«Предисловие ...»
Почти в одно время с подводной лодкой «А-2» подошла к району Херсонесского мыса и подлодка «М-112». Ее командиру старшему лейтенанту С. Н. Хаханову также была послана радиограмма, в которой приказывалось выгрузить боеприпас в море и принять людей. Но обстановка сложилась так, что лодка не смогла всплыть в условленное время, радиограмму на лодке не получили. Командир лодки не знал, оставлен Севастополь или нет, можно ли подойти к какой-либо точке берега или уже все побережье занято противником.
С. Н. Хаханов стремился выполнить поставленную задачу и доставить боеприпасы, медикаменты и продовольствие осажденному Севастополю и лишь потом принять раненых. [273]
1 июля «М-112» подошла к фарватеру, но пройти не смогла — не пустили вражеские катера и авиация. Отошли мористее заряжаться.
Перед рассветом 2 июля попытались пройти вторым фарватером. Погрузились, а через некоторое время на лодку посыпались бомбы.
Пошли по третьему фарватеру. Идти приходилось по счислению: навигационная служба уже не работала. Весь берег от мыса Феолент до Херсонесского маяка был в дыму.
В 21 час 2 июля «М-112» вошла в Херсонесскую бухту. Наблюдая за берегом, Сергей Николаевич видел, что обстановка, полученная им перед выходом из Новороссийска 29 июля, явно не соответствовала тому, что происходило на берегу. Однако ночью трудно разобраться...
Подошли к траверзу 35-й батареи. Лодка всплыла, чтобы определить свое место. На мостике стояли командир, штурман лейтенант А. П. Евдокимов, сигнальщик старшина 1-й статьи Георгий Фролов.
Прибрежный район интенсивно обстреливался. Над Херсонесским аэродромом взлетали белые ракеты. На какие-то минуты берег освещался. С берега доносились шум, выстрелы...
На мостик вынесли гранаты, ручное оружие. Пошли вдоль берега.
— Товарищ командир, справа десять притопленная шлюпка, — доложил Георгий Фролов.
Командир и сам заметил ее и расслышал даже крики о помощи. «М-112» подошла к шлюпке. С мостика окликнули:
— Кто в шлюпке?
— Севастопольцы!
— Прыгайте на палубу! Старшему подняться на [274] мостик, остальным оставаться на месте, — приказал командир. На мостик поднялся начальник политотдела 9-й бригады морской пехоты полковой комиссар Ф. Ф. Дубенко. Федор Федорович объяснил командиру лодки создавшуюся на Херсонесском мысу обстановку.
— Мы знали, что шлюпка ненадежная, но выхода у нас иного не было, — закончил рассказ Дубенко.
Чтобы оставить на лодке принятых людей, а их вместе с Дубенко было девять человек,
Хаханов на свой риск выбросил несколько ящиков боеприпаса в море.
После прихода «М-112» в Новороссийск я встретился с Ф. Ф. Дубенко. Вот что он рассказал о двух последних днях пребывания в районе 35-й батареи.
...Утром 1 июля остатки 1–, 2– и 4-го батальонов 9-й бригады морской пехоты подходили к 35-й батарее. Начальник штаба бригады остался на командном пункте 3-го батальона для прикрытия Стрелецкой бухты.
Командир бригады полковник Н. В. Благовещенский и военком полковой комиссар В. М. Покачалов направились на КП 35-й батареи доложить командованию СОРа о состоянии бригады.
Перед уходом они поручили Дубенко собрать остатки бригады. Это был их последний разговор на Крымской земле... [275]
Дубенко собрал около 300 бойцов и командиров. Все они были включены в общую оборону. Весь участок от 35-й батареи до Херсонесского маяка разбили на секторы. Никто из бойцов и командиров не проявил малодушия. Были случаи, когда бойцы, имевшие ранения, отказывались идти в скалы, и продолжали отражать атаки противника...
Дубенко вместе с группой работников Севастопольского горкома партии (среди них были Саша Багрий и Надя Краева) во главе с секретарем Крымского обкома Ф. Д. Меньшиковым договорились пробраться в ночь с 1 на 2 июля через линию фронта к партизанам. Когда отряд вышел ночью из скал и направился к Камышевой бухте, к нему присоединились еще около 150 бойцов и командиров.
Дубенко спросил последовавших за его группой:
— Куда вы идете?
— С вами, к партизанам. Мы знаем, что вы коммунисты, и будем вместе с вами биться против фашистов в партизанских отрядах.
Посоветовавшись, решили изменить план отхода, так как такой большой группой можно идти только на прорыв, а к подобному бою отряд не подготовлен.
Остановились и разъяснили бойцам и командирам: надо продержаться днем 2 июля, а ночью идти на прорыв. Возможно, придут корабли...
Дубенко пишет, что он не слышал ни одного возражения против такого плана. Все с радостью приняли его. Федор Федорович наблюдал, как несколько бойцов клялись друг другу драться с фашистами до последнего дыхания...
Утром 2 июля противник подошел совсем близко к скалам. На призыв командиров и политработников отбить атаки врага поднимались и раненые — все, кто [276] мог ходить и держать в руках оружие, гранату или бутылку с горючей жидкостью.
Фашисты не выдержали ярости наших атак и бежали. Потери у моряков были очень большие.
К исходу 2 июля Дубенко потерял надежду, что сможет эвакуироваться или прорваться в тыл к партизанам. Попытки нескольких групп прорваться не увенчались успехом. Дубенко уничтожил партийную и комсомольскую печати, порезав их на мелкие части и заложив в проем скалы под 35-й батареей.
Группа морских пехотинцев предложила Дубенко пойти с ними на шлюпке. Шлюпка оказалась подбитой, за день ее подремонтировали, из досок сделали весла.
В темноте вышли в море. В течение двух-трех часов шлюпка держалась на воде. Но все же сквозь заделанные пробоины и многочисленные дырки стала поступать вода. Вычерпывать ее уже было невозможно. Шлюпка начала погружаться. Неожиданно вблизи показалась рубка «малютки». Подводная лодка подошла — это и была «М-112».
30 июня 1942 года снова вышел из Новороссийска БТЩ «Щит» с боеприпасом и продовольствием для Севастополя. В пути приняли радиограмму, в которой сообщалось, что в Камышевую и Стрелецкую бухты входить уже нельзя. Предлагалось подойти в темноте к району 35-й батареи и принять людей.
«Щит» продолжал следовать по курсу. Групповые налеты Ю-87 не дали прямых попаданий, но от близких разрывов бомб корабль получил повреждения и потерял ход. Под руководством мичмана Ляховича сделали все, что было возможно и, казалось, даже невозможно, и корабль получил ход. Правда, «Щит» шел [277] под одним двигателем, который время от времени останавливался. Скорость упала, но все-таки тральщик имел ход.
На доклад о повреждении при налете и о том, что «Щит» следует под одним дизелем, получили из Новороссийска приказание повернуть обратно.
Прошла еще ночь. Шли непривычно малым ходом. На рассвете на траверзе Феодосии сигнальщик корабля матрос Радченко доложил командиру, что видит какой-то белый предмет на воде. Море штормило, и нельзя было понять, что это такое. Гернгросс изменил курс на плавающий предмет. Подойдя ближе, увидели гидросамолет ГСТ-9. На нем белел парус из парашюта. С гидросамолета доносились радостные возгласы.
Волна клала «Щит» с борта на борт. Спустили шлюпку. Штурман лейтенант Чуйко с гребцами прыгнул в шлюпку и направился к «паруснику».
Трудно было из-за волны принимать людей. Первыми погрузили раненых. За четыре рейса доставили всех — 33 человека. Перевезли также вооружение и ценное оборудование самолета.
Буксировать самолет было невозможно. Две короткие очереди из крупнокалиберного пулемета сделали свое дело: самолет загорелся, начал крениться, перевернулся и затонул.
ГСТ-9 был в составе группы гидросамолетов, прибывших в морскую базу в ночь с 30 июня на 1 июля, чтобы эвакуировать из Севастополя раненых, медицинский и летно-технический состав.
Посадку предстояло произвести в Казачьей Бухте. Но противник заметил самолеты и открыл артиллерийский огонь по Херсонесскому мысу и Казачьей бухте.
Самолеты продолжали ходить над морем, ожидая сигнала на посадку. Но случилось так, что дежурного [278] по аэродрому тяжело ранило разорвавшимся снарядом. Самолеты, не получив сигнала с земли на посадку, легли на обратный курс.
Командир 12-й авиабазы капитан В. И. Пустыльник вспоминает: «В этот критический момент по настоянию прожектористов я разрешил дать сигнал — луч в зенит. На удалявшихся самолетах сигнал заметили и группа вернулась».
В составе группы были четырехмоторный гидросамолет «Чайка», которым командовал капитан Наумов, ГСТ-9 — командир капитан Малахов и десять МБР-2.
Сели в Казачьей бухте, которую противник непрерывно обстреливал. На «Чайку» приняли более 40 человек, на ГСТ-9–16 раненых и медработников главе с военным врачом 2 ранга Корнеевым и военнослужащих с капитаном В. И. Пустыльником.
Группа МБР-2 не смогла сесть из-за большого наката и вернулась на Кавказ.
«Чайка» долетела благополучно, а ГСТ-9 вынужден был совершить посадку на море: заклинил один двигатель.
Сели в море южнее Феодосии, примерно в 50 милях от берега. Самолет несло к берегу, где были немцы. Сделали парус из парашюта, и тогда стало относить в море. К полудню 1 июля появилась пара «хейнкелей». Разобравшись, что это за паруса, «хейнкели» пробомбили самолет, а затем еще проштурмовали (его, после чего вызвали другую пару «хейнкелей».
Во время бомбежки и штурмовки обе турельные установки гидросамолета вели ответный огонь по атакующим самолетам. Это снизило эффект вражеского обстрела. Но консоли плоскостей самолета и хвостовое оперение превратились в решето, у заднего редана [279] лодки было три пробоины, через которые начала фонтанировать вода. Пробоины забили крупнокалиберными патронами, обернутыми кусками фланели.
После первой атаки вражеских самолетов командир ГСТ-9 капитан Малахов приказал слить бензин с главных баков крыла. Море вокруг гидросамолета затянулось бензином. То, что ГС-9 не сгорел при последующих атаках, можно объяснить только военным счастьем находившихся на самолете.
Вскоре выяснилось, что 30 июня принятые на самолет не смогли нигде поесть. 1 июля все 33 человека получили по чайной ложке из поллитровой банки компота, которую прихватил с собой один из пассажиров — капитан Мамаханьян.
Утром следующего дня, 2 июля, в 11 часов с самолета заметили два корабля и решили, что это гитлеровцы. Уничтожили все документы, кроме партбилетов. Каждый, кто имел личное оружие, послал патрон в казенник и приготовился к худшему. Это вызвало отчаяние у женщин, которые не имели оружия: «А кто же нас застрелит, чтобы мы не попали в плен к фашистам?»
Надо ли говорить, как велика была радость, когда на ГСТ-9 узнали наш тральщик.
Ночью 3 июля «Щит» благополучно доставил всех в Новороссийск.
1 июля в 4 часа утра из Новороссийска вышли базовые тральщики «Взрыв» и «Защитник». Начальник штаба флота контр-адмирал И. Д. Елисеев поставил перед ними задачу: подойти к району 35-й батареи и принять на борт бойцов и командиров Севастопольского оборонительного района. [280]
О боевом напряжении личного состава тральщиков можно судить по их походам в те дни: «Взрыв» и «Защитник» только в ночь на 30 июня вернулись из Стрелецкой бухты с ранеными — 28 июня в 3 часа 35 минут они вышли из Новороссийска с маршевым пополнением, боеприпасом и продовольствием.
В течение июня «Взрыв» доставил осажденным 152 тонны боеприпасов и продовольствия, 806 человек маршевого пополнения, вывез 927 раненых и 175 эвакуированных{12}.
Старшим командиром на переходе 1 июля был командир «Взрыва» старший лейтенант Николай Федорович Ярмак.
«Хейнкели» и «юнкерсы» двойками и тройками преследовали тральщики, бомбили их. Но прямых попаданий не было. С наступлением сумерек напряженность несколько уменьшилась.
Экипажи кораблей знали, что Севастополь пал, они знали также, что защитники города, прижатые к морю, продолжают на небольшой полоске крымской земли в районе 35-й батареи самоотверженно отбивать непрерывные атаки врага. Оборонявшиеся не теряли надежду, верили, что моряки придут за ними.
Старшему лейтенанту Ярмаку и комиссару старшему политруку А. П. Воробьеву было известно, что из Новороссийска в ночь на 1 июля по мере готовности выходили парами СКА — сторожевые катера.
Командиры сторожевых катеров по приказу начальника штаба флота И. Д. Елисеева тоже должны были пойти ночью к пристани 35-й батареи и принять на борт продолжавших сопротивляться севастопольцев.
Катера, проследовавшие первыми, сумели принять тяжелораненых. Но гитлеровцы, видимо, заметили движение [281] и стали усиленно обстреливать минометным огнем район пристани 35-й батареи. Пристань рухнула, катера стали поднимать на борт плавающих.
Около полуночи «Взрыв» и «Защитник» подходили к фарватеру № 3. В море стояла изрядная зыбь. Надо было определить свое место. Но ни Херсонесский маяк, ни красный, вертящийся — на Феоленте — не подавали сигналов, не было и подходного приемного буя.
Тральщики прошли предположительно до траверза Бельбека или Качи.
— Все на мостике всматривались в темный горизонт по правому борту, — вспоминает Яков Петрович Волков, — кто-то в бинокль заметил справа зарево. Стало ясно, где Севастополь.
Без навигационного обеспечения тральщики форсировали минное поле и подошли к 35-й батарее. При свете луны с мостиков «Взрыва» и «Защитника» увидели сторожевые катера, с берега доносился шум.
Стали спускать шлюпки, хотя был большой накат. В этот момент противник начал обстреливать артиллерией и минометным огнем место, где находились тральщики и сторожевые катера. Тральщики не открывали ответного огня, решив, что молчание может дезориентировать противника.
Из-за большого наката шлюпки не смогли подойти к берегу. Пристань была разрушена. В лунном свете моряки в шлюпках видели плывущих с берега людей. Их было много. Слышались голоса о помощи. У некоторых, кто плыл, сил хватило только на то, чтобы ухватиться за борт. Гребцы втаскивали их в шлюпки.
Командир «Защитника» капитан-лейтенант В. Н. Михайлов приказал вахтенному командиру старшему лейтенанту Волкову передать в мегафон на сторожевые [282] катера, чтобы они подходили к берегу, брали людей и доставляли их к тральщику.
Яков Петрович пишет, что на многих СКА были его знакомые командиры, так как он начинал службу, в дивизионе этих катеров. Поэтому он смог назвать по имени отдельных командиров сторожевых катеров, и Волкова услышали.
К борту тральщика подошла небольшая баржа. Я. П. Волков помнит, что находившиеся на ней гребли руками, прикладами и, едва коснувшись борта корабля, сразу же оказались на палубе тральщика. Баржу, подхваченную волной и никем не управляемую, тут же выбросило на камни.
Из воды подняли командира 79-й морской стрелковой бригады А. С. Потапова. Он был с пистолетом на ремне, в руках держал планшетку.
В Новороссийске мне довелось встретиться с Алексеем Степановичем. Пожав ему руку, я сказал от всего сердца:
— Я очень рад видеть вас! В глазах у Потапова я увидел слезы... Да, трудно представить, сколько вынес этот мужественный человек за годы войны. Помню одну из наших первых встреч в осажденной Одессе, когда был убит комиссар С. Ф. Изус, а майор Потапов вернулся из окружения. С кем бы ни встречался из тех, кто воевал с Потаповым, все говорили о нем как о смелом, прекрасно знающем сухопутную тактику командире. Несмотря на внешне суровый вид, он был заботлив, внимателен к подчиненным, и главное — умело учил их воевать.
А. С. Потапов одним из первых на флоте пошел добровольцем на сухопутный фронт под Одессой, был командиром первого добровольческого отряда моряков.
Командир 1-й роты добровольческого отряда, ныне [283] капитан 1 ранга запаса В. И. Силютин, рассказывал мне:
— Потапова в отряде все любили. Я видел, как он поднимал и водил в атаку моряков. Во время перебежки в одной из атак я заметил у него на спине станковый пулемет, а в руках коробку с пулеметными лентами. Как нас выручил этот пулемет, когда противник стал огрызаться! Потом старшина Захарченко да и все мы старались всегда, в любой атаке «держать под рукой» пулемет.
В одной из контратак Потапов был тяжело ранен. Морские пехотинцы вынесли его с поля боя.
В декабрьские дни 1941 года Алексей Степанович был уже полковником, командовал 79-й морской стрелковой бригадой.
Когда над Северной стороной нависла опасность захвата ее гитлеровцами, потаповская бригада была срочно доставлена в Севастополь. Мне запомнилось из рассказа А. С. Потапова, что в июльские дни, когда от бригады осталось несколько десятков человек, они оставались активными бойцами, не падали духом, заботливо относились к раненым товарищам.
Когда пришла тральщики и катера, оставшиеся в живых держались вместе и в первую очередь переправляли раненых.
— Я бы сам не доплыл. Меня поддерживали морские пехотинцы, точнее — буксировали, один справа, другой слева. А когда втащили меня на палубу, вернулись за другими ранеными. В Новороссийске я их не встретил...
И долго молчал Алексей Степанович.
В первом добровольческом отряде моряков под командованием майора А. С. Потапова начинал свою боевую деятельность ныне мичман запаса М. М. Трубчанников — еще в осажденной Одессе. [284]
Во время боев под Одессой Трубчанникова ранило. Вылечившись, он попал в 79-ю морскую стрелковую бригаду, где командиром был тоже А. С. Потапов, уже полковник.
В декабрьские дни 1941 года 79-ю бригаду направили в Севастополь. В одной из вылазок в тыл врага Трубчанникова опять ранило. В бригаду он вернулся лишь в июне 1942 года.
Михаил Михайлович вспоминает, как отражали тогда морские пехотинцы непрерывные атаки обнаженных до пояса гитлеровцев, когда они, стреляя на ходу, из автоматов, не пригибаясь, приближались к позициям Сапун-горы. Моряков было уже мало, но они держались, пока не получили приказ отходить.
Отошли к развилке Ялтинского и Балаклавского шоссе, где к вечеру 29 июня закрепились 1-й и 2-й батальоны 9-й бригады морской пехоты. Группа морских пехотинцев 79-й бригады влилась в поредевший 1-й батальон, где командиром был капитан 3 ранга В. В. Hикульшин, а комиссаром — батальонный комиссар Е. И. Рыльков. Стали вместе отходить к 35-й батарее.
Несколько суток совместных боев породнили морских пехотинцев двух бригад. 1 июля они участвовали в контратаке против гитлеровцев, пытавшихся захватить 35-ю батарею. К вечеру гитлеровцев отогнали от батареи.
В ночь на 2 июля прибывшие к району 35-й батареи и в Казачью бухту сторожевые катера и тральщики не могли подойти к причалам, полностью разрушенным.
По грудь в воде переносили моряки тяжелораненых, но не всем из этой группы удалось попасть на катера. Из батальона Никульшина вместе с пехотинцами 79-й бригады осталось 20 человек. Никульшин предложил разделиться на две группы. Одна пошла по направлению к Камышевой бухте. В одной группе, помимо [285] Трубчанникова, было шестеро: Алексей Медведев, Михаил Скакуненко, Николай Ершов, Иван Нечипуро и Федор Некрасов.
У берега они обнаружили под скалой рыбацкую лодку. В ней лежали две пары весел, ведро и багор. Не дожидаясь темноты, вышли в море, но тут же были обнаружены, с берега Камышевой бухты начался обстрел. Снаряды падали в 7–10 метрах от лодки. Моряки гребли что было сил, стараясь выйти из зоны обстрела. Оторвались, наконец, от прицельного огня с берега, но радость была недолгой: появились мессершмитты.
Кто-то крикнул:
— Все в воду, прижаться к борту!
Гитлеровцы били по лодке из пулемета, одного из моряков ранило в шею. Самолеты ушли в сторону Севастополя.
Подсчитали запасы: четыре пачки горохового концентрата, килограмм сахару, немного сухарей, намокших в морской воде, одна пачка махорки.
Главный старшина Алексей Медведев еще раз напомнил всем, что поход будет трудным. Спасти может сплоченность, убежденность в благополучном исходе тяжелого плавания.
Первые дни прошли спокойно. Курс держали по компасу. Раненому Михаилу Скакуненко становилось все хуже, он просил пить.
Жажда мучила всех, а вскоре к ней присоединился голод. Обессиливали и от гребли.
На шестые сутки небо стало заволакиваться тучами — надвигалась гроза. Надеялись, что удастся собрать хоть немного дождевой воды. С нетерпением ждали, облизывая расстрескавшиеся губы. Но туча прошла мимо...
Миновали десятые сутки. Никто не падал духом, все стойко держались. Гребли с перерывами, каждый взмах [286] стоил огромных усилий, время от времени кто-либо терял сознание.
На двенадцатые сутки Медведев поднялся во весь свой почти двухметровый рост и закричал:
— Берег, братва, берег!.. Видите?.. Там речка!
— Никто из нас не помнит, как подошел эсминец и взял лодку на буксир, — закончил рассказ М. М. Трубчанников. — Очнулся я уже в Батумском госпитале. До сих пор я все еще удивляюсь: как мы могли выжить без воды и пищи! И сам себе отвечаю: «Значит, могли. Ведь мы советские моряки!»
Меня заинтересовала судьба группы майора В. В. Никульшина. Встретившись с участником войны на Черноморском флоте старшим лейтенантом запаса Я. А. Солодовским, я узнал, что он знаком с В. В. Никульшиным, переписывается с ним и встречается, когда Вячеслав Васильевич бывает в Москве.
В октябре 1971 года Солодовский и Никульшин навестили меня.
Загорелое лицо Никульшина, покрытое лучистыми бороздками морщин, щедро посеребренная голова выдавали следы пережитого....
Вячеслав Васильевич рассказывал о событиях начала июля 1942 года так, как будто все происходило совсем недавно. Его повествование не расходилось с теми данными, которые были мне известны от других.
В дополнение к рассказу В. В. Никульшин прислал несколько писем, в которых подробно изложил то, что меня интересовало.
Война застала Вячеслава Васильевича помощником командира 35-й батареи. Он был в числе тех, на кого возложили ответственность за мероприятия, связанные [287] с оборонительными работами на Херсонесском полуострове.
В октябре 1941 года по приказу Наркома ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова в соответствии с поставленном ГКО шло формирование 12 батальонов для двух бригад морской пехоты. Командиром одного из батальонов назначили Никульшина. Командуя батальоном, Никульшин принимал участие в боях у Матвеева кургана и при форсировании реки Миус был тяжело ранен.
После госпиталя получил назначение на Черноморский флот — в 9-ю бригаду морской пехоты командиром 1-го отдельного батальона.
В мае 1942 года 9-я бригада прибыла в Севастополь. Никульшина назначили командиром противодесантной обороны Херсонесского полуострова, куда входили Херсонесский аэродром, 35-я батарея и весь район до Камышевой бухты.
В июньские дни батальон Никульшина придали 109-й стрелковой дивизии, которой командовал генерал Новиков. Тяжелые бои у Сапун-горы, на высотах Карагач. Отходили только по приказу. При отступлении к поредевшему батальону присоединились разрозненные группы бойцов, в том числе и из 79-й бригады морской пехоты.
Связь с командованием нарушилась, связные не возвращались.
1 июля Никульшин с остатками батальона и примкнувшими бойцами закрепились в районе городка 35-й батареи.
Для выяснения обстановки Вячеслав Васильевич с трудом добрался до батареи. Проникнуть внутрь не удалось, так как главный вход был завален, но Никульшин, зная устройство батареи через патерну — подземный проход — прошел на командный пункт. [288]
От генерал-майора Новикова Никульшин узнал, что 109-й стрелковой дивизии поручено прикрыть район 35-й батареи и дать возможность прибывающим ночью сторожевым катерам и тральщикам принять севастопольцев.
Никульшин до сих пор помнит слова, сказанные ему П. Г. Новиковым:
— Действуй по партийной совести. Бери на себя любые полномочия, но до наступления темноты удержи дороги к маяку и батарее...
Потерявшие связь с командованием защитники Севастополя отходили разрозненными группами и поодиночке. Они изнемогали от усталости, жажды, но оружие не бросали, отбивались до последнего от наседавшего врага. Они не считали себя побежденными.
В этих трудных условиях на отдельных участках командирам и политработникам удавалось организовать оборону, задержать продвижение противника.
Никульшин с группой политработников, командиров и бойцов 9-й бригады сумел закрепиться на обратных скатах Казачьей бухты, привлекая к участив в обороне отходивших бойцов и командиров. С большим напряжением и самоотверженностью удалось удержать подступы к 35-й батарее до темноты...
«Во многом мне и моим товарищам помогла флотская форма. Наш призыв выстоять до ночи, не пропустить врага к батарее отступавшие воспринимали как надежду на спасение», — пишет В. В. Никульшин.
Никульшин сохранил имена своих товарищей, с кем вместе разделил всю горечь, связанную с оставлением Севастополя, с кем оставался до конца верным присяге. Я назову их: комиссар 1-го батальона 9-й бригады морской пехоты батальонный комиссар Е. И. Рыльков, комиссар саперного батальона Приморской армии батальонный комиссар В. Л. Иосипенко, политруки рот [289] 3-го морского полка М. Г. Громов, Г. А. Смирнов, политрук роты 1-го батальона 9-й бригады старший политрук С. В. Аряшев, командир противотанковой батареи 1-го батальона 9-й бригады лейтенант П. Н. Балахонцев, топограф штаба Приморской армии лейтенант С. И. Будник, помощник командира взвода 31-го стрелкового полка сержант И. К. Тюрин, пулеметчик ординарец командира 1-го батальона 9-й бригады старший краснофлотец Б. С. Добржицкий, ординарец комиссара 1-го батальона 9-й бригады краснофлотец Д. И. Чепчугов.
В апреле 1972 года я встретился с бывшим пулеметчиком Борисом Семеновичем Добржицким — ныне он научный сотрудник одного из институтов Академии педагогических наук.
— Это было третьего июля, — рассказывал Добржицкий. — После ухода группы бойцов из семьдесят девятой бригады нас осталось двенадцать человек во главе с командиром Никульшиным. «Надо уходить на Кавказское побережье, — говорил командир. — Будем искать что-нибудь из плавсредств.» Все были согласны и верили, что с Никулышшым в море не пропадем. А если что и случится, то лучше погибнуть в море, чем попасть в лапы фашистов...
Недалеко от Херсонесского маяка Добржицкий обнаружил шестивесельный ял с тремя парами весел, но без руля.
Никульшин тщательно осмотрел суденышко и пришел к выводу, что можно отправляться в плавание. [290]
Для руля приспособили короткое весло. С большим трудом спустили ял на воду.
У командиров и политработников были пистолеты, у Никульшина и Рылькова — парабеллумы, два ручных пулемета, немецкие автоматы, бинокль, армейский компас и плащ-палатка. Из продовольствия оказалось несколько банок рыбных консервов, сухари и несколько армейских фляг с водой.
Днем 4 июля отошли от берега. Спустя 15–20 минут немцы начали обстреливать ял. Никульшин наблюдал за разрывами, и когда батарея противника после пристрелки переходила на поражение, командовал: «Ложись!». Не оставили ял без внимания и самолеты врага, но все обошлось благополучно.
В море выяснилось, что морское дело знают только Никульшин и Добржицкий, но гребли все, начиная с Никульшина.
К вечеру поднялся ветер. Поставили парус из плащ-палатки, стало легче. С непривычки у многих гребцов на руках появились кровяные мозоли.
Никульшин установил две вахты, одной руководил сам, второй — Добржицкий.
Ефим Иванович Рыльков поддерживал у людей бодрость, веру в благополучный исход. «Надо достичь нашего берега, чтобы снова включиться в борьбу с гитлеровскими захватчиками, отомстить за Севастополь,» — повторял комиссар.
Продукты и воду распределяли командир и комиссар. Особенно мучила нехватка воды — стояла невыносимая жара. Но каждый получал воду лишь три раза в сутки — по две крышечки от алюминиевой фляжки...
Чтобы как-то сохранить влажность тела, Никульшин приказал купаться. Оказалось, что не все могут держаться на воде. Тогда решили: не умеющих плавать опускать за борт, поддерживая за руки. На четвертые [291] сутки на это уже не хватало сил. Продовольствие и пресная вода кончились. Никульшин не разрешал пить морскую воду, но люди не выдерживали, пили. Результат сказался незамедлительно: у многих началась рвота. Примером выдержки был Никульшин. Он единственный не пил морскую воду.
— На пятые сутки нашего похода Вячеслав Васильевич достал плитку шоколада и поровну разделил на весь экипаж. Этот день я хорошо запомнил еще потому, что он был днем моего рождения. По себе помню, как возросла признательность всех нас к командиру-коммунисту Никульшину, — вспоминает Добржицкий.
Трудные то были дни, но Никульшин аккуратно вел вахтенный журнал всего перехода.
13 июля многие из экипажа увидели берег. Все были уверены, что это Кавказское побережье, — такие же очертания, как у Батумского берега.
Никульшин один сел за весла с левого борта, а тройка гребцов, в том числе и Добржицкий, сели по правому борту, но их общие усилия не могли сравниться с энергией командира.
От берега отошла моторная лодка. Добржицкий, всматриваясь, радостно доложил Никульшину:
— Батумская рыбацкая фелюга!
Радость у всех была безмерная. Но когда моторная лодка стала подходить к ялу, увидели, что фелюга турецкая: на флагштоке развевался красный флаг с полумесяцем.
Ял взяли на буксир. С большим трудом сошли севастопольцы на берег, стали показывать на воду, просили пить. Рыбаки дали морякам воды вдоволь...
Следует признать, что турки доброжелательно относились к севастопольцам. Кроме группы Никульшина, в эти дни и ночи на различных плавсредствах, отходивших от Херсонесского мыса и Казачьей бухты, до [292] турецкого берега дошли около ста севастопольцев. Добржицкий встретился там со своим другом А. И. Гришиным, который с товарищами дошел до турецкого берега на шлюпке. Ныне Алексей Иванович Гришин — заслуженный летчик-испытатель. Это о нем в «Комсомольской правде» от 22 ноября 1970 года было рассказано в очерке «Кто учит летать самолеты».
Через несколько дней в Инеболи прибыл военный атташе СССР в Турции капитан 2 ранга Михайлов и отправил всех севастопольцев на гидрографическом корабле «Черноморец» в Батуми.
После отдыха моряки вернулись на Черноморский флот, многие из них принимали участие в освобождении Севастополя. В. В. Никульшин представил всех своих товарищей к правительственным наградам.
Ночь с 30 июня на 1 июля была на исходе.
Близился рассвет. Тральщик «Взрыв» принял около 300 человек, среди них были медицинские сестры и несколько врачей.
Артиллерийский и минометный обстрел не прекращался. В 3 часа 30 минут 1 июля «Взрыв» лег курсом на фарватер № 3.
«Защитник» продолжал принимать, точнее — втаскивать на палубу подплывавших людей. Уже заполнен весь корабль — кубрики, ростры, шлюпки, палуба и машинные люки. «Защитник» последовал курсом за «Взрывом».
Весь день тральщики отбивались от атак вражеских самолетов. Трудно было вести огонь, везде теснились люди.
Ярмак и Воробьев рассказывали, что многие из принятых на корабль были только в трусах, пехотинцы-моряки — [293] в тельняшках, некоторые сохранили бескозырки: в них прятали документы и ордена. Несмотря на сложность положения, в перерывах между налетами спасенные подшучивали друг над другом. И действительно, у многих вид был такой, что невольно вызывал горькую улыбку. Краснофлотцы, старшины и командиры тральщиков поделились всем, что имели из личного обмундирования. Многие из экипажа оставили себе только то, что на них было надето.
Камбуз и кипятильники во время перехода работали непрерывно. Все, кто был принят на борт, не помнили, когда пили чай с сахаром, ели горячую пищу.
Когда «Взрыв» и «Защитник» и сторожевые катера возвращались в Новороссийск, из базы в 13 часов 35 минут 2 июля вышел отряд сторожевых катеров — СКА-019, 029, 038, 039, 082, 0108. В отряд входило звено сторожевых катеров, прибывших из Азовской военной флотилии в ночь с 1 на 2 июля. Командиром звена был старший лейтенант В. П. Щербина.
В 1969 году я получил несколько писем от командира СКА-019 Н. А. Аскерова — о нем я уже рассказывал в начале книги.
В годы войны я несколько раз ходил на этом катере и в памяти моей сохранился образ смелого, скромного и молчаливого командира Насредина Аскерова. Экипаж на катере был хорошо подготовленный, сплоченный и жизнерадостный.
В своих письмах Н. А. Аскеров вспоминает добрым словом своих боевых товарищей. О помощнике старшем лейтенанте Юрии Львовиче Покарине пишет, что он никогда не горячился. Юмор не покидал его и в самой сложной обстановке. Механик старший лейтенант технической службы Павел Леуцкий любил технику, привил эту любовь и подчиненным. И техника не подводила его в самые критические моменты. С мотористом Павлом [294] Пичугиным и сейчас встречается Аскеров в Баку: ныне Пичугин почетный моряк.
Командир носового орудия старшина 2-й статьи Иван Жупаненко всегда открывал огонь первым. Наводчик носового орудия Павел Хомченко обладал прекрасным зрением и слухом, раньше других обнаруживал самолеты.
Командиром кормового орудия был старшина 2-й статьи Синицын, наводчиком — Хомяков. Еще под Одессой в августе 1941 года их кормовое орудие открыло счет сбитым самолетам противника.
Сутками стоял на вахте командир отделения рулевых старшина Алтынников. Он был очень вынослив [295] и понятлив: понимал командира с полуслова. А кок Василий Иванов, подносчик снарядов, был любимцем экипажа благодаря вкусной и разнообразной пище, которую он умел готовить в любых условиях. Ныне он шеф-повар первоклассного ресторана в Керчи.
С особой признательностью вспоминает Аскеров боцмана старшину 1-й статьи Тарасова.
В Новороссийске перед звеном СКА поставили задачу забрать с Херсонесского мыса и из района 35-й батареи бойцов и командиров, продолжавших оказывать сопротивление врагу.
Стали запасаться горючим. Цистерны на сторожевых катерах не могли вместить горючее и на обратный путь, пришлось заполнить различные емкости: бочки, канистры, банки. Часть бочек находилась на верхней палубе.
«Нас, командиров СКА, — вспоминает Аскеров, — тревожила опасность пожара, который мог возникнуть на катере при обстреле вражеских самолетов».
Командиром отряда назначили старшего лейтенанта В. П. Щербину, а заместителем его — командира СКР-019 старшего лейтенанта Н. Аскерова.
В. П. Щербина и батальонный комиссар А. А. Кулаков находились на СКА-039, где командиром был старший лейтенант П. В. Верба.
Кулакову с группой выделенных оперативных работников и краснофлотцев непосредственно поручили принять бойцов и командиров, продолжавших вести борьбу.
Александр Александрович Кулаков не раз рассказывал мне и писал о том памятном переходе в район 35-й батареи.
С мостика СКА-039 было хорошо видно, как командиры катеров Н. А. Аскеров, П. В. Бакалов и И. С. Волошин ловко маневрировали, уклоняясь от бомб, как [296] комендоры и пулеметчики самоотверженно вели огонь по самолетам врага. Авиация противника преследовала СКА до темноты. На катерах были убитые и раненые.
Насредин Аскеров пишет об одной из атак: «На нас шел «хейнкель». Первым открыл огонь командир носового орудия Иван Жупаненко, вслед за ним кормовое орудие. Когда самолет подошел под угол 60 градусов, я скомандовал «лево на борт» и дал самый полный ход. Этот маневр помог избежать прямого попадания. Бомбы взрывались за кормой. Осколками от бомб и от пушечно-пулеметного огня были убиты двое подносчиков снарядов с кормового орудия. Загорелись дымовые шашки, а рядом с ними стояли бочки с бензином. Самоотверженность, проявленная экипажем при тушении огня, предотвратила гибель СКА. Первым бросился тушить огонь командир отделения минеров старшина статьи Утюхин...»
К вечеру, во время затишья, убитых похоронили по морскому обычаю.
К Херсонесскому мысу подошли в темноте. Стоял туман. При подходе к берегу слышали шум, крики и выстрелы.
Причала не было. Швартоваться не к чему. Район, где находились СКА, обстреливался артиллерийским и минометным огнем.
С флагманского СКА-039 спустили резиновую шлюпку. Старшего лейтенанта Дебирова из оперативной группы послали связаться с командованием на берегу и установить порядок принятия людей. Дебиров не вернулся.
Тогда катера стали подходить ближе к берегу. Туман начал рассеиваться. На воде были видны плывущие люди.
Приказание сбросить спасательные концы и начать подъем людей из воды старшины и краснофлотцы на [297] катерах исполнили с изумительными проворством и ловкостью. Все, кто был на верхней палубе, помогали выбившимся из сил людям подниматься на катера. Были и такие, которые мертвой хваткой держались за трос и, когда их втаскивали на палубу, с большим трудом отпускали пеньковый конец.
На один из катеров подняли краснофлотца Митрофанова отправившегося вместе со старшим лейтенантом Дебировым на резиновой шлюпке. Митрофанов рассказал, что недалеко от берега их встретили плывущие люди. Те, кто уже обессилел, пытаясь спастись, [298] хватались за резиновую шлюпку. Шлюпка перевернулась, старший лейтенант Дебиров утонул. С берегом так и не удалось связаться.
Старший лейтенант Аскеров, приблизившись метров на 15–20 к берегу, увидел большую толпу людей, некоторые из них вошли в воду по грудь. Слышал просьбы.
— Подойдите поближе!
Это кричали те, кто не мог проплыть даже несколько метров. Подойдя еще немного, СКА уткнулся носом в песок. На катер хлынули люди, стоявшие в воде и плывшие с берега.
Быстро заполнились все помещения и палуба. Больше принимать было некуда. Аскеров дал задний ход, но все три мотора заглохли. Катер из-за перегрузки не мог тронуться с места. СКА-019 плотно сидел носом в песке, а люди продолжали взбираться на палубу...
Заметив проходящий СКА-039. Аскеров крикнул в мегафон В. Щербине, чтобы он стащил катер с мели. Флагманский катер подошел, подал конец и за корму оттащил засевших на чистую воду.
На СКА-019 приняли более 100 человек.
Кулакову и Щербине доложили, что все катера перегружены, принято против нормы в два с половиной раза, а плывущих не всех подобрали.
И тогда наступило самое трудное: пришлось рубить спасательные концы и уходить.
Наступил полный рассвет. Аскеров с мостика заметил плывущий плот и на нем человека в тельняшке.
Аскеров пишет мне: «Я в ту минуту подумал: катер и перегружен, но не погибать же человеку, если он живой... Подошли к плоту. Поднятый оказался младшим политруком Михаилом Байсаком из 8-й бригады морской пехоты». [299]
До последней возможности бился Байсак с врагами вместе с комиссаром Борисом Евгеньевичем Михайловым на Херсонесском аэродроме.
Будучи уже раненным, Байсак встретился с секретарем Крымского обкома партии Ф. Д. Меньшиковым и Надей Краевой. Это Надя перевязала раненую ногу Михаилу Байсаку и порекомендовала вбинтовать в повязку партийный билет Байсака. На предложение пойти на плоту Меньшиков и Краева отказались, считая, что будут помехой, так как оба были ранены...
30 июня, когда штаб и политотдел охраны водного района перебазировались из Карантинной бухты в район 35-й батареи, старший инструктор политотдела по оргработе Степан Иванович Аверчук получил приказ взять документы политотдела и на МО-021 следовать в Новороссийск.
Вместе с секретарем политотдела старшиной 1-й статьи Тищенко Аверчук отобрал документы, захватил пишущую машинку и во второй половине дня выехал на «газике» в Казачью бухту, где находился МО-021.
Дорога обстреливалась артиллерийскими и минометным огнем с Северной стороны. Немецкие самолеты летали на бреющем над бухтами и дорогой, ведущей на Херсонесский мыс, и обстреливали их из пушек и пулеметов.
— Приходилось часто сворачивать с дороги, выскакивать из машины и ложиться в кювет, — вспоминает ныне вице-адмирал С. И. Аверчук. — Но до Казачьей бухты добрались благополучно.
МО-021 стоял замаскированный в камышах. Часть экипажа находилась в штольне.
Командир МО-021 лейтенант Степан Гладышев сообщил Аверчуку, что имеет приказ с темнотой зайти [300] к 35-й батарее и принять группу командиров штаба ОВРа и СОРа.
Вышли из Казачьей бухты в сумерки. Не успели пришвартоваться к причалу батареи, как на катер стали прыгать люди. Пришлось отойти. Во время маневрирования вдоль берега подняли на борт несколько человек, подплывших к катеру.
Несколько раз подходили к причалу и взяли 70 человек.
В 3 часа 1 июля отошли. Выйдя за кромку минного поля, легли курсом на Синоп. Стремились отойти подальше от Крымского берега, полагая, что там меньше будут попадаться вражеские катера и самолеты, а позже повернуть к Кавказскому побережью.
С рассветом появился самолет-разведчик. Вслед за ним, как всегда, — Ю-87. После пикирования и сбрасывания бомб «юнкерсы» методично заходили по курсу катера и обстреливали его из пушек и пулеметов.
Сигнальщик Владимир Пушненко докладывал о каждом выходящем на курс катера Ю-87. Степа Гладышев и сам все время следил за ними. Рулевой Александр Румянцев молниеносно и точно выполнял приказания командира.
Бомбы рвались вблизи катера. В пробоины хлынула вода. Взрывной волной катер встряхнуло так, что заглохли моторы. Началась борьба за жизнь катера.
Степан Иванович находился на мостике. Часть верхней команды, особенно из орудийного и пулеметного расчета, были ранены. Но огонь не прекращался. Раненые оставались в строю, убитых заменяли «пассажиры».
Убило помощника командира лейтенанта Михаила Финиченко. Старшина 2-й статьи Петр Полещук до последней минуты вел огонь из своего пулемета... [301]
Подлетевший Ю-87 сбросил по курсу катера несколько бомб. Взрывом одной из них оторвало всю носовую часть катера до рубки. Все, кто был в носовом кубрике и на палубе, погибли. Катер потерял ход.
Командир катера не растерялся. Его четкие приказания заставляли людей верить, что катер останется на плаву.
Быстро соорудили из брезента парус, прикрепили его к мачте. Подбитый катер был неуправляем, но продолжал держаться на плаву. Его несло к Синопу.
На смену Ю-87 прилетели истребители МЕ-110. Во время пулеметного обстрела Степан Гладышев был убит.
В сумерках убитых похоронили. Борьбу за живучесть катера продолжали и ночью.
Вице-адмирал С. И. Аверчук хорошо помнит ту ночь. Никто не обрекал себя на гибель, никто не терял веру в спасение. Все надеялись вернуться в Севастополь и продолжали бороться.
С рассветом 2 июля сигнальщик Василий Кариченко первым заметил на горизонте пограничный катер. На МО-021 сохранилась ракетница и ракета. Красную ракету заметили, и тральщик принял на борт оставшихся в живых — 16 человек.
3 июля прибыли в Туапсе. [302]
Освобождение
До последнего патрона, до последней капли крови продолжали сражаться с врагом в долгие июльские дни 1942 года оставшиеся на Херсонесе севастопольцы. Ценой больших потерь враг овладел Севастополем, но город не стал на колени перед врагом, [302] а продолжал не на жизнь, а на смерть вести борьбу с оккупантами.
В специальном сообщении Советского информбюро об оставлении нашими войсками Севастополя говорилось: «...Последние 25 дней противник ожесточенно и беспрерывно штурмовал город с суши и с воздуха. Отрезанные от сухопутных связей с тылом, испытывая трудности с подвозом боезапасов и продовольствия, не имея в своем распоряжении аэродромов, а стало быть, и достаточного прикрытия с воздуха, советские пехотинцы, моряки, командиры и политработники совершили чудеса воинской доблести и геройства в деле обороны Севастополя... Сковывая большое количество немецко-румынских войск, защитники города спутали и расстроили план немецкого командования. Железная стойкость севастопольцев явилась одной из важнейших причин, сорвавших пресловутое «весеннее» наступление немцев. Гитлеровцы проиграли во времени, в темпах, понесли огромные потери людьми...»
Газета «Правда» в те дни писала: «Героическая оборона Севастополя составит одну из самых ярких и блестящих страниц истории Отечественной войны советского народа против немецко-фашистских мерзавцев. Подвиги севастопольцев, их беззаветное мужество, самоотверженность, ярость в борьбе с врагом будут жить в веках, их увенчает бессмертная слава. Беззаветный героизм севастопольцев служит примером, вдохновляющим советских воинов на новые подвиги в борьбе против ненавистного врага».
Наши союзники по совместной борьбе с гитлеровскими захватчиками восхищались стойкостью, мужеством и самоотверженностью севастопольцев.
Английская печать придавала большое военное и политическое значение обороне Севастополя, высоко оценивала героизм его защитников. Английское министерство [303] информации в своем сообщении указывало в те дни, что в Лондоне преклоняются перед защитниками Севастополя, которые длительное время отвлекали на себя значительное число германских войск и военно-воздушных сил, нанося при этом противнику исключительно тяжелые потери. Наиболее важной стороной продолжительного сопротивления севастопольской крепости, говорилось в сообщении, является тот факт, что ее защитники расстроили планы немцев... Английский народ испытывает чувство благодарности к защитникам Севастополя за это великолепное сопротивление.
Газеты и радиокомментаторы США заявляли, что славная оборона Севастополя служит воодушевляющим примером для всех свободолюбивых народов мира.
Многие шведские газеты, подводя итоги обороны Севастополя, воздавали должное его мужественным защитникам. Шведская газета «Гетеборгс хандельстиднинг» в передовой статье писала: «Героизм защитников Севастополя вызвал восхищение всего мира».
Советское правительство высоко оценило подвиг Севастополя, учредив медаль «За оборону Севастополя». Каждый участник героической обороны с гордостью принимал эту почетную награду.
Севастополю было присвоено звание города-героя и вручены орден Ленина и медаль «Золотая Звезда».
В дни 100-летия первой героической обороны Севастополя 1854–1855 годов, отмечая большие заслуги перед Родиной, город-герой Севастополь был награжден орденом Красного Знамени.
Была награждена орденом Красного Знамени севастопольская городская комсомольская организация за [304] героизм, проявленный в годы Великой Отечественной войны.
В павшем, но непобежденном Севастополе действовала подпольная организация, руководимая коммунистами. Один из первых ее организаторов и руководителей — участник обороны Севастополя Василий Дмитриевич Ревякин. Он был в числе тех, кто прикрывал отход войск и остался на небольшой полоске крымской земли и бился с врагом до последнего патрона. Посмертно ему присвоили звание Героя Советского Союза, его именем названа одна из улиц Севастополя.
Подпольная организация работала очень активно. Подпольщики выпускали листовки, организовывали диверсии. Им удавалось даже выпускать газету «За Родину». Это была единственная подпольная газета в Крыму в период оккупации. Газета призывала к борьбе с фашистами, рассказывала о положении на фронтах, о том, как идет изгнание оккупантов с советской земли...
В 1943 году Красная Армия освободила Донбасс. Советские войска форсировали Днепр.
В ноябре 1943 года войска 4-го Украинского фронта вышли в район Турецкого вала на Перекопском перешейке, а войска Северо-Кавказского фронта в совместных боевых действиях с Черноморским флотом и Азовской флотилией успешно осуществили Керченскую десантную операцию и создали плацдарм на Керченском полуострове.
Таким образом, после подхода с севера войск 4-го Украинского фронта на подступы к Крыму гитлеровские войска на полуострове могли поддерживать связь со своим тылом только по морю и по воздуху.
И все же, несмотря на то, что советские войска глубоко вклинились в пределы Правобережья Украины, вступили на Крымскую землю, оккупанты не думали [305] оставлять Крым. Позднее мне пришлось читать приказ гитлеровского командования, в котором говорилось:
«...Своей обороной крепости Севастополя немецкая армия докажет всему миру, что на этих мощных позициях можно держаться сколько угодно. Русским никогда не взять Севастополь, который держат немецкие войска...»
В моей памяти хорошо сохранились те дни, когда на флоте в начале февраля 1944 года стали формироваться части для освобождения Севастополя. Немало поступило просьб от участников оборонительных боев дать им возможность сражаться за освобождение Севастополя. Живые не забыли, какой ценой враг овладел Севастополем. И вот приблизился час освобождения Крыма, час освобождения Севастополя.
На флоте шла усиленная подготовка сил к наступлению. В эти дни Черноморский флот получил значительное подкрепление: 45 речных катеров были направлены в район Днепро-Бугского лимана, самоходные тендера прибыли с Балтики, с Тихоокеанского флота поступили торпедные катера и 10 подводных лодок. Боевой состав флота пополнился вновь построенными сторожевыми катерами.
Для участия в Крымской операции было выделено 400 боевых самолетов, часть авиации перебазировалась на аэродромы Таврии.
Сильные, обогащенные боевым опытом, хорошо подготовленные соединения и части 4-го Украинского фронта под командованием генерала армии Ф. И. Толбухина начали наступление 8 апреля 1944 года ударами с плацдарма на южном берегу Сиваша и на Перекопском перешейке. После мощной артиллерийской и авиационной подготовки войска смело атаковали врага, ломая его яростное сопротивление. После ожесточенных [307] боев была прорвана главная полоса обороны противника. А ночью 11 апреля на Керченском полуострове перешла в наступление и Отдельная Приморская армия под командованием генерала армии А. И. Еременко. Ей содействовали корабли Азовской флотилии, которой командовал ныне Адмирал флота Советского Союза С. Г. Горшков. Утром того же дня освободили Керчь. Стремительно преследуя противника, подвижные части 4-го Украинского фронта 15 апреля подошли к окраине Севастополя.
С гор спустились партизаны. Они внезапно нападали на отступавшие части противника. При освобождении Симферополя партизанские отряды во главе с командиром 1-й бригады Ф. И. Федоренко действовали особенно смело и самоотверженно. Партизаны заняли телефонную станцию и другие объекты, помешав фашистам взорвать и поджечь их. В Евпатории боевые группы подпольщиков устраивали засады, уничтожали факельщиков, пытавшихся поджигать здания.
Корабли и авиация Черноморского флота под руководством командующего адмирала Ф. С. Октябрьского блокировали Крым, нарушали морские коммуникации гитлеровцев, наносили удары по вражеским войскам в прибрежных портах, по кораблям и транспортам у причалов и в открытом море.
Основной ударной силой флота была авиация под командованием генерал-лейтенанта В. В. Ермаченкова. В боевых действиях принимало участие более 400 самолетов. 200 из них наносили удары по коммуникациям противника в северо-западной части Черного моря. Самолеты, находившиеся на аэродромах Кавказа, преследовали гитлеровцев у южного побережья Крыма. [308]
К концу апреля 11-я штурмовая авиационная дивизия перебазировалась в Крым, а часть штурмовиков и истребителей — на аэродромы юга Украины. Это позволило наносить удары по вражеским конвоям на большем удалении от Севастополя.
Замечательный летчик Иван Егорович Корзунов, будучи командиром дивизии пикировщиков, продолжал по-прежнему летать на боевые операции. Он в числе первых в морской авиации в дни освобождения Крыма и Севастополя применил метод топмачтового бомбометания. Суть этого бомбометания в том, что самолет атакует корабль с малой высоты, на удалении! 200–300 метров. Атака требовала от экипажа смелости, решительности и высокого мастерства. Такими, качествами обладали Иван Егорович и его питомцы. Виктор Павлович Канарев, командир минно-торпедной авиадивизии, не раз водил свои экипажи на боевые операции. Летчик-истребитель Иван Степанович Любимов после ранения и ампутации стопы вернулся в строй. В дни освобождения Севастополя, командуя дивизией, Любимов продолжал принимать непосредственное участие в боях. Родина высоко оценила ратные подвиги этих командиров, удостоив их звания Героя Советского Союза.
Генерал-полковника авиации И. Е. Корзунова и генерал-лейтенанта В. П. Канарева нет среди нас, но память о них живет. Генерал-майор И. С. Любимов продолжает служить, передает молодежи свой богатый боевой опыт.
В боях за Севастополь отличились также бригады торпедных катеров под командованием капитанов 2 ранга В. Т. Проценко и Г. Д. Дьяченко, ныне они контр-адмиралы, а Г. Д. Дьяченко к тому же и профессор, доктор военно-морских наук. [309]
Одним из первых открыл счет потопленным вражеским кораблям торпедный катер старшего лейтенанта Г. А. Рогачевского. Только в одной из дерзких операций по перехвату фашистов, удиравших из Севастополя, экипаж Рогачевского потопил транспорт и десантную баржу противника. В числе других Рогачевскому тоже присвоено звание Героя Советского Союза.
Командиры катеров Кудерский, Петров, Кананадзе и Лесов первыми применили новый тактический прием — атаковали конвой, который выходил из Севастополя, используя маневр охвата с двух бортов. В условиях сильного огневого противодействия эти командиры потопили два транспорта.
Командиры бригад подводных лодок контр-адмирал П. И. Болтунов и капитан 1 ранга М. Г. Соловьев тоже настойчиво готовили командиров и экипажи подводных лодок к наступлению. Когда начались боевые действия, разведывательные данные передавали лодкам оперативно, и подводники чаще атаковали корабли и суда противника, несмотря на то, что противолодочное охранение конвоев усилилось.
В одном из походов во второй половине апреля на подлодке «Щ-202» находился командир дивизиона капитан 2 ранга Р. Р. Гуз. Полученные по радио данные указывали район идущего конвоя. Вскоре командир лодки капитан-лейтенант М. В. Леонов обнаружил на горизонте силуэты кораблей.
Стоявший рядом с Леоновым комдив, учитывая, что это будет первая самостоятельная атака капитан-лейтенанта, после его доклада посмотрел сам в перископ и одобрил действия командира. Михаил Васильевич волновался, но похвала комдива укрепила уверенность в себе. Вместе со штурманом старшим лейтенантом [310] М. Фильковым. Леонов быстро определил элементы движения конвоя. Последовали четкие приказания приготовить четырехторпедный залп.
После короткой команды командира экипаж почувствовал четыре толчка, а через несколько секунд послышались глухие взрывы: торпеды достигли цели.
Вскоре после этой атаки командир лодки в перископ заметил катера конвоя. Они шли курсом на лодку. «Щ-202» стала уходить на глубину. После первых взрывов глубинных бомб полопались лампочки, посыпалась крошка с подволока, но экипаж уверенно выполнял свои обязанности, Леонов изменил направление и продолжал увеличивать скорость.
Командир дивизиона капитан 2 ранга Р. Р. Гуз очень высоко оценил действия капитан-лейтенанта М. В. Леонова, которого недавно назначили командиром лодки. Отличной была и боевая работа всего экипажа. Этот поход принес победу, один из транспортов подводники потопили, другой повредили.
«Щ-202» Добилась успеха и в майских походах.
Экипаж подводной лодки «Щ-201», которой командовал капитан-лейтенант П. И. Парамошкин, за один боевой поход потопил транспорт «Гейзерикс», тральщик и нанес повреждение десантной барже.
Командир «М-111» капитан-лейтенант М. И. Хомяков, получив данные о месте конвоя, сразу же пошел на сближение, смело атаковал торпедами транспорт и потопил его. Противник сбросил на лодку десятки глубинных бомб. «М-111» получила повреждения, но благополучно дошла до базы.
Подводная лодка «А-5» под командованием капитан-лейтенанта В. И. Матвеева днем обнаружила конвой в составе транспорта, семи десантных барж, миноносца и двух сторожевых катеров. Лодка быстро сблизилась с конвоем и потопила транспорт. Несмотря на [311] преследование вражеских надводных кораблей, «А-5» еще раз атаковала этот же конвой и потопила баржу.
В результате наступательных боев большая часть Крымского полуострова была освобождена от фашистов в апреле. Остатки Крымской группировки противника укрылись в Севастополе. Сейчас известно, что немецкое командование стремилось любой ценой удержать севастопольский плацдарм, используя мощную систему укреплений, состоявших из трех полос. Сильнейшим узлом сопротивления была Сапун-Гора, опоясанная несколькими ярусами траншей, прикрытых минными полями и частоколом проволочных заграждений.
Гитлер, готовясь любой ценой удержать Севастополь, 15 апреля издал приказ, который категорически запрещал эвакуировать из Крыма тех, кто еще был в состоянии держать оружие. Предпринимались меры для усиления гарнизона Севастополя. Но вражеские транспорты с пополнением и боеприпасами уходили на дно Черного моря.
Наше командование весной 1944 года, как всегда, большое внимание уделяло организации партийно-политической работы. Мы учитывали, что пункты дислокации частей и кораблей, назначенных для участия в Крымской операции, удалены от места нахождения Военного Совета, политуправления и штаба флота. Начальник политуправления генерал-майор авиации А. Н. Филаретов создал оперативные группы политработников. Одну из них возглавлял заместитель начальника политуправления флота генерал-майор береговой службы Д. И. Савелов, а другую группу по организации печатной пропаганды — начальник отделения печати подполковник А. Д. Загорянский. [312]
В период наступления в Крыму сформировали походную редакцию «Красного черноморца» в составе заместителя редактора флотской газеты подполковника Н. И. Юдина и группы журналистов — Георгия Гайдовского, Петра Сажина, Григория Поженяна и других. Хорошо помог журналистам художник Л. В. Сойфертис — он иллюстрировал газету. Всех их я знал с первых дней войны. Они принимали участие в обороне Одессы, Севастополя, в десантных операциях флота.
Ушел из жизни Н. И. Юдин. Нет в живых Георгия Николаевича Гайдовского. Вся его послевоенная творческая деятельность связана с людьми Военно-Морского Флота.
Петр Сажин в послевоенные годы пишет о тех, кто посвятил свою жизнь морю. Григорий Поженян — поэт, драматург — верен своей теме: войне на Черном море.
Велико было стремление моряков Черноморского флота принять непосредственное участие в изгнании оккупантов из Севастополя. Ненависть к врагу росла все больше. Этому способствовали распространявшиеся в виде листовок сообщения Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний фашистских захватчиков на территории, освобожденной Советской Армией. Как впоследствии выяснилось, только в Севастополе расстреляно тринадцать тысяч человек, многие тысячи людей увезены в рабство в Германию.
О зверствах гитлеровцев наши воины узнавали,, также из писем, которые приходили из освобожденных районов. На кораблях и в частях читали эти обличительные документы. Яростью закипали сердца у всех воинов. Огромный политический подъем, вызванный [313] приближавшимися боями за освобождение Севастополя, усилил приток заявлений в партийные организации. Только в действующих частях и на кораблях в дни боев за Севастополь в ряды партии вступили более 400 бойцов и командиров.
Командующий 4-м Украинским фронтом генерал армии Ф. И. Толбухин решил главный удар нанести левым крылом фронта — войсками Приморской и частью 51-й армий на участке Сапун-Гора — берег Черного моря в направлении Камары, чтобы отрезать противнику пути эвакуации и овладеть Севастополем с юга.
Вспомогательный удар намечался в районе Инкермана войсками 2-й гвардейской и частями 51-й армии.
3-й горно-стрелковый корпус Приморской армии, которым командовал генерал-лейтенант А. А. Лучин-ский, должен был прорвать оборону противника на трехкилометровом фронте и наступать в направлении высоты Горная — 119,1 — Омега.
Для прорыва обороны корпус усилили 63-й танковой бригадой, артиллерийскими и минометными полками. Всего в полосе наступления корпуса в артиллерийской подготовке могло участвовать 780 орудий и минометов.
83-й и 255-й бригадам морской пехоты, приданным в оперативное подчинение генерал-лейтенанту А. А. Лучинскому, предстояло прорвать оборону противника на рубеже Карань-Гора — Кая — Баш.
Для отвлечения сил противника от главного направления нашего удара части 2-й гвардейской армии 5 мая атаковали укрепления фашистов с востока и северо-востока. Авиация дальнего действия и 8-я воздушная армия наносили удары по позициям противника. [314]
Вот что рассказал мне Александр Александрович Лучинский, ныне генерал армии:
«Хорошо помню утро 7 мая, начало наступления. Все, что намечали в дни подготовки, что зависело от нас, было сделано. Наступательный порыв у всего личного состава был высоким. Можно судить по тому, что только за три дня подготовки к наступлению с 4 по 7 мая в корпусе было подано 445 заявлений от бойцов и командиров с просьбой принять в ряды партии. Стремление идти в бой коммунистом, быть в рядах партии Ленина, которая ведет к победе над гитлеровскими захватчиками, проявили многие бойцы и командиры во всех частях армии и флота.
Артиллерийскую подготовку начали не с рассвета, а когда рассеялся туман — в 9 часов утра. В 10 часов пошли в атаку. К 11 часам прорвали передний край.
В одной из атак геройски погиб командир 1339-го стрелкового полка майор А. Ф. Гетманец. Заместитель командира 890-го стрелкового полка по политчасти Н. А. Хорошевский после овладения первой линией окопов, когда бойцы, встретив сильный огонь противника, залегли, с возгласом «Вперед, за Родину!» повел подразделения на штурм второй позиции. Пример политработника воодушевил бойцов. Хорошевского в этом бою смертельно ранило...
Воодушевленные наступательным порывом, люди не замечали полученных ранений, не покидали поля боя, продолжали продвигаться вперед».
83-я и 255-я бригады морской пехоты в числе первых прорвали оборону противника. Ворвавшись в Севастополь, первыми водрузили Военно-морской флаг' на водной станции матрос Николай Сахно и старший матрос Георгий Пивоваров. [315]
Блистательной страницей боевой летописи по праву считается штурм Сапун-Горы. Тысячи подвигов, известных и оставшихся безымянными, совершили солдаты и матросы, сокрушая гитлеровскую оборону. Красные флаги передавались из рук в руки, указывая направление атак, звали вперед. Штурмовые группы быстро подбирались к дзотам, забрасывали их гранатами. Если огонь противника прижимал бойцов к земле, раздавался клич: «Коммунисты, вперед!» — И бойцы снова бросались в атаку.
Штурм Сапун-Горы был поистине массовым подвигом всех участников битвы.
Гитлеровцы яростно сопротивлялись, но ничто не могло остановить советских воинов. К исходу 8 мая главные бастионы вражеской обороны пали.
9 мая Севастополь, город нашей боевой славы, был полностью освобожден. Остатки фашистских войск бежали на мыс Херсонес.
В те дни миллионы советских людей с радостью читали «Правду», которая 10 мая сообщала: «Здравствуй, родной Севастополь, любимый город советского народа, город-герой, город-богатырь! Радостно приветствует тебя вся Советская страна!»
17-я немецкая армия в составе 12 дивизий перестала существовать. Гитлеровцы потеряли свыше 100 000 солдат и офицеров убитыми и пленными. Нами была захвачена вся боевая техника врага.
В 1941–42 годах гитлеровским войскам понадобилось 250 суток, чтобы овладеть Севастополем. Войска Советской Армии в боевом содружестве с Черноморским флотом взломали оборону противника и разгромили его армию в 35 дней.
Вместе с командующим флотом Ф. С. Октябрьским 10 мая я прилетел в Севастополь. Города не было, [316] кругом — руины. По улицам трудно пройти, всюду камни, щебень. Не было ни воды, ни электричества. Бульвары и скверы, ранее утопавшие в зелени, почернели от гари. Деревья, кустарники срублены. В городе мы встречали изможденных севастопольцев. На глазах слезы радости...
Прошло тридцать лет со дня освобождения Севастополя. Героическим трудом советского народа город восстал из пепла и руин.
...Колышется пламя Вечного огня на самой вершине Малахова кургана. Властно воскресают в памяти незабываемые дни, вспоминаются встречи с участниками героической обороны Севастополя, его освобождения. Многих, о ком говорится в этой книге, нет среди нас. Но они всегда будут жить в благодарных сердцах потомков, служить примером беззаветного служения Советской Отчизне. Они будут вечно жить и в сердцах нашей молодежи, «идущей на моря». И смотря сегодня на молодых моряков, которые свято верны боевым традициям нашего флота, мне вспоминаются замечательные стихи поэта-мариниста Алексея Лебедева, посвященные молодым офицерам флота, — «Путь на моря»:
За главное! За то, что страх неведом,
За славный труд в просторе грозных вод
Спасибо партии, учившей нас победам,
И родине, пославшей нас во флот!
Спасибо тем, кто делу боевому
Нас обучил, кто вывел нас к морям!
Любимому училищу морскому,
Всем командирам, всем учителям! [317]
В годах труда, упорства и отваги
Мы возмужали, и в грозе любой
О родине нам говорили флаги,
Летевшие над нашей головой.
В лицо нам били ветры с океана,
Шла на корабль гремящая вода.
И, отражаясь в зеркале секстана,
Сияла полуночная звезда.
Наперекор любым дождям и стужам,
Входили в грудь, срастались прочно с ней
Умение владеть морским оружьем,
Любовь к работе доблестной своей;
Уже гудят-поют под ветром ванты,
И о форштевень режется струя, —
Идут на море флота лейтенанты,
Советского Союза сыновья...
И если ты, о партия, велела
Громить врагов, рожденных силой тьмы, -
Нет на морях для нас такого дела,
Которого не выполнили б мы!
Да, нам, ветеранам, пришла достойная смена: слава и гордость Черноморского флота в надежных руках...
Когда теперь я бываю в Севастополе, любуюсь прекрасными зданиями, возрожденными кварталами, обилием [318] зелени, цветов, радуюсь, что в Севастополе с каждым годом появляются все новые и новые улицы, названные именами тех, кто не щадил своей жизни, отстаивал и освобождал Севастополь.
Особенно волнуют мелодичные звуки курантов, когда стоишь у подножия чаши Огня славы и смотришь на башню Корниловского бастиона — свидетеля двух севастопольских эпопей.
