«Леонид Лернер Минута на размышление или загадки телеигры Что? Где? Когда? «Фантом из четырех букв» ...»

— Пожалуй, Олег Долгов. Меня же спасали удача, быстрая реакция, психологическая готовность. А по­следний вопрос мне вообще ребята отдали. Помнишь блиц — про то, как офицеров учат вести себя за сто­лом? Долгов тоже знал ответ, но мигнул мне — отвечай.

— Он же понимал, что ты идешь на победу. Это как выкладывают мяч футболисту, которому остался один гол, чтобы вступить в клуб Григория Федотова. Скажи, а ты никогда не чувствовал себя в этой шестерке, где ты — младший, человеком, которого балуют?

— Этого просто не было. Если идешь на равных в деле, то и во всех остальных отношениях тебя тоже воспринимают как равного. Настоящее дело либо уравнивает людей, либо разводит по разным рангам.

— Обычно популярность завоевывают артисты, или спортсмены, или государственные деятели. «КВН» и ваш клуб впервые на телевидении создали новый тип «звезды» — «звезды», стать которой может в принципе каждый. Не секрет, что с помощью теле­экрана иные имена просто «делали». А в вашей пе­редаче на посторонней помощи не вылезешь.

— У нас это просто невозможно — здесь все на виду, все твои достоинства и недостатки. Наша игра помогла многим, даже не игравшим в нее, поверить в свои возможности. Вот почему все болеют за «зна­токов». Это все равно что болеть за себя!

Из передачи от 24 октября 1986 года.

Четвертый раунд.

Ведущий:

— Внимание, против «знатоков» играет Сергей Лабин из Магнитогорска. Прослушайте важное сооб­щение. Сегодня в этом зале кто-то бросил очень опасное американское изобретение. Постепенное ослабление зрения, слуха, а потом и паралич центра­льной нервной системы — таково далеко не полное действие этого страшного изобретения. Во многих странах оно запрещено законом. Внимание, вопрос! Мы требуем, чтобы через одну минуту «знатоки» со­общили нам, каким образом можно защитить от этого изобретения всех присутствующих в зале. Минута!

Команда Виктора Сиднева совещается. Звук тай­мера.

Ведущий:

— Кто отвечает? Тишина в клубе! Предупреждаю: за громкие разговоры буду штрафовать вашу люби­мую шестерку. Прошу вас, Леонид Владимирский!

Владимирский:

— Мы полагаем, что этим опасным изобретением, сделанным в Америке, но не в Соединенных Штатах, а на Южноамериканском континенте, является выращивание культуры табака. На Руси до Петра Первого табак был запрещен к употреблению.

Ведущий:

— И как же вы думаете обеспечить нашу безопас­ность?

Владимирский:

— Ни в коем случае не курить! Ведущий:

— Таково ваше решение. А теперь, внимание, пра­вильный ответ. Да, это изобретение действительно родилось в Латинской Америке. Колумб завез его в Европу. С тех пор за связь с этим изобретением людей отлучали от церкви, преследовали как особо опасных преступников. В России же при царе Миха­иле Романове людей, употреблявших это средство, ссылали в Сибирь и подвергали четвертованию. Что касается меня лично, то я сегодня в этом зале при­знаюсь: бросил, окончательно бросил курить! (Апло­дисменты.) И если все присутствующие сделают то же самое, они будут в безопасности!

Парадоксы Сергея Ильина

— К вопросу об известности: однажды пришли в пиццерию и сидим ждем. Нет и нет! Я к админист­ратору: «Все-таки неплохо было бы и обслужить — ждем битый час». Обслужили. Поели мы эту пиццу, кстати, довольно невкусную. Пошли в раздевалку — там никого. Тогда я захожу сам, вешаю номерки, беру наши пальто. И тут вылетает администратор: «Что вы здесь делаете! Как вам не стыдно так себя вести! Думаете, если вы Ильин, так вам все позволено?..»

Я сижу дома у бывшего «знатока» Сергея Ильина, в его калининградской квартире. Жену и дочь он проводил отдыхать на дачу, и мы, как старые холостяки, ворошим воспоминания.

— Скажи, как ты чувствовал себя все те годы, когда вернулся из Москвы обратно в Калининград? Жизнь, наверное, стала совсем другая?

— Поступил на работу. Дом, семья, увлекся маши­ной, устройством квартиры — занимаюсь этим с удо­вольствием. Жизнь действительно другая, и она задает столько шарад — иногда почище, чем на игре в клубе.

— Эта игра в годы застоя была для многих «ост­ровком спасения». Ощущалась ли как-то атмосфера застоя в самом клубе?

— Конечно, ощущалась. Например, «телефонное право». Бывало, Ворошилову звонили и говорили: «А вот моя дочь тоже хотела бы принять участие в игре. Нельзя ли без отборочного тура?» Ворошилов с та­кими не церемонился, но и интрига вокруг игры все-таки существовала.

— Мне всегда казалось, что в вашей передаче не только не должно — просто не может быть людей по протекции. В творческой группе работа сумасшед­шая, поэтому делают ее честные и талантливые люди. Что же касается клуба, то тут решает только сама игра.

— Наша игра — это, конечно, явление. Быть мо­жет, не мирового масштаба, но безусловно явле­ние — и для нас, и для тех, кто садится у телеэкрана. Это, если хочешь, шанс для целого невостребован­ного поколения! Наши умы, наши силы попросту ни­кому не были нужны. А передача давала шанс как-то проявить себя, ощутить себя личностью. «Знатоки» гораздо ближе к зрителю, чем артисты, поэтому чело­век видит на экране как бы свое отражение.

— Простившись с клубом, ты не почувствовал, что вдруг для тебя как бы закрылся какой-то клапан?

— Во всяком случае, не почувствовал, что могу здесь использовать то, чем овладел там.

— Но ведь там — игра, а здесь — жизнь?

— Видишь ли, эта игра приучила нас к мысли о том, что мы можем своими силами, своими мозгами, своей сыгранностью добиться успеха. Приучила ду­мать, что мы можем, обязаны стать победителями и в жизни. А все оказалось по-другому. Возьми хотя бы Саню Седина. Он ведь изо всех сил тянулся к этой передаче. Почему? Потому что, кроме как в ней, не мог найти, вернее, вновь обрести жизненную уверен­ность. Он приходил в клуб, его радостно встречали, его любили, и здесь он действительно был в состоя­нии многое сделать. А вот в работе ему по-насто­ящему так ничего и не удалось. И он потерял уверен­ность. А я вот нет. Эта квартира — одно из маленьких подтверждений моих слов. Когда я сюда впервые вошел, тут был полный хаос. Я все перестроил, украсил, запущенную квартиру превратил в достойное жилье. Один на стареньком «Запорожце» я объехал всю Польшу. А сейчас борюсь с руководством газеты «Маяк» за то, чтобы сделать эту газету такой, какой я ее вижу.

— Ты провел в клубе без малого шесть лет. Ска­жи мне: если бы ты, со своим характером, со своей природной жилкой уверенности, не попал в клуб, как бы ты ощущал себя сегодня?

— Вот тебе парадокс: до участия в игре я был в себе больше уверен! Когда на факультет журнали­стики МГУ пришла Стеценко и сказала: «Кто здесь самый умный — давайте к нам!» — я нисколько не колебался. Потому что был убежден, что я — самый умный. Передача заставила во многом усомниться и таким образом помогла мне узнать многое о себе, о том, что я есть на самом деле. Мне до этого еще не приходилось расплачиваться за свои ошибки — социально и нравственно, причем на глазах у всех.

— Но это же игра!

— Игра-то игра... Но здесь испытываешь такое чувство ответственности, какого не испытываешь подчас перед собственной женой. Скажем, однажды я ответил на вопрос не «крапива», а «ревень», и в ре­зультате команда проиграла не только раунд, но и всю игру и выбыла из дальнейшей борьбы. Я тогда целый год себе места не находил!

— Меня не раз поражали ответы «знатоков» на самые убийственные вопросы. Может быть, дело в экстремальности вашей игровой обстановки? Было бы то же самое, если бы вы играли не на телевиде­нии, а просто в комнате, между собой?

— Условия, место и задачи этой игры определяют все. Актер, выступая перед публикой, может исполь­зовать какую-то неожиданную ситуацию. Но он знает текст роли, и у него в принципе все заранее от­репетировано. Нам этого не дано. У нас — всего мину­та на раскрутку мозгов и потом минимальное время для ответа. Иногда, когда я находил ответ на почти безнадежный вопрос, мне даже начинало казаться: быть может, мысли зрителей все-таки передаются нам? Люди смотрят на экран, сопереживают и как бы посылают тебе свою энергию...

— Значит, тебя самого поражала внезапность твоих ответов?

— Поражало, что ответ вообще появляется. Ведь за минуту обсуждения вспоминаешь порой такие ве­щи, которые могут всплыть только во сне. Нет, здесь все-таки есть некий феномен. Не мы феномены, а с нами происходят в этой игре феноменальные вещи. Весь комплекс экстремальных факторов, сама ситуация, видимо, и заставляют действовать во много раз эффективнее, чем в обычной обстановке. Я вспоми­наю лица зрителей—тех, что присутствовали в нашем зале на финалах и задавали свои вопросы. И когда ответ бывал точный, как же менялись эти лица! На них появлялось вдруг выражение детского изумления. Всего минута — и ответ готов! Поневоле уди­вишься. А может, и пригорюнишься. Ведь теперь я знаю: задать хороший вопрос сложнее, чем полу­чить на него правильный ответ.

— А лавры достаются «знатокам»,— подливаю я масла в огонь.— Причем именно на блистательных вопросах — тогда и ответ может быть блистателен. Даже неправильный: сама попытка ответить вызыва­ет восхищение.

— Я бы добавил еще: авторы вопросов — полно­правные создатели и участники передачи. У них есть свои экстремальные ситуации, свои озарения. Только наши победы видят миллионы, а их триумф — в луч­шем случае друзья и близкие.

— Давай теперь вернемся к вопросу о популяр­ности. Ты говорил, что иногда она и боком выходит. Вот ты снова приехал в свой родной город — жить и работать здесь. Как тебя встретили?

— Всякое было. Однажды, рассорясь с местным телевидением, оставшись без работы, я даже ездил в Москву — искать счастья. Получил много предложений. Самое заманчивое из них — работать режиссе­ром в летном институте, ставить фильмы о летчи­ках-испытателях и космонавтах. Но без прописки так ничего и не вышло. Очень переживал: я ведь когда-то хотел стать летчиком. Вернулся. Устроился в рыбацкую газету «Маяк» и пошел в плавание с ры­баками.

— Как рыбаки реагировали на твое появление? Узнали?

— Узнали. И вот что интересно: они меня вос­приняли как своего знакомого. Когда-то я вошел в их круг общения с телеэкрана. А теперь вдруг появился «живьем». Со мной так часто бывало, куда бы я ни приезжал.

— А каким ты сам себя видишь на экране?

— Когда я смотрел передачу в записи, никогда себя не узнавал — словно видел чужого человека. Может, потому, что «тот» человек находился в особой ситуации? Мне казалось, что в обычной жизни я та­ким просто не могу быть.

— Скажи, как ты накапливал знания? Читал что-то определенное?

— Все подряд читал, запоем, без разбора — и с самого детства. Знания приобретаются спонтанно, независимо от того, хочешь ты этого или нет. Я читаю массу выходящих у нас в стране журналов, множест­во газет. Накупил труды разных ученых — даже Нью­тона, который вроде бы мне совсем ни к чему, но я должен сам его прочитать: в нем первооснова мно­гого, чем мы сегодня живем.

— Если ты «технарь» и не знаешь литературы, искусства, истории — считается, что это очень плохо. А если гуманитарий ничего не понимает в технике, это почему-то воспринимается нормально. Ты согла­сен с таким подходом?

— Ни в коем случае так не считаю. Современный человек должен знать обо всем и во всем разбирать­ся. Терпеть не могу, когда говорят: «Не трогай — при­дет мастер и все сделает». Я на это отвечаю: «Придет мастер, который, быть может, сделает это хуже меня в сто раз!» То, что доступно одному, доступно в прин­ципе и любому другому.

— Ну, скажем, ты, журналист, можешь сам сде­лать велосипед?

— Хочешь — верь, не хочешь — не верь, но я мог бы даже сварить сталь для этого велосипеда, если бы в том была необходимость! И даже без заводских условий. А вот тебе конкретный пример. Я никогда не занимался торговлей. Но однажды приятель попро­сил меня продать на рынке яблоки из его сада. Сам он как-то не решался это сделать. Я очень удивился. Ведь никогда не торговал. Чудно! Все-таки поехал на рынок. Взял весы, вытащил из машины ящики с яблоками, поставил рядом с прилавком. Насыпал яблоки на весы... И в результате получил от этой торговли такое наслаждение, испытал такой азарт! Оказалось, что это одно из самых интересных занятий на свете.

— Ты заговорил о торговле. А как ты относишься к новым призам, которые теперь вручают на пере­дачах? Такие призы вам и не снились.

— Честно говоря, меня коробит от этой коммерци­ализации нашей игры. Ведь приз — не главное. И не имеет значения, получишь ты его или не получишь. Мне лично все равно, что стоит на кону: книга или компьютер. Ну а те, которым не все равно, наверное, в такие игры просто не играют.

Из передачи от 24 апреля 1984 года. Ведущий:

— Последний раунд ведут супруги Александр Пав­лович и Евдокия Павловна Шишигины из Соликамска. Несколько лет тому назад супруги справили золотую свадьбу. Мы желаем им справить бриллиантовую. А теперь — внимание на экран!

На экране — комната деревенского дома. Сидит старушка в платочке. Рядом — горшки, самовар, дру­гая домашняя утварь.

Шишигина:

— Здравствуйте, дорогие «знатоки»! Мы с дедом зададим вопрос об одном растении. В горшке — хо­рошо, в самоваре — хорошо. Его можно найти в веревке, в мешковине, в бумаге. Оно же лечит от ли­хорадки и кровь останавливает. Что это за расте­ние?

Ведущий:

— Минута!

Идет обсуждение. Предлагаются разные версии.

Кармазин:

— Это крапива!

Лутовинов:

— Но можно ли крапивой заваривать чай?

Шангин:

— Зациклились на крапиве. А может, мята?

Еремин:

— Но какие щи из мяты? И потом — мята в верев­ке? Вряд ли.

Ильин:

— Может быть, это ревень? Щи из ревеня бывают.

Лутовинов:

— А если шалфей? Иван-чай?.. Ведущий:

— Время! У вас несколько версий. Я прошу вы­брать одну из них. Кто отвечает?

Ильин:

— По-моему, мы не нашли точного решения, но что же делать? Мы считаем, что это растение — ревень.

Зал ахает:

— Крапива!.. Крапива!..

Ведущий:

— Был ответ — ревень. А теперь правильный от­вет. В горшке — прекрасные щи. В самоваре — чудес­ная заварка. Из этого растения делают веревку, меш­ковину, бумагу. Оно же — замечательное средство от простуды и кровотечения. А растет это чудо-растение в деревне, под каждым забором. Обыкновенная кра­пива!

В зале стоит необычайный шум. А Сергей Ильин сидит за столом, в отчаянье закрыв лицо руками.

«Я остаюсь игроком!»

Несколько лет назад Оксана Петрунько закончила факультет международной журналистики Универси­тета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Рабо­тает в АПН. Она моложе других «знатоков» - ветеранов, ибо попала в клуб неслыханно рано — учась еще в седьмом классе!

— В то время,— рассказывает Оксана Петрунь­ко,— большинство моих одноклассников не столько смотрели, сколько слушали эту передачу. Очень популярны были ее «музыкальные паузы», в которых принимали участие известнейшие певцы и ансамбли. Меня же почему-то уже тогда гораздо больше ин­тересовала сама игра.

— Что же вас так привлекло в ней?

— В те годы — конец семидесятых — передача «Что? Где? Когда?» казалась мне сплошным сканда­лом: живая, взрывная, непредсказуемая, хотя она и шла в записи. У записи были свои минусы, но и плюсы тоже. Во всяком случае, для нас. Многие ребята любили посмотреть на себя со стороны.

— И какой вы видели себя? И других?

— И себя, и других я видела в каких-то ролях. Ворошилов как истинный режиссер любит, чтобы при всей реальности происходящего мы все-таки играли определенные роли. При этом он исходит из черт наших характеров, из наших привычек, манер. Один на экране был немного глуповат, другой, наоборот, слишком умен, третий очень весел, четвертый гру­стил... Нам ничего этого, конечно, не приходилось играть — «играли» за нас Ворошилов и оператор Фукс. Они акцентировали на экране присущие каж­дому игроку черты. Что там ни говори, а «ЧГК» — это спектакль. Помню, Андрей Каморин, услышав вопрос «Откуда пошло слово «невеста»?», начал вдруг отча­янно жестикулировать — и Фукс тут же показал его крупно, на весь экран! Да, то были спектакли «знатоков»!

— А что изменилось при прямом эфире?

— Роли остались. Но не у каждого в отдельности, а у команд. Значение команд сильно выросло, у каж­дой сложился свой образ. Это идет от манеры игры, от того, откуда команда. Стало интересно следить за чисто национальной спецификой: как раскованны американцы, как обаятельны француженки и как су­ровы мы — будто проигрываем корову!

— Неужели интерес для наших «знатоков» — только в «корове»?

— Я имею в виду не меркантильный аспект. Уч­тите, какая огромная аудитория нас смотрит. Я уж не говорю о родственниках и знакомых. Как тут ударить лицом в грязь! А многим иностранцам гораздо важнее показать одежду, бижутерию, духи, которые они ре­кламируют в нашей передаче. Ведь фирмы оплачива­ют им дорогу, поэтому материальные соображения играют для них не последнюю роль. Помните, как звучало в передаче: «Француженки приехали в ко­стюмах от Кардена!» — и все советские девочки сразу вздыхают...

— Однако, как я заметил, и наши ребята теперь не лыком шиты: вас тоже начали одевать «от Зай­цева».

— Да, центральных игроков одевают на игру — это уже большой шаг вперед. И здесь важную роль сыграло то, что передача вышла на международный уровень.

— А реклама не затмевает сути игры?

— Я думаю, что такая коммерциализация — в ду­хе дня. Ведь передача всегда шла впереди своего времени. Первые наши попытки обращения к рекла­ме вызвали у чиновников чуть ли не шок, а потом то же самое стали делать и «Взгляд», и «Здоровье», и «Музыкальный киоск»... Клуб «знатоков» с самого начала был на телевидении, так сказать, эпатиру­ющим. Раньше эпатировало, что в передаче слишком много интеллекта, потом — что она стала настоящим шоу, дальше — реклама... Но реклама, поданная со вкусом, только украшает любую телепрограмму. Ко­му сегодня нужны одни наши физиономии?

— Ну, это вы бросьте! Многим не хватает ваших «физиономий», когда вас долго нет на экране... Ска­жите, а можно было бы сегодня воскресить спектак­ли «знатоков», какими они были когда-то?

— Наверное, нет. Понимаете, когда люди жили в коммуналках, это было ужасно. Но сейчас мы ис­пытываем ностальгию по той сердечности, которая, несмотря ни на что, была присуща людям из ком­муналок. Однако взять это с собой в другую жизнь невозможно. То же самое и с нашей передачей. Каж­дому времени — свое. Да, у первых поколений «знато­ков» было бескорыстие молодости, мы радовались самой возможности играть. Награда за выигрыш имела символический характер. А сейчас появились рос­кошные призы. И я не знаю, возможен ли синтез прошлого и настоящего. Новые веяния в экономике усилили материальное расслоение общества: какой уж тут романтизм?

— Чем игроки, которые пришли в клуб за послед­ние годы, отличаются от прежних? Что это за ребята?

— Разница есть. В наше время передача еще не была так популярна, и в клуб приходили люди, кото­рых привлекали камерность игры, ее студенческий дух, романтика общения.

— И не было таких призов...

— Не было. Да ведь и сейчас не все за призами идут. Но знают, что игра — популярнейшая, что она стала международной. Многих это притягивает. А вот Саша Бялко, в свое время «звезда» клуба, теперь не пришел бы — пышный антураж его бы отпугнул. Не случайно Ворошилову стало труднее подбирать интересных игроков — страстных интеллектуалов. Прав­да, в нынешней ситуации есть один большой плюс: в клубе появляется все больше «знатоков» из провин­ции. Возьмите шестерку из города Мурома. Я уверена, что у этой команды инженеров есть все шансы побить столичных «знатоков».

— Чем это объясняется?

— Достаточно просто: когда нечего есть и оде­вать, человек читает книжки, ищет выхода в других сферах. Кроме того, в маленьких городках труднее себя занять: следить за модой бесполезно, в кино идет большей частью туфта, театра нет... Провинци­альный интеллектуализм — не от хорошей жизни. Но, как в народе говорят, нет худа без добра. В бедной и неизбалованной провинции, которая еще только вступает по-настоящему в нашу игру, я вижу огром­ный потенциал передачи.

— Значит, если верить вашим прогнозам, зару­бежные игроки скоро встретятся лицом к лицу с на­шей глубинкой?

— Да. И этот контраст обогатит передачу. Ведь сейчас «Что? Где? Когда?» — игра, скорее, шведская или американская. Игра, в которой, по идее, и долж­ны участвовать именно такие, совершенно независи­мые, веселые, раскованные люди, свободные от обы­денных забот, от гнета дефицита...

— Ну, тут я с вами поспорю. Ведь та популярность, которую у нас приобрел клуб «знатоков», ясно гово­рит, что это явление именно нашего образа жизни. Игра получилась такой именно потому, что и Вороши­лов, и вы сами очень серьезно к ней относились. И своим стремительным развитием и громким резонансом она обязана, прежде всего, этой серьезности.

— Согласна. Но я же о другом говорю — я сравни­ваю два образа игры. Тот, что был, — и в самом деле чисто советский. Ему игра обязана своей популярностью. А тот, что сейчас появляется, коммерческий, в духе времени,— в нем уже больше западного. Пе­редача повернулась лицом к интеллектуалам Запада. Не к тем, кто играет ради большого приза, а к тем, кто хочет испытать радость от самой игры.

— А я, знаете, грущу о прежних «звездах». Хоро­шо их помню. И, наверное, не только я. Но чем объяснить, что «знатоки» так запали в память?

— «Передовиков производства», о которых сто­лько лет трубили на всех перекрестках, никто не мог запомнить — они были на одно лицо. А клуб «знатоков»— совсем другое дело. Там люди были органич­ны, такие, как есть. Вот Марина Летавина говорит, услышав вопрос о военных: «Ах, а я недавно вышла замуж за офицера!» И все наружу! Или задают во­прос, а кто-то чуть в обморок не падает от страха. Запоминаются откровения. Запоминаются слабости. Глупости. Запоминается отвага, с которой «знатоки» ведут бой... Что это значит? На экране зритель узнает себя! Со всеми своими сильными и слабыми сторона­ми. Взять хоть меня: я человек закомплексованный, серьезно говорю. И как мне ни хочется быть рас­крепощенной, эти комплексы лезут на экран. Видеть себя не могу!

— Вы изменились за годы участия в игре?

— Конечно! Повзрослела. Я имею в виду даже не возрастную зрелость, а преодоление инфантильно­сти. Я ведь была домашней девочкой — «маменькиной» и «бабушкиной» дочкой.

— Как же «бабушкина дочка», семиклассница, решилась прийти в клуб, где предстоял труднейший конкурс?

— Человек о себе всегда думает лучше, чем это есть на самом деле.

— Но почему вы пришли именно сюда?

— Я всегда ухитрялась разгадывать разные голо­воломные загадки. Единственный ребенок в семье, в котором души не чаяли и, конечно, считали гениаль­ным. Но, слава Богу, родители поняли, что кроме семейного и школьного мне нужно какое-то более серьезное общение. И однажды бабушка, в очеред­ной раз посмотрев «Что? Где? Когда?», сказала: «Ка­кая потрясающая передача! Вот ведь, Ксюша, чем занимаются настоящие люди, пока ты болтаешься во дворе!» И заставила меня написать письмо на телеви­дение. К нашему удивлению, очень быстро пришел ответ — пригласили в редакцию. У меня еще не было паспорта, и, приехав на телецентр, я даже не могла получить пропуск. Наверх, естественно, не пустили — Наталия Ивановна Стеценко спустилась ко мне вниз. Существует практика: надо посмотреть на человека, прежде чем звать его на отборочный тур. Я была, к счастью, в пальто. Потом, уже на конкурсе, увидев меня в школьном фартуке, все немного опешили. В игре тогда школьниками и не пахло.

— И как вам было в клубе?

— Вначале — очень странно. Будто я где-то меж­ду небом и землей. Мне трудно было называть людей по именам — все казались «дядями» и «тетями». У Са­ши Седина, например, уже был сын — мой ровесник! Но в клубе свои правила: игроки не могут друг другу «выкать» — игра не пойдет. И вскоре я стала со всеми на «ты». Но, кажется, без фамильярности.

— А дальше?

— Два года меня держали в черном теле. Может, ждали, пока я получу паспорт? Что я в это время делала? Акклиматизировалась: ходила на отборочные туры, на игры, болела, участвовала в минутах помощи команде. И ждала своей очереди. И чувствовала, как все глубже вхожу в удивительное сообщество «знато­ков». О том, как много душевных и физических сил требует от человека эта игра, говорит хотя бы такой факт: за каждую клубную встречу я теряла в весе два-три килограмма. Даже когда сама не играла!

— У всех такое состояние?

— Раньше было у всех.

— Первая команда, в которой вы играли, выбрала вас капитаном. Почему? Как вы чувствовали себя в этой необычной роли — в семнадцать лет?

— Когда меня выбрали, Стеценко сказала: «Заме­чательно! У вас появился образ шестерки». Теперь, спустя годы, я понимаю, почему все так вышло: тут сыграла роль школьная привычка энергичных дево­чек командовать. В то время я готова была возгла­вить все, что угодно,— глазом бы не моргнула! И ре­бята это почувствовали.

— А вы себя не переоценивали? Насколько я по­нимаю, «ЧГК» многих ставит на место...

— Вы заблуждаетесь на этот счет. Скажу откро­венно: адекватной самооценки вы ни от одного насто­ящего игрока не дождетесь. Что бы вам кто-то из нас ни говорил, каждый все равно уверен, что в игре себя до конца не реализовал. Всегда кажется, что где-то что-то упустил, где-то вовремя не сказал, где-то чу­точку не повезло. И дело тут не в тщеславии или честолюбии, а в самой природе игры. Как женщине трудно привыкнуть к мысли, что она некрасива (все равно будет думать, что у нее хорошенький носик!), так и играющему в клубе нельзя считать, что он в чем-то слаб. Иначе ему нужно уходить.

— Были игроки, которых не оценили?

— Конечно. А есть и такие, кто так и не сыграл свою игру. Например, Саша Друзь. А ведь игрок он блестящий! Или Галя Наумова, Галя Парамей... Мы много раз играли вместе, в одной женской шестерке, и я уверена, что их потенциал тоже остался по-насто­ящему не раскрытым.

— Раз уж вы заговорили о подругах... Нурали Латыпов, к примеру, считает женскую шестерку про­сто несерьезной командой.

— Это Восток! А я считаю, что женская шестер­ка — для нас единственная возможность реализо­ваться в этой игре, почувствовать себя в своей тарел­ке. В смешанных шестерках что от женщины требу­ется? Либо быть мужиком, либо просто улыбаться. Поэтому приходится принимать мужские правила по­ведения — иначе тебя просто не замечают, что не раз и бывало. Но вы даже не представляете, сколько вопросов было проиграно из-за того, что не прислушались к подсказке той же Наумовой! К ее идеям.

— Что ж, может быть... А в принципе какая ше­стерка, по-вашему, сильнее — женская или мужская?

— Не спорю, мужская. Она менее эмоциональна, менее истерична. Женщину, которая играет, все-таки очень волнует, как она выглядит. Женщина всегда в образе. А игровой азарт заставляет подчас забы­вать о себе и выходить из образа. И когда ты вдруг ощущаешь это и нужно срочно вернуться обратно, то темп сбивается, тратится время. А время за нашим столом — это все!

— Вот видите!

— И все равно женщинам надо играть в женской шестерке. Чтобы полнее проявить свою личность. В нашей шестерке я действительно чувствовала себя игроком.

— То была знаменитая шестерка Валентины Голубевой. Как она возникла?

— Случайно. Это произошло на встрече «знато­ков» с атомщиками в Дубне, в клубе ученых. Они предложили нам сразиться. И вдруг Саше Бялко при­шла в голову идея — пусть сядет за стол женская команда. Так, на разок. Мы сели и выиграли: за минуту выдали шесть высказываний французских просветителей восемнадцатого века. После этой встречи Бялко на собрании клуба предложил Воро­шилову создать постоянную женскую шестерку. Мысль эта показалась многим настолько дикой, что кругом загоготали — что он там такое несет!.. Но Ворошилов веселиться не стал, а как истинный экспериментатор согласился немедленно пустить в ход этот «прелюбопытнейший вариант».

— Представляю, как вы обрадовались...

— Не все. Наумова, Парамей сначала были про­тив этой идеи.

— Почему?

— Их многое смущало. По-моему, они испугались впасть в одну из крайностей: вдруг это будет либо «бригада Паши Ангелиной», либо кордебалет! На пер­вой игре Ворошилов как заставку к нашему выходу дал показ мод — хотел поднять нам настроение. Для нас же это был шок. Ничего себе сравнение: эти длинноногие — и мы, «синие чулки», за столом!

— А внешность для «знатоков» имеет большое значение?

— Выдам еще один секрет: настоящие «знатоки» уверены не только в своем интеллекте, но и в физи­ческих данных тоже. Когда мы за столом, то умнее и красивее нас нет в целом мире никого.

— То есть, даже если кто-то некрасив, он ничего не хочет об этом знать?

— И правильно делает! Хотя... Вот сейчас прово­дятся конкурсы красоты, и всем видно, как меняются девочки от первого тура до финала. Те же самые девочки, но — небо и земля! Они прошли через курсы макияжа, занятия ритмикой, просто получили какие-то советы от опытных и знающих людей. Поняли, какими они должны быть. И стали такими! Нами же никто никогда не занимался. Женщины, которых в упор снимал оператор, никогда не гримировались! Только однажды, на последнем финале, нас вдруг решили загримировать, хотя мы не играли, а были среди зрителей. И как замечательно выглядела та же Наумова — просто красотка! Артистов на телевидении гримируют постоянно, а у нас в этом жаре прожек­торов вечно были потные лица. Ворошилов делает свою игру блестяще, но мы для него вроде кубиков, из которых он строит. Ему важно, как разместить эти «кубики», а вовсе не то, как сам «кубик» себя ощуща­ет. Но самое любопытное, что и мы ни секунды не думали о гриме — вот такая была эпоха наивная! Больше того, мы считали, что это естественно и даже замечательно — ах, какие мы скромные! А теперь понимаем, что простота иногда хуже воровства. И — «довольно простоты!» — как говорит экономист Гаври­ил Попов.

— Распределите роли в женской шестерке. Кто кем был?

— Марина Говорушкина — библиотекарь Божьей милостью. У нее очень точные и эмоциональные зна­ния, она прекрасно знает литературу, иностранные языки. Если уж выскажет версию — сто процентов попадания. Галя Наумова — физик, рациональный и критический склад ума...

— Как у вас в клубе говорят, «дьявол»?

— У нас не было такой ярко выраженной роли. А если и была, то это, пожалуй, я. Потому что, когда я не могу ничего своего предложить, то пытаюсь «убить» другого — чисто женская «дьявольская» чер­та! «Старого чердака» — такого, как Владимирский, у нас тоже не было, но Галя Наумова—где-то «под чердаком». А из своих технических знаний она всегда ухитрялась выстроить что-нибудь новенькое. Галя Парамей, моя лучшая подруга,— психолог, мы с ней играли в дуэте. Только вдвоем нам и удавалось от­стаивать свои версии от напористой Вали Голубевой, которая, будучи математиком, предпочитает гумани­тариям слова не давать.

— Значит, в команде тоже идет борьба мнений, борьба «физиков» и «лириков»? А кто был фаво­ритом?

— Вот фаворитов не было. И это единственный способ сосуществования женщин-«знатоков». Нашу команду спасло и укрепило равновесие гуманитариев и технарей. Трое на трое: библиотекарь, психолог, журналист — и химик, физик, математик. Случайное, но счастливое сочетание.

— У вас сейчас совсем другая жизнь: пишете репортажи, растите сына, вносите уют в семью... Но не рано ли вам уходить из клуба?

— Наверное, я еще поиграю. Хотя главное для себя, думается, уже взяла. Игра дала мне характер. Я научилась оставаться самой собой, раз и навсегда поняла: в любых обстоятельствах нужно иметь свое мнение, свою версию происходящего. И еще: важно не утратить с годами игровое состояние, способность к игре, умение все делать «играючи». Это возвращает человека к самому себе, к своим истокам. В жизни можно быть просто пешкой, включенной в ситуацию, а можно — игроком, который оценивает ситуацию, чтобы осознавать, куда он движется. Я остаюсь иг­роком!

Из передачи от 28 сентября 1985 года.

Одиннадцатый раунд. Счет 5:5. Из шести команд пять уже попробовали свои силы в схватке с телезри­телями.

Ведущий:

— Сейчас судьба игры в руках девушек из коман­ды Валентины Голубевой. Решающий раунд! Вели де­вушки его выиграют, они получат почетное право начать игру в следующем месяце. А вот если проигра­ют, то покинут клуб, и на их место придут новички.

Оксана Петрунько вращает волчок.

Ведущий:

— Сектор номер 50. Ленинградец Анатолий Ванин против клуба «знатоков».

На экране — Анатолий Ванин:

— Уважаемые «знатоки»! Я расскажу вам удиви­тельную историю. В тринадцатом веке настоятель Афонского монастыря грузинский поэт Георгий Мтациндели сочинил на греческом языке песню. Позднее друг Байрона поэт Томас Мур перевел эту песню на английский язык под названием «Петербургские ко­локола». И, наконец, современник Пушкина поэт Иван Козлов еще раз перевел песню — теперь уже на русский язык. Через одну минуту вы споете нам эту песню в любом переводе.

Девушки поют «Вечерний звон». Ведущий:

— Ура! Победа шестерки Валентины Голубевой. Итак, в этой встрече победил клуб «знатоков» - А ше­стерка девушек, выигравших шестое и самое главное очко у телезрителей, получает все шесть призов.

ТЕЛЕЗРИТЕЛИ -

КТО

ВЫ?

Игралища таинственной игры,

Металися смущенные народы…

А. Пушкин

Влюбленные — против любимых

— Объясните мне еще одну вещь: как вы в этой игре вышли на ключевую диспозицию — команда «знатоков» и команда телезрителей? Как создавался клуб «знатоков», известно. А как создавалась коман­да телезрителей?

— Меня всегда раздражало,— говорит Владимир Ворошилов,— что телезритель ведет себя как сторон­ний наблюдатель. Сидит у экрана, смотрит в это око­шечко, а там, в окошке, кто-то с кем-то борется, кто-то кого-то целует или ругает... И вдруг я подумал: а поче­му, собственно, действие нашей игры, ее сюжет долж­ны развиваться только внутри кадра? Разве нельзя создать конфликт между теми, кто сидит у телевизора, и теми, кто действует «внутри картинки»? Всем каза­лось, что нельзя. Помню, как мы пришли на факультет журналистики, где собрались старые «кавээнщики», и стали им излагать нашу идею. Они высмеяли нас!

— Вы хотели с ними посоветоваться?

— Пытались вместе поразмышлять. Закидывали удочку. Нам же сказали, что наша идея — закончен­ная глупость, бред, абракадабра: никогда человек, сидящий у экрана, не сможет вступить в какое-то взаимодействие с теми, кто находится в кадре. Это, мол, за пределами телевизионного искусства.

— Такое мнение «кавээнщиков» понятно: ведь они тем именно и отличались всегда от вас, что играли только между собой.

— Я это тоже понимал. Но когда мы пошли к пси­хологам, изучавшим телеаудиторию, то и они в один голос заявили, что это вещь совершенно невозмож­ная, потому что таким образом разрушается сама структура телекоммуникации.

— А как вы ставили вопрос?

— Спрашивали, могут ли люди, сидящие дома пе­ред экраном, участвовать в конфликте, который про­исходит на экране. И получали буквально от всех ответ: не могут! Все считали, что у нас нет никаких шансов на успех. И предлагали: пусть будут, как и в «КВН», две команды «знатоков». А телезрители пусть смотрят, кто победит.

— Но вы все-таки решили попробовать?

— Я же вам говорил, что я игрок!

...Команда телезрителей. Она рождалась в про­цессе игры, путем самого естественного отбора. Как это было?

Первые годы передача задыхалась под напором «простодушных» вопросов, среди которых почти не­возможно было выловить что-либо по-настоящему серьезное и остроумное. Достаточно вспомнить игро­вые эпизоды 1976—1978 годов, приведенные в кни­ге,— качество вопросов определяло и качество игры.

Но время шло. Передача «Что? Где? Когда?» об­ретала популярность. И чем больше приходило пи­сем, тем сильнее и многообразнее становился состав команды телезрителей. Уже к началу восьмидесятых у клуба «знатоков» объявились сильные соперники. Игра стала более захватывающей.

В 1983 году авторы лучших писем собрались в Останкине, чтобы обсудить, какими должны быть критерии вопросов для «знатоков». Тогда же было решено, что за самые удачные вопросы будут назна­чаться солидные призы.

Так с каждым годом в команду телезрителей вли­вались свежие силы. Одни соперники «знатоков» уступали место другим, и сотни вопросов, пришедших со всех концов страны, как бы вели между собой перекличку. Каждая игра становилась своего рода парадом оригинальных задач, и скрытые в вопросах искры человеческого знания заряжали игру энерги­ей. Теперь уже было ясно, что телезрители не просто участвуют в передаче «Что? Где? Когда?», но являют­ся полноправными ее создателями.

И, отдавая им должное, а, заодно, стремясь сде­лать команду телезрителей как можно более зримой, Ворошилов вывел на экран сотни людей — авторов вопросов. Сначала мы видели этих людей только на фотографиях и в видеороликах. А с 1984 года на финальных поединках соперничающие стороны нача­ли встречаться «живьем». Это превратилось в тради­цию. В финале 1986 года обе команды окончательно уравнялись в правах: отныне авторы лучших вопро­сов тоже стали, подобно «знатокам», награждаться Хрустальной Совой.

В творческой группе передачи «Что? Где? Когда?» ведется специальная книга. Редактор Валентина Ан­дреева заносит в нее тех участников команды теле­зрителей, кто из года в год дает интеллектуальную пищу игре. Есть среди них люди, для которых эта игра стала не просто увлекательным занятием, но важней­шей частью духовной жизни.

В списке я, конечно, нашел и семью Глушичей, памятную мне не только своими вопросами (дважды они выходили в эфир), но и участием в первой очной встрече команд «знатоков» и телезрителей. Да и как было их не запомнить! В этой «святой троице» (как окрестили их «знатоки») между бабушкой, матерью и внучкой царили такое замечательное согласие и та­кая любовь друг к другу, что камера Александра Фукса то и дело брала их в кадр.

Родом из маленького донбасского городка Селидово, все три по отчеству Александровны, все по профессии педагоги и воспитатели, они, как я узнал из переписки с ними, буквально влюблены в создан­ную Ворошиловым игру.

«...Когда появилась передача «Что? Где? Когда?», мы сразу поняли, как много она может нам дать. И не ошиблись! Ведь игра идет по обе стороны экрана. Живем каждым вопросом, думаем, вспоминаем, жад­но прислушиваемся к мнению друг друга и пережива­ем за «знатоков».

У каждого телезрителя есть, наверное, свои любим­цы и свои привязанности, каждый, вероятно, находит в этих чудо-игроках что-то близкое либо то, что хотелось бы увидеть в себе. Наша семья всегда выделяла Андрюшу Каморина и Никиту Шангина. Стыдно ска­зать — болели за них до слез. Нравилось, с какой лихостью и удальством Андрей кидался в бой с трудней­шими вопросами, его умение бороться до конца и до­стойно проигрывать. А какой умница Никита! У него нет Андрюшиной лихости, зато какая внутренняя культура...

Обаятельнейшая, очаровательная Наталия Стеценко, милая и чуткая Валентина Андреева, оператор-постановщик Саша Фукс, фотограф Гоша Казаринов... Жаль, что, посмотрев игру, многие телезрители не интересуются титрами, в которых проходят фамилии людей, создающих для нас эту передачу. Мы думаем, было бы очень хорошо, если бы телезрителей знако­мили не только со «знатоками». Тогда бы мы не услышали вопрос, который однажды задал учитель из нашей школы: «А что это за зловещий голос у веду­щего?» А другие телезрители не обвиняли бы Воро­шилова в необъективности.

Мы имели счастье дважды видеть эту игру во­очию, присутствовали на собрании клуба «знатоков» и можем любого заверить, что игра идет честная. Строг Ворошилов, но справедлив. И ведь мало кто знает, что на передачах не бывает подделок: если нужен к вопросу фотоаппарат старейшего образца, то ищут именно такой, нужен камень определенных свойств — находят именно такой камень... Например, для нашего вопроса, с которым мы приехали на первый финал, чаша бралась из музея. Жаль, что вопрос не вышел,— стрелка волчка, как заколдованная, про­ходила мимо.

Кстати, о своих вопросах...».

Дойдя в письме Валентины, Надежды и Анжелики Глушич до этого места, я вспомнил, как интересовал­ся у Наталии Стеценко:

— Люди, на мой взгляд, делятся на две категории: одни любят задавать вопросы, другие — на них от­вечать. Что труднее?

— Мы считаем,— отвечала Стеценко,— что зада­вать вопросы труднее. Здесь больше поиска неиз­веданных путей. Когда человек создает вопрос, он вводит в действие гораздо больший объем творчества и знаний, а также закладывает ответ. Но все, как правило, болеют за «знатоков». А справедливо ли это? Так давайте же поболеем за телезрителей, кото­рые присылают интересные вопросы. За минуту такой вопрос никак не придумать!

«...Мы вам расскажем, как появился вопрос о се­мействе тыквенных, с которым мы вышли в финал 1985 года.

Когда сынишке Анжелики было четыре года, он вырвал в нашем огороде и принес домой тыкву. Она была очень красивая и очень похожа на дыню, которую малыш ел прошлым летом. Он попросил разрезать тыкву, желая ее попробовать. Мы начали ему объяснять, чем эти овощи отличаются друг от друга, и тут поняли, что и сами знаем совсем немного. Достали книгу Надеждиной «Про матушку тыкву», в которой описано все семейство тыквенных. Но и этого нам показалось мало. В городской библио­теке перерыли кучу литературы и месяца через два имели обилие информации. Тогда и решили присту­пить к созданию вопроса, а это и есть самое трудное. Очень трудно выбрать, что взять за основу. Вопрос должен быть ясным и лаконичным, чтобы не нужно было ведущему полчаса объяснять «знатокам» его суть. Но сложности нас не смутили, потому что нам гораздо интереснее сам процесс создания вопроса, чем даже его дальнейшая судьба.

Можете посмеяться над нами, но мы готовили свою загадку целый год! На каждом шагу вставали проблемы. Например, как дать «знатокам» хоть са­мую маленькую зацепочку. В общем, решили, что зацепка будет в словах «мать-героиня из сказок Ш. Перро и Д. Родари». Мы, конечно, были уверены, что наша загадка проиграет, но так как не любим задавать вопросы «на засыпку», то уже заранее не жалели об этом. А вопрос неожиданно выиграл! Прав­да, тут в команде «знатоков» проявилось то, чего больше всего надо опасаться: версия Орлова — «кош­ка»— не подверглась со стороны остальных никако­му сомнению! Любимец нашего участкового доктора Ящука Саша Бялко после игры сказал, что вопрос о тыкве был «на засыпку», а он ведь очень простой. Нужно было только вспомнить детство, а в нем фруктово-огородных героев Джанни Родари».

В письмах Глушичей меня поразило их совершен­ное бескорыстие. Казалось, они даже жалели о том, что сумели выиграть, тем самым как бы обидев люби­мый клуб.

— Такое отношение к нашему клубу, в общем-то, характерно для телезрителей,— объясняла мне Стеценко.— Но любовь семейства Глушичей к «знатокам» носит прямо-таки материнский характер. Однако мы не забываем, что все равно эти женщины для нас, прежде всего, игроки, соперники клубной команды. Да, они желали победы клубу, но, уверяю вас, были безмерно рады, что выиграли. И этот выигрыш, меж­ду прочим, только сблизил их со «знатоками».

«...Мы еще не писали вам, каковы наши впечатле­ния от поездок в Москву, от общения с ребятами. На вокзале нас встречал Сережа Ильин, первый из «знатоков», кого мы увидели наяву. Он отвез нас в гости­ницу, удобно устроил. Затем нас провезли по Москве, рассказали о многих памятниках. На следующий день пригласили на собрание клуба. Атмосфера удиви­тельная! Ворошилов ставит свои предложения на об­суждение, идут встречные предложения, возникают споры. Кажется, что собралась одна большая друж­ная семья... А после собрания всех телезрителей, прибывших на финал, позвал к себе в гости Никита Шангин. Какой же это был чудесный вечер! Мы уви­дели, как отдыхают ребята. Кроме нас и «знатоков» приехали певцы с гитарами — пели студенческие и народные песни. Обстановка была такая, что мы чувствовали себя как дома и даже играли в студен­ческие игры...

Но самые сильные впечатления остались от уча­стия в передаче. Здесь мы впервые почувствовали себя настоящими игроками: сами задавали свой воп­рос и наблюдали, как идет процесс обсуждения. И волновались за «знатоков» так, что даже забывали, кто у кого в гостях находится: мы у них или они у нас. Да, это был праздник!

Еще несколько дней после игры, и в поезде, и до­ма, как наяву, слышали голос Ворошилова, видели перед собой «знатоков», героев музыкальных пауз Людмилу Гурченко, Николая Караченцова, Костю Райкина, Игоря Скляра... По приезде в Селидово нас пригласили в городской клуб, и мы смогли рассказать людям обо всем, что видели и слышали. Кажется, мы сильно разочаровали «Фом неверующих», которые считают, что игра «Что? Где? Когда?» идет со множе­ством репетиций и уже потом, «чистая» и «причесан­ная», выходит на телеэкран. Можем и вас заверить, что это настоящая импровизация и никто не знает, что произойдет даже через минуту.

Сейчас готовим еще два новых вопроса. Тот, что выйдет интереснее, отправим в клуб. Хотите, при­шлем и вам? Поиграйте с нами. Только, если угадаете ответ, не сообщайте «знатокам». Договорились?..»

—Скажите, а у «знатоков» возникает желание увидеть «живьем» своих соперников? — спрашивал я у Наталии Стеценко.

— Не думаю, чтобы наши игроки придавали слиш­ком уж большое значение личному присутствию этих людей,— отвечала она.— Ведь вопросы говорят сами за себя. Но появление в передаче представителей команды телезрителей все-таки важно. Оно дает воз­можность и нам, создателям передачи, и «знатокам» лучше представить себе тех, с кем и для кого мы играем. В результате этих встреч между членами клуба и авторами вопросов сложились очень теплые отношения. Была даже идея приглашать самых ак­тивных телезрителей на каждую игру. Однако, пораз­мыслив, мы от этой идеи отказались: дружба—друж­бой, но соперники должны оставаться соперниками. Впрочем, многие авторы вопросов и не хотят появ­ляться на экране — предпочитают сохранять дистан­цию. Возможно, они правы. Еще не известно, что увлекательнее: быть весь вечер на глазах у телезри­телей или сидеть дома у телевизора, где тебе ничто не мешает переживать за судьбу своего вопроса.

— На днях мне пришло письмо из Алма-Аты от Татьяны Яковлевой,— сообщил я.— Вы ее помните?

— Ну как же! — живо откликнулась Стеценко.— Инженер-сейсмолог, недавно была у нас на финале. И, помнится, привезла замечательный вопрос...

...Вопрос, и вправду, был замечательный. Татьяна Яковлева цитировала стихи Баратынского:

«Я не люблю хвастливые обеды,

Где сто обжор, не ведая беседы,

Жуют и спят. К чему такой содом?

Хотите ли, чтоб ум, воображенье

Привел обед в счастливое броженье?..

Старайтеся, чтоб гости за столом,

Не менее харит своим числом,

Числа камен у вас не превышали».

И дальше Яковлева спрашивала: сколько гостей должно быть за столом?

— «Знатоки» нашли ответ,— продолжала Стецен­ко,— а я, признаюсь, очень хотела, чтобы Таня выиграла.

— Она и выиграла! — сказал я.

— Как так? — удивилась Стеценко. Я дал ей прочесть письмо.

«...Мне 27 лет, больше половины из которых я про­вела в больнице. Всегда была ограничена в движе­нии, зато много читала и размышляла о жизни, о людях. Мне все было интересно. Так сложились мои убеждения, что человек должен быть порядочным, добрым и справедливым. Во многом я следую биб­лейским заповедям и искренне считаю, что, если бы Библия была у каждого первой книгой, люди были бы чище и богаче духовно, чем мы, увы, есть.

Вы спрашиваете, что значит «победить себя». От­вечу вам на примере игры «Что? Где? Когда?». В этой игре есть две стороны, и если побеждает одна, то недовольна другая. Я задумалась над тем, что с нами происходит, когда мы побеждаем или проигрываем. И пришла к выводу, что не всегда в миг победы в нас берут верх хорошие чувства, равно как и в миг пора­жения. Я хотела проиграть! Об этом я сказала перед финальной игрой Валентине Андреевой. Правда, не успела все объяснить... Я хотела проиграть, не опу­стившись при этом до унижения и зависти, а, напро­тив, подняться до ощущения радости за успех против­ной стороны. Я стремлюсь к внутреннему совершенст­ву, к абсолютной человеческой мудрости. Думаю, что именно в этом главный смысл нашей жизни. Нужно отбрасывать от себя все, что вредно и противно лю­дям, оставляя то, к чему подспудно тянется каж­дый, — доброе, светлое, милосердное...

Я уезжала из Москвы с чувством глубокой благо­дарности организаторам передачи за то, что меня вызвали на игру, за дружескую и творческую атмо­сферу, за сердечность встречи и, наверное, еще за то, что я, инвалид, все эти дни чувствовала себя совер­шенно на равных со всеми. Конечно, посылая мне вызов, никто не знал о моих физических недостатках. Да и сама я долго не решалась ехать. Мои родные и друзья — все были против этой поездки, считая, что я не справлюсь. И дело не только в физических трудностях, просто в новом обществе я всегда чув­ствую себя стесненно, как бы не в своей тарелке. Такой я была и в школе, и в институте, и на работе. Но тут я поняла, что должна переломить себя, и ска­зала себе: «Если мне недоступно то, что доступно другим, мне незачем жить!» Я поехала — и отныне чувствую, что живу...».

— Что ж, я очень рада за Таню,— задумчиво ска­зала Наталия Стеценко.— У нее сильный и цельный характер, но проявить его в нашей жизни не так-то просто. А проявить хочется! И вот — игра помогла.

Я давно заметила эту особенность финальных встреч: они раскрывают людей, которых мы приглашаем. По­мните того благородного телезрителя, который, побе­див «знатоков», тут же подарил им из своего приза несколько прекрасных пластинок?..

— Однако в тот раз не обошлось и без казусов,— в свою очередь напомнил я.— Как вам, например, понравилась дама, которая, когда «знатоки» ответили на ее вопрос, тут же начала всех подозревать и вы­водить на чистую воду?

— Мне кажется,— возразила Стеценко,— у нас нет достаточных оснований ее осуждать. Вы учтите, ведь тут игровой азарт! Она отчего возмутилась? Ре­шила, что из зала подсказывали. Если я с вами играю в карты и мне кажется, что вы не так себя ведете... Нет, мне симпатичны оба — и тот, что поделился при­зом, и та, что «выводила на чистую воду». Они оба создавали неповторимые игровые ситуации. И просто замечательно, что у каждого игрока свой характер.

— С этим трудно не согласиться. Но все же мне больше по душе те, кто не сожалеет о своем проиг­рыше или даже откровенно желает победы всеобщим любимцам — «знатокам». Такие, как Глушичи, Таня Яковлева, и многие другие.

— А вы поговорите с Дмитрием Карповичем Пересадой,— посоветовала Стеценко.— Как бы он ни лю­бил «знатоков», а считает так: «Я хочу, чтобы игру выиграли «знатоки», но в моем вопросе победу одер­жал бы я сам!»

— А может, это просто тщеславие? Если «знато­ки» выигрывают, не ответив лишь на мой вопрос, выходит, я всех победил, я и есть настоящий герой.

— Тут дело только в одном: те, кто присылает сильные вопросы, по складу своему — настоящие иг­роки. И в них говорит природный азарт. Раз уж человек решил сразиться со «знатоками» на глазах у миллио­нов — значит, в нем течет кровь игрока, да еще какого!

«Он из нашей команды»

— В вашей книге «Феномен игры»,— говорю я Во­рошилову,— есть литературно-режиссерский анализ вопросов и ответов, отфильтрованных для передачи из тысяч зрительских писем. Но даже отобранные вопросы часто основательно препарируются, прежде чем стать добычей «знатоков». Не подменяете ли вы таким образом интеллект авторов своим?

— Вы затронули один из самых конфликтных мо­ментов нашей игры. Да, пока еще одни вопросы мы используем лишь как темы, которые сами превращаем в задачи, другие — приспосабливаем к игре, и то­лько единицы сразу идут в дело. Единицы! Но знаете ли вы, что такое идеальный вопрос? Это ведь кодовая программа. Кокон, в котором запрограммирована ба­бочка. В формуле вопроса уже должен быть заложен процесс обсуждения. Наша игра — это документаль­ный спектакль. Значит, вопрос должен заключать в себе один из эпизодов импровизированной пьесы, которая разыгрывается перед зрителем, да и сам являть собой своего рода мини-пьеску, имеющую за­вязку, кульминацию и логическое завершение.

— Пьесу строите вы. Так что же, в этом смысле все вопросы — ваши?

— Нет, не все. Время от времени встречаются уникальные таланты, люди особого склада, которые, создавая вопрос, в уме разыгрывают его с воображаемой командой «знатоков». Но таких за полтора десятка лет игры было очень немного. К их числу я отношу и Дмитрия Карповича Пересаду.

...Среди тех, кто причастен к игре «Что? Где? Ког­да?», не найдется, пожалуй, человека, который не знал бы Дмитрия Карповича Пересаду либо не слы­хал о нем. Во всяком случае, каждый, у кого я спра­шивал о Дмитрии Карповиче, сообщал про него что-нибудь любопытное.

Первое же его появление в передаче вызвало бурю откликов. Внешне совсем простой — в грубом свитере, спокойный, кряжистый, в годах — он ворвался в игру в тот самый момент, когда чаша весов склонялась на сторону «знатоков». Возможно, «знатоки» слегка не­дооценили Пересаду, увидев его на экране монитора: кто мог подумать, что этот человек с добродушным лицом станет настоящей грозой клуба?

Так или иначе, но исход той игры решил его вопрос о таежном чудо-растении. Лучшая шестерка оказа­лась бессильна и взяла помощь клуба. Однако вопрос так и остался незыблемым. И финальная схватка 1983 года закончилась победой телезрителей.

С тех пор в клуб пришли новые поколения «знато­ков», получив в наследство опыт ветеранов, а вместе с опытом и нерешенную проблему: как «обезвредить» Дмитрия Карповича Пересаду? Однажды я услышал, как обладатель Хрустальной Совы Леонид Влади­мирский рассказывал о нем новичкам.

— Это наш давний соперник,— говорил он.— Мне приходилось ломать голову над блестящими вопроса­ми, но самый красивый и остроумный задал все-таки Пересада. Вопрос звучал так: в пьесе Шекспира «Два веронца», действие которой происходит в Вероне, герои убегают от погони по реке. Нужно было от­ветить, по какой реке они бежали. Мы отчаянно бились над ответом, но так его и не нашли. А ответ гениально прост. Шекспир, как известно, был плохой географ и попросту не ведал, что в Вероне нет и ни­когда не было реки. Герои пьесы бежали по реке, которая существовала лишь в воображении Шекспи­ра! Да, это вопрос... Он сделал бы честь любому академику, а задал его рабочий леспромхоза из Бо­дайбо!

— Ты с ним разговаривал? — спросил я Леонида.

— Конечно,— ответил Владимирский.— Это сти­хийный диалектик, со своим, ниоткуда не заимство­ванным взглядом на мир. И удивительный собеседник. Когда разговариваешь с Дмитрием Карповичем, чувствуешь себя так, будто знал его всю жизнь. По­мню, кто-то из ребят сказал о нем: «Он из нашей команды».

Мне тоже захотелось поговорить с Пересадой. Я написал ему, предложив «эпистолярное интервью». Он живо согласился. И вскоре я получил от него письмо, а затем — второе и третье. Дмитрий Карпович подробно отвечал на мои вопросы — и первые, и те, что последовали за ними. То была целая исповедь, притом настолько любопытная, что я позволю себе познакомить с ней читателя, несколько сократив текст.

«Родился я в Ставропольском крае, однако боль­ше двух третей своей жизни прожил в Сибири. Коро­че, был казаком, стал сибиряком. И вместо южного «шо» говорю теперь по-сибирски «чо». Последние 35 лет живу в Бодайбо. Работаю в Бодайбинском лес­промхозе, где прошел добрую половину лесных про­фессий. С детства и по сей день главное притяжение — книги. Куда бы ни приезжал, в первую голову ищу книжный магазин, а по пути любуюсь красивыми женщинами.

Как стал книголюбом?.. Книголюбом, пожалуй, сделала меня отцовская корова, но эту историю ко­ротко не расскажешь...

Второе увлечение — фотография. Выполняя заказ районного музея, специально летал в верховья Вити­ма фотографировать наводнение и его последствия. Была уже у меня одна персональная фотовыставка под девизом «Резвись и здравствуй, мой Витим, весь из воды и золотин!» (стихи — мои). Как-то предложили сделать панораму города. Согласился с условием, что для лучшего обозрения меня привяжут под вертоле­том. Отказались...

Люблю готовить. Будучи как-то на отдыхе в родной станице, сварил борщ и получил высшую оценку от отца: «На нашей улице ни одна женщина такого борща не сварит». Все остальное готовлю с такой фан­тазией, что и собаки не едят.

Таков вкратце мой автопортрет. Но он будет непол­ным, если я умолчу о влиянии на этот автопортрет игры «Что? Где? Когда?», ибо она добавила к моему образу весьма неожиданные для меня самого черты. Помню, когда впервые увидел передачу, сразу по­думал: что-то тут нечисто! Передача потрясла ответа­ми «знатоков». Последующие же игры захватили уже не только ответами, но и вопросами. Задумался: не­ужто все те, кто задает вопросы, читают больше меня? А я ведь читал (и читаю) по пять-семь часов в сутки. Эта мысль не на шутку задела. Тут-то и появи­лось желание поспорить не столько даже со «знатоками», сколько с авторами загадок.

Чтобы всех перещеголять, решил задать вопрос, который касался бы самого Шекспира. Однако на этот желанный поиск ушло чуть ли не полтора года, в течение которых я трижды перечитывал свой шекс­пировский восьмитомник, вдумываясь чуть ли не в каждую строчку... А вот первый экзамен «знатокам» получился совсем из другой оперы...

В верховьях Витима был тогда туристский марш­рут (сейчас он закрыт — много туристов погибло на витимских порогах). Из Чарской долины туристы без проводника выходили через горный перевал по таеж­ной тропе к Витиму. Разумеется, блуждали и в результате к Витиму выходили голодные и худющие. За кусок хлеба готовы были отдать самое ценное, что у них еще осталось. А много ли у них оставалось? Обессиленные, они почти все бросали в тайге. И вот я загорелся идеей хоть как-то помочь бедолагам. Мне ли, прошедшему здешнюю тайгу вдоль и попе­рек, было не знать, что голод в таких случаях можно успешно заморить вездесущим иван-чаем. Ведь у это­го чудо-растения все съедобно Конечно, в рестора­нах лепешек из корней иван-чая не подают. Но в таежном «меню», в экстремальных условиях, блюда из этого растения будут весьма желанными, вкусными, питательными, а подчас и единственными. Если от­варить корни, получится отличное второе. Молодые побеги вполне заменяют капусту, свежие листья пой­дут на салат, а высушенные листья — ароматнейшая заварка. В вопросе о чудо-растении главным для меня был не выигрыш — я был уверен, что «знатоки» дадут правильный ответ, и тогда наши туристы полу­чат очень важную информацию.

Прошел год. Передачи шли своим чередом, иг­норируя мою загадку. Я уже смирился с тем, что вопрос отвергнут. И вдруг… Вызывают в горисполком. Иду, а сам думаю: что же я такого натворил? Ведь туда так просто не вызывают. Однако волновался напрасно. В исполкоме сообщили, что из Москвы пришло письмо, в котором интересуются, «фотогени­чен» ли я, а также испрашивают мое согласие на съемку Я, конечно, согласился. А вскоре и вопрос мой вернулся, но теперь уже отредактированным. Я от этой редакции категорически отказался и напи­сал Ворошилову письмо с протестом. (Дело в том, что меня просили дать в кадре небольшую подсказку — вопрос, мол, очень трудный.) В ответном письме мой протест был принят. В нем же мне порекомендовали, чтобы я оделся по-северному. Бодайбинские хозяй­ственники раздобыли мне все собачье — шапку, шу­бу, унты. Этот мой наряд вызвал немало смеха. Дело в том, что, когда я улетал в Иркутск на съемку, в Бодайбо стоял приличный мороз. А в Иркутске оказалась такая оттепель, что прохожие смотрели на меня как на Деда Мороза.

...Однако ту передачу мне не пришлось увидеть. Как раз в эти дни я оказался в таежной командиров­ке, и весть о моей победе пришла лишь утром по рации. Разговор вел бригадир, а я стоял рядом. Но услышал, как кто-то на том конце провода вдруг сказал: «Передайте Пересаде, что он выиграл». Ни я, ни тем более бригадир сначала не могли понять, где, что и у кого выиграл Пересада. На наш вопрос после­довало уточнение: «У московских «знатоков» забрал все книги». И тут же поинтересовались: «Что сейчас делает этот Карпович?» Бригадир ответил: «Пляшет». Да, на радостях я пошел в пляс. А когда страсти немного улеглись, удивился: как это я выиграл все книги? И, лишь вернувшись в Бодайбо, узнал, как все было. Позже, приехав в Москву, выяснил подроб­ности у одного из «знатоков». Этот парень мне сказал возмущенно: «На ваш вопрос Ворошилов поднял нас всех, и мы стояли как дураки». Я подумал, что этот великий «знаток», видимо, очень любит выигрывать, но не умеет проигрывать.

Книги ценной бандеролью вскоре пришли на мой адрес. И тут я немного огорчился. Говорят, что даре­ному коню в зубы не смотрят. Так то коню! А вот книгу надо дарить такую, чтобы она имела двойную цен­ность: и как книга, и как приз. Из восьми этих призо­вых произведений я бы половину убрал с полок, не будь там автографов Ворошилова, «знатоков» и знака Мудрой Совы...».

Дмитрию Карповичу тогда еще было невдомек, что он становится настоящей телезвездой. Автор сенса­ционного вопроса обратил на себя внимание не толь­ко «знатоков» и телезрителей, но и вездесущих жур­налистов. Просматривая газетные вырезки, на время присланные Пересадой, я нашел среди них умную и серьезную статью С. Гольдфарба, напечатанную в «Науке Сибири», органе Сибирского отделения Ака­демии наук СССР. Вот какие впечатления вынес этот корреспондент от знакомства с Пересадой:

«Здесь, в Бодайбо, я встретился с человеком, ко­торый сумел победить «знатоков» из передачи ЦТ «Что? Где? Когда?». И убедился, что таких читателей-профессионалов, как Дмитрий Карпович Пересада, пожалуй, меньше, чем людей, которые пишут книги. Он является не просто читателем, но исследователем прочитанных книг. Многие годы ведет своеобразный дневник, куда выписывает все самое интересное и важное из прочитанного, облекая порой свои на­ходки в поэтические строки... А ведь специального образования у него нет, да и ориентироваться в мире литературы его никто не учил. Талант? Пожалуй. Но талант особого рода. Дмитрию Карповичу под силу дать свое определение труднейших философских и общечеловеческих категорий. Я попросил его от­ветить— что такое счастье? И сразу последовало: «В надежде — счастье будущего. Но как только бу­дущее становится настоящим, счастье как бы рас­творяется, ибо у счастья нет настоящего времени. Достаток, довольство, радость, исполнение желаний есть лишь то, чем они являются. И только в прошлом мы вдруг находим, узнаем, что мы были счастливы!»

Второе письмо Пересады.

«...Спустя некоторое время пятерых телезрителей (и меня в том числе) пригласили в клуб «знатоков», чтобы мы в качестве жюри отобрали три лучших вопроса из тех, на которые игроки не смогли дать ответа. Авторов этих лучших вопросов ожидали три приза: первый — заграничная путевка, второй — цвет­ной телевизор, третий — много книг. К сожалению, я теперь не помню, за кого именно мы голосовали, ибо задумка осталась неосуществленной. А запом­нилась мне та поездка потому, что тут я впервые познакомился с телевизионной экзотикой, случайно попав на творческое совещание.

Дело в том, что прибыл я в Москву на сутки раньше, когда меня еще не ждали. Боясь опоздать к назначенному времени (в Сибири ведь погода в лю­бой момент может изменить Аэрофлоту) и взяв во внимание тот известный случай, когда муж неверной жены сказал: «Лучше бы я пришел на час раньше, чем на минуту позже!» — я вылетел из Бодайбо, имея сутки в запасе. Но с погодой все обошлось. И наша «матушка» Наталия Ивановна Стеценко, желая меня как-то занять, пригласила с собой на совещание, которое проходило в непринужденной обстановке — в баре телецентра. Работники телевидения сидели за столиками, пили кофе, а заодно обсуждали свои за­мыслы.

Было много забавного. Помню, как один лысый мужчина в пылу спора вскочил и стал показывать, что и как будет делать его герой и откуда на него будет падать свет... «А вот наш режиссер», — сказала вдруг Стеценко, глядя в глубину зала, откуда шел к нам импозантный моложавый человек с белой, как лунь, головой. Я так этому удивился, что даже подумал: «Зачем же он покрасил волосы?»

На следующий день мы вновь встретились за этим столом: Ворошилов, Стеценко, оператор Фукс, я и еще четверо телезрителей. Во время разбора вопросов вышел спор: я высказал мнение, что не­которые вопросы в передачах слишком уж слабые. Ворошилов сурово потребовал доказательств, и меж­ду нами даже возникла небольшая перепалка. Че­стно говоря, я потом думал, что меня сюда уже больше никогда не пригласят. Однако, к моему уди­влению, Ворошилов не только не обиделся, но и сде­лал меня «завсегдатаем» клуба — участником почти всех финалов. Зато Александр Фукс все же «ото­мстил»: просматривая передачи с моим участием, я с ужасом убедился, что весь экран как по го­ризонтали, так и по вертикали время от времени заполнялся моей лысиной!

На первом финале я как-то разговорился со «зна­токами» и, решив прозондировать почву, задал им в кулуарах простой «шекспировский» вопрос: чему тождественно имя Шекспира? К моему удивлению, они не смогли ответить, из чего я заключил, что Шекспира они знают неважно. И на следующий финал подготовил им сюрприз с «Двумя веронцами», кото­рый принес мне вторую победу. Перед этой игрой Наталия Ивановна бросила мне комплимент, сооб­щив, что вопрос поставил в тупик даже шекспироведов: они тоже были в полном недоумении, пока не узнали ответ.

Однако желанная победа была омрачена следу­ющим обстоятельством. Перед началом игры я обо­шел елку, украшенную призами, и засек на одной ветке «Сонеты» Шекспира. Когда же, выиграв вопрос, бросился к елке, моих «Сонетов» уже не было — книжка, видимо, досталась кому-то из предыдущих победителей. С досады я срезал самую невзрачную книжицу и стал быстро подниматься на второй этаж, в такт ступеням лестничного марша твердя: «На елке той сверкал брильянт, а мне лишь олово досталось...» Как вдруг — перед самым носом вижу микрофон и слышу вопрос Ворошилова: «Дмитрий Карпович, расскажите телезрителям, как это вы так запутыва­ете свои вопросы, что «знатоки» никак не могут дать правильный ответ?» Ответил какой-то глупостью, ибо ту неожиданность можно сравнить с внезапным вы­стрелом над ухом. Но за этот испуг тут же взял автографы у Ворошилова и его верного вездесущего оператора...».

Третье письмо Пересады.

«...Как-то на пути в Москву встретил в Иркутском аэропорту знакомого бодайбинца. Между нами про­изошел примерно такой диалог. «Летим?» — «Летим».— «К ним?» — «К ним».— «Пока ты их не знал,— говорит,— жил себе спокойно. А теперь тебя носит через всю страну: туда-сюда, туда-сюда...». А сам, улыбаясь, от всей души пожелал победы.

На сей раз, поднявшись на 12-й этаж Останкин­ского телецентра и открыв дверь комнаты № 34, был встречен возгласом: «О, наш сотрудник прибыл!» А вечером в доме на улице Герцена, где тогда прохо­дили игры, состоялась предварительная встреча при­глашенных на финал телезрителей с клубом «знатоков». Мне дали пригласительный билет, но он был настолько красив, что, боясь его помять, я оставил его в гостинице. И напрасно. Какой-то молодой боро­дач, дежуривший у входа, преградил путь: «Посторон­ним сегодня входа нет!» Пришлось вызвать Наталию Ивановну, с помощью которой попал в здание.

Первый этаж был забит до предела: «знатоки» и мы, телезрители, сидели на стульях, в креслах и прямо на полу. Я тогда подумал, что это сборище чем-то похоже на цыганский табор — столько было озорства, веселья и непринужденности. Валентина Андреева стала по очереди представлять гостей «зна­токам». Я был уже не новенький и решил, что меня это не касается, а потому отошел в сторону. И вдруг какая-то девушка говорит: «А куда это пропал Дмитрий Карпович?» Я отозвался. Зал взорвался аплодис­ментами и криками, да так, что со второго этажа прибежала Стеценко и спрашивает Андрееву: «Что здесь происходит?» Я был просто поражен и стоял в растерянности. В моей жизни такого никогда еще не было. Потом вдруг сказал: «Я прилетел из тех мест, где золото роют в горах».

Ко мне подошла незнакомая женщина, представи­лась корреспондентом болгарской газеты и поинтере­совалась, как, по-моему, лучше — когда мужчины и женщины играют вместе или отдельно? Ответил, что за игровым столом должны сидеть шесть мужчин.

Если же с ними женщина, то они должны быть еще и джентльменами, а это, конечно, мешает делу.

После этой встречи началась запись новой игры. Я привез вопрос о мудрости и скромности, героем которого был Сократ. Меня усадили в кресло, а в ру­ки дали бюст мудреца. Кто-то из зала громко по­шутил: «Смотрите, а ведь они похожи!» Если вы ви­дели ту игру, то, наверное, почувствовали, в каком возбужденном состоянии был весь клуб, когда я за­дал свой вопрос: все поголовно во что бы то ни ста­ло хотели взять у меня реванш за прошлые пораже­ния! Посыпались подсказки. Я не сдержался и сделал подсказчикам замечание. Наверное, Борис Еремин, давший правильный ответ, обошелся бы и без чу­жой помощи, но чья-то невоздержанность в тот раз испортила чистоту игры. Ворошилов тоже все это слышал и бросил в зал соломоново решение: «Дмит­рий Карпович, кому отдать приз?» Все закричали: «Сократу!»

Вы спрашиваете меня о методе, которым я добы­ваю свои вопросы. Отвечу: как старатель. Старатель, промывая золотоносный песок, в шлихах находит золотинки. Книги можно сравнить с тем же песком. Я знаю, что многие по тем или иным причинам не читают столько, сколько читаю я. Поэтому, узнав что-то, мне хочется поделиться этим с другими. Я от­даю узнанное клубу «знатоков», через который оно и становится достоянием всех.

А вот свежий пример. До недавнего времени я считал (как и многие другие), что мы употребляем в пищу соль только для вкуса. И вот — золотинка! Оказывается, соль служит человеку для смазки. При­веду слова мудреца: «Как масло нужно для машины, так соль — для всего живого». Этот вопрос я заключил в стихи. И так всегда: строя загадку, ответ на нее закутываю в словесную вуаль. Хочешь понять, что там, внутри,— сними эту вуаль, взяв на воору­жение весь логический квадрат: закон тождества, закон противоречия, закон исключенного третьего, закон достаточного основания.

А вот образчик одного из моих стихотворных во­просов:

Без вкуса ты, без запаха,

Тебя хоть жуй — не сытно.

Ты, как война иль засуха,

В открытую иль скрытно

Людей лишаешь запросто

И разума и жизни.

Ты — в услужении Бахуса,

Ты — холмики могильны.

Это вопрос о золоте, который я тоже в свое время посылал «знатокам», но Владимир Яковлевич не со­блазнился этим «презренным металлом».

Что мне дала игра? Прежде всего — радость общения. Ведь каждая встреча в клубе «знатоков» — праздник. Я был удивлен и зачарован культурой, доброжелательностью и единством этих ребят... На отдельных «знатоков» — таких, как Друзь, Царь­ков, Бялко,— смотрю как на мудрецов.

У Фрэнсиса Бэкона есть слова: «Мудрая мысль ничего не стоит, если она не приходит вовремя». Смею добавить, что, если это не так, тогда все мы мудрецы с... опозданием — на минуту, на час, до утра. А впрочем... Быть может, самое мудрое — то, что не сказано, как самое интересное — то, что не­дослышано. Как-то один игрок из клуба сказал пе­ред игрой: «Вот залезьте в нашу шкуру и сядьте за стол — тогда вы нас поймете!» Такой человек весьма далек от мудрости. В силу своей натуры я всегда преклоняюсь перед знанием, равно как и перед скром­ностью и простотой, и гораздо реже — перед авто­ритетом».

...Незаурядность этого человека ощущалась в ка­ждом письме. Свою увлеченность игрой Дмитрий Кар­пович объяснил однажды так: «Как нам не хватает в жизни по-настоящему интересного, глубоко осмыс­ленного и полезного для разгона застоявшейся крови соперничества! Вот почему я без всяких колебаний бросился в объятия «ЧГК».

Пересада посвятил меня в свой дерзкий план: сыграть матч против шестерки «знатоков». С этой целью он послал в клуб двадцать новых вопросов, снабдив их прекрасным напутствием:

«А вам от вечности даю минуту, Чтоб тайну строк поставить на дыбы...»

...Почти весь 1987 год из-за потери своего помеще­ния на улице Герцена клуб «знатоков» не выходил в эфир. Выручили друзья-болгары, пригласив клуб на поединок в Софию.

Это была первая игра на чужом поле. И гостям пришлось принять правила хозяев. А болгары пред­ложили двойное состязание — с их «знатоками» и с телезрителями одновременно. Болгары проигра­ли, хотя их команда, по мнению специалистов, была очень сильной.

Встреча в Софии стала своего рода мостом к со­зданию международного клуба «знатоков», но поро­дила и новые проблемы. В том числе языковую. Смогут ли игроки зарубежных команд уловить тонкие смысловые оттенки в формулировках вопросов? С болгарами было проще — у нас ведь общие языковые корни. А если за столом окажутся американцы, фран­цузы, шведы? Ответ дали клубные встречи следующе­го сезона.

Международная серия игр «Что? Где? Когда?» 1988 года проходила уже в новом помещении — в зда­нии «Совинцентра». Этот сезон оказался поучительным во многих отношениях.

С одной стороны, подтвердилась возможность со­ревнований между командами игроков, живущих в разных странах и говорящих на разных языках. С другой — зарубежные игроки терялись перед воп­росами, имеющими чисто советскую специфику. С од­ной стороны, международные встречи вывели клуб на новый виток и вызвали любопытство телезрителей к приехавшим из-за рубежа командам. С другой — не сумели удовлетворить это любопытство, ибо по своей подготовке и опыту зарубежные одноклубники явно уступали нашим. С одной стороны, расширение рамок клуба привело к одновременному участию в игре большого количества команд (до тринадцати!). С дру­гой — это же порождало хаос в ответах, мешало сле­дить за драматургией борьбы.

В игре по новым правилам трудно было разгля­деть лидера, понять, кто на самом деле опередил других. В результате произошло небывалое: лучшая шестерка «знатоков», возглавляемая Виктором Сидневым, сама — впервые за всю историю игры «Что? Где? Когда?» — покинула клуб! В то же время ухудшились и позиции команды телезрителей. Раньше тот, кто задавал вопрос, боролся с одной командой, а те­перь—сразу с десятком: не ответила одна — тут же отвечает другая.

И еще. В первом цикле международных встреч был сделан резкий крен в сторону эстрадно-музы­кального шоу, насыщенного рекламой. В принципе это объяснимо: такая форма гораздо ближе зарубеж­ным игрокам, к тому же некоторые команды, напри­мер французская и американская, специально подчеркивали, что рекламируют те фирмы, которые суб­сидировали их участие в игре.

Много споров вызвала и новая система призов. Одни, ностальгически вспоминая непорочные награ­ды прошлого — книги, обвинили Ворошилова в явной коммерциализации передачи: шутка ли, приз — японс­кий магнитофон или, того пуще, поездка во Францию! Другие сочли это нормальным явлением, отвечающим духу времени, напомнив, что эксперименты с «прода­жей» интеллекта Ворошилов начинал еще в «Аукци­оне».

В общем, после цикла международных клубных встреч, состоявшихся под крышей «Совинцентра» в 1988 году, создателям передачи было о чем задуматься. Но Ворошилов и в следующем сезоне не сошел с намеченного пути.

А в 1990 году игра, оставшись международной, вдруг снова сделала крутой вираж: в очередной раз изменилось место ее проведения, иными стали регламент, да и сама обстановка, в которой проходят встречи. Но это уже, как говорится, предмет другого рассказа.

Ясно одно: уникальность телеигры «Что? Где? Ког­да?»— в том, что она строится как документальный спектакль. Спектакль, основанный на интеллектуаль­ном соперничестве «знатоков» и зрителей. И важно, чтобы передача при всех переменах сохранила эту главную свою особенность. Я уверен, что так и будет.

К тому времени, когда появится эта книга, история соперничества клуба «знатоков» и команды телезри­телей уйдет еще на год-два вперед: таковы издательские сроки. Но зато у читателя появится возмож­ность самому судить, насколько оправдался выска­занный здесь прогноз о судьбе замечательной телевизионной игры «Что? Где? Когда?».

Оглавление

Фантом из четырех букв

...И ЗАКРУТИТСЯ ВОЛЧОК

Этот таинственный Ворошилов

«Матушка» передачи

Письма, письма, письма

«Большая тройка» совещается

ЧЕГО НЕ ВИДИТ ЗРИТЕЛЬ

Как это делается?

Неистовый Фукс

Феномен Плуталовой

«Казино» Татьяны Беляевой

Маска бюрократа, или 200000 писем в защиту передачи

На отборочных турах

КТО ВЫ, «ЗНАТОКИ»?

На экране и за экраном

«Звездные минуты»

Нурали Дьявол, эрудиты и... старый чердак

Парадоксы Сергея Ильина

«Я остаюсь игроком»

ТЕЛЕЗРИТЕЛИ — КТО ВЫ?

Влюбленные — против любимых

«Он из нашей команды»