Р. В. Гордезиани

ПРОБЛЕМЫ ГОМЕРОВСКОГО ЭПОСА

В книге исследованы проблемы единства, формирования гомеровского эпоса, отношения данных «Илиады» и «Одиссеи» к истории стран Эгеиды позднебронзовой эпохи. На основе анализа композиции делается попытка выявить принципы структурной симметрии в гомеровском эпосе. Специально рассматривается вопрос об отношении Гомера к письменности.

Автор удостоен премии Ленинского комсомола за цикл работ по гомерологии и эгеистике.

Книга рассчитана на филологов, историков, археологов, а также щирокий круг читателей, интересующихся древнегреческой цивилизацией.

Издательство Тбилисского университета
Тбилиси 1978

Тираж 2000 экз.

Предисловие

Единство гомеровского эпоса

Введение
Современное состояние исследования вопроса об единстве «Илиады»
«Илиада» и информация сказаний троянского цикла
Структурная симметрия «Илиады»
К интерпретации т. н. сомнительных частей «Илиады»
Новейшее состояние исследования вопроса об единстве «Одиссеи»
«Одиссея» и информация о postiliaca
Закономерность экспонирования героев в «Одиссее»
Структурная симметрия «Одиссеи» и роль божественной воли в композиции поэмы
К интерпретации т. н. сомнительных частей «Одиссеи»
К взаимоотношению «Илиады» и «Одиссеи»

Гомеровский эпос и история

К постановке вопроса
Проблема ахейского объединения
Проблема троянского союза
Гомеровская Троя и датировка Троянской войны
География «Одиссеи» и проблема легендарной Эи

Формирование гомеровского эпоса

К вопросу о датировке гомеровских поэм
К структуре и генезису дактилического гексаметра
Теория устной поэзии (oral poetry) и гомеровский эпос
Гомеровский эпос и письменность
Заметки о языке и стиле гомеровского эпоса
К принципу индивидуализации героев в гомеровском эпосе
О богах в гомеровском эпосе
Источники гомеровского эпоса

Заключение
Литература
Список сокращений отдельных изданий
Указатель
Указатель песен и строк

Вклейка

Таблица I. Структурная симметрия Илиады
Таблица II. Структурная симметрия Одиссеи

Предисловие

Для современного читателя «Илиады» и «Одиссея» стало почти необходимым учитывать в некоторой степени и т. н. «гомеровский вопрос», органично связанный с изучением и интерпретацией поэм величайшего греческого поэта. Данное обстоятельство — следствие давних и долгих споров целых поколений исследователей о личности Гомера и единстве его поэм, споров, сущность которых из-за широкой популярности «Илиады» и «Одиссеи» вышла за рамки узких научных кругов и, подчас поверхностно и односторонне, но все же достигла многочисленных почитателей Гомера.

Тот, кто окинет взором историю дискуссий вокруг Гомера, может легко заметить, что соотношение сил между сторонниками противоположных теорий нередко менялось, и, следовательно, широкий читатель автором поэм признавал то одного, то нескольких поэтов, принимал данные поэм то за плод поэтической фантазии, то за достоверный исторический: источник.

Подобная смена тенденций имеет реальную основу. Дело в том, что каждая эпоха по-своему осмысливает Гомера, с учетом характерных для данной эпохи критериев и методов, выдвинутых наукой. В этом процессе постоянно выявляются новые, ранее незамеченные проблемы, аспекты исследования, что способствует постоянному расширению сферы гомерологических проблем, вовлечению в исследование все большего числа специалистов по самым различным областям, систематической переоценке ценностей.

За последние десятилетия в гомерологии наметились новые пути, тенденции, связанные с дальнейшим усовершенствованием методов филологического исследования, с расширением наших знаний о культурах и литературах древнейших народов Средиземноморья, расшифровкой древних письменных документов.

Современный исследователь Гомера находится в довольно сложном положении, так как ему приходится не только [3] учитывать необъятную литературу о Гомере, но и делать выбор между полярно противоположными теориями и доводами при рассмотрении почти каждого вопроса. Однако это не мешает невиданно быстрому росту гомерологической литературы за последние годы. 1) Сотни работ о Гомере, публикуемых ныне в разных журналах и издательствах мира, ставят целью не только исследование сложной историко-филологической проблематики, связанной с гомеровским эпосом, но и выяснение того, что могло обусловить создание в столь далеком прошлом поэм и поныне непревзойденных по своим поэтическим достоинствам и величию. Сам факт, что в послевоенный период вышло много новых переводов гомеровских поэм даже в тех странах, которые располагали не одним первоклассным поэтическим или прозаическим переводом, 2) делает очевидным, что гомеровские поэмы по сей день не утеряли своей силы и прелести, способности удивлять целителей высокого искусства.

Многовековая традиция исследования гомеровского эпоса способствовала тому, что «гомеровский вопрос» занял одно из значительных мест не только в классической филологии, но и в гуманитарных науках вообще. Благодаря интенсивной работе целого поколения ученых в области гомерологии были выработаны усовершенствованные и универсальные методы анализа эпических произведений, которые успешно могут быть использованы и при исследовании эпического творчества других народов. Вместе с этим, гомеровский эпос стал одним из первых «пробных камней» почти каждого нового метода, возникающего в филологической науке. Следовательно, изучение проблем гомеровского эпоса является в некоторой степени и изучением истории филологии вообще, установлением уровня филологических наук на определенных этапах ее развития.

Изучение гомеровского эпоса имеет богатые традиции как в странах Западной Европы, так и в России. Труды русских ученых XIX и начала XX века содержат множество значительных соображений об единстве и структуре гомеровских [4] поэм. Гомером занимались и в Грузии, где его знали и почитали с давних времен. Во всяком случае Гомера переводят и цитируют грузинские писатели уже с раннего средневековья. 3)

Особо следует отметить труды русских и грузинских советских ученых об отдельных проблемах гомеровского эпоса. Однако, несмотря на то, что классическая филология в нашей стране достигла значительных успехов, в гомерологии сделано еще далеко не все для освещения с точки зрения марксистской методологии кардинальных проблем «гомеровского вопроса». Достаточно указать, что после монографии А. Ф. Лосева о Гомере, 4) в нашей стране фактически не публиковались оригинальные работы, исследующие и обобщающие основные проблемы гомеровского эпоса. Большинство новейших работ наших ученых изучает лишь отдельные аспекты эпоса Гомера. 5) Если учесть то обстоятельство, что в последнее время во многих странах мира гомерология развивается весьма интенсивно, что за последние годы было выдвинуто немало новых теорий и гипотез, станет вполне очевидным значение усиления работы советской школы классической филологии в этом направлении.

Исследованию основных вопросов гомеровского эпоса мы посвящаем наш труд, который в значительной мере является переводом выполненных нами за последние годы на грузинском языке работ по Гомеру. Мы постарались рассмотреть те проблемы, которые, по нашему мнению, представляют сущность гомеровского вопроса, а также показать, на каком уровне исследования находятся они в настоящее время, и наконец, представить нашу позицию и аргументы касательно ряда кардинальных вопросов.

Мы исходим из современного состояния развития гомерологии и поэтому список использованной литературы в основном содержит работы, изданные после 30-х — 40-х годов нашего столетия. Естественно, он далеко не исчерпывающий, так как учесть несколько тысяч работ, изданных за последние 30-40 лет на разных языках, является задачей практически невыполнимой. И все же мы постарались максимально использовать работы т. н. этапного характера, те, которые вносят особый вклад в исследование гомеровского эпоса. [5]

Мы приносим сердечную благодарность всем коллегам, членам кафедры классической филологии Тбилисского государственного университета, которые всячески содействовали завершению и публикации данной работы. Особую благодарность следовало бы выразить ныне покойному нашему учителю проф. П. А. Берадзе, придавшему нам своим искренним увлечением Гомером смелость и силы взяться за исследование проблем древнегреческого эпоса. [6]

1) Изданная в последние годы гомерологическая литература систематически рассматривается в специальных статьях А. Лески, Е. Дёнта, А. Хойбека, Г. Метте и др. (Ср. 249, 254, 255, 140, 194а, 195, 274), см. также 46, 306а, 311а.

2) Так, например, в течение 1971—72 годов только в ГДР было опубликовано два новых перевода Гомера. Д. Эбенер издал в 1971 году стихотворный перевод «Илиады» и «Одиссеи», а Г. Шайбнер в 1972 году — новый прозаический перевод «Илиады».

3) Для обзора вопроса см. 68а.

4) 48.

5) Ср. 25; 57; 57а; 61; 62; 67; 68; 71; 72; 72а; 74; 75, 76 52, 56 и др.

Единство гомеровского эпоса

Введение

Основой «гомеровского вопроса» является проблема единства «Илиады» и «Одиссеи». Это вполне естественно, ибо все наше суждение о гомеровском эпосе может быть более или менее достоверным лишь в том случае, если нам удастся ответить на главный вопрос — действительно ли существуют единые поэмы — «Илиада» и «Одиссея», созданные по единому поэтическому плану и концепции, или же единство этих поэм лишь внешнее, в действительности же они являются результатом объединения произведений разных поэтов. Естественно, подобный вопрос и подобные сомнения могли возникнуть лишь у исследователя, отдаленного от эпохи создания поэм, эпохи полулегендарной и во многом покрытой мраком. Изучение античных источников показывает, что подобный вопрос не возникал в древней Греции. Для эллинов Гомер являлся вполне конкретным поэтом, с именем которого была тесно связана слава создания «Илиады» и «Одиссеи». Правда, эта слава иногда являлась причиной того, что Гомеру приписывались и другие произведения, но в таких случаях, обычно, высказывались и противоположные мнения, подкрепленные более или менее убедительными аргументами. Однако это вовсе не означает, что греки классической и эллинистической эпох знали больше о личности или о веке Гомера, чем мы. Основой их веры являлась традиция и возможность сопоставить гомеровский эпос с другими греческими эпическими произведениями, о которых мы, к сожалению, знаем очень мало. И что самое главное — у них была возможность непосредственного восприятия гомеровских поэм, ибо в них была раскрыта сама греческая душа. Следовательно, сознательно или подсознательно эллины лучше всех чувствовали особую силу воздействия гомеровской поэзии. Именно этим и объясняется то обстоятельство, что древнейшие греческие авторы, произведения которых в фрагментарном или полном виде дошли до нас, не интересовались установлением того, едины ли гомеровские поэмы. Хотя известно, что изучением биографии Гомера и отдельных вопросов, затронутых в поэме, занялись, самое позднее, уже [9] в VI веке до н. э.1) Естественно, если бы в то время в Греции существовали какие-либо сомнения касательно единства «Илиады» и «Одиссеи», то это, безусловно, отразилось бы в источниках. В этой связи интересно отметить, что Геродот, который является первым достоверным информатором греческой культуры и истории, старается, на основе замеченной им разницы между «Илиадой» и «Киприями»,2) доказать негомеровское происхождение «Киприй». Это указывает на то, что ему было известно мнение, согласно которому Гомеру приписывалось авторство «Киприй». В то же время Геродот нигде не старается оспаривать или поставить под сомнение авторство «Илиады» и «Одиссеи».3) Из этого, очевидно, можно сделать вывод, что ему не была известна точка зрения, согласно которой поэмы отделялись бы друг от друга или же считались плодом коллективного творчества. Естественно, говоря о вере греков в единство поэм, нельзя забывать и следующего обстоятельства. Фактически, если не считать Аристотеля, у нас нет ни одного прямого сведения о том, что греки доэллинистической эпохи, сопоставляя гомеровские поэмы с другими эпическими произведениями, особое внимание уделяли композиции или структуре эпоса. Однако изучение памятников греческой литературы дает возможность предположить, что Гомер оказывал влияние на греческих поэтов и писателей не только в чисто информативном, но и в композиционном и поэтическом плане. С этой точки зрения особое внимание заслуживает изучение творчества Эсхила, который, если верить Афинею, сам подчеркивал свою зависимость от Гомера:,,’, ‘ ".4)

Влияние Гомера заметно и в греческой лирике, и у Геродота, и у самого Платона.5) Нам трудно судить о том, сколь [10] были заинтересованы греческие философы VI—V вв., и в особенности софисты, вопросами композиции гомеровских поэм. Во всяком случае, несомненно то, что Гомер служил неизменным источником иллюстраций многих их положений. Как показывает один из фрагментов оксиринхского папируса, согласно схолиям XXI.240, у Протагора было довольно меткое замечание по поводу структуры эпизода битвы в последних, песнях «Илиады»: «Протагор говорит, что для деления битвы 6) создан следующий эпизод борьбы Ксанфа со смертным, чтобы она (битва) перешла в битву богов». 7) Этот фрагмент указывает на то, что Протагор интересовался построением отдельных сцен гомеровских поэм. Платон, диалоги которого донесли до нас первую систематизированную информацию о греческом философском мышлении VI—V вв., ввиду своей специфической точки зрения на поэзию и поэтов (поэзия — подражание подражания), не уделяет должного внимания вопросам поэтики гомеровского эпоса. Хотя он часто высказывает свое восхищение поэзией Гомера, но в созданной им теоретической модели государства поэтам, в том числе и Гомеру, нет места. И все-таки в диалогах Платона высказана не одна интересная мысль по поводу Гомера и его поэм. Анализ использованного Платоном богатого иллюстрированного материала указывает на то, что для него творчество Гомера ограничивалось «Илиадой» и «Одиссеей». 8)

Первый греческий автор, взгляд которого на Гомера дошел до нас в более или менее полном виде, — Аристотель. Правда, от специально посвященных Гомеру трудов, объединенных позже в шести книгах под общим заглавием ’ ‘ или ‘, 9) до нас дошло лишь несколько десятков цитат, но зато мы имеем его «Поэтику». В ней Аристотель очень подробно рассуждает о вопросах единства гомеровского эпоса. Нам неведомо, насколько оригинален Аристотель в своих суждениях, но одно можно сказать с уверенностью: Аристотель лучше всех новых и старых исследователей отметил то основное и специфическое, что характерно для гомеровской поэтики, дал оптимальное решение проблемы единства гомеровского эпоса. Если воззрения Аристотеля на гомеровский эпос были более или менее правильно поняты античной эстетикой и не вызывали споров, то в гомерологии нового времени Аристотелю долгое [11] время не уделяли должного внимания. И лишь сейчас, после тщательного анализа гомеровского эпоса на протяжении целых десятилетий, стало ясно, насколько точно определил Аристотель драматическое и художественное единство поэм.

Мы постараемся рассмотреть два места из «Поэтики» Аристотеля, в которых, по нашему мнению, яснее всего сформулированы интересующие нас положения. Рассуждая об единстве фабулы, Аристотель отмечает: «Фабула бывает едина не тогда, когда она вращается около одного (героя), как думают некоторые: в самом деле, с одним может случиться бесконечное множество событий, даже часть которых не представляет никакого единства. Точно так же и действия одного лица многочисленны, и из них никак не составляется одного действия. Поэтому, нам кажется, заблуждаются все поэты, которые написали «Гераклеиду», «Тесеиду» и тому подобные поэмы: они полагают, что так как Геракл был один, то одна должна быть и фабула. Гомер, как впрочем выгодно отличается (от других поэтов), так и на этот вопрос, по-видимому, взглянул правильно, благодаря ли искусству, или природному таланту: именно, творя «Одиссею», он не сотворил всего, что случилось с героем, например, как он был ранен на Парнасе, как притворился сумасшедшим во время сборов на войну, — ведь никакой необходимости (или) вероятия, чтобы при совершении одного из этих событий совершилось и другое; но он сложил свою «Одиссею», а равно и «Илиаду», вокруг одного действия, как мы его [только что] определили.

Следовательно, подобно тому как и в прочих подражательных искусствах единое подражание есть подражание одному [предмету], так и фабула, служащая подражанием действию, должна быть изображением одного и притом цельного действия, и части событий должны быть так составлены, что при перемене или отнятии какой-нибудь части изменялось и приходило в движение целое, ибо то, присутствие или отсутствие чего не заметно, не есть органическая часть целого». 10)

Эту же точку зрения развивает и уточняет Аристотель, рассуждая о драматическом построении фабулы эпического произведения:

«Относительно же поэзии повествовательной и подражающей посредством гексаметра ясно, что в ней, как и в трагедиях, фабулы должно составлять драматичные, относящиеся к одному целому и законченному действию, имеющему начало, середину и конец, чтобы производить свойственное ей удовольствие, подобное единому и цельному живому [12] существу; она не должна походить на обыкновенные повествования, в которых неизбежно является не одно действие, а одно время — все, что случилось в это время с одним или многими и что имеет между собой только случайные отношения. Как, например, одновременно произошло морское сражение при Саламине и битва карфагенян в Сицилии, нисколько не ведущие к одной и той же цели, так и в последовательности времени иногда случается (одно) событие после другого, для которых нет никакой единой цели. Однако же почти большинство поэтов делают эту (ошибку). Поэтому, как мы уже сказали, Гомер и в этом отношении представляется божественным в сравнении с другими: он не замыслил сотворить (сложить) всю войну, хотя она имела начало и конец, так как (фабула) сделалась бы чересчур большой и нелегко обозримой, или, хотя и умеренных размеров, но запутанной пестрою вереницей событий. И вот, выбрав одну ее (войны, событий) часть, он воспользовался многими эпизодами из других частей, 11) например, каталогом кораблей и другими эпизодами, которыми он производит членение 12) поэмы. А прочие сочиняют поэмы относительно одного лица, [13] вращаются около одного времени и одного раздробленного действия, каковы творцы «Киприй» и «Малой Илиады». 13)

Подводя итог приведенным выше пассажам «Поэтики», уже неоднократно рассмотренным и во многом дискуссионным, можно сделать следующий вывод. По мнению Аристотеля, едина та фабула, в которой одно деяние (действие) с необходимостью или вероятием вызывает другое. Следовательно, эти деяния будут настолько органично связаны, с одной стороны, друг с другом, а с другой — и с целой фабулой, что достаточно легкого прикосновения к любому из них, как целое будет разрушено. Но не каждый поэт знает этот секрет единства фабулы. Исключением является Гомер, которому удалось в своих поэмах развернуть единую фабулу. Следовательно, в этой фабуле деяния органично связаны друг с другом. Но как должен поступить поэт, если при этом желает дать информацию и о цельном событии или о деянии героя, лишь частью которых является единая фабула? И здесь, по мнению Аристотеля, Гомер является образцом. Если поэту нужно дать полную информацию о цельном событии (скажем, о войне), он должен поступить в подражание Гомеру. Гомер избрал фабулой один эпизод Троянской войны, который с драматической точки зрения имеет начало, середину и конец, следовательно, в нем действия органично связаны друг с другом. Что же касается тех эпизодов, которые дают нам информацию о Троянской войне в целом и не связаны непосредственно с деяниями единой фабулы в драматическом смысле, то они имеют целью лишь членение единой фабулы. Следовательно, они не служат развитию действия и их наличие или отсутствие в поэмах, исходя из единства действия, является совершенно незаметным. Так, в фабулу «Одиссеи» поэт не внес эпизоды ранения Одиссея на Парнасе или симуляцию им сумасшествия. Именно поэтому присутствие этих эпизодов (например, о ранении Одиссея на Парнасе говорится в XXII песни поэмы, но этот эпизод не связан органично с развитием действия, а служит лишь членению одной из основных частей фабулы — омовения ног) или их отсутствие (например, в поэме не упомянуто о прикидывании Одиссея сумасшедшим) совершенно незаметно для единства действия. 14) Таким образом удается Гомеру, с одной стороны, [14] развернуть единую с драматической точки зрения фабулу, не нарушая единства действия, а с другой — дать дополнительные сведения о других деяниях цельного события, частью которого является единая фабула. Этим Гомер выделяется из числа остальных эпических поэтов, будь это авторы «Киприй» или «Малой Илиады», «Гераклеиды» или «Тезеиды». Они (эти авторы) передают события подобно историкам. В своих произведениях они стараются полностью осветить деяния героев или определенный отрезок времени, что лишает их поэмы драматического единства.

Итак, в поэмах Гомера Аристотель видит попытку изобразить цельное событие посредством связанного с ним конкретного явления. Сгруппированные вокруг этого конкретного явления, не связанные друг с другом во времени многочисленные эпизоды воссоздают цельную картину самого события. 15)

В дальнейшем мы сможем убедиться, насколько правильно определил Аристотель композиционные особенности гомеровского эпоса.

Однако сведения Аристотеля значительны и в другом отношении. Аристотель — первый дошедший до нас автор, который показал принципиальную разницу между Гомером и другими эпическими поэтами. Этому факту надо отдать должное при исследовании проблемы формирования гомеровских поэм.

Как было уже сказано, взгляд Аристотеля на органичное единство гомеровских поэм был более или менее правильно понят древнегреческими и римскими писателями и филологами. 16)

С эллинистической эпохи начинается значительный перелом в изучении гомеровского эпоса. Интенсивного развития в этот период достигает филологическая наука. [15]

Перед александрийскими филологами, которые взялись за издание гомеровских поэм, встал вопрос выбора. Вероятно, в их распоряжении находилось большое количество рукописей гомеровских поэм, в которых наблюдались значительные текстуальные расхождения. В такой ситуации издателям следовало критически оценить многочисленные версии, чтобы затем иметь возможность установить текст, наиболее близкий, по их мнению, к гомеровскому варианту. Именно этим и был обусловлен критический подход александрийских филологов к отдельным частям гомеровского текста. По сей день их аргументы принимаются во внимание. Достаточно просмотреть античные схолии гомеровских поэм, чтобы стало ясным, что еще в эллинистическую эпоху Аристархом, Аристофаном Византийским и др. была поставлена под сомнение принадлежность Гомеру отдельных частей «Илиады» и «Одиссеи», которые вызывают скептицизм и у некоторых современных исследователей. Но александрийским филологам гомеровские поэмы представляются в основном едиными произведениями, созданными одним поэтом. Не смогли поколебать это мнение т. н. разъединители () — Ксенон и Гелланик, которые уже в эллинистическую эпоху высказали мнение, что «Илиада» и «Одиссея» созданы двумя разными поэтами. Это предположение не поддержал ни один из видных филологов того времени, а Аристарх даже написал специальное исследование, чтобы опровергнуть мнение Ксенона ( ). Подобное же отношение к гомеровскому эпосу было в Риме, впоследствии и в Византии. 17) После того, как Европа вторично открыла Гомера, как и греческую культуру вообще, «Илиада» и «Одиссея» вновь привлекли внимание образованной общественности.

Первым исследователем-гомерологом нового времени является французский писатель Франсуа Геделин, он же аббат д'Обиньяк. Основой его теории служили античные источники и, в первую очередь, сведения Цицерона (De orat. III, 34, 137) о том, что редакция Писистрата (в VI в. до н. э.) привела гомеровские поэмы в порядок и придала им данный вид. В своей работе (Conjectures acadmique ou dissertation sur l'Iliade), написанной в 1664 г. и изданной лишь в 1715 г., д'Обиньяк выставил серьезные аргументы против единства гомеровского эпоса. По его мнению, в «Илиаде» нет ни единого плана, ни единой темы, ни соответствующего вступления или концовки. К тому же поэма перегружена длинными и утомительными речами, батальными сценами. Но наряду с [16] этим д'Обиньяк не мог не заметить всей прелести подлинной поэзии, для объяснения которой он предлагает следующую теорию: сначала существовали многочисленные, независимые друг от друга малые стихи или песни, которые сами по себе были едиными. Эти произведения принадлежали разным, нередко довольно талантливым певцам. В результате деятельности редакции Писистрата эти песни были объединены в поэмы; в этом процессе пришлось создать дополнительные части, которые по своим художественным качествам во многом уступали т. н. прапесням. Д'Обиньяк не исключал возможности того, что подобную работу мог проделать и полулегендарный Ликург двумя столетиями раньше до Писистрата. Что же касается самого Гомера, то, по мнению д'Обиньяка, это имя обозначало целую группу «слепых поэтов», создателей ранних песен, а не конкретную личность.

Близкое к этому мнение высказал итальянец Джамбатист Вико. Не лишены интереса и мнения некоторых других писателей и ученых того же периода, однако перечень всех их завел бы нас слишком далеко.

Несмотря на то, что порой вся эта интерпретация гомеровского текста и древних сведений была ошибочна и тенденциозна, можно с уверенностью сказать, что именно она подготовила основу подлинно филологическому изучению гомеровского эпоса. 18)

Тщательное изучение гомеровского эпоса в новой Европе, можно сказать, начинается с немецкого ученого Ф. А. Вольфа, который в 1795 году напечатал свою знаменитую «Prolegomena ad Homerum», оказавшую большое влияние на развитие всей последующей гомерологии. Вольф не считал возможным окончательное формирование поэм до деятельности комиссии Писистрата и утверждал наличие в них эпических частей, созданных поэтами разных эпох, в том числе и самим Гомером. Будучи блестящим для своего времени филологом, Вольф прекрасно понимал мощь и силу гомеровских поэм, и весьма убедительно доказывал, что создать подобные поэмы нельзя было без использования письменности. Во времена Вольфа деятельность Гомера относили к периоду не позднее X—IX вв. до н. э., а древнейшие греческие надписи датировались лишь VII в. до н. э. Следовательно, в противовес весьма распространенному мнению, «Илиада» и «Одиссея» не могли быть созданы в эпоху Гомера. Вольф писал: «Весь наш вопрос исторический и критический, он вытекает из фактов, а не из желаний...» «...Искусствам любовь, но уважение — истории». И действительно, «заслуга Вольфа состояла в том, что он [17] вывел Гомера из сферы поверхностных спекуляций и утвердил его историческое изучение на прочной почве и основе». 19) Сколь велико было влияние Вольфа в Европе, станет понятным, если принять во внимание то обстоятельство, что до Вольфа никто специально не пытался доказать единство гомеровских поэм, ибо мнение общественности о поэмах и их авторе было в основном столь единодушным, что не возникала такая необходимость. Но когда в Европе настало время переоценки общепринятых истин, то дух эпохи нашел свое выражение в начинании Вольфа. На протяжении не одного десятка лет ученые тщательно и с увлечением искали языковые и смысловые расхождения в гомеровских поэмах и накопили такое их множество, что была потеряна всякая надежда на возрождение единого Гомера. Сторонники единства ввиду своих непоследовательных аргументов на протяжении довольно длительного периода выглядели слишком бледными. Не смогли внести перелома в гомерологию ни Фр. Шиллер, ни И. В. Гёте, ни Фр. Гегель своей искренней верой в единство поэм, ни В. Ницш, Ф. Ф. Соколов, Т. В. Аллен, Э. Дреруп и другие довольно вескими унитаристическими наблюдениями.

С течением времени теория Вольфа видоизменилась, но каждый ее последователь, верный аналитической основе, исключал как единство «Илиады» и «Одиссеи», так и их принадлежность одному и тому же поэту. Эта точка зрения подкреплялась и «теорией песен» К. Лахманна, который в «Илиаде» видел объединение самостоятельных отдельных песен; и «теорией распространения» Г. Германна, согласно которой поэмы сформировались путем постепенного распространения «пра-Илиады» и «пра-Одиссеи», теорией его последователя Дж. Грота, который «пра-Илиадой» считал поэму о гневе Ахилла — «Ахиллеиду», а известную нам «Илиаду» — результатом внесения в «Ахиллеиду» отдельных песен; а также более или менее значительными теориями Фика, Кирхгофа, Лифа, Марри и других. Нужно отметить, что теория А. Кирхгофа о построении «Одиссеи» с некоторым видоизменением и по сей день пользуется успехом у аналитиков. По Кирхгофу, сначала «Одиссея» состояла лишь из отдельных частей I и V песен, из VI-IX, из частей XI и XIII, т. е. из истории возвращения Одиссея. Позднее другой поэт добавил часть XIII, XIV песнь и XVI-XXIII.296 (это место Аристарх считает концом собственно «Одиссеи») и распространил странствия Одиссея, что сохранилось в более или менее неизменном виде в IX-XII. Вслед за этим некий «обработчик» (Bearbeiter) добавил [18] Телемахию (I-IV) полностью, XV песнь, конец XXIII и XXIV песнь целиком. 20)

В начале века всю эту работу блестяще обобщил У. Виламовиц-Мёллендорф, который обосновал почти каждую теорию аналитиков и представил «Илиаду» как единство различных по характеру и времени возникновения эпических единиц — малых песен, малых поэм, из которых возникла «пра-Илиада», и вставленных в нее дополнительно отдельных песен. Виламовиц не исключал существования Гомера, так как, по его мнению, «одно бесспорно. Действительно должен был жить в одно время некий поэт Гомер, творчество которого произвело такое большое впечатление на людей, что ему приписали «Илиаду», «Фиваиду», а затем почти все значительные эпические произведения. Он должен был действительно что-то сделать, чтобы довести людей до этого». 21) Именно этому поэту Гомеру и приписывает Виламовиц формирование основной части «Илиады». Правда, он использовал разные поэтические произведения и фрагменты, но главная заслуга в создании поэмы принадлежит Гомеру.

По словам Виламовица, «свое произведение он создал не простым склеиванием и складыванием частей; поэма отлично построена, несмотря на то, что многие места принадлежат другим и чувствуется разница в стиле, подобно тому как колонны раннехристианских базилик были привезены из разных старых построений, и поэтому местами возникала потребность в дополнительных частях». 22) Эта древняя поэма должно быть сохранилась в I-VII, XI-XVII, XXI-XXIII песнях современной «Илиады». Она имела, очевидно, свою концовку, которая утеряна. После этого поэма претерпела определенные изменения, например: финальную сцену, в которой была описана гибель Ахилла, некий поэт заменил отправлением Приама к Ахиллу и их примирением (XXIV) и, наконец,, еще один поэт внес дополнительно две самостоятельные поэмы — «Посольство Агамемнона к Ахиллу» (IX) и «Долонию» (X) и создал им специальную подготовительную часть (VIII). 23) Еще раньше Виламовиц высказал свое мнение о построении «Одиссеи», что фактически являлось блестящим развитием теории Кирхгофа. 24) Но позднее он несколько усложнил и видоизменил свой взгляд на «Одиссею». 25) Но и здесь Виламовиц не изменил своей основной концепции, что современная [19] «Одиссея» является плодом деформации ранее существовавшей единой поэмы. В своих исследованиях Виламовиц обобщил все то, что, по его мнению, указывало на участие в формировании поэм разных поэтов, будь то текстологические или языково-стилистические расхождения. Следовательно, он сформулировал свои аналитические принципы и фактически показал все возможности анализа. Но в то же время Виламовиц на основе остроумного и глубокого филологического анализа выявил композиционное единство поэм. Этим самым он наметил новый путь унитаристам — доказать единство поэм посредством детального филологического анализа.

Именно с этого времени, наряду с участившимися экспериментами аналитиков, все больше внимания стали привлекать и труды сторонников единства гомеровского эпоса. Хотя еще в 1934 г. Дж. Марри заявлял: «Не осталось ни одного унитариста, кроме Дрерупа», но это замечание не соответствовало истине, так как вслед за значительными унитаристическими исследованиями Э. Дрерупа 26) в 1930 году вышла в свет не менее интересная работа С. М. Боуры, 27) которая представляла заслуживающие внимания аргументы в защиту единства гомеровского эпоса. 28)

Но подлинный перелом в гомерологии вызвала знаменитая книга В. Шадевальдта об «Илиаде» 29) (1938). На основе анализа отдельных мест и отдельных песен Шадевальдт установил одну весьма значительную закономерность — даже самые отдаленные друг от друга места «Илиады» органически взаимосвязаны между собой и без учета одного трудно понять другое. Более того, в каждой песни «Илиады» завершается и вместе с тем подготавливается то, чем эта песнь связана с другой. И лишь X песнь — «Долония» стоит особняком. XI песнь Шадевальдт считает объединяющей все нити действия: «XI песнь «Илиады» в том виде, в каком она дошла до нас, является узловой во всей поэме. Отсюда мы можем созерцать конец. Отсюда же мы можем узреть и начало. Эта песнь — начало нового дня, начало новых кровавых битв. Здесь прокладывают пути все великие замыслы поэмы». 30)

Подобная трактовка поэмы пролила свет на многие необъясненные до той поры особенности «Илиады». Этим В. Шадевальдт почти исключил деятельность интерполяторов и различных поэтов в формировании «Илиады», исключив и [20] возможность участия компилятора, ибо в противном случае была бы необъяснимой столь органичная взаимосвязь между отдельными частями поэмы. Эту связь чувствовал и Гёте. В 1827 году в письме к Эккерманну он писал: «Вольф разрушил Гомера, но ничего не смог поделать со стихом, так как у этого стиха необычайная сила, подобно героям «Валгаллы», которые утром разрубают друг друга на части, а к обеду воскресшие вновь садятся за стол». Доказав на основе детального анализа органичную связь между отдельными частями поэмы, Шадевальдт в то же время показывает, сколь органично эти части сливаются с целым, с общей архитектоникой поэмы. Принципы построения действия и представления явлений и героев «Илиады», по Шадевальдту, весьма напоминают принципы классической греческой драмы.

Так как вопрос об единстве поэмы стал вполне реальным, то столь же реальным стал и вопрос об ее авторстве. Автором поэмы В. Шадевальдту представляется Гомер, однако не все в ней он считает плодом поэтической фантазии певца. Он учитывает те ранние эпические формы и уходящие в прошлое традиции, которые пришлось переработать Гомеру согласно своей поэтической концепции. Тайна величия Гомера — в конкретной исторической основе. Он (Гомер) находится на распутье развивающегося великого будущего и еще живого великого прошлого. Начало и конец воплотились в одном; он представляет древних героев с исключительным почтением и в это же время вкладывает в них новое значение, соответственно идеалам народа, стоящего на пути омоложения». 31) Работа В. Шадевальдта изменила соотношение сил в гомерологии. После паузы, вызванной Второй мировой войной, появляется множество исследований, которые еще больше убеждают нас в композиционном единстве «Илиады». Но, наряду с этими, вновь встречаются и работы аналитического толка. Следует отметить, что Шадевальдт и многие современные исследователи не считают «Одиссею» столь органически единой поэмой, как «Илиаду». В наши дни эти поэмы рассматриваются обычно в определенном отрыве друг от друга.

Для большей ясности при исследовании проблем единства гомеровского эпоса мы воспользуемся этим же принципом. [20]

Назад К содержанию Дальше

1) Так, по греческим источникам, еще в VI в. до н. э. Феаген Реагинский первый написал о Гомере. Начиная с этого времени о поэмах Гомера высказывались Стесимброт, Антимах и др. (Ср. Vorsokr. 8, 1; а также 316, стр. 26...).

2) Герод. II, 116-117. Дело касается противоречия между «Киприями» и «Илиадой» в вопросе о протяженности и маршруте путешествия Елены.

3) Геродот не совсем уверен в том, принадлежит ли Гомеру также и поэма «Эпигоны» (IV, 32).

4) Афин. 8, 347е. Вопрос об отношениях Эсхила к Гомеру с языковой точки зрения в последнее время детально рассмотрел Сидерас (369: см. также 76).

5) Об этом см. ниже.

6) Имеется в виду битва XX-XXII песен.

7) Vorsokr. 80 А 30. Ср. также 290, стр. 159.

8) Ср. 245; 259. Об оценке гомеровского эпоса Платоном см. подробно в 50а. стр. 75...

9) Для обзора см. 316, стр. 92...

10) Поэт. 1451а, 16-35 (гл. VIII), приводится по переводу В. Г. Аппельрота, с незначительными поправками.

11) В том, что в предложении ' ', в форме Аристотель подразумевает «из других дел (событий) войны» или «из других частей войны», Никау не соглашается с современными интерпретаторами «Поэтики». По его мнению, если мы примем данную интерпретацию то получится, «что Гомер всю остальную часть войны представляет лишь посредством эпизодов. Однако именно «каталог кораблей» не является подходящим примером подобной техники. В ней отражение той части войны, которая не представлена в «Илиаде», крайне ограничено» (290, стр. 168).

Нам кажется, что исследователь не прав. Дело в том, что «каталог кораблей», если подойти к нему строго формально, действительно больше соответствует началу воины, чем ситуации, описанной в «Илиаде». Достаточно отметить, что каталог дает перечень предводителей кораблей и самих кораблей ( «Ил.» II, 493), в то время как эти данные вовсе не соответствуют развитию действия в «Илиаде» — устроению войск в Скамандрской долине на десятом году войны. Напротив, то, что показывает соответствие с описанными в «Илиаде» явлениями, производит лишь впечатление дополнительных данных в каталоге. Именно поэтому, в данном случае перед нами действительно великолепный пример того, как вносит поэт эпизод, соответствующий началу войны, в фабулу «Илиады», как приурочивает его к действию поэмы (ср. подробно 25, стр. 10; особенно стр. 73).

12) в данном случае лучше перевести как «членение» (gliedern, to divide). Об этом см. 290, стр. 155... ср. также 85, стр. 217.

13) Поэт. 145а 17-1459b2 (гл. XXIII). Перевод В. Г. Аппельрота слегка изменен.

14) Соответствующее место VIII главы «Поэтики» уже давно вызывает споры. Некоторые считают, что Аристотель упустил из внимания то обстоятельство, что о ранении Одиссея на Парнасе поэма дает нам сведения (XIX, 392-466) или же он пользовался другим текстом, в котором отсутствовал данный эпизод. Другие же думают, что в данном случае Аристотель имеет в виду лишь фабулу поэмы, в которой нет ни одного из этих эпизодов (исходя из аристотелевского понимания единства фабулы), следовательно, они не являются органичными частями цельной структуры поэмы (ср. 1486, стр. 298...; 85, стр. 116...). Некоторые предлагают чтение слова в эмфасисе и интерпретацию данного места так, будто здесь идет речь об отсутствии в поэмах Гомера сцен такого типа, такого класса вообще, а не конкретно ранения Одиссея на Парнасе (124, стр. 186...). На наш взгляд, в данном случае следует учитывать, что чуть ниже, в той же глазе Аристотель употребляет формы «наличие» («присутствие») и «отсутствие», имеющие непосредственное отношение к его мнению об этих двух эпизодах.

15) Ср. также 1486, стр. 581...

16) Это касается как филологов эллинистической эпохи, так и авторов специальных трактатов о поэтике: Горация, Псевдо-Лонгина и др.

17) Обзор вопроса с интересными наблюдениями представлен в 316. Ср. также 55.

18) Этот период развития гомерологии в последнее время довольно интересно представил Ф. Кодино (128, стр. 16...).

19) 349, стр. 374.

20) 227; для обзора см. 31, стр. 49.

21) 398, стр. 374.

22) 398, стр. 324.

23) Теория Виламовица об «Илиаде» представлена в 398.

24) 397.

25) 399.

26) 143; 144.

27) 107.

28) Для обзора литературы по Гомеру первой четверти XX века см. 46.

29) 348.

30) 348, стр. 149.

31) 349, стр. 33.

Современное состояние исследования вопроса об единстве «Илиады»

В современной гомерологии большинство исследователей придерживается мнения, что «Илиада» — единая поэма и, в основном, плод творчества одного поэта. Возможно, в ней имеются более или менее значительные вставки (как, например, «Долония» — X песнь и ряд других мест), однако структура поэмы, в основном едина. Это, по мнению большинства филологов, доказывается как чисто филологическим, так и структурным анализом поэмы. Правда, в ней можно выявить определенные расхождения стилистического, сюжетного и фактологического характера, однако это следствие использования одним поэтом в процессе создания поэмы разных источников, возникших в разное время и в разных местах грекоязычного мира. Сколь убедительны бы ни были, на первый взгляд, аргументы современных унитаристов — сторонников единства, как видно, они все же не обладают еще совершенно объективным, универсальным характером. В этом причина того, что в послевоенный период, наряду с быстрым распространением унитаристической точки зрения, замечается и определенная активизация сторонников аналитического направления. Так, в наши дни — немало новейших гомерологических работ, авторы которых все еще защищают теории многослойности или редактора-компилятора. По их мнению, засвидетельствованные в поэме расхождения, объясненные унитаристами влиянием более ранних источников, — следствие творчества поэтов и сказителей разных эпох, единство же — дело рук поэта или некоего редактора, который включился в работу над поэмой на последней стадии ее создания. П. фон дер Мюлль выделяет в «Илиаде» почерк двух А- и Б-поэтов. Из них первый приблизительно в VIII в. до н. э. должен был создать поэму на мотив гнева, имеющую, возможно, не совсем связанную композицию, но заключающую в себе высокую поэзию. Именно эта поэма и была под рукой у поэта-Б, вышедшего из аттической среды и творящего приблизительно в 600 г. до н. э. Используя отдельные поэтические приемы поэта-А, переделывая или повторяя многие строки старой поэмы, он создал известную нам «Илиаду». В частях [22] поэта-Б П. Фон дер Мюлль отмечает также влияние Гесиода и древнегреческих лириков. По его мнению, те места «Илиады», которые не отличаются поэтической гениальностью и находятся в некотором противоречии с мотивом гнева, следует приписать поэту-Б.1)

Иной точки зрения придерживается В. Тайлер. Он выделяет в поэме множество слоев и считает, что «Илиада» создавалась разными поэтами2) на протяжении столетий. Мы еще вернемся к теории В. Тайлера, когда будем рассматривать вопрос о взаимоотношении «Илиады» и «Одиссеи». Различные слои в «Илиаде» выделяет и Д. Пейдж. По его мнению, некоторые сцены, напр., посольство к Ахиллу, стена ахейцев, указывают на «многоавторство»3) (multiple autorship).

Верным последователем старых аналитиков является Т. Яхманн. Согласно его взгляду, в «Илиаде» выделяются отдельные партии, которые раньше являлись самостоятельными песнями, созданными в разное время. В поэме много образцов высокой поэзии, отдельных песен, которые некий компилятор, создатель нашей «Илиады», объединил в одну поэму. Но он был столь слабым поэтом, что ему не всегда удавалось находить в поэме подходящее место даже таким высокохудожественным партиям (самостоятельным песням), как сцена встречи Гектора с Андромахой. Особенно враждебен Яхманн к гомериду, создавшему «Каталог кораблей». Чтобы внести «Каталог» в поэму, он должен был переделать вторую песнь. Все каталоги «Илиады», включая и «Каталог кораблей», по сравнению с остальными высокопоэтическими частями, являются продукцией безжизненной каталогистики. Следовательно, он со всей категоричностью противопоставляет в «Илиаде» образцы высокой и низкой поэзии, как доказательство участия в процессе формирования поэмы множества поэтов.4)

Из других попыток аналитически истолковать «Илиаду» или отдельные ее партии можно было бы назвать работы П. Мазона,5) Е. Говальда,6) Е. Бикеля,7) В. Г. Фридриха,8) Е. Хайтча,9) А. Диле10) и др. Многих положений современных [23] аналитиков мы коснемся ниже, когда речь будет идти об отдельных т. н. сомнительных частях «Илиады». Не рассмотрим мы здесь и современные унитаристические теории, ибо о них нам придется говорить подробно в тех главах, в которых будут исследованы вопросы композиции «Илиады», тесной взаимосвязи отдельных ее частей. Здесь мы только укажем, что теория единства «Илиады» находит свою довольно солидную поддержку в работах К. Райнхардта,11) А. Лески,12) А. Хойбека,13) М. С. Боуры,14) К. Уйтмана,15) Д. Ломанна,16) В. Кульманна17) и многих других исследователей.18)

На основе анализа существующих теорий об единстве «Илиады» мы приходим к выводу, что исследование проблем единства поэмы может опираться лишь на критерии, исключающие субъективную интерпретацию фактов. Наши выводы не могут быть объективными, если мы, подобно Яхманну и ряду других исследователей, будем рассматривать отдельные части поэмы соответственно нашим представлениям о высокой поэзии. Надо принять во внимание то обстоятельство, что в произведении большой формы не все места одинаково эмоциональны и высокохудожественны. И лишь потому, что какая-то часть «Илиады» не соответствует нашему понятию о композиционных законах эпоса, нельзя её объявлять неорганичной для поэмы. «Илиада» в том виде, в каком она дошла до нас, является единым поэтическим произведением. Она построена на основе определенной поэтической логики и главная задача гомероведов в данном случае заключается в том, чтобы понять эту логику. Если нам удастся установить общие закономерности структурного, композиционного или другого характера, которые объективно существуют в поэме, и выяснить, что удалением определенных частей из «Илиады» данная закономерность нарушится, то мы вынуждены будем признать (несмотря на то, каково наше субъективное отношение к ним), что они являются первоначальными и оригинальными частями поэмы. Ниже мы постараемся заострить внимание именно на таких закономерностях в построении поэмы и рассмотреть отдельные ее части с точки зрения этих закономерностей. [24]

Назад К содержанию Дальше

1) 389г.

2) 381.

3) 303.

4) 214; 214а.

5) 267.

6) 205а.

7) 101а.

8) 165.

9) 190; 191.

10) 136.

11) 326.

12) 254; 256.

13) 192; 193.

14) 110.

15) 396.

16) 258.

17) 244.

18) Для обзора вопроса см. 194а.

«Илиада» и информация сказаний троянского цикла

Читателю «Илиады» не трудно заметить, что сюжет поэмы развивается не совсем обычно. Поэма начинается с гнева Ахилла на десятом году Троянской войны и кончается погребением тела Гектора. В ней не описываются ни начало Троянской войны, ни гибель Ахилла, ни падение Трои. На первый взгляд, в поэме опущены значительные явления войны, именно те, которые должны были бы представлять самый большой интерес для слушателя или читателя. Кажется необычным и то обстоятельство, что в «Илиаду» включены эпизоды, соответствующие больше начальному периоду, чем десятому году войны. Так, например, во II песни «Каталог кораблей» своей формой напоминает начальную ситуацию войны. В III песни война начинается с единоборства Париса и Менелая. Эта сцена была бы логичней в начале войны, а не на десятом году. То же самое можно сказать и о теихоскопии III песни, в которой Елена со стены показывает Приаму предводителей ахейцев, о встрече Андромахи и Гектора и многих других эпизодах.

Именно эти «несоответствия» дают аналитикам возможность говорить о различных слоях, в поэме или объединении разных эпических произведений. Однако подобные эпизоды выглядят «странными» на десятом году войны лишь с точки зрения научной логики, ибо с точки зрения поэтической логики в поэме все на своем месте. Во всяком случае, читателю «Илиады», до знакомства со специальными филологическими исследованиями, эти сцены в поэме вовсе не кажутся алогичными; напротив, каждая из сцен будто бы даже находится на единственном, самом подходящем для нее месте. Именно поэтому в последнее время все чаще можно услышать утверждения, что Гомер постарался вместить в «Илиаду» всю Троянскую войну, мастерски переосмыслить мотивы, образы троянских сказаний и использовать их в своей поэме. В этой связи особый интерес представляет теория неоаналитиков, которые стараются подкрепить идею единства поэмы новыми доводами. Их точка зрения, высказанная [25] впервые Г. Песталоцци1) и развитая в исследованиях И. Т. Какридиса,2) В. Шадевальдта3) и др., заключается в следующем: «Илиада» заимствует у традиции в основном мотивы, а не готовые эпические части. Гомер в соответствии со своим замыслом видоизменяет известный мотив и придает ему совершенно иной вид. Так, «Илиада» почти полностью использует мифологическую основу киклической поэмы «Эфиопиды», однако это трудно заметить с одного взгляда. По мнению неоаналитиков, даже Гектор и Патрокл — это художественное перевоплощение мифологических образов Мемнона и Антилоха. Видоизменены и использованы в «Илиаде» отдельные события из «Эфиопиды». Чтобы точка зрения неоаналитиков стала более ясной, приведем дошедшее до нас содержание поэмы. «Эфиопида», как и другие киклические поэмы, дошла до нас в виде кратких содержаний, которые принадлежат Проклу и сохранены в «Библиотеке» Фотия.4) Лишь эти неполные сведения и несколько незначительных фрагментов дают возможность судить о киклических поэмах. Согласно Проклу, «За «Киприями», о которых речь шла в предыдущей книге, следует «Илиада» Гомера, а за ней 5 книг «Эфиопиды» Арктина Милетского, содержание которой таково:

Союзницей троянцев стала Пентесилея, дочь Ареса, по происхождению фракиянка. Ее, храбро сражающуюся, убил Ахилл, а троянцы похоронили. Затем Ахилл убил Ферсита, который издевался над ним из-за его якобы любви к Пентесилее. Убийство Ферсита вызвало среди ахейцев смуту. Отправившись затем на Лесбос, Ахилл приносит жертву Аполлону, Артемиде и Лето, после чего Одиссей очищает его от убийства. Мемнон, сын Эос, обладатель выкованного Гефестом оружия, является на помощь троянцам. Фетида предварительно рассказывает своему сыну о связанных с Мемноном событиях. В начавшейся битве Мемнон сразил Антилоха, затем Ахилл поражает Мемнона. Эос просит у Зевса бессмертия для сына и получает его. Ахилл, обратив троянцев в бегство, врывается в город, здесь его убивают Парис и Аполлон. За тело Ахилла начинается ожесточенная битва, и пока Одиссей отражает троянцев, Аякс относит тело Ахилла к кораблям. Похоронив Антилоха, выносят тело Ахилла. Фетида вместе с Музами и своими сестрами оплакивает своего сына и, похитив его тело из костра, переносит на остров Левку. Ахейцы воздвигли Ахиллу курган (холм) и [26] устроили игры-соревнования. Между Одиссеем и Аяксом разгорается ссора из-за оружия Ахилла».

Приведенное содержание явствует о том, как много общего между «Эфиопидой» и «Илиадой». Ахилл в обоих случаях отрекается от битвы. В «Илиаде» разгневанный Ахилл убивает Гектора, сразившего его друга Патрокла, а в «Эфиопиде» — Мемнона, убившего Антилоха. Подобных параллелей много. Неоаналитики особо выделяют совпадения семи мотивов «Илиады» и «Эфиопиды»:

1) В VIII.80 «Илиады» рассказывается о том, как к Нестору, оставшемуся одному на поле боя после ранения его лошади стрелой Париса, приближается Гектор и Нелиду не посчастливилось бы, не приди к нему на помощь Диомед. Подобный эпизод должен быть и в «Эфиопиде». Парис убивает коня Нестора, которому угрожает Мемнон. Нестор зовет на помощь своего сына, который спасает отца, но сам погибает от руки Мемнона.

2) В XXII.208... «Илиады» говорится о том, что перед поединком Ахилла и Гектора Зевс взвесил их участь. Перевесила сторона Гектора, т. е. Гектор должен погибнуть. Эпизод взвешивания участи героев, как это изображено на вазах VI века до н. э., предшествовал и поединку Ахилла с Мемноном, только в этом случае весы держал Гермес. Здесь погибнуть суждено было Мемнону.

3) В XVI.666-83 «Илиады» рассказывается о переживаниях Зевса по поводу смерти сына Сарпедона. Аполлон, по приказу Зевса, омывает и натирает его тело, затем одевает и перевозит в Линию. По мнению неоаналитиков, параллель можно провести с той сценой «Эфиопиды», где описаны переживания Эос по поводу смерти ее сына Мемнона, где она просит для сына бессмертия, омывает, натирает и одевает его труп. Особое внимание уделяется тому обстоятельству, что в «Илиаде», по приказу Зевса, труп Сарпедона на Ликийскую землю должны перевезти Смерть и Сон (XVI.673), в «Эфиопиде» же, насколько можно сделать вывод из росписи ряда ваз, Эос с помощью Ириды (?) призывает Сон и Смерть перевезти труп Мемнона (на родину).

4) В XVIII.35... «Илиады» Фетида слышит плач Ахилла по поводу смерти Патрокла и вместе с Нереидами оплакивает судьбу своего сына, скорую гибель его. Та же сцена должна была быть и в «Эфиопиде», где Фетида, Музы и Нереиды оплакивают труп Ахилла.

5) В «Илиаде» (XVIII.96) Фетида предсказывает Ахиллу, что он погибнет «сразу» () вслед за Гектором. Считают, что в «Эфиопиде» Фетида предсказывает Ахиллу, что он погибнет после Мемнона. [27]

6) В «Одиссее» (XXIV.40...), описывая Ахиллу его же смерть, душа Агамемнона говорит: «Ты лежал в пыли мощный мощно» — ; то же выражение употребляется в «Илиаде», где в XVI.776 говорится о брошенном в пыли трупе Кебриона, а в XVIII.26 — об Ахилле, который оплакивает смерть Патрокла. Считают, что все эти места можно возвести к одной строфе «Эфиопиды», где это выражение соответствовало ситуации и величию павшего в битве героя.

7) В «Илиаде» (XXII.378...) после смерти Гектора Ахилл призывает ахейцев ворваться в Трою, но, вспомнив убитого Патрокла, меняет решение. Это место, по мнению Шадевальдта, должно соответствовать той сцене «Эфиопиды», в которой Ахилл после смерти Мемнона осаждает Трою и вторгается в нее.5)

Во всех указанных случаях, по мнению неоаналитиков, упомянутые мотивы искусно переосмысливаются в «Илиаде». В последнее время ряд неоаналитиков старается установить такое же взаимоотношение между «Илиадой» и другими киклическими поэмами («Киприи», «Малая Илиада»6)). Естественно, в подобном случае возникает необходимость хронологического сопоставления «Илиады» и киклических поэм. Допустить возможность подобного переосмысления мотивов можно лишь в том случае, если считать «Илиаду» созданной после киклических поэм, ибо автор «Илиады» только на основе литературного источника или источников мог столь мастерски перевоплотить мотивы. Часть неоаналитиков придерживается именно того мнения, что «Илиада» была создана после киклических поэм.7) Однако такому взгляду противоречит многое и, первым долгом, сама античная традиция, которая авторов киклических поэм, в том числе и автора «Эфиопиды», считает послегомеровскими поэтами. Согласно данным «Илиады», она создана не позднее середины VIII в. до н. э., а самая ранняя киклическая поэма «Эфиопида» в лучшем случае была создана на рубеже VIII—VII вв. до н. э.8) Именно это принимает во внимание ряд неоаналитиков, предполагая, что «Илиада» заимствует мотивы не из киклических поэм, а из древнейшей традиции, на которую в свою очередь опираются и киклические поэмы. [28] Речь идет о древнейших поэмах, которые должны были довести события Троянской войны до гомеровской эпохи.9) Но если допустить наличие подобных источников, возникнут новые трудности, связанные с установлением формы, объема, сюжетных границ, реальности этих гипотетических догомеровских поэм. Все это и обуславливает в последнее время критическое отношение к теории неоаналитиков. В связи с этим особый интерес представляет работа А. Диле.10) Согласно Диле, ни в одном из перечисленных параллельных мотивов киклическим поэмам нельзя отдать предпочтение перед «Илиадой». Например, в случае первого мотива, по его мнению, более реально допустить, что автор «Эфиопиды» сам видоизменил мотив спасения Нестора из VIII «Илиады» и связал его со сценой Антилоха-Нестора-Мемнона; то же самое можно сказать и в случае третьего мотива, где фактически сходство состоит в том, что вынос трупа Сарпедона и Мемнона поручено Сну и Смерти; вполне допустимо, что и здесь «Илиада» была источником «Эфиопиды», а не наоборот. Тем более, что в другом отношении эти сцены совершенно разнятся друг от друга. Диле не убеждает и седьмой мотив. На его взгляд, то, что Ахилл передумал наступать на Трою, вытекает из логики самой «Илиады». Поэт не ставил себе целью показать вторжение Ахилла в Трою и его гибель. Поэтому после смерти Гектора надо было как-то прекратить сражения. Желание продлить штурм Трои, с одной стороны, и чувство долга, пересилившее это желание, с другой — логически вытекают, по мнению Диле, из поэтического замысла Гомера и развернутых в поэме действий. Ни сопоставление взвешивания судеб во втором мотиве, ни представленное в пятом предсказание Фетиды не представляются Диле образцами переосмысления мотивов. В первом случае, как и во многих других, сама «Илиада» могла быть источником для автора «Эфиопиды», или же источником для обеих поэм могло быть широко распространенное представление о весах судьбы Зевса (бога). Во всяком случае этот мотив одинаково логичен и для «Илиады» и для «Эфиопиды». В обоих случаях бог знает, что Ахиллу не суждено погибнуть в этом поединке, он лишь выясняет, есть ли какие-либо шансы на спасение у его противника (Гектора или Мемнона). К тому же использование такого популярного мотива — взвешивания судьбы — было в некоторой мере данью религиозным представлениям. Что же касается предсказания Фетиды, то Диле лишь отмечает, что здесь трудно говорить о механическом переносе мотива. Если Гомер, зная, какие приключения [29] ждут Ахилла после смерти Гектора, не осмыслив, перенес этот мотив в «Илиаду», то он не оригинальный поэт, а подражатель. Что касается четвертого и шестого мотивов, то Диле затрудняется говорить о каком-либо конкретном соотношении, ибо неизвестно, как выглядели соответствующие мотивы в «Эфиопиде». Участие Фетиды в сценах оплакивания само по себе ничего еще не значит. Это не выходит за рамки тех совпадений, которые могут быть в любых сценах оплакивания. Фетида всегда рядом с Ахиллом, когда ему трудно. А с ней обычно и сестры — Нереиды. Особое внимание Диле уделяет тому обстоятельству, что в «Илиаде», в отличие от «Эфиопиды», музы не участвуют в оплакивании. В связи с шестым мотивом Диле пассаж XVIII.26... с типологической точки зрения считает древнейшим, что же касается наличия аналогичных выражений в «Эфиопиде», то здесь можно строить лишь предположения, ибо текст поэмы нам неизвестен.

Критика параллельных мотивов неоаналитиков, данная Диле, нам в основном представляется обоснованной. В наше время, когда параллельные мотивы обнаружены в мифологии и художественном творчестве разных народов,11) все чаще утверждают, что это сходство обусловлено связанным с самим мифом поэтическим мышлением. Именно поэтому нужна большая осторожность в исследовании этих параллелей.12) И все же нам кажется, что в гомеровском эпосе можно выявить факты искусного переосмысления многих явлений, связанных со всем циклом троянских сказаний.

Рассматривая точку зрения Аристотеля на драматическое единство гомеровского эпоса, мы отметили выше, что Аристотель восторгается техникой построения фабулы у Гомера. По его мнению, Гомер, в отличие от авторов «Киприй» и «Малой Илиады», избрал совершенно иной путь. «Он не замыслил сотворить (сложить) всю войну, хотя она имела начало и конец...... и вот, выбрав одну ее (войны, событий) часть, он воспользовался многими эпизодами...... которыми он производит членение поэмы».13)

Из этого замечания Аристотеля можно сделать вывод: правда, целью Гомера было описание Троянской войны, но, как свойственно подлинному художнику, он избрал лишь один эпизод войны и постарался посредством включения в него других эпизодов воссоздать картину всей войны. И, действительно, ознакомившись с «Илиадой», мы убеждаемся в том, что Аристотель был прав. Прочитав «Илиаду», мы, с [30] одной стороны, помним историю, которая реально описывается в поэме и отражает лишь один эпизод Троянской войны, но, с другой стороны, у нас такое ощущение, будто перед нами прошла вся Троянская война, со своим началом и концом, с радостями побед и горечью поражений, жаркими схватками и мирными днями. Это достигается концентрацией всей информации о Троянской войне и ее умелым распределением в поэме. Сам факт, что вся фабула «Илиады» укладывается в несколько дней действия,14) во время которых совершается столь большое число значительных событий, что их хватило бы для описания всей войны, говорит о следующем: гнев Ахилла — лишь условная линия развития действия (необходимая для единства действия), которая объединяет в единой, с драматической точки зрения, фабуле многочисленные явления. Нужно полагать, что сюжет поэмы не следовал каноническому варианту троянских сказаний, который, очевидно, существовал в гомеровскую эпоху. Чтоб увековечить знаменитых героев и их деяния, чтоб объединить все это в единой фабуле, Гомер избрал оригинальный путь. Надо полагать, что тема его поэмы — гнев Ахилла — плод фантазии самого Гомера.15)

Традиция сказаний о Троянской войне давала Гомеру возможность ввести мотив гнева в поэму, т. к., очевидно, в ней был какой-то намек на разногласие между Агамемноном и Ахиллом, на временное отречение Ахилла от битвы. Введением мотива гнева Ахилла поэт создает новый, отличный от стандартного сюжета сказаний, неизвестный доселе контекст, в котором размещает знакомых героев и знакомые явления. Гнев Ахилла, его временное отречение от битвы поэт использует для детального показа других героев троянского сказания, и вместе с тем подготавливает читателя к возвращению Ахилла на поле сражения. Ряду исследователей представляется странным, что в поэме, которая посвящена гневу Ахилла, герой выходит из действия в начале первой же песни на довольно длительное время, не успев проявить свою храбрость и силу.16) Ахилл лишь в XVIII песни полностью втягивается в действие и становится главным героем произведения в полном смысле этого слова. С этого момента «Илиада» рассказывает лишь о деяниях Ахилла. Именно в этом и заключается мастерство Гомера. Он не вывел Ахилла на поле битвы, пока не представил всех знаменитых [31] ахейских и троянских героев, т. к. знал, что рядом с Ахиллом остальные герои поблекнут. И действительно, с появлением Ахилла ахейские герои фактически исчезают с поля битвы, а троянцы играют роли статистов — их судьба не вызывает сомнений. С другой стороны, чем дольше отсутствует Ахилл, тем острее чувствуется, как он нужен ахейцам. Гомер сумел задолго до включения Ахилла в битву показать его заслуги в Троянской войне. Ахилл «чувствуется» во всем произведении. Нет почти ни одной песни, в которой он не упоминался бы несколько раз. Каждое такое упоминание — рассказ о том, что им сделано до описываемых в произведении событий или о том, что совершит он после появления на поле битвы, или о том, как он нужен ахейцам и как его боятся троянцы. Благодаря этому методу поэт достигает своей цели — показывает место Ахилла в Троянской войне еще до появления его на поле битвы.

Таким образом, в продолжение нескольких дней действия Гомер представил почти всех значительных героев Троянской войны, соответственно их заслугам, проявленным у стен Илиона. Прочитав поэму, мы довольно точно можем определить, какое место занимает каждый из этих героев в войне. Этому способствует то, что в поэме обобщено и максимально сконцентрировано все то существенное, что характерно для того или иного героя и чем каждый из них проявил себя на войне. Естественно, что описанные в «Илиаде» поединки, события не могли совершиться в течение нескольких дней десятого года войны. С другой стороны, объединение всех этих явлений в «Илиаде» можно объяснить желанием поэта символически осмыслить в едином действии поэмы весь ход войны. Делает он это посредством двоякого построения действия: описанные в поэме события наделены, с одной стороны, функцией развить связанную с темой гнева единую фабулу, с другой — вызвать ассоциации значительных явлений всей войны.17) [32]

Принцип поэта раскрывается в начале поэмы (I.1-5):

«Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,
Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал:
Многие души могучие славных героев низринул
В мрачный Аид, и самих распростер их в корысть плотоядным
Птицам окрестным и псам, совершалася Зевсова воля».

Уже здесь, нам думается, имеет место раздвоение мотивов. Поэма посвящается гневу Ахилла, который поверг ахейцев в горе и погубил многих героев. И все это по воле Зевса. Этот прооймион — вполне логическое вступление к тем событиям, о которых рассказывается в «Илиаде». Но в то же время это было бы довольно точным прооймионом и для всей Троянской войны, если вместо мотива гнева Ахилла мы вставили бы мотив возникновения войны. И действительно, гнев Ахилла имел тяжкие последствия для ахейцев, [33] но описанные в 2-5 строках бедствия последних чуть сильнее вызвавшей их причины — гнева Ахилла. Ведь жертвой гнева Ахилла в поэме из известных ахейских героев пали фактически лишь Патрокл и менее значительный герой Тлеполем. Мы считаем, что фраза: «Многие души могучие славных героев низринул в мрачный Аид...» — вызывает ассоциации последствий Троянской войны вообще. С этой точки зрения весьма интересна позиция предложения ’ в прооймионе. Воля Зевса, с одной стороны, может выступать как первопричина войны вообще, ставшей сама по себе причиной гнева Ахилла и всего того, что за этим последовало, а с другой, — это место можно отнести к событиям самой «Илиады», где по воле Зевса, после разгневания Агамемноном Ахилла, «тысячи бедствий» пали на головы ахейцев. Таким образом, «воля Зевса» придает прооймиону поэмы звучание не только вступления к теме гнева Ахилла, но и к истории всей Троянской войны вообще. Греческие авторы свидетельствуют, что причиной «воли Зевса» — начать Троянскую войну — было желание разгрузить землю от сильно размножившихся людей. В этом отношении интересен фрагмент «Киприй», который приведен в схолиях «Илиады» именно в связи с I.1-5:

«Было время, когда тысячи фил смертных бродили по земле и страшно обременяли дали земли с широкой грудью; Зевс, увидев это, пожалел (ее) и в разумном сердце своем решил разгрузить от людей кормящую землю путем развязывания большой брани — Илионской войны, пока тяжесть смерти не опустошила бы (землю). И под Троей умирали герои. Совершалася Зевсова воля».

Вполне возможно, что фраза «совершалася Зевсова воля» перенесена из «Илиады» автором «Киприй», но представление Троянской войны как результата «воли Зевса» в греческой традиции, наверное, существовало и независимо от Гомера. Как думается, в данном случае Гомер не переосмысливает мотивы, а интенсифицирует их в начале поэмы в такой степени, что прооймион «Илиады» звучит как прооймион всей Троянской войны. Этот принцип прослеживается во всей поэме. Создается впечатление, будто «Илиада» начинается с описания начала войны вообще. Поэт переносит нас на поле битвы, но здесь вместо жарких боев царит мирная атмосфера. Ахейцы находятся у своих кораблей. Полное впечатление, что идет не десятый год сражений, а лишь начало войны. Спор между Ахиллом и Агамемноном вызывает ассоциации сепаратистских настроений Ахилла, которые, очевидно, были известны из догомеровской традиции. Эта [34] точка зрения подкрепляется не только содержанием его речей, но и тем особым местом, которое занимают пришедшие с Ахиллом мирмидонцы в «Каталоге кораблей» и вообще во всей «Илиаде». За спором следует похищение женщины — у Ахилла отнимают Брисеиду. Это становится причиной его гнева, и следовательно, причиной бедствий ахейцев, подобно тому, как в свое время похищение Елены стало причиной Троянской войны, и одновременно несчастии ахейцев. Перед первым боем в «Илиаде» Агамемнон испытывает войско, что вызывает ассоциации начального периода войны. То же самое можно сказать и о «Каталоге кораблей», в котором слиты воедино картины сосредоточения ахейских кораблей в Авлиде и подготовки ахейцев к битве в Скамандрской долине. Интенсифицируя мотив знакомства Приама с ахейскими героями в смотре со стены (III песнь), автор вызывает ассоциацию смотра ахейских полководцев перед началом первой битвы вообще в этой войне. То же самое можно сказать и о поединке Париса с Менелаем, который, как не раз отмечалось, по своему характеру напоминает фактическое начало жарких сражений у Трои. Ранение Менелая Пандаром можно соотнести с отказом троянцев вернуть Елену ахейцам перед началом войны. Тот же мотив развивается и в VII песни, в которой троянцы решают вернуть ахейцам добро, унесенное Парисом из дворца Менелая, присовокупив к нему и свои богатства, вернуть все, кроме Елены. С VI песни «Илиады» начинается интенсификация образа Гектора. Гектор становится символом непоколебимости Трои, чуть ли не целью борьбы ахейцев, ибо для слушателей или читателей «Илиады» смерть Гектора тождественна падению Трои. Образ Гектора обобщает черты, характерные в сказаниях для Александра, Мемнона и т. д. Однако он не является перевоплощением какого-либо одного конкретного героя сказаний. Так, действие Гектора в «Илиаде» совершенно разнится от истории участия Мемнона в сказаниях троянского цикла. Но вместе с тем, Гектор может иметь много общего с Мемноном, ибо обобщает в себе черты героев, защищавших Трою. Именно поэтому нам кажется, возможным, что тот акцент, который в сказаниях падал на единоборство Мемнона с Ахиллом, Гомер перенес на сражение Гектора с Ахиллом. Согласно «Илиаде», смерть Гектора предвещает и гибель Трои. Следовательно, его решающая схватка должна обобщать черты самих драматических единоборств у Трои. И действительно, поединок Гектора с Ахиллом заставляет пережить закат Трои. Эту ассоциацию усиливает сцена обращения Приама к Гектору перед единоборством; особенно интересно, в связи с этим, сравнение в сцене всеобщего плача: [35]

«Горько рыдал и отец престарелый; кругом же граждане
Подняли плач; раздавалися вопли по целому граду.
Было подобно, как будто, от края до края, высокий
Весь Илион от своих оснований в огне рассыпался».

(XXII.408-411).

Сцена погребения тела Гектора в конце поэмы вызывает полное ощущение трагического конца Илиона.

Интересен в этом отношении и образ Патрокла, который из друга Ахилла постепенно превращается в носителя трагической маски самого Ахилла. Ахилл отправляет его в бой, дает свое оружие, своих коней. Грядущая смерть Патрокла должна вызвать ассоциацию неизбежности гибели Ахилла, которая в «Илиаде» уже не будет описана. Вначале Патрокл так же успешно ведет бой, как будет вести его Ахилл, когда включится в битву; от него, как и от Ахилла, в страхе бегут троянцы. Он возглавляет в бою мирмидонцев, пришедших под предводительством Ахилла; от его руки находит смерть славный Сарпедон, напоминающий чем-то Мемнона и, наконец, он погибает в результате совместных действий Гектора и Аполлона точно так же, как и Ахилл станет жертвой совместных действий Париса и Аполлона. Его драматическое оплакивание, вполне логичное для действия «Илиады», предсказание Фетиды о близкой гибели Ахилла и, наконец, пышные погребения с играми заставляют нас ощутить в «Илиаде» то, чего фактически нет в фабуле поэмы — смерть Ахилла. Именно поэтому в предсказании Фетиды, что Ахилл погибнет сразу же () после Гектора, мы, очевидно, имеем дело не с заимствованием киклического мотива, а с интенсификацией мотива грядущей смерти Ахилла.

Можно привести из «Илиады» и другие моменты, которые давали бы возможность аналогичной интерпретации (поединки отдельных героев, отстранение Ахилла от боя и т. д.), но, думаем, сказанного достаточно для уяснения гомеровского принципа — посредством интенсификации мотивов вызвать ассоциацию всего хода войны. Для передачи информации о всей Троянской войне Гомер пользуется и другими средствами. В многочисленных пассажах «Илиады» планомерно распределена реальная информация о ходе всей войны. Из воспоминаний отдельных героев мы узнаем о том, что происходило до описываемых в произведении событий, а посредством предсказаний — о том, что произойдет после описываемых событий. Таким образом, совершенно незаметно, мы узнаем, как прибыли ахейцы в Троаду, что случилось после их вступления на троянскую землю, как завершилась война и т. д. Из собранных Кульманном и систематизированных [36] в хронологическом порядке сведений18) явствует, что в «Илиаде» можно найти вполне реальную информацию об Anteiliaca поэмы, т. е. о фактах, имевших место до описываемых в поэме событий. Что же касается Postiliaca19) поэмы, т. е. событии, которые произошли вслед за описанными в «Илиаде» явлениями, то здесь данные поэмы несравненно скуднее. И это, как мы увидим ниже,20) имеет вполне реальную почву.

На основе анализа этих фактов, мы приходим к выводу, что интенсификацием отдельных мотивов поэмы до степени звучания их как центральных мотивов Троянской войны, с одной стороны, а с другой, — умелым распределением ante и post-Iliaca, Гомеру удается максимально сохранить в поэме дух троянских сказаний, сделать «Илиаду» летописью Троянской войны. Говоря об интенсификации отдельных мотивов, мы не упускаем из виду ту реальную функцию, которую они выполняют в развитии действия поэмы. Можно сказать, что каждый из этих мотивов связан логической необходимостью с реальным действием поэмы, которому мотив гнева придает единство. Чем значительнее и органичнее функция каждого данного мотива в «Илиаде», тем меньше вероятность того, что они заимствованы Гомером из другого источника. Вместе с тем, ярко выраженное желание поэта создать иллюзию хода всей войны указывает на то, что здесь мы имеем дело с весьма оригинальным, характерным лишь для одной поэтической концепции композиционным принципом. Достаточно изъять из поэмы какую-нибудь часть, служащую созданию такой иллюзии, как данный принцип окажется нарушенным. Все это говорит о композиционном единстве поэмы, главным доказательством которого все же является единство структурных принципов, начиная с малых структур и кончая общей композицией поэмы, о которых речь пойдет в следующей главе. [37]

Назад К содержанию Дальше

1) 314.

2) 222.

3) 349.

4) Фрагменты киклических поэм изданы в 4. Вопрос киклических поэм в последнее время детально рассмотрел Хаксли (209).

5) Седьмой мотив выявлен Шадевальдтом. В его работе (349, стр. 155...) дается анализ также всех других мотивов, выявленных неоаналитиками.

6) Ср. 244; особенно далеко заходит в этом направлении Шоек (361).

7) Этой точки зрения придерживается Кульманн (244).

8) Для обзора вопроса см. 209.

9) Шадевальдт считает этой гипотетической поэмой т. н. «Мемнониду».

10) 136, стр. 9... Ср. также 194а, стр. 40.

11) Для обзора ср. 53, 39, 40.

12) Ср. 53, 39, 40.

13) Анализ данного места представлен выше, стр. 13...

14) О днях действия «Илиады» ниже (стр. 42) пойдет более подробный разговор.

15) Однако не исключается, что в данном случае он использует мотив разгневанного героя, засвидетельствованный в греческих сказаниях.

16) Для обзора вопроса см. 25, стр. 76.

17) Для этого не требовалось введения новых центральных героев. По нашему мнению, не было бы правильным видеть в образах Гектора и Патрокла переосмысленные образы Мемнона и Антилоха. Думается, что каждый из этих героев был известен в догомеровской традиции. В случае Гектора это подтверждается тем, что: а) в «Илиаде» (VI.407...) дается вполне конкретная биографическая справка о жене Гектора Андромахе, указывающая на наличие догомеровской информации о походе Ахилла на Фивы; б) киклический эпос знаком с Гектором; в) судьба жены и детей Гектора после смерти последнего известна многим греческим авторам. Что же касается Патрокла: а) он известен «Одиссее»; б) киклический эпос знаком с Патроклом; в) сама «Илиада» дает определенные догомеровские биографические сведения о нем. Но самым значительным представляется то, что ни один из этих героев при первом упоминании в «Илиаде» фактически не экспонируется. Вряд ли Гомер ввел бы без всякого экспонирования незнакомых, вымышленных им же героев в круг центральных персонажей «Илиады», Так, в I песни Ахилл упоминает Гектора безо всякого представления:

«...толпы их от Гектора-мужеубийцы
Свергнутся в прах...» (I.242-43).

Если примем во внимание, что это вообще первое упоминание Гектора в «Илиаде», тогда мы должны предположить, что аудитория Гомера имела уже определенное представление о нем. Также в I.306-307 «Илиады» безо всяких предварительных замечаний назван Патрокл по отчеству:

«Царь Ахиллес к мирмидонским своим кораблям быстролетным,
Гневный отшел, и при нем Менетид с мирмидонской дружиной».

А в I.337 Ахилл так обращается к Патроклу:

«Друг, благородный Патрокл, изведи и отдай Бризеиду».

Такое неожиданное появление Патрокла безо всякого экспонирования указывает на то, что о дружбе Ахилла с Патроклом гомеровской аудитории было уже известно. Совершенно другой вопрос, какое место занимают эти герои в догомеровских версиях троянского сказания. Вполне возможно, что их участие там было сравнительно ограниченным и лишь Гомер превратил схематичные образы этих героев в Гектора и Патрокла «Илиады», приписав им те качества, которые обобщали, с одной стороны, храбрость защитников Трои, а с другой — любовь Ахилла к друзьям.

18) 244.

19) Кульманн употребляет соответственно термины ante Homerica и post Homerica, которые, как замечает Хойбек (194а, стр. 44), предложивший взамен приведенные нами термины, не совсем точно обозначают характер данной информации.

20) Ср. стр. 90...

Структурная симметрия «Илиады»

Pages:     |

1

| 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 13 |