Министерство образования и науки Российской Федерации

Дагестанский государственный университет

--------------------------------------------------------------------------------------

семантика языковых

единиц разных уровней

Выпуск 14

------------------------------------------------------------------------

ЕЖЕГОДНЫЙ СБОРНИК НАУЧНЫХ ТРУДОВ

Махачкала

2010

Печатается по решению редакционно-издательского совета

Дагестанского государственного университета

семантика языковых единиц разных уровней. Выпуск 14. Ежегодный сборник научных трудов лингвистов. – Махачкала, 2010.

Редакционная коллегия:

д. ф.н., профессор Н.Э. Гаджиахмедов (ДГУ);

д. ф.н., профессор А.А.Абдуллаев (ДГПУ);

д. ф.н., профессор М.И.Магомедов (ИЯЛИ ДНЦ РАН)

Ответственный редактор – д.ф.н. профессор П.А.Магомедова

Ежегодный сборник научных трудов включает в себя научные статьи, тезисы докладов и сообщения по актуальным проблемам современной лингвистической семантики и прагматики, семантики разных языковых уровней. В настоящий выпуск вошли новые рубрики: «Рецензии и отзывы», «Из архива сборника»; «Наши юбиляры».

© Семантика языковых единиц разных уровней, 2010

СОДЕРЖАНИЕ

1. н а у ч н ы е с т а т ь и

Алиева С.А. ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКОЕ ПОЛЕ И ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ ГРУППА ОНОМАТОПОВ

Гаджиахмедов Н.Э. Основные источники формирования новых слов в условиях взаимодействия разных ментальных структур.

Бейхан Асма Кайсери / Турция Стиль рассказов Н.С.Лескова.

Керимов К.Р. О ЗАИМСТВОВАНИЯХ В ФОРМИРОВАНИИ ЛЕЗГИНСКОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ

Асадулаева П.У. СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ АРХАИЗМЫ КУМЫКСКОГО ЯЗЫКА

Абдуллаева А.А. Редупликация с изменением согласных в кумыкском и английском языках

Магомедова П.А., Алисултанова М.А. РУССКИЕ ЗАИМСТВОВАНИЯ В СОВРЕМЕННОМ АВАРСКОМ И АНДИЙСКОМ ЯЗЫКАХ

Айдиева Т.И. РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ КОНЦЕПТА «ВОЗРАСТ» В КУМЫКСКОЙ И АНГЛИЙСКОЙ ЯЗЫКОВЫХ КУЛЬТУРАХ

Джалалова А.Р. ГРАММАТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ НАРЕЧИЯ В ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКЕ

Омариева А.Ш. К ВОПРОСУ О СТРУКТУРНОМ И СЕМАНТИЧЕСКОМ СООТ-ВЕТСТВИИ ЛАКСКИХ И АНГЛИЙСКИХ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ С КОМПОНЕНТОМ «БОГАТСТВО»

Алдаева З.А. ВВОДНЫЕ СЛОВА КАК ВЫРАЖЕНИЕ СУБЪЕКТИВНОЙ МОДАЛЬНОСТИ В КУМЫКСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ

Гамидова Д. Г. СЕМАНТИКА ГЛАГОЛЬНОГО ОТРИЦАНИЯ В ТЮРКСКИХ ЯЗЫКАХ

Галбацова С.М. КОНЦЕПТ «СОВЕСТЬ» В АВАРСКОЙ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА (на материале фразеологических единиц аварского языка)

Абдулмуталибов Н.Ш., Султалиева З.М. ОСОБЕННОСТИ ИМЕННЫХ ЧАСТЕЙ РЕЧИ В ХЛЮТСКОМ ГОВОРЕ ЛЕЗГИНСКОГО ЯЗЫКА.

Абдуллаева Э. С. ГЕНЕТИЧЕСКИЕ ПЛАСТЫ БЫТОВОЙ ЛЕКСИКИ КУМЫКСКОГО ЯЗЫКА

Бейхан Асма Кайсери / Турция “ТРИ ПАЛЬМЫ” М.Ю.ЛЕРМОНТОВА

Бейхан Асма Кайсери / Турция «ЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ СТАТУЯ» И АННА АХМАТОВA

Гасанова С.Н., Магомедова Г.М. Топонимика сел. Буршаг Агульского района.

Магдилова Р.А. НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ СЕМАНТИЧЕСКОГО ПОЛЯ ДАТИВА АРЧИНСКОГО И АВАРСКОГО ЯЗЫКОВ

Сиражудинов Р.М. Наречия времени в годоберинском языке

Гасанова М.А. СОПОСТАВИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ФУНКЦИОНАЛЬНО-СТИЛИСТИЧЕСКОЙ РОЛИ ПОРЯДКА СЛОВ В РУССКОМ И АНГЛИЙСКОМ ПРЕДЛОЖЕНИЯХ.

Джалалова А.Р. ГРАММАТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ НАРЕЧИЯ В ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКЕ.

Амирова П.Р. CТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ БЕЗЛИЧНЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ С ГЛАГОЛАМИ, ОБОЗНАЧАЮЩИМИ РАЗНЫЕ МОМЕНТЫ СУТОК

Алисултанова М.А. АНТОНИМЫ В АНДИЙСКОМ ЯЗЫКЕ

2. тезисы И сообщения

Исаев Н.Г. ФУНКЦИЯ ПАДЕЖЕЙ ПОКОЯ В ЦАХУРСКОМ ЯЗЫКЕ

Магомедова С.М. ВЫЯВЛЕНИЕ ЛАКУН ПРИ СОПОСТАВЛЕНИИ КОНЦЕПТОВ JOY И РАДОСТЬ В АНГЛИЙСКОЙ И РУССКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРАХ

Гимбатова М.Д. К ВОПРОСУ О РАССМОТРЕНИИ К АУЗАТИВНЫХ И НЕКАУЗА-ТИВНЫХ ГЛАГОЛОВ.

Магомедова Э.И. ФРАЗЕОЛОГИЗМЫ, ХАРАКТЕРИЗУЮЩИЕ УМЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА ГОВОРИТЬ, В ДАРГИНСКОЙ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА.

Шахова М.М. АВАРСКИЕ ГЛАГОЛЫ КЛАССИФИКАЦИОННЫХ ОТНОШЕНИЙ

из архива сборника

Шоцкая Л.И.

семантические изменения в лексике русского литературного языка к середине XIX века.

Вердиева Н.Ф. СЕМАНТИКА СЛОВ, НАХОДЯЩИХСЯ В ОТНОШЕНИЯХ ТАК НАЗЫВАЕМОЙ СИНТАКСИЧЕСКОЙ ДЕРИВАЦИИ.

Р Е Ц Е Н З И И И О Т З Ы В Ы

Гаджиахмедов Н.Э. ОТЗЫВ о диссертации АгаевОЙ Изумруд Гусеновны

«Простое осложненное предложение в современном кумыкском языке»

Магомедова П.А. ОТЗЫВ О ДИССЕРТАЦИИ П.М.АБДУЛКАДЫРОВОЙ «КОМПАРА-ТИВНЫЕ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИЕ ЕДИНИЦЫ ДАРГИНСКОГО ЯЗЫКА В СОПОСТАВЛЕНИИ С АНГЛИЙСКИМ ЯЗЫКОМ (НА МАТЕРИАЛЕ ХАЙДАКСКОГО ДИАЛЕКТА)» (специальность 10.02.20 – сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание).

наши юбиляры

ПУТЬ УЧЕНОГО И ПЕДАГОГА (к 60-летнему юбилею Керима Рамазановича Керимова)

н а у ч н ы е с т а т ь и

Алиева С.А.

Лексико-семантическое поле

и лексико-семантическая группа ономатопов

Системная обусловленность – неотъемлемый атрибут любого знака, языкового особенно. «Системность лексики находит яркое проявление в закономерных, регулярных, повторяющихся отношениях ее единиц. Одно из убедительных свидетельств тому — плодотворная попытка интерпретировать лексику с точки зрения теории семантического поля»[Абрамов 1992: 4]. Термин «поле», взятый из естественных наук, несмотря на то, что им давно пользуются психологи, биологи, социологи, обозначает в языкознании (англ. field, фр. champ, нем. Feld, исп. Campo) совокупность содержательных единиц (понятий, слов), покрывающая определенную область человеческого опыта [Ахманова 2004: 334].

«Семантическое поле характеризуется следующими основными свойствами: связью слов и их отдельных значений, системным характером этих связей, взаимозависимостью и взаимоопределяемостью лексических единиц, относительной автономностью поля, непрерывностью обозначения его смыслового пространства, взаимосвязью семантических полей в пределах всего словаря» [Проблемы лингвистической семантики 1981: 44].

«Предмет исследования в теории поля в современной лингвистике составляют группировки языковых единиц, объединяемых на основе общности выражаемого ими значения (семантический принцип), или по общности выполняемых ими функций (функциональный принцип), или на основе комбинации двух признаков (функционально-семантический принцип)» [Полевые структуры в системе языка 1989: 4]. Поэтому различают семантические, функциональные и функционально-семантические поля.

«Поле может объединять в своем составе разнородные языковые средства, принадлежащие к различным грамматическим классам или уровням языка» [Полевые структуры в системе языка 1989: 5]. Это приводит к появлению таких понятий, как «морфосемантическое поле», «лексико-фразеологическое поле», «грамматико-лексические поля».

Лексико-семантическое поле (ЛСП) означает, что в нем по семантическому принципу объединены слова.

Среди теорий поля большое внимание исследователей привлекает концепция Э.Косериу. Э.Косериу определяет лексическое поле (champ lexical) или словесное поле (Wortfeld) как лексическую парадигму или совокупность лексем, объединенных общей лексической ценностью (valeur) и противопоставленных друг другу благодаря минимальным различиям лексического содержания [Coseriu 1966: 212].

Поскольку ЛСП представляет собой совокупность лексем, т.е. компонентов, то для избежания произвольности набора компонентов поля, в него включаются слова, имеющие в одной из своих сем некое значение М, которое является определяющим для основного содержания данного поля. Значение слова как бы разделяется на две части: общую, присущую всем словам данного поля, и особенную, отличающую значения частных подгрупп слов, и, наконец, специфику только данного слова [Коптелова 1972: 23].

«Лексический состав любого ЛСП может быть определен двумя путями, двумя методами: методом идентификации и методом дифференциации [или спецификации]» [Гайсина 1981: 174].

Метод идентификации сформулирован в работах Э.В.Кузнецовой, суть его выражена в следующих словах: «Опираясь на лексикографические описания слов, мы можем, известным образом обобщив данные таких описаний, подняться к более абстрактному уровню системы, на котором слово может быть представлено в виде устойчивой, однозначной единицы — конструкта, содержанием которой является так называемое общее значение» [Кузнецова 1973: 89]. Метод идентификации заключает в себе путь индуктивного «восхождения отдельных слов к классам, рубрикам, полям» [Морковкин 1977: 18].

Метод спецификации (дифференциации) отображает иное направление анализа лексического материала при выделении лексико-семантических полей.

Согласно данному методу, прежде всего, вычленяется отдельный фрагмент, отдельная область понятийной картины мира и постулируется наличие в лексической системе языка СП, выявляется слово (или слова), значение которого наиболее соответствует данному фрагменту понятийной картины мира. Далее по словарям подбирается круг слов, значения которых включают в качестве доминирующего составного компонента семантику слова-доминанты, определяются дифференциальные семантические элементы. В результате подобного ступенчатого дедуктивного разбиения понятийного континуума, покрываемого лексикой языка, производится последовательная дифференциация рассматриваемой части словаря, пределом такой дифференциации является отдельная лексическая единица [Гайсина 1981: 174-175]. Именно методом дифференциации выделяется ЛСП ономатопов. В это поле войдут слова различных частей речи, что и является отличительной чертой ЛСП от других объединений слов. Так как звучание предполагает действие, то это поле составят глаголы и отглагольные существительные, связанные отношениями производности.

Особенностью ЛСП ономатопов является то, что оно имеет четко очерченные границы, что связано с очень определенной семантикой объединяемых в анализируемое поле слов. В нем нет глагола или существительного с наиболее общим всеохватывающим значением.

«Поле имеет особую структуру — ядро-периферия — для которой характерна максимальная концентрация полеобразующих признаков в ядре и неполный набор этих признаков при возможном ослаблении их интенсивности на периферии» [Полевые структуры в системе языка 1989: 4].

Общую структуру ЛСП звукоподражательных слов можно представить в виде центра, который покрывается словами, обозначающими производство живыми существами звуков, характерных для конкретного вида животного или птицы, и периферии, куда входят слова, передающие то, что определенный звук издает не конкретное животное, а просто живое существо. Кроме того, к периферии ЛСП звукоподражательных слов относятся глаголы и существительные, употребленные в переносном значении. В результате этого последние способны переходить в другие смежные лексико-семантические поля или лексико-семантические группы. Например, звукоподражательные глаголы переходят в глаголы речи. ЛСП обязательно включает микрополя. Таким микрополем ЛСП звукоподражательных слов может быть лексико-семантическая группа звукоподражательных глаголов.

Подобную структуру ЛСП отмечают многие исследователи [Подробнее см.: Васильев: 1971; Караулов: 1972; Гайсина: 1981; Стернин: 1985].

Поле представляет собой инвентарь элементов, которые связаны между собой системными отношениями. Элементы, объединенные в поле, могут быть однородными и разнородными.

«Граница между ядром и периферией поля является размытой, нечеткой. Конституенты поля могут принадлежать к ядру одного поля и периферии другого поля» [Стернин 1985: 38]. «Семантическое поле объединяет слова разных частей речи, которые находятся между собой в непосредственной семантической связи» [Слесарева 1980: 50]. Подход к описанию семантического поля, включающего единицы различных частей речи, весьма перспективен, по мнению Р.М. Гайсиной, поскольку между членами поля, относящимися к разным частям речи, но имеющими общую категориально-лексическую сему, обнаруживаются не только семантические связи, обусловленные тем, что они соотносятся с одной и той же объективной ситуацией и являются денотативно тождественными, но и функциональные отношения, проявляющиеся в возможности синтагматически обусловленного изменения их категориально-языкового статуса [Гайсина 1982: 180]. Существует мнение, что полевый принцип объединения лексики наиболее разработан в зарубежной лингвистике (Трир, Вейсгербер, Духачек, Ипсен, Порциг).

Й.Трир в ряде своих трудов не только разработал новые принципы системного анализа лексики, но и применил их в исследовании обширного фактического материала.

«Понятие поля (семантического) приобрело наибольшее распространение после выхода работы Г.Ипсена, где оно определялось как совокупность слов, обладающих общим значением. Однако полевый подход, в основе которого лежит исследование групп слов, близких по значению, по мнению Й.Трира и Ю.А.Найды, восходит уже к В.Гумбольдту и Г.Остгофу, который, правда, употреблял при описании лексики термин «система», а не «поле» [Щур 1974: 22-23].

«Языковые поля Трира — это минимальные самостоятельные единицы языка, представляющие собой относительно замкнутые двусторонние единства понятийных и словесных полей (= структурно цельные по смыслу группы слов). Они занимают промежуточное положение между языковой системой в целом и ее минимальными единицами, значения которых определяются структурой поля» [Васильев 1971: 106].

Из подходов к полю преобладающими являются парадигматический и синтагматический, или синтаксический.

Й.Трир, Л.Вейсгербер, К.Ройнинг изучали парадигматические отношения между лексическими единицами языка, т.е. парадигматические поля, другие (например, Порциг) — синтагматические отношения, т.е. синтагматические поля.

«На взгляд Вейсгербера, семантическое членение языковой системы определяется не реальными отношениями в объективной действительности, а теми принципами, которые заложены в самом языке, его семантической структуре, отождествляемой автором с системой понятий.

Языковые поля Вейсгербер отграничивает от тематических, предметных групп» [Васильев 1971: 109].

«О.Духачек выделяет словесные лингвистические поля, ядром которых является слово, и понятийные лингвистические поля, в которых слова связаны тем, что они в своей семантике содержат одно общее понятие (элементарные поля) или несколько близких понятий (комплексные поля)» [Щур 1974: 36].

В отечественном же языкознании предпочтение отдается лексико-семантической группе. В настоящее время оба подхода — групповой и полевый — сосуществуют.

Прежде чем приступить к конкретному изучению одной лексико-семантической группы, необходимо отметить особенности ЛСГ вообще.

«ЛСГ — это класс слов одной части речи, имеющих в своих значениях достаточно общий интегральный семантический компонент (или компоненты) и типовые уточняющие (дифференциальные) компоненты, а также характеризующихся сходством сочетаемости и широким развитием функциональной эквивалентности и регулярной многозначности» [Кузнецова 1989: 7].

Слова, составляющие ЛСГ, объединены сходством лексических значений, поэтому эти слова связаны парадигматическими отношениями, самым очевидным проявлением которых служат родо-видовые взаимосвязи слов — членов ЛСГ.

Как показала А.А.Уфимцева, чрезвычайно типичны синонимические отношения между словами — членами лексико-семантических групп, что является одним из проявлений ее системности, ее структурной организации [Уфимцева 1968: 189].

«Вычленение ЛСГ, нахождение ее границ является одной из сложных проблем. Нельзя не учитывать такие факторы, как многозначность слова (и, стало быть, возможность вхождения его в различные лексико-семантические группы), взаимодействие разных аспектов языка (что вызывает появление многих смешанных типов взаимосвязей слов) и т.д.» [Кролль 1969: 14].

Слова как единицы языка предстают как элементы системы, которые связаны друг с другом своеобразными отношениями понятийного, лексико-семантического и грамматического характера: «связи слов могут быть основаны на взаимообусловленности предметов и явлений окружающего мира, на различного рода ассоциациях, на семантических (синонимических и антонимических) взаимодействиях слов, на их лексической и синтаксической сочетаемости, на принадлежности их к одному и тому же морфологическому классу или возможности их построения по одной и той же словообразовательной модели и т.д.» [Кролль 1969: 15].

Слова, составляющие ЛСГ звукоподражательных глаголов, объединены по вышеперечисленным признакам. Кроме того, возможно деление ЛСГ звукоподражательных глаголов на микрогруппы, в зависимости от особенностей звучания. Так можно выделить ЛСГ глаголов интенсивного звучания, эмоционального звучания, конкретного звучания. На основе наличия в семной структуре звукоподражательных глаголов сем характера издаваемого звука и способа звучания выделяют лексико-семантические группы по этим семам.

Реализация периферийных сем, как правило, находит опору в контексте в виде вербальных показателей.

Литература

1. Абрамов В.П. Синтагматика семантического поля. – Ростов-на-Дону, 1992.
2. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов.– М, 2004.
3. Васильев Л.М. Теория семантических полей // Вопросы языкознания. — 1971. — № 5.
4. Гайсина Р.М. Лексико-семантическое поле глаголов отношения в современном русском языке. — Саратов, 1981.
5. Гайсина Р.М. Специфика значения глагола // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. — 1982. — Т. 41.
6. Караулов Ю.Н. Структура лексико-семантического поля// Филологические науки. — 1972. – №1.
7. Коптелова Г.В. Опыт сопоставительного изучения глаголов речи английского и русского языков: Дис.... канд. филол. наук. — Харьков, 1972.
8. Кролль М.И. Глаголы речи в современном французском языке (в сопоставлении с русским): Дис.... канд. филол. наук. — М., 1969.
9. Кузнецова Э.В. Введение // Лексико-семантические группы русских глаголов. — Иркутск, 1989.
10. Кузнецова Э.В. Ступенчатая идентификация как средство описания семантических связей слов // Вопросы металингвистики. — Л., 1973.
11. Морковкин В.В. Опыт идеографического описания лексики. — М., 1977.
12. Полевые структуры в системе языка. — Воронеж, 1989.
13. Проблемы лингвистической семантики. — М., 1981.
14. Слесарева И.П. Проблемы описания и преподавания русской лексики. — М., 1980.
15. Стернин И.А. Лексическое значение слова в речи. — Воронеж, 1985.
16. Уфимцева А.А. Слово в лексико-семантической системе языка. — М., 1968.
17. Щур Г.С. Теории поля в лингвистике. — М., 1974.
18. Coseriu E. Structure lexical et enseignement du vocabulaire // Actes du premier Colloque international de linguistique applique. — Nancy, 1966.

Гаджиахмедов Н.Э.

Основные источники формирования новых слов в условиях взаимодействия разных ментальных структур

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научно-исследовательского проекта № 10-06-96519 р_юг_а «Новые русские и западноевропейские заимствования в дагестанских языках»

Образование и пополнение лексики языков различных типологий происходит вполне закономерно и в соответствии с теми тенденциями, которые по тем или иным причинам возобладали в языке этой науки в данный исторический период.

В качестве влиятельного источника пополнения лексики выступают заимствования. Заимствование как способ обогащения словарного состава играет большую роль в пополнении терминофонда экономики и быта. Самыми древними были заимствования из классических – латинского и греческого – языков, которые начали проникать в русский язык еще с IX века. Морфемы греко-латинского происхождения образуют значительную группу в корпусе экономических терминов русского языка, через русский язык они проникли и в дагестанские языки: агент, гонорар, дебет, коммерция, курс, лицензия, спекуляция, экономика и др. Из французского языка в русский, оттуда в дагестанские языки пришли такие слова-термины, как: аванс, баланс, бюджет, ломбард, полис и др. Для обозначения экономических понятий русский язык также заимствовал из итальянского: валюта, нетто, сальдо и др.; из немецкого: бухгалтер, гастарбайтер, тариф, штраф, ярмарка и др. Все эти слова функционируют и в дагестанских языках.

В роли лидирующего языка-источника в настоящее время в экономической терминологии русского языка выступает английский язык, точнее американский вариант английского языка. Оттуда пришли такие слова, как: брокер, дилер, маркетинг, менеджер, холдинг и др. Через русский язык более половины названных заимствований вошли в лексические фонды дагестанских языков.

Появление большого количества иноязычных обозначений, связанных преимущественно с общественно-экономической терминологией, Л. П. Крысин справедливо объясняет «развитием капиталистических отношений в России» [Крысин 1968: 57]. Оно увязывается с бурным ростом рыночных отношений, с активными процессами в развитии терминосистем в сфере экономических отношений.

Главным условием заимствования иноязычной лексики является наличие контакта языка-реципиента, и как следствие, двуязычие говорящих, поскольку «именно из среды билингвов слово нередко получает дальнейшее распространение» [Крысин 1998: 132]. К основным путям проникновения иностранных слов в другой язык относятся как устный, так и письменный способы проникновения.

За многие годы, посвященные исследователями изучению причин заимствования, было создано большое количество работ и высказано немало мнений, которые, скорее, дополняют, нежели опровергают друг друга. Суммируя их, можно утверждать, что существуют две основные группы причин, вызывающих процесс лексического взаимодействия и взаимопроникновения слов разных языков: внешние (экстралингвистические) и внутренние (лингвистические). Основной внешней причиной является наличие тесных политических, экономических и культурных связей между народами - носителями языков. Другие экстралингвистические причины – это: влияние культуры одного народа на культуру другого народа; упрощение профессионального международного контакта; авторитетность языка-источника; языковая мода и многие другие.

К внутренним причинам заимствования относятся: потребность в наименовании нового понятия или предмета; потребность в специализации понятий; тенденция к использованию одного заимствованного слова вместо описательного оборота; стремление к устранению омонимии и полисемии в родном языке; семантическая «загруженность» слов родного языка и другие.

Существует немалое число классификаций заимствованных слов, характеризующих время, источник, способ проникновения в язык, степень освоения и др. Привычно деление заимствований на собственно иноязычные заимствования и интернациональную лексику, опосредствованные и непосредственные (по источнику заимствования); прямые и семантические (по способу заимствования); варваризмы, экзотизмы и иноязычные вкрапления (по степени освоенности).

В своем исследовании мы основываемся на распределении новых заимствований в дагестанских языках по способу заимствования: а) в группу прямых заимствований; и б) в группу семантических заимствований. Наш языковой материал показывает, что большинство англоязычных заимствований в русском языке относится к прямым заимствованиям: офис, концерн, импичмент, мэр и т.д., а в дагестанских языках – через посредство русского языка.

Термином «освоение заимствований» в нашей работе обозначается частичное или полное «приспособление» заимствованных терминов к фонетико-графическим, морфологическим и лексико-семантическим закономерностям русского языка, выявляемое для большей наглядности и убедительности в сравнении с их дагестанскими аналогами. Все перечисленные аспекты освоения заимствований тесно взаимосвязаны как разные стороны одного и того же процесса, но каждый из них имеет свои особые закономерные проявления, что обусловлено относительной самостоятельностью разных уровней языковой системы. Эти разные стороны «приспособления» рассматриваемые в работе, именуются нами освоение, адаптация, ассимиляция, и используются при описании в качестве синонимов.

Англицизмы, входя в состав русского и дагестанских языков, начинают подчиняться их морфологическим закономерностям. В русском языке грамматическая ассимиляция английских слов более ярко проявляется в категориях рода, числа, падежа т.д., а в кумыкском и лезгинском языках – в категории числа и падежа в связи с отсутствием в них категории рода.

В зависимости от меры семантического освоения выделяется 2 группы: 1) слова, которые практически не подверглись переосмыслению; 2) слова, в семантике которых произошли те или иные изменения (избирательность значения, сужение значения, расширение значения, приобретение нового значения).

Словообразовательная активность проявляется через появление у заимствованного слова дериватов, образованных по словообразовательной модели заимствующего языка. По способности терминологического гнездования, новые заимствования распределяются на 1) полностью освоенные термины и 2) частично освоенные термины. К числу полностью освоенных терминов отнесены пришедшие в дагестанские языки через русский язык слова, и создавшие в нем обильные производные слова и терминологические словосочетания. Такими в русском языке оказались: бизнес, брокер, ваучер, дилер, импорт, экспорт, и др. К числу частично освоенных терминов относятся англоязычные термины, не создавшие в принимающем русском языке производных слов: дисконт, дистрибьютор, маркетинг, холдинг и др. Участие англоязычных заимствований в словопроизводстве в системе принявшего их языка является признаком наиболее успешной ассимиляции, качественно и количественно обогащая словарный состав данного языка.

В процессе структурно-семантической адаптации новейшие заимствования проходят следующие этапы языковой обработки: стабилизацию произношения и написания; грамматическую адаптацию; лексико-семантическую адаптацию; приобретение полной семантической самостоятельности; расширение значения (транстерминологизация и детерминологизация). В процессе лексико-семантической адаптации заимствований устанавливаются четкие границы лексического значения слова. Обычно заимствованное слово воспринимается в языке-реципиенте как целая непроизводная основа. По своему характеру заимствованная новейшая лексика в основном номинативна. Это явление объясняется теми факторами, что имена существительные легко заимствуются и что понятия большей частью выражаются именами существительными.

На рубеже ХХ-ХХI вв. семантическая адаптация иноязычных неологизмов имеет свои особенности, т.к. проходит в период языковой нестабильности, в период активизации многих языковых процессов. Формирование лексической семантики нового заимствования идёт ускоренными темпами: иноязычный неологизм за относительно короткий срок «стремится» стать полноценной единицей лексической системы, освобождаясь от неопределённости, размытости, диффузности значения [Маринова 2008: 12].

Влияние русской лингвокультуры дает богатый лингвистический материал для характеристики современной языковой ситуации в данном полиэтническом социуме, который, безусловно, требует систематизации.

Литература:

1. Крысин Л. П. Русское слов, свое и чужое. - М., 2004.

2. Крысин Л. П. Иноязычные слова в современном русском языке. М.: Наука, 1968.

3. Крысин Л. П. Толковый словарь иноязычных слов. - М.: Русский язык. - 1998.

4. Маринова Е. В. Иноязычные слова в русской речи конца ХХ-начала ХХ1 вв.: проблемы освоения и функционирования: Автореф. дисс....канд. филол. наук. – М., 2008.

Бейхан Асма Кайсери / Турция

Стиль рассказов Н.С.Лескова

Читателей Лескова обычно поражает колоритный язык его рассказов, хроник, повестей,.Действительно, стилистическая манера этих произведений ощуытимо оригинальна.

Необычный речевой строй-органичный компонент художественного мира писателя.Его самобытные герои предстают перед читателем в живом, заинтересованном изложении рассказчика, обладающего собственным своеобразным взглядом на мир.Нечто необычное, <<пропущенное>> через сознание нестереотипного человека-такова тематическая основа большинства лесковских произведений.

Значительное число созданий писателя представляет собой монолог героя, вспоминающего интересные события минувшего прошлого.Среди таких произведений-и лесковские шедевры: <<Запечатленный ангел>>, <<Владычный суд>>, <<Кадетский монастырь>>, <<Очарованный странник>>, <<Захудалый род>>...Тяга писателя к мемуарной форме (рассказам-воспоминаниям) закономерна.Он так писал по этому поводу: <<...форма эта мне кажется очень удобной: она живее,... истовее рисовки сценами...>>.В рассказах-воспоминаниях он видел противовес <<неестественной форме романа, требующей закругления фабулы и сосредоточенности всего около главного центра>>.Художественная программа писателя: <<Жизнь человека идет как развивающаясь со скалька хартия, и я ее просто и буду развивать лентого в предлагаемых мною событиях>>,-открывает повесть <<Детские годы>>, снабженную, между прочим, знаменательным и нередким у Лескова подзаголовком: <<Из воспоминаний Меркула Праотцева>>.Воспоминания героя могут быть устными, и тогда разговорные конструкции и нелитературная лексика преобладают (<<Очарованный странник>>), а могут быть письменными, в этом случе явный перевес на стороне книжной стилистики (<<Захудалый род>>, <<Детские годы>>).<<Воспоминания>>, таким образом, укладываются в произведения принципиально различного речевого строя.Эта форма позволяет кроме того вести <<отрывочное>>, как говорил сам посатель, изложение: повествование основано на цепи сюжетно не связанных, как бы нанизанных на ассоциативную мысль рассказчика событий.

Непринужненное повествование рассказчика, его прямое слово соотносится с естественной, по мысли писателя, формой воспоминаний, где, как правило, доминирует речь одного рассказчика, а присутствие <<голосов>> аврота и персонажей произведения создает богатейшие смысловые обертоны.

Слово основного рассказчика обычно отчуждено от авторского социальным и диалектным барьером, а поэтому речь его становится не только способом, но и объектом изображения: писателю важно показать не только что говорить человек, но и как он говорит.Лесковская манера создания образа очень точно охарактеризована Ю.Н. Тыняновым в статье <<Иллюстрации>>: <<Русская речь с огромным разнообразием интонаций, с лукавой народной этимологией доведена у него до уллюзии героя: за речью чувствуются жесты, за жестами облик, почти осязаемый, но эта осязаемост неуловима, она сосредоточена в речевой артикляции, как бы в концах губ>>.

Слово героя, являсь важнейшей харакристикой его личности, подвергается художественному анализу автора.Избегая прямых оценок и абсолютных приговоров, писатель в то же время недвусмысленно обнаруживает свое отношение к герою.Так героиня повести <<Воительница>> говорит: <<-На свете я живу одним-одна, онною своею душенькой, ну а все-таки жизнь, для своего пропитания, веду самую прекратительную>>.А автор, будто завороженный оригинальными словечками Домны Платоновны, вторит ей: <<отяготительными труды ее и ее прекратительная жизнь могли бы быть значительно облегчены без всякого ущерба ее прямым интересам; но никак она не могла воздержать свою хлопотливость>>.Автор как бы испытивает влияние речи героини, но стоит приглядеться-и видно, что за этими словами скрывается немалая доля иронии.Ведь в авторском контексте слова Домны Платоновны произнесены с недоверием, поставлена под сомнение ее искренность.Часто речь аврота включает в себя слова персонажа, но при этом им придается новый, а порой в противоположный смысл.

Яркий пример лесковской мемуаристики-<<Печерские антики>>-произведение, специально написанное для журнала <<Киевская старина>>.Это будет нечто вроде моих воспоминаний о киевских оригиналах 50-х годов>>,-так охарактерисовал писатель будущую повесть, в которой все построено на легендах и маловероятных, но оригинальных анекдотах.Как и в подлинных мемуарах, рассказ ведется от лица самого писателя, не скрывающегося на этот раз за маской колоритнохо повествователя и прямо сообщающего факты своей жизни.<<Меня в литературе,-пишет он,-считают “орловцем”, но в Орле я только родился и провел мои детские годы, а затем в 1849 году переехал в Киев>>.

Герои <<Печерских антиков>> (большинство из них имеют реальные прототипы) излагают не только отдельные события, но и <<ведут>> целые главы повести.Рассказчик и автор разделены. Последний иногда напоминает о своей независимости: вставляет замечания, как бы корректирующие речь героя, нередко подсмеивается над происходящим.В тот момент, когда отчаянного лгуна Кесаря Берлинского фантазия заносит на совершенно ненедосягаемые высоты, автор намеренно буднично замечает: <<По моему мнению, он был только храбрый и, вероятно, в свое время очень способный артиллерии полковник в отставке>>.Но в этом произведении, в отличие от <<Боительницы>>, автор не просто цитирует своих героев: высказывания персонажа и автора порой сливаются, и через призму сознания последнего преподнесены все слова и мысли героя.Автор не прерывает повествования, не вклинивает свои комментарии в его речь, но с явным оценочным акцентом передает все, сказанное персонажем.В пределах одной фразы могут быть совмещены разные точки зрения, выражается отношение автора к герою или цобытию.^[1]

В рассказе о Кесаре Берлинском автор, не раз слушавший и самого Берлинского, и его истории в чужом пересказе, признается, что уже не в состоянии определить источник, следовательно, и достоверность многих сведений.Он поневоле попадает под власть рассказов Кесаря и-в определенной степени-под стереотип отношения к нему жителей Печерска.Своеобразная зависимость автора от мнения персонажей выражается преимущественно в том, что он дает слово <<невидимым>> героям-тем, кто в повести не действует, даже не называется по имени, а лишь рассказывает и пересказывает истории о печерском Кесаре.Авторская речь как бы <<пропущена>> через сознание героев, через их отношение к изображаемому.Перед нами история с несколькими ее прочтениями, со множеством отношений к ней.Об одном из героев повести сказано: <<Сюда его и привела под крыло печерского <<Кесаря>> громкая слава дел этого независимого и бесстрашного человека>>-имя героя закавычено, будто произнесено чужими устами.В одной фразе севместилось непосреддственно-восторженное отношение к герою и ироническая усмешка автора.Таким образом, наряду с точкой зрения автора и героя-рассказчика в произведении Лескова могут прозвучать другие мнения и оценки.

Все эти разные позиции и взгляды могут совмещаться и сложно взаимодействовать не только на протяжении одного произведения, не только в пределах синтаксической конструкции, но и на пространстве одного слова.В повести <<Полухощники>> служанка Мартыновна передает слова брата своей хозяйки и за ее речью угадывается и первоначальный, неискаженный смысл его высказываний: <<Нет, тепер такой постанов вопроса, что я в выдающемся роде рассроен...>>, или- <<Это место общественное, тут пальтошников нет, а разная публика, и при ней популярные советники и интригантусы...>>.Перед нами-комбинация речи обоих героев, обмолвки служанки создают комический эффект, по позволяют в то же время реконструировать в мысли другого персонажа-брата хозяйки.Слово поэтому нередко перегружено в смысловом отношении-слишком много героев, героев явленных читателю, а часто неназванных, становятся <<соавторами>> писателя.Показательны в этом смысле слова, образованные по принципу народной этимологии.Так, слово клюко, которое проузносит та же Мартыновна, объединяет в своем значении название марки шампанского (клико) и глагол клюкнуть, наклюкаться.На смысловую утяжеленность своих слов обращал внимание читателей сам Лесков.В примечании к <<Полунощникам>> он писал: <<Слово “ажидания” здесь употреблено в двух смыслах: а)как название учреждения, где ожидают, б)как само действие ожидания.В одном случае оно пишется с прописной буквы, в другом-со строчной>>.

Благодаря свободе повествования, к которой всегда тяготел Лесков и которая наиболее полное воплощение нашла в произведениях-воспоминаниях, смена рассказчиков естественна, а разнообразие их голосов помогает создать ощущение, к которому всегда стремится писатель-ощущение художественного мира, родственнохо реальной действительности.

Литература:

Czerny, Karl, Russian Literature and Leskov, University of Washington Publishing House, Seatle, 2005.

Levsy, Anton, (edited by Jeremy Ward), Leskov’s Life and his Literature, London: Premium Pres, 1938.

Watson, Alan, Stil in Leskov’s Prose and Poetry, Ptt Pres, Ann Arbor, 2007.

Zatkov, Andrey, (edited by Barabara Glen), Interpretation Leskov’s Works and his Articles, Lansing Pres, 2004.

Керимов К.Р.

О ЗАИМСТВОВАНИЯХ В ФОРМИРОВАНИИ ЛЕЗГИНСКОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ

^[2]

Современное теоретическое описание, включающее все разделы грамматики и соответственно дающее целостную картину системы лезгинских лингвистических терминов, используемых в описаниях лезгинского языка, отсутствует. Учебная литература для школ и вузов, если не считать теоретических работ, посвящённых отдельным разделам грамматики, представлена в основном изданиями 20 – 30-летней давности. При чтении этой литературы можно видеть, что лингвистическая терминология лезгинского языка ещё находится в динамике становления, каркас её системы ещё не устоялся.

С другой стороны, наблюдается разрыв между современными теоретическими представлениями о грамматической системе лезгинского языка и экспликациями этой системы в лезгиноязычных грамматических описаниях для учебных целей. Складывается устойчивое впечатление, что теоретическое исследование лезгинского языка и разработка учебной и учебно-методической литературы для школ и вузов существуют параллельно, почти не соприкасаясь. В многочисленных теоретических изысканиях – диссертациях, монографиях, статьях – факты лезгинского языка часто интерпретируются по-новому, обнаруживаются категории, ранее остававшиеся вне поля зрения. В то же время, учебники строятся на представлениях о грамматической системе лезгинского языка, сложившихся где-то к 70-ым годам XX века. Новые наблюдения и интерпретации редко учитываются в вузовских и школьных курсах лезгинского языка. Вместе с тем, следует признать, что и само освоение лезгинским языкознанием современной лингвистической парадигмы и её более совершенного понятийного аппарата, позволяющее адекватнее эксплицировать систему лезгинского языка, значительно запаздывает. Внедрение новшеств понятийного аппарата современной лингвистики в лезгиноязычные теоретические и учебные грамматики предполагает также дальнейшее развитие лезгинской лингвистической терминологии. В связи с этим, на наш взгляд, в исследовании лезгинского языка в настоящее время весьма актуальными являются две взаимосвязанные задачи.

С одной стороны, для вузовской подготовки специалистов по лезгинскому языку нужно создавать новые целостные теоретические описания, учитывающие современные интерпретации различных фрагментов грамматической системы лезгинского языка, полученные в исследованиях (статьях, диссертациях, монографиях) отечественных и зарубежных учёных за последние десятилетия, т.е. грамматики лезгинского языка на уровне современной лингвистической парадигмы. Ведь известно, что понятийный аппарат существующих грамматических описаний лезгинского языка, как и других дагестанских языков, формировался в основном на базе русской грамматической традиции, отражающей, в первую очередь, категориальную систему русского языка. Заимствованной из русской грамматической традиции и через русский язык является в целом и лингвистическая терминология лезгинского языка.

Исследования последнего времени, в особенности интерпретации фактов дагестанских языков в типологической перспективе, демонстрируют, что сохраняющейся по инерции ориентации на русоцентристскую грамматическую традицию и понятийный аппарат русской грамматики явно недостаточно для адекватной экспликации грамматической системы лезгинского языка. В этой связи полезно обратить внимание на критическую оценку ситуации в русистике, а также её влияния на теорию языков народов СССР в докладе А.Е. Кибрика «За преодоление русоцентризма русистской грамматической традиции» на IV Международном конгрессе исследователей русского языка в марте 2010 г. [Кибрик 2010: 20]. Этот доклад вызвал на конгрессе острую дискуссию, неприятие со стороны ряда отечественных лингвистов. На наш взгляд, оценки А.Е. Кибрика весьма справедливы и актуальны. Он считает, что большинство современных работ по русской грамматике базируется на следующих презумпциях:

- русский язык самодостаточен для изучения,

- русский язык достаточен для построения лингвистической теории,

- русский язык достаточен как эталон при изучении других языков.

Со второй XX века такая ситуация, по мнению Александра Евгеньевича, способствует всё большей изоляции русистики от постоянно развивающейся лингвистической теории и оказывает отрицательное влияние на изучение малоизученных языков СССР (соответственно и современной России).

Для исследования дагестанских языков особенно актуальна третья из перечисленных презумпций и вторая часть приведенного тезиса. Они касаются отрицательного влияния на описание малоизученных языков. Как пишет А.Е. Кибрик, «для науки о языке русский язык есть не более чем одна из 6000 реализаций Человеческого Языка. Из этого следует, что многое из того, что мы встречаем в русском языке, структурировано идентичным или аналогичным образом во многих языках, а многое – совершенно экзотично и не может быть предсказано из наших знаний о русском языке. При всём наблюдаемом бесконечном разнообразии человеческих языков это разнообразие отнюдь не является случайным, беспредельным и непредсказуемым. Наоборот, за этим разнообразием стоят довольно жёсткие, строгие ограничения, которые обнаруживаются при массовом межъязыковом сравнении отдельных языковых параметров. Поэтому в мировой лингвистике всё более обязательным становится описание каждого языка в типологической перспективе … Такое описание осуществляется в единых терминах, отражающих реальные сходства и различия между языками и покрывающих типологическое пространство варьирования». < Выделено нами – К.К. >.

В последние годы типологическое исследование дагестанских языков, в том числе и лезгинского, способствовало в какой-то мере преодолению ситуации, когда при их описании точкой отсчёта являлись преимущественно русский язык и его категориальная система. В связи с этим для обозначения вновь обнаруживаемых языковых явлений, не имеющих аналогичного проявления, а значит и соответствующих дефиниций в русском языке, имеющейся терминологии оказывается недостаточным. Хотя не часто, но предлагаются новые термины для обозначения категорий лезгинского языка. Например, в [Керимов 2002] для обозначения новой интерпретации модальной глагольной единицы, ранее трактовавшейся как негативный коррелят формы предположительного наклонения, предлагается термин импоссибилитив (англ. possibility 'возможность, вероятность'). Такая дефиниция вполне уместна в контексте применяемых в типологических изысканиях терминов типа прохибитив, пермиссив, императив и т.п. Форма лезгинского импоссибилитива выражает отсутствие вероятности того, что обозначаемое действие может иметь место, например: Алиди ахьтин гаф лугьуч 'Али такого слова не мог сказать'. Достаточно убедительно аргументируется трактовка этой единицы как морфологической формы выражения модальности, т.е. наклонения. А в [Девришбекова 2003] уже выделено 14 морфологических форм выражения модальности – наклонений лезгинского глагола. Прежде в лезгинском языке выделяли только 6 (Р.И. Гайдаров, Э.М. Шейхов и др.) или 7 (У.А. Мейланова, Б.Б. Талибов и др.) наклонений, называя другие морфологические единицы глагольной парадигмы с модальной семантикой просто формами или особыми формами глагола и выводя их за пределы парадигмы наклонений. Происходило это во многом потому, что в русской грамматике не находилось аналогичных наклонений. Помимо импоссибилитива Э.Н. Девришбекова выделяет также пропульсив (англ. propulsive ‘приводящий в движение, продвигающий, побуждающий’; Мартин Хаспельмат [Haspelmath 1991: 120] называет эту форму hortative ‘увещевающий, наставительный’, но трактовка её содержания Э.Н. Девришбековой выглядит более убедительной), прохибитив, оптатив, эвиденциальное наклонение и др. формы наклонений. Для тех единиц, для которых имеются дефиниции в русской грамматической терминологии, используются русские термины, например, желательное, долженствовательное, предположительное, запретительное. Таким образом, выявление новых категорий требует подбора для них дефиниций, наиболее точно отражающих их категориальное содержание. При этом следует не только использовать международную терминологию, выработанную современным типологическим языкознанием, но и подбирать свои термины, как в случаях с импоссибилитивным и пропульсивным наклонениями в работе [Девришбекова 2003].

В связи с появлением новых терминов в типологических и теоретических описаниях на русском языке, предполагающих соответствующую коррекцию также теоретической и учебной литературы на лезгинском языке, актуальной становится и другая задача – выбор и конструирование соответствующих дефиниций для лезгинской лингвистической терминологии. В цитированной работе Э.Н. Девришбековой такая попытка предпринимается. Например, для импосибилитива предлагается русское соответствие наклонение невозможности, а также лезгинское тежер кардин наклонение (досл.: ‘невозможного факта наклонение’), для пропульсива – теклифдин или теклифунин наклонение ‘наклонение предложения (сделать что-л.)’, для прохибитива – къадагъадин наклонение ‘запретительное наклонение’, для оптатива – ихтиярдин наклонение ‘наклонение позволения (делать что-л.)’ и др. На очереди также недавно описанные в лезгинском языке категории вида [Керимов 2002], таксиса [Ханбалаева 2005], о которых в существующих грамматиках лезгинского языка пока ничего не говорится. В то же время, вид и таксис – это стержневые категории лезгинской грамматической системы. Следовательно, в грамматиках на лезгинском языке они обязательно должны занять своё место, а для этого нужно адаптировать понятийный аппарат теории вида и теории таксиса к лезгиноязычным грамматикам, т.е. опять таки развивать лезгинскую лингвистическую терминологию.

Разумеется, предлагаемые термины можно и нужно обсуждать на предмет их точности, удачности выбора дефиниций для русскоязычного и, в особенности, лезгиноязычного описания. Но фактом является то, что лезгинских терминов для вновь описываемых явлений грамматической системы лезгинского языка явно не хватает. Их необходимо создавать, используя как прямые заимствования, так и путём поиска семантических соответствий в лексике самого лезгинского языка. В современной лингвистике очень много терминов англоязычного происхождения, обозначающих порой грамматические явления, отсутствующие в русском языке, но встречающиеся в лезгинском. Для таких случаев предпочтительным представляется использование ресурсов именно лезгинского языка, аналогично подбору лезгинских дефиниций для наклонений в цитировавшейся выше работе [Девришбекова 2003]. Нуждается в совершенствовании и уже сложившаяся система терминов. Она в своей основе сформировалась, как отмечается в [Султанмурадова 2007: 8], в 30-ых годах XX в. С того времени изменились представления о многих фактах лезгинского языка, с одной стороны, и намного богаче и совершеннее стала сама лингвистическая парадигма в целом. Лингвистическая терминология лезгинского языка от этих процессов отстаёт, и её нужно кропотливо развивать. Системный анализ процесса формирования лингвистической терминологии в лезгинском языке предлагается в цитированной выше диссертационной работе Н.Э. Султанмурадовой. В начале этого исследования высказывается тезис о том, что «лингвистическая терминология современного лезгинского языка представляет собой вполне сформировавшуюся стройную систему научных терминов, отражающую состояние и уровень развития научной лингвистической мысли» [Там же: 6]. Однако предлагаемый далее довольно обстоятельный анализ этой системы демонстрирует, что этот тезис автора слишком оптимистичен.

Литература

Девришбекова 2003 – Девришбекова Э.Н. Модальность и наклонение в лезгинском языке в сопоставлении с русским. – Дис. … канд. филол. наук. – Махачкала, 2003.

Керимов 2002 – Керимов К.Р. Контрастивная аспектология лезгинского и русского языков. – Махачкала 2002.

Кибрик 2010 – Кибрик А.Е. За преодоление русоцентризма русистской грамматической традиции // IV Международный конгресс исследователей русского языка «Русский язык: исторические судьбы и современность»: Труды и материалы. Москва, МГУ, 20 – 23 марта 2010 г. – М.: Изд-во Московского университета, 2010. – С. 20.

Султанмурадова 2007 – Султанмурадова Н.Ю. Зарождение и пути развития лингвистической терминологии в лезгинском языке. – Дис. … канд. филол. наук. – Махачкала, 2007.

Ханбалаева 2005 – Ханбалаева С.Н. Категория таксиса в русском и лезгинском языках в сопоставлении. – Дис. … канд. филол. наук. – Махачкала, 2005.

Haspelmath 1991 – Haspelmath M. A Grammar of Lezgian. – Berlin, 1991.

Асадулаева П.У.

СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ АРХАИЗМЫ КУМЫКСКОГО ЯЗЫКА

Нередко бывает так, что место устаревшего слова в словарном составе занимает синонимичное ему слово того же корня, но отличающееся от него аффиксом, аффиксами или, наоборот, отсутствием их [Арнольд 1959: 309]. И.И. Фомина рассматривает лексико-словообразовательные архаизмы как «слова, у которых устарели отдельные словообразовательные элементы: белость – белизна, вскольки – поскольку, рукомесло – ремесло и т.д.» [Фомина 1983: 228]. Е. В. Лесных полагает, что «лексико-словообразовательные архаизмы – слова, отличающиеся от современных однокоренных слов аффиксами, архаичные по своей структуре, например: кокетствовать – кокетничать, свирепство – свирепость, музеум – музей, содейство – содействие, рыбарь – рыбак» [Лесных 2002: 23]. Профессор В. И. Максимов вообще не выделяет класс словообразовательных архаизмов, он делит архаизмы на лексические, семантические и стилистические.

Исследователи по-разному трактуют лексико-словообразовательные аффиксы, но все согласны в том, что у словообразовательных аффиксов должны присутствовать архаичные элементы. Согласно этим данным, анализ архаичных аффиксальных форм кумыкского языка выявил следующие слова, имеющие в наличии малопродуктивные или не продуктивные вовсе аффиксы.

Аффикс -акъ / -ек / -къ/ к – один из наиболее древних формантов в тюркских языках, в том числе и в современном кумыкском [Махтиев 2000: 46]. Н. К. Дмитриев отмечает, что кроме некоторых изолированных случаев данный аффикс уже неупотребителен (т.е. омертвелый), он встречается лишь в некоторых отглагольных корнях [Дмитриев 1940: 87]. Айгъакъ «свидетель», «доносчик»; алпечек «ячмень» (на глазу); амракъ «склонность», «пристрастие», «любовь»; байракъчы «знаменоносец»; гёкчек «прекрасный», «шикарный»; дынкъ «каприз», «причуда»; зирек «сметливый», «смышленый»; жынжыракъ «юла», «волчок»; къазакъ «батрак»; келчек «ступа» (для толчения); къакъсакъ «взбалмошный», «сумасбродный»; къаракъ «кровавый», «кровопролитный»; салмек «носилки» (санитарные); сандыракъ «шутка» (семантический архаизм, употребляемый в современном кумыкском языке в значении «бред»); сарсакъ «глупый», «дурак»; таракъ «борона» (деревянная) (семантический архаизм, употребляемый в современном кумыкском языке в значении «расческа», «гребень»); тетек «приятность»; «удовольствие»; тургъакъ «часовой»; тюмпек «латунь»; уфукъ «горизонт»; «небосклон»; хандек «траншея», «окоп»; черек «четверть» (о времени); чонкъ «яма»; «впадина»; шавкъ «вожделение». Яшыл байракъны да гётёрип, мазаллы байракъчы чыгъа. (А. Къурбанов) «С раскрытым зеленым знаменем вышел крупный знаменоносец». Бир беш йыл ялчылыкъ этсенг гиччирек чарыкъ йыбав да этип, сени йимик етим булан чонкъ этме бажарылар. (М. Ягьияев) «Если ты подождешь еще лет пять мы устроим небольшую свадьбу и создадим новую ячейку общества с таким же сиротой, как и ты».

Аффикс -баз – именной аффикс, обозначающий субъект: ашбаз «повар», «обжора»; давлубаз «скандалист», «поджигатель войны»; зырбазыр «опозоренный», «посрамленный»; къатынбаз «волокита» (любитель ухаживать за женщинами); хохабаз «гордец», «зазнайка» и др. Шонда юрегимни бираз сама ял этейим деп, бу ашбаз тюкенлеге гирип оьзюне чишлик буюруп, ичмеге зат да алып, очагъы сёнген кююн ойлай туруп, яхшы кеп болду. (Ю. Гереев) «Для успокоения своей души этот обжора зашел в магазин, купил закуску и выпивку и, думая о своей разрушенной семье, сильно напился». Хохабаз хасиятлы улан юртну ичиндеги къызлар барысы да оьзюне гьашыкъ деп ойлагъан. (З. Атаева) «Зазнавшийся юноша думал, что все девушки селенья в него влюблены».

Аффикс -бат – имеет в кумыкском языке самые различные значения: айбат «красивый», «прелестный», «очаровательный»; къурбат «чужбина»; къыйбат «ложные слухи», «клевета»; къыйбатчы «клеветник»; халбат 1) «секрет», «тайна»; 2) «затворничество», «уединение»; хараба(т) «развалины», «руины» и др. Гьали-гьалилерде, язбашны айбат гюнлеринде, ол (Изамутдин Бадрутдинов) бизин арабыздан даимлик дюньягъа гёчдю. Аллагь рагьмат этсин! («Ленин ёлу») «Совсем недавно в ясные дни весны Изамутдин Бадрутдинов ушел от нас в мир иной. Пусть земля ему будет пухом!»; Озокъда, йылан магъа етишген буса чы башгъачалай натижа чыгъар эди, - дей Солтанмут сёзюне халбат маъна салып. (Б. Атаев) «Конечно, если бы змея укусила меня, последствия были бы иные – сказал Солтанмут, придав таинственности своим словам».

Аффикс -даш, -деш представлен во всех тюркских языках, кроме якутского и обозначает лицо по определенному признаку, общему с другим лицом [Махтиев 2000: 36]. По Н.К. Дмитриеву –даш, -деш означает совместное нахождение или состояние, или же объединение двух предметов по чему-либо общему [Дмитриев 1940: 84]. Анадаш «сестра» (слово также употреблялось в значении «родной», «единоутробный»); гюндеш «соперницы» (о женах одного мужа по отношению друг к другу); гюндешлик «соперничество»; маслакдаш «единомышленник», «соратник»; мердеш «привычка»; сырдаш «сердечный друг» (человек, пользующийся особым доверием); сырдаш къатын (къыз) «наперсница» и др. Буланы гёрген адам булагъа гюндеш деп чи нечик де айтмажакъ эди, эки къызардаш буса да булай арюв турмас деп эсине геле эди. (Н. Батырмурзаев) «Никто бы не подумал, что они соперницы, даже сестры не жили бы так дружно».

Аффикс къа – широко распространен в различных тюркских языках. В современном кумыкском представлены следующие основы: булкъа «коллективная безвозмездная помощь в какой-либо работе»; ёнгурчкъа «щепка»; къабургъа «ребро» [Махтиев 2000: 53]. Архаичными же являются такие слова, как: гьалкъа, сыргъа «кольцо», «кружок» (семантический архаизм, употребляемый в современном кумыкском языке в значении «серьга»); маркъа «засаленный», «грязный»; торкъа «баловень», «неженка», «любимец»; чочкъа 1) «свинья» 2) перен. «крепостной раб»; шинкъа «жидкая грязь». Тогъузунчу асруда Торкъа халкъы къургъан юрт, Кавказия эллерде Макътав алып тургъан юрт. (А. Гамидов) «Селенье, построенное в девятом веке свободолюбивым народом, славилось на весь Кавказ».

Аффикс -ке образует уменьшительные имена или же названия лиц женского рода: бийке «княгиня», «княжна», «госпожа»; тавке 1) «женоподобный мужчина» 2) «плут», «хитрец». Нечик буса да не пайда? Сен чи о къыз оьзю бийке буса да билмейсен, атын сама сорамагъансан, ким экенин ахтармагъансан, - деп Атабай гёнгюсюз сёйлей. (И. Керимов) «Здесь уже ничего не поделаешь? Ты ведь не знаешь, а вдруг она княжна, ведь ты у неё даже не спросил ни имени, ни чьих она, – с разочарованием сказал Атабай».

Аффикс лав является аффиксом, образующий имя существительное (а в некоторых тюркских языках, например казахском и ногайском, данный аффикс образует относительное прилагательное, придающее значение уменьшительности): арчыллав «шелушение»; гьызлав «штриховка»; зарыллав «звон», «дребезжание»; зулмулав «угнетение», «тирания», «эксплуатация»; къарлав «лопатка, которой очищают лемех во время пахоты»; къатлав «залежь»; лагъыллав «болтовня», «пустословие»; мугькалав «упрочнение»; партлав «взрыв»; сигьрулав «заклинание»; сыпатлав «характеристика»; суллав «водопой»; ташлав «бросок»; хышыллав «шелест» и др. Таза жувулуп, арив тютюлген акъ юнге ошашлы булутлардан оьтеген гюн шавлалар тавну тёбесин инжи минчакълагъа ошатып йыртыллатса да, къалын къар къатлавну чу иритме гючю чатмай. (З. Атаева) «От лучей солнца, проходящих через белые как вата облака, блестит снег на вершинах гор, но даже они не могут растопить многовековые толщи льда».

Аффикс -ман // -мен // -пан – малопродуктивный аффикс, сохранившийся в немногих устаревших и устаревающих словах. Но, по мнению Х.А. Махтиева, аффикс -ман имеет довольно сложную историю так как в ряде тюркских языков, в частности, в туркменском, произошло смешение исконно тюркского аффикса ман и персидского форманта манд [Махтиев, 2000:90].

Слова с этими аффиксами в кумыкском языке обозначают:

1) субъект или его качество: аман «благополучный»; гюман «подозрение», «сомнение» (а также «предположение», «догадка»); къагьруман «герой»; биремен «гужевая повинность» (обязанность крестьянского населения безвозмездно перевозить казённые товары); кюсменчи «гребец»;

2) орудие или предмет: базман, безмен «весы»; батман «батман» (старинная мера веса для шерсти), «глиняный кувшин для воды»; сарпан «праща»; турман «сбруя»; шатман «разукрашенное дерево» (ствол с ветками, который носили юноши или дети в праздник весны (22 марта), обходя дома с поздравлениями, песнями и плясками);

3) птиц: палпан «птенец», «птенчик»;

4) погодные явления: толпан «буря», «ураган» и др.

Ва Таргъутав, Таргъутав, Шатман чечек таласы. Асруларда айтылгъан Аривлюкню къаласы». (Акъай и Бадрутдин) «Эй, Таркитау, Таркитау, край разукрашенных деревьев. Во все времена славится красота этой крепости». Дагъыстанны къагьруман уланыны къолундан революцияны шавла береген чырагъы тюшген. (А. Къурбанов) «Из рук героя Дагестана выпал факел, освещающий знамя революции».

-Мас / -мес – аффикс имени прилагательного: жанайырмас «задушевный» (интимный); тюгенмес «нескончаемый», «неисчерпаемый».

Яшдан берли сююв йимик къабунгъан

Къумукъ тилни гьар сырын бир ачасан.

Тюгенмес ругь байлыгъынгны къабындан

Гележекге билим урлукъ чачасан. (М. Халилов)

«С молоком матери в тебя впиталась любовь к кумыкскому языку

И ты открываешь его тайны

И с неиссякаемым терпением

Закладываешь семя будущих знаний».

-Сар – малопродуктивный аффикс, относящийся в основном к аффиксам монгольских языков. В кумыкском языке (также как и в бурятском) аффикс -сар отмечен в названии хищников и прилагательных их характеризующих: арсарсыз «бесстрашный», «смелый»; азгъансар «коршун» и др. Сравните с примерами из бурятского языка: хойосор закам «годовалый олень», от хойосор «клык». Азирейил джанын алмагъа гелгенде, Гьёкюичлю къул арсар болмакъ гертидир. (И. Казак). «Лишь только раб презренный содрогнется, когда слетит к нам с неба Азраил».

Аффикс -ум – образовал ряд отглагольных существительных, в современном кумыкском языке непродуктивен [Дмитриев 1940: 87]. Гьужум «наступление», «налёт», «атака»; локъум «род пряников, выпеченных на масле»; мазлум «угнетенный», «притесняемый»; туврум, уьстю тююрлю «шероховатый».

Аффикс -чан – представлен в кумыкском языке в составе немногих основ. В других тюркских языках ему соответствуют фонетические варианты -шан, -чанг [Махтиев 2000: 93]. Бойчан «рослый»; ойчан «задумчивый»; сыйчан «уважительный», «почтительный»; сыйчанлыкъ «уважительность», «почтительность»; сюювчан «любвеобильный»; уялчан «застенчивый», «совестливый». Волла, Къазакъ, сен башлай бусанг яхшы эди. Мени бираз уялчан хасиятым бар, оьзюнг билесен чи. (И. Керимов) «Ради Бога, Казак, начинай лучше ты, ты же знаешь, что я немного стеснительный».

–Шар / шер – малопродуктивный аффикс, означающий родство людей, восходящий, по-видимому к тюрко-монгольской общности. Он, в основном, считается аффиксом монгольских языков: гьарамашар «тунеядец»; гьамшари «перс».

Архаичный аффикс -ыкъ / ик / укъ / уьк для отглагольных существительных и прилагательных пассивного значения; уже не дает никаких образований: йыртыкъ «рваный»; туькуьруьк «плевок» [Дмитриев 1940: 87]. Ачыкъ «явный»; гёнчарыкъ «чарыки» (крестьянская обувь, изготовленная из цельного куска выделанной кожи); жыйрыкъ «стыдливый», «застенчивый»; къувшукъ «лощина», «котловина», «яма»; къурукъ «шест»; табалдырыкъ «штрипка» (тесьма, пришитая к концу штанины и охватывающая ступню.

Гюн гёрсетдинг оьленли гёнчарыкъгъа,

Ярлы халкъгъа шавла яйгъан ярыкъсан.

Оьзен нечид тарыкъ буса балыкъгъа,

Партиям, сен бизге шолай тарыкъсан. (Къ. Шамсутдинов)

«Солнце показалось беднякам (носителям чарыков)

И согрело их своими лучами

Как вода необходима рыбам

Так и нам нужна партия».

Аффикс -ыш / иш / уш / уьш был продуктивен в старокумыкском языке, в новом формы на -ыш часто заменяются формами на -в [Дмитриев 1940: 87]. Жанавуруш «обидчивый», «легко ранимый»; ёрамыш (ёрав) «предположение», «догадка», «предсказание»; къатышыв (къатнашыв) «участие в чем-либо», «общение», «взаимоотношения»; сагъыш «тоска», «печаль»; хасмуш «жулик», «аферист»; Гулак айтгъан затны бу гезик Къазакъ ёрамыш булан англады. (И. Керимов) «Может её обидел кто-то или она заболела?»

Къалмайым къуш болуп къанатым къагъа,

Къолунгну узатсанг, къонардай къолгъа,

Сагъынсам етмеге болмайлы сагъа,

Сагъышлы къаравум сатмайым ёлгъа. (З. Атагишиева)

«Не хочу быть птицей,

Прилетающей как только ты протянешь руку;

Не хочу грустить о тебе

И с тоской смотреть на дорогу».

Также в кумыкском языке при анализе устаревшей лексики были выявлены некоторые арабские и персидские словообразовательные аффиксы и слова, образующие в старокумыкском новые лексические единицы. К ним можно отнести следующие словообразования:

-гер / -кер / -хор – персидские словообразовательные аффиксы, обозначающие субъект, либо его качества: ашкере «явный», «отчетливый»; гёгерген «заплесневелый»; дилхор «огорченный», «удрученный»; жигер «проворство», «ловкость»; жигерсизлик «бездеятельность», «вялость»; зигер «нытьё», «жалоба», «роптание»; нёкер «слуга»; савдюгер «коммерция», «спекуляция»; савдюгерчи «торговец»; сенгер – «укрепление», «форт», «окоп» и т.д. Къазакъ бийийген кююнде бир мюгьлетге башын буруп къараса: артында беш-алты нёкери де булан Шамсутдин бий геле. (И. Керимов) «Казак, танцуя, обернулся и увидел приближающегося Шамсутдина с пятью или шестью слугами».

Фарсизм -зада употреблялся в кумыкском языке для образования сложных слов, где зада / заде обозначало «ребенок», «сын»: гьарамзада «незаконнорожденный» (в современном кумыкском языке употребляется в значении «мерзавец», «подлец»; «мошенник»).

Фарсизм -нама (в переводе с персидского «сказание», «предание») как словообразовательный аффикс сохранился в очень немногих кумыкских устаревших словах: агьднама «письменное соглашение», «договор», «контракт» и т.д.

Аффикс –хана употреблялся в кумыкском языке для образования сложных слов, где хана обозначало «помещение»: азархана «больница»; ашхана «столовая»; басмахана «типография»; гьажатхана «туалет»; дабагъхана «дубильня»; дуванхана «суд» (как гос. учреждение); ичкихана «питейное заведение», «кабак»; кабархана «мельничный ящик» (из которого зерно попадает в жернова для помола); кархана «предприятие», «мастерская»; китапхана «библиотека»; топхана «арсенал»; устахана «мастерская»; чайхана «чайная»; чачхана «мушкет»; шашхана «ружье», «винтовка» (возможно «тир»); элчихана «посольство», «консульство»; эмчихана «род дом» и т.д.

Таковы некоторые особенности словообразовательных архаизмов в кумыкском языке.

Литература:

1. Арнольд И. В. Лексикология современного английского языка. – М., 1959.
2. Дмитриев Н. К. Грамматика кумыкского языка. – М., 1940.
3. Лесных Е. В. Архаизация лексики русского языка XX века: Автореф. дис.... канд. филол. наук. – Елец, 2002.
4. Максимов В. И. Стилистика и литературное редактирование. – М., 2007.
5. Махтиев Х. А. Именное словообразование в кумыкском языке (в сравнительно историческом освещении) – Махачкала, 2000.
6. Фомина И. И. Современный русский язык. Лексикология. – М., 1983.

Абдуллаева А.А.

Редупликация с изменением согласных

в кумыкском и английском языках

Рассматриваемый тип редупликативных слов характерен для систем обоих сопоставляемых языков. В обоих языках существуют редупликативные слова, у которых в составе второго компонента или в составе редупликанта происходит изменение согласных.

По характеру редупликативные слова данного типа состоят из нескольких микротипов, которые характеризуются следующим образом: I) повтор редупликанта с появлением нового согласного, то есть у редупликанта появляются новые согласные звуки в начале; 2) повтор редупликанта с изменением начального согласного, т.е. происходит своеобразное чередование согласных звуков. Этот второй микротип редупликативных слов состоит еще из двух подгрупп: а) из групп слов, в которых чередование согласных происходит без изменения окружающих согласных, б) с некоторыми изменениями окружающих согласных и даже с добавлением отдельных согласных и гласных элементов.

Указанные типы и подтипы редупликативных слов характерны для словообразовательных систем английского и кумыкского языков, хотя по числу они могут быть лимитированы и в том, и в другом или в одном из этих языков.

Прежде чем начать анализ этих слов необходимо указать, что сходства, устанавливаемые нами в этих языках, субстанционально неидентичны, т.е. хотя изменения редупликанта и редупликатора происходят на одном подуровне иерархии языка, все эти изменяемые звуки могут быть разными.

Однако в составе отдельных слов можно встретить повтор того же самого звука. Но звуковое совпадение этого типа понимается нами спорадической идентичностью, не закрепленной глубинно-поверхностными совпадениями. Подлинная субстанциональная идентичность характеризуется совпадением их форм и значений.

Повтор слов с появлением нового гласного в начале следующего компонента. Данная группа редупликативных слов характеризуется повторением того же самого корня с согласным осложнением. Редупликант этих слов в обоих языках начинается с гласного, а редупликатор с согласного.

В английском языке к ним можно отнести слова следующего типа: airy - fairy, argie - bargie, arguy - barguy, argle - bargie, arley - parley, eckle - feckle, egg - peg, eedle - deedle, inky - dinky, inker - pinker, inchy - pincny, izey - tizey, oodle - doodle, otty - motty, ocker - docker, uggledy - rauggledy.

В кумыкском языке к этой группе слов относятся: зат-мат «разные вещи», гиши-миши «разные люди», тукен-мукен др. Рассматриваемый тип фонетического повтора встречается и в ряде тюркских языков, ср. ног. анда-санда «иногда, изредка», к.-балк. анда-санда «иногда, временами» [КЪМАС 1996: 157], кирг. анда-санда «иногда, временами, изредка» [Кирг. Рсл. 1965: 56].

В кумыкском языке повторная основа алман-талман проявляет свое значение в составе словосочетания алман-талман сёйлемек «лепетать, говорить бессвязно». Второй компонент талман – результат развития первого за счет наращения префигированного элемента т.

Повторная основа ангына-тангына (ангына-тангына къарамай) «не думая о последствиях» состоит из корневого элемента анг и его редупликата танг. Фонетический вариант повтора анг-данг встречается и в литературном языке: Кёкню тунукъ кёкюревюмю, ертербенивню дангымы, не де ювукъда авагьан ярланы къувунлу ангымы - англашынмай (Атаев) «Не было понятно, чю это... то ли гулкий гром неба, то ли шум землетрясения, то ли гул падающих вблизи скал».

В кумыкском языке к этой модели можно отнести и элеке-селеке «насмешка»: элеке-селеке этмек «насмехаться, издеваться». В то же время следует отметить, что эту основу можно считать парно-повторной, так как ее компоненты, видимо, давно оторвались друг от друга и стали самостоятельными уже на стадии пратюркского языка. В пользу этого свидетельствует то обстоятельство, что первый компонент элеке встречается в монгольских языках, ср. монг. халха-элег «насмешка, издевка» [Монг. Рсл.: 1957: 670]. Второй компонент также встречается в самостоятельном употреблении, ср. ног. селеке «насмешка» [Ног. Рсл. 1963: 293].

Редупликация ала-сала // ала саладан «ни с того, ни с сего, вдруг, неожиданно» состоит из основного элемента ала и его фонетического варианта сала: Алабай, ала-сала, ахшамдан къайда гетдинг? (Аджиев) «Алабай (кличка собаки), куда ты вдруг пропал с вечера?».

В хасавюртовском диалекте кумыкского языка нами зафиксировано редупликация авма-савма «непостоянный, изменчивый», возможно, являющееся заимствованием из соседнего ногайского языка, где оно также представлено, ср. ног. авма-савма «изменчивый» [Ног. Рсл. 1963: 22]. Аналогичный повтор, но уже в форме деепричастия, встречается и в карачаево-балкарском языке, ср. ауа-сауа «вразвалку, шатаясь» [КЪМАС. 1996: 231].

Повтор анда-санда «иногда, временами» состоит из основного компонента ан и его повтора сан. Данный повтор встречается и в ряде тюркских языков, ср. ног. анда-санда «иногда, изредка», кбалк. анда-санда «иногда, временами» [КЪМАС. 1996: 157], кирг. анда-санда «иногда, временами, изредка» [Кирг. Рсл. 1965: 56].

В древнетюркском языке имеется повтор эм-сем «лечение», эмлемек-семлемек «лечить» [ДТС. 1969: 173]. Его первый компонент эм «лечение», представлен и в современном кумыкском языке.

В хасавюртовском диалекте кумыкского языка встречается повтор албыр-йалбыр «изодранный (об одежде)», имеющий параллель в ногайском албыр-ялбыр [Ног. Рсл. 1963: 37]. Здесь такое же соотношение, какое существует между кумыкским фольклорным словом алав «огонь, бог огня» и литературным яллав «горение, пламя».

Как видно из приведенных примеров, данный тип редупликации довольно широко распространен в системах сопоставляемых языков. В качестве начального звука у редупликаторов могут выступать почти все согласные в этих языках. Таким образом, образование однокорневых слов с осложнением ре-дупликатора согласными является типичным для систем обоих сопоставляемых языков. В количественном аспекте рассматриваемый тип редупликации в кумыкском языке представлен значительно меньшим количеством лексем.

Повтор редупликанта с изменением начального согласного, т.е. образование редупликативных слов чередованием согласных звуков. Данный тип редупликации репрезентируется двумя подтипами, которые характеризуются как чередование согласных без изменения окружающих согласных и с частичным добавлением окружающих согласных и гласных, т.е. с добавлением отдельных звуков.

Редупликация с чередованием начального согласного редупликатора характеризуется как повтор редупликанта без дополнительных изменений в составе редупликатора.

Для системы английского языка характерны следующие слова указанного типа: bang-jang, bead-head, big-wig, bitty - witty, witty - bitty, baw -waw, boogy-woogy, boozy- woosy, bon-non, cawdy-mawdy, chatter-watter, cag-mag, cavie-davie, keg-meg, catty-watty, cranie-wany, cow-kow, cow-wow, demi- semi, fal-lal, fan-tan, fan-dan и др.

Этой закономерности подчиняются не только исконные слова типа гиши-миши, но и различные заимствованные, что представляют для тюркологии особый интерес, ср. русское заимствование духи-мухи: Къолум руль тутгъанлы, буланы нечелерин де гёргенмен, нечиклерин де гёргенмен, тек одеколонлар алагъанын, духи-мухилер тилейгенин гёрмегенмен (Атабаев) «С тех пор как я взялся за руль, я встречал таких много, самых разных, но ни разу не видел просящих духи».

Иранизмы также подчиняются этой закономерности: Къарасам, гёк те-мир къапулар. Тукен-мукен деген язывлар да ёкъ... (Атабаев) «Вижу синие металлические ворота. И нет на них никаких указаний на то, что здесь есть какие-то магазины». В данном случае лексема тюкен является иранизмом, образующим повторное слово тукен-мукен со значением «магазины, различные магазины», пренебрежительно «всякие там магазины». Дарман-марман я не знаю, дорогой (Атабаев) «Я не знаю, дорогой, никаких лекарств». Персидское слово дарман «лекарство» дает повторную форму дарман-марман «всякие или всяческие лекарства».

Редупликативные слова этого подтипа являются самыми распространенными среди других типов. По-видимому, при распространении этих слов большую роль играл своеобразный характер рифмы этих слов.

Следует указать, что к данной группе еще относятся редупликативные слова, имеющие своеобразные соединительные морфемы. Единицы, выступающие в качестве соединительных межкомпонентных морфем, по характеру разнообразны. К ним относятся следующие слова: ruh-a-dub, chuck-a-;luck, nin-a-kin, row-de-dow, которые являются вариантом rowdy-dowdyj raz-ma-tazz и др. В кумыкском языке редупликативные слова с соединительными морфемами не встречаются.

В современном английском языке под влиянием данной модели редупликативных слов образуется много сложных слов из различных источников. Для этих слов главным является своеобразное созвучие и рифма.

Таким образом, как тип редупликативного словообразования чередование согласных характерно для систем обоих языков.

Резюмируем общие черты, характеризующие системы этих языков:

1. Модель изменения начального согласного характерна для систем обоих языков, и данная модель является прогрессирующей.
2. Почти все согласные принимают участие при образовании редупликативных слов с изменением начального согласного у редупликатора. Однако не все они образуют одинаковое количество слов, т.е. для одних согласных характерна высшая ступень сочетаемости, а для других - она менее характерна.
3. В количественном отношении рассматриваемый тип редупликации в кумыкском языке представлен значительно меньшим количеством лексем.

Литература

1. Древнетюркский словарь. – Л., 1969. – 676с.
2. Киргизско-русский словарь. –М., 1965. –962 с.
3. Кумыкско-русский словарь. – М., 1969. – 406с.
4. Къарачай-малкъар тилни ангылатма сёзлюгю. Т.1. – Нальчик, 1996. – 1016с.
5. Монгольско-русский словарь. – М., 1957. –867 с.
6. Ногайско-русский словарь. – М., 1963. – 562с.
7. Орусча-къумукъча сёзлюк. – Махачкала, 1997. – 683с.
8. Татарско-русский словарь словарь. – М., 1966. – 863с.

Магомедова П.А., Алисултанова М.А.

Русские заимствования в современном аварском и андийском языках

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научно-исследовательского проекта № 10-06-96519 р_юг_а «Новые русские и западноевропейские заимствования в дагестанских языках»

Процесс языкового заимствования рассматривается многими исследователями в неразрывной связи с культурными и иными контактами двух разных языковых обществ и как часть и результат таких контактов.

В течение веков в андийском языке использовались, в основном, заимствования из восточных языков. Наиболее поздними заимствованиями в андийском языке являются русизмы. Русские заимствования в лексике андийского языка в настоящее время составляют значительный пласт иноязычных слов. Их проникновение в данный язык фактически началось еще в 19 столетии, когда Дагестан воссоединился с Россией. В дальнейшем с Россией установились тесные экономические, политические и культурные связи. На первом этапе число заимствований было незначительно. С установлением нового общественного строя в Дагестане, с изменениями в экономике и культуре, с преобразованием общественного уклада началось массовое проникновение русских слов в дагестанские языки.

Русизмы в андийском языке, как и в других языках народов Дагестана, в зависимости от времени их проникновения делятся на две группы: дореволюционный пласт лексики и пласт послереволюционный.

В первый период были заимствованы главным образом:

а) термины, связанные с торговлей: щоти «счет», килов «килограмм», моможникIи «бумажник», купеци «купец»;

б) названия строительных приспособлений и предметов домашнего обихода: истарапил «страпило», ишкапи «шкаф», устIол «стол», курушка «кружка», лампа «лампа», адийал «одеяло», диван «диван», каравати «кровать», итов «утюг», халадельники «холодильник», пеши «печь», ящка «ящик»;

в) обозначения продуктов питания: картуши «картофель», кемпети «конфета», паведила «повидло», чай «чай», закуска «закуска»;

г) названия средства транспорта: пургун «фургон», машин «машина», вагзал «вокзал», айрипулан «аэроплан», вагун «вагон»;

д) военные термины: абцер «офицер», салдати «солдат», арми «армия», гинирал «генерал», патурман «патрон»;

е) административные и социально-экономические термины: иштарапи «штраф», испаровка «справка», паракулов «прокурор», уруси «русский», пиркази «приказ».

Некоторые из названных лексем в настоящее время уходят из словаря в связи с исчезновением самих предметов и явлений, отражавших дореволюционный период.

На втором этапе число заимствованных русизмов резко возрастает. Они начинают охватывать самые разнообразные сферы жизни. Глубокие общественно-политические сдвиги этого периода, социалистические преобразования, коренные изменения в жизни народа, новые отношения с русским народом сделали возможным интенсивное проникновение русизмов в лексику андийского языка. Примерами могут служить слова: биргада «бригада», балшивики «большевик», калхози «колхоз», каммунисти «коммунист», партизан «партизан», пулимети «пулемет», ссавети «совет», пирма «ферма» и многие другие.