действенные. Мы заслуживаем только самого лучшего. Как мы смеем довольствоваться меньшим?

Хотя наши родители нас любят, не обязательно в их доме нас окружает понимание, признание или просто внешне проявляемая любовь и нежность. Для некоторых из нас повседневный опыт общения с родителями сводится к горьким упрёкам, сердитым перепалкам, нервозности и раздражению. Но мы – их дети, и мы в центре их внимания. Наша жизнь становится сценой, на которой разыгрывается драма родительских надежд и мечтаний.

Если этому не противостоять, родители остаются накрепко впутанными в нашу жизнь. Мы тонем в потоке их внимания, забот и тревог. Зажатые в тисках чувства вины, мы задыхаемся от негодования, когда не можем быть всем тем, чего они от нас ожидают. Препираясь за обеденным столом, мы боремся за свою свободу. "Любите меня, – как бы говорим мы, – но не так сильно!" Характерный пример тому – история Кейт. "Моя мать сводит меня с ума, – признается она. – У меня сейчас очень трудный период в жизни, а она только усугубляет дело".

Недавно Джим, муж Кейт, сказал ей, что хочет развода. "С тех пор как я сообщила об этом матери, у меня нет ни минуты покоя. Она целый день звонит со всякими предостережениями типа "Не позволяй ему ничего брать из дома" или "Смотри не упусти ничего, что тебе положено!" Она звонит Джиму на работу и читает ему нотации об ответственности перед семьёй.

Я без конца прошу её перестать звонить и дать мне самой разобраться с Джимом. Она перестаёт на день-два, а потом всё с начала. Она ужасно боится, что я приму собственное решение, без её судьбоносного вклада".

Кейт, младшая из трёх детей, всегда была маминой любимицей. "Надо понять маму, – вздыхает Кейт. – Она просто считает, что от меня ничего плохого исходить не может. У неё больше общего с моим братом, который, как и она, интересуется книгами и музыкой. Она больше занята моей сестрой, у которой вечно проблемы и которой она всегда зачем-нибудь нужна. Но когда она смотрит на меня и говорит со мной, по её взгляду видно, что я для неё – то самое. Наверно, поэтому её так волнует мой развод".

Кейт вышла за Джима, когда ей было двадцать один год. "Мои родители устроили нам пышную свадьбу, со всеми при-бамбасами. Но дело в том, что это было им не по карману. Одно моё платье обошлось почти в тысячу долларов. Я знаю, что отец был вынужден взять заём в банке, хотя он и не признаётся.

На самом деле, мы с Джимом хотели скромную свадьбу только с самыми близкими родственниками, но мои родители и слышать ничего не хотели. Они всё повторяли, что ждали этого дня всю свою жизнь и мы не можем отказать им в счастье повести дочь под венец на виду у всех родственников и знакомых. И мы уступили. Потом я даже была рада, что вышло по их воле, но Джим так им этого и не простил".

Время шло, и напряжённость между Джимом и матерью Кейт нарастала. "Джим называл мою мать "командиршей". Он жаловался, что она постоянно во всё вмешивается. Мы с мамой всегда были близки. Не то чтобы мы никогда не ссорились, но я всегда с ней всё обсуждала. Джим этого понять не мог. Он просил, чтобы я не делилась с ней всем подряд, чтобы какие-то интимные вещи оставляла при себе. Но у неё, на самом деле, самые благие побуждения. Она желает мне только хорошего".

После неловкой паузы Кейт признаётся: "Да, мать вмешивается в мою жизнь. Просто мне никогда не хватало сил противостоять ей. Я помню только одно исключение. Мне было восемнадцать, я подавала документы в разные колледжи, и она настаивала, чтобы я подала также и в университет Брауна. Ей было важно, чтобы я училась в "престижном" колледже. Так вот, я отказалась поступать в Браун. Я знала, что там очень трудно учиться, а мои школьные отметки были не особенно высокие. Я всегда старалась избегать трудных предметов. Если учитель был слишком строг, я заставляла родителей жаловаться и добиваться перевода по этому предмету в другой класс. Когда задавали трудное домашнее задание, они сидели со мной за кухонным столом и помогали мне его делать. Поэтому, хотя формально у меня были неплохие оценки, я не обманывалась насчёт себя. Я была уверена, что вылечу из Брауна.

Мать так не считала. Для неё я была – гений. У неё был на кухне эдакий "алтарь" с моими дневниками и контрольными и десятками моих фотографий на стене. Когда кто-то из моих друзей хотел "Пепси" или что-нибудь такое из кухни, я сама бежала принести. Я бы скорее умерла, чем позволила кому-нибудь увидеть всё это, развешанное там.

В общем, я сказала маме, что ни за что не стану подавать в Браун. И вдруг приходит от них письмо: "Мы рады сообщить Вам, что Вы приняты". Я была вне себя. Мать подала заявление от моего имени, подделала мою подпись, написала за меня автобиографию и всё прочее".

Борьба вокруг колледжей стала первым сражением, которое выиграла Кейт. Но то, что выбрала для себя она сама, оказалось совсем не тем, на что она надеялась. Она знала, как мать относится к вопросу о колледже, и чувство вины не позволяло ей радоваться студенческой жизни. Как будто радоваться означало бы унизить мать! Что ещё хуже, Кейт скучала по дому; большую часть первого курса она просидела в унылом одиночестве общежития, заказывая пиццу и плетя в письмах родителям небылицы о своих якобы многочисленных новых друзьях.

"Мне всегда было нелегко с кем-нибудь подружиться, – говорит Кейт. – Мать этого не признавала. Это, мол, просто моя застенчивость. Я терпеть не могу вечеринок, а у нас в колледже вся жизнь из них и состояла. В детстве, если меня не приглашали к кому-нибудь на день рождения, мама звонила матери этого человека и напрашивалась сама. Это было унизительно, но она заставляла меня идти. С тех пор я избегаю любых тусовок".

На втором курсе стало ещё хуже. Кейт сменила трёх соседок по комнате, не умея ужиться ни с одной.

"К апрелю со мной уже никто не общался. Родителям я в этом не признавалась. Как им было это понять? Они всегда мне говорили, какая я красивая, какая замечательная... Ничего другого они и слушать не желали.

И вот как-то вечером всё это во мне взорвалось.

– Это звонит ваша прекрасная, чудесная дочь, – рыдала я в трубку. – Вы всё говорите мне, какая я замечательная. Так почему все меня ненавидят, кроме вас?

Мать обвинила во всём колледж, который я выбрала. Я услышала многократное "а что я тебе говорила". Мои оценки, и так не очень высокие, стали совсем никуда. Со мной не было никого, кто мог бы мне помочь. Я чувствовала, что жизнь ужасна. Наконец, в конце второго курса, я бросила колледж".

Кейт вернулась домой, полная вины и страха перед встречей с матерью. "Я чувствовала, что страшно разочаровала своих родителей. Они-то ожидали, что я буду блистать в колледже. Я понимала, что мой провал был для матери убийственным. Что

она скажет своим друзьям.

Кейт поступила в местный колледж, и там познакомилась с Джимом. "Поначалу с Джимом было так легко, – вспоминает она. – Мы никогда не ссорились. Ему вроде бы было интересно всё, что я думала и чувствовала. Он всегда расспрашивал меня, просил рассказывать о себе, как будто я самый увлекательный человек на свете.

Мы поженились на второй день после выпуска. С самого начала Джима обижало, что я больше прислушиваюсь к советам матери. Он говорил, что я гораздо сильнее стараюсь угодить родителям, чем ему.

Я не была такой женой, которая влезает мужу в душу и старается всё понять. Джим сетовал, что я не интересуюсь его карьерой. Признаюсь, когда он мне рассказывал всякие истории, случавшиеся у него на работе, мне становилось скучно.

С самого начала я взяла в привычку убегать к родителям всякий раз, когда мы с Джимом ссорились. Я знала, что там мне посочувствуют. Я могла отлично понимать, что спровоцировала его сама, но пятнадцать минут в родительском доме убеждали меня, что я права, а он нет".

Джим жил с ощущением, что должен держать марку перед родителями жены и чего бы он ни достиг в жизни, этого никогда не будет достаточно. Подозрительность, которую питали друг к другу Джим и мать Кейт, оставалась скрытой под нарастающим напряжением, пока Кейт не забеременела. "Родители купили мне полное приданое, спальный гарнитур, целую комнату игрушек – море всякой всячины, на самом деле никому не нужной. Джим просто взбесился. Я не могла понять, за что он так на меня сердится. Я ведь ничего не просила у родителей. Они купили сами, как всегда всё делают по собственной инициативе. Он сказал, что хотел сам купить кое-какие вещи для нашего ребёнка, а мои родители ему всё испортили. Мне не хватило мужества попросить маму забрать всё это обратно. Так всё это и осталось у нас – навсегда став нашим с Джимом больным местом.

Когда я была на восьмом месяце, Джим попал под сокращение. Целыми днями он слонялся в депрессии по дому, непрестанно повторяя, как ему страшно и как он ощущает себя неудачником. Как-то раз поутру он даже заплакал. Мне было так неловко. Я была вся в своей беременности. Честно говоря, мне было трудно скрыть, как я, в общем-то, злюсь на него за то, что его уволили. Я хотела, чтобы он перестал об этом говорить, и постаралась сменить тему, и тогда он вихрем вылетел из дома.

Родилась Кера, и я стала проводить с мамой ещё больше времени, чем прежде. Кера, бывало, плакала часами напролёт. Я не доверяла себе, не знала, что делать, звонила маме, и она тут же прибегала.

Когда Кере было около года, у неё случилась очень высокая температура. Я впала в истерику, хотя врач не велел беспокоиться, потому что высокая температура бывает у всех младенцев. Мама отвезла нас в отделение «Скорой помощи». Она тоже не доверяла нашему врачу.

Мы проторчали в больнице несколько часов. Никому из нас не пришло в голову позвонить Джиму. Когда я вернулась домой, он метался взад-вперёд по комнате. Он весь день пытался мне дозвониться и впал в панику. Он не мог мне простить, что я не позвонила.

– И что, ты бы знал, что делать? – спросила я. Он уставился на меня, не веря своим ушам, и потом несколько недель со мной почти не разговаривал.

Когда Кере было пять, мать начала кампанию по внушению мне идеи, что Кера должна ходить в частную школу, а не в государственную, расположенную по соседству. Я знала, что Джиму это не понравится. И вот мы с мамой за его спиной отвели Керу на собеседование к директору частной школы. Естественно, Кера не могла держать это в секрете. Она рассказала Джиму, какую милую тётеньку мы встретили в этой милой школе. Джим взорвался. После этого наша жизнь стала одной сплошной ссорой.

Дела шли всё хуже. Джим называл меня избалованной девчонкой, всё ещё привязанной к маминой юбке. Я упрекала его, говорила, что он никчемный отец, больше занятый накоплением денег, чем образованием дочери. И как-то вечером Джим собрал чемодан и ушёл, сказав, что с него довольно и меня, и моей матери.

Теперь Джим говорит, что я никогда его по-настоящему не любила, а только хотела, чтобы он любил меня. В большинстве наших неурядиц он обвиняет мать, но я так не думаю. Ведь она на самом деле хочет помочь. Я знаю, что она меня любит, как никто никогда любить не будет. Но её любовь начинает давить на меня, как груз на шее. Всю жизнь она старалась меня защищать. И хотя сейчас она меня просто доводит, я не могу на неё сердиться. Слишком уж многим я ей обязана».

Детские переживания Кейт типичны для ребёнка, растущего в доме, где драма жизни детей становится навязчивой идеей родителей. Ничто так не занимало её мать, как проблемы детей. Она стремилась направлять и вести «корабль» Кейт по бурным волнам жизненного моря, с ужасом думая, что та без её совета и помощи просто ни с чем не справится.

Мать глубоко вошла в жизнь Кейт, любя её и желая быть заботливой матерью. Но она переборщила, "переродительствовала": она любила Кейт чрезмерно.

Что такое чрезмерная любовь? Рассмотрим поближе характерные особенности таких людей, как родители Кейт, черты, отличающие их от других родителей, чья любовь более благоразумна.

• Любящие родители отдают детям своё время, внимание и любовь и обеспечивают их эмоциональные и физические потребности. Чрезмерно любящие родители вплетаются в повседневную жизнь детей и рассматривают их как продолжение себя.

• Любящие родители стремятся быть настолько хорошими родителями, насколько могут, признавая при этом, что совершенства не существует. Родители, любящие слишком сильно, чрезмерно опекают своих детей в стремлении удовлетворить свою страсть быть "хорошими" родителями или вознаградить себя за пережитые в детстве лишения.

• Любящие родители поощряют развитие и самостоятельность, но устанавливают должные границы, чтобы создать детям благоприятную для их пытливости безопасную среду. Чрезмерно любящие родители препятствуют независимости детей, ищут способов управлять их мыслями и поступками и бессознательно стремятся вылепить их по образу самых высоких надежд, которые когда-то питали в отношении самих себя.

• Любящие родители признают за детьми сильные и слабые стороны. Они создают атмосферу, в которой нет оценочных суждений и поощряется самоуважение. Чрезмерно любящие родители бессознательно осуждают детей, которые не оправдывают их непомерно высоких ожиданий. Они действуют за детей, а не вместе с ними, опасаясь, что без их помощи дети ничего не сумеют.

• Любящие родители общаются с детьми напрямую, открыто и честно, создавая атмосферу благополучия и доверия. Чрезмерно любящие родители часто создают атмосферу неуверенности и недоверия, общаясь с детьми обиняками и подсознательно стремясь манипулировать ими.

• Любящие родители прислушиваются к детям и проявляют желание удовлетворить их эмоциональные или физические потребности. Чрезмерно любящие родители поддаются подсознательному стремлению исполнить свои собственные неудовлетворённые желания и несбывшиеся надежды, не особенно заботясь о том, что на самом деле требуется их детям.

• Любящие родители развивают внутренние качества и достоинства детей. Чрезмерно любящие родители больше озабочены внешней стороной; они ревниво сравнивают своих детей с другими.

Родители, любящие слишком сильно, могут быть богатыми или бедными. Они могут жить вместе, или в разводе, или во вдовстве, или быть одиночками. Они могут проводить на работе по десять часов каждый день или почти не выходить из дома. Склонность к сверхопеке не определяется благосостоянием. Она не столько связана с фактическим временем, проводимым с детьми, сколько с часами, проведёнными в тревогах, тягостных раздумьях и беспокойстве за них. "Переродительствовать" – не значит баловать детей, хотя это и может стать одним из результатов. "Переродительствование" – это интенсивная эмоциональная сверхвовлечённость в сочетании с потребностью управлять ребёнком. Это ведёт к взаимозависимости, которая очень могущественна и столь же мучительна.

Иногда в семье чрезмерно опекают только одного ребёнка. Это может быть первенец. Это может быть младшенький. Иногда это ребёнок, проявляющий особые таланты, но с такой же вероятностью это может быть и "проблемный" ребёнок, вообще мало на что способный. Кого именно из детей выделяют – имеет больше отношения к потребностям родителей.

Мать Кейт проявляла множество признаков чрезмерно любящего родителя. Она "одаривала" её своим временем, вниманием, подарками, мало заботясь о том, в чём Кейт на самом деле нуждалась и чего хотела. Она стремилась к контролю над жизнью Кейт, не признавая её желаний и развивая её зависимость от себя. Она внушила Кейт настолько высокую самооценку, что её жизнь превратилась в сплошную череду разочарований, потому что никто не мог любить и ценить её так, как любили и ценили родители.

Родительская любовь формирует основу детского самоуважения. Без родительской заботы, заинтересованности и одобрения вместо здоровой любви к себе мы вырастаем с ощущением пустоты и собственной никчёмности. Отсюда должно бы логически следовать, что чем больше любви получаем мы от родителей, чем больше внимания, заботы и защиты мы видим от них, тем более ценными и достойными ощущаем себя. Но для Кейт всё оказалось совсем наоборот. Как и у большинства людей, которых в детстве непомерно любили, неуёмный контроль со стороны матери на протяжении всей жизни мало способствовал росту её самооценки. Собственно говоря, её самооценка оказалась зависящей от материнского одобрения. Кейт чувствовала себя в безопасности только тогда, когда слушалась матери. Чем больше мать ее контролировала, тем пассивнее она становилась.

В истории её взаимоотношений с родителями нет ничего, что подготовило бы её к супружеским отношениям, к их поддержанию, к внесению в них своего эмоционального вклада. В свете детских переживаний Кейт нет ничего удивительного, что у них с Джимом начались проблемы на самых ранних стадиях знакомства. Когда Кейт встретила Джима, всё, что она могла привнести в их отношения, был набор нахватанных от родителей поверхностных представлений о том, что значит "любить" и "быть любимой". Чувство неловкости и беспокойства, подавившее все остальные чувства, испытанное ею, когда Джим заплакал в её присутствии, нежелание идти навстречу его нуждам свидетельствуют об эмоциональном отсутствии Кейт в отношениях с Джимом. Она искала в нём "добытчика", человека, который заботился бы о ней, не прося многого взамен. Теперь Кейт понимает, что, хотя и вышла замуж за Джима и родила ему ребёнка, по-настоящему близка с ним она так никогда и не была. Её зависимость от матери и близость отношений с нею не оставили места для Джима.

Не все дети с такой лёгкостью, как Кейт, подпадают под контроль родителей. Многие бунтуют, но только для того, чтобы в конце концов уступить и вернуться, когда чувство вины становится невыносимым. Но бунтуй или сдавайся, а цену за переродительствование приходится платить всем, и немалую. Когда родители смотрятся в нас, как в зеркало, стараясь "вылепить" по образцу своих высочайших ожиданий; когда они вплетаются в разворачивающуюся изо дня в день драму нашей жизни, выигрывая и проигрывая за нас наши сражения, ограждая от боли и ран; когда они уделяют нам больше внимания, чем когда-либо может понадобиться или захотеться; когда они превращают наши дела и обязанности в свои собственные, – мы получаем двойственное послание, приводящее к двойственному результату. Мы приучаемся ощущать себя людьми, вполне достойными внимания, но не научаемся осознавать свои потребности и стремиться к их удовлетворению. Мы приучаемся следовать наставлениям других, но боимся брать на себя инициативу и доверять собственному чутью. Мы обучаемся манипуляции людьми, чтобы завладевать их вниманием, но не умеем ясно и недвусмысленно сообщать людям, что от них хотим. Мы учимся "хорошо выглядеть" в любовных отношениях, но слишком боязливы, чтобы открыться человеку в подлинной близости.

Вырастая, мы приносим из детства особый стиль поведения и некий набор мнений о самих себе. В них можно увидеть типичные черты людей, которых, как Кейт, слишком навязчиво опекали в детстве. Если вы росли, окружённые удушающим вниманием, навязчивой заботой, неоправданно высокими упованиями, вы можете найти эти черты и у себя. Вот они:

У вас проблемы в отношениях с близким человеком

Наши отношения с людьми заключены между двумя крайностями: потребностью близости и бессознательным желанием держать подходящих слишком близко на некотором расстоянии. В любом случае, мы становимся взрослыми с ощущением, что потребность в близости (наша или других людей) – самая сильная.

Мы желаем близости, но и боимся её. Мы узнали от родителей, что любовь сопровождается большими ожиданиями со стороны партнера – здесь особенно важно держать марку. А что, если мы не сможем быть всем тем, чего от нас ожидает наш возлюбленный? Если мы позволим ему стать близким нам человеком, а потом окажемся не тем, чего он от нас ждёт, – не задохнёмся ли мы?

Мы начинаем выталкивать людей из нашей жизни, становясь чересчур зависимыми и нуждающимися в них или дистанцируясь от них из-за своей холодности или надменности. Какова бы ни была наша тактика, результат всегда один: мы тоскуем по близости, но слишком трусливы, чтобы позволить себе испытать её по-настоящему.

Вы "питаетесь" одобрением окружающих

Те, кто испытал на себе слишком сильную любовь родителей, часто становятся "человекоугодниками", чутко улавливающими потребности окружающих и постоянно озабоченными тем, чтобы "прилично выглядеть".

В детстве мерилом нашей самооценки было одобрение родителей. Одобрение внутреннее если и являлось, то редко. Наше самоуважение попало в зависимость от похвалы и признания со стороны родителей. Имея очень слабое, а то и вовсе не имея никакого "ощущения собственного я", то есть знания о том, что мы представляем сами собой, без наших достижений и талантов, которыми нас обычно определяют, – мы перенесли эту зависимость на других присутствующих в нашей жизни людей.

Мы постоянно ждём, что кто-то позволит нам наконец почувствовать, что мы хорошие. Но жить ради одобрения других – опасный путь. Очень часто мы вовсе не получаем одобрения, а ведь мы им "питаемся". Большинству людей просто нет до нас дела, тогда как нашим маме с папой было. Такова горькая реальность, и с этим ничего не поделаешь.

Вас одолевает чувство вины, даже если вы ни в чём не виноваты

"Я чувствую себя виноватым во всём", – вот типичное высказывание тех, кого в детстве окружали излишней заботой. В самом раннем возрасте эти дети начинают понимать, что родители из кожи вон вылезут, чтобы их обеспечить. Это и материальные блага – деньги, одежда, пища, жилище. Это, и даже в большей степени, особое внимание – вечная бдительность, которая скоро становится удушающей. У детей, родители которых любят их такой огромной любовью, развивается по отношению к ним чувство невозвращённого долга.

Если с нами происходило подобное, единственный известный нам способ отплатить родителям за их любовь – это быть хорошим мальчиком или хорошей девочкой. Мы считаем, что не вправе сердиться на родителей, которые так много для нас сделали. Мы учимся подавлять свои негативные чувства, потому что они могут обидеть наших родителей. Мы полагаем, что должны ради них иметь достижения, должны их ублажать, заставлять гордиться собою. А если не можем, то ощущаем чудовищную вину.

Вам кажется, что жизнь к вам несправедлива

"Сверхопекаемый" ребёнок ещё в раннем детстве обнаруживает, что мир не разделяет всех тех восторгов по поводу его талантов, которыми он окружён дома. Отсюда разочарование и неуверенность в себе.

Мало кто из нас способен оправдывать высокие ожидания и большие надежды наших родителей. Увы, мы подвергаем сомнениям любые свои достижения. Родители внушали нам, что мы способны на многое, столь многое, что нам достаточно протянуть руку – и мм ухватим всё, что только есть хорошего в жизни. Когда мир оказывается не вполне полон обещанных родителями чудес, жизнь воспринимается несправедливой.

Вам трудно довериться людям

Доверие – трудное дело для людей, которых в детстве непомерно любили. Мы либо не доверяем никому, либо становимся безнадёжно наивны в отношении истинных намерений окружающих, веря всему, что они ни скажут, пока не испытаем горькое разочарование.

Почему вопрос доверия так важен для нас? Основы чувства доверия и недоверия заложены в нас с раннего детства. Мы принимаем осознанное или бессознательное решение, как будем относиться к миру: опасен или надёжен он для нас?

Отцами и матерями, которые слишком опекают своих детей, обычно движет забота о благополучии своего ребёнка. Если родители стремятся к чрезмерному контролю или принимают за ребёнка все решения, тот как бы получает от них послание:

"Мои решения недостаточно хороши... Я не могу доверять себе". Если родители непомерно защищают ребёнка и без конца трубят ему в уши, какой вред могут нанести ему окружающие люди и предметы, у него вырабатывается убеждение: "Я не могу доверять другим".

Это глубокое чувство неуверенности в себе и в мире кроется в самой сердцевине нашей личности и остаётся с нами, когда мы вырастаем. Наша доверчивость может поколебаться ещё сильнее, когда мы начинаем общаться со сверстниками. С раннего детства родители внушали нам, что мы – особенные и заслуживаем непрерывного внимания. Когда мк встречаем людей вне нашей семьи, мы с горечью осознаём, что весь остальной мир не обязательно разделяет эти взгляды. Так кому же можно доверять? Это недоверие мы проецируем на внешний мир, представляя окружающую среду ещё более опасной и угрожающей. Мы не доверяем людям и упускаем благоприятные возможности, боясь критики, отвержения и просто телесных повреждений.

Вы стремитесь "контролировать" окружающих

Ощущение, что у вас все под контролем, чрезвычайно важно. Поскольку "переродительствованные" имеют за плечами долгий опыт контроля со стороны родителей, они часто вырабатывают в себе привычку командовать, чтобы отгородиться от других.

В детстве мы полностью зависим от своих родителей. При нормальном положении дел нам позволяют напрягаться и испытывать свои силы в новых ситуациях. При этом бывают успехи, а бывают и провалы. Мы учимся на своих ошибках.

Чрезмерно заботливые родители, однако же, не позволяют нам идти на риск. Стремясь защитить нас, они ни на минуту не упускают из поля своего внимания драму нашей жизни. Чтобы предохранить нас от возможных неприятностей, они уводят нас вообще от всех жизненных вызовов: а вдруг случится неудача или провал?

В результате мы вырастаем с чувством беспомощности. Появляется защитная реакция – нам необходимо чувствовать себя "у руля", и мы начинаем чрезмерно контролировать других. Иногда мы делаем это пассивным способом, – отстраняясь. Мы уединяемся, избегаем, отвергаем, бунтуем против тех, у кого над нами власть. Испытываемое большинством из нас недоверие к начальству, к учителям наших детей или к правительству – отражение именно этого. Нам трудно быть "членами команды". Нам гораздо удобнее работать независимо, когда мы сами себе хозяева.

Нам не позволяли самим управлять собою, потому что нас подавляли, контролировали и ограждали от всего, и теперь мы стремимся перенести то же самое на тех, с кем мы связаны в жизни. Мы можем избрать для себя стиль несгибаемой, начальственной личности, и это даёт нам иллюзию силы и уверенности в себе, но при этом создаёт отчуждение и конфликт в наших личных отношениях.

Вам трудно выполнить задачу от начала до конца

Дети, задавленные нереалистичными надеждами и ожиданиями со стороны родителей, часто становятся мечтателями с прекрасными идеями, планами и намерениями, которые никогда не воплощаются в жизнь. Мы никогда не заканчиваем начатого.

Это легко объяснить. Когда растёшь, окружённый особым вниманием и особыми услугами, – это и благо, и беда. С одной стороны, мм ощущаем родительскую защиту, нам уютно и хорошо. С другой – приучаемся к мысли, что, если не доведём дела до конца, нас всегда выручат.

Родители выполняли за нас домашние задания, улаживали наши споры, устраивали нас на работу, находили друзей, устраивали "блат". Ничего странного, что мы привыкли ожидать, что всё сложится для нас само собой. Мы принимаемся за какое-нибудь дело и потом ждём, что явится джин из бутылки, а он не является. Вы можете узнать тех, кого любили слишком сильно, по их папкам, ящикам письменных столов и записным книжкам, переполненным не дописанными стихами, списками незаконченных дел, идеями и планами, которые никогда не осуществятся.

Откладывание "на потом" стало нашей погибелью тогда, когда мы поверили внушению, что самостоятельно не сможем сделать ничего по-настоящему хорошего и нуждаемся в постоянной опеке. Может быть, это случилось, когда мы согласились на столь высокие ожидания, и теперь любая задача выглядит как прямой путь к провалу. И вот мы действуем только наверняка. Мы не хотим рисковать, не хотим, чтобы нашу работу отвергали, не хотим ответственности – и редко заканчиваем начатое.

Вы склонны к самобичеванию

"Мне хочется выпороть себя всякий раз, когда я допускаю ошибку, – говорит один заняньканный в детстве человек, взрослые, которых непомерно любили в детстве, – злейшие критики сами себе. Они постоянно ощущают осуждение со стороны, особенно со стороны собственных родителей. Никакие достижения не кажутся им достаточными.

Почему же после всего того, что нам давали, после всех этих немыслимых похвал мы так самокритичны? Ведь в детстве мы были "пупом земли"! Мы верили, что надежды и мечты наших родителей – в наших руках.

Мы очень рано усваиваем от родителей множество всяких должен". Ты должен стать врачом или юристом. Ты должен хорошо учиться. Ты должен иметь много друзей. Тебе всё время должно быть хорошо. Скоро нам уже не нужны будут родители, чтобы слышать, чем мы должны быть – и заодно чем не стали. У нас возникает собственный внутренний голос, который и называется "внутренним критиком". Этот голос повторяет затверженный родительский припев – болезненную, негативную отповедь.

Вырастая, мы с большим успехом расцвечиваем полученные в детстве критические внушения: "Это ты не сможешь, давай я сделаю за тебя" становится "Меня будут любить только в случае успешности. Я должен выглядеть идеально и доводить всё до совершенства, иначе я – неудачник".

Уютно прижившийся в нас внутренний критик, "жирея" на негативных мыслях, подрывает нашу веру в себя, порождает депрессии, заставляет избегать людей и упускать благоприятные возможности.

Вам кажется, что вам "всё положено"

Кто не упускает случая заставить официанта унести обратно не вполне идеальное блюдо, пожаловаться на плохое обслуживание, потребовать лучшего места? Ребёнок, которого непомерно любили, вырастает с уверенностью, что ему положено только самое лучшее.

В детстве нас обхаживали-переобхаживали, и скоро мы привыкли, что так и должно быть. Когда привилегии, материальные блага или внимание преподносят нам на блюдечке с голубой каёмочкой, мы начинаем полагать, что жизнь так и устроена.

Мы вступаем в отношения с людьми, бессознательно ожидая, что нас так и будут обхаживать. Мы готовим себе глубокое разочарование. Когда мы входим в комнату и никто не бросается к нам с вопросом "Что с тобой?" – у нас возникает ощущение, что нас надули. Когда мы не получаем желанной должности или запрошенной зарплаты, мы негодуем.

Наше разочарование растёт, и мы начинаем искать той заботы, которую предоставляли нам родители, в наших интимных отношениях. Мы выбираем в супруги человека чрезмерно заботливого и самоотверженного, отвечающего нашим чаяниям. Такие неравные с самого начала связи часто заканчиваются обидами и конфликтами.

Вы не умеете наслаждаться жизнью и радоваться моменту

"Эка невидаль", – говорит оставшийся ребёнком взрослый. В детстве нас хвалили, когда мы подавляли эмоции и "владели собой". Взрывы эмоций были для наших родителей опасными признаками, приводили их в замешательство.

Теперь мы боимся своих эмоций и считаем, что нас за них "заругают". Теперь, даже в самые лучшие моменты жизни, нас не покидает ощущение безрадостности, нерешительности: а вдруг в этой радости момента мы забудемся, потеряем контроль над собой? Жизнь – дело серьёзное. "Переродительствованные" склонны жить интеллектуально, постоянно анализируя себя и других.

Вам нелегко принимать решения

"Я не умею даже выбирать себе одежду, – признаётся одна женщина. – Я иду к маме и спрашиваю её мнение. Когда тебе за тридцать, это уже не смешно".

Процесс принятия даже самых простых решений вызывает у тех, кого слишком сильно любили, болезненное чувство беспокойства и неуверенности. Они ждут "благословения" других, даже когда наилучший выбор совершенно очевиден.

Чрезмерно любящие родители, стремясь защитить ребёнка и позаботиться о нём, склонны принимать за него все решения. Такая непомерная забота может обойтись ребёнку очень дорого.

Когда наши собственные попытки принять решение подрываются ревностным желанием родителей нам помочь, нам посылается сигнал, что наш выбор значения не имеет. Мы так никогда и не приучаемся доверять своей интуиции и своим оценкам.

Если таков был наш детский опыт, взрослыми мы становимся нерешительны. Мы ищем того, кто взял бы на себя ответственность за наши решения. Часто мы ищем мужа или жену, способных играть роль родителей, а сами оказываемся в этих взрослых отношениях в роли ребёнка.

Вы боитесь успеха

Дети, которых слишком сильно любили и опекали, становятся "неполноценными" взрослыми. Они поздно начинают свой жизненный путь, сначала проходя долгий период шатаний и бездействия. Очень часто они сами подрывают собственный успех. "Чем выше лезешь, тем дальше падать", – таково их оправдание упущенных возможностей. Они ужасно боятся, что, если преуспеют, от них потребуют продолжения, а они не сумеют.

Что люди вообще от нас чего-то ожидают – это нормально. Но для человека, всю жизнь прыгающего через барьеры необоснованных родительских ожиданий, даже намёк на то, чтобы сделать больше, ложится на сердце тяжким гнётом.

Другая причина страха перед успехом – необходимость принимать на себя ответственность за себя самого. Если в детстве вас любили слишком сильно, вместе с любовью вы получали ещё и внушение о том, что о вас всегда позаботятся. Очень легко поддаться соблазну навсегда остаться под крылышком семьи.

Успех же требует риска и, более того, независимости. Стать независимым и успешным – как летать на трапеции без страховки. Мы боимся, что если выпутаемся из защитной сети наших родителей и эмоционально отделимся от них, то ударим лицом в грязь. Ведь нас никто не научил подниматься с земли без посторонней помощи. Нет, уж лучше подальше от этой ненадежной трапеции, и не надо нам связанного с успешностью риска.

Вы склонны к нарушению режима питания

Булимия (излишний аппетит), анорексия (отсутствие аппетита) и ожирение – типичные расстройства среди людей, которых в детстве слишком опекали. Предрасположенность к этим расстройствам – следствие привычки восполнять свои эмоциональные потребности едой.

Когда родители постоянно держат нас под контролем, мы растём в очень ограниченном эмоциональном пространстве. Никто не уважает наших границ. Нам недоступно чувство самостоятельности и независимости. Мы не знаем, что принадлежит нам, а что – чужое.

Чрезмерная опека и настойчивое внимание могут стать настолько интенсивными и назойливыми, что мы начинаем ощущать над собой насилие. Иногда ожидания, которые возлагают на нас наши родители, становятся просто невыносимыми. Лишённые уважения и права на собственные нужды, мы вырастаем с неутолённой потребностью быть услышанными и признанными как отдельные личности.

Жизнь становится для нас постоянным поиском способов избежать неприятностей, связанных с близостью. Один из способов заглушить наши страхи – одержимость едой. Позволить себе ненормальный режим питания – один из способов отнять у доминирующих родителей контроль над собой. Это может также служить способом выстроить себе раковину и спрятаться в ней. Когда мы полнеем или худеем настолько, что людям становится неприятно на нас смотреть, мы соблюдаем между ними и собой безопасное расстояние.

Вы чрезмерно любите своих родителей

Может быть, чтение этой книги вызовет у вас неприятные ощущения: гнев, беспокойство, желание защитить ваших родителей. Может быть, вам хочется их оправдывать, покрывать, защищать, объяснять и прощать, потому что вы их любите, а то, что сейчас читаете, попахивает хулой на них.

Посмотрим поближе на это стремление защитить родителей. Мы склонны видеть их слабыми, хрупкими, подавленными, ничего не понимающими или несчастными. Зачем нам нужно видеть их именно такими? Да, иногда они несчастны. Конечно, они не всегда совершенны в своих делах. Но они вряд ли так слабы или настолько нуждаются, как мы это себе представляем. Это люди, которые двадцать лет содержали дом, работали, воспитывали детей, общались с друзьями, путешествовали, каждое утро поднимались с постели и пережили много такого, что нам и не снилось. По нормальным, общепринятым стандартам их надо признать уверенными в себе, сильными, жизнеспособными людьми. А мы видим их беззащитными и мчимся им на выручку.

Если анализ отношений с родителями вас расстраивает или заставляет чувствовать себя виноватым, вот вам совет: есть способы пересмотреть эти взаимоотношения без того, чтобы их разрывать. Вы можете задаться вопросом: почему, когда вы не оправдываете родительских ожиданий, вы злитесь или становитесь несчастны, но по-прежнему глубоко их любите? Вы можете обдумать и понять, почему вам так тошно, когда вы идете против семейных устоев, и сохранить при этом тесные узы с отцом и матерью. Вы можете "договориться" со своим чувством вины и потребностью одобрения со стороны родителей без того, чтобы их предавать. Вы можете научиться отвечать на их любовь без того, чтобы любить их чрезмерно, забывая себя. Вы можете предоставить им свободу поступить точно так же.

Для начала попробуйте рассмотреть ваших родителей объективнее. Они сильнее, чем вы думаете. Вы сами были в немалой степени участниками вашего переродительствования, и ваша ответственность за это не меньше. Зависимость тут взаимная. Чрезмерная любовь к вам родителей причинила им столько же неприятностей, сколько и вам – чрезмерная любовь к ним.

Во взаимоотношениях всегда две стороны, но чтобы они начали изменяться, достаточно действий одной из них. Наши родители достаточно крепки, чтобы пережить наш анализ взаимоотношений с ними и увидеть, что эта переоценка значит для нас и для них.

Может быть, вы узнаёте себя не во всех этих характеристиках. Но если вы можете приложить к себе многие из них, будьте уверены – вы не одиноки. Большинство из тех, кого непомерно любили в детстве, в той или иной мере обладают этими чертами характера.

Выйти из детства "живым и невредимым", даже в самых лучших семьях, – трудная задача, требующая усилий. Иногда благие намерения родителей косвенно мешают развиваться в столь любимых ими детях тем самым достоинствам и чувству надёжности существования, которые они надеялись в них воспитать. Иногда это не они, а наша собственная потребность привязывает нас к родителям ещё долго после того, как нам надо уже рассчитывать только на себя. Вот когда нам нужны изменения, и для этого необходима поддержка. Только до конца поняв, как и почему нас чрезмерно любили, мы можем начать изменяться к лучшему.

Эта книга – не приглашение быть неблагодарными или возлагать вину на родителей, давших нам так много. Она и не о том, как обвинить самих себя. Она о принятии себя такими, какие мы есть, о способности к самоанализу и изменению – для всех нас.

Изнеженно – обездоленный ребенок

"Мы дали тебе всё"

"Каждый месяц мне приходят по почте, чеки от отца. Я отсылаю их обратно, но они всё равно приходят. Друзья говорят:

ты что, чокнутая, не брать деньги у родителей? Это трудно объяснить – очень уж много всякого привязано ко всему, что он мне даёт. Он даст мне всё на свете – кроме свободы и права быть собой". Карен, 21 год, секретарь

Нет в нашем языке слова, которое было бы так двусмысленно, так источало бы чувство неисполненного долга, было бы так окрашено в тона обиды, как слово "спасибо", когда мы говорим его нашим родителям. Бормоча "Мама, папа, спасибо", неловко суча ногами и отводя глаза в сторону, мы чувствуем себя беззащитными, как дошкольники.

Почему происходит так? Мы отлично понимаем, чем обязаны им. Кажется, никто на свете настолько не заслуживает нашей благодарности, как родители, так нас любившие. Для них слово ' любить" было синонимом слова "давать". Они не могли дать нам того, чего не имели сами, но ничто на свете не помешало бы им сделать так, чтобы у нас было всё, в чём мы, по их понятиям, нуждались.

Можно обойти весь мир и не найти никого другого, кто бы с таким желанием всё для нас делал и всем нас обеспечивал. И всё же нам трудно сказать "спасибо". Что ж, мы испорченные и неблагодарные? Или нам давали слишком много?

Большинство родителей дарят детям своё время, внимание и материальные блага, но чрезмерно любящие родители дарят чрезмерно много. Что это значит – давать слишком много? Трейси, тридцатичетырёхлетняя школьная учительница, рассказывает историю, на примере которой видно, каково живётся ребёнку, окружённому альтруистами-дарителями, которые чрезмерно любят и дарят.

"У матери никогда ничего особенного в жизни не было, – начинает свою повесть Трейси. – Он была не из тех, кто целыми днями занимается благотворительностью или бегает по подругам. Её "коньком" были мы.

Если мне становилось скучно, она бросала все дела и отправлялась со мной в зоопарк, или по магазинам, или в кино. Она ни разу не сказала "Почему бы тебе не позвонить друзьям?" или "Трейси, я занята. Неужели ты не можешь найти себе дело?"

Ей несносна была даже мысль о том, чтобы оставить нас с няней, так что мы с братом Марком везде ходили с ней и с отцом. Они никогда ничего не планировали на субботний вечер, не спросив сначала, что собираемся делать мы, и потом включали нас в свои планы. Они ни разу не ездили без нас в отпуск.

Наш дом сделался местом сборищ наших друзей. Мы переворачивали всё вверх дном, а мама за нами убирала. И не то чтобы она не ругалась. Ругалась. Но это ничего не меняло. Моя мать не может сердиться на кого-либо дольше двух минут. Она, бывало, покричит на нас и тут же извиняется.

Похоже на идеальное детство? – Трейси смеётся, потом призадумывается. – Снаружи, да. Знаете, можно быть вполне избалованным ребёнком и без кучи денег. Мы никогда не были богаты, но нам на всё хватало, и у меня никогда не было ни в чём нужды.

Забавно, что сама я никогда ни о чём не просила. Это всегда была мамина инициатива: "Вот, на будущий год у тебя начинаются старшие классы, тебе нужно приодеться" или "Тебе нужны джинсы, такие, как все носят". На самом деле приодеться надо было бы ей, но она говаривала: "Я никуда не хожу. Зачем мне обновки?"

Трейси приучилась полностью полагаться на мать, и та её никогда не подводила. Мать заботилась о ней, ей всегда было до всего дело. "Я была тихоня, и её это тревожило. Когда мы обедали вчетвером, Марк вытворял всякие штуки, а я сидела и тихонько ковыряла вилкой в тарелке. Вдруг я чувствовала на себе мамин взгляд:

– Что с тобой, Трейси? Почему ты не ешь? Я отвечала "Ничего", она спрашивала снова и снова, и я наконец срывалась, кричала:

– СО МНОЙ ВСЁ В ПОРЯДКЕ! ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! – и убегала к себе.

Очень скоро она появлялась у моей двери. Я знала, что она обязательно придёт. В нашем доме детям не позволялось чувствовать себя несчастными. Она садилась на мою кровать и не отпускала меня, пока не выпытает, что меня так расстроило. И тогда она принималась объяснять, как не правы мои учителя, как не правы мои друзья, как не прав мой парень. Все, на кого я сердилась, были не правы. И она вовсе не притворялась. Я никогда не считалась ни в чём виноватой. Должна сказать, что мне от этого становилось легче.

Много лет спустя, в курсе психотерапии, я, бывало, замолчу, уставлюсь в пол и жду, когда аналитик вытянет из меня, что со мной. И потом жду, чтобы он сказал, насколько я права, а все остальные не правы. И когда он такого не говорил, я приходила в бешенство.

Мама часто говаривала: "Трейси, ты знаешь, что мы с папой луну с неба достанем, чтобы только тебе было хорошо".

И достали бы. Никогда в жизни никто не вкладывал столько энергии в то, чтобы мне было хорошо. Вот очень характерный пример. Однажды мне было скучно, и я начала ныть, что вот, мол, хочу найти какую-нибудь работу на неполный день после школы. Я пошла в один магазин и заполнила там заявление, и больше искать не стала, а просто сидела и скулила. Кончилось тем, что мать обошла все соседние магазины и порассказала, какая у неё способная дочь. Наконец, она уговорила кого-то, и меня приняли в фотомагазин".

Смущённо улыбаясь, Трейси вспоминает: "Я проработала около месяца. Сметать пыль с фотоаппаратов и раскладывать пачки фотографий по полкам было тоскливо, и однажды я просто не вышла в свою смену. Этим всё и закончилось. И так у меня бывало много раз. Я просто постепенно растворялась в воздухе – и пусть они там сами разбираются, что со мной случилось. Ну или пусть мама позвонит".

Окончив колледж, Трейси продолжала жить с родителями. Они никак не поощряли идею о том, чтобы ей жить отдельно, и даже отговаривали её, когда она заводила об этом речь. "Я поступила учительницей в среднюю школу, и, хотя платили там не очень много, иметь в своём распоряжении целое лето мне нравилось. Директор меня ненавидела: она ожидала, что я буду оставаться после уроков и заниматься с детьми спортом или заседать во всяких учительских комитетах. Но мне платили только за время до трёх, и я считала, что именно в этот момент имею право закрывать за собой дверь.

И ведь ничего такого выдающегося меня дома не ожидало. Большую часть времени я чувствовала себя как в тюрьме или в психушке. Я не встречалась с мужчинами, во всяком случае, ни с одним, с кем бы я могла завести роман. Даже лучшие друзья всё чаще были слишком заняты, чтобы побыть со мной. Я упрекала их, что не звонят, а они отвечали: "А ты почему хоть иногда не позвонишь? А то всё ждешь, что тебе позвонят и что-нибудь придумают".

Но я никогда особенно не умела ничего такого придумывать. Не успеешь опомниться – вот и выходные, и кончается тем, что я опять сижу дома и смотрю телевизор.

Мне было двадцать пять, а я чувствовала себя так, как будто жизнь ещё не начиналась; вечно измотанная, а при этом ничего не делаю. Я начала подумывать, что, если стану жить отдельно от родителей и ближе к центру, многое изменится.

Как-то раз в выходной день я поехала на метро в центр и стала искать квартиру, которая была бы мне по карману. Такое дело без помощи матери – это трудно, но я её с собой не взяла. Это же мой большой рывок к независимости, да? Ну к концу дня я совершенно выдохлась. Все квартиры казались одинаковыми. У меня всё перепуталось в голове, и я сняла, что попало.

Надо признаться, квартира была ужасная, настоящая тараканья заводь. С потолка свисал кусок штукатурки, в раковине в ванной рыжело большое пятно ржавчины. Но я уже утомилась поисками, так что внесла залог и подписала контракт.

Назавтра родители поехали на машине посмотреть квартиру и пришли в ужас. Мать сказала: "Ты не можешь здесь жить". "Но зато мне это по карману!" – вопила я.

Мы обе бились в истерике; отец отвёл нас к машине. Он поездил по городу и припарковался у стильного многоэтажного дома в элитном районе.

Мы вошли, и я подумала – вот это да, сила! Там даже был крытый бассейн и солярий. Я очень живо себе представила, как буду здесь жить.

Я понимала, что стоить это должно больше, чем я могу себе позволить, но не сказала ни слова. Родители сказали:

– Вот здесь ты можешь жить.

И я въехала, и каждый месяц они присылали чек, чтобы помочь оплатить квартиру. Даже смешно. Вот, захотела вырваться и жить одна, а кончилось тем, что в двадцать пять лет получаю пособие от родителей".

Приближался её тридцатый день рождения, когда Трейси вдруг поймала себя на том, что регулярно наведывается к врачу с жалобами на постоянную усталость и желудочные недомогания. Тот не нашёл никакой причины в органике и посоветовал психотерапию. Трейси была вне себя. "Я немедленно сменила врача. Я понимала так, что психотерапия – это для тех, над кем поиздевались или у кого эмоциональные проблемы. Да кому в голову взбредёт, что мне нужна психотерапия?"

Уговорил пойти к психотерапевту её брат Марк. "Мы были близки, и он, как оказалось, знал меня лучше, чем я могла предположить. Внешне моя жизнь выглядит вполне прилично. У меня прекрасная квартира и хорошая работа. Я работаю и живу вроде бы нормально, но на самом деле я просто отправляю жизненные функции. Я в постоянной депрессии. Мне ничего по-настоящему не интересно. Всё кругом одно и то же.

В этом трудно признаться, но я очень одинока. Я несчастна, но я не знаю, что нужно, чтобы быть счастливой. Меня спрашивают, что я умею делать хорошо, а я не знаю. Я жалуюсь на жизнь, но ничего не делаю, чтобы её изменить.

Я – большое разочарование для моих родителей, я это знаю. Они столько в меня вложили, и уж, по крайней мере, я должна была бы быть счастлива. То, что я в постоянной депрессии и лечусь, их убивает, но они платят за лечение. Они звонят мне со всякими предложениями. Так и вижу, как они сидят вместе дома, мучаются моими проблемами и спрашивают друг друга: "Как бы нам сделать так, чтобы у Трейси в жизни происходило что-нибудь хорошее?"

Самая последняя идея была нам всем вместе открыть семейный ресторанчик быстрого питания. Они готовы были вложить в него накопленное ими за всю жизнь. Отец сказал: "Ты, Трейси, будешь главная. Мы не будем вмешиваться. Мы просто хотим видеть тебя счастливой".

"Но я не смогла, и не смогу. У меня сейчас просто не хватает энергии".

На первый взгляд трудно понять, как Трейси, которая ребёнком нежилась в море внимания со стороны обоих родителей, изо всех сил старавшихся сделать её счастливой, выросла депрессивной личностью, нуждающейся в психиатрической помощи.

Родители обхаживали Трейси, считая, что отсутствие всякой нужды и потрясений создаст прочный жизненный фундамент любимому ими ребёнку. Так что же случилось?

Для матери Трейси быть любящим родителем значило без конца готовить, убирать, возить на машине, организовывать, слушать, нежить и потакать. В известной степени, так оно и есть. Но родители давали Трейси слишком много.

Трейси очень рано выучила правила игры. При малейшем выражении недовольства, а то и безо всякой причины, отец с матерью инстинктивно мчались на помощь. Когда ей бывало плохо, они старались решить её проблемы. Когда ей нужна была работа или квартира, они находили их для неё. Родители присвоили её обязанности.

В начальной школе, когда дети извлекают самые глубокие уроки из собственных ошибок, Трейси каждый день возвращаясь домой, слушала убедительные доводы матери о том, что во всех её ошибках и промахах виноват кто-то другой. Матери было невыносимо видеть Трейси расстроенной, и она пыталась найти рациональные объяснения любым страданиям дочери – таков был её способ любить и опекать своего ребёнка.

Чем обернулось всё это одаривание для Трейси? Потерявшая ко всему интерес, не знающая покоя, вечно выжидающая, она провела большую часть жизни в надеждах, что вот-вот случится что-то такое, что сделает её счастливой. У неё выработалось убеждение, что брать на себя контроль и ответственность за собственную жизнь просто незачем.

Поскольку Трейси привыкла, что кто-то обязательно предугадает и удовлетворит её потребности, она так и плыла по течению, сонная и зевающая, не имея ни энергии, ни честолюбия, чтобы делать что-то самой, а не только брать, что дают. Она была уверена в завтрашнем дне, потому что знала, что всегда может положиться на родителей, и была им за это благодарна. Она могла всегда рассчитывать на то, что её выручат, если решение окажется неправильным. Как и многие другие дети, которым было дано слишком много, она променяла свободу и чувство собственного достоинства на более лёгкую дорожку, ту, что расстилала перед нею зависимость от родителей.

Результатом этой зависимости стала неуверенность в себе. Трейси предпочла избегать всего, что могло бы явить её несостоятельность. Когда надо было принять решение, она теряла способность двигаться. Она не могла поставить себе цель, найти приносящую удовлетворение работу, даже позвонить друзьям и предложить, как провести вечер.

Изнуряющая пассивность, характеризовавшая её подход к жизни, была на самом деле страхом, а не физической усталостью. Это была защитная реакция на необходимость как-то справляться с растущим ощущением собственной несостоятельности.

Трейси – типичный пример изнеженно-обездоленного ребёнка, феномена, который в большинстве случаев создают, сами того не желая, слишком много дающие родители. Чрезмерные дозы любви, внимания, денег, времени – всего того, что имели и могли ей дать родители, – лишали ее основополагающего:

веры в свои силы, самоуважения, внутреннего побуждения к инициативе, к настойчивости, к самодостаточности. Трейси никогда не умела мобилизовать ресурсы, которые позволили бы ей обрести чувство самоуважения и контроля над своей жизнью. Преградой на этом пути стояли её родители, действовавшие из самых что ни на есть благих побуждений.

На детей, растущих в подобных семьях, ежедневно обрушивается лавина материальных благ и услуг, в которых они, по убеждению родителей, нуждаются. Сами они никогда не требуют к себе внимания отца или матери. Им это просто ни к чему. Они не упрашивают, не торгуются за игрушки, наряды, карманные деньги. Им даже и просить почти не приходится. Здесь переходят почти все границы и выполняют почти все желания. Родители, даже собираясь сказать "нет", говорят "да" и делают за детей то, что те способны сделать сами.

Непомерно щедрые родители часто полагают, что знают потребности своих детей лучше, чем кто-либо другой, а уж тем более сами дети. Такие родители знают, что лучше всего; а лучше всего – это следить, чтобы дети не подвергались опасности и не лезли туда, где можно упасть или, скажем, расстроиться. Неиссякающий поток помощи и наставничества перехлёстывает все разумные границы, и собственные мысли детей уже редко поощряются, уважаются или хотя бы принимаются во внимание.

Такие родители считают, что чем больше они дают и чем больше наставляют, тем больше "любят", и тем счастливее будут дети в итоге. Любовь – это пища, которую они готовят, деньги, которые выкладывают, ночи за кухонным столом, где они делают с детьми уроки, сюрпризы и подарки, которыми заваливают своих детей. Любовь – это всё, что они в силах сделать, чтобы вымостить детям их жизненный путь.

Но при всей этой щедрости получают ли дети то, что им на самом деле нужно? Те из нас, кто рос в обстановке, подобной Трейсиной, не всегда уверенно ответят на этот вопрос. Мы знаем, что наши родители нас любили. Мы знаем, что у нас была пища, жильё, внимание, контакт с родителями. Мы воспринимаем свое детство как счастливое, потому что родители давали нам так много.

Но чтобы полностью реализовать свой потенциал, нам было необходимо кое-что ещё, чего мы не получали:

• Признание и поддержка наших собственных проявлений;

• Уважение и терпимость к нашим подлинным мыслям и чувствам;

• Свобода проявлять любознательность и принимать самостоятельные решения;

• Поощрение наших сильных сторон и признание слабых

• Поддержка наших творческих способностей;

• Вера в свои силы;

• Ощущение, что мы вносим свой вклад в жизнь семьи;

• Ощущение, что мы сами хозяева своей жизни и сами ею управляем;

• Возможность поделиться чувствами утраты, печали, гнева.

Не исключено, что родители дали нам "всё", но лишили этого. В этом сущность понятия "изнеженно-обездоленный ребёнок".

На то, чтобы вскармливать и нежить нас, нашим родителям отведено время. Первые несколько лет жизни мы бы не выжили, если бы нам пришлось полагаться только на самих себя. Но по мере нашего роста задачей родителей всё более становится воспитание в нас самостоятельности и уменьшение меры нашей зависимости от них. Продолжая нас баловать, родители косвенно приучили нас полагаться больше на способности других, чем на свои собственные; быть пассивными, а не активными;

демонстрировать озабоченность или подавленность, ожидая, чтобы кто-нибудь пришёл к нам на выручку. Как сказал один человек: "Когда дела принимают крутой оборот, мои родители круто принимаются за дело".

Развитие самоуважения напрямую связано с умением справляться с насущными задачами и, как следствие, с чувством собственного достоинства, с верой в свои силы. М.-Ф. Басх, известный психиатр, автор книги: "Что такое психотерапия?" пишет:

"Настоящее самоуважение, подлинное ощущение себя как человека, которого есть смысл воспитывать и защищать, способного расти и развиваться, происходит из живого переживания собственной ценности... никто не в состоянии передать другому это ощущение собственной значимости; каждый должен обрести его для себя".

Вера в свои силы вырастает из опыта, показывающего нам, что у нас достаточно способностей совершать задуманное. Непомерно любящие родители в своих усилиях облегчить детям жизнь непреднамеренно закрывают детям выпадающие им благоприятные возможности обрести это чувство самоуважения. Выручая детей, беря контроль над ситуацией на себя и вынося свои решения, они в то же время лишают их орудий и опыта, необходимых для того, чтобы стать хозяевами собственного мира.

Наши детские переживания и опыт оказывают огромное влияние на то, как складывается наша жизнь, и какого рода личность мы представляем собой сегодня. Вера в свои силы в детстве порождает уверенность и самоуважение в зрелом возрасте. К сожалению, опыт успеха, достигнутого благодаря нашим собственным достоинствам и заслугам, без помощников, дается нам редко, так что путь к уверенности в себе для нас нелёгок, если вообще возможен. Наши родители всегда выручали нас из беды, и у нас не накопилось достаточно ресурсов, чтобы справляться с неудачами. И вот теперь, став взрослыми, мы бежим от трудных задач. Мы бредём по жизни, ища, кто бы направил нас, посоветовал, поруководил, внушил заинтересованность, предоставил материальные блага. Даже если мы многого достигаем – а те, кого переродительствовали, часто достигают многого, – нам никогда не бывает достаточно. Для полного счастья нам необходимо одобрение и благословение со стороны.

Нет ничего удивительного в том, что с такой историей, как наша, мы склонны под любовью понимать желание другого человека помогать нам и контролировать нас, потому что именно к этому нас приучили с детства. Мы выискиваем себе людей, которые добровольно взяли бы на себя ответственность за нашу жизнь. Именно эти люди, по нашим понятиям, "любят" нас по-настоящему.

А если серьёзно, что же такое любовь? М. Скотт Пек в книге "Нехожеными путями" определяет любовь как желание отдавать себя другому с целью питать духовный рост и развитие – своё или другого. Сила этого определения в том, что развитие в нём подчёркивается как результат того, что мы даём другому. Но, утверждает Пек, давать – не всегда значит способствовать росту. Иногда для духовного развития другого лучше придержать то, что мы могли бы легко предоставить, особенно если любимое нами существо способно достичь требуемого самостоятельно. "Давать с умом" – вот как называет это Пек. Иногда надо принимать продуманные и даже болезненные решения и не оказывать помощь – в тех случаях, когда давать значило бы задерживать развитие и воспитывать несамостоятельность.

Так определять любовь мы не учились. Нашим родителям было слишком мучительно, лишив нас чего-то, наблюдать, как мы терпим неудачу или страдаем, даже если объективно именно это было нам полезнее всего. Путь, которым мы шли, привёл к несамостоятельности, к зависимости от родителей – от их одобрения, внимания, мнений и иногда даже экономической поддержки.

Люди, терпевшие в детстве нужду, недоумевают, как можно жаловаться на то, что вам давали слишком много: "О чём это они скулят? Мне бы таких родителей, чтобы так меня любили!"

Но те, которых непомерно любили в детстве, знают, о чём "скулят". Да, родители нас любили, тут и говорить нечего. Но за всем этим беспрерывным дарением стояла не только любовь, но и нечто иное. Иногда это "задаривание" имело очень мало отношения к нам и нашим потребностям.

Мы говорим не о тех родителях, которые дают соразмерно потребностям, дают, потому что любят и заботятся; или просто потому, что любовь, которой они одаривают детей, сама по себе приносит радость. Нет, мы говорим о родителях, которые дают и дают до изнеможения, которые то и дело слышат от своих детей: "Пожалуйста, не надо больше! " – но не могут остановиться. Такие родители дают слишком много потому, что такова их собственная потребность. Эта неосознанная и неудовлетворённая потребность и движет ими, доводя до того, что всё остальное теряет значение. Когда нам без конца дают, порой становится неуютно. Мм подозреваем, что всё это дарение рассчитано на то, чтобы мы почувствовали себя должниками. В этих обстоятельствах дети нередко чувствуют скрытые мотивы, негласную договорённость, что в ответ они должны совершать вполне определенные действия. Вот, к примеру, история Тони.

"У моих родителей был тяжёлый развод, – начинает Тони. – Мать поклялась, что, если отец её оставит, он никогда не увидит меня и сестру. Отец угрожал, что подаст в суд и приведёт полицию, потому что никто не смеет препятствовать ему видеться с детьми".

Со временем вопрос уладили. Тони и его сестра Лори стали проводить с отцом выходные раз в две недели. "Забавно, но я не помню, чтобы до развода у нас была куча шмоток и игрушек, – говорит Тони. – Конечно, мы не нуждались, но и не были избалованы. Уж во всяком случае, я не помню, чтобы мы всей семьёй ходили в ресторан, ну разве что в "Макдоналдс". Но когда отец ушёл, всё изменилось. Каждый раз, когда мы с ним встречались, он вёл нас в дорогой ресторан. Представляете себе? Малявки пяти и семи лет ужинают в одном из лучших ресторанов города. Бессмысленная трата денег. Мы всегда заказывали гамбургеры, потому что ничего другого в ресторанах не знали.

Кроме того, каждый раз нас ждали подарки. Причём не какие-то там дрянные игрушки, а музыкальные центры и телевизоры. И каждый раз, когда мы приносили их домой, у мамы случалась истерика".

Как и многие дети разведённых родителей, Тони надеялся, что мать с отцом снова сойдутся. Когда мать вышла замуж, всё, о чём он втайне молился, рухнуло. Вскоре его родители стали соревноваться между собой, кто больше даст детям.

"Когда отец, бывало, свозит нас куда-нибудь на рождественские каникулы, мама тут же начинает планировать ещё лучшую, более продолжительную поездку. Отец поведёт нас в цирк – мама на ледяное представление. Оба одаривали нас деньгами. Мы с Лори ни о чём не просили. У нас просто всё было.

Я так думаю, – задумчиво признаётся Тони, – всё то, что покупали нам родители, должно было служить нам компенсацией за их развод. Но они просчитались. Я, бывало, распакую немыслимую кучу подарков на день рождения и думаю – вот это да! Потом поворачиваюсь и вижу, что мама за мной наблюдает. И в её глазах я вижу что-то такое, чего объяснить не могу. Я хочу сказать "спасибо", причём совершенно искренне, но у меня во рту какая-то горечь.

Забавно, но каждый из родителей в разное время читал мне нотации о том, что такое деньги и что я не должен воспринимать всё, что получаю, как должное. Отец пускался в рассказы о том, как ему приходилось зарабатывать себе на жизнь с двенадцати лет. Оба порасскажут таких историй, а потом возьмут да и осыплют деньгами.

Может быть, они ревновали нас друг к другу, но откуда мне было это понять? В нашей округе детям приходилось выпрашивать у родителей лишнюю пятёрку, чтобы сходить в кино. Я никогда не рассказывал товарищам, как это было у меня, хотя, готов поспорить, они всё видели. Каждое лето я устраивался на временную работу, но не потому, что мне нужны были деньги, а чтобы быть как все".

По мере того как Тони становился старше, он стал всё чаще ссориться с родителями. "Даже и не скажешь, почему мы ругались. Просто вдруг перестали ладить. Что бы они ни делали, все меня всё раздражало. Как-то раз после большой ссоры отец появился вечером у наших дверей с новым кожаным пиджаком для меня. Я закричал: – Вот так ты решаешь все проблемы, – и убежал в дом. Мне нужно было уважение, а он принёс кожаный пиджак. Он назвал меня неблагодарной свиньёй и стал меня игнорировать. А мне было наплевать.

Лори до всего этого не было никакого дела. Меня она считала чокнутым. Уж она-то выдаивала из родителей, что только могла. Помню, как отец с матерью ругались, когда он подарил ей на шестнадцатилетие машину.

– Ей рано иметь собственную машину, – кричала мама. – Тебе на самом деле совершенно всё равно, что с ней происходит. Тебе хорошо, ведь не ты их воспитываешь.

Это явно задевало отца, и мне даже стало его где-то жаль. Настоящая-то причина была в том, что мама уже несколько месяцев назад задумала сама подарить Лори машину на день рождения. Отец её просто опередил.

Хотите знать, во что теперь превратилась моя сестра? В вечно ноющую и всем недовольную клячу. Она никогда не работала. Ей никогда не удавалось сохранить отношения с парнем дольше месяца. Лори думает о себе в первую очередь, а о других – в последнюю. Она вертит родителями, как хочет, и они делают для неё всё. Если она чего-то желает и не может получить от матери, то получает это от отца. И никто не замечает, что с ней происходит. А если бы и заметили, им это не важно. А избалованный и неблагодарный – я. Но я их денег не возьму. Пусть сестренка кушает на здоровье.

На первый взгляд может показаться, что родители Тони и Лори давали им так много для того, чтобы обеспечить их потребности и облегчить им жизнь после своего развода. Кажется, именно любовь заставляла их обеспечивать детей всем, что им могло понадобиться, пусть даже семья больше не жила под одной крышей.

Но более внимательный взгляд обнаруживает скрытые мотивы и манипуляционные игры, направленные на удовлетворение потребностей именно родителей, а не детей.

Когда ощущения утраты и одиночества выходят наружу, как это всегда случается при разводе, они нарушают наше равновесие и обостряют чувство вины и самоуничижения. Мы хотим вернуть самоконтроль и мобилизуем для этого все доступные нам ресурсы. В случае с родителями Тони таким ресурсом были деньги. Отец кормил Тони и Лори дорогими обедами и дарил подарки не потому, что они в этом нуждались или хотя бы этого хотели, но чтобы компенсировать себе чувство неуверенности и беспомощности. Он вполне правомерно опасался, что, не живя больше с детьми, утратит былую связь с ними. Новое замужество бывшей жены усилило эти страхи, добавив к ним ещё и страх быть замещённым другим мужчиной, который будет постоянно жить с детьми и, несомненно, оказывать на них влияние. Средством справиться с этими страхами стали для него подарки, обеды, поездки и карманные деньги. Мать Тони, напуганная усилиями бывшего мужа перетянуть детей на свою сторону, стремилась "перебить цену". Каждый новый подарок был выпадом против его самолюбия.

Ни у одного из родителей не было сознательных намерений использовать или эксплуатировать детей в своей борьбе друг с другом. Все люди стремятся обеспечить свои неудовлетворённые потребности, бессознательно привлекая для этого любые средства. Родители Тони давали слишком много потому, что испытывали необходимость устроить так, чтобы не оказаться после развода забытыми или кем-нибудь заменёнными. Оба испытывали страх одиночества и неуверенности в будущем. Признательность детей за подарки внушала им чувство, что они действуют как надо, что они нужны.

Тони не мог до конца понять скрытые мотивы, стоящие за родительскими дарами, и сделался подозрителен. Все эти деньги и вещи, которые ему давали, смущали его, потому что он инстинктивно чувствовал желание родителей уязвить друг друга. Ему также передавалось их чувство отчаяния. Тони ощущал свою несостоятельность, потому что не мог дать им того, что было нужно. Отсюда глубокое чувство горечи. Сочетание пассивного с агрессивным в его поведении, а потом и просто эмоциональные взрывы стали для него средством наказать родителей за все свои страдания.

Однако реакция Тони на неуёмную родительскую щедрость существенно отличалась от реакции его сестры Лори. Лори всё принимала и просила ещё, купаясь в потоках родительского внимания, но последствия для неё оказались столь же далеко идущими.

Опыт детства, проведённого в такой семье, где любовь проявляли в виде денег и материальных благ, научил Лори, что счастье – это погоня за вещами и обретение их. Уверенность в завтрашнем дне оказалась для неё в прямой зависимости от того, сколько она могла приобрести.

В семьях, где на приобретении собственности ставится основной акцент, дети часто начинают мерить свою личную ценность количеством и качеством вещей, которыми владеют. Дети, у которых есть джинсы от знаменитого кутюрье, чувствуют себя более "стоящими", чем те, у кого джинсы с распродажи в универсальном магазине. "Мы любим тебя, и поэтому дарим тебе всё это" транслируется в пагубное внушение, что любовь измеряется количеством материальных благ, которые мы можем предоставить, а счастье – количеством имущества. Пустоту в семье восполняют тем, что покупают новые "игрушки". В долгосрочной перспективе результат таков: дети, которых так нежили, вырастая, ищут уверенности в своём будущем и счастья не в себе самих, а в чём-то внешнем. Когда они чувствуют себя неуверенно, они пытаются подавить это чувство приобретением материальных благ.