На правах рукописи
БОЙКО Владимир Сергеевич
ВЛАСТЬ И ОППОЗИЦИЯ В АФГАНИСТАНЕ: ОСОБЕННОСТИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЫ В 1919-1953 гг.
Специальность 07.00.03 - Всеобщая история. (Новое и новейшее время)
А В Т О Р Е Ф Е Р А Т
диссертации на соискание ученой степени
доктора исторических наук
Москва — 2012
Работа выполнена в Центре изучения стран Ближнего и Среднего Востока Федерального государственного бюджетного учреждения науки Института востоковедения РАН (ФГБУН ИВ РАН)
Научные консультанты:
доктор исторических наук, профессор ГАНКОВСКИЙ Юрий Владимирович
доктор исторических наук КОРГУН Виктор Григорьевич
Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор
ШЕРЕМЕТ Виталий Иванович
ФГБУН "Институт востоковедения РАН"
доктор политических наук
МАЛЫШЕВА Дина Борисовна
ФГБУН "Институт мировой экономики
и международных отношений РАН"
доктор исторических наук
САФРОНОВА Марина Анатольевна ФГОБУ высшего профессионального образования "Московский государственный институт международных отношений (Университет) МИД РФ"
Ведущая организация: ФГОБУ высшего профессионального образования "Санкт-Петербургский государственный университет"
Защита состоится « » мая 2012 г. в 11 часов на заседании диссертационного совета Д 002.042.04 по историческим и политическим наукам при ФГБУН ИВ РАН по адресу: 107031, г. Москва, ул. Рождественка, 12.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ФГБУН ИВ РАН
Автореферат разослан « » апреля 2012 г.
Ученый секретарь диссертационного совета
кандидат исторических наук Шарипова Р.М.
© ФГБУН ИВ РАН, 2012
- ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность исследования. К концу XX – началу XXI вв. Афганистан превратился в одно из самых неблагополучных государств Востока. В истори- чески короткий период здесь произошла серия государственных переворотов, отягощенных этнополитическими конфликтами, гражданской войной и широко- масштабным внешним вмешательством. Тупиковость афганской проблем обер- нулась спадом интереса к ней и стране в целом со стороны специалистов и ши- рокой общественности, но события 11 сентября 2001 г. заставили изменить к ней подход, хотя и не привели к перелому ситуации в реальной политике и аналитике.
Пессимизм мирового сообщества, в том числе экспертных кругов, объясняется не только длительностью афганского конфликта, но и радикализмом тех сил, которые на протяжении короткого исторического времени предприняли авантюристические по своей идейно-политической направленности попытки перестройки афганского государства и общества. В ряду этих попыток –леворадикальный проект Народно-демократической партии Афганистана (НДПА) (1978-1992) и установление теократического режима (исламского эмирата) движением воинствующих исламистов – талибов (1996-2001). Есть немало свидетельств радикализма и нынешних лидеров Афганистана, действующих в условиях иностранного военного присутствия.
Но объективный взгляд на историю Афганистана позволяет найти в ней немало примеров позитивного развития – поступательного экономического движения, достижений в сфере культуры, образования, социальных отношений. Только на протяжении XX в. состоялись вполне успешные по историческим меркам, хотя и фрагментарные нововведения эмира Хабибулла-хана (1901-1919), инициирована фундаментальная, но прерванная многими обстоятельствами перестройка афганского общества и государства при его преемнике Аманулла-хане, совершен постепенный выход из состояния гражданской войны 1929 – начала 1930-х гг. при его последователях, оказавшихся его же политическими конкурентами, осуществлен, в основном по инициативе М. Дауда (1953-1963, 1973-1978), М. Захир Шаха (1933-1973) и затем насильственно сменивших их политиков левой ориентации целый ряд политических и социально-экономических реформ, оставивших след в общественном сознании и общественно-государственной практике Афганистана.
С научно-исторической точки зрения исследование новейшей социально-политической истории Афганистана актуально потому, что это направление до недавнего времени практически отсутствовало в афганской национальной историографии, и причиной тому явились политические условия, а также утеря значительной части национального архива страны и других базовых документов в 1980-е – начале 2000-х гг. В таких обстоятельствах новейшая история Афганистана, как и общественное сознание, обросли множеством мифов и откровенных фальсификаций.
Наличие богатого массива оригинальных источников (в том числе на афганских языках) в архивах бывшего СССР (Архива внешней политики РФ, Российского государственного архива социально-политической истории и др.), сравнительно недавно открытых для исследователей, позволяет частично восполнить этот пробел, хотя и предполагает использование других, в том числе альтернативных по подходам и оценкам, материалов из зарубежных архивохранилищ. Тем самым создается возможность преодоления наследия «холодной войны», пагубно отразившегося на содержании и формах афгановедческого знания, а также плодотворного диалога различных школ и направлений афганистики.
Объект исследования – социально-политические процессы в Афганистане в 1919-1953 гг.
Его предмет составляет история разработки и реализации основными политическими силами Афганистана проектов (стратегий, программ и пр.) развития на этапе восстановления и укрепления суверенитета Афганистана в 1919-1953 гг. В рассматриваемый период это развитие часто приобретало конфликтный характер, что позволяет рассматривать его в контексте борьбы власти и оппозиции, с учетом специфики основных субъектов и институтов внутренней и внешней политики Афганистана.
Главной целью диссертационного исследования является анализ социально-политических процессов в Афганистане через призму борьбы власти и оппозиции по ключевым проблемам модернизации афганского общества в период от восстановления государственной независимости и до генерационной смены основных социально-политических сил/элит (1919-1953 гг.). Фактически речь идет о двух попытках модернизации афганского общества и в меньшей степени государства – потерпевшем неудачу радикально-реформаторском проекте Аманулла-хана (1919-1929) и незавершенном либеральном эксперименте режима Шах Махмуда (конец 1940-х – 1953 гг.), разделенных периодом неустойчивой стабилизации Афганистана в условиях семейного правления клана Надир-шаха (1933-1947 гг.).
Для достижения этой цели предполагается решение следующих задач, формирующих проблемно-тематическое пространство и научную программу работы:
- дать краткую характеристику основных направлений (школ) мировой афганистики и родственных ей дисциплин гуманитарного знания как научных компонентов внутри- и внешнеполитических процессов, связанных с Афганистаном 1919-1953 гг.;
- проанализировать борьбу различных социально-политических сил Афганистана (Аманулла-хана и его сторонников, традиционалистских и консервативных кругов, новых и маргинальных общественных слоев) за выбор путей развития этой страны в первые десятилетия после достижения независимости, в основ- ном в 1919 – середине 1940-х гг.;
- изучить особенности проявления и роли регионального фактора в социально-политических процессах 1920-х гг., в период наибольшего ослабления центральной власти в Афганистане;
- рассмотреть политическую конфигурацию среднеазиатской эмиграции в контексте афганской ситуации 1919-1930-х гг. и последующего периода;
- исследовать динамику политических процессов и особенности формирования политических институтов общества (властных структур, оппозиционных движений, партий и группировок) на этапе «либерального эксперимента» конца 1940-х – начала 1950-х гг.;
- определить роль внешних факторов в истории Афганистана на этапе восстановления и укрепления его независимости и суверенитета, в контексте его положения как «буферного» государства на цивилизационных и политико-географических рубежах Центральной и Южной Азии и границах соприкосновения различных социально-политических систем (советской, западной, традиционной восточной).
Хронологические рамки исследования охватывают период 1919-1953 гг.: его верхняя граница определяется тем, что в 1919 г., после прихода к власти эмира Аманулла-хана и восстановления государственной независимости Афганистана возникла возможность его развития в соответствии с представлениями новых лидеров страны. Нижняя граница диссертационного проекта связана с тем, что в начале 1950-х гг. произошла смена поколений как в правящих группах и государственных институтах, так и в кадровом составе и идейном арсенале оппозиции, принявшей к этому моменту отчетливые организационно-политические формы. Не принесший заметных результатов либеральный эксперимент верхов в конце 1940-х – начале 1950-х гг. вызвал к жизни новые стратегии и формы политического действия и социально-экономического развития, воплотившиеся в личности и политике нового премьер-министра Афганистана М. Дауда. Его прорыв к власти стал совокупным результатом кризиса верхов и конфликта интересов различных эшелонов правящего класса, но одновременно он был этапом и его личностной эволюции под влиянием внутренних и внешних факторов.
На выбор нижней границы хронологического рубежа диссертации повлиял выход к концу 1990-х гг. работ М.Ф. Слинкина – его статьи и монографии начинают отсчет с 1960-х гг., причем они выстроены в сходной с данным проектом понятийно-тематической плоскости «власть-оппозиция».[1] Этот выбор укрепляют и два квалификационных исследования таджикских востоковедов Р. Нуриддинова и К. Искандарова, завершенные в начале 2000-х гг. – в них также, в тематический и хронологический унисон с работами М.Ф. Слинкина, исследуются фундаментальные проблемы политического развития Афганистана второй половины XX в. (идейная борьба леводемократических и право-исламистских сил, зарождение и эволюция политических партий и движений)[2].
Территориальные рамки исследования ограничиваются Афганистаном в его современных, установленных в конце XIX в. границах, а также некоторыми регионами сопредельных государств – СССР, Ирана, Британской Индии (позднее – Пакистана и Индии), а в эпизодах, связанных с формированием афганской диаспоры и эмиграции – и некоторыми европейскими странами.
Методология и методика (научная программа) исследования. Данная диссертация является историческим исследованием социально-политического профиля. Его сюжетно-типологические линии определялись с учетом опыта отечественных и зарубежных исследователей - регионоведов, востоковедов страноведческого профиля и др. Для понимания общерегионального контекста социально-политических процессов в Афганистане в 1919-1950-е гг., соотношения внутренних и внешних факторов развития позднеколониальных
и постколониальных обществ были использованы работы В.А. Бармина, В.Я. Белокреницкого, М.Ф. Видясовой, А.Г. Володина, Д.Е. Еремеева, О.И. Жигалиной, И.Д. Звягельской, Н.Г. Киреева, Р.Г. Ланды, С.Г. Лузянина, В.Н. Москаленко, В.В. Наумкина, В.Н. Пластуна и др. по проблемам сопредельных с Афганистаном стран – Ирана, Индии, Пакистана, Турции, Монголии, арабских государств и международных отношений в Западной, Центральной и Южной Азии[3].
Конфигурация теоретической (концептуальной) базы детерминирована проблематикой, источниковой базой и задачами исследования. В этой конструкции большую функциональную и смысловую нагрузку имеет формула Большой Центральной Азии, впервые предложенная выдающимся американским ученым Р. Фраем[4] и приобретшая в начале 1990-х гг. особую значимость благодаря российским востоковедам В.Я. Белокреницкому и В.В. Наумкину. В ней подчеркивается взаимосвязь стран и регионов «классическо- го» центральноазиатского «поля» (пространства между северным славяно-хри-стианским, восточноазиатским/ китайско-конфуцианским, южноазиатским и др. мирами) с территориями сопредельных им государств.[5]
Сходные идеи тесной, - исторической и современной, - взаимосвязи Среднего Востока, Центральной и Южной Азии содержатся и в работах других востоковедов, в том числе афганистов – В. Грегоряна, А. Флетчера, Л. Дюпре, Р. Кэнфилда, Р. Магнуса, И. Наби (все – США) и др.[6] В начале 2000-х гг. наиболее последовательным сторонником концепции Большой Центральной Азии становится Ф. Старр, но в его построениях есть две тематические крайности – идея великого и гомогенного прошлого центральноазиатского региона и его нынешняя перспектива превращения в инфраструктурно и экономически связное целое путем макрорегионального, в значительной степени геополитического, конструирования[7].
Насыщенность афганистики центральноазиатскими материалами особенно очевидна при экскурсах в историю Афганистана конца XIX – начала XX вв., когда в результате политики эмира Абдуррахман-хана сформировалось новое этническое и административно-политическое пространство афганского государства. Однако даже политическое поглощение Афганистаном некоторых территорий Центральной Азии не отменяет необходимости изучать их прошлое и настоящее с учетом исторических и сохраняющихся ассоциаций с центральноазиатским культурно-цивилизационным «полем»[8]. При изучении социально-политической истории Афганистана 1919-1953 гг. эта взаимосвязь наглядно проявилась и в феномене среднеазиатской эмиграции – почти четвертьмиллионного полиэтнического сообщества, исторически связанного с северными областями афганского государства конца XIX – начала XX вв., и вброшенного в собственно афганский социум и политическое пространство гражданской войной в России. Процесс «переваривания» этой маргинализованной массы затянулся на многие десятилетия и принимал порой форму конфликта, в котором военно-политическая верхушка эмигрантов заявляла даже о своих претензиях на власть, вплоть до образования многонационального тюрко-таджикского государства в составе южных окраин СССР и северного приграничья Афганистана.
Формула Большой Центральной Азии опирается на возможности цивилизационного подхода, позволяющего не только фиксировать долговременные доминанты азиатских обществ, но и выявить специфику их географических, этнических и иных элементов, факторов долговременного или «глубокого» действия. В контексте истории Афганистана к числу таких факторов относится особая роль пуштунского этноса и его социально-политической элиты в пределах всего ареала расселения и жизнедеятельности пуштунов, что подтверждается и историческими данными, и современными процессами в пуштунском сообществе. Это направление афганистики и регионоведения (Средний Восток - Южная Азия) традиционно развивалось российскими (а в рамках советской школы – и среднеазиатскими – Л. Темирхановым и др.) востоковедами, что подтверждают этнополитологические работы В.Я. Белокреницкого[9], а также историческое исследование Ю.Н. Тихонова о роли пуштунских племен в афганской политике великих держав на протяжении 1919-1945 гг.[10]
Еще один постулат исследования современного Афганистана - учет феномена географической сопредельности (contiguity), то есть особенностей его географического положения как пространства геополитического соперничества между Россией и Великобританией, получившего название «Большой игры» в Азии. Именно это обстоятельство, придавшее Афганистану статус «буферного» государства[11], определило некоторые особенности национальной психологии (враждебности ко всему иностранному, патриотизма и пр.), а также поведения афганских элит, выражавшегося не только в их беспредельном оппортунизме на международной арене, но и беспринципном внутриполитическом соперничестве, включая причудливые переходы некоторых политических сил и личностей из сферы власти в оппозицию к ней, и наоборот.
Метод институционального анализа позволил определить и изучить зарождающиеся институты оппозиции (партии, движения, эмигрантские объединения) и меняющиеся институты власти (правительство, парламент и др.). Использование локально-регионального подхода вызвано преобладающим состоянием афганского государства как совокупности этнических (полиэтнических) территорий, управляемых местными лидерами в (полу-)автономном или договорном режиме с административно-политическим центром (Кабулом). Это состояние с особой наглядностью проявилось в «смутные» 1920-е – начале 1930-х гг., - концентрация исследования на отдельных регионах позволила определить специфику и даже уникальность тенденций социально-политического развития, и субординировать их в масштабах общего государственно-политического пространства Афганистана. Попытки фокусного анализа политических процессов в Афганистане продиктованы и тем, что многие исследователи игнорировали политические явления регионального и меньшего пространствен- но-территориального уровня (район, город и пр.)[12].
Еще один прием конкретизации и «раскодирования» предметного поля - метод кейсов (case study), позволяющий выделить наиболее характерные или особенные явления (события) политической жизни Афганистана 1919-1953 гг. Так, для характеристики действий оппозиции детально рассматриваются два эпизода – восстания в Шугнане (1925 г.) и Кухдамане (1930 г.), хотя при этом лишь конспективно упоминается о более масштабном, но и достаточно изученном выступлении пуштунских племен Хоста в 1924-1925 гг. и восстании племени шинвари в Восточной провинции осенью 1928 г.
Метод историографического анализа выполнял не только традиционную научно-вспомогательную роль создания историографической панорамы проблемы – таким же образом выяснялись возможности и пределы знания о традиционных обществах с длительным конфликтным циклом, связь науки и реальной политики, практика прямого использования научных знаний и средств для нужд политической борьбы власти и оппозиции.
Понятийный аппарат диссертации состоит из ряда известных и широко применяемых в отечественном и зарубежном обществознании терминов. Одним из ключевых является понятие модернизации – именно качественная трансформация афганского общества и в меньшей степени государства была целью ряда реформаторских инициатив сверху в период с 1919 по 1953 и в последующие годы. Стремление использовать определенные зарубежные образцы в сфере экономики, управления, культуры и образования определяло замыслы и действия Аманулла-хана и следовавших за ним лидеров Афганистана - задуманная ими модернизация осуществлялась как попытка опереться на достижения более успешных соседей по региону, плоды европейской цивилизации и неполитизированные образцы советского опыта. Афганский вариант модернизации образца 1919-1929 гг. по широте поставленных задач и попыток их решения – один из наиболее амбициозных в новейшей истории Востока, и его конечная неудача, а также ее отдаленные последствия – одна из стержневых линий ретроспективного и ситуационного анализа всего периода 1919-1953 гг. Оценка афганского опыта первой трети XX в. и последующего периода должна базироваться не на идеализированных ожиданиях преобразований, чаще всего инициируемых самой властью, а на том, что политическая модернизация - скорее дестабилизирующее явление, последствием которого должно стать создание легитимного и устойчивого общественного порядка[13].
Важную содержательную нагрузку несет и дихотомическая пара власть-оппозиция, - выражая единство и борьбу противоположностей политического процесса. Она позволяет фиксировать институциональные и другие параметры каждого из упомянутых элементов, с учетом исторических традиций афганской государственности и ее доминирующих форм в изучаемый период. Власть в этом контексте понимается как совокупность государственно-политических институтов центрального, регионального и локального действия, формализованных идейно-правовыми (юридическими, традиционными, религиозными и пр.) нормами и местоположением, а оппозиция – как силы и институты, претендующие на роль власти в любом ее сегменте или всей системе государственного управления, путем выдвижения альтернативных идей и программ, либо полного отрицания существующего государственно-политического порядка. В случае с Афганистаном необходимо учитывать наличие и функционирование неформальных структур власти, и в то же время номинальность ее центральных институтов, взаимную флюидность и власти, и оппозиции, вплоть до их одновременного сосуществования на разных уровнях управления и в разных географических зонах афганского государства, или перехода в свою противоположность.
Проблемно-тематический фокус диссертации позволяет прибегнуть к средствам исследования, разработанным в рамках политической истории 14.
Состояние научной разработки темы. В диссертации предпринята попытка создания научно-историографического поля исследования с учетом развития основных школ мировой афганистики, с фокусом на социально-политической проблематике. Значительные результаты в изучении проблемы «власть-оппозиция в Афганистане» в хронологических рамках 1919 - начала 1950-х гг. были достигнуты в рамках советской/российской афгановедческой традиции, а также благодаря усилиям исследователей Афганистана из среднеазиатских республик бывшего СССР. Работы А.Е. Снесарева[14], а потом И.М. Рейснера, опубликованные в 1920-е гг., положили начало научной афганистике в послеоктябрьской России и СССР. Более 30 лет лидером этой отрасли являлся ученик И.М. Рейснера Ю.В.Ганковский (1921-2001) – большая часть научных и научно-квалификационных работ по Афганистану была подготовлена под его непосредственным руководством или с его участием в качестве автора, редактора, консультанта. Но ему не удалось завершить масштабный проект «Революция и контрреволюция в Афганистане»[15], сфокусированный на событиях 1920-х – 1930-х гг. и последующего периода, хотя в рамках своего замысла он опубликовал несколько политико-биографических статей[16].
Исследование новейшей истории Афганистана послевоенного периода (этносы, политическое развитие) предпринял в 1950-е – 1970-е гг. Р.Т. Ахрамо- вич.[17] Его основные труды основательно фундированы афганскими источни- ками и написаны с учетом достижений зарубежного востоковедения[18], но в них доминирует историко-социологический подход, в силу обобщений снижающий достоверность выводов и оценок. Книга его ученика В.Г. Коргуна «Афганистан в 20-30-е годы XX в. Страницы политической истории», вышедшая в 1979 г., стала фактически первым после работ И.М. Рейснера опытом комплексного анализа межвоенных десятилетий. В.Г. Коргуну принадлежит и авторство обобщающего труда «История Афганистана. XX век»[19], в котором большое внимание уделяется политическим процессам 1920-х - 1950-х гг.
А.Ю. Умнов рассмотрел масштабную проблему монархического правления на этапе восстановления афганской государственности (1880-е – 1973 гг.). Он же предпринял исследование социально-политического кризиса конца 1920-х гг. Афганистана[20]. Широкий круг вопросов раннего этапа новейшей истории Афганистана, прежде всего реформ Аманулла-хана и их последствий, стал предметом ряда диссертационных исследований – Н.И. Смирнова, В.Н. Зайцева и др.[21]
Афганские события конца 1970-х гг. и череда последующих политических переворотов чрезвычайно актуализировали проблему происхождения основных социально-политических сил, ведущих борьбу за власть и овладевавших ею. Эта проблема подвергнута анализу в работах Ю.А. Булатова о возникновении революционно-демократического движения в Афганистане[22] и борьбе за политическую власть в стране.[23]
Обзорный анализ этнополитических процессов в Афганистане, в том числе на отрезке 1920-х - 1950-х гг., предпринял Ю.В. Босин,[24], в сходном проблемно-хронологическом пространстве выполнено и диссертационное исследование Ю.П. Лалетина[25]. М.Р. Арунова исследовала особенности афганской политики США в 1945-1999 гг.[26] и другие сюжеты новейшей истории и историографии Афганистана.
В постсоветский период в отечественной афганистике появились работы международно-политического профиля (С.Б. Панин, Ю.Н. Тихонов[27] ), воссозда- ющие сложный региональный контекст, в котором существовало афганское государство и общество на раннем этапе независимого развития.
Тесно связаны с российской афганистикой исторически и в научно-профессиональном отношении соответствующие ветви востоковедения стран, до 1991 г. являвшихся частью СССР. Исследования А. Х. Бабаходжаева о международных аспектах истории Афганистана в XX в. и его рукописные работы, подготовленные, предположительно, еще в 1950-е гг. стали одним из первых опытов политологического анализа истории Афганистана предвоенного и военного периода.[28] Т.Г. Абаева обратилась к региональной истории этой страны (северные области), а освоение религиоведческой проблематики позволило ей поставить вопрос о сущности «джихада» применительно к афганским реалиям конца XIX в. и более позднего периода[29].
Х.Н. Назаров (Таджикистан) создал серию научных трудов по истории общественных (этнополитических) движений в первые десятилетия XX в., вкладе таджиков в развитие афганского государства и центральноазиатского региона в целом[30]. Его ученик Ш. Имомов по оригинальным источникам детально исследовал историю общественной мысли Афганистана XIX – первой половины XX вв.[31]
Интересные, хотя и спорные оценки социально-политических процессов в Афганистане содержатся в работах К. Абдуллаева, - созданные им политичес- кие портреты Ибрагим-бека, Бачаи Сакао и некоторых других персонажей афганских событий конца 1920-х гг. выглядят несколько искаженными из-за нехватки источников и политических пристрастий автора[32].
Существенный вклад в изучение политической истории Афганистана XX в. вносят работы таджикских востоковедов Р. Нуриддинова и К. Искандарова по истории политической борьбы леводемократических и правоисламистских сил Афганистана во второй половине XX в.[33]
В зарубежной афганистике одним из первых обзорных исследований по Афганистану, затрагивающим и проблемы новейшего времени, стала работа известного британского дипломата П. Сайкса, увидевшая свет в 1940 г.[34] Позднее собственную версию обобщающего труда по Афганистану подготовил бывший посланник Великобритании в этой стране У.К. Фрэзер-Тайтлер[35]. В дальнейшем лишь немногие британские востоковеды проявили интерес к проблемам социально-политической истории Афганистана XX в. или темам более широкого диапазона, в которых события 1919-1950-х гг. занимали бы важное место[36].
Заметным явлением в зарубежной историографии изучаемой проблемы стала книга германского востоковеда Я.-Г. Гревемейера «Афганистан: социальные изменения и государство в XX веке»[37]. Пример успешного сочетания разнообразных методик и баз данных – среднеформатные по объему, но научно насыщенные разработки Т. Руттига, одна из них – очерк истории политических партий в современном Афганистане[38].
В рамках европейской афганистики можно выделить и другие векторы афгановедческого поиска - например, в ее североевропейском сегменте формируется синтетический подход к Афганистану, в котором особое внимание уделяется роли исламского фактора (А. Олесен[39] ). Й. Модржеевская-Лесневская (Польша) характеризует развитие Афганистана на начальном этапе независимого развития через перипетии советско-британского соперничества, с учетом того, что сделано в мировой, в том числе советской, историографии данного вопроса[40].
В США интерес к новейшей истории Афганистана проявился довольно поздно, но уже к концу 1960-х гг. было подготовлено несколько фундамен- тальных исследований по современным проблемам этой страны - непревзой- денной во всех отношениях до сих пор остается диссертация и изданная на ее основе книга В. Григоряна “Возникновение современного Афганистана: политика реформ и модернизации, 1880-1946”[41]. Среди многочисленных достоинств работ другого американского востоковеда Л. Адамека – широчай- шее использование дипломатических документов и научно выверенное освеще- ние событий в Афганистане и вокруг него на протяжении первой половины XX в.[42] Диссертация и опубликованная на ее основе монография Л. Пуллады «Реформа и мятеж в Афганистане в 1919-1929 гг.»[43] до сих пор является настольной книгой афганистов разных школ, изучающих политические конфликты первой половины XX в. В трудах Л. Дюпре содержится достаточно краткая, но научно основательная, хотя и небесспорная оценка социальных процессов и политических событий 1919-1970-х гг., в том числе реформатор- ского эксперимента Аманулла-хана.
В целом формат индивидуального научного творчества американских авторов по проблематике Афганистана не перегружен экскурсами в историческое прошлое и тем более проблемно-тематическими новациями. Так, в конце XX в. С.Навид обратилась к чрезвычайно важной и актуальной проблеме – взаимоотношениям Аманулла-хана с духовенством[44]. В потоке афгановедческой литера- туры выделяется исследование истоков и причин афганского конфликта, предпринятое Дж. Робертсом. Анализ внутриполитических процессов в Афганистане на протяжении XIX - XX вв. переплетается у него с тщательным, основанным на множестве архивных и других документов, изучением британской, а также, применительно к периоду второй мировой войны и началу войны «холодной», американской политики в Азии[45]. По этим параметрам работа Дж. Робертса приближается к лучшим образцам американской (Л. Адамек, Л. Пуллада и др.) и британской афганистики, и она является определенным вкладом в афганистику мировую.
Для понимания социально-политической истории Афганистана, в том числе противоборства различных политических сил за выбор путей развития страны в 1919 – начале 1950-х гг., важны и работы, выполненные учеными и аналитиками южноазиатского региона – до 1947 г. – в рамках англо-индийской школы (традиции), а в последующий период – в лоне национальных историографий Пакистана и Индии. «Краткая политическая история Афганистана» Абдул Гани[46] - фактически первое обобщающее исследование истории Афганистана с древнейших времен до начала 1930-х г., заключительная часть которого – первая политологическая попытка анализа политических процессов XX века. Внимание М. Анвар-хана (Пакистан) привлекли процессы развития конституционализма в Афганистане[47]. Работы его ученика Ф.Р. Марвата, в особенности книга «Зарождение и распространение коммунизма в Афганистане, 1917-1979)», построены на богатейшей источниковой базе и достижениях мировой историографии, в том числе советской [48] - ему же принадлежит заслуга самого основа- тельного исследования либеральной и леворадикальной политических традиций в Афганистане.
Портфель индийской историографии по проблемно-тематическому и хроно- логическому блоку «Социально-политическая история Афганистана в 1919 - 1950-е гг.» включает ряд работ, включая несколько диссертаций, подготовленных в Центре исследования Центральной Азии Кашмирского университета (Сринагар)[49]. Они сфокусированы на международных аспектах афганской проблемы (англо-советское соперничество в Афганистане в 1919-1945 гг. и индо-афганские отношения этого же периода).
Крах реформаторского эксперимента Аманулла-хана и раскол элит в Афганистане усугубили состояние дел и в исторической науке этой страны – режим клана яхья (1929-1973) фактически наложил запрет на имя и дела своего предшественника, и значительный отрезок истории надолго выпал из исследовательского «поля» национальной историографии. Рубежом в развитии афганской исторической науки стали труды М.Г.М. Губара - автора классического труда «Афганистан на пути истории», запрещенного властями сразу после опубликования в 1967 г., но известного многим специалистам по многочисленным спискам и переизданиям более позднего периода. Усилиями семьи историка спустя несколько десятилетий вышел из печати 2-й том «Афганистана …», хронологически доводящий события до 1950-х гг.[50] В нем нашли отражение практически узловые проблемы внутриполитического развития и международного положения Афганистана до 1953 г., однако аналитическая сторона книги М.Г.М. Губара, как, впрочем, и фактические данные, требуют соотнесения с оценками, выработанными представителями разных школ и направлений мировой афганистики.
Острота военно-политической борьбы в Афганистане и вокруг него на рубеже XX- XXI вв. в определенной степени даже актуализировала научные изыскания в области социально-политической истории. За последние примерно 20 лет возникло новое явление – афганская историография событий первой трети XX в. В ее арсенале - серия оригинальных диссертаций по малоизученным проблемам англо-афганских отношений 1919-1929 гг., социально-экономической и политической модернизации первой трети XX в., конституционного и младоафганского движения в Афганистане[51], правлении эмира Хабибулла-хана Бачаи Сакао, идеях и политике времен династии яхьяхель[52].
Совокупность трудов представителей различных научных школ и традиций мировой афганистики, посвященных особенностям политической борьбы в Афганистане в первые десятилетия после восстановления независимости, образует весомую историографическую основу, недостаточную, однако, для комплексной научной оценки политических процессов 1919-1953 гг., вместивших в себя как ряд острейших конфликтов, так и опыт их разрешения.
Источниковая база исследования обусловлена его задачами, а также состоянием самой отрасли – отечественной и мировой афганистики, прежде всего ее конкретного, историко-политического «поля» в хронологической амплитуде 1919-1953 гг. Источниковую базу работы составляют материалы Архива внешней политики РФ, Российского архива социально-политической истории (РГАСПИ), Архива востоковедов Института восточных рукописей РАН (личный фонд А.Е. Снесарева и др.), Российского государственного архива (ГАРФ), фото- и видеоматериалы по Афганистану Российского государственного архива кинофотодокументов (РГАКФД), коллекции Центрального государственного архива Республики Узбекистан (в основном личные фонды А.В. Станишевского, А.Х. Бабаходжаева, Т.Г. Абаевой и др.) - большая их часть лишь частично вводилась в научный оборот.
Наибольшее проникновение в ход и существо афганских событий 1919-1950-х гг. обеспечили материалы Архива Департамента по делам Индии Британской библиотеки (India Office Records). Национального архива Великобритании (National archives of UK), а также некоторых других зарубежных учреждений и научно-образовательных центров — все они практически впервые используются в отечественной исследовательской практике. Архив Королевского института международных отношений (Великобритания) - Records of the Royal Institute of International Affairs (UK) интересен материалами, раскрывающими особенности британского подхода к Афганистану и всему региону Центральной и Южной Азии. Архив по Южной Азии Кембриджского университета (Cambridge South Asia archive) и, конкретно, его материалы по Афганистану дополняют параметры ситуации 1920-х – 1930-х гг. по их образному ряду и событийному сценарию. В Архивном центре Черчилля одноименного колледжа Кембриджского университета (Churchill Archives Centre at Churchill college) были изучены документы, проливающие свет на особенности понимания роли и места Афганистана в британской стратегии на Среднем Востоке, британской военной афганистики 1930-х гг.
На основе документов архива Центра Среднего Востока колледжа Святого Антония Оксфордского университета (Middle East Centre archive, St Antony’s College at University of Oxford) - в диссертации проанализированы неизвестные и малоизвестные эпизоды англо-афганских отношений и международной политики в Азии кануна и начального периода Второй мировой войны.
Введены также в оборот отдельные документы политического характера (о настроениях населения северных провинций Афганистана и их отношении к СССР в ранний послевоенный период) из фонда британского военного атташе в Кабуле А. Ланкастера, содержащиеся в Музее вооруженных сил Великобри- тании (National Army Museum, London).
Некоторые эпизоды политической истории Афганистана 1920-х - 1930-х гг., а также их оценки германскими дипломатами того времени удалось воспроизвести по материалам Политического архива Министерства иностранных дел Германии (в основном по докладам дипломатической миссии в Кабуле, подготовленным ее руководителями - Ф. Гробба, К. Цимке и др.) - Politisches Archiv des Auswaertigen Amt (Berlin) – коллекциям о внутриполитической ситуации в Афганистане и его отношениям с СССР, Германией и др.[53]
Ценны для понимания особенностей изучаемой эпохи и роли отдельных исторических личностей новейшей истории Афганистана редкие фотодокументы из частных коллекций зарубежных афганистов и электронных библиотек ряда западных университетов. Так, были использованы относящиеся к периоду гражданской войны 1929 – начала 1930-х гг. и эпохи правления клана Надир-шаха фотодокументы медиа-проекта по Афганистану (Afghanistan Media Project)[54] колледжа Вильямса (США), некоторые материалы коллекции Phototheca Afghanica, собранной М. Шинаси (Франция) и П.Бухерером (Швейцария).
Еще одна группа источников - опубликованные документы различного происхождения – официальные акты афганских правительств, материалы других государств. Самая значительная коллекция – документы британской разведки по Афганистану за период с 1919 по 1970-й гг.[55]
Разнообразную по происхождению и профилю группу источников составляют мемуары действующих лиц социально-политической истории Афганистана изучаемого периода и других стран - непосредственных участников и «наблюдателей» (политиков, дипломатов, военных). В их числе – книга бывшего руководителя восточного отдела советской разведки Г. Агабекова[56], документально-публицистические записки дипломатов первого советского призыва Л. Никулина и Н. Равича об особенностях политики реформ в столице и отдельных регионах Афганистана[57]. Немногочисленный, но содержательный пул источников мемуарного и близкого к нему жанра составляют произведения афганских авторов. Среди них – дневник (хроника) официального летописца Файз Мухаммада о событиях гражданской войны 1929 г., получивший новое звучание в английском переводе и с оригинальными научными комментариями американского востоковеда Р. Макчесни[58]. Мемуары Х. Шарка и А.Х. Табиби запечатлели важные исторические обстоятельства социального развития и политического процесса в Афганистане в 1940-е - 1990-е гг[59]. Редкий угол зрения – столкновение образованного на Западе афганского интеллектуала леволиберальной ориентации с социально-политическими реалиями страны происхождения в 1920-е и 1940-е гг. – создают записки М.Х. Анвара (электронная[60] и печатная[61] версии).
Малоизвестные или вообще неизвестные сюжеты начального этапа пакистано-афганских отношений, и, прежде всего, динамику проблемы Пуштунистана, характеризует в своих мемуарах ветеран пакистанской дипломатии и маститый политик М. А. Хаттак [62].
Таким образом, в историографическом поле темы «Власть и оппозиция в Афганистане: борьба за выбор путей развития в 1919-1953 гг.», с учетом ее внутреннего и международного контекста, выдвигаются тезисы о значительной роли внешних факторов как в развитии, так и отставании этой страны: особое значение придается буферному положению Афганистана и трем англо-афганским войнам. И если первое обстоятельство определило внешнеполитический и даже «домашний» оппортунизм местных элит, то второе выработало у афганцев стойкую неприязнь к иностранцам и их особый национализм.
Научная новизна диссертации заключается в:
- принципиально новой, максимально широкой для историко-политологичес-кого направления отечественной и мировой афганистики источниковой базе (одновременном «интерферированном» использовании в массе своей впервые вводимых в оборот, различных по происхождению, характеру и профилю архивных и других документов на русском, английском, немецком и, в незначительной степени, персидском языках);
- в комплексном историографическом (науковедческом) сопровождении конкретно-исторического исследования - создании панорамной ретро- и перспективы афгановедческого знания, преимущественно по вектору «социально-политическая история Афганистана 1919-1953 гг.», с привлечением научно-аналитических трудов практически всех школ мировой афганистики, от ранних труднодоступных работ 1920-х гг. до текущих исследовательских проектов и программ;
- в постановке и попытке решения ряда важных исследовательских задач, принципиально обогащающих предмет и объект исследования: внутренние и внешние факторы третьей англо-афганской войны 1919 г., социально-полити-ческая характеристика режима Аманулла-хана и его курса, особенности регио- нального развития Афганистана в межвоенный период, тип и характер власти и политического режима «Кабулистана» - первой насильственной попытки смены элит в результате системного кризиса конца 1920-х гг., социально-политическая роль и историческая судьба среднеазиатских мигрантов;
- в новой трактовке социально-политического и персонального облика и характера элит (в том числе непосредственно действующих в пространстве власть-оппозиция) и характеристике их этнополитической динамики на общенациональном, региональном и местном уровнях в 1920-е – начале 1950-х гг. В рамках этого проблемного блока исследуются попытки создания первых политических партий и группировок различной (преимущественно либерально-демократической и либерально-националистической) ориентации;
- в конкретизации и переоценке основных тенденций социально-политического развития Афганистана в 1919-1953 гг., поиске действительного соотношения прогресса (модернизации) и регресса как антитезы формуле «неудавшегося» государства.
- в создании объективной, основанной на богатом источниковом и концептуально-теоретическом материале, «позитивной», то есть не искаженной позднейшими политическими катаклизмами (гражданскими войнами, «холодной войной» и др.), новейшей истории Афганистана в рамках одного политического цикла, в данном случае – 1919-1953 гг.;
- в пересмотре и переоценке роли и воздействия внешних факторов, то есть воссоздании широкого регионального и внерегионального геополитического «поля» вокруг Афганистана – британского, советского, американского и др.
Эти, а также некоторые другие положения выносятся на защиту в качестве научно-инновационной основы диссертации, которая в концентрированном виде выглядит следующим образом:
- восстановление Афганистаном государственно-политической независимости и планы его новых лидеров осуществить в 1919-1929 гг. радикальный реформаторский эксперимент – одна из первых попыток модернизации традиционного восточного общества, предпринятая в благоприятных международных и неблагоприятных внутренних обстоятельствах;
- Новый лидер панисламистскими устремлениями в начале 1920-х гг. сущест- венно затруднил достижение своих реформаторских целей, и далее своей неадекватной внутренней политикой и авторитарным правлением, мало соответствующим его традиционным оценкам как «младоафганского», вверг страну в глубокий кризис и гражданскую войну;
- Гражданская война 1929 – начала 1930-х гг. – один из первых конфликтов такого рода на современном Востоке, имеющий сложную этническую и политическую природу – продемонстрировала наличие потенциала самоуправления некоторых регионов Афганистана и привела к определенной перегруппировке социальных, политических и национальных элит, приобретших к тому же более эшелонированный характер, - она же показала, что Афганистан де-факто не является централизованным государством;
- Эта война совпала во времени и пространстве с затухающими конфликтами на национальных окраинах соседнего государства – СССР, что усилило ее этно-социальную составляющую и придало ей региональную природу (юг, север, северо-запад, центр);
- Совокупные (а отчасти и солидарные) действия ведущих региональных держав (включая СССР и Великобританию) позволили восстановить политическую целостность и управляемость Афганистана, его суверенитет как «буферного» государства, руководимого олигархическим кланом националистического (пуштунского) толка. Политическая устойчивость нового режима, как и самого правящего клана яхьяхель – продукт не только его сбалансированной стратегии и тактики, но и благоприятной международно-политической обстановки, позволявшей проводить курс многовекторной дипломатии на протяжении 1930-х – начала 1950-х гг.;
- Либеральный эксперимент конца 1940-х – начала 1950-х гг. – выражение и кризиса семейно-олигархической диктатуры монархического клана яхьяхель, и одновременно ее политического прагматизма, не принявшего, однако, адекватных стратегических форм, - ограничившегося генерационной ротацией управленческих сил. Еще один признак исчерпанности ее потенциала – поступательный, хотя и прерванный репрессиями, рост и организационное оформление оппозиции, практикующей все легальные и нелегальные формы политической борьбы, переигравшей своих оппонентов во власти по части политического творчества. Но этот исторический эпизод – свидетельство поражения и власти, и оппозиции – их общей неспособности перейти на новый уровень политического действия, а значит, отката на позиции конфликта, принявшего открытые и затяжные формы несколькими десятилетиями спустя.
Практическая значимость диссертации состоит в возможности ее использования для создания общих и специальных трудов по истории и историографии Афганистана, новых программ исследования наиболее дискуссионных и малоизученных проблем региона Большой Центральной Азии в целом, развития сотрудничества с представителями различных школ мировой афганистики (в том числе национальной историографии Афганистана) и родственных ей дисциплин восточного страноведения и регионоведения.
Диссертация содержит свод документированных и проанализированных данных о многих важных и сложных эпизодах внутренней и внешней политики Афганистана 1919 – начала 1950-х гг., которые могут быть использованы как прецедентная основа для диалога сил, настроенных на решение внутренних и внешних аспектов афганской проблемы конца XX – начала XXI вв. Ее историографический раздел представляет собой детализированный и персонифицированный очерк развития мировой афганистики и, соответственно, обла- дает научно-справочной ценностью.
Материалы диссертации могут быть использованы для разработки новых общих и специальных курсов в высших учебных заведениях и их подразделениях по профилю «история», «регионоведение», востоковедение».
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации были апробированы на многочисленных научных форумах российского и международного уровня, в публикациях, а также научно-исследовательских проектах, получивших поддержку различных институтов и организаций российского и зарубежного академического сообщества. Непосредственно по теме диссертации только за 1997 – 2011 гг. апробация результатов исследования состоялась в форме следующих докладов: «Современная афганистика: в поисках смысла событий» на 35-м международном конгрессе востоковедов (Будапешт, июль 1997 г.), «Движение Ибрагим-бека в контексте гражданской войны в Афганистане в 1929-1931 гг. на 6-й ежегодной конференции по Центральной Евразии (Блумингтон, март 1999 г.), «Герат на перекрестках войны и мира в XX в.» на 1-й двухгодичной (бьеннале) конвенции Ассоциации изучения персоязычного мира (Душанбе, сентябрь 2002 г.), «Мировая афганистика» на международной конференции «Уроки Афганистана» (Москва, 2003 г.) «Победа и поражение младоафганского движения» на семинаре «Младо»-движения в истории Юга» (Ташкент, октябрь 2003 г.), «Формы государственности в Афганистане: опыт XX в.» на 5-й конференции Международной ассоциации исследования Центральной Азии (Ташкент, август 2004 г.), «Российско-афганские отношения: центральноазиатский контекст» на конференции «Россия и Афганистан» (Москва, 18 – 20 февраля 2006 г.); «Гератская проблема в контексте афгано-иранских отношений в XX в.» на 6-й двухгодичной конференции по иранистике (Лондон, 3 – 5 августа 2006 г.), «Выдающиеся личности Афганистана XX в.: Халилулла Халили» на 3-й конвенции Ассоциации изучения персоязычного мира (Тбилиси, 8 – 10 июня 2007 г.), «Афганская дипломатия в эпоху Аманулла-хана: концепции, кадры, институты» на международной конференции «Роль Махмуда Тарзи и Мухаммад Вали-хана Дарвази в афганской дипломатии» (Кабул, 23 – 24 августа 2008 г.), «Возникновение политических партий в Афганистане в конце 1940-х – начале 1950-х гг.: неудавшийся эксперимент» на конгрессе Германской ассоциации изучения Среднего Востока (Эрфурт, 2 – 4 октября 2008 г.), «Советская афганистика между наукой и политикой» на конференции «Исследование Центральной Азии в советский период» (Бонн, 16 – 18 октября 2008 г.), «Афганское духовенство между религией и политикой (1940-е – 1960-е гг.: личности, институты и идеи») на 4-й двухгодичной конвенции Ассоциации изучения персоязычных обществ (Лахор, 24 февраля – 1 марта 2009 г.), «Афганистан в фокусе политики Великобритании и России: средневосточный контекст «аритмичной игры» 1919 — 1950-х гг.» на на конференции «Переосмысление Среднего Востока? Ценности, интересы и проблемы безопасности политики Запада в отношении Ирака и более широкого региона, 1918-2010 гг." (Лондон, 17-19 марта 2010 г.), «Британские и российские концепции неустойчивого государства, Афганистан в 1919 – 1947 гг.: полемика и обмен идеями» на семинаре «Интеллектуальные структуры и обмены» (Кембридж, 1 — 2 июля 2010 г.), «Государственное строительство в Афганистане и роль России в прошлом, настоящем и будущем» на семинаре «Стабилизация Афганистана: региональные подходы и перспективы» (Исламабад, 4 — 5 августа 2010 г.).
Еще одной формой апробации и экспертизы результатов диссертационного исследования стала грантовая поддержка ряда научных проектов по его тематике[63]
:
По теме диссертации опубликовано более 100 научных работ на русском, английском, французском, фарси и других языках общим объемом около 70 п.л.
Многие положения диссертационного исследования вошли в авторские общие и специальные курсы по новейшей истории стран Азии и конкретно Афганистана, прочитанные в 1992-2010 гг. на исторических факультетах Барнаульского государственного педагогического университета (ныне Алтайской государственной педагогической академии) и Алтайского государственного университета.
Диссертация выполнена в соответствии с планом НИР Института востоковедения РАН, обсуждалась на заседании Центра изучения стран Ближнего и Среднего Востока ИВ РАН 20 сентября 2010 г. и была рекомендована к защите.
I. СТРУКТУРА И СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Диссертация построена по проблемно-хронологическому принципу, она состоит из введения, содержащего обширный историографический очерк, пяти глав, разделенных на параграфы, заключения, списка использованных источников и литературы, и приложения (ряда оригинальных документов из истории политической борьбы в Афганистане в 1920-е – начале 1950-х гг.).
Во Введении обосновывается актуальность исследования, определяются его цели и задачи, хронологические и географические рамки, научная программа (методология и методика), новизна и практическая значимость, основные формы апробации. В этом разделе представлен также историографический очерк отечественной и мировой афганистики по проблемно-тематическому фокусу диссертации, дается характеристика ее источниковой базы.
В главе первой «Восстановление государственной независимости и альтернативы развития Афганистана в 1919-1920-е гг.» исследуются проблемы, связанные с возрождением государственно-политических институтов, в этой стране, обстоятельства возникновения, реализации и неудачи реформаторского проекта эмира Аманулла-хана. В первом параграфе «Борьба за выбор путей развития Афганистана в первые годы независимости: леворадикалы, панисламисты и внешний мир» рассматриваются перипетии борьбы за власть в Афганистане и панисламистские амбиции нового афганского руководства. Формирование и проведение нового курса затрудняло наличие в правящих кругах нескольких группировок: традиционалистов, англофилов и младоафганцев. Первым важнейшим актом Амануллы стало восстановление полной государственной независимости страны. Выпадение Афганистана из британской зоны влияния стало возможным благодаря изменившейся международной обстановке – социально-политическому кризису в Британской Индии и опасениям британских колониальных кругов потерять весь южно-азиатский регион. Высокие ставки на новом витке «Большой игры» в Азии предопределили кратковременность третьей англо-афганской войны 1919 г. и ликвидацию прямого британского контроля над внешней политикой Афганистана. В диссертации рассматриваются причины этого конфликта, его внутренние и внешние факторы. Афганские войска первыми начали военные действия в начале мая 1919 г., но не смогли закрепить успех внезапной операции - уже 3 июня 1919 г. военные действия были приостановлены, и вскоре начались переговоры о мире. Имперский механизм Великобритании уже давал серьезные сбои, и быстрое завершение военного конфликта с Афганистаном было сознательной уступкой во имя сохранения Британской Индии.
Подписание 8 августа 1919 г. прелиминарного, а в ноябре 1921 г. и полноформатного мирного договора юридически закрепило новый международный статус Афганистана как независимого государства. Еще одним важным шагом новых властей было установление в 1919 г. дипломатических отношений с Советской Россией и перевод их в феврале 1921 г. на договорно-правовую основу. Но афганское руководство было готово аннулировать заключенный и уже ратифицированный обеими сторонами российско-афганский договор 1921 г. в обмен на новый, «эксклюзивный» договор с Великобританией, который предусматривал бы получение субсидий различного, в том числе военного назначения.[64] Оппортунизм афганского руководства отражал особенности его тактики в отношениях с двумя ведущими державами, имеющими особые интересы в регионе Центральной и Южной Азии – Великобританией и Россией, причем основанием для возможной денонсации договора с последней служила ее политика в отношении Бухары и Хивы.
Панисламизм афганских властей проявился в форме поддержки различных этнополитических и религиозно-политических движений Центральной Азии, предусматривавшей, в конечном счете, создание центральноазиатской конфедерации в составе бывшего Хивинского и Кокандского ханств, Бухарского эмирата и самого Афганистана[65]. В 1919-1920 гг. афганское правительство из соображений “исламской солидарности” принимало беженцев – жертв политики насильственной советизации Средней Азии. В этнических группах афганско-российского приграничья культивировалась идея установления автономии или даже создания независимых государств (путем объединения туркмен Закаспия, Хивы, Бухары и Персии и др.).[66]
Афганскими националистами под вопрос ставилась и законность «линии Дюранда» – условной границы, искусственно разделившей пуштунский этнос по соглашению 1893 г. между эмиром Абдуррахманом и британской колониальной администрацией. Помимо идеи пуштунского единства, новый афганский режим обозначил на индо-британском направлении свои панисламистские амбиции в призыве к хиджрату – переселению мусульман из Британской Индии в Афганистан. Задуманный как преимущественно пропагандистская акция, хиджрат потерпел провал и ограничил панисламистские устремления Аманулла-хана.
Зигзаги внешней политики режима Аманулла-хана на начальном этапе его существования побуждали северного соседа – Советскую Россию –принимать контрмеры или следовать двойным стандартам при проведении курса в отношении Афганистана – например, создавать в афганской эмигрантской среде и непосредственно в этой стране группировки леворадикального направления. Мизерные результаты организационных экспериментов по созданию прокоммунистических групп, с одной стороны, и наметившаяся к этому времени ориентация Аманулла-хана на глубокие социальные реформы, с другой, заставили большевистское руководство и деятелей Коминтерна взять курс на тесное, преимущественно военно-политическое сотрудничество с афганским правящим режимом.
Во втором параграфе «Реформы Аманулла-хана и афганское общество» дается характеристика некоторых реформаторских проектов и особенностей их осуществления. В данном разделе внимание уделяется лишь отдельным акциям и направлениям внутренней политики афганского государства 1920-х гг., механизмам и приемам их осуществления, характеризующим суть и стиль режима Аманулла-хана. Политическая система этого периода носила во многом декоративный характер, - одним из нововведений и в то же время слабых мест режима было само правительство, почти целиком состоявшее из представителей традиционной афганской (пуштунской) аристократии - сардарства. Этой социальной верхушке афганского общества был чужд проводимый эмиром курс реформ. Совокупность доступных документальных материалов позволяет утверждать, что, вопреки широко распространенному мнению, режим, сложившийся при Аманулла-хане, по своей политической сути не мог считаться младоафганским, хотя ряд ответственных постов занимали младоафганцы - искренние реформаторы и прогрессисты. Они являлись одной из наиболее влиятельных политических группировок, причастных к разработке, принятию и осуществлению решений по ключевым вопросам внутреннего развития и внешних связей Афганистана в годы правления Аманулла-хана. Но они не стали и не могли стать главной политической силой нового режима – “партией власти”, поскольку стремились к ограничению власти монарха, независимо от его личных качеств, и к установлению реального конституционного правления с республиканскими перспективами. В рядах этой группировки не было фигур общенационального масштаба, ее представители не предложили собственной альтернативной программы. Запоздалая идея короля учредить партию “Истиклаль ва таджаддод” (“Независимость и обновление”) не получила их поддержки. В 1928 г. младоафганцы и другие сторонники Амануллы оказались расколоты, чем и воспользовался лагерь оппозиции.
В третьем параграфе «Вызовы модернизации и нарастание социально-политических противоречий в Афганистане во второй половине 1920-х гг.» реконструируется кризисный цикл социально-политического развития Афганистана на начальном этапе независимости. Восстание летом 1925 г. в горных районах Шугнана и Рушана вдоль афгано-советской границы, как и мятеж пуштунских племен в Хосте 1924-1925 гг. были ответом на волюнтаризм и поспешность действий режима Аманулла-хана. Лояльность населения Шугнана и Рушана к СССР не смогла должным образом использовать и советская сторона, руководствовавшаяся геополитическими соображениями. Роковую роль в углублении кризиса сыграла длительная зарубежная поездка короля, а также происки его оппонентов. Возвратившись на родину, Аманулла и его окружение сосредоточились на разработке и осуществлении новой серии реформ, в рамках чрезвычайной Лоя джирги было организовано подобие общественных слушаний проекта реформ и их утверждение. Новые законы фактически изменили конституцию и обострили социально-экономический и политический кризис. В обстановке стремительного падения рейтинга Амануллы в декабре 1928 г. на собрании мулл и влиятельных лиц Кухистана новым эмиром был провозглашен предводитель мятежных отрядов таджик Бачаи Сакао, к которому вскоре перешла государственно-политическая власть в Кабуле. К концу 1920-х гг. Афганистан стал одним из самых нестабильных государств Востока - сказалась отсталость традиционного общества, ограни- ченность его внутренних и внешних ресурсов, слабая поддержка реформ со стороны немногочисленных новых социальных слоев, излишняя амбициозность и другие личные качества самого Аманулла-хана, помешавшие ему выработать адекватную тактику буржуазно-либеральных преобразований в Афганистане. Феномен Аманулла-хана свидетельствовал о появлении на Востоке нового типа монарха-реформатора, вызвавшего к жизни “революцию” сверху, ее провал, гражданскую войну и этнополитические конфликты, затихшие лишь к середине 1930-х гг.
Падению режима Аманулла-хана способствовали и внешние факторы. Борясь против колониализма, король не сумел получить реальную поддержку даже в Азии, где только набирали силу национальные движения. Он не смог творчески использовать и опыт реформ, осуществляемых в тот же период в других странах Востока – Турции и Иране. Неоднозначно повлияли на судьбу реформаторского эксперимента Аманулла-хана и другие внешние факторы – британский, советский.
Во второй главе «Децентрализация Афганистана и гражданская война 1929 г.» рассматриваются события конца 1928-1929 гг., именуемые в афганской национальной историографии «революцией». В первом параграфе «Афганистан в начале 1929 г.: внутренние и внешние факторы конфликта и политика СССР» детально анализируется роль СССР и некоторых других стран в афганских делах, а также особенности гражданской войны в Афганистане – одного из первых конфликтов такого рода на позднеколониальном Востоке.
В декабре 1928 г. политическое руководство Советского Союза приняло решение оказать афганскому режиму военную поддержку путем продажи крупной партии оружия и предоставления гарантии неприкосновенности северной границы. Но советская сторона не сосредоточилась на одном партнере - она поддерживала контакты как с представителями новой власти, так и новой оппозиции, хотя официально был провозглашен нейтралитет и невмешательство во внутренние дела южного соседа.
В рамках центрально- и южноазиатского пространства естественным союзником Аманулла-хана выступала часть пуштунского этноса в афгано-индийском приграничье, хотя степень симпатий и антипатий отдельных пуштунских племен и родов значительно варьировалась. Реформы 1920-х гг. оттолкнули консервативно настроенных пуштунов в лагерь противников Амануллы, однако политически мотивированные националистические силы в зоне племен и Северо-Западной пограничной провинции (СЗПП) Британской Индии («движение краснорубашечников» - «Худаи Хедматгаран») оказывали ему поддержку. Внутри Афганистана сторонников Амануллы возглавил влиятельный в Афганистане клан Чархи, - сыновья Гулам Хайдар-хана, известного военачальника времен эмиров Абдуррахмана и Хабибуллы. По инициативе Гулам Наби Чархи – афганского посла в Москве – были начаты переговоры о советской военной помощи, разработана и проведена советско-афганская военная операция. Детальное описание и характеристика этой акции предприняты во втором параграфе «Советско-афганская операция Гулам Наби-хана – В.Примакова». План совместной операции, разработанный в секрете даже от советского разведывательного ведомства ОГПУ, предусматривал создание в Мазари-Шарифе опорной базы сторонников Амануллы, организацию 5-6-тысячной армии “из афганцев» и захват ею Кабула. На начальном этапе важная, но временная роль отводилась советскому экспедиционному отряду под командованием советского военного атташе в Кабуле В. Примакова. Основной принцип плана - Афганистан должны освобождать сами афганцы. Несмотря на достигнутые амануллистами военные успехи на достаточно обширной территории афганского севера, их силы, действовавшие изолированно, после отъезда в эмиграцию самого Амануллы в конце мая 1929 г. потеряли политическую перспективу. Они тоже покинули Афганистан и были интернированы при переходе советской границы. Фактическое нарушение суверенитета Афганистана обострило советско-афганские отношения, и советская сторона была близка к признанию режима Бачаи Сакао, хотя в конечном счете предпочла иметь с ним дела де-факто.
Неблагоприятный исход советско-афганской военной операции и особенно образ действий советской стороны стали серьезным моральным ударом для сторонников Амануллы, но, не имея выбора, они вынуждены были и в дальнейшем иметь дело с Москвой. Однако, столкнувшись с пассивностью советских партнеров, афганская национально-либеральная оппозиция (клан Чархи и другие амануллисты) переориентировалась на Европу и переместила свои эмигрантские центры в Германию, а также Турцию. Афганские события 1929 – начала 1930-х гг. серьезно повлияли на советскую внешнюю и даже внутреннюю политику: ослабление центральной власти в Афганистане и изменение экономической конъюнктуры в этой стране в целом и в отдельных ее регионах побудило советскую дипломатию и внешнеторговые ведомства активизировать работу в прилегающих к границе областях и провинциях. Еще одним, по сути геополитическим, последствием афганских событий и этнополитических трансформаций в Афганистане стало решение Москвы повысить уровень государственности таджиков, проживавших на территории СССР, до уровня союзной республики: причиной послужила угроза возможного вторжения остатков басмаческих отрядов под командованием лидера басмачей Ибрагим-бека в Среднюю Азию под националистическими лозунгами.
В третьем параграфе “Кабулистан” Бачаи Сакао (январь – октябрь 1929 г.): основные контуры внутренней и внешней политики)» проведен анализ действий политических сил, находившихся у власти в Кабуле на протяжении большей части 1929 г. Это измерение афганского кризиса конца 1920-х гг., а также действия лиц и групп/движений, претендовавших на власть, позволяют говорить об одной из первых серьезных попыток многоликой оппозиции выдвинуть свои собственные альтернативы общественного развития Афганистана в ХХ в. Одной из таких новых фигур стал Хабибулла - Бачаи Сакао (“сын водоноса”), а поддерживавшие и использовавшие его силы попытались построить на развалинах режима Амануллы новую государствен- ность – “Кабулистан”. Выдвижение на первые роли выходца из социальных низов и представителя национального меньшинства (таджиков) Бачаи Сакао стало солидарным следствием распада режима Аманулла-хана, формирования сразу нескольких центров социальной и политической оппозиции ему, на фоне усиливающейся маргинализации населения и роста бандитизма в стране в целом, и северных уездах Кабульской провинции, в особенности. В данном параграфе дается выборочная персональная и социально-политическая характеристика сил, претендующих на роль новой власти и реально осуществлявших ее на протяжении большей части 1929 г. Анализируется также особая роль в афганских событиях среднеазиатской эмиграции - она выступила и человеческим ресурсом, и военно-административным элементом виртуального государства «Кабулистан», хотя периодически пыталась отстаивать свои собственные интересы. Персональный состав новых руководящих структур показывает, что власть в афганской столице и некоторых других районах и провинциях страны перешла к группе ущемленных реформами Амануллы региональных кланов, довольно пестрых по своей этнической принадлежности: среди них оказались разного калибра ханы-землевладельцы таджикского происхождения и таджикизированные маловлиятельные пуштунские группы (сафи и др.). Заметную группу в рядах сторонников Бачаи Сакао составили бывшие чиновники Амануллы: те, кто остался недоволен и разочарован его реформами, либо уличен в нарушениях закона и смещен со своих постов. Наконец, еще один солидный отряд организованной антиамануллистской оппозиции, а потом и альтернативной государственно-политической структуры “Кабулистан” составили представители наиболее консервативной части духовенства – они даже пренебрегли социальным происхождением и другими, весьма существенными для Афганистана обстоятельствами жизни их ставленника Бачаи Сакао, провозгласив его новым эмиром и защитником мусульманской веры.
В четвертом параграфе «Регионализм в Афганистане: “Гератская республика” Абдуррахима» анализируется уникальный феномен политической жизни Афганистана в период кризиса конца 1920-х – начала 1930-х гг. – региональный авторитаризм в сочетании с элементами представительной (квазипарламентской) власти. Это явление возникло в западной Гератской провинции в силу действия ряда внешних и местных факторов – культурного и политического влияния Ирана, традиций сильной региональной власти. В условиях общеафганского кризиса в Герате произошла серия переворотов, верх в которых взял опытный военный Абдуррахим-хан, примкнувший к движению Бачаи Сакао. Придя к власти в стратегически важной и экономически развитой провинции, Абдуррахим проводил политику, учитывавшую традиционализм местного населения, но при этом внедрял и элементы представительной демократии (общественное мнение, парламент-маджлес и др.) с перспективой установления в Гератской провинции, а потом и во всем Афганистане республиканского строя особого (религиозно-традиционалистского) типа.
В третьей главе «Режим Надир-шаха и последствия “революции” 1929 – начала 1930-х годов» рассматриваются особенности социально-политического развития Афганистана на завершающем этапе кризиса конца 1920-х гг. и в ранний посткризисный период. В первом параграфе главы «Приход к власти клана яхьяхель. Внутренняя и внешняя политика Надир-шаха» исследованы обстоятельства очередной смены власти и главные направления политики нового режима, основные позиции которого определял семейный клан яхьяхель – Надир-хан и его братья, занявшие высшие государственные посты в Афганистане. Приход к власти Надир-хана поддержали и ведущие региональные державы, в том числе СССР, заинтересованный в сохранении целостности афганского государства. Одной из мер Надира, принятых с целью дальнейшей легитимации его режима, стало проведение в сентябре 1930 г. общенациональной джирги и созыв Национального совета – подобия законодательного органа. Меры по созданию институтов общественного участия, принятие новой конституции в 1931 г. и сбалансированная внешняя политика придали режиму умеренно-либеральный характер. Концентрация власти в руках одного из пуштунских кланов сопровождалась репрессиями и ужесточением политического режима, что вызывало противодействие, но реальную оппозицию режиму составляла весьма рыхлая в политическом и организационном отношениях коалиция, в которую входили амануллисты, национальные меньшинства, часть духовенства и др.
Во втором параграфе “...Герой мазарских событий”: события в Афганском Туркестане в конце 1929 – начале 1930-х годов и авантюра Халилуллы» рассматривается развитие ситуации в Афганском Туркестане на завершающем этапе гражданской войны, а также политические инициативы и деятели данного региона, в том числе эпизод с переходом власти к мустауфи Халилулле. Сын влиятельного чиновника, казненного по приказу Амануллы за коррупцию, стал одним из наиболее искренних и грамотных сторонников Бачаи Сакао. После падения «Кабулистана» он выдвинул план создания на севере нового государства с преобладанием узбекского, таджикского и туркменского населения. Халилулла рассчитывал на поддержку СССР, но не получил ее, поскольку его план предполагал разделение Афганистана на две зоны, - юго-восточную во главе с Надир-ханом с преобладающим английским влиянием и северо-западную под его собственным руководством и преимущественным советским влиянием. Он рассматривался Москвой лишь как «орудие в афганской игре», но не считался надежным партнером, хотя и получил на несколько месяцев убежище в Ташкенте. После указа Надир-шаха об амнистии Халилулла вернулся сначала в Герат под покровительство своего родственника Абдуррахим-хана, где целенаправленно боролся с местными прогрессистами, а потом благодаря миротворческим акциям нового режима постепенно интегрировался в его структуру
Третий параграф «Режим Надир-шаха и оппозиция. Восстание в Кухдамане (июль-август 1930 г.) и его последствия» посвящен взаимоотно- шениям нового кабульского режима Надир-шаха и оппозиции в лице амануллистов, возглавляемых группой Чархи, бывших сторонников Бачаи Сакао и других сил. Здесь же анализируются эмигрантские структуры в Британской Индии, другие группировки, составлявшие оппозицию кабульскому режиму – все они, каждая по разным основаниям, к лету 1930 г. готовились к свержению Надир-шаха. Новым крупным актом гражданской войны в Афганистане стало Кухдаманское восстание лета 1930 г. Комплекс причин, конкретных обстоятельств и поводов, приведших к вооруженному выступлению многоликой оппозиции, а также ход и результаты восстания в Кухдамане составляют основное содержание этого параграфа. Самое крупное выступление оппозиции создало реальную угрозу режиму Надир-шаха, но оно потерпело неудачу из-за разногласий в лагере восставших, пассивности рядового населения. Одним из его важнейших последствий стало поражение амануллистов как социально-политической и вооруженной силы с либерально-реформаторской идеологией.
В четвертом параграфе «Ибрагим-бек Локай и поражение национальных движений севера» исследованы некоторые особенности национального вопроса в Афганистане начала 1930-х гг. и борьба национальных меньшинств севера против режима Надир-шаха. Основной силой этих выступлений были среднеазиатские эмигранты, а их ядром – мятежные отряды локайцев во главе с Ибрагим-беком, одним из предводителей басмаческого движения 1920-х гг. в подвергшейся насильственной советизации Средней Азии. Выступления национальных меньшинств северных областей Афганистана, в авангарде которых оказались эмигранты из СССР, составили один из важнейших, но в то же время заключительных эпизодов гражданской войны в Афганистане. К осени 1929 г. власть на севере перешла к некоему подобию коалиции, состоявшей из влиятельных фигур основных этнических групп. Первоначально кабульский режим принял ряд примирительных мер и попытался опереться на часть местного населения и эмиграцию в своей борьбе против амануллистов и нелояльных хазарейцев. Задача умиротворения возлагалась на специальную комиссию, а основная ставка делалась на туркменскую эмиграцию, склонную к сотрудничеству с властями. Однако, несмотря на эти усилия, в Афганском Туркестане началась подготовка восстания под лозунгами автономии и самоуправления. Во главе этого движения оказалась бухарская эмиграция - наиболее организованная и в то же время маргинализованная социальная прослойка населения афганского севера. Именно эмиграция располагала военными силами и рядом авторитетных лидеров (Ибрагим-бек и др.).
В данном параграфе характеризуется социально-экономическое и политическое положение выходцев из советской Средней Азии, двойственность их социально-правового статуса и связанные с этим сложности взаимоотношений с афганскими властями. Положение в Афганском Туркестане осложнилось осенью 1930 г., когда правительство Надир-шаха потребовало от Ибрагим-бека разоружить и распустить его вооруженные формирования. Ответом стало открытое выступление боевых отрядов эмиграции против кабульского режима под лозунгами защиты ислама и народа. Противоборство властей с национальными меньшинствами обострило этнические проблемы Афганистана, основной же их причиной было социально-экономическое нера- венство меньшинств по сравнению с пуштунами и маргинальное положение среднеазиатской эмиграции. Кабульский режим подавил движение Ибрагим-бека при помощи уловок - альянсов с отдельными этническими группами и лидерами и расколов в стане противника.
Пятый параграф «Борьба элит и приход к власти Захир-шаха» посвящен перипетиям борьбы между властью и оппозицией и фактическому завершению гражданской войны в Афганистане в начале 1930-х гг. В этом разделе воспроизводится географическая локализация эмигрантских группировок афганской оппозиции (Германия, Италия, Турция и др.), анализируются причины прагматичного отношения советского руководства к режиму Надир-шаха на фоне авантюрных проектов Коминтерна, направленных на разжигание крестьянской революции на Востоке. Функционеры Коминтерна предлагали радикальные средства решения афганского вопроса, включая создание «народ- ной революционной партии Афганистана», присоединение полосы племен индо-афганского приграничья, самоопределение национальных меньшинств афганского севера, свержение режима Надир-шаха и установление «независимой афганской народной республики … в органической связи с победоносной революцией индийского пролетариата и крестьянства против империализма и феодализма» (курсив наш – В.Б.). При этом выдвигались аргументы в пользу активного советского вмешательства в афганские дела - Афганистан рассматривался как плацдарм борьбы Великобритании против СССР.
Наиболее активно в самом Афганистане действовали остатки амануллистов, но власти нанесли упреждающий удар – в начале 1930-х гг. были арестованы и казнены их лидеры из клана Чархи, а также другие соратники Аманулла-хана (М. Вали-хан и др.), подверглись репрессиям их многочисленные родственники. Оппозиция нанесла ответный удар – осенью 1933 г. был убит король Надир-шах, но при тогдашнем неблагоприятном соотношении сил террор не мог быть эффективным орудием борьбы с режимом, заметно ужесточившим свою политику к середине 1930-х гг.
