Сопоставительная политическая метафорология
На правах рукописи
Будаев Эдуард Владимирович
СОПОСТАВИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ
МЕТАФОРОЛОГИЯ
10.02.20 – сравнительно-историческое,
типологическое и сопоставительное языкознание
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
доктора филологических наук
Екатеринбург – 2010
Работа выполнена в ГОУ ВПО
«Уральский государственный педагогический университет»
| Научный консультант – | Заслуженный деятель науки РФ, доктор филологических наук, профессор Анатолий Прокопьевич Чудинов |
| Официальные оппоненты – | Член-корреспондент РАН, доктор филологических наук, профессор Виктор Алексеевич Виноградов (Институт языкознания РАН) |
| доктор филологических наук, профессор Лариса Михайловна Алексеева (Пермский государственный университет) | |
| доктор филологических наук, профессор Ирина Михайловна Кобозева (Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова) | |
| Ведущая организация – | Волгоградский государственный педагогический университет |
Защита состоится «21» января 2011 года в _14_ часов на заседании диссертационного совета Д 212.283.02 при ГОУ ВПО «Уральский государственный педагогический университет» по адресу: 620017, г. Екатеринбург, пр. Космонавтов, 26, ауд. 316.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Уральского государственного педагогического университета.
Автореферат разослан « » декабря 2010 г.
| Ученый секретарь диссертационного совета | Пирогов Н. А. |
Общая характеристика работы
Настоящая диссертация посвящена сопоставительной политической метафорологии как формирующемуся направлению современной лингвистической науки.
Актуальность исследования обусловлена логикой развития теории и практики анализа политической метафоры. Эволюция когнитивной и политической лингвистики инициировала повышенный интерес исследователей к феномену политических метафор в России и зарубежных странах и привела к объединению эвристик и методик этих двух направлений языкознания в рамках современной политической метафорологии.
В результате бурного роста научных изысканий в данной области долгое время ощущалась необходимость начать целостное и пространное описание теоретико-методологического разнообразия исследований в сфере анализа закономерностей функционирования метафоры в сфере политики. Учитывая, что когнитивная теория метафоры была призвана эксплицировать сложное взаимодействие между сознанием, языком и культурой и что именно когнитивная трактовка метафоры дала импульс к конвергенции метафорологии и политической лингвистики, логично было бы ожидать, что сопоставительный аспект политической метафорологии займет более заметное место в исследовательской практике отечественных и зарубежных специалистов. Однако на фоне бурного роста исследований в области политической метафорики отсутствует сколько-нибудь системное описание этой области лингвистических изысканий. Решению этой насущной задачи посвящено настоящее исследование.
Объект исследования – сопоставительная политическая метафорология как направление современных лингвистических исследований.
Предмет исследования – теория и методология сопоставительного анализа политической метафорики.
Целью настоящей диссертации является разработка теоретико-методологической модели сопоставительной политической метафорологии и применение когнитивно-дискурсивных эвристик данного научного направления к практическому анализу.
Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:
– определить теоретико-методологические истоки современной политической метафорологии;
– выделить ведущие научные направления, формирующие современную политическую метафорологию, и сопоставить их в методологическом плане;
– на основе проведенного сопоставления определить основные исследовательские подходы к изучению политической метафоры;
– разработать единую структуру методологии анализа, объединяющую онтологические, аксиологические, гносеологические и междисциплинарные аспекты политической метафорологии;
– выявить основные объекты когнитивного анализа в сопоставительной политической метафорологии и провести их систематизацию;
– выявить основные ракурсы дискурсивного сопоставления политических метафор и разработать их типологию;
– определить методики когнитивно-дискурсивного сопоставления политической метафорики;
– продемонстрировать эвристики когнитивно-дискурсивного подхода к сопоставительному анализу на основе применения оригинальных методик изучения политической метафорики в синхронии и диахронии.
Методология настоящего исследования сложилась под влиянием когнитивной теории метафоры (Р. Гиббс, Э. Гоутли, Дж. Грэди, М. Джонсон, З. Ковечеш, Дж. Лакофф, С. Коулсон, Т. Рорер, М. Тернер, Ж. Фоконье и др.), в том числе отечественной теории метафорического моделирования (А. Н. Баранов, Д. О. Добровольский, Ю. Н. Караулов, И. М. Кобозева, Т. Г. Скребцова, А. П. Чудинов и др.).
Представленная работа также опирается на достижения теории дискурс-анализа (А. Н. Баранов, Р. Водак, Т. ван Дейк, В. З. Демьянков, В. И. Карасик, Е. С. Кубрякова, А. Мусолфф, А. П. Чудинов, Е. И. Шейгал, Дж. Юл и др.), прагмалингвистики (Н. Д. Арутюнова, Т. ван Дейк, М. Р. Желтухина, О. С. Иссерс, В. И. Карасик, Г. Г. Слышкин, Е. И. Шейгал и др.) и лингвокультурологии (С. Г. Воркачёв, В. И. Карасик, В. В. Красных, В. А. Маслова, Ю. Е. Прохоров, В. Н. Телия и др.).
Важное место в методологической системе данного исследования занимает когнитивно-дискурсивная парадигма исследования, разрабатываемая в отечественной лингвистике (Н. Н. Болдырев, В. З. Демьянков, В. И. Карасик, А. А. Кибрик, И. М. Кобозева, Е. С. Кубрякова, А. П. Чудинов и др.). В исследовании также использовались эвристики дескрипторной теории метафоры (А. Н. Баранов), корпусной метафорологии (Ф. Боерс, А. Мусолфф, Дж. Чартерис-Блэк и др.) и комбинаторной теории кризисной коммуникации (Х. Де Ландтсхеер, Д. Фертессен).
В процессе работы использовались следующие методы: когнитивно-дискурсивный анализ, метафорическое моделирование, классификация, контекстуальный анализ, статистическая обработка материала, сопоставительный анализ с учетом лингвокультурологической и диахронической характеристики исследуемых явлений.
Также в диссертации использовались оригинальные методики сопоставительного анализа политической метафорики: методика полидоменного векторно-рефлексивного таргетирования и методика равномерной комбинированной фрагментации политического дискурса.
Материалом для исследования послужили два корпуса данных («Корпус А» и «Корпус Б»). В качестве материала для синхронического исследования использовался «Корпус А», состоящий из текстов как печатных, так и электронных британских и российских СМИ (2000–2007 гг.), содержащих метафорические словоупотребления, актуализированные для осмысления постсоветской действительности России, Грузии и стран Балтии. Всего было рассмотрено 6600 метафорических словоупотреблений (одинаковое количество в российских и британских источниках). Материалом для диахронического исследования послужил «Корпус Б», включающий в себя тексты из 228 федеральных и региональных российских периодических изданий за 8 лет (2000–2007 гг.) общим числом 67 200 текстов.
Научная новизна диссертации заключается в системном и многоаспектном описании теории и методологии сопоставительной политической метафорологии. На основе этого описания построена комплексная методологическая модель сопоставительной политической метафорологии, охватывающая сложный конгломерат теорий, методов, принципов, подходов и аспектов анализа метафоры в политическом дискурсе.
Выделены четыре уровня общеметодологической структуры политической метафорологии, связанных с онтологией, гносеологией аксиологией и междисциплинарностью исследовательских практик в политической метафорологии. Рассмотрены основные объекты и ракурсы когнитивно-дискурсивного анализа политической метафоры.
В исследовании разработана классификация методик сопоставительного таргетирования и предложена методика полидоменного векторно-рефлексивного таргетирования метафорики. Использование этой методики позволило выявить корреляции между индексами продуктивности сферы-источника и сферы-мишени, сформулировать закономерность рефлексивной продуктивности, отражающей зависимость между индексом продуктивности и типом таргетирования, а также выделить три типа конгруэнтности метафорических моделей, отражающие соотношение воздействия когнитивно-дискурсивных факторов на метафорическую концептуализацию постсоветской действительности в России и Великобритании.
В диссертации разработана методика равномерной комбинированной фрагментации политического дискурса, эвристичность которого продемонстрирована при исследовании российской политической метафорики в диахроническом аспекте.
Теоретическая значимость диссертации заключается в разработке теории сопоставительной политической метафорологии; определении методологических истоков современной теории политической метафоры; выделении ведущих научных направлений, формирующих современную сопоставительную политическую метафорологию. В работе систематизированы исследовательские подходы к анализу политической метафоры и выстроена единая структура методологии анализа, объединяющая онтологические, аксиологические, гносеологические и междисциплинарные аспекты политической метафорологии.
На основе выявленных общеметодологических оснований для данной области исследований проведена инвентаризация объектов когнитивного анализа, систематизированы ведущие ракурсы дискурсивного анализа и определена система когнитивно-дискурсивных методик исследования. В исследовании разработаны методики анализа, демонстрирующие возможности когнитивно-дискурсивного исследования метафорики в политическом дискурсе.
Практическая значимость исследования связана с возможностями использования его материалов в лексикографической практике, в практике преподавания иностранного языка и курсов по сопоставительному и типологическому языкознанию, межкультурной коммуникации, теории перевода, когнитивной и политической лингвистике, лингвокультурологии и связям с общественностью.
На защиту выносятся следующие положения:
- Современная теория политической метафоры возникла на пересечении двух научных направлений: политической лингвистики и метафорологии. Метафора традиционно была предметом исследований в области политической коммуникации, но именно эволюция когнитивной теории метафоры привела к образованию на стыке двух дисциплин новой области лингвистических изысканий – политической метафорологии.
- Общеметодологическая структура политической метафорологии состоит из четырех уровней, каждый из которых связан с определенным аспектом научной деятельности:
– онтологический уровень, отражающий различия в понимании феномена метафоры как бытийной сущности и служащий базисом для всех остальных уровней методологии;
– аксиологический уровень, отражающий оценочную позицию субъекта исследования;
– гносеолого-квантитативный уровень, устанавливающий принципы определения релевантности источников анализа;
– междисциплинарный уровень, фундирующий эвристичность методов смежных наук.
- Основными объектами сопоставительного когнитивного анализа в политической метафорологии являются три группы когнитивных структур:
1) сферы-источники метафорической экспансии;
2) сферы-мишени метафорической экспансии;
3) базисные когнитивные структуры.
- Важнейшим фактором эвристичности современных сопоставительных метафорологических исследований является анализ когнитивных структур в сочетании с дискурсивным подходом. Основные ракурсы дискурсивного сопоставления политических метафор объединяются в четыре группы:
1) этнокультурное сопоставление;
2) социально-дискурсивное сопоставление;
3) диахроническое сопоставление;
4) мультимодальное сопоставление.
- В сопоставительной политической метафорологии выделяются когнитивно-доминантные и дискурсивно-доминантные методики анализа. Когнитивно-доминантные методики подразделяются на три группы: методики сопоставительного анализа метафор, объединяемых сферой-источником метафорической экспансии; методики сопоставительного таргетирования; методики корреляции метафор и базисных когнитивных структур. Дискурсивно-доминантные методики категоризуются соответственно четырем ракурсам сопоставительного анализа дискурса (этнокультурное, социально-дискурсивное, идеологическое и мультимодальное сопоставление).
- Свойства метафорических моделей в различной степени зависят от когнитивно-дискурсивных факторов. Применение метода сопоставительного векторно-рефлексивного таргетирования к анализу британской и российской метафорики позволило выявить зависимость индекса продуктивности сферы-источника от индекса продуктивности сферы-мишени и показать корреляции между индексом продуктивности и типом таргетирования (закономерность рефлексивной продуктивности).
- Методика сопоставительного векторно-рефлексивного таргетирования позволяет выявить и изучить такое свойство метафорических моделей, как междоменная конгруэнтность. В российском и британском политическом дискурсе функционируют метафорические модели трех типов конгруэнтности, каждый из которых отражает различную степень воздействия когнитивно-дискурсивных факторов на функционирование метафор (конгруэнтный тип, смешанный тип конгруэнтности, неконгруэнтный тип).
- Комбинированная методика равномерной фрагментации позволяет повысить эвристичность сопоставительного когнитивно-дискурсивного исследования и показать, что динамика метафорических систем – сложный процесс, суммирующий закономерности многочисленных когнитивно и дискурсивно зависимых факторов.
Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования изложены автором в докладах на 52 научных конференциях, в том числе 37 международных, проходивших как в России (Москва, Санкт-Петербург, Екатеринбург, Воронеж, Тамбов, Казань, Пермь, Челябинск, Кемерово, Курск, Тула, Орел, Улан-Удэ, Стерлитамак, Астрахань, Тюмень, Сыктывкар, Тольятти, Пятигорск, Йошкар-Ола, Ижевск, Великий Новгород, Омск, Ставрополь, Оренбург, Ульяновск, Ярославль и др.), так и странах Ближнего (Армения, Казахстан, Узбекистан, Украина) и Дальнего зарубежья (Болгария, Германия, Испания, Китай, Польша, Таиланд, Чехия). Основные положения диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры риторики и межкультурной коммуникации Уральского государственного педагогического университета, заседаниях кафедры иностранных языков Нижнетагильской государственной социально-педагогической академии.
По теме исследования опубликовано 125 научных работ, в том числе 5 монографий, учебное пособие и 19 статей в журналах, рекомендованных ВАК РФ для публикации результатов докторских диссертаций.
Структура диссертации определяется ее задачами и отражает основные этапы и логику развития исследования. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографического списка (1691 наименование, в том числе 1214 на иностранных языках) и приложений.
Основное содержание работы
Во Введении обоснована актуальность исследования, его научная новизна, теоретическая и практическая значимость, определены цель и задачи диссертации, указаны методы исследования, описаны материал и источники исследования, сформулированы положения, выносимые на защиту, указана апробация работы.
В первой главе «Теоретические истоки политической метафорологии» рассматривается история становления политической метафорологии как направления лингвистических исследований. Рассматривается процесс становления современной теории политической метафоры на пересечении двух научных направлений: политической лингвистики и теории метафоры.
В первой части главы прослеживается эволюция политической лингвистики, определяются основные этапы и направления ее развития.
В истории становления политической лингвистики как научного направления выделяются три основных периода:
– этап становления политической лингвистики (30-50-е гг. XX в.);
– этап развития и оформления в самостоятельное научное направление (60-80 гг. XX в.)
– современный этап политической лингвистики (с 90-х гг. XX в. по настоящее время).
Ретроспективный взгляд на политическую лингвистику в Западной Европе и Северной Америке показал, что в основе ее формирования лежали несколько магистральных направлений, каждое из которых тяготело к определенным методологическим подходам и обогащало формирующееся научное направление на определенном этапе его развития:
– исследования военной и коммунистической пропаганды в русле квантитативной семантики, опиравшейся на методы контент-анализа;
– анализ риторического мастерства политиков, основанный как на эвристиках традиционной риторики, так и на основе методологических инноваций в этой области исследований;
– специализированный анализ идиолектов политических лидеров, основанный на психоаналитических методиках;
– политическая публицистика, направленная на анализ способов контроля общественного сознания с помощью манипуляций с семантикой слов и высказываний;
– изучение политической символики в рамках политической семиотики;
– исследование политической коммуникации с учетом экстралингвистических факторов на основе широкого спектра подходов в рамках дискурс-анализа;
– анализ и моделирование структур сознания, актуализированных в процессе политической коммуникации.
В силу особенностей социального развития нашей страны политическая лингвистика развивалась в России не совсем так, как в остальном мире. В советскую эпоху едва ли не всякое опубликованное в нашей стране исследование по проблемам политической речи было изначально скомпрометировано. Положение изменилось только после начала перестройки, когда гласность сделала возможной публикацию объективных исследований. Несмотря на долгую методологическую изоляцию советской науки, многие западные теории нашли широкое применение в российской политической лингвистике, что обусловлено не только демократизацией общества и науки, но и схожестью развития теоретической лингвистической мысли в СССР и странах Запада. Вместе с тем характерными чертами современного состояния этой науки в России является ее едва ли не демонстративный разрыв с некоторыми направлениями советской лингвистики, методологическое сближение с зарубежными исследованиями и существенное расширение сферы исследований.
Эволюция метафорологии в XX в. связана с двумя основными направлениями языкознания. Первое направление, соотносимое с традиционной риторикой и стилистикой, рассматривало метафору как средство украшения речи и усиления воздействия на слушателя. Несмотря на значимый вклад в метафорологию риторического и семантико-стилистического подходов, исследовательский бум в метафорологии связан с эволюцией когнитивной парадигмы языкознания и разработкой теории концептуальной метафоры, рассматривающей метафору как ментальную операцию, как способ познания, категоризации, концептуализации, оценки и объяснения мира.
Когнитивная теория метафоры не только инициировала рост метафорологических исследований, но и дала импульс к конвергенции метафорологии и политической лингвистики. Метафора была предметом исследований политической коммуникации и до возникновения теории концептуальной метафоры, но именно новый взгляд на метафору привел к синтезу метафорологии и политической лингвистики и образованию на стыке двух дисциплин новой области лингвистических изысканий – политической метафорологии.
Учитывая, что теория концептуальной метафоры была призвана описать взаимодействие между мышлением, языком и культурой, логично было бы ожидать, что сопоставительный аспект политической метафорологии выйдет на первый план в исследовательской работе. Конвергенция метафорологии и политической лингвистики действительно инициировала заметный рост публикаций в данном направлении, однако на фоне этого роста все заметнее ощущается необходимость системного описания принципов, закономерностей, эвристик в этой области лингвистических изысканий.
Во второй главе «Методология исследования политической метафоры» представлена характеристика общеметодологической структуры политической метафорологии.
Общеметодологическая структура политической метафорологии состоит из четырех уровней, каждый из которых связан с определенным аспектом научной деятельности: онтологический уровень (бытийный аспект), аксиологический уровень (оценочный аспект), уровень релевантности источников (гносеолого-квантитативный аспект), уровень дополнительных методов (междисциплинарный аспект) (см. Таблицу 1).
Онтологический уровень методологии служит своеобразным базисом для всех остальных уровней методологии, которые можно сравнить с надстройкой. В конкретном исследовании каждый последующий уровень накладывается на предыдущий. Первые три уровня можно обнаружить во всех исследованиях: метафора должна быть квалифицирована как ментальное или вербальное явление, исследователь (не) эксплицирует свое оценочное отношение, в исследовании используются только квалитативные методики или же применяются количественные подсчеты и обоснования. Четвертый уровень относится к факультативным, он отражает наличие или отсутствие междисциплинарных методов и подходов.
Противопоставление на онтологическом уровне носит фундаментальный характер и основывается на различиях в понимании феномена метафоры как бытийной сущности. Это противопоставление основывается на двух основных подходах: когнитивном, фундирующем ментальную онтологию метафоры (в слабом варианте) или постулирующем примат ментальной онтологии (в сильном варианте), и риторическом, ограничивающим метафору языковой системой (в сильном варианте) или прагматическими параметрами речи (слабый вариант).
Таблица 1.
Система методологических уровней политической метафорологии
| Методологические уровни | Варианты реализации методологических уровней | ||
| 1 | Онтологический уровень (базисные методы) | Риторический (структурно-стилистический) подход (языковая онтология метафоры) | Когнитивный подход (ментальная онтология метафоры) |
| 2 | Аксиологический уровень (оценочная позиция) | Критический анализ | Дескриптивный анализ |
| 3 | Гносеолого-квантитативный уровень (принципы отбора и определения релевантности источников) | Квалитативный анализ (выявление качественных закономерностей без их количественных характеристик) | Квантитативный анализ (контент-анализ, корпусная лингвистика) |
| 4 | Междисциплинарный уровень (дополнительные методы) | Герменевтический, психолингвистический, культурологический, психоаналитический, социологический, политологический, нейролингвистический анализ; варианты дискурс-анализа и др. | |
Большинство современных исследований по политической метафоре базируется на когнитивной теории метафоры, охватывающей целый комплекс теорий. Этот методологический комплекс возник как на основе эволюции теории концептуальной метафоры, так и на пересечении альтернативных когнитивных и политлингвистических теоретических конструктов. Доминирование когнитивных исследований в политической метафорологии связано с новыми эвристическими возможностями этой парадигмы.
Риторическое (структурно-стилистическое) направление в изучении политической метафоры возникло значительно раньше, чем когнитивное. Точкой отсчета современной политической метафорологии в риторической традиции является теория архетипичных метафор, разработанная М. Осборном и его единомышленниками. Риторическое направление в изучении политических метафор, с одной стороны, относится к числу несомненных источников, послуживших основой для возникновения когнитивной теории политической метафоры. С другой стороны, риторическое направление до настоящего времени выступает как своего рода «конкурент» теории и практики исследования политических метафор «по Лакоффу». Становление современной теории политической метафоры сопровождалось диалектическим взаимодействием формирующейся когнитивной парадигмы и развитием традиций исследования метафоры в русле лингвопрагматики. Не только когнитивная теория метафоры вносила коррективы в работы, ориентированные на традиционные методы исследования, но и некоторые разработки по исследованию метафоры в политической лингвистике предшествовали или сопутствовали когнитивной теории метафоры. Параллельное развитие двух названных направлений приводит к их взаимному обогащению и даже конвергенции.
На аксиологическом уровне политической метафорологии методологическая оппозиция проявляется в противопоставлении критического и дескриптивного подходов. При критическом подходе метафора рассматривается как одно из средств, которое использует социальная власть для осуществления своего господства в обществе. Приверженцы дескриптивного подхода занимают более объективистскую позицию. В дескриптивных исследованиях превалирует стремление описать и объяснить феномены, избегая при этом собственной (особенно связанной с политическими убеждениями субъекта исследования) идеологической оценки, что связано с представлениями о критериях научной объективности исследования.
В отличие от других уровней аксиологический уровень не является гносеологически самодостаточным. Являясь важным компонентом методологии политической метафорологии, аксиологический уровень все-таки не обладает минимальным методологическим содержанием, достаточным для проведения самостоятельных эпистемологических процедур. Именно поэтому (вопреки широко распространенному мнению) критический дискурс-анализ (critical discourse analysis), критический анализ (critical analysis), дескриптивный анализ не являются самостоятельными методологиями исследования как per se, так и применительно к анализу метафорики, в отличие от методик когнитивного и риторического толка, а также от других междисциплинарных методов.
На гносеолого-квантитативном уровне методологии разграничиваются два подхода: квантитативный и квалитативный. В первом случае в основе исследования лежит точно определенная и достаточно объемная база метафор, извлеченных на основе сплошной или целенаправленной выборки из точно определенного корпуса текстов. Во втором случае перед ученым стоят задачи зафиксировать и изучить определенное явление без квантитативной характеристики; дать детальное описание единичных метафор, наиболее ярких или привлекших особое общественное внимание.
Помимо количественной характеристики релевантность источников определятся дополнительным рядом категориальных признаков содержательного характера. Исследователи не всегда эксплицитно определяют, квантитативный или квалитативный анализ они использовали, ограничиваясь указанием на характер использованного материала. В этом случае не сообщается точных количественных данных, а дается характеристика использованных источников. Вместе с тем при таком подходе значение рассматриваемого противопоставления не нивелируется, а только переводится на имплицитный уровень.
Необходимо избегать смешивания категорий гносеолого-квантитативного уровня с методологическими компонентами других уровней. К примеру, некорректно противопоставлять квантитативный анализ метафор (корпусный подход, контент-анализ) и дискурс-анализ, так как в основе определения подходов лежат гетерогенные критерии. Методологически количественная релевантность материала слабо коррелирует с расширением или сужением круга феноменов, охватываемых в понятии предмета исследования. Другими словами, дискурс-анализ политической метафорики может проводиться как с применением квалитативного, так и квантитативного анализа, поэтому подобные противопоставления не имеют большого смысла.
Важной методологической чертой современной политической метафорологии является ее междисциплинарный характер, проявляющийся в активном использовании эвристик широкого спектра смежных с политической метафорологией дисциплин. Во многих современных исследованиях когнитивный или риторический анализ политической метафоры дополняется на основе использования методов, характерных для культурологии (лингвокультурологии), психологии (психолингвистики), социологии (социолингвистики), теории дискурса, сопоставительной и типологической лингвистики. На междисциплинарном уровне ведущее место в современной политической метафорологии занимает дискурсивный анализ.
Генезис дискурсивного анализа политических метафор связан с переходом от формалистских и структуралистских подходов к «контекстуализации» дискурса. Однако на заре дискурс-анализа под контекстом понимался вербальный контекст, включающий в себя слова, предложения, пропозиции, высказывания и коммуникативные ходы. И только в начале 80-х гг. дискурсивные структуры стали систематически изучаться в их социальном, историческом и культурном контексте. Анализ дискурсивных подходов к исследованию политических метафор обнаруживает широкое методологическое разнообразие. Вместе с тем просматривается тенденция к объединению эвристик дискурсивного анализа политических метафор с когнитивными теориями метафоры, т.е. в направлении, сформулированном в отечественном языкознании как когнитивно-дискурсивная парадигма исследований.
Разность метаязыка описания политической метафоры в лингвистике, общественных науках, дисциплинах психологического и культурологического цикла не мешает отмечать схожесть выводов, что служит свидетельством «объективной составляющей» этих исследований, обусловленной сущностными закономерностями функционирования политической метафоры. Таким образом, каждая из методологических граней политической метафорологии позволяет увидеть предмет анализа в новом свете и приблизить исследователей к решению вопросов о сложном взаимодействии сознания, языка и культуры.
В третьей главе «Сопоставительная политическая метафорология: когнитивно-дискурсивные аспекты анализа» рассмотрены основные объекты и ракурсы когнитивного и дискурсивного анализа политической метафоры: выделены основные группы когнитивных структур и типы отношений между ними, определены и систематизированы ракурсы сопоставительного дискурс-анализа метафорики.
Основными объектами когнитивного анализа в политической метафорологии являются три группы когнитивных структур:
1) сферы-источники метафорической экспансии (война, театр, человек, неживая природа, растения, животные, спорт, болезнь, монархия, семья, школа и др.);
2) сферы-мишени метафорической экспансии (политика, партия, государство, президент, выборы, война, парламент, экономика, законы, инфляция, терроризм и др.);
3) базисные когнитивные структуры (свои/чужие, мы/они, хорошие/плохие, контейнер, баланс, движение контейнеров).
Содержание основных понятийных разрядов, служащих сферами-источниками политической метафоры последних десятилетий, объединяется в пять групп:
– антропоморфная метафорика;
– природоморфная метафорика;
– социоморфная метафорика;
– артефактная метафорика;
– идеоморфная метафорика.
Сферы-мишени метафорической экспансии охватывают самый широкий спектр феноменов политической действительности, но ведущее место в метафорологических изысканиях занимают сферы-мишени, репрезентирующие кризисные или «пограничные» состояния политической жизни общества (война, выборы, терроризм, период реформ и т.п.). Как показал анализ, точкой отсчета для изучения политической метафорики может служить и сфера-мишень, и сфера-источник метафорической экспансии.
При анализе метафорических проекций важно разграничивать два вида отношений между когнитивными структурами. Первый тип – конститутивные отношения, отражающие конвенциональные, типичные ассоциативные связи между когнитивными структурами. Конститутивные отношения объединяют когнитивные структуры в фреймы, сферы метафорической экспансии, когнитивные модели.
Если конститутивные отношения отражаются в дискурсе, то конституирующие отношения в дискурсе устанавливаются. Типичный пример конституирующих отношений – образование смысловых связей между концептами сферы-мишени и базисными когнитивными структурами посредством метафорической проекции. К наиболее распространенным базисным структурам относятся концепты свои/чужие, мы/они, хорошие/плохие а также образ-схемы (контейнер, баланс, движения контейнеров и др.). Политические метафоры – типичный инструмент реализации конституирующих отношений, реализуемых с помощью конститутивных отношений и нередко «маскируемых» под конститутивные отношения. На этом процессе основан важный эффект политической метафоры, заключающийся в том, что метафора в политическом дискурсе не столько «подмечает» аналогию, сколько создает эту аналогию или даже навязывает ее.
Важнейшим фактором эвристичности современных метафорологических сопоставительных исследований является анализ когнитивных структур в сочетании с дискурсивным подходом. Основные ракурсы дискурсивного сопоставления политических метафор объединяются в четыре группы.
1) Этнокультурное сопоставление, направленное на поиск универсального и культурно-специфического в политических метафориках разных этнокультурных сообществ.
2) Социально-дискурсивное сопоставление, включающее в себя идеологическое, идиолектное и гендерное сопоставление.
3) Диахроническое сопоставление, охватывающее вопросы исторического развития системы политических метафор.
4) Мультимодальное сопоставление, предметом которого являются семиотические закономерности функционирования невербальной метафорики и ее взаимосвязи с вербальным пластом политических образов.
Этнокультурное сопоставление относится к одним из наиболее распространенных ракурсов дискурсивного анализа, направленного на сравнение особенностей метафорических систем в политических дискурсах различных этнокультурных образований. В рамках этого подхода выделяются две противоборствующие парадигмы: лингвокультурологическая парадигма и парадигма универсализма. Противопоставление названных парадигм основывается не столько на методах анализа, сколько на различиях в теоретическом видении целей этнокультурного сопоставления. Лингвокультурологическая парадигма призвана продемонстрировать, что национальная метафорика в одних своих аспектах отражает национальную культуру и национальный менталитет, в других – типична для определенного цивилизационного пространства, а в третьих – имеет общечеловеческий характер. Парадигма универсализма, опирающаяся на теорию воплощенного разума, теорию первичных метафор и нейронную теорию метафор, ставит целью не разграничение общего и специфичного, а поиск универсальных оснований политической метафорики в сочетании с нивелированием межкультурных различий.
Несмотря на гносеологическую ценность изысканий в рамках универсализма и поиск естественнонаучных оснований метафоризации, данная парадигма пока малопригодна для описания культурных особенностей метафор. Так как в парадигме универсализма первичные метафоры рассматриваются в качестве своеобразных «атомов» абстрактного мышления, детерминированных телесным опытом, то сложные метафоры должны тоже определяться сенсомоторной деятельностью. Однако привязать многие сложные метафоры к конфляции до сих пор никому не удалось, потому что в действительности знакомство с концептами, формирующими сложные метафоры, происходит на более поздних стадиях онтогенеза. Несмотря на то, что синтез интегрированной теории первичных метафор и теории воплощенного разума сделал теоретические построения более последовательными, вопрос о культурной специфике метафорики остался слабым местом теории.
Преодоление недостатков универсализма в этнокультурном сопоставлении политической метафорики видится в разграничении (1) процесса формирования первичных метафор в фазе конфляции и их дальнейшего комбинирования на более поздних стадиях онтогенеза и (2) процесса формирования сложных концептов из социального, а не сенсомоторного опыта. При рассмотрении второго процесса в качестве единицы анализа следует ориентироваться не на концептуальную интеграцию первичных когнитивных «атомов», а на более крупные и цельные концептуальные образования.
В лингвокультурологической парадигме причины межкультурных различий в инвентаре и актуализации метафор коренятся не в особенностях когнитивных интегративных процессов и «телесных» закономерностях функционирования разума per se, а в исторических особенностях развития того или иного лингвокультурного сообщества. Различия могут быть связаны с геоклиматическими условиями ареала, на котором формировалась этнокультурная общность; с различной значимостью определенных концептов для жизни людей определенного культурного сообщества или с концептуальными лакунами.
В отличие от этнокультурного сопоставления, социально-дискурсивное сопоставление ориентировано на сравнение дискурсов, объединяемых по различным социальным критериям. В рамках социально-дискурсивного подхода выделяются идеологическое, идиолектное и гендерное сопоставление.
Идеологическое сопоставление призвано выявить особенности использования метафорики сторонниками разных идеологических взглядов, участниками определенных политических объединений, приверженцами различных методов решения политических проблем. Исследовательские процедуры по идентификации сторон дискурсивного противостояния определяется двумя критериями:
1) принадлежностью к определенному политическому объединению (политическая партия, фракция, идеологическое течение и т.п.);
2) отношением к определенной насущной проблеме без акцентирования внимания на принадлежности субъектов дискурсивной деятельности к определенной политической общности (сторонники / противники / индифферентные / не определившиеся с мнением и т.д.).
Идиолектное сопоставление направлено на изучение метафорики, актуализированной отдельными политиками и другими личностями – субъектами дискурсивной деятельности. Выделено два основных типа идиолектного сопоставления: собственно идиолектное и идиолектно-групповое.
При собственно идиолектном сопоставлении сравниваются метафоры отдельных политиков, а потом делаются выводы об общем и специфичном в их метафорических идиолектах. По критерию результатов исследования собственно идиолектные сопоставления подразделяются на три группы. В первую группу входят публикации, акцентирующие внимание на общности метафорики определенных политиков. Вторая группа представлена исследованиями, демонстрирующими специфику метафор субъектов политической деятельности. К третьей группе относятся исследования смешанного типа, в которых между метафорами одних политиков обнаруживаются сходства, а при сопоставлении с метафорикой других политиков обнаруживаются различия. Таким образом, выявляются группы идиолектных дискурсов, объединяемых общностью используемых метафорических образов.
При идиолектно-групповом сопоставлении результаты идиолектного анализа метафорики сопоставляются с метафорическими образами, присущими определенным политическим общностям.
Гендерное сопоставление политической метафорики основывается на двух основных подходах: субъектно-дискурсивном и объектно-дискурсивном. Первый подход направлен на изучение влияния мужской и женской картины мира на метафорическую концептуализацию политики в дискурсе СМИ. Исследования этого рода направлены на выявление гендерного характера агрессивности политической метафорики и демонстрацию того, что конфронтационные метафоры не оставляют возможности для поиска консенсуса и компромисса, столь необходимых в сфере политики. В качестве решения проблем предлагаются другие, менее конфронтационные метафорические модели. Различия в оценочных смыслах, которые привносит метафорическая проекция из гендерной модели на политические отношения, не только укоренены в общественном сознании, но и соотносятся с культурными ценностями определенного сообщества.
Объектно-дискурсивный вид сопоставления связан с изучением различий в метафорическом представлении политиков-мужчин и политиков-женщин. В этом аспекте феминистские исследования высвечивают еще одно следствие из доминирования «мужских» метафор в политическом дискурсе: такие метафоры воспроизводят в общественном сознании представление о политике как о мужском деле, в котором не остается места для женщин-политиков.
Диахроническое сопоставление охватывает вопросы исторического развития системы политических метафор. В круг вопросов диахронического сопоставления входит изучение архетипичности и вариативности.
Первое свойство выражается в том, что система политических метафор имеет устойчивое ядро, не меняется со временем и воспроизводится в политической коммуникации на протяжении многих веков. Второе свойство отражается в вариативности уровня метафоричности и доминантности отдельных метафор в политическом дискурсе.
Важно разграничивать диахронический и ретроспективный анализ. Предметом диахронического анализа является процесс изменения политической метафорики во времени. Цель диахронического анализа заключается в фиксировании темпоральных изменений (или констатации отсутствия таковых) в изучаемых явлениях. Ретроспективный анализ направлен на анализ политической метафорики, задействованной в определенный исторический период. По сути, ретроспекция – это синхрония, опрокинутая в прошлое.
Из разграничения этих двух подходов следует, что диахронический метод априори сопоставительный, потому что едва ли возможен анализ изменений в определенной системе без сопоставления промежуточных состояний системы. Ретроспективные исследования тоже могут служить целям диахронического сопоставления, но в данном случае можно вести речь о метадиахроническом сопоставлении, т.е. сопоставлении, осуществляемом не в одной конкретной публикации, а на основе контраста нескольких ретроспективных публикаций.
В диахроническом исследовании выделяется континуальный и дискретный анализ. В первом случае исследуется диахроническая вариативность метафорики, задействованной за выбранный период времени. Этот подход может применяться в тех случаях, когда продолжительность выбранного периода времени не очень велика. Дискретный анализ используется в тех случаях, когда рассматриваемый период настолько велик, что приходится делать выборку метафор из отдельных периодов.
Важным методом диахронического анализа является фрагментация дискурса, т.е. разделение периода времени на определенные сегменты, показатели которых планируется сопоставлять. Фрагментация бывает равномерной и фокусной. При равномерной фрагментации временной отрезок делится на равные части, называемые шагом фрагментации. Сопоставление данных из разных сегментов позволяет получать новые данные о диахроническом функционировании метафорики. Особый интерес представляют сопоставления данных, полученных на одном и том же материале, но с применением разного шага фрагментации. При фокусной фрагментации разбиение временного периода связано с определенными политическими событиями, а шаг фрагментации не привязан к хронологии в астрономическом понимании.
Диахроническая вариативность системы политических метафор имеет два показателя: количественный и качественный. Первый показатель выражается в корреляции между изменением политической ситуации и количеством метафор в политическом дискурсе (динамика метафоричности дискурса). Второй связан с доминированием отдельных метафор и метафорических моделей в различные исторические периоды (динамика доминантности метафорики).
Предметом мультимодального сопоставления политической метафорики являются семиотические закономерности функционирования невербальной метафорики и ее взаимосвязи с вербальным пластом политических образов. В современных исследованиях выделяется несколько методик мультимодального анализа: невербальное сопоставление, вербально-невербальное сопоставление и исследование метафор в креолизованных текстах. Сопоставительное изучение невербальной политической метафоры не только расширяет наши знания о природе политических метафор, но и становится способом верификации постулата о когнитивной природе метафоры, дополняет результаты исследований вербальной метафорики и способствует более глубокому пониманию той роли, которую метафора играет в осмыслении и конструировании политической действительности.
Обобщающей иллюстрацией выделенных и рассмотренных аспектов дискурсивного анализа может служить Таблица 2.
Между выделенными ракурсами дискурсивного сопоставления нет непроходимых границ. С одной стороны, использование одного ракурса сопоставления позволяет исследователю сосредоточиться на более детальном анализе предмета. С другой стороны, синтетический подход позволяет увидеть новые грани и корреляции, которые могут быть недоступны при сопоставительном изучении одного аспекта политической метафорики.
Таблица 2.
Типология дискурсивного сопоставления политической метафорики
| Типы сопоставления | Виды сопоставления | Критерий дифференциации объектов сопоставления | |
| этнокультурное | лингвокультурологическое | этнокультурная специфика | |
| универсалистское | универсалии | ||
| социально-дискурсивное | идеологическое | организационно-ориентированное | принадлежность к политическому объединению |
| проблемно-ориентированное | отношение к определенной проблеме | ||
| идиолектное | собственно идиолектное | идиолект | |
| идиолектно-групповое | идиолект и группа | ||
| гендерное | субъектно-дискурсивное | дискурс мужчин и женщин; феминистский-маскулинный дискурс | |
| объектно-дискурсивное | метафорическая концептуализация политиков-мужчин и политиков-женщин | ||
| диахроническое | квантитативно- дифференцированное | динамика метафоричности дискурса | |
| квалитативно- дифференцированное | динамика доминантности метафорики | ||
| мультимодальное | невербальное | семиотические объекты невербального ряда | |
| вербально-невербальное | семиотические объекты вербального и невербального ряда | ||
| анализ креолизованных текстов | компоненты креолизованных текстов | ||
В четвертой главе «Когнитивно-дискурсивные эвристики практического анализа политической метафорики» проведен анализ методик когнитивно-дискурсивного сопоставлении и предложены новые варианты этих методик, на основе которых демонстрируется операциональность построенной теоретико-методологической модели.
Как показал анализ методологии политической метафорологии, представленный в предыдущих главах, в каждом исследовании можно выделить группу методов и подходов, структурируемых по ряду когнитивных и дискурсивных критериев. Эти критерии лежат в основе соответствующих методик когнитивно-дискурсивного анализа.
Систематизация существующих в сопоставительной политической метафорологии методик позволила выделить когнитивно-доминантные и дискурсивно-доминантные методики анализа. В когнитивном ракурсе выделяются методики, фокусирующие внимание на анализе сфер-источников метафорической экспансии, сфер-мишеней метафорической экспансии или когнитивных структур базисного уровня.
1. Методика сопоставительного анализа метафор, объединяемых сферой-источником метафорической экспансии.
2. Методика сопоставительного таргетирования.
3. Методика сопоставительного анализа корреляций метафор и базисных структур.
В дискурсивном исследовании, внимание фокусируется на этнокультурном, социальном, диахроническом и мультимодальном ракурсе. При совмещении методик анализа когнитивных структур с дискурсивными ракурсами анализа получаем несколько вариантов каждой из обозначенных методик (например, в рамках первой методики выделяются этнокультурное, социально-дискурсивное, мультимодальное и диахроническое сопоставление метафор, объединяемых сферой-источником метафорической экспансии и т.д.).
Возможна дальнейшая дифференциация и детализация методик. В соответствующих разделах настоящего исследования был выделен ряд дополнительных вариантов анализа, согласно которым в методике мультимодального сопоставительного анализа метафор, объединяемых сферой-источником метафорической экспансии, выделяются варианты невербального и вербально-невербального сопоставления. Аналогичным образом в методике сопоставительного этнокультурного таргетирования разграничиваются лингвокультурологическая и универсалистская методики, которые значительно различаются по способу рассмотрения и интерпретации материала.
Выделенные методики соотносятся с когнитивно-дискурсивными параметрами исследования, поэтому в классификации методик не учитывались несколько общенаучных параметров методологии политической метафорологии, рассмотренных в предыдущих главах (квантитативный и квалитативный анализ, критический и дескриптивный анализ и др.). Это связано как с парадигмальными ограничениями, так и со стремлением избежать излишнего усложнения рассматриваемой методологической системы.
Сопоставительные метафорологические исследования не обязательно отталкиваются от когнитивных структур. Нередко лингвисты выбирают в качестве отправной точки для анализа не концептуальный домен или базисные структуры (когнитивно-доминантный подход), а определенный дискурс (дискурсивно-доминантный подход). При таком подходе исследователя интересуют не способы метафорической концептуализации конкретного фрагмента действительности или особенности использования метафор определенной сферы-источника, а метафорические модели, актуализированные в том или ином конкретизированном дискурсе (дискурсе консерваторов, дискурсе коммунистической партии, президентском дискурсе и т.д.).
Во второй части четвертой главы представлены два практических исследования: синхроническое и диахроническое.
В синхроническом исследовании применяется модифицированный вариант когнитивно-доминантной методики (сопоставительное полидоменное векторно-рефлексивное таргетирование). Таргетирование – методика метафорологического исследования, при котором анализируется метафорика, актуализированная для концептуализации определенного концептуального домена (target domain).
Методологическая классификация таргетирования основывается на нескольких критериях противопоставления. По количеству доменов, охватываемых исследованием, таргетирование может быть монодоменным и полидоменным. В первом случае анализируется метафорика, использованная для концептуализации одной сферы-мишени метафорической экспансии, тогда как при полидоменном анализе изучается несколько сфер-мишеней метафорической экспансии.
По гетерогенности анализируемого национального дискурса выделяется шесть основных типов таргетирования:
– монодоменное векторное таргетирование;
– монодоменное векторно-рефлексивное таргетирование;
– полидоменное векторное таргетирование;
– полидоменное рефлексивное таргетирование;
– полидоменное векторно-рефлексивное таргетирование;
– полидоменное оппозитное таргетирование.
Рассмотрим каждый из этих типов.
1. Монодоменное векторное таргетирование.
Наиболее простой тип таргетирования, при котором исследователь выделяет одну определенную сферу-мишень и сопоставляет метафорику, актуализированную для концептуализации этой сферы-мишени, в двух и более дискурсах. Схематически этот тип таргетирования можно отобразить следующим образом.
Схема 1.
Монодоменное векторное таргетирование
Вектор в данном случае обозначает метафорическое отображение сферы-мишени в определенном дискурсе. Цель такого исследования проследить общее и специфичное в концептуализации определенного фрагмента действительности в разных национальных дискурсах. Важно отметить, что выбранная сфера-мишень x не является атрибутом политической реальности стран, дискурсы которых выступают в качестве материала для анализа.
2. Монодоменное векторно-рефлексивное таргетирование.
Данный тип таргетирования направлен на исследование метафорики, связанной с гомогенным со сферой-мишенью (сфера-мишень b) дискурсом (дискурс b), поэтому этот вид таргетирования включает название рефлексивного (от позднелат. reflexio – обращение назад).
Схема 2.
Монодоменное векторно-рефлексивное таргетирование
Этот тип таргетирования используется, когда перед исследователем стоит задача сравнить, к примеру, метафорическое представление России в российском и немецком дискурсе или проанализировать образа президента США в американском и французском дискурсе и т.д.
3. Полидоменное векторное таргетирование.
При использовании данного типа таргетирования исследуется метафорика, актуализированная для концептуализации нескольких сфер-мишеней (x, y...), каждая из которых не является уникальным атрибутом стран, дискурсы которых принимаются во внимание. Схематическая иллюстрация этого типа таргетирования представлена ниже.
Схема 3.
Полидоменное векторное таргетирование
Данный тип таргетирования будет использоваться, к примеру, при анализе метафорической концептуализации международных организаций (ООН, МВФ, ОПЕК) в российском и американском дискурсе или терактов 11 сентября в Нью-Йорке и теракта в мадридском метро в пакистанской и китайской прессе.
4. Полидоменное векторно-рефлексивное таргетирование.
В данном типе полидоменного таргетирования только одна сфера-мишень соотносится с политическими реалиями страны, дискурс которой принимаются во внимание.
Схема 4.
Полидоменное векторно-рефлексивное таргетирование
Будучи сложным и многоаспектным типом таргетирования, этот подход одновременно предоставляет дополнительные возможности для исследования корреляций когнитивных сфер и дискурсов, не выявляемых при других подходах.
5. Полидоменное рефлексивное таргетирование.
Следующий тип таргетирования описывает случаи анализа однотипных сфер-мишеней в разных национальных дискурсах, при этом рассматриваемые сферы-мишени соотносятся с политическими реалиями стран, дискурсы которых принимаются во внимание. Более наглядное представление о данном типе таргетирования дает схема 5.
Схема 5.
Полидоменное рефлексивное таргетирование
К такому типу таргетирования относится, например, сопоставление метафорического осмысления российских президентских выборов в российской прессе, и метафор, использованных американскими журналистами при описании выборов президента США.
6. Полидоменное оппозитное таргетирование.
Данный тип полидоменного таргетирования направлен на сопоставление метафорики, задействованной для концептуализации сферы-мишени а в дискурсе b, и сферы-мишени b в дискурсе a. Схематическое отображение данного типа представлено ниже.
Схема 6.
Полидоменное оппозитное таргетирование
Этот тип анализа обычно используется при сравнении того, что «думают» друг о друге представители двух лингвокультурных сообществ. К такому типу, например, будет относиться сопоставление метафорического представления, с одной стороны, о США в российской прессе, а с другой – о России в СМИ США.
Анализ современного состояния политической метафорологии показывает, что подавляющее большинство сопоставительных исследований, в которых применяется методика таргетирования, выполнены с использованием монодоменного, с одной стороны, и векторного типов таргетирования, с другой. В результате эвристики полидоменного и векторно-рефлексивного типов остаются недостаточно изученными.
По этой причине в диссертации проводится верификация эвристик сопоставительного полидоменного векторно-рефлексивного таргетирования на материале постсоветской метафорики, рассматриваемой в ракурсе таких свойств метафорических моделей, как продуктивность и конгруэнтность.
Продуктивность как способность когнитивной структуры к развертыванию метафорических образов обычно рассматривается как устойчивый для определенного хронологического момента и определенного дискурса показатель. Полидоменное векторно-рефлексивное таргетирование позволяет продемонстрировать, что продуктивность является величиной зависимой не только от сферы-мишени метафорической экспансии, но и от типа таргетирования.
Для формализации и категоризации продуктивности метафор составлялась карта продуктивности, в которой метафорические единицы распределялись по концептуальным структурам (фреймам, слотам) и национальным дискурсам. В качестве формального показателя использовался индекс продуктивности (ИП), равный количеству различных метафорических единиц, относящихся к определенной когнитивной структуре.
На основе карт продуктивности прослеживается еще одно свойство метафорических структур. Как показал анализ, в одном случае репертуар метафорики определенной структуры сферы-источника (фрейма, слота) варьируется незначительно при смене сферы-мишени метафорической экспансии, в то время как в другом случае наблюдаются существенные различия. Для сопоставительной характеристики метафорики, использованной для описания различных сфер-мишеней, применяется понятие междоменной конгруэнтности (от лат. congruens, -entis — «соразмерный», «соответствующий»). Чем большее сходство наблюдается между репертуаром метафор, актуализируемых для концептуализации разных сфер-мишеней, тем большей конгруэнтностью обладает метафорическая модель. Соответственно по мере увеличения различий между метафорами, растет неконгруэнтность метафорической модели.
Хотя неконгруэнтность когнитивных структур может иметь разные степени проявления, для практического анализа важно определить четкие критерии выделения неконгруэнтных метафор. Неконгруэнтная метафора должна удовлетворять следующим условиям:
1) отсутствие (или единичные употребления) рассматриваемой метафоры в контекстах, посвященных другим сферам-мишеням;
2) показатель частотности данной метафорической единицы должен превышать показатель частотности любой другой метафорической единицы данного фрейма в несколько раз.
Первое условие определяет неконгруэнтность, второе определяет степень неконгруэнтности. Если выполняется только первое условие, то можно говорить о слабой неконгруэнтности, если оба, то мы имеем дело с сильной неконгруэнтностью (сильно выраженной). Конгруэнтность метафорической модели (ММ) определятся степенью содержания в ней сильных неконгруэнтных метафор. Метафорическая модель считается конгруэнтной, если ни в одном из ее фреймов нет сильных неконгруэнтных метафор. Метафорической модель считается частично неконгруэнтной, если в некоторых фреймах (не больше половины от общего числа) содержатся сильные неконгруэнтные метафоры. Метафорическая модель считается неконгруэнтной, если в большинстве ее фреймов присутствуют сильные неконгруэнтные метафоры. Слабая неконгруэнтность присутствует во всех ММ и может использоваться только как вспомогательный фактор определения конгруэнтности ММ.
Возможность исследования конгруэнтности возникает только при полидоменном таргетировании. В этой связи необходимо подчеркнуть различия между неконгруэнтностью и доминантностью метафорических структур. Доминантная метафорическая структура характеризуется значительным увеличением продуктивности и частотности на определенном историческом этапе. Другими словами, доминантность проявляется в сопоставлении двух исторических состояний метафорических систем определенного дискурса. Неконгруэнтность тоже характеризуется высокой частотностью метафорической единицы, но проявляется она не при диахроническом, а при полидоменном сопоставлении. При монодоменном таргетировании изучение конгруэнтности невозможно, но вполне можно сделать выводы о доминантности определенной метафорической структуры. Доминантная метафорика может быть как конгруэнтной, так и неконгруэнтной в зависимости от того, какие сферы-мишени мы используем в качестве объекта анализа.
К примеру, в определенный исторический период отмечается повышение продуктивности и частотности военной метафорики. Исследователь фиксирует доминантность данной метафорической модели. Если милитаризация пронизывает общественное сознание настолько, что многие сферы жизни начинают осмысляться в понятиях войны, то сопоставление концептуализации различных сфер-мишеней даст похожие результаты, и мы будем иметь дело с конгруэнтностью метафорики. Если же военная метафорика активно используется для одних сфер-мишеней и совершенно не востребована для других – мы имеем дело с неконгруэнтностью когнитивных структур.
Анализ российской и британской метафорики позволил выделить три типа конгруэнтности метафорических моделей (ММ): конгруэнтный тип ММ, неконгруэнтный тип ММ и смешанный тип конгруэнтности ММ.
Конгруэнтный тип метафорической модели характеризуется отсутствием в концептуальной структуре сильных неконгруэнтных метафор. Рассмотрим данный тип конгруэнтности на примере милитарной метафорической модели.
Корпус анализируемых метафор насчитывает 1800 единиц из российской прессы и 1800 единиц из британской прессы, при этом количество метафор равномерно распределено по сферам-мишеням «Россия», «Грузия» и «Страны Балтии».
Сопоставление российских и британских метафор по критерию сферы-мишени метафорической экспансии показывает, что милитарная метафорика достаточно продуктивна. Вместе с тем наблюдается варьирование продуктивности метафорики в зависимости от сферы-мишени, принимаемой во внимание. Рассмотрим распределение продуктивности милитарных метафор по фреймам, дискурсам и сферам-мишеням, определим индексы продуктивности для каждого фрейма (Таблица 3).
Для определения типа ММ по критерию конгруэнтности необходимо проследить степень, в которой неконгруэнтность проявляется в данной метафорической модели. Первому условию неконгруэнтности удовлетворяют многие метафоры. Так, во фрейме «война и ее разновидности» к неконгруэнтным метафорам относятся единицы битва, драка, крестовый поход, междоусобица, побоище, поединок, сражение, схватка. Отдельные неконгруэнтные метафоры данного фрейма соотносятся с особенностями политической ситуации в той или иной стране. К примеру, неслучайно метафора междоусобица оказалась востребована именно для концептуализации грузинской политики, в которой проблемы территориальной целостности государства и противоречий между лидерами «отколовшихся» регионов стоят особенно остро. Вместе с тем подобные метафоры не удовлетворяют второму условию неконгруэнтности. Неконгруэнтность большинства метафор данного фрейма связана с корреляцией продуктивности сферы-мишени и сферы-источника и с закономерностью рефлексивной продуктивности.
Таблица 3.
Карта продуктивности милитарной метафорики
| Сфера-мишень | Российская пресса | ИП | Британская пресса | ИП |
| 1. Фрейм «Война и ее разновидности» | ||||
| Россия | баталия, битва, блицкриг, (алмазная, алюминиевая, газовая, идеологическая, информационная, куриная, листовочная) война (компроматов, плакатов), драка, дуэль, крестовый поход, побоище, поединок, поход, сражение, схватка, холодная война | 13 | battle, cold war, combat, crusade, duel, feud, fight, fray, scramble, (all out, aluminium, pipeline, price, propaganda, trade) war | 10 |
| Грузия | блицкриг, борьба, война, дуэль, междоусобица, поход, холодная война | 7 | battle, cold war, fight, struggle, tussle, (pipeline, propaganda) war | 6 |
| Страны Балтии | баталия, дуэль, борьба, (информационная) война, холодная война | 5 | battle, cold war, combat, war | 4 |
| 2. Фрейм «Иерархические отношения военнослужащих» | ||||
| Россия | армейские деды, «вольно», генерал, главнокомандующий, командир, «молодые», новобранцы, полководец, рядовой, солдат, старшина, стоять по стойке смирно, «стройся», флагман, «шагом марш» | 15 | commander-in-chief, to demote, guerrilla, lieutenant, recruits, strategist, squaddie, war-lord | 8 |
| Грузия | вассал, командир, наемник, рядовой, служить, солдат, флагман | 7 | commander-in-chief, comrade in arms, strategist, warlord | 4 |
| Страны Балтии | вассал, военная иерархия, генерал-губернатор, наемник, солдат, новобранцы | 6 | commander-in-chief, the ranks, recruits, strategist | 4 |
| Фрейм 3. «Враги, союзники и другие субъекты военной деятельности» | ||||
| Россия | ветераны, враг, вражеский агент, коалиция, мародеры, пораженец, предатель, противоборствующие стороны, сателлит, вести сепаратные переговоры, союзник, супостат | 12 | alliance, ally, coalition, enemies-in-chief, enemy | 5 |
| Грузия | враг, коалиция, противник, сателлит, соперники, союзник | 6 | alliance, ally, coalition, enemy | 4 |
| Страны Балтии | враг, вражеский агент, коалиция, сателлит, шпион | 5 | alliance, ally, coalition, enemy | 4 |
| 4. Фрейм «Воинские объединения» | ||||
| Россия | армия, батальон, гвардия, дивизия, когорта, отряд, полк, рать, эшелон | 9 | army, battalion, corps | 3 |
| Грузия | армия, гвардия, дивизия, когорта | 4 | army, squad | 2 |
| Страны Балтии | армия, когорта, пятая колонна, эшелон | 4 | army | 1 |
| 5. Фрейм «Военные действия» | ||||
| Россия | (наносить) авиаудары, атаковать, бежать в атаку, биться, бомбить, бросаться на амбразуру, бряцать оружием, вести борьбу на два фронта, вести огонь, взорвать, вызвать к барьеру, воевать в тылу противника, дать отпор, десантироваться, залп, занять оборону, защищать, идти в штыковую, кавалерийская атака, контрнаступление, маневрировать, марш-бросок, наносить удар, наступать, обстреливать, объявить войну, ожесточенное сопротивление, осада, отступать (отходить), перестрелка, рубить, сдать позиции, сепаратные переговоры, сопротивляться, сражаться до последнего патрона, стрелять, таран, укрепить позиции, шквал огня, штурм | 40 | to act on the offensive, to attack, to be up in arms, to beset, to bomb, broadside, to clean up, crusade, to declare war, to defend oneself, to defend, to fight, to hold manoeuvres, to hold the line, to intrude, lurk, onslaught, to rally to the flag, to rally, to regroup, to shoot, to siege, to skirmish, to topshoot, to undermine, to wipe out | 26 |
| Грузия | блокада, демарш, занять рубеж обороны, кавалерийская атака, кавалерийский наскок, маскировка, на марше, наступать, начать контрнаступление, осада, отступать, отходить вглубь территории, проводить разведку боем, сдавать, создавать плацдарм, стратегия, тактические бои, удары по всему фронту | 18 | to attack, to beleaguer, to beset, combat, to deploy, eliminate, foray, to harry, hit, manoeuvre, to march, military base, to open new front, to protect, salvo, series of blows, strategy, tactics, to turn the flank, to undermine | 20 |
| Страны Балтии | атаковать, блокада, бомбежка, воевать, вступить в бой, вторжение, наступление (по всему фронту), окопаться, открыть огонь, отступать, создать плацдарм | 11 | to be under fire, to blockade, to fight, to flank, to invade, to rebuff, to struggle, to undermine | 8 |
| 6. Фрейм «Вооружение» | ||||
| Россия | (тяжелая) артиллерия, автомат Калашникова, боекомплект, бомба замедленного действия, вакуумная бомба, дротики, дубина, запал, калибр, кинжал, кистень, копье, корабль, крупнокалиберный пулемет, кувалда, лом, маузер, меч, мина, наган, нейтронная бомба, нож, ножны, орудия, оружие, патроны, порох, прицел, пушка, растяжки, сабля, стрелы, топор, торпеда, фосген, шашка, штык, щит, ядерная бомба | 39 | ammunition, bomb, bombshell, bullet, cover-up, dagger, gun, knife, long-shot guns, machinegun, napalm, scatter guns, shield, spear, squad, sword, weapon | 17 |
| Грузия | артиллерия, дымовая завеса, детонатор, Калашников, кинжал, кольчуга, меч, наконечник копья, орудие, оружие, пушки, сабля, стрелы, штык, щит | 15 | ammunition, bomb, bombshell, bullet, cover-up, dagger, knife, napalm, shield, squad, spear, spearhead, sword, weapon | 14 |
| Страны Балтии | дубинка, дымовая завеса, жупел, меч, порох, секретное оружие, торпеда, штык, щит | 9 | bomb, cover-up, gun, napalm, shield, spear, sword, weapon | 8 |
| 7. Фрейм «Военные объекты и сооружения» | ||||
| Россия | амбразура, бастион, дымовая завеса, запасной аэродром, концлагерь, крепость, мосты стратегического назначения, окопы, полигон, редут, форпост | 11 | bastion, bulwark, citadel, fortresses, last-ditch, the line of defence, minefield, outpost, trenches, war camp | 10 |
| Грузия | военная база, крепость, линия обороны, форпост | 4 | entrench, last-ditch, line of defence, shelter, stronghold | 5 |
| Страны Балтии | бастион, концлагерь, укрытие, форпост | 4 | bastion, fortress, last-ditch, the line of defence, outpost | 5 |
| 8. Фрейм «Результаты военных действий» | ||||
| Россия | акт почетной капитуляции, бегство, братание, братская могила, взять реванш, день победы, жертвы, завоевание, завоевать, итоги сражения, капитуляция, колонии, оккупация, оставшиеся в живых, парад победы, пейзаж после битвы, перемирие, пленные, победа, победитель, поражение, похоронки, проиграть, раненые, триумфальный марш, узурпация | 26 | to capitulate, captives, casualties, to conquer, to defeat, to give up (without a fight), hell-shock, to lose, truce, victory, to win | 11 |
| Грузия | завоевать, капитулировать, колонии, пленница, победа, поражение | 6 | capitulate, captive, to defeat, to give up his weapon, to lose vanquish, truce, to win, winner | 8 |
| Страны Балтии | оккупация, победа, поражение, результаты бомбежки | 4 | captive, to defeat, to lose, victory, to win | 5 |
Схожим образом обстоит дело при рассмотрении других фреймов милитарной ММ. Число неконгруэнтных милитарных метафор велико, однако все они являются слабыми неконгруэнтными метафорами, потому что ни одна из метафор не удовлетворяет второму условию. Дискурсивные факторы, связанные с политическими реалиями, и закономерность рефлексивной продуктивности привнесли в милитарную метафорику элементы неконгруэнтности, но не в той степени, чтобы профилировать данные образы на фоне общего континуума милитарных метафор.
По этой причине метафорические образы слабой неконгруэнтности редко привлекают особое внимание адресантов политического дискурса. Примечательно, что метафоры, которые удовлетворяют второму условию, не соответствуют первому условию, то есть оказываются наиболее типичными для определенного фрейма образами, используемыми в политическом дискурсе без корреляций со сферой-мишенью метафорической экспансии или типом таргетирования.
Отдельного внимания заслуживают суммарные индексы продуктивности (СИП) милитарной метафорической модели. В российской прессе наибольший показатель СИП связан с метафорикой, описывающей российскую действительность (СИП=165). Для сфер-мишеней Грузия (СИП=67) и Страны Балтии (СИП=48) этот показатель значительно уступает СИП для сферы-мишени Россия. Примечательно, что эта закономерность прослеживается во всех фреймах рассматриваемой ММ.
Эти данные свидетельствуют о том, что продуктивность подчиняется несколько другим закономерностям, чем частотность. Анализ частотности российской и британской метафорики в [Будаев 2007] показал, что для британских СМИ характерно осмыслять сферы-мишени Россия и Грузия в понятиях войны, в то время как при осмыслении сферы-мишени Страны Балтии предпочтение чаще отдается метафорам из других сфер-источников. В российской прессе большая частотность милитарных метафор была зафиксирована по отношению к сфере-мишени Страны Балтии [см. Будаев 2007: 48–54]. Приведенные в настоящем исследовании данные показывают, что в случае равного распределения количества метафор по сферам-мишеням не наблюдается такого же пропорционального соотношения по продуктивности.
Наблюдаемые расхождения между ИП обусловлены тем, что при концептуализации российской действительности в российской прессе мы имеем дело с рефлексивным таргетированием, а при концептуализации остальных сфер-мишеней – с векторным. Другими словами, более высокая продуктивность российской метафорики применительно к сфере-мишени Россия еще не свидетельствует о том, что применительно к России в национальном сознании доминируют агрессивные сценарии для разрешения политических проблем. При рефлексивном таргетировании имеет место большая структурированность знания о сфере-мишени, поэтому возникает потребность в большей структурированности привлекаемых для концептуализации действительности метафор.
Для верификации этого положения рассмотрим индексы продуктивности для концептов рассматриваемых сфер-мишеней. Если при исчислении ИП для сфер-источников в каждой фрейме присутствовали различные метафорические единицы, то при исчислении ИП компонентов сфер-мишеней нет необходимости распределять концепты по фреймам сферы-источника, так как данные концепты (политика, политик, парламент и др.) повторяются от фрейма к фрейму. Данные ИП концептов сфер-мишеней, задействованных в метафоризации, представлены в Таблице 4.
Полученные данные показывают, что соотношение ИП сфер-источников воспроизводит соотношения ИП сфер-мишеней. Наибольший ИП по сфере-мишени наблюдается в российской прессе для сферы-мишени Россия. ИП для Грузии и стран Балтии в российской прессе значительно меньше. Подобное соотношение между ИП фиксируется и в британской прессе.
Таблица 4.
Индексы продуктивности актуализируемых концептов сфер-мишеней
метафорической модели со сферой-источником война
| Сфера-мишень | Российская пресса | ИП | Британская пресса | ИП |
| Россия | бюрократия, вице-президент, власть, выборы, газпром, газопровод, глава администрации президента, городская администрация, госдума (парламент), гражданское общество, губернатор, депутаты, законопроекты, партия «единство», кандидаты в депутаты, кандидаты в президенты, кпрф, коррупция, культура, лдпр, мид, министры, минобороны, мэр, народ, обещания, олигархи, оппозиция, партии, партия «единство», политика, политики, политологи, посол, правительство, предприниматели, президент, премьер-министр, провинция, прокуратура, партии, свобода слова, сенаторы, сми, молодое поколение, политическая программа, роснефть, россия, террористы, фсб, чиновники, экономика, юкос, ядерные силы | 51 | authorities, banks, budget, bureaucrats, businessmen, communists, corruption, currency, democracy, economy, election, foreign policy, government, international relations, journalists, kgb, liberal parties, mass media, mayor, media magnates, members of parliament, nationalists, northern fleet, nuclear forces, oil officials, oil prices, oligarchs, opponents, opposition parties, organised crime, politicians, politics, power, political regime, popularity, president, prime minister, russia, Russians State duma (parliament), science, Sibneft, state prosecutors, students, terrorism, transneft, victims of terrorism, yukos | 46 |
| Грузия | абхазия, американская политика в грузии, антироссийские силы, власти, Воссоединение с автономиями, стремление в нато, выборы, геополитическое пространство, грузия, депутаты, националисты, национальные интересы, нефтепровод, политика, политики, политические методы, президент, парламентарии, правительство, президент, премьер-министр, российские интересы, спецслужбы, южная осетия, экономика | 25 | Abkhazia, adzharia (adjara), corruption, democracy, democratic values, economy, election, foreign office, georgia, government, independence, leaders of rebellious regions, non-governmental organizations, oil supplies, opposition, opposition protests, parliament deputies, pipeline, poll fraud, political regime, politicians, politics, power, president, Russia's hegemony (influence), south ossetia, speaker of parliament, supporters, terrorists, us consultants | 30 |
| Страны Балтии | антироссийские акции, власти, вступление в нато, Страны Балтии, Латвия, Литва, нато, президенты, правительства, политика, политики, российские спецслужбы, русские ветераны, русские выпускники, русские дети, русские подростки, русский язык, русскоязычное население, экономические отношения, учителя, фашизм, церковь, Эстония | 23 | authorities, baltic states, businessmen, corruption, foreign office, foreign policy, freedom, government, russian-speakers, independence, investment, mass media, members of parliament, oil terminal, opposition, parliament, parties, political reputation, politicians, politics, power, president, supporters of integration | 22 |
Привлекает внимание и тот факт, что при смене сферы-мишени мы наблюдаем комплекс постоянных элементов сферы-мишени (политика/politics, политики/politicians, парламент/parliament, president/президент для всех сфер-мишеней; абхазия/abkhazia, южная осетия /south ossetia для сферы-мишени Грузия) и национальные предпочтения в выборе концептов, варьирующиеся от сферы-мишени к сфере-мишени. Наиболее ярко эти предпочтения проявляются в российском сегменте для сферы-мишени Страны Балтии. В российской прессе почти половина концептов сферы-мишени, «притягивающих» милитарные метафоры, связана с Россией и проблемами русскоговорящего населения в Прибалтике (антироссийские акции, российские спецслужбы, русские ветераны, русские выпускники, русские дети, русские подростки, русский язык, русскоязычное население).
Само по себе структурированное знание о сфере-мишени еще не предопределяет высокую продуктивность метафорики, но если смыслы определенной сферы-источника востребованы в данный момент в определенном дискурсе, рефлексивное таргетирование характеризуется повышенной продуктивностью метафорики по сравнению с векторным таргетированием. Обозначим данный феномен как закономерность превышения ИП при рефлексивном таргетировании над ИП при векторном таргетировании или для краткости закономерность рефлексивной продуктивности.
Закономерность рефлексивной продуктивности прослеживается во всех ММ независимо от того, какая сфера-источник принимается во внимание. Однако в сопоставительном исследовании одного этого фактора недостаточно для экспликации продуктивности, потому что похожая закономерность прослеживается и в британской прессе, в случае с которой мы имеем дело с векторным типом таргетирования. Важным экстралингвистическим фактором является интерес, проявляемый СМИ к определенной стране, ее текущий политический вес, наличие важных для политической жизни стран событий.
Так как закономерность рефлексивной продуктивности играет важную роль в продуктивности ММ, ее необходимо учитывать при определении конгруэнтности ММ. Если повышение продуктивности преимущественно связано с фактором векторного таргетирования, в дискурсе будет наблюдаться слабая неконгруэнтность. Сильная неконгруэнтность в большей степени связана с политической действительностью и национальными когнитивными моделями политики. В отличие от слабой неконгруэнтности, сильная неконгруэнтность не подчиняется закономерности рефлексивной продуктивности.
Метафорическая модель с исходной понятийной сферой Война представляет собой типичный образец конгруэнтной ММ, которая регулярно служит средством метафорической образности для концептуализации действительности различных государств и является общим компонентом британско-российского интердискурса. Продуктивность данной ММ в разной степени варьируется в политическом дискурсе, при этом степень варьирования зависит в большей степени не от национального дискурса, а от типа таргетирования и сферы-мишени метафорической экспансии.
Смешанный тип конгруэнтности ММ отличается от конгруэнтного типа тем, что в концептуальной структуре ММ смешанного типа присутствуют сильные неконгруэнтные метафоры. Количество концептуальных структур, содержащих сильные неконгруэнтные метафоры, составляет в смешанном типе ММ меньше половины от общего количества когнитивных структур (фреймов). Рассмотрим смешанный тип конгруэнтности на примере метафорической модели со сферой-источником «Мир животных».
Корпус анализируемых зооморфных метафор насчитывает 1200 единиц из российской прессы и 1200 единиц из британской прессы, равномерно распределенных по сферам-мишеням Россия, Грузия и Страны Балтии.
Рассмотрим индексы продуктивности зооморфной метафорической модели (Таблица 5). Сильные неконгруэнтные метафоры выделены полужирным шрифтом.
Таблица 5.
Продуктивность зооморфных метафор в российской британской прессе
| Сфера-мишень | Российская пресса | ИП | Британская пресса | ИП |
| Фрейм 1. «Состав мира животных» Слот 1.1. «Животные» | ||||
| Россия | баран, бегемот, бизон, бронтозавр, бык, верблюд, волк, волкодав, динозавр, животное, зверь, зубр, ишак, кобыла, козел, кот, конь, крокодил, кролик, лев, лошадь, лис, медведь, мерин, моська, овца, поросенок, свинья, скакун, скот, слон, собака, страус, хищник | 34 | beast, bear, behemoth, (fat) cat, (top, under-) dog, elephant, maverick, predator, rabbit, (stalking) horse, wolf | 11 |
| Грузия | бабуин, верблюд, козел, лев, лис, слон | 6 | dinosaur, (white-haired, grey) fox, goat, scapegoat | 4 |
| Страны Балтии | волк, зверь, (немецкая) овчарка, шакал | 4 | (top) dog, jade, (baltic, nordic) tiger(s) (of the baltic), underdog | 4 |
| 2. Слот «Птицы» | ||||
| Россия | воробей, ворона, голубь, курица, куропатка, ласточка, орел, петух, птенцы, птица, сорока, стриж, утка, ястреб | 14 | dove, lame duck, hawk | 3 |
| Грузия | орел, птица, синица | 3 | lame duck, hawk | 2 |
| Страны Балтии | ворона, птица | 2 | dove, hawk | 2 |
| 3. Слот «Рыбы» | ||||
| Россия | акула, карась, кит, лещ, малек, пескарь, плотва, рыба, рыбешка, селедка, щука | 11 | fish | 1 |
| Грузия | лещ, плотва, рыба | 3 | fish | 1 |
| Страны Балтии | рыба (рыбешка) | 1 | fish, minnow, tiddler | 3 |
| 4. Слот «Низшие животные» | ||||
| Россия | богомол, гидра, грызун, клоп, кобра, комар, креветка, лягушка, моллюск, муха, насекомое, одноклеточное, пчела, рак, рептилия, таракан, хамелеон, червь, ящерица | 18 | chameleon, reptile, snake | 3 |
| Грузия | гидра, змея, муха | 3 | mosquito, snake | 2 |
| Страны Балтии | комар, моль, муха, пчела, таракан | 4 | mosquito | 1 |
| 5. Фрейм «Объединения животных» | ||||
| Россия | клубок (червей), прайд, рой, свора, стадо, стая | 6 | drove, flock, hive, pack | 4 |
| Грузия | свора, стадо, стая | 3 | pack | 1 |
| Страны Балтии | рой, свора, стадо, стая | 4 | pack | 1 |
| 6. Фрейм «Действия животных» | ||||
| Россия | глодать, жалить, загрызть, кусать, окутывать паутиной, рвать, рычать, рявкать, тявкать | 7 | to bellow, to be on the rampage, to bite, to bristle, to claw, to kick, to ruffle feathers, to savage | 8 |
| Грузия | собачиться, лаять, бить копытом, рычать | 4 | to bay | 1 |
| Страны Балтии | кусать, лягать, рваться с поводка, брызгать слюной, тявкать | 5 | to bare one’s teeth, to get claws into, to get into the clutches | 3 |
| 7. Фрейм «Образ жизни животных» | ||||
| Россия | впадать в спячку, ворковать, жевать травку, кукарекать, летать, махать крыльями, пастись, порхать, становиться на лапки | 9 | to duck, to fledge, to rule the roost | 3 |
| Грузия | идти в загон | 1 | to cocoon, to dislodge, to fledge | 3 |
| Страны Балтии | выть, куковать, летать | 3 | to fledge | 1 |
| 8. Фрейм «Использование животных человеком» | ||||
| Россия | впрягать, держать в узде (надеть узду), дрессировать, загон, защищать от хищников, зоопарк, капкан, (звать) к ноге, кормушка, ловить (на наживку), ловушка, отстрел, охота, (надеть) ошейник, поводок, погонщик, поймать на (висеть) на крючке, приручить, травля | 19 | to curb, to feed, to harness, to hive off, to milk, to muzzle, to rein (in), to tame, to tighten the noose, to whip | 10 |
| Грузия | (попасть в) сети, западня, охота, (бросать) кость, кормушка | 5 | to curb, to daunt, to groom, to smoke out, to spur, to rein (in) | 6 |
| Страны Балтии | заповедник, кормушка, пастбище, пасти, питомник, попасться на удочку, травля, фас, (надеть) ярмо | 9 | to cast net, to curb, to fold, to jade, round up, to spur, to whip | 7 |
В российской прессе наибольший показатель СИП связан с метафорикой, описывающей российскую действительность (117). Эти показатели СИП для сфер-мишеней Грузия (28) и Страны Балтии (32) в среднем в три раза уступает ИП сферы-мишени Россия. Данная закономерность прослеживается в большинстве фреймов рассматриваемой ММ.
В зооморфной ММ наибольший ИП связан с рефлексивным таргетированием. Для верификации положения о корреляции степени структурированности задействованного в процессах метафоризации знания о сфере-мишени и продуктивности зооморфной метафорики рассмотрим ИП для концептов рассматриваемых сфер-мишеней (Таблица 6).
Полученные данные показывают, что соотношения ИП сфер-источников согласуется с соотношениями ИП сфер-мишеней. Наибольший ИП по критерию сферы-мишени наблюдается в российской прессе для сферы-мишени Россия. ИП для сфер-мишеней Грузии и стран Балтии в российской прессе значительно меньше. Подобное соотношение между ИП фиксируется и в британской прессе. Эти данные, с одной стороны, подтверждают положение о том, что между продуктивностью метафорики и детализацией сферы-мишени, востребованной в процессе метафоризации, существует корреляция, с другой – демонстрируют влияние закономерности рефлексивной продуктивности.
Инвентаризация показывает, что в зооморфной метафорической модели слабые неконгруэнтные метафоры достаточно распространены. Вместе с тем в данной ММ привлекают внимание устойчиво актуализируемые для конкретных элементов действительности зооморфизмы. Такие метафоры, связанные с конкретными событиями, политиками, социальными феноменами, привносят в метафорическую модель сильную неконгруэнтность на уровне отдельных концептуальных структур. В рассматриваемой модели сильными неконгруэнтными метафорами являются лексические единицы фрейма Состав мира животных: в российской прессе медведь и лис, в британской – bear, fox, tiger. Все эти метафоры удовлетворяют требованиям, предъявляемым к неконгруэнтности. Ярким примером сильной неконгруэнтной метафоры является образ (кавказского, старого, седого, серебристого, белого и др.) лиса, актуализируемого для концептуализации главы грузинского государства и проводимой им политики. Ср.:
Я думаю, что его не устраивает роль всеми забытого слуги Фирса из «Вишневого сада», и «старый лис» еще может что-то предпринять в случае, если поведение учеников не будет соответствовать его планам (РГ, 5.12.2003). «Серебристый лис» в капкане. Выживет ли Шеварднадзе после путинского ультиматума? (МК, 13.09.2002). Хочет Шеварднадзе в НАТО или расхотел, никого на Западе по большому счету не волнует. И «кавказский лис» это прекрасно понимает (Известия, 07.02.2001). «Белый лис» мог бы уйти и раньше по схеме Ельцин-Путин (АиФ, № 47, 2003). Одинокий лис. Эдуард Шеварднадзе затеял хитрую политическую игру, правила и ходы в которой, кажется, знает только он сам (МН, 16.10.2001). Но утерянных друзей заменили новички, кого «седой лис» приблизил к себе (АиФ, № 48, 2003). Охота на Лиса. Политическая ситуация в Грузии выходит из-под контроля президента Шеварднадзе (РГ, 10,11.2003). Саакашвили велят простить своего предшественника, Белый Лис отделается лишь сильным испугом (Версия, 09.02.2004).
Таблица 6.
Индексы продуктивности актуализируемых концептов сфер-мишеней
метафорической модели со сферой-источником мир животных
| Сфера-мишень | Российская пресса | ИП | Британская пресса | ИП |
| Россия | армия, война, власть, глава фсб, олигарх, бюрократия, спикер, политики, партия, демократы, россия (государство), народ, президент, чиновники, буржуа, политтехнологи, предприниматели, пресса, партия «единство», кпрф, лдпр, послания президента, политтехнологи, реформы, кандидат в президенты, парламент (дума), элита, террористы, «яблоко» | 28 | aircraft, gazprom, oligarch, opposition, politician, president, prime minister, prison, russia, yukos | 10 |
| Грузия | президент, председатель парламента, народ, экономика | 4 | election, georgia, oppostion, people, president | 5 |
| Страны Балтии | ветераны войны, министры, полицейские, политики, правительство, народ, русскоязычное население | 7 | baltic states, corruption, democracy, economy, government, tourism | 6 |
Традиционно образ лисы связывается в народном сознании с таким ее качеством, как хитрость. С одной стороны, именно хитрость политика послужила основанием для данной метафорической номинации, с другой – укорененный образ навязывает соответствующий тип мышления о возможных действиях политика в будущем. Ср.:
Кстати, любимым выражением Белого лиса, как давно прозвали Шеварднадзе, стало «честное слово». Как-то это с лисами не очень вяжется. Короче, Шеварднадзе в очередной раз продемонстрировал недюжинную изворотливость, умение не только выходить из аховых положений, но и обращать их в свою пользу (КП, 05.03.2002). «Белый лис» обошел все капканы. Точнее, даже так: эти капканы он перенацелил на тех, кто охотился на него (МН, 14.11.2001). Даже Шеварднадзе, заслуженно прозванный за изворотливость «белым лисом», а теперь еще и «бабуином» («бабу» – по-грузински – «дед»), признается, что он и Путин общаются между собой исключительно в эпистолярном жанре, избегая телефонных контактов (Новые Известия, 07.09.2002). Человек, которого многие называют «хитрым лисом», сказал, что его слова достаточно (Известия, 3.12.2003). Приходится только удивляться тому, как «белый лис» ловко переигрывал Кремль (СР, 29.04.2004). Скорее всего, Белый Лис Шеварднадзе преподнесет еще немало сюрпризов. Он всегда выходил сухим из воды (МН, 2.10.2001).
Образ белого лиса связан не только с хитростью или возрастом известного политика, но и с историческим персонажем грузинской истории, что все в совокупности создает сложный и насыщенный многими смыслами метафорический образ. Ср.:
Белый Лис. Последние события на российско-грузинской границе вновь заставляют нас обратиться к фигуре Э. Шеварднадзе – лидера соседней страны. «Голубь», «мистер Да», один из «архитекторов перестройки» – что сегодня реально осталось от былых титулов? Постоянная необходимость приспосабливаться к новым лицам на политической сцене, собственно говоря, и составляет искусство политика. В этом смысле у Шеварднадзе учиться и учиться. Не зря из всех своих прозвищ, нажитых почти за сорок пять лет политической жизни, – Бабу (на родном гурийском, «дедушка»), Белый Лис (выдающийся грузинский стратег V века), Седой (московский зенит мировой политики), Шеви (та же печать, но с американской стороны) – сам он предпочитает... ну какое бы вы думали? Оно и вынесено в заголовок этой статьи (РГ, 8.08.2002).
Рассмотренная зооморфная метафора является типичным примером обусловленной дискурсом неконгруэнтности. После свержения Э. А. Шеварднадзе метафора лиса стала все реже появляться на страницах газет, а потом и вовсе исчезла.
При анализе сильной неконгруэнтности в межнациональном аспекте необходимо различать зеркальную и незеркальную неконгруэнтность. Примером зеркальной неконгруэнтности является рассмотренная выше метафора лис(а). В британской прессе применительно к сфере-мишени Грузия метафора (grey, white-haired) fox также является образом, создающим сильную неконгруэнтность во фрейме Животные. Ср.:
Frustration and fury finally boiled over last weekend as the Georgian people staged their own «velvet revolution» to depose their president. But with its infrastructure in tatters, its people poorer each year despite the millions of dollars that pour into the country from the West, it's amazing that Shevardnadze lasted as long as he did - and indeed, his survival in the face of adversity earned him the accurate soubriquet "The Grey Fox", evading and stringing along the mob with impunity (The Times, 27.11.2003). Just two weeks ago, most pundits in the capital were confident that Shevardnadze, the grey fox, who kept his job as president of Georgia through civil wars, assassination attempts, and innumerable economic and political crises, would survive yet again (The Economist, 2003, № 369).
Таким образом, сильная неконгруэнтность «зеркально» отображается в разных национальных дискурсах: метафоры, апеллирующие к образу одного и того же животного (лиса в русском языке, fox в английском), концептуализируют одни и те же фрагменты политической действительности (президент Грузии), являясь при этом сильными неконгруэнтными метафорами.
Другим примером зеркальной неконгруэнтности являются метафоры медведь и bear. И в российской, и в британской прессе данные образы выступают как сильные неконгруэнтные метафоры фрейма Животные применительно к сфере-мишени «Россия». Обычно метафора медведь используется в российской прессе при осмыслении России. Ср.:
Президент Путин в Мюнхене и после Мюнхена показал зубы «русского медведя», который, как многим казалось, уже вообще исчез (РГ, 27.12.2007). Или русский медведь каким-то сверхусилием вылезет из жирного нефтяного болота - или потонет в нем «с ушами» (МН, 28.01.2003). Совершенно очевиден и политический заказ: запереть русского медведя в его берлоге, по возможности поджать доходы, ведя игру на понижение нефтяных цен (Известия, 2.02.2001). Любому трезвому политику должно быть ясно, что грозный русский медведь, восседающий на ядерных запасах, вынужден пока сосать лапу и не может без особой надобности размахивать ею (Ведомости, 15.03.02).
В рассматриваемый период широкое распространение данной метафоры связано не только с традицией, но и с деятельностью крупнейшей политической партии России (межрегиональное движение «Единство»), символом которой стал медведь. Ср.:
«Медведи» выдвигают Медведева (РГ, 18.12.2007). Людям еще предстоит увериться в том, что, сломав в «берлоге» перегородки, «медведи» не порушат столы-стулья, не сведут на нет национальные автономии, не станут «есть из чужой плошки», поделятся налоговыми поступлениями, не наложат лапу на бюджетные деньги и так далее (РГ, 03.12.2004). «Медведь» от дебатов вообще отказался — не медвежье это дело, на то имеются «грызуны» (СР, 25.11.2003). Теперь видно пришло время подумать и о безопасности державы. Тем более что в Думе появилась большая популяция партийных «медведей» (РГ, 20.12.2004). И хотя сегодня кампания пока напоминает охоту на медведя, этот медведь - "Единая Россия" - очень силен, хитер и энергичен (РГ, 1.10.2007).
В британском политическом дискурсе метафора bear также является сильной неконгруэнтной метафорой, но если в российской прессе часто используются мелиоративные смыслы образа медведя, то в британской картине мира образ медведя не имеет таких положительных ассоциативных признаков. С помощью актуализации пейоративных смыслов этой метафоры формируют негативное отношение к политике сотрудничества России и Великобритании в самых разнообразных сферах. Ср.:
The Russian elections were nothing but ornamentation. It is, of course, nice to have elections: without them the full picture of Russian life would be even gloomier. But as it looks today, the elections are like a three-piece suite in a hibernating bear's den (The Guardian, 4.12.2007). The Baltic states have so far stuck together to add steel to the European Union's dealings with a growling Russian bear since joining the bloc in May - and convince US president George W. Bush to put the squeeze on his soulmate Vladimir Putin (The Financial Times, 9.3.2005). The Russian bear is back on its feet, shaking off the dust of the 1990s and rapidly moving to regain lost territory (The Guardian,19.09.2007).
В некоторых британских контекстах метафора используется по отношению к стратегическим российским бомбардировщикам Ту-95, получивших в кодификации НАТО наименование Bear. Ср.:
Late last month, two RAF Eurofighter Typhoon aircraft were scrambled to intercept a Tupolev-95 Bear over the north Atlantic (The Guardian, 06.09.2007). RAF Tornado fighters were scrambled to intercept Russian 'Bear' bombers nearing UK airspace (DM, 7.09.2007). Britain's air-defence radar system picks up a long-range Russian Bear bomber speeding towards the UK across the North Sea, apparently on a spying mission (DM, 10.05.2007)
Рассмотренные выше метафоры относятся к зеркальному типу сильной неконгруэнтности. Примером незеркального типа служит сильная неконгруэнтная метафора tigers (new European tigers, Nordic tigers, Baltic tigers, tigers of the Baltic Sea и т.п.), использованная в британской прессе для концептуализации политической действительности прибалтийских республик, демонстрирующих высокие темпы экономического роста. Ср.:
Hoping to become the first Baltic tiger, Estonia aroused French ire with a zero-rate tax for companies that reinvested profits (The Times, 23.2.2005). For a decade its diplomacy has been directed towards burying the country's "former Soviet republic" image and rebranding itself as a Nordic tiger (The Financial Times, 24.5.2002). The reason we did not collapse economically when the Soviet occupation ended in 1991, is that our people were able to adapt their skills - thereby transforming us into the Baltic Tiger we have become" (The Independent, 9.2.2005). Estonia has acquired something of a reputation as a tiger among former communist economies, with a thriving IT sector (The Financial Times, 8.3.2001). The economic fundamentals are good, though - Estonia's "Baltic tiger" economy is growing fast, the local currency, the crown, is pegged to the euro and local banks are queuing up to offer mortgages for as little as 3%.( Sunday Times, 6.3.2005). Admittedly, the new tigers started from a low base, emerging from inefficient, centrally-planned systems, so there was plenty of untapped potential. HSBC attributes the success of the new tigers to their zeal for economic reform. While central European countries such as Poland showed a diminishing appetite for reform, a byword for austerity programmes, the new tigers have yet to hit the wall (The Guardian, 12.08.2003).
На этом фоне привлекает внимание невостребованность метафор, связанных с тигром, для концептуализации стран Балтии в российской прессе. Обусловлено это тем, что образ тигра применительно к прибалтийским республикам используется в британской прессе сторонниками расширения ЕС и НАТО. Быстрый рост экономик прибалтийских стран оценивался как положительный фактор для благосостояния будущей единой Европы. Для россиян экономические успехи прибалтийских республик не столь важны. Россиян больше волнует проблема русских меньшинств в бывших советских республиках, чем сопоставление экономического роста Латвии, Литвы и Эстонии с аналогичными показателями Великобритании. Британцы же больше обеспокоены вопросами интеграции Балтии в ЕС и экономическими последствиями этого процесса. Таким образом, при анализе метафоры tiger мы имеем дело с сильной неконгруэнтностью незеркального типа, потому что сильная неконгруэнтность проявляется только в одном из сопоставляемых дискурсов.
К неконгруэнтному типу относятся метафорические модели, в которых большинство фреймов содержит сильные неконгруэнтные метафоры. Примером данного типа конгруэнтности может служить монархическая метафорическая модель, наиболее ярко демонстрирующая, как неконгруэнтные метафоры отражают зависимость между продуктивностью российских и британских метафор и сферой-мишенью метафорической экспансии.
Проследим за распределением продуктивности милитарных метафор по фреймам, дискурсам и сферам-мишеням, определим индексы продуктивности для каждого фрейма (Таблица 7).
В большинстве когнитивных структур монархической метафорической модели присутствуют сильные неконгруэнтные метафоры. Сильную неконгруэнтность привносят российские метафоры царь, трон, помазанник, свергнуть и британские метафоры tsar, to anoint, throne, overthrow, feudal ruler (leader). При этом для сопоставляемых когнитивных структур характерна сильная неконгруэнтность зеркального типа.
Как показывают данные, в российской прессе наибольший ИП связан с метафорикой, описывающей российскую действительность. ИП для сферы-мишени Грузия значительно меньше, а для сферы-мишени Страны Балтии равен нулю. В большинстве концептуальных структур ММ (как в российском, так и в британском сегментах) содержатся сильные неконгруэнтные метафоры и отсутствуют конгруэнтные метафоры, что позволяет говорить о данной ММ как о неконгруэнтной. Сопоставлять индексы продуктивности концептов сфер-мишеней для неконгруэнтной ММ нет смысла, так как продуктивность для одной из сфер-мишеней равна нулю.
Таблица 7.
Карта продуктивности монархической метафорики
| Сфера-мишень | Российская пресса | ИП | Британская пресса | ИП |
| 1. Фрейм «Носитель верховной власти» Слот 1.1. «Монарх» | ||||
| Россия | царь, государь, король, самодержец, император, монарх, повелитель больших и малых народов | 7 | tsar (czar), crowned ruler, the First | 2 |
| Грузия | царствовать, царские почести, властитель, княжение | 4 | king | 1 |
| Страны Балтии | - | 0 | - | 0 |
| Слот 1.2. «Носитель священной власти» | ||||
| Россия | крещение преемника, божественный, помазанник | 3 | hagiography, to anoint (successor, heir), omniscient, infallible, god-like tsar | 5 |
| Грузия | - | 0 | - | 0 |
| Страны Балтии | - | 0 | - | 0 |
| 2. Фрейм «Монархическая форма правления» Слот 2.1. «Атрибуты монаршей власти» | ||||
| Россия | корона, шапка Мономаха, трон, престол, скипетр | 5 | crown, throne | 2 |
| Грузия | престол | 1 | - | 0 |
| Страны Балтии | - | 0 | - | 0 |
| Слот 2.2. «Передача (наследование) власти» | ||||
| Россия | наследник (престола), наследный принц, преемник, передача власти, короновать (коронация) | 5 | coronation, transfer of power, chosen successor, crown prince | 5 |
| Грузия | - | 0 | - | 0 |
| Страны Балтии | - | 0 | - | 0 |
| 3. Фрейм «Система монархической власти» Слот 3.1. «Подданные монарха» | ||||
| Россия | двор, вельможи, фавориты, знать, свита, царедворцы, (думные) дьяки, визири, серые кардиналы, придворные, челядь, подданные, псари, государевы слуги, рабы, смерды, холуи, платить оброк, бить челом, верноподданство, протянуть кнутом, выпороть, помиловать | 22 | court, courtiers, subjects, loyalists, palace intrigues | 5 |
| Грузия | вассалы, челядь, подданные, свита | 4 | - | 0 |
| Страны Балтии | - | 0 | - | 0 |
| Слот 3.2. «Региональные феодалы и наместники» | ||||
| Россия | барон, Высокоблагородие, Высокопревосходительство царек, наместник, удельный князь (князек), вассал, генерал-губернатор, региональный владыка, вотчина, (медный, алюминиевый) король, региональный властитель, барин, улус, провинция, удел | 15 | boyars, (aluminium, regional) tsar, regal, estate, empire, estate, internecine, feud, baron, mogul, tycoon, robber baron, beneficiary | 13 |
| Грузия | князь, наместник, феодал, удел, (феодальная) вотчина, магнат, междоусобица, средневековый диктатор, средневековая деспотия, (удельное, феодальное) княжество | 10 | feudal ruler (leader), feudalist, feud, fiefdom | 4 |
| Страны Балтии | - | 0 | - | 0 |
| Слот 3.3. «Свержение (отречение) монарха» | ||||
| Россия | - | 0 | - | 0 |
| Грузия | дворцовый переворот, отречение от престола, выгнать из дворца, свергнуть (согнать) с трона, отречение, покинуть трон | 5 | demise, overthrow, the flight of feudal ruler | 3 |
| Страны Балтии | - | 0 | - | 0 |
Во фрейме Носитель верховной власти наблюдается зеркальная неконгруэнтность, создаваемая сильными неконгруэнтными метафорами царь и tsar, широко используемыми в прессе для представления российского президента руководителем. Ср.:
Тем самым президент Путин хочет показать, что царь хороший, а бояре плохие (ВН, 25.02.2004). В речи нового царя прозвучала одна безусловно позитивная мысль: спустя десять лет после крушения СССР «больше никаких революций и контрреволюций» (Коммерсант, 05.04.2001). Во Владимире Путине каждый найдет того президента, которого хочет найти. Модерниста-реформатора, который хочет вести Россию в западном направлении. Либерала, проводящего прогрессивную экономическую политику для того, чтобы привлечь иностранных инвесторов. Царя, который крепко держит в руках политическую власть и не терпит конкуренции (Известия, 02.03.2004). Вот Путин в третьем лице, как положено, и подтвердил, что он «хороший царь». И многие искренне поверили, что теперь банкротства не будет, фондовый рынок неприлично взлетел (Ведомости, 22.06.2004).
But for all his faults, I shall raise a small glass of vodka to Boris's memory and hope that history gives him his rightful due. He was a good Tsar, if far from perfect (The Guardian, 24.04.2007). He's a new tsar of Russia and he's dangerous in the sense that he doesn't care about civil liberties; he doesn't care about free speech; he cares about stability. But stability is what Russia needed and that's why Russians adore him (The Guardian, 20.12. 2007). Russia will be ruled by two tsars, but there is little doubt which of the two will dominate (The Guardian, 11.12.2007). The public largely believes that Putin - unlike Yeltsin - is a «good tsar» and would have willingly voted for him, given the choice (The Guardian, 02.10.2007). Despite the fact that Putin's Russia is increasingly autocratic and irredeemably corrupt, the man himself – their born-again Tsar – is overwhelmingly regarded as the answer to the nation's prayers (DM, 17.05.2007).
К сильным неконгруэнтным метафорам слота Носитель священной власти относятся метафоры помазанник и to annoit, представляющие смену российских президентов через образ церковного обряда, являющегося одним из традиционных атрибутов передачи монаршей власти. Ср.:
Наиболее эффектно выступил губернатор Пензенской области Василий Бочкарев, фактически назвавший президента России «божьим помазанником». Теперь от пензенского лидера, видимо, следует ждать нового предложения – заменить грядущую инаугурацию Путина коронацией (Коммерсант, 01.03.2004). Отказ Путина от участия в президентских дебатах, ранее с успехом опробованный «Единой Россией» во время выборов парламентских, «знаковая» смена правительства накануне выборов и прочие «сильные ходы», невозможные для политика в демократическом обществе, призваны продемонстрировать «иномерность» нынешнего главы государства, выступающего по отношению ко всем прочим в качестве едва ли не «помазанника Божиего», действия которого не подлежат сопротивлению, критике и - в перспективе - даже обсуждению (Завтра, 16.03.2004).
The big question being asked in Moscow is this: Will Putin now anoint Zubkov, a former collective farmer in Soviet times, as his chosen successor? (DM, 12.09.2007). Boris Yeltsin was among them. So, too, was Vladimir Putin, the hawkish young former KGB spy whom the then Kremlin leader had already anointed as his heir (The Sunday Times, 2.1.2000). Since coming to power as Boris Yeltsin's anointed successor, Mr Putin has worked hard to concentrate power in his own hands (The Sunday Telegraph 19.6.2005).
В слоте Атрибуты монаршей власти сильными неконгруэнтными метафорами являются метафоры трон и throne. Ср.:
Вчера Владимир Путин утвердил новый состав президиума Госсовета. Ротация президиума проводится раз в полгода, и по традиции место у трона занимают те, кто готов поддерживать все начинания президента (Коммерсант, 13.03.2001). Он только может жаловаться иностранным гостям, что бедность в России распространяется взрывными темпами, что в ближайшие 15 лет население России сократится на 22 млн человек. "Хорошая" цена за сохранение привилегий тех, кто окружает «трон» (ОГ, 17.01.2002). Тронутые троном. Вокруг президента сжимается кольцо единомышленников (НГ, 16.07.2001). Кто как не Власов наилучшим образом подходит на алмазный трон, считают многие наблюдатели. Однако кому отдаст предпочтение Владимир Путин - пойдет ли по пути личной преданности, землячества, или отдаст предпочтение профессионализму, покажет время (НИ, 23.01.2002).
Scarcely had the shellfish from the Bush-Putin Kennebunkport meeting been digested, than the heir apparent to the Kremlin throne, Sergei Ivanov, issued a threat that added weight to the fears that if the US is not already in a cold war with Russia, the peace is getting distinctly chilly (The Guardian, 5.6.2007). When Mikhail Khodorkovsky, once the richest man in Russia, used his oil wealth to promote human rights and democracy, Putin detected a threat to his throne (DM, 17.05.2007). Did he expect the fact that the third in line to the throne was being sent to a war zone to go unreported? (The Guardian, 17.05.2007).
Как показывает карта продуктивности, монархическая модель осмысления действительности востребована для концептуализации Грузии. Однако далеко не все слоты рассмотренной модели актуализируются для осмысления грузинской политики. Привлекают внимание сильная неконгруэнтность метафорики, характерной для репрезентации только грузинской действительности. Иная политическая ситуация требует других метафор. Сильную неконгруэнтность незеркального типа привносят британские метафоры feudal ruler (feudal leader, feudalist), и связанные с ними метафоры feud, fiefdom, что связано с акцентированием центробежных тенденций в грузинском государстве. Ср.:
Georgian president claims victory as feudal ruler flees (The Guardian, 6.5.2006). Armed groups roamed Adzharia - the fiefdom carved out by Mr Abashidze (The Guardian, 4.5.2004). Georgian president claims victory as feudal ruler flees (The Guardian, 6.03.2004). The autonomous republic of Adjara, on Georgia's western coast, is ruled by the feudal regime of Aslan Abashidze (The Guardian, 15.03.2004). Mr Abashidze runs it as a fiefdom, presiding over armed forces and declining to pay taxes (The Guardian, 3.05.2004).
Показательны результаты анализа сферы-мишени «Страны Балтии», где зависимость вербализации когнитивных структур и политической ситуации проявляется на уровне всей модели: продуктивность монархических метафор для данной сферы-мишени равна нулю. Таким образом, продуктивность неконгруэнтной ММ напрямую зависит от выбора сферы-мишени метафорической экспансии, при этом экстралингвистические факторы, обладающие дискурсообразующим характером, варьируют характеристики монархической модели в гораздо большей степени, нежели особенности национальных языков и концептосфер.
В теоретическом плане метод полидоменного векторно-рефлексивного сопоставительного таргетирования позволил показать зависимость между индексами продуктивности сферы-источника и сферы-мишени и выявить закономерность превышения ИП при рефлексивном таргетировании над ИП при векторном таргетировании, что недоступно при использовании других сопоставительных методов.
Во втором практическом исследовании четвертой главы применяется методика равномерной комбинированной фрагментации политического дискурса. При таком подходе исследуются закономерности эволюции российской политической метафорики на основе контраста данных, полученных с помощью различного шага фрагментации. Если первое исследование было направлено на синхронический анализ метафор, объединяемых сферой-мишенью, то второе исследование – диахроническое, направленное на анализ метафор, объединяемых сферой-источником метафорической экспансии.
Для анализа метафорики предложена методика диахронической равномерной фрагментации с комбинированным шагом. При таком подходе к одному и тому же материалу применяется разный шаг фрагментации (шф), затем сопоставляются результаты двух исследований и делаются выводы об особенностях диахронического функционирования политической метафорики.
Для анализа использовался электронный корпус российской прессы, включающий в себя тексты статей из 228 периодических изданий за 8 лет. Единицей корпусного анализа является газетная статья, тематика которой связана с политической, экономической и общественной жизнью современной России. Нижняя граница выборки датируется 1.1.2000 г., верхняя – 31.12.2007 г. (данные границы приблизительно совпадают с периодом президентства В. В. Путина).
Для исследования с шагом фрагментации, равным одному году, первичный корпус текстов был распределен на восемь групп в соответствии с годом публикации («2000», «2001», «2002», «2003», «2004», «2005», «2006», «2007»). Из каждой группы методом случайной выборки отбиралось по 8 400 текстов, при этом выборка осуществлялась с учетом задач комбинированной фрагментации, т.е. учитывалось равномерное распределение текстов по сезонам (шаг фрагментации равный трем месяцам, количество текстов на сезон равно 2100 текстам). Отметим, что при распределении текстов (по принципу 2100 текстов на 1 сезон, 8400 текстов на 1 год) учитывалось, что в начале 2000 г. в корпус включены два зимних месяца, а в конце 2007 г. – один месяц. Количество отбираемых текстов, не кратное трем, не позволило бы при делении получить целые числа, поэтому, к примеру, число 8000 текстов на 1 год и 2000 текстов на 1 сезон менее предпочтительно, чем 8400 и 2100 соответственно. Таким образом, на январь и февраль 2000 г. и декабрь 2007 г. пришлось по 700 текстов.
В результате выборка из первичного корпуса составила 67 200 текстов (корпус Б), которые и послужили материалом для анализа. В данных текстах на основе сплошной выборки фиксировались метафорические контексты, объединяемые сферой-источником болезнь. При этом не учитывалась та незначительная группа метафор болезни, которая актуализирует мелиоративные смыслы (напр. выздоровление, избавление от недуга, исцеление, залечивание ран, идти на поправку и т.п.) в этой преимущественно пейоративной сфере-источнике. Полученные для каждого сегмента показатели сопоставлялись между собой.
Данные о количестве метафор в каждом сегменте при использовании шага фрагментации (шф), равного календарному году, представлены на гистограмме 1.
Гистограмма 1.
Распределение метафорики со сферой-источником «болезнь» при равномерной фрагментации
Как показали результаты анализа, уровень морбиальной метафорики планомерно снижается от 2000 г. к 2006 г., а в 2007 г. отмечается незначительный рост. Эти данные коррелируют с представлениями граждан России об улучшении социально-экономической ситуации, наблюдаемом в годы президентства В. В. Путина. Если в 90-е гг. метафорическая модель современная россия – это больной организм относилась к доминантным метафорическим моделям [Феденева 1998; Чудинов 2001], то в начале XXI века наблюдается значительное ослабление концептуальных векторов нежелательного развития ситуации.
По метафорическому замечанию А. П. Чудинова, «каждая историческая эпоха приносит новую систему концептуальных политических метафор. Периоды метафорических "бурь" сменяются метафорическими "затишьями", после которых начинается "извержение" новых метафорических "вулканов"» [2008: 86].
Начало XXI в. стало временем «метафорического затишья», совпавшего с периодом политической стабильности. Из наметившейся тенденции выпадают данные группы «2007», что может быть связано с предвосхищением мирового кризиса, разразившегося в 2008 г. В 2007 г. в прессе все чаще появляются «тревожные звонки», предупреждающие об экономических трудностях, которые могут быть инициированы мировым экономическим кризисом. С другой стороны, расхождения данных групп «2006» и «2007» не столь велики, чтобы можно было однозначно судить о формировании новой метафорической тенденции или приближении «метафорической бури». Подобные данные вполне могут свидетельствовать о стабилизации уровня метафорики, демонстрирующего колебания малой амплитуды.
Второй вариант методики равномерной фрагментации политического дискурса связан с сезонным шагом. При использовании шага фрагментации, равного сезону (трем месяцам), использовался тот же материал, но с небольшими изменениями. Учитывая, что календарный год начинается 1 января, в целях сохранения целостности сопоставляемых сегментов (сезонов) хронологические рамки выборки были уменьшены на два месяца в начале корпуса и на один месяц в конце. В результате удалось сохранить целостность сопоставляемых сегментов и избежать привлечения нового материала, что неизбежно пришлось бы сделать при учете трех зимних месяцев 1999-2000 гг. и зимних месяцев 2007-2008 гг. Таким образом, хронологические рамки первого сегмента составили 1.03.2000–31.05.2000, а последнего 1.09.2007–31.11.2007. В результате корпус анализируемого материала почти идентичен корпусу, использованному в первом исследовании, за небольшим сокращением (65100 текстов).
Данные хронологического сопоставления, с шагом фрагментации равным сезону (трем месяцам), представлены на гистограммах 2, 3, 4.
При данном шаге фрагментации тенденция к «метафорическому затишью» схематически менее заметна, однако полученные данные обнаруживают другую закономерность. Колебание уровня метафорики имеет циклический характер, при этом нижняя точка амплитуды колебаний, как правило, приходится на летние месяцы, а верхняя точка колебаний в зависимости от года – на зимние, весенние или осенние периоды. Подобное распределение может быть связано с традиционными для России представлениями о холодном времени года как о периоде болезней, ослабления организма, в то время как лето обычно ассоциируется с восполнением жизненных сил и здоровья. Эти представления восходят к целому ряду факторов, связанных с особенностями экстралингвистических реалий медицинского и климатического характера, и сознательно или бессознательно проявляются в метафорике политического дискурса.
Объединение результатов исследований, в которых применяется различный шаг фрагментации, повышает эвристичность анализа только при соблюдении единых правил проведения исследовательских процедур. Различия в методологических и методических деталях значительно ограничивает достоверность метадиахронических сопоставлений как с применением методики фрагментации политического дискурса, так и без нее.
Гистограмма 2.
Распределение метафорики со сферой-источником «болезнь»
при равномерной фрагментации (шф=3 мес.) за период 1.3.2000–31.05.2002.
Гистограмма 3.
Распределение метафорики со сферой-источником «болезнь»
при равномерной фрагментации (шф=3 мес.) за период 1.06.2002–31.05.2005.
Гистограмма 4.
Распределение метафорики со сферой-источником «болезнь» при равномерной
фрагментации (шф=3 мес.) за период 1.06.2005–31.11.2007.
Использование равномерной фрагментации с применением одного шага обладает гносеологической ценностью для когнитивно-дискурсивного анализа. Вместе с тем комбинированная методика равномерной фрагментации позволяет повысить эвристичность исследования и показать, что динамика метафорических систем сложный процесс, суммирующий закономерности многочисленных когнитивно и дискурсивно зависимых факторов.
В Заключении подведены итоги исследования, сделаны выводы в соответствии с поставленными в работе целью и задачами и определены перспективы дальнейшей разработки проблемы.
В Приложениях представлены списки источников, использованных в качестве материалов для исследования.
Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:
Монографии
- Будаев, Э. В. Постсоветская действительность в метафорах российской и британской прессы / Э. В. Будаев. – Нижний Тагил : Нижнетагильская гос. соц.-пед. академия, 2007. – 160 с.
- Будаев, Э. В. Метафорический образ России в современном мире / Э. В. Будаев. – Екатеринбург : Урал. гос. пед. ун-т, 2009. – 276 с.
- Будаев, Э. В. Зарубежная политическая метафорология / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов. – Екатеринбург : Урал. гос. пед. ун-т, 2008. – 248 с.
- Будаев, Э. В. Метафора в политической коммуникации / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов. – М. : Флинта : Наука, 2008. – 248 с.
- Будаев, Э. В. Лингвистическая советология / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов. – Екатеринбург : Урал. гос. пед. ун-т, 2009. – 292 с.
Учебные пособия
- Будаев, Э. В. Зарубежная политическая лингвистика / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов. – М. : Флинта : Наука, 2008. – 352 с.
Статьи в рецензируемых научных журналах,
включенных в реестр ВАК МОиН РФ
- Будаев, Э. В. Новые исследования американской политической метафорики / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Вестник Южно-Уральского государственного университета. Лингвистика. – 2005. – №11(51). – С. 3–7.
- Чудинов, А. П. Концептуальная метафора в политическом дискурсе: новые зарубежные исследования (2000-2004) / А. П. Чудинов, Э. В. Будаев // Вопросы когнитивной лингвистики. – Тамбов : Институт языкознания РАН ; ТГУ – 2005. – № 2. – С. 41–50.
- Будаев, Э. В. Гендерная специфика политической метафорики / Э. В. Будаев // Вопросы когнитивной лингвистики. – Тамбов : Институт языкознания РАН ; ТГУ – 2006. – № 1. – С. 88–92.
- Будаев, Э. В. Дискурсивное направление в зарубежной медиалингвистике / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Известия Уральского государственного университета. – 2006. – № 45. – С. 167–175.
- Будаев, Э. В. Когнитивные и риторические истоки «Метафор, которыми мы живем» / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Вестник Южноуральского государственного университета. – 2006. – № 6. – Лингвистика. Вып. 3. – C. 68–70.
- Будаев, Э. В. Метафорическая модель с исходной понятийной сферой «монархия» в российской и британской прессе / Э. В. Будаев // Вестник Уральского государственного технического университета – Уральского политехнического института. Филология. – Екатеринбург : ГОУ ВПО УГТУ–УПИ, 2006. – № 3 (74). – Ч.1. Язык и культура: концептуально-когнитивные и сопоставительные исследования. – С. 171–195.
- Будаев, Э. В. Риторическое направление в изучении американской политической метафоры / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Вестник Уральского государственного технического университета – Уральского политехнического института. Филология. – Екатеринбург : ГОУ ВПО УГТУ–УПИ, 2006. – № 3 (74). – Ч.1. Язык и культура: концептуально-когнитивные и сопоставительные исследования. – С. 195–210.
- Будаев, Э. В. «Metaphors We Live by»: трансформации прецедентного названия / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Вопросы когнитивной лингвистики. – 2006. – № 3. – С. 78–83.
- Нахимова, Е. А. Функциональный дискурс-анализ избирательной кампании в концепции В. Бенуа / Е. А. Нахимова, Э. В. Будаев // Вестник Тюменского государственного университета. – 2006. – № 4. – С. 234–239.
- Будаев, Э. В. Современная теория концептуальной метафоры: американский и европейский варианты / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Вестник Воронежского государственного университета. Серия Лингвистика и межкультурная коммуникация. – 2007. – № 2. – Ч.1. – С. 10–22.
- Чудинов, А. П. Когнитивная теория метафоры на современном этапе развития / А. П. Чудинов, Э. В. Будаев // Вопросы когнитивной лингвистики. – Тамбов : Институт языкознания РАН ; ТГУ – 2007. – № 4 (13). – С. 54–57.
- Чудинов, А. П. Этапы развития зарубежной политической лингвистики / А. П. Чудинов, Э. В. Будаев // Вестник Южноуральского государственного университета. Лингвистика. – 2007. – № 4. – С. 31–36.
- Будаев, Э. В. Дискурсивное исследование политической коммуникации в зарубежной лингвистике / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Вестник Тюменского государственного университета. – 2008. – № 1. – С. 82–90.
- Будаев, Э. В. Метафора в политическом нарративе: эвристики сопоставительного исследования / Э. В. Будаев // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. – 2008. – № 10 (59). – С. 86–94.
- Будаев, Э. В. Методики сопоставительного анализа политической метафорики // Известия Уральского государственного университета. Серия 1. Проблемы образования, науки и культуры / Э. В. Будаев. – Екатеринбург, 2008. – № 56 – Выпуск. 23. – С. 210–216.
- Будаев, Э. В. Сопоставительный анализ политической метафоры / Э. В. Будаев // Известия Уральского государственного университета. – 2009. – № 3 (67). – С. 106–114.
- Budaev, E. Metaphors in political discourse: a cross-cultural perspective / E. Budaev // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. – 2009. – № 1. – P. 18–21.
- Будаев, Э. В. Политическая метафорология: ракурсы сопоставительного анализа / Э. В. Будаев // Политическая лингвистика. – 2010. – № 1 (31). – С. 9–23.
- Будаев, Э. В. Междисциплинарные истоки политической метафорологии / Э. В. Будаев // Политическая лингвистика. – 2010. – № 2 (32). – С. 15–25.
Публикации в других изданиях
- Будаев, Э. В. Монархическая метафора как средство концептуализации политической действительности в британской прессе (на примере России, Грузии и Латвии) / Э. В. Будаев // Перевод и межкультурная коммуникация / Материалы VI международной научно-практической конференции / Институт международных связей. – Екатеринбург : Издательство АМБ, 2004. – С. 82–87.
- Будаев, Э. В. О системности и среде в ракурсе теории когнитивной метафоры / Э. В. Будаев // Лингвистика: Бюллетень Уральского лингвистического общества / Урал. гос. пед. ун-т; Отв. ред. А. П. Чудинов – Екатеринбург, 2004. – Т. 12. – С. 5–11.
- Будаев, Э. В. Концептуальная метафора в политическом дискурсе: новые зарубежные исследования (2000-2004) / Э. В. Будаев // Известия УрГПУ.– Екатеринбург, 2005. – Вып. 16. – С. 41–52.
- Будаев, Э. В. Зооморфная метафора в британской прессе 2000-2005 гг. (на примере метафорического моделирования постсоветской действительности России, Грузии и стран Балтии) / Э. В. Будаев // Лингвистика, перевод и межкультурная коммуникация / Материалы XII международной научно-практической конференции / Институт международных связей. – Екатеринбург : Издательство АМБ, 2005. – С. 11–24.
- Будаев, Э. В. Методика сопоставительного исследования метафорических моделей в политическом дискурсе / Э. В. Будаев // Риторика и лингвокультурология: материалы межвузовской научной конференции, 25-26 нояб., 2005, УрГПУ. – Екатеринбург, 2005. – С. 18–21.
- Будаев, Э. В. Когнитивно-дискурсивная парадигма в исследовании политической метафорики / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Психолингвистические аспекты изучения речевой деятельности. – Екатеринбург, 2005. – Выпуск 3. – С. 36–50.
- Будаев, Э. В. Концептуальная метафора в политическом дискурсе: американский, европейский и российский варианты исследования / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Известия УрГПУ. Лингвистика. – Вып. 17. – 2006. – C. 35–76.
- Будаев, Э. В. Политическая метафора в невербальных семиотических системах / Э. В. Будаев // Известия УрГПУ. Лингвистика / Урал. гос. пед. ун-т ; Отв. ред. А.П. Чудинов. – Вып. 18. –2006. – С. 57–66.
- Будаев, Э. В. Метафорическая модель со сферой-источником «Человеческий организм» в осмыслении постсоветской действительности в британской и российской прессе / Э. В. Будаев // Антропоцентрическая парадигма лингвистики и проблемы лингвокультурологии: Материалы Всероссийской научной конференции с международным участием. 14 окт. 2005 г. Стерлитамакская государственная педагогическая академия (республика Башкортостан) / Отв. ред. Н. В. Пятаева : В 2-х т. – Стерлитамак : СГПА, 2006. – Том 1. – С. 154–156.
- Будаев, Э. В. Метафорическая модель со сферой-источником «Спорт» в российской и британской прессе / Э. В. Будаев // Человек в информационном пространстве: Межвузовский сборник научных трудов. – Вып. 5. – Ярославль : «Истоки», 2006. – С. 17–21.
- Будаев, Э. В., Чудинов, А. П. Риторическое направление в исследовании политической метафоры / Э. В. Будаев // Respectus Philologicus. – Вильнюс, 2006. – № 9(14). – С. 10–19.
- Будаев, Э. В. Политические метафоры, которыми живут на Востоке / Э. В. Будаев // Известия УрГПУ. Лингвистика / Урал. гос. пед. ун-т ; Отв. ред. А.П. Чудинов. – Вып. 19. – 2006. – С. 43–50.
- Будаев, Э. В., Чудинов, А. П. Историческая динамика политической метафорики / Э. В. Будаев // Известия УрГПУ. Лингвистика. – Вып. 19. – 2006. – С. 50–61.
- Будаев, Э. В., Чудинов, А. П. Теория и практика когнитивного исследования политической метафоры: американский, европейский и российский варианты / Э. В. Будаев // Ментальность в языке. – Кемерово : КемГУ, 2006. – С. 210–233.
- Будаев, Э. В. Монархическая метафорическая модель в российской и британской прессе / Э. В. Будаев // Новое в когнитивной лингвистике: Материалы I Международной научной конференции «Изменяющаяся Россия: новые парадигмы и новые решения в лингвистике» (Кемерово, 29-31 августа 2006 г.) / Отв. ред. М. В. Пименова. – Кемерово : КемГУ (Серия «Концептуальные исследования». Вып. 8), 2006. – С. 179–193.
- Будаев, Э. В. «Metaphors We Live by»: Интертекстуальные трансформации / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Respectus Philologicus. – Вильнюс, 2006. – № 10(15). – С. 52–60.
- Будаев, Э. В. Метафорическая модель со сферой-источником «Война» как средство осмысления постсоветской политической действительности в российском и британском политическом дискурсе / Э. В. Будаев // Региональная коммуникация на современном этапе: социальные, научно-теоретические и дидактические проблемы: Материалы Международной научно-методической конференции, Москва, 5-7 апр. В 2 ч. – М., 2006. – Ч. 1. – С. 129–133.
- Будаев, Э. В. Метафорическая модель со сферой-источником «Болезнь» как средство осмысления постсоветской действительности в российском и британском политическом дискурсе / Э. В. Будаев // Семиозис и культура: сборник научных статей (выпуск 2) / под общ. ред. И. Е. Фадеевой. – Сыктывкар : изд-во Коми пед. ин-та, 2006. – С. 98–103.
- Будаев, Э. В. Постсоветская действительность в милитарной метафорике российских и британских СМИ / Э. В. Будаев // Лингвистика, перевод и межкультурная коммуникация: Материалы VIII международной научной конференции. – Екатеринбург : Институт международных связей, 2006. – С. 47–52.
- Будаев, Э. В. «Могут ли метафоры убивать?»: Прагматический аспект политической метафорики / Э. В. Будаев // Политическая лингвистика / Урал. гос. пед. ун-т ; Отв. ред. А. П. Чудинов. – Вып. 20. – 2006. – С. 67–75.
- Будаев, Э. В. Становление и эволюция зарубежной политической лингвистики / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Политическая лингвистика / Урал. гос. пед. ун-т ; Отв. ред. А. П. Чудинов – Вып. 20. – 2006. – С. 75–94.
- Будаев, Э. В. Прагматический потенциал российских и британских метафор из сферы-источника «болезнь» / Э. В. Будаев // Актуальные проблемы прагмалингвистики в контексте интер- и межкультурной коммуникации: Материалы Всероссийской научной конференции (7-8 декабря 2006 г.). – Тольятти : ТГУ, 2006. – С. 30–31.
- Будаев, Э. В. Когнитивная теория метафоры: генезис и эволюция / Э. В. Будаев // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. – Пятигорск : ПГЛУ, 2006. – № 3. – С. 37–44.
- Будаев, Э. В. Новые американские исследования политической метафоры / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Социум и власть. – Челябинск : Челябинский институт Уральской академии государственной службы, 2006. – № 3. – С. 85–89.
- Будаев, Э. В. Новая Россия в метафорах СМИ / Э. В. Будаев // Иностранные языки и литература в международном образовательном пространстве: сборник научных трудов, подготовленный к II Международной научно-практической конференции. В 2 т. Т. 2. – Екатеринбург : ГОУ ВПО УГТУ-УПИ, 2007. – С. 93–96.
- Будаев, Э. В. Метафорические модели с агрессивным прагматическим потенциалом в российских СМИ XXI в. / Э. В. Будаев // Русский язык как иностранный и методика его преподавания: ХХI век. Часть 1. Сборник научно-методических статей. – М. : ЗАО «Газета «Правда», 2007. – С. 40–43.
- Будаев, Э. В. Методологические грани политической метафорологии / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Политическая лингвистика. – Вып. 21. – 2006. – С. 22–31.
- Будаев, Э. В. Основные этапы развития политической лингвистики / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Русский язык как иностранный: Теория. Исследования. Практика. – Выпуск IX. – СПб. : «Сударыня», 2007. – С. 144–152.
- Будаев, Э. В. Политическая метафорология: идиостилистический аспект / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Политический дискурс в России – 10: Материалы X юбилейного всероссийского семинара / Под. ред. В.Н. Базылева. – М. : Государственный институт русского языка им. А.С. Пушкина, 2007. – С. 25–35.
- Будаев, Э. В. Становление когнитивной теории метафоры / Э. В. Будаев // Лингвокультурология. – Екатеринбург, 2007. – № 1. – С. 16–32.
- Будаев, Э. В. «Криминальная Россия»: российская и британская политическая метафорика в СМИ XXI в. / Э. В. Будаев // В.А. Богородицкий: научное наследие и современное языковедение: тр. и мат. Международной научной конференции (Казань, 4-7 мая 2007 г.) / КГУ ; Институт языкознания РАН ; Институт лингвистических исследований РАН ; под общ. ред. Г. Р. Галиуллина, Г. А. Николаева. Т. 2. – Казань : КГУ им. В. И. Ленина, 2007. – С. 53–55.
- Будаев, Э. В. Метафорическое моделирование современной политики / Э. В. Будаев // Язык и межкультурная коммуникация: Сборник статей I Международной конференции. 23 янв. 2007 г., г. Астрахань / Сост. О. Б. Смирнова. – Астрахань : Издательский дом «Астраханский университет», 2007. – С. 164–166.
- Будаев, Э. В. Дискуссия о метафорах в современной зарубежной педагогике / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Педагогическое образование. – 2007 – № 1. – С. 188–200.
- Будаев, Э. В. «Религия» как сфера-источник для метафорического представления политики в современной российской прессе / Э. В. Будаев // Актуальные проблемы русского языка и методики его преподавания: IX научно-практическая конференция: РУДН, 27 апр. 2007 г. – М. : Флинта : Наука, 2007. – С. 55–57.
- Будаев, Э. В. Политическая действительность в зеркале российской метафорики / Э. В. Будаев // Культура. Коммуникация. Корпоративность: Материалы VI Международной научно-практической конференции, 21 февраля 2007 г Йошкар-Ола: В 2-х частях. Часть I. – Йошкар-Ола : МОСИ, 2007. – Ч. 1. – С. 46–48.
- Будаев, Э. В. Метафора в СМИ: новые концептуальные координаты образа России / Э. В. Будаев // Язык и стиль современных средств массовой информации: Межвузовский сборник научных трудов Всероссийской конференции, посвященной 80-летию профессора Н.С. Валгиной. – М. : Московский гос. ун-т печати, 2007. – С. 44–48.
- Будаев, Э. В. Современная Россия в метафорическом зеркале СМИ / Э. В. Будаев // Язык и мышление: Психологические и лингвистические аспекты. Материады VII-ой Международной научной конференции (Ульяновск, 16- 19 мая, 2007 г.) / Отв. ред. проф. А. В. Пузырев. – М. ; Ульяновск : Институт языкознания РАН ; Ульяновский государственный университет, 2007. – С. 171–172.
- Будаев, Э. В. «Метафоры, которыми мы живем»: преобразования прецедентного названия / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Политическая лингвистика. – 2007. – № 22. – С. 99–105.
- Будаев, Э. В. «Getica» Иордана: герои и злодеи средневековых войн / Э. В. Будаев // Альманах современной науки и образования. Серия «Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии и методика преподавания языка и литературы». – Тамбов : «Грамота», 2007. – № 3(3). – Часть I. – С. 42–44.
- Чудинов, А. П. Становление и эволюция когнитивного подхода к метафоре / А. П. Чудинов, Э. В. Будаев // Филологический журнал. – М. : Российский государственный гуманитарный университет, 2007. – № 4 (1). – С. 8–27.
- Будаев, Э. В. Лингвистическая советология в США и Великобритании / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Respectus Philologicus. – Вильнюс, 2007. – № 12 (17). – С. 34–46.
- Будаев, Э. В. Когнитивная метафора и социально-гуманитарные науки: междисциплинарные эвристики / Э. В. Будаев // Конструкты пространства культуры XXI в.: международный сборник научных статей. В 3 ч. – Ч. 1. Теория и методология культуры / науч. редактор О. Н. Судакова. – Улан-Удэ : ФГО ВПО Восточно-Сибирская государственная академия культуры и искусств, 2007. – С. 26–37.
- Будаев, Э. В. Принцип генерализации в когнитивной лингвистике / Э. В. Будаев // Лингвистика, перевод и межкультурная коммуникации: Материалы IX международной научно-практической конференции. – Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. ун-та им. А. М. Горького, 2007. – С. 38–40.
- Будаев, Э. В. Политическая метафора в лингвокультурологическом аспекте / Э. В. Будаев // Национально-культурное пространство и проблемы коммуникации: Материалы международной научно-практической конференции, 25-26 октября, 2007 г. – СПб. : СПбИВЭСЭП, 2007. – С. 146–153.
- Будаев, Э. В. Образ России XXI века в метафорических моделях СМИ / Э. В. Будаев // Анализ гуманитарных проблем современного российского общества: Материалы всероссийской научной конференции с международным участием / Под ред. С. А. Ветрова и А. Е. Рослякова ; ИМЭ ОГУПС. – Омск, 2007. – С. 19–22.
- Будаев, Э. В. Сказка о справедливой войне в средневековом политическом дискурсе / Э. В. Будаев // Политическая лингвистика. – 2007. – № 23. – С. 20–24.
- Будаев, Э. В. Эволюция лингвистической советологии / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Политическая лингвистика. – 2007. – № 23. – С. 24–36.
- Будаев, Э. В. Основные этапы развития и направления политической лингвистики / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Язык. Текст. Дискурс. – Ставрополь : Ставропольское отделение РАЛК. – 2007. – № 5. – С. 82–91.
- Будаев, Э. В. Возникновение и эволюция лингвистической советологии / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Известия Уральского государственного университета. Серия 1. Проблемы образования, науки и культуры. Екатеринбург, 2007. – № 52 – С. 270–283.
- Будаев, Э. В. Семантика и прагматика политической метафоры как объект лингвокультурологического исследования / Э. В. Будаев // Русский язык как средство межкультурной коммуникации и консолидации современного общества: Материалы международной научно-практической конференции. Оренбург, 6-7 ноября 2007 г. / гл. ред. В. Ю. Прокофьева ; Министерство образования и науки РФ, Федеральное агентство по образованию, Оренбургский гос. пед. ун-т ; правительство Оренбургской области : в 2 т. Т. 1. – Оренбург : Изд-во ОГПУ, 2007. – С. 54–64.
- Будаев, Э. В. «De origine actibusque Getarum»: бинарная модель для оправдания войны / Э. В. Будаев // Бренное и вечное: социально-мифологические и политико-философские измерения идеологии в «массовых обществах»: Материалы Всероссийской научной конференции, 9-10 октября 2007 г. / редкол. А. П. Донченко, Г. Э. Бурбулис, А. Г. Некита, С. А. Маленко ; НовГу им. Ярослава Мудрого. – Великий Новгород, 2007. – С. 51–55.
- Будаев, Э. В. Политолого-социологический анализ метафоры / Э. В. Будаев // Успехи современного естествознания. – 2008. – № 2 (спец. выпуск по материалам V Международной конференции «Теоретические и прикладные социологические, политологические и маркетинговые исследования», Бангкок, 20–30 декабря 2007 г.). – С. 126–128.
- Будаев, Э. В., Чудинов, А. П. Социологическое и психологическое направления в исследованиях политической метафоры / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Проблемы социо- и психолингвистики: Сб. ст. / Отв. Ред. Т. И. Ерофеева ; Перм. ун-т. – Пермь, 2006. – Вып. 8 : Социокультурный аспект речи провинции. – С. 113–126.
- Будаев, Э. В. Прагматика метафоры в политической коммуникации / Э. В. Будаев // Филология и человек. – Барнаул, 2007. – № 3. – С. 15–24.
- Будаев, Э. В. Российское этнокультурное сознание в зеркале политической метафорики / Э. В. Будаев // Актуальные проблемы теории и практики обучения иностранных учащихся в российских вузах: Материалы международной научно-практической конференции (Тула, 10-12 октября, 2007 г.). – Тула : Изд-во Тульского гос. пед. ун-та им. Л. Н. Толстого, 2007. – С. 30–34.
- Будаев, Э. В. Метафора и война: когнитивные модели оправдания агрессии / Э. В. Будаев // Хронотоп войны: пространство и время в культурных репрезентациях социального конфликта: материалы Третьих международных научных чтений «Мир и война: культурные контексты социальной агрессии» и Научной конференции «Мир и война: море и суша» (Санкт-Петербург – Кронштадт, 21 – 24 октября 2007 г.) / отв. ред. И. О. Ермаченко. – М. ; СПб. : ИВИ РАН, 2007. – С. 11–13.
- Будаев, Э. В. Политическая метафора как отражение национального менталитета / Э. В. Будаев // Текст. Дискурс. Жанр: материалы Межрегиональной научно-практич. конф. с межд. участием. – Балашов : Николаев, 2007. – С. 243–246.
- Будаев, Э. В. Метафора как способ представления политических знаний / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Проблемы представления (репрезентации) в языке. Типы и форматы знаний: Сб. науч. Трудов / РАН. Ин-т языкознания ; Мин-во образования и науки РФ. ТГУ им. Г.Р. Державина ; Редкол. : Е.С. Кубрякова (отв. ред.), Позднякова Е.М. (зам. отв. ред.) и др. – М.-Калуга : Эйдос, 2007. – С. 129–144.
- Будаев, Э. В. Политическая метафора в СМИ: российская школа исследования / Э. В. Будаев // Русский язык в странах СНГ: современный статус и перспективы развития. Материалы III международной научно-методической конференции. – Ереван : Изд-во РАУ, 2007. – С. 49–50.
- Будаев, Э. В. Метафора в политике: прагмалингвистический ракурс / Э. В. Будаев // Vedecky Potencial Sveta – 2007: Materialy IV mezinarodny vedecko-prakticka konference, 16-30 zari 2007 roku / Red. Z. Cernak – Dil 3. Pedagogika. Filologicke vedy. Psychologie a sociologie. – Praha : Publishing House «Education and Science», 2007. – S. 75–78.
- Будаев, Э. В. Политическая метафорология: исследование идиостилей / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Ethnohermeneutic und cognitive Linguistik / Hrgs. von R. D. Kerimov. – Landau : Verlag Empirische Padagogik, 2007. – S. 16–24.
- Будаев, Э. В. Методики межкультурного исследования концептуальной метафоры в дискурсе СМИ / Э. В. Будаев // Vedecky Potencial Sveta – 2007: Materialy IV mezinarodny vedecko-prakticka konference, 16-30 zari 2007 roku / Red. Z. Cernak – Dil 3. Pedagogika. Filologicke vedy. Psychologie a sociologie. – Praha : Publishing House «Education and Science», 2007. – S. 87–91.
- Будаев, Э. В. «Кошка на астероиде»: эвристики теории воплощенного разума / Э. В. Будаев // Wiadomsci naukowej mysli. Filologiczne nauki: Materialy III Miedzynarodowej naukowi-praktycznej conferencji, 1-15 listopada 2007. – Tom 7. – Przemysl : Nauka i Studia, 2007. – S. 17–20.
- Будаев, Э. В. Этнокультурное сознание в зеркале политической метафорики / Э. В. Будаев // Обыденное метаязыковое сознание и наивная лингвистика: Межвузовский сборник научных статей / Отв. ред. А. Н. Ростова. – Кемерово ; Барнаул : Изд-во Алтайского университета, 2008. – С. 254–261.
- Будаев, Э. В. Возникновение и эволюция лингвистической советологии / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Исследования по семантике / Отв. Ред. С. Е. Родионова. – Уфа : РИЦ БашГУ, 2008. – С. 133–146.
- Будаев, Э. В. Американская лингвистическая советология в середине XX в. / Э. В. Будаев // Политическая лингвистика. – 2008. – № 24. – С. 148–149.
- Будаев, Э. В. Лингвистическая парасоветология / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Политическая лингвистика. – 2008. – № 24. – С. 10–16.
- Будаев, Э. В. Основные подходы к прагмалингвистическому анализу политической метафорики / Э. В. Будаев // Прагмалингвистика и практика речевого общения: сборник научных трудов международной научной конференции (24 ноября 2007 г.). – Ростов-на-Дону : ИПО ПИ ЮФУ, 2007. – С. 46–49.
- Будаев, Э. В. Синхроническое и диахроническое сопоставление концептуальных метафор в политическом нарративе / Э. В. Будаев // Лингвистика. Герменевтика. Концептология: Сборник научных трудов, посвященный 60-летнему юбилею профессора Е. А. Пименова / Отв. ред. Р. Д. Керимов. – Кемерово : Кемеровский полиграфический комбинат, 2008. – С. 201–211.
- Будаев, Э. В. Становление и эволюция лингвистической советологии / Э. В. Будаев // Филология и человек. – 2008. – №1. – С. 7–18.
- Будаев, Э. В. Социум и власть в зеркале метафоры: исследовательские эвристики / Э. В. Будаев // Социум и власть. – 2008. – № 2. – С. 5–11.
- Будаев, Э. В. Когнитивная метафора и концептуальная интеграция / Э. В. Будаев // Многоязычие и межкультурное взаимодействие: Материалы международной конференции; к 80-летию профессора С. Я. Гельберг / Сост. и отв. ред. Т. И. Зеленина, Н. И. Пушнина; Удм. Гос. Ун-т. – Ижевск, 2008. – С. 42–45.
- Будаев, Э. В. Когнитивно-дискурсивный анализ политической метафорики / Э. В. Будаев // Современная языковая ситуация и совершенствование подготовки учителей-словесников : материалы VII Международной научно-методической конференции / Под ред. проф. О. В. Заговорской. – Воронеж : Научная книга, 2008. – С. 62–67.
- Будаев, Э. В. Семиотический параллелизм политической метафорики / Э. В. Будаев // Политическая лингвистика. – 2008. – № 26. – С. 32–36.
- Будаев, Э. В. Когнитивно-дискурсивный анализ метафоры в политической коммуникации / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Политическая лингвистика. – 2008. – № 26. – С. 37–48.
- Будаев, Э. В. Политический язык и метафора: интерпретация и изменение мира / Э. В. Будаев // Политическая лингвистика. – 2008. – № 26. – С. 192–195.
- Будаев, Э. В. Лингвистическая постсоветология / Э. В. Будаев // Политическая лингвистика. – 2008. – № 25. – С. 10–19.
- Будаев, Э. В. Метафорическое осмысление власти в российских СМИ / Э. В. Будаев // Русская словесность как основа возрождения русской школы: Материалы Международной научно-практической конференции (21-23 сентября 2007 г.). – Липецк, 2008. – С. 95–98.
- Будаев, Э. В. Военная метафорика в дискурсе СМИ / Э. В. Будаев // Acta Linguistica. Journal of Contemporary Language Studies. – Sofia : Eurasia Academic Publishers. – 2008. – Vol. 2. – № 1. – C. 29–36.
- Будаев, Э. В. Таксономия интеграционных концептуальных сетей / Э. В. Будаев // Східнослов’янська фiлологiя: Вiд Нестора до сьогодення: Матерiали Мiжнародної наукової конференції. – Горлiвка : Видавництво ГДПIIМ, 2008. – С. 14–15.
- Будаев, Э. В. Медиа-образ современной России: инновации в метафорической картине мира / Э. В. Будаев // Восточнославянская филология. – Вып. 14. Литературоведение. – Горловка : Издательство ГГПИИЯ, 2009. – С. 53–58.
- Будаев, Э. В. Лингвистическая советология: от восхода до заката / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Современная политическая лингвистика: проблемы, концепции, перспективы. – Волгоград, 2009.– № 3 (26). – С. 135–157.
- Будаев, Э. В. Метафора в образовании / Э. В. Будаев // Инновационные компетенции и креативность в исследовании и преподавании языков и культур. Сборник материалов Первой Всероссийской с международным участием научно-практической конференции. – М. : РГСУ, 2009. – Вып. 1. – С. 362–365.
- Будаев, Э. В. Метафора и дискурс / Э. В. Будаев // Текст / дискурс: проблемы функционирования, анализа, интерпретации: Материалы международной научной конференции (г. Караганда, 20 апреля 2009 г.). – Караганда : Центр гуманитарных исследований, 2009. – С. 95–98.
- Будаев, Э. В. Блеск и нищета лингвистической советологии / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. – 2009. – № 1. – С. 18–28.
- Будаев, Э. В. Имидж современной России: новообразования в метафорической картине мира / Э. В. Будаев // Язык, Литература, Ментальность: Разнообразие культурных практик: Материалы II Международной научной конференции. Ч. 1. Науч. ред. Р. К. Боженкова. – Курск, 2009. – С. 138–142.
- Будаев, Э. В. Лингвистическая советология / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Актуальные вопросы русской словесности. – М. : Старая площадь, 2009. – С. 428–451.
- Будаев, Э. В. Лингвистическая советология в годы холодной войны / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Современная политическая коммуникация: Материалы Международной научной конференции, Екатеринбург, 21-24 сентября 2009. – Екатеринбург : УргПУ, 2009. – С. 26–31.
- Будаев, Э. В. Дискурс-анализ политической метафоры / Э. В. Будаев // Язык. Текст. Дискурс: Научный альманах Ставропольского отделения РАЛК / Под ред. проф. Г. Н. Манаенко. – Вып. 7. – Ставрополь : Изд-во СГПИ, 2009. – С. 54–61.
- Будаев, Э. В. Недостающее звено дискурс-анализа: контекстуальные модели Т. ван Дейка / Э. В. Будаев // Политическая лингвистика. – 2009. – № 2(28). – С. 153–155.
- Будаев, Э. В. Лингвистическая советология эпохи холодной войны / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Политическая лингвистика. – 2009. – № 3(29). – С. 47–52.
- Будаев, Э. В. О трех направлениях американской политической лингвистики в середине XX в. / Э. В. Будаев // Политическая лингвистика. – 2009. – № 3(29). – С. 129–130.
- Будаев, Э. В. Эволюция лингвистической советологии / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов // Советское прошлое и культура настоящего: монография. В 2 т. / Отв. ред. Н. А. Купина, О. А. Михайлова. – Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. ун-та, 2009. – Т. 2. – С. 349–378.
- Будаев, Э. В. Когнитивная метафора и политический дискурс: методологические вариации / Э. В. Будаев // Дискурс. Концепт. Жанр: коллективная монография / Отв. ред. М. Ю. Олешков. – Нижний Тагил : Нижнетагильская гос. соц.-пед. академия, 2009. – С. 86–124.
- Будаев, Э. В. Межкультурное сопоставление политической метафорики / Э. В. Будаев // Науковi записки Луганского нацiонального университету. Серия «Филологiчнi науки». – 2009. – Вып. 8. – Т. 1. – С. 233–239.
- Будаев, Э. В. Основные составляющие политической метафорологии / Э. В. Будаев // Политика в зеркале языка и культуры: сб. науч. Статей, посвященных 60-летнему юбилею А. П. Чудинова ; Отв. ред. М. В. Пименова. – М. : ИЯ РАН, 2010. – С. 251–256.
- Budaev, E. The Concept of Family in Metaphorical Comprehension of Politics: A case study of British and Russian media discourse / E. Budaev // Concept Types and Frames in Language, Cognition & Science / Ed. S. Lцbner. – Dusseldorf : University of Dusseldorf (Heinrich Heine Universitдt Dusseldorf), 2007. – P. 83–84.
- Budaev, E., Chudinov A. Why Cultural Metaphor Matters: Images of Power in National Media / E. Budaev, A. Chudinov // Nauka i Studia. – Przemysl, 2007. – № 4 (4). – S. 71–80.
- Budaev, E. Political Metaphorology: Contemporary Mosaic of Methodologies / E. Budaev // Научно пространство на Европа – 2008: Материали за IV международна научна практична конференция, 15-30 април 2008 г. – Филологични науки. Том 15. – София : «Бял Град-БГ» ООД, 2008. – С. 94–96.
- Budaev, E. Political Metaphors and Cultural Frames: An Example of the US and Russia / E. Budaev // Language, Gender and Politics: A Festschrift for Yisa Kehinde Yusuf / Ed. by A. Odebunmi, A. E. Arua, S. Arimi. – Lagos : CBAC, 2009. – P. 265–274.
