М.и. ростовцев – историк древнего рима: доэмигрантский этап научного творчества
На правах рукописи
Алипов Павел Андреевич
М.И. РОСТОВЦЕВ – ИСТОРИК ДРЕВНЕГО РИМА:
ДОЭМИГРАНТСКИЙ ЭТАП НАУЧНОГО ТВОРЧЕСТВА
Специальность 07.00.09 – Историография, источниковедение
и методы исторического исследования
Автореферат
диссертации на соискание учёной степени
кандидата исторических наук
Москва 2010
Работа выполнена на кафедре истории и теории исторической науки факультета истории политологии и права Историко-архивного института ГОУ ВПО «Российский государственный гуманитарный университет».
Научный руководитель: доктор исторических наук, профессор
Иллерицкая Наталия Владимировна
Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор
Шкаренков Павел Петрович
кандидат исторических наук
Тихонов Виталий Витальевич
Ведущая организация: ГОУ ВПО «Государственный академический
университет гуманитарных наук»
Защита состоится «21» января 2011 года в 14.00 часов на заседании совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д 212.198.03 при ГОУ ВПО «Российский государственный гуманитарный университет» по адресу:125993, ГСП-3, Москва, Миусская пл., 6.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ГОУ ВПО «Российский государственный гуманитарный университет».
Автореферат разослан «21» декабря 2010 года.
| Ученый секретарь кандидат исторических наук, доцент |  | Е.В. Барышева |
I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы. Конец XIX–начало XX вв. породили целую плеяду талантливых русских учёных, ставших признанными специалистами по древней истории не только у себя на родине, но и во всём научном мире. Особую позицию среди них и по сей день занимает фигура М.И. Ростовцева, который в силу политических обстоятельств своего времени оказался в 1918 г. в вынужденной эмиграции. Благодаря своим незаурядным способностям, он сумел не только не затеряться в новом окружении, но и занять лидирующие позиции в мировом антиковедении. В 1935 г. М.И. Ростовцев был избран президентом Американской исторической ассоциации, крупнейшего профессионального объединения историков в США. Тем самым его признание в научном мире вышло за рамки известности только лишь в кругу узких специалистов. Масштаб влияния, который М.И. Ростовцев приобрёл в научной и общественной жизни Европы и Америки первой половины XX в. позволяет поставить его в один ряд с такими выдающимися деятелями русской эмиграции, как П.А. Сорокин, И.И. Сикорский и В.К. Зворыкин.
Концепция социально-экономического развития древнего мира, предложенная учёным, при всей своей неоднозначности оставалась одной из центральных в антиковедении вплоть до появления в 1970-х гг. основных работ М. Финли, подвергшего кардинальному пересмотру аргументацию М.И. Ростовцева и утвердившего новый взгляд на эти сюжеты в науке. Изучение научного наследия крупнейшего русского историка античности по-прежнему сохраняет свою актуальность, так как позволяет выявить круг проблем, которые составляли дискуссионные узлы в мировом антиковедении XX в.
До эмиграции в творчестве М.И. Ростовцева преобладали две темы: история юга России и социально-экономическая история античности. Однако спешный отъезд за границу в 1918 г. перекрыл для учёного доступ к материалам археологических раскопок южнорусских античных поселений. Соответственно, именно тема социально-экономического развития древности и, в частности, Римского государства проходит красной нитью через всё творчество М.И. Ростовцева, никогда не прерываясь и реализуясь в итоге наиболее полно в его самом дискуссионном произведении – «Социально-экономической истории Римской империи»[1] (далее – SEHRE). Однако как раз доэмигрантские работы, в которых эта тема развивалась и оттачивалась учёным, до сих пор практически не привлекали внимания специалистов.
Поэтому формирование в исследовательской практике М.И. Ростовцева доэмигрантского периода концепции становления, развития и упадка Древнеримского государства представляется актуальной историографической и методологической проблемой.
Объект диссертационного сочинения – историография антиковедения XX в., сложившаяся как комплекс работ, объединённых общим предметом исследования (история античного мира) и образующих собственную систему представлений.
Предметом исследования является процесс конструирования научного исторического знания по социально-экономической истории древнего Рима исследовательской корпорацией России, Европы и Америки в XX в.
Цель работы состояла в выявлении и анализе специфики оформления концепции социально-экономической истории древнего Рима, выдвинутой М.И. Ростовцевым, в конце XIX–начале XX вв.
Для достижения поставленной цели были решены следующие задачи:
1. Установлен биографический контекст творчества М.И. Ростовцева, оказывавший существенное влияние на выработку им своих научных концепций.
2. Проанализирована зарубежная историографическая традиция в отношении интеллектуального наследия М.И. Ростовцева и отслежены трансформации, которые она претерпевала на протяжении XX в.
3. Рассмотрена российская историография научного творчества М.И. Ростовцева, особое внимание при этом уделено выявлению тех заимствований, которые были сделаны отечественными учёными у своих зарубежных коллег в процессе формирования собственного представления о характере деятельности русского антиковеда и его вкладе в мировую историческую науку.
4. Выявлены интеллектуальные стимулы, породившие интерес М.И. Ростовцева к социально-экономической проблематике на раннем этапе его творчества. Определено место учёного в общеевропейских и российских научных дискуссиях, образовавших проблемные узлы в антиковедении начала XX в.
5. Выяснено, под влиянием каких факторов проходила дальнейшая разработка М.И. Ростовцевым тем, связанных с социально-экономической историей древнего Рима. Зафиксирован итоговый status quo по рассматриваемым вопросам, который сформировался у учёного на момент его отъезда из Советской России в 1918 г., как основание дальнейшего развития его концепции.
Хронологические рамки диссертационного исследования определяются 1899–1918 гг., то есть периодом, когда происходило становление и активное развитие социально-экономической проблематики в научном творчестве М.И. Ростовцева. Первая дата – это год выхода в свет текста магистерской диссертации учёного – «История государственного откупа в Римской империи (от Августа до Диоклетиана)», наиболее раннего результата его научных изысканий в указанной сфере. Верхняя хронологическая граница – дата вынужденной эмиграции учёного из России и одновременно рубеж, с которого в историографии традиционно начинают анализ его научной деятельности, оставляя «за скобками» весь накопленный им до Октябрьского переворота исследовательский опыт.
Теоретическим основанием работы является теория презентизма. Презентизм тесно связан с прагматической историографией, которая достигла апогея своего влияния в первой трети XX века. Она продемонстрировала различные варианты историописания, и все они имеют под собой объективную основу: истории прошлого пишутся в настоящем. А это означает, что: 1. Историческое знание является составной частью культуры и отражает все её особенности, то есть прошлое постигается только с помощью категорий, данных именно той культурой, в границах которой живёт и мыслит историк; 2. Историк – творческая личность, поэтому на его труды накладывают решающий отпечаток индивидуальный склад и личный жизненный опыт; и, наконец, 3. Любой историк является действующим субъектом своего общества, участвует в разных социальных коммуникациях, играет разнообразные социальные роли, активно вовлечён в решение общественных проблем. Именно поэтому, как показал Р. Козеллек, существует множество конкретных «историй», которые должны постоянно переписываться, выражая изменения настоящего.
Для презентистской историографии характерна недооценка различия между прошлым и настоящим и транспонирование в прошлое проблематики, категориального и понятийного аппарата, а также способов мышления настоящего. Презентизм можно рассматривать как стремление к «объективизации» истории, что чётко сформулировал Б. Кроче: «Сразу бесследно и неотвратимо исчезают сомнения относительно правдоподобия и пользы истории. Может ли быть неправдоподобным то, что сейчас рождено нашим духом? Может ли быть бесполезным знание, разрешающее проблемы самой жизни?». Те или иные идеи презентизма разделяли такие крупные историки, как Р.Дж. Коллингвуд, Л. Февр и, конечно же, Б. Кроче, который и предложил наиболее целостное философское обоснование презентизма. Таким образом, если наша гипотеза о сознательной приверженности М.И. Ростовцева установкам презентизма подтвердится в процессе исследования, то мы сможем поставить его в один ряд с самыми выдающимися исследователями своего времени (и не только из области антиковедения), ведь презентизм на фоне исторического знания начала прошлого века выглядит как методологически сильная позиция.
Исходя из поставленной цели и задач исследования, формировалась его источниковая база. При анализе историографических источников приоритетным является отслеживание процесса формирования и бытования новационных идей, способов их транслирования, что потребовало от нас расширения круга источников за счёт трудов современников и коллег М.И. Ростовцева, а также сочинений его последователей и критиков. Всё это создало необходимость изучения значительного комплекса архивных и опубликованных материалов, который распадается на две большие группы.
В первую группу входят источники, связанные с центральной проблематикой исследования. Это, в первую очередь, архивные материалы особой методологической насыщенности – рукописи лекций М.И. Ростовцева, читавшихся им студентам Петербургского университета и Высших женских (Бестужевских) курсов, которые хранятся в личном фонде учёного (№ 1041, опись 1) в Российском Государственном Историческом Архиве. Значение данной категории источников трудно переоценить, поскольку общие курсы по разным периодам древней истории, по сути, вынуждали их автора представлять на суд студенческой аудитории целостное видение этой эпохи, что вело к неизбежной теоретизации им конкретного эмпирического материала. Однако указанные источники до сих пор не становились предметом специальных исследований и, по большей части, вводятся нами в научный оборот впервые. На сегодняшний день опубликовано лишь несколько фрагментов лекций М.И. Ростовцева, находящихся в его личном фонде в РГИА (дела № 2и № 17). Нами, в свою очередь, были отобраны следующие автоконспекты лекционных курсов учёного: история древней Греции (д. 2), история Рима различных периодов (д. 3, 4, 5, 6, 7), Рим и эллинизм (д. 16), а также письмо И.М. Гревса М.И. Ростовцеву от 12 февраля 1914 г. (д.118, Л. 2–2 об.)[2].
В эту же группу входят историографические источники диалогового характера: труды самого М.И. Ростовцева и его коллег, в полемике с которыми вырабатывалась оригинальная авторская позиция по ключевым вопросам истории античного мира. Прежде всего, это магистерская и докторская диссертации учёного, а также рецензии на них. Сюда же следует отнести материалы громкой дискуссии 1900 г. о характере социально-экономического развития древности, спровоцированной выходом в свет монографии И.М. Гревса о римском землевладении и заставившей высказаться по очерченному в данном исследовании кругу проблем ряд крупных специалистов по экономической истории, в том числе и М.И. Ростовцева. Помимо этих ключевых работ, нами привлечены тексты статей, некрологов, отзывов учёного на труды коллег, в которых им развиваются идеи, составляющие предмет настоящей диссертационной работы.
Эта группа источников позволила проследить формирование научных взглядов М.И. Ростовцева, выделив те проблемные узлы, вокруг которых он и его коллеги выстраивали свои дискуссии и формулировали различные теории развития античного мира.
Во вторую группу историографических источников входят работы российских и зарубежных авторов, напрямую посвящённые творчеству М.И. Ростовцева и сформировавшие интеллектуальный контекст бытования его идей. Нами принципиально были оставлены в стороне многочисленные конкретно-исторические исследования на антиковедческую проблематику, в которых ведётся полемика по частным вопросам, так или иначе попадавшим в сферу интересов русского антиковеда. Нам важны, прежде всего, труды учёных, в которых оценка научной деятельности М.И. Ростовцева является основным содержанием, поскольку именно они позволяют наметить главные штрихи историографической традиции, сложившейся вокруг имени этого историка, понять, по каким причинам и в каких условиях тот или иной взгляд на его творчество становился общепринятым. Историографическому анализу, таким образом, подверглись статьи, рецензии, предисловия к переизданиям трудов М.И. Ростовцева, статьи по поводу юбилейных дат, исследовательские монографии, многотомные издания обобщающего характера.
Сформированная таким образом источниковая база репрезентативна, а потому позволила решить поставленные задачи.
Методологические основания исследования базируются на современном понимании историографии как феномена общекультурного масштаба, как одной из форм самопознания общества, что, в свою очередь, обогащает наши представления о самом ходе историографического процесса. Методологическими принципами, положенными в основу данного диссертационного исследования, стали принципы диалогизма, социальной полифонии и историзма.
Принцип диалогизма заставляет современного исследователя отказаться от ранее господствовавших в гуманитарных науках субъектно-объектных отношений с источником, в том числе историографическим, в пользу субъектно-субъектных. Подобный подход исключает репрессивную роль критики в отношении подвергающихся научному анализу произведений. В тесной связи с указанным принципом находится и принцип полифонии, творчески переосмысленный и обогащенный М.М. Бахтиным. Его основой является представление о множественности сознаний и точек зрения, а истина мыслится как некая недостижимая в принципе цель, как вещь-в-себе, к которой, однако, исследователь всё же должен стремиться. Мнения учёных, в нашем случае историков, необходимо рассматривать как равнозначные и взаимодополняющие друг друга.
Принцип историзма является фундаментальным в структуре исторического познания. Прежде всего, любое событие следует рассматривать в развитии. Рассматривать явления в развитии – значит показывать их преходящий характер, что в любом случае требует выхода мышления за хронологические рамки свершившегося. Для понимания сущности событий и явлений историку не обойтись без оценки их места и значения не только в общей хронологической цепи, но и в конкретной ситуации. Ситуация придаёт любому событию неизгладимый отпечаток места и времени, который выражает его качественную определённость как единства особенного, индивидуального и общего, повторяющегося.
Данное исследование проводилось в методологии интеллектуальной биографики. Это означает, что в его фокусе находятся искания ума и духа человека, его внутренний мир. При этом индивид выступает и как субъект деятельности и как объект контроля со стороны формальных и неформальных сообществ и социальных институтов. Поэтому в центр внимания попадает нестандартность поведения человека, в нашем случае – нестандартное интеллектуальное моделирование учёного-историка, выходящее за пределы традиционных научных норм его времени. Творческая лаборатория изучаемого персонажа требует комплексного исследования. При этом предполагается, что особо пристальное внимание следует обращать на процесс зарождения исследуемых концепций, их трансляцию и дальнейшую трансформацию. Крайне нежелательным признаётся вырывание идей учёного из внешнего и внутреннего контекста, в котором они оформлялись и от которого зависело их функционирование в тот или иной период, поскольку это приводит не только к прямым деформациям смысла, но и к неоправданному упрощению исследуемого образа.
В работе применены типизирующий, индивидуализирующий и системный подходы. Типизирующий подход даёт возможность выявить системообразующие идеи исследовательского сообщества, а индивидуализирующий подход раскрывает специфику движения исследовательской мысли М.И. Ростовцева. Как следствие, большое значение приобретает проблематика профессиональных и межличностных коммуникаций. Системный подход позволяет представить исследовательские усилия, разделённые временем, пространством и направленностью, как единую совокупность элементов, коммуникативно взаимодействующих для решения поставленных задач.
Методологические подходы позволили сконструировать набор методического инструментария. Это общенаучные методы: анализ, синтез и классификация, а также методы исторического исследования: историко-генетический и сравнительно-исторический. Центральное место занимает сетевой анализ межличностных взаимодействий, который позволяет выявить алгоритмы поведения и размышления действующих лиц историографического процесса. Большое значение имеют методы: структурно-диахронный, ретроспективный и, конечно же, метод интеллектуального моделирования, который даёт возможность органично встроить теории и концепции М.И. Ростовцева в историографический процесс его времени.
Научная новизна настоящего диссертационного проекта определяется рядом факторов.
Во-первых, в работе проанализирована история исследования научного творчества крупнейшего отечественного антиковеда – М.И. Ростовцева, определены этапные рубежи в интерпретации его научного наследия. Параллельно с этим выявлен комплекс чётко оформившихся историографических клише, набор соответствующих характеристик, ставших общепринятым элементом аналитических построений в отношении его трудов. В работе предлагается авторская трактовка сложившейся историографической ситуации, выделяются причины возникновения в западной историографии стереотипа о гипертрофированном влиянии на М.И. Ростовцева так называемого «внешнего фактора» как базового основания теоретико-методологических выкладок учёного, прослеживается процесс рецепции указанного стереотипа российским историческим сообществом.
Во-вторых, в диссертации впервые проведён планомерный историографический анализ доэмигрантских исследований М.И. Ростовцева по социально-экономической истории античности и, прежде всего, древнего Рима. Показана роль русского учёного в широкой общеевропейской научной дискуссии по вопросу о принципах социально-экономического развития человечества, начало которой было положено спором между сторонниками концепций К. Бюхера и Эд. Мейера. Впервые указанная дискуссия начала XX в. представлена как краеугольный камень в процессе формирования в трудах учёного столь неоднозначных интеллектуальных конструкций, как теория античного капитализма, концепция упадка и крушения Римской империи, а также своеобразная теория циклического развития человечества.
В-третьих, в настоящей работе прослеживается дальнейшее бытование идей, рождённых в ходе научных споров начала XX в., в последующих работах М.И. Ростовцева. Опять-таки впервые особый акцент ставится на преподавательской стороне деятельности учёного, а материалы его лекций в Петербургском университете и на Высших женских (Бестужевских) курсах подаются в качестве ценнейшего базового источника по данному кругу вопросов. В диссертации доказывается, что социально-экономическая проблематика, отойдя в публикациях М.И. Ростовцева этого времени на второй план, продолжала, тем не менее, активно разрабатываться им в практически ежегодно обновляемых лекционных курсах, оставаясь центральной осью, вокруг которой учёный выстраивал изложение всей истории древнего мира. Также подчёркивается принципиальное значение работ М.И. Ростовцева по проблемам истории римского колоната, в которых нам видится первое приближение русского антиковеда к исследованию причин упадка Римской империи.
Всё это вместе взятое позволило нам подвергнуть сомнению устоявшуюся историографическую традицию осмысления научной деятельности М.И. Ростовцева и уверенно говорить о необходимости тщательного изучения российского этапа творчества выдающегося отечественного антиковеда, видя именно в нём основания его будущих глобальных исследований.
Практическая значимость исследования. Результаты диссертационной работы могут быть внедрены в лекционные и семинарские курсы по истории отечественной и зарубежной исторической науки, исторической цивилиографии, теории истории, использованы при составлении учебных пособий по соответствующим дисциплинам, а также в процессе разработки специального курса по историографии социально-экономической истории.
Апробация работы проводилась автором в течение ряда лет в форме выступлений на международных, всероссийских и региональных научных конференциях. Основные положения диссертационного исследования опубликованы в тематических сборниках материалов конференций, а также в качестве статей в специализированных научных изданиях.
Текст диссертации был дважды обсуждён и рекомендован к защите на совместных заседаниях кафедр истории и теории исторической науки факультета истории, политологии и права и кафедры истории России нового времени Историко-архивного института РГГУ.
Структура диссертационного сочинения соответствует цели и задачам исследования и состоит из введения, пяти глав, заключения и списка использованных источников и литературы.
I. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во Введении формулируется научная проблема исследования, обосновывается её актуальность, определяются цель и задачи работы, её хронологические рамки, характеризуются теоретические и методологические основания исследования, поясняется содержание и новизна авторского подхода, рассматриваются источниковая база и структура диссертации, обосновываются выводы, выносимые на защиту.
В первой главе диссертации «М.И. Ростовцев: биографический очерк» устанавливается биографический контекст научного творчества М.И. Ростовцева, вне которого невозможно проводить анализ его интеллектуальной деятельности.
М.И. Ростовцев родился в 1870 г. в семье филолога-классика. Окончив в 1888 г. киевскую 1-ю гимназию, поступил в Киевский университет, а через два года перевелся в Санкт-Петербургский, по окончании которого был оставлен для подготовки к профессорскому званию. В 1892–1899 гг. много путешествовал по Европе и странам Средиземноморья с образовательными и научными целями, познакомился с крупнейшими европейскими учёными-антиковедами. Вернувшись в Россию, молодой учёный работал над завершением своей магистерской диссертации, которую успешно защитил 21 апреля 1899 г.
Этот труд – «История государственного откупа в Римской империи (от Августа до Диоклетиана)» – стал первым его крупным сочинением. Всего лишь четыре года спустя он вынес на суд коллег-историков результаты нового исследования – «Римские свинцовые тессеры». Создавая один научный труд за другим, ученый с одинаковым успехом исследовал социально-экономическую историю древнего Рима и эллинизма, а также занимался историей и археологией юга России. Пиком карьеры российского антиковеда на родине стало избрание его в апреле 1917 г. академиком Академии наук. К этому времени он обрел заслуженное признание не только в своем Отечестве, но и за его пределами: в 1914 г. был избран членом-корреспондентом Берлинской Академии наук, в зарубежных изданиях вышло множество его статей, причем некоторые из них и даже целая монография на русском языке не публиковались вовсе.
30 июня 1918 г. в разгар революционных событий М.И. Ростовцев с супругой навсегда покинули Россию. Оксфордский университет, где учёный обосновался после нескольких месяцев работы в Швеции и Норвегии, не смог обеспечить ему возможность заниматься любимым делом – изучать античность. Даже полностью признавая высокий научный авторитет М.И. Ростовцева и уже в начале 1919 г. присудив ему почетную степень доктора, руководство университета не пожелало принять русского профессора в штат. Возможно, виноват был его сильный акцент. Так или иначе, все, что ему предоставили, – несколько курсов лекций по экономической истории древности.
Если в Европе талант М.И. Ростовцева оказался практически не востребованным, то в США он смог раскрыться в полную силу. Получив приглашение от американского исследователя У.Л. Вестерманна, с которым он познакомился во время работы Парижской мирной конференции, перебраться в Америку, российский антиковед, хотя и не без колебаний, все же согласился. В сентябре 1920 г. он прибыл в Мэдисон и приступил к преподаванию в Висконсинском университете. С 1925 г. и до конца своих дней он оставался профессором Йельского университета.
Годы работы в США стали наиболее важными в его жизни. Именно здесь им были написаны труды, принесшие ему мировую известность: «Социально-экономическая история Римской империи» и «Социально-экономическая история эллинистического мира» (далее – SEHHW)[3]. В течение многих лет он участвовал, а затем и возглавлял археологическую экспедицию в Дура-Европос (1928–1937 гг.). Вершиной признания русского ученого научным сообществом США стало избрание его президентом Американской исторической ассоциации в 1935 г.
Умер М.И. Ростовцев в Нью-Хейвене в 1952 г. после тяжелой болезни, из-за которой он в последние годы своей жизни уже не мог заниматься наукой.
Во второй главе «Историографическая модель научного наследия М.И. Ростовцева в зарубежной исторической науке» анализируется современная историографическая ситуация в области осмысления научного наследия М.И. Ростовцева, сложившаяся в западной исторической науке; выделяются этапы формирования традиции восприятия его творчества; выясняются причины гипертрофированного внимания исследователей к «внешнему фактору» при анализе трудов русского антиковеда.
В ХХ в. мировое научное сообщество признало выдающееся положение М.И. Ростовцева как классика мирового антиковедения. Роль, которую сыграла его концепция социально-экономического развития античного общества и тесно связанная с ней теория упадка древнего Рима, не оспаривается никем: учёные-историки единодушны в своём убеждении, что на протяжении значительной части XX века идеи М.И. Ростовцева занимали лидирующее положение. Книги русского учёного долгое время использовались в американских школах в качестве учебных пособий по соответствующим периодам истории человечества.
Однако исследователи заняли своеобразную позицию относительно оценки творчества М.И. Ростовцева. Прежде всего, это касается интерпретации побудительных мотивов, которые двигали русским антиковедом в период создания им своих исторических концепций. Поскольку историографическое осмысление творчества М.И. Ростовцева берёт своё начало на Западе, где он прожил заключительную часть своей жизни и создал произведения, определившие на долгую перспективу его образ в науке, мы можем утверждать, что именно там сложились базовые стереотипы, сформировавшие фундамент всей связанной с ним историографической традиции. Основополагающим постулатом этой традиции является утверждение жёсткой обусловленности исследовательской модели М.И. Ростовцева внешним, чисто биографическим, контекстом его жизни, что лишает его теории научного значения и объявляет их исключительно историографическими фактами исторической науки первой половины XX века.
Указанная традиция существует в двух версиях. Сторонники первой версии (М. Вес, Х. Ласт, Г. Бауэрсок) крайне категоричны в своих суждениях и склонны обвинять М.И. Ростовцева в прямой модернизации истории, т.е. перенесении событий русской революции 1917 г. и гражданской войны на древнеримскую действительность III в. н. э. Эти авторы пытаются найти параллели не только отдельным сюжетным линиям, но и конкретным историческим персонажам, называя фамилии известных российских исторических деятелей в качестве прототипов античных политиков. Мотивируя свои предположения тем, что любой человек, пройдя сквозь ужасы междоусобной войны и оказавшись в вынужденной эмиграции, впоследствии неминуемо будет компенсировать полученную психологическую травму своей творческой деятельностью, они относят все научные открытия русского антиковеда, сделанные им на Американском континенте, на счёт впечатлительности его бурной натуры. При этом личные качества М.И. Ростовцева, особенности его характера прописываются каждый раз с акцентом на его «типичную русскость», которой, как известно, холодная рассудительность несвойственна.
Вторая версия (Б.Д. Шоу, тот же М. Вес в отдельных работах) представляет собой несколько смягчённый вариант. Внешний контекст научной деятельности М.И. Ростовцева и здесь продолжает играть главенствующую роль при оценке крупнейших трудов этого автора, однако понимается он не столь узко. В данном случае учитываются такие факторы, как социальное происхождение антиковеда, его политические убеждения (членство в кадетской партии). Вероятно, попытки найти ответы на поставленные историографами вопросы в точке пересечения этих контекстов оказались бы плодотворными. Однако их детальная проработка не велась (за исключением одной из работ М. Веса, в которой голландский учёный достаточно подробно проследил социальные корни М.И. Ростовцева), и всё осталось лишь на уровне благих пожеланий. Тем не менее, сам факт наличия этой версии свидетельствует о том, что западными учёными осознавалась однобокость позиции, согласно которой лишь революция и эмиграция послужили творческим и эмоциональным катализатором научной деятельности русского антиковеда.
При этом имеет принципиальное значение тот момент, что всех западных специалистов, так или иначе пытавшихся обратиться к анализу научного наследия М.И. Ростовцева, связывало одно общее устойчивое убеждение, восходящее к А. Момильяно, будто бы русский антиковед состоялся как учёный именно благодаря своей эмиграции в США. Якобы только здесь ему были предоставлены все условия для плодотворной работы, включая финансирование масштабных археологических раскопок в Дура-Европос, а также регулярных поездок в Старый Свет с исследовательскими целями, что и позволило ему в итоге создать многотомные социально-экономические истории Римской империи и эллинистического мира, принесшие ему всеобщее признание. Совершенно очевидно, что западные историографы при этом абсолютно игнорируют тот факт, что М.И. Ростовцев ко времени своей вынужденной эмиграции уже был полностью сложившимся ученым и имел широкое международное признание, выразившееся в присуждении ему звания академика Берлинской академии наук (главного на тот момент центра изучения истории древнего мира), в многочисленных публикациях в иностранных периодических изданиях, в восторженных откликах о нём зарубежных коллег. Напомним, наконец, что именно всеобщее признание русского учёного одним из ведущих специалистов в области антиковедения позволило ему относительно легко устроиться на преподавательскую работу сначала в Висконсинском, а затем и в Йельском университетах. Отметая все эти соображения, западные исследователи как бы освобождают себя от необходимости обращаться к трудам М.И. Ростовцева, написанным в России: они усиленно пытаются создать впечатление, что идеи, высказанные им в SEHRE и SEHHW, родились уже в Америке практически с нуля, как будто бы в 1917 г. учёный начал новую жизнь. Возможно, это была сознательная позиция, но, скорее, причина коренится в том, что западные историографы считали ненужным осваивать ранние работы М.И. Ростовцева либо вследствие языкового барьера, либо не рассчитывая найти в них что-нибудь интересное.
В третьей главе «Освоение исторической концепции М.И. Ростовцева российской историографией» рассматриваются работы отечественных учёных, посвящённые изучению творчества М.И. Ростовцева; определяются сходства и различия в подходах к его интерпретации, имеющие место в зарубежной и отечественной историографии; поднимается вопрос о вторичности российской историографии по данному вопросу в сравнении с зарубежной исторической наукой.
Отечественная историография творчества М.И. Ростовцева по ряду принципиальных вопросов идёт в фарватере зарубежной науки, автоматически дублируя выводы, которые были сделаны за полвека иностранными исследователями. Представляется, что это результат того пути, который прошла советская историография за семьдесят лет своего существования. Изучение творчества учёного, оказавшегося в эмиграции сразу же после октябрьской революции 1917 г., имевшего к тому же самое непосредственное отношение к кадетской партии и активно выступавшего в первые послереволюционные годы в зарубежной прессе с обличительными публицистическими статьями в адрес новой, советской власти, неминуемо должно было оказаться под запретом. Да и сами теории М.И. Ростовцева совершенно не вписывались в марксистскую парадигму исторического знания. Результатом подобных установок явилось многолетнее умалчивание о выдающемся коллеге, прерванное кратким упоминанием о нём в «Очерках истории исторической науки в СССР», причём в сугубо негативном ключе: как об одном из самых реакционных буржуазных исследователей древней истории, склонному к тому же в сильной степени к «модернизаторству». Постепенно такой жёсткий подход к его научному наследию смягчался, появились очерки об учёном в справочной и учебной литературе, однако полноценных работ, посвящённых М.И. Ростовцеву, вплоть до периода «перестройки», в нашей стране не было.
Смена политического курса в России повлекла за собой возрождение интереса к достижениям дореволюционной исторической науки, что предопределило особое внимание к личности М.И. Ростовцева. Эта преувеличенная акцентуация именно на личности ученого, имевшего столь яркую и драматичную биографию, оказалась крайне актуальной и востребованной как профессиональным сообществом, так и обществом в целом. Об этом свидетельствуют такие факты, как присуждение Государственной премии Российской Федерации коллективу авторов, работавших над составлением сборника «Скифский роман», посвящённого М.И. Ростовцеву, появление новой рубрики «Из истории науки» в журнале «Вестник древней истории», в которой на протяжении десятка лет как раз и публиковались на регулярной основе материалы, вошедшие впоследствии в сборник. Однако указанные процессы имели и свою негативную сторону. Сосредоточившись на биографической составляющей жизненного пути М.И. Ростовцева и намного обойдя в этом своих западных коллег, российские учёные не вникли глубоко в эволюцию его научных взглядов и доверились мнению своих зарубежных коллег. В результате уже отмеченные нами историографические стереотипы в отношении творчества М.И. Ростовцева прочно вошли в арсенал отечественной историографии. Исключениями можно считать лишь цикл работ омского исследователя С.Б. Криха, а именно его кандидатскую диссертацию и последовавшую за ней монографию, в которых он проанализировал SEHRE и ряд других эмигрантских трудов русского учёного, а также отдельные, весьма ценные, догадки В.Ю. Зуева, высказанные им в процессе систематизации рукописного наследия М.И. Ростовцева.
Соответственно, отмечая вклад, который внесла российская историография в изучение биографии своего выдающегося соотечественника, мы не можем говорить о предпринятых ею усилиях в плане углублённого анализа его научного наследия. В то же самое время, учитывая обусловленность западной (и, по сути, единственной) историографической традиции нежеланием обращаться к ранним трудам М.И. Ростовцева, мы вправе утверждать, что именно дореволюционный период творчества крупнейшего русского антиковеда, является ключом к пониманию смыслов его оригинальных исторических концепций.
В четвёртой главе «Начальный этап научного творчества М.И. Ростовцева. Дискуссия 1900 года по социально-экономической истории древнего мира в отечественной историографии» проводится историографический анализ ранних трудов М.И. Ростовцева по социально-экономической проблематике. Особое внимание при этом уделяется его участию в общеевропейском обсуждении концепций К. Бюхера и Эд. Мейера, составной частью которого можно считать дискуссию 1900 г., развернувшуюся в российском научном сообществе вокруг монографии И.М. Гревса о римском землевладении. В этом контексте исследуется изначальная позиция учёного по вопросу о социально-экономическом развитии человечества.
Решительно отмежёвываясь от крайних позитивистских представлений об историческом процессе и следуя новейшим теоретико-методологическим тенденциям, рождавшимся в начале XX в. в европейской исторической науке, М.И. Ростовцев сумел сформулировать свою индивидуальную позицию в интерпретации прошлого, которая была полемически заострена против позитивистского пренебрежения методологией и натуралистического видения истории. Это позволило М.И. Ростовцеву по-новому подойти к изучению социально-экономической истории античности. Главным в теории исторического познания для него стало утверждение, что прошлое является историей, а не мертвой хроникой, лишь постольку, поскольку оживляется мыслью историка. Историк же обращается к прошлому всегда под воздействием потребности своего времени и в этом смысле всякая история современна.
М.И. Ростовцев полагал, что человечество в своём социально-экономическом развитии прошло два совершенно равнозначных цикла. Первый из них представлен античностью, которую он призывал рассматривать как единое целое, не ограничиваясь углублением в какой-либо один, кажущийся «наиболее важным» период, так как такой подход заведомо приводит к определённым интеллектуальным аберрациям (так называемая «всеантичная точка зрения»). Второй цикл начинается в средние века и продолжается вплоть до современности. Соответственно, древний мир пережил все этапы становления капиталистического уклада экономики, достигнув его наивысшего пика, характеризуемого термином «народное хозяйство» с присущим ему широким товарооборотом на географическом пространстве всей тогдашней ойкумены (причём происходило это дважды – в эпоху эллинизма и в период римского принципата), а затем вновь возвратился на низшую ступень хозяйства «домового» с крайне неразвитой экономикой, с производством, ориентированным исключительно на внутреннее потребление.
Надо отметить, что в своих взглядах он оказался совсем не одинок: с теми или иными оговорками его доводы оказались приняты весьма крупными представителями российской исторической науки того времени – Н.И. Кареевым и Ф.Ф. Зелинским. А вот как раз его единственный противник из отечественных учёных – И.М. Гревс оказался в изоляции, так как сторонников своим взглядам не нашёл. Однако следует подчеркнуть, что из всех участников дискуссии активно продолжил свои исследования только М.И. Ростовцев. Ф.Ф. Зелинский вернулся к изучению античной культуры, а Н.И. Кареев – к более близкому ему европейскому новому времени. При этом принципиально важно, что, посвятив всё первое десятилетие XX в. изучению восходящей части античного цикла, М.И. Ростовцев высказывал твёрдую уверенность в невозможности в данное время обратиться к его нисходящей части, так как современность ещё не позволяет провести с ней необходимые параллели.
Глава пятая «Трансформация теоретико-методологических воззрений М.И. Ростовцева в дореволюционной российской историографии» посвящена исследованию изменений и авторских корректировок, вносившихся М.И. Ростовцевым в свою теорию социально-экономического развития древности на протяжении всего доэмигрантского периода его научной деятельности. Подробно рассматриваются лекционные курсы учёного по истории Рима, выясняется их значение как экспериментальной площадки в процессе формирования им сквозной теории развития античного мира. Определяется место в этом процессе работ о римском колонате. Рассматривается вариант теории социально-экономического развития древности, сложившийся у М.И. Ростовцева на момент вынужденной эмиграции из России в 1918 г.
Проведённый нами анализ доэмигрантского научного творчества М.И. Ростовцева показал, что учёный стал задумываться о причинах глобального социально-экономического кризиса, охватившего Римское государство в III в. н. э. и ставшего началом его коллапса, в период интенсивной работы над проблемой происхождения колоната. Именно в рамках исследований о колонате и в последних доэмигрантских лекциях М.И. Ростовцев формулирует теорию об антагонизме города и деревни в древнем Риме, погубившем в итоге античную цивилизацию, которая станет методологическим стержнем SEHRE. Это даёт нам право утверждать, что ядро и основные постулаты его концепции были выработаны значительно ранее октябрьского переворота и вынужденного отъезда из России, в эмиграции же они только приобрели свой законченный вид.
При этом следует признать, что М.И. Ростовцев всегда уделял большое внимание разработке теоретико-методологических оснований своих сочинений. В полном объёме это проявилось в его преподавательской деятельности, так как практически каждый курс своих лекций, посвящённых тем или иным периодам древней истории, он предварял обширным теоретическим введением. Уже в самых ранних работах антиковеда им были сформулированы воззрения, выходившие за рамки позитивистской парадигмы. Данная тенденция со временем только усиливалась. Выводы учёного о невозможности достичь полной объективности в историческом исследовании, восприятие исторического сочинения как субъективной конструкции учёного, неприятие идеи прогрессивного поступательного движения человечества позволяют нам анализировать его труды в контексте кризиса позитивизма. Немаловажно и то, что фактически с самого начала своей научной карьеры М.И. Ростовцев был озабочен вопросом актуализации истории античности, что стало стимулом для оформления его воззрений в отношении реформирования системы классического образования в Российской империи. Именно здесь нам видится фундамент его сознательного, методологического презентизма, когда связь прошлого и настоящего подчёркивается с чрезмерной настойчивостью, а прямые параллели между различными эпохами становятся постоянным спутником любого исследования.
В заключении подводятся итоги работы и предлагаются исследовательские выводы.
Обращение к ранее практически не исследовавшемуся историографическому материалу, как и ожидалось, дало свои положительные результаты. Нам удалось выяснить, что М.И. Ростовцев с самого начала своей научной карьеры был склонен к теоретическому и философскому осмыслению тех конкретно-исторических сюжетов, которые попадали в поле его пристального внимания. К тому же, ведя активную преподавательскую деятельность, он был постоянно озабочен актуализацией занятий античностью в то время, когда это становилось всё менее популярным. Творческие поиски привели его на путь презентизма, согласно которому только проблемы современности оказывают решающее влияние на процесс выбора историком тем для исследования и на его интерпретацию событий прошлого. Приверженность этому новому методологическому направлению требовала от М.И. Ростовцева определённой смелости, так как неизбежно вела к разрыву с предшествующей традицией историописания. Презентизм правомерно рассматривать как предшественника конструктивизма, поэтому на фоне исторического знания своего времени он выглядел как методологически сильная позиция.
Таким образом, не отрицая в принципе сам факт определённой зависимости историка от обстоятельств его времени, мы, тем не менее, не вправе представлять всё его творчество как прямое некритическое перенесение окружающей действительности на эмпирический материал прошлого. Подобный подход сознательно примитивизирует работу историка и ставит под сомнение рациональное начало его деятельности. М.И. Ростовцева, столь упорно обвиняемый своими коллегами в «грехе» модернизации, на самом деле разделял характерное для европейской интеллигенции межвоенного периода ХХ в. ощущение кризиса современной культуры, что не мешало ему создавать свои труды, воплощая в них новый стиль историописания. Экспериментируя в области методологии, он стремился само антиковедение сделать максимально актуальным и доступным для современников. Эту цель он ставил перед собой и в России, и в вынужденной эмиграции – его интеллектуальная мотивация нисколько не менялась, несмотря ни на какие жизненные перипетии.
Историографы слишком много внимания уделяли его дружеским связям, политическим предпочтениям, социальному происхождению, не концентрируясь на перипетиях его творчества во всей полноте, не считая необходимым тщательно изучить, прежде всего, эволюцию его взглядов на социально-экономическую историю древности, что и привело к весьма искажённой интерпретации научного вклада русского антиковеда в историческую науку. Между тем, именно идеи, рождённые на российском этапе научной деятельности М.И. Ростовцева, стали интеллектуальным каркасом для тех теорий, которые он вынес на суд мировой научной общественности в период вынужденной эмиграции и которые сделали его классиком исторической науки XX в.
Основные положения диссертации
отражены в следующих публикациях:
Публикации в ведущих рецензируемых журналах, рекомендуемых перечнем ВАК:
- Историк М.И. Ростовцев: научный успех эмигранта / П. А. Алипов // Новый исторический вестник. – 2009. – № 1(19). – С. 128–133. (0,4 п. л.)
Прочие публикации:
- Лекции по истории древнего Рима М. И. Ростовцева (теоретико-методологический аспект) / П. А. Алипов // Antiquitas Iuventae : сб. науч. тр. студентов и аспирантов. – Саратов : Изд-во «Наука», 2007. – Вып. 3. – С. 280–291. (0,6 п. л.)
- Зарождение концепции древнеримского капитализма в трудах М. И. Ростовцева (1870–1952) / П. А. Алипов // Россия и мир в конце XIX–начале XX века : материалы всеросс. науч. конф. молодых учёных, аспирантов и студентов. – Пермь : [Изд-во Пермского ун-та], 2008. – С. 68–71. (0,25 п. л.)
- Формирование традиционного представления о М. И. Ростовцеве в зарубежной историографии 50-х гг. XX в. / П. А. Алипов // Международная научная конференция молодых учёных «Наука и образование – 2008». Труды междунар. науч. конф. молодых учёных 25–26 апреля 2008 г. Ч. III. – Астана : [Изд-во ЕНУ им. Л.Н. Гумилёва], 2008. – С. 16–18. (0,26 п. л.)
- Новые историографические источники о творчестве М. И. Ростовцева / П. А. Алипов // Власть–общество–личность в истории России : материалы Всерос. (с междунар. участием) науч. конф. молодых учёных. Смоленск, 28–29 ноября 2008 г. – Смоленск : Изд-во СмолГУ, 2008. – С. 415–420. (0, 42 п. л.)
- Русский опыт М.И. Ростовцева как основа его теоретической модели: к вопросу о рождении историографического клише / П. А. Алипов // Россия и мир в конце XIX–начале XX века: II: материалы Второй всероссийской науч. конф. молодых учёных, аспирантов и студентов (Пермь, Пермский гос. ун-т, 5–9 февраля 2009 г.). – Пермь : [Изд-во Пермского ун-та], 2009. – С. 140–143. (0,25 п. л.)
- Труды М. И. Ростовцева по истории древнего Рима в оценках англо-американской историографии конца 50-х–70-х годов XX века / П. А. Алипов // Вестник Пермского университета. Политология. История. – 2009. – Вып. 1 (8). – С. 86–91. (0,62 п. л.)
- Судьба теории Родбертуса–Бюхера в России: критика диссертации И.М. Гревса современниками / П. А. Алипов // Исторический ежегодник. 2009 : сб. науч. тр. / Институт истории СО РАН. – Новосибирск : Рипэл, 2009. – С. 37–46. (0,5 п. л.)
- Дискуссия 1900 г. о характере социально-экономического развития древнего мира: отзыв М. И. Ростовцева на диссертацию И. М. Гревса / П. А. Алипов // Россия и мир в конце XIX–начале XX века: III: материалы Третьей всероссийской науч. конф. молодых учёных, аспирантов и студентов (Пермь, Пермский гос. ун-т, 4–8 февраля 2010 г.). – Пермь : [Изд-во Пермского ун-та], 2010. – С. 6–9. (0,25 п. л.)
- Интерпретация М. Весом творческого наследия М. И. Ростовцева: опыт написания «персональной истории» / П. А. Алипов // Antiquitas Iuventae: сб. науч. тр. студентов и аспирантов / под ред. Е. В. Смыкова, А. В. Мосолкина. – Саратов : ИЦ «Наука», 2010. – Вып. 5. – С. 122–132. (0,57 п. л.)
- Некоторые тенденции развития антиковедения во второй половине XX в. (на материале критики М. И. Ростовцева) / П. А. Алипов // Древность и Средневековье: вопросы истории и историографии : мат. I. Всероссийской науч. конф. студентов, аспирантов и молодых учёных (Омск, 28–30 октября 2010 г.). – Омск : Изд-во Омского гос. ун-та, 2010. – С. 52–55. (0,15 п. л.)
[1] Rostovtseff M. The Social and Economic History of the Roman Empire. Oxford, 1926. (Рус. пер.: Ростовцев М.И. Общество и хозяйство в Римской империи. Т. I–II. СПб., 2000–2001).
[2] Научная полемика М.И. Ростовцева с И.М. Гревсом является одним из ключевых эпизодов в истории формирования его оригинальной концепции социально-экономического развития древнего мира и человечества в целом.
[3] Rostovtseff M. The Social and Economic History of the Hellenistic World. Oxford, 1941.
