«Н.В. ИВАНОВ АКТУАЛЬНОЕ ЧЛЕНЕНИЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ В ТЕКСТОВОМ ДИСКУРСЕ И В ЯЗЫКЕ /«ИЗДАТЕЛЬСТВО»/ ...»

А. Первый подвид. Здесь возможны два варианта – в зависимости от того, какие ЭС (сильные или слабые) подготавливают ввод аргумента, создают стилистическое ожидание в зачине.

1 вариант: стилистическое ожидание создается слабыми ЭС.

По форме этот вариант близок к информативному накоплению. Наиболее частым и наиболее характерным ЭС, используемым здесь является градация. По сути, градация представляет собой не что иное, как организованное по форме информативное накопление: стереотипизация накопления (как правило, это однородные члены предложения) создает экспрессивный эффект. Экспрессивное накопление может производиться с помощью градации в зачине.

1.33. «/1/ Ao olharmos aqui em volta,… neste comcio grandioso, com praa cheia, com tanta combatividade, com tanto entusiasmo, com tantas bandeiras, tantas vivas, tantos homens, tantas mulheres…podemos desde j tirar uma concluso…: /2/ o PCP no est a andar para trs, mas pelo contrrio: na sua actividade… na sua ligao com as massas o PCP est de novo a andar para a frente» (Avante, 10.11.88)

1.34. «Товарищи! /1/ В каждом городе, в каждом селе, в каждом трудовом коллективе… с огромным вниманием и большими надеждами следят за работой партийной конференции. /2/ Сегодня,..., нужно твердо сказать: надежды людей оправдались» (Изв. 01.07.88)

Выделяемый аргумент (рема второго высказывания) здесь выделен курсивом. Экспрессивный прием в первом высказывании, служащий выделению аргумента, выделен подчеркиванием. Португальский и русский примеры в целом аналогичны один другому. В португальском примере выделение аргумента непосредственно сопровождается также антитезой.

Экспрессивное накопление может производится через градацию темы второго высказывания – главной части СФЕ. Тема – «консервативный» элемент в общей логике развития структуры, показатель действия механизма передачи старой информации. Тема главной части повторяет (по принципу логической кореферентности) один из элементов зачина, или тезисной части. Ее экспрессивная и информативная нагруженность также создает эффект стилистического ожидания – «задерживает» ввод аргумента и этим создает его экспрессию.

1.35. «/1/ Portugal e os portugueses no so estrangeiros em nenhuma parte do mundo. /2/ Vencidos os estigmas do ostracismo…, restaurada a dignidade e o nosso prprio prestgio externo, tendo hoje uma presena e uma voz indiscutvel na Comunidade Internacional, recuperados os valores de liberdade e de tolerncia, que identificam a cultura humanista e o universalismo portugus, sejamos orgulhosamente portugueses» (М. Соареш 1)

Тема второго высказывания, выраженная абсолютным причастным оборотом, кореферентна теме первого высказывания – «Portugal e os portugueses». Градация темы выражает ее информативное развитие, расширение. Информативная и экспрессивная нагруженность темы создает эффект стилистического ожидания и этим усиливает выделение аргумента.

1.35. «/1/ В контексте нынешней ситуации, нынешнего этапа развития общества я убежден в том, что ХIХ Партийная конференция приняла правильное решение. /2/ Потому что процесс перестройки, политической реформы, процесс разделения функций, осознание партией своей роли… освобождение ее от государственных функций – этот процесс еще только начинается». (Изв. 26.05.89).

Этот пример аналогичен португальскому. Правда, информативная и экспрессивная насыщенность зачина здесь несколько выше. Тема главной части опирается на тему первого высказывания.

2.вариант: стилистическое ожидание создается сильными ЭС.

С помощью параллельных структур:

1.36. «/1/ Ora h isolamento e isolamento. /2/ Se isolamento estar sempre na luta…contra a explorao…, se isolamento estar sempre… com quem trabalha, com quem explorado…, se isolamento combater com coerncia e coragem na defesa do povo…, se isolamento actuar assim, /3/ ento temos que dizer que... o PCP opta decididamente por estar s nessa luta». (Avante, 10.11.88)

В этом примере сильное экспрессивное средство – структурный параллелизм с элементами градации. При помощи этого приема создается информативное и экспрессивное нагнетание в предварительной части СФЕ, подготавливающее ввод главного аргумента в следующем высказывании. Центральным пунктом построения, на который ориентировано все информативно-экспрессивное накопление является рема второго высказывания: «opta decididamente por estar s…».

С помощью риторического вопроса:

1.37. «/1/ Que espera o governo dos portugueses e portuguesas…? /2/ Que aprovem? Que se submetam? /3/ No. Os portugueses opor-se-o a uma tal poltica…» (А. Куньял 1)

Здесь обычный вопрос в высказывании /1/ сменяется риторическим вопросом в высказывании /2/. Риторический вопрос – высоко экспрессивное средство выделения. Создается информативное и экспрессивное накопление, которое подготавливает ввод главного аргумента – ремы заключительного высказывания /3/ в СФЕ.

1.38. «/1/ Недавно мы были у детей и матерей Элисты, инфицированных СПИДом. /2/ Они лежат в московской больнице. /3/ Дети, ясное дело, не понимают, что случилось, /4/ но матери – их отчаянию нет предела.… /5/ Сколько продлится это вынужденное заточение? Каков социальный статус этих людей? Как им жить?... С кем общаться? /6/ Рана, как говорится, открыта и кровоточит, и /7/ нет у нашего общества ответа на вопросы безвинно страдающих ребятишек». (Изв. 02.06.89)

В этом примере после относительно спокойного, неэкспрессивного развития СФЕ (высказывания /1/, /2/, /3/, /4//) наступает взрыв экспрессии, имеющий форму параллельных риторических вопросов (высказывание /5/). Однако подлинной кульминацией дискурсивного развертывания СФЕ становятся высказывания /6/ и /7/ (аргументы: «открыта и кровоточит» и «нет»), которые сами по себе неэкспрессивны, но в данном контексте приобретают высокую степень экспрессии. Говорящий как бы сам отвечает на поставленный им же вопрос.

Б. Второй подвид. Об информативном накоплении в чистом виде можно говорить лишь условно. Как правило, оно сопровождается накоплением экспрессивным, равно как и наоборот: экспрессивное накопление обычно опирается на накопление информативное. Мы выделяем следующие формы информативного накопления:

а) форму внутреннего содержательного противоречия. Имеется в виду либо эксплицитно подаваемая, либо имплицитно заключенная в тезисной части логическая дизъюнкция. Это создает эффект информативного ожидания, интригует слушающего какой-то заложенной уже в зачине альтернативой содержательного развития СФЕ. Обычно в этом случае зачин состоит из двух (иногда и более) высказываний, которые либо полностью противоречат друг другу (строгая дизъюнкция), либо противоречат друг другу частично (слабая дизъюнкция). В первом случае высказывания связаны союзами «или…, или…», «либо…, либо…», « с одной стороны…, с другой стороны…»; «ou…,ou», «de um lado,… de outro lado…». Во втором случае это могут быть союзы: «но», «однако», «хотя» и др.; «mas», «contudo», «todavia», «embora» etc… Высказывания, связанные подобным образом, обычно гомофункциональны и могут рассматриваться как одна единица сцепления. Их логическое отношение друг к другу исчисляется на основе отношения друг к другу их тем: в первом случае тема одного высказывания исключает тему другого, во втором – они друг друга не исключают. Из экспрессивных фигур к разряду имплицитно дизъюнктивных можно отнести антитезу, хиазм. Вводимый затем в главной части аргумент представляет собой выбор определенного варианта дискурсивного развития структуры. Он должен вносить ясность в противоречие, раскрывать ту или иную из сторон, или каждую из них, обнажая этим позицию говорящего по затрагиваемому вопросу.

1.39. «/1/ A prpria vida, a prpria experincia, a realidade nacional deu-nos uma melhor compreenso do valor intrnseco da liberdade. /2а/ Ns sempre lutamos pela liberdade. /2б/ Mas em algumas formulaes houve uma simplificao do valor da liberdade… /3/ Na realidade a liberdade um valor em si». (Avante, 10.11.88)

Мы видим здесь противоречивый ввод среднего термина в высказываниях /2а/ и /2б/. Ремы в этих высказываниях можно понять как кореферентные. Центром, главным аргументом, на который ориентированы все средства выделения, является рема последнего выказывания /3/ (« um valor em si»). Последнее в своей тематической части опирается на элемент («liberdade») в высказываниях /2а/ и /2б/ (т.е. предыдущей единицы сцепления).

1.40. «/1/ Наша пресса многолика. /2а/ У нас есть газеты, которые выходят небольшим тиражом и допускают какие-то свои промахи. /2б/ У нас есть пресса, которая выходит десятками миллионов экземпляров. /3/ Поэтому говорить неконкретно, переносить на всю прессу ошибки и промахи отдельных изданий вряд ли правильно. А вот адресный упрек – это другое дело…» (Изв. 01.07.88)

Выделение центрального аргумента «вряд ли правильно» подготовлено здесь противоречием в предыдущей единице сцепления – противоречием между высказываниями /2а/ и /2б/: «У нас есть газеты…» - «у нас есть пресса…».

Следует заметить, что обычно главный аргумент – цель дискурсивного развертывания СФЕ заранее выбирается говорящим, его вхождение в структуру предопределено. Главная проблема, возникающая при развертывании сверхфразового дискурса – в том, как подойти к аргументу. С точки зрения логики построения речи не противоречие зачина является причиной тех или иных качеств аргумента, а наоборот – аргумент является причиной противоречивости зачина. Отношение причины и следствия здесь не меняется. Хороший оратор заранее продумывает систему аргументации, порядок следования аргументов. Проблему же того, как подходить к каждому из них, т.е. как подавать аргумент, он решает непосредственно в речи, иногда экспромтом (хотя последнее тоже может быть предметом специальной подготовки).

б) строгое логическое следование также способно создавать эффект информативного ожидания. Усилению экспрессии могут способствовать чисто логические структуры и обороты речи: условный период, сравнение высказываний («как…, так и …», «насколько…, настолько», «tanto…, como …», «tanto…, quanto»), временное отношение («пока», «enquanto»). Ввод аргумента может дополнительно усиливаться связующими словами: «таким образом», «итак», «следовательно»; «ento», «assim», «portanto».

в)экспрессия может строиться на контрасте между зачином и аргументативной частью, когда аргумент появляется неожиданно, создавая эффект нарушенного стилистического ожидания. Иногда контраст основывается на противопоставлении зачина и аргументативной части по признаку оценки.

1.41. «/1/ Я бы предложил изменить одну из старых времен ведущуюся традицию, когда на Мавзолей во время демонстраций к нашим лидерам… выбегают отборно-благополучные малыши с букетами цветов… /2/ Права поговорка – все начинается с детства. /3/ В том числе и ложь». (Изв. 02.06.89)

Негативная оценочность тут подготавливается зачином и в принципе вполне ожидаема (хотя, конечно, и не столь сильная, как та, которая выражена предикатом «ложь»). Последний аргумент ярко, сильно обнажает позицию говорящего к, казалось бы, привычному факту. Это – позиция открытого неприятия и осуждения. Коммуникативная цель очевидна – ошеломить слушателя, завладеть его вниманием, заставить пересмотреть свои представления. Обычно, этот способ выделения используется в риторической фигуре, называемой «concessio» – риторическая уступка: временное согласие с точкой зрения оппонента (вы какой бы форме это ни выражалось) – с тем, чтобы затем ввести контраргумент и опровергнуть аргументацию противника.

3.2.3. Сложные формы взаимодействия экспрессивных средств в СФЕ

Рассмотренные выше фигуры экспрессии и их виды представляют собой элементарные формы взаимодействия ЭС в СФЕ. Их анализ раскрывает механизм ввода отдельного аргумента внутри дискурсивного перехода внутри СФЕ.

Сложные формы взаимодействия встречаются в структурах с количеством аргументов большим, чем один (два, три и более), где для ввода каждого аргумента используется своя фигура экспрессии. В ораторских текстах (которые послужили материалом анализа в настоящей работе) сложные формы взаимодействия встречаются относительно редко. Видимо, ввиду того, что говорящий в этом типе текстов стремится не усложнять речь большим скоплением аргументов в каждом рассуждении и подавать каждый существенный аргумент в отдельном СФЕ. Можно сказать, что это –тенденция построения ораторских текстов. При большом количестве аргументов в СФЕ говорящий, как правило, не отвлекается на несущественное из них и сосредотачивает всю экспрессию вокруг главного. Обычно, это рема последнего высказывания.

В сложных формах взаимодействия более сильные виды выделения идут после слабых согласно логике структурной централизации СФЕ, наиболее сильные ЭС концентрируются вокруг главного аргумента.

1.42. «/1/ Alis, cremos que eles no tm iluses nem esperanas a esse respeito. /2/ Inventando 99,5 mentiras por cada meia verdade, o objectivo actual da campanha outro. /3/ levantar dvidas, interrogaes, mal-estar no seio dos prprios membros do Partido. abalar o prestgio e a confiana do povo no PCP. absorver preocupaes e energias do Partido…» (Avante, 10.11.88)

Здесь ввод аргумента во втором высказывании не обеспечивается специально никакими ЭС. Ввод главного аргумента в третьем высказывании обеспечивается структурным параллелизмом кореферентных высказываний. Налицо нарастание экспрессии в ходе дискурсивного развертывания СФЕ.

1.43. «Товарищи! /1/ В обстановке демократии и гласности, реального плюрализма мнений, открытого столкновения идей и настроений социальная активность людей реализуется нередко бурно и неожиданно. /2/ И на этой волне к демократии пытается пристроиться демагогия. /3/ Как отделить подлинно демократические процессы от демагогических отклонений и перехлестов? Как научиться вести не монолог…, а диалог, где оперируют…фактами? Как поднять уровень идейно-политической работы?» (Изв. 01.07.88).

В этом примере информационное накопление в тематической части высказывания /1/ способствует экспрессивному усилению первого вводимого аргумента (бурно и неожиданно). Второй аргумент (демагогия) можно понять как антитезу первому. Дальнейшее экспрессивное усиление дискурсивного развертывания СФЕ в моменте перехода к главному аргументу поддерживается серией параллельных риторических вопросов. Таким образом, заключительная единица сцепления /3/ выражает экспрессивный и информативный центр СФЕ.

1.44. «/1/ Esta forma de encarar o debate insere-se na concepo interna do nosso Partido, do valor do nosso colectivo. /2/ Ns acreditamos no colectivo, acreditamos na vontade, na experincia e na opinio dos militantes. /3/ Com a contribuico de cada um, com a sua crtica, com a sua criatividade, chegaremos ao Congresso com propostas ainda mais rigorosas e mais certas». (Avante, 10.03.88)

В этом примере, наоборот, фигура обратной экспрессии – информативное накопление в тематической части последнего высказывания /3/ (градация: «Com a contribuico de cada um, com a sua crtica, com a sua criatividade») – используется как главное средство выделения основного аргумента СФЕ. Предшествующее ей развертывание можно понять как фигуру прямой экспрессии, где рема второго высказывания /2/ непосредственно усиливается приемом градации (acreditamos no colectivo, acreditamos na vontade).

1.45. «Можно ли сравнить нашу перестройку с самолетом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площадка? При всей дискуссионности, спорах о демократии, о расширении гласности, разгребании мусорных ям мы непобедимы только в единственном варианте, когда есть согласие в нравственной цели перестройки… Только согласие построит посадочную площадку. Только согласие». (Изв. 01.07.88).

В этом примере две фигуры – обратное и прямое выделение аргумента – налагаются друг на друга. В примере дан один аргумент («согласие»), ввод которого со стороны зачина обеспечивается риторическим вопросом и далее дополнительно усиливается в последних высказываниях – эмфатическим подхватом и повтором.

Сложные формы взаимодействия характеризуются большим разнообразием. Специальное изучение и систематизация этих форм не входит в задачу работы. Однако большое значение имеет принципиальное понимание их динамики.

В сложных формах прослеживается та же закономерность, что и в формах элементарных. Говорящий заранее предполагает построение структуры определенной сложности: программирует расположение аргументов, а также, видимо, какие-то смысловые переходы между единицами сцепления. Основным принципом осуществляемого таким образом речевого программирования является принцип централизации формируемой структуры – централизации информативной и экспрессивной. Говорящий заранее нацелен на информативный центр построения, «видит» перед собой смысловые очертания ремы какого-то будущего высказывания. Вся начальная часть рассуждения выстраивается в направлении центра. Говорящий подбирает оптимальные с коммуникативной точки зрения способы приближения к аргументу, оптимальные средства для его выражения. Образно выражаясь, аргумент «руководит» выбором языковых средств, лежит в основе «грамматики выбора», определяет локальную стратегию говорения.

Развитие речи всегда происходит по направлению к мотиву речи (даже если это происходит в форме поиска и постепенного осознания своего мотива). Понятие «уровня мотивации» [Osgood 1960: 300] при таком рассмотрении приобретает вполне конкретные выразительные и смысловые очертания. Являясь «ближайшим» к мотиву речи пунктом в структуре СФЕ, аргумент обосновывает, мотивирует предыдущую часть построения. Большая сила аргумента, соответствующий этой силе выбор ЭС и их расположение в структуре СФЕ выражают силу мотива – силу и темп приближения к нему.

ГЛАВА II: КРИТЕРИИ РЕМАТИЗАЦИИ ВЫСКАЗЫВАНИЯ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ФАКТОРОВ ЯЗЫКОВОГО СИНТАКСИСА

§1. Понятие содержательного объема и механизмы топикализации в высказывании

Анализ значительного числа примеров показывает устойчивый параллелизм двух планов членения в высказывании. Для нас важно то, что данный параллелизм является не просто устойчивым, но и глубоким. Структурный, функциональный и семантический дуализм речевого высказывания следует признать его необходимой сущностной характеристикой. Актуальное членение является предикативным (и, следовательно, главным) показателем разграничения функций прагматики и референции в высказывании. В терминах семантики по этому же предикативному критерию устанавливается функционально-смысловое разделение оценки и предметного компонента в содержании высказывания. Актуальное членение предложения глубоко аксиологично по своей природе, управляется речевой оценкой^[7]. На структурно-логическом уровне мы также говорим о предикативном разделении высказывания: о единстве и, вместе с тем, двойственности предикативного отношения в высказывании^[8].

Последнее обстоятельство для нас особенно важно, поскольку устанавливает внутренний дуализм высказывания на уровне его предикативной формы. Говоря о формальном дуализме высказывания, мы имеем в виду то, что данный дуализм достигает степени устойчивого формального закрепления: одно немыслимо без другого в высказывании. Для первого и для второго Н.Д. Арутюнова использует один и тот же термин – «синтаксис»: «… на грамматический синтаксис… наслаивается так называемый актуальный (точнее коммуникативный) синтаксис. Происходит размежевание (разрядка моя – Н.И.) механизма наименования ситуации и механизма, обслуживающего коммуникативное задание» [Арутюнова 1972: 303]. Реализация одной формы необходимо предполагает реализацию другой.

Актуальное членение – своеобразный «водораздел» между языком и текстовым дискурсом, между языковой и речевой формами: в нем мы видим вершину языковой формы в ее целостности и, вместе с тем, начало риторической организации текста. Актуальное членение – своеобразный «атом» риторической формы в тексте. Здесь мы впервые открываем для себя разницу между синтаксическим внутрипропозициональным и дискурсивным межпропозициональным типами (уровнями) линейности.

В течение ряда лет предпринимаются попытки преодолеть указанный структурный дуализм в научном описании высказывания: – либо путем отрицания онтологической самостоятельности одного из аспектов за счет другого (т.е. редукции одного аспекта к другому); – либо путем принижения онтологического статуса аспекта актуального членения, его смысловой значимости, его роли как структурообразующего фактора высказывания; – либо путем поиска некоторого общего двум аспектам метаязыкового критерия, в котором бы снималось их противоречие. Как бы то ни было, отношение между двумя аспектами членения высказывания чаще всего описывается в терминах «борьбы», «соперничества», подавления одного аспекта другим – в силу его первичности или приоритетности, а не в терминах взаимной дополнительности или «сотрудничества».

Отрицание онтологической самостоятельности было характерно для домладограмматической и младограмматической трактовок феномена актуального членения^[9]. Обычно при таком подходе взгляд на проблему сводился к редукции одной формы членения к другой на функциональных или на генетических основаниях, при которой одна форма понималась как частный случай другой. Так, в первых упоминаниях феномена актуального членения в работах французских и немецких авторов XVIII-XIX веков по большей части просматривается отношение к нему как к синтаксической аномалии, как к некоторому отклонению от принятого нормативного порядка слов. Младограмматики, напротив, отмечали генетическую первичность актуального (или психологического в их терминологии) членения по отношению к синтаксическому в предложении, но при этом в функциональном плане скорее были готовы рассматривать актуальное членение как некий отмирающий и уходящий в прошлое психологический рудимент или атавизм, от которого, вместе с тем, берут начало некоторые специфические черты языкового синтаксиса.

Принижение онтологического статуса актуального членения характерно для концепций, в которых постулируется множественность функциональных смысловых планов высказывания, выразительная репрезентация которых не замыкается узко на факторе актуального членения, не исчерпывается этим фактором. Рассматриваются многочисленные случаи несовпадений между коммуникативной (отношение Тема – Рема) и информативной (отношение Данное – Новое) структурами, между позициями маркеров функциональной перспективы и акцентного выделения в высказывании (см.: [Селиверстова 1984: 444, 451]). Всем этим подвергается сомнению смысловая репрезентативность актуального членения, у которого, при таком взгляде на проблему, появляются функционально-смысловые «конкуренты», которые также по-своему управляют выразительным построением высказывания^[10]. В итоге, онтологическая релевантность актуального членения, как единственной альтернативы синтаксическому членению в высказывании (согласно известной классической трактовке этого явления) принижается – тем, что приравнивается к смысловым импликациям, масштаб и глубина которых не вполне определены. Аспекты внешнего содержательного осмысления смешиваются со структурными механизмами высказывания.

Попытки найти общий двум планам членения критерий метаязыкового описания мы встречаем в различных предикационных концепциях языка, в которых в качестве основной единицы языка постулируется не слово, а предложение (см.: [Ли, Томпсон 1982], [Курдюмов 1999]). Исследователи, придерживающиеся этого масштаба рассмотрения проблемы, обычно стремятся встать выше не только актуального членения, но и синтаксического плана членения высказывания и представить форму линейного развертывания высказывания как единый предикационный процесс. При этом традиционные термины (подлежащее – сказуемое или тема – рема) нередко подменяются новыми, по взглядам авторов, более универсальными: модифицируемое – модифицирующее, характеризуемое – характеризующее (Ч. Филлмор, Д. Болинджер, О.С. Селиверстова), топик – комментарий (Ч.Н. Ли, С.А. Томпсон, В.А. Курдюмов). Признается горизонтальная (линейная) бинарная схема высказывания, которая и исследуется по принципу внутренней логической противопоставленности двух его частей, т.е. как субъектно-предикатная структура. Вертикальная бинарная схема высказывания, предполагающая комплементарность двух планов членения высказывания и взаимную переходность между ними, по сути, игнорируется.

Очевидно, что, определяя роль и место актуального членения в высказывании, необходимо избегать всех форм онтологического, а также логического редукционизма. Методологическим принципом и одновременно результатом редукционизма здесь становится приведение или попытка приведения содержания сложного выражения, каковым является высказывание, к единому (общему) логическому объему – без учета дифференциации двух планов членения.

Собственно, в строгости и определенности содержательного объема логической структуры любой сложности нет и не может быть ничего негативного с научной точки зрения. Неудовлетворительным представляется стремление так или иначе рассматривать содержательный объем сложного выражения как некую однозначную величину в геометрической проекции, как плоскость: по методу поверхностного совмещения совпадающих или не совпадающих друг с другом кругов (окружностей) – как это принято делать в учебниках по формальной логике. Теоретически логический объем содержания пропозициональной структуры при таком подходе может выводиться либо из отношения подлежащее-сказуемое, либо из отношения тема-рема. Попытки совмещенного представления логического объема заканчиваются редукционизмом: либо редукцией тема-рематического содержательного отношения к тому логическому объему, который непосредственным образом определяется масштабом отношения подлежащее-сказуемое; либо, наоборот, подведением содержательного отношения уровня подлежащее-сказуемое к тому логическому объему, который открывается в плоскости отношения тема-рема. Как бы то ни было, одна из сторон содержательного отношения здесь оказывается с логической точки зрения как бы избыточной: она не определяет содержательного объема выражаемой в высказывании мысли.

Мы исходим из тезиса о равной логической (и онтологической) необходимости двух сторон содержательного отношения в высказывании (предметно-синтаксической и актуальной оценочной), которые не «соперничают», а «сотрудничают» друг с другом в формировании содержательного объема мысли. Экстенсиональный логический дуализм, за которым стоит двунаправленность (предметная и оценочная) содержательного развертывания выражаемой в высказывании мысли, должен полагаться как необходимое предварительное условие изучения структуры высказывания.

При этом экстенсиональный дуализм не отменяет принципа содержательного единства мысли, ее внутренней смысловой определенности. Экстенсиональные качества мысли, которыми измеряется ее объем, раскрывают себя в двух плоскостях одновременно: в плоскости отношения подлежащее-сказуемое и в плоскости отношения тема-рема. Логический термин «объем», в этом случае, обретает свое подлинное значение, поскольку рассматривается не как двухмерная в границах одной плоскости, а как трехмерная, образуемая пересечением двух перпендикулярных друг другу плоскостей, величина. Привычная логическая «геометрия» мысли в научном рассмотрении расширяется до масштабов логической «тригонометрии» мысли. Имеет смысл говорить не только о «ширине», но и о «глубине» содержательного объема выражаемой в высказывании мысли.

Чтобы лучше пояснить научное значение вводимых параметров глубины и ширины содержательного объема мысли, представленной формой высказывания, мы воспользуемся терминами «топик», «топикализация», получившими популярность в современной синтаксической теории благодаря работам А.С. Хорнби, У.Л. Чейфа, Ч.Н. Ли, С.А. Томпсона и др.

Функция объема в структуре пропозиции примечательна в том отношении, что он лежит в основе содержательной топикализации мысли. Традиционно, при формально-логическом подходе, содержательный объем используется как критерий анализа логики понятия, где он, как один из аспектов мысли, противопоставляется критерию содержания. Принято считать, что чем шире, богаче содержание понятия, тем же его объем, и наоборот, чем беднее содержание, тем шире, абстрактнее объем. Понятие – элементарная форма мысли, которая характеризуется статикой, отсутствием внутреннего движения, перехода от одного аспекта к другому: от содержания к объему (или обратно). Понятие лишено истинностных свойств. Критерий истинности/неистинности неприменим к данной форме мысли.

Высказывание – форма мысли, которая характеризуется внутренним движением, переходностью от одного аспекта мысли к другому на основе функции предикации. Здесь применим критерий истинности/неистинности. На формально-логическом уровне анализа высказывание рассматривается как связь, соединение двух внешних друг другу понятий, одно из которых стоит в функции субъекта, другое – в функции предиката. На логико-философском уровне анализа, обращенного к внутренней диалектике мысли, высказывание рассматривается как форма, производная от понятия, как результат развития понятия, которое, достигая некоторого пика внутренней определенности, претерпевает субъектно-предикатное разделение, принимая форму суждения. Диалектика понятия, таким образом, переходит в диалектику суждения. Мы в данном случае всецело применяем гегелевскую трактовку. Гегель, возражая против формально-логической интерпретации субъекта и предиката суждения как самостоятельных сущностей, видел в суждении усиление определенности понятия. «Суждение есть понятие в его особенности, как различающее отношение своих моментов…» [Гегель: 350]; «… положенное собственной деятельностью понятия распадение его на различие своих моментов есть суждение» [Гегель: 351]. Если в понятии мы имеем равную, симметричную диалектику моментов, т.е. изначально принимаемое равенство объема и содержания (поскольку одно немыслимо без другого), то в суждении (вследствие усиления внутренней противоставленности моментов, что выражается в их линейной разделенности) возникает проблема неравенства, приоритетности одного момента над другим по тем или иным функциональным или смысловым показателям. Проблема эта, конечно, снимается в опыте предикативного утверждения, в котором два момента в итоге приходят к отношению тождества, взаимного равенства. Вместе с тем, в силу изначального неравенства моментов, в суждении возникает также опыт топикализации – смыслового выдвижения одного из моментов, – того, который принимает на себя функцию определения объема в содержании суждения и который, значит, управляет развитием мысли: к нему приравнивается противоположный момент мысли (предикат). Таким образом, критерии содержательного объема и топикализации органично дополняют друг друга в логике суждения (высказывания).

В лингвистике имеется достаточное число работ, в которых топик по своей смысловой функции приравнивается к логическому объему в содержании высказывания. Так, в частности, об этом говорит У. Чейф, с которым солидарны другие лингвисты. Роль топика «состоит в том, чтобы ограничить применение главной предикации некоторой определенной областью». Топик «… устанавливает, по-видимому, пространственные, временные или личностные рамки, в пределах которых верна главная предикация» [Чейф 1982: 309] (см. также: [Ли, Томпсон 1982: 201]). «Топик выражает… рамку, которая задает интерпретацию остальной части предложения» [Нунэн 1982: 366]. Мы видим в топике – в каком бы аспекте его ни рассматривать – некий предел внутреннего смыслового становления мысли, который (в силу этого) также служит критерием содержательного единства мысли.

Надо сказать, что понятие «топик» (по-видимому, восходящее к понятию «топ» из известного труда Аристотеля «Топика») принадлежит к тому разряду относительно молодых и высоко абстрактных лингвистических номинаций, которые, однажды появившись, не сразу могут найти себе приемлемое место, чтобы заработать в полную силу в предмете науки. Иногда можно видеть, что при помощи новых понятий пытаются произвести онтологическую «революцию» в науке, не делая разницы между собственным метаязыковым значением понятия и описываемой с его помощью онтологической реальностью (следствием чего становится несоответствие между природой и сущностью в объекте описания).

Так, в ряде работ делается попытка провести функциональное разделение понятий топика и грамматического субъекта (подлежащего) (см.: [Ли, Томпсон 1982]). Собственно топикализация мысли в высказывании рассматривается как самостоятельный процесс, который может совпадать или не совпадать с синтаксической структурой предложения, связываться или не связываться с какими-либо синтаксическими показателями. На этой основе делается вывод о нерелевантности отношения подлежащее-сказуемое как структурной основы предложения в синтаксисе ряда языков – в так называемых «языках с выдвижением топика», в которых структура предложения в своей организации ориентирована не на функцию подлежащего, а на функцию топика (см.: [Ли, Томпсон 1982: 194]). В качестве примера языков с выдвижением топика указываются: китайский язык, а также бирманские языки лаху и лису. Языки «с выдвижением подлежащего»: индоевропейские, финно-угорские, семитские, языки нигер-конго, индонезийский и др. Японский и корейский определяются как языки промежуточного типа, т.е. как такие, где в равной мере допускается как выдвижение отношения подлежащее-сказуемое, так и выдвижение отношения топик-комментарий [Ли, Томпсон 1982: 195, 228].

Нам представляется, что понятиям «топик», «топикализация» не должна приписываться онтологическая миссия, т.е. роль сущностных объектов научного описания. Мы возлагаем на эти термины задачу быть инструментами мета-интерпретации высказывания с учетом основных планов его структурного членения. Эти понятия должны объяснять, а не подменять собой интерпретируемые сущности. Так, например, топик должен объяснять функцию подлежащего в предложении, а не подменять собой подлежащее. На бесперспективность «борьбы» с традиционными понятиями синтаксиса, в частности, с подлежащим, указывает У. Чейф. Американский лингвист признает, что языки отличаются друг от друга скорее с точки зрения эксплицитности выражения подлежащего, чем с точки зрения наличия или отсутствия позиции подлежащего как таковой в грамматике предложения [Чейф 1982: 301-302].

Чрезвычайно важным представляется вопрос о местоположении топика в структуре высказывания. Большинство исследователей склоняются к тому или иному варианту однозначной трактовки позиции топика в высказывании, разделяясь между синтаксическим и контекстуально-тематическим его определениями. В самом деле, следует связывать позицию топика с некоторым элементом синтаксической структуры (подлежащее, сказуемое, дополнение и пр.) или с некоторой частью актуального членения (темой или ремой)? Отсутствие требуемой точности в определении структурной позиции топика налагает свой отпечаток на варианты его функциональной интерпретации. Основное противоречие здесь возникает между трактовками топика как исходного или как конечного пункта внутреннего смыслового становления мысли. В одних случаях топик рассматривается как основа мысли. В других случаях он же характеризуется как ее вершина. Так, например, для А.С. Хорнби, А. Халлидея, Дж. Лайонза термин «топик» эквивалентен термину «тема» в концепции пражского функционализма: «…это тот элемент предложения, который сообщает минимально новую информацию» [Демьянков 1979: 372] (см. также: [Филлмор 1981а: 446, 453], [Vachek 1994: 4]). Между тем, существует и другая точка зрения. В современных контекстуальных трактовках топиком именуется «тот элемент предложения, который сообщает максимально новую информацию» (см.: [Дискурс-анализ 2009]). Не вполне прояснено отношение топика к процессам предикации и референции в высказывании. С точки зрения референциальных свойств высказывания топик рассматривается как «пик референции» (см.: [Филлмор 1981б: 530], [Лакофф 1981: 358]). В контексте предикационного подхода топик характеризуется как «прагматический пик предложения» [Курдюмов 1999: 68] или как элемент, находящийся в «центре внимания» [Ли, Томпсон 1982: 201]. В то же время большинство исследователей предпочитают соотносить топик не с ремой, а с темой высказывания. Терминологическая многозначность в употреблении понятия «топик» не способствует установлению точных критериев анализа. Единственным устойчивым критерием выделения топика, который упоминается практически во всех концепциях, является его связь с субъектом: через топик раскрывается субъективная природа мысли, топик так или иначе коррелятивен субъекту мысли.

Лишенные диалектики однозначные, монофункциональные трактовки топика мы считаем недостаточными в силу их односторонности. Мы исходим из того, что топикализация в структуре речевого высказывания – двойственный процесс, выражающий смысловое становление мысли в глубину и в ширину. В первом случае мы говорим о субстанциальной топикализации мысли. Во втором случае – о дискурсивной топикализации. Всякий топик мы понимаем, прежде всего, как относительную смысловую вершину мысли – как вершину представленного в мысли понимания. Применительно к высказыванию мы говорим о двойственной природе понимания и, соответственно, о двойственной топикализации мысли. В предложении предельная граница понимания устанавливается по подлежащему, которое является результатом субстанциальной топикализации мысли. В аспекте актуального членения мы выделяем дискурсивно-оценочную топикализацию мысли, граница которой – дискурсивный топик – определяется по реме высказывания. В каждом из аспектов объем управляет смысловым становлением мысли: либо сущностно (подлежащее), либо телеологически (рема). С одной стороны нам дана предметная основа смыслового становления мысли (подлежащее). С другой – высшая феноменологическая граница актуального смыслового становления мысли в контексте (рема). В одном случае человек должен определиться с пониманием того, что мыслится, т.е. найти внутреннюю предметную опору мысли. В другом – определиться с пониманием того, зачем или для чего мыслится, т.е. найти целесообразную смысловую вершину, ради которой здесь и сейчас создается данная мысль.

Понятие логического объема в такой трактовке, применительно к содержательной структуре высказывания, приравнивается к понятию внутренней смысловой формы содержания, которая в своей целостности устанавливается: 1) в аспекте субстанциальной топикализации – как потенциальная величина (с выходом в виртуальную структуру, в метатекст), связанная концептуальными отношениями в языке; 2) в аспекте дискурсивно-оценочной топикализации – как актуальная смысловая величина (с выходом в реальную ситуацию описания, в интертекст), связанная порядком дискурсивного развертывания текста, особенностями дискурсивной реализации языка. В первом случае мы говорим о глубине содержательного объема мысли. Во втором случае – о ширине содержательного объема. Глубина и ширина содержательного объема – взаимосвязанные величины. Глубина содержательного объема обусловливает сочетаемостные свойства элементов языкового выражения. Ширина содержательного объема регулирует референциальные свойства мысли.

Идея о двойственном понимании процесса топикализации не нова. О возможности такого подхода к анализу процесса топикализации в предложении/высказывании одобрительно отзывается Ч. Филлмор, который при этом ссылается на работы Мак-Каугана (1962 г.) и Эртеля (Oertel, 1936 г.). Ч. Филлмор использует термины «первичное коммуникативное выделение» и «вторичное коммуникативное выделение». Первый из терминов характеризует процесс образования подлежащего в структуре предложения. Второй – процесс смыслового разделения («расщепления» – «cleft constructions») предложения как речевого высказывания в аспекте актуального членения [Филлмор 1981а: 453-454]. Обращает на себя внимание то, что Филлмор так и не может определить, на какой, собственно, элемент или часть высказывания ориентировано «вторичное коммуникативное выделение», называя этот элемент «темой» и в то же самое время «фокусом» и «эмфазой» [там же: 453].

§2. Топикализация как критерий определения глубинной структуры высказывания

Понятие топика, в силу его предельной общности, правомерно относить к глубинному уровню описания высказывания. Элементы глубинного уровня в их общем понимании должны характеризоваться качествами внутренней устойчивости, постоянства, функционального тождества, неизменности: при любых условиях и любом порядке изменений в поверхностном плане высказывания, глубинный уровень не подлежит трансформациям и должен оставаться одним и тем же в своей структурной заданности. Всеми этими качествами подчеркивается универсальный статус глубинной структуры. Элементы поверхностного уровня, какими бы ни были их выразительные модификации, необходимо реализуют в себе принцип глубинной структуры.

До сих пор в качестве конечных оснований при выведении общих схематических очертаний глубинной синтаксической структуры принимались либо позиционные, либо реляционные критерии. Первый подход (З. Харрис, Н. Хомский и др.) непосредственно направлен на поиск причин, объясняющих принцип линейной конфигурации предложения. В качестве основы здесь рассматривается предикативное отношение, которое трактуется как фактор, определяющий порядок выразительного развертывания предложения в речи, объясняющий принцип распределения структурных элементов предложения на уровне поверхностной структуры, т.е. порядок слов. Во втором подходе (Л. Теньер, Ч. Филлмор и др.) за основу также берется предикативная функция, которая в данном случае служит точкой отсчета для определения синтаксических функций (семантических актантных ролей) остальных членов предложения (номинативных, обстоятельственных) и относительно которой совокупным образом устанавливается так называемая «падежная рамка» предложения. «Глубинная» актантно-ролевая схема разворачивается в структуре поверхностных грамматических отношений в предложении, см.: [Филлмор 1981a: 372].

Характерной для каждого из двух подходов чертой является, во-первых, механическое разграничение «поверхностного» и «глубинного» в структурной интерпретации предложения и буквальная онтологизация этого разграничения. В результате этого переходность от «глубинного» к «поверхностному» и обратно в высказывании трактуется как некоторая структурная метаморфоза (что, впрочем, может даже быть полезным в целях большей иллюстративности проводимого анализа). Во-вторых, оба подхода никак не раскрывают смысловую направленность высказывания. Предметный и смысловой выбор говорящего, представленный в структуре высказывания, не входит в область научного рассмотрения. В-третьих, оба подхода обращаются к универсальным признакам синтаксической структуры предложения (реляционным или линейным), но при этом обнаруживают односторонность в том, что основное внимание уделяют предикативной функции и предикативному отношению, оставляя в тени или вообще за рамками рассмотрения функцию субъекта, подлежащего. Так или иначе, предполагается, что в предложении царствует не субъект, а предикат мысли. В результате сказуемое объявляется универсальной категорией предложения, критерием его линейно-выразительной и/или реляционной структурации. Универсальный статус подлежащего (или, по крайней мере, его особый структурный статус, благодаря которому оно может ставиться выше других актантов, напр., дополнений), напротив, подвергается сомнению и даже отрицается – как в системе реляционных, так и в системе линейных зависимостей внутри предложения. Приводится масса эмпирических доказательств такого положения дел, в которых фактор подлежащего лишен сущностной интерпретации, его роль и значение на глубинном уровне не прояснены.

Мы исходим из того, что субъектность фразы (в грамматическом или любом ином смысле) – ключевой ориентир ее внутреннего содержательного построения и важнейший критерий ее понимания. Именно так трактует функцию субъекта в предложении/высказывании А. Сеше (см.: [Sechehaye 1926]): «Бессубъектная фраза подобна языковому рефлексу, который возникает под действием внезапного импульса; напротив, субъектная полная фраза выражает полную мысль и формулирует ее таким образом, чтобы обеспечить ее понимание» (цитируется по: [Кузнецов 2009: 70]). Предикат сам по себе лишен определенности. Свойство определенности он получает от субъекта. Формальная бессубъектность фразы отнюдь не означает отсутствие функции субъекта в ней. Даже если субъект не выражен, мы так или иначе домысливаем его, достраиваем, чтобы достичь необходимого минимума понимания. Именно в аспекте субъекта фраза достигает требуемой степени определенности, который связывает предикат формой содержательного представления. А.А. Потебня предполагал, что историческое развитие языковой формы мысли (в сторону ее все большей содержательной определенности) осуществляется не в аспекте ее предикативной, а в аспекте ее субъектной части: «...можно заключить, что для первобытного человека весь язык состоял из предложений с выраженным в слове одним только сказуемым» [Потебня 1993: 102].

На наш взгляд, предельно общей родовой характеристикой всякой мыслительной формы, включая суждение, следует признать не наличие в ней того или иного комплекса структурных позиций или отношений, а присутствие в ней признаков логического объема и содержания, между которыми устанавливается отношение взаимной различенности и взаимного тождества. Этот критерий еще не нашел должного применения в лингвистике. Напротив, в логике (еще со времен Аристотеля) и в философии (прежде всего, в философской логике Г.В.Ф. Гегеля) этот критерий рассматривается как безусловное основание диалектики всякой мысли. Собственно, некоторая различенность объема и содержания, снимаемая через механизм приведения этих аспектов мысли к отношению взаимного тождества, и есть то, что роднит суждение с любыми другими формами мысли (включая символические: аллегория, метафора и пр.), отличая его, вместе с тем, от форм сигнала, где объем и содержание либо не различены, либо связаны как внешние следующие друг за другом представления, и где невозможно ставить вопрос о тождестве одного и другого. Специфическим для суждения признаком, отличающим его от других форм мышления (прежде всего, от тех, которые имеют структуру понятия) является выразительная разделенность в нем признаков объема и содержания, т.е. его экстенсиональных и интенсиональных показателей. Данную разделенность мы считаем специфическим атрибутом языкового мышления в пропозициональной форме. В этом выражается усиление внутренней рефлексии в содержании мысли.

Итак, под глубинной структурой мы понимаем предельно упрощенное схематическое представление порядка внешней дискретной выразительной репрезентации механизма смыслового сопряжения экстенсиональных и интенсиональных признаков в содержании высказывания. Мы уходим, таким образом, от чисто линейно-позиционного (конфигурационного), а также от реляционно-семантического (на базе синтаксических отношений) способов выделения глубинной структуры высказывания. Мы считаем эти подходы недостаточно общими для подлинно глубинной, метафизической интерпретации пропозициональной структуры высказывания, поскольку в них в значительной мере сохраняется элемент внешней эмпирической описательности, следствием чего и является недооценка места и роли подлежащего в структуре предложения, которому по тем или иным критериям отказывают в статусе универсальной категории предложения.

Глубинное и поверхностное, «метафизика» и «физика» мысли, представленной в языковой форме, тесно взаимосвязаны, переплетены. Для метафизического описания мысли достаточно простого указания на присутствие в ней ее экстенсиональных и интенсиональных содержательных признаков – каким бы ни был способ их внешней выразительной репрезентации. Языковая «физика» мысли требует четкого определения внешних показателей объема и содержания в той выразительной структуре, в которой задана мысль.

В высказывании мы можем говорить о дискретной выразительной репрезентации его экстенсиональных и интенсиональных признаков – в отличие от экстенсионально-интенсиональной синкретичности понятия. Внешне это раскрывается через пропозициональную фигуру выражения, в основе которой лежит отношение предикации, устанавливающее структурное разделение элементов высказывания – субъекта и предиката. Выразительными показателями свойств объема и содержания (т.е. экстенсиональных и интенсиональных содержательных параметров мысли) в высказывании являются: а) в аспекте предложения – подлежащее и сказуемое; б) в аспекте актуального членения – тема и рема.

Важно указать на семантические импликации такого экстенсионально-интенсионального разделения, данного нам в речевом высказывании. Данное разделение, как представляется, делает высказывание семантически более гибким, как знак. Дело в том, что за данным разделением мы усматриваем разделенность заданной в высказывании языковой семантики и референции, что, собственно, и делает высказывание, пропозицию более совершенным знаком, чем слово, за которым стоит логическая форма понятия. В понятии нам дана относительно жесткая содержательная согласованность свойств семантики и референции, их априорное тождество, поскольку априори полагается, что семантика знака отражает свойства именуемого объекта. Напротив, в высказывании мы видим изначальную относительную рассогласованность свойств семантики и референции, их взаимную нетождественность, которая требует снятия, преодоления. Впрочем, нельзя не видеть, что это лишь временное «неудобство» в пропозициональном знаке. Тождество семантики и референции в высказывании вполне восстанавливается и достигается апостериорным путем – через реализацию предикативного отношения. Конечно, мы не имеем в виду, что семантика и ее референциальный адрес противостоят или противоречат друг другу в высказывании, как это можно видеть, например, в метафоре или в других символических знаковых формах, в основе которых лежит как раз то или иное столкновение различных значений, реализуемое через процедуру переноса значения. Тем не менее, определенное смысловое смещение, «уточняющее» референциальный адрес семантического компонента в процессе реализации предикативного отношения в высказывании мы предполагаем. Референция, заданная через предикацию в высказывании, оживляет жесткую, «омертвевшую» языковую семантику, придает ей свойство семантического процесса, движения.

Разделенность свойств семантики и референции, предопределяющая функцию и саму направленность экстенсионально-интенсионального разделения, создает проблему истинности в содержании пропозиционального знака (т.е. его соответствия внешней реальности). Через референцию решается задача смысловой и истинностной верификации семантического компонента. Это – интенсиональная верификация семантики через предикацию. Если в понятии референция подчинена семантике, то в суждении, наоборот, семантика подчинена референции: заданная семантика адаптируется к условиям референции.

Итак, глубинное функционально-семантическое расхождение, которое заключается в относительной содержательной противопоставленности заданных свойств семантики и референции, – необходимое свойство всякой пропозиции. Данное расхождение снимается/разрешается через предикацию, в которой мы видим процесс решающего сопряжения интенсиональных и экстенсиональных параметров мысли.

§3. Динамика факторов топикализации в высказывании

Понимая топик как структурный индикатор содержательного объема мысли, мы хотим исследовать, каким образом содержательный объем управляет развитием мысли в структуре высказывания. Прежде всего, требуется определиться с общими параметрами анализа процесса топикализации в структуре высказывания.

Необходимыми функциональными характеристиками топика, которые являются общими, т.е. применимыми к каждому из аспектов топикализации, мы считаем следующие: а) субъективная релевантность – топик должен в том или ином отношении быть значим для субъекта мысли: по топику мы так или иначе распознаем познавательную и/или коммуникативную позицию субъекта; б) вершинность – топик должен в некотором отношении быть кульминацией смыслового становления мысли; в) основательность – топик должен в некотором отношении быть основой, отправной точкой деятельности мысли. Выделяя данные характеристики, мы стремимся к комплексному рассмотрению процесса топикализации в высказывании.

Необходимо также определиться с едиными критериями описания экстенсиональной динамики мысли в высказывании. Таковыми для нас будут два взаимосвязанных и, вместе с тем, противостоящих друг другу процесса, с которыми принято связывать деятельностную интерпретацию высказывания: это процессы предикации и референции. В каждом из процессов нас будет интересовать некоторая предельность смыслового становления мысли, т.е. достижение мыслью, представленной формой высказывания, некоторой требуемой степени содержательной определенности: относительно объекта (референция) и относительно субъекта (предикация). Важно также подчеркнуть взаимообусловленность двух процессов, каждый из которых утрачивает свое предназначение, т.е. не раскрывает вполне своей природы в высказывании, не будучи связанным качествами противоположного процесса. Каждый из процессов служит предпосылкой для другого. Таким образом, связь двух процессов следует понимать вполне телеологически. Вместе они характеризуют субъект-объектную диалектику мысли в высказывании.

Каждый из процессов (предикация и референция) в своем внутреннем становлении достигает некоторой кульминации – топика. Субъективную релевантность, как функциональную характеристику топика, следует понимать двояко. С одной стороны, мы выделяем топик, наиболее удаленный от субъекта, противостоящий субъекту. В этом аспекте мы говорим о субстанциальной топикализации мысли. Маркером этой позиции в структуре высказывания является подлежащее. С другой стороны, мы выделяем топик, который можно назвать ближайшим к субъекту – тот, через который раскрывается субъективная феноменология мысли в условиях ее развертывания в контексте. В этом аспекте мы говорим о дискурсивной топикализации мысли. Маркером этого топика в структуре высказывания является рема. Таким образом, говоря в целом, мы выделяем отрицательную (абстрактную) и положительную (конкретную) маркированность позиции субъекта в высказывании.

Функционально подлежащее раскрывается как референциальная вершина высказывания (как конечный пункт процесса референции в высказывании), и в то же время оно является основанием для предикации: оно понимается как становящееся в процессе предикации. Рема, напротив, может быть названа предикационной вершиной высказывания (как конечный пункт развития процесса предикации в высказывании), и она же является основанием, точкой отсчета для референции. Как пункт, ближайший к субъекту (т.е. непосредственно мотивированный субъективной установкой речи), рему можно рассматривать как референциально становящееся в высказывании. Каждый из пунктов ищет (и достигает) определенности в противоположном моменте. Референция определяет себя субъективно. Предикация определяет себя объективно.

Проводя дальнейшее разграничение двух аспектов топикализации в высказывании, отметим предельную бескачественность субстанциального топика (подлежащего), его максимальную абстрагированность от субъекта, и, с другой стороны, максимальную смысловую качественную конкретность дискурсивного топика (ремы) – в силу его непосредственной субъективной обусловленности. Кроме того, отметим семантическую устойчивость, языковое постоянство субстанциального топика и, вместе с тем, смысловую подвижность, гибкость дискурсивного топика.

Рассмотрим примеры: “Ambas as partes fizeram questo de sublinhar a atmosfera positiva da reunio...” (DN, 10.09.06). “No Iraque, os conflitos com tropas da coligao mantm-se um pouco por todo o pas” (Lusomundo, 26.04.04). «… подобная оценка прозвучала из уст главы военного ведомства впервые» (Лента.ру, 08.09.09). «Каждая российская компания получает в национальном консорциуме по 20%» (Русбалт, 20.10.09).

В приведенных примерах представлены обычные неэкспрессивные высказывания на базе простых распространенных предложений с прямым расположением аргументов, где рема занимает конечную (т.е. естественную для нее) позицию. Кроме того, мы видим здесь совпадение двух планов членения, синтаксического и актуального, поскольку подлежащее является темой, а сказуемое или элемент группы сказуемого (дополнение или именной член) является ремой. Подлежащее подчеркнуто одной чертой, рема выделена курсивом. Дополнительно ключевой элемент группы ремы – экспрессивный центр, выделяемый интонационно, – подчеркнут двойной чертой.

Представим примеры схематически. Схемы с литерой “а” (1а, 2а, 3а, 4а) иллюстрируют аспект субстанциальной топикализации, где роль топика в каждом из приведенных примеров выполняет подлежащее. Схемы с литерой “б” (1б, 2б, 3б, 4б) иллюстрируют аспект феноменологической топикализации, где на место топика выдвигается рема:

1а. (ambas as partes) SN

PV+N+V (fizeram questo de sublinhar) ON/А\N (a atmosfera positiva /da reunio/)

Условные обозначения: элемент SN обозначает подлежащее, выраженное существительным. PV+N+V – составное глагольно-именное сказуемое. ON/А\N – расширенное прямое дополнение, выраженное существительным, которое получает определение через прилагательное и через генитивную связь с другим существительным.

1б. (fizeram questo T1 de sublinhar) (ambas as partes)T2

R (a atmosfera positiva /da reunio/)

На схеме 1б показана феноменологическая (тема-рематическая) топикализация, где смысловой функцией высказывания управляет рема. По реме (R) устанавливается объем (граница, масштаб) смыслового применения элементов тематической группы (Т1) и (Т2) согласно контекстным условиям развертывания текста. Другие примеры:

2a. (os conflitos /com tropas da coligao/) SN	CL (no Iraque) PV+CQ (mantm-se +/um pouco/) CL (por todo o pas)
2б. (no Iraque) T1 (mantm-se +/um pouco/) T2 (os conflitos /com tropas da coligao/) T3		R (por todo o pas)

В схеме 2а символ CL означает обстоятельство места, CQ – обстоятельство образа действия. В схеме 2б элемент Т2 можно понять как дополнительный аргумент, который в зависимости от динамики высказывания может быть отнесен как к группе темы, так и к группе ремы. Однако и в последнем случае собственно выделяемым элементом (предикативом) остается “por todo o pas” (что показано на схеме 2б1):

2б1. (no Iraque) T1 (os conflitos /com tropas da coligao/) T3

(/mantm-se +um pouco/) R (por todo o pas)

3a. (подобная оценка) SN	PV (прозвучала) CL (из уст главы военного ведомства) CT (впервые)
3б. (из уст главы военного ведомства) Т1 (прозвучала) Т2 (подобная оценка) Т3		R (впервые)

4a. (каждая российская компания) SN	PV (получает) CL (в национальном консорциуме) ODir (по 20%)
4б. (в национальном онсорциуме) Т1 (получает) Т2 (каждая российская компания) Т3		R (по 20%)