На правах рукописи
Праведников Сергей Павлович
ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ
ЯЗЫКА РУССКОГО ФОЛЬКЛОРА
Специальность: 10. 02. 01 – русский язык
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
доктора филологических наук
Курск – 2011
Работа выполнена на кафедре русского языка
Государственного образовательного учреждения
высшего профессионального образования
«Курский государственный университет»
| Научный консультант: | доктор филологических наук, профессор Хроленко Александр Тимофеевич |
| Официальные оппоненты: | доктор филологических наук, профессор Бахвалова Татьяна Васильевна |
| доктор филологических наук, профессор Мызников Сергей Алексеевич | |
| доктор филологических наук, профессор Никитин Олег Викторович | |
| Ведущая организация: | Институт славяноведения РАН |
Защита состоится 2 марта 2011 г. в 10 часов на заседании объединенного диссертационного совета ДМ 212.104.02 при Курском государственном университете по адресу: 305000, г. Курск, ул. Радищева, 33.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Курского государственного университета
Автореферат разослан «___» ____________________________ 2011 г.
| Ученый секретарь объединенного диссертационного совета, доктор филологических наук | Климас И.С. |
Общая характеристика работы
Актуальность исследования. Пространство и время – два наиболее существенных условия, которые лежат в основе любой дифференциации. Явление территориальной неоднородности языка обратило на себя внимание исследователей уже на первых стадиях развития языкознания. Вторая половина XIX века была отмечена повышенным интересом к фактам народной речи, что послужило благодатной почвой для становления специальной научной дисциплины – диалектологии, которая и в наши дни продолжает интенсивно и плодотворно развиваться, решая важные проблемы территориальной дифференцированности языковых явлений.
Пространственная неоднородность традиционной народной культуры сегодня признается большинством специалистов и рассматривается как необходимое условие для дальнейшего духовного развития этноса. Очевидна связь языка произведений устного народного творчества с территорией их распространения, и анализ этой связи позволяет утверждать, что диалектным является не только язык, но и народная культура, и фольклор (Н.И. Толстой).
Язык устного народного творчества является предметом внимательного рассмотрения лингвистов и фольклористов на протяжении почти двух столетий. Около полувека назад сложилась новая научная дисциплина –лингвофольклористика, основная цель которой – выявление функциональных особенностей языковой структуры в фольклорном произведении. Становление и развитие лингвофольклористики связано с именами П.Г. Богатырева, А.П. Евгеньевой, Н.И. и С.М. Толстых, И.А. Оссовецкого, Е.Б. Артеменко, З.К. Тарланова, А.Т. Хроленко и других ученых.
В рамках лингвофольклористических исследований активно ведется разработка целого ряда проблем, связанных прежде всего со спецификой устно-поэтического слова. В этом ряду выделяется проблема территориальной дифференциации языка русского фольклора.
В фольклоре регионально все, начиная с тематической избирательности и заканчивая формированием исполнительского репертуара, сюжетным составом и прикрепленностью сюжета к определенному месту.
Многочисленные наблюдения над устно-поэтическим текстом доказывают прямую зависимость лексико-семантического и стилистического своеобразия фольклорного произведения от места его бытования и фиксации. На языковую специфику фольклорного произведения оказывает влияние, наряду с индивидуальным исполнительским предпочтением, принадлежность этого произведения к определенной областной эпической традиции (И.А. Оссовецкий).
На сегодняшний день от наблюдений над региональной спецификой устно-поэтических произведений, что было характерно для первого этапа изучения отечественного фольклора, лингвофольклористика подошла к проблеме выявления фольклорных говоров, диалектов и наречий, и это требует разработки нового концептуального и методологического оснащения. Важность решения этих проблем и отсутствие комплексного научного представления о диалектологии русского фольклора обусловило актуальность данного диссертационного исследования.
Объектом нашего анализа являются фольклорные тексты трех жанров (лирической песни, былины и сказки), записанные в различных регионах России, предметом – территориальные особенности лексики языка русского фольклора.
Цель исследования – выявить специфические черты фольклорной лексики в аспекте территориальной дифференцированности и доказать существование фольклорных диалектов.
Данная цель предполагает решение следующих задач:
1) проследить историю изучения фольклора в пространственном аспекте и обобщить опыт отечественных лингвофольклористов в этом направлении;
2) изучить проблему территориального расслоения языка устного народного творчества с учетом различных подходов к определению природы языка фольклора;
3) сформулировать основные принципы фольклорной диалектологии как новой научной дисциплины, определить ее границы и понятийный аппарат;
4) обозначить и охарактеризовать отличительные черты бытового и фольклорного диалекта, установить предпосылки возникновения и критерии вычленения фольклорных диалектов;
5) определить место и роль фольклорной лексикографии для выявления территориальных различий в языке русского фольклора;
6) выработать инструментарий для выявления фактов фольклорной диалектологии с опорой на новые методики анализа устно-поэтического слова, разработанные курской школой лингвофольклористики;
7) исследовать территориальную дифференцированность языка фольклора с позиций его жанрового своеобразия;
8) выявить эвристический потенциал фольклорной диалектологии.
Исследовательская гипотеза диссертации состоит в том, что язык русского фольклора территориально дифференцирован, ему свойственны качественные и количественные различия лексического состава, что позволяет говорить о существовании фольклорных диалектов и целесообразности их изучения в рамках новой научной дисциплины – фольклорной диалектологии.
Методы исследования. В качестве основных методов исследования использовались описательный метод, основанный на непосредственном наблюдении языковых фактов и их характеристике, и таксономический с методиками компонентного и дистрибутивного анализа. Выявлению региональной специфики и системно-функциональных закономерностей языка фольклора во многом способствовали приемы типологического (сопоставительного) метода. Активно привлекались техники количественных подсчетов и идентификации.
В работе были использованы оригинальные методики, разработанные курскими лингвофольклористами. Это методики доминантного и кластерного анализа, сжатия конкорданса, аппликации концептограмм, анализ формул квантитативного сопоставления.
Для эффективного использования названных методик применялись специально разработанные компьютерные программы NewSlow («Программа автоматизированного составления и обработки словников») и COMPARE («Программа автоматизированного сопоставления словников»).
База эмпирического материала. В качестве источника фактического материала были использованы фольклорные сборники, к которым составлены словники и частотные словари (помеченные астериском сделаны лично диссертантом). Былины: «Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д. Григорьевым в 1899–1901 гг.»* (в 3-х т.); «Беломорские былины, записанные А. Марковым»*; «Былины и песни южной Сибири»* С.И. Гуляева; «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым»; «Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом летом 1871 года» (в 3-х т.); «Песни, собранные П.Н. Рыбниковым»* (в 3-х т.); «Печорские былины»* в записи Н.Е. Ончукова 1904 г. и «Былины Печоры»* из Свода русского фольклора (т. 1–2, 2001 г.); «Русская эпическая поэзия Сибири и Дальнего Востока». Лирические песни: «Великорусские народные песни А.И. Соболевского» (тт. 2–6); «Песни кубанских казаков» и «Народные песни казаков из репертуара Кубанского Войскового певческого хора»; «Песни, собранные в с. Вышнем Реутце и прилегающих деревнях Обоянского уезда» А.П. Горяиновой. Сказки: «Северные сказки Н.Е. Ончукова»; «Народные русские сказки А.Н. Афанасьева» (в 3-х т.); «Сказки, записанные в Тимском уезде Ф. Белкиным»*.
Научная новизна исследования заключается в следующем:
- впервые разработаны основы фольклорной диалектологии как нового научного направления;
- описаны факты пространственной дифференцированности лексики фольклорных текстов;
- применена новая система методик лингвокультурологического анализа для обнаружения фольклорных диалектов;
- на широком фактическом материале выявлена локальная и региональная специфика фольклорного дискурса в контексте общерусской традиции;
- изучено взаимодействие языковых единиц фольклорных произведений, бытующих на разных территориях;
- проанализировано соотношение территориальной и жанровой дифференцированности на примере народно-поэтической речи, былинного и сказочного эпоса;
- установлен качественный и количественный состав фольклорного лексикона с учетом «вибрирования» текстов устной народной поэзии.
Теоретическая ценность диссертации состоит в том, что в ней решена проблема дифференциации языка народной культуры в пространственном аспекте, сформулированы теоретические основы фольклорной диалектологии как новой научной дисциплины, обозначен и введен в оборот терминологический аппарат нового научного направления.
Практическая значимость диссертационного исследования заключается в том, что его результаты могут быть использованы в процессе создания «Словаря языка русского фольклора» и пополнения картотеки «Словаря русского языка XIX века”; материалы диссертации могут применяться при изучении вузовских курсов «Современный русский литературный язык», «Русская диалектология», «Устное народное творчество», при проведении спецкурсов и спецсеминаров по проблемам языка фольклора; многие положения диссертационного сочинения найдут отражение в учебных пособиях по новым курсам «Фольклорная диалектология» и «Филологическая регионалистика».
Основные положения, выносимые на защиту.
1. Территориально дифференцированы разные части лексикона русского фольклора: как опорные высокочастотные слова и устойчивые сочетания, так и слова, расположенные на периферии устно-поэтического лексикона. Степень и характер пространственной дифференциации лексического ядра и периферии различны; критерием для вычленения периферийной лексики является факт наличия-отсутствия лексемы или ее частотный индекс.
2. Пространственную дифференциацию не всегда можно отграничить от изменений временного характера или от расхождений, связанных с особенностями идиостиля того или иного исполнителя. Временные отличия в произведениях фольклора минимальны в силу устойчивости устно-поэтического текста, аккумулирующего характера фольклорного слова и так или иначе поглощаются пространственным фактором. Критерием для разграничения идиолектного и диалектного являются количественные показатели: единичное использование любого языкового средства свидетельствует в пользу его идиолектности.
3. Пространственная дифференциация затрагивает как внешнюю оболочку, так и внутреннее наполнение устно-поэтического слова: внешняя сторона характеризуется количественным изменением языковых единиц словника и качественными различиями лексического «инвентаря», а внутренняя предполагает переосмысление и переоценку статуса как самих лексем, так и их связей и поэтических функций.
4. Базовой единицей для выявления территориальной специфики является фольклорный мегатекст, поскольку он представляет собой совокупность текстов, объединенных по жанровому, локальному, индивидуально-исполнительскому или иному показателю; мегатекст – реальное воплощение фольклорного диалекта.
5. Топонимическая лексика, диалектные и фольклорные слова наиболее тесно связаны с фактором пространственной распределенности и вследствие этого являются прямым доказательством территориальной маркированности мегатекста.
6. Различия в употреблении лексических единиц могут носить региональный и локальный характер; мегатекст призван определить специфику использования вербальных средств на региональном уровне, локальные отличия выявляются при анализе субмегатекста – совокупности текстов, принадлежащих части описываемой территории.
7. В основе территориальной дифференциации находится актуализация языковой единицы, обусловленная фольклорной картиной мира, народно-поэтической традицией, идиолектом и уровнем исполнительского мастерства.
8. Словарь языка фольклора полного типа позволяет учитывать территориальную дифференциацию языковых единиц и репрезентативно представлять в структуре концептограмм результаты поиска фольклорных диалектов.
9. Выявлению региональной специфики фольклорной лексики во многом способствуют широкие эвристические возможности новых оригинальных методик: кластерного и доминантного анализа, сжатия конкорданса, аппликации концептограмм, анализа формул квантитативного сопоставления.
10. Уровень региональных особенностей и их отличительные свойства зависят от принадлежности фольклорного произведения к тому или иному (поэтическому / прозаическому) жанру; территориальное различие усиливается внутрижанровым.
Апробация работы. Материалы диссертации обсуждались на заседаниях кафедры русского языка КГУ и были представлены в докладах на конференциях различного статуса. Межвузовские: «Актуальные проблемы изучения русских народных говоров» (Арзамас, 1996); всероссийские: «Афанасий Матвеевич Селищев и современная филология» (Елец, 2003), «В.И. Даль в парадигме идей современной науки: язык – словесность – культура – словари» (Иваново, 2003), «Юдинские чтения» (Курск, 2003–2010), Второй всероссийский конгресс фольклористов (Москва, 2010); региональные и межрегиональные: «Проблемы русистики (лексикология и грамматика): Памяти проф. В.Н. Перетрухина» (Белгород, 1995), «Национальные картины мира: язык, литература, культура, образование» (Курск, 2003); международные научные конференции и симпозиумы: «Идеографический и историко-этимологический анализ славянской фразеологии» (Псков, 1994), «Лингвистика на исходе XX века: Итоги и перспективы» (Москва, 1995), «Грамматические категории и единицы: Синтагматический аспект» (Владимир, 1995), «Культура – Образование – Человек» (Курск, 2003), «Образ и текст» (Курск, 2004), «Современная филология в международном пространстве языка и культуры» (Астрахань, 2004), «Этнокультурные константы в русской языковой картине мира: генезис и функционирование» (Белгород, 2005), «Язык и общество в синхронии и диахронии» (Саратов, 2005), «Селищевские чтения» (Елец, 2005), «Языки и межкультурная коммуникация: актуальные проблемы филологической науки» (СПб., 2006), «Изменяющаяся Россия: новые парадигмы и новые решения в лингвистике» (Кемерово, 2006), «Эпический текст: проблемы и перспективы изучения» (Пятигорск, 2006), «Научное наследие Б.Н. Головина и актуальные проблемы современной лингвистики» (Н. Новгород, 2006), «Степь широкая: пространственные образы русской культуры» (Курск, 2009). Результаты исследования изложены на страницах журналов, включенных в перечень ведущих рецензируемых изданий («Вестник Воронежского государственного университета. Серия “Лингвистика и межкультурная коммуникация”», «Вестник Московского государственного областного университета. Серия “Русская филология”», «Вестник Московского университета. Серия 9. Филология», «Известия РАН. Серия литературы и языка», «Русская речь», «Русский язык в школе», «Традиционная культура», «Филологические науки»), в зарубежной научной периодике («Palaeoslavica» [США]).
Диссертант выступал в роли исполнителя и руководителя в нескольких исследовательских проектах, получивших поддержку грантами РФФИ, РГНФ и Минобразования: «Лексикография русского фольклора» (РФФИ, 1993–1995); «Словарь языка русского фольклора» (РГНФ, 1995–1998); «Лингвофольклористические методы выявления этнической ментальности» (РФФИ, 2000–2001); «Методы выявления территориальной дифференцированности языка русского фольклора» (РФФИ, 2001–2003); «Комплекс методик лингвокультурологического анализа» (Минобразования РФ, 2001–2002); «Исследование языка фольклора и лексики курских народных говоров» (Минобразования РФ, 2002–2004).
Взгляды автора на проблемы современной лингвофольклористики нашли отражение более чем в 80 публикациях.
Структура работы обусловлена целью, задачами, проблематикой и методами исследования. Диссертация состоит из Введения, трех глав, Заключения, Списка источников, Списка использованных словарей, Библиографии.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во Введении дается обоснование актуальности исследования, формулируются цель, задачи диссертационного сочинения и исследовательская гипотеза, отмечается научная новизна диссертации, характеризуется теоретическая и практическая значимость, методология, выдвигаются основные положения, выносимые на защиту.
В главе 1 «Предмет фольклорной диалектологии» формулируется и обосновывается одна из актуальных проблем современной лингвофольклористики – проблема территориальной дифференциации фольклорной речи.
1.1. Территориальная дифференциация фольклорной речи как проблема лингвофольклористики. Многочисленные наблюдения языковедов культурологов, музыковедов, фольклористов позволяют говорить о том, что русский фольклор так же регионален, как и вся традиционная русская материальная культура. В параграфе отмечается, что усилия многих специалистов направлены на выявление местных традиций и локально-региональных особенностей народного творчества, и в этом сложном процессе особое место занимает язык русского фольклора – явление, не получившее до сих пор однозначной оценки.
1.2. История изучения фольклора в территориальном аспекте. Здесь рассматривается историография вопроса, начиная с середины XIX века до наших дней. Впервые идея территориальной неоднородности фольклора возникла в процессе сбора и первичной обработки народно-поэтических текстов. Собирателями были отмечены специфические черты, связанные с местом бытования, почти во всех фольклорных жанрах. Наблюдения и замечания собирателей героического эпоса (А.Ф. Гильфердинг, А.Д. Григорьев, Н.Е. Ончуков, П.Н. Рыбников), народной лирики (Н.М. Лопатин, В.П. Прокунин, М.Г. Халанский) и других фольклорных жанров (Е.В. Барсов, П.В. Шейн) отличаются интуитивной точностью оценок и представляют несомненный интерес для исследователей и ценителей устного народного творчества. Изучение языковых особенностей территориального характера, начало которому было положено в XIX столетии, продолжилось современными фольклористами.
Определенную корректировку в направление, связанное с исследованием территориальных особенностей народного творчества, внесла идея картографирования фольклора, возникшая в 20-е годы XX столетия (В.М. Жирмунский) и поддержанная впоследствии работами Н.И. Толстого, К.В. Чистова и других. В последние пятнадцать лет все активнее вводится в научный обиход понятие «географическое пространство», будь то «географическое пространство культуры» (С.М. Толстая) или «географическое пространство русских былин» (З.К. Тарланов), обсуждаются проблемы регионоведения как научного направления на стыке лингвистики и межкультурной коммуникации, выдвигается идея «геопанорамности» русской культуры.
Неоднократно были предприняты попытки использования классических приемов лингвистической географии для решения вопросов, связанных с территориальной неоднородностью языка фольклора, но они не дали ожидаемого результата. Методики изоглосс, изопрагм и изодокс оказались неэффективными применительно к языку фольклора, что требует от современных исследователей поиска новых приемов и технологий.
1.3. Природа языка фольклора. В этом фрагменте диссертации представлены и проанализированы различные точки зрения на характер устно-поэтической речи. Отмечается, что практически все собиратели фольклора сопровождали свои записи пояснениями местных и малопонятных слов, таким образом признавая язык устного народного творчества диалектным по своей генетической основе. Их точку зрения поддерживает большинство современных диалектологов, отмечая вместе с тем сложность разграничения фольклорной лексики и диалектных форм.
Фольклорный материал привлекателен не только с точки зрения красочности, образности, но и как убедительное свидетельство семантических и грамматических перемещений и превращений, непосредственно связанных с функционированием языка. Подавляющее большинство слов свободно циркулирует в народно-разговорном языке и в языке устного народного творчества. В текстах же песенно-повествовательного фольклора есть слова, которые «живут» только в народно-поэтических произведениях.
Сегодня пространственная неоднородность традиционной народной культуры признается большинством ученых и рассматривается как необходимое условие для дальнейшего духовного развития этноса.
В.К. Чистовым в научный обиход введено понятие «фольклорный диалект». Поводом для появления нового термина стало то обстоятельство, что национальный фольклорный репертуар не всегда возможно уложить в рамки традиционных «диалектных» зон, и это служит условием образования специфических фольклорных ареалов, не вписывающихся в этнические границы или не покрывающих всю этническую территорию.
Поиски фольклорных диалектов представляются трудоемкой работой. Ситуация осложняется наличием давней нерешенной проблемы, в основании которой лежит вопрос о природе языка фольклора. Существуют два взгляда на соотношение устно-поэтической речи и речи диалектной. Первая точка зрения, согласно которой язык фольклора представляет собой литературную форму диалекта (А.П. Евгеньева), художественный тип диалектного языка (В.И. Собинникова), получила широкое признание прежде всего среди диалектологов и лингвофольклористов и была подкреплена многочисленными исследованиями, демонстрирующими единство бытового и фольклорного диалектов на уровне фонетики, грамматики, функционирования и пр. В основе второй точки зрения лежит представление о языке фольклора как наддиалектном образовании. Понятие наддиалектности, зародившееся применительно к поэзии Гомера, было подхвачено исследователями фольклора европейских народов и затем приобрело многих сторонников в стане русских фольклористов. Наддиалектность подразумевает языковое единство представителей разных территориальных диалектов, предельную обобщенность форм, относящуюся практически ко всем уровням языковой системы. Специалисты считают, что наддиалектная форма речи имеет столь же обобщенный характер, что и литературная форма общенародного языка (А.В. Десницкая).
Неоднократно предпринимались попытки найти компромиссное решение данной проблемы. Одним из первых был М.Н. Сперанский, который предлагал рассматривать соотношение языка фольклора и диалекта на двух уровнях – уровне языка и уровне речи (в терминологии М.Н. Сперанского – на уровне «записи»), считая, что речь – явление диалектное, язык же произведения находится вне диалекта. Острота вопроса не снята до сих пор, о чем свидетельствуют продолжающиеся публикации на эту тему.
В плане решения данной проблемы на сегодняшний день нам представляется наиболее взвешенной и убедительной позиция, согласно которой язык русского фольклора есть функционально-стилевая разновидность диалекта, генетически однородная с диалектно-бытовой речью и отличающаяся от последней своей функцией и жанровой дифференциацией. Функция и жанровая дифференциация делают возможным появление в устно-поэтической речи отдельных языковых элементов, свойственных только этой разновидности речи. Вместе с тем происходит изменение в сочетаемости элементов, присущих всем разновидностям диалекта. В целом отличия невелики, что не позволяет считать язык фольклора наддиалектным явлением. Полагаем, что в дискуссии о диалектном и наддиалектном характере языка фольклора многое станет ясным после того, как будет изучена локальная дифференциация фольклорных произведений.
1.4. Фольклорный диалект как отражение территориальной неоднородности языка народного творчества. Здесь уточняются определения бытового и фольклорного диалектов, говорится о сложности вычленения последнего, что связано с трудностью разграничения диалектной неоднородности языка и идиолектности, пространственной и временной дифференциации языка устного народного творчества.
Для решения проблемы взаимоотношения языка фольклора и диалекта в уточнении нуждается сам термин диалект. Рассмотрение диалекта в его коммуникативной функции применительно к языку устного народного творчества сразу же вызывает возражение против того, что фольклорное произведение базируется на диалектной основе (П.Г. Богатырев). Ситуация меняется в том случае, если речь идет о диалекте фольклорном, объединяющем в себе речь обиходно-бытовую и устно-поэтическую. Фольклорный и бытовой диалекты неразрывно связаны друг с другом, но имеют весьма существенное различие. Бытовой диалект определяется через факт наличия, а фольклорный – через факт актуализации языковой единицы, т.е. ее выбор, включение в текст, учет ее сочетательных возможностей.
Как еще один путь возникновения фольклорных диалектов мы рассматриваем явление идиолектности в устном народном творчестве. Именно индивидуальные особенности исполнения зачастую закладывали основу для дальнейшей территориальной дифференциации. Исследователи неоднократно подчеркивали тесную связь между идиолектными и региональными чертами, связь, граничащую с невозможностью отделить одно от другого. Сложность в разграничении идиолектного и регионального объяснима, так как наука до сих пор не выработала четких критериев выделения как одной, так и другой категории; отсюда многие вопросы, связанные с отнесением языкового явления к индивидуальным, или территориальным, или другим особенностям, приходится решать с некоторой долей условности.
Мы учитываем и изменения временного характера, хотя они и минимальны в силу устойчивости устно-поэтического текста и аккумулирующего характера фольклорного слова. Согласно известной концепции Н.И. Толстого, изучение языков и диалектов, где не действует литературная норма, дает возможность наблюдать развернутую в пространстве диахронию, в которой временная последовательность развития систем или их фрагментов манифестируется в территориальной проекции. Считаем, что временные отличия так или иначе поглощаются пространственным фактором, а для разграничения идиолектных и диалектных явлений достаточным критерием можно считать количественные показатели: уникальное использование любого языкового средства свидетельствует в пользу его идиолектности.
Сложилось мнение, что, несмотря на строгое подчинение индивидуального традиционному, каждое исполнение фольклорного произведения, как бы хорошо оно ни было известно слушателям, должно обязательно содержать элемент импровизации, создающий эффект новизны. Фольклорный текст в процессе неоднократного воспроизведения подвергается различного рода изменениям, сокращениям, дополнениям, которые допустимы в определенных рамках, установленных устно-поэтической традицией. Исполнитель, не отступая от канона, привносит в текст произведения что-то новое, какие-то дополнительные вербальные средства, черпая их из резерва традиции. Все это укладывается в определение «вибрация текста», под которым понимается «варьирование как чередование обратимых замен элементов с одинаковыми функциями» (К.В. Чистов) Вибрация текста, основываясь на устойчивости опорной содержательно-художественной конкретики, дополняется так называемым «добиранием» подробностей (В.М. Гацак), что может рассматриваться как явная демонстрация идиолектности.
Идиолект в фольклоре проявляется в своеобразии отражения певцом фольклорной картины мира и, как следствие, в использовании различных языковых средств для передачи мироощущения.
В одном ряду с идиолектностью находится явление «семейного диалекта». Изучение творчества былинных сказителей Рябининых позволило сделать вывод, что использование отдельных грамматических форм в исполняемых ими былинах приводит к созданию своеобразной семейной традиции, которую можно назвать и местной традицией, поскольку во многом она определяется и особенностями местной разговорно-бытовой речи (О.И. Богословская).
Мы полагаем, что традиция, лежащая как в основе индивидуальной импровизации, так и в семейной исполнительской манере, сыграла основополагающую роль в формировании сказительских школ. Понятие «школа» формировалось в результате наблюдения за одиночными исполнителями. Сегодня понятие «школа», хорошо известное благодаря трудам советских фольклористов, нуждается в корректировке. Ю.А. Новиков пришел к выводу, что многие факты и наблюдения, полученные им в результате расширения исследовательской базы, не укладываются в жесткую схему теории «школ» сказительского мастерства, а некоторые вообще ей противоречат, поэтому правомернее говорить о локальных эпических традициях, а от термина «школы сказительского мастерства» целесообразно отказаться, чтобы избежать схематизации и упрощения при исследовании сложных, диалектически противоречивых процессов эволюции былинной поэзии (Ю.А. Новиков). Наша работа убедительно показывает, что региональный компонент, положенный в основу теории сказительской традиции, безусловно, работает на усиление позиций сторонников фольклорной диалектологии.
Таким образом, в диссертации обозначена и описана совокупность факторов, благоприятно повлиявших на зарождение и формирование устно-поэтических диалектов на территории бытования русского фольклора.
В главе 2 «Инструментарий и технологии фольклорной диалектологии» разрабатывается методология фольклорной диалектологии и реализуется цель апробировать и детально описать исследовательский инструментарий фольклорной диалектологии, представить технологию выявления территориальной дифференциации языка русского фольклора, выявить наличие русских народно-песенных диалектов и определить специфику фольклорной диалектологии.
В диссертации отмечается, что современная лингвофольклористика как часть филологии складывалась одновременно с актуализацией в лингвистике идей корпусности и лексикографизации материала. Идея корпусности в филологии, и прежде всего в лингвистике, возникает как желанная возможность преодолеть ту субъективность наблюдений и выводов, в которой представители естественнонаучного знания обвиняют филологов. Многое в лингвистике изменилось в связи с появлением так называемых национальных корпусов языка – современных справочно-информационных систем, позволяющих быстро и эффективно найти большое количество надёжных языковых примеров с заданными свойствами. К сожалению, создаваемый национальный корпус русского языка пока не располагает достаточным количеством фольклорных текстов, а потому идея корпусности для лингвофольклористики остаётся до конца нереализованной. С идеей корпусности органически связано стремление к лексикографизации филологической методологии. Работа с большим объёмом текстового материала имеет смысл только в том случае, если в поле внимания исследователя находится каждая единица текста. Такую возможность может обеспечить исключительно лексикографическая форма представления знания.
В лингвофольклористике идея корпусности, на наш взгляд, может быть реализована в форме мегатекста, а идея лексикографизации – в разработке совокупности специальных методик, которые мы предлагаем (составление и анализ словников, анализ формул квантитативного сопоставления, доминантный анализ на базе частотных словарей, составление и анализ конкордансов, концептография и концептуальный анализ, создание субмегатекстов).
2.1. Фольклорный мегатекст как эмпирическая основа лингвофольклористического анализа и инструмент фольклорной диалектологии. В этой части работы проводится мысль о том, что даже в тех случаях, когда лингвофольклорист исследует текст конкретного фольклорного произведения, он сознательно или на бессознательном уровне учитывает потенциальную совокупность текстов, связанных между собой тем признаком, который актуален в анализе избранного материала. Полагаем, что эмпирической базой лингвофольклористики должна являться совокупность фольклорных текстов, которую мы предлагаем называть термином «фольклорный мегатекст». Согласно одному из определений, мегатекст – это совокупность текстов, которые воспринимаются или исследуются как единое дискурсивное целое, пронизанное общими темами, лейтмотивами, архетипами, символами, ключевыми словами, стилевыми приёмами. Наше понимание мегатекста отличается от общепринятого. Обычно мегатекст воспринимают как нечто виртуальное, потенциальное, фоновое, как некую совокупность, которая присутствует в голове исследователя и учитывается им при выявлении особенностей того или иного конкретного текста, имеющего отношение к данной совокупности. Для нас же мегатекст – это текст, объединяющий конкретные паспортизированные тексты, существующий реально и материально представленный в письменной или электронной форме. Если фольклорное произведение это данность, не зависящая от исследователя, то фольклорный мегатекст – образование искусственное, определяемое задачами исследования. Мы утверждаем, что объединяющим началом фольклорных мегатекстов может явиться жанровая, территориальная, индивидуально-исполнительская принадлежность объединяемых текстов. В нашей практике технология подготовки мегатекстов такова. Во-первых, выбирается жанр описываемых текстов. Во-вторых, определяются территории бытования и записи текстов. В-третьих, определяется источник объединяемых текстов.
Для разработки и апробации методов, методик и приёмов фольклорной диалектологии мы избираем необрядовую народную лирику. Русская народная необрядовая песня – жанр повсеместного бытования, практически лишённый личностного начала, в силу этого анонимный и массовый. К тому же этот жанр чрезвычайно интересен с точки зрения исследовательских перспектив: генетика жанра, своеобразие поэтического сознания, архетипика, динамизм и территориальная адаптивность – всё это присутствует в песне.
В песне индивидуальное практически отсутствует, а потому любое своеобразие можно квалифицировать как исключительно территориальное. Сказочный и былинный тесты в аспекте фольклорной диалектологии анализировать сложнее, поскольку сказочные или былинные тексты, равно как и тексты причитаний, – это произведения конкретного исполнителя, записанные в определённом месте и в определённое время. В этих текстах присутствует личностное начало, которое определено той или иной исполнительской традицией. В указанных жанрах диалектное трудно отделить от идиолектного (индивидуально-речевого). Вот почему мы начинаем анализ с необрядовой лирической песни.
На первом этапе мы сопоставляем мегатексты Юга России (Курская губерния) и Русского Севера (Архангельская и Олонецкая губернии). Выбор двух сопредельных северных губерний определён следующим соображениями. Во-первых, олонецкий материал может быть контрольным по отношению к архангельскому как ведущему в рамках нашего исследования. Во-вторых, возникает возможность проверить, влияет ли территориальная близость регионов на степень сходства/различия используемых языковых и поэтических средств. Если сравнение Курской и Архангельской губерний – это выявление различий наиболее общего характера – фольклорные наречия, то сравнение Архангельской и Олонецкой предположительно соответствует поиску фольклорных говоров. В-третьих, Олонецкая губерния – один из основных центров русского эпоса, что обеспечивает в перспективе возможность сопоставления лирических и эпических мегатекстов.
Из свода А.И. Соболевского «Великорусские народные песни: в 7 тт.» (СПб, 1895–1902) нами были извлечены народно-песенные тексты, записанные в Курской, Архангельской, Олонецкой губерниях и в Сибири. В итоге у нас оказалось 190 курских текстов, 183 архангельских текста, 114 олонецких и 112 сибирских, которые и легли в основу четырёх уже используемых мегатекстов.
Выбор свода А.И. Соболевского в качестве базы указанных мегатекстов обусловлен несколькими соображениями. Во-первых, свод справедливо считается одним из авторитетнейших собраний русской народной лирики. Во-вторых, семитомный свод содержит большое число текстов, из которых можно сформировать достаточное количество значительных по объёму мегатекстов. В-третьих, в своде представлена практически вся народно-песенная Россия от Архангельска до Кубани и от Смоленска и Пскова до Томска и Дальнего Востока. В-четвертых, свод содержит песенные тексты, собранные и изданные в XIX в., когда народная лирическая традиция была живой и продуктивной. В-пятых, своду присуща более или менее единая эдиционная практика. Все эти обстоятельства делают возможные сопоставления достаточно корректными.
Каждый наш мегатекст – это совокупность паспортизированных песенных текстов, существующая в бумажной и электронной версиях. Электронная версия мегатекста объединена в один комплекс со специально разработанной компьютерной программой посредством электронного автоматизированного словника, который позволяет практически мгновенно извлекать из мегатекста любую лексему или словоформу с полным набором контекстов, в котором есть искомое слово. В результате лингвофольклорист получает надёжный поисково-справочный инструмент.
Идея мегатекста в решении проблемы территориальной дифференцированности языка фольклора, на наш взгляд, весьма перспективна. Курский, архангельский и другие мегатексты гипотетически можно считать реальным воплощением курского, архангельского и других диалектов. Исследователю остаётся одно – путём сопоставления выявить те единицы текста, слова и значения слов, лакуны и доминанты, которые и составляют своеобразие фольклорного дискурса, вербализующего курский, архангельский и другие «профили» народно-поэтической картины мира или, вслед за Н.Ю. Шведовой, «картинки» мира.
Отстаивая идею целесообразности мегатекстов, подчеркнём, что работа с мегатекстом обеспечивает корректность рассуждений и выводов, поскольку текстовое пространство в этом случае строго очерчено, и такие оценки, как часто/редко, много/мало и т.п., обретают реальные значения, что если не снимает, то заметно снижает степень исследовательского субъективизма.
2.2. Место словника в выявлении территориальных особенностей мегатекста. С помощью компьютерной программы мегатекст «рассыпается» на словоформы с указанием количества словоупотреблений. В итоге получается упорядоченный по алфавиту список словоформ, который затем путём лемматизации может быть превращён в словоуказатель лексем. В своей практике мы остановились на смешанной форме словника, который содержит в основном лексемы и некоторые словоформы, играющие важную роль в фольклорном тексте – диминутивы, архаизированные фонетические и грамматические формы и т.п. Благодаря словнику, который мы рассматриваем как надёжный исследовательский инструмент для решения проблемы территориальной принадлежности мегатекста, мы имеем целостное представление о количественных и качественных параметрах лексического состава мегатекстов.
Наше исследование показало, что словарный состав мегатекста неоднороден. В нём преобладает лексика общеупотребительная, которая внешне не имеет территориальной маркированности. Меньшую часть словника составляет лексика устаревшая, просторечная, топонимическая, диалектная и фольклорная. Поскольку наличие топонимической и диалектной лексики предопределено фактором территориальной распределённости, она, полагаем, должна стать предметом специального исследования.
2.2.1. Топонимика как аргумент в определении территориальной ориентированности мегатекста.
Топонимическая лексика, содержащаяся в каждом словнике, распадается на несколько групп, каждая из которых может быть рассмотрена с позиции как единства географического пространства в народно-песенном мире, так и дифференцированности этой территории.
Мы разделяем точку зрения В.Н. Топорова, О.Н. Трубачева и др. о том, что самая древняя часть топонимической лексики – гидронимы. Так, во всех мегатекстах фиксируется гидроним Дунай, Дунай-река, Дунай-речка. Наши наблюдения показали, что великая русская река Волга Дунаю уступает: нет существительного Волга в сибирском мегатексте. Нева упоминается во всех мегатекстах, кроме курского. В олонецком мегатексте рядом с Невой упоминается Невага и Невагушка. В каждом мегатексте нами отмечаются имена рек, связанных с тем или иным регионом. Для курского это Дон, Доночек. Отсюда оттопонимическое прилагательное донской. Для архангельского мегатекста знаково имя реки Двина. В сибирском мегатексте фиксируем географически закономерные топонимы Ангара, Ишим, Томь. В северных мегатекстах упоминаются малоизвестные реки Казанка, Рябинка, Перебрага, в сибирском – Дарья, Казарка, Чебайка. Заметим, что эти географически малоприметные водные объекты в песенном мире весьма важны. Их происхождение – результат трагических или драматических обстоятельств, описываемых в песенных текстах.
Мы выявили, что наименования городов (ойконимы) в наших мегатекстах можно разделить на повсеместно употребительные и географически связанные с территорией мегатекстов. К первой группе относится Москва. Питер уступает Москве только в одной позиции: нет Питера в сибирском мегатексте. Оба города – Москва и Питер – олицетворение города вообще. В северных текстах упоминается не только Питер, но и Петербург. Как видно из контекстов, упоминания о Москве, Питере или Петербурге весьма условны, случайны, никаких дополнительных смыслов не несут. Для факта территориальной дифференциации существенна лишь лакунарность: единичное упоминание о Москве и полное отсутствие такового о Питере в сибирском мегатексте. Для северных мегатекстов актуальна «волжская линия» городов: Еруслав (Ярославль), Ярославль, Яруслав, Саратов, Астрахань. Такой «линии» нет в курском и сибирском мегатекстах. Единично в сибирском мегатексте прилагательное астраханский. Географически обусловлены в курском мегатексте топонимы Белгород, Белёв (город в Тульской области), Воронеж. В архангельском мегатексте это Архангельск, Вологда. В олонецком отметим Петрозаводский (город). В сибирском мегатексте упоминаются города Колывань, Новое Усолье, Томский город. Для сибирской фольклорной традиции характерно двучленное название городов: не Иркутск, а Иркутский город, не Смоленск, а Смоленский город, не Томск, а Томский город.
Проведенный анализ контекстов подтверждает наше предположение о том, что наиболее убедительной географической “привязкой” фольклорного мегатекста служат наименования уездных городов, микротопонимических объектов, а также соответствующие им оттопонимические образования. В курском мегатексте – расхавецкий, сиделевский, Тим, щигровский (Тим и Щигры – уездные города Курской губернии, Расховец – село в Советском районе Курской области). В архангельском мегатексте есть заонежский, каргополы-разнополы, пинежанка, пинежский (от Пинега). В песнях поморов называются арктические объекты – Варгаев, Варгаус, Грумант, Мандолина, Медведь, Нордкап. Особое место занимают «фантазийные» города из архангельского мегатекста – Верейский, Волынский, Ворецкий, Маморфис. Эти никому не известные города упоминаются исключительно в рекрутских песнях как знак чужих, далёких мест службы. Отсюда их подчёркнутая нерусскость. В олонецком мегатексте города Антоновец, Ореховец кажутся позаимствованными из былинного эпоса. В сибирском мегатексте упоминается город Еруслан (Иерусалим?).
Таким образом, исследование мегатекстов доказывает, что топонимическая лексика, особенно на уровне микротопонимики, может служить вполне убедительным доводом к отнесению народно-песенных текстов к конкретной местности.
2.2.2. Диалектные и фольклорные слова как средство территориальной паспортизации фольклорного мегатекста. В диссертации отмечается, что в народно-песенных текстах немало обиходно-бытовых диалектных слов. По нашим подсчётам, в курском мегатексте их более четырёхсот, в архангельском – более трёхсот. Недаром инициаторы создания СРНГ считали фольклорные тексты в целом и свод русских песен А.И. Соболевского в частности важным источником материала для диалектной лексикографии. Нет сомнений в том, что эта лексика тоже может служить тестом на территориальную дифференцированность. Проведенный анализ диалектных и фольклорных лексем в четырех словниках показал, что наборы этих слов по мегатекстам существенно разнятся. Однозначная связь диалект –мегатекст отчётливо выявляется только для курской народной лирики.
Мы считаем, что роль диалектного слова как маркера территориальной определённости мегатекста можно продемонстрировать на примере концептосферы «народная хореография». Родовым понятием этой концептосферы является существительное хоровод ‘собранье сельских девок и молодёжи обоего пола, на вольном воздухе, для пляски с песнями’ [Даль: 4: 561]. Даль сообщает, что хоровод включал в себя «хороводные песни, особые, протяжные», и хороводные пляски, «медленная, более ходьба, нередко с подражаниями в движениях словам песни». Территориальными эквивалентами существительного хоровод, по Далю, служат существительные харагод и карагод, на юге круг, танок, улица. Слово хоровод фиксируется во всех мегатекстах. В курском мегатексте собственно хореографическое содержание хоровода обозначается диалектным словом танок ‘(танец?) хоровод, игровая пляска, круг, улица’ [Даль: 4: 390]. В других мегатекстах это слово отсутствует. Заметим, что лексем танец и танцевать, зафиксированных в северной лирике, в курском мегатексте не отмечено, нет этих слов и в сибирском мегатексте. Кроме того, в курском мегатексте используется диалектизм корогод/карагод. Даль особо отмечает территориальную распространённость этого диалектизма ‘ряз. орл. вор.’
2.2.3. Перспективы изучения диалектной лексики в сибирском мегатексте. Сибирь – интересная в филологическом и фольклорном отношении территория. Освоение Сибири в XVII–XIX вв. – это и перемещение народно-песенных текстов вместе с обиходно-бытовой диалектной речью из различных регионов Европейской части России, Украины и Белоруссии, это и фольклорные контакты, и становление собственной песенной традиции, которая опирается на бытовую речь теперь уже сибиряков, и включение в тексты языковых явлений сибирских народных говоров. С учётом отмеченного можно высказать предположение о том, что диалектные слова в сибирской народной лирике могут оказаться своеобразными культурно-историческими маркерами, изучение которых подарит историкам, теоретикам культуры, фольклористам и лингвистам немало плодотворных идей.
Наше исследование доказывает, что сибирский словник и список диалектных слов данного региона представляют собой особый территориальный народно-поэтический лексикон, который складывался в ходе сложных исторических, коммуникативных и культурно-психологических процессов. Сибирские диалектные слова условно делим на слова «изоглоссные» (имеющие аналоги в других диалектах России) и слова-«эндемики» (отмеченные только в Сибири). К первым отнесём слова заганивать, нонеча, полытать, безвремянье, говоркой, звычный, доповалу, изгибнуть и др. Ко вторым – слова недоход, паз, побоище ‘оружие’, вен ‘венок’, голубина ‘голубь’, ластица ‘ласточка [?]’, повеночек ‘Ласк. Венок’, обедечек ‘Ласк. Обед’ и др. К числу исключительно сибирских прилагательных относятся слова баберековый, камышловый, корыстненький и др.
Итак, проведенный анализ текстов показал, что диалектная и фольклорная лексика – весьма надёжное средство территориальной паспортизации не только конкретного народно-песенного текста, но и всего мегатекста в целом.
2.3. Формулы квантитативного сопоставления и методика их анализа. На первый взгляд, общеупотребительная лексика, в отличие от лексики ограниченного употребления, например, диалектной, не содержит в себе сведений о территориальной определённости мегатекста. Вырванное из текста слово танок – явный свидетель южнорусского происхождения текста, а слова улица или шелковый нас такой определённостью не обеспечат. Чтобы «допросить» общеупотребительное слово на предмет его территориального тяготения, мы разработали методику анализа формул квантитативного сопоставления, суть которой заключается в следующем.
С помощью компьютерной программы COMPARE, специально разработанной в возглавляемой соискателем научно-исследовательской лаборатории «Лингвофольклористика», мы установили, насколько словники четырёх мегатекстов совпадают. В 702 случаях мы имеем полное совпадение, т.е. та или иная лексема присутствует во всех сравниваемых словниках, а следовательно, и во всех мегатекстах. При этом мы получили не просто положительный ответ – совпадают или не совпадают, – но и количественный результат, который мы назвали «формулой квантитативного сопоставления». Порядок цифр соответствует принятому нами порядку рассмотрения мегатекстов: курский / архангельский / олонецкий / сибирский. В качестве примера приведём начало списка формул: [а 223/45/34/129], [Авдотья 2/2/1/9], [аленький 2/6/4/8], [али 5/6/4/1], [алый 16/31/12/8], [ах 3/5/11/44], [б 37/7/4/6], [батюшка 82/32/15/16] и т.д. Если сопоставить число полных совпадений (702) с количеством лексем каждого из четырёх словников (мегатекстов), то окажется, что совпадает сравнительно небольшая часть словников (курский – 22 %, архангельский – 20,9%, олонецкий – 24,7 %, сибирский – 27,5 % ). Заметна закономерность: чем больше словник, тем ниже процент совпадения, и наоборот.
Нам представляются наиболее интересными в плане эвристики случаи квантитативной асимметрии, когда соотношение словоупотребления конкретного слова с остальными тремя компонентами формулы не соответствует соотношению объёмов мегатекстов. Например, курский мегатекст по объёму уступает архангельскому, но прилагательное тонкий в курском встречается в полтора раза чаще, чем в архангельском – [тонкий 13/9/4/2]. Это мы и называем квантитативной асимметрией. Внимательное рассмотрение случаев асимметрии – это, на наш взгляд, надёжный способ накопления аргументов для формирования теории территориальной дифференциации языка фольклора. Обращение к анализу формул квантитативного сопоставления – это по сути одна из версий симптоматического анализа (термин В.Г. Адмони).
В качестве примера возьмём формулу: [шелковый 31/19/10/12]. Во всех мегатекстах как шелковые определяются три денотата – плеть, пояс и трава. Это общепесенная традиция. Списки остальных «шелковых» денотатов разнятся и количественно, и качественно. В курском мегатексте это борода, ковёр, одеяло, платье, полог, шатёр, в архангельском – кушак, паруса, повода, в олонецком – неводы, в сибирском – ковёр, мех, повода. Делаем вывод, что в этих факультативных списках фиксируются локальные особенности вещного мира: курский ковёр суджанской работы, паруса архангельских поморов, невода онежских рыбаков, меха Сибири. Заметим также, что расширение круга определяемых прилагательным существительных – это и показатель степени оценочности слова, превращающегося в постоянный эпитет.
Как свидетельствует формула [улица 66/17/6/7], существительное улица в курском мегатексте встречается почти в четыре раза чаще, чем в архангельском, и в десять раз чаще, чем в олонецком и сибирском. Это не может быть случайным. Столь заметная асимметрия свидетельствует о том, что концепт «улица» занимает важное место в курском «профиле» народно-песенного мира. Это и есть его народно-песенный топос. Улица – место движения, молодежных прогулок, общения, народного гуляния и развлечений, название мероприятия (Улица, тмб. вор. Сборище в праздник, гулянье с песнями; хоровод, круг, танок [Даль: 4: 489]), место ритуальной торговли, выбора и социальной выбраковки партнера, предмет запрета для посещения. Улица связана с погодой: Ой, по улице туман разстилался, Ой, по широкой туман разстилался…<3,206>. Улица в курском мегатексте обладает постоянной характеристикой: Улица, улица ты широкая, Мурава, мурава ты зеленая! <2,21>; Улица, улица, свет широкая! <2,22>. Синтаксическим отличием северных песенных текстов является частотность конструкции вдоль по улице и вдоль улицы. Курские тексты, за единичным исключением, этой конструкции не знают. Наш анализ свидетельствует: частотность лексемы улица в курском песенном мегатексте не означает, что эта особенность присуща всему курскому фольклору. Она характерна только для народно-песенной речи. В курской сказочной прозе слово улица единично. Так, во всем мегатексте курских сказок Белкина отмечено всего одно словоупотребление, в то время как в мегатексте северных сказок в записи Шахматова лексема отмечена в десятках контекстов, правда, во всех случаях актуализируется значение ‘за пределами дома’: «арх. кстрм. прм. сиб. ‘двор, простор вне избы, потому что правильных улиц в деревнях нет’» [Даль: 4: 489].
В диссертационном сочинении мы рассмотрели формулы квантитативного сопоставления тех слов, которые ассоциативно связаны с лексемой улица. Для курского мегатекста это существительное мурава и прилагательное широкий. Оба эти слова обнаруживают асимметрию в пользу курского мегатекста: [мурава 20/4/1/2] и [широкий 42/16/23/1]. Место муравы в курском и северных мегатекстах различно. В курском мегатексте мурава – атрибут улицы, в северных мегатекстах мурава – атрибут сада. Если в курской песенной традиции мураву можно притоптать, то в северной традиции мурава зависит от погоды: Не во времячко белы снежки выпали … На землю на талу, на траву мураву… <4,615>.
Асимметрия в пользу архангельского мегатекста видна в формулах, связанных с любовным чувством: [любить 41/105/45/46], [любовь 6/28/10/9], [любушка 1/12/16/2].
Сопоставления возможны не только внутри формул, но и между формулами. При этом мы получаем информацию, которую иным образом обнаружить едва ли возможно. Известно, что фольклорная речь почти не знает ограничений в образовании диминутивных форм, разнообразие и множественность которых свойственны и всему русскому языку. В специальной литературе отмечалось, что в употреблении русских диминутивов практически нет закономерностей. Однако используемая нами методика анализа формул квантитативного сопоставления позволяет увидеть некоторые закономерности территориального характера. Сравним некоторые пары формул – [друг 78/29/12/53], и [дружок 19/109/64/34], [луг 20/7/2/11] и [лужок 8/16/8/5], [река 22/13/17/12] и [реченька 1/21/12/12], – и увидим, что северные мегатексты предпочитают использовать диминутивные формы, в то время как южный активнее обращается к формам недиминутивным.
Предпочтение тех или иных вариантов слова в фольклоре тоже может быть чертой территориальной. Например, слова горница и горенка в русской традиционной культуре обозначают разные денотаты (см.: [Даль: 1: 378]), однако контексты южных и северных русских песен, в которых используются оба слова, семантических и функциональных различий между ними не обнаруживают. Тем не менее, сопоставление двух формул – [горенка 10/9/12/6] и [горница 1/11/3/7] – показывает, что курская традиция предпочитает слово горенка, а архангельская – слово горница.
Итак, с помощью формул квантитативного сопоставления надёжно устанавливаются факты количественной асимметрии в использовании общеупотребительных слов, которая предопределена закономерностями территориального характера.
2.4. Частотные словари мегатекстов как инструмент фольклорной диалектологии. Доминантный анализ. В ряду известных нам частотных словарей пока не нашли своё место частотные словари к фольклорным текстам, а потому в нашей диссертации получил реализацию созданный нами комплекс частотных словарей народно-песенных, былинных и сказочных мегатекстов.
Проведенный анализ убеждает, что частотные словари фольклорных текстов тоже могут быть надёжным инструментом лингвофольклористики в целом и фольклорной диалектологии в частности. Имея в своём распоряжении частотные словари, мы отвечаем на традиционный вопрос лексикографов о гапаксах в фольклорных текстах. Напомним, что гапакс (греч. hapax legomena ‘только раз названное’) – слово, встретившееся в некотором корпусе текстов только один раз. В четырёх анализируемых мегатекстах удельный вес гапаксов будет следующим: курский – 49,1 %, архангельский – 48,8 %, олонецкий – 51,3 %, сибирский – 51,2 %, то есть около половины всех использованных в мегатекстах слов имеют частоту 1. Очевидна закономерность: чем больше мегатекст, тем ниже у него объём гапаксов. Объясняется это, по нашему мнению, тем, что расширение корпуса фольклорных текстов с их тенденцией к повторяемости слов непременно ведёт к уменьшению числа слов с частотой 1.
В частотных словарях выделяется головная часть, в которой сосредоточены самые употребительные в том или ином тексте или корпусе текстов слова. Эта часть – предмет доминантного анализа, методика которого основывается на предположении, что среди наиболее частотных лексем присутствуют слова, обозначающие доминанты концептуальной картины этноса, социальной группы или индивида. Доминантный анализ ориентирован на выявление, изучение и описание наиболее частотных слов в аспекте языковой картины мира с дальнейшим движением анализа от доминантных слов – к доминирующим концептам.
Головную часть обычно исследуют поэтапно, рассматривая первые 50 (топ–50), 100 (топ–100), 250 (топ–250) слов и т.д. Обратимся к списку топ–50. К числу самых частотных слов в песенных текстах рассматриваемых регионов относятся два служебных слова – частица не и предлог на. Это можно считать общепесенной статистической закономерностью.
Список знаменательных слов в топ–50 начинается с лексемы милый (милая, милое), которая в песенных контекстах функционирует как субстантивированное прилагательное и как собственно прилагательное. Батюшка и матушка, вошедшие в топ–50 курского региона, во всех остальных губерниях отмечены только в списках топ–100. Заметим, что слово тятенька, единично используемое в северных и сибирских песнях, в курских отсутствует вовсе. В курском топ–50 лексема улица – первое по частоте слово, которое обозначает неодушевлённый объект. Вторым топосом, вошедшим в топ–50 курского списка, является сад. В курском списке топ–50 наличествуют ещё два существительных – конь и поле. Только в курском списке топ–50 зафиксировано числительное (три). В остальных списках числительные отмечены в топ–100 и топ–250. В курских текстах гораздо чаще используется и порядковое числительное третий – [третий 22/9/5/7].
В топ–100 фиксируются наименования фольклорных топосов: ворота, гора, город, двор, лес, море, речка, терем; персонажей: братья, Ваня, гость, девица, девка, друг, парень, сударушка; частей тела (соматизмы): голова, головушка, рука, в том числе и квазисоматизмы (наименования и частей тела, и всего человека): душа, сердце; имена эмоциональных состояний и следствий: горе, любовь, радость, слеза; представителей растительного и животного мира: сокол, трава. К числу квантитативно асимметричных имён на разных территориях можно отнести курские – двор 42/26/12/15, свет 35/19/15/16, головушка 32/20/9/15, ворота 30/16/14/10; архангельские – гость 14/33/13/15, лента 8/26/10/0 (ср.: ленточка 3/7/5/2), парень 8/36/14/7, радость 11/30/16/12, сердце 16/30/23/21, слеза 18/29/15/18 (ср.: слезно 1/10/5/6), любовь 6/28/10/9; олонецкие – кабак 4/8/20/4, море 16/5/19/5; сибирские – гора 16/19/6/21, речка 9/14/13/21, сокол 19/16/14/21. В отдельных случаях асимметрия кажется неожиданной. В сравнительно малолесной Курской губернии к числу доминантных относится существительное лес 24/17/16/7, а также терем 24/12/20/12, которые ассоциируются с Русским Севером.
2.5. Место конкорданса в инструментарии фольклорной диалектологии. В решении проблемы территориальной дифференцированности языка фольклора существенную роль играет такая форма лексикографического представления слова, как конкорданс к фольклорным текстам.
При всех неоспоримых достоинствах рассмотренных выше инструментов и методик их использования (словники и их анализ, формулы квантитативного сопоставления и частотные словари) у них есть существенное ограничение: анализируются отдельные слова, если и связанные, то только исследовательской классификационной связью, продиктованной задачами исследования. Вне рассмотрения остаются языковые и речевые связи слов. Мегатекст обнаруживает связь слова с другими словами, но это разовая контекстуальная связь, обусловленная конкретной ситуацией конкретного песенного текста, вошедшего в состав мегатекста.
Представить все возможные связи слова в пределах мегатекста призвана такая лексикографическая форма, как конкорданс. Конкорданс – это алфавитный перечень слов какого-либо текста с указанием контекстов их употребления. Приведем пример словарной статьи конкорданса.
Дубовый 9. Горенка дубовая, А другая кленовая…<2,36>; В головушку – колодочку, Колодочку дубовую…<2,346>; Дубовыя двери Всее ночь проскрипели…<2,501>; Дубовыя двери всее ночь проскрипели…<2,564>; Повезли его во темненький лесок, Привязали за дубовый за кусток <3,146>; Посажу По конец дубова стола…<3,177>; Я собью-то вам дверь дубовую…<3,524>; Расколись наша дверь дубовая! <3,524>; Меня батюшка бил Да не легким, – тяжелым: Дубовым поленом…<4,852>.
В ломаных скобках – паспортизация контекста <номер тома свода А.И. Соболевского, номер песни>.
Конкорданс как исследовательский инструмент связан с представленными выше технологиями: нельзя, например, объяснить асимметрию в формулах квантитативного сопоставления без обращения к конкордансам.
В курской лаборатории лингвофольклористики на основе свода А.И. Соболевского «Великорусские народные песни» были созданы и опубликованы четыре конкорданса. Пятый конкорданс – кубанский – был подготовлен в Славянском-на-Кубани государственном педагогическом институте Е.В. Литус, ученицей А.Т. Хроленко.
Мы считаем, что конкордансы с их исчерпывающим (в рамках мегатекстов, разумеется) набором контекстов дают полную картину синтагматики каждого представленного в лексиконе слова и устанавливают границы семантико-художественной валентности фольклорной лексики. Так, конкорданс, описывая прилагательные, обозначающие цвет (колоративы), в соответствующих статьях указывает на все (в пределах мегатекста) существительные, определяемые колоративными прилагательными. Конкорданс содержит цветовую палитру народно-песенного мира в той или иной территориальной версии. Мы выявили, например, что в народных песнях цветовая и фактурная характеристика кафтана территориально дифференцирована. Курский кафтан исключительно зелёный; архангельский – голубой или синий, со сборами; олонецкий – характеризуется по фасону, а не по цвету; сибирский – по ткани (камчатый, из камки – шёлковой китайской ткани), единично: рудожёлтый ‘оранжевый’.
В словарной статье «Конь», помещённой в курском конкордансе, в качестве определений к существительному конь фиксируется прилагательное вороной. Обратившись к аналогичным статьям остальных трёх конкордансов, обнаруживаем, что в них существительное конь определяется иначе. В архангельском конкордансе нет прилагательного вороной, есть добрый и сивый. В олонецком – конь – вороной (чаще всего), езжалый (единично). В сибирском мегатексте, где существительное конь столь же частотно, как и в курском, самое распространённое определение добрый (13 с/у), остальные определения – вороной, невский, наступчивый – единичны. Здесь же отметим словосочетание серопегая лошадь. Эта масть в остальных конкордансах отсутствует. В архангельском конкордансе конь характеризуется через сивую гриву, а в курском мегатексте существительное грива не зафиксировано. Перед нами случай лакуны. Не упоминается грива и в олонецком мегатексте. В сибирском – единичный случай: Хвост и грива у коня расстилаются… <6,370>. Лакуной для курского, олонецкого и сибирского мегатекстов можно считать и сивую масть животного.
Как видим, сопоставление конкордансов способствует выявлению территориальных различий на уровне сочетаемости слов в фольклорном тексте и убедительно доказывает пространственную неоднородность языка русского фольклора.
2.6. Концептография и концептуальный анализ в практике фольклорной диалектологии. В диссертации утверждается, что конкордансы могут быть основой концептографии и концептуального анализа, уже доказавших свою результативность в решении вопросов кросскультурной лингвофольклористики.
Фольклорная картина мира складывается из концептосфер, каждая из которых видится как упорядоченная совокупность концептов. Концепт – это глобальная мыслительная единица, представляющая собой квант знания, единица виртуальная, кодирующаяся в сознании элементами универсального предметного кода (в понимании Н.И. Жинкина), в основе которых лежат индивидуальные чувственные схемы и образы, сформировавшиеся на базе личного чувственного опыта человека. По своей природе концепт виртуален и нуждается в том или ином способе своей «материализации», явленности в словесной или иной форме. Наиболее универсальной формой является вербализация. Для примера возьмём концептосферу «Характеристика человека по манере ходить и говорить». В фольклорно-языковой картине мира вербализация данного концепта осуществляется следующим образом. Курск: похода тихая, походочка частенькая, походка тихая, походушка тихенькая; Архангельск: походочка павиная молодецкая, поступь молодецкая модная щегольская; Олонец: походочка частенькая, походка (без определения); Сибирь: походочка твоя, походушка твоя, поступка молодецкая. Курск: поговора вежливая, поговорка нежная, поговорочка ласковая, поговорушка вежливая; Архангельск: речь тихая лебединая, заговорочка веселенькая; Олонец: поговорочка ласковая; Сибирь: поговорка княженецкая. Как видим, вербализация концептов «манера ходить» и «манера говорить» территориально различна, как различна идеальная характеристика самих манер.
В современной гуманитарной науке, особенно в филологии, термин концепт исключительно популярен, однако использование его крайне некорректно: в него вкладывается разное содержание, его структура однозначно не определена. Общепринято считать, что у концепта нет чёткой структуры, жёсткой последовательности и взаиморасположения слоёв. Размытость понятия и термина не даёт возможности их сопоставления, поскольку отсутствует эксплицитно представленная технология описания концепта. Понятие отражено в энциклопедических словарях, а концепт представлен теми текстами, в которые он входит. Эти тексты – фактически мыслительная территория, относящаяся к концепту. Границы каждого концепта очерчиваются точками соприкосновения с другими концептами. Французские философы Ж. Делёз и Ф. Гваттари заметили, что в концепте, как правило, присутствуют кусочки или составляющие, которые происходят из других концептов, отвечавших на другие проблемы и предполагавших другие планы.
Мы полагаем, что средством и итогом установления границ концепта должна стать концептограмма. Целесообразность концептограммы видится в возможности проследить изменение содержания концепта в рамках одной языковой личности или этноса как коллективной личности; выявить общее в содержании концептов, принадлежащих одной этнокультурной общности; обеспечить возможность кросскультурного анализа; выявить качество художественного перевода текста. Следует заметить, что использование концептограмм в исследовании художественного и фольклорного текстов курскими филологами уже дало вполне приемлемые результаты. Мы убеждены, что выявление территориальных различий в языке фольклора может осуществляться с помощью концептографии и концептуального анализа. Концептуальные признаки выявляются через семантику языка. Семантика языка и прежде всего значение слова становятся явными только на основе связи языковой единицы с другими единицами. Совокупность употреблений слова, его дистрибуция и типы связей в полном объёме содержатся в соответствующей словарной статье конкорданса. Остаётся «сжать» эту статью, оставив только основные связи слова и их количественные параметры. В этом суть методики «сжатия конкорданса». Затем связи упорядочиваются по единообразной схеме:
- «концепт» (количество вхождений в мегатекст) >
- вербализация – =: >
- атрибутивные связи – A или S >
- субъектные предикативные связи – Vs >
- объектные предикативные связи – Vo >
- ассоциативные связи – 2
- вокативные связи (функция обращения) – Voc
Схема зависит от характера концепта (концепт предметности, признаковости, субъектности, объектности) и, соответственно, от частеречной принадлежности вербализующего слова.
«Дуб» (количество вхождений – 6)
=: дуб 6
A: сырой 3, сыр 1, сыр зелен кудряв 1
Vs: стоять 1
Vo: глядючи на дуб 1, не видно дуба 1, пустить руду по дубу 1, сидеть на дубе 1
Voc: расколись, дуб 1
Самая лаконичная схема для описания концепта признаковости у имени прилагательного. Например:
«Дубовый» (количество вхождений – 9)
=: дубов 1, дубовый 8
S: горенка 1, дверь 4, колодочка 1, кусток 1, полено 1, стол 1
2: дубовый … кленовый 1
Практически здесь учитываются лишь определяемые существительные.
В диссертационном исследовании утверждается, что составление концептограмм – концептография – своим результатом имеет концептуарий – совокупность концептограмм, представляющих тот или иной фрагмент фольклорно-языковой картины мира. Концептограммы одного и того же концепта, составленные на основе разных мегатекстов, дают возможность сопоставительного анализа, мысленного наложения одной концептограммы на другую с целью выявления сходных и различных элементов. В этом суть методики «аппликации концептограмм». В нашей работе в качестве примера мы сопоставили концептограммы «любовь» во всех четырёх мегатекстах и в итоге получили компактные территориальные «портреты» концептов, в каждом из которых предстаёт свой образ любви.
2.7. Субмегатекст как инструмент выявления локальных черт в структуре фольклорного диалекта. Мегатекст даёт представление о фольклорном диалекте, бытующем на территориях достаточно больших – не менее губернии (области, региона). В связи с этим возникает вопрос о дифференциации языка фольклора в пределах той или иной территории. Для ответа на этот вопрос целесообразна совокупность фольклорных текстов, зафиксированных на части территории. Такую совокупность текстов мы назвали субмегатекстом. Мегатекст и субмегатекст различаются не количеством включённых текстов, а соотношением охваченных текстами территорий как целое и часть. Субмегатекст охватывает лишь часть территории, представленной тем или иным фольклорным диалектом. Для нас подборка курских песен – мегатекст, подборка обоянских или щигровских песен – субмегатекст. Субмегатекст возможен только при наличии мегатекста. В противном случае перед нами мегатекст, пусть территориально и ограниченный. В разграничении мегатекста и субмегатекста мы видим перспективную возможность углубить представление о характере и степени территориальной дифференцированности народно-поэтической речи. В этом случае мы имеем дело с неким аналогом дихотомии диалект/говор.
Обоянский субмегатекст был создан на основе коллекции обоянских песен, собранных А.П. Горяиновой (1909 г.). Сравнив словник курского мегатекста (3195 лексем) со словником обоянского субмегатекста (812 лексем), мы обнаружили, что в обоянском лексиконе 267 единиц не имеют аналогичных слов и форм в курском мегатексте. Процент несовпадающих форм и слов составляет почти треть обоянского словника – 32,9 %. Подчеркнём, что сравниваются тексты, бытовавшие в одной губернии в одно и то же время – вторая половина XIX в.
В субмегатексте отмечаем диалектные слова, отсутствующие в мегатексте (батька, гукать, журиться, загон, заробить, захилиться, косячечек, коханый, предметка, прежненький, ребятеш, роскошье, черноморец, шлях и др.). Практически все диалектные слова в обоянском субмегатексте характеризуются словарями как южнорусские. Лексические различия мегатекста и субмегатекста не ограничиваются диалектными словами. В субмегатексте мы отмечаем локальную микротопонимику (например, Лебедин = город Лебедянь), антропонимы (Галя, Маширочка), композиты (соловейка-канарейка, штука-древо), диминутивы (вороненький, долинка, полынинка, разлучка). Всё это указывает на возможность выделения обоянского фольклорного говора в рамках курского диалекта.
2.8. Критерии народно-песенного диалекта. В диссертационном сочинении мы характеризуем бытовой диалект через факт наличия некоего количества языковых единиц, а фольклорный – и через факт наличия, и через факт актуализации языковых единиц.
Бытовая диалектная лексика, как и микротопонимическая, определяет возможную территориальную принадлежность песенных текстов, но она не может дать ответ на вопрос, существует ли фольклорный диалект, и если да, то каковы его отличительные черты. Здесь важную роль играют критерии актуализации, в основе которых лежат в основном количественные отношения. Мы выделяем следующие критерии: своеобразие конфигурации списка высокочастотной лексики; конфигурация «грамматического словаря»; количественная асимметрия общеупотребительных слов; своеобразие концептограмм.
Полагаем, что к языковым элементам, которые можно считать характеристиками, например, курского фольклорного диалекта, можно отнести топонимическую лексику – гидронимы Дон, Доночек, названия городов Белгород, Белев, Воронеж, Тим, оттопонимические образования расхавецкий, сидилевский, щигровский. Для курского мегатекста характерны диалектные слова типа завдалец, корогод, кукобница, мануть, танок и др., фольклорные слова бел-косищатый, касатенький, косищатый, кралечка (о мужчине), лебедёк и др. Всего в курском мегатексте свыше четырёхсот диалектных и фольклорных слов. Критериальным показателем служит асимметрия в формулах квантитативного сопоставления, благодаря которой возможны лексические доминанты типа белый, вороной, конь, мурава, улица, поле, сад, широкий и др. При определении фольклорного диалекта следует учитывать последовательность таких частотных слов, их ранг, например, место существительных батюшка, матушка и др. в частотном списке курского мегатекста. Фольклорно-диалектные особенности связаны с сочетаемостью слов – поэтической валентностью (вороной конь, зелёный кафтан и т.п. в курском мегатексте). Наше исследование свидетельствует о том, что аналогичные выводы можно сделать на основе анализа остальных мегатекстов.
Глава 3 «Соотношение территориальной и жанровой дифференцированности русского фольклора» посвящена анализу лексического материала, извлеченного из текстов былин и сказок с целью выявления степени влияния территориального фактора на языковую структуру произведений конкретного жанра.
3.1. Территориальные особенности былинного эпоса. Здесь рассматриваются региональные и локальные особенности былинной лексики на фоне общерусской эпической традиции, анализируются территориальные колебания в текстах, связанных определенным сюжетом, и выявляется территориальное своеобразие на примере различных концептосфер.
Все языковые различия, в основе которых лежит пространство, делятся на локальные и региональные. Мы отмечаем различия явные, которые обнаруживаются при сопоставлении диаметрально противоположных территорий (Север – Юг), причем особенности проявляются на разных уровнях. Например, наличие-отсутствие того или иного жанра (широкая распространенность былин на Русском Севере и практически полное отсутствие их в большинстве южных районов России; очаговость функционирования эпической поэзии, когда мощные центры песенного творчества севернорусских регионов соседствуют с так называемыми «малыми» очагами былинной традиции), сюжета или мотива (имеет место избирательность при формировании исполнительского репертуара).
Локальные различия мы обнаруживаем при сопоставлении материала, собранного на сравнительно близко расположенных друг от друга территориях. Таковыми представляются записи, произведенные в разных административно-территориальных районах Русского Севера. Например, Усть-Цилемская и Пустозерская волости Низовой Печоры или берег Белого моря и Печора. Если речь идет о различиях регионального характера, то учитываются территории, более далеко отстоящие друг от друга (например, Русский Север и Сибирь).
Для выявления особенностей локального и регионального масштаба проанализирована лексика, характеризующая сверхъестественные явления, а также кластеры «Оружие», «Письмо» и «Пища».
Установленная автором диссертации очевидная зависимость использования тех или иных лексических единиц от места фиксации текста при описании одного и того же эпизода позволяет говорить о наличии региональной специфики.
