Алломорфизм выражения таксисных отношений (на материале русского и лезгинского, а также даргинского, аварского и английского языков)

На правах рукописи

ХАНБАЛАЕВА САБИНА НИЗАМИЕВНА

АЛЛОМОРФИЗМ ВЫРАЖЕНИЯ ТАКСИСНЫХ ОТНОШЕНИЙ

(на материале русского и лезгинского, а также даргинского,

аварского и английского языков)

Специальности: 10.02.02 – Языки народов Российской Федерации

(дагестанские языки),

10.02.20 – Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

МОСКВА – 2011

Работа выполнена в отделе грамматических исследований

Института ЯЛИ им. Г. Цадасы ДНЦ РАН

Научный консультант – доктор филологических наук,

профессор Керимов Керим Рамазанович

Официальные оппоненты:

Доктор филологических наук, профессор

Эфендиев Исрафил Исмаилович

Доктор филологических наук, профессор

Красухин Константин Геннадьевич

Доктор филологических наук, доцент

Тадинова Роза Абдулманаповна

Ведущая организация

ГОУ ВПО «Дагестанский государственный педагогический университет»

Защита состоится __________2011 г. в __ часов на заседании диссертационного совета Д 002. 006. 01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Институте языкознания РАН по адресу: 103009, г. Москва, Большой Кисловский пер., 1/12.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Института языкознания РАН

Автореферат разослан «_» 2011 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета, д.ф.н. П.П. Дамбуева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Предметом реферируемого исследования является алломорфизм репрезентации таксисных отношений в разноструктурных языках (русском и лезгинском, а также даргинском, аварском и английском). Сферой действия таксисных отношений является высказывание. Следовательно, объектом изучения являются высказывания, содержащие полипредикативные комплексы, компоненты которых сопряжены таксисными отношениями.

Первооткрыватели категории таксиса (Л. Блумфилд, Б.Ли Уорф, Р.О. Якобсон) эксплицировали её на материале языков (нивхский и хопи), где таксисные отношения выражаются системой специальных морфологических единиц. Дальнейшее развитие теории таксиса осуществлялось в основном на материале русского, германских, романских языков, где он выражается на уровне конструктивного синтаксиса. Таксис исследован преимущественно в рамках функционально-семантического подхода. При этом формоцентрический подход в его описании отошёл на второй план. Исследование таксиса на материале языков с его морфологическим выражением, то есть именно как самостоятельной категории глагола, не получило должного развития. Между тем именно знакомство с материалом таких – таксисных [Недялков 1999] – языков послужило основанием для экспликации категории таксиса. Эти обстоятельства предопределили выбор языков для исследования алломорфизма в выражении таксиса. С одной стороны – языки, где таксисные отношения выражаются специальной парадигмой единиц морфологической категории глагола (лезгинский, даргинский, аварский), а с другой стороны – языки, где нет морфологической категории таксиса, и соответствующая лакуна замещается преимущественно синтаксическими средствами (русский, английский).

В последние годы появились работы, посвящённые описанию таксиса в дагестанских, тюркских языках, относимых, как и русский язык, к деепричастным языкам. Морфологические единицы этих языков, традиционно трактовавшиеся как деепричастия, стали интерпретироваться с использованием понятийного аппарата теории таксиса. При этом обнаружилось, что обозначавшиеся обычно термином деепричастие глагольные формы дагестанских языков имеют различные грамматические свойства. Совпадая по адвербиальным функциям, они в то же время отличаются от деепричастий, например, нивхского языка. Эти единицы могут быть различными по составу грамматических признаков в разных деепричастных языках, а также внутри одного и того же языка. Наблюдения над морфологическими единицами адвербиального содержания дагестанских языков (лезгинского, даргинского, аварского) показывают, что применение по отношению к ним термина деепричастие очень упрощает реальную картину. Таксисные формы в этих языках образуются как от нефинитных единиц, так и от финитных видо-временных форм. Кроме того, термин деепричастие устойчиво ассоциируется с классом неизменяемых словоформ обстоятельственного содержания. Если обозначать единицы словоизменительной парадигмы таксисных форм термином деепричастие, то следует также признать, что деепричастие может иметь словоизменительную парадигму таксиса.

С другой стороны, деепричастия русского языка не имеют собственных временных значений. Не маркированы временными значениями и таксисные деепричастия нивхского языка. А морфологические формы таксиса дагестанских языков могут иметь в своём составе модально-временные показатели.

Учитывая эти обстоятельства, мы используем в работе для обозначения морфологических единиц таксисного содержания термин конверб. Этот термин предлагается В.П. Недялковым [1999: 14] для обозначения нефинитных глагольных форм, выступающих в роли обстоятельств и не способных быть единственной глагольной формой неэллиптического предложения. Такие единицы могут быть как адвербиальной, так и адъективной или субстантивной семантики. В нашей работе рассматриваются в основном конвербы адвербиальной семантики, выступающие в обстоятельственных функциях и выражающие разновидности временных и обусловленности отношений к опорному предикату.

Возможности русских деепричастий в выражении таксисных отношений ограничены. Одновременность и предшествование выражаются ими при помощи граммем НСВ и СВ категории вида. А.В. Бондарко рассматривает эти значения, выражаемые деепричастиями, как использование граммем морфологической категории вида в несобственных функциях [1971: 63]. Другие морфологические средства, специализированные на функции выражения таксисных отношений, в русском языке отсутствуют. Все разновидности таксисных отношений, выражаемые нефинитными таксисными конвербами в дагестанских языках, в русском языке передаются конструкциями придаточных предложений. В основном на уровне синтаксиса выражаются таксисные отношения и в английском языке. Формы относительного времени английского языка, рассматриваемые как средство выражения таксисных отношений, выступают и в функциях независимого предиката, то есть они не являются морфологическими единицами, категориальным содержанием которых являются именно таксисные отношения. Морфологической категории таксиса нет и в английском языке. Тем не менее, современная теория и типология таксиса в большей степени опирается на материал русского, германских, романских языков, в которых морфологическая категория таксиса не представлена.

Описание таксиса в виде функционально-семантического поля (ФСП), гармонично сочетает формоцентрический подход с функционально-семантическим. Построение ФСП определённой функционально-семантической категории (ФСК) предполагает описание всех средств её выражения и установление их иерархии – ядра и периферии. В роли ядра ФСП может выступать морфологическая грамматическая категория. Описание такой грамматической категории с применением формоцентрического подхода является частью построения ФСП при реализации функционально-семантического подхода.

Грамматическим ядром ФСП таксиса в лезгинском, даргинском, аварском и др. дагестанских языках является словоизменительная парадигма таксисных конвербов. Алломорфными таким конвербам средствами репрезентации таксисных отношений являются конструкции придаточных предложений русского языка, конструкции с формами относительных времён и согласование времён в английском языке. ФСК имеют универсальную, межъязыковую природу, а ФСП, представляющие собой совокупность языковых средств конкретного языка, как правило, алломорфны по отношению к универсальным семантическим категориям. Семантические признаки ФСК таксиса, как и других ФСК, могут получать алломорфное выражение в пределах одного и того же языка и, тем более, в языках разных генетических и типологических классов. А в языках разных структурных типов может различаться сам характер распределения семантических признаков ФСК таксиса между языковыми уровнями. Таксисные отношения, выражаемые преимущественно синтаксическими средствами в русском и английском языках, в лезгинском, даргинском, аварском языках оформляются средствами морфологии, поэтому для последних не свойственна система сложноподчинённых предложений. Это делает интересным, с точки зрения типологии таксиса, контрастивное и универсально-типологическое изучение форм выражения таксиса в языках различного строя, в особенности – генетически и типологически далёких. Такое изучение даёт наблюдения о степени грамматикализации таксиса в сопоставляемых языках, о номенклатуре таксисных значений и способах их языкового выражения. Черты алломорфизма в проявлениях категории таксиса в сравниваемых языках могут быть у этих языков изоморфными с другими языками.

Материал дагестанских языков в сферу сопоставительного и типологического исследования таксиса до последнего времени вовлекался эпизодически, хотя они и относятся к деепричастным, то есть таксисным, языкам. Между тем, в них представлены иные типы таксисных конвербов, нежели в нивхском и других языках, где специализированные формы зависимого таксиса определяются как деепричастия. Характер выражения таксисных отношений в дагестанских языках значительно расширяет представления об обсуждаемой категории, а также даёт эмпирические основания для более убедительного решения некоторых дискутируемых вопросов теории таксиса: широкое и узкое (исключающее отношения обусловленности) толкование семантики таксиса, разграничение зависимого и независимого таксиса русского языка и др.

Актуальность настоящего исследования, таким образом, определяется необходимостью расширения представлений о семантике и способах языкового выражения относительно «молодой» для лингвистической теории грамматической категории путём вовлечения в сферу её изучения новых эмпирических данных. Наблюдения о специфике проявления ФСК таксиса в сравниваемых языках представляют значительный интерес для развития теории и типологии обсуждаемой грамматической категории. Значимость таких наблюдений обусловлена тем, что в этих языках представлен ранее не привлекавший достаточного внимания тип морфологической грамматической категории таксиса.

Грамматические признаки конвербов, составляющих парадигму этой категории, сильно отличаются от устойчивых представлений, закрепившихся за «ярлыком» деепричастие под влиянием русской и европейской грамматической традиций. Специализированные таксисные конвербы дагестанских языков комплексно, как единицы самостоятельной морфологической категории, до недавнего времени не исследовались. На основе функционального сходства они обычно определялись как деепричастия. В то же время само наличие деепричастий как класса словоформ, например, в лезгинском языке, ставилось под сомнение, или же оговаривалась условность использования по отношению к ним термина деепричастие [Гаджиев 1963; Шейхов 1993; Топуриа 1959; Талибов 1966; Мейланова 1967]. Аналогичное положение имеет место и в описании этих морфологических единиц в других дагестанских языках. В связи с этим для грамматик самих дагестанских языков, а также для интерпретации их материала в типологических исследованиях важным представляется выбор подхода и терминов, адекватно отражающих грамматические свойства единиц парадигмы таксиса – морфологической грамматической категории, ранее отсутствовавшей в их описаниях. Таким образом, обсуждаемые в диссертации проблемы актуальны и для преодоления пробела в описании собственно дагестанских языков.

Сравнительно-типологическое изучение проявлений ФСК таксиса на материале обсуждаемых в диссертации языков актуально также в плане получения новых наблюдений:

- относительно зависимости соотношения в языке простых и сложных предложений от распределения семантических признаков ФСК таксиса между уровнями языка – морфологическим и синтаксическим;

- о взаимодействии семантических признаков таксиса с видовыми значениями в составе таксисных конвербов. Известно, что таксисные отношения включают аспектуальную характеристику соотносимых предикатов. Системные описания аспектуальных категорий дагестанских языков предприняты относительно недавно [Керимов 1996; 1997; 2002; Маллаева 1998; Магомедовой 2010]. Экспликация категории вида создаёт условия и для изучения таксиса;

- о параметрах типологии таксиса. Вовлечение в сферу исследования нового материала позволяет верифицировать или уточнять уже известные типологические характеристики таксиса, а также формулировать новые;

- о диахронии зависимого таксиса. По данным русского и деепричастных языков типа нивхского устанавливается, что нефинитная модель таксиса возникает на основе аспектуальных противопоставлений [Плунгян 2000: 272]. Морфемы таксисных конвербов дагестанских языков имеют прозрачные параллели с аффиксами местных падежей склонения имён [Сидоренко 2001]. В грамматикализации таксисных отношений в этих языках большую роль играют пространственные представления и др.

Целью настоящей диссертации является, таким образом, расширение и уточнение представлений о семантических границах и структурной организации относительно новой для лингвистической теории категории таксиса путём введения в сферу исследования ранее не привлекавшего достаточного внимания типа морфологической категории таксиса. Для достижения этой цели в работе проведен комплексный анализ алломорфных способов выражения семантических признаков универсальной ФСК таксиса на материале разноструктурных русского, лезгинского, а также даргинского, аварского и английского языков. Осуществление такого анализа предполагает решение следующих исследовательских задач:

1. Обсуждение трудностей теоретического и практического плана, возникающих при описании исследуемых морфологических единиц дагестанских языков в традиционных терминах, и обоснование возможности их более адекватной интерпретации в парадигме теории таксиса;
2. Аналитическое обсуждение теоретических характеристик и параметров типологии таксиса, а также вопросов, связанных с экстраполяцией положений теории таксиса на материал дагестанских языков;
3. Обоснование семантического единства таксисных отношений (включая признаки обусловленности) на основе общего для них семантического признака сопряжённости (А.В. Бондарко) компонентов полипредикативного комплекса, а также структурного единства, выражающегося в однородности способов выражения в каждом языке;
4. Разграничение пересекающихся понятий таксиса, абсолютного и относительного времени на основе сравнения выражения этих категорий в русском, английском, а также лезгинском, даргинском и аварском языках, где их различие представлено разными системами морфологических единиц;
5. Комплексное сопоставление алломорфных средств выражения таксисных отношений в сравниваемых языках на основе разновидностей семантики одновременности, разновременности и обусловленности, обсуждение их содержательных и формальных характеристик;
6. Теоретическая интерпретация и классификация выявленных в сравниваемых языках алломорфных средств выражения таксисных отношений, определение их грамматического статуса;
7. Характеристика моделей категории таксиса в сравниваемых языках, определение их типологических параметров;
8. Выявление взаимосвязи между типом категории таксиса, степенью её грамматикализации и синтаксической организацией высказывания в сравниваемых языках;
9. Определение сферы приложения полученных в исследовании результатов, а также перспектив дальнейшего изучения категории таксиса и др.

Научная новизна настоящей диссертации состоит в том, что в ней впервые путём сопоставления на базе ФСК эксплицируется алломорфизм выражения таксисных отношений в разноструктурных языках, ранее в таком аспекте не исследовавшихся. Комплексно эксплицируется представленный в дагестанских языках тип морфологической категория таксиса.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что полученные в ней результаты служат расширению и углублению представлений об относительно мало исследованной, а в ряде языков и вовсе теоретически ещё не осмысленной категории, от способов выражения которой в значительной мере зависят особенности грамматического строя языка в целом. Сходства и различия в номенклатуре таксисных значений, алломорфизм их репрезентации в сравниваемых языках представляют интерес для лингвистической типологии и теории грамматических категорий. Результаты исследования значимы также для построения более современных теоретических грамматик дагестанских языков.

Практическая ценность полученных данных обусловлена их новизной и теоретической значимостью. Они могут найти применение в вузовских курсах по лингвистической типологии, сопоставительным грамматикам русского и дагестанских языков, в учебных грамматиках охваченных анализом дагестанских языков. Описанные в работе корреляты выражения таксисных значений могут быть использованы в лингводидактических целях при обучении русскому и английскому языкам в дагестанской школе, в переводческой работе.

Для получения искомых результатов в диссертации сопоставляется выражение семантических признаков ФСК таксиса в русском и английском языках с алломорфными средствами выражения тех же таксисных отношений в лезгинском, даргинском и аварском языках дагестанской группы северокавказской языковой семьи. Преимущественное внимание уделяется морфологическим свойствам таксисных конвербов, поскольку именно в их устройстве и содержании заключена специфика таксиса дагестанских языков.

Таксис рассматривается в диссертации как ФСК, которая может репрезентироваться единицами различных уровней, в том числе – особой морфологической грамматической категорией глагола. Поскольку удельный вес морфологических и синтаксических средств выражения таксисных функций в сравниваемых языках различен, то эффективным способом выявления межъязыковых коррелятов является сопоставление на основе семантических признаков ФСК. Отправной точкой при этом служит семантическое содержание ФСК таксиса русского языка, получившее в научной литературе цельную и последовательную интерпретацию. Из дагестанских языков более детально исследуются таксисные конвербы лезгинского языка. Это способствует получению целостного представления о морфологической парадигме таксиса и наглядно демонстрирует её алломорфность системе придаточных предложений русского языка.

Семантической опорой в данной работе являются разновидности таксисных значений русского языка: значения одновременности, предшествования, следования, различные виды семантики обусловленности. Этот выбор объясняется обстоятельствами теоретического и практического плана. С одной стороны, категория таксиса достаточно полно и последовательно описана именно на материале русского языка [ТФГ 2001: 234-295 и др.]. С другой стороны, это объясняется потребностями вузовского и школьного изучения русского и английского языков носителями больших, по числу говорящих на них, дагестанских языков, в частности – лезгинского, даргинского, аварского.

Для решения стоящей перед диссертацией задачи применяются методы и приёмы сопоставительной (контрастивной) лингвистики. Контрастивное исследование языков с целью выявления черт алломорфизма и изоморфизма между ними на базе семантических признаков ФСК продемонстрировало свою эффективность и теоретическую состоятельность. В настоящей диссертации термины сопоставительный и контрастивный используются как синонимичные. В работе используются также описательный метод, приёмы перевода и лингвистического эксперимента.

Теоретической базой диссертации служат грамматические описания исследуемых языков (русского, английского, лезгинского, даргинского, аварского), труды российских и зарубежных лингвистов по теории таксиса, исследования по сопоставительному языкознанию и лингвистической типологии.

Материалом исследования являются примеры высказываний, отобранных автором из текстов художественной литературы, фольклора, публикаций в средствах массовой информации на исследуемых языках. Материал по дагестанским языкам отбирался также из устной речи информантов – носителей языков. Использовались также примеры, интерпретируемые в грамматических описаниях обсуждаемых языков, в трудах других авторов по теории таксиса.

Языковые примеры переводятся на русский язык по методике, используемой при анализе зависимого таксиса на материале нивхского языка в сопоставлении с русским в [Недялков, Отаина 2001: 296-319]. Жирным шрифтом выделяются слова, соответствующие по значению друг другу. Соотносимые друг с другом глагольные формы обозначены цифрами в круглых скобках. Дефисами в примерах из дагестанских языков показано морфологическое членение словоформ; дефисы в дословных русских переводах, данных в скобках, объединяют слова, соответствующие одной переводимой словоформе. В дословных переводах сохраняется порядок слов оригинала. Например: Ам (1)хтанамазди, за са кардал (2)кьил эцигда (З.Э.) 'Как только он вернётся, я приму решение (досл.: Он (1)вернётся-как-только, я одном на-деле (2)голову склоню)'.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. ФСК таксиса выражается в сопоставляемых языках алломорфными языковыми средствами: морфологическими категориями, структурируемыми примерно четырьмя десятками тасисных конвербов в дагестанских языках, и преимущественно синтаксическими конструкциями – в русском и английском языках. Сопоставимым с грамматической парадигмой таксисных форм дагестанских языков средством репрезентации таксиса в русском и английском языках является парадигма конструкций придаточных предложений;

2. Категория таксиса в дагестанских языках структурируется таксисными конвербами, грамматические свойства которых отличаются от морфологических форм модели таксиса, определяемой как нефинитная в [Плунгян 2000: 271-273]. Считается, что в нефинитной модели специализированные формы таксиса не выражают граммем абсолютного времени. К такой модели относят и таксис дагестанских языков. Однако нефинитные конвербы здесь образуются и от финитных форм, которые содержат граммемы времени и модальности. Представляется, что в рамках нефинитной модели таксис дагестанских языков может быть выделен в отдельный тип.

3. Единство парадигмы таксисных конвербов в дагестанских языках служит аргументом в пользу трактовки содержания таксиса как совокупности семантических признаков – одновременности, разновременности и обусловленности, инвариантным для которых является признак сопряжённости компонентов в полипредикативном комплексе. Семантическое единство временных отношений и отношений обусловленности подтверждается случаями изоморфизма в их репрезентации и при морфологическом, и при синтаксическом выражении таксиса. Например, лезгинский конверб временной зависимости на -ла широко используется для обозначения условия. Аналогично ведёт себя русский союз когда: Когда б имел я златые горы и реки полные вина, все отдал бы за ласки, взоры, чтоб ты владела мной одна (русский фольклор), – здесь когда равнозначно если. Ср.: лезг. (1)Вуж хьуй ама лагьайди, вун (2)дахьайла (Е.Э.) 'Кто же это сказал, если не ты (досл.: (1)Кто (же) будь то сказавший, ты (2)не-стало-когда)'; англ. How (1)can he buy it (2)when he has no money? ‘Как он (1)может это купить, (2)когда у него нет денег?’ Отношения условие – следствие семантически схожи с отношениями предшествование – следование;

4. Алломорфность системы придаточных конструкций русского языка парадигме форм морфологической категории таксиса дагестанских языков даёт основание трактовать конструктивную основу придаточных предложений как средство оформления отношений зависимого таксиса. Финитная глагольная форма в составе придаточного предложения не может интерпретироваться изолированно от конструкции как форма независимого таксиса только потому, что она финитная. В отрыве от конструкции она таксиса не выражает – ни зависимого, ни независимого. Аналогично тому, как морфологические единицы таксиса могут производиться в дагестанских языках от финитных видо-временных форм присоединением аффикса таксисного значения, придаточные предложения в русском языке формируются присоединением к финитному глаголу союзов и других элементов конструктивной основы. Зависимый характер придаточной конструкции заключается в самой её придаточности;

5. В дагестанских языках категории относительного времени и таксиса выражаются самостоятельными морфологическими средствами, что даёт возможность их предметного разграничения на эмпирическом материале. Для выражения таксисных отношений формам относительного времени английского языка требуется соответствующая конструкция высказывания. Формы относительного времени являются финитными формами и в общем случае выступают в функциях независимого предиката. Следовательно, формы относительно времени вряд ли можно интерпретировать как морфологические единицы, специально предназначенные для выражения таксисных отношений.

Апробация исследования.

Концепция, основные положения, результаты исследования обсуждались на заседаниях кафедры теории английского языка Московского института экономических преобразований.

Основное содержание работы отражено в опубликованных по теме статьях, монографии, а также в тезисах и докладах на различных научных конференциях.

Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, четырёх глав, каждая из которых делится на параграфы и входящие в них рубрики, заключения, списков использованной литературы и источников. Общий объем диссертации составляет 320 страницы машинописного текста.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении определяется объект и предмет исследования, обосновывается актуальность темы диссертации, ее научная новизна, теоретическая и практическая значимость, указываются методы исследования и формулируются основные положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Таксисные отношения и способы их языкового выражения» определяются теоретические подходы: изучаются и приводятся в определенную систему существующие в лингвистической литературе точки зрения на категорию таксиса, характеризуются единицы адвербиальной семантики дагестанских языков в свете теории таксиса, а также соотношение понятий таксиса и относительного времени, относительного времени и перфекта.

В разделе 1.1 «Таксис и единство его семантической и структурной организации» речь идет о системах средств оформления таксисных отношений в дагестанских языках в сравнении с русским и английским языками, демонстрирующих свою целостность в плане структурной организации, которая, в свою очередь, опирается на целостность этих систем в содержательном плане.

Теоретическое осмысление явлений, относимых в современной лингвистике к сфере ФСК таксиса, осуществляется в основном на материале русского, германских и романских языков. Интересно, что разработка полевой модели описания в функциональной грамматике [ТФГ 1987] начинается именно с описания ФСП аспектуальных и таксисных категорий. Исследование таксиса в этой концепции соединяет синтаксический и морфологический подходы, поскольку предполагает структурирование ФСП с охватом единиц всех уровней языка. Однако до этого таксис изучался преимущественно в рамках синтаксических исследований. Это объясняется материалом самих изучаемых языков – русского, романо-германских, где центр тяжести в актуализации таксисных отношений находится именно в сфере синтаксиса. Закономерности таксисных отношений выводились в основном из структурной организации конструкций, в пределах которых функционировали глагольные формы.

С развитием аспектологических идей наметилась тенденция к обоснованию категориальной природы отношений одновременности/разновременности. Однако единое определение не было принято, отчасти из-за неразработанности в науке того времени некоторых основных аспектологических понятий, отчасти из-за недостаточного осознания грамматической природы самого предмета исследования. В результате для обозначения одного и того же грамматического явления в научной литературе использовалась самая разная терминология: относительное время, временная соотносительность, соотносительное употребление времен, последовательность времен и т.д.

Языки, на материале которых эсплицировались закономерности актуализации отношений одновременности/разновременности в полипредикативных единицах, не давали эмпирических оснований для осмысления обсуждаемых семантических отношений в рамках единой грамматической категории. Главным фактором такого осмысления, на наш взгляд, стало знакомство лингвистов с материалом языков, где таксис представлен именно морфологической грамматической категорией, то есть грамматическая природа самого предмета исследования эксплицитна.

Именно парадигмы морфологических единиц адвербиального содержания, представленные в нивхском и хопи языках, дали основание Л. Блумфилду, Б. Ли Уорфу и Р.О. Якобсону эксплицировать грамматическую категорию, объединяющую семантические признаки, не подвергавшиеся прежде целостному осмыслению. Они выделили взаимосвязи собственно хронологических отношений между действиями в полипредикативном высказывании и отношений обусловленности как разновидностями семантики одной категории. Специальные морфологические единицы этих языков, выражающие значения одновременности, предшествования, уступительности и т.п. по отношению к независимому предикату, Р.О. Якобсон интерпретировал как деепричастия. В русском языке он также выделил зависимый таксис, выраженный деепричастиями, да и в целом считал деепричастие типичной формой выражения зависимого таксиса.

Деепричастие традиционно определяется как глагольная форма, которая синтаксически зависит от другой глагольной формы. Оно выступает в обстоятельственных функциях и не способно выступать в качестве единственного сказуемого простого предложения. Помимо обычных деепричастий в некоторых языках выявляют формы так называемого «совмещенного деепричастия». Такой дефиницией обозначают единицы, которые, кроме собственно деепричастных, выполняют также функции причастия, инфинитива или герундия. Термин «совмещающие» в дагестанском языкознании применяют по отношению к глагольным единицам, которые выступают в функциях финитных временных форм и причастий [Абдулмуталибов 1997]. А формы, выступающие в адвербиальных функциях, здесь обозначаются иногда и дефинициями союзное деепричастие, «формы временного подчинения» [Жирков 1941].

Разветвлённая парадигма таксисных конвербов нивхского и хопи языков имеет с деепричастиями русского языка лишь отдалённое сходство, поэтому и дальнейшее развитие теории таксиса логичнее было связывать с языками, где, как и в этих языках, таксис находит морфологическое выражение. Однако современная теория таксиса опирается преимущественно на материал языков, где собственно морфологическая категория таксиса отсутствует. Данные же языков типа дагестанских, тюркских, где такая категория имеется, оставались вне поля зрения при формировании теоретических представлений о таксисе.

С середины 70-х гг. XX в. в работах ряда исследователей (Л.Н. Оркина, О.С. Ахманова, С. Беленькая, А.И. Бородина, М.Ю. Рябова, Н.В. Вербицкая, Н.В. Семёнова, Н.А. Козинцева, Т.Г. Акимова, С.М. Полянский, В.П. Недялков, Т.А. Отаина, В.С. Храковский и др.) таксис описывается как самостоятельная грамматическая категория. Целостная теория таксиса, разработанная в рамках полевой модели описания [ТФГ 1987], инициировала более широкий интерес к этой грамматической категории. ФСК таксиса имеет универсальный характер, и это делает возможным сопоставительное и универсально-типологическое изучение форм её выражения в языках самого различного строя. Описание же русского таксиса, построенное в виде ФСП, опирающегося на универсальные семантические категории, представляет собой своеобразную карту семантических признаков таксиса. Путём выявления средств выражения этих признаков в каком-либо языке можно описать его ФСП таксиса. И если среди конституентов этого ФСП обнаружатся морфологические (синтетические или аналитические) единицы, предназначенные именно для выражения таксисных функций, то можно говорить о наличии в этом языке морфологической грамматической категории таксиса. Это обстоятельство стимулировало исследование таксиса в языках, где прежде его единицы интерпретировались разрозненно и в иных терминах, а также усилило интерес к его типологическому исследованию.

В сферу сопоставительного и типологического изучения таксиса тоже в основном вовлекался материал германских, романских и других европейских языков, где морфологический таксис не представлен. В русском языке также нет специальной морфологической категории таксиса.

В то же время мало работ, в которых бы категория таксиса специально исследовалась на материале деепричастных [Недялков 1999: 15] языков России. Причём исследовалась бы с использованием понятийного аппарата современной теории таксиса, а не в традиционной терминологии. Не исследовался таксис и на материале дагестанских языков. В работах, посвященных дагестанским языкам, термином деепричастие обычно обозначаются морфологические единицы различной грамматической природы, выступающие в обстоятельственных функциях. Но эти единицы – разные в разных языках, а также внутри одного языка. Однако в последние годы появились работы, в которых деепричастия дагестанских языков описываются в терминах теории таксиса [Керимов 2005, 2006, 2006а, 2007, 2007а; Маллаева 1998, 2007; Муталов 2002; Ханбалаева 2005; Мишаева2007]. Единицы таксисного содержания, прежде описывавшиеся как деепричастия, союзные деепричастия и т.п., эксплицируются в виде парадигмы морфологической категории таксиса. Оказалось, что грамматические свойства таксисных конвербов дагестанских языков, прежде не вовлекавшихся в сферу исследований по типологии таксиса, дают основание иначе взглянуть на некоторые характеристики этой категории, выработанные на материале русского, английского, нивхского и некоторых других языков.

В дагестанских языках таксисные отношения проявляют явную детерминированность пространственными отношениями, что проявляется и в параллелизме их формальных показателей, то есть таксис детерминирован пространственными значениями непосредственно. В то же время, не наблюдается каких-либо эмпирических оснований для семантической увязки граммем вида, времени и таксиса между собой, хотя на лексическом уровне (служебных слов) параллель между пространственными и временными значениями наблюдается. Например, лезг.: Валай вилик / кьулухъ ‘До / после тебя’, ср. К1валин вилик / кьулухъ ‘Перед / за домом’. Однако сами эти послелоги являются транспозитами форм локативных падежей имён с прозрачной мотивировкой: вили-к ‘перед глазами’, кьулу-хъ ‘за спиной’, – в которых пространственная семантика выражается локативными аффиксами.

Характер грамматического оформления таксисных отношений в дагестанских языках даёт основание и для пересмотра критериев разграничения зависимого и независимого таксиса. Зависимый таксис – это временное отношение между действиями, одно из которых является основным, а второе – второстепенным (или сопутствующим). При независимом таксисе между действиями, находящимися в таксисных отношениях, отсутствует формально выраженная градация на основное и второстепенное. Между действиями в полипредикативном комплексе всегда имеется та или иная степень содержательной и структурной зависимости, в том числе в предложениях с придаточными времени, условия, причины и др. Исходя из того факта, что в придаточном предложении используется финитная глагольная форма, характеризующаяся собственным темпоральным значением, придаточная конструкция целиком относится к сфере независимого таксиса, а деепричастие – к сфере зависимого таксиса в силу отсутствия у него темпоральной характеризации.

Таксисные конвербы дагестанских языков могут образоваться от финитных временных форм, то есть содержать собственные темпоральные показатели. Ср. в лезг.: Марф къванвайвили (// къвазвайвили), чун к1вале акъвазна ‘Из-за того, что прошёл (// шёл) дождь, мы остались дома’ (морфемный состав зависимых предикатов: къва-на (аор.) > къван(а)-ва (перф.) > къванва-й (плюсквамперф.) > къванвай-вили ‘(дождь) прошёл-было-из-за-того’; къваз-ва (през.) > къвазва-й (имперф.) > къвазвай-вили ‘шёл-было-из-за-того’).

Русские деепричастия выражают ограниченный круг таксисных отношений. Они способны выражать лишь значения однореферентного зависимого таксиса. А вот сложноподчинённые предложения русского языка способны выражать как однореферентный, так и разнореферентный или безразличнореферентный зависимый таксис. Они и являются специализированным средством выражения зависимого таксиса в русском языке.

Сравнение форм выражения таксисных отношений в русском и дагестанских языках показывает, что системы таксисных конвербов дагестанских языков и придаточных предложений русского языка являются алломорфными способами языковой концептуализации универсальных семантических признаков. Соотношение морфологии и синтаксиса в их оформлении в этих языках асимметрично: в русском отсутствует система таксисных конвербов, и соответствующие функции выполняют придаточные предложения, а в дагестанских языках отсутствует аналогичная система придаточных предложений, и эту лакуну восполняют конвербы, выражающие все разновидности таксисных отношений, передаваемых русскими придаточными предложениями. Последние подразделяются на значения причины, цели, условия, уступки и др.

Семантическое содержание таксисных отношений в целом принимается в настоящей работе согласно [ТФГ 1987]. При этом учитывается и изменение трактовки таксисных отношений, внесённое в [Бондарко 1998: 98-99]. Инвариантная семантика таксиса – это отношения «сопряжённости», выступающие в следующих основных разновидностях: а) отношения одновременности/неодновременности, б) взаимосвязь действий (компонентов полипредикативного комплекса) при неактуализованности хронологических отношений, в) связь действий во времени в сочетании с отношениями обусловленности (причинными, условными, уступительными). Правомерность такой коррекции в интерпретации содержания категории таксиса подтверждается данными дагестанских языков – целостностью парадигмы таксисных конвербов одновременности/разновременности и обусловленности.

Р.О. Якобсона к широкой трактовке таксиса на материале нивхского языка подводила, на наш взгляд, разветвлённая парадигма деепричастий, однообразно выражающих различные таксисные отношения. В.П. Недялков и Т.А. Отаина в широкой трактовке таксиса также опираются на материал нивхского языка, где деепричастия, выражающие одновременность, предшествование и т.п., и деепричастия, выражающие значения обусловленности, явно представляют собой парадигму одной категории [Недялков, Отаина 2001: 296-319]. Аналогичную картину демонстрируют и системы таксисных конвербов дагестанских языков. Собственно деепричастий, подобных русским деепричастиям, в дагестанских языках нет.

Семантической основой, объединяющей все значения таксисных конвербов в дагестанских языках, является само отношение сопряжённости опорного и зависимого предикатов. Это отношение сродни семантике, объединяющей в единую категорию, например, значения падежей. Падеж выражает разновидности синтаксического отношения имени к другим словам высказывания [ЛЭС: 355]. Семантика форм индикатива, форм побуждения к действию, условного наклонения и др. объединяется в единую категорию модальности. При этом общим для их содержания является очень абстрактная семантика отношения содержания высказывания к действительности.

Семантика категории таксиса трактовалась А.В. Бондарко [ТФГ 1987] как “временне отношение между действиями (в широком смысле, включая любые значения предикатов) в рамках целостного периода времени, охватывающего значения всех компонентов выражаемого в высказывании полипредикативного комплекса”. Как видим, давая определение содержанию ФСК таксиса, А.В. Бондарко ограничивал его семантику временными отношениями, то есть придерживался так называемой узкой, семантической трактовки. В той же книге, в главе «Типологические и сопоставительные аспекты анализа зависимого таксиса (на материале нивхского языка в сопоставлении с русским)» В.П. Недялков и Т.А. Отаина включают в описание таксиса, вслед за Р.О. Якобсоном, и отношения обусловленности. Такой подход, по-видимому, был обусловлен материалом таксисного нивхского языка, благодаря которому таксис и был осмыслен как самостоятельная категория. А.В. Бондарко в последующем [1998: 98-99] пересматривает своё определение содержания ФСК таксиса и предлагает семантику сопряженности действий в качестве инвариантного признака, объединяющего отношения одновременности/неодновременности, обусловленности (причинными, условными, уступительными) и характеризации. Такая трактовка семантики таксиса возвращает её толкование к интерпретациям первооткрывателей категории, подбиравших термин более широкого охвата, который бы объединял выражаемые деепричастиями хопи и нивхского языков разновидности «порядка»: order ‘порядок’ [Bloomfield 1946], mode ‘порядок, образ действия’ [Worf 1946], таксис ‘построение, порядок, расположение’ [Jakobson 1957].

При описании таксисных отношений в дагестанских языках (лезгинском, даргинском, аварском) в сравнении с русским и английским языками в данной работе принимается так называемая широкая трактовка семантики таксиса. В то же время мы не считаем такую трактовку асемантической. Системы средств оформления таксисных отношений в сравниваемых языках демонстрируют свою целостность в плане структурной организации, опирающуюся на целостность этих систем в содержательном плане, которая обеспечивается инвариантной семантикой сопряженности действий полипредикативного комплекса.

В разделе 1.2 «К разграничению таксиса и относительного времени, относительного времени и перфекта» обсуждаются критерии разграничения этих функционально пересекающихся категорий.

Целостный временной период, в рамках которого устанавливаются таксисные отношения, принадлежит одному из временных планов – прошедшему, настоящему или будущему – относительно момента речи, который и служит “точкой отсчёта” для категории собственно времени (абсолютного времени). Таксис же выражает одновременность, предшествование, следование, обусловленность не относительно момента речи, “а по отношению к любой ситуации, эксплицитно или имплицитно заданной контекстом (такую ситуацию <…> принято называть “точкой отсчёта”, англ. point of reference)” [Плунгян 2000: 271]. При таком понимании точки отсчета понятия таксиса и относительного времени совпадают.

Применительно к дагестанским языкам понятие точки отсчёта требует уточнения. Здесь её несовпадение с моментом речи выражается грамматической формой. При этом наличие таксисных отношений, то есть синтаксической соотнесённости предикатов, для высказывания не обязательно. В дагестанских языках имеются специальные глагольные формы и для выражения соотношений между действиями, и для соотнесения действия с моментом его наблюдения, не совпадающим с моментом речи. В лезгинском языке эти формы образуются при помощи аффикса -й, который соотносит предикативный признак с несовпадающей с моментом речи точкой отчета: Адаз са кагъаз зани кхьена-й 'Ему одно письмо и я писал (тогда, прежде)'. В дагестанских языках с классным спряжением в этой позиции будет показатель, указывающий на грамматический класс определяемого. Ср. аварское: ах1ара-в 'вызванн-ый (I кл., он)', ах1ара-й 'вызванн-ая (II кл., она)'. В аварском и русском языках согласовательные морфемы соотносят обозначаемый признак с определяемым словом, согласуясь с ним в классе и роде. В лезгинском языке, утратившем грамматические классы, у форманта -й функция классного согласования отпала, но функция соотнесения определения с определяемым осталась. Содержание временной формы в предложении Адаз са кагъаз зани кхьена-й 'Ему одно письмо и я писал (тогда, прежде)' можно охарактеризовать определением "ретроспективный аорист". Таксиса здесь нет, так как эта форма является единственным предикатом высказывания. Точка отсчета, относительно которой актуализуется её видо-временное значение, перенесена в прошлое относительно момента речи. Аффикс -й образует формы типа Past Aorist (соотв. и Past Perfеct, Past Continuative Perfеct и др.). Точка отсчёта может конкретизироваться лексическими средствами. Ср.: Фейи афтеда адаз кагъаз зани кхьена-й 'На той неделе ему письмо я тоже писал (тогда)'. Аффикс -й в независимом предикате “разводит” момент речи и момент наблюдения ситуации. Она описывается не относительно момента речи, а относительно некоторой точки отсчёта, отличной от него. Ср.: атана аор. ‘пришёл’ > атана-й ‘приходил’; атанва перф. ‘пришедши-есть’ > атанва-й ‘пришедши-был’ и т.п. Такие единицы для дагестанских языков можно определить как формы относительного времени. Их содержание полностью соответствует трактовке относительного времени в [ТФГ 1990: 8-21]: если временной дейктический центр момент речи – это абсолютное время, если временной дейктический центр не момент речи – это относительное время.

Русские деепричастия не имеют собственного временного значения. Они выражают только относительное время и не способны выражать абсолютное время: (1)Открывая/открыв ящик стола, он (2)увидел…. Однако относительное время русских деепричастий (одновременность/предшествование (1) относительно (2)) одновременно является и таксисом, потому что они не имеют своего времени и относятся к тому же временному плану, что и сказуемое.

Что касается перфекта, также иногда трактуемого как форма относительного времени, то материал дагестанских языков даёт основание отграничить его как от таксиса, так и от относительного времени. В изложенном выше понимании относительное время содержит указание на момент перцепции ситуации, не совпадающий с моментом речи. Перфект же, как пишет Ю.С. Маслов, указывает на связь предшествующего действия или состояния с моментом речи, и поэтому сам по себе не реализует таксисных значений. Он выражает не временное соотношение двух разных действий, а «два этапа развития одной ситуации, обозначенных одним предикатом (или свернутым предикатом)» [Маслов 1987: 196]. Перфект локализует ситуацию именно относительно момента речи, то есть в перфекте момент речи и момент восприятия ситуации совпадают, в отличие от плюсквамперфекта (относительного времени), в котором точка перцепции ситуации перемещается относительно момента речи в прошлое, и это морфологически маркируется в самих глагольных формах дагестанских языков, а также английского языка. Таким образом, перфект, в отличие от плюсквамперфекта, мы не относим к формам относительного времени.

Общим же для форм перфектного ряда является то, что они представляют одну ситуацию и выступают в роли единственного сказуемого простого предложения, то есть независимого предиката. Морфологически выраженного таксисного значения они не содержат.

В дагестанских языках представлена морфологическая грамматическая категория таксиса. Но, кроме того, в этих языках самостоятельное морфологическое выражение получают также перфект и относительное время, которые также не тождественны. В связи с этим для анализа в настоящей работе категории таксиса важно не только его отграничение от категорий абсолютного времени и вида, которое уже получило в литературе объяснительную интерпретацию. Важно также отграничить таксис и от относительного времени, так как они хотя и пересекаются, но не совпадают, а также отграничить относительное время от перфекта. Перфект всё же фиксирует ситуацию только относительно момента речи, то есть является формой абсолютного времени, а специфика его содержания обусловлена аспектуальными характеристиками. Относительное же время (плюсквамперфект, например) фиксирует ситуацию относительно точки, отличной от момента речи. Все эти различия имеют эксплицитное выражение в дагестанских языках, что делает их материал ценной эмпирической базой для чёткого теоретического разграничения обсуждаемых категорий.

Следующий раздел главы называется «Единицы адвербиальной семантики дагестанских языков в свете теории таксиса». В нём аргументируется принадлежность к морфологической категории таксиса ряда глагольных форм лезгинского, аварского и даргинского языков, не находящих удовлетворительной интерпретации в традиционных описаниях.

Семантическая зона, обозначаемая термином таксис, изучалась в дагестанском языкознании в иных терминах, как она традиционно описывалась и для русского языка. ФСК таксиса, относящаяся к числу лингвистических универсалий, в русском языке выражается конструкциями придаточных предложений, деепричастиями СВ и НСВ и некоторыми другими неграмматическими средствами. Функция выражения таксисного значения одновременности деепричастием НСВ вытекает из способности НСВ обозначать действие в процессе его протекания. СВ способен выражать таксисное значение последовательности действий благодаря семантике неделимой целостности. Длящийся процесс может протекать одновременно с другим действием. Действие, обозначенное СВ, не длится во времени, и поэтому оно может быть отнесено к единому периоду времени с другим действием только при неактуализованности отношений одновременности/разновременности. Т.е., единственным морфологическим способом выражения таксиса в русском языке является использование граммем вида в несобственных функциях. Отсутствием в русском языке специальной грамматической категории таксиса объясняется, по-видимому, и относительно слабый в прежние годы интерес к этой категории в отечественной лингвистике. После публикации в 1972 г. русского перевода известной статьи Р.О. Якобсона стали проводиться исследования таксиса в германских и романских языках, где имеются формы относительных времён, а наиболее целостное описание таксис получил в рамках полевой модели описания русского языка.

В описаниях дагестанских языков грамматические средства выражения таксисных отношений оставались вне поля зрения, поскольку их исследование во многом шло в русле традиционной русской грамматической теории. Между тем в дагестанских языках, в том числе лезгинском, даргинском, аварском, имеются специальные глагольные формы таксисного содержания, описание которых в традиционных терминах оказывается не вполне адекватным.

Особенности деепричастий и причастий дагестанских и русского языков анализируются в работе К.Р. Керимова в контексте сопоставления категорий вида [2002: 97-106]. Показано, что причастия и деепричастия в дагестанских языках не являются производными от финитных форм глагола. Напротив, ряд форм индикатива и косвенных наклонений описывается как производные от причастий и деепричастий. Отмечается, что “особенности атрибутивных форм глагола в дагестанских языках свидетельствуют об ином, нежели в русском языке, соотношении в них причастий и деепричастий и финитных форм. Атрибутивные формы здесь могут служить основами для временных форм, а не наоборот, как в русском. Это возможно, по-видимому, потому, что формы, используемые в функциях причастий и деепричастий, не содержат аффиксов, адъективирующих или адвербиализующих глагол. <…> Правомерно, по-видимому, ставить вопрос и в несколько иной плоскости – являются ли обсуждаемые формы причастиями или деепричастиями в собственном смысле слова, если в их структуре отсутствуют транспонирующие глагол соответствующие морфемы” [там же: 103].

Анализ трактовок единиц лезгинского языка, используемых для выражения таксисных отношений, демонстрирует, что исследователи вновь и вновь возвращаются к поискам удовлетворительной интерпретации, адекватно отражающей их грамматическую природу. В то же время свойства обсуждаемых единиц дают достаточные основания считать, что у лезгинского глагола есть специальные формы для выражения таксисных отношений. По имеющимся описаниям можно предположить, что эти единицы представляют собой систему противопоставленных друг другу форм таксисного содержания, то есть морфологическую грамматическую категорию таксиса. Однако эта категория в целостном виде не была осмыслена даже в традиционных терминах деепричастий или форм временного подчинения. Во-первых, формальное устройство и содержание уже зафиксированных в литературе форм установлено лишь приблизительно, на ограниченном числе языковых примеров. Во-вторых, разные авторы рассматривают разное число форм и обозначают их разными терминами. И, в-третьих, существующими описаниями охвачены не все единицы, предназначенные для выражения таксисных отношений. И самое главное, они не рассматриваются как целостная система, как грамматическая категория со своим содержанием и формами его выражения.

Обратим внимание ещё на одно обстоятельство. Как отмечалось выше, временные отношения между действиями всегда включают те или иные аспектуальные характеристики соотносимых действий. Это значит, что для адекватного описания таксисных отношений в языке необходимо иметь представление о выражаемых его глагольными формами видовых значениях. Между тем, до недавнего времени считалось, что в лезгинском и аварском языках отсутствует категория вида. В работах [Керимов 2002; Маллаева 1998; Магомедова 2010] эксплицированы словоизменительные грамматические категории вида в этих языках, что создаёт предпосылки и для осмысления таксисных форм.

Таким образом, обсуждаемые единицы описывались в существующей литературе как деепричастия или временные формы. Между тем эти формы, во-первых, могут иметь в своём составе одновременно и аффиксы абсолютного и относительного времени (кса-на (аор.) ‘спал / поспал / лёг спать’ > кса-н(а)-ва (перф.) ‘спит’ > кса-н(а)-ва-й (плюсквамперф.) ‘спал’), и аффиксы таксисного отношения (> кса-н(а)-ва-й-ла ‘в то время, когда спал’). Первые сближают их с временными формами, вторые – с деепричастиями. Во-вторых, ряд авторов подвергает сомнению само наличие в этих языках деепричастий как класса глагольных словоформ. Даже деепричастие НСВ на -з лезгинского языка, которое большинством авторов рассматривается именно как деепричастие, в изолированном виде не воспринимается как словоформа с качественно-действенным содержанием. Например: к1елиз – это не ‘читая’, а ‘читать/чтобы читать’. А русское деепричастие читая и в изолированном виде воспринимается как “гибридная наречно-глагольная” (В.В. Виноградов) словоформа.

Единицы такисного содержания даргинского языка также традиционно описывались в терминах деепричастий и как система однородных значений осмыслены не были. Из первых наблюдений, представляющих интерес в контексте настоящей работы, можно отметить замечание А.А. Магометова о том, что в кубачинском диалекте даргинского языка в большинстве аффиксов деепричастий можно распознать показатели тех или иных падежей, например, в Удил гlянче баакибжила кlве бац духублисад ‘С тех пор, как ты сделал работу, прошло два месяца’ аффикс деепричастия -жила состоит из показателя местного падежа -жи- и родительного падежа -ла [Магометов 1963: 242; 1977: 233].

Впервые о категории таксиса в даргинском языке говорится в [Муталов 2002: 68]. Из двух моделей таксиса, – нефинитной и комбинированной, – фиксируемых лингвистами в различных языках, в даргинском языке представлены, по мнению Р.О. Муталова, обе модели. При этом отмечается, что более распространенной и более важной является модель, реализирующаяся в финитных глагольных формах. Речь в основном идёт о сложных предложениях, финитные предикаты которых не содержат показателей таксисных отношений. Отношения между частями таких предложений выражаются дополнительными лексическими средствами связи – союзами.

Таким образом, в центре внимания автора оказываются сложносочинённые предложения, которые являются одним из синтаксических средств выражения независимого таксиса. Финитные глагольные формы в таких предложениях таксиса, в сущности, не выражают. В то же время вне поля зрения остаётся собственно морфологическая категория таксиса, представленная в даргинском языке системой нефинитных глагольных единиц, интерпретируемых обычно как деепричастия. В [Абдуллаев 1993: 120] приводилась целая серия специальных морфем и морфемных комплексов, выражающих временные отношения оформленного ими деепричастия к основному предикату: -хlели, -хlелил, -хlейс, -айчи, -мад (-мадан), -ла (-на), -хlейчибад, хlейчибадала, -кад, -цад (-цадхlи), -лархlи. Эти нефинитные глагольные формы обозначены как «деепричастия времени» и в [Муталов 2002:165]. Отмечена также их способность выражать таксисные значения. Однако тот факт, что такие глагольные формы передают морфемно характеризованные хронологические, причинные, целевые, условные, уступительные и др. таксисные отношения между зависимым и основным предикатами в полипредикативном комплексе, остался неэксплицированным. На самом деле, так называемые деепричастия даргинского языка – основное средство выражения собственно таксисных отношений.

Примеры функционирования таксиса в даргинском языке анализируются и в [Сидоренко 2001]. Работа посвящена придаточным предложениям в тюркских и дагестанских языках, и таксис в ней рассматривается в контексте типологии придаточных предложений времени. При этом весьма точно характеризуются особенности морфологических средств выражения таксиса, в частности, их совпадения с показателями пространственной семантики в склонении имён.

Связи показателей предшествования, следования, одновременности одного действия другому с формантами местных падежей отмечаются и исследователями аварского языка. Так, А.А. Бокарёв пишет, что отношение сказуемого придаточного предложения времени к сказуемому главного предложения выражает в большинстве случаев аффикс местного падежа I серии [Бокарев 1949: 264-266]. Единицы такого содержания и здесь определяются как деепричастия. А.А. Бокарев полагает, что деепричастие может относиться к тому же подлежащему, что и главное сказуемое, но может иметь свою собственную предикативную связь, не сливающуюся с предикативной связью главного предложения. В обоих случаях одиночное деепричастие или ряд однородных деепричастий в сочетании с главным сказуемым выражают цепь последовательных событий: (1)Кунила ас пачахIасухъе, кисиниса (2)бахъун, меседил хIули ‘(1)Дал он царю, (2)вынув из-за пазухи, золотой пух’.

Как видим, А.А. Бокарёв обращает внимание на ту характеристику таксисных единиц, которая в современной терминологии называется референтной соотнесённостью: из его наблюдения следует, что аварские деепричастия безразличнореферентны. Фиксирует А.А. Бокарев и употребление в таксисной функции причастий в падеже покоя V серии, выражающих одновременность [там же: 269]. В работе Д.С. Самедова говорится о «союзных средствах (словах, близких по своему характеру к союзам), замещающих синтаксические позиции обычных союзов при выражении временных значений» [Самедов 1995]. Он же даёт характеристику видо-временной формы глагола – инцептива, который «выражает ещё не реализованное, потенциальное действие, которое вот-вот должно совершиться после момента речи» [Самедов 1988: 54]. Морфологическое выражение таксисных отношений в аварском языке отмечает З.М. Маллаева [1998: 125]. Аварский язык, пишет она, «располагает рядом отглагольных словоформ, выражающих одновременно действие и различные оттенки временной ориентации». Обзор разрозненных наблюдений, содержащихся в работах по аварскому языку, показывает, что его глагол имеет специальные формы для выражения таксисных отношений, и эти формы представляют собой целостную систему – грамматическую категорию таксиса. К такому выводу приходит автор работы «Относительное время в аварском языке» М.М. Хайбулаева [2005: 16]. На самом деле в этой работе исследуется таксис, несоответствие названия содержанию связано с отсутствием в ней разграничения самостоятельных в дагестанских языках категорий таксиса и относительного времени.

Семантика и структура таксисных форм дагестанских языков обсуждается и в некоторых статьях сборника «Выражение временных отношений в языках Дагестана» [1991]. В целом же можно отметить, что формы таксисного содержания дагестанских языков до последнего времени рассматривались в основном в работах по синтаксису (М.М. Гаджиев, Г.Б. Муркелинский, А.А. Магометов и др.), а также при интерпретации единиц, трактуемых как деепричастия. Как целостная и самостоятельная семантическая сфера средства выражения таксисных отношений не воспринимались ни в том, ни в другом случае.

В разделе 1.4 «Межъязыковое изучение таксиса и его типологические параметры» основное внимание уделяется обсуждению параметров типологии таксиса и отношению к этим параметрам таксиса сопоставляемых языков.

Разграничение зависимого и независимого таксиса в основном строится на противопоставлении финитных и нефинитных форм [Недялков, Отаина 1987; Груздева 1994; Плунгян 2000 и др.]. К этому сводится, в конечном итоге, и трактовка зависимого и независимого таксиса в концепции А.В. Бондарко, что приводит к отождествлению независимого таксиса с финитными формами глагола, а зависимого, соответственно, с нефинитными. Однако мы разделяем в этом вопросе точку зрения М.Ю. Рябовой и В.С. Храковского, относящих придаточное предложение (с финитной формой глагола) к сфере зависимого таксиса. Аргументы в пользу такой интерпретации мы находим путём соотнесения нефинитных таксисных конвербов дагестанских языков с придаточными конструкциями русского и английского языков как алломорфными средствами выражения идентичного грамматического содержания. Такое сопоставление даёт основание считать финитный глагол в придаточном предложении лишь частью конструкции, выражающей также зависимый таксис во взаимодействии со служебными компонентами.

Больший интерес для нашей работы представляют исследования, в которых речь идёт о специальной морфологической категории, предназначенной для выражения таксисных отношений. Это работы, в которых исследуется категория таксиса в так называемых деепричастных языках, так как в дагестанских языках также представлена такая категория. Например, в нивхском языке имеются формы зависимого таксиса, в которых специальными морфемами выражаются значения одновременности, предшествования, следования и др. относительно финитной формы глагола. См. пример из [Недялков, Отаина 2001: 299]: Иф тарк-m ‘Он прыгнул’; Иф mарк-р mывы-д ‘Он прыгнув (т.е. прыжком) вошёл’ как бы “впрыгнул” в дом; Иф 1 mарк-р 2 mывы-нан 3 йама-д ‘Он 1прыгнув 2вошёл-когда, 3посмотрел’, – где аффиксы -m и -д варианты показателя финитной формы (небуд. вр.), а -р и -нан показатели таксисных отношений между действиями.

Можно привести аналогичный пример из дагестанских языков, например, лезг.: Рак (1)ачух-на к1вализ (2)гьахьай-ла, ам захъ (3)элкъве-на ‘(1)Открыв дверь и (2)войдя в комнату, он (3)повернулся ко мне (досл.: Дверь (1)открыл в-комнату (2)вошёл-когда, он ко-мне (3)повернулся)’. Уже этот пример показывает существенное отличие зависимого таксиса лезгинского языка от таксисных форм нивхского языка, с одной стороны, и русского – с другой. В нивхском и русском языках морфологической единицей зависимого таксиса является деепричастие. В то же время нивхские деепричастия (в отличие от русских) имеют специальные аффиксы, которые собственно и образуют парадигму таксисных форм. В русском языке деепричастия представляют собой класс неизменяемых словоформ. В лезгинском языке, как и в нивхском, таксисные формы образуются специальными морфемами, но ни одна из единиц в приведённом примере не является собственно деепричастием. Форма (1) – финитная глагольная единица (аорист), обозначающая предшествующее действие в препозиции к сказуемому; ср. такую же форму (3) в роли независимого сказуемого. Специальная таксисная форма (2) тоже не является деепричастием: она образована от причастия СВ аффиксом -ла, который может агглютинативно присоединяться и к финитным формам времени (ср.: кхьизвай, имперф., ‘писал’ > кхьизвай-ла ‘в-то-время-когда-писал’; хтанвай, плюсквамперф., ‘вернулся’ > хтанвай-ла ‘в-то-время-когда-вернулся’ и др.). Деепричастиями такие формы можно называть лишь условно, исходя из функционального сходства с деепричастиями. Они, в отличие от русского и нивхского деепричастий, имеют формы времени. Это означает, что в дагестанских языках представлен иной тип морфологического таксиса, нежели в нивхском языке.

В.П. Недялков и Т.А. Отаина предлагают определение степени “таксисности” языка как один из возможных параметров типологизации языков по средствам выражения в них семантики таксиса. При этом под степенью таксисности имеется в виду степень “деепричастности”. Для этого необходимо учитывать удельный вес и роль форм зависимого таксиса в системе грамматических категорий и в построении текста. Здесь имеются в виду формы типа русских и нивхских деепричастий. Обозначение таксисных форм разных языков одним и тем же термином деепричастие, на наш взгляд, нивелирует различия разных типов морфологических форм таксиса. Между тем единицы, выступающие в таксисных функциях, описываются во всех языках именно под термином деепричастие. При этом ни в одном деепричастном языке категория зависимого таксиса не описана специально с точки зрения выражения значений одновременности, предшествования, следования и т.д., несмотря на то, что имеется немало статей и монографий, посвящённых исследованию деепричастий в отдельных языках, а также соответствующих разделов в грамматиках.

Аналогичным образом до недавнего времени не была описана и категория таксиса в дагестанских языках. При специальном описании этой категории в отдельных языках, как представляется, важно учесть тот факт, что таксисные единицы разных языков, обозначаемые термином деепричастие, часто не укладываются в традиционные представления о деепричастии. Кроме того, в функциях зависимого таксиса выступают не только деепричастия, поэтому такие единицы мы обозначаем более нейтральным термином конверб, заимствовав его из исследования В.П. Недялкова [1999: 14-16]. Термин конверб может объединить зависимые предикаты разной грамматической природы, выполняющие обстоятельственные функции.

В разных языках в различной степени развиты формы зависимого таксиса. По этому признаку языки располагаются на шкале непрерывности. Крайние полюса занимают языки, где формы зависимого таксиса полностью отсутствуют, и языки, где все глагольные формы в предложении, кроме независимого сказуемого, являются деепричастными. К первому типу приближается арабский, ко второму – нивхский, карачаево-балкарский, корейский и другие языки. Русский литературный язык занимает промежуточное положение, а разговорный русский язык ближе к языкам, в которых формы зависимого таксиса отсутствуют: в системе разговорной речи деепричастие как форма, специализированная на синтаксической функции выделения зависимой предикации, отсутствует. Возможен и третий тип языков – нейтральных к признаку зависимого таксиса. В них основная форма глагола может без изменения выступать и как опорное, и как второстепенное сказуемое. К таким языкам относятся, предположительно, языки типа вьетнамского и йоруба. Заметим, что и в дагестанских языках есть формы, которые без изменения выступают в функциях и опорного, и второстепенного сказуемого наряду со специальными таксисными формами.

В.С. Храковский [1999: 12-14] называет параметрами таксиса семантические признаки, значения которых следует учитывать при характеристике этой категории. Различаются два вида этих параметров. Одни являются общими и должны учитываться при характеристике не только таксисных, но и других бипредикативных конструкций. Другие – специфические и служат, прежде всего, для классификации таксисных конструкций. Из общих параметров наиболее важным признаётся тот, что связан с соотносительной референтной характеристикой первых партиципантов (участников ситуации) “синтаксически зависимой” ситуации P1 и “синтаксически независимой” ситуации P2 (то же, что и равносубъектность / разносубъектность или однореферентность / разнореферентность). Этот параметр может иметь два значения: 1. У ситуации P1 и у ситуации P2 одинаковые первые партиципанты; 2. У ситуации P1 и у ситуации P2 разные первые партиципанты. Исходя из этого, В.С. Храковский полагает возможным существование трёх типов таксисных глагольных форм для обозначения “синтаксически зависимой” ситуации P1: 1) формы, маркирующие однореферентность первых партиципантов ситуаций P1 и P2, 2) формы, маркирующие разнореферентность первых партиципантов ситуаций P1 и P2, 3) формы, безразличные к референтной соотносительности первых партиципантов ситуаций P1 и P2. Теоретически в языках возможны следующие комбинации таксисных глагольных форм: 1) в языке представлены таксисные формы всех трех типов, 2) в языке представлены однореферентные и разнореферентные таксисные формы, 3) в языке представлены однореферентные и безразличнореферентные таксисные формы, 4) в языке представлены разнореферентные и безразличнореферентные таксисные формы, 5) в языке представлены безразличнореферентные таксисные формы.

Английский язык по параметру соотносительной референтной характеристики первых партиципантов ближе к дагестанским языкам. Все нефинитные глагольные формы в нём безразличнореферентны, как и в дагестанских языках. Ср.: Coming along the street I sang ‘Идя по улице, я пел’ и When I coming along the street they sang ‘Когда я шёл по улице, они пели’.

Разграничение двух типов отношений, стоящих за понятиями зависимого и независимого таксиса, входит в характеристику этой категории со времени её экспликации Р.О. Якобсоном. Такого разграничения придерживается и большинство современных исследователей таксиса. Зависимый таксис – это временное отношение между действиями, одно из которых является основным, а второе – второстепенным (или сопутствующим). При независимом таксисе между действиями, находящимися в таксисных отношениях, отсутствует формально выраженная градация на основное и второстепенное. Например: 1) Войдя в комнату, С. сразу же зажёг свет – зависимый таксис; 2) С. вошёл в комнату и сразу же зажёг свет или Когда С. вошёл в комнату, он сразу же зажёг свет – независимый таксис.

К числу параметров типологии таксиса относятся также выделяемые в глагольных системах языков мира две основные модели: нефинитная и комбинированная [Плунгян 2000: 271-273]. В первой модели таксисные отношения выражаются специализированными глагольными единицами, которые обычно не имеют значений абсолютного времени и в синтаксическом плане являются зависимыми от главного предиката, который и выражает абсолютное время. “С морфо-синтаксической точки зрения такие зависимые таксисные формы являются адъективными (“причастиями”) либо адвербиальными (“деепричастиями”)” [там же: 271]. Такая модель считается характерной для русского и других славянских языков, а также алтайских, уральских и других языков, в том числе и дагестанских языков.

Вторая модель таксиса – комбинированная – характеризуется тем, что в глагольных формах одновременно выражаются граммемы как относительного, так и абсолютного времени. Формы прошедшего времени выражают значения предшествования в прошлом и одновременности в прошлом, формы будущего – предшествование в будущем и одновременность в будущем и др. В традиционных описаниях такие формы получают и специальные названия, например, плюсквамперфект выражает предшествование в прошлом, имперфект – одновременность в прошлом относительно момента речи. Такая модель выражения таксиса является одной из самых ярких особенностей глагольных систем романских, германских языков, а также болгарского языка.

Как показывают уже изложенные по ходу обсуждения теоретических подходов наблюдения, в дагестанских языках представлены и специализированные таксисные конвербы, и относительные времена.

Сопоставление способов выражения таксисных отношений в последующих главах строится не по принципу раздельного описания зависимого и независимого таксиса, а на основе семантических признаков одновременности, разновременности и т.д. Сравнивается выражение этих отношений различными средствами зависимого и независимого таксиса того или иного языка. А принадлежность этих форм к зависимому или же независимому таксису устанавливается для каждого случая попутно, исходя из изложенных выше критериев. Это позволяет использовать, наряду с приводившимися выше параметрами таксиса, и традиционные критерии типологизации языковых явлений, например, такие как грамматические и неграмматические средства выражения семантических категорий и др.

Глава 2 «Выражение одновременности» состоит из трёх разде­лов. В разделе 2.1 даётся общая характеристика отношений одновременности / разновременности, составляющих ядро семантики такси­са. Одновременность предполагает, что действия А и В, соотнесённые друг с другом в пределах времени t, не отрицают друг друга, то есть не нахо­дятся в соотношении, которое можно выразить как «в рамках времени t имеет место либо А, либо В». В число предикатов высказываний с такой семантикой входит действие, не являющееся мгновенным, имеющее временную протя­жённость. В русском языке формой, способной обозначать протекающее действие в его срединной фазе, является форма НСВ. Напр.: Я поднима­юсь и жду, когда уйдёт гость, а он стоит, смотрит на окно, теребит свою бородку и думает (А. Чехов).

Одновременность действий по-разному проявляется в высказывани­ях в зависимости от их соотнесённости с одним и тем же или с разными субъектными актантами. По этому признаку конструкции делятся на две группы: 1) моносубъектные (приписывающие действия одному и тому же «деятелю»); 2) полисубъектные (приписывающие действия качественно разным «деятелям»). Действия, совместимые друг с другом в полисубъектном высказывании, несовместимы в составе моносубъектного выска­зывания. С.М. Полянский иллюстрирует это следующим образом: Когда х говорил, у молчал – полисубъектное высказывание (х у), но *Когда х го­ворил, он (х) молчал – моносубъектное высказывание (х = он (х)). Напр.: Кого посадили, тот сидит, а кого не посадили, тот гуляет, вот и всё (А. Чехов). Полисубъектные высказывания предполагают большую сво­боду в совмещении различных действий, чем моносубъектные.

Далее в разделах 2.2 «Выражение одновременности в русских конструкциях зависимого таксиса и их соответствия в дагестанских языках» и 2.3 «Выражение одновременности в русских конструкциях с независимым таксисом и их соответствия в дагестанских языках» сопос­тавляются межъязыковые корреляты различных вариантов одновременно­сти.

В разделе 2.2 рассматривается одновременность действий, связанных и не связанных отношением характеризации: отношения конкретизации, интерпретативно-оценочные отношения, одновременность процессов, одновременность второстепенного процесса и основного целостного факта, одновременность второстепенного результативного состояния и основного процесса.

При одновременности процессов второстепенный процесс выражается в русском языке деепричастием НСВ, а основной – финитной формой НСВ. В русском языке такой таксис однореферентный, поскольку русские деепричастия всегда имеют тот же субъект, что и опорная форма глагола. Субъект таксисных конвербов дагестанских языков может совпадать или не совпадать с субъектом опорной формы. Глагол в дагестанских языках нейтрален в отношении залога. С этим мы и связываем нейтральное отношение таксисных конвербов в них к признаку однореферентности/разнореферентности. Так, в русском языке конструкции с деепричастиями не могут быть разнореферентными, а вот конструкции с причастиями (поскольку причастия могут быть действительными и страдательными) допускают разнореферентность. Ср.: Я читаю статью, написанную Р.О. Якобсонон в 1957 г. – Р.О. Якобсон, написавший эту статью в 1957 г. Залоговую семантику причастий модифицируют деривационные аффиксы действительного и страдательного причастия, но не согласовательные флексии рода. Деривационных аффиксов залоговой семантики в дагестанских языках не имеют не только деепричастия, но и причастия. Маркирование же референтной соотнесённости в даргинском и аварском языках (в лезгинском этого нет) классно-числовыми показателями лишь констатирует синтаксическую связь, устанавливаемую семантикой конвербов. Классно-числовые показатели на семантику конвербов не влияют. Соответствия из дагестанских языков берутся в нашем исследовании с учётом этого обстоятельства. Ср.:

В полуденном пекле, проклиная судьбину и глотая пыль, шли гренадёрские и мушкетёрские полки (И. Друцэ) и близкое лезгинское соответствие

(1) Яргъай хьиз, шаламди чиляй руг (1)акъудиз, агъур-агъурдаказ Гьемзекъули (2)хквезвай (И.В.) ‘Издали, (1)поднимая лаптями пыль, тяжело (2)шёл Гамзаткули (досл.: Издалека как-бы, лаптем из-земли пыль (1)выбивая, тяжело-тяжело Гамзаткули (2)возвращался)’. Русскому дее­причастию НСВ, выражающему процесс, одновременный с главным, в лезгинском языке соответствует глагольная форма на -з (акъудиз);

дарг. Хъу далцухlели, унции думси

‘Когда (от того, что) пахали поле, волы уставали’;

авар. Къо бахъанаг1ан (1)берцинлъулей (2)йигилан ккола дида мун

‘С каждым днем (1)хорошеешь ты, мне (2)кажется’

В русском языке деепричастия НСВ и СВ являются средством выражения таксиса. В лезгинском языке имеются две группы форм, часто трактуемых как деепричастия именно исходя из их таксисных функций. Одна группа – это формы специальной морфологической категории таксиса. Вторая группа аорист и деепричастие (или абсолютив, целевая форма), которые не являются специальными формами таксиса, но традиционно идентифицируются с русскими деепричастиями НСВ и СВ, так как могут выступать в таксисных функциях.

Таксисная функция аориста. В литературе по лезгинскому языку эту форму называют прошедшим I [Талибов 1966], простым прошедшим СВ [Гайдаров 1987]. Термином аорист она обозначена в [Хаспельмат 1991], а в [Керимов 2002] такое определение обосновано анализом аспектуальных свойств этой формы. Таким образом, обсуждаемая единица трактуется, прежде всего, как временная форма индикатива. Однако она же одновременно определяется и как деепричастие образа действия [Гайдаров 1987 и др.]. Б.Б. Талибов пишет об употреблении этой формы в значении деепричастия: Ам ктаб къачуна фена 'Он, книгу взяв, ушёл' [Талибов 1966: 572]. Следует иметь в виду, что, переводя лезгинский аорист в препозиции к сказуемому деепричастием СВ, мы подспудно переносим на него и семантическую структуру русского деепричастия. Функция качественно-действенного определения главного сказуемого для формы аориста обусловлена контекстом, синтаксической позицией, лексическим значением. Рассматривать её как деепричастие оснований, по нашему мнению, нет. Это подтверждается, прежде всего, основной для этой единицы функцией – функцией независимого предиката. Например:

(2) Ахпа ада кумыкрин чуьлда ва Темир-Хан-Шура маршрутда накьвар ахтармишна (Л.г.) ‘Затем он в кумыкской степи и на Темир-Хан-Шуринском маршруте изучил (// изучал) почвы’;

(3) Чими йикъар (1)алукьна, живер, мурк1ар (2)яд хьана (Т.Х.) 'Тёплые дни (1)настали, снега и льды (2)растаяли (водой стали)'.

Высказывание (3) состоит из двух простых предложений со своими независимыми предикатами. Здесь можно говорить о независимом таксисе в сочинительной конструкции. В таксисной функции качественно-действенного определения основного предиката, свойственной русским деепричастиям, лезгинский аорист может выступать тогда, когда обозначает состояние, служащее фоном для действия глагола-сказуемого:

(4) – Ша чна (1)ацукьна са (2)ихтилат ийин.

'Давай мы (1)сев (// сидя) (2)побеседуем'

– Заз квехъ галаз (1)ацукьна лахъут гатадай (2)мажал авач (Ф.Н.)

'Мне (2)некогда (досл.: времени не-имеется) (1)сев (// сидя) с вами лясы точить’.

Таксисная функция деепричастия НСВ. В описаниях лезгинского языка эта единица именуется по-разному, и при внимательном анализе можно увидеть, что каждое название, даваемое этой форме исследователями, опирается на какую-либо одну из её синтаксических функций. Например:

(5) Гьа ик1 вири автобусар сада садаз (1)басрух гуз таможнидин варарал (2)алк1ана (Ф.Н.) 'И вот так все автобусы, (1)тесня (букв.: толчок давая) друг друга, (2)упёрлись в ворота таможни'.

Такое употребление даёт основание называть эту форму деепричастием [Услар 1896; Жирков 1941; Гайдаров 1987, 1991 и др.], или деепричастием НСВ [Керимов 2002];

(6) К1анзавайди яхц1ур кепек я, им завай (1)куьлуь ийиз (2)жедач (Ах.А.) 'Нужно только сорок копеек, это я (1)разменять (2)не смогу'.

Такое употребление позволяет трактовать форму на -з как инфинитив [Хаспельмат 1991] или абсолютив [Топуриа 1959; Моор 1981];

(7) Малла, терез туна мишин чантада, / Жегьил гада (1)фена к1валер (2)эцигиз (И.Г.) 'Мастерок, отвес сложив в мешок из овчины, юноша (1)отправился дома (2)строить'.

При глаголах движения (фена эцигиз 'ушёл строить'), как видим, форма на -з выражает значение цели аналогично русскому присловному инфинитиву в определительной по цели функции. Это даёт основание называть обсуждаемую единицу целевой формой [Талибов 1966: 571; Шейхов 1993: 162].

Наиболее распространённым и используемым в учебной литературе определением является термин деепричастие:

(8) Ам куьчедай ич (1)нез-нез (2)физвай (С.) ‘Он (2)шёл по улице, (1)кушая яблоко’;

(9) Абур (1)чукуриз-чукуриз чи патав (2)къвезва (С.) ‘Они (1)бегом к нам (2)приближаются (досл.: Они (1)бежать-бежать нас близко (2)идут’.

Путем анализа грамматических свойств в диссертации аргументируется, что формы аориста и деепричастия НСВ лезгинского глагола нельзя считать деепричастиями в традиционном понимании. Трактовка их как деепричастий опирается на выполнение ими таксисных функций предшествования (аористом) и одновременности (деепричастием НСВ). Но материал показывает, что таксисные значения для этих форм являются периферийными, зависящими от многих условий. Для выражения собственно таксисных значений в лезгинском языке существуют другие, специальные грамматические формы.

Ближе всего к русскому деепричастию НСВ редублицированные формы деепричастия НСВ лезгинского глагола – примеры (8), (9). Они, как и русское деепричастие, однореферентны с основным предикатом, то есть всегда имеют общий со сказуемым субъект действия. Одиночные деепричастия НСВ также могут использоваться для обозначения процесса, одновременного процессу, обозначенному сказуемым. При этом их субъект может совпадать (10) или не совпадать (11) с субъектом сказуемого:

(10) … чуьллера, гьуьлел, гьавада азад элди, (1)дат1уз ара, (2)к1валахзава (Г.М.) ‘… свободный народ (2)трудится, (1)не останавливаясь, на полях, в море, в небесах (досл.: … на полях, в море, в небе вольный народ, (1)не-вырезая промежутка, (2)работает)’;

(11) Къванцел (1)ацаз, каци (2)мез гузва (Посл.) ‘На-камень (1)доится (в лезг. здесь нефинитная форма типа рус. *доясь), кошка (2)слизывает’. [Так говорят, когда не видно результата работы. То, что изготовлено, сразу же расходуется, не успевая заметно накопиться].

Таким образом, в лезгинском языке для формы на -з, обычно определяемой как деепричастие НСВ, выражение одновременного со сказуемым процесса не является основной функцией, в отличие от русского деепричастия НСВ.

Таксисные отношения одновременности в даргинском языке описываются в [Мишаева 2007] в сопоставлении с английским языком. Автор рассматривает прототипический таксис одновременности, включающий собственно временные конструкции, предназначенные для обозначения таксисных отношений:

The boys stood on the bank throwing stones into the water ‘Мальчики стояли на берегу, бросая камни в воду’;

дарг. Бурям булхъуси бурхlназиб, букlуни хъулрази дебабири ‘В дни, когда дул ураганный ветер, чабаны прятались в дома’, –

и фоновый таксис одновременности, включающий причинные, условные, уступительные конструкции, в которых временные отношения присутствуют в качестве фоновых, например:

The rest of the afternoon the weather permitting, we played football (Maugh.) ‘Остаток вечера, благодаря тому, что погода позволяла, мы играли в футбол’.

По признаку однореферентность / разнореферентность субъектов ситуаций выделяются односубъектные таксисные конструкции – оба действия совершаются одним субъектом:

The light <…> falling lit up the railing (J.J.) ‘Свет, падая, осветил перила’;

дарг. Вашукад илини лебия кьацl беркун ‘Пока шел, он весь хлеб съел’, – и разносубъектные – действия совершаются качественно разными субъектами.

Разновидности таксиса одновременности в английском и даргинском языках передаются различными языковыми единицами. В английском языке зависимое действие выражается герундием или причастием. Такие конструкции могут быть легко изменены в сложноподчиненные предложения с придаточными времени. Сравните: While discharging the ship we found a new broken cases / While we were discharging the ship we found a new broken cases; When going home I met my brother / When I was going home I met my brother.

В даргинском языке значения одновременности актуализируют таксисные конвербы на -хlели, -хlелил, -хlейчибадала, -хlейчибад, -цадхlи, -ла, -ларгlи, -кад. Аналитическими средствами выражения таксиса одновременности в даргинском языке являются причастия + временные лексемы, деепричастия на -ли + лебай, а также масдар на -ни + личил (в совместном падеже) + лексема барх. Примеры:

Бурям булхъуси бурхlназиб, букlуни хъулрази дебабири ‘В дни, когда дул ураганный ветер, чабаны прятались в дома’;

Хъу далцухlели, унции думси ‘Когда (из-за того, что) пахали поле, волы уставали’.

Примеры выражения одновременности процессов в аварском языке:

Гьеб ах1и-х1уралда Роза (1) йик1аго (йик1-а-го), нуц1ида (2)к1ут1ула (к1ут1-ула) гьез (Г.Ц.) ‘В этом шуме Роза (1)когда находилась, они (2)стучали в дверь’;

Гьединал хиялазда Тамари йик1адго (йик1-ад-го), т1аде лъугьун яч1ана (яч1-ана) алъул рек1елай – Манарша (Г.Ц.) ‘Пока Тамари мечтала (в мечте пока пребывала), зашла ее подруга сердца – Манарша’.

Зависимое действие в этих примерах выражено конвербами, зависимость которых от основного сказуемого устанавливается аффиксом -го, функционально равнозначным аффиксам -ла, -х1ели лезгинского и даргинского языков соответственно. Они устанавливают сопряжённость зависимого конверба с основным предикатом, подобно русскому когда в придаточных конструкциях.

Конверб на -г1ан- аварского языка выражает временной предел, до которого совершается действие главного сказуемого, например:

Къо (1)бахъана-г1ан (2)берцин-лъул-ей йиг-ил-ан кко-ла дида мун ‘(1)С каждым днем (2)хорошеешь, кажется, ты мне (букв. день проходит-по-мере красивеющая есть кажется мне ты’;

Бегьилебани, гъарин, гьел чаг1и т1аде щвезе-г1ан цо жакъасеб нахъ бахъ-ун тезе (Г.Ц.) ‘Нельзя ли, уважаемый, пока эти люди подойдут, перенести на один день’.

В выражении состояний и отношений между русским и дагестанскими языками имеются значительные различия. В русском языке глаголы делятся на типы предикатов, отражающих денотативные ситуации в виде состояний, процессов и событий. Типам денотативных аспектуальных ситуаций – статальных, процессных и событийных – соответствуют класс глаголов состояния и класс динамических глаголов. Динамические глаголы, в свою очередь, подразделяются на обозначения процессов и событий. Под состояниями понимаются ситуации, остающиеся неизменными на протяжении некоторого отрезка времени (зеленеть, сомневаться, лежать, и т.п.). Динамические глаголы выражают изменения: либо события (найти, съесть, поработать), либо процессы (разговаривать, гореть, писать). Более наглядно эти различия видны на примере глаголов с общим лексическим, но разным аспектуально-семантическим содержанием: сидеть – состояние, садиться – процесс, сесть – событие. Это – три разных глагола. В дагестанских языках состояния, процессы и события выражаются грамматическими формами одного и того же глагола.

Соотносимым во времени разным “глагольным действиям” (как языковым значениям) могут соответствовать не разные реальные действия, а разные аспекты одного и того же внеязыкового “динамического референта”. Высказывание типа Сидя часами за компьютером, ты портишь себе зрение содержит полипредикативный комплекс, в котором соотнесены основное (портишь) и второстепенное (сидя) действия как языковые значения. Таксис охватывает и такие случаи, хотя в реальности этому высказыванию соответствует только одно действие субъекта (сидя часами за компьютером), а основное сказуемое (портишь себе зрение) выражает оценку этого действия говорящим. Такие отношения между предикатами, находящимися в таксисных отношениях, определяются как отношения характеризации.

Обязательным условием выражения семантики одновременности в русском языке является представление одного из действий в его средин­ной фазе, то есть формой НСВ. В лезгинском языке такое условие не обяза­тельно: одновременные состояния и отношения могут обозначаться и фор­мами СВ.

В самостоятельных подразделах части 2.3 рассматриваются: одновременность процессов, одновременность процесса и целостного факта, одновременность целостных фактов в русских подчинительных конструкциях и соответствия в дагестанских языках. Здесь сопоставляются также варианты реализации отношений одновременности в русских и английских полипредикативных конструкциях подчинительного, сочинительного типов и кратно-цепных конструкциях и их соответствия в дагестанских языках. Особое внимание при этом уделяется характеристике функционально сходных глагольных единиц сопоставляемых языков как форм зависимого или независимого таксиса. Известно, что сложноподчинённые предложения русского языка трактуются то как независимый таксис (А.В. Бондарко, Н.В. Семёнова и др.), то как зависимый (М.Ю. Рябова, В.С. Храковский). Мы считаем их формой зависимого таксиса.

Глава 3 «Выражение разновременности» состоит из двух частей. В разделе 3.1 «Общая характеристика отношений разновременности» определяется понимание данной семантики. Различаются строгая (полная, сильная) и нестрогая (частичная, слабая) разновременность. При строгой разновременности действие А строго предшествует (следует) действию Б. Это означает, что каждый момент, в который имеет место действие А, находится ранее (позже) каждого момента, в который происходит действие В. Эти отношения трактуются следующим образом: в какой-то отрезок времени t либо только А, либо только В, но не А и В и не их части вместе [Полянский 2001: 243].

Для передачи отношений строгой разновременности важным является выражение отграничения предшествующего и последующего действий друг от друга. Представление предшествующего действия как прекратившего своё существование осуществляется различными путями: действие может выступать как естественно завершённое, как ограниченное во времени только количественно, как прекратившееся под влиянием другого действия, например: Все весело разговаривали, когда вдруг раздался выстрел. Прекращённость действия выражается морфологическими, лексико-грамматическими и синтаксическими средствами организации высказывания, взаимодействующими с его лексическим составом.

В русском языке одним из основных средств передачи отграниченности разновременных действий друг от друга является СВ с его инвариантным семантическим признаком ограниченной пределом целостности действия. СВ позволяет маркировать прекращённость действий и при отсутствии в высказывании специальных лексических уточнителей временной разделённости действий типа затем, потом, через некоторое время и т.п. Действие, обозначенное СВ, не делится на фазы (независимо от своей реальной длительности) и потому не может служить фоном, на котором может происходить другое действие. Например:

Затем Михаил полез в карман свиты, выволок оттуда объёмистый кисет и протянул мне… (М. Горький);

Нестрогая (частичная, слабая) разновременность рассматривается как отношение “слабого предшествования”. Указание на временную отграниченность одного действия от другого отсутствует, то есть действия не исключают друг друга. Отношение между ними имеет следующий смысл: в какой-то отрезок времени имеет место или действие А, или действие В, или какая-то часть А и В вместе [Полянский 2001: 245]. Обычный временной план при этом – настоящее историческое или сценическое:

Аня… (Идёт в свою комнату, говорит весело, по-детски) А в Париже я на воздушном шаре летала (А. Чехов).

Далее следует раздел 3.2 «Выражение отношений разновременно­сти в русском и дагестанских языках». Основным средством выражения отношений разновременности в конструкциях с зависимым таксисом служит в русском языке деепричастие СВ. Оно, как правило, обозначает второстепенное действие, предшествующее основному. Сравниваются аспектуально-таксисные ситуации предшествования, выделяемые на материале русского языка Т.Г. Акимовой и Н.А. Козинцевой в [ТФГ 2001: 256-294], и их соответствия в дагестанских языках.

Второстепенное целостное действие предшествует основному целостному факту:

Она, взяв у Валерии гребешок, стала расчёсывать косу (В. Катаев).

(12) Гъиле авай лопатка (1)гадарна, ам къанавдин къерехдал (2)ацукьна (З.Э.) 'Бросив лопату, он сел на край канавы (досл.: В-руке находившуюся лопату (1)бросив, он канавы на-край (2)сел)';

(13) К1елзавай газет (1)къвазарна вичин, колхозчи… Лачин (1)къарагъна к1вачел (Х.Т.) 'Оставив свою газету, которую читал, колхозник Лачин встал (досл.: Читал-которую газету (1)оставив свою, колхозник Лачин (2)поднялся на-ноги)';

(14) Перихан колхоздик (1)экеч1на ва вири лежберрихъ галаз барабардаказ (2)к1валах ийиз хьана (К.К.) 'Перихан вступила в колхоз и наравне со всеми крестьянами работать стала (досл.: Перихан в-колхоз (1)вступила и всеми с-колхозниками будучи наравне (2)работу делать стала)'.

В примере (14) между предикатами (1) и (2) – сочинительные отношения. Обусловлено это всего лишь присутствием союза ва ‘и’. В высказываниях (12) и (13) также основной и зависимый предикаты выражены формой аориста, то есть финитной формой глагола. Возможность выполнения лезгинским аористом функции обозначения предшествующего второстепенного действия зависит от многих условий – падежа субъекта, переходности/непереходности соотнесённых действий, их односубъектности или разносубъектности и др. Например, при разносубъектности действий, обозначенных аористом, отношения между предикатами однозначно сочинительные:

(15) Рагъ (1)экъеч1на, чунни рекье (2)гьатна (С.) 'Солнце (1)взошло, мы (2)вышли в путь (досл.: в-дорогу вошли)'.

Тем не менее обозначение предшествующего зависимого действия формой аориста, толкуемого часто и как деепричастие СВ, является для лезгинского языка достаточно продуктивным способом выражения зависимого таксиса, ср.: Экъеч1на, рекье гьатна ‘Вышел (выйдя), отправился в дорогу’. Однако форму аориста нельзя считать специализированной формой зависимого таксиса. Такой формой для обозначения зависимого предшествующего действия является конверб, образуемый присоединением аффикса -ла к причастию СВ. Например:

(16) Киц1 (1)акурла, ам (2)ацукь хьана (С.) 'Увидев собаку, он присел (досл.: Собаку (1)увидел-когда, он (2)присел)';

(17) Зун (1)хтайла, мугьманар (2)ксанваз хьана (С.) 'Когда я вернулся, гости уже спали (досл.: Я (1)вернулся-когда, гости (2)спали оказалось)'.

В примере (16) представлены односубъектные предикаты. В этом случае зависимый предикат акурла ‘когда увидел // увидев’ соотносителен с деепричастием русского языка. В примере (17) разносубъектные предикаты, и зависимый предикат не может быть переведён русским деепричастием. В русском эквиваленте этого примера используются две финитные формы глагола, соотношение которых трактуется как независимый таксис. В лезгинском языке в обоих примерах используется одна и та же форма зависимого предиката – нефинитный глагольный конверб.

В русском языке порядок следования предикатов обычно соответствует реальной последовательности действий, но при наличии в высказывании специальных лексических показателей предшествования деепричастие может следовать и после личной формы глагола, обозначающей основное действие:

Ермолай приладил новую ось, подвергнув её сперва строгой и несправедливой оценке (И. Тургенев).

В лезгинском языке, в отличие от русского, при обозначении второстепенного предиката аористом изменение порядка слов недопустимо вообще, поскольку иногда только от порядка слов зависит, какой из предикатов воспринимается как зависимый. Ср.: Кисна, ацукьна ‘Замолчав, сел’ и Ацукьна, кисна ‘Сев, замолчал’. При отсутствии интонации перечисления, отмеченной здесь запятой, эти фразы воспринимаются как ‘Молча сидел’ и ‘Сидя помолчал’. Это обстоятельство также свидетельствует о том, что аорист лезгинского глагола не является специализированной формой таксиса, как русское деепричастие СВ. В то же время конверб с аффиксом -ла является формой обозначения второстепенного действия независимо от порядка слов, хотя при отсутствии инверсии он предшествует основному предикату. Ср.:

(18) Къачуна сад (1)авурла дадмиш, вири недай заз (2)атанач къимиш (А.М.) 'Взяв и попробовав, всё (яблоко) съесть я не смог (досл.: Взяв одно (1)сделал-когда пробу, все съесть мне (2)не-пришла решимость)'.

Порядок следования предикатов таксисной пары может соответствовать или не соответствовать реальной последовательности событий во времени, то есть быть представленным иконически или не иконически. С этим связаны варианты аспектуально-таксисных ситуаций: предшествование – следование и следование – предшествование [Акимова, Козинцева 2001: 277].

Предшествование – следование. При полной разновременности данное отношение эксплицитно выражается в русском языке временными союзами после того (,) как; как только; едва; только что… как; когда. Примеры:

Когда окончилась репетиция, я пошёл за кулисы (М. Садовский).

(19) Гад (1)куьтягь хьайила, колхозчияр ц1ийи хуьр кутунив (2)эгеч1на (З.Э.) 'Когда (1)закончилось лето, колхозники (2)приступили к закладке нового села (досл.: Лета (1)конец наступил-когда, колхозники нового села к-закладке (1)приступили)'.

В лезгинском языке, как видим, русскому сочетанию финитной глагольной формы с союзом когда соответствует нефинитная форма – конверб “причастие СВ + ла”. Следующим примерам из русского языка также соответствуют лезгинские конструкции с этим конвербом, но к нему добавляется ещё послелог кьулухъ ‘за кем-чем-либо, после кого-чего-л.’:

Разошлись по домам после того, как отряд остановился в центре города и стал размещаться по квартирам (Н. Островский),

(20) Азарлу (1)хьайидалай кьулухъ руш (2)кьал хьиз хьана (Х..Т.) 'После того, как заболела, девочка стала худая, как спичка (досл.: Больной (1)стала-того после девочка (2)спичка словно стала)';

(21) К1валахдилай (1)хтайла кьулухъ, мад зун к1валяй (2)экъеч1нач (С.) 'После того, как пришёл с работы, я из дома больше не выходил (досл.: С-работы (1)вернулся-когда после, больше я из-дома (2)не-вышел)'.

Значение сочетания конверба “причастие СВ + ла” с послелогом кьулухъ ‘за кем-чем-либо, после кого-чего-л.’ может передаваться и синтетически – конвербом, образуемым от конверба на -ла присоединением аффиксов местного II (-хъ) и направительного II (-хъ-ди) падежей. Аффикс -ла, как и русский союз когда, сам по себе указывает лишь на сопряжённость во времени опорного и зависимого предикатов. Это уже отмечалось и выше. В отличие от конверба на -ла, в котором значение предшествования его действия действию опорного предиката зависит от совершенного вида, в конвербах на -ла-хъ / -ла-хъ-ди это значение предшествования выражается ещё и аффиксами: хтай-ла ‘тогда, в то время, когда вернулся’ > хтай-ла-хъди ‘следом за тем / после того, как вернулся’. Например:

(22) Мугьманар (1)алахьайлахъди чун чи арада (2)ацукьда (С.) ‘Гости (1)разойдутся когда (поморфемно: разошлись-когда-затем), мы в своём кругу (2)посидим’.

В русских конструкциях с союзами когда, после того (,) как нет указания на наличие или отсутствие временного интервала между ситуациями придаточного и главного предложений. Информацию о самом наличии такого интервала и его длительности могут конкретизировать лексические средства типа тотчас, вскоре, через полчаса и т.п. В лезгинском языке интервал также может конкретизироваться лексическими средствами. Но, кроме этого, в лезгинском языке имеются ещё и специальные морфологические таксисные формы со значением минимальности интервала между соотнесёнными ситуациями. Ср. русские примеры и их лезгинские соответствия:

Вскоре после того, как часы пробили полночь, послышались торопливые шаги (А. Чехов),

(23) Сятдин ц1икьведар (1)хьайила кьулухъ са арадлай рак (2)гатана ‘Через некоторое время, после того, как наступила полночь, в дверь постучали (досл.: Часов двенадцать (1)стало-когда после один промежуток-через дверь (2)постучали)’.

В русском языке временной интервал между ситуациями минимизируется, если вместо вскоре использовать слова типа сразу, тотчас. В лезгинском языке – при помощи таксисного конверба. Ср.:

Тотчас (/ сразу) после того, как часы пробили полночь, послышались…

(24) Сятдин ц1икьведар (1)хьанмазни, рак (2)гатана ‘Двенадцать часов (1)стало-как-только, в дверь (2)постучали’.

Следование – предшествование (неиконическое представление действий) эксплицитно выражается в русском языке временными союзами перед тем, как; до того, как; прежде чем; раньше чем, а также постпозицией придаточной части (содержащей предшествующее действие) по отношению к главной. Порядок следования предикатов противоположен реальной последовательности действий:

И раньше чем Иван опомнился, закрылась решётка с тихим звоном, и гость скрылся (М. Булгаков);

(25) Ам гьаятдиз эвич1на, зи (1)кьил кьилел хкведалди, (2)экъеч1на хъфена (З.Э.) 'Он спустился во двор и, пока я опомнился, вышел и ушёл (досл.: Он во-двор спустился, моя (1)голова на-голову вернётся-пока, (2)вышел ушёл)'.

В русском языке второстепенное действие выражено финитной формой, в лезгинском – конвербом следования (то есть выражающим действие, следующее после основного) на -лди, мотивированным финитной формой. Этот конверб образуется от формы будущего времени, не маркированной видовым значением. Например: ксуда ‘буду спать / лягу спать / спит обычно, часто’ > ксудалди ‘пока не ляжет спать / пока не поспит’. Он обозначает действие, до наступления которого происходит основное событие или же прекращается длительность основного процесса или состояния.

Выражение отношений одновременности/разновременности в даргинском и английском языках сопоставляется в диссертации М.В. Мишаевой [2007]. В центре внимания работы находятся описание форм выражения таксиса с использованием матричного представления материала, применявшегося ранее к даргинскому языку М.О. Муталовым [2002], и классификация таксисных значений по параметру контактного, дистантного, прерываемого предшествования / следования и построение соответствующих шкал с опорой на [Харковский 2003]. В контексте обсуждаемого в данной части нашей работы алломорфизма выражения отношений разновременности интерес представляют следующие наблюдения из работы М.В. Мишаевой.

Наиболее широко используемым средством выражения таксисных значений в английском языке является причастие настоящего времени. Конструкции с Participle I способны передавать разные типы таксисных отношений. Они являются продуктивным средством выражения значения одновременности. Перфектные формы Participle I выражают значения предшествования. В случаях, когда причастие употребляется в предложении после опорной формы, реализуются значения следования. Сравнение разновидностей таксисных конструкций английского и даргинского языков показывает, что даргинский язык выражает таксис преимущественно морфологическими словоизменительными формами глагола. Наиболее специализированным средством обозначения зависимого действия в даргинском языке является конверб на -хlели. Данный аффикс способен присоединяться как к форме НСВ, так и к форме СВ. Конвербы на -хlели в сочетании с опорным предикатом формируют все основные таксисные значения, в этом плане они сопоставимы с конвербами на -ла лезгинского и -го аварского языков, а также русским союзом когда и английским when. Английский язык выражает таксисные значения преимущественно синтаксическими конструкциями с неизменяемыми глагольными формами причастий I-го и II-го и герундия. В даргинском языке, как и в других дагестанских языках, слабо представлено выражение таксиса придаточными предложениями. В английском языке зависимое действие, наряду с герундием и причастиями, выражается и придаточными предложениями. Сравн.:

Havng collected all the material, he wrote a full report on the work of the commission // After collecting all the material, he wrote a full report on the work of the commission // After he had collected all the material, he wrote a full report on the work of the commission;

Having been dried and sorted the goods were placed in the warehouse // After the goods had been dried and sorted they were placed in the warehouse.

В русском языке основным средством, последовательно выражающим все разновидности таксисной семантики, является целостная система придаточных предложений. Давая относительную характеристику степени таксисности (деепричастности) даргинского, английского и русского языков, М.В. Мишаева располагает по этому параметру английский язык между русским и даргинским языками. Мы попытались объяснить причины обсуждаемого различия между этими языками. Основные причины заключаются, на наш взгляд, в грамматических характеристиках конвербов (деепричастий, причастий, герундия и морфологических форм собственно таксиса) этих языков:

1) русские конвербы однореферентны, что накладывает ограничение на возможности выражения ими разнореферентного таксиса; конвербы английского и дагестанских языков нейтральны к признаку референтной отнесённости;

2) в русских деепричастиях и причастиях морфологически маркированы категориальные значения классов слов обстоятельственной и определительной семантики, что также ограничивает их функции; конвербы английского языка морфологически не маркированы такой семантикой;

3) конвербы дагестанских языков содержат морфологические показатели собственно таксисных отношений, чего нет в конвербах как русского, так английского языков.

Глава 4 «Выражение обу­словленности» начинается с общей характеристики сопоставляе­мых таксисных признаков (раздел 4.1). Значения обусловленности некоторые лингвисты не включают в число семантических признаков собственно таксиса. В.С. Храковский считает объединение в рамках категории таксиса признаков временного соотношения и признаков обусловленности широкой, асемантической трактовкой содержания таксиса. Он относит бипредикативные конструкции причинной, условной, уступительной и др. обусловленности к так называемому фоновому таксису [Храковский 2001: 111; 2003: 53]. В [Сидоренко 2001] отношения обусловленности рассматриваются как сопутствующие некоторым собственно таксисным отношениям. В нашей работе отношения обусловленности включаются в содержательную сферу таксиса в качестве самостоятельных семантических признаков. Аргументы в пользу такого решения излагались нами в 1.1. Таксис и единство его семантической и структурной организации (с. 20-65). Т.е., мы придерживаемся широкой интерпретации семантики таксиса, но при этом не считаем такую интерпретацию асемантической. Таксис – это не только временные отношения между компонентами полипредикативного комплекса, но и отношения обусловленности. Такой подход, на наш взгляд, подсказывается материалом самих охваченных анализом языков. Ср., напр., лезг.: акурт1а лугьуда ‘увижу если, скажу (передам)’ и акурла лугьуда ‘увижу когда, скажу (передам)’, – условная и временная сопряжённость по способу языкового оформления идентичны и в лезгинском языке, и в русских соответствиях. Препятствие для признания содержательного единства таксиса устраняется, если признать инвариантным грамматическим признаком семантику сопряжённости ситуаций в интерпретации А.В. Бондарко [1998: 98-99].

Широкое понимание отношений обусловленности представлено, на наш взгляд, и в их определении в [РГ 1980, т. II: 562]: “Обусловленность, или каузальность, т.е. причинность в широком смысле слова, объединяет в себе такие значения, как предпосылка, основание, обоснование, подтверждение, доказательство, аргумент, довод, предопределённость, посылка, повод, предлог, стимул, целевая мотивировка. Весь этот круг отношений предполагает такую связь ситуаций, при которой одна служит достаточным основанием для реализации другой”. В интерпретации материала дагестанских языков мы исходим из такого, широкого понимания обусловленности.

Алломорфные средства выражения отношений обусловленности выявляются далее путём сопоставления русских конструкций зависимого таксиса (по описанию в [Акимова, Козинцева 2001: 256-294]) и независимого таксиса (по описанию сложноподчинённых предложений в [РГ 1980, т. II: 541-562]) со способами выражения тех же семантических отношений в дагестанских языках.

В разделе 4.2 рассматриваются отношения временной обусловленности. Разновидности отношений временной обусловленности уже рассматривались в предыдущих разделах в связи с придаточными времени русского языка и их соответствиями в дагестанских языках. Здесь же специально рассматриваются русские деепричастные конструкции и их ближайшие соответствия в лезгинском, даргинском, аварском языках.

Отношения одновременности. Основное действие (процесс или целостный факт) совершается во время протекания зависимого процесса: Засыпая, Сваакер думал о неожиданном появлении книжки… (К. Федин). Ср. лезг.:

1. (1)Ахварал физвайла, за пака авуна к1анзавай к1валахрикай (2)фикирзавай (У.) ‘(1)Когда засыпал (// засыпая), я (2)думал о делах, которые надо сделать завтра’;

2. Зун (1)ахварал физвайла, абур гьеле телевизордиз (2)килигзамай (У.) ‘Я (1)засыпал когда (*засыпая), они ещё (2)смотрели телевизор’.

В примере 1 представлен односубъектный таксис, поэтому его можно перевести на русский язык и с употреблением деепричастия. В примере 2 разносубъектный таксис. Использование деепричастия для его перевода невозможно, поскольку русское деепричастие всегда референтно тому же субъекту, что и основной предикат. Конвербы дагестанских языков могут иметь как общий со сказуемым субъект, так различный. Разносубъектный таксис и в следующих примерах из даргинского и аварского языков:

Дарг. Гьункьлби бусухlели, къукъула тlама адердиб ‘Когда путники спали, раздался гром’;

Авар. Цогидаз ракI парахат гьабула гьеб лъималазул эдинаб ригь бугин, (1)кIудиял гIейгун жидадего (2)бичIчIулин ‘Другие успокаивают, дескать, это такой возраст у детей, (1)с тем как подрастут, сами (2)поймут’.

Отношения разновременности. Выражается последовательность действий при временной обусловленности основного действия второстепенным. Ср.:

лезг. Садди (1)амукьайла (// амукьна), ам лап (2)кьиляй акъатна (У.) ‘Один (1)остался когда (// оставшись), он совсем (2)обнаглел’;

авар. Дица нуж (1)тун, жакъа лъаг1ел (2)т1убана ‘Я вас (1)оставив (с тех пор как оставил), сегодня (2)исполнился год’ (Сам.);

авар. Радал (1)хъах1алъи байгун, вахъун ахихъан хъапйикъ-газа (1)белгун къвапйиве (2)лъугьана ‘(1)Как наступил рассвет, садовод лопату-кирку (1)взяв, (2)вышел из дома’ (Сам.);

В последнем высказывании представлены однородные члены, выраженные конвербами, обозначающими предшествующие основному предикату действия. В последнем высказывании для зависимого предиката как наступил рассвет опорным является предикат взяв, а для последнего, в свою очередь, опорным является главный предикат вышел. В отличие от русского языка, где зависимые конвербы (деепричастия) имеют тот же субъект, что и сказуемое, в остальных рассматриваемых здесь языках зависимые таксисные формы нейтральны к признаку референтной соотнесённости. Поэтому цепочка разносубъектных предикатов в полипредикативном комплекс для них является нормальной.

Ситуации, непосредственно предшествующие ситуации главного предиката, могут также выражаться в аварском языке в полипредикативных конструкциях с зависимым предикатом в форме причастия прошедшего времени на аффикс -го:

авар. Къаландар (1)сихьаравго гьесул к1ут1би (2)гъимиялъул ц1уна ‘(1)Когда увидел Каландара, его губы (2)расплылись в улыбке’ (Ал., Ат.);

Конверб на -го является наиболее употребительным в авар­ском языке. Он образуется прибавлением форманта -го к форме причастия прошедшего времени, например: гьабураб ‘сделан­ный’ + го – гьабурабго ‘как только сделал’. З.М. Маллаева пишет, что конвербы с формантом -го выражают предшествование одного действия другому и имеют значение соответствующее русскому ‘как только’:

авар. ГIалил гьаракь (1)рагIарабго дун (2)тIаде вахъана. ‘(1)Когда услы­шал голос Али, я (2)встал’.

Однако приводимый материал показывает, что этот конверб аварского глагола выражает и одновременное основному предикату действие. Это происходит тогда, когда формант -го присоединяется к формам НСВ: гIодулаго бицине ‘плача рассказывать’, велъулаго кIалъазе ‘смеясь разговаривать’, сородулаго векеризе ‘дрожа бегать’. Ср., например:

авар. Дихъги (1)балагьун (СВ) гьев (2)гьимана ‘(1)Взглянув на меня, он (2)улыбнулся’ и

авар. Дихъ (1)балагьулаго (НСВ) гьев (2)гьи­мана ‘(1)Когда смотрел на меня, он (2)улыбнулся’.

По нашему мнению, аффикс -го, идентичен по своей семантике русскому союзному слову когда (ср.: когда писал (НСВ), когда написал (СВ), при как только написал (СВ), но *как только писал (НСВ) в процессном значении невозможно), а также лезгинскому аффиксу -ла и даргинскому -х1ели, которые только сопрягают зависимый и опорный предикаты, но не выражают при этом одновременность или разновременность. Собственно временные соотношения выражаются при помощи категорий вида и времени. Эти единицы в сравниваемых языках являются функционально равнозначными и при этом наиболее универсальными (многозначными) средствами сопряжения зависимой предикации с опорной предикацией в каждом из этих языков.

Наиболее употребительными при выражении отношений временной обусловленности действий в даргинском языке являются полипредикативные конструкции с конвербами на -xlели. Например:

дарг. Хъали (1)шалабиубх1ели шала х1улбас ишгъуна сурат (2)гьалабизур ‘(1)Когда осветилась комната, перед его глазами (2)предстала такая картина’ (Абд.). Конверб обозначает целостное зависимое действие, обусловливающее также целостное основное действие.

Тот факт, что аффикс -х1ели оформляет конвербы как для выражения разновременности основного и зависимого предикатов, так и для выражения одновременности, свидетельствует о том, что он не выражает самих значений одновременности / разновременности. Этот аффикс только сопрягает зависимый и главный предикаты, выражающие как разновременные, так и одновременные ситуации:

дарг. Къараул къушлизи (1)ухlнавхъунхlели, партизантани рельсабала уди даргудути минаби (2)кайхьиб (Мус.) ‘Когда караульный вошел в шалаш, партизаны подложили под рельсы взрывные мины’ – разновременность;

дарг. Мурад (1)учухlели, шала (2)бишун ‘Когда Мурад читал, погас свет’ – одновременность.

Конвербы с аффиксом -х1ели обозначают и причину:

дарг. (1)Бемжахъурхlели, мечь (2)хlунтlенберар ‘(1)Когда (= если) нагревают нагревают, железо (2)краснеет’.

Предикаты в таксисной паре находятся в отношениях одновременности и, в то же время, причинной обусловленности. В этом данный конверб функционально совпадает со средствами сопряжения зависимого и основного предикатов лезгинского (-ла), аварского (-го), а также русского языков (когда), которые также совмещают выражение временной и причинной обусловленности основного действия зависимым.

В английском языке зависимая ситуация, предшествующая основной ситуации, обозначается алломорфными способами:

англ. Arriving to the station we went strait ti the booking office ‘Приехав на вокзал мы пошли прямо в кассу’;

англ. When we arrived to the station we went strait ti the booking office ‘Когда мы приехали на вокзал, мы пошли прямо в кассу’.

В первом, простом предложении, использован конверб arriving, в сложном предложении то же соотношение передаётся конструкцией when arrived.

По признаку референтной соотнесённости члены таксисной пары в английском языке также могут быть как однореферентными, так и разнореферентными:

англ. On the lecture’s appearing in the hall, there was loud applause ‘С появлением лектора в зале, раздались громкие алодисменты’;

англ. Having been sent to the wrong address the letter didn’t reach him ‘Будучи послано по неверному адресу, письмо не было получено им’.

Разновидности таксиса разновременности в английском и даргинском языках передаются различными языковыми единицами. В английском языке зависимое действие выражаются герундием, причастием и придаточными временными предложениями. Сравните:

англ. Having collected all the material, he wrote a full report on the work of the commission / After collecting all the material, he wrote a full report on the work of the commission / After he had collected all the material, he wrote a full report on the work of the commission;

англ. Having been dried and sorted the goods were placed in the warehouse / After the goods had been dried and sorted they were placed in the warehouse.

Как уже отмечалось, аффиксы конвербов на -ла в лезгинском, -го – в аварском и -х1ели – даргинском языках функционально идентичны русскому союзу когда. Они только сопрягают основное и второстепенное действия как происходящие в общем периоде времени. Когда эти действия выражены нехарактеризованными видовым значением формами, как в примерах, временные отношения между ними остаются неактуализированными.

Далее в разделе 4.3 сопоставляются средства выражение причинной обусловленности. Разновидности рассматриваемых аспектуально-таксисных ситуаций:

а) основное целостное действие обусловлено второстепенным целостным действием: Потом, осознав свой грех, перекрестился… (И. Друцэ). В лезгинском языке также возможно употребление частично совпадающей с русским деепричастием СВ формы аориста для обозначения предшествующего действия, являющегося причиной основного:

Къайи яд зайиф гьайванар патал зарар тирди (1)аннамишна, Секнеди данайриз яд чими ийиз тевледа гун (2)кьет1 авуна (Ш.К.) '(1)Поняв, что холодная вода вредна для слабых животных, Секне (2)решила для телят воду греть и давать в хлеву (досл.: Холодная вода слабых животных для вредной является-что (1)поняв, Секне телятам воду, согревая, в-хлеву давать (2)решила)';

Зависимый предикат (1) – это формы аориста, которая соответствуют русскому деепричастию СВ при условии совпадения их субъекта с субъектом основного предиката. Основное сказуемое также представлено аористом. Это и есть основная функция аориста, а обозначение предшествующего действия-причины – одна из его периферийных функций.

Специализированным средством обозначения предшествующего действия-причины в лезгинском языке является конверб, образуемый от нефинитных и финитных глагольных единиц:

Йиф (1)мич1и хьанвайвиляй, (2)кими хьайиди-тахьайди чаз (3)чир хьанач (А.Ф.) 'Из-за темноты мы не разобрались, чего не достаёт (досл.: Ночь (1)тёмной стала-из-за-того, (2)пропавшее-не-пропавшее нам (3)известно не-стало)'.

Конверб причинной обусловленности образуется от причастия СВ и временных форм СВ и НСВ индикатива, например: Марф къвайивили (// къванвайвили // къвазвайвили), чун к1вале акъвазна ‘Из-за того, что пошёл (// прошёл // шёл) дождь, мы остались дома’. Здесь: къва-йи (прич. СВ) > къвайи-вили ‘(дождь) пошёл потому что’; къва-на (аор.) > къван(а)-ва (перф.) > къванва-й (плюсквамперф.) > къванвай-вили ‘(дождь) прошёл-из-за-того’; къваз-ва (през.) > къвазва-й (имперф.) > къвазвай-вили ‘шёл-из-за-того’. Различие между вариантами на аффиксы -вил-и и -вил-яй сходны с различием между значениями эргативного и исходного IV падежей. Ср.: гъили (эрг.) ‘рука, рукой’, гъиляй ‘из руки’ и фейивили ‘потому что пошёл’, фейивиляй ‘из-за того, что пошёл’. Во второй форме конверба присутствует элемент семантики аблатива.

В аварском языке конвербы причинной обусловленности образуются в основном при помощи аффиксов, имеющих соответствия в парадигме падежных форм. Примеры:

авар. Дун гьелдаса г1емер (1)вохиялъ, къаси дида макъ (2)щвеч1о (Сам.) ‘Я этому сильно (1)радовался потому что (досл.: радовался-тем), я ночью (2)не спал’. Конверб вохи-ялъ, образованный от масдара, соотносится по форме с эргативным падежом, и семантически значение причины выводимо из орудийного значения эргатива;

авар. Гьале гъанже топц1о (1)гъеч1ого xyт1идал, киназдаго (2)ццим бахъана гьасул ‘Вот теперь, (1) когда (из-за того, что) остались без мяча, он (2)разозлился на всех’ (Сам.).

В литературном даргинском языке причинная обусловленность выражается конвербом на аффикс -х1ели. Примеры из:

дарг. Шин (1)камдиубхlели гама (2)беруб ‘(1)Потому что воды меньше стало, дерево (2)высохло’;

дарг. Х1у илкьяйда (2)викlухlели Идрис (2)гlясивиъубси ‘Ты так (1)говорил потому что, Идрис (2)разгневался’.

В 4.4 аналогичным образом исследуется выражение условия. В русском языке специализированным способом обозначения ситуации, являющейся условием осуществления действия, обозначенного сказуемым, являются придаточные условия: Если нападают, надо защищаться (М. Горький). Значения морфологических единиц дагестанских языков с семантикой причинной обусловленности на русский язык переводятся преимущественно конструкциями придаточных условия. В качестве морфологического средства выражения ситуации-условия в русском языке выступают деепричастия СВ. Временное отношение между условием и его следствием постоянное: условие предшествует следствию [Акимова, Козинцева 2001: 272]. В работе рассматриваются различные варианты аспектуально-таксисных ситуаций, в которых реализуются отношения условия. Некоторые примеры:

лезг. Зун бубади ваз (1)тагайт1а, зи т1вар алай суна (2)гъваш, яр (Ф.) 'Если меня отец не выдаст за тебя, то женись, любимый, на моей тёзке (досл.: Меня отец тебе (1)не-отдаст-если, моё имя носящую красавицу (2)возьми, любимый)';

лезг. (1)Вуж хьуй ама лагьайди, вун (2)дахьайла (Е.Э.) 'Кто же это сказал, если не ты (досл.: (1)Кто (же) будь то сказавший, ты (2)не-стало-когда)';

авар. Г1адамал киналго (1)лъик1ал рук1инаан, к1иго раг1и лъицаниги (2)бицунаребани (Сам.) ‘Люди все (1)хорошими были бы, два лица никто (2)не показывал бы если (если бы не двурушничали)’;

Отношения условия представлены в русском языке в сложноподчинённых предложениях. Придаточная часть таких предложений описывает предопределяющую ситуацию, т.е. условие, а главная часть – ситуацию-следствие. Условные отношения предполагают гипотетичность предопределяющей ситуации: если обусловливающая ситуация является реальной, то она будет причиной, а не условием. Отношения между придаточной и главной частями будут причинно-следственными, а не условно-следственными. Поэтому такие предложения могут быть нереально-условными и потенциально-условными [РГ, т. II: 563]. В первом случае ситуации и придаточной и главной частей представлены как не имеющие места в реальности. Например: Когда б имел я сто очей, То все бы сто на вас глядели (А. Пушкин). Ср. лезг.:

(1)Аквадачир вун вилериз, вяде (2)тирт1а хъуьт1уьн, билбил (С.С.) 'Ты бы на глаза не попадался, соловей, если бы была зима (досл.: (1)Не-видать-бы тебя глазам, время (2)было-бы-если зимним, соловей)'.

Во втором случае условие и следствие представлены как ситуации, которые потенциально могут быть реализованы, например, Если он вернулся из отпуска, он придёт сегодня на работу (РГ); Если встать пораньше, можно успеть (В. Тендряков). Ср. лезг.:

Эгер са сим кьванни (1)ат1айт1а, завай зи малдалди (2)жаваб гуз жеда (С.) 'Если хоть одна струна (1)порвётся, то я (2)могу ответить моим имуществом (досл.: Если одна струна (1)порвётся-если, я моим имуществом (2)ответ дать смогу)' и др.

Наиболее специализированным средством обозначения второстепенного действия, служащего условием осуществления основного действия, является в лезгинском языке конверб ‘причастие СВ + т1а’ (авурт1а ‘если сделает’). Аффикс -т1а присоединяется и к временным формам индикатива. Конверб временной обусловленности на -ла также может обозначать условие. Но отношения условие – следствие семантически схожи с отношениями предшествование – следование.

В аварском языке ситуацию-условие обозначают конвербы, образуемые аффиксом -ни:

авар. Чвантиниб г1арац (1)бугони, маг1арда ах (2)гьабулеб (пог.) ‘В кармане деньги (1)будут если, в горах сад (2)разведёшь’.

В 4.5 рассматриваются средства выражение уступки в исследуемых языках. Специализированные морфологические единицы выражения уступительной обусловленности в русском языке отсутствуют. Эту функцию могут выражать и деепричастия, но основным средством её выражения являются сложноподчинённые предложения, например: Раскольников молчал и не сопротивлялся, несмотря на то, что чувствовал в себе достаточно сил приподняться (Ф. Достоевский) Ср. соответствия в лезг.:

Къула ц1ай (1)тунвайт1ани, к1вале (2)мекьизвай, вучиз лагьайт1а пенжердай къай къвезвай (С.) '(1)Несмотря на то, что печь была затоплена, дома (2)было холодно, потому что из окна дуло (досл.: В-очаге огонь (1)разведён-был-если-даже, дома (2)холодно-было, почему сказать-если из-окна холод шёл)'

Значение уступительной обусловленности основного действия второстепенным выражается в лезгинском языке конвербами, образуемыми от форм на -т1а (условного и предположительного наклонений) присоединением к ним постфикса союзного значения -ни ‘и, даже’. Специализированные конвербы уступительной детерминации действия основного предиката аварского языка образуются, как и в лезгинском языке, от конвербов условного значения. В лезгинском языке к конвербу условного значения прибавляется союзная частица -ни ‘и, тоже, даже’, в аварском языке аффикс -ги, имеющий те же значения:

авар. Т1убараб моц1ги (1)ананиги, Мухтар вач1унев (2)вук1инч1о (Сам.) ‘Целый месяц (букв.: месяц-тоже) (1)хотя прошёл (букв.: прошёл-если-даже), Мухтар (2)не приезжал’.

По такой же модели строятся конвербы со значением уступки в даргинском языке:

дарг. (цуд.) Диг ч1вел саг1атле (1)лухьунаьранра (2)ч1омале саби ‘Мясо два часа (1)варилось хотя, (2)жёсткое (досл.: Мясо два часа (1)варилось-если-даже (2)жёсткое есть)’.

В дагестанских языках, как видно из примеров, значение уступительных конвербов структурируется из однаковых семантических компонентов: процесс // событие + морфема условия (если) + морфема-союз и, даже (лезг. – ни, авар. – ги, дарг. – ра): лезг. авур-т1а-ни ‘сделавши-если-даже’, авар. божа-ни-ги ‘поверишь-если-даже’, дарг. лухьун-аьран-ра ‘варилось-если-даже’.

Целевая обусловленность рассматривается в разделе 4.6. Наиболее специализированным способом выражения целевой обусловленности в русском языке является придаточное предложение. В сложноподчинённых предложениях (независимый таксис по А.В. Бондарко и Н.В. Семёновой) главная часть сообщает о ситуации, которая обеспечивает ожидаемое следствие, придаточная часть сообщает о стимуле (цели). Например: Чтобы волосы не падали на лицо, Никита повязал их веткой берёзы (М. Горький).

В дагестанских языках целевая обусловленность действия основного предиката действием зависимого выражается морфологическими единицами. Надолее распространённым является использование для этого единицы, интерпретируемой в описаниях как инфинитив или целевая форма на основе совпадения этой функции с использованием в русском языке присловного инфинитива в определительной по цели функции. Однако эта же единица выступает и в функции, аналогичной функциям русского деепричастия при обозначении стимула-цели действия основного предиката. Это обстоятельство является, на наш взгляд, причиной отсутствия убедительной трактовки категориального содержания этой глагольной формы, имеющей общие признаки во всех дагестанских языках, то как инфинитива, то как деепричастия, то как целвой формы. Ср.:

лезг. Зунни (1)къведа Билиждиз кьван яр машинда (2)акьадриз (Ф.) ‘И я (1)приеду в Билиджи, (2)чтобы невесту в машину посадить (досл.: Я-тоже (1)приеду в-Билиджи до невесту в-машину (2)посадить-чтобы)’;

авар. Бац1 (1)х1инкъизе х1амица г1ундул (2)к1орок1улел (пог.) ‘Волка (1)напугать (чтобы), осёл ушами (2)шевелит’;

дарг. Шамил базарли (2)ареон диг (1)ассиз ‘Шамиль на базар (2)ушёл, мясо (1)купить (чтобы)’.

Кроме инфинитива (целевой формы) в аварском языке, как и в лезгинском, целевая обусловленность обозначается и другими морфологическими средствами. Они также описаны в работе.

В разделе 4.7 сравниваются средства выражения следствия в исследуемых языках. В русском языке – это придаточное следствия, оформляемое нерасчленяемым союзом так что [РГ 1980: 597]: В поэме было точно названо место действия, так что не спутаешь (Симон.).

В лезгинском языке аналогичные предложения выступают наподобие трансформов предложений с конвербами причинной обусловленности. Например, предложение с таксисом причинной обусловленности Вун вядеда (1)тахтайвили, за (2)гежна (У.) ‘(1)Потому что ты вовремя не вернулся, я (2)опоздал’ может быть трансформировано в предложение с придаточным следствия:

Вун вядеда (1)хтанач, (2)гьавили за гежна ‘Ты вовремя (1)не вернулся, (2)поэтому (по-той-причине) я опоздал’.

Придаточное следствия оформляется в лезгинском языке союзными словами гьавили ‘потому (по той причине)’, гьавиляй ‘из-за того’, гьаниз килигна ‘поэтому (букв.: на-то посмотрев)’, образуемыми аффиксами причинной семантики от указательного местоимения гьа ‘тот, та, те’. Т.е., показатель причинной семантики перемещается из придаточного причины в придаточное предложение следствия, из которого, вместе с указательным местоимением, отсылает к причине. Причина и следствие взаимосвязанные и взаимообусловленные элементы в таких высказываниях, предполагают друг друга. Ср. русск.: Я опоздал, потому что проспал (следствие – причина) и Я проспал, поэтому опоздал (причина – следствие).

В аварском языке также выделяются аналогичные союзы, присоединяющие придаточное следствия к главному предложению: гьединлъидал ‘так что’, гьелдалъун ‘от этого’, гьелъие г1оло ‘ради этого (этому ради)’. Эти союзы образованы от указательного местоимения посредством тех же морфем, которые образуют конвербы причинной обусловленности, ср.: гьеб ‘этот’, гьев ‘он’. К конечные -б и -в в этих союзах – экспоненты именных классов (родов).

Специальных конвербов для обозначения второстепенного действия-следствия в рассматриваемых языках нами не обнаружено. Это объясняется, видимо, тем, что тесно взаимосвязанные друг с другом отношения причины и следствия оформляются одними и теми же грамматическими показателями, изменяющими только свою позицию в высказывании.

В 4.8 рассматриваются отношения сравнения, которые обычно не включаются в число аспектуально-таксисных ситуаций с семантикой обусловленности. При этом в «Русской грамматике» обусловленность интерпретируется так: “Обусловленность, или каузальность, т.е. причинность в широком смысле слова, объединяет в себе такие значения, как предпосылка, основание, обоснование, подтверждение, доказательство, аргумент, довод, предопределённость, посылка, повод, предлог, стимул, целевая мотивировка. При таком понимании отношений обусловленности можно, по-видимому, отнести к ним и отношения сравнения. Сравнительные отношения строятся на уподоблении двух ситуаций, сближаемых на основании объективного сходства или тождества, либо на основании субъективных ассоциаций. Ситуация, представленная в зависимой части, выполняет роль аналога, с помощью которого характеризуется или идентифицируется сообщаемое в главной части. Придаточная часть сообщает о ситуации, которой может соответствовать или не соответствовать ситуация главной части предложения. Например: Зачем Арапа своего Младая любит Дездемона, Как месяц любит ночи мглу? (А. Пушкин). Особенно это ощутимо в тех случаях, когда ситуация придаточной части служит своего рода эталоном, которому соответствует действие главной части, например: Если это радость, то береги её, как мать бережёт ребёнка (К. Паустовский).

Наличие отношений обусловленности в сложноподчинённых предложениях, выражающих сравнение, подтверждается, видимо, самим фактом неравнозначности, коммуникативной подчинённости придаточной части главной. В дагестанских языках такая коммуникативная несамостоятельность проявляется в том, что ситуация зависимой части предложения обозначается глагольными конвербами, не способными быть самостоятельным сказуемым. Однако такого рода обусловленность не предполагает отнесённости главного и зависимого предикатов к единому периоду времени и, следовательно, наличия между ними таксисных отношений. Например: Вы, вероятно, хотите замуровать меня в четыре стены, как это устраивали с своими жёнами ваши милые предки? (Д. Мамин-Сибиряк). Основное и зависимое действия относятся к разным временным планам и не связаны временными соотношениями.

“Русская грамматика” относит обсуждаемые предложения к выражающим, через сравнение, определительные отношения. В них придаточное определяет действие или состояние, названное опорным глаголом, по внешнему проявлению или по способу (образу, методу) его осуществления [РГ 1980, т. II: 500-501]: Она тщательно скатала записку в трубочку, как было скатано письмо (К. Федин), Он вёл себя, как я люблю, По правилам тогдашней старой чести (М. Лермонтов); Как лёг с вечера, так и спит (РГ). Ср.:

лезг. Ученикри учителди (1)къалурайвал (2)кхьена (С.) 'Ученики (2)написали так, (1)как показал учитель (досл.: Ученики учитель (1)показал-как (2)написали)';

авар. Цогидал чаг1азда щибго жо (1)бич1ч1иларедухъ дос дида бат1ияб мац1алда (2)хабар бицана (Сам.) ‘Другие люди ничего (1)чтобы не поняли (букв.: понимали-не-так), он со мной на ином языке (2)говорил’.

Конверб бич1ч1иларедухъ ‘так чтобы не понимали (букв.: понимали-не-так)’ задаёт образ осуществления действия главного предиката: таким образом, чтобы не поняли. Этот конверб рассматривался выше как выражающий целевую обусловленность. Семантическу связь между целью и образом осуществления зависимого действия можно усматривать в следующем смысле: если способ осуществления действия главного предиката обозначается в зависимом предикате, то осуществление действия сообразно «предписанию» зависимого предиката есть своего рода и цель действия главного предиката. Типологическая параллель такой связи значений цели и образа действия обнаруживается и в лезгинском языке, один и тот же аффикс -вал образует конвербы, варажающие оба эти значения: Пакамахъ фад (1)фидайвал машиндиз бензин (2)циз ‘Утром рано (1)выехать чтобы, в машину бензин (2)залей’, ср. Вач, килига. Вун (1)фидайвал ахпа зунни (2)фида гьанай ‘Иди, попробуй. Ты (1)идти-как будешь, потом и я (2)пройду там’.

Признаваемая инвариантным значением таксиса сопряжённость ситуаций основного и зависимого предикатов присутствует, по нашему мнению, и в конструкциях со сравнительными отношениями. Зависимой частью, конвербом, как бы предписывается «образец» осуществления ситуации, обозначаемой главным предикатом. Следовательно, можно говорить, что способ осуществления действия основного предиката обусловлен характером осуществления зависимой ситуации.

Рассмотренные во всех разделах конвербы дагестанских языков сведены в таблицу, где приводятся также их семантические соответствия в русском и английском языках.

Таблица таксисных конвербов и их соответствия в русском и английском языках

Значения (конструкции русского языка)	Конвербы дагестанских языков	Единицы, которыми мотивированы конвербы (лезгинского языка) 1	Соответствия в английском языке
когда лёг спать / когда поспал	Лез. Ксай-ла Дарг. Кайхьунх1ели Авар. вегарав-го	1. причастие СВ	having slept Having slept he felt himself better – ‘Поспав (когда поспал), он почувствовал себя лучше’.
когда спал / спит	Лез. Ксанвай-ла Дарг. Усух1ели Авар. кьижнун вук1а-го	2. плюсквамперфект	while sleeping While he sleeping, she was looking at him – ‘Пока он спал, она смотрела на него’.
когда ещё продолжал / -ет спать	Лез. Ксанмай-ла Дарг. Усух1ели Авар. кьижухъ-го вук1ана	3. континуативный плюсквамперфект	Having been sleeping The child having been sleeping for 5 hours when the doctor came – ‘Ребенок уже спал 5 часов, когда пришел врач’.
когда укладывался / -ется (в процес. знач.)	Лез. Ксузвай-ла Дарг. Калхьух1ели Авар. вегула-го	4. имперфект	going to sleep I going to sleep, the door was knocked at – ‘Когда я укладывался спать, в дверь постучали’.
когда ещё продолжал / -ет укладываться	Лез. Ксузмай-ла Дарг. Калхьух1елира Авар. вегула вук1а-го	5. континуативный имперф.	while going to sleep While I going to sleep, the door was knocked at – ‘Когда я еще укладывался спать, в дверь постучали’.
когда укладывался / -ется спать (в знач. факта)	Лез. Ксудай-ла Дарг. Калхьух1ели Авар. вегул-щи-нахъе	6. прошедшее хабитуальное	when going to sleep When going to sleep I broke my glasses as had forgotten to take them off - ‘Когда я укладывался спать, я разбил свои очки, т.к. забыл их снять’.
Следом, за тем, как пришёл	Лез. Атайла-хъ // атайла-хъди Дарг. Вак1ибх1ели г1ур Авар. вачIун хадуб	7. конверб 1. Атайла ‘когда пришёл’	after coming After coming he first of all rang up his mother – ‘Придя домой, он, прежде всего, позвонил своей матери’.
раз / если идёт, приходит	Лез. Къвезвайла-хъди Дарг. Лявкьули виалли Авар. вачIунев ватани	8. конверб 4. Къвезвайла ‘когда шёл’	if be going to come If he is going to come you should write a full report – ‘Если он собирается придти, тебе следует написать подробный отчет’.
Разговаривая	Лез. Рахаз-рахаз Дарг. Гъайик1ули Авар. кIалъала-го	9. деепричастие НСВ	talking Talking to himself he walked away slowly - ‘Разговаривая сам с собой, он медленно шел прочь’.
Продолжая укладываться спать, засыпать	Лез. ксуз-маз Дарг. Усес калхьули Авар. вегулев вук1а-го	10. Деепричастие НСВ	going to sleep He watched the children going to sleep – ‘Он наблюдал, как засыпали дети’.
Пока ещё спит / спящим остается пока	Лез. ксан-маз Дарг. Усули левай Авар. кьижухъ вукIа-го	11. Аорист	being sleeping Even being sleeping I was thinking about Jane – ‘Даже во сне (будучи спящим) я думал о Джейн’.
Как только я собрался было спать, …	Лез. ксуз-(а)маз-ни Дарг. Калхьух1ели Авар. вегула-го	12. конверб 10. Ксуз-(а)маз	when be going to sleep When I was going to sleep somebody knocked the door – ‘Когда я собирался лечь спать, кто-то постучал в дверь’.
как только лёг спать	Лез. ксан(а)-маз-ни(ди) Дарг. кайхьунмад Авар. вегарав-го	13. конверб 11. Ксан(а)-маз	as soon as slept As soon as slept herself out she had returned to the business which had been occupying her – ‘Как только она выспалась, она вернулась к делам, которые занимали ее’.
Так же, как пришёл	Лез. Атай-вал 2 Дарг. Вак1иб тях1ярли Авар. ваIчарав гIадин	14. причастие СВ	as well as having come As well as having come he left us – ‘Так же, как пришел, он ушел от нас ’.
Чтобы пришёл / чтобы приходил	Лез. Къведай-вал Дарг. Вашахъара Авар. вачIина-ве	15. прошедш. Хабитуальное къведай ‘приходил’	to come He asked me to come tomorrow - ‘Он попросил меня придти завтра’.
Сразу, как только пришёл	Лез. Атайвал-ди Дарг. Вак1ибмад Авар. ваIчарав-го	16. конверб 14. Атайвал	On coming On coming into the hotel, he found a note in his room – ‘Придя (как только пришел) в отель, он обнаружил записку в своей комнате’.
Пока не ляжет спать / не поспит	Лез. ксуда-лди Дарг. усаайчи Авар. вегизе-гIан	17. будущее ксуда ‘буду / лягу спать’	until having slept Until having slept a bit he could not take a decision – ‘До тех пор, пока он не поспал немного, он не мог принять решение’.
Потому, что пришёл // из-за того, что пришёл	Лез. атай-вил-и // атай-вил-яй 3 Дарг. Вак1ибх1ели Авар. вачIун вукIи-дал // вач1ин-дал	18. конверб 14. Атайвал	because of having come Because of the chief having come, they began to work – ‘Из-за того, что пришел начальник, они начали работать’.
Если придёт	Лез. атай-т1а 4 Дарг. Вак1алли Авар. вачIана-ни	19. Причастие СВ	if coming If coming in time you’ll meet him there – ‘Если придешь вовремя, ты встретишь его там’.
Даже если придёт	Лез. атай-т1а-ни 5 Дарг. Вак1алра Авар. вачIана-ни-ги	20. конверб 19. Атайт1а ‘если придёт’	even coming Even her coming can not settle the differences – ‘Даже ее приход не сможет уладить разногласия’.
По мере того, как пьёшь // Чем больше пьёшь...	Лез. Хъвар-давай // хъвадай-давай 6 Дарг. дужадра Авар. гьекъана-гIан	21. Причастие потенциального значения хъвар // хъвадай	while drinking //the more drinking the… While drinking the hot weak tea a new ideas came into his head – ‘По мере того как он пил холодный слабый чай, в его голову приходили новые идеи’.

Комментарии к таблице:

1. Морфемный состав мотивирующих форм: кса-н-ва-й плюсквамперф. ‘спал (тогда)’ < ксан-ва перф. ‘спит’ < кса-на аор. ‘лёг спать / спал / поспал’, кса- – корневая морфема; ксузва-й имперф. ‘укладывался спать’ < ксуз-ва презенс ‘укладывается спать’ < ксу-з форма НСВ ‘спать // чтобы спать // укладываясь спать’, ксу- – корневая морфема; континуативные формы образует аффикс -ма- < ама ‘ещё есть, продолжает иметь место’. Аффикс -й- в мотивирующих единицах указывает: в причастии кса-й – на определяемое, во временных формах (ксанва-й ‘спал (тогда)’, ксанма-й ‘ещё спал (тогда)’ и др) – на момент перцепции ситуации, не совпадающий с моментом речи; ср.: Рехъ кьуранва ‘Дорога сухая (высохши-есть)’ и Чун хкведа-й-ла, рекьер кьуран-ва-й ‘Мы возвращались когда, дорога сухая была (высохши-была)’.

2. Конверб 14. атай-вал ‘так же, как пришёл’ состоит из причастия СВ и аффикса -вал сравнительной семантики. Аффикс -вал образует конвербы со значениями: сравнения – от мотивирующих форм 1 – 5 в таблице, цели – от формы 6, см. конверб 15.

3. Конвербы со значением причины образуются от всех конвербов на –вал, перечисленных в сноске 2.

4. Аффикс -т1а присоединяется также к мотивирующим формам 2 – 6 в таблице, а также другим временным формам индикатива, образуя формы со значением предположения, выступающие в роли основного сказуемого. Например: Киоскдиз газетар хтават1а // хтанвайт1а? ‘В киоск газеты привезли, интересно//привозили, интересно?’ В сложном предложении эти же формы могут выполнять роль зависимого предиката со значением условия.

5. Конвербы уступительного значения образуются аналогичным образом от всех форм на -т1а, способных обозначать условие осуществления основного действия.

6. Данный конверб имеет параллельные формы. Форма с -р- имеет оттенок архаичности. (1)Хъвардавай // хъвадайдавай (2)к1ан жеда булахдин яд ‘(1)Чем больше пьёшь, тем больше (2)хочется родниковой воды’.

В таблицу сведены только синтетические формы таксисных конвербов, рассмотренных выше. С учётом однотипно образуемых и поэтому не включённых в таблицу единиц (см. пункты 2 – 5) – всего более сорока конвербов. Таблица даёт наглядное представление о разнообразии таксисных значений, выражаемых морфологическими средствами в лезгинском и др. дагестанских языках, а также целостно обозреть различия между таксисными системами сравниваемых языков.

В заключении обобщаются результаты исследования и формулируются характерные особенности моделей категории таксиса в сравниваемых языках, полученные путём соотнесения номенклатуры таксисных значений и средств их языкового выражения.

Основные положения отражены в следующих публикациях.

Монографическое издание

1. Ханбалаева, С.Н. Категория таксиса в разноструктурных языках (русском, лезгинском, даргинском, аварском, английском) [Текст] / С.Н. Ханбалаева. – М: Изд-во Academia, 2009. – 239 с. (15,6 п.л.)

Статьи в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, определенных Высшей аттестационной комиссией

2. Ханбалаева, С.Н. Таксисные отношения обусловленности в лезгинском языке [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Филологические науки. – 2009. – № 2. – С. 81-89 (0,5 п.л.)

3. Ханбалаева, С.Н. Основное и второстепенное действия, связанные отношениями характеризации в русском и лезгинском языках [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Вестник Московского государственного областного университета. – Серия «Лингвистика». – 2010. – № 2. – С. 164-166 (0,34 п.л.)

4. Ханбалаева, С.Н. О семантическом инварианте таксисных отношений [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Вестник Московского государственного областного университета. – Серия «Лингвистика». – 2010. – № 2. – С. 166-169 (0,41 п.л.)

5. Ханбалаева, С.Н. Отношения разновременности в аспектуально-таксисных ситуациях, нелокализованных во времени (на материале русского и лезгинского языков) [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Вестник Московского государственного областного университета. – Серия «Лингвистика». – 2010. – № 3. – С. 178-181 (0,4 п.л.)

6. Ханбалаева, С.Н. Аспекты сопоставительного и типологического изучения таксиса [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Вестник Московского государственного областного университета. – Серия «Лингвистика». – 2010. – № 3. – С. 181-184 (0,42 п.л.)

7. Ханбалаева, С.Н. Отношения одновременности в русских конструкциях с независимым таксисом и их соответствия в лезгинском языке [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Вестник МГОУ. – Серия «Лингвистика». – 2010. – № 4. – С. 135-137 (0,28 п.л.)

8. Ханбалаева, С.Н. Дифференциация зависимого и независимого таксиса в лезгинском и русском языках [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Вестник МГОУ. – Серия «Лингвистика». – 2010. – № 4. – С. 137-141 (0,51 п.л.)

9. Ханбалаева, С.Н. Таксис в русском языке и единство его семантической и структурной организации [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Вестник МГОУ. – Серия «Русская филология». – 2010. – № 6. – С. 31-33 (0,3 п.л.)

10. Ханбалаева, С.Н. Сравнение как семантическая сфера обусловленности [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Вестник МГОУ. – Серия «Лингвистика». – 2010. – № 6. – С. 99-101 (0,3 п.л.)

11. Ханбалаева, С.Н. Единицы адвербиальной семантики дагестанских языков в сфере теории таксиса [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Вестник МГОУ. – Серия «Лингвистика». – 2010. – № 6. – С. 72-74 (0,3 п.л.)

Статьи в сборниках научных трудов и материалов научных конференций

13. Ханбалаева, С.Н. Показания к выделению морфологической категории таксиса в лезгинском языке [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Вестник молодых ученых Дагестана: Философия,Педагогика, Право, Политология. Сборник статей молодых учёных и аспирантов.- Махачкала:ДНЦ РАН, 2003. № 1.- С.23-26. (0,22 п.л.)

14. Ханбалаева, С.Н. Таксис и относительное и абсолютное время [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Вестник молодых ученых Дагестана: Философия,Педагогика, Право, Политология. Сборник статей молодых учёных и аспирантов.- Махачкала: ДНЦ РАН, 2003. № 2.- С.23-27. (0,35 п.л.)

15. Ханбалаева, С.Н. Таксисные конверты одновременности разновременности в лезгинском языке (в сопоставлении с русским) [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Проблемы общего и дагестанского языкознания: Выпуск 2. –Махачкала: ДНЦ РАН, 2004. С.76-84 (0,45 п.л.)

16. Ханбалаева, С.Н. Таксисная функция аориста и деепричастия НСВ лезгинского языка [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Языкознание в Дагестане. Сб. научных статей.- Махачкала: ДГУ, 2004. №7. - С. 58-68. (0,43 п.л.)

17. Ханбалаева, С.Н. Алломорфизм таксисных отношений (на материале русского и лезгинских языков) [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Проблемы общего и дагестанского языкознания. – Махачкала: ДНЦ РАН, 2004. Выпуск 5. – С.338-345. (0,48 п.л.)

18. Ханбалаева, С.Н. Отношения характеризации зависимого таксиса в русском и лезгинском языках [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Актуальные проблемы современной лексикологии в словообразования. Сб. науч. статей / Под ред. Проф. Алиевой Г.Н.. – Махачкала: ГОУ ВПО «ДГТУ», 2006. С. 132-137. (0,41 п.л.)

19. Ханбалаева, С.Н. Речевые ошибки, связанные с несовпадением параметра референтной соотносительности в моделях таксиса родного и русского языков [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Региональный форум представителей-русистов закавказских стран в Азербайджанской Республике: Сборник научно-методических материалов /Под ред. Т.М. Балыхиной / в рамках Федеральной целевой программы «Русский язык» (2006-2010). – Баку: Мутарджим, 2007. – С.143-147. (0,24 п.л.)

20. Ханбалаева, С.Н. Таксис разновременности в русских и лезгинских сочинительных конструкциях [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Актуальные проблемы гуманитарных наук. Сб. науч. статей /Под ред. Алиевой Э.Н. – М: НОЧУ ВПО «МИЭП», 2008. С. 120-127. (0,41 п.л.)

21. Ханбалаева, С.Н. Причинная обусловленность как выражение аспектуально-таксисных отношений (на материале русского, лезгинского, аварского и даргинского языков) [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Актуальные проблемы гуманитарных наук. Сб. науч. статей /Под ред. Алиевой Э.Н. – М: НОЧУ ВПО «МИЭП», 2008. С. 127-134 (0,41 п.л.)

22. Ханбалаева, С.Н. Выражение условия в свете теории таксиса (на материале русского, лезгинского, аварского языков) [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Актуальные проблемы гуманитарных наук. Сб. науч. статей /Под ред. Алиевой Э.Н. – М: НОЧУ ВПО «МИЭП», 2008. С. 134-141 (0,4 п.л.)

23. Ханбалаева, С.Н. Способы выражения уступительной семантики в русском и дагестанских языках [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Актуальные проблемы гуманитарных наук. Сб. науч. статей /Под ред. Алиевой Э.Н. – М: НОЧУ ВПО «МИЭП», 2008. С. 141-148 (0,42 п.л.)

24. Ханбалаева, С.Н. Конвербы целевой обусловленности дагестанских языков и их семантическая параллель в русском языке [Текст] / С.Н. Ханбалаева // Актуальные проблемы гуманитарных наук. Сб. науч. статей /Под ред. Алиевой Э.Н. – М: НОЧУ ВПО «МИЭП», 2008. С. 148-155 (0,4 п.л.)