Джордж Сорос

Мыльный пузырь американского превосходства

Джордж Сорос

Мыльный пузырь американского превосходства

На что следует направить американскую мощь

Предисловие

Я считаю провозглашенную Бушем доктрину упреждающих военных акций пагубной, и с этим согласны многие в разных частях света. Первое же практическое применение этой доктрины – вторжение в Ирак – вызвало негативную реакцию в мире, и произошло это вовсе не потому, что комуто нравится Саддам Хусейн. Причина в том, что мы решились на односторонние действия против Ирака, не имея полной уверенности в его причастности к событиям 11 сентября и в наличии оружия массового уничтожения на его территории.

Пропасть между восприятием реальности Америкой и остальным миром никогда еще не была так велика. Если со стороны Америка видится как государство, злоупотребляющее своим доминирующим положением, то внутри страны ситуация иная – власти США убедили свой народ в том, что Саддам Хусейн представляет реальную угрозу национальной безопасности. Лишь после вторжения в Ирак американцы стали малопомалу осознавать, что их обманули.

Я заявляю, что администрация Буша, сознательно спекулируя на событиях 11 сентября, проводит такую политику, которую в иных условиях американская общественность ни за что бы не приняла. Мечта Буша об американском превосходстве не только несбыточна, но и противоречит тем принципам, которые Америка традиционно отстаивала. Она ставит под угрозу и наши ценности, и нашу безопасность. Она несет угрозу всему миру, ибо мощь Америки невероятно велика.

Доминирующее положение Соединенных Штатов в мире настолько прочно, что в обозримом будущем соперничать с ними не сможет ни какоелибо отдельно взятое государство, ни группа государств. США могут потерять его только в результате собственных ошибок. Именно их и совершает сейчас страна, которая находится в руках группы экстремистов, чье гипертрофированное представление о миссии под стать их ложному чувству уверенности. Злоупотребляя положением, которое США занимают в мире, экстремисты ослабляют нашу нацию, а не делают ее сильнее.

Это очень резкое заявление, и многие не согласятся с ним, но оно отражает серьезность ситуации. Ее нельзя назвать рядовой. Моя цель – убедить американский народ в необходимости отвергнуть президент! Буша на предстоящих выборах. Нас обманули. Во время предвыборной кампании 2000 года президент Буш обещал нам сдержанную внешнюю политику, а вовсе не доктрину Буша. В случае его поражения в 2004 году от нее можно отказаться, признать временным умопомрачением, а Америка сможет восстановить свое законное положение в мире. Переизбрание же будет означать одобрение этой политики, и нам придется пожинать ее плоды долгое время. Но мало «прокатить» президента Буша на выборах. Америке необходимо переосмыслить свою роль в мире, выработать более конструктивное видение перспективы.

* * *

Мое восприятие крайностей, в которые впадает администрация Буша, уходит корнями в прошлое. Я вырос в еврейской семье в Венгрии. Мое детство пришлось на Вторую мировую войну. Я пережил немецкую и советскую оккупацию и с младых ногтей знаю, как от политической системы зависит сама жизнь человека. Слова президента Буша «Кто не с нами, тот с террористами» прозвучали для меня как набат.^[1]

Чтото сработало во мне, когда Джон Эшкрофт заявил: «Тем же, кто пугает миролюбивых людей призраком утраты свободы, я скажу так: ваша тактика на руку террористам, ибо она подрывает наше национальное единство и уменьшает нашу решимость. Она дает оружие врагам Америки и заставляет медлить ее друзей».^[2]

Меня очень беспокоит то, что общество не встревожилось так же, как и я. Это совсем не похоже на ту Америку, которую я выбрал в качестве своего дома.

Когда в 1947 году мне удалось уехать из Венгрии, я перебрался в Англию, где поступил в Лондонскую школу экономики. Большое влияние на меня оказал Карл Поппер, философ, который растолковал мне разницу между открытым и закрытым обществом. После того как ко мне пришел успех на финансовых рынках, я создал сеть фондов, призванных способствовать развитию открытых обществ. Как человек, на практике занимающийся укреплением демократии в разных частях света, я обладаю достаточным опытом и знаниями, чтобы внести свой вклад в переосмысление роли Америки в мире.

Я предлагаю концептуальную основу, которую начал разрабатывать еще в студенческие годы и совершенствовал в свете происходящих событий. Она во многом не совпадает с господствующими представлениями. Некоторые понятия, которыми я оперирую, – открытое общество, рефлексивность, неотъемлемая ошибочность, многообещающее заблуждение, принцип человеческой неопределенности и стадии процесса «бумкрах» – возможно, незнакомы читателю. Краткое изложение концептуальной основы моего видения мира приведено в Приложении.

* * *

Эта книга является развитием моей предыдущей работы «Джордж Сорос о глобализации».^[3]

В ней рассматривались наши международные финансовые и торговые институты (МФТИ) и предлагались пути повышения их эффективности. Когда я работал над ней, меня больше всего заботили перегибы, допускаемые рыночными фундаменталистами, которые считают неприемлемыми любые ограничения рыночных сил. Они нападают на наши МФТИ справа, в то время как антиглобалисты атакуют их слева. Я анализировал недостатки глобальной капиталистической системы и показывал, что их можно устранить путем реформирования и укрепления, а не разрушения МФТИ. Можно не сомневаться в том, что мои аргументы шли вразрез с позицией администрации Буша, однако события 11 сентября заставили нацию задуматься – появился шанс изменить установки, и я не хотел упустить его.

Президент Буш вел страну, а вместе с ней и мир, в другом направлении. Он использовал события 11 сентября в качестве предлога для провозглашения нашего права на упреждающие военные акции. Сейчас меня больше всего заботят перегибы подобного подхода. Рычаги управления сильнейшей державой на Земле оказались в руках экстремистов, которые руководствуются постулатом примитивной формы социального дарвинизма: жизнь – это борьба за выживание, а главный инструмент в борьбе за выживание – сила. Это извращенное мировоззрение. Выживание наиболее приспособленных зависит от сотрудничества ничуть не меньше, чем от соперничества. Политика военного превосходства сродни рыночному фундаментализму, который также превозносит соперничество, принижая сотрудничество. Однако администрация Буша, разыгрывая карту террористической угрозы, способна заразить этим всю нацию.

До событий 11 сентября нормально функционирующие институты нашей демократии не позволяли проявлениям фальшивой идеологии выходить за определенные рамки. Война с терроризмом временно заглушила критику и вывела нас из нормального состояния. Но лишь с вторжением в Ирак мы слишком удалились от того, что я называю зоной равновесия. На мой взгляд, просматриваются определенные параллели между политикой достижения американского превосходства и развитием ситуации по сценарию «бумкрах», что периодически наблюдается на фондовом рынке. Мыльный пузырь – в процессе разрушения. Цель этой книги – объяснить, что нас завело в то болото, в котором мы сейчас барахтаемся, и какой должна быть роль Америки в мире. Первую часть я посвящаю критическому анализу политики администрации Буша, а вторую часть – выработке конструктивного видения роли Америки.

Выражение признательности

Эта книга появилась на свет очень быстро, поскольку вопросы, которые она поднимает, требуют безотлагательного решения. Я хотел бы поблагодарить редакторов Atlantic Monthly, оценивших важность книги и сразу же согласившихся опубликовать выдержки из нее.

Многие читали рукопись в процессе ее превращения в книгу и участвовали в горячих спорах, которые значительно обогатили сделанные в ней выводы. Особая благодарность Бенджамину Барберу, Эмме Бонино, Роберту Борстину, Леону Ботштейну, Йехуде Элкана, Морту Халперину, Карин Лиссакерс, Уильяму Мейнзу, Биллу Мойерсу, Виктору Осиатински, Полу Соросу, Майклу Вашону, Байрону Вину и Фариду Закария. Помощь в исследованиях мне оказывал Дейвид Стивене. Ивонна Шир помимо того, что печатала и перепечатывала рукопись бесчисленное количество раз, вела исследовательскую работу и координировала проект в целом. В издательстве Public Affairs Питер Оснос, Роберт Кимзи, Клайв Приддл, Мелани Пирсон Джонстоун, Дженни Доссен и Патриция Бойд приложили немало сил, чтобы книга вышла в свет и своевременно публиковались отрывки из нее. Мне было очень приятно встретиться с этой командой еще раз.

Я искренне благодарен всем, кто участвовал в этом проекте.

Джордж Сорос

Октябрь 2003 года

Часть I

Критический взгляд

Глава 1

Доктрина Буша

Принято считать, что события 11 сентября 2001 года изменили ход истории, однако мы обязаны спросить себя, так ли это. Может ли отдельно взятое событие, даже если оно привело к гибели трех тысяч человек, иметь столь далеко идущие последствия? Ответ кроется не столько в самом событии, сколько в реакции на него со стороны Соединенных Штатов, возглавляемых президентом Джорджем У. Бушем.

Конечно, атака террористов сама по себе – исторически значимое событие. Идея захвата пассажирских самолетов и использования их в качестве бомбы отличалась невероятной дерзостью, и ее реализация не могла не быть эффектной. Уничтожение башенблизнецов, в которых располагался Всемирный торговый центр, стало символическим заявлением, моментально облетевшим весь мир, а телевидение, позволившее людям наблюдать за трагедией, придало событию такое эмоциональное воздействие, какого не было ни у одного предыдущего террористического акта.

Цель терроризма, по определению, – устрашение, и атака 11 сентября достигла ее. Большинство американских граждан были потрясены до глубины души. Потрясение ощущалось как на индивидуальном, так и на коллективном уровне. До этого момента мысль о том, что ктото может угрожать Соединенным Штатам на их же собственной территории и что жертвами могут быть американские граждане, американцам даже в голову не приходила. Атака лишила людей чувства защищенности. На смену ощущению мирной, спокойной жизни пришло ощущение чрезвычайной ситуации.

Но даже если это и так, то события 11 сентября 2001 года никогда бы не изменили ход истории настолько, не реагируй президент Буш на них так, как он это сделал. Он объявил войну терроризму и под этим прикрытием протащил радикальный внешнеполитический курс, который был сформулирован еще до трагедии 11 сентября.

Основополагающие принципы этого курса выглядят так: международные отношения строятся на основе силы, а не закона; сила доминирует, а закон признает то, что доминирует. Соединенные Штаты, безусловно, доминирующая держава в мире после холодной войны, следовательно, у них есть право навязывать свои взгляды, интересы и ценности миру. Принятие американских ценностей должно пойти миру на пользу, поскольку американская модель доказала свое превосходство. В прошлом Соединенные Штаты не использовали в полной мере свою мощь. Такое положение необходимо изменить. Соединенные Штаты должны заявить о своем главенстве в мире.

Подобный взгляд на внешнюю политику является составной частью комплексной идеологии, которую обычно называют неоконсерватизмом, однако я считаю ее примитивной формой социального дарвинизма. Примитивной, потому что она игнорирует роль сотрудничества в процессе отбора наиболее приспособленных и все сводит лишь к конкуренции. В сфере экономики конкуренцию ведут фирмы, в сфере международных отношений – государства. В экономической сфере социальный дарвинизм приобретает форму рыночного фундаментализма, в международной – оборачивается погоней за американским превосходством.

Не все члены администрации Буша являются приверженцами этой идеологии, однако неоконсерваторы имеют очень большой вес в исполнительном крыле власти, и их влияние значительно выросло после событий 11 сентября. Их идеи были сжато изложены в 1997 году в заявлении о миссии так называемого Проекта «Новый американский век» – мозгового центра неоконсерватизма. Похожий меморандум был подготовлен Министерством обороны еще в 1992 году во время правления администрации Бушастаршего, однако он оказался настолько спорным, что от него пришлось отказаться. Заявление о миссии 1997 года и фамилии тех, кто подписал его, стоит привести полностью.^[4]

Заявление о принципах

Американская политика в сфере иностранных дел и обороны потеряла стержень. Консерваторы резко критиковали непоследовательные действия администрации Клинтона. Они также противостояли проявлениям изоляционизма в собственных рядах. Однако у них не было четкого стратегического видения роли Америки в мире. Не было и основополагающих принципов американской внешней политики. Они позволили разногласиям по вопросам тактики помешать достижению согласия по стратегическим целям. Они не настояли на таком оборонном бюджете, который бы обеспечил безопасность Америки и позволил отстаивать ее интересы в новом столетии.

Мы намерены изменить ситуацию. Мы намерены создать прецедент и развернуть движение в поддержку глобального лидерства Америки.

К концу XX столетия Соединенные Штаты прочно заняли позицию сильнейшей державы. Перед Америкой, которая привела Запад к победе в холодной войне, открылись новые возможности и встали новые задачи. Но есть ли у нее видение перспективы, опирающееся на достижения последних десятилетий? Есть ли решимость, чтобы сделать новое столетие благоприятным для американских принципов и интересов?

Мы рискуем упустить возможности и оказаться неспособными решить задачи. Мы проживаем капитал (военные и внешнеполитические достижения), накопленный в прошлые времена. Повороты в международной политике и сокращение оборонных расходов, недостаточная государственная мудрость и неровный стиль руководства все более осложняют поддержание американского влияния на мир. Перспективы быстрой коммерческой выгоды вотвот возьмут верх над стратегическими соображениями. Все это подрывает способность нации отвечать на существующие угрозы и справляться с грядущими потенциально более серьезными проблемами.

Похоже, мы забыли об основных элементах, ставших залогом успеха администрации Рейгана: вооруженные силы, крепкие и готовые к решению существующих и будущих проблем; внешняя политика, прямо и решительно насаждающая американские принципы за рубежом; руководство страны, понимающее глобальную ответственность Соединенных Штатов.

Конечно, Соединенные Штаты должны проявлять осмотрительность в применении силы. Однако мы не можем уклоняться от ответственности и издержек, связанных с глобальным лидерством. Америка играет ключевую роль в обеспечении мира и безопасности в Европе, Азии и на Ближнем Востоке. Увиливание от этой ответственности поставит под угрозу наши фундаментальные интересы. История XX столетия ясно показывает нам, насколько важно взять ситуацию под контроль до того, как разразится кризис, и ответить на угрозу, пока она не стала роковой. Она учит нас поддерживать идею американского лидерства.

Наша цель – напомнить американцам об этих уроках и объяснить, какие выводы из них следует делать сегодня.

Вот они:

• мы должны значительно увеличить расходы на оборону, если хотим выполнить наши глобальные обязательства и модернизировать свои вооруженные силы в будущем;

• мы должны укрепить наши связи с демократическими союзниками и бросить вызов режимам, которые не принимают наших интересов и ценностей;

• мы должны поддерживать движение за политическую и экономическую свободу за рубежом;

• мы должны взять на себя ответственность за особую роль Америки в сохранении и распространении международного порядка, благоприятного для нашей безопасности, нашего процветания и наших принципов.

Подобная политика в рейгановском духе, опирающаяся на военную мощь и ясность устремлений, может быть не слишком популярной сегодня. Однако она необходима, если Соединенные Штаты намерены воспользоваться плодами успехов, достигнутых в этом столетии, и обеспечить свою безопасность и величие в следующем.

Эллиотт Абраме Стив Форбз Дэн Куэил

Гари Бауэр Аарон Фридберг Питер У. Родман

Уильям Дж. Беннетт Фрэнсис Фукуяма Стивен П. Розен

Джеб Буш Фрэнк Гаффни Хенри С. Роуэн

Дик Чейни Фред С. Икле Дональд Рамсфелд

Элиот А. Коуэн Дональд Каган Вин Вебер

Мидж Дектер Залмай Халилзад Джордж Вайгель

Пола Добрянски И. Льюис Либби Пол Вулфовиц Норман Подгорец

В 1998 году многие из этих имен стояли под открытым письмом президенту Клинтону, призывавшим к вторжению в Ирак. Пятью годами позже именно они стали инициаторами вторжения: Дик Чейни – как вицепрезидент, Дональд Рамсфелд – как министр обороны, Пол Вулфовиц – как заместитель министра обороны, Залмай Халилзад – как представитель Пентагона, а прочие – как сторонники и идеологи внутри правительства и за его пределами.^[5]

У этих людей не было ни малейшего сомнения насчет того, куда вести страну, и когда атака террористов 11 сентября предоставила им возможность, они ухватились за нее, не особо распространяясь о своих целях. Общественность до сих пор знает далеко не все об этой истории.

До 11 сентября 2001 года идеологи Проекта «Новый американский век» не могли реализовать свою стратегию по двум причинам. Вопервых, президент Буш пришел к власти, не имея мандата доверия, – вопрос его избрания решил один голос в Верховном суде. Вовторых, у Америки не было явного врага, который мог бы оправдать резкое увеличение военных расходов. Стратегия, существовавшая до событий 11 сентября, отличалась от той, что была принята после них: основной упор в ней делался на противоракетную оборону, а не на войну против терроризма, хотя и она была пронизана все тем же духом достижения превосходства Америки.

События 11 сентября одним махом устранили оба препятствия. Президент Буш объявил войну терроризму, и страна послушно пошла за ним. Но администрация Буша на этом не остановилась, она стала использовать атаку террористов в своих собственных целях. Чтобы заглушить критику и сплотить нацию вокруг президента, администрация сознательно нагнетала страх, который в конце концов охватил всю страну. После этого под предлогом войны против терроризма она приступила к осуществлению своей мечты об американском превосходстве. Именно таким образом события 11 сентября изменили ход истории.

Использование какоголибо события в целях проведения определенного курса само по себе не является предосудительным. Президент должен руководить, а передергивание фактов, использование их в своих интересах и манипулирование ими нельзя назвать чемто необычным для политиков. Беспокойство вызывают характер той политики, которую проводит президент Буш, и манера, в которой он это делает. Президент Буш ведет Соединенные Штаты, а вместе с ними и мир, в опасном направлении.

Идеология превосходства

Идеология превосходства, проповедуемая администрацией Буша, противоречит принципам открытого общества, поскольку преподносится как абсолютная истина. Она гласит, что раз мы сильнее других, то, значит, и умнее их, а право всегда на нашей стороне. В ней сливаются воедино религиозный и рыночный фундаментализм. В первом же предложении нашей новейшей стратегии национальной безопасности мы видим следующее: «Великое противостояние XX столетия между свободой и тоталитаризмом завершилось решительной победой сил свободы и единственной жизнеспособной модели национального успеха: свобода, демократия и свободное предпринимательство».

Подобное утверждение ошибочно по двум пунктам. Вопервых, не существует какойто «единственной жизнеспособной модели национального успеха». А вовторых, американская модель, которая действительно успешна, недоступна для других, поскольку наш успех в значительной мере обусловлен нашим господствующим положением в центре глобальной капиталистической системы, и мы не собираемся уступать его комулибо.

Доктрина Буша, впервые озвученная во время выступления президента в УэстПойнте в июне 2002 года и в сентябре того же года включенная в национальную стратегию безопасности, держится на двух китах: 1) Соединенные Штаты будут делать все от них зависящее для сохранения неоспоримого военного превосходства; 2) Соединенные Штаты присваивают себе право предпринимать упреждающие действия. В целом эти «киты» предполагают существование двух видов суверенитета: суверенитет Соединенных Штатов, который имеет приоритет перед международными договорами и обязательствами, и суверенитет всех прочих государств, которые подчиняются доктрине Буша.

Ну прямотаки «Скотный двор» Джорджа Оруэлла: все животные равны, но некоторые из них равнее других.

Конечно, в доктрине Буша это не звучит так явно, смысл скрыт за оруэлловским иносказанием. Иносказание необходимо для маскировки противоречия между концепцией свободы, выдвигаемой администрацией Буша, и реальными принципами свободы и демократии. Болтовня о расширяющейся демократии занимает огромное место в стратегии национальной безопасности. Когда президент Буш говорит о торжестве «свободы» (а это случается часто), он на деле имеет в виду торжество Америки. Я очень остро чувствую оруэлловское иносказание, поскольку рос в Венгрии во времена правления нацистов, а потом – коммунистов.

В обращении к Конгрессу через девять дней после атаки террористов 11 сентября президент Буш заявил: «Распространение свобод человека – великое достижение нашего времени и великая надежда нашего времени – теперь зависит от нас. Наша страна – нынешнее поколение – отведет темную угрозу насилия от нашего народа и нашего будущего. Своими усилиями, своей отвагой мы увлечем за собой весь мир».^[6]

В свободном и открытом обществе, однако, люди должны сами решать, что считать свободой и демократией, а не слепо следовать за Америкой.

Противоречие всплыло с оккупацией Ирака. Мы шли как несущие «свободу и демократию» освободители, но значительная часть населения не считала нас таковыми. Военная часть кампании прошла лучше, чем можно было ожидать, однако оккупация обернулась катастрофой.

Непродуманность линии поведения после вторжения и неготовность к действиям в условиях оккупации просто удивляют, особенно на фоне громких предостережений со стороны многочисленных критиков по поводу возможных трудностей. Это нельзя объяснить одной лишь неразберихой в голове президента Буша, которой воспользовались сторонники вторжения в Ирак. Президент Буш ставит свободу в ряд американских ценностей. У него упрощенческое понимание того, что правильно, а что нет: мы правы, а они нет. Это противоречит принципам открытого общества, которые гласят, что мы можем заблуждаться.

Нелепо, но управление самого успешного открытого общества в мире попало в руки идеологов, которые игнорируют главнейший принцип открытого общества. Разве мог ктонибудь представить себе шестьдесят лет назад, когда Карл Поппер работал над книгой «Открытое общество и его враги», что угроза открытому обществу будет исходить от самих Соединенных Штатов? Увы, но именно это и произошло – на национальном и международном уровне. Внутри страны генеральный прокурор Джон Эшкрофт под предлогом войны против терроризма ограничивает гражданские свободы. На международной арене Соединенные Штаты пытаются навязать свои взгляды и интересы остальному миру с помощью военной силы, а доктрина Буша провозглашает, что они имеют полное право делать это.

Вторжение в Ирак было первым практическим применением доктрины Буша, и оно привело к обратным результатам. Между Америкой и остальным миром разверзлась бездна. Именно на это, должно быть, и рассчитывал Усама бен Ладен. Объявление войны терроризму и вторжение в Ирак сыграли на руку террористам.

Разрыв преемственности

События 11 сентября нарушили традицию преемственности в американской внешней политике. Это привело к возникновению ощущения чрезвычайной ситуации, которое администрация Буша искусно использовала в своих целях. Отступления от американских норм поведения, которые в нормальных условиях были бы восприняты как предосудительные, показались соответствующими ситуации, а президент получил иммунитет к критике, поскольку критика в условиях войны нации против терроризма – это проявление непатриотизма. В противовес утверждениям из заявления о миссии Проекта «Новый американский век» наша политика не укрепляет связи с демократическими союзниками, а стоит на пути международного сотрудничества. Между Соединенными Штатами и «старушкой Европой», как ее называет Дональд Рамсфелд, произошел беспрецедентный раскол, когда первые потребовали от союзников беспрекословного подчинения. Одни, подобно президенту Франции Жаку Шираку, сопротивлялись до последнего, рискуя поставить под угрозу свои национальные интересы; другие, подобно британскому премьерминистру Тони Блэру, подстроились под нас в надежде скорректировать наше поведение, заняв неприемлемую с точки зрения электората позицию. Для такой демократической страны, как Великобритания, очень трудно поддерживать союзнические отношения со страной, вознамерившейся действовать в одностороннем порядке.

Разрыв преемственности произошел в результате того, что администрация Буша довела до крайности некоторые идеологические тенденции, которые существовали в Соединенных Штатах еще до того, как Буш занял пост президента. Со времени выдвижения кандидатом на пост президента сенатора Барри Голдуотера Республиканская партия находится под влиянием удивительного союза религиозных и рыночных фундаменталистов. Эти группы подпитывают друг друга – религиозный фундаментализм одновременно служит и противоядием против аморальности рынка, и его прикрытием. Рыночные и религиозные фундаменталисты представляют собой странную пару, вместе их держит успех: действуя совместно, они добились власти над Республиканской партией.

До недавнего времени естественным дополнением рыночного фундаментализма в сфере внешней политики был геополитический реализм, который исходит из того, что государства должны преследовать (и преследуют) свои национальные интересы. Политика достижения американского превосходства является безумной экстраполяцией этой идеи, отражением успеха Америки в превращении ее в единственную сверхдержаву. Неоконсерваторы добавляют толику рвения новообращенных, которой не хватает геополитическим реалистам. Неоконсерваторы считают американскую модель национального успеха высшим достижением и хотят, чтобы остальной мир приобщился к ней. Вот где истоки безумной идеи о том, что мы можем насадить демократию в стране, подобной Ираку, с помощью военной силы. Несмотря на свою влиятельность, поборники идеи американского превосходства не могли взять верх до атаки террористов 11 сентября. Именно тогда внешняя политика Америки оказалась на территории, которую я называю зоной, далекой от равновесия.

Государство сейчас находится во власти экстремистской идеологии, которая изменяет не только роль Америки в мире, но и сам характер страны. Я называю ее экстремистской, ибо, на мой взгляд, она не отвечает убеждениям и ценностям большинства американцев. Единообразные взгляды уже утвердились в исполнительной и законодательной ветвях власти, теперь президент Буш развертывает кампанию по внедрению их в судебную власть. Расхождение во мнениях не допускается. Управление страной стало более авторитарным и жестким, чем когдалибо. Умеренное ядро Республиканской партии постепенно лишается влияния.^[7]

Критика, которая имеет принципиальное значение для открытого общества, зажимается и объявляется проявлением непатриотизма. Политика администрации Буша влияет не только на позицию Америки в мире, внутри страны она создает выгоды для богатых в ущерб среднему классу и бедным и укрепляет бессовестный альянс между государством и крупным бизнесом, который президент Эйзенхауэр в свое время обозначил одним термином – военнопромышленный комплекс.

Люди не подозревают, насколько существенны происшедшие изменения, отчасти изза того, что эти изменения кажутся продолжением тенденций, зародившихся некоторое время назад, отчасти изза того, что они воспринимаются как издержки войны против терроризма. Тем не менее события 11 сентября знаменуют момент, после которого аномальность, радикальность и крайность превратились в норму.

Глава 2

Война с терроризмом

Террористы представляют огромную угрозу нашей национальной и личной безопасности, и мы обязаны защитить себя и свою страну от них. Организаторы событий 11 сентября застали нас врасплох, но многие меры, которые были предприняты после того дня, однозначно необходимы и уместны. Возможно, еще не все сделано, чтобы не допустить таких атак в будущем. Однако войне администрации Буша против терроризма присущ фундаментальный порок. Она имеет весьма отдаленное отношение к прекращению терроризма и укреплению безопасности отечества, в ней терроризм служит предлогом для развязывания войны.

Говорят, что через 72 часа после террористической атаки в администрации Буша разгорелись горячие дебаты о том, как отвечать на нее. В конце концов возобладала военная терминология.^[8]

Война – ложная и вводящая в заблуждение посылка в контексте борьбы с терроризмом. Более уместным был бы подход к атаке 11 сентября как к преступлению против человечности. Преступления требуют полицейских мер, а не военных акций. Для защиты от терроризма нужны меры предосторожности, осведомленность и сбор разведывательных данных, словом, все то, что в конечном счете зависит от поддержки населения, среди которого действуют террористы. Представим на мгновение, что к событиям 11 сентября мы подошли как к преступлению. Мы бы занимались поисками бен Ладена в Афганистане, но не вторглись бы в Ирак. Мы не заставили бы наших солдат выполнять полицейскую работу в ходе полномасштабных военных действий и погибать. Объявление войны против терроризма совпадает с целями администрации Буша, поскольку это предполагает применение военной силы. Однако такой подход к борьбе с терроризмом ошибочен.^[9]

Для военной акции необходима поддающаяся определению цель, желательно – государство. В результате военные действия направляются прежде всего против государств, предоставляющих убежище террористам. Терроризм же, по определению, явление негосударственное, даже если он финансируется государством. Охота на террористов, превращенная в войну, неизбежно приводит к невинным жертвам. Чем больше невинных жертв, тем сильнее негодование и выше вероятность превращения жертвы в преступника.

Превращение жертвы в преступника

Превращение жертвы в преступника – хорошо известный синдром, который проявляется как у отдельных людей, так и у целых групп.^[10]

Нередко он наблюдается у диктаторов. Так, Махатир Мухаммад в Малайзии и Роберт Мугабе в Зимбабве постоянно ссылаются на память о колониальных репрессиях, а сами занимаются в той или иной мере тем же.

Пожалуй, самым печальным и сложным примером является Израиль. Евреи были жертвами холокоста, который вполне можно рассматривать как часть процесса превращения жертвы в преступника: Гитлер пришел к власти на волне недовольства, вызванного мирным договором с обременительными условиями и безудержной инфляцией. Он сыграл на том, что немецкий народ чувствовал себя жертвой. Было ли это чувство надуманным или нет, но евреи, и здесь не может быть двух мнений, стали жертвами в буквальном смысле. Во времена холокоста многие евреи шли на смерть как наивные дети, послушно подчиняясь приказам, я видел это своими глазами в Будапеште, когда мне было тринадцать лет.^[11]

После войны евреи использовали террор против англичан в Палестине с тем, чтобы добиться создания Израиля. Затем, в ответ на нападение со стороны арабских государств, Израиль оккупировал прилегающие территории и выслал многих коренных жителей. В конечном итоге арабские жертвы также превратились в преступников, и Израиль столкнулся с проблемой террористических атак. Он неизменно жестко отвечал на них, расширяя тем самым число арабовжертв. Ицхак Рабин предпринял смелую попытку разорвать порочный круг, опираясь на подписанные в Осло в 1993 году соглашения, и подошел так близко к успеху, что напугал еврейских экстремистов, которые убили его в 1995 году. Последующие попытки урегулирования наталкивались на противодействие со стороны Ясира Арафата, который грел руки на конфликте и понимал, что демократическое палестинское государство, мирно сосуществующее с Израилем, означает конец для него как для лидера. Дело дошло до того, что взрывы террористовсмертников стали обыденным явлением. У руководства теперь с обеих сторон стоят преступники. Нынешний премьерминистр Израиля Ариэль Шарон несет ответственность за избиение палестинцев в ливанских лагерях беженцев Шатила и Сабра в 1982 году. Палестинцы и Израиль оказались в порочном круге эскалации насилия.

Конечно, политика возмездия не лишена логики. Террористам нужны организация и источник внешней поддержки. Иногда удар по источнику приводит к уничтожению организации. Израиль, с его превосходно поставленной разведывательной службой и тотальной нацеленностью на самооборону, на протяжении многих лет очень успешно противостоял терроризму и осуществил немало великолепных контрударов. Но терроризм так и не был искоренен. Он всегда появляется там, где более мирные формы протеста не приносят положительных результатов. Во время второй интифады потребовалось без малого полгода и около пятидесяти убитых мирных жителей, чтобы в Дженине прозвучал первый взрыв с участием террористасмертника. Потом этот город стал главным поставщиком террористовсмертников. После этого Дженин был блокирован, в ходе операции было убито 14 израильских солдат и неподдающееся определению число мирных жителей.^[12]

Под руководством администрации Буша США тоже превратились из жертвы в преступника, хотя американская общественность и не желает признавать этого. 11 сентября Америка была жертвой ужасного преступления, и весь мир чувствовал стихийную и подлинную симпатию к ней. С той поры война против терроризма унесла больше невинных жизней в Афганистане и Ираке, чем атака на Всемирный торговый центр.^[13]

Этот факт редко упоминается в США: жизнь американца оценивается у нас совсем подругому, чем жизнь иностранца, однако за рубежом люди не видят причин для такого различия.

Антиамериканские настроения

После того как Соединенные Штаты объявили войну терроризму, мировое общественное мнение повернулось против нас. Перемена впечатляет. 12 сентября 2001 года присутствующие на чрезвычайном заседании Совета НАТО впервые за всю историю альянса обратились к статье 5 договора, призвав все страны – члены НАТО рассматривать террористическую атаку против США как нападение на свою собственную территорию. 13 сентября 2001 года Le Monde вышла под заголовком «Nous sommes tous americains» («Мы все американцы»), что было ярчайшей демонстрацией солидарности. ООН без колебания санкционировала карательную акцию США против «АльКаиды» в Афганистане.

Прошло немногим более года, и Соединенные Штаты уже не смогли добиться резолюции ООН, санкционирующей вторжение в Ирак, а в 2003 году, ожидая международной поддержки, мы столкнулись с сильным противодействием. Опросы, проведенные в ноябре 2002 года, показали, что по меньшей мере треть британцев видят в Джордже Буше более серьезную угрозу миру на Земле, чем в Саддаме Хусейне. С той поры их отношение вовсе не улучшилось.^[14]

Опрос, проведенный организацией Pew Research Center в марте 2003 года, показал, что доля британцев, имеющих «благоприятное мнение» о США, упала с 75 до 48 %.^[15]

Большинство людей в мире против войны в Ираке. Полтора миллиона европейцев вышли на улицы в середине февраля 2003 года, чтобы продемонстрировать несогласие с войной в Ираке. Герхард Шредер в Германии обеспечил себе переизбрание в сентябре 2002 года, отказавшись поддержать Соединенные Штаты в вопросах, касающихся Ирака. В Южной Корее кандидатаутсайдер стал президентом лишь потому, что, по мнению избирателей, он менее других расположен к Соединенным Штатам. Опросы показывают, что многие жители Южной Кореи видят в США более серьезную угрозу их безопасности, чем в Северной Корее. После победы коалиции большинство иракцев радовались избавлению от Саддама, но это вовсе не значит, что они с распростертыми объятиями приняли американскую оккупацию.

Меняется и американское общественное мнение. Сразу после событий 11 сентября Америка задумалась и стала искать ответы на вопросы. Авторы политических комментариев и статей в популярной и академической прессе пытались разобраться в причинах глобального антиамериканизма. Спустя два года настроение изменилось, и американская общественность стала реагировать на враждебность, исходящую изза рубежа, негативно. Если в глазах всего мира Соединенные Штаты все более и более выглядели как сверхдержаваизгой, то многие американцы, похоже, продолжали представлять себя жертвами. На угрозу президента Франции Жака Ширака наложить вето на резолюцию Совета Безопасности ООН, санкционирующую военную акцию против Ирака, американские потребители ответили бойкотом французских товаров. В буфете Конгресса картофель фри, значившийся в меню как «French fries», переименовали во «freedom fries». Бранные высказывания Дональда Рамсфелда в адрес «старушки Европы» стали вызывать одобрение у публики. Даже сейчас, когда американская общественность начинает отворачиваться от президента Буша, она продолжает обвинять французов.

Преднамеренный обман

Обычно, когда жертва становится преступником, она не сознает, что творит. Именно это сейчас и происходит с американской общественностью. Люди, в большинстве своем, уверены, что терроризм угрожает самому нашему существованию и что война против терроризма является самозащитой. Мысль о том, что мы могли превратиться из жертвы в преступника, скорее всего шокирует большинство из нас.

Проповедники же американского превосходства в администрации Буша, напротив, прекрасно знали, что творят, когда рекомендовали президенту объявить войну терроризму. Их устремления яснее всего демонстрирует вторжение в Ирак. Как уже отмечалось, многие ключевые фигуры Проекта «Новый американский век» призывали к вторжению в Ирак еще в 1998 году в открытом письме президенту Клинтону. После 11 сентября 2001 года они заявили, что Саддам Хусейн располагает оружием массового уничтожения и связан с «АльКаидой». Они были готовы доказывать это даже с помощью обмана и заведомой лжи.

Понятно, что у них были другие причины для вторжения в Ирак, в противном случае идеологи неоконсерватизма не призывали бы к нему еще в 1998 году. Эти причины остались за кадром. Вторжение в Ирак должно было вписаться в контекст войны против терроризма, поскольку оно было именно тем, что президент Буш называл мандатом на боевые действия. Кампанию по дезинформации возглавил сам президент Буш, хотя и он мог оказаться жертвой обмана со стороны своего окружения; одно не исключает другого. Дискуссия по Ираку была совершенно неестественной. Идея о том, что Соединенными Штатами движут нефтяные интересы, даже не упоминалась, поскольку это могло показаться непатриотичным или хуже того.

Войну против терроризма в том виде, в котором ее ведет администрация Буша, нельзя выиграть по той причине, что она построена на обмане. Наиболее вероятный результат – ее переход в перманентное состояние. Террористы не являются чемто явным и видимым, а следовательно, ликвидировать их никогда не удастся. Они – прекрасный предлог для проведения политики американского превосходства военными средствами. Эта политика, в свою очередь, вызывает сопротивление и прямо ведет к возникновению порочного круга эскалации насилия.

В этом смысле есть определенная параллель между войной против терроризма и войной против наркотиков: лекарство не соответствует болезни. В случае с наркотиками перед нами стоит проблема здравоохранения, а не преступности. Проблему здравоохранения не решить, если подходить к наркоманам как к преступникам. В случае с террористами мы имеем дело с преступностью. Здесь нужна сыскная работа, хорошо поставленная разведка и содействие со стороны общественности, а не военная акция. В обоих случаях «ведение войны» – обманчивый термин, который может использоваться для оправдания репрессивных мер.^[16]

Пересмотр взгляда на террористическую угрозу

Терроризм – явление не новое. Он был серьезным фактором в России XIX столетия и оказал заметное влияние на характер царского режима, поскольку усиливал значимость секретной полиции и оправдывал авторитарность правления. В более близкие к нам времена целый ряд европейских стран – Италия, Германия, Испания, Греция и Великобритания – были вынуждены бороться с террористическими бандами. Им потребовалось не меньше десятилетия, чтобы избавиться от них, но эти государства не жили в плену у терроризма все это время.

Угон самолетов смертниками и использование их в качестве средства нападения – действительно нечто новое, как и тот потенциал, который дает террористам оружие массового уничтожения. Есть явные свидетельства того, что «АльКаида» вела эксперименты с химическим и биологическим оружием в Афганистане, и мы должны относиться к этой угрозе со всей серьезностью. Террористысмертники на угнанных самолетах застали нас врасплох, мы не можем допустить, чтобы это повторилось с ядерным, биологическим или химическим оружием. Подобные угрозы требуют самого серьезного отношения, но нельзя ставить их во главу нашего существования.

Настало время пересмотреть подход к войне против терроризма. Стоит только позволить терроризму превратиться в главную заботу, как мы начинаем плясать под дудку террористов: они устанавливают наши приоритеты, а не мы сами. События 11 сентября необходимо рассматривать под правильным углом. Гибель трех тысяч невинных – ужасная человеческая трагедия, но она не должна ставить под угрозу наше существование как нации. Возводить угрозу, исходящую от «АльКаиды», до ранга угрозы ядерной войны – безумное преувеличение, которое может быть подкреплено только внедрением в сознание неразрывной связи между терроризмом и оружием массового уничтожения.

Выражение «оружие массового уничтожения» само по себе неправильно: между ядерным, химическим и биологическим оружием мало общего.^[17]

На сегодняшний день химическое и биологическое оружие нельзя сравнивать с ядерным по разрушительной силе, хотя в нем и таится угроза неизвестного.

Кроме того, оно более доступно. Мы знаем, что «АльКаида» экспериментировала с химическим и биологическим оружием, а Саддам Хусейн на практике применял отравляющий газ против своего народа в 1975 году.

Однако террористические группы не располагают такими же ресурсами, как финансируемые государствами программы разработки вооружений, а связей между «АльКаидой» и Саддамом Хусейном не обнаружено. Вероятность того, что Ирак, находящийся под властью Саддама, снабжал террористов оружием массового уничтожения, исчезающе мала изза очевидных последствий: Ирак несравненно легче обнаружить, чем террористов. Случай распространения после событий 11 сентября бацилл сибирской язвы такого качества, которое могут обеспечить лишь военные программы США, остается загадочным и необъяснимым, несомненно одно – это дополнительный вклад в миф, связывающий оружие массового уничтожения с терроризмом. Жертвы сибирской язвы немногочисленны, миниатюрная ядерная бомба нанесла бы больший урон.

Раздувание этих угроз только обостряет ситуацию. Именно этим и занимается администрация Буша. Когда Джон Эшкрофт обвинял неопрятного недоучку Хосе Падильо в намерении взорвать радиоактивную «грязную бомбу», он добивался того же результата, к которому стремится террорист: он нагнетал страх. Страх может быть действенным орудием в руках правительства: он объединяет людей перед лицом общего врага. Раньше таким врагом был коммунизм, теперь его место может занять терроризм. Призывами к патриотизму можно также заглушить голоса критиков. Мы, похоже, напрочь позабыли слова президента Рузвельта, который предупреждал страну, что «единственное, чего нужно бояться, – это сам страх».

У терроризма есть одна важная особенность – это рефлексивность: его эффект и результаты целиком зависят от действий и реакции жертв. Если жертвы превращаются в преступников, терроризм торжествует, ибо это порождает порочный круг эскалации насилия. Именно этого и добивались воинствующие исламистские фанатики, совершившие злодеяние 11 сентября.

Альтернативное видение перспективы для Америки

Самая могущественная страна на Земле не может позволить страху поглотить себя. Превращение войны против терроризма в главную идею нашей национальной стратегии – это уход от ответственности, связанной с положением мирового лидера. Соединенные Штаты – единственная страна, которая может претендовать на роль лидера при решении проблем, требующих коллективных действий: поддержание мира, обеспечение экономического прогресса, защита окружающей среды и т. п. Борьба с терроризмом и контроль над оружием массового уничтожения также попадают в этот круг.

Соединенные Штаты не могут делать все, что им заблагорассудится, но в международном сотрудничестве ничего не добиться без нашего лидерства или как минимум активного участия. Соединенные Штаты больше, чем ктолибо еще, имеют право решать, как должен выглядеть мир. Другие страны должны уступать американской политике, но и мы должны с разбором подходить к выбору политики, которой другие будут уступать. Это налагает на Соединенные Штаты уникальную ответственность: наша нация должна заботиться о благополучии мира. Мы больше других заинтересованы в этом.

Глава 3

Внешняя политика администрации Буша

Администрация Буша не только выбрала неправильные цели, но даже с точки зрения ее собственных устремлений она проводит удивительно контрпродуктивную политику. Это особенно заметно в сфере внешней политики, хотя касается и внутренних дел.

Во время избирательной кампании 2000 года Джордж У. Буш заявлял, что стоит за «сдержанную» внешнюю политику и является противником иностранного вмешательства в процесс строительства государств. Именно эти лозунги запоминались публике в то время. Под успокаивающими фразами крылась хорошо продуманная и довольно агрессивная концепция роли Америки в мире. Внешнеполитическая платформа Республиканской партии, на которой стоял Буш, восходила к золотым дням холодной войны, когда Соединенные Штаты были сверхдержавой и лидером свободного мира.^[18]

В ее основе лежала идея, что администрация Клинтона не сумела использовать в полной мере положение Америки как единственной оставшейся сверхдержавы и что лучше всего для США взять судьбу в свои руки путем создания и размещения системы противоракетной обороны. Хотя эта идея не была выражена столь ясно, милитаризация космоса, без сомнения, дала бы Соединенным Штатам контроль над всем земным шаром. Мы смогли бы установить контроль над такими удаленными районами, как Тайваньский пролив, не опасаясь ответных мер со стороны все возрастающего числа государств, обладающих ракетами дальнего радиуса действия. Мы смогли бы определять, кого защищать и когда.

В поисках врага

После распада Советского Союза единственное, чего недоставало, это подходящего врага. Северная Корея была достаточным аргументом, чтобы оправдать реализацию первой фазы программы противоракетной обороны, а потому отношения с нею должны были оставаться холодными. Президент Южной Кореи Ким Дэ Чжун одним из первых среди руководителей государств добился встречи с президентом Бушем в Белом доме, которая состоялась в марте 2001 года. Южная Корея проводила в отношении Северной так называемую политику оптимизма, направленную на сближение позиций и укрепление дипломатических связей, и президент Ким рассчитывал получить ее одобрение со стороны Буша. Он действительно нашел поддержку, но лишь со стороны Госдепартамента, однако получил отповедь от президента Буша, который публично объявил о намерении отказаться от усилий, направленных на заключение соглашения о прекращении программы создания ракет и нормализации отношений между США и Северной Кореей.^[19]

Это стало причиной нынешнего северокорейского ядерного кризиса.

Пока Северная Корея худобедно исполняла роль врага, необходимого для первой фазы программы создания национальной противоракетной обороны, во врага для последующих фаз постепенно превращали Китай. Консервативные республиканцы уже не первый день подчеркивали опасность подъема китайской экономики и военной мощи. В то время как у Клинтона и его внешнеполитической команды на Китае был ярлык «стратегического партнера», у администрации Буша он стал больше походить на стратегического соперника. Помимо Китая у сторонников противоракетной обороны был и запасной враг, место которого зарезервировали за Россией.

Одновременно администрация Буша предельно ясно продемонстрировала свое неприятие международных договоров, выйдя из Киотского протокола по глобальному потеплению, отказавшись от протокола о контроле к Конвенции о запрещении биологического оружия и не предложив ни в том ни в другом случае какойлибо альтернативы. Она не только не признала Международный уголовный суд, но и развернула активную кампанию, направленную на срыв его работы. На союзников было оказано беспрецедентное давление с тем, чтобы заставить их, одного за другим, подписать двухсторонние соглашения об освобождении от ответственности американских граждан. Такие страны, как Албания и Румыния, уступили, несмотря на противодействие со стороны Европейского союза.^[20]

В целом в течение первого года правления Буша было сделано все, чтобы отойти от политики Клинтона там, где это было возможно. Администрация Буша угрожала уходом с Балкан и политикой невмешательства в мирный процесс на Ближнем Востоке.

После того как события 11 сентября предоставили президенту Бушу врага, которого тот так искал, он превратился в человека со священной миссией. Это вполне соответствовало его внутреннему «я». Бывший алкоголик и вновь обратившийся к вере христианин, он знал, как выглядит дьявол. На этот раз дьявол принял обличье террористовсмертников, которые пытались уничтожить самого Буша в Белом доме; это вызвало у него острое чувство личной встречи. Он больше не читал нерешительно заранее подготовленные речи, не спотыкался на словах, и публика оценила его уверенность. До атаки террористов Буш был номинальным руководителем, а всего лишь через несколько дней после событий 11 сентября он поднялся до положения лидера, уверенного в том, что перед ним поставлена историческая задача. Все бы ничего, да только ведет он нас – и весь мир – не в том направлении.

Спекуляция на событиях 11 сентября

События 11 сентября стали тем самым счастливым случаем, который обеспечил идее изменения мирового порядка поддержку со стороны общественности. Они показали публике, что за пределами нашей страны не все в порядке. Ирак нам обходится в 160 млрд долл.; даже небольшая часть этой суммы могла бы существенно изменить ситуацию в мире, если использовать ее на конструктивные цели. Однако это не входит в планы администрации Буша. Идеологи «Нового американского века» представляют мир как арену борьбы за выживание и полагают, что Соединенные Штаты, доказавшие свою приспособленность, имеют право и, более того, обязаны навязывать свою волю всему миру. Они не переносят мягкосердечности, терпимости и позитивных действий. Как видно из самого названия проекта, они проповедовали идею американского военного превосходства задолго до прихода Буша в Белый дом. События 11 сентября позволили реализовать ее на практике.

Внутри страны генеральный прокурор Джон Эшкрофт пропихнул через Конгресс закон, известный как «USA PATRIOT»^[21]

, заявив, что несогласные с ним оказывают помощь и поддержку врагу. Нэнси Чан так описывает этот процесс.

– Настояв на своем в последнюю минуту, республиканское большинство Палаты представителей отвергло законопроект о борьбе с терроризмом, который вызывал намного меньше обеспокоенности по поводу ограничения гражданских свобод и был единогласно поддержан Юридическим комитетом Палаты, и заменило его 342страничным Законом «USA PATRIOT». Конгресс принял этот закон с поразительной быстротой, хотя конгрессмены в тот момент не имели доступа в свои зараженные сибирской язвой офисы, а всю страну трясло от предсказаний генерального прокурора Джона Эшкрофта насчет новых террористических атак. Президент Джордж У. Буш утвердил закон 26 октября 2001 года, всего через полтора месяца после атаки 11 сентября. Законодатели жаловались, что у них не было времени не то что прочесть, но даже получить экземпляр законопроекта до того, как его вынесут на голосование. Еще хуже то, что по этому сложному и имеющему далеко идущие последствия законопроекту практически не было слушаний, дебатов, материалов конференций и комиссий. В Палате представителей законопроект прошел с большим перевесом: 356 – «за», 66 – «против». В Сенате «против» высказался только сенатор Расселл Файнголд. При этом он предупредил страну: «Сохранение нашей свободы – одна из главных причин, по которой мы ввязались в эту новую войну против терроризма. Мы уступим без боя, если принесем в жертву свободы американского народа».^[22]

Закон «USA PATRIOT» предоставляет беспрецедентные полномочия исполнительной власти и снимает многочисленные ограничения с судебного процесса. Вкупе со своей парой – Законом «О внутренней безопасности» – он ограничивает доступ общественности к правительственной информации и одновременно позволяет правительству получать чувствительную личную информацию и облегчает обмен ею между федеральными властями, властями штатов и местными органами власти. Хотя этот закон серьезно ущемляет гражданские свободы, он не вызывает у публики особой обеспокоенности, поскольку считается, что большинство его положений направлено против них, террористов и иностранцев, а не против нас, добропорядочных граждан. Пожалуй, единственным нарушением, которое явно касается всех, является вторжение в частную жизнь – расширение права федерального правительства прослушивать телефонные разговоры, контролировать электронную почту и отслеживать их по библиотекам контрольных записей, однако такая уступка кажется небольшой платой за защиту от терроризма. Тем не менее Закон «USA PATRIOT» открывает путь для серьезных злоупотреблений властью. Целый ряд осужденных террористов были вынуждены признать свою вину под угрозой полного исключения из судебного процесса, длительного заключения без разбирательства и перспективы предстать перед закрытыми военными трибуналами. Соединенные Штаты задерживают и депортируют туристов и иммигрантов без права обжалования; пленников, захваченных в Афганистане, держат в клетках на базе «Гуантанамо» и отказывают им в правах, предоставляемых Женевской конвенцией.

Угроза, как отмечает New York Times, возрастает:

– По словам федеральных чиновников, правительство использует расширенные полномочия, предоставленные этим законом с далеко идущими последствиями, для сбора сведений о попавших в поле зрения наркокурьерах, должностных лицах, шантажистах, распространителях детской порнографии, лицах, занимающихся отмыванием денег, шпионах и даже коррумпированных иностранных лидерах.

Представители Министерства юстиции заявляют, что они просто применяют все доступные им ныне инструменты для борьбы с преступниками – как с террористами, так и со всеми прочими. Однако критики антитеррористической тактики администрации утверждают, что подобное применение закона свидетельствует об использовании терроризма в качестве прикрытия для проведения более широкой полицейской политики^[23]

.

Беспокойство усиливается еще и тем, что Эшкрофт демонстрирует свою нетерпимость и в других областях. Он наложил запрет на так называемое согласованное признание вины и ввел систему контроля за снисходительными судьями. Он активно нарушает права штатов на законодательное регулирование таких вопросов, как контроль за оборотом оружия и применение марихуаны в медицинских целях.^[24]

Один из наиболее опасных способов, которым администрация Буша пытается подорвать существующие свободы, – это выдвижение идеологов правого крыла на должности федеральных судей. Обычно, когда Конгресс не устраивают политические убеждения претендента, президент предлагает более умеренного кандидата. У администрации Буша один кандидат радикальнее другого. Демократы провели успешную обструкцию в Сенате двух кандидатов и пригрозили сделать то же самое и с остальными, тем не менее большинство президентских крайне правых выдвиженцев все же проскальзывают. Но это, похоже, не очень сильно занимает публику, поскольку речь не идет о местах в Верховном суде.

Ось зла

В области внешней политики война против терроризма получила приоритет перед всеми прочими вопросами, однако, несмотря на это, темпы создания национальной противоракетной обороны ничуть не снизились. Поскольку для войны нужен явный противник, а террористов отыскать сложно, то проще всего указать государства, которые могут служить прибежищем террористов. Именно такая логика и привела к изобретению понятия «ось зла», которое впервые прозвучало в речи «О положении страны» в 2002 году.

Из трех стран, включенных в президентскую «ось», только одна – Иран – имела прочные связи с международным терроризмом. Никто не сомневается, что три страны, обозначенные в речи, являются злом, но выделение их на фоне других не менее ярких представителей вроде Сирии, Ливии, Зимбабве, Бирмы (Мьянмы), Узбекистана и Туркменистана – такое же извращение действительности, как и объявление войны терроризму. Северная Корея – самое закрытое общество в мире; люди там безжалостно эксплуатируются, а все ресурсы направляются на наращивание военной мощи. Хотя эта страна не имеет отношения к атаке террористов 11 сентября, она располагает опасными ракетными системами, способна производить ядерное оружие и поставляет вооружение за рубеж.^[25]

Ирак под властью Саддама Хусейна – не менее репрессивное государство, однако он не представляет такой же военной угрозы. Да, он применял боевые отравляющие вещества против собственного народа, но впоследствии потерпел поражение в войне без использования химического и биологического оружия. Ирак, кроме того, не способен создать ядерное оружие. Саддам выплачивал вознаграждение семьям палестинских террористовсмертников, однако, в противоположность утверждениям администрации Буша, у него нет доказанных связей с «АльКаидой».

С Ираном все не так просто, как в предыдущих двух случаях. Он находится под властью шиитской теократии, которая принципиально против Америки и Израиля, но его народ устал от исламского фундаментализма. Там были избраны реформистски настроенные президент и парламент, а сторонники открытого общества даже более пламенны и готовы на жертвы, чем в Соединенных Штатах. Но реформаторы не могут добиться успеха, поскольку судебная власть и силовые институты – армия, полиция и разведка – находятся в руках сторонников жесткой линии. Издания регулярно закрывают, критиков режима сажают в тюрьму, а бывает, и казнят. Неудачи президента Хатами в борьбе с «ястребами» уже начали подрывать веру народа в его способность добиться ощутимых реформ.

Тем временем Иран продолжает поддерживать «Хезболла», террористическую организацию, базирующуюся в Ливане, пытается поставлять оружие Арафату в Палестине и осуществляет далеко идущую ядерную программу. Эта страна является участницей Договора о нераспространении ядерного оружия и заявляет, что ее программа имеет исключительно гражданские цели, однако инспекции, проведенные в рамках контроля соблюдения Договора, показали, что эта программа нарушает его положения. Что касается ядерного оружия, то Иран уже более десятилетия значительно опаснее, чем Ирак.

Каждая из трех стран представляет свой собственный набор проблем. Смешивание их в кучу под вывеской «ось зла» вводит в заблуждение и лишь ухудшает положение. Для них не подходит одна и та же стратегия. В Иране речь насчет «оси зла» лишь укрепила внутренние силы, которые мешают развитию открытого и демократического общества.

Афганистан

Предлогом для вторжения в Афганистан послужило то, что эта страна превратилась в базу для «АльКаиды». Операция в Афганистане получила поддержку международного сообщества и была санкционирована ООН. Еще до вторжения был инициирован политический процесс, нацеленный на создание временного правительства. Он начался с конференции, состоявшейся в ноябре 2001 года в Германии, недалеко от Бонна, и завершился проведением Лойя джирги в самом Афганистане 11 июня 2002 года. Правительству Хамида Карзая была обеспечена определенная законность.^[26]

Вторжение в Афганистан стало яркой демонстрацией вновь обретенной военной удали Соединенных Штатов. Со времени войны в Персидском заливе в 1991 году высокоточные бомбы стали еще точнее, а использование специальных сил давало значительное тактическое преимущество. Америка показала, что ее военная мощь велика как никогда. Тем не менее операция не принесла тех положительных результатов, которых можно было бы ожидать.

Вопервых, специальные силы так и не нашли бен Ладена. Это высвечивало одно из ограничений, с которыми имела дело Америка при ведении войны. Может, у нас и была вся мыслимая военная мощь, но мы не хотели нести потери. В результате поиски в значительной мере были возложены на местных полевых командиров, которые оказались ненадежными.^[27]

На начальном этапе в штурме разветвленной системы пещер ТораБора на афганопакистанской границе, где предположительно укрылся бен Ладен, участвовали только афганские вооруженные силы при американской авиационной поддержке. Американские сухопутные силы появились в регионе лишь на третий день сражения, когда выяснилось, что значительное число талибов и сторонников «АльКаиды» вырвались из кольца афганских вооруженных формирований или просто откупились от них. После того как позднее остатки талибов и сил «АльКаиды» были блокированы в долине ШахиКот, американские войска приняли куда более активное участие в операции «Анаконда». И все равно, большинству террористов удалось уйти.

А вовторых, администрации Буша не удалось добиться мира. Это вполне можно было предвидеть, опираясь на балканский опыт, и действовать более успешно, чем в Боснии или Косово, однако администрации помешала ее инстинктивная антипатия к международному сотрудничеству и обещанная Джорджем У. Бушем во время избирательной кампании политика невмешательства в строительство государств.

Возможность для этого была. В Афганистане народ отчаянно нуждался в помощи, а различные агентства Организации Объединенных Наций имели там прочные позиции и множество местных работников. Международное сообщество было готово выделить значительные суммы на конференции страндоноров. Задачу контроля администрирования этих фондов следовало возложить на ООН. Представителей этой организации с деньгами можно было бы направить в каждую деревню в сопровождении миротворческих сил для охраны. Их встретили бы с распростертыми объятиями. Они могли бы создавать местные административные органы от имени правительства Карзая, а полевые командиры потеряли бы влияние, поскольку не могут конкурировать в предоставлении услуг.^[28]

У администрации Буша, однако, были совершенно другие идеи. Министерство обороны волновало не строительство государства, а охота на бен Ладена, и оно нуждалось в поддержке со стороны полевых командиров. Ему ни к чему были миротворцы ООН, бродящие за пределами Кабула и путающиеся под ногами вооруженных сил США и их мнимых афганских союзников. Я публично спрашивал Дональда Рамсфелда об этом на конференции в апреле 2002 года. Поначалу он отрицал свое нежелание видеть миротворцев ООН за пределами Кабула, однако позднее все же допустил, что ему не нравится идея продолжительной интернациональной миротворческой операции, подобной косовской. Рамсфелд настаивал на создании национальной армии и полиции.

Результаты налицо. Вместо яркой демонстрации возможностей, которые международная помощь открывает мусульманской стране, в глаза бросается чуть ли не полное отсутствие прогресса в регионе и исчезновение первоначального энтузиазма по поводу свержения «Талибана». Соединенные Штаты, хотя и с запозданием, все же выделяют миллиард долларов на восстановление Афганистана, но большинство обещаний, данных на конференции страндоноров, так и остались невыполненными. Оказанию помощи мешает отсутствие безопасности и власть местных полевых командиров, которая все еще сильна. Через два года после начала американского вторжения Афганистан остается нестабильным, а «Талибан» поднимает голову среди пуштунов на юге страны. Говорят, что вторжение в Ирак отвлекло внимание от Афганистана, и это действительно так, но попытка восстановления последнего потерпела бы провал в любом случае изза решения Рамсфелда не выпускать миротворцев ООН за пределы Кабула.

Теперь, когда ответственность перешла к НАТО, союзники могут отменить это решение, однако исторический момент для рождения нового Афганистана упущен. В 2002 году в Афганистане получено небывалое количество опиума, по оценкам оно достигает 3400 тонн.^[29]

Производство наркотиков – это как минимум половина экономики страны. Доход от наркотиков оценивается в 2,5 млрд долл., что сопоставимо с размером иностранной помощи, которая составляет около 2 млрд долл.^[30]

Трудно даже представить, что центральное правительство сможет установить контроль над полевыми командирами, занятыми наркоторговлей. Произвол со стороны полевых командиров в сочетании с тайной поддержкой по межплеменным каналам из Пакистана способствуют возрождению «Талибана».

Распространение демократии

Вторжение в Афганистан потребовало создания военных баз в близлежащих странах. Это имело двойственный эффект на политическую ситуацию в них.^[31]

Каждая из этих стран единственна в своем роде: со своей ли нефтью, другими полезными ископаемыми или без них она сама устанавливает и определяет внутренние условия. Вместе с тем для всех них характерна общая тенденция постепенной утраты тех свобод, которые они получили после распада Советского Союза. В регионе обычным делом является пожизненное президентство и зарождающаяся традиция передачи его по наследству. Усиление американского военного присутствия, конечно, несет с собой столь необходимое расширение финансовой и технической помощи, но все поступающие ресурсы привязываются к военному сотрудничеству, а не к политическим реформам.

Правительство США следит за тем, чтобы не сблизиться слишком сильно с репрессивными режимами, и в некоторых случаях оказывает сдерживающее влияние на местные правительства. Администрация Буша, например, надавила на Грузию, чтобы обеспечить свободу и справедливость предстоявших там выборов.^[32]

В целом же американское присутствие в регионе работает прежде всего на усиление репрессивных режимов, хотя и в определенных рамках, поскольку США могут попасть в неловкое положение, если режим, с которым они связаны, переступит границы допустимого.

Особое беспокойство вызывает Узбекистан. Президент Ислам Каримов безжалостно подавляет все исламские религиознополитические выступления. Многие брошены за решетку только за то, что они носили бороду. Исламское движение Узбекистана – террористическая группа, тесно связанная с «АльКаидой», активно противостояла режиму в конце 90х годов, однако большинство ее членов были уничтожены в Афганистане. Это позволило режиму пойти на послабления и разрешить Партии освобождения («Хизб утТахрир»), не проповедующему насилие исламскому движению, действовать легально. Тем не менее президент Каримов не изменился и продолжает репрессии в отношении религиозных групп и отдельных верующих. Его действия не удержали Соединенные Штаты от создания военного союза с режимом.

Президент Пакистана Первез Мушарраф стал ближайшим союзником США, хотя его претензии на проведение демократических выборов не имели под собой почвы, а его способность участвовать в войне против терроризма весьма сомнительна. Мы уже обожглись на союзе с Саудовской Аравией, однако продолжаем подвергать себя такому же риску в Пакистане, поскольку Мушаррафу приходится постоянно лавировать между нашими требованиями и давлением со стороны воинствующих исламистов у себя дома.

Война против терроризма все же принесла некоторые выгоды. Взаимоотношения с Китаем заметно потеплели, что дает реформаторам определенные преимущества перед сторонниками жесткой линии. Улучшились отношения и с Россией: президент Буш встретился с президентом Владимиром Путиным, заглянул в его душу – и она ему понравилась. Все ли в ней хорошо, трудно сказать, поскольку душа у Путина настроена менее демократично, чем у Бориса Ельцина. Отношение Путина к прессе, его политика в Чечне и попытки вернуть власть государства над олигархами и региональными правительствами ставят под большой вопрос приверженность свободе и демократии, не говоря уже о принципах открытого общества.

Война против терроризма в итоге взяла верх над политическими и экономическими реформами и совершенно не помогла делу распространения демократии. Последнее достойно осуждения еще и потому, что продвижение демократии стало основным оправданием вторжения в Ирак.

Вторая иракская война особенно негативно сказалась на молодой демократии Турции. Управление страной находится в руках умеренной исламской Партии справедливости и развития. Эта партия действительно стремится сделать Турцию более открытой, способной стать членом Европейского союза. Этот редкий феномен заслуживает поддержки. Армия в стране могущественна и относится с недоверием к Партии справедливости и развития. Соединенные Штаты, активно добиваясь поддержки Турцией вторжения в Ирак, навязали правительству сделку, которая не могла найти поддержки большинства в парламенте. Сделка была отвергнута демократическим путем. Это стало серьезным препятствием для осуществления наших военных планов. Пол Вулфовиц, прибыв в Турцию, публично упрекнул генералов в недостаточном влиянии – действие, совершенно не способствующее укреплению демократии, и это в стране с богатой историей военных переворотов.^[33]

В плане развития международного сотрудничества наша война против терроризма определенно приносит обратные результаты. Возможно, она и помогла улучшить отношения с Китаем и Россией, которым идея такой войны пришлась по душе, однако эта война привела к беспрецедентным разногласиям с нашими старыми союзниками. Общественность всего мира глубоко возмущена односторонними действиями администрации Буша. Как мы уже видели, отношение к Америке повернулось на 180 градусов за сравнительно короткое время, которое прошло с 11 сентября 2001 года до момента вторжения в Ирак.

Глава 4

Иракское болото

Мотивы

Истинные мотивы стремления администрации Буша к свержению Саддама Хусейна остаются тайной. Можно лишь строить догадки по поводу их характера, но сказать наверняка нельзя, поскольку они никогда не выносились на обсуждение. И все же небольшой экскурс в прошлое позволяет лучше понять истоки сегодняшней проблемы Ирака.

Одним из мотивов может быть стремление к американскому превосходству – наглядная демонстрация того, что именно США задают тон. Ирак вполне мог оказаться демонстрационной целью просто в силу осуществимости подобного проекта. Боб Вудвард так подытожил комментарии заместителя министра обороны Пола Вулфовица на ключевой сессии по стратегии 15 сентября 2001 года:

– Эффект атаки против Афганистана был сомнительным. Беспокойство вызывала возможность того, что стотысячная американская группировка увязнет в боях в горных районах на полгода. Хрупкий же деспотический режим Ирака можно было легко сокрушить, это казалось вполне осуществимым. По его мнению, вероятность того, что Саддам имел отношение к террористической атаке 11 сентября, колебалась от 10 до 50%. США должны были раньше или позже замахнуться на Саддама, если хотели, чтобы войну против терроризма приняли всерьез.^[34]

В своем интервью в мае 2003 года Вулфовиц заявил, что, хотя политика администрации определяется целым рядом факторов, «по бюрократическим соображениям мы сосредоточили внимание на одном аспекте – оружии массового уничтожения, поскольку с этим согласится каждый».^[35]

Само по себе – это высокомерие в его наихудшем проявлении. Но есть и более прагматичные геополитические соображения, которые говорят в пользу свержения Саддама. Пожалуй, единственной серьезной помехой, не позволяющей Америке в полной мере быть хозяйкой собственной судьбы, является ее зависимость от импорта нефти. Саудовская Аравия оказалась ненадежной союзницей: она обеспечивает внутреннюю политическую стабильность за счет поддержки исламских экстремистов за рубежом. После событий 11 сентября продолжение подобной политики стало невозможным, и трон под саудидами закачался, как когдато под шахом в Иране. Ирак занимает стратегическое положение, а его запасы нефти уступают только запасам Саудовской Аравии. Его оккупация и перенос туда американских военных баз из Саудовской Аравии могли бы обеспечить хорошую альтернативу саудовской нефти. Не следовало сбрасывать со счетов и еще один фактор. Мировые запасы нефти становятся все более ограниченными, и кран, запирающий иракскую нефть, раньше или позже все равно пришлось бы открыть. Однако отмена эмбарго, пока Саддам Хусейн находится у власти, была слишком опасной, поэтому его необходимо было устранить.

Еще одно важное соображение – Израиль. Многочисленные религиозные фанатики в Соединенных Штатах твердо верили в то, что возрождение Израиля – это предзнаменование апокалипсиса и второго пришествия. В дополнение к традиционному произраильскому лобби Израиль пользуется сильной поддержкой со стороны правого протестантского крыла, а это – стержень президентского электората. Поскольку апокалипсис предполагает уничтожение Израиля, последнему такие друзья вовсе ни к чему. Президент Буш, однако, должен учитывать мнение своих избирателей. Сильное военное присутствие в Ираке могло бы изменить политическую ситуацию целого региона. Это успокоило бы Израиль, ослабило бы палестинских экстремистов и заставило бы их пойти в определенной мере навстречу урегулированию на условиях, приемлемых для Израиля и его американских сторонников. Вся без исключения Европа, включая Великобританию с Тони Блэром, придавала проблеме Палестины первостепенное значение, но президент Буш хотел сначала разделаться с Ираком. Именно в этом основной источник разногласий между Соединенными Штатами и Европой, именно это привело к тому, что Америка приняла на себя обязательство (которое осталось невыполненным) заняться проблемой мира на Ближнем Востоке сразу же после войны.^[36]

Нефть и Израиль – вот что, похоже, заботило администрацию больше всего при выработке политики, однако Буш и его советники помалкивали об этом при обосновании необходимости вторжения в Ирак. Никто не мог поднять эти вопросы, не рискуя услышать обвинения в непатриотизме. Президент Буш получил мандат на ведение войны против терроризма. Только ловкое объединение в единое целое вопросов терроризма и оружия массового уничтожения и спекуляция на угрозе доступа террористов к оружию массового уничтожения позволили президенту оправдать развязывание войны с Ираком. Какими бы ни были аргументы за вторжение в Ирак, у американской общественности есть все основания считать себя обманутой.

Подготовка

Надо сказать, что администрация Буша разделилась по вопросу вторжения в Ирак. «Ястребы», большая часть которых находилась в Министерстве обороны, были безоговорочно «за». У них был собственный сценарий, и они не собирались увязать в процедурах ООН, которые могли нарушить планы. В любом случае, как сторонники идеи американского превосходства, они внутренне противились любой зависимости от Организации Объединенных Наций. Государственный департамент, напротив, стремился обеспечить законность военного вмешательства. «Ястребы» взяли верх по той причине, что на их стороне были вицепрезидент и благосклонность президента. Резолюцию, позволяющую президенту предпринимать любые действия, которые он сочтет нужными, протащили через Конгресс при участии некоторых демократов, в частности конгрессмена Ричарда Гепхарта и сенатора Джозефа Либермана, опередив руководителей сенатского Комитета по внешней политике сенаторов Джозефа Байдена и Ричарда Лугара, которые разрабатывали более взвешенную и жесткую резолюцию.

Другие постоянные члены Совета Безопасности ООН, особенно Франция, энергично настаивали на активном участии Совета во всех делах. Несмотря на усиливающийся барабанный бой, призывающий к войне, Совету Безопасности удалось в ноябре 2002 года принять Резолюцию 1441. Она была сформулирована так, что вопрос о том, нужна ли Соединенным Штатам санкция ООН для осуществления военной акции, оставался открытым. Французы смогли убедить американцев в том, что США могут выиграть и уж точно ничего не потеряют от такой формулы. Если Саддам Хусейн нарушит резолюцию, с принятием новой не будет проблем; более того, тогда Франция примет участие в военной акции. Если он выполнит резолюцию, а Соединенные Штаты не передумают насчет войны, они смогут поступить посвоему; момент, когда США начнут действовать в обход ООН, просто оттягивался.

Резолюция предусматривала режим жесткого инспектирования и возлагала на Ирак обязанность доказывать, что у него нет оружия массового уничтожения. Игра «хороший коп/плохой коп», которую затеяли две фракции администрации Буша, пошла на пользу: она показала, насколько эффективным может быть Совет Безопасности в случае сильного американского лидерства. Если бы целью Америки действительно был контроль над иракским оружием массового уничтожения, то ее можно было бы достичь, продолжив инспекции. Однако администрация Буша стремилась совсем к другому: она вознамерилась убрать Саддама.