Воля к жизни и культура: модели взаимодействия
На правах рукописи
Трунев Сергей Игоревич
ВОЛЯ К ЖИЗНИ И КУЛЬТУРА: МОДЕЛИ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
Специальность 24.00.01 - Теория и история культуры
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
доктора философских наук
Саратов 2010
Диссертация выполнена в ГОУ ВПО
«Саратовский государственный технический университет»
Научный консультант - доктор философских наук, профессор
Волошинов Александр Викторович
Официальные оппоненты - Заслуженный деятель науки РФ,
доктор философских наук, профессор
Воронина Наталья Ивановна
- доктор философских наук, профессор
Орлова Надежда Хаджимерзановна
- доктор философских наук, профессор
Михель Дмитрий Викторович
Ведущая организация – Уральский государственный университет им. А.М. Горького
Защита состоится 23 ноября в 13.00 часов 2010 года на заседании диссертационного совета ДМ 212.242.12 при ГОУ ВПО «Саратовский государственный технический университет» по адресу: 410054, Саратов, ул. Политехническая, 77, Саратовский государственный технический университет, корп. 1, ауд. 319.
С диссертацией можно ознакомиться в научно-технической библиотеке ГОУ ВПО «Саратовский государственный технический университет»
Автореферат размещен на сайте ВАК « » 2010 г.,
разослан « » 2010 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета Ососкова Н.М.
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы исследования:
Существенные изменения, претерпеваемые мировой культурой, начиная со второй половины ХХ века, продолжают привлекать внимание исследователей, в центре внимания которых по настоящее время находятся процессы культурной глобализации, информатизации, перехода общества к постисторическому состоянию и т.п. Так, в начале ХХI века в рамках философских и культурологических исследований культуры были продолжены магистральные направления, в общих чертах оформившиеся во второй половине ХХ века. Одной из принципиальных отличительных характеристик этих исследований является, на наш взгляд, их тяготение к рассмотрению любого феномена культуры через призму двух взаимосвязанных теоретических концептов: пространства и человека.
Актуализации интереса исследователей к проблеме пространственной укорененности культуры способствовало развитие так называемого «сетевого общества», описанного такими классиками современной гуманитарной мысли, как З. Бауман, М. Кастельс, Дж. Урри и др. Очередной антропологический поворот, в свою очередь, явился следствием формирования – сначала на Западе, а спустя буквально несколько десятилетий и в России – общества потребления, радикальным образом трансформировавшего как повседневные социокультурные практики, так и образ современного человека в целом. В частности, радикальным изменениям подверглись ценностные ориентации «обывателя», принявшие ярко выраженный гедонистически-потребительский характер, а также вся система его отношений с самим собой, другими и миром в целом, в рамках которой абсолютно доминирующими оказались его («обывателя») потребности и интересы. Указанные изменения позволяют сделать вывод о том, что существенной характеристикой современной культуры (в наибольшей степени западной) становится ее способность быстрого и качественного обслуживания интересов конкретного субъекта, в контексте данного исследования определяемого в качестве индивидуального существования, индивидуальной воли к жизни. Это, в свою очередь, позволяет сделать предположение о том, что именно рассмотрение современной культуры в ее взаимодействии с индивидуальной волей к жизни может оказаться крайне перспективным и плодотворным исследовательским подходом.
При подобных условиях возможны два ракурса рассмотрения взаимодействия воли к жизни и культуры, во-первых, как взаимодействие ценностей, навязываемых обществом потребления, с традиционными (во многом унаследованными от западноевропейского Просвещения) российскими и западными ценностями, взаимодействие, принимающее подчас драматический характер. Во-вторых, как не менее драматичная экспансия воли к жизни во все сферы человеческого бытия (например, в науку, искусство, целый ряд повседневных практик), уже к настоящему времени до определенной степени трансформировавшая их. Возможно, в результате исследования удастся обнаружить социальные и культурные ресурсы противостояния произволу индивидуального над всеобщим.
Большинство россиян еще помнит, как в недалеком прошлом государство стремилось всецело подчинить индивидуальное всеобщему, потребности индивида потребностями общества. Из этого подчинения рождались передовая наука, высокое искусство и высокие идеалы нравственности. Однако не следует забывать и о том, что все достижения советской культуры стали возможными благодаря репрессивному воздействию государства и соответствующей ему идеологии, благодаря подавлению уникального, идеализации реального, уничтожению радикально инакового.
Исходя из данного положения, логично предположить, что культура в целом развивается по циклической траектории, крайними состояниями которой являются, в первом случае, произвол индивидуального существования (субъекта) и анархия, во втором – произвол всеобщего (культуры) и тоталитаризм. Логика данного предположения базируется на том, что культура далеко не во все исторические периоды гибко отвечает на запросы индивидуального существования. Противоположным ее состоянием представляется достаточно жесткая «формовка» (в терминах Е. Добренко) индивидуального, тотальное подчинение его всеобщему, надличностному, идеальному. Наличие противоположных состояний взаимодействия воли к жизни и культуры, таким образом, открывает возможность для построения идеальных моделей данного взаимодействия и, соответственно, позволяет нам по-новому репрезентировать процессы культурного развития.
Степень научной разработанности проблемы невозможно однозначно оценить. Как таковое взаимодействие воли к жизни и культуры в современной философской литературе не анализируется. Однако отдельные аспекты данного взаимодействия находят свое отражение в творчестве как отечественных, так и зарубежных философов, культурологов, социологов, искусствоведов.
Формирование авторского определения воли к жизни стало возможным благодаря проведению компаративистского анализа дефиниций понятия воли к жизни, изложенных в трудах основных представителей философии жизни (А. Бергсона, В. Дильтея, Г. Зиммеля, Ф. Ницше, А. Швейцера, А. Шопенгауэра), а также мыслителей, концептуально близких к волюнтаризму и философии жизни (Г. Гегеля, И. Гердера, К. Лоренца, Г. Маркузе, З. Фрейда, Э. Фромма, Н. Чернышевского, Ф. Шеллинга, О. Шпенглера). Что касается современных зарубежных исследований философии жизни, то, несмотря на огромное количество сносок в Интернете, работ, посвященных анализу данного философского направления, практически нет. Более того, сам термин «философия жизни» («philosophy of life») трактуется, скорее, как «жизненная философия» и/или «философия ежедневной жизни», вследствие чего включающие его тексты представляют собой описания индивидуальных выигрышных жизненных стратегий в стиле Д. Карнеги или Дж. Кришнамурти.
Специфику аксиологической оценки феномена воли к жизни во многом определили работы отечественных и зарубежных критиков (Н. Бердяева, Э. Канетти, Г. Риккерта, Вл. Соловьева, Ф. Степуна, Е. Трубецкова, Й. Хейзинга). Наиболее полезными для автора диссертации оказались идеи Г. Риккерта, осуществившего критику философии жизни с неокантианских позиций. Провести концептуальный анализ фигуры традиционного (патриархального, тоталитарного) властителя автору помогли работы В. Жириновского, Э. Канетти, А. Кожева, А. Комт-Спонвилля, Платона. При ретроспективном анализе искусства использовались идеи, почерпнутые из работ И. Винкельмана, Г. Гегеля, И. Гете, А. Лосева, Б. Лукьянова. При освещении ряда антропологических аспектов культуры использовались работы Ф. Арьеса, К. Богданова, Ж. Бодрийяра, С. Гурина, Р. Жирара, К. Лоренца, Д. Михеля, А. Секацкого, Ю. Шичаниной.
Исследованию современной (постмодернистской, общества потребления) отечественной и западной культуры посвящены использованные автором диссертации работы Ж. Бодрийяра, В. Кутырева, Б. Латура, А. Левинсона, Ж.-Ф. Лиотара, А. Секацкого, Ю. Хабермаса, А. Цветкова, Т. Чередниченко. Теории постиндустриального (сетевого) общества представлены работами З. Баумана, П. Вирилио, М. Кастельса, Дж. Урри, Ф. Фукуямы. Благодаря наличию ярко выраженного критического момента, для диссертационного исследования в наибольшей степени оказались полезны идеи Ж. Бодрийяра, З. Баумана, В. Кутырева, А. Цветкова. Богатым источником концептуального и эмпирического материала оказалось исследование Т. Чередниченко «Россия 1990-х в слоганах, рейтингах, имиджах». Авторское исследование постепенных трансформаций научного знания опирается на работы Ж. Делеза, П. Бурдье, А. Бергсона, В. Визгина, П. Вирилио, В. Ильина, К. Лоренца, К. Маркса, Э. Маха, А. Назаретяна, Ю. Хабермаса, М. Хайдеггера, Ф. Энгельса. Феномен современной власти как власти, с одной стороны, экстерриториальной (власти элит) и, с другой, укорененной в культуре и ландшафте (власти пространства), рельефно репрезентируется в трудах З. Баумана, М. Кастельса, Дж. Скотта, А. Флиера, М. Фуко.
Аксиологические аспекты отечественной и зарубежной культуры стали доступны для исследования, благодаря работам Дж. Агамбена, Ж. Бодрийяра, А. Камю, В. Кутырева, Х. Ортега-и-Гассета, Ж.-П. Сартра, А. Секацкого, В. Степина, Й. Хейзинга, А. Цветкова, А. Швейцера.
Культурное своеобразие советской России и нацистской Германии составляет предмет исследований Х. Арендт, Р. Арона, К. Богданова, В. Волкова, П. Вуда, И. Голомштока, Б. Гройса, Х. Гюнтера, Е. Добренко, И. Есаулова, Э. Канетти, Г. Карлтона, Г. Карповой, К. Кларк, В. Михайлина, В. Паперного, Б. Парамонова, А. Реймона, Б. Розенталя, А. Романенко, П. Романова, М. Рыклина, Ф. Серса, В. Хазановой, М. Шубина, М. Эпштейна, Е. Ярской-Смирновой. При этом следует отметить, что сфера внимания части исследователей сосредотачивается на анализе феноменов тоталитаризма и демократии как таковых, что в меньшей степени интересовало автора, использовавшего в своей работе данные понятия лишь в качестве условных обозначений разработанных им моделей культуры. Другая часть исследователей подвергают подробному анализу специфику тоталитарного искусства и архитектуры, что также интересовало автора диссертации лишь до некоторой степени. Исключение представляют работы К. Богданова, В. Михайлина и М. Эпштейна, содержащие исследование различных аспектов советской повседневности, а также работа известного саратовского филолога А. Романенко, посвященная анализу тоталитарной риторики. Исключительно ценным для анализа советской социальной политики оказался сборник «Советская социальная политика 1920-1930-х годов: идеология и повседневность» под редакцией П. Романова и Е. Ярской-Смирновой. Список источников содержит не только монографические исследования и коллективные сборники статей, но также широкий спектр философско-культурологической периодики, включающей журналы: «Вопросы философии», «Логос», «Неприкосновенный запас», «Обсерватория культуры», «Социально-гуманитарные знания», «Социологический журнал», «Философия и общество».
Феномен современного (постмодернистского) искусства анализируется в трудах Ж. Бодрийяра, Р. Барта, Ж. Ваттимо, Р. Голдберга, Б. Гройса, С. Гундлаха, К. Давида, Е. Деготь, В. Ермаковой, А. Ерофеева, И.П. Ильина, И. Кабакова, Г. Кизевальтера, М. Кравцовой, К. Крылова, В. Курицына, А. Лошак, А. Люсова, Н. Маньковской, Л. Невлера, М. Оганьяна, Б. Парамонова, А. Рондарева, М. Рыклина, А. Секацкого, Д. Смирновой, Е. Стрелкова, А. Цветкова, Д. Швидковского, М. Эпштейна. В большинстве своем данные работы стали доступны благодаря периодическим изданиям, среди которых наиболее информативными для репрезентации визуального искусства представляются «Артхроника», «Декоративное искусство», «Новый мир искусства», в то время, как литературный процесс охватывается журналами и альманахами «Воздух», «Волга», «Вопросы литературы», «Знамя», «Иностранная литература», «Новое литературное обозрение», «Новый мир», «Октябрь». Некоторые аспекты культуры общества потребления стали доступны благодаря анализу текстуального и визуального материала русскоязычных версий таких «глянцевых» журналов, как: «Cosmopolitan», «Harper’s Bazaar», «LOfficiel», «ОМ», «VOGUE». В качестве эмпирического материала автор привлекал также ряд произведений художественной литературы и публицистики, принадлежащих таким отечественным и зарубежным авторам, как: Д. Асламова, В. Белков, С. Боровиков, Л. Брежнев, Г. Гессе, Б. Голдман , Л. Гурский, О. Дарк , А. Колобродов, Э. Лимонов, В. Маяковский, Н. Медведева, И. Мосашвили, А. Сергеев, Б. Фаликов, А. Цветков, С. Чиковани. В этом же качестве использовались фотографические проекты Е. Рождественской из журнала «Караван историй» за период с 2001 по 2009 годы.
Объектом исследования является жизнь как основание культурного развития.
Предметом исследования являются модели взаимодействия воли к жизни и культуры в ХХ- начале ХХI веков.
Цель работы: выявление специфики взаимодействия воли к жизни и культуры в период ХХ – начала ХХI веков. При этом основное внимание будет сфокусировано на анализе процессов развития отечественной культуры, однако при раскрытии ряда тем автор будет с необходимостью обращаться к анализу закономерностей развития западной культуры.
Заявленная цель исследования предполагает последовательное решение ряда задач, в совокупности определяющих специфику структуры исследования:
на основании анализа текстов представителей философии жизни выявить содержание понятия воли к жизни, сформулировать рабочую дефиницию понятия воли к жизни;
определить концептуальное соотношение понятий воли к жизни и воли к власти;
выявить основные способы взаимодействия воли к жизни и культуры;
сформулировать теоретические модели взаимодействия воли к жизни и культуры;
концептуально описать динамику циклической смены данных моделей;
определить специфику влияния феномена воли к жизни на науку, этику и эстетику ХХ – начала ХХI веков;
- выявить место воли к жизни в структуре повседневности человека ХХ- начала ХХI веков.
Основная гипотеза исследования: детерминированная волей к жизни динамика развития культуры имеет отчетливый циклический характер.
Теоретические и методологические основы исследования. Теоретический фундамент исследования составили работы основных представителей философии жизни (А. Бергсона, В. Дильтея, Г. Зиммеля, Ф. Ницше, А. Швейцера, А. Шопенгауэра), а также мыслителей, концептуально близких к волюнтаризму и философии жизни (Г. Гегеля, И. Гердера, К. Лоренца, Г. Маркузе, З. Фрейда, Э. Фромма, Н. Чернышевского, Ф. Шеллинга, О. Шпенглера). Осмысление проблемных аспектов философии жизни стало возможным благодаря трудам отечественных и зарубежных критиков (Н. Бердяева, Э. Канетти, Г. Риккерта, Вл. Соловьева, Ф. Степуна, Е. Трубецкова, Й. Хейзинга).
Одной из основных методологических предпосылок данного исследования является непринятие автором бессубъектных объяснений развития общества и культуры (синергетика). Сущность методологической позиции автора достаточно полно представляет следующее высказывание: «Предпосылки, с которых мы начинаем, - не произвольны, они – не догматы; это – действительные предпосылки, от которых можно отвлечься только в воображении. Это – действительные индивиды, их деятельность и материальные условия их жизни, как находимые ими уже готовыми, так и созданные их собственной деятельностью» [1]. Добавим лишь, что, с точки зрения автора, деятельность индивидов в конечном счете направляется волей к жизни, которая в зависимости от конкретной культуры может обретать различные формы и реализоваться, соответственно, в различных видах интеллектуальной, художественной и материально-практической деятельности. Именно поэтому при анализе культурной динамики были использованы идеи К. Маркса и П. Бурдье. Идеи, изложенные в «Философии права» и «Эстетике» Г.В.Ф. Гегеля, а также эстетическая концепция Н.Г. Чернышевского оказались полезными при анализе как современной культуры в целом, так и специфики соответствующего ей искусства. В этом же аспекте автор использовал интенции, заложенные в работах С. Лишаева. Репрезентировать собственно циклические изменения культуры автору помогли концепции В. Паперного и В. Михайлина.
Необходимость, с одной стороны, проведения анализа взаимодействия воли к жизни и культуры и, с другой, формирования двух моделей данного взаимодействия определила использование как синхронных (системно-структурный, компаративистский), так и диахронных (сравнительно-исторический) методов исследования. Так, использование элементов системно-структурного анализа позволило выстроить идеальные модели взаимодействия воли к жизни и культуры, периодические смены которых составляют саму ткань культурного развития.
Научная новизна исследования.
В итоге разработки темы исследования диссертантом получены следующие результаты:
сформулирована авторская дефиниция воли к жизни, позволяющая проследить данный феномен в качестве базового онтологического основания культуры;
выявлена специфика взаимоотношения понятий воли к жизни и воли к власти: воля к жизни трансформируется в волю к власти при взаимодействии индивидуального существования с пространством; определены основные способы взаимодействия воли к жизни и культуры: с одной стороны, культура является объективацией воли к жизни и, с другой, она оказывает репрессивное воздействие на жизнь;
разработаны авторские модели взаимодействия воли к жизни и культуры, первая из которых представляет культуру в качестве надындивидуального ограничивающего и формирующего принципа, а вторая – в качестве инструмента, обеспечивающего удовлетворение потребностей и интересов воли к жизни;
описана динамика смены указанных моделей, обусловливающая циклическое развитие общества и культуры, производная от циркуляции различного уровня элит и характера политической власти;
впервые отчетливо определена специфика влияния воли к жизни на науку, этику и эстетику ХХ – начала ХХI веков; данное влияние повлекло за собой: распространение экологического знания, формирование «технонауки», доминирование ценности жизни и существенные трансформации эстетического объекта;
впервые отчетливо выявлено место воли к жизни в структуре повседневности человека ХХ- начала ХХI веков: фактически, воля к жизни является основанием большей части видов повседневной деятельности современного человека.
Теоретическая и практическая значимость работы.
Результаты диссертационного исследования имеют теоретическое и практическое значение для разработки теоретических репрезентаций отдельных культурных феноменов, понимания механизмов (как локальных, так и глобальных) периодических социальных и культурных трансформаций, формирования культурных проектов и программ, направленных на сохранение культурного наследия, а также на корректировку аксиологических оснований современного общества. Идея циклического развития российской культуры позволяет прогнозировать очередные политические и общественные колебания, более гибко и эффективно выстраивая социальную, образовательную и культурную политику.
Основные положения и выводы, сформулированные в диссертационной работе, могут быть использованы при разработке курсов по теории, истории, социологии и философии культуры, а также культурологии и истории искусства для студентов, магистрантов, сотрудников и преподавателей социально-гуманитарных специальностей, а также работников организаций и учреждений культуры.
На защиту выносятся положения:
- Авторская дефиниция понятия воли к жизни: воля к жизни – это надындивидуальный биологический импульс, основными функциями которого являются формирование объекта и обеспечение его приспособляемости к среде обитания. Сформированный волей к жизни объект есть индивидуальное биологическое существование. В рамках индивидуального биологического существования воля к жизни проявляется в двух взаимосвязанных аспектах: негативный аспект составляет стремление всякого живого существа избежать страданий и смерти; позитивный аспект составляет стремление всякого живого существа к достижению и, по возможности, продлению удовольствия и счастья. По отношению к другим живым существам воля к жизни проявляется как борьба за обеспечение собственного существования необходимыми ресурсами. Основными ресурсами представляются, с одной стороны, пространство и вещи и, с другой, собственное тело субъекта, а также тела других живых существ. По отношению к культуре воля к жизни также проявляется в двух аспектах: во-первых, как движущая сила формирования ряда феноменов материальной и духовной культуры и, во-вторых, как объект ограничивающего, запрещающего и направляющего воздействия со стороны культуры.
- Воля к жизни вызывает соперничество между индивидами, обусловленное: а) необходимостью физического выживания и б) нацеленностью на получение дополнительных видов удовольствия. Достижение указанных целей осуществляется индивидуальной волей к жизни за счет реализации: а) стремления к обладанию пространством, б) стремления к обладанию помещенными в пространство вещами, в) стремления к самообладанию и г) стремления к обладанию другими существами. Власть над пространством имеет целью превращение как можно более обширных фрагментов физического ландшафта в пространство контроля. С другой стороны, удовольствие от обладания пространством имеет основание в радости самообладания, т.е. обладания самим собой, воплощенным во внешнем объекте. Стремление субъекта к власти над вещами, собственным телом и телами других субъектов также коренится, с одной стороны, в стремлении индивидуального существования к тотальному контролю и, с другой, в его стремлении к нарциссическому наслаждению от созерцания себя во внешнем объекте. Таким образом, контроль над пространством, вещами, собой и другими обеспечивает выживание (безопасность и доминирование) и расширение спектра получаемых индивидуальным существованием удовольствий.
- Степень культурной обработанности исходного жизненного материала позволяет разделить историю любой страны на совокупность сменяющих друг друга периодов стабильности и нестабильности, в целом совпадающих с периодами сакрализации и десакрализации политической власти данной страны. Периоды стабильности характеризуются жесткой политической властью и относительно устойчивой социальной структурой, предполагающей минимальную социальную мобильность. При этом власть репрезентируется (в официальном дискурсе) и воспринимается обществом в качестве сакрального института, а официальная идеология принимается большинством как система догм. В культуре данного периода господствует уверенность в истинности имеющейся совокупности знаний (научной картины мира), на основе которых выстраивается система идеологической, т.е. педагогической (политической, морально-нравственной) и эстетической («стилистической») обработки реальности, а также включенного в нее человека. В рамках данной модели культура противостоит воле к жизни.
- Культура периодов нестабильности характеризуется множественностью научных репрезентаций реальности, ни одна из которых не признается абсолютно истинной. Наука обретает инструменталистский характер. Релятивизация научного знания и неспособность политиков выражать свою волю от имени реальности приводят к тому, что они трансформируются в демократических лидеров, фокусирующих волю определенных социальных групп. Вслед за разрушением устойчивой системы представлений о реальности релятивизации подвергаются этические и эстетические ценности. Релятивизация этических ценностей приводит к доминированию ценности жизни, т.е. индивидуального существования, по причине чего педагогическое воздействие на индивида затрудняется и формируется минимально обработанный культурой человек. Релятивизация эстетических ценностей имеет следствием как изменение в понимании эстетического объекта, так и искусства в целом (которое становится совокупностью стратегий обладания следами индивидуальной жизни, историей, пространством). В науке формируется ситуация методологического анархизма, в политике и педагогике – идеологической конкуренции, в искусстве – конкуренции эстетических программ и концепций. В рамках данной модели культура служит интересам воли к жизни и средством самоутверждения индивидуального существования в обществе.
- Одной из наиболее существенных причин тотальной экологизации является углубление кризисного состояния ценностных основ мировой культуры, производное, с одной стороны, от ослабления влияния мировых религий (прежде всего, христианства) и, с другой, от признания ценности жизни (выживания) в качестве доминирующей. Доминирование ценности жизни привело к появлению систематических экологических исследований, призванных, насколько возможно, продлить существование человечества. Если принять институциональный подход к понятию власти, экология оказывается совокупностью идеологически обусловленных представлений о качестве окружающей среды и системой мероприятий по обеспечению требуемого уровня качества. Если придерживаться фукольдианской концепции власти-знания, то экология представляется системой научного знания, обусловливающей тотальный контроль над пространством и помещенными в него объектами. Основным объектом контроля являются отходы. Применяемые по отношению к отходам основные стратегии эковласти следует разделить на позитивные и негативные. К позитивным стратегиям относятся: 1) возвращение в производство (инкупирация), подразделяемое на производство предметов быта и производство продуктов питания и 2) выставление (экспозиция, выставление на показ); к негативным - 1) предание земле (ингумация), 2) предание огню (кремация). По отношению к некоторым видам отходов используются также дополнительные негативные стратегии забвения и умолчания. Наиболее интересной стратегией борьбы с отходами следует признать экспозицию, поскольку именно выставление отходов в пространстве современных художественных музеев является беспрецедентным в истории визуального искусства феноменом.
- В истории науки мы наблюдаем несколько способов ее организации: 1) Классическая (реалистская) наука, основной целью которой представляется формирование всеобъемлющей картины мира, способной служить мировоззренческим и ценностным основанием, как для конкретного общества, так и для его отдельного представителя.
Данная наука характерна для периодов стабильности и, как правило, парадигмально организована, т.е. базируется на некоем ядре теорий, признаваемых абсолютно истинными научным сообществом конкретного государства. В рамках реалистской науки ученый «раскручивает» свое имя, с одной стороны, посредством изыскания дополнительных подтверждающих господствующую парадигму аргументов и, с другой, посредством критики типов науки, базирующихся на иных парадигмальных основаниях. 2) Переходным этапом является неклассическая наука, совмещающая в себе методологические принципы реализма и инструментализма. 3) Наука конца ХХ- начала XXI века («технонаука», «неонеклассическая наука», «постнеклассическая наука») является, с одной стороны, следствием развития ряда инструменталистских концепций науки и, с другой, результатом формирования и популяризации системы экологического знания. Понимаемая в качестве предприятия, обслуживающего интересы коллективной воли к жизни, технонаука есть эффективный инструмент приспособления человека как биологического вида к изменяющимся условиям окружающей среды и контроля над их изменениями. Осмысливаемая в контексте индивидуальной воли к жизни, она есть: 1) способ обретения символического и материального капитала за счет формирования теорий с высокой рыночной стоимостью, т.е. актуальных и скандальных теорий и 2) способ приращения виртуальных пространств мысли с последующей их реструктуризацией.
- Понимание жизни как героического подвига служения обществу, партии и государству, в своих наивысших формах предполагающего полное самоотречение и самоотдачу (т.е. отречение от собственной «частной» жизни и отдание ее служению), характерно для периодов общественной и культурной стабилизации. Жизнь здесь ценна ровно настолько, насколько ее индивидуальность преодолена всеобщими интересами и требованиями (трудового коллектива, общества, государства). Кульминационным завершением подвига служения, подводящим итог и придающим ценность индивидуальной человеческой жизни, оказывается героическая смерть. Признание в качестве доминирующей ценности индивидуального существования имеет не только позитивные, но также и негативные последствия. Во-первых, ценность выживания придает всем остальным ценностям аксиологической системы служебный характер. Необратимо обесцениваются ценности старости и смерти. Пожилые и мертвые оказываются группами, фактически вытесненными за пределы социального пространства. Во-вторых, данная ценность, будучи по своей сути противоречивой, продуцирует как минимум две проблемы, значимых в контексте повседневных практик: а) проблему ограничения индивидуальной воли к жизни при ее взаимодействии с другими волями; б) проблему соблюдения баланса между потребительски трактуемой полнотой жизни, т.е. получением максимума удовольствий, и стремлением к увеличению продолжительности жизни. В-третьих, вокруг нее формируются идеалы современных религиозных и полурелигиозных учений, часть которых имеет ярко выраженный деструктивный характер. В-четвертых, ценность выживания отражается в массовой культуре, в ряде случаев продуцирующей привлекательные образы героев, деятельность которых направлена на разрушение и присвоение.
- Непосредственное влияние философии жизни на сферу искусства произвело революционные изменения: если классическая эстетика представляла произведение искусства как индивидуальный образ, выражающий эстетический идеал, неклассическая эстетика стала усматривать его в индивидуальном образе, несущем на себе следы индивидуальной воли к жизни. Классический эстетический объект был заменен в некоторых видах искусства (живопись, пластика, литература) объектом-следом. Периодическое появление объектов-следов в той или иной мере характерно для периодов нестабильности, когда индивидуальное становится самоценным. Результатом стабилизации общества и его культуры представляется в этой связи формирование устойчивой системы ценностей, норм и идеалов, а также возвращение искусства к классическому эстетическому объекту, в образной форме утверждающему новую «правду жизни». В периоды стабильности автор, способный создавать идеологически корректные произведения искусства, чувствует себя вполне комфортно, поскольку «система» в обмен на демонстративную лояльность обеспечивает его всеми необходимыми для жизнедеятельности ресурсами. Это означает, что для обеспечения собственной жизни автору необходимо стать частью «системы» и проводником утверждаемых ею норм и ценностей. Немаловажным фактором видится овладение автором совокупностью способов обработки реальности – художественным стилем. Семантическая ясность является неотъемлемым качеством классического (тоталитарного) искусства. Чтобы понять авторский замысел, потребитель не должен совершать излишних интеллектуальных усилий: правильные ориентиры, направляющие его понимание в нужное русло, как правило, заложены в произведении. Герменевтика, согласно которой текст (в широком смысле: как визуальное или аудиальное сообщение) сводим к авторскому замыслу, в данном контексте оказывается способом восприятия текста, характерным для периодов культурной стабильности и их крайней формы – тоталитаризма. Находясь в жесткой системе идеологических и культурных доминант, потребитель должен лишь правильно понять замысел, разделить авторское видение сюжета и/или персонажа и, в конечном итоге, внести необходимые коррективы в собственное существование. Истинным результатом потребления подобного произведения является, таким образом, сам потребитель, подчинивший собственную индивидуальность системе транслированных автором норм и ценностей.
- Постмодернистская концепция смерти автора, декларирующая освобождение искусства от авторской воли и утверждающая освобождение потребителя от навязываемой автором системы прочтения, в реальных художественных практиках оборачивается вненаходимостью самого автора, обеспечивающей как стагнацию критики, так и возможность тотальной манипуляции культурным материалом и потребителем. Процесс перманентной смены художественных элит, характерный для искусства постмодерна, предполагает изменение характера художественной деятельности, разделяемой на два последовательных этапа: 1) террористическая деятельность художника, направленная на деструктурирование пространства искусства, и 2) реструктурирование пространства искусства с целью превращения его в контролируемое пространство перфоманса. В этом аспекте произведения авангардного искусства всегда есть лишь материальные воплощения авторской воли к жизни, которая в данном случае теснейшим образом смыкается с волей к власти.
- Выделенные вслед за Г.В.Ф. Гегелем способы вступления в собственность имеют свою специфику, если объектом присвоения является пространство. Применение в отношении последнего конкретных стратегий обладания имеет целью, во-первых, его трансформацию в пространство контроля и, во-вторых, его превращение в объект, отражающий индивидуальность собственника (представляющий собой внешнее выражение его воли к жизни). Вне зависимости от того, является ли собственник индивидуальным или коллективным, процесс смены властителей определенного ландшафта происходит, как правило, по одной и той же схеме: на первом этапе претендующая на власть группа применяет в отношении пространства стратегии, направленные на его деструктурирование, на стирание знаков принадлежности данного пространства предшествующей группе собственников; второй этап знаменуется применением стратегий, направленных на структурирование пространства и нанесение знаков, указывающих на его принадлежность новому собственнику.
- В тоталитарных культурах подлинным собственником тела является высшая политическая власть, применяющая стратегии формирования и означивания в своих интересах. Равно как и в классической эстетике, индивидуальное тело здесь с необходимостью преодолевается (формируется) идеалом. Идеальным в полной мере представляется тело вождя, соединяющее в себе высшую индивидуальность и божественную креативность. Лучшими образцами воздействия тоталитарных телесно ориентированных практик, могут быть признаны тела спортсменов и солдат. Стратегии означивания в тоталитарных культурах также инициируются высшей властью. Означивание здесь есть инструмент поощрения или наказания за действительные или подразумеваемые поступки. Означивание как инструмент поощрения включает в себя систему почетных званий, знаменующих достижение спортивных, военных и (вос -) производственных успехов, добавляемых к имени. Означивание как инструмент наказания включает в себя совокупность общественно порицаемых характеристик, добавляемых к имени или заменяющих имя номеров (порядковый номер, номер статьи). В противоположность тоталитарным, тела общества потребления совершают действия лишь для получения очередного продукта или услуги, после чего застывают в нарциссическом любовании собственным совершенством. Стратегии формирования тела, помимо собственно власти, дают субъекту возможность приблизиться к идеальному, т.е. вечно юному, телу, основными характеристиками которого являются отсутствие следов опыта, времени и смерти, а также сексуальность, проявляющаяся в избытке жизненных сил. Здесь воля к жизни приходит в противоречие с самой собой, поскольку для того, чтобы существовать в идеальном теле, она должна перейти в свою противоположность, т.е. умереть. Стратегии означивания и превращения в знак, помимо власти над собственным телом дают субъекту возможность насладиться им (телом) как чем-то внешним, манипулируя им и вписанной в него историей. Все телесно ориентированные практики восходят к описанным Г.В.Ф. Гегелем основным видам вступления в собственность и фактически идентичны стратегиям, применяемым индивидуальным существованием по отношению к физическому ландшафту и находящимся в нем объектам.
- Агрессивные виды спорта являются ответом воли к жизни на дисциплинирующее воздействие урбанистического пространства, конкретно – на его дисциплинирующие грани: ограды, бордюры, лестницы и т.п. Техники паркура, как и виды спорта, в основе которых лежит скольжение, дают субъекту возможность ощутить состояние свободы, существенно расширив спектр направляющих уличное движение русел. В этой связи указанные виды спорта представляются своеобразными способами освоения и/или присвоения отчужденного от рядового гражданина городского пространства. Посредством агрессивных видов спорта субъект демонстрирует способность как к самообладанию (собственным телом и собственной жизнью), так и к управлению обстоятельствами собственной жизни, т.е. своей индивидуальной судьбой. Ощущение власти над присвоенным пространством является также искомым и наиболее интенсивным переживанием туриста-любителя. В этом аспекте туризм дает возможность временного приобщения к элитарному способу существования всем, кто в силу финансовых и/или иных обстоятельств не имеет шанса постоянно пребывать в подобном подвижном состоянии. Привлекательность данного способа существования состоит в том, что, будучи экстерриториальным, т.е. находясь вне своей родной территории, субъект становится свободным от любых обязанностей и обязательств. Туристические стратегии обладания ландшафтом по мере убывания материального элемента следует разделять на: а) нанесение маркировки (царапины, краски) на реальный объект ландшафта; б) присвоение рукотворного сувенира; в) фотографическое означивание объекта. Фотографическое означивание «себя на фоне» объекта вызывает удовольствие двойного обладания, т.е. одновременного господства автора снимка над его собственным телом и освоенным объектом.
- В периоды стабильности биография имеет форму истории статусного, нормативного персонажа, жизнь которого фактически сливается с его профессионально-классовыми обязанностями и событиями «большой», надличностной истории. В периоды нестабильности биография принимает форму автобиографии или «малой истории», выполняющих функции автосакрализации и позволяющих автору выдвинуть самого себя в качестве социальной нормы. Включая индивидуальную историю в историю коллектива, периоды стабильности утверждают идею власти всеобщего над индивидуальным; отдавая индивидуальную историю на произвол субъекта, периоды нестабильности утверждают идею самообладания, как обладания субъектом следами его собственной жизни. Фальсификация истории посредством слова и фотографического изображения, ближайшим следствием чего оказывается сакрализация изображаемого, позволяет последнему укорениться в истории и, соответственно, увеличить собственный символический капитал.
- По отношению к мертвым телам цивилизация использует стратегии, идентичные уже рассмотренным, т.е. позитивные: 1) возвращение в производство (инкупирацию), подразделяемое на производство предметов быта и производство продуктов питания и 2) выставление (экспозиция, выставление на показ); и негативные: 1) предание земле (ингумация), 2) предание огню (кремация). Мертвое тело возвращается как сырье или как эстетически значимый объект, и оба указанных варианта возвращения являются следствиями тотального распространения рационалистических воззрений на него. Причинами распространения современного нерелигиозного каннибализма являются: Во-первых, потребность субъекта в переживании ощущения собственной значимости, Сверхчеловеческого достоинства, производного от способности, преодолев известные культурные ценности и приобщившись в опыту экзотических культур, растворить в себе часть чужого тела. Второй причиной видится технологическое развитие западной медицины, технологии которой превратили человеческое тело в материал (сырье) для продления жизни другого тела. Вся выявленная совокупность причин производна от системы рациональных воззрений на человека и его тело. Вытеснение мертвого тела в космос представляется прямым продолжением начатой в ХХ веке линии на вытеснение смерти как ценности и мертвого как физического объекта за границы, соответственно, культуры и социума.
Апробация основных результатов исследования. Основные положения и выводы диссертационного исследования докладывались на методологических семинарах и заседаниях кафедры культурологии СГТУ (2006-2009), на межвузовских, межрегиональных, всероссийских и международных научных и научно-практических конференциях, среди которых наиболее значимы следующие: Межвузовская конференция – школа молодых ученых «Актуальные проблемы социального и производственного менеджмента» (Саратов, 2003, 2004); Межрегиональная научная конференция «Комплексный анализ современных проблем общества и науки» (Саратов, 2003); Всероссийская научная конференция «Синергетика культуры» (Саратов, 2001); Всероссийская научная конференция «Смысл жизни личности в эпоху посткнижной культуры» (Саратов, 2002); Всероссийская научно-практическая конференция «Педагогика художественного музея и коммуникационные процессы в современном обществе» (Саратов, 2002); Всероссийская научно-практическая конференция «Современный город: социокультурные и экономические перспективы» (Саратов, 2003); Всероссийская научная конференция «Мир России в зеркале новейшей художественной литературы» (Саратов, 2004); Третьи Всероссийские Аскинские чтения. (Саратов, 2004); Всероссийская научно-практическая конференция «Социальные ориентиры современного города: здоровье, спорт, активный туризм» (Саратов, 2006); Всероссийская научно-практическая конференция «Наука, власть и общество перед лицом экологических опасностей и рисков» (Саратов, 2007); III Всероссийская научная конференция «Сорокинские чтения» (Москва, 2007); Всероссийская научная конференция «Стратегии и идеалы общественного развития» (Саратов, 2007); Всероссийская научная конференция «Мир человека: нормативное измерение» (Саратов, 2008); V Всероссийские Аскинские чтения (Саратов, 2009); Международная конференция «Города региона: культурно-символическое наследие как гуманитарный ресурс будущего» (Саратов, 2003); Международная научная конференция «Современные коммуникативные практики» (Саратов, 2004); V Пирровы чтения «Культурная память» (Саратов, 2007); Международный коллоквиум «Историческая память и общество: эпохи, культуры, люди» (Саратов, 2007); Международная научная конференция «Современная онтология III: Категория взаимодействия» (Санкт-Петербург, 2008); Международная научная конференция «Мужское и мужественное в современной культуре» (Санкт-Петербург, 2009).
Основные положения диссертации изложены в авторских монографиях, научных статьях и тезисах. Всего по теме исследования опубликовано 40 работ общим объемом 41 п.л.
Структура работы обусловлена целью философского анализа и логикой раскрывающих ее исследовательских задач. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ
Во введении обосновывается актуальность темы исследования, формулируются его объект и предмет, цель и задачи, определяются степень разработанности проблемы, научная новизна и практическая значимость, представляются основные положения, выносимые на защиту.
Первая глава «Концептуализация феномена воли к жизни в философии XIX-XX веков» посвящена определению основного содержания понятия воли к жизни, анализу соотношения понятий воли к жизни и воли к власти, а также формированию теоретических моделей взаимодействия воли к жизни и культуры. В параграфе 1. 1 «Воля к жизни: формулировка рабочей дефиниции» проводится компаративистский анализ текстов основных предшественников и представителей философии жизни, а также близких к ним мыслителей и критиков. Ближайшим предшественником философии жизни является И.Г. Гердер, представивший весь чувственно воспринимаемый мир пронизанным божественной креативной силой. Наиболее полно идея последовательной эволюции от природы к культуре воплотилась в ряде концепций представителей немецкой классической философии (Ф. Шеллинг, Г.В.Ф. Гегель). Основы философии жизни заложил А. Шопенгауэр, согласно которому воля к жизни пронизывает все объекты феноменального мира (включая человека), определяя их внешний облик и поведение. Поведение живых существ характеризуется эгоизмом, поскольку воля к жизни ввергает живые существа в состояние непрерывной борьбы за выживание. В понимании А. Бергсона воля к жизни – это иррациональный, непознаваемый «жизненный порыв». Пронизывая различные уровни материи, жизнь создает формы живых существ и обеспечивает их приспособление к условиям окружающей среды. Ф. Ницше указал, что воля к жизни проявляется в сфере социальных отношений как воля к власти. Этические нормы, ценности значимы лишь в той мере, в какой они способствуют возрастанию воли к власти. В противном случае они ослабляют человека как биологический вид, в связи с чем должны быть подвергнуты переоценке. В. Дильтей не использовал понятия воли к жизни; для него жизнь есть поток переживаний, наиболее устойчивые и часто повторяющиеся из которых объективируются впоследствии в ряде объектов культуры, например в произведениях искусства. Подобное мнение было характерно и для Г. Зиммеля, во-первых, разделившего общую точку зрения на культуру (культура есть дух, обретший предметность) и, во-вторых, выдвинувшего понятие «трагедии культуры»: обретая культуру в её объективной форме, человек обедняет собственную субъективную жизнь.
Значительно расширили семантическое поле понятия жизни представители психоанализа (З. Фрейд, Г. Маркузе, Э. Фромм), которые, понимая жизнь в качестве индивидуального чувственного влечения (либидо), с одной стороны, отметили ее противостояние культуре как системе запретов. С другой стороны, они указали на возможность сублимации либидо в трудовой и творческой деятельности.
В своей магистерской диссертации Н.Г. Чернышевский определил жизнь как витальную силу, питающую изнутри все живые объекты и как набор жизненных обстоятельств, формирующих указанные объекты извне. Большинство отечественных мыслителей, в той или иной степени принадлежащих направлению религиозной философии, не удовлетворяла чисто биологическая трактовка понятия жизни. Понятие обрело два противоположных смысла: 1) жизнь определялась как проживание, всю сущность которого составляет удовлетворение биологических потребностей; 2) жизнь «в Боге» наделялась противоположными характеристиками. При этом биологическое существование представлялось бессмысленным, но признавалось в качестве необходимого условия для дальнейшего мистического трансцендирования в божественный мир. Помимо русских религиозных философов критическая оценка философии жизни была осуществлена Г. Риккертом, Й. Хейзинга и Э. Канетти. Исследовав феномены массы и власти, Э. Канетти также (как и А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, А. Швейцер) отметил ключевую для философии жизни проблему, суть которой состоит в том, что выживание всегда осуществляется за счет кого-либо. Это позволило ему, с одной стороны, более рельефно выявить сущностные характеристики властителей и, с другой, оценить сам феномен выживания негативным образом.
В параграфе 1. 2. «Концептуальное соотношение понятий воли к жизни и воли к власти» анализируется соотношение понятий воли к жизни и воли к власти. Проявляясь в феноменальном мире как индивидуальное существование, воля к жизни неизбежно приходит к столкновению с другими волями, т.е. другими индивидуальными существами, которое обусловлено: 1) необходимостью собственно физического выживания и 2) нацеленностью на получение дополнительных видов удовольствия. Достижение данных целей осуществляется индивидуальной волей к жизни за счет реализации: а) стремления к обладанию пространством, б) стремления к обладанию помещенными в пространство вещами, в) стремления к самообладанию и г) стремления к обладанию другими существами. Все эти виды у животных группируются вокруг стремления к обладанию пространством; у человека они группируются вокруг стремления к самообладанию, поскольку все они являются лишь разновидностями обладания собой, отраженным во внешнем, присваиваемом, объекте. Первый подход к волюнтаристскому пониманию человеческой практики был осуществлен Г.В.Ф. Гегелем, представившим искусство одним из способов самовоспроизводства. Основой гегелевской «Философии права» также является стремление человека (Духа) к выражению себя во внешних вещах, в собственности. Вступление во владение вещью может осуществляться тремя способами. Физический захват – наиболее прямолинейный и самый эффективный способ присвоения. Формирование – это способ присвоения посредством наделения формой природных и культурных объектов. Нанесение знака есть наложение на предмет печати, т.е. определенного знака, указывающего на то, что чья-либо воля уже вложена в данную вещь. Дополняя гегелевскую классификацию, в качестве особого способа присвоения автор выделяет превращение предмета в знак, например, в фотографию, карту, схему и т.п.
Первым стремлением всякого наделенного волей к жизни существа является стремление к приращению жизненного пространства. Пространство является необходимым для живого существа, поскольку, с одной стороны, оно содержит потребляемые данным существом ресурсы и, с другой, является для него пространством контроля. Пространство контроля – это пространство, в пределах которого его собственник может изменять течение и состав обстоятельств по собственному усмотрению, получая при этом ожидаемый эффект. Оно является также продолжением телесности собственника, благодаря которому последний получает наслаждение от созерцания себя во внешнем объекте. Таким образом, в понятие пространства попадают ряд объектов научного и художественного творчества. И текст, и объект визуального искусства суть пространства, сформированные авторской волей либо из гомогенного культурного или природного материала (отдельные понятия языка; природный материал в визуальном искусстве), либо из своеобразных «строительных блоков» (цитаты в тексте; принадлежащие другим авторам образы в коллаже). Воля к творчеству приобретает вид стремления к власти над самостоятельно сформированным или частично заимствованным пространством, отражающим индивидуальные характеристики автора.
Наличествующие в пространстве контроля вещи также, с одной стороны, удовлетворяют жизненно важные потребности собственника, принимая в себя его волю, и, с другой, являются объектами его самосозерцания. Как и пространство контроля, вещи могут маркироваться знаком, отмечающим их принадлежность конкретному физическому лицу или группе лиц, воли которых не противоречат друг другу. Тело собственника является наиболее близким к его «Я» пространством, подвергающимся процедурам «формирования» с целью превращения его в пространство контроля. Тело собственника маркируется именем владельца, а также несет на себе иные знаки принадлежности (например, социальной группе). Большинство представителей философии жизни не отрицали возможности манипулирования людьми как неживыми объектами. По мнению А. Шопенгауэра, хитрость воли к жизни заключается именно в том, что она использует двух людей в качестве средств производства третьего, служащего интересам продолжения рода. Согласно Ф. Ницше, воля к жизни проявляется в любовных и семейных отношениях как воля к власти, превращающая каждого из действующих лиц в объект обладания.
В параграфе 1. 3. «Взаимодействие жизни и культуры в циклической траектории развития» формулируются две основные модели взаимодействия воли к жизни и культуры. Насыщающий данные модели эмпирический материал составляет основу последующих глав.
Взаимодействие индивидуального существования и культуры имеет свою специфику в зависимости от степени подчинения одной части оппозиции другой: 1) индивидуальное существование может использовать культуру исключительно как средство удовлетворения своих потребностей; 2) культура способна подавить индивидуальное существование, всецело подчинив его интерсубъективным нормам. Результатом в первом случае будут произвол индивидуального (субъекта) и анархия, во втором – произвол всеобщего (культуры) и тоталитаризм. Соответственно этому, история культуры любой страны может быть разделена на совокупность сменяющих друг друга периодов стабильности и нестабильности, в определенной степени совпадающих с периодами сакрализации и десакрализации политической власти исследуемой страны.
Развитие искусства в России ХХ века иллюстрирует идею циклического развития отечественной культуры в целом. Так, период нестабильности, охватывающий начало века и первые годы Советской власти, характеризуется борьбой ряда художественных группировок за доминирующее положение. Мы видим множество конкурирующих между собой эстетических программ, каждая из которых, с одной стороны, ниспровергает принципы классического искусства и, с другой, утверждает новые правила художественного видения и практического освоения реальности. Искусство выплескивается на улицы, сливаясь с жизнью и становясь одним из наиболее эффективных средств выражения ее неповторимости, изменчивости и противоречивости. В начале 1930-х годов ситуация стабилизируется, и в искусстве утверждается единый художественный стиль – социалистический реализм. Данный стиль формально возвращает искусство к «классике», однако на уровне образов и сюжетов представляет потребителю новую, тотально идеологизированную реальность, в рамках которой действуют столь же идеологизированные персонажи. Воспитательная и прогностическая (т.е. предваряющая коммунистическое будущее) функции художественного произведения доминируют над остальными. Так искусство становится инструментом идеологической обработки реальности и включенного в нее человека. В 1970-е годы соцреализм подвергается деконструктивистскому переосмыслению в соцарте, и борьба за новое искусство развертывается с прежней силой. Асоциальность и аполитичность авангарда 1970-х есть осознание и утверждение уникальности индивидуального существования и индивидуального видения реальности в противовес уничтожающей всякую индивидуальность, мертвой «системе», потерявшей свою сакральность. Во второй половине 1990-х годов новое искусство коммерциализируется, а его основные авторы включаются в ряды художественной элиты. Возможно, общая стабилизация российского общества, начавшаяся приблизительно в 2002-м году, снова породит как образцы идеологически корректного искусства, так и новые группы его активных ниспровергателей.
Вторая глава «Воплощение феномена воли к жизни в культуре второй половины ХХ – начала XXI веков» содержит анализ проникновения воли к жизни в сферы власти, науки, этики и эстетики. В параграфе 2. 1. «Воля к жизни и феномен экологической власти» рассматривается феномен экологической власти. Одной из наиболее существенных причин экологизации является углубление кризисного состояния ценностных основ мировой культуры, производное, с одной стороны, от ослабления влияния мировых религий и, с другой, от признания ценности жизни (выживания) в качестве доминирующей.
Если мы принимаем институциональный подход к понятию власти, экология оказывается совокупностью идеологически обусловленных представлений о качестве окружающей среды и системой мероприятий по обеспечению требуемого уровня ее (среды) качества. Если мы придерживаемся фукольдианской концепции власти-знания, то экология представляется системой научного знания, обусловливающей тотальный контроль над пространством и помещенными в него объектами. В последнем случае экология является одной из форм власти, которую мы обозначим понятием эковласти. Под властью здесь понимается знание, обусловливающее применение процедур контроля, учета и распределения. Хронологически формирование эковласти – рубеж 60-70-х годов, а возникновение ее зрелой формы падает на 80-90-е годы ХХ века. Исторически сложившиеся формы власти могут быть типологизированы следующим образом:
1) В архаических обществах и западноевропейском средневековье власть является выражением «магического» способа мышления (М. Фуко). 2. В эпоху Возрождения власть начинает учитывать людей. Художники, скульпторы, мыслители, ювелиры находят приют при дворах суверенов. Мыслители смыкаются с суверенами (феномен Н. Макиавелли); разум – с властью. 3. Власть в обществе начала индустриализации и развитом индустриальном обществе учитывает людей и богатства. Люди превращаются в рабочую силу, в пролетариат; богатства – в капитал. В период Нового времени совершенствуются техники контроля над людьми (распространяется описанный М. Фуко принцип паноптизма) и капиталом. Власть задумывается об ограниченности природных ресурсов, заботится о чистоте, вытесняя отходы за пределы дисциплинарных пространств городов. Происходит существенная дифференциация требований гигиены. 4. Власть в постисторическом (постиндустриальном, информационном) обществе наряду со всем прочим стремится учесть и утилизировать любые возможные виды отходов. Наблюдается усиление культа полноценной жизни как производной от уровня чистоты и здоровья.
Основным объектом контроля являются отходы. Отход – это нечто, исполнившее свое функциональное (жизненное) предназначение или принципиально неспособное его исполнить. Первоочередной задачей экологической власти в данном аспекте представляется превращение всех отходов в утиль с последующей их переработкой, сокращение количества видов отходов, равно как и приближение их статуса к статусу товара.
Применяемые по отношению к отходам основные стратегии эковласти следует разделить на позитивные и негативные. К позитивным стратегиям относятся: 1) возвращение в производство (инкупирация), подразделяемое на производство предметов быта и производство продуктов питания и 2) выставление (экспозиция, выставление напоказ); к негативным - 1) предание земле (ингумация), 2) предание огню (кремация). По отношению к некоторым видам отходов используются также дополнительные негативные стратегии забвения и умолчания. Исходя из специфики данного исследования, наиболее интересной стратегией борьбы с отходами необходимо признать экспозицию, поскольку именно выставление отходов в пространстве современных художественных музеев является беспрецедентным в истории визуального искусства феноменом.
В параграфе 2. 2. «Технонаука» XXI века как прямое выражение воли к жизни» выявляется специфика европейской науки второй половины ХХ- начала XXI века. Определяемая понятием технонауки (П. Вирилио), наука данного периода представляется прямым выражением воли к жизни. На рубеже XIX-XX веков развиваемое философией жизни понимание науки как одного из возможных способов приспособления человека к условиям окружающего мира наиболее рельефно отразилось в двух родственных направлениях философии науки – эмпириокритицизме (махизме) и прагматизме: 1) представители обоих указанных направлений разделяли субъективно-идеалистическое понимание оснований научного знания; 2) и те, и другие наибольшую значимость придавали приспособительной, а не мировоззренческой ценности научной теории.
В XX веке дискредитация мировоззренческой ценности науки была продолжена как представителями антисциентистских направлений философской мысли (например, экзистенциализма), так и самими философами науки. Постепенно наука стала восприниматься не как предприятие, в рамках которого вырабатывается адекватная картина мира, но как поставщик теоретических инструментов для эффективного практического воздействия человека на материальный мир. Стремительное повышение эффективности научного знания породило вопрос о возможных опасностях его практического применения. В начале 1980-х годов, вместе с осознанием экологического кризиса, ученые и философы сошлись во мнении, согласно которому, в целях выживания человечества наука должна ограничивать свою экспансию исследованиями, направленными на повышение эффективности приспособляемости человека как биологического вида. Так наука оказалась поставленной в зависимость от воли к жизни, и это положение сохраняется вплоть до настоящего времени.
Технонаука обслуживает не только коллективную волю к жизни, но также и индивидуальную. Если в XIX веке научные исследования являлись, в основном, прерогативой обеспеченных слоев населения, то в ХХ наука стала одним из способов обретения символического и материального капиталов. Инструменталистская трактовка научного знания превратила сферу науки в поле конкурентной борьбы, своеобразный рынок теорий (парадигм, научно-исследовательских программ), которые, в свою очередь, обрели все неотъемлемые характеристики товара. Перечисляя последние, следует упомянуть, прежде всего, функциональность, внешнюю привлекательность и качества, отличающие представляемый товар от товаров конкурентов. Впервые за много лет качествами, повышающими «рыночную цену» гуманитарной теории, стали ее актуальность и скандальность. Под актуальностью здесь понимается способность теории реализовать гласный или негласный социально-политический заказ, а ее скандальность видится аналогом радикальности или экстремальности политической программы и означает претензию на установление новых «правил игры» в репрезентации предметной области.
Признание существования особых виртуальных пространств науки («поле исследования», «предметная область») позволяет представить деятельность ученого в качестве жеста власти, жеста открытия и присвоения виртуальных пространств. Профессиональная деятельность ученого, т.е. деятельность в пространстве мысли присоединяет пространство немыслимого, превращая его в обжитую, знакомую и законосообразную территорию. В пределах пространства данного существуют личные сферы влияния, размеры и значимость которых с течением времени могут значительно изменяться. Подобное понимание науки родственно развитой П. Бурдье теории социальных полей, в ряду которых наука также оказывается полем столкновения реальных и символических капиталов, внешних и внутренних статусов и интересов. Отличительной чертой развиваемого автором подхода является то, что основной силой расширения виртуальных полей науки признается воля к жизни, которая в данном контексте есть одновременно воля к власти.
Вступление в «научную собственность» начинается с практик деструктурирования пространства, а завершается полным реструктурированием присоединенного пространства и нанесением на него соответствующей маркировки. Ученый начинает свою самостоятельную деятельность с критики воззрений предшествующих ему ученых и завершает ее формированием системы собственных представлений о структуре и/или закономерностях развития исследуемой предметной области. Этот алгоритм в наиболее чистых формах прослеживается в периоды нестабильности. В периоды стабильности ученый «раскручивает» свое имя посредством изыскания дополнительных подтверждающих господствующую парадигму аргументов, а также посредством критики типов науки, базирующихся на иных парадигмальных основаниях.
Цикличность развития научного знания, отмеченная Т. Куном, имеет свои основания именно в социально-политических процессах, т.е. в последовательной смене стабильных и нестабильных периодов. То, что Т. Кун именовал нормальной наукой, есть наука периода стабильности. В периоды нестабильности наука развивается, скорее, по моделям И. Лакатоса и П. Фейерабенда, предполагающим либо конкурентные взаимоотношения нескольких научно-исследовательских программ, либо превращение науки в пространство игры без правил.
В параграфе 2. 3. «Этика: проблема жизни как доминирующей ценности» анализируются проблемы и противоречия, порожденные признанием ценности жизни в качестве доминирующей ценности. ХХ век является периодом становления ценности жизни, а безусловное доминирование указанной ценности в культурах большинства европейских стран и Америки приходится приблизительно на его вторую половину.
В 1917 году Россию захлестнула инициированная Октябрьской революцией гражданская война, в рамках которой произошел интересный аксиологический симбиоз: с одной стороны, территория страны превратилась в Дикое Поле, предполагающее принятие всеми без исключения субъектами ценности физического выживания в качестве единственной и безусловно доминирующей. С другой стороны, данная ценность в массовом порядке капитулировала перед идеей построения нового справедливого строя, предполагающей самопожертвование огромных масс. Дикое Поле не принадлежит никому, кроме вооруженного народа. Здесь выживают не одиночки, но иерархически организованные, преимущественно мужские воинские сообщества. Герой революции – это кочевник, маргинальный воин, принципиально не способный к (вос)-производству, более того, считающий любой (вос)-производительный труд делом ниже своего достоинства в случае, если это ежедневная рутинная работа, а не подвиг героической самоотдачи. Он кормится с определенной территории, ничего при этом не создавая («грабит награбленное»). Ему чужды семейный быт и «накопительская» психология как сельских хозяев (кулаков), так и городских (мещан). В этом сугубо мужском мире женщина существует либо как боевая подруга (феномен Анки-пулеметчицы), либо как объект сексуальных притязаний. Подобного рода герои были актуализированы в другой, более современный период нестабильности, а именно в 1990–е годы, эпоху «романтического бандитизма». Как и красноармейский конник, бандит готов рискнуть своей жизнью и даже отдать ее, но только в основе его поступков лежит более прозаическая цель – выживание и обогащение за счет «крышуемых» территорий.
Общественная и культурная стабилизация 1930-х годов несказанно усилила идею служения обществу, партии и государству, и на этой основе советская идеология формирует целостный образ нового человека. Подвиг служения в различных вариациях (военных и мирных) представляется единственно достойной целью человеческого существования. Семантическим ядром подвига является преодоление, понимаемое в самом широком смысле: от преодоления пространства и тяжелых климатических условий, до преодоления косности природной материи в промышленном производстве или спортивном формировании телесности. Труд, понимаемый как подвиг, имел целью как наращивание изобилия (перевыполнение сверхнормы), так и обретение героем сверхъестественных телесных качеств. В своих наивысших формах подвиг служения предполагает отречение от собственной «частной» жизни и отдание ее служению. Героическая смерть оказывается его кульминационным завершением, придающим ценность индивидуальной человеческой жизни. Последняя ценна ровно настолько, насколько ее индивидуальность преодолена всеобщими интересами и требованиями (трудового коллектива, общества, государства).
В период сталинской стабилизации в СССР формирование советской элиты, равно как и формирование приватных пространств, занимаемых ею (отдельные квартиры), привело к тому, что отринутые большевиками буржуазные идеалы семьи и семейного быта стали возвращаться, но уже не как норма, а как привилегия высших слоев советского общества. Развитие промышленности в 1928–40-х годах повлияло также на изменения в представлениях о семье как социальном институте, была провозглашена ее ценность как основной ячейки общества. Российская современность, начиная с 2002 года, в данном аспекте представляется своеобразным аналогом ситуации 1930-х гг., хотя методы воздействия на массовое сознание обрели несколько иной характер: теперь классические буржуазные идеалы семьи подкрепляются не цитатами из произведений классиков марксизма, а христианскими догматами Российской православной церкви.
Признание ценности жизни в качестве доминирующей актуализировало проблему обесценивания традиционной европейской системы ценностей. В культуре постмодернистского общества смерть перестала служить предметом символического обмена (Ж. Бодрийяр). Отошла на задний план ценность старости как определенного жизненного периода и стариков как особой социально значимой группы. Отмечается также девальвация таких понятий, как «истина», «родина», «народ», «любовь» и т.д. Наивысшей ценностью современной культуры является ценность индивидуального существования. Последнее может быть ценно как само по себе, так и по причине своей полноты, производной от состояния здоровья. Здесь возникает проблема: поскольку наивысшей ценностью для «меня» обладает «моя» жизнь, то в предельном случае обесценивается существование всякого другого организма, воспринимаемого отныне в качестве материала, обеспечивающего «мое собственное» существование.
Выживание как минимум и полнота жизни как максимум становятся религией современности или, сказать точнее, представляется основой многих современных религиозных и полурелигиозных учений, например, дианетики. Наиболее рельефно стремление к выживанию реализуется в фигуре Супергероя, заставляющей нас вспомнить о ницшеанском идеале Сверхчеловека. Отраженная в зеркале массовой культуры, сущность Супермена наиболее точно выражается в том, что он есть выживающий (властитель) и помогающий выжить другим. Его характеризует избыток жизненных сил, направляемый на помощь ближним, на обеспечение их спокойствия и безопасности. Супермену противостоит Суперзлодей, представляющий собой рассчитанную на массового потребителя персонификацию второго варианта прочтения воли к власти, а именно, как воли, стремящейся к бесконечной власти над миром.
В параграфе 2. 4. «Слова и вещи: следы бытия» исследуется инициированный философией жизни эстетический поворот, следствием которого явилась замена классического эстетического объекта объектом-следом, своеобразным отпечатком индивидуального существования. В 1855 году была напечатана и защищена диссертация Н.Г. Чернышевского, в которой автор, по сути, защищает один ключевой тезис: объекты природы, как и произведения искусства прекрасны в той мере, в какой они являются носителями жизни. Все, что противоречит жизни или искажается, вследствие неблагоприятных жизненных обстоятельств, так или иначе, кажется нам безобразным. По мнению автора, эстетика Н.Г. Чернышевского предопределила дальнейшее развитие эстетической проблематики и основную ее направленность: от классического эстетического объекта к объекту, являющемуся отпечатком определенных жизненных обстоятельств, следом бытия.
В частности, для В. Дильтея жизнь – это, прежде всего, единство, связующее отдельные более или менее значимые переживания единичного существования. Переживания - это основа, находящая свое дальнейшее выражение в речи и/или практическом действии. Интерпретируя текст или совокупность практических действий человека, мы выходим не только на определяющие их качественные характеристики переживания, но на саму жизненную связанность. Исторический, т.е. отдаленный во времени, текст понимается В. Дильтеем в качестве следа, интерпретируя который, мы способны прийти к сопереживанию глубинной связи породивших его переживаний. Г. Зиммель, повествуя о футуризме как направлении, определившем основные особенности современного ему искусства, отмечает несколько значимых моментов: 1) распад единой традиционной эстетической формы (идеала) произошел благодаря «стремлению жизни к слову»; 2) следствием данного распада явилось отрицание художниками формы как таковой либо использование нарочито усложненных форм.
След значим как эстетический объект своей способностью аккумулировать «историю», «рассказ», извлекаемые (или представляемые) затем познающим субъектом в акте интерпретации. Во многом эстетика следов – это эстетика обыденного, индивидуального, устаревшего и потерявшего свои утилитарные функции. Одной из доминирующих ее тенденций является эстетизация отходов человеческой жизнедеятельности, мусора. Связав возникновение «мусорного» искусства с распространением экологических воззрений, автор полагает, что экологический контекст является его значимой объективной причиной. Субъективная причина состоит в том, что всякое живое существо, в том числе художник, стремится к наслаждению собой, отраженным во внешнем объекте. Поскольку же потребление, так же как и производство, превращает любой объект в собственность, наилучшим образом наша индивидуальность отражается в отходе. Способность концентрировать личную историю роднит отход с семейной реликвией. Наиболее информативной совокупностью следов является семейный альбом, каждая из фотографий которого повествует о семейной истории. «Мусорное» произведение искусства, реликвия, любительское фото, рассмотренные в аспекте власти, оказываются формами власти индивида над личной и/или семейной историей. Стремление к власти над жизнью и воля к самообладанию трансформируются здесь в стремление к обладанию следами жизни.
Итоговая дефиниция объекта-следа имеет следующий вид: объект-след представляет собой вещь, визуальный образ или текст, являющиеся объективациями воли к жизни, т.е. сформированные набором индивидуальных жизненных обстоятельств, не поддающиеся оценке посредством понятийного и концептуального аппарата классической эстетики.
Если провести параллель между образом и понятием, можно сделать вывод о том, что понятие-сущность и понятие-след отличаются тем же, чем классический объект отличается от объекта-следа. Так, со времен Платона любое понятие языка выражало в графической (звуковой) форме сущностные характеристики однородных объектов действительности. Из текста фактически исключались индивидуальные характеристики говорящего (пишущего), вследствие чего повествование шло как бы от лица самой реальности. Представители герменевтики впервые, наверное, обнаружили в литературном тексте автобиографический момент, тот самый, дильтеевский «след бытия, оставленный в сочинении». Продолжая их линию, постмодернистские теоретики осуществили двойную редукцию: 1) свели любого рода текст, вне зависимости от жанра, в котором он написан и цели его написания, к литературе; 2) свели любой литературный текст к совокупности следов оставившего его бытия.
В параграфе 2.5. «Автор как властитель: жизнь после «смерти» исследуются постмодернистские концепции «смерти автора», а также реальные художественные практики на предмет их пригодности для реализации авторской воли к жизни.
В периоды стабильности автору необходимо стать частью «системы» и проводником утверждаемых ею норм и ценностей. Необходимым качеством классического (тоталитарного) искусства является семантическая ясность: чтобы правильно понять авторский замысел, потребитель не должен совершать излишних интеллектуальных усилий. Находясь в жесткой системе идеологических и культурных доминант, потребитель должен лишь разделить авторское видение сюжета и/или персонажа и, в конечном итоге, внести необходимые коррективы в собственное существование.
Во всех работах, посвящённых анализу феномена постмодерна, трансформация сущности творческой деятельности характеризуется переходом от тоталитарной фигуры автора, внедряющей образно оформленные социальные нормы в сознание потребителя, к демократической фигуре скриптора, комбинирующего чужие голоса (цитаты). Став набором цитат, произведение отсылает нас не к авторскому замыслу, но к совокупности существовавших текстов, а читатель обретает определенную свободу интерпретации. Как показывает анализ реальных практик постмодернистского искусства, автор не только не исчез, но и, напротив, он лишь упрочил свои позиции. Прежде всего, он оказался вне критики: если его произведение шире его собственного замысла, автора невозможно более ни упрекнуть в отсутствии таланта, мастерства и т.п., ни уверенно констатировать наличие оных. Вненаходимость автора обернулась превращением области искусства в рынок, где наиболее востребованными оказываются товары, принадлежащие наиболее «раскрученным» маркам. Это открыло автору беспрецедентную возможность вне зависимости от таланта, но при наличии средств, осуществлять эффективную саморекламу.
Концепция «смерти автора» также дала постмодернистскому автору (скриптору) право свободно манипулировать цитатами, образами и людьми, сделав его полноправным властителем. Скриптор создаёт текст как динамичное целое, динамика которого возникает из соперничества и противоборства цитат; мастер коллажа манипулирует видимостями, и здесь внутренняя динамика заключается в несоответствии контекста включённому в него знаку; перфоманс ещё сильнее сближает искусство с политикой, поскольку в его пределах происходит манипуляция живыми людьми. Таким образом, концепция «смерти автора», будучи теоретической основой практик постмодернистского искусства, реально наделила автора практически безграничной властью.
Как и в случае ученого, творческая деятельность художника начинается с «выжигания» виртуального пространства искусства, одновременно с чем автор создает альтернативную модель реальности, призванную заменить устаревший «мир» искусства. В более крупном масштабе, перед нами, таким образом, развертывается картина циркуляции художественных элит, каждая из которых, в зависимости от идейной близости к политической власти, занимает в культуре либо доминирующее, либо оппозиционное положение. Доминирующая элита своей прямой задачей видит сохранение сложившегося политически корректного образа реальности, деятельность оппозиционной элиты диаметрально противоположна: она заключается в превращении реальности в Дикое Поле с последующей ее реструктуризацией.
Нечто подобное происходило в Европе и советской России 1920-х годов, когда сфера искусства оказалась сценой, на которой развертывалась драматическая «борьба идей». Значимой характеристикой современной культурной элиты, роднящей ее с культурными элитами 1920-х, является то, что она также совмещает в своей организации принцип дихотомии доминирующего и оппозиционного и принцип клановости. Разделив сферы влияния и «кормовые территории», кланы относительно мирно сосуществуют друг с другом. Политическая власть и сформировавшаяся к настоящему времени буржуазная по своей сути элита российского общества проявляют интерес к произведениям постмодернистского искусства, что, по нашему мнению, также является свидетельством его свершившейся легитимации.
Третья глава «Воля к жизни в структуре повседневности» содержит анализ проявлений воли к жизни в различных областях повседневной жизни. Параграф 3. 1. «Воля к жизни и борьба за урбанистический ландшафт» посвящен репрезентации феномена столкновения индивидуальных воль к жизни в территориально ограниченном городском пространстве.
Если выделенные Г.В.Ф. Гегелем способы присвоения применяются по отношению к реальному ландшафту или отдельным его фрагментам, составляющие их конкретные стратегии до некоторой степени видоизменяются. Вторым по Гегелю способом вступления в собственность является оформление, т.е. целесообразная обработка пространства. По мнению автора, данный способ включает стратегии, позволяющие, во-первых, выделить присвоенный фрагмент, исключив его из пространства Дикого Поля: строительство, реконструкцию и собственно самые разнообразные способы пространственного ограничения, т.е. окапывание, обнесение забором, натяжение веревки и т.д. Второй ряд стратегий направлен на (ре)сакрализацию и (ре)структурирование уже ограниченного пространства, и поэтому к нему относятся стратегии, посредством которых из выделенного пространства удаляются не соответствующие его характеру объекты, размещаются соответствующие объекты, оно разбивается на зоны, области, сферы и т.п. Чаще всего, воздействию указанных стратегий подвергаются территории, утратившие свое прямое функциональное предназначение, например, обветшавшие здания, заводы, фермы и тому подобное. Третий способ вступления в собственность (нанесение знака), примененный по отношению к фрагментам реального ландшафта, разделяется на стратегии поименования, обустройства фасадов и граффити. Стратегия поименования основывается на положении, согласно которому, властвует над пространством тот, кто обладает правом предписывать ему название, т.е. маркирует его знаком, указывающим на принадлежность данного пространства конкретному лицу или группе лиц.
Процесс смены властителей определенного ландшафта происходит, как правило, по одной и той же схеме: на первом этапе претендующая на власть группа применяет в отношении пространства стратегии, направленные на его деструктурирование, на стирание знаков принадлежности данного пространства определенной группе собственников; второй этап знаменуется применением стратегий, направленных на структурирование пространства и нанесение знаков, указывающих на его принадлежность новому собственнику. Эта схема прослеживается во всех областях культуры, включая науку и искусство.
Параграф 3. 2. «Воля к жизни и телесно ориентированные практики» содержит анализ стратегий вступления в собственность в случае, когда пространством контроля оказывается физическое тело. Культуры тоталитарных обществ ХХ века базируются на двух основных идеях: идее нового Человека (человека с большой буквы) и идее нового Мира (мира социальной справедливости). Транслируемые Вождем, Идеи Человека и Мира активно, как в платонизме, формируют объекты материальной действительности, подчиняя их индивидуальность родовым характеристикам, точнее, характеристикам, которые представляются в качестве родовых с точки зрения той или иной доминирующей идеологии. По окончании обработки дереализованные объекты становятся неотъемлемой частью официальной культуры. Так функционируют тоталитарные стратегии формирования, посредством которых власть вступает во владение конкретным физическим телом. Стратегии означивания в тоталитарных культурах также инициируются высшей властью. Означивание здесь есть инструмент поощрения или наказания за действительные или подразумеваемые поступки. Как инструмент поощрения оно включает в себя систему почетных званий, знаменующих достижение спортивных, военных и (вос- ) производственных успехов. Означивание как инструмент наказания включает в себя ряд общественно порицаемых характеристик («растратчик», «пьяница» и т.п.), добавляемых к имени или заменяющих имя номеров (порядковый номер, номер статьи).
Тело в обществе потребления есть товар и объект инвестиций, позволяющих ему стать конкурентоспособным товаром. Привлекательность тела как товара обеспечивается за счет функциональности и привлекательного его внешнего вида. В отношении тела как особого пространства действенными оказываются два из трех способов вступления в собственность: формирование и означивание, а также дополнительная стратегия – превращение в знак. Формирование включает ряд разнообразных стратегий, например, спорт, диететику, косметологию. Цель - строительство тела, бодибилдинг, превращающий тело в отлаженный и контролируемый механизм. В повседневной жизни идеалы задаются телами, фигурирующими в рекламных роликах, где нормальный человек приближается к идеалу лишь тогда, когда использует рекламируемый товар, обретая чистоту, здоровье, свежесть и связанное с ней отсутствие неприятного запаха и специфических выделений (герметичность). Так, вне зависимости от пола и возраста рекламное тело есть тело девственного половозрелого ребенка, застывшее в абстрактном возрасте, точнее, в столь же абстрактном безвременье. Воля к жизни, стремясь к существованию в идеальном теле, вступает в противоречие с самой собой: чтобы жить вечно, она должна застыть, практически умереть.
Тело, выходящее из состояния покоя, тотчас погружается в состояние конкурентной борьбы с другими телами. Именно поэтому мужское тело общества потребления наделяется знаками, отсылающими нас к прошлым, героическим эпохам и эпическим реалиям. Здесь качество телесной непроницаемости достигает своего апогея и настолько значимо, что, казалось бы, сближает «воина» общества потребления с описанными выше аналогами тоталитарных тел. Но это не вполне так: если тоталитарные тела формовались культурой с целью дальнейшего служения обществу и государству, то тело общества потребления формируется исключительно с целью эгоистического проживания жизни. Потерявшее молодость тело, как и вышедшая из моды вещь, изымается из употребления. Пожилое тело обладает большей семантической нагруженностью, сближающей его с реликвией и антиквариатом и представляющей собой его естественную историю. Естественная история (жизни, смерти, болезни), отпечатывается на коже (поверхности), или на любом другом органе, превращенном в поверхность, т.е. изъятом из-под телесных покровов и выставленном на обозрение. Благодаря ей, опытное тело достаточно часто становится объектом музейных экспозиций.
Присвоение посредством означивания также включает в себя ряд стратегий. В первую очередь, человеческое тело означивается при помощи присвоения ему имени, звания и т.п., во-вторых, посредством экстраполяции на него знаков отличия, содержащихся на поверхности носимой одежды и аксессуаров. Третьей стратегией присвоения тела является наколка, которая есть процесс нанесения памятных знаков на его поверхность. В данном аспекте татуирование – это способ подчинить себе тело, понимаемое как нечто внешнее, сродное отражению в зеркале. Татуировка представляет окрашенный шрам, повествующий не только о том, что некоторая история имела место быть, но и о характере самой истории. История может быть реальной и вымышленной, соответственно чему следует различать наколку и татуировку. Наколка является знаком реальной истории, приобретенной индивидом, чаще всего, в закрытых, иерархически организованных сообществах (армия, тюрьма). Татуировка есть знак вымышленной истории. Современная молодежная татуировка встраивает тело в систему виртуального опыта, в «легенду». Дополнительной стратегией обладания является превращение тела в знак. В повседневной жизни данная стратегия выражается феноменом любительской фотографии. Фотография фиксирует внешний облик и, тем самым, открывает возможности, с одной стороны, наслаждаться выражением самого себя во внешнем материальном объекте и, с другой, манипулировать собой как знаком (например, изменять контекст, в который помещено изображение).
Параграф 3.3 «Тело в пространстве: жизнь без пауз и остановок» повествует о конкретных стратегиях взаимодействия физического тела и ландшафта. Городской ландшафт представляет собой систему прямолинейно пересекающихся русел, направляющих движение потоков во избежание столкновений, заторов, пробок и т.д. Потоки состоят из материальных частиц различной массы и плотности, движимых волей к жизни, присутствующей в каждом из них. По отношению к воле ландшафт представляет собой совокупность препятствий, ограничений, дисциплинирующих граней, затрудняющих свободное перемещение материального тела во всех возможных направлениях, сжимающих тела в плотные потоки относительно однородных объектов.
Жизнь может противопоставить различного рода препятствиям, время от времени встающим у нее на пути, во-первых, объем и массу тела, наращивание которых позволяет игнорировать материальные тела меньшего объема и массы. В этой связи проблема избыточного веса и/или стремление к наращиванию мышечной массы в современной культуре может рассматриваться в качестве ответа на перенаселенность урбанистических ландшафтов. Во-вторых, стратегией выживания в указанных условиях может служить увеличение твердости тела, позволяющее игнорировать материальные тела меньшей твердости. К третьей стратегии относятся любые попытки совмещения скорости и маневренности, позволяющие при меньшей массе и плотности по меньшей мере отчасти игнорировать систему русел, «обыгрывать» препятствия, осуществлять скольжение по дисциплинарным граням ландшафта. Наиболее современным и, в то же время, наиболее ярким примером подобного обыгрывания является паркур, техники которого как раз и нацелены на использование фрагментов городского ландшафта в качестве опорных поверхностей, трамплинов и т.п. Паркур, как и виды спорта, в основе которых лежит скольжение, дает субъекту возможность ощутить состояние свободы, существенно расширив спектр направляющих уличное движение русел. Указанные виды спорта представляются своеобразными способами освоения и/или присвоения отчужденного от рядового гражданина городского пространства.
Наиболее рельефно, по мнению автора, стремление современного человека к обладанию пространством (или знаками последнего) проявляется в феномене любительского туризма. Турист – это номад, для которого любые его следы являются знаками, аккумулирующими личную историю, как историю овладения и господства. К таковым следам, прежде всего, относятся сувениры и фотографии. Сувенир – присвоенная часть чужой культуры, значимая не сама по себе, но как представитель целого. Рукотворность сувенира позволяет ему фокусировать в себе все многообразие местной культуры. Схваченный взглядом туриста объект, который в силу своей объемности не может быть присвоен, превращается в знак, и таким образом появляется памятная фотография, т.е. снимок освоенного номадом места. Фотография «на фоне» объекта возникает в результате означивания номадом собственного тела и одновременного наложения его на означенный объект. В полученной знаковой комбинации знак тела является доминирующим; он неизменно находится в центре и/или на переднем плане композиции, он агрессивно выдвинут на предполагаемого зрителя, заставляя последнего почувствовать величие акта двойного обладания, т.е. одновременного господства автора снимка над его собственным телом и освоенным объектом.
В параграфе 3. 4. «Воля к власти: текстуально и визуально фиксированные формы повседневной жизни» анализируется феномен текстуальной или визуальной биографии как личной и/или семейной историей, взятой в ее отрешенном, предметном виде. Стремление к власти над жизнью трансформируется здесь в стремление к обладанию следами жизни. И поскольку наиболее информативными следами бытия являются понятия, стремление воли к жизни властвовать над собой в своей внешней форме наиболее отчетливо проявляется в стремлении к формированию различного рода текстуальных объективаций (истории, биографии, автобиографии, малой истории).
Биография начинается с разрозненных социально значимых случаев, рассказанных очевидцами или почерпнутых в архивах, которые затем формируют основу личности статусного субъекта (или группы субъектов) и, наконец, процесс завершается превращением данного субъекта в конкретного «живого» человека, вследствие умножения его индивидуальных характеристик. При этом первый и третий этапы становления биографии совпадают с периодами установления и упадка власти, второй характерен для периодов политической и социокультурной стабильности.
Основная характеристика биографий периода стабильности – образцовость персонажа, доходящая до полного подавления его индивидуальности, вписанность его в систему норм. Вместе с постепенной десакрализацией власти количество индивидуальных черт персонажа значительно возрастает, благодаря чему ядро личности распыляется в предельном случае на ряд независимых микросубъектов, не имеющих ничего общего друг с другом. Так осуществляется переход от образцовости к индивидуальности, которая сама по себе становится самоценной. В период окончательной десакрализации власти культура насыщается уже не биографиями, но автобиографиями. Автобиография – средство автосакрализации, возможной только тогда, когда узаконенных властью образцов уже не существует, как не существует и строго установленных стереотипов «нормального» поведения. В завершении автобиография трансформируется в «малую историю», цель написания которой заключается уже не в демонстрации богатства индивидуальности, но в формировании некоей вымышленной фигуры, за которой скрывается авторское «Я». В отличие от автобиографии малая история может не иметь никакого отношения к реальной человеческой жизни.
Можно предположить, что классическое искусство тяготело к истории, понимая под последней объективное описание значимых событий; модернистское, в свою очередь, сблизилось с автобиографией, т.е. с изложением событий от лица известного персонажа; постмодернистское отвергло социальную значимость события и «рассказчика» и утвердило вышеизложенные принципы малой истории. При этом, классическое искусство, как объективное описание, стремилось к истине; модернистское, как индивидуальное описание – к правдивости; постмодернистское, как индивидуальное описание незначительных событий – к правдоподобию.
На индивидуальном и семейной уровне история концентрируется в фотографии. Обладая обаянием подлинности, любительская фотография заменяет собой личную и семейную историю, и в этом смысле она представляется одним из весьма эффективных способов контроля над жизнью. Фотография позволила человеку выйти за пределы собственной жизни и наслаждаться ею как чем-то внешним. Как особая форма власти фотография может пониматься также в связи с ее способностью «схватывать» реальность. Меж тем, фотография есть не само бытие, а лишь его след, открытый манипуляциям, возможности которых, благодаря современным компьютерным технологиям, практически безграничны. Так, в настоящее время существует весьма отчетливая тенденция к присвоению (пусть виртуальному) чужих судеб, к производству виртуальных генеалогических линий и т.п. Один из ее аспектов, связанный с присвоением субъектом чужого облика и места в истории, рассмотрен в тексте диссертации на примере ряда фотографических проектов журнала «Караван историй» (автор проектов - Е. Рождественская).
Параграф 3.5. «Рационализация представлений о мертвом теле как обоснование теорий и практик его утилизации» содержит анализ трансформаций отношения культуры к мертвому телу и изменения практик взаимодействия с ним. В конце XIX века человечество рационализировало отношение к мертвому телу, поставив задачу избавления от него в единый круг проблем, касающихся засорения окружающей среды отходами человеческой жизнедеятельности. Фактически мертвое тело стало восприниматься в качестве своеобразного биологического отхода. Применяемые по отношению к нему основные стратегии эковласти идентичны описанным выше.
На протяжении всей истории человечества мертвое тело принадлежало строю символического, т.е. религиозно-мифологического знания и органичным образом вписывалось в представления о загробном мире, спасении и воскресении. Ингумация позволила решить две задачи: 1) убрать мертвецов с земной поверхности и 2) сохранить тело, историю, память. Дальнейшая экономия на мертвом привела к распространению практик кремации. Корни современной кремации уходят, с одной стороны, в антицерковный протест российского революционного пролетариата и, с другой, в технологии смерти Третьего рейха. Специфика смыслового наполнения кремационных практик варьируется вследствие сущностных отличий указанных периодов – периода революционной нестабильности СССР и периода стабильности нацистской Германии. В СССР кремация была выбрана истинно пролетарским способом погребения во многом по причине ее противоположности традиционной христианской ингумации. Ко времени формирования концлагерей фашистское общество уже вступило в фазу стабилизации и посредством трупосожжения очищало подконтрольные территории от биологического «мусора». Рационализация воззрений на мертвое тело обусловила и появление технологий его утилизации, направленных на изъятие из него сырья и дальнейшую производственную переработку последнего. По мнению автора, появление данных технологий именно в нацистской Германии не случайно, поскольку ницшеанское «преодоление человека» Сверхчеловеком можно интерпретировать и как его использование в качестве продукта.
Понимание каннибализма, исходя из понятия воли к власти, выводит исследователя на выявление сущности ряда криминальных сюжетов, в которых он может рассматриваться как преступление нормы, влекущее за собой ощущение наслаждения. Логика прозрачна: элита – это те, кто властвует над другими, преодолевает общечеловеческие ценности и не привязывается к определенной территории. В этом контексте каннибализм есть, с одной стороны, средство увеличения собственной власти, и, с другой – акт преодоления общественно принятых ценностей. Впрочем, каннибализм в его современном понимании имеет еще один лик, производный от характера новоевропейской рациональности. Европейская медицина, расчленив человеческое тело на систему тканей и органов, предопределила современное отношение к нему как к своеобразному конструктору, части которого при необходимости могут быть заменены соответствующими частями другого конструктора. Уже в конце двадцатых годов ХХ века человечество научается использовать трупную кровь для переливания ее живым, а в шестидесятые налаживается практика пересадки взятых от мертвых доноров тканей и создаются первые банки донорских органов. С течением времени человечество постепенно привыкает к новому определению: «человек человеку - материал (сырье)». Примечательно, кинематограф начал паразитировать на теме вампиров примерно с двадцатых годов ХХ века (!). Использовать мертвое тело как строительный материал – в предельном случае это может означать не только использование крови, тканей и органов взамен утраченным или «износившимся», но и употребление изъятых из мертвого тела продуктов в пищу. Отметим, что к настоящему времени человечество уже вполне спокойно воспринимает этот рационально обоснованный вид каннибализма и даже издает рецепты блюд с человечиной.
Что касается выставления мертвых, то если расширить само понятие выставления, придав ему смысл экспозиции, то в настоящее время оно распространено предельно широко, т.е. ровно настолько, насколько насущной для современной цивилизации представляется проблема изгнания смерти, придания ей неестественно презентабельного вида. Так, в 1998 году Гюнтер фон Хагенс выставил двести законсервированных человеческих трупов. В 80–90-е годы (в России) возникло особое направление искусства кино и живописи – некрореализм. К сожалению, это далеко не единственные примеры превращения мертвого тела в произведение искусства.
В заключении диссертации подводятся ее основные итоги, а также намечаются перспективные направления дальнейшего исследования.
Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора:
В изданиях, рекомендованных ВАК РФ
- Трунев С.И. Воля к жизни и культура: идеальные модели взаимодействия / С.И. Трунев // Социально-гуманитарные знания. 2008. № 10. С. 232-239. [0,5 п.л.]
- Трунев С.И. Динамика элит и периодизация российского постмодерна / С.И. Трунев, В.С. Палькова // Обсерватория культуры, 2009. № 2. С. 92-96. [0,5 п.л., авт. 0,3]
- Трунев С.И. Жизнь как ценность: проблемы и противоречия / С.И. Трунев // Философия и общество. 2008.№ 4 (52), С. 118-126. [0,3 п.л.]
- Трунев С.И. Жизнь культуры в зеркале власти / С.И. Трунев, Г.Г. Карпова // Регионология. 2009. № 3. С. 271-281. [0,75 п.л., авт. 0,35]
- Трунев С.И. Постмодернистский автор: жизнь после «смерти» / С.И. Трунев // Социально-гуманитарные знания. Региональный выпуск. 2009. С. 23-30. [0,6 п.л.]
- Трунев С.И. Саратов: модели идентичности / Т.П. Фокина, С.И. Трунев // Обсерватория культуры. 2006. № 1. С. 42-47. [0,7 п.л., авт. 0,4]
- Трунев С.И. Эстетика следов: воля к власти в контексте авангардного искусства / С.И. Трунев // Известия Саратовского университета. Серия Философия. Психология. Педагогика. 2008. Том 8. Выпуск 2. С. 58-62. [0,5 п.л.]
- Трунев С.И. Ценность жизни в зеркале культуры / С.И. Трунев // Социально-гуманитарные знания. 2009. № 8, С. 16-22. [0,4 п.л.]
- Трунев С.И. Homo soveticus и Homo consumens: подвиги производства и потребления (философский анализ) / С.И. Трунёв, В.С. Палькова // Вестник Челябинского государственного университета. Философия. Социология. Культурология. 2009. Выпуск 14. № 33 (171). С. 35-40. [0,5 п.л., авт. 0,3]
Монографии
- Трунев С.И. Цивилизация, отходы, власть: опыты философского осмысления / С.И.Трунев / под. ред. проф. Д.В. Михеля. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2002. 8,25 п.л.
- Трунев С.И. К интерпретации культурных кодов ряда индоевропейских культур / С.И.Трунев. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2005. 2,5 п.л.
- Трунев С.И. Художники и экстремисты: искусство в переходный период / С.И.Трунев. Саратов, СПб.: ЛИСКА, 2007. 4 п.л.
- Трунев С.И. Воля к жизни и культура: модели взаимодействия / С.И.Трунев. Саратов: ООО «Наука», 2009. - 12 п.л.
Статьи в коллективных монографиях
- Трунев С.И. Опыт пространственно-магистического материаловедения / С.И.Трунев // Власть. Судьба. Интерпретация культурных кодов: Кол. моногр. / Под ред. В.Ю. Михайлина. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2003. С. 190-202. [0, 75 п.л.]
- Трунев С.И. Моментальность судьбы в поединке и массовой битве (на материале индийского эпоса «Махабхарата») / С.И.Трунев // Судьба. Интерпретация культурных кодов: 2003./ под. общ. Ред. В.Ю. Михайлина. Саратов: Научная книга, 2004. С. 42-53. [0,75 п.л.]
- Трунев С.И. Слепая Смерть: у истоков научного мифотворчества / С.И.Трунев // Миф архаический и миф гуманитарный. Интерпретация культурных кодов: 2006. Саратов; СПб: ЛИСКА, 2006. С. 49-59. [0,6 п.л.]
- Трунев С.И. Тела и вещи: идентичность памяти / С.И. Трунев // Культурная память. Интерпретация культурных кодов: 2008 / сост. и общ. ред. В.Ю. Михайлина. Саратов, СПб: ЛИСКА, 2008. С. 28-36. [0,5 п.л.]
Публикации в электронных реферируемых изданиях,
зарегистрированных в ФГУП НТЦ «Информрегистр»
- Трунев С.И. Специфика взаимодействия воли к жизни и культуры: философский анализ / С.И. Трунев // Аналитика культурологии: электронный научный журнал. http://analiculturolog.ru/ № 1 (16), 2010. Дата размещения материала: 13.04.10. [0,9 п.л.]
- Трунев С.И. Понятие воли к жизни в текстах западноевропейских и отечественных философов XIX-XX веков / С.И. Трунев // Аналитика культурологии: электронный научный журнал. http://analiculturolog.ru / № 1 (16), 2010. Дата размещения материала: 12.04.10. [0,5 п.л.]
Материалы всероссийских и международных конференций
- Трунев С.И. Приращение пространств как законная стратегия существования (попытка картографии) / С.И. Трунев // Философия. Метафизика. Язык: сб. науч. тр. / Философское об-во им. С.Л. Франка. Саратов: Поволжский межрегиональный учебный центр, 1998, С. 77-82. [0,3 п.л.]
- Трунев С.И. Образы научной истины в современной философии: оценка альтернатив / С.И. Трунев // Бытие и познание: межвуз. науч. сб. Саратов: СГТУ, 1999, С. 74-79. [0,25 п.л.]
- Трунев С.И Дисциплинарное пространство и потоковый режим / С.И. Трунев // Культура и человек в современной картине мира: Межвуз. науч. сб. Саратов: 2001. С. 57-59. [0,25 п.л.]
- Трунев С.И. Культура и цивилизация: от закрытого к открытому пространству / С.И. Трунев // Синергия культуры: труды всерос. науч. конф. / под ред. проф. А.В. Волошинова. Саратов: СГТУ, 2002. С. 167-172. [0,3 п.л.]
- Трунев С.И. Постмодернизм как эстетический эффект демократии / С.И. Трунев // Перспективы культурно-цивилизационной эволюции общества: Межвуз. сб. науч. тр. Саратов: Аквариус, 2003. С. 45-49. [0,28 п.л.]
- Трунев С.И. Экологический дискурс власти в постиндустриальном обществе / С.И. Трунев // Смысл жизни личности в эпоху посткнижной культуры: Межвуз. сб. науч. тр. Саратов, Изд-во Сарат. ун-та, 2003. С. 142-148. [0,37]
- Трунев С.И. Перемещение и означивание: воля к власти в современной культуре / С.И. Трунев // Современная парадигма социально-гуманитарного знания: межвуз. сб. науч. тр. Саратов: Аквариус, 2004. С. 119-124. [0,3 п.л.]
- Трунев С.И. Саратов: пространственная структура и поведенческая идентичность эндемиков / С.И. Трунев // Города региона: культурно-символическое наследие как гуманитарный ресурс будущего: материалы Междунар. науч.-практ. конф./ под ред. проф. Т.П. Фокиной. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2004. С. 56-59. [0,25 п.л.]
- Трунев С.И. Репрезентативность и функциональность городской архитектуры: философские аспекты / С.И. Трунев // Современный город: социокультурные и экономические перспективы. Саратов: Научная книга, 2004. С. 42-49. [0,4 п.л.]
- Трунев С.И. Философия жизни как поворотный пункт развития эстетики / С.И. Трунев // Социальные и духовные основания общественного развития: межвуз. науч. сб. Саратов: Научная книга, 2004. С. 106-109. [0,25]
- Трунев С.И. Плюрализм мышления: социокультурные эффекты / С.И. Трунев // Философия, человек, цивилизация: новые горизонты ХХ века. Саратов: Научная книга, 2004. С. 205-210. [0,3 п.л.]
- Трунев С.И. Культура демократического общества: экстремизм и терроризм / С.И. Трунев // Res cogitans #1. Саратов: Научная книга, 2005. 38-40. [0,3 п.л.]
- Трунев С.И. Жизнь горожанина: между игрой и праздником / С.И. Трунев // Город: глобальные перспективы и местные контексты: межвуз. сб. науч. статей. Саратов: Изд-во Латанова В.П., 2005. С. 71-75. [0,25 п.л.]
- Трунев С.И. Гегель и художники: искусство как реализация стратегий вступления в собственность / С.И. Трунев // Абсолютный Гегель: теоретический альманах Res cogitans #2. М. ООО Издат. дом «Юность», 2006. С. 64-69. [0,3 п.л.]
- Трунев С.И. Воля к жизни в пространстве города: агрессивные виды спорта / С.И. Трунев // Современный город: повседневность и экстремальность: сб. науч. тр. по материалам Всерос. науч.-практ. конф. Саратов: СГТУ, 2006. С. [0,25 п.л.]
- Трунев С.И. Воля к жизни как основание цивилизации риска / С.И. Трунев // Общество риска и человек в ХХI веке: альтернативы и сценарии развития. Москва-Саратов: Издат. центр «Наука», 2006. С. 74-78. [0,25 п.л.]
- Трунев С.И. Воля к жизни и идеи циклического развития культуры / С.И. Трунев // Стратегии и идеалы современного общественного развития. Саратов: Издат. центр «Наука», 2008. Ч. 1. 111-115. [0,25 п.л.]
- Трунев С.И. Мужская телесность: знаки мужества или констатация избытка? / С.И. Трунев // Мужское и мужественное в современной культуре: науч. докл. и сообщ. / отв. ред. Н.Х. Орлова. СПб.: 2009. С. 6-9. [0,4 п.л.]
- Трунев С.И. Жизнь как онтологическое основание культуры: модели взаимодействия / С.И. Трунев // Современная онтология – III. Категория взаимодействия: материалы Междунар. науч. конф. СПб.: Издат. дом С.-Петерб. ун-та., 2009. С. 521-527. [0,35 п.л.]
- Трунев С.И. Философия жизни и возможности нормативного субъекта / С.И. Трунев // Мир человека: нормативное измерение: Сб. науч. тр. Саратов: СГАП, 2009. С. 86-88. [0,3 п.л.]
- Трунев С.И. Жизнь и философия: единство и борьба противоположностей? / С.И. Трунев // Жизненный мир философа в эпоху глобализации: сб. науч. тр. по материалам Пятых Аскинских чтений. Саратов: Издат. центр «Наука», 2009. С. 88-93. [0,3 п.л.]
[1] Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. М., 1934. С. 10.
