Nathan Schwartz-Salant

The Black Nightgown

The Fusional Complex and the Unlived Life

Chiron Publications Wilmette, IL, 2007

Натан

Шварц-Салант

Черная ночная рубашка

Комплекс слияния и непрожитая жизнь

Институтконсультирования и системных решений

Москва 2008

УДК 159.9.072

ББК88

ШЗЗ

Перевод с английского: К. Мелик-Ахназарова Научная редакция: В. Калиненко

Шварц-Салант Натан Ш 33 Черная ночная рубашка. Комплекс слияния и непрожитая жизнь. — М.: Институт консультирования и систем­ных решений, 2008. — 237 с.

ISBN 978-5-91160-014-3

Книга всемирно известного юнгианского аналитика Натана Шварц-Саланта посвящена новой концепции комплекса сли­яния - итогу размышлений автора над природой глубинных аспектов межличностного взаимодействия. Рожденная в «лабо­ратории» аналитического пространства, эта концепция станет важнейшим инструментом психолога, позволяющим осмыс­лить трудно уловимые, остающиеся обычно неосознаваемыми процессы в поле взаимодействия пациента и аналитика, в пере­носе-контрпереносе - процессы, зачастую решающие для исце­ления и вступления на путь индивидуации. Адресуется психо­терапевтам и психологам, интересующимся бессознательными процессами в человеческом общении.

© Nathan Schwartz-Salant, 2007
© Пер. К.Мелик-Ахназарова, 2008
© Институт консультирования и

ISBN 978-5-91160-014-3 системных решений, 2008

Посвящается моим анализируемым, чье мужество, страдания, озарения и щедрость сделали возможным появление этой книги

Содержание

Предисловие к русскому изданию 9

К читателю 13

1. Приметы хаоса 15
2. Восприятие: незримый мир комплекса слияния 33
3. Раскрытие комплекса слияния 47
4. Вездесущность 65
5. Тонкое тело души: защитный покров внутренней жизни 81
6. Трансформирование суррогатной кожи 91
7. Черная ночная рубашка 99
8. Раскрытие фантазий, страха и ярости 111
9. Отвращение, обвинение и передача 125

10. Архетипическое ядро комплекса слияния 136
11. Комплекс слияния в творчестве 149
12. По ту сторону самости 167

Приложение А. Различные подходы: с точки зрения теории
развития и с точки зрения имагинативного поля 191

Приложение Б. Комплекс слияния и поле:

«Руководство для озадаченных» 199

Примечания 207

Литература 233

7

Предисловие к русскому изданию

П

риятно писать предисловие к русскому изданию моей книги «Черная ночная рубашка». В ней я ввожу новую концепцию, которую называю «комплексом слияния». В определенных отношениях феноменология, покрываемая этой концепцией, сходна с аутичными состояниями созна­ния нормальных в других обстоятельствах людей, исследованными нео-кляйнианскими авторами, такими, как Франсиз Тастен и Юдифь Митрани, а также напоминает то, что психоаналитик Томас Огден называет «состоянием, смежным с аутичным». Я упоминаю об этом, т.к. прочтение этих трудов, выстроенных согласно модели развития, может стать клинически полезным способом подхода к материалу моей книги. Но я говорю об этих не-юнгианских авторах еще и по­тому, что именно в их работах я нашел способ уловить тот сходный с аутичными состояниями материал, который смущал меня в моей собственной клинической практике. И в этом процессе я тогда смог идентифицировать область, не охватываемую подходом этих авто­ров, а также нашел разные способы поразмыслить о заинтересовав­ших меня феноменах. Так возникла концепция комплекса слияния.

Термин «комплекс», используемый для описания материала, можно оспорить. Поскольку по своей природе комплекс слияния может отличаться от того, как обычно переживается комплекс, я об­наружил, что использование мною понятия «комплекс» может даже фрустрировать человека, приступающего к изучению данного ма­териала. Например, комплекс по определению нарушает внимание, и это значит, что эго существует до определенной степени отделен­ным от комплекса, по крайней мере, пока комплекс не констеллиру-ется, перейдя из латентного в актуальное состояние. Но материал, охватываемый комплексом слияния, относится к состоянию души и тела, существовавшему ещё до разделения на противоположнос­ти. Мы встречаемся с таким же уровнем в алхимической литерату-

9

ре в понятии prima materia — первичной материи, существовавшей «До второго дня творения», с очевидными отсылками к библейской истории «Бытия».

Посредством того, что я называю комплексом слияния, мы пере­живаем ощущение некой тяги к мыслям или тонкому телу другого человека, так что формируется некое хаотичное или клейкое слия­ние, но одновременно присутствует и полное отсутствие связи.

Область, в которой бытует тенденция к слиянию— это промежу­точный мир, и для его описания я использовал идею о тонком теле. В равной степени я мог бы, базируясь на работах моей жены в этой об­ласти, назвать описываемую область «эмоциональным телом». У пос­леднего наименования есть преимущество — оно укладывается в тра­диционную матрицу тело-душа-дух и делает акцент на эмоциональной природе промежуточного мира при активации комплекса слияния.

Одновременность тяги к слиянию и состояния не связанности с другим (или с самим собой) вообще — невероятна, и это еще в боль­шей степени так для рационального, перспективного эго. Даже, не­смотря на хаотичность измерения слияния, мы все же чувствуем, или верим, что некое ощущение связи присутствует. Но затем вдруг пере­живаем полное отсутствие связи, как если бы два человека находились в параллельных вселенных. Такое осознание появляется с особенной отчетливостью тогда, когда мы рассматриваем взаимодействие на ментальном уровне рационального эго. И оказываемся одновременно связанными и разъединенными — это логическая невозможность.

Поначалу может показаться, что лучше было бы использовать термин «поле слияния», а не комплекс, потому что способ пережи­вания указанного феномена — это взаимное переживание поля. И равным образом, можно усомниться в термине «слияние», который обычно наделен или позитивными нюансами или, по крайней мере, может рассматриваться как регрессивное состояние. Но регрессив­ное состояние отличается от того, с чем мы встречаемся при ком­плексе слияния: от него можно сепарироваться, не испытывая тре­вожности психотического уровня.

Знакомясь с концепцией комплекса слияния, мы видим структу­ру, которую можно назвать «протокомплексом» — структуру, еще не дифференцировавшуюся на противоположности, которые мож­но переживать как отдельные внутри трехмерной схемы «внутрен­него» и «внешнего». Этот «комплекс», таким образом, лишь начи­нает приобретать форму, но, как только человек лучше знакомится с феноменологией комплекса слияния, он (или она) начинает узна­вать в нем комплекс в более нормальном смысле. Тогда, например, фраза: «У него сильный комплекс слияния», — становится утверж­дением, обладающим клиническим смыслом. Более того, обычное

10

понятие комплекса, имеющего ассоциации, архетипическое ядро, поведенческие паттерны, соматические аспекты и являющегося потенциальным источником информации и понимания, становит­ся все более значимым. Для меня это вкупе с выделенными ранее характеристиками оправдывает преимущество выбора термина «комплекс слияния» в сравнении с другими возможными термина­ми, такими, как поле слияния или стадия слияния.

Терминологический вопрос здесь подобен тому, с чем мы встре­чаемся при употреблении термина «проекция». Имеет смысл гово­рить о проекции лишь тогда, когда в субъект-объектных отношениях возникло состояние архаичной идентификации, а значит — потреб­ность взять проекции назад в сферу осознанности субъекта. Таким образом, проекция — это «процессуальное понятие», что справед­ливо также и для комплекса слияния.

Кроме того, можно видеть комплекс слияния и в спектре со­стояний, описываемых в алхимии как coniunctio; Юнг исследовал эти вопросы в своих зрелых трудах. В своем позитивном смыс­ле coniunctio это совокупность переживаемых в «промежуточном мире» тонкого тела состояний «втянутости» в эмоциональное и физическое тело другого человека, а затем обратного выведения на дифференцированный, субъект-объектный уровень переживания, при том, что оба состояния существуют как ритмическая последо­вательность. Достижение этого — подлинное свершение, и путь к нему сопровождается чрезвычайно хаотичными состояниями, из­вестными в алхимии как nigredo.

Coniunctio— чрезвычайно целительное переживание, особенно в отношении того, что может быть воспринято (неординарным воспри­ятием) как ущерб тонкому телу человека, вызванный травматическим опытом. Часто появляющаяся в результате травмы и сохраняющаяся в течение всей жизни чрезмерная уязвимость к эмоциям других или к факторам окружения может быть исцелена посредством пережива­ния coniunctio. И coniunctio порождает либидо родства, то есть душев­ную связанность с другим человеком, повышающую качество жизни и побуждающую к индивидуации. Эти вопросы я рассматриваю в книге «Тайна человеческих отношений».

Можно сказать, что комплекс слияния относится к дальнему концу спектра переживаний coniunctio. В отличие от разделяемых и вновь соединяемых в ритмической последовательности противо­положностей, оппозиции комплекса слияния, такие как Я и другой, или эго и бессознательное, стягиваются вместе таким образом, что исчезает дифференцированность. А это значит, что комплекс сли­яния никогда не приводит к субъект-объектному уровню опыта, позволяющему видеть реальность и инаковость другого человека.

11

В каком-то смысле комплекс слияния — главный пример негатив­ного coniunctio.

Однако работа с комплексом слияния может сдвинуть пережи­вание в сторону более позитивных состояний coniunctio. Такие спо­собы мышления очень далеки от психоаналитических установок и от положений теории развития, так что, я верю, читатель сможет увидеть отличие подхода, представленного в «Черной ночной ру­башке». Кроме того, ни психоаналитический подход, ни подход школы развития не имеют дела одновременно с душевными и теле­сными состояниями. Чтобы охватить эти состояния, необходима неординарная форма восприятия, описание которой читатель най­дет в книге.

Мне очень приятно, что «Черная ночная рубашка» переведена на русский язык. Эта книга была сложной в написании: сначала трудно было ясно разобраться в том, что я испытывал в клиничес­ком опыте (и я благодарен своей жене за подробные обсуждения многих таких переживаний), а потом — попытаться найти слова для этого. Хотя и несовершенное, понятие комплекса слияния — лучшее, чего я смог достичь; это средство контейнировать и кли­нически прогнозировать сложные состояния сознания, описанные в этой книге.

Натан Шварц-Салант январь 2008

К читателю

Э

та книга— дневник психотерапевтических встреч: про­фессиональных сессий и моих размышлений, в результате которых и родилась на свет теория, которую я разрабо­тал — комплекс слияния. Явно выраженной чертой всех этих встреч было то, что, как с профессиональной, так и с личной точки зрения они оказались исключительно сложными.

Опыты соприкосновения с комплексом слияния, описанные в этой книге, взяты из моей практики последних двадцати лет. Но комплекс слияния как таковой вовсе не ограничен лишь предела­ми комнаты для консультаций. Комплекс этот встречается в жиз­ни повсеместно, принося разрушения в отношения и серьезно ограничивая способность человека расстаться с безопасными и предсказуемыми паттернами и включиться в жизнь по-новому, бо­лее энергично. Более того, в общекультурном масштабе этот ком­плекс характерен для определенных исторических эпох— к при­меру, для Рима третьего века до РХ, для алхимии Ренессанса, для елизаветинской Англии (особенно заметен он в шекспировском «Гамлете») — когда начинали проявляться новые формы сознания. Мы сейчас находимся как раз в такой критической исторической фазе — и общекультурно, и индивидуально.

Как говорил Эйнштейн, теория решает, что именно мы можем наблюдать; и теория комплекса слияния предназначена для служе­ния этой цели, позволяя нам учитывать взаимодействия, которых мы без нее не идентифицировали бы или бы истолковали неудов­летворительно. Читатель может судить, успешна ли эта теория. Помогает ли она вам увидеть в более ясном свете феномены, с ко­торыми вы долго, быть может, десятилетиями, жили? Помогает ли она вам найти, что наблюдать за пределами того, что кажется в то или иное мгновение явным, смотреть глубже, слышать иначе и, что важнее всего, понимать себя и других лучше? И помогает ли она вам лучше понять то время, в которое вы живете?

Этот неуловимый и замысловатый комплекс который часто про­низывает анализ, но редко попадает в его фокус обычно вовсе не распознается в отношениях более широкого круга. Симптомы его или вызывают пассивные страдания, или от них слепо отмахиваются. Однако этот комплекс предполагает определенную цель, достижимую не через «героическое» стремление к преодолению трудностей, но че­рез героизм совершенно иного рода: здесь требуется сила вытерпеть внутренние страдания от дезорганизации, характерной для болез-

13

ненных душевных и физических состояний, и, что решающе важно, чувствовать себя ограниченным подобными условиями. Тогда комп­лекс слияния становится вратами к тому самому процессу, который он, казалось бы, затормаживал, — то есть к индивидуации и к связи с этим невыразимым ядром человеческой личности — самостью.

***

Многие люди, особенно мои коллеги из Нью-Йорка и Принстона, существенно помогали мне все время — с момента первого смут­ного восприятия комплекса слияния и до его кристаллизации в настоящей книге. Кроме того, мне повезло, и работа моя вызвала интерес и в других странах. Аналитик Лучано Перез, переводя мою статью на итальянский язык, предложил термин «фузионный» — поскольку в аллюзиях на слово «фузия'» (слияние, сплавление, объединение, синтез, сращение, фьюжн) как таковое есть и мно­жество позитивных, гибких состояний сознания, лишь маргиналь­но присутствующих в поле, ассоциируемом с комплексом слияния.

Аналитики из моих супервизорских групп научились работать с комплексом слияния по мере того, как я разворачивал перед ними свои формулировки. Эта книга многим обязана их вопросам, на­блюдениям и, прежде всего, их готовности в групповом сеттинге конфронтировать с аспектами безумия из самого ядра комплекса слияния, сотрясавшими и их самих, и их анализируемых.

Ответственность за то, насколько хорошо я смог донести до чи­тателя сложную и путаную природу комплекса слияния, лежит на мне, но, какого бы успеха я ни достиг, я обязан этим моему редак­тору — Саре Галлогли, ее интересу к материалу и ее редакторскому дару. Я глубоко признателен Эрину Мак Лину за дизайн обложки и работу над текстом. И особые благодарности — моему партнеру по издательскому дому «Хирон» Мюррею Стайну за его постоянное внимание и поддержку моей работы.

Не будь моих анализируемых и не разреши они использовать их истории, книга не смогла бы появиться на свет. Я глубоко обязан им, их мужеству в столкновении с теми областями психики, что пугали их уничтожением или унижениями в застылой непрожитой жизни. Аналитик способен охватить подобный материал только тогда, когда он прожил и выстрадал его сам; без личного опыта и переживаний эта книга не оказалась бы успешной. И в этом отно­шении я глубоко обязан моей жене Лидии. В течение многих лет она была моим гидом. Ее клиническая проницательность чувству­ется на протяжении всей книги, а наши отношения стали тиглем комплекса слияния и помогли нашим душам раскрыться.

* Основной термин данной монографии — «Fusional complex» — мы перево­дим как «комплекс слияния». Прилагательное fusional, используемое в текс­те, мы передаем также калькой «фузионный». (Прим.ред.)

14

1. Приметы хаоса

В

самых невинных социальных взаимодействиях с людь­ми подчас происходит нечто удивительное. Это может случиться и во время случайной встречи на улице, и на званом обеде, и между коллегами на работе, и между друзьями, распивающими по чашечке кофе— словом, в любое время, в любом месте, с любым человеком. Это те си­туации, в которых вдруг некое чувство неловкости, неудобства охватывает общающихся. Без преувеличения можно назвать та­кое переживание невыносимым. Это может быть едва распозна­ваемым ощущением — некое странное, необъяснимое чувство затрудненности, заставляющее ваше тело напрячься, словно от­торгая что-то, что вы ни за что не сможете назвать, спроси вас кто-нибудь об этом. Или же иногда, без всяких видимых при­чин, обычная пауза в разговоре вдруг кажется дискомфортной, даже угрожающей и вызывает странное чувство вины, как буд­то между вами присутствует нечто такое, чего вы изо всех сил старались не заметить.

Я полусознательно наблюдал за подобными любопытными случаями на протяжении многих лет и смутно задавался воп­росом, что происходит. Тогда, я понемногу стал осознавать, что этот феномен порой присутствует и в моей консультативной комнате, в моих взаимодействиях с анализируемыми. Возмож­но, годами подмечая и задаваясь вопросами об этих случаях, я бессознательно взрастил в себе способность к более полному их восприятию. Какова бы ни была причина, но мое сознательное внимание к феноменологии того, что я позже назвал «комплек­сом слияния», начало кристаллизоваться однажды утром на сес­сии с анализируемой, которую я буду называть Наоми.

15

Наоми, привлекательная и интеллигентная сорокалетняя женщина, пришла ко мне по совету подруги, прочитавшей мою книгу о нарциссизме. Она была физиотерапевтом и при этом весьма хорошо ориентировалась в психоаналитической литера­туре. Помимо проблем в супружестве, приведших ее в терапию, очень скоро обнаружилось, что она глубоко заинтересована собственным психологическим ростом.

Однажды, несколько месяцев спустя после начала ее анализа, мой рабочий график был нарушен из-за аварийной ситуации в здании, где расположен мой офис. Обычно я очень осторожен и внимателен к границам, в том числе и к своевременному на­чалу сессий, но в тот день я опоздал на встречу на пять минут и почувствовал нечто тревожное в словах, которыми встретила меня Наоми, сдобрив их точно взвешенной мерой раздражения: «Должна признаться, меня несколько беспокоит ваше сегодняш­нее опоздание на сессию».

Я почувствовал внезапное напряжение в теле, сопровожда­емое приводящими в замешательство хаотичными чувствами, бросающими тень на мою способность думать и рефлексиро­вать. И хотя она вела себя иначе, чем раньше, мои реакции вы­шли далеко за пределы ожидаемых. Однако прояснение жалобы Наоми, в особенности то, что оно было сделано с интересом к ее чувствам, похоже, быстро изменило атмосферу. Она стала рас­сказывать мне о трудностях прошедшей недели, и я чувствовал согласованность и связь с ней, словно бы глубоко беспокоящее состояние пришло и сразу исчезло. Но все же эти хаотические мгновения показались мне значимыми, так что вечером, приво­дя в порядок свои заметки, я постарался вновь воссоздать свои переживания, оказаться ближе к тому моменту, когда я понял, что «отстранился от своего чувства» или, говоря клиническим языком, диссоциировал в дистанцированное со-осознание.

Вновь возвращаясь к переживанию в своем воображении, я понял, что помимо того, что я отследил во время нашего разго­вора, я почувствовал также и магнетическое притяжение к ней (которое можно описать как компульсивный поиск более глу­бокого смысла в словах Наоми), в тисках которого я чувствовал себя «оленем, ослепленным фарами», неспособным ни переклю­чить от нее свое внимание, ни эмоционально и эмпатично уста­новить с нею отношения.

16

Погружаясь еще глубже, я вспомнил свое ощущение: будто бы мы оба пребывали в настолько тусклой и мрачной среде, что я мог лишь фрагментами улавливать, что она мне говорила. Не­смотря на то, что ее слова были, в общем-то, ясными и внятны­ми, я не в состоянии был перерабатывать их, словно бы речь ее была частью некой чрезвычайно абстрактной лекции. И я начал украдкой наблюдать за каждым изменением тона ее голоса или выражения глаз в поисках подсказок К ускользающему от меня смыслу. Прокручивая этот эпизод в уме, я почувствовал, что мы словно бы делили между собой хаотичное поле, объединявшее нас посредством ощущения и аффекта, тогда как реально про­говариваемые сообщения не выстраивали связи. Я чувствовал себя психологически привязанным к Наоми, но в то же время не связанным с ней, физически как бы прилепленным к ней, но ментально отчужденным.

В течение встречи я не в состоянии был осмыслить или обду­мать этот опыт1. В последующие сессии наша работа вернулась в «нормальное» русло, к примеру, была направлена на сложности ее брака, на ее отношения с сыном, на ее прошлый опыт в ка­честве анализируемой в психотерапии, на трудности, с которы­ми она принимала мысль о том, что у нее могут быть собствен­ные потребности, и на анализе ее сновидений. И лишь семь лет спустя, после длительного и интенсивного процесса, Наоми и я смогли, уже не диссоциируя этот опыт и не загоняя его в ук­ромное, внутреннее состояние, вновь пережить ту странную близость и одновременное отсутствие коммуникации, которые являются аспектами комплекса слияния2.

Комплекс слияния проявляется из базисного поля. Физики считают частицы временными манифестациями или концен­трацией энергии поля, составляющего первичную реальность. Сходным образом комплекс слияния является активированным местом фузионного поля3.

Подобная активация, похоже, связана с качеством психи­ческой жизни — к примеру, с творческой идеей, или развити­ем эго, или со способностью мыслить или чувствовать, или с самостью и связанной с нею новой идентичностью— выходом из безвременного царства бессознательного и вступлением в жизнь в пространстве и времени. Такой переход всегда приво­дит к расстройствам4; а расстройство, в свою очередь, оживляет

2-8869 17

комплекс слияния. При отсутствии контейнирующих отноше­ний — то есть отношений с человеком, эмпатически реагирую­щим на тревогу, присущую подобному нарушению (обычно в раннем детстве это родитель), — комплекс слияния становится очень сильным и приводит к застывшему состоянию, в котором это психическое качество поля не может воплотиться в матери­ализованную жизнь.

В течение многих лет моей работы с Наоми — до тех пор, пока самость и чувство идентичности не смогли, наконец, воп­лотиться, — это взвешенное состояние невоплощенной жизни привносило в поле некое мучительное, изводящее нас обоих ка­чество: тот самый материал, который я мельком ухватил на той ранней сессии. Качество это оформилось для Наоми в роковом сне о черной ночной сорочке (глава седьмая). И этот образ оли­цетворял для нас боль и сложность контейнирования турбулен­тности комплекса слияния.

Фузионная среда или поле невидимо для нормального вос­приятия, однако содержит в себе беспорядочную массу непро-работанной информации. Рефлексия в данном случае дается особенно тяжело, потому что, в отличие о иных полей челове­ческого взаимодействия, фузионное поле не генерирует опыта трехмерного пространства, в котором могут иметь место такие процессы, как обмен чувствами или бессознательно передава­емыми фантазиями между людьми. Поскольку не хватает ста­бильного и годного к употреблению переживания пространства «внутри» или «вовне» другого человека (или себя самого), то не может быть эмпатии или значимой коммуникации. И неважно, что мы можем думать, будто связь с другим существует — мы все равно словно бы находимся в параллельной вселенной, даже если речь идет об общении на простейшие темы. Реакции ана­литика и анализируемого постепенно теряют связность, и если один из них делает паузу, чтобы явно подчеркнуть собственное впечатление от смысла высказывания другого, то в шоке обна­руживает, насколько велико разобщение.

Эти два условия — тяга к слиянию и тенденция к дистант­ности и не-коммуникативности— существуют одновременно: есть и связь на уровне слияния и состояние разъединенности. И то, и другое верно. В философии этот феномен известен как проблема «истинных противоречий», в которых утверждение,

18

Рис.1. Утка-кролик

Утка это или кролик? Слиты мы или полностью разъединены?

что А=-А создает логическую невозможность. В качестве ил­люстрации этого состояния воспользуемся рисунком «утки-кролика»6.

Помимо культурных и исторических особенностей комплекс слияния являет собой архетипический паттерн7, организующий жизнь «между» известным и неизвестным. Эта неизбежная со­ставляющая — постоянный спутник творческой жизни, и она сопровождает движение из одной «психической территории» в другую — смену работы, трансформирующий духовный опыт, само рождение. Ее можно обнаружить в самом раннем детстве и на более поздних фазах сепарации от материнского объекта или в процессе фундаментальных изменений личности. Для не­которых комплекс характерен и при самых малых изменениях в поведении или отношениях.

Когда активирован комплекс слияния, то сепарация от при­вычной «безопасной территории» уже установившихся пат­тернов — или (если речь идет о взаимодействии) сепарация от высказанных или невысказанных желаний или требований дру­гого человека— может привести к крайней и дестабилизирую­щей тревожности, к компенсаторной, ярости и временному на­рушению способности к рефлексии и ясному мышлению.

2* 19

Субъект часто защищается против двусмысленности и без­умия комплекса посредством замаскированного и деструктив­ного теневого поведения. Он может (обычно бессознательно) разыграть желание разъединенности, которое трудно поднять до уровня сознания, к тому же затемненное навязчивым побуж­дением к соединению.

Подобное побуждение проявляется странным образом, по­рождая слипание со словами или чувствами другого человека, несмотря на отсутствие переживания коммуникации.. Субъект часто создает ложную, симулированную связь, быстро произно­сит «все понятно» или компульсивно заканчивает фразы друго­го человека, хотя фактического понимания в общении так и не происходит, — и все это в надежде на то, что холодная бесчувс­твенность и безумная тяга к разрыву связи прошли незамечен­ными.

К примеру, другой анализируемый, Джон, разговаривал со своей женой по телефону, когда она произнесла «Я люблю тебя», чтобы закончить разговор. Наступила пауза, поскольку Джона внезапно захлестнула тревога. Он знал, что она ждет в ответ его фразы «Я тоже тебя люблю», но он не чувствовал никакой связи с нею в тот момент. «Я тоже тебя люблю», — выдавил он, наконец. Его жена, которая, подобно Джону, провела много лет в терапии, возразила: «Я не чувствую этого», — и тревожность Джона подскочила еще больше. «Прости», — только и мог он промямлить, стремясь закончить разговор как можно скорее.

Придя на следующий день на нашу еженедельную встречу, Джон рассказал мне о телефонном разговоре и о своей тревоге. После нескольких минут обсуждения нам обоим стало ясно, что он избегает глубоко беспокоящего его состояния — того самого, которое к тому моменту я уже мог распознать в своих наблюде­ниях за моими собственными реакциями и обозначал как комп­лекс слияния у моих анализируемых.

В эти мимолетные, легко ускользающие из памяти моменты ощутимого присутствия комплекса я осознавал, что нахожусь на грани переживания чего-то, что сильно угрожает моему чувству связности. Я начал отмечать полное воздействие этого «чего-то» на мой разум и тело, чего-то, что прерывает мою спо­собность к ясному различению внутренних и внешних источни­ков невыносимых страданий. Многие годы я избегал этого пу-

20

тающего состояния, адаптируясь на ментально-рациональном уровне осознанности, как если бы мои восприятия исходили из «верхних» частиц моего существа. И лишь тогда, когда я позво­лил своему вниманию спуститься глубже в собственное тело и отследить поле, разделяемое с другим, я смог почувствовать это крайне беспокоящее состояние между нами.

Сходным образом и Джон, чтобы избежать собственной тре­воги, «поднялся в голову» и попытался представить, что именно жена хочет от него услышать. Чтобы исследовать эту тревогу, я попытался вернуть его назад к чувству, к телу и — подальше от головы8. Ему было нелегко переживать пребывание в теле и пы­таться добраться до дезориентирующего состояния, от которого он убежал, и сначала он вновь отступил в голову, прибегнув к интеллектуальному подходу: «Я знаю, это о моей матери».

И вновь я попросил Джона вчувствоваться в тело, и он на­чал говорить: «Если я позволяю себе окунуться в любовь моей жены и ее принятие меня...», — но затем остановился и сказал: «Я не могу. Слишком страшно. Я теряю ее. Я буду чувствовать себя отвергнутым или покинутым». И снова я направил его к телесным ощущениям, велев не терять ментальной связи с ды­ханием и подмечать, что он чувствует.

«Это сочетание гнева и страха».

«Страха чего?» — спросил я после долгой паузы, и он произ­нес: «Что меня засосет, и я потеряюсь в ней. Словно бы есть маг­нетическая тяга, которую я чувствовал Во время телефонного звонка. Слиться с ней, пребывая в теле, было слишком небезо­пасно. Оставаться в голове тоже было страшно, но безопаснее; тогда я не чувствовал этого втягивания в нее и опасности поте­рять себя. Так всегда между нами. Словно бы какое-то фоновое присутствие, которого я пытаюсь не чувствовать, избегать, но я знаю — из-за этого мне трудно быть полностью с нею. В сексе я боюсь, что лишусь эрекции. Я, действительно, не хочу прони­кать в нее, я слишком сосредоточен на том, чтобы «сделать все правильно», чтобы чувствовать желание».

«А как правильно?»

«Как она считает правильным».

«А она говорит, как?»

«Нет, я всегда пытаюсь понять это сам, как это было и во время того телефонного разговора».

21

Затем Джон уточняет свои воспоминания: «Есть между нами какое-то водянистое чувство, словно бы я могу утонуть в этом» не имея ни одной собственной мысли, а думая лишь то, чего хо­чет она. Только так можно освободиться. Когда это начинается, я ее ненавижу».

Пока Джон пытался убежать в свой разум, он все же чувство­вал много хаотичной или непроработанной информации, запру­дившей его — его тело — и то «водянистое поле», в котором он неразличимо отождествлен с женой, вовсе не в положительном переживании слияния и любви, но, скорее, чувствуя себя зато­ченным в тюрьму. В то же самое время он ощущал обширную пустоту душевной дистанции — следствие отсутствия связи с женой, отсутствия какого бы то ни было понимания, рефлексии или эмпатии. Я спросил его:

«Вы очень близки с нею, спутаны вместе в вашем поиске ее чувств и мыслей?»

«Да».

«И вы совершенно отдалены от нее, никакого общения, ни­какого чувства привязанности?»

«Да».

Джон переживал тот же самый феномен «утки-кролика», ко­торый я обнаружил с Наоми. Его сознание не в состоянии было воспринимать логическую невозможность этих «истинных про­тиворечий», не распахнув дверей навстречу предельному смяте­нию и страху «исчезновения в ней и полной потери себя», угро­жавшему его чувству существования.

* * *

Рациональный ум с его проективными формами сознания по природе своей неспособен к восприятию этих глубоко хаотич­ных полей, которые, похоже, существуют еще до способности к дифференциации эмоциональной жизни. Ментальный уровень, таким образом, становится побегом от поля. Только тогда, когда поле замечено и задействовано, то, что когда-то казалось хоро­шей коммуникацией, скажем, интерпретация или утверждение о чьей-то зависти, начинает видеться судорожной попыткой соединить края огромной пропасти, через которую оба челове­ка переговаривались, не умея пережить этот зазор с подлинной эмпатией или пониманием.

22

Эта расщелина — олицетворение архетипического ядра ком­плекса слияния. Это наводящее ужас, травматическое состоя­ние, которое несколько анализируемых характеризовали как страх «пустоты, вакуума, лакуны», «бездны», состояния «небы­тия», «белого ничто» или «бездонной ямы» или «всасывающего демона». Некоторые подыскивали для описания архетипические образы, такие, как темные аспекты индийской богини Кали или анатолийской Великой Матери, Кибелы, лучше всего отражаю­щие подобный опыт.

Переживание такого опыта бездонной пропасти в общении с другим человеком часто приводит к интенсивному чувству вины или обвинению в попытке отделиться от того, что ощу­щается как опасная ненасытность «другого». После того, как человек открывается навстречу чувствованию поля, нередко он испытывает головокружение, казалось бы, говорящее ему: «Это неприемлемо»,— как будто бы тело бунтует против ужасного состояния, и чувствует потребность спасти от него другого че­ловека. Поле может ощущаться как нездоровое, гнилостное, так что каждая клеточка тела стремится скрыться от него. И если настаивать на пребывании в поле, «опоре на него», то можно испугаться, что заразишься «липкостью», словно бы испускае­мой телом другого человека. Будто бы взломаны какие-то мощ­ные табу.

Перемещение пустоты в другого — это защита от понимания того, что пустота есть качество поля, субъектами которого яв­ляются оба. Для обоих участников характерна тенденция делать вид, что промежуточного поля не существует, словно бы заго­ворщически говоря: «Ничего не происходит», поскольку видеть поле и испытывать агонию «невозможных» противоположнос­тей слишком беспокойно и страшно. Психолог и философ Сти­вен Розен исследовал это состояние, рассматривая греческое понятие Апейрон — в разных вариациях мыслимое как безгра­ничный, беспредельный, неопределенный, непостижимый или неоформленный поток противоположностей, — нечто, чего за­падная мысль избегала в течение, по крайней мере, двух тысяч лет9.

Вдобавок, наша культура сейчас находится в переходном пе­риоде и в момент этого перехода комплекс слияния повсемес­тен. Ибо культуры тоже оказываются субъектами фузионного

23

поля, которое активируется, как только общество больше не может хорошо адаптироваться к коллективным потребностям, и это вызывает широкое проявление комплекса слияния у при­надлежащих к этой культуре индивидуумов10. Индивидуация— этот «врожденный [императив] живого существа, призываю­щий к полному воплощению, к становлению подлинно собою в эмпирическом мире пространства и времени»11 — выдвигает новые требования сознанию и требует нового отношения к себе и другим. Но, как только новое сознание и структура самости консолидированы, комплекс слияния постепенно вновь вводит­ся в фузионное поле и становится в гораздо меньшей степени заботой отдельного человека.

Может показаться, что этот комплекс бывает только пато­логическим. Однако, на культурологических и индивидуаль­ных примерах мы увидим, что комплекс слияния — это ворота, через которые должна пройти любая новая форма сознания и связанная с нею самость (та структура, которая пестует чувс­тво идентичности и порядка в человеческой жизни), всякий раз, когда речь идет об устойчивом изменении в пространстве и времени и, что самое важное, если это изменение существует как воплощенный опыт.

* * *

Обычно чем ближе мы подступаем к сердцевине любого комп­лекса, к неизвестному архетипу per se, тем более мы переживаем нуминозность. Термин этот, предложенный в 1927 Рудольфом Отто в его «Идее Священного» для обозначения священных эмо­циональных переживаний — таких, как Благоговение, Красота, Свет, Ужас, Трепет, Страх и т.п. — описывает природу глубоких, архетипических переживаний. Переживание нуминозности— это

«конфронтация с силами не этого мира. Это «Всецело Иное», существующее за пределами нормального опыта и не поддающееся описанию в его терминах; пугающее, начиная от абсолютного демонического ужаса и через трепет доходящее до тончайшего величия; и привлека­тельное, обладающее непреодолимой силой притяжения, требующее безусловной преданности»12

24

Обычно комплексы могут стимулировать встречу с нуми-нозным в его негативной форме. Если речь идет о комплексе слияния, негативная нуминозность особенно прочна и цепка и трудно поддается трансформации, проявляясь в крайней тре­вожности, которой сопровождается сепарация любого рода. Это переживание может приближаться к понятию Джеймса Гротштейна о черной дыре психоза как о «переживании беспо­мощности, дефекта, ничто, нуля, выражаемого не просто в виде статической пустоты, но в виде направленного внутрь взрыва, центростремительной тяги к вакууму».13 Иногда мы стремимся найти безопасную гавань и прячемся от глубоко тревожной не­гативной нуминозности путем диссоциации от осознания про­тивоположной фузионной тяги к объектам через побег от об­щения, подобный аутистическому. Такая диссоциация обычно принимает форму крайнего расщепления между умом и телом и укрытием в пассивном фантазировании. Однако встреча с де­зорганизующей энергией архетипа на сознательном уровне мо­жет часто развернуть к положительной форме проявления, т.е., к благоговению, тайне, любви, красоте и состраданию.

Просто потрясающе, что попытки встретиться с хаосом, а не отмежевываться от него, могут вызвать к жизни удивительные перемены. Ибо нуминозное, даже в своей негативной форме, все равно — священная энергия архетипа. Аналитический процесс может стать медиатором подобной перемены, как говорил Юнг: «Вы вытаскиваете наружу то, присутствие чего чувствуете в че­ловеке». Если мы способны ощутить позитивную нуминозность, то есть «свет» в человеке, то мы помогаем реальности этого све­та воплотиться, и, таким образом, мы будем подпитывать веру анализируемого в его или ее собственные архетипические ре­сурсы. Если же такого восприятия мы лишены — особенно если мы не знаем, как нуминозное связано с нарушениями при его воплощении или если мы не имеем опыта превращения нега­тивного нуминозного в его положительную форму, то мы ста­новимся совсем другим контейнером и выстраиваем иные объ­ектные отношения, чем тот, кто подобным опытом наделен.

Обычно человек не приходит к осознанию своего комплекса слияния через обычные аналитические процедуры, такие, как свободные ассоциации или интерпретация снов или переноса. Восприятие аналитиком состояния ума или тела анализируемо-

25

го или поля, в котором они оба находятся, должно взять на себя лидирующую роль14.

В этой книге я буду пользоваться выражениями типа «смот­реть в поле», «видеть сквозь поле» или «видеть поле». Речь идет о способах чувствования, которых можно достичь с помощью особой формы «неординарного восприятия», которое само по себе есть функция сознания, отличная от рациональной, линей­ной формы осознавания, заправляющей нашей культурой, по крайней мере, три последних столетия15.

В каком-то смысле, увидеть феномен комплекса слияния можно только после того, как исчерпаны рационально-дис­курсивные средства понимания. Только тогда оказываешься достаточно затронутым полем вместе с анализируемым, что­бы почувствовать, что же там есть. В моем опыте это видение никогда не передается интерпретацией, основанной на теории развития16. Его можно, скорее, передать утверждением о сущес­твовании того, что мы воспринимаем — неважно, глазами ли, чувствами, телесными ощущениями, обонянием или слухом17.

С опорой на личные отношения или глубокую систему убеж­дений, человек может суметь сохранить подлинность собствен­ного чувства в постижении «невозможных» противоположно­стей. Фактически, его борьба оказывается переходом к новой самости, поскольку нуминозное начинает мерцать внут­ри. И когда аналитик сумеет увидеть нуминозную энергию (посредством неординарного восприятия, которое развивается из визуальных, кинестетических переживаний или чувств), то состояние крайнего хаоса, переживаемое человеком, может до­статочно успокоиться, чтобы процесс воплощения новой само­сти стал жизненной реальностью.

Довольно сложно не призывать человека к «героическому» акту сепарации от чрезвычайно деструктивного поведения или от слияния с другим, хотя он (или она) в действительности не в состоянии накопить энергию практически ни на что, не гово­ря уже об изменении своей жизни. Лучше всего в таких случаях помогает позиция очевидца, чувствующего пределы понимания человека и способного посочувствовать страданиям, и, кроме того, обладающего верой в процесс, посредством которого пы­тается воплотиться самость18.

26

В случае адекватного контейнирования посредством таких объектных отношений — то есть таких условий, в которых су­ществует достаточная степень коммуникации, гармонии и по­нимания между субъектом и объектом, — это движение из без­временья во временное существование формирует творческий переход, в результате чего появляется новое чувство идентич­ности и новый опыт внутренней самости. Однако, если, как это часто происходит, контейнер, призванный облегчить переход, не справляется с задачей, то комплекс слияния производит об­ратный эффект: препятствует воплощению самости в про­странственно-временную жизнь.

Смысл обнаружения присутствия комплекса слияния таков:

а) аналитик добивается способности- понять и оценить силу
психотической тревожности, столь разрушительно дейс-­
твующей на чувство существования анализируемого. Тог­-
да аналитик может более бдительно относиться к деятель­-
ности, запускающей эту тревожность.

б) многие аналитические процессы наталкиваются на пре­-
грады до тех пор, пока комплекс слияния (который может
вполне спокойно существовать наряду с разнообразием
менее хаотичных, но все же чрезвычайно сложных состо­-
яний, таких, как пограничное, нарциссическое или диссо­-
циативное) не начнет ощущаться в здесь-и-сейчас анали­-
тического процесса. Это может обладать могущественным
трансформирующим эффектом, сродни чудодейственным
целительным способностям алхимиков, приписываемым
их таинственному эликсиру.

в) даже если взаимное переживание — что оптимально — не
достигнуто, все равно осознание аналитиком присутс­-
твия комплекса слияния может вызывать бессознательное
уменьшение защит анализируемого против осознания
своих фузионных состояний и связанного с ними отсутс­-
твия близости (relatedness).

г) комплекс слияния — это теория, помогающая нам увидеть
то, что легко ускользает от нашего нормального воспри­-
ятия, те темы, которые редко, если вообще когда-нибудь,
проявляются через работу с личной историей или интер­-
претацию снов или интерпретацию переноса.

27

Нижеследующий список — в подробностях рассмотренный далее на страницах этой книги — суммирует основные особен­ности комплекса слияния со специальными отсылками к тера­певтической ситуации. «Первичные признаки» являются ос­новными в переживании комплекса слияния. «Дополнительные признаки» также существенно важны для идентификации и пе­реживания комплекса слияния, но сами по себе не полностью охватывают его природу. Однако осознание любой из этих до­полнительных особенностей часто бывает первым намеком на присутствие комплекса слияния.

Признаки комплекса слияния

Основные

1. Одновременность тяги к слиянию и отсутствия комму­-
никации

Когда комплекс слияния доминирует в поле между двумя людьми, то тяга к слиянию и тенденция к дистанцирова­нию и отсутствию общения существуют одновременно. В одно и то же время — и связь до полной слиянности и со­стояние разъединенности. В философии это известно как проблема «истинных противоречий».

2. Дезорганизующая природа архетипического ядра ком­-
плекса

Архетипическое ядро комплекса наводняет поле хаоти­ческой энергией, которая пугает субъекта потерей связ­ности и идентичности.

Дополнительные

3. Сепарация, крайняя тревожность и потеря энергии

Попытка отделиться от чувства физического слияния с человеком или со знакомой схемой поведения ведет к пе­реживанию дезорганизующих, психотических энергий архетипического ядра комплекса слияния. В субъекте это создает отсутствие связности (когерентности) и ради­кальное снижение энергии. Это может сопровождаться сильным стыдом перед лицом неспособности, иметь дело

28

с, казалось бы, тривиальными вещами, — такими, как оп­лата счета, вполне по средствам, но просроченного.

4. Скрытая и чрезвычайно пассивная фантазийная жизнь

Чтобы избежать опыта встречи с дезорганизующим воз­действием комплекса слияния человек прибегает к помо­щи пассивного фантазирования, и посвящает ему зачас­тую помногу часов в день. Эта насыщенная фантазийная жизнь обычно хранится в строгой тайне, и аналитику чрезвычайно сложно обнаружить ее.

5. Отсутствие пространства, препятствующее продуктив-­
ному использованию проективной идентификации

Трехмерное пространство ощущается как нестабильное или несуществующее в поле комплекса слияния; следова­тельно, отсутствует контейнер, который мог бы помочь различить «внутреннее» и «внешнее». Следовательно, проективная идентификация — процесс, при помощи ко­торого воображение аналитика частично создается или индуцируется отщепленной воображаемой жизнью ана­лизируемого,— оказывается фрагментарной или совсем не присутствует в качестве полезной модальности.

6. Нарушенное тонкое тело и использование суррогатной
кожи

Посредством неординарных форм видения, чувствова­ния или кинестетических переживаний можно ощутить, что человек с мощным комплексом слияния обладает ра­зорванным или как-то иначе поврежденным тонким те­лом— контейнером внутренней жизни, существующим «между» умом и телом. «Суррогатные кожи», такие, как ненависть к самому себе, диссоциация, мышечная ригид­ность и пассивные фантазии формируются как защитные контейнеры против внутренних или внешних вторжений.

7. Мощные и чрезмерные формы нарциссизма

Когда комплекс слияния силен, то присутствует мощная форма нарциссизма (более примитивного, чем обычный для нарциссических расстройств и приближающийся к

29

так называемому первичному нарциссизму). Это может принять форму «структуры мыльного пузыря», в которой анализируемый одновременно является оратором и слу­шателем. От человека может исходить некоторая стран­ность, подобная той, что часто сопровождает психотичес­кие процессы.

8. Страх, гнев и обвинение

Внутри поля комплекса слияния человек может быть ох­вачен сильным гневом, по своей деструктивной природе сродни «дорожной ярости», а также крайним страхом. Взаимодействие с другими сильно ограничено обвинени­ями, ибо признание вины за кем-то — валюта комплекса, не допускающая возможности проживания конфликтую­щих точек зрения.

9. Внезапные скачки или прерывность переживания

Когда оживлен комплекс слияния, то один или оба челове­ка могут испытывать внезапный эмоциональный скачок: эмоции, пробужденные встречей, резко скачут от момен­там моменту. Это может сбивать с толку или пугать.

10. Отвращение (abjection)

Когда поле комплекса слияния сильно констеллирова-йо, то довольно распространен страх заражения жалким, отвратительным состоянием другого (например, его или ее сумасшествием), принимающий форму безграничной идентификации с архетипом.

11. Непрожитая жизнь и унижение

Мощь комплекса слияния создает в человеке огромные пустыри непрожитого потенциала, и в результате порож­дает сильное чувство униженности.

*Специальный термин, применяемый в Америке для обозначения волны ярости, охватывающей водителей в сложной и конфликтной дорожной си­туации, результатом которой может быть потеря контроля, драки между во­дителями и т.п. (Прим.пер.)

30

12. Типичные реакции аналитика

а) аналитик стремится диссоциироваться от поля отноше-­
ний, потому что присутствие в нем путает и оказывается
болезненным—как ментально, так и физически. Физи­-
ческая боль может быть крайне острой — давление или
даже резкие боли в голове, груди или животе. Ментальное
замешательство нарушает способность к созданию внут­-
реннего порядка. Часто ментальный и физический уровни
боли перекрещиваются, и их невозможно различить друг
от друга;

б) аналитик чувствует себя пустым, тупым и омертвевшим к
восприятию любого душевного или физического состоя­-
ния. В своей немоте аналитик вдруг может почувствовать
себя контролируемым или заключенным в заточение не­-
кой безличной силой, которой невозможно ответить.

в) психотические процессы в поле ведут к чувству страннос­-
ти; к примеру, когда аналитик говорит, даже если кажется,
что его слышат и регистрируют сказанное, то услышанное
часто не соответствует тому, что имелось в виду. Это из­-
матывающее и сбивающее с толку качество взаимодейс­-
твия может привести к сильным негативным реакциям
аналитика.

г) аналитик стремится диагностировать своего анализируе­
мого как нарциссического, шизоидного, обсессивно-ком-
пульсивного, диссоциативного, шизоаффективного или
пограничного пациента. Однако, несмотря на возможное
присутствие подобных состояний, требующих лечения,
последнему препятствует множество обстоятельств, пока,
наконец, сознательно не будет учитываться поле комплек­
са слияния. К тому же многие из так называемых «анти­-
терапевтических» реакций пациента в аналитическом
процессе, а также другие серьезные формы сопротивле­-
ния являются артефактами комплекса слияния, и могут
уменьшиться или исчезнуть, как только комплекс иденти­-
фицирован.

13. Непатологическая природа комплекса слияния

Как только аналитик способен более сознательно выно­сить комплекс слияния и «пригибаться под» его поле,

31

оппозиция слиянности и дистанцирования может стать сознательной и превратиться в последовательный ряд со­стояний. Это порождает начинающееся осознание того, что в эффекте «невозможных противоположностей» при­сутствует, помимо патологии, нечто еще. Когда чувство присутствия хорошего контейнера внутри многомерного поля еще сильнее укрепляется, оппозиции могут мельком быть увидены вместе. И это в особенности приоткрывает возможность более глубокого осознания того, что комп­лекс слияния— нечто гораздо большее, чем патология: это потенциальные врата к новой форме как эго-созна-ния, так и самости.

2. Восприятие: незримый мир комплекса слияния

К

омплекс слияния пребывает между пространством, в ко­тором противоположности слияния и дистанцирования еще не разделены, и другим пространством, в котором противоположности разделены и обозначены. В этом «промежуточном» мире может доминировать душевная и физическая боль, а стабильное переживание пространства отсутс­твует. Состояние слияния с анализируемым лишает аналитика его излюбленного инструмента: он (или она) не может в достаточной степени распознать свои собственные чувства или «внутреннее со­стояние», чтобы обнаружить, какой именно их аспект может быть производным от психики анализируемого. Этот процесс, извест­ный как проективная идентификация, зачастую является ценным источником информации в психотерапии19, но в случаях, когда поле между аналитиком и анализируемым организовано комплек­сом слияния, следует использовать иные формы восприятия.

Более того, стандартные терапевтические практики, такие, как интерпретация снов или переноса, могут ввести анализиру­емого в состояние крайней тревожности, поскольку такой под­ход может переживаться как подталкивание к преждевремен­ному разделению субъекта и объекта. Если аналитик пытается вовлечь в работу энергии и динамику комплекса слияния, то не стоит форсировать подобные рациональные уровни диалога.

Следствия хаотической природы «промежуточного» мира, в котором обитает комплекс слияния, таковы, что анализиру­емый редко когда будет способен описать свои переживания до того, как аналитик сам первым почувствует их. Сам по себе анализируемый нечасто способен осознать динамику комплек­са слияния. Более того, вопросы, задаваемые анализируемому, или поиск ассоциаций к образам сновидений или к жизненному

3-8869 33

опыту, ничто из этого не приведет к открытию существующего «невозможного» состояния слияния.

Обычно то пошаговое мышление и сознание, что доминирует в современном мире — рационально-перспективная форма созна­ния, которая центральна для науки и всех исследований, претенду­ющих на объективность и понимание жизни как отдельных частей, взаимодействующих посредством причинной связи, — неспособно облегчить восприятие противоположностей, характерных для ком­плекса слияния. Если же мы применяем некую теорию, например, теорию, описывающую детское развитие или внутренние, имагина-тивные опыты, то и здесь подобная рациональная форма сознания не может приоткрыть завесу и распознать комплекс слияния20.

Тут требуется другой тип сознания, неординарная форма восприятия, когда окажется возможным ощутить духовный или душевный фон личности или поля, в котором находится чело­век. Восприятие это не есть интуиция в обычном смысле нера­циональной связи с бессознательными процессами; скорее, оно требует акта творения, сходного с тем, что описан в многочис­ленных мифах сотворения. Из этого процесса развивается сущ-ностно новая форма сознания, через которую внутренняя ре­альность анализируемого становится воспринимаемой, и равно поддающейся восприятию оказывается реальность поля.

Веру в то, что земля и небо изначально были едины или были смешаны в водах Хаоса, что требовало разделения на противопо­ложности и создания пространства, мы находим во многих куль­турах. «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Бытие 1:2). Сказав: «Да будет свет» (Бытие 1:3), Создатель отделил свет от тьмы, и назвал свет днем, а тьму ночью. Это завершает ветхозаветный рассказ о первом дне творения. До этого момента пространства не существовало. Затем, на второй день, Создатель говорит: «Да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды» (Бытие 1:6). Так создаются Небеса и, стало быть, начинает существовать пространство.

В древнеегипетских текстах бог Шу укрощает демонов тьмы и разделяет Нут и Геба, небеса и землю. И вновь — творческое дейс­твие происходит внутри лишенной формы пустоты, что предшес­твует созданию пространства— Шу укрощает демонов, Яхве подчиняет водный хаос и создает небеса, землю и свет21. Сходным образом аналитик покоряет собственные тенденции к диссоциа-

34

ции, к побегу в состояние ментальной рефлексии и прочь от фи­зического присутствия. Что самое важное, аналитик работает на создание «внутреннего пространства»: чувствует и воспринима­ет и заботится о своих собственных менее опытных частях, столь сильно напуганных полями, генерируемыми комплексом слияния. До-научные общества считали хаос, существовавший «до вто­рого дня» одновременно и источником опасности, и купелью тво­рения чего-то сущностно нового. В некоторых символом его был мифический дракон с драгоценным камнем во лбу, который требо­валось достать. Аналитик, оказавшийся под ударами болезненных переживаний в ощущении отсутствия пространства22, призывается для выяснения таинства этого состояния.. Он (или она) должен об­ладать намерением опереться на поле и пережить ощущение хаоса, характерное для этого поля, не вводя преждевременного порядка. В каком-то смысле нужно позволить самому полю бесконечно рас­пространиться, и одновременно чувствовать его наличие «между» аналитиком и анализируемым, концентрироваться на нем. Из тако­го состояния взвеси, в котором собственное эго одновременно ви­дит и не видит и, таким образом, делает возможным восприятие и постижение, аналитик начинает сортировать и вычленять противо­положности из недифференцированного, смешанного состояния.

* * *

Какова же природа этого неординарного восприятия, открыва­ющего поле восприятия анализируемого к тому, что присутству­ет там? Рационально-дискурсивная форма сознания, это вели­кое и столь дорогой ценой завоеванное достижение последних трехсот лет, результатом которого стала способность просле­дить человеческий рост в процессе развития от внутриутроб­ной жизни и рождения дальше, через четко определенные ста­дии, терпит неудачу лишь в одном-единственном случае: такое сознание неспособно породить интересующее нас восприятие. Спешу подчеркнуть слова «в единственном», ибо подобная пер­спектива, с точки зрения развития, (к примеру, теория раннего развития23), должна сочетаться с неординарной формой воспри­ятия24 таким образом, чтобы вместе они породили понимание, отвечающее актуальной истории анализируемого.

Слова художника Маршанда, цитируемые Морисом Мерло-Понти, кое-что говорят нам о природе требуемого восприятия:

э* 35

«Часто, будучи в лесу, я чувствовал, словно бы не я любу­юсь лесом. Иногда мне казалось, что это деревья смотрят на меня, говорят со мной... Я стоял там и слушал... Ду­маю, что художник должен быть пронизан вселенной, а не проникать в нее.»25

Аналитик, пытающийся ощутить присутствие комплекса сли­яния, должен, аналогично художнику, позволить себе оказаться пронизанным полем, оживляемым работой с анализируемым. Поле это оказывается «третьей сферой», как и лес Маршанда, и созна­ние, пронизанное этим полем, а не жаждущее перво-наперво про­никнуть в него (чтобы извлечь информацию или создать порядок), может обнаружить, как раскрывается сущность, как возникают образы, стоящие понимания. Так можно познать характерные для этого поля качества, такие, как оппозиция слияния-дистанциро-ванности, или образы расщепления «верх-низ» у анализируемого26. Подобные образы не приходят постоянно, как это бывает с ощу­щениями, полученными посредством проективной идентифика­ции. Рамки, оперирующие лишь «тремя измерениями», характер­ные для последовательности рационально-перспективных форм сознания, не в состоянии «открыть пространство восприятия».

Многие великие поэты, психологи и философы последнего столетия настаивали на открытии иного способа восприятия. Можно вспомнить характеристику взгляда кита, которую дает Генри Мелвилл — кит, чьи глаза находятся по бокам головы, спо­собен видеть противоположные стороны одновременно27, тогда как люди обречены видеть сначала одну, а потом другую. Сожа­ления Райнера Марии Рильке об утраченной открытости детско­го взгляда прекрасно звучат в восьмой «Дуинской Элегии»:

Всем зрением внимают существа

Открытому. И только наши очи

Наоборот, расставлены вокруг

Ловушками, перекрывая вход.

Что там вовне, мы знаем лишь по лику

Зверей: детей мы понуждаем

Взгляд отводить и видеть наизнанку

36

Не то открытое, что нам являет зверь28..." Те же томления мы найдем и у Д.Лоуренса с его критикой ра­ционального. Художники на протяжении последнего столетия продолжали биться над все той же базовой темой: сознание, полу­чившее столь большое развитие во времена Ренессанса, несмотря на свое огромное значение, обладает серьезными ограничениями. Новая форма понимания конкретна, имеет место сейчас, чувс­твуется, видится и познается в настоящем. Она не происходит из пошаговых процедур, разделяющих мир на части, но, скорее, живет внутри чувства полноты, тотальности. То, что Жан Геб-сер называл «аперспективным сознанием» — это переживание, получаемое посредством суживания эго, ослабления его хватки (hold) и вступления в процесс ощущения бессознательного поля между людьми. Трансформированное эго затем можно обнару­жить посредством видения бессознательного (и это «видение» может фактически быть визуальным, аудиальным, кинестети­ческим или эмоциональным), того «природного; света», который в столь большой степени был фокусом предыдущих эпох29. Через этот «свет» мы воспринимаем чистое настоящее; время больше не разделено на три периода — прошлое, настоящее и будущее30. Вот что пишет Гебсер о рисунке Пикассо-1928 года; без названия:

«В рисунке Пикассо выражена именно интегральность или целостность, потому что впервые само время включе­но в изображение. Когда смотришь на этот рисунок, то од­ним взглядом видишь всего человека в целом, восприни­мая не просто одну возможную сторону, но одновременно и вид спереди, и вид сбоку, и вид сзади. Словом, все раз­нообразные стороны присутствуют одновременно. Если формулировать это обобщенно, то мы экономим время и на необходимость обходить человеческую фигуру со всех сторон, чтобы последовательно увидеть разные виды ее, и на необходимость синтезировать или суммировать эти частичные перспективы, что может быть осуществлено лишь посредством концептуализации. Раньше «увязыва­ние» подобных различных секторов видения В одно целое было возможным лишь, путем объединения воспомина-

Цит. в переводе Вячеслава Куприянова, (Рильке Р.М., Избранные стихотво­рения, М.: Эксмо, 2006, с.151)

37

ний о последовательно осмотренных аспектах и, следова­тельно, такая «целостность» обладала лишь абстрактным

качеством31».

.1

Достигнутое подобным образом понимание подобно прозре­нию или откровению о том, что есть там32, во многом сходному с «переживанием художника, живущего восхищением. Похоже, вещи сами испускают в пространство все то, что лучше всего ему подходит — будь то паттерны или констелляции элемен­тов»33

Мерло-Понти говорит:

«Четыре века спустя после Ренессансных «решений» и три века после Декарта — глубина эта все еще нова и настаи­вает на поиске решения, происходящего не «раз в жизни», а на протяжении всей жизни... Глубина эта есть пережи­вание глобальной «локальности»— все сущее в одном и том же месте в одно и то же время, это локальность, из которой извлекаются высота, широта и глубина; это пере­живание той объемности, которую мы выражаем словом, когда говорим, что вещь есть там»34. В «Зримом и незримом» он пишет об открытии нового изме­рения, которое не есть

«незримое de facto, подобно объекту, укрытому за другим, но и не есть абсолютно незримое, что не имело бы ниче­го общего со зримым. Скорее, это незримое этого мира, то, что населяет этот мир, поддерживает его и воздает ему зримость, его собственные и внутренние возможности, бытие этого бытия»35. Далее он замечает, что «Пауль Клее говорил, что линия боль­ше не подражает видимости; она «воздает зримость»; это намет­ки генезиса вещей, готовых к сотворению»36. «Линия» может со­ответствовать наблюдаемым поведенческим моделям, которые с помощью аперспективного восприятия придают зримость тому, что обычно остается незамеченным. Таким образом, уровням травмы и насилия, скрывающимся за явными воспоминаниями анализируемого в аналитическом процессе, может быть «прида­на зримость».

38

Посредством поля мы видим уникальным образом, и если вы уже пронизаны энергиями поля, то ваше «видение» очень часто чрезвычайно значимо для анализируемого. И здесь мы имеем дело с постоянной циркуляцией между проникновени­ем (в поле) и пронизанностью (полем). Такая обратимость для Мерло-Понти оказывается «последней истиной, запускающей в действие и побуждающей круговорот Бытия»37.

* * *

Аперспективный подход, похоже, проявляется в коллективном сознании, делаясь в большей степени общедоступным, чем это было, скажем, сто лет назад. Новую форму сознания можно об­наружить в работах целого ряда творческих психотерапевтов38. Кроме того, существует также замечательный и не столь уж ред­ко встречающийся опыт того, как аналитик представляет случай на групповой супервизии, а члены группы «читают поле» и доби­раются до глубин психики как аналитика, так и анализируемого, о некоторых аспектах которых представляющий случай аналитик не догадывался или понимал их недостаточно. Однако эта ин­формация латентно присутствовала в поле, транслируемом ана­литиком в групповой процесс. Даже больше: к следующей сессии анализируемый зачастую изменяется, словно бы сам по себе, как будто бы он (или она) присутствовал во время супервизии.

Однако, обучая неординарным формам восприятия, я часто встречаюсь с тем, что считаю коллективной формой сопротив­ления: люди часто пугаются, боятся поверить тому, что они ви­дят, поскольку ждут от рационалиста насмешек. Таков первый уровень сопротивления. Второй уровень принадлежит аналити­ку, работающему со своим визуальным образом, или телесным ощущением, или внутренним голосом, или состоянием чувств, который мимолетно проскальзывает в сознании и кажется не связанным ни с чем, что аналитик знает об анализируемом. Эти, назовем их потенциальными, ощущения часто нарушают гра­ницы того, чему аналитик был обучен, и поэтому с готовностью отбрасываются.

Во время групповых сессий супервизии я, бывает, останав­ливаю доклад и спрашиваю группу: «Что вы услышали?» Редко кто-нибудь может ответить. Тогда я призываю группу послушать

39

внимательно и прошу человека, представляющего случай, еще раз повторить то, что он только что сказал. Словно бы люди час­то не имеют доступа к собственному «внутреннему уху», ощу­щающему некую странность в сказанном, или к собственному «носу», чувствующему «запах» не совсем того, что было сказано. Часто им нужна помощь в восстановлении тонких перцептив­ных способностей, действующих на нерациональном уровне.

Во время обсуждений восприятия посредством видения, аф­фекта, слышания или кинестетического ощущения я часто стал­киваюсь с вопросами типа: «Как вы это воспринимаете?», или: «Почему я должен доверять этим образам, как понять, что это не какие-то индивидуальные особенности, не имеющие особо­го смысла?», или: «Предположив, что мои образы имеют значе­ние, я начинаю чувствовать себя нарциссичным». Однако, хотя аналитик может сознательно отвергать и не придавать никакого значения своим мимолетным, неординарным ощущениям, та­кие ощущения часто неотвязно присутствуют внутри и вызы­вают дискомфорт. Более того, аналитик часто воздерживается от упоминания о таких переживаниях на представлении случая, поскольку не хочет выглядеть безумцем или рисковать, подверг­нуться насмешкам или критике за свою «магическую» установку.

Обычно я подхожу к этому так: предлагаю аналитику отме­тить и свое восприятие, и тенденцию к его отрицанию. С одной стороны, он или она может мельком увидеть состояние, которое было в ощущениях. С другой стороны, обнаружить, что созна­ние переместилось к противоположному полюсу рационально­го отрицания. Если подобное понимание противоположностей оказывается успешным, то аналитик стоит на границе (по биб­лейской схеме творения) Второго дня.

Истории, подобные мифам, описывающие должное отношение к противоположностям, могут помочь людям справляться со слож­ными, диаметрально противоположными состояниями ума и тела Один из таких мифов, который я подробно рассматриваю в моей книге «Тайна человеческих отношений» — это миф о страшном морском божестве Сисиютле, рассказанный индейцами квакиутль с северо-западного побережья Тихого океана. Сисиютль — наво­дящий ужас двухголовый морской змей, отравляющий каждого, к кому прикоснется; он вызывает страх у любого, кто его увидит.

40

По сути, миф говорит: если встретишься с Сисиютлем, твер­до стой, опираясь на землю (т.е. оставайся соединенным со сво­им телом). Используй любые слова силы, какие знаешь, чтобы не убежать (в разум), ибо это может быть опасно. Укуси себя за язык, если это нужно (т.е. не говори раньше времени, пытаясь уйти от тревоги), но оставайся твердым. Потом смотри, как одна из голов поднимется из моря, а затем, когда она исчезнет, подни­мется вторая голова. Если ты стоишь твердо и видишь первую, а затем вторую головы, преодолевая страх, заставляющий тебя бежать и отмежеваться от переживания, тогда, говорит миф, две головы повернутся друг к другу и увидят друг друга. Великая на­града ждет того, кто пережил подобное: он наделяется способ­ностью видеть то, что находится позади его глаз39.

Мы можем применить этот миф к одному аналитику, пред­ставлявшему случай на супервизии. Он рассказал, что пытался быть открытым тому, чтобы видеть вместе с анализируемым, но произошли что-то странное. На мгновение он увидел, что го­лова анализируемого словно бы присоединена к телу лишь тон­кой струной. Эта голова как бы подскакивала туда-сюда, а тело казалось безжизненным. Аналитик заметил, что образ вызыва­ет у него тревогу. Когда он рассказывал это нам через несколько дней после встречи с анализируемым, его тревожность все еще ощущалась всеми членами группы.

Вместо того, чтобы верить этому образу или отрицать его значение, аналитику нужно сначала «посмотреть На одну голо­ву Сисиютля, а потом на другую» — сначала на шокировавший его образ, а затем на свое неверие и рациональное непринятие. Если он уважает обе противоположности, то проносит их перед взглядом собственного бессознательного (наподобие метафоры Мелвилля о ките). Или же, если он, когда образное восприятие невозможно, остается в поле оппозиций и позволяет себе пе­реживать одну из них, а затем другую последовательно — тогда он начинает обнаруживать способность доверять себе и лучше постигать значение своего изначального видения. Словно бы ему было даровано зрение, как в сказании о Сисиютле, —обла­дание собственным видением как формой восприятия, отлич­ной от рациональной модели познания. То прозрение в каждый данный момент, которое развилось в его практике, как толь-

41

ко он осмелился предоставить ему пространство, приобрело свойство «инаковости», достойное уважения и интереса.

В этом случае видение едва присоединенной к телу головы анализируемого вскрыло мощную форму расщепления разум-тело, которое, в свою очередь, было защитой от психоза. Сво­им видением аналитик в большей степени открылся общему с анализируемым полю и начал воспринимать психотические, т.е. хаотические уровни, казалось бы, лишенные смысла. Именно поэтому аналитик и испытывал столь сильную тревогу.

Позднее выяснилось, что анализируемый страдает сильнейшим комплексом слияния. Он боялся любой сепарации; стало быть, как жаловался аналитик, в случае не наблюдалось никакого «прогрес­са». Для анализируемого сепарация от любого привычного пове­дения, как разрушительного, так и нет, вела к переживанию пси­хотического процесса в ядре комплекса слияния. Только смещаясь к модусам восприятия, превосходящим пределы нормальных, ра­циональных подходов, аналитик смог начать воспринимать и кон­кретно назвать комплекс слияния. Этот акт наименования, сродни магическому обретению власти над демоном, как только узнаешь его имя, осуществленный, однако, путем аперспективного, а не магического, осознавания,40 создал в поле такое контейнирование, которое позволило случаю использовать импульс, а анализируемо­му, фактически, — оказаться способным рискнуть изменить что-то в жизни. Ничто из этого, казалось, и не приближалось к стадии реализации, пока аналитик не смог совладать со своим видением, то есть до тех пор, пока он не заслужил его, выстрадав оппозицию ощущения и его отрицания вместе с анализируемым.

В другом примере анализируемый, финансовый аналитик, испытывал стыд, поскольку ему недоставало энергии на то, что­бы соответствовать требованиям своего нового инспектора. Рассказав мне ситуацию подробно, он сказал: «Я лишь обвиняю себя». Мой ум на мгновение померк. Я спрашивал себя, почему же я почувствовал себя обвиняемым? Просто ли это мой комп­лекс, заставляющий меня все время чувствовать направленные в мой адрес обвинения? Может быть, и так, но тут, казалось, было что-то еще. Я вернулся к утверждению «Я лишь обвиняю себя». Я постарался оставаться с этим утверждением и пытался прояс­нить, что же я испытываю, но это ни к чему не привело. Однако затем я разрешил себе меньшую ясность, решив подержать эту

42

фразу между сознанием и бессознательным, и намеренно позво­лил моему переживанию стать в большей мере скрытым.41 Я дал себе возможность сосредоточиться на поле между нами.

Терпеливо и осторожно, внимательно прислушиваясь к собс­твенным телесным ощущениям, подмечая любые изгибы своих мыслей и воображения, я почувствовал, что что-то затвердева­ющее появилось из поля, подобно появлению божественного (epiphany). Смутно начали разделяться оппозиции: их противо­речивая природа стала как-то более проявленной, но не прина­длежала ясному осознанию «твоего» и «моего», или «внутрен­ней» и «внешней» жизни.

В таком «намеренно смутном» состоянии я вновь почувство­вал на себе обвинения, но потом это исчезло; вместо того, взгля­нув на анализируемого, я «увидел» пристыженного человека, и утверждение «Я лишь обвиняю себя» встало на место моего чувс­тва. Затем чувство того, что меня упрекают, снова появилось, ис­ключив видение его унижения. Исходя из этого, стало понятно, что его изначальное утверждение «Я лишь обвиняю себя» несло в себе оппозиции. «Я лишь обвиняю себя/Я лишь обвиняю вас», и каждое из них было тотальным и исключало другое. Я пережил ошарашивающий эффект логически невозможного состояния, при котором А и —А были истинными одновременно.

Если я собирался помочь моему анализируемому, то не мог просто отметить этот интуитивный скачок и рассуждать о. про­тиворечии. Скорее, мне приходилось проходить через стадию смятения чувств, зачастую столь болезненную и физически, и духовно.

Обычно при такой встрече нужно отмечать собственные раз­нообразные попытки отрицать то, что происходит нечто стран­ное, поскольку совмещенные противоположности приводят к характерному чувству необычности, создаваемому психотичес­кими областями мозга. К примеру, можно заметить тенденции к диссоциации и нормализации высказываний анализируемого. Затем нужно постараться намеренно освоить (leaning into) поле во всем воплощенном присутствии, поддерживая интерес к са­мому смятению как таковому и к тому качеству противоречи­вости, которое редко удается ощутить, и которого мы стремим- ся избегать. Такая активность со стороны аналитика является важнейшим аспектом восприятия и противоположна рацио-

43

нально-научному подходу, который настаивал бы на реальнос­ти мира — реальности, отдельной и не зависимой от подобной субъективности: Сам по себе хаотический опыт — это измере­ние, открывающееся требуемому типу восприятия42.

После того, как я сознательно перенес боль, сопровождаю­щую это поле слияния, я смог говорить о противоречивых со­стояниях со своим анализируемым. Только тогда мои слова или тон голоса он воспринял как безопасные. Казалось, был создан контейнер, в котором он и я смогли увидеть противоположнос­ти и глубже погрузиться в переживание их. Без предваритель­ной обработки мои слова были бы малозначимыми.

Когда между сознательным и бессознательным человека или между одним человеком и другим ощущается пространство, то именно в этом пространстве и можно воспринять или, по край­ней мере, контейнировать противоположности в данный мо­мент. Их можно ощутить и почувствовать. И если отгонять от себя тенденцию игнорировать или диссоциировать это проти­воречивое состояние, то тогда можно испытать психотичность коммуникации. Восстанавливается способность аналитика ду­мать и объединять, и то же происходит с анализируемым.

Следующий пример поможет подробнее проиллюстрировать тонкую игру, психотических оппозиций в случаях, когда комп­лекс слияния организует поле отношений. Анализируемый, по имени Кевин, рассказал о весьма страстном вечере, проведенном с женщиной. Когда они оказались в постели и занялись любо­вью, она сказала ему: «Мне нравится твоя мужская энергия». Ке­вин сообщил мне, что его это резануло. Подумав о том, что она произнесла, он решил, что, не будучи еще достаточно знакома с его сексуальной стороной, она решила сделать ему комплимент.

Когда Кевин произносил «Мне нравится твоя мужская энер­гия», я почувствовал некую странность этого высказывания. Когда я смотрю на фразу сейчас, написав ее, она кажется мне совершенно нормальной — просто открытое сообщение жен­щины о чувствах. «Необычность» утверждения не передается в записи, словно бы иное измерение не допускается в письменное изложение43. Психотические качества, которые могут выглядеть как противоположности, уничтожающие и друг друга, и способ-

44

ность человека думать и рефлексировать — то есть уничтожа­ющие функционирование эго — обладают способностью про­рываться сквозь структуры вытеснения и проявляться в поле с такой мощью, которой не обладают иные психические содержа­ния. Именно это проявляется как некая странность в поле.

Мое собственное восприятие было расширено или сфокуси­ровано на поле между нами, которое, как я чувствовал, могло со­держать в себе ответы, недоступные Кевину в тот момент, когда он услышал фразу. Никогда нельзя знать наверняка, справедливо ли такое чувство. Рациональное обдумывание легко может за­ставить все испариться. Парадоксально, но нужно отсрочить на время яд здравомыслия и позволить этой отсрочке стать самым высоким уровнем мастерства, проверяющим, в конце концов, каков результат этого акта воображения (насколько это вообще возможно) — то есть какова его истинность и ценность для ана­лизируемого; А пока можно только верить этому чувству44.

После дальнейших расспросов о том, что он чувствовал, ког­да девушка произнесла, как ей нравится его мужская энергия, Кевин смог вспомнить, что он почувствовал, что это странная фраза, и что он не очень-то поверил ей. Сначала, пояснил он, это чувство возникло от его убеждения в том, что, на самом деле, она недостаточно хорошо его знала, для того чтобы так быстро сказать такое. Однако это была лишь одна из его мно­гих попыток дать рациональное объяснение чему-то, что, как он чувствовал, не было рациональным, а именно — чувству не­обычности или странности в ее высказывании.

Чувствуя смутное, неясное качество или диссоциацию в собственных мыслях и в том, как я воспринял все рассказанное им, я призвал Кевина еще глубже покопаться в том, как он себя чувствовал, особенное внимание уделяя телесным ощущениям. Делая это, он начал ощущать противоположности в том, что де­вушка сказала ему. Он почувствовал, что фраза «Мне нравится твоя мужская энергия» противоречила иному утверждению, чему-то наподобие следующего: «Но есть много вещей в мужчи­нах и их способах вести себя, которые мне не нравятся». Он свел это к паре «Мне нравится твоя мужская энергия»/ «Есть вещи, которые ты можешь сделать, и которые не понравятся мне». И, наконец: «Мне нравится это»/ «Мне не нравится это», где «это» относилось уже к его энергиям в большем масштабе, энерги-

45

ям, многие из которых он еще не проявлял при ней. Сочтя свое собственное ощущение странности в словах женщины важным и проникая в него, я помог Кевину добраться до необходимого ему осознания и уловить привкус безумия в ее сообщении45.

Кевин страдает острым комплексом слияния, и неудивитель­но, что ему потребуется некоторая помощь моей хтонической энергии (погруженности в поле воплощенным образом), кото­рая не будет рассеяна его защитами; ему нужно это, чтобы соб­рать необходимую энергию и структуру и суметь справляться с подобными взаимодействиями. Если он не сможет задейство­вать это, то новые отношения он завяжет уже с серьезным де­фицитом, поскольку усвоит скрытое предписание не быть са­мим собой, а всегда фильтровать то, что он делает и чувствует, заботясь о том, одобрит или не одобрит это его партнер.