Приемы субъективации в современной русской пр о зе: явления модификации
На правах рукописи
ПОПОВА Галина Борисовна
ПРИЕМЫ СУБЪЕКТИВАЦИИ В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ПРОЗЕ:
ЯВЛЕНИЯ МОДИФИКАЦИИ
Специальность 10.02.01 – русский язык
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Улан-Удэ – 2012
Работа выполнена в научно-исследовательской лаборатории
«Интерпретация текста» ФГБОУ ВПО «Забайкальский
государственный гуманитарно-педагогический университет
им. Н.Г. Чернышевского»
Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор
Ахметова Галия Дуфаровна
Официальные оппоненты: доктор филологических наук
Савелова Любовь Анатольевна
кандидат филологических наук
Варфоломеева Юлия Николаевна
Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Красноярский
государственный педагогический
университет им. В.П. Астафьева»
Защита диссертации состоится «01» марта 2012 г. в 15.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.022.05 по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата филологических наук при ФГБОУ ВПО «Бурятский государственный университет» по адресу: 670000, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а, конференц-зал.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ФГБОУ ВПО «Бурятский государственный университет» по адресу: 670000, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а.
Текст автореферата опубликован на сайте Высшей аттестационной комиссии (ВАК) http: // www.vak.ed.gov.ru/ «28» декабря 2011 г.
Fax: (3012)-21-05-88
E-mail: [email protected]
Автореферат разослан «___» января 2012 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета
кандидат педагогических наук, доцент Судоплатова Г.А.
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Реферируемая работа посвящена проблеме субъективации авторского повествования и модификации приемов субъективации в текстах современной русской прозы. Модификация субъективированного повествования в современной русской прозе относится к периоду, совпавшему с известными социальными процессами в стране (конец XX – начало XXI в.), что свидетельствует об усложнении повествования.
Стремление осмыслить действительность заставляет писателя искать новые средства языка и необычные формы выражения, максимально использовать возможности языка. Литература в этом плане выступает инструментом художественного открытия и освоения новой действительности.
Язык для литературы – это материал, который используется для воссоздания окружающей действительности. «Язык представляет собой материал, отмеченный социальной активностью еще до того, как к нему прикоснулась рука художника» [Лотман 1997: 206]. В языке сконцентрированы итоги познавательной деятельности человека.
Обращение к языкопользованию в современной прозе не случайно, так как при анализе языковых процессов современной русской прозы выявляются «новые тенденции в языке художественной речи, которые связаны с эволюцией, с открытием новых приемов выразительности, но одновременно они, возможно, в какой-то степени предвосхищают определенные изменения в языке» [Николина 2009: 7]. В языке современной русской прозы конца XX - начала XXI в. наблюдаются новые тенденции, которые, безусловно, нуждаются в осмыслении.
Художественный текст является сложным объектом исследования, представляя собой особый эстетический вид моделирования действительности, продукт словесного искусства [Будагов 1976: 306]. Интерес к тексту характерен для всех гуманитарных наук: культурологии, лингвокультурологии, психологии, психолингвистики, философии, семиотики и др.: «Там, где человек изучается вне текста и независимо от него, это уже не гуманитарные науки. Где нет текста, там нет и объекта для исследования и мышления» [Бахтин 1997: 281].
В стилистике текста объектом осмысления становится языковое употребление целого текста «во всей сложности его внутренней структуры и в неразрывной связи неязыкового содержания и его языкового выражения» [Горшков 2004: 48], воплощающего авторский замысел.
Одним из способов реализации авторского замысла служит субъективированное повествование, которое выстраивает художественный текст. В таком тексте точка видения перемещается из авторской сферы в сферу персонажа, что делает художественный текст «живым», повествование – насыщенным. Язык современной прозы конца XX – начала XXI в. характеризуется не просто субъективацией повествования, но активной ее модификацией.
Вопросы субъективации повествования изучались М.М. Бахтиным, В.В. Виноградовым, Г.О. Винокуром, А.И. Горшковым, Ю.Н. Карауловым, Ю.М. Лотманом, В.В. Одинцовым, Б.А. Успенским В.Б. Шкловским и др. Исследованию данной проблемы на материале текстов современной прозы (начиная с 80-х гг. XX в.) посвящены работы Г.Д. Ахметовой, Е.Е. Беличенко, А.И. Горшкова, Н.Н. Глухоедовой, А.В. Ивановой, С.В. Малановой, Н.А. Николиной, М.Л. Новиковой, В.А. Павловой, Е.В. Падучевой, Е.И. Папавы, Л.Ю. Папяна, Э.Н. Полякова, К. А. Щукиной и др.
Актуальность темы определяется новыми тенденциями в языке художественной прозы, а именно все большей субъективацией художественного текста и стремлением авторов модифицировать уже известные приемы субъективации. Актуальность темы заключается также в том, что исследование связано с перспективным направлением филологии – стилистикой текста, в русле которого исследуются процессы, происходящие в языке современной художественной литературы.
Цель работы – исследовать модификацию приемов субъективации авторского повествования в языке современной прозы.
Для достижения поставленной цели в работе решаются следующие задачи:
1. Определить конструктивные элементы языковой композиции современного прозаического текста.
2. Выделить модификацию традиционных словесных приемов субъективации – прямой речи, несобственно-прямой речи, внутренней речи – в современной русской прозе.
3. Проанализировать графические приемы субъективации авторского повествования.
4. Рассмотреть взаимодействие словесных и композиционных приемов субъективации в текстах современной русской прозы.
Объектом исследования является субъективированное повествование в современной русской прозе.
Предмет исследования – модификация словесных приемов субъективации, а также взаимодействие словесных и композиционных приемов в современной русской прозе.
Модификация приемов субъективации авторского повествования исследовалась нами на материале текстов произведений современной русской художественной прозы конца XX - начала XXI в.
В диссертации проанализированы произведения более шестидесяти авторов, среди которых И. Абузяров, В. Аксенов, Д. Бортников, В. Вайнерман, С. Василенко, А. Гаффар, М. Гейде, Н. Горлова, Е. Гришковец, Д. Гуцко, О. Железков, Ю. Мамлеев, А. Найман, В. Орлова, Л. Петрушевская, Е. Попов, З. Прилепин, В. Пьецух, А. Слаповский, Т. Толстая, М. Шишкин и др. Хотя писатели принадлежат к разным литературным направлениям: новому реализму, постмодернизму, метафизическому реализму, постреализму, в языке их произведений наблюдается общая тенденция к субъективированному повествованию и его модификации.
Методологическую основу исследования составили труды Г.Д. Ахметовой, М.М. Бахтина, Н.С. Болотновой, Н.С. Валгиной, В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, Л.С. Выготского, И.Р. Гальперина, А.И. Горшкова, Г.А. Золотовой, Л.Г. Кайды, И.И. Ковтуновой, Н.А. Кожевниковой, Б.О. Кормана, В.Г. Костомарова, Н.А. Николиной, Е.В. Падучевой, Г.Я. Солганика, Б. А. Успенского, Ф. Шмида и др. Работы ученых посвящены проблемам изучения литературного произведения (М.М. Бахтин, В.В. Виноградов, Г.О. Винокур и др.); анализу, интерпретации литературного текста (Г.Д. Ахметова, А.И. Горшков, И.Р. Гальперин, Г.Я. Солганик, Б.А. Успенский и др.); анализу единства формы и содержания художественного текста (Л.С. Выготский, Ю.М. Лотман, В.В. Одинцов и др.); анализу образа автора (М.М. Бахтин, В.В. Виноградов, В.В. Одинцов и др.); полифоничности, диалогичности текста (М.М. Бахтин); теории нарратива (Е.В. Падучева, В. Шмид); изменениям в языковой композиции художественного и публицистического текстов (Г.Д. Ахметова, Л.Г. Кайда и др.); проблемам актуального членения предложения и коммуникативного синтаксиса, динамики языка (Н.С. Валгина, Г.А. Золотова, И.И. Ковтунова, В.Г. Костомаров, Н.А. Николина и др.).
Методы исследования. Ведущим в диссертации является метод наблюдения за особенностями языковой композиции текста анализируемых произведений. Используются также следующие методы: композиционный анализ, сопоставительный анализ, контекстологический анализ.
Научная новизна исследования состоит в анализе словесных и композиционных приемов субъективации в аспекте их модификации в языке современной русской прозы. Кроме того, выявляется взаимодействие словесных и композиционных приемов субъективации, что представляет собой модификацию указанных приемов, а также исследуются графические приемы субъективации и их участие в интенсификации субъективации.
Теоретическая значимость работы определяется тем, что продолжается исследование проблем стилистики текста, связанных с языковой организацией художественного текста, а именно с выявлением тенденций в языке художественной прозы. Обращение к субъективированному повествованию предполагает прежде всего исследование антропоцентрического начала в тексте, что расширяет представление о том, как человек проявляет себя в языке («Человек в языке» и «Язык в человеке»).
Практическая значимость работы заключается в том, что материалы исследования могут быть использованы в преподавании вузовского курса стилистики русского языка, филологического анализа текста, истории русской литературы, а также в средней школе на уроках русского языка и литературы.
На защиту выносятся следующие положения:
- Субъективированное повествование является важным компонентом языковой организации художественного текста, позволяющим наиболее полно воплотить авторский замысел.
- Словесные приемы субъективации имеют тенденцию к модификации: невыделенная прямая речь, парцеллированная внутренняя речь, «линейный» диалог, «свернутый» диалог.
- В художественном тексте словесные приемы субъективации (как традиционные и модифицированные) взаимодействуют с композиционными приемами.
- Одним из приемов, модифицирующих субъективацию авторского повествования, является графический прием.
Структура и объем диссертации. Поставленная цель и задачи определили содержание и структуру исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы и списка источников, приложения, где представлены произведения малых жанров, имеющих небольшой объем, но наполненных большим содержанием субъективированного повествования (рассказы с ладонь).
Список источников включает в себя художественные произведения современной русской прозы, которые были созданы в период конца XX - начала XXI в. Художественные произведения опубликованы как отдельными изданиями, так и в периодических изданиях и в электронных ресурсах, что составляет более 9000 страниц.
Список научной литературы, представленный в диссертации, включает в себя необходимые для исследования данной темы монографии, научные статьи и диссертации.
Апробация работы. Результаты диссертационного исследования отражены в докладах на региональной научной конференции ДГУ «Проблемы, история и современность русистики» (Хабаровск, 2006 г.); межвузовской научно-практической конференции ЗабГГПУ «Филологическое образование в вузе и школе: традиции и перспективы» (Чита, 2006 г.); II Всероссийской научной конференции «Актуальные проблемы изучения литературы на перекрестке эпох. Форма и содержание: категориальный синтез» (Белгород, 2007 г.); II Международной научной конференции «Интерпретация текста: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты» (Чита, 2009 г.); международной научно-практической конференции «Русское слово: восприятие и интерпретация» (Пермь, 2009 г.); III Международной научной конференции «Интерпретация текста: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты» (Чита, 2010 г.).
По теме диссертационного исследования опубликовано пятнадцать статей общим объемом 5,95 п.л., в том числе одна статья в журнале «Вестник Челябинского государственного педагогического университета» и две статьи в журнале «Ученые записки» Забайкальского государственного гуманитарно-педагогического университета им. Н.Г. Чернышевского. Серия «Филология, история, востоковедение» (Чита), которые входят в перечень изданий, реферируемых ВАК РФ.
Автором разработан, издан и апробирован практикум «Русский язык: культура речи, стилистика текста» (5.4 п.л.), где использовались материалы диссертационного исследования.
Работа обсуждалась на расширенном заседании НИЛ «Интерпретация текста» и НИИ филологии и межкультурной коммуникации с участием кафедры русского языка и методики его преподавания, кафедры русского языка как иностранного, кафедры литературы Забайкальского государственного гуманитарно-педагогического университета им. Н.Г. Чернышевского (г. Чита).
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении обосновываются выбор темы, ее актуальность, определяются предмет и объект исследования, формулируются цель и задачи работы, указывается материал, послуживший источником исследования, отмечаются основные методы исследования, научная новизна, теоретическая и практическая значимость, представляются положения, выносимые на защиту, содержатся сведения об апробации работы и ее структуре.
В первой главе «Субъективированное повествование в современном прозаическом тексте» обобщены теоретические исследования проблем текста, художественного текста, языковой композиции и ее структурных компонентов.
В первом параграфе «Словесно-художественная организация текста (единство формы и содержания)» приводятся различные точки зрения на природу текста как основного продукта речевой деятельности, как коммуникативной единицы высшего уровня (Ю.А. Бельчиков, Н.С. Болотнова, С.Г. Бочаров, Г.М. Васильева, Л.С. Выготский, И.Р. Гальперин, А.В. Гижа, А.И. Горшков, В.В. Красных, А.А. Леонтьев, Л.М. Лосев, В.А. Лукин, З.Я. Тураева и др.).
Литературоведение и лингвистика, решая самостоятельные проблемы в сфере художественной литературы, имеют дело с общим объектом – текстом, с его иерархически организованной структурой, компоненты которой выделяются по тематическому принципу и имеют определенную речевую организацию – композицию.
С понятием композиции тесно связано понятие архитектоники. Их соотношение можно сопоставить с такими категориями, как содержание (внутренняя сторона) и форма (внешняя сторона). Внешняя и внутренняя стороны взаимопроникаемы, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что заголовки и подзаголовки, как и другие маркеры архитектоники текста, одновременно являются компонентами композиционного характера.
О единстве формальной и содержательной сторон художественного текста писали С.С. Аверинцев, Б.В. Томашевский, В.Б. Шкловский и др. В.В. Одинцов, в рамках рассмотрения композиции художественного текста, обращал внимание на неразрывность содержательного и формального аспектов текста [Одинцов 1980:181]. Л.С. Выготский, расширяя понятие формы до универсального принципа художественного творчества, понимает под формой «всякое художественное расположение готового материала, сделанное с таким расчетом, чтобы вызвать известный эстетический эффект» [Выготский 1986: 70].
В.В. Виноградов считал изучение композиции одним из важнейших аспектов при анализе любого литературного произведения. «В композиции художественного произведения развертывающееся изображение мира раскрывается в смене и чередовании разных форм и типов речи, разных стилей, синтезируемых в образе автора и его создающих. Именно в своеобразии речевой структуры образа автора глубже и ярче всего выражается стилистическое единство сложного композиционного художественного речевого целого» [Виноградов 2005: 181]. А. И. Горшков также подчеркивал важность композиции художественного текста [Горшков 1981: 91]. Языковая композиция, представляя собой динамическое развертывание словесных рядов, исторически изменчива [Ахметова 2002: 35]
Во втором параграфе исследования «Субъективация повествования и ее место в словесно-художественной организации текста» обобщаются теоретические исследования субъективации повествования. Проблема субъективации авторского повествования входит в круг актуальных вопросов стилистики текста, формирование которой в 70-е гг. XX в. было связано с общим развитием отечественной функциональной стилистики и стилистики художественной литературы. Предпосылками появления теории субъективации в отечественной науке можно считать работы филологов, философов, искусствоведов начала XX в. (М.М. Бахтин, В.М. Жирмунский, Ю.М. Лотман, Ю.Н. Тынянов, В.И. Тюпа, Б.А. Успенский, В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум, Р.О. Якобсон и др.). Проблемой субъективации повествования занимались Г.Д. Ахметова, Н.В. Баландина, В.В. Виноградов, А.И. Горшков, А.В. Иванова, Ю.Н. Караулов, Н.А. Кожевникова, В.В. Одинцов, Л.Ю. Папян, Э.Н. Поляков, И.П. Степанов, С.П. Степанов, Б.А. Успенский, В.Б. Шкловский и др. Субъективация повествования рассматривается как смещение с помощью определенных языковых средств точки видения из авторской сферы в сферу персонажа [Поляков 2005: 31].
Впервые понятие субъективированного повествования выделил и определил В. В. Виноградов. Согласно В.В. Виноградову, субъективированное повествование связано с образом автора, организующим началом текста. Смещение точки видения тесно связано с приемами авторской субъективации: речевые приемы (прямая речь, несобственно-прямая речь и внутренняя речь) и конструктивные приемы (представление, изобразительные, монтажные), которые были выделены В. В. Одинцовым (1980) и обозначены им как формы субъективации. А. И. Горшков (2004), продолжая исследование субъективации повествования, уточняет систему средств субъективации и именует их приемами, считая, что словесные приемы (речевые формы по В.В. Одинцову) - это прежде всего содержательная сторона произведения, а композиционные приемы (конструктивные формы по В.В. Одинцову) отражают своеобразие формы.
В третьем параграфе «Конструктивные элементы в языковой организации художественного текста» рассматриваются такие категории, как образ автора, выступающий центральным организующим элементом повествования, образы рассказчика, персонажа, образ читателя.
В стилистике текста проблема языковой композиции является центральной, с которой связан ряд разрабатываемых вопросов: образ автора, образ персонажа, образ рассказчика и др.
К образу автора обращались многие языковеды и литературоведы. Основные положения концепции «образ автора» были разработаны в 20-х–начале 30-х гг. XX века В. В. Виноградовым и получили дальнейшее развитие в его более поздних трудах, а также в работах М.М. Бахтина, А.И. Горшкова, Г.А. Гуковского, В.В. Одинцова, А.И. Горшкова, Б.О. Кормана, Б.А. Успенского и др.
Образ автора – это художественное воплощение самого автора, который подчиняет себе все элементы, в том числе и образ рассказчика как «речевое порождение писателя», как средство воплощения его творческих идей и замыслов. Соотношение образ автора и образ персонажа связано со смещением авторской точки видения в сторону точки видения персонажа. Лики (маски) автора отражаются в созданных им персонажах.
Образ читателя - это не просто субъект восприятия речевого произведения, но одна из форм воплощения авторского замысла [Бударагина 2006: 35]. К образу читателя обращались многие ученые: В.В. Виноградов, Н.В. Черемисина, Е.И. Геймбух, Е.И. Бударагина, В.А. Лукин, У. Эко, Н.Д. Голев, В. Шмид, А.А. Леонтьев, П.В. Палиевский, Б.А. Успенский и др. Каждый из них указывает на важность категории читателя (адресата) в художественном тексте, так как именно он обусловливает выбор автором общей коммуникативной стратегии и тактики, включая отбор и организацию языковых средств.
Вторая глава «Модификация приемов субъективации в современной русской прозе» посвящена исследованию явлений модификации в субъективированном повествовании.
В первом параграфе «Модификации в языковой композиции современного прозаического текста» на материале произведений современной прозы проанализированы изменения, происходящие в языковой организации повествования. С появлением новых методов описания художественной действительности, новых литературных течений – метафизический реализм, постмодернизм, неореализм – происходит синтез новых методов и приемов. На переломе эпох в сфере искусства появляются произведения, резко отличающиеся от созданных ранее как в плане содержательном, так и формально-категориальном. В современном прозаическом тексте прослеживаются модификационные явления, свидетельствующие об определенных тенденциях в художественных текстах, в частности, о развитии и видоизменении традиционных повествовательных форм.
В языке современной русской прозы наблюдаются композиционные повторы. Например, во фрагменте рассказа Е. Попова «Темный лес»: «Многие неурядицы на свете объясняются, по-видимому, очень просто – различием темпераментов. Один человек, допустим, такой это веселый-веселый, что с ним хоть что ни случись – ему хоть бы хны, плюнет и дальше жить пойдет. А другой от всякой ерунды сычом смотрит, и нету с его мнительностью никакого сладу…
Вот и тут тоже. Царьков-Коломенский взял да и брякнул васильевской бабе, что они в субботу ездили с Васильевым в лес «любоваться его осенним убранством». А васильевская баба, на которой тот упорно не хотел жениться, тут же смекнула, что если они ездили в лес, то никак не иначе, как в сторону совхоза «Удачный», где в школе дураков преподает старая романическая васильевская любовь Танька-Инквизиция. Живя якобы в глуши, а на самом деле профура, каких свет не видал. И работает «в глуши», потому что город близко и по зарплате ей выходит за непонятную «вредность» коэффициент 15%. Васильевская баба пришла к Васильеву и закатила ему скандал. Васильев весь покрылся красными пятнами и выставил ее. <…>... сел за стол и начал писать:
«Многие неурядицы на свете объясняются, по-видимому, очень просто – различием темпераментов. Один человек, допустим, такой это веселый-веселый, что с ним хоть что ни случись – ему хоть бы хны, плюнет и дальше жить пойдет. А другой от всякой ерунды сычом смотрит, и нету с его мнительностью никакого сладу». Использование таких композиционных повторов не представляет собой механического удвоения понятия. Они выполняют определенную задачу. Композиционные повторы являются своеобразной «формулой обобщения»: точки видения рассказчика и персонажа совпадают, оказываются абсолютно идентичными. Прием композиционного повтора не является принадлежностью идиостиля конкретного автора, а прослеживается в текстах целого ряда авторов, что позволяет говорить о тенденции современной прозы (В. Гуреева «Вожега», Е. Зейферт. «Кисеныш», «Народный герой», В. Дегтев «Альфа и омега», Н. Ивеншев «Именительный»).
Для современной прозы характерны авторские отступления, которые как бы ломают линейность текста, будучи оформленными в виде сносок. Таким образом, создается эффект текста в тексте. Авторские отступления представляют собой своеобразную рамку, которая вставляется в текст основного повествования. Для подтверждения приведем отрывок из рассказа В. Пьецуха «Мужчины вышли покурить...»: «Мужчины вышли покурить…
[1] *
Мужчины вышли покурить сразу после того, как тетя Маша завела дедовский патефон (Энерготрест аккуратно отключал в поселке электричество после пяти часов вечера из-за повальных неплатежей) и женский пол нацелился танцевать; Зина Попова схватилась с Анной Жмыховой, Галина Прическина*
[2] * с Верой Сидоровой, тетя Маша танцевала сама с собой. Курить мужчины устроились на новой веранде, только что пристроенной Николаем Прическиным к своему дому по улице Бебеля, № 8*
[3]
**, еще пахнувшей свежим деревом и как будто маринованным чесноком. <…>» [Пьецух 2003: 121]. Благодаря сноскам автор прямо включается в текст и прямо апеллирует к читателю, отказываясь от всеведения и объективности. Использование авторских отступлений имеет место во многих произведениях современной русской прозы (В. Пьецух. «В предчувствии октября», Ю. Мамлеев «Шатуны», Н. Ивеншев и мн. др.)
Тенденция приобщать читателя к тайнам создания произведений характерна для многих авторов. Стремление современных авторов подчеркнуть субъективное начало в повествовании обнаруживает себя в «авторской связке» (как будто прямого появления «автора» в тексте – Г. Д. Ахметова), выделенной посредством другого шрифта. Автор появляется непосредственно в самом тексте и рассуждает о процессе его создания. Так, в произведении А. Слаповского «Закодированный» имеется такая связка: «Непрядвин, проснувшись, пожалел, что еще до пробуждения нельзя предвкусить пробуждение.
А почему Непрядвин? Потому, что у меня все герои подобного рода начинаются на «не»? но он – не подобного рода, я же хотел изобразить совершенно другого человека, заранее боясь этой самой закодированности. Чтобы он меня, возможно, сделал другим» (Графические выделения автора. – Г.П.). Достоверным персонажем для автора является, по мнению П. Вайля и А. Гениса, он сам [Вайль, Генис 1989: 50].
Кроме того, в современной прозе намечена тенденция к визуальной модернизации языковой композиции. Так, небольшие рассказы современных авторов (И. Абузяров, А. Иличевский, Е. Лапшина, А. Снегирев, В. Харченко) называются «рассказ с ладонь», где текст заключен в графическое изображение ладони.
Во втором параграфе «Модификации словесных приемов субъективации в современной прозе» выявлены следующие модификации словесных приемов субъективации, свидетельствующие об усложнении повествования: 1) невыделенная прямая речь – речь, которая не вводится словами автора; 2) парцеллированная внутренняя речь; 3) «линейный» диалог – реплики отделены тире в линейном ряду; 4) «свернутый» диалог – вопросно-ответная речь от лица одного персонажа.
Тенденция к широкому употреблению авторами модифицированных способов передачи чужой речи в современной прозе прослеживается во многих произведениях. Приведем наиболее показательный в этом отношении фрагмент из произведения А. Гостевой «Travel агнец»: «Андрей снова начинает бегать по комнате, садится в кресло, нахохлившись, поджав ноги, что-то напевая – как-то мне холодно, тебе не холодно? А мне вот холодно, Индия, значит, это хорошо, есть в этом какая-то сермяга, чай хочешь? Там сыр есть в холодильнике – вытаскивает сигарету – значит, тебя не будет на мой день рождения? Очень жаль – ищет зажигалку, ее нигде нет, он снова вскакивает, громыхает на кухне, раскидывает все на столе в комнате, в другой комнате, на шкафу, на полках среди книг, по карманам, в моем рюкзаке – у тебя же наверняка есть – у меня нет – ну посмотри получше, у меня правда нет, что ты такой дерганый – я не могу с тобой общаться, ты какая-то очень спокойная, я тебя никак не зафиксирую, тебя здесь нет – не надо меня фиксировать – я протягиваю руку к подставке для ароматических палочек, возле которой Андрей все перерыл минуту назад, беру черную зажигалку и протягиваю ему – все хорошо» [Гостева 2001: 67]. В данном фрагменте представлена невыделенная прямая речь (как-то мне холодно, тебе не холодно? А мне вот холодно, Индия, значит, это хорошо, есть в этом какая-то сермяга, чай хочешь? Там сыр есть в холодильнике). Далее следует «линейный» диалог, поскольку реплики отделены тире, в конце высказанного нет иного отграничивающего знака, например, точки.
На «свернутом» диалоге может быть выстроена вся языковая композиция. Так, рассказ Н. Литвинец «Жиличка» полностью представляет собой «свернутый» диалог: «Входите, входите. Свет я сейчас зажгу. Из редакции вашей мне вчера звонили. Пальто сюда, на вешалку. Сапоги снять придется, утром как раз пол протерла. Вот я вам тапочки приготовила, они чистые, их докторша надевает, когда ко мне заходит. Я ведь недомогаю, а сейчас и вовсе расклеилась. Семьдесят лет, шутка ли? Вчера только стукнуло. Спасибо, спасибо. В моем возрасте это уже не праздник. Сегодня вот все кости ломит. К перемене погоды, должно быть. Ой, за тортик спасибо. “Абрикотин”, мой любимый. Я песочное всегда больше любила. Вы где брали? В гастрономе на углу? У них обычно все свежее. А вот в булочной лежат неделями, страшно покупать. Сейчас чайник поставлю, с тортиком и попьем. В комнату проходите, мигом стол накрою. Нет, в кухне не очень удобно, крошечная она, да и заставлена вся…
Давно ли я здесь живу? За год до войны, считай, поселились. Тогда в этой квартире Штрухи жили…
А вы, значит, о доме нашем сведения собираете? Статью будете делать или как? Книжку даже издать хотите? Много уже про московские дома написали? Надо же, мне как-то не попадалось. А дело это хорошее. Нет, я не жалуюсь. В хорошем доме и в коммуналке очень даже неплохо. Особенно если с соседями повезет <…..> [Литвинец 2011: 90-98]
На присутствие другого персонажа указывают реплики, организованные в вопросно-ответной форме, однако вопросы и ответы принадлежат одному и тому же лицу. Участие другого персонажа в диалоге мнимое. Данный прием является одним из средств создания художественного образа – перед нами суетливое, бесконечно одинокое существо, истосковавшееся по общению.
Парцелляция как стилистический прием известен давно. Парцеллированной может быть и внутренняя речь. В.В. Виноградов писал: «Каждый из последующих элементов высказывания как бы возникает в сознании не сразу, а в процессе раздумья, словно не умещается в одну смысловую плоскость» [Виноградов 1997: 105]. Во фрагменте произведения А. Гаффара «Дом с колодцем» можно наблюдать явление парцеллированной внутренней речи: «Надо в путь-дорогу. Хоть пешком. Под самую новогоднюю ночь. Поспеть. К матери. В деревню. Знаешь: кроме тебя, некому больше ехать. Каждому – свое. Им невмочь. Она там – одна-одинешенька. Сорокавосьмилетняя, легкая такая в походке своей, светлая, когда улыбнется, словно полная луна, не жалующаяся никогда ни на что. И вздохнет невзначай тягуче – поневоле познаешь всю тяжесть ее, матери, давшую жизнь девятерым своим детям; и вот, десять лет уже, без мужской ласки. Без мужа, умершего, а быть может, погибшего от глубоких телесных и душевных ран, полученных в последнюю мировую войну, и от дальнейшей колхозной – рабской – жизни» [Гаффар 2007: 3]. Прием парцеллированной внутренней речи, создающий прерывистость интонаций и имитирующий естественность и непосредственность живой речи. Парцеллированная внутренняя речь создает напряженность текста.
В третьем параграфе «Графические приемы субъективации» рассматривается использование в современном художественном тексте графических приемов, которые интенсифицируют субъективацию повествования. Сама субъективация уже имеет свойство усложнения повествования. Графические приемы субъективации (визуализация) усложняют уже усложненное повествование. Для современной эстетики вообще характерно подчеркнутое внимание к графическому облику письменного текста. Поиски нестандартного графического оформления определяются и «стремлением современной культуры к синтезу смыслов, которые могут быть ориентированы на разные каналы восприятия» [Суховей 2008: 6], в том числе зрительного. В отличие от произведений классической литературы проза конца XX - начала XXI в. характеризуется необыкновенной активностью визуально-графических приемов субъективации. Например, курсив, который традиционно используется для подчеркивания каких-либо особенностей (мышления, восприятия и т.д.), выполняет несвойственную функцию оформления чужой речи в рассказе В. Аксенова «Время ноль»: «Вижу: фундамент, слышу: под коттедж. Под замок – вяло отвечаю. Сил нет делать вид, будто мне это интересно, - и делаю. Плетусь следом. Еще один фундамент – под гараж. Еще какие-то великие начала. Почти, без внутренней пока еще отделки» [Аксенов, 2011: 127]. Графическая маркированность с помощью курсива помогает разграничить речь.
Графические средства выделяют субъективированное повествование, эксплицируют персонажные «зоны». Следует отметить наличие графического средства выделения субъективации в произведениях Р. Белецкого «Главная героиня», Н. Горловой «Луна на ощупь холодная», А. Смирновой «Пьяница» и др.
Графический прием выдвижения в современной прозе является не только показателем маркированности речи автора или персонажа, но и показателем движения параллельного повествования. Приведем в качестве примера небольшой фрагмент из произведения В. Орловой «Трапеза богомола»: «Сергей полез в карман и вынул наушники, нащупал кнопку «играть» на черной пластине плеера, надавил. «Щастье!.. ты-ты-ты-тыц... Щастье!.. ты-ты-ты-тыц..
СЛИВШИСЬ С ЛИСТВОЙ, со стеблем молодого побега, богомол ждал. Он приподнял переднюю часть сухого тела и воздел к небу передние членистые лапы. Он сейчас сосредоточен. Его голени – зубчатые лезвия передних ног – вжаты в бедра. Задние ноги точно и прочно влиты в трещины древесной коры, крылья плотно прижаты к спине. Вот для чего ему крылья. Они скрывают, размывают, делают несуществующим его длинное, сухое, созданное для боя тело...
Да зачем работа, если даже деньги – и то не знаешь, на что потратить. Катя спускает все, что к ней приходит, живет в свое удовольствие. Деньги ей прямо руку жгут» [Орлова, 2006: 45]. Основное повествование, графически оформленное традиционным шрифтом, прерывается прописными буквами и курсивом, причем использование прописных букв в начале этого параллельного повествования позволяет сразу отграничить персонажную «зону».
В современной прозе наблюдается не только активизация визуально-графических приемов, но и их расширение. Например, А. Слаповский в романе «Адаптатор» наряду с курсивом, сменой шрифта использует зачеркивание некоторых компонентов текста, которое усиливает композиционное и смысловое противопоставление между зачеркнутой и незачеркнутой частями текста: «Мне захотелось домой, лучше бы поймать машину (вот тоже, кстати, особенность языка, проистекающая из ментально исторических условий, в которых развилась наша страна: машину, такси, у нас именно «ловят», а не «берут» или «останавливают»; а еще у нас в таких случаях говорят: «голосовать»), но я боялся, что не сумею сказать водителю, куда ехать. Поэтому побрел к метро» [Слаповский 2004: 47]. Зачеркивание как визуально-графический прием указывает на движение мысли персонажа, кроме того, зачеркивание вовлекает читателя в процесс создания текста, оставляя возможность выбора.
Использование авторами знаков препинания в языке современной прозы приобретает индивидуально-авторский характер. С одной стороны, происходит своеобразная замена вербализации смысла его визуализацией, когда пространство текста заполняется не словами, а знаками препинания. Создается впечатление, что автор предоставляет читателю право домыслить. Например, в произведении Д. Бортникова «Синдром Фрица»:
«Но где-то внутри этой скорби я чувствовал свободу.
Свободу человека, у которого теперь никого нет.
Домой вернулся другой человек.
---------------------------------------
---------------------------------------»
С другой стороны, утрируется значимость знаков препинания, что проявляется в их вербализации. Обратимся к фрагменту текста из повести М. Гейде «Энтропия»: «Ну ты иди, спасибо. Дальше я сама справлюсь. Как бы не так.
- Я, Катерина Геннадьевна, собственно, шел сюда. Я вас просить хотел. Не могли бы вы, точка, точка, точка, позволить мне здесь, тире, тире, тире, до завтра переночевать, точка, точка, точка, ах да, вопросительный знак: хорошо?».
Намеренное исключение, отказ от использования знаков препинания создает своеобразный поток сознания, когда человек не успевает осмыслить то, что происходит. Приведем пример из произведения А. Слаповского «Закодированный»:
«День четырнадцатый
пятно на потолке похоже ни на что оно не похоже это уж привычное наше желание найти похожесть а обнаружив похожесть продолжить мысли в каком-нибудь художественном направлении а раз есть такое желание значит не все еще потеряно вялая умственная усмешка и усмешка над усмешкой и усмешка над усмешкой...».
Предложение представляет собой тот случай, когда использование в нем знаков препинания показалось бы избыточным и не отражающим поток беспорядочного сознания.
В четвертом параграфе «Взаимодействие словесных и композиционных приемов субъективации» исследуется процесс взаимодействия словесных и композиционных приемов субъективации, позволяющих создать панорамное видение действительности, в котором оказывается практически невозможно отграничить одну точку видения от другой.
Взаимодействие приемов субъективации раскрывает мысли и чувства, выраженные с помощью приемов субъективации, и одновременно показывает движение и изменение пространства вокруг персонажа. Взаимодействие происходит между разными приемами субъективации. Однако и внутри одного типа приемов возможен плавный переход. Таким образом, смысловое пространство текста усложняется. Приведем пример фрагмента из романа Н. Веревочкина «Белая дыра», ярко иллюстрирующего взаимодействие приемов субъективации: «Однажды мучимому жаждой Проклу вместо ожидаемой им родниковой воды подсунули стакан неразбавленного спирта. Но на этот раз, открыв дверь, он испытал более сильное впечатление. Густой, ядовитый воздух скотобазы ударил в нос, едва не свалив с ног. Пахло прелым силосом, свежим навозом, парным молоком, требухой только что разделанной свиньи, чем-то невыносимо кислым и терпким. От спертого воздуха резало глаза. Душная темнота сонно чавкала, сопела, скреблась, перестукивалась, храпела и похрюкивала.
– Есть кто живой? – спросил Прокл, натягивая на нос ворот свитера.
Кто-то невидимый тепло и вкусно дохнул на него. Во тьме заблеяли, и блеяние плавно перешло в женский заспанный голос:
– Уйди, Машка! Все волосы на рога намотала. Митрий, вставай, кого-то черт принес.
Под грузным телом зашуршала солома и кто-то голосом Высоцкого проворчал:
– Уйди, Машка, всю грудь копытами истоптала. Это ты, Илья?
– Нет, это не Илья, – ответил Прокл, – это так, прохожий.
– Прохожий, на лешего похожий, – проворчал разбуженный мужик. – Где у нас топор-то, Нюрка?
– Да вы не волнуйтесь, – нежно успокоил темноту Прокл.
– А чего нам с топором-то волноваться? – весело удивилась из темноты Нюрка. – Пусть кто без топора волнуется.
Чиркнула спичка, и печальный, тревожный свет керосиновой лампы вырвал из мрака коренастого кривоногого мужика в исподнем, буйно заросшего волосами. Лишь пронзительные лешачьи глаза да крючковатый нос проглядывали сквозь кучерявую растительность. Он стоял по колено в золотой соломе, в вытянутой руке держал лампу с закопченным стеклом, а в правой опущенной – топор с прилипшими к окровавленному лезвию птичьими перьями. Из соломенного облака неприступной вершиной круто взмывало вверх Нюркино бедро. Женщина жмурилась от света. По деревенским меркам она была красавицей: круглолица, румянолика, пышноволоса, сдобна телом. Рядом с ней лежала черная коза, поблескивая золотым сором соломинок, и глупо таращилась на незнакомца. В углу, сокрытая тенью мужика, лежала корова. Животное пережевывало вечную жвачку, ее вдовьи глаза с печалью и укоризной смотрели на Прокла. Вдоль глухой стены вперемежку с поросятами и козлятами спали ребятишки, припорошенные все той же соломой. Седогривая кобыла затрепетала губами прямо в ухо Прокла, нервно подрагивая кожей. К боку ее жался жеребенок» [Веревочкин 2007: 114]. Изображение происходящего идет от лица персонажа. Ясно дана передача воспринятой обстановки пока только на обонятельном уровне. Используется прием представления: Прокл сравнивает незнакомый ему запах, который едва не свалил его с ног, со стаканом неразбавленного спирта. Далее включается слуховое восприятие, выраженное в тексте экспрессивным рядом однородных членов – звукоподражательными глаголами (изобразительный прием): темнота чавкала, сопела, скреблась, перестукивалась, храпела и похрюкивала. Неопределенное местоимение (формальный показатель композиционного приема представления) указывает на кого-то невидимого, который тепло и вкусно дохнул на него, и позже в контексте проясняется – седогривая кобыла. Во тьме заблеяли, и блеяние плавно перешло в женский заспанный голос и, как узнавание, - Нюрка. Митрий – это кто-то голосом Высоцкого – мужик – коренастый кривоногий мужик в исподнем, буйно заросший волосами. Прослеживается медленное узнавание, свойственное приему представления, когда предмет представляется не таким, какой он есть на самом деле. Затем появляются словесный прием субъективации – прямая речь. Когда чиркнула спичка, и печальный, тревожный свет керосиновой лампы вырвал из мрака все, что представлял, ощущал или слышал Прокл, открылась видимая картина, выраженная изобразительными и монтажными приемами субъективации (перемещение точки видения в пространстве). Взаимодействие словесных и композиционных приемов происходит с помощью различных средств (лексических, синтаксических) и приобретают важную роль в составе языковой композиции.
Следовательно, в современной русской прозе наблюдается взаимодействие приемов субъективации, что, несомненно, выступает показателем модификации субъективированного повествования.
В заключении обобщаются результаты исследования и формулируются выводы.
В диссертационном исследовании на обширном материале произведений современных русских авторов были выявлены модификационные явления в субъективированном повествовании.
Выявленная модификация создает динамику развития субъективированного повествования в пространстве текста. Модификация субъективированного повествования демонстрирует стремление автора не только осмыслить действительность, но и вовлечь читателя в творческий процесс активного сопереживания и соосмысления.
Субъективированное повествование является важным компонентом языковой организации художественного текста, так как оно способно организовывать материал. Автор, стремясь субъективировать повествование, подчиняет единому замыслу всю структуру произведения посредством движения и смены точки видения из авторской сферы в сферу персонажа или сосредоточения на одной точке видения.
В работе была выявлена модификация субъективации. Помимо традиционных словесных приемов субъективации – прямой речи, несобственно-прямой речи, внутренней речи – выделены другие словесные приемы субъективации. Особенно это связано с привлечением невыделенной прямой речи, что приводит к невозможности выяснения субъекта речи. Усиление диалогичности приводит к преобразованию обычного диалога в «свернутый» диалог, «линейный» диалог. Внутри группы словесных приемов субъективации наблюдаются переходы, перетекания одной формы речи в другую, что свидетельствует об активном взаимодействии словесных приемов субъективации. Наблюдается переход прямой речи во внутреннюю речь, прямой речи в несобственно-прямую речь как показатель смены точки видения.
Модификация субъективации проявляется также во взаимодействии словесных и композиционных приемов субъективации. Данное взаимодействие происходит с помощью средств языка. Несмотря на то, что теоретически словесные приемы представляют содержательную сторону текста, а композиционные приемы – своеобразие формы, не следует разграничивать их в пространстве текста, так как с их помощью есть возможность лучше, глубже, полнее понять «принципы» организации художественного текста.
К явлениям модификации относится графический прием, который может выступать как самостоятельный прием субъективации, так и средство ее интенсификации, в результате чего в тексте наблюдается усложнение повествования («приращение смысла»).
Дальнейшая перспектива работы состоит в исследовании модификации в других стилях литературного языка: научного, публицистического и официально-делового. Выявление новых тенденций в языке современной русской прозы начала XX – конца XXI в. позволит более полно выявить особенность восприятия русского национального сознания, представить языковую картину мира.
В приложении приведены произведения современной русской прозы с тенденцией к визуализации языковой организации художественного текста.
Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора.
Статьи, опубликованные в рецензируемых научных изданиях, включенных в реестр ВАК МОиН РФ
- Попова Г. Б. Приемы субъективации в современной прозе: явления модификации / Г. Б. Попова // Вестник Челябинского государственного педагогического университета. 2008. № 4. С. 296-304. 0,6 п.л.
- Попова Г. Б. Субъективация повествования в словесно-художественной организации современного прозаического текста / Г. Б. Попова // Ученые записки Забайкальского государственного гуманитарно-педагогического университета им. Н. Г. Чернышевского. Серия «Филология, история, востоковедение». 2010. № 3(32). С.104-110. 0,5 п.л.
- Попова Г. Б. Образ читателя как конструктивный элемент языковой композиции современной русской прозы: к вопросу о субъективации авторского повествования / Г. Б. Попова // Ученые записки Забайкальского государственного гуманитарно-педагогического университета им. Н. Г. Чернышевского. Серия «Филология, история, востоковедение». 2011. № 2(37). С. 184-188. 0,5 п.л.
Публикации в журналах, сборниках научных трудов и материалах научных конференций
- Попова Г. Б. О речевых приемах субъективации (в современной прозе) / Г. Б. Попова // Молодая наука Забайкалья: в 2 ч. Ч. 1. Чита: Изд-во ЗабГГПУ, 2006. С. 48-51. 0,3 п.л.
- Попова Г. Б. Модификация прямой речи как приема субъективации / Г. Б. Попова // Филологическое образование в вузе и школе: традиции и перспективы: материалы межвуз. науч.-практ. конф. (27 октября 2005 г). Чита: Изд-во ЗабГГПУ, 2006. С. 130-132. 0,2 п.л.
- Попова Г. Б. Речевые и композиционные приемы субъективации в современной прозе / Г. Б. Попова // Вестник Забайкальского института предпринимательства. 2006. № 6. 264-268. 0,3 п.л.
- Попова Г. Б. Русский язык: культура речи, стилистика текста. Практикум / Г. Б. Попова. Чита: Изд-во ЗИПСибУПК, 2007. 87 с. 5,4 п. л.
- Попова Г. Б. Языковые и композиционные изменения в современной прозе (к вопросу о субъективации повествования) / Г. Б. Попова // Актуальные проблемы изучения литературы на перекрестке эпох. Форма и содержание: категориальный синтез: сб. науч. ст. всерос. заоч. конф. Белгород: Изд-во БелГУ, 2007. С. 368-373. 0,4 п.л.
- Попова Г. Б. Современная проза: традиции и новаторство / Г. Б. Попова // Гуманитарные проблемы современности: сб. науч. ст. Чита: Изд-во ЗИПСибУПК, 2007. С. 63-76. 0,9 п.л.
- Попова Г. Б. О речевых и композиционных приемах субъективации в современной прозе / Г. Б. Попова // Проблемы, история и современность русистики: материалы регион. науч. конф. Хабаровск: Изд-во ДГУ, 2008. С. 217-223. 0, 5 п.л.
- Попова Г. Б. Развитие композиционных приемов субъективации в современной прозе / Г. Б. Попова // Кооперативное образование и наука Сибири. 2008. № 1. С. 168-174. 0,4 п.л.
- Попова Г. Б. Графическая выразительность современного прозаического текста как средство усиления субъективации повествования / Г. Б. Попова // Русское слово: восприятие и интерпретации: материалы междунар. науч.-практ. конф.: в 2 т. Пермь, 2009. Т. 1. С. 157-166. 0,6 п.л.
- Попова Г. Б. Графические средства усиления субъективации авторского повествования / Г. Б. Попова // Интерпретация текста: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты: материалы II Междунар. науч. конф. 2009. № 3 (26). С. 127-131. 0,3 п.л.
- Попова Г. Б. Графика современного художественного текста (к вопросу о субъективации авторского повествования) / Г. Б. Попова // Русская словесность в мировом культурном контексте: материалы III Междунар. симпозиума. М., 2009.
- Попова Г. Б. Взаимодействие речевых и композиционных приемов субъективации в современной русской прозе (к вопросу о филологическом анализе текста) / Г. Б. Попова // Интерпретация текста: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты: материалы III Междунар. науч. конф. Чита, 2010. С. 226-229. 0,3 п.л.
Подписано в печать 27.01.12. Формат 6084 1/16.
Усл. печ. л. 1,5. Тираж 100 экз. Заказ 13.
Издательство Бурятского госуниверситета
670000, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а
* Необязательные названия в этом роде… нет, не то.
Двадцать лет обманываешь читателя, обманываешь, а потом понимаешь, что так нельзя. Вернее, настоятельно требуется хоть однажды показать ему закулисную область литературы, изобличить все лукавство этого производства, обнаружить многочисленные уловки, условности, предрассудки, без которых не обходится словесное мастерство. Искусство искусством, а совесть берет свое.
Стало быть, необязательные названия в этом роде, как правило, говорят о неумении определиться с характером и сущностью литературного вещества. Если писатель точно знает, о чем он хочет поведать миру, то название у него обязательно будет точное, единственное, неукоснительно работающее и технически, и на художественную идею. Например, оно задаст тон, укажет генеральную линию, а в редких случаях даже обеспечит проникновение в такие глубины, которые автор едва наметил. Посему правильнее было бы назвать этот рассказ «Разбавление жанра», но он почему-то сам собой назвался «Мужчины вышли покурить…»
** Курьезными, так сказать, играющими фамилиями профессионалы не злоупотребляют. Даже у гениев, больших мастеров выдумывать таковые, на одного Мармеладова приходится пяток каких-нибудь Ивановых. И в жизни так, хотя жизнь и литература соотносятся меж собой как несчастный случай и анекдот.
*** Нарочно уточненная топонимическая привязка, как, впрочем, и многие другие мелкие реалии жизни, употребляется для того, чтобы придать вымышленному видимость действительного, дескать, как описано, так и было. На что больше было бы веры в бытование Чичикова, если бы на первой странице «Мертвых душ» он въезжал не в губернский город N, а в Вологду или в Курск.
