М. X. ХАБИБУЛЛИН

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА УКРЫВАТЕЛЬСТВО

ПРЕСТУПЛЕНИЙ И НЕДОНОСИТЕЛЬСТВО

ПО СОВЕТСКОМУ УГОЛОВНОМУ ПРАВУ

ИЗДАТЕЛЬСТВО

КАЗАНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

1984

Печатается по постановлению

Редакционно-издательского совета

Казанского университета

Научный редактор проф. Б. С. Волков

В монографии на основе данных конкретно-социологического изучения и материалов судебной практики исследуются объективные и субъективные признаки укрывательства преступлений и недо­носительства по советскому уголовному праву, дается криминологи­ческая характеристика этих преступлений и рассматриваются вопросы индивидуализации наказания за их совершение.

Книга рассчитана на работников суда, следствия, прокуратуры, адвокатуры, студентов и преподавателей вузов. Она будет представ­лять интерес и для широкого круга читателей.

Хабибуллин Минулла Халиуллович

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА УКРЫВАТЕЛЬСТВО ПРЕСТУПЛЕНИЙ И НЕДОНОСИТЕЛЬСТВО ПО СОВЕТСКОМУ УГОЛОВНОМУ ПРАВУ

Редактор Абубакирова Ф. М. Техн. редактор Семенова Г. М. Корректор Губанова Л. С.

ИБ № 682

Сдано в набор 27.01.83 г. Подписано к печати 10.04.84 г. ПФ 08107. Формат бумаги 84Х1081/32. Печ. л. 4,25 (7,14). Уч.-изд. л. 8,37. Заказ З-68. Тираж 24322. Цена 70 коп.

Издательство Казанского университета, г. Казань, ул. Ленина, 18. Полиграфический комбинат им. Камиля Якуба Государственного комитета Татарской АССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли

420084. Казань, ул. Баумана, д. 19.

© Издательство Казанского университета, 1984 г.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ 3

Глава первая 5

УКРЫВАТЕЛЬСТВО И НЕДОНОСИТЕЛЬСТВО 5

КАК ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ ПРАВОСУДИЯ 5

В ИСТОРИИ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА 5

И ПО ДЕЙСТВУЮЩЕМУ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВУ 5

Глава вторая. 27

ХАРАКТЕРИСТИКА ОБЪЕКТИВНЫХ 27

И СУБЪЕКТИВНЫХ ПРИЗНАКОВ УКРЫВАТЕЛЬСТВА И НЕДОНОСИТЕЛЬСТВА 27

§ 1. Юридическая природа укрывательства и недоносительства 27

§ 2. Объективные признаки укрывательства 36

§ 3, Объективные признаки недоносительства 55

§ 4. Субъективные признаки укрывательства и недоносительства 67

§ 5. Субъект укрывательства и недоносительства 76

Глава третья 93

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ УКРЫВАТЕЛЬСТВА И НЕДОНОСИТЕЛЬСТВА И ПРИМЕНЕНИЕ НАКАЗАНИЯ ЗА ИХ СОВЕРШЕНИЕ 93

§ 1. Криминологическая характеристика укрывательства и недоносительства и их предупреждение 93

§ 2. Наказание за укрывательство и недоносительство 106

ПРИМЕЧАНИЯ 128

ВВЕДЕНИЕ

Обеспечение строгого соблюдения законности, искоренение нарушений правопорядка и устранение причин, их порождающих, является программной задачей КПСС. Среди проблем, связанных с решением этой задачи, важ­ное место занимают исследование актуальных право­вых проблем, четкое определение важнейших правовых категорий и понятий, разработка научно обоснованных рекомендаций по совершенствованию законодательства и деятельности судебно-следственных органов. Борьба с преступностью в условиях развитого социа­листического общества является общенародной задачей, и наша общественность принимает в ее решении актив­ное участие. Однако бывают еще случаи, когда отдель­ные граждане не только не оказывают помощи органам правосудия, но совершают укрывательство преступлений или недоносительство о них, чем причиняют существен­ный вред деятельности органов дознания, следствия, прокуратуры и суда.

Общественная опасность указанных преступлений выражается в том, что они усложняют работу органов правосудия по раскрытию преступлений и разоблаче­нию виновных, ведут к затягиванию сроков расследова­ния, нередко существенно затрагивают либо нарушают законные права и интересы советских граждан, снижа­ют воспитательное значение дознания, предварительно­го следствия и самого факта рассмотрения дела в суде.

Успешная борьба с заранее не обещанным укрывательством преступлений и недоносительством о них во многом зависит от всесторонней и глубокой творческой разработки уголовно-правовых и криминологических ас­пектов этих преступлений. Этой проблеме в целом либо

отдельным ее аспектам посвящены две монографии, выпущенные более 15 лет назад, несколько кандидатских диссертаций и журнальные статьи. Значительный вклад в разработку рассматриваемой проблемы внесли Г. И. Баймурзин, М. И. Блум, И. А. Бушуев, П. И. Гришаев, М. И. Ковалев, Б. Т. Разгильдиев, Н. Г. Радунцева, Ш. С. Рашковская, Н. А. Носкова, В. Г.' Смирнов и другие.

Однако имеющиеся по этой проблеме работы в основном посвящены анализу юридических признаков названных составов преступлений. Да и многие вопросы квалификации этих преступлений в теории и на практике решаются разноречиво, что не способствует еди­нообразному применению уголовного закона. В то же время криминологический аспект исследования укрывательства и недоносительства, вопросы предупрежде­ния этих преступлений пока не привлекли достаточного внимания. Слабо исследована также практика назна­чения наказания за эти преступления.

Все это побудило автора сделать свой посильный вклад в решение затронутых вопросов.

При подготовке работы были широко использованы материалы опубликованной и неопубликованной судебной практики, данные конкретно-социологических ис­следований, проведенных автором по материалам судебной практики Поволжского региона.

Глава первая

УКРЫВАТЕЛЬСТВО И НЕДОНОСИТЕЛЬСТВО

КАК ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ ПРАВОСУДИЯ

В ИСТОРИИ СОВЕТСКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА

И ПО ДЕЙСТВУЮЩЕМУ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВУ

Уголовное законодательство об ответственности за укрывательство преступлений и недоносительство сложилось не сразу. Нормы, предусматривающие ответствен­ность за эти преступления, появились уже в первых декретах Советской власти. Однако в первых законодательных

актах, по общему правилу, не проводилось разграничение в наказуемости отдельных видов прикосно­венности.

Впервые упоминание об ответственности лиц, прикосновенных к преступлению, содержалось в декрете СНК РСФСР от 8 мая 1918 г. «О взяточничестве» 1. Как известно, декрет установил суровое наказание для лиц, виновных в получении взятки (лишение свободы не ни­же пяти лет). Такому же наказанию подвергались соучастники и все лица, прикосновенные к даче взятки (ст. 2).

В декретах СНК РСФСР от 22 июля 1918 г. «О спекуляции»2 и от 30 июля 1918 г. «О набатном звоне»3 указывалось, что подстрекатели, пособники и прикосновенные лица наказываются наравне с главными виновни­ками. Об ответственности за укрывательство преступ­лений упоминалось в постановлении Совета рабочей и крестьянской обороны от 3 июня 1919 г. «О мерах к ис­коренению дезертирства» 4 и в декрете ВЦИК от 8 ап­реля 1920 г. «О комиссиях по борьбе с дезертирством» 5. В постановлении отдела ВЦИК от 6 октября 1918 г. «О подсудности революционных трибуналов»6 также говорилось об ответственности прикосновенных лиц.

Появление норм об ответственности за прикосновенность к преступлению было вызвано к жизни потреб­ностями защиты завоеваний молодой Советской рес­публики, задачами борьбы с преступлениями, представ­ляющими серьезную общественную опасность для мо­лодого Советского государства.

Как справедливо отмечает Г. В. Швеков, «беспощадная борьба с контрреволюцией — а именно в этом за­ключалась в тот период главная задача Советской влас­ти — требовала принятия самых решительных мер по ликвидации заговоров, мятежей, восстаний, представляющих собой формы коллективной преступной антисо­ветской деятельности»7.

Характерной особенностью законодательных актов, изданных в первые годы Советской власти, является то, что в них не проводится четкого разграничения прикосновенности и соучастия в преступлении. Наряду с подстрекательством и пособничеством прикосновенность рассматривается как разновидность соучастия.

В «Руководящих началах» 1919 г. термин прикосновенность к преступлению не упоминается, а укрыватель­ство и попустительство рассматривались как пособни­чество. О недоносительстве вообще ничего не говори­лось: недонесение о преступлении рассматривалось как попустительство, которое влекло ответственность как за соучастие в преступлении.

Следует отметить, что признание «Руководящими началами» попустительства соучастием в преступлении не означало, однако, признания уголовно наказуемым всякого случая попустительства. Как правильно указы­вает М. М. Исаев, уголовной ответственности фактиче­ски подлежали лишь попустители наиболее тяжких преступлений, и в первую очередь контрреволюционных8.

В первом уголовном кодексе Советского государст­ва— УК РСФСР 1922 г.— впервые были систематизи­рованы нормы Общей и Особенной части уголовного за­кона. Кодекс прежде всего разграничил попустительство и пособничество, внес уточнение в самое понятие попустительства. В соответствии со ст. 107 УК ответственность за попустительство несли только должностные ли­ца, в чьи обязанности входило оказание противодействия совершающемуся преступлению.

Позиция УК РСФСР 1922 г. по вопросу об ответственности за укрывательство не отличалась последовательностью. Пособниками признавались лица, содей­ствовавшие выполнению преступления советами, указа­ниями, устранением препятствий, сокрытием преступни­ка или следов преступления (ст. 16). В то же время в Особенной части (ст. 68) предусматривалась ответствен­ность за «укрывательство и пособничество всякого рода преступлениям, предусмотренным ст.ст. 57—67, не связанные с непосредственным совершением означенных преступлений или при неосведомленности об их конеч­ных целях».

Таким образом, УК РСФСР 1922 г. противоречиво решал вопрос о разграничении соучастия и прикосновенности. Такая противоречивая позиция закона не могла не вызвать споры в юридической литературе.

М. М. Гродзинский по этому поводу писал, что ст. 16 УК относит к соучастию все виды укрывательства, как заранее обещанного, так и заранее не обещанного 9. Напротив, А. Н. Трайнин полагал, что ст. 16 УК РСФСР

1922 г. предусматривает ответственность лишь за такое укрывательство, которое содействует совершению преступления, а заранее не обещанное укрывательство является прикосновенностью к преступлению 10. В судебной практике применялась ст. 16 УК одинаково к случаям укрывательства, как заранее обещанного, так и не обещанного заранее 11.

УК РСФСР 1922 г. отказался от признания недонесения пособничеством преступлению. В Общей части УК о недоносительстве вообще ничего не говорилось, а по ст. 89 Особенной части признавалось наказуемым недо­несение в отношении наиболее опасных контрреволю­ционных преступлений, предусмотренных ст. ст. 58—66 УК. В ст. 89 оно было отнесено к преступлениям против порядка управления, составляющим второй раздел главы «Государственные преступления». Недонесение о дру­гих преступлениях не являлось уголовно наказуемым деянием.

УК РСФСР 1926 г. и уголовные кодексы большинст­ва других союзных республик заранее обещанное и за­ранее не обещанное укрывательство относили к пособ­ничеству преступлению. Более предпочтительной по это­му вопросу была позиция уголовных кодексов Укра­инской ССР 1927 г. и Грузинской ССР 1928 г., согласно которым заранее не обещанное укрывательство рассма­тривалось как самостоятельное преступление и влекло уголовную ответственность лишь в случаях, специально указанных в законе. Противоречивый подход УК союз­ных республик к решению вопроса об ответственности за укрывательство объясняется прежде всего отсутстви­ем четкого регулирования понятия соучастия в Основ­ных началах 1924 г. и слабой теоретической разработ­кой этой проблемы до принятия уголовных кодексов союзных республик.

В соответствии со ст. 18 УК РСФСР 1926 г. недонесение о совершенном или готовящемся преступлении на­казывалось лишь в случаях, специально указанных в законе.

Положение о преступлениях государственных 1927 г. установило ответственность за недонесение о контрреволюционных преступлениях (ст. 58 12 УК) и о некото­рых особо опасных для СССР преступлениях против по­рядка управления (59 13 УК) 12.

Позднее Положение о преступлениях государствен­ных 'было дополнено постановлением ЦИК СССР от 8 июня 1934 г., в соответствии с которым в случае по­бега или перелета за границу военнослужащего совер­шеннолетние члены его семьи, если они чем-либо спо­собствовали готовящейся или совершенной измене или хотя бы знали о ней, но не довели об этом до сведения властей, караются лишением свободы на срок от пяти до десяти лет с конфискацией всего имущества. Осталь­ные совершеннолетние члены семьи изменника, совмест­но с ним проживавшие или находившиеся на его иж­дивении к моменту совершения преступления, подлежа­ли лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Сибири сроком на пять лет13.

В юридической литературе справедливо указыва­лось, что последнее положение этого постановления по существу устанавливало объективное вменение, и это противоречило основным принципам советского уголовного права, стоящего на позициях субъективного вмене­ния, исключительно виновной ответственности 14.

В Указах Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хи­щение государственного и общественного имущества» 13 и «Об усилении охраны личной собственности граждан»16 предусматривалась ответственность за недонесение о разбое и квалифицированных видах хищения социалистической собственности.

В теории уголовного права тех лет шла острая дискуссия о юридической природе заранее не обещанного укрывательства: является ли оно видом пособничества или же представляет собой прикосновенную деятель­ность, образующую самостоятельный состав преступле­ния. Большой вред теоретической разработке проблем со­участия и практике применения этого института нанес­ли высказывания А. Я. Вышинского. Им был развит взгляд на заранее не обещанное укрывательство как на пособничество. Критикуя понятие соучастия как дея­тельность, находящуюся в причинной связи с преступным результатом, он выдвинул понятие соучастия в широ­ком смысле «как совокупность действий многих или нескольких лиц, не только вызвавших данный преступный результат, но и в той или иной мере и степени, прямо или косвенным образом, посредственно или непосредственно

предопределивших или облегчивших на­ступление преступного результата, являющегося ко­нечной целью преступной деятельности» 17. А. Я. Вы­шинский отрицал необходимость соглашения между со­участниками на совершение преступления, считая из­лишней причинную связь между действиями пособника или подстрекателя и преступлением, совершенным ис­полнителем, допускал возможность неосторожного со­участия 18. Подобная трактовка неоправданно расширя­ла понятие соучастия. Соучастниками могли быть при­знаны лица, как прикосновенные к совершению пре­ступления, так и вообще не причастные к преступле­нию.

Как отмечалось, в литературе не было единства в определении юридической природы заранее не обещанного укрывательства. Одни авторы (Р. А. Хрулинский-Бурбо, П. Г. Мишунин, М. Н. Меркушев и др.) заранее не обе­щанное укрывательство относили к пособничеству. Р. А. Хрулинский-Бурбо, солидаризуясь с А. Я. Вышин­ским, писал, что «причинная связь между деятельностью соучастника и совершенным исполнителем преступле­ния не является необходимым конститутивным элемен­том соучастия в советском уголовном праве» 19. Сторон­ники указанной точки зрения исходили из того положе­ния, что любое укрывательство является продолжением укрываемого преступления и поэтому совершение пре­ступления и последующее его сокрытие представляет со­бой единый процесс 20.

Другие авторы (А. А. Пионтковский, Н. Д. Дурма­нов, М. Д. Шаргородский и др.) относили заранее не обещанное укрывательство не к соучастию, а к прикосновенности. Они справедливо указывали, что прикосновен­ность представляет собой такую деятельность лица, не участвующего в совершении преступления, которая тем или иным образом связана с преступлением, но не яв­ляется содействием его выполнению и не находится в причинной связи с преступным результатом 21.

Именно эта точка зрения была воспринята Основами уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г.22 Основы четко разграничивают заранее не обещанное укрывательство, ответственность за ко­торое наступает только в специально установленных статьями Особенной части уголовных кодексов случаях

(ст. 18), и заранее обещанное укрывательство, рассматриваемое как пособничество (ст. 17). Недоносительство не охватывается соучастием и наказуемо так же, как и за­ранее не обещанное укрывательство, только в случаях, указанных в Особенной части уголовного кодекса (ст. 19).

Вопрос о юридической природе укрывательства и недоносительства непосредственно связан с объектом рассматриваемых преступлений. В уголовно-правовой литературе до и после принятия Основ по вопросу об объ­екте укрывательства и недоносительства единого мнения не было.

П. К. Евдокимов, рассматривая заранее не обещан­ное укрывательство как разновидность соучастия, счи­тал, что объектом укрывательства является объект ук­рываемого преступления 23.

М. И. Ковалев также считал, что при контрреволюционных преступлениях, хищениях государственного и общественного имущества, кражах, разбое, вымогатель­стве, мошенничестве, растрате, присвоении, при всех для­щихся преступлениях, некоторых особо опасных престу­плениях против порядка управления, а также при не­которых воинских преступлениях укрыватель «прямо и непосредственно посягает на объект укрываемого пре­ступления» 24. Объектом укрывательства других престу­плений М. И. Ковалев признавал интересы социалисти­ческого правосудия.

В. Г. Смирнов, Д. Б. Бектибаев, Н. А. Шалыгин и другие исходят из того, что деятельность прикосновенного лица одновременно посягает на два объекта: на интересы социалистического правосудия и объект того преступления, в связи с которым эта деятельность возникает. Обосновывается эта позиция тем, что природа прикосновенной деятельности, по их мнению, носит двой­ственный характер: с одной стороны, она выступает как противодействие работе органов правосудия, а с дру­гой,— содействие преступнику, совершившему престу­пление 25.

Б. Т. Разгильдиевым высказано мнение, что лицо, совершившее преступление и избежавшее наказания, реально угрожает обществу возможностью продолжения преступной деятельности. Такая угроза становится возможной в значительной мере в силу деяний прикосновенных

лиц. Поскольку же перспектива совершения но­вого преступления основным преступником для прикосновенного лица часто не конкретизирована, то возникает угроза посягательства на весь комплекс общественных отношений, взятых под охрану уголовного закона. В свя­зи с этим, как пишет Б. Т. Разгильдиев, объектом при­косновенности выступают Основы общественной безопас­ности и общественная безопасность 26.

На наш взгляд, более предпочтительной является точка зрения, согласно которой объектом заранее не обещанного укрывательства и недоносительства признаются интересы социалистического правосудия. При за­ранее не обещанном укрывательстве и недоносительстве виновный вступает в связь с исполнителем или соучастни­ками после совершения преступления. Исполнитель или другие соучастники, совершая основное преступление, действуют совершенно самостоятельно, не рассчитывая на содействие прикосновенных лиц. Поэтому действия прикосновенных лиц не находятся ни в причинной, ни в виновной связи с основным преступлением; поэтому заранее не обещанное укрывательство и недоноситель­ство не посягают и не могут посягать на объект укры­ваемого преступления. Лицо, совершившее заранее не обещанное укрывательство или недоносительство, свои­ми действиями препятствует раскрытию основного пре­ступления, изобличению преступника, привлечению его к уголовной ответственности и справедливому нака­занию.

Следовательно, заранее не обещанное укрывательст­во и недоносительство во всех случаях причиняют вред интересам социалистического правосудия, что и являет­ся родовым объектом этих преступлений27. Эта господствующая точка зрения справедливо получила закрепле­ние в действующем уголовном законодательстве (ст.ст. 189 и 190 УК РСФСР и соответствующие статьи уголов­ных кодексов других союзных республик).

Недонесение о государственных преступлениях (ст. 88 УК.) и укрывательство государственных преступле­ний (ст. 882 УК) помещены в главе «Государственные преступления». Но это не изменяет ни социальной сущности, ни юридической природы этих преступлений; и в этом случае данные преступления выступают как преступления против правосудия28.

Немаловажное значение в характеристике рассматриваемых преступлений имеет определение круга дея­ний, укрывательство которых или недонесение о них признается уголовно наказуемым. Этот вопрос в действующем уголовном законодательстве решен неодинаково. Основы 1958 г. установили лишь общее правило, со­гласно которому ответственность за заранее не обещан­ное укрывательство наступает в случаях, специально предусмотренных законом (ст. 18). Однако ни в Осно­вах, ни в Законе о воинских преступлениях не содер­жалось перечня этих случаев. Не были они предусмотре­ны и в первоначальной редакции Закона об уголовной ответственности за государственные преступления. Все это порождало разнобой в уголовных кодексах союзных республик.

Уголовные кодексы РСФСР, Украинской, Грузинской и Латвийской ССР норму об ответственности за укрывательство государственных преступлений предусмотрели в главе о преступлениях против правосудия. УК Литов­ской ССР включил ее в раздел «Иные государственные преступления». Уголовные кодексы Узбекской, Азербай­джанской и Киргизской союзных республик вообще не предусматривали ответственности за укрывательство го­сударственных преступлений.

Этот пробел был устранен Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 февраля 1961 г., которым Закон об уголовной ответственности за государственные преступления был дополнен ст. 27, установившей ответственность за заранее не обещанное укрывательство ря­да наиболее опасных государственных преступлений29. Таким образом, вопрос о круге государственных преступлений, укрывательство которых является уголовно на­казуемым, нашел единообразное решение в масштабе всей страны.

В ст. 27 Закона (ст. 88 2 УК) установлен перечень государственных преступлений, укрывательство которых является уголовно наказуемым. Это — измена Родине, шпионаж, террористический акт, диверсия, вредитель­ство, организационная деятельность, направленная к совершению особо опасных государственных преступлений, а равно участие в антисоветской организации, бандитизм, контрабанда, изготовление или сбыт поддельных денег или ценных бумаг и нарушение правил

о валютных операциях. Этот перечень является исчерпывающим и расширительному толкованию не подлежит.

К числу преступлений, заранее не обещанное укрывательство которых наказуемо, ст. 882 УК относит изме­ну Родине. Одной из форм измены Родине является ока­зание помощи иностранному государству в проведении враждебной деятельности против СССР, сотрудничество с иностранной разведкой, вербовка граждан СССР по заданию иностранной разведки и т. д. В связи с этим возникает вопрос об отграничении этих изменнических действий от укрывательства иностранных шпионов, ди­версантов и других агентов империалистических разве­док, сокрытия орудий и средств совершения преступле­ния иностранных агентов, следов преступления либо предметов, добытых преступным путем 30.

В литературе отмечалось, что отличие указанных форм измены Родине от укрывательства государствен­ного преступления следует проводить по субъективной стороне и по субъекту преступления. Так, Н. Г. Радунцева считает, что, если укрывательство совершено граж­данином СССР по антисоветским побуждениям, соде­янное следует рассматривать как измену Родине, а при отсутствии таких побуждений содеянное квалифициро­вать по ст. 882 УК31. Подобное решение этого вопроса, на наш взгляд, является недостаточно обоснованным, ибо оно игнорирует объективные основания ответствен­ности.

Мы полагаем, что сокрытие иностранного шпиона или диверсанта, а также сокрытие орудий и средств совершения преступления, следов преступления или предметов, добытых ими преступным путем, если такое дея­ние носило единичный характер, подлежит квалификации по ст. 882 УК. Поскольку подобные действия заранее не были обещаны агенту иностранной разведки, они не находятся в причинной и виновной связи с преступлени­ем, совершенным исполнителем. Мотивы же и цели зара­нее не обещанного укрывательства не влияют на квали­фикацию этого преступления.

Исходя из принципа пролетарского интернационализ­ма, посягательство против других государств трудя­щихся рассматривается нашим законодательством так же, как и особо опасные государственные преступления,

направленные против Союза ССР. В действующем условном законодательстве это важное положение закреп­лено в ст. 10 Закона (ст. 73 УК). Исходя из этого, Н. Г. Радунцева предлагает перечень преступлений, указанных в ст. 882 УК РСФСР, дополнить ст. 73 УК32. Представляется, что такое дополнение ст. 882 УК явля­ется нецелесообразным, так как ст. 73 УК не имеет самостоятельной санкции, ибо любое особо опасное государственное преступление, совершенное против другого государства трудящихся, квалифицируется по ст.ст. 64— 72 УК. Поэтому ответственность за заранее не обещан­ное укрывательство особо опасного государственного преступления, совершенного против другого государства трудящихся, наступает по ст. 882 УК.

В то же время вызывает недоумение отсутствие в перечне ст. 88 2 УК умышленного разрушения или повреждения путей сообщения, сооружений на них, подвижно­го состава или судов, средств связи или сигнализации, которое повлекло или могло повлечь крушение поезда, аварию корабля или нарушение работы транспорта и связи, предусмотренного ст. 86 УК. Это деяние, пред­ставляющее повышенную опасность, относится к тяж­ким преступлениям (ст. 71 УК). В то же время действу­ющее уголовное законодательство (ст. 189 УК) предус­матривает ответственность за заранее не обещанное укрывательство преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 211 УК (нарушение правил безопасности движения и эксплуатации транспорта), хотя это деяние совершает­ся по неосторожности и представляет меньшую общест­венную опасность.

Учитывая повышенную общественную опасность дея­ния, предусмотренного ст. 86 УК, было бы целесообраз­но установить ответственность за заранее не обещанное укрывательство этого преступления. Ответственность за заранее не обещанное укрывательство общеуголовных преступлений предусмотрена ст. 189 УК РСФСР и соответствующими статьями уголовных кодексов других со­юзных республик.

Анализ действующего уголовного законодательства свидетельствует о том, что уголовные кодексы союзных республик при определении круга уголовно наказуемо­го укрывательства допускают существенные расхожде­ния. Это объясняется прежде всего отсутствием единства

в критериях, положенных в основу определения кру­га деяний, за которые установлена уголовная ответственность за заранее не обещанное укрывательство.

При решении этого вопроса уголовные кодексы союз­ных республик пользуются в основном двумя критериями. Уголовная ответственность за заранее не обе­щанное укрывательство устанавливается прежде всего исходя из тяжести наказания, предусмотренного санк­цией закона за укрываемое преступление. Этот крите­рий первоначально был применен в уголовных кодексах Грузинской, Казахской, Латвийской ССР. В первоначальной редакции УК Казахской ССР уголовно наказу­емым признавалось укрывательство таких преступле­ний, за совершение которых в санкции закона определен минимальный предел наказания — лишение свободы в 5 лет. Поскольку количество преступлений с подобной санкцией по УК Казахской ССР незначительно, то, как правильно отмечает Г. И. Баймурзин, круг уголовно наказуемого укрывательства здесь оказался довольно узким 33. Впоследствии (Указ Президиума Верховного Совета Казахской ССР от 21 февраля 1975 г.) Уголовный кодекс Казахской ССР отказался от этого критерия и, определяя круг уголовно наказуемого укрывательства, принял другой критерий, свойственный уго­ловным кодексам большинства союзных республик. По Уголовному кодексу Грузинской ССР уголовно наказу­емым признается укрывательство преступлений, за ко­торые может быть назначено наказание в виде лишения свободы на срок свыше трех лет. Недостатком такого подхода является не только то, что он значительно рас­ширяет круг уголовно наказуемого укрывательства, но и в ряде случаев не учитывает степень и характер обще­ственной опасности укрываемого преступления.

Большинство уголовных кодексов союзных республик при криминализации заранее не обещанного укрывательства использовали так называемый перечневой при­ем. Суть этого приема заключается в том, что в норме закона перечисляются составы конкретных преступле­ний, заранее не обещанное укрывательство которых об­разует уголовно наказуемое деяние (ст. 189 УК РСФСР и соответствующие статьи уголовных кодексов большин­ства других союзных республик). В этом случае, как правильно отмечает Г. И. Баймурзин, «законодатель

располагает наибольшей возможностью в деле правильной оценки характера опасности той или иной преступ­ной деятельности и целесообразности установления от­ветственности за ее укрывательство»34.

Общим для уголовных кодексов этих союзных республик при оценке деяний, укрывательство которых на­казуемо, является умышленный характер укрываемого преступления. Так, УК РСФСР лишь в двух случаях предусматривает ответственность за укрывательство не­осторожных преступлений: неосторожное убийство (ст. 106) и нарушение правил безопасности движения и эксплуатации транспорта лицами, управляющими транс­портными средствами, при отягчающих обстоятельствах (ч.ч. 2 и 3 ст. 211).

Другим признаком, положенным в основу решения рассматриваемого вопроса, является тяжесть совершен­ного преступления: большинство деяний, укрывательство которых влечет уголовную ответственность, относится к тяжким преступлениям, перечень которых дан в ст. 71 УК РСФСР и соответствующих статьях уголовных ко­дексов других союзных республик.

Первоначально действующие уголовные кодексы этих союзных республик пошли по пути неоправданного сужения круга преступлений, заранее не обещанное укрывательство которых наказуемо. В первоначальной редакции УК РСФСР I960 г. в перечень преступлений, заранее не обещанное укрывательство которых наказуемо, были включены лишь умышленное убийство, изна­силование при отягчающих обстоятельствах, кража и грабеж при особо отягчающих обстоятельствах и раз­бой. Такой же перечень преступлений содержался в УК БССР (ст. 185) и УК Киргизской ССР (ст. 193). Уго­ловные кодексы Азербайджанской (ст. 187), Эстонской (ст. 180) и Молдавской ССР (ст. 202), кроме названных преступлений, предусмотрели ответственность также за заранее не обещанное укрывательство хищения при отягчающих обстоятельствах, совершенного любым способом. УК Украинской ССР в перечень этих преступле­ний включил также и дезертирство. Более широкий пе­речень преступлений, укрывательство которых наказуе­мо, был предусмотрен по УК Армянской и Литовской ССР. Но в целом большинство уголовных кодексов со­юзных республик в первоначальной редакции ограничивали

возможность привлечения к уголовной ответствен­ности за заранее не обещанное укрывательство. Такая позиция уголовных кодексов в юридической печати бы­ла подвергнута справедливой критике, так как она не способствовала искоренению многих тяжких или весьма распространенных преступлений. «Нет никакого основания чрезмерно суживать круг этих преступлений,— писа­ла М. Блум в 1962 г.,— ограничив его лишь государствен­ными преступлениями, убийством, изнасилованием при отягчающих обстоятельствах, разбоем и хищением в крупных размерах. Укрывательство всех тяжких пре­ступлений объективно весьма опасно, а потому круг на­казуемого укрывательства должен быть настолько ши­роким, чтобы обеспечить успешную борьбу со всеми тяжкими преступлениями»35.

В последующие годы уголовное законодательство союзных республик пошло именно по этому пути, значительно расширив круг уголовно наказуемого укрыва­тельства. Эту тенденцию в основном следует признать правильной: укрывательство, посягая на интересы со­циалистического правосудия, содействует преступнику в его стремлении избежать разоблачения, затрудняет раскрытие опасных и предупреждение новых преступ­лений.

Вместе с тем нельзя не отметить, что до настоящего времени в вопросе установления ответственности за укрывательство между уголовными кодексами отдель­ных союзных республик имеются значительные расхож­дения. Так, УК Узбекской ССР устанавливает ответ­ственность за укрывательство преступлений в 55 слу­чаях, УК РСФСР и Армянской ССР — 49, Туркменской ССР —23, Белорусской ССР — 20 и т. п.

Трудно объяснить такое положение, когда укрывательство тяжкого телесного повреждения по УК Ук­раинской, Казахской, Узбекской, Армянской и Туркмен­ской ССР является уголовно наказуемым деянием, а по УК других союзных республик оно не влечет уголовной ответственности. Укрывательство спекуляции при отяг­чающих обстоятельствах по УК РСФСР, Украинской, Туркменской, Казахской, Узбекской и Киргизской ССР является наказуемым, а это же деяние, совершенное на территории других союзных республик, не относится к уголовно наказуемым.

Отсутствие научно обоснованных критериев криминализации укрывательства нередко приводит к сущест­венным противоречиям, затрудняющим применение уго­ловного закона. Так, УК Туркменской ССР, устанавливая уголовную ответственность за укрывательство по­бега из места заключения или из-под стражи, вместе с тем не рассматривает как преступление укрывательство взяточничества и посягательства на жизнь работника милиции или народного дружинника. Трудно также объ­яснить позицию ст. 189 УК РСФСР, в соответствии с ко­торой укрыватель приписок и других искажений отчетности о выполнении планов подлежит уголовной ответственности, а укрывательство тяжкого телесного повреждения, повлекшего смерть потерпевшего, не наказуемо.

В уголовных кодексах различно решен вопрос об ответственности за укрывательство воинских преступлений, имеются и другие расхождения. Наличие таких значительных расхождений и противоречий в уголовных кодексах союзных республик при определении круга ответственности за укрывательство нельзя, видимо, объ­яснить территориальными или иными специфическими условиями той или иной союзной республики. Они, как указывалось ранее, скорее всего являются следствием отсутствия научно обоснованных критериев в проблеме криминализации заранее не обещанного укрывательства.

Основными критериями при криминализации укрывательства, на наш взгляд, должны быть степень общественной опасности укрываемого преступления и форма вины. К таким преступлениям следует отнести особо тяжкие и тяжкие преступления, совершенные умышленно. Кроме того, при криминализации укрывательства нельзя не учитывать распространенность не­которых преступлений. К примеру, кража или грабеж, совершенные при отсутствии отягчающих обстоятельств, хотя и не являются тяжкими преступлениями, но ввиду значительной распространенности представляют серьезную общественную опасность. Поэтому укрывательство этих преступлений должно влечь уголовную ответствен­ность.

Мы поддерживаем высказанное в юридической литературе мнение о целесообразности принятия по рассматриваемому вопросу общесоюзного закона, предусматривающего

перечень преступлений, за укрывательст­во которых должна наступать уголовная ответственность.

Принятие такого закона устранило бы имеющиеся значительные расхождения и противоречия в уголовных кодексах союзных республик, способствовало бы укреплению социалистической законности и содействовало бы развитию правосознания советских граждан. Между прочим у нас уже есть такой опыт совершенствования общесоюзного уголовного законодательства. Например, в первоначальной редакции Основ не было перечня тяжких преступлений и определения понятия особо опас­ного рецидивиста. В дальнейшем этот пробел был вос­полнен. Законом Верховного Совета СССР от 11 июля 1969 г. Основы были дополнены ст. 23 («Особо опасный рецидивист») 37 и Указом Президиума Верховного Со­вета СССР от 18 мая 1972 г. Основы также были допол­нены ст. 71 («Понятие тяжкого преступления») 38.

Материалы проведенного нами конкретно-социологического исследования показывают, что в основном совершается укрывательство хищений государственного, общественного и личного имущества. На долю этих преступлений приходится 71,5% укрывательств. На втором месте по распространенности находится укрыва­тельство преступлений против личности — 25,8%. Эти данные необходимо учитывать органам внутренних дел, прокуратуры, суду и широкой общественности при пла­нировании, организации и проведении профилактических мер, направленных на искоренение рассматриваемых преступлений.

Как и укрывательство, недонесение о достоверно известном готовящемся или совершенном преступлении влечет уголовную ответственность лишь в случаях, специально предусмотренных законом (ст. 19 Основ и ст. 19 УК РСФСР). Ст. 26 Закона об уголовной ответственности за государственные преступления от 25 де­кабря 1958 г. установила уголовную ответственность за недонесение о некоторых государственных преступле­ниях.

В период принятия новых уголовных кодексов союз­ные республики неодинаково решали вопрос о месте недонесения о государственных преступлениях в системе Особенной части. Уголовные кодексы Узбекской, Грузинской, Латвийской, Литовской, Эстонской союзных

республик отнесли недонесение о государственных преступлениях к разделу иных государственных преступле­ний. Уголовные кодексы РСФСР и Украинской ССР включили недонесение о государственных преступлениях в главу о преступлениях против правосудия. Как спра­ведливо отмечает И. А. Бушуев, такая позиция уголов­ных кодексов РСФСР и УССР была ошибочной. В соответствии со ст. 2 Основ установление уголовной ответст­венности за государственные преступления является исключительной компетенцией высших органов власти Союза ССР, и перечень государственных преступлений не может быть изменен органами союзных республик 39. Поэтому Законом РСФСР от 25 июля 1962 г. недонесе­ние о государственных преступлениях было отнесено в раздел иных государственных преступлений (ст. 881 УК) 40.

Ст. 26 Закона (ст. 881 УК) устанавливает ответственность за недонесение об известных готовящихся или со­вершенных государственных преступлениях, предусмот­ренных статьями 64 (измена Родине), 65 (шпионаж), 66 и 67 (террористический акт), 68 (диверсия), 69 (вре­дительство), 72 (организационная деятельность, направ­ленная к совершению особо опасных государственных преступлений, а равно участие в антисоветской органи­зации), 77 (бандитизм), 87 (изготовление или сбыт поддельных денег или ценных бумаг) УК РСФСР.

В этот перечень не вошли два особо опасных государственных преступления: антисоветская агитация и пропаганда (ст. 70 УК), а также пропаганда войны (ст. 71 УК). Следует, видимо, согласиться с мнением И. А. Бушуева, полагающего, что подчас бывает чрез­вычайно трудно установить, содержатся ли в действиях того или иного лица признаки состава антисоветской агитации или пропаганды, а также пропаганды войны. Тем более трудно и необоснованно требовать ясного их представления от недоносителя. Кроме того, эти преступления встречаются крайне редко, поэтому нет необходимости устанавливать ответственность за недонесение о них41.

Перечень иных государственных преступлений, недонесение о которых влечет уголовную ответственность, в законе сужен. Согласно ст. 26 Закона об уголовной от­ветственности за государственные преступления (ст. 881

УК РСФСР) уголовно наказуемым признается лишь недонесение о бандитизме (ст. 77) и изготовлении или сбыте поддельных денег или ценных бумаг (ст. 87). Отсутствие в перечне ст. 881 УК большинства иных государственных преступлений, недонесение о которых не является преступлением, объясняется, на наш взгляд, общей гуманной линией советского государства, направленной на сужение уголовной ответственности за деяния, не представляющие большой общественной опасности.

Ст. 190 УК РСФСР и соответствующие статьи уголовных кодексов других союзных республик устанавливают перечень общеуголовных преступлений, недоносительство о которых влечет уголовную ответствен­ность. Этот перечень является исчерпывающим, и поэтому недопустимо привлечение к уголовной ответст­венности за недонесение о преступлении, которое не указано в этом перечне.

Хотя уголовные кодексы союзных республик предусмотрели ответственность в основном за недонесение о тяжких и особо тяжких преступлениях, но в то же время между ними имеются существенные несоответст­вия в перечне деяний, недонесение о которых признается уголовно наказуемым.

Довольно широкий круг преступлений, недонесение о которых влечет ответственность, предусмотрен в уголовных кодексах Армянской ССР — 31 состав, УССР — 29, Узбекской ССР — 28, РСФСР — 25; в уголовных кодексах Грузинской, Литовской, Латвийской ССР — лишь 16 составов, в УК Белорусской ССР—18 и т. д.

Уголовные кодексы всех союзных республик предусматривают ответственность за недоносительство об умышленном убийстве (ст. ст. 102 и 103 УК РСФСР).

По законодательству большинства союзных респуб­лик наказуемым является недонесение о сопротивлении начальнику, а также иному лицу, исполняющему возложенные на него обязанности по военной службе, или принуждении его к нарушению этих обязанностей, сопряженном с умышленным убийством (п. «в» ст. 240 УК РСФСР). В то же время уголовные кодексы Белорусской, Молдавской, Киргизской, Латвийской и Эстонской ССР почему-то недонесение об этом тяжком преступле­нии не признают уголовно наказуемым деянием.

Конституция СССР (ст. 31) определяет, что защита социалистического Отечества относится к важнейшим функциям государства и является делом всего народа. Долг Вооруженных Сил СССР перед народом — на­дежно защищать социалистическое Отечество, быть в постоянной боевой готовности, гарантирующей немедленный, отпор любому агрессору.

Ответственность военнослужащих за преступления против установленного порядка несения военной службы установлена общесоюзным Законом об уголовной ответственности за воинские преступления от 1958 г., который текстуально воспроизводится в уголовных кодексах союзных республик. Поэтому, на наш взгляд, было бы целесообразно предусмотреть ответственность за укрывательство и недонесение о воинских преступлениях в общесоюзном законе, так же как это сделано в отношении государственных преступлений. Принятие такого закона устранило бы противоречия в позициях уголовных кодексов союзных республик по применению общесоюзного закона и способствовало бы укреплению твердой воинской дисциплины, которая является одним из необходимых условий обеспечения постоянной боевой готовности войск. Тем более такой опыт законодатель­ства уже имеется: ведь ответственность за укрыватель­ство государственных преступлений и недонесение о них, как отмечалось выше, установлена Законом об уго­ловной ответственности за государственные преступ­ления.

Уголовные кодексы союзных республик имеют свои особенности в части установления ответственности за недонесение о преступлениях против личности. По УК Украинской, Азербайджанской и Эстонской ССР недонесение об изнасиловании признается наказуемым, если последнее совершается лишь при особо отягчающих об­стоятельствах (ч.ч. 3 и 4 ст. 117 УК УССР), а по уголовным кодексам большинства союзных республик наказуемым является недонесение об изнасиловании, совершенном как при отягчающих (ч. 2 ст. 117 УК РСФСР), так и особо отягчающих обстоятельствах (ч.ч. 3 и 4 ст. 117 УК РСФСР). По УК Грузинской ССР недонесение об изнасиловании вообще не признается преступлением.

Только уголовные кодексы Украинской и Армянской ССР предусматривают ответственность за недонесение об умышленном тяжком телесном повреждении. Расширение рамок наказуемого недонесения за счет включения в перечень тяжкого телесного повреждения, на наш взгляд, представляется излишним, так как при установ­лении ответственности за недонесение следует учиты­вать не только степень тяжести совершенного преступле­ния, но и возможности раскрытия той или иной категории преступлений. Как показывает следственная практика, дела этой категории, по общему правилу, особой сложности для раскрытия не представляют. Поэтому более предпочтительной является позиция уго­ловных кодексов тех союзных республик, которые не признают преступлением недонесение об умышленном тяжком телесном повреждении.

При определении круга преступлений, связанных с хищениями социалистической собственности, недоносительство о которых влечет уголовную ответственность, позиции уголовных кодексов союзных республик в ос­новном совпадают, хотя имеются и некоторые отличия. В перечень преступлений, недонесение о которых пре­следуется в уголовном порядке, уголовные кодексы всех союзных республик включают хищение государственного и общественного имущества в особо крупных размерах, разбой с целью завладения государственным или об­щественным имуществом, хищение государственного и общественного имущества путем кражи и грабежа, совершенное особо опасным рецидивистом или в круп­ных размерах либо с проникновением в помещение или иное хранилище.

Уголовные кодексы большинства союзных республик, за исключением Белорусской, Молдавской и Таджик­ской ССР, признают наказуемым недонесение о хищении государственного и общественного имущества путем присвоения или растраты либо путем злоупотребления служебным положением, причинившем крупный ущерб. По УК Белорусской и Таджикской ССР недонесение о хищении государственного и общественного имущества путем мошенничества, причинившем крупный ущерб или совершенном особо опасным рецидивистом, не приз­нается уголовно наказуемым деянием. УК Киргизской ССР устанавливает ответственность за недонесение об

умышленном уничтожении или повреждении государственного или общественного имущества при отягчающих обстоятельствах.

Имеются существенные противоречия в законодатель­стве союзных республик при определении круга преступ­лений против личной собственности граждан, недонесе­ние о которых влечет уголовную ответственность. Так, уголовные кодексы Грузинской, Латвийской и Эстонской ССР, в отличие от уголовных кодексов большинства союзных республик, не предусматривают недонесение о краже и грабеже личного имущества граждан, совершенных особо опасным рецидивистом. Недонесение о мо­шенничестве, связанном с хищением личного имущества граждан, причинившим значительный ущерб потерпев­шему, либо совершенном особо опасным рецидивистом, влечет ответственность лишь по законодательству РСФСР, Украинской, Казахской, Киргизской и Армян­ской ССР. Причем уголовные кодексы Украинской и Армянской ССР предусматривают ответственность не только за недонесение о краже, грабеже и мошенничест­ве, совершенных при особо отягчающих обстоятельствах (ч. 3 ст. 140, ч. 3 ст. 141 и ч. 3 ст. 143 УК УССР), но и при отягчающих обстоятельствах (ч. 2 ст. 140, ч. 2 ст. 141 и ч. 2 ст. 143 УК УССР).

Уголовные кодексы РСФСР, Украинской, Узбекской, Казахской, Азербайджанской, Киргизской и Армянской ССР устанавливают ответственность за недонесение о получении, даче и посредничестве во взяточничестве, совершенных при отягчающих обстоятельствах; уголовные кодексы Белорусской и Эстонской ССР — только за недонесение о получении взятки, совершенном при отягчающих обстоятельствах, а законодательства Грузин­ской, Таджикской и Туркменской ССР вообще не знают нормы об ответственности за недонесение о взяточни­честве.

В отличие от законодательства большинства союзных республик уголовные кодексы Литовской, Таджикской и Туркменской ССР не предусматривают ответственно­сти за недонесение о посягательстве на жизнь работника милиции или народного дружинника. В уголовных кодексах союзных республик имеются некоторые различия в объеме ответственности за недонесение об угоне воздушного судна, хищении огнестрельного оружия, боевых

припасов или взрывчатых веществ, хищении, незаконном изготовлении, приобретении, хранении, перевозке или сбыте наркотических веществ и др.

Таким образом, хотя в законодательстве всех союзных республик уголовная ответственность установлена за недонесение о преступлениях, представляющих повы­шенную общественную опасность, в то же время имеются существенные расхождения и несоответствия в перечне тех деяний, недонесение о которых влечет наказание в уголовном порядке. Эти расхождения и несоответствия в законодательстве о недонесении, так же как и в зако­нодательстве об укрывательстве, не обусловлены каки­ми-то местными условиями или особенностями союзных республик и, на наш взгляд, должны быть устранены в процессе дальнейшего совершенствования уголовного законодательства.

Материалы нашего исследования показывают, что, в отличие от ст. 189 УК РСФСР, по ст. 190 УК РСФСР в основном осуждаются лица, виновные в недонесении о достоверно известных совершенных тяжких преступлениях против личности. Достаточно указать на то, что среди осужденных по ст. 190 УК РСФСР лица, виновные в недонесении о совершенном умышленном убийстве при отягчающих обстоятельствах (ст. 102 УК), составляют 49,2%, об умышленном убийстве без отягчающих и смяг­чающих обстоятельствах (ст. 103 УК)—21,5%, изнаси­ловании при особо отягчающих обстоятельствах (ч.ч. 3 и 4 ст. 117 УК) — 18,5%, изнасиловании при отягчаю­щих обстоятельствах (ч. 2 ст. 117) —3,1%. За несообще­ние о совершенных разбойных нападениях на граждан (ст. 146 УК) было осуждено 18,5% недоносителей, и только 3% было привлечено к ответственности за недо­несение о других тяжких преступлениях (ч. 3 ст. 89, 1912 УК и др.).

Глава вторая.

ХАРАКТЕРИСТИКА ОБЪЕКТИВНЫХ

И СУБЪЕКТИВНЫХ ПРИЗНАКОВ УКРЫВАТЕЛЬСТВА И НЕДОНОСИТЕЛЬСТВА

§ 1. Юридическая природа укрывательства и недоносительства

Правильное определение юридической природы укры­вательства и недоносительства имеет не только теорети­ческое значение, но и непосредственно практическое зна­чение, является важным условием строгого соблюдения социалистической законности при осуществлении пра­восудия.

Сложность определения юридической природы укрывательства состоит в том, что в одних случаях оно выступает разновидностью пособничества, образует соучастие, в других является самостоятельным преступлением, особой формой прикосновенности.

Как уже отмечалось, до принятия Основ 1958 г. во­прос об ответственности за укрывательство не регулиро­вался в общесоюзном законодательстве. В уголовных кодексах союзных республик он решался противоречиво.

Основы 1958 г. и в соответствии с ними уголовные кодексы всех союзных республик четко различают укрывательство заранее обещанное, которое признается ви­дом соучастия в преступлении в форме пособничества (ст. 17 Основ и ст. 17 УК), и укрывательство, заранее не обещанное, которое выступает как самостоятельное преступление (ст. 18 Основ и ст. 18 УК).

Согласно ст. 18 Основ (ст. 18 УК) заранее не обещанное укрывательство преступника, а равно орудий и средств совершения преступления, следов преступления либо предметов, добытых преступным путем, влечет за собой ответственность лишь в случаях, специально предусмотренных законом. Уголовная ответственность за заранее не обещанное укрывательство предусмотрена ст.ст. 882и 189 УК РСФСР.

При разграничении видов укрывательства и, следовательно, определении его юридической природы решаю­щее значение имеет момент наличия или отсутствия причинной

и виновной связи между действиями укрывателя и тем преступлением, которое укрывается. В случаях, когда укрывательство обещано заранее, оно становится пособничеством преступлению, так как находится в причинной и виновной связи с укрываемым преступлением. В подобной ситуации характер и общественная опасность укрывательства определяются характером и опасностью укрываемого преступления, являющегося результатом совместной преступной деятельности. Данное заранее обещание скрыть преступника или следы преступления самым решительным образом воздействует на волю исполнителя.

При заранее не обещанном укрывательстве действия укрывателя объективно не создают условий для совершения основного преступления, они не находятся с со­вершенным преступлением в непосредственной причинной связи, не являются необходимым условием наступ­ления конкретного преступного результата. Субъективно умысел укрывателя также не направлен на содействие совершению основного преступления, а лишь на сокры­тие преступника или следов преступления.

Игнорирование этих весьма важных обстоятельств может служить причиной неправильной квалификации преступления, когда заранее не обещанное укрывательство ошибочно расценивается как соучастие в преступ­лении или даже как совиновничество. Так, неоднократно судимый за кражи Каргин после окончания смены похи­тил с территории валяльно-войлочного комбината 14 пар валенок, перебросил их через забор, но унести все валенки не смог. Поэтому он подошел к знакомому Шиганову, стоящему у трамвайной остановки, и попросил его помочь нести похищенное. При следовании с похищенны­ми валенками по улице Тукаевской они были задержаны работниками милиции. Каргин и Шиганов были преданы суду по ч. 2 ст. 89 УК. РСФСР. Приволжский районный народный суд г. Казани, рассмотрев дело в судебном за­седании, действия Шиганова переквалифицировал на ч. 2 ст. 189 УК. Такое решение представляется правиль­ным. В соответствии с постановлением Пленума Верхов­ного Суда СССР от 11 июля 1972 г. «О судебной практи­ке по делам о хищениях государственного и обществен­ного имущества» (п. 10) хищение следует считать окон­ченным, если имущество было изъято и виновный имеет

реальную возможность им пользоваться или распоряжаться по своему усмотрению2. В данном случае хище­ние, совершенное Каргиным, было уже окончено до того, как он вступил в сговор с Шигановым. Поскольку по­следний заранее не обещал Каргину содействие в транс­портировке похищенных валенок, действия его не соз­дают условий для совершения преступления.

Другой пример. Аринушкин, увидев на улице двух пьяных лиц, решил на них напасть. Когда же неизвестные побежали в разные стороны, одного из них — Прутского — он настиг, нанес ему удары ножом в живот, от чего потерпевший на месте преступления скончался. После этого виновный сорвал с руки убитого часы, обша­рил его карманы, откуда вытащил различные бумаги. Шаповалов, близкий родственник виновного, являясь очевидцем этого преступления, помог Аринушкину отта­щить труп убитого с освещенного места и принял учас­тие в сожжении различных бумаг и ремешка от наруч­ных часов, принадлежащих потерпевшему. Действия Ша­повалова судом первой инстанции были расценены как соучастие в убийстве. Пленум Верховного суда Казах­ской ССР правильно поступил, переквалифицировав со­деянное Шаповаловым по ст. 195 УК Казахской ССР (ст. 189 УК РСФСР) 3. Действия Шаповалова, совершен­ные после того, когда преступление было окончено, по своей юридической природе носят характер не соучас­тия, а преступления против правосудия.

Таким образом, юридическая природа укрывательст­ва зависит от того, в какой мере оно было связано с совершенным преступлением. Обещание лица помочь исполнителю основного преступления в укрытии преступника или следов преступления укрепляет у него реши­мость осуществить свой преступный замысел и усили­вает мотивы, побуждающие к выполнению преступления. Своими действиями такое лицо способствует совершению преступления, т. е. становится пособником исполнителя основного преступления. Действия же укрывателя, воз­никшие после совершения преступления, при отсутствии предварительной субъективной связи с преступником, не детерминируют волю исполнителя, не могут обуслов­ливать совершение преступления. Следовательно, не сам факт сокрытия основного преступления после его окон­чания, а установление того, были ли эти действия заранее

обещаны укрывателем исполнителю основного преступления или нет, является основанием для разграни­чения соучастия в преступлении и заранее не обещан­ного укрывательства.

Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 31 июля 1962 г. «О судебной практике по делам о зара­нее не обещанном укрывательстве преступлений, приобретении и сбыте заведомо похищенного имущества» рекомендует судам признавать соучастием укрывательство преступления, а также приобретение или сбыт иму­щества, заведомо добытого преступным путем в случае, когда эти действия были обещаны исполнителю до или во время совершения преступления4. Это разъяснение Пленума полностью соответствует действующему уголов­ному законодательству и, безусловно, будет иметь важ­ное значение в деле единообразного понимания и при­менения судами норм права, регулирующих эти отно­шения.

В первые годы применения ныне действующего законодательства в вопросе разграничения соучастия и прикосновенности к преступлению судебная практика Верховного суда РСФСР не отличалась особой последовательностью. В постановлении Пленума Верховного суда РСФСР от 7 сентября 1961 г. «О судебной практике по делам о хищениях социалистической собственности» отмечалось, что «реализацию заведомо похищенных цен­ностей следует рассматривать как соучастие и квали­фицировать по ст. 17 и соответствующим статьям УК РСФСР, предусматривающим ответственность за хище­ние государственного и общественного имущества» 5. Данное положение находилось в противоречии со ст. 17 Основ, согласно которой пособником признавалось лишь лицо, содействовавшее совершению преступления совета­ми, указаниями, предоставлением средств или устранени­ем препятствий, а также лицо, заранее обещавшее скрыть преступника, орудия и средства совершения преступления, следы преступления либо предметы, добытые прес­тупным путем. Поскольку заранее не обещанная реали­зация похищенных ценностей не находится в причинной и виновной связи с совершенным хищением, эти дей­ствия не должны рассматриваться как соучастие в хи­щении государственного и общественного имущества. Подобные действия образуют самостоятельный состав

преступления и подлежат квалификации по ст. 208 УК как заранее не обещанный сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем. Впоследствии редакция этого постановления Пленума была приведена в соот­ветствие с действующим уголовным законодательством.

Как соучастие могут быть признаны формы такого укрывательства, а также приобретения или сбыта имущества, заведомо добытого преступным путем, которые хотя и не были обещаны исполнителю, но по каким-либо другим причинам (например, в силу систематического их совершения) давали основание исполнителю преступле­ния рассчитывать на подобное содействие. В этих слу­чаях имеются все необходимые объективные и субъек­тивные основания для того, чтобы такие действия, в частности, действия укрывателя или лица, системати­чески приобретающего или сбывающего имущество, заведомо добытое преступным путем, рассматривать как соучастие в преступлении. Именно так решается этот вопрос в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 31 июля 1962 г. «О судебной практике по делам о за­ранее не обещанном укрывательстве преступлений, при­обретении и сбыте заведомо похищенного имущества» 6. Объективно заранее не обещанное укрывательство вы­ступает как содействие преступнику после совершения преступления в его стремлении скрыть следы содеян­ного и тем самым уклониться от ответственности. На этом основании В. Г. Смирнов приходит к выводу о том, что причинная связь между деянием лица, прикосновен­ного к преступлению, и действиями самого преступника, направленными на сокрытие преступления, является одним из необходимых условий привлечения лиц, при­косновенных к преступлению'7. Такое понимание причин­ности заранее не обещанного укрывательства не соответ­ствует юридической природе этого преступления.

Действительно, лицо, прикосновенное к преступле­нию, всегда появляется после совершения преступления, и объективно оно всегда содействует исполнителю основ­ного преступления в сокрытии следов содеянного. Верно и то, что лицо, совершающее заранее не обещанное укрывательство, по общему правилу, находится в связи с исполнителем основного преступления по поводу сокры­тия уже совершенного преступления. Но связь, возник­шая после совершения основного преступления, не может

быть механически отождествлена с причинной связью, характерной для соучастия, когда соучастник своим поведением оказывает исполнителю содействие в совершении преступления, обусловливает характер действий исполнителя и их направленность.

Говоря о юридической природе заранее не обещанного укрывательства, нельзя не остановиться на юридической природе преступления, совершенного под влия­нием психического принуждения (угрозы).

Совершение укрывательства под влиянием психического принуждения (угрозы), по общему правилу, хотя бы даже и подкрепленного физическим насилием, не освобождает лицо от уголовной ответственности. П. 3 ст. 38 УК относит совершение преступления под влия­нием угрозы или принуждения к обстоятельствам, смяг­чающим ответственность. Гарапов совершил убийства Бушканова и для оказания помощи в сокрытии трупа потерпевшего пригласил к себе Кутлина. Когда Кутлин отверг его предложение, Гарапов стал ему угрожать, за­являя, что убьет Кутлина и его сестер, если Кутлин не выполнит его требование. Под влиянием этих угроз Кут­лин помог Гарапову отвезти труп за поселок и закопать в снег. Через несколько дней Кутлин явился с повинной в отдел внутренних дел и подробно рассказал о совер­шенном преступлении. Народный суд Орджоникидзевского района г. Уфы правильно признал в действиях Кутлина наличие состава преступления, предусмотрен­ного ч. 1 ст. 189 УК8, так как при таком психическом принуждении субъект не теряет контроля над своими действиями и способен воздержаться от их совершения.

Ответственность за укрывательство может быть устранена в том случае, если в результате подобной угрозы была полностью парализована воля лица и имело место состояние крайней необходимости. Так, Клепиков с Шуваловым с целью купить вина вошли в дом Синявской. Клепиков попросил у нее дать вина в долг. Синявская отказалась дать вино и попросила обоих уйти. Тог­да Клепиков достал нож и замахнулся на Синявскую. Шувалов, увидев нож, испугался и выбежал из дома. В его отсутствие Клепиков нанес Синявской смертельные ножевые ранения. После совершенного убийства Клепи­ков вышел из дома и под угрозой ножа заставил Шува­лова, который хотел убежать, возвратиться в дом Синявской.

Шувалов увидел убитую Синявскую и еще более испугался. Клепиков под угрозой ножа заставил его искать деньги, а затем заставил Шувалова вытереть тряпкой следы ног, испачканных кровью. Выйдя из дома, Шувалов вновь пытался убежать, но Клепиков его не отпустил и велел идти вместе с ним до шоссе.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР пришла к выводу, что «угрозы со стороны Клепикова следует считать реальными, поскольку он непосредственно перед этим совершил убийство, находил­ся в возбужденном состоянии и имел в руках нож» 9.

Важное значение для оценки поведения Шувалова имеют данные о личности Клепикова и Шувалова. Клепиков на 7 лет старше Шувалова, ранее трижды судим за хулиганство и кражу, пьянствовал, учинял дебоши. Шувалов же является инвалидом 2 группы, ранее не судим, ни в чем предосудительном замечен не был, у не­го обнаружены остаточные явления органического пора­жения нервной системы. «В момент совершения преступ­ления,— указывается в определении судебной колле­гии,— Шувалов для устранения опасности, угрожавшей его жизни со стороны Клепикова, был вынужден согла­ситься с его преступными требованиями. Опасность эта в тот момент не могла быть устранена другим путем, так как Клепиков был вооружен. Выполнив требования Клепикова, Шувалов своими действиями нанес обществу менее существенный вред, чем последствия, которые наступили бы в случае реальной угрозы Клепикова» 10. Поэтому в силу ст. 14 Основ эти действия Шувалова, совершенные в состоянии крайней необходимости, не являются уголовно наказуемыми. Вместе с тем судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР признала, что поскольку Шувалов впоследствии не сообщил компетентным органам о совершенных Клепиковым убийстве и разбойном нападении, он должен нести ответственность за недонесение.

Вопрос о юридической природе недоносительства в правовой литературе решается проще. Недоносительство в советском уголовном праве — теории, законодатель­стве и судебной практике — рассматривается как преступление против правосудия. Серьезные разногласия вызывает лишь вопрос о характере заранее обещанного недоносительства.

П. И. Гришаев, И. А. Бушуев, Ю. В. Солопанов, С. А. Тарарухин, Б. Т. Разгильдяев рассматривают за­ранее обещанное недоносительство не как пособничество преступлению, а как прикосновенность 11. Сторонники этого взгляда свою точку зрения в основном аргументи­руют тем, что при заранее обещанном недоносительстве, в отличие от заранее обещанного укрывательства, отсут­ствует совместная деятельность. Молчаливое одобрение преступного замысла преступника, по их мнению, нельзя рассматривать как поведение, находящееся в причинной связи с преступлением, совершенным исполнителем.

С таким взглядом на юридическую природу заранее обещанного недонесения нельзя согласиться. Более предпочтительной, на наш взгляд, является позиция А. А. Пионтковского, Ш. С. Рашковской, Г. И. Баймурзина, Н. А. Носковой и некоторых других, согласно которой заранее обещанное недонесение является соучастием в форме интеллектуального пособничества 12.

Говоря об отсутствии совместной деятельности, противники отнесения заранее обещанного недонесения к соучастию такую деятельность по существу сводят лишь к физическим действиям. При этом ими упускается из вида возможность психического воздействия на сознание исполнителя, как это имеет место, например, при подстрекательстве или интеллектуальном пособничестве. При подстрекательстве и интеллектуальном пособничест­ве лицо, действуя просьбой, убеждением или одобрением преступного намерения исполнителя, никаких физиче­ских действий не совершает, но оно оказывает воздейст­вие на волю исполнителя.

При заранее обещанном недонесении речь идет не о молчаливом одобрении преступного замысла исполните­ля, как утверждает П. И. Гришаев 13, а о ясно выражен­ном обещании будущему исполнителю не сообщать в соответствующие органы о готовящемся или совершенном преступлении. Обещание не донести укрепляет у преступника надежду уйти от разоблачения и стимулирует намерение совершить преступление.

Отрицая возможность признания заранее обещанного недонесения соучастием в преступлении, И. А. Бушуев пишет, что закон не различает заранее обещанного и заранее не обещанного недонесения 14. Такое возражение является не убедительным. В действующем законе также

не проводится различия между заранее не обещан­ным и заранее обещанным приобретением или сбытом имущества, заведомо добытого преступным путем. Тем не менее заранее не обещанное приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем, квалифицируется как самостоятельное преступление по ст. 208 УК, а заранее обещанное приобретение или сбыт такого имущества в соответствии с п. 2 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 31 июля 1962 г. «О судебной практике по делам о заранее не обещанном укрывательстве преступления, приобретении и сбыте заведомо похищенного имущества» признается соучастием в хищении 15.

Установление взаимного психологического контакта между недоносителем и исполнителем, справедливо отме­чает Г. И. Баймурзин, подобно обещанию укрыть пре­ступление, представляет собой одно из звеньев той объективной причинной цепи, завершающейся выполнением преступления 16. Заранее обещанное недонесение находится в причинной и виновной связи с преступлением, так как оно способствует совершению основного преступления и посягает на тот же объект, что и основ­ное преступление.

В то же время нельзя согласиться с мнением В. Г. Смирнова о том, что недонесение о готовящихся преступлениях, даже если такое недонесение не обеща­но преступнику, является соучастием в преступлении 17. Если заранее обещанное недонесение, как отмечалось, состоит в причинной и виновной связи с совершенным преступлением, так как фактом обещания укрепляется у исполнителя решимость совершить преступление, появляется реальная надежда на безнаказанность, то недо­несение о готовящемся преступлении, поскольку оно заранее не обещано исполнителю, ни при каких обстоятельствах не может быть признано соучастием. Недоноси­тельство, о котором неизвестно исполнителю, не может оказать влияние на сознание и волю исполнителя. Поэто­му недонесение о готовящемся преступлении не может служить причиной действий исполнителя и наступления преступного результата. Моментом ошибочного суждения В. Г. Смирнова по рассматриваемому вопросу, видимо, является признание им возможности соучастия при одно­сторонней субъективной связи 18.

§ 2. Объективные признаки укрывательства

В юридической литературе высказаны различные суждения по вопросу о содержании объективной стороны укрывательства.

Н. Ф. Кузнецова, М. И. Ковалев и другие допускают возможность совершения укрывательства путем бездействия. Н. Ф. Кузнецова в подтверждение этого тезиса приводит два примера. Лицо, узнав, что в подвале его дома укрыты вещи, и догадываясь об их происхождении, оставляет вещи лежать на месте до тех пор, пока их не возьмет похититель. В другом случае лицо видит, как на его дворе двое неизвестных ему лиц прячут похищенные мешки крупы, но тем не менее не мешает похитителям укрыть похищенное государственное имущество. На осно­вании этих примеров Н. Ф. Кузнецова делает вывод о том, что эти лица в обоих случаях бездействовали, но их бездействие равносильно активным действиям, согла­сию на то, чтобы похищенные вещи были укрыты пре­ступниками 19. Вряд ли, однако, можно согласиться с та­ким выводом, ибо в этих случаях указанные лица были всего лишь очевидцами сокрытия похищенных ценностей. Известно, что преступное деяние всегда является прояв­лением воли человека, выражением во вне намерений и целей. «Лишь постольку, поскольку я проявляю себя,— писал К. Маркс,— поскольку я вступаю в область дейст­вительности,— я вступаю в сферу, подвластную законо­дателю. Помимо своих действий я совершенно не суще­ствую для закона, совершенно не являюсь его объек­том» 20. Намерения и убеждения человека, как бы пред­осудительны они ни были, если они не воплощены в деяния, не влекут уголовной ответственности.

Б. Т. Разгильдиев, признавая в принципе совершение укрывательства посредством бездействия, пишет, что «это возможно только в случаях молчаливого предостав­ления укрываемому лицу тех или иных материальных средств, находящихся в ведении укрывателя. В этих слу­чаях укрывательство осуществляется посредством непротиводействия основному преступнику, использующему его средства для сокрытия себя или совершенного им преступления» 21.

Между тем непротиводействие основному преступни­ку по действующему уголовному законодательству явля­ется не укрывательством, а попустительством, которое наказуемо лишь в случаях, прямо предусмотренных законом.

М. И. Ковалев признает возможность укрывательст­ва путем бездействия в тех случаях, когда должностное лицо, обязанное в силу своего служебного положения нести ответственность за сохранность государственного или общественного имущества, заведомо не препятствует его хищению22.

Омаров также пишет, что «укрывательством является бездействие должностных лиц по отношению к преступнику, если в сферу должностных обязанностей лица вхо­дит предпринятие активных действий, направленных на раскрытие преступления»23.

В обоих этих случаях, на наш взгляд, речь может идти не об укрывательстве, а о пособничестве или о попустительстве.

Таким образом, вывод о том, что укрывательство возможно путем бездействия, является неубедительным. Ответственность за бездействие по общему правилу возможна лишь тогда, когда на данном лице в силу тех или иных обязательств лежала обязанность воспрепятствовать наступлению преступного последствия. Такая обя­занность может вытекать из закона или иного норматив­ного акта либо из принятых на себя обязательств по договору или службе, а также из таких предшествующих действий данного лица, которые ставят государственные или общественные интересы или интересы отдельных граждан в реальную опасность24. Подобную обязан­ность советское уголовное право на укрывателя не воз­лагает.

Вместе с тем в судебной практике встречаются случаи осуждения за укрывательство, совершенное путем бездействия. Водитель автомашины Долгоруков в результате грубого нарушения правил дорожного движения совершил наезд на пешехода и скрылся с места происшествия. Мингареев, находившийся в кабине автомобиля вместе с водителем Долгоруковым, являясь оче­видцем этого преступления, как указано в приговоре Бугульминского городского народного суда Татарской АССР, «не заставил Долгорукова остановиться, не сообщил

о случившемся в милицию, чем скрыл опасное преступление, совершенное Долгоруковым»25. Как видно из обстоятельств совершенного Долгоруковым преступления, квалифицированного судом по ч. 2 ст. 211 УК, Мингареев каких-либо активных действий, направ­ленных на укрывательство преступника или следов преступления, не совершал, а, являясь очевидцем пре­ступления, никому об этом не сообщил. Недонесение же о преступлении, предусмотренном ч. 2 ст. 211 УК, в соот­ветствии со ст. 190 УК уголовной ответственности не влечет. К сожалению, судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда Татарской АССР, рассмотрев дело в кассационном порядке, этим обстоятельствам не дала должной оценки и приговор народного суда без достаточных оснований оставила без изменения. Тот факт, что Мингареев, являясь очевидцем наезда, «не заставил Долгорукова остановиться», является типич­ным бездействием и, на наш взгляд, не может служить основанием для признания его виновным в укрыватель­стве. За подобное бездействие он заслуживает порица­ния и морального осуждения.

Более предпочтительной в этом вопросе представ­ляется точка зрения большинства ученых-криминалистов, согласно которой укрывательство может быть совершено только путем активных действий26, ибо, не совершая активных действий, невозможно укрыть ни преступника, ни орудий и средств совершения, ни следов преступле­ния либо предметов, добытых преступным путем.

Спорным в теории уголовного права является вопрос о том, что всегда ли заранее не обещанное укрыватель­ство совершается физическими действиями или возможно интеллектуальное укрывательство.

Н. В. Лясс и Б. Т. Разгильдиев придерживаются взгляда, что укрывательство, ответственность за которое установлена ст. 189 У К РСФСР, может выразиться не только в совершении физических действий, но и в интеллектуальном содействии сокрытию преступления путем самооговора, дачи заведомо ложных показаний, заведо­мо ложного доноса в органы власти с целью отвести подозрение от лица, в действительности совершившего преступление, и направить деятельность органов право­судия по ложному пути27. Н. В. Лясс аргументирует такое решение тем, что санкции ст.ст. 180 и 181 УК

РСФСР значительно мягче, чем наказание за укрывательство, а опасность действий по сокрытию преступ­ника, образующих преступления против правосудия, бесспорно больше, чем в случаях физического укрыва­тельства. Поэтому, по мнению Н. В. Лясс, правильная оценка степени общественной опасности заведомо лож­ного доноса и заведомо ложных показаний, осуществляе­мых для сокрытия преступлений, перечисленных в ст. 189, требует отнесения этих действий к укрыватель­ству 28.

Развивая это положение, Б. Т. Разгильдиев отмечает, что некоторые виды интеллектуального укрывательства находятся в конкуренции с ложным доносом, ложным показанием и т. д. Это порождает проблему их квалификации. По его мнению, если преступление, совершен­ное способом укрывательства, по своей общественной опасности равнозначно укрывательству или превышает его, то официальную правовую оценку следует давать не только укрывательству, но и избранному способу29.

Другая группа авторов, в частности, А. Н. Трайнин, Ш. С. Рашковская, Г. И. Баймурзин, В. Г. Смирнов и др., отвергая интеллектуальное укрывательство, правильно, на наш взгляд, считают, что заранее не обещанное укрывательство может быть совершено только путем физических действий 30.

Возражая против квалификации интеллектуального укрывательства по ст. 189 УК, эти авторы отмечают, что в УК имеются специальные составы преступлений, предусматривающие ответственность за заведомо ложный донос (ст. 180) и заведомо ложное показание (ст. 181). Если в уголовном законе имеется общая и специальная норма, содеянное по правилам конкурен­ции квалифицируется по специальной норме. Да и юридическая природа заведомо ложного показания, данного в пользу виновного, фактически ничем не отличается от юридической природы заведомо ложного показания, сделанного с целью обвинить невиновного в соверше­нии преступления. Как в том, так и в другом случае субъект, посягая на интересы правосудия, затрудняет установление истины по делу. При этом виновный не совершает каких-либо действий, заключающихся в ук­рывательстве преступника или следов преступления. Хотя заведомо ложное показание, совершенное с целью

оправдания обвиняемого, и имеет некоторое сходство по субъективным признакам с заранее не обещанным укрывательством преступлений, однако оно существенно отличается от последнего. В этом случае лицо наме­ренно нарушает возложенную на него обязанность быть искренним и правдивым, когда оно призывается для дачи показаний 3!.

Не совсем последовательную позицию по этому вопросу занимает И. А. Бушуев. Он пишет, что «укрывательство всегда есть физическое содействие преступнику в его сокрытии от органов социалистического правосу­дия. Так называемое интеллектуальное укрывательство либо вовсе не наказуемо, либо наказуемо при определен­ных условиях как самостоятельное преступление (на­пример, заведомо ложный донос, заведомо ложные по­казания)»32. В то же время он относит заведомо ложный донос, заведомо ложное показание, приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем, привлечение заведомо невиновного к уголовной ответст­венности, вынесение заведомо неправосудного приговора, отказ от дачи показаний и заключения, понуждение к даче ложных показаний или ложного заключения к специальным видам укрывательства 33.