Борьба с уголовной преступностью и обеспечение общественного порядка на северном кавказе (1917-1928 гг.)
На правах рукописи
Федоренко Сергей Александрович
Борьба с уголовной преступностью и обеспечение общественного порядка на Северном Кавказе
(1917-1928 гг.)
Специальность 07.00.02 – Отечественная история
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
доктора исторических наук
Москва – 2010
Диссертация выполнена в Академии сферы социальных отношений на кафедре общих гуманитарных и социально-экономических дисциплин
Официальные оппоненты:
доктор исторических наук, профессор
ершов Виталий Федорович
доктор исторических наук, профессор
звягольский Андрей Юрьевич
доктор исторических наук, профессор
семенов Александр Альбертович
Ведущая организация: Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова
Защита состоится 20 декабря 2010 г. в ___ часов на заседании диссертационного совета Д 212.154.01 при Московском педагогическом государственном университете по адресу: 117571 Москва, проспект Вернадского, д. 88, кафедра истории МПГУ, ауд. 817.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке МПГУ по адресу: 119992, ГСП-2, Москва, ул. Малая Пироговская, д.1.
Автореферат разослан 15 ноября 2010 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета Киселева Л.С.
I. Общая характеристика работы
Актуальность темы исследования определяется особым научно-теоретическим и практическим значением работы по осмыслению исторического опыта борьбы с уголовной преступностью и проявлениями асоциального поведения, адекватной современному уровню научного знания. В своей основе общественная и научная значимость данной проблематики обусловлена в первую очередь комплексом причин объективного порядка. Сегодня социальные ученые практически единодушны в том, что XX век стал временем усиления криминализации общественной жизни в различных регионах мира, в том числе в России.[1] Существенно возросший в последние годы общественный и научный интерес к истории борьбы государства с преступностью дополнительно усиливается также наличием комплекса нерешенных проблем подобного рода в Российской Федерации. При этом в их ряду исключительно важное место занимают вопросы обеспечения общественного порядка и режима законности на Северном Кавказе.
В условиях строительства основ правового государства, когда проблемы борьбы с преступностью выдвинулись для российского общества в число приоритетных, представляется особенно важным проанализировать и обобщить опыт борьбы с преступностью на Северном Кавказе, накопленный в условиях радикального обновления социально-экономического и политического строя страны, начатого революционными событиями 1917 года. Масштабные социальные потрясения, острое гражданское противостояние дали в это время мощный толчок росту преступности, обусловили изменение ее качественных характеристик. Заметим, что отмеченные процессы, в известной степени схожи с российскими проблемами постсоветской эпохи. С учетом этого, опыт правоохранительных органов, накопленный в годы революции и преодоления последствий гражданской войны в период нэпа, приобретает в современных условиях не только теоретическое, но и практическое значение.
Анализ состояния научной разработки проблемы, проведенный в первом разделе, показал, что, хотя она нашла отражение в отечественной историографии, тем не менее, нуждается в дополнительном изучении.
С учетом этого, в качестве объекта исследования автором избран многонациональный и поликонфессиональный северокавказский социум.
Предметом исследования является деятельность органов государственной власти и управления в сфере борьбы с преступностью и обеспечения общественного порядка.
Целью работы является изучение исторического опыта борьбы с уголовной преступностью и обеспечения общественного порядка на Северном Кавказе в 1917-1928 годах.
Исходя из поставленной цели, для более полного раскрытия темы нами были определены следующие задачи:
- выяснить степень научной изученности, источниковую базу проблемы, методологическую основу ее изучения и с учетом этого определить ее слабо разработанные аспекты и перспективы дальнейшего исследования;
- рассмотреть криминальные угрозы в повседневной жизни населения Северного Кавказа и специфику трансформации его правовой культуры;
- осмыслить исторический опыт борьбы с преступностью и обеспечения правопорядка в чрезвычайных условиях гражданской войны;
- выявить и охарактеризовать основные направления борьбы с политической и уголовной преступностью в условиях советизации Северного Кавказа;
- комплексно проанализировать особенности борьбы с экономическими и должностными преступлениями на Северном Кавказе в условиях нэпа;
- показать специфику борьбы за обеспечение правопорядка и модернизации правоохранительных органов в условиях отхода от принципов нэпа.
Хронологические рамки исследования охватывают период 1917-1928 годов. По характеру задач, стоявших перед государством в сфере борьбы с преступностью, а также методам их практического решения автор различает несколько специфических этапов: 1) этап широкомасштабной гражданской войны (1917-1920 гг.); 2) этап «малой» гражданской войны, отличавшейся в регионе особой ожесточенностью (1920-1922 гг.); 3) этап последовательной реализации новой экономической политики (1921-1926 гг.); 4) этап свертывания новой экономической политики (1927-1928 гг.).
Территориальные рамки исследования ограничены границами Северного Кавказа - региона, простирающегося от Нижнего Дона на севере до Главного Кавказского хребта на юге, и от Черного и Азовского морей на западе до Каспийского моря на востоке. В контексте современного административно-территориального деления России, он включает территории Краснодарского и Ставропольского краев, а также национальных республик – Адыгеи, Дагестана, Северной Осетии, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, Ингушетии и Чечни.
Анализ степени изученности проблемы и характеристика источниковой базы диссертации проведены в 1 разделе работы.
Научная новизна исследования определяется тем, что в нем, на основе обширного массива источников, осуществлено комплексное научное обобщение исторического опыта борьбы с уголовной преступностью и обеспечения общественного порядка на Северном Кавказе в 1917-1928 гг.
Исследованием установлено, что, инициированные революционными событиями 1917 г., масштабные процессы трансформации правовой культуры и роста асоциальных девиаций и преступности для основной части населения Северного Кавказа принадлежали к числу наиболее значимых на протяжение всего рассматриваемого периода. Формально легализованные курсом на новую революционную законность, криминальные модели поведения стали при этом не просто допустимыми, но и, в ряде случаев, жизненно-необходимыми. Деградацию системы правовых представлений человека в первую очередь усилил конфликт государства и значительной части традиционного общества, особенно, проводившаяся властями политика агрессивного атеизма.
Изученные материалы показали, что сформировавшаяся в условиях гражданской войны система морально-нравственных ориентиров нашла свое воплощение, с одной стороны, в простоте и необычайной жестокости преступлений, а с другой - в предельно упрощенной правоохранительной политике, в основном подчиненной решению задач подавления классового врага. Ввиду поглощенности сторон военными проблемами, политика в сфере обеспечения правопорядка основывалась на сочетании взаимодействия штатных и общественных органов. При этом, поскольку установка «белых» на примат традиционного права оказалась не жизнеспособной, они, как и большевики, встали на путь масштабных репрессивных мероприятий.
Автором установлено, что, перейдя в процессе советизации региона от упрощенно репрессивных мер к политике социалистической законности, большевики действовали крайне непоследовательно и избирательно. Ввиду ограниченности нэпа, категории права и закона так и не утвердились в жизни общества. В решающей степени это объясняется не столько последствиями эпохи гражданской войны, сколько партийным диктатом, а также слабостью сформированных в 1920-е гг. судебных и правоохранительных органов, стремлением власти сэкономить, переложить основную нагрузку в сфере борьбы с преступностью на само население, создававшиеся им иррегулярные отряды милиции по типу «самообороны» военного времени.
Документально установлено, что основные для северокавказских реалий 1920-х гг. криминальные угрозы, связанные с принявшим особенно широкие масштабы бандитизмом, а также ското- конокрадством, привлекали к себе должное внимание власти лишь после того, как возникала ощутимая угроза реализации ею повседневных управленческих, особенно фискальных функций. В то же время, органы правопорядка не смогли найти эффективных форм борьбы с растущей экономической преступностью, прежде всего, с многочисленными «злоупотреблениями», хищениями, должностными преступлениями, порожденными частичной реанимацией «частного капитала» в условиях огосударствленной экономики.
Исследование показало, что в условиях политически и экономически проблемного региона, испытывавшего острый недостаток специалистов, попытки оживить работу в сфере обеспечения правопорядка наталкивалось на отсутствие необходимых ресурсов. Тем не менее, решительный поворот краевых властей во второй половине 1920-х гг. к проблемам борьбы с уголовной преступностью принес несомненные положительные результаты. Данную тенденцию не удалось закрепить лишь из-за связанного с отходом от политики нэпа резкого усиления уголовно-политических репрессий, прежде всего, направлявшихся против «врагов народа», и последовавшего за этим нового роста криминальной активности населения.
Методологической основой диссертации явились теоретические положения, основанные на диалектико-материалистическом понимании исторических процессов и явлений. Автор следует научным принципам объективности и историзма, основанным на признании, с одной стороны, объективной обусловленности массовидных социальных феноменов, а с другой - вариативности исторического процесса. При этом он исходит из приоритета фактов, документальных свидетельств, требующего отказа от изначальной политической заданности, от разного рода догм и предубеждений. В процессе исследования использованы три группы методов: общенаучные, специально-исторические, методы смежных наук.
Научно-теоретическая и практическая значимость диссертации состоит в том, что в ней комплексно осмыслена деятельность государства по обеспечению общественного порядка и борьбе с преступностью в сложном в полиэтническом и этноконфессиональном отношении регионе в трудных условиях революции, гражданской войны и последующего восстановления страны на принципах новой экономической политики. Результаты исследования могут быть востребованы как исторической наукой, так и органами государственной власти и управления. Особый интерес они представляют в контексте определения основных ориентиров современной российской правоохранительной политики. В частности, они имеют непосредственное значение для совершенствования деятельности государства, направленной на стабилизацию ситуации на Северном Кавказе.
Материалы диссертации могут найти применение в ходе разработки специальных и факультативных курсов в вузах, в том числе, готовящих кадры для правоохранительной сферы, использоваться при написании обобщающих трудов, учебников и спецкурсов по истории советской России.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации изложены в научных публикациях общим объемом более 60 печатных листов. О результатах исследования автор докладывал на международных, всероссийских и региональных конференциях по проблемам российской истории, истории правоохранительных органов.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, шести разделов, заключения и списка источников и литературы.
II. основное содержание диссертации
Во «Введении» обосновывается актуальность, определяются цели и задачи исследования, его хронологические рамки, рассматриваются научная новизна и практическая значимость диссертации.
В первом разделе – «Историография, источники и методология изучения исторического опыта борьбы с уголовной преступностью и обеспечения общественного порядка на Северном Кавказе в 1917-1928 гг.» определены основные научные подходы к осмыслению проблемы, осуществлен анализ ее историографической и источниковой базы.
Исследование истории борьбы с асоциальными и криминальными проявлениями предполагает, с одной стороны, учет ее многовековой традиции, а с другой - обращение к новейшим достижениям гуманитарных наук, связанных с осмыслением феномена преступности.
В разделе показано, что задачи обеспечения общественного порядка принадлежали к числу наиболее значимых на протяжении всей истории человечества. При этом устойчивость асоциальных девиаций, как правило, связываемых с природой человека, долгое время обуславливала доминанту жестких решений. Вместе с тем, уже на исходе средневековья передовые мыслители пришли к выводу, что успех борьбы с преступностью невозможно обеспечить лишь уголовными репрессиями.[2] В последующем эти идеи были углублены в работах просветителей XVIII в. (Ш. Монтескье, Ч. Беккариа и др.).
Акцент на предупредительных, а не карательных мерах был воспринят и в России,[3] где в XIX-XX вв. сложилась собственная правовая традиция (Н.С. Мордвинов, А.П. Куницын, О.Г. Горегляд и др.), воспринимавшая задачу защиты общества от преступности как комплексную социальную проблему. Активизация ее изучения на широком историческом фоне (А.Ф. Кистяковский, М.Ф. Владимирский-Буданов, В.И. Сергеевич и др.), в итоге, обусловила постановку задачи кардинального пересмотра государственной правоохранительной политики.[4]
В существенно измененном виде она была воспринята и реализована в теории и политической практике большевиков, полагавших, что в «государстве трудящихся» исчезнут объективные причины преступности. В то же время другое базовое доктринальное положение большевизма состояло в том, что в отношении классовых врагов должны применяться более жесткие уголовные репрессии (А.Я. Эстрин, Е. Пашуканис и др.).
Показывая ограниченность подходов к исследованию преступности в советской России, автор полагает, что постсоветский период стал временем методологической неопределенности. В этих условиях историки стали более активно обращаться к достижениям смежных наук, что оказалось довольно продуктивным. Одновременно шло усвоение (отчасти, переработка) концепций, предложенных зарубежными историками. В такой ситуации стали очевидными элементы эклектизма в соединении разнородных идей.
Ввиду наличия различий в определении принципов, содержания и стратегических направлений деятельности в сфере обеспечения законности, автор опирался в своей работе на базовые принципы правового государства.
Историография. В историографическом обзоре проблемы, помимо работ, посвященных непосредственно истории борьбы с преступностью в 1917-1928 годах, автор дает общий анализ трудов дореволюционных ученых, отразивших наиболее существенные черты российской правовой традиции, а также рост преступности[5] (в том числе, на Северном Кавказе).[6]
В историографии проблемы определены два основных периода с существенно разнящимися доминирующими методологическими подходами - советский (до 1990-х гг.) и постсоветский (с рубежа 1990-х гг.).
Обсуждение вопросов обеспечения правопорядка в условиях развития российского демократического государства развернулось сразу после февраля 1917 года. Отличительной чертой появлявшихся в это время трудов стало выяснение вопроса о назревших либеральных изменениях уголовной политики и характере приоритетных преобразований в правоохранительной системе.[7] Однако победа большевиков обусловила усиление репрессивной направленности политики государства, прежде всего, нашедшей отражение в ликвидации имперских правовых норм и институтов.[8]
Лишь с постановкой задач перехода от чрезвычайных форм управления к конституционным, выяснение вопроса о приемлемых путях смягчения репрессивной практики вновь стало актуальным. Тональность многолетней дискуссии о принципах революционной законности, в частности, заданная письмом В.И. Ленина «О «двойном» подчинении и законности»,[9] статьями ряда видных большевиков,[10] показывает, что советская правоохранительная политика 20-х годов сохранила свои принципиальные карательные начала.[11]
В целом, советский период характеризуется снижением интереса к изучению проблем борьбы с преступностью. Тем не менее, в 1920-е гг. они получают довольно детальное освещение благодаря активной работе как отдельных исследователей (в том числе старой профессуры),[12] так и научных коллективов, исследовательских институтов.[13] Содержание большинства таких работ составляло обсуждение текущих политико-правовых проблем борьбы с преступностью и обеспечения правопорядка.[14]
С 1920-х гг. и на протяжении всего периода существования советского государства довлеющим в исследовании проблемы являлся политико-идеологический фактор. В силу этого преступность воспринималась главным образом как «пережиток» прошлого и одна из форм классовой борьбы свергнутых эксплуататоров, что, соответственно, отражалось и на понимании задач, стоявших перед государственными структурами.[15] В свою очередь, идеализация советской правоохранительной политики обусловила принципиальное противопоставление дореволюционной и советской преступности.[16] Забегая вперед, следует заметить, что такой подход с точки зрения эффективности научных исследований оказался деструктивным.
Необходимо также отметить, что, по мере роста «закрытости» проблем борьбы с преступностью для исследователей, отличительной особенностью периода стала также их преимущественная переориентация на вопросы теории правоохранительной политики, показ особенностей советской модели. Эта ее черта осталась доминирующей и в дальнейшем.[17]
Характерной чертой 1920-х гг. стало также появление богатой литературы, исследующей проблемы модернизации правоохранительных органов, оптимизации их системы.[18] Наиболее значительный массив исследований при этом был связан с разработкой истории милиции и уголовного розыска.[19] Заметим, однако, что работы по истории органов правопорядка, как правило, посвящались юбилейным датам, а их содержание носило преимущественно описательный характер. Параллельно с этим все большее место среди публикаций занимали работы агитационного плана.[20]
Для понимания ментальности населения, особенностей восприятия работников органов правопорядка в общественном сознании некоторое значение имеют также произведения писателей 20-х годов.[21]
В целом, в условиях нэпа, исследователи – в основном практические работники сферы правоохраны активно обсуждали стоявшие перед ними задачи, возможные реорганизации. Однако с переходом к форсированному строительству социализма и усилением репрессивной активности государства, в СССР началось свертывание системных исследований. На передний план в это время вышли публикации, посвященные проблемам партийного руководства органами правопорядка.[22]
Применительно к исследуемому региону специальные работы по истории борьбы с преступностью в 1920-е гг. фактически отсутствовали. В основном указанная проблематика нашла свое отражение в периодической печати. Ценные сведения содержались также в работах общего плана, посвященных истории гражданской войны и периоду нэпа.[23] Основной интерес здесь представляют публикации, освещающие различные аспекты борьбы с контрреволюцией. В частности, обширный материал о работе милиции содержали труды по военной истории.[24]
Ситуация изменилась в 1930-е гг., когда советская правоохранительная политика стала предельно закрытой от общества. Вплоть до середины 1950-х годов ценные в аналитическом и фактическом плане работы в СССР были редки.[25] На данном фоне более выигрышно выглядели зарубежные публикации, обличавшие реалии советской правоохранительной политики. [26]
Новый этап в развитии историографии проблемы был связан с эпохой «оттепели». Характер политического строя СССР предопределил основное внимание авторов к политике партии в сфере охраны правопорядка,[27] а также к ведомственной истории. [28] Само общество, в том числе и в российской провинции, рассматривалось лишь как объект их активности. Нужно признать, что эти направления исследований определяли облик советской историографии и в последующем. В многочисленных работах, посвященных истории отдельных органов был введен в научный оборот обширный массив документов.[29] При этом особенно активно учеными изучалась история советской милиции.[30] Отметим также, что в ряде работ получила освещение правоохранительная деятельность, осуществлявшаяся в 1917 г. Временным правительством.[31] Пристального внимания в данном плане заслуживают основательные работы Е.А. Скрипилева.[32]
Тем не менее, в целом, «закрытость» фондов правоохранительных органов в указанный подход максимально затруднила исследователям получение объективной информации. Укажем также, что лишь в немногих работах предпринималась попытка комплексно рассмотреть эволюцию правосознания россиян и борьбу с криминалитетом. В данном отношении особенно большой интерес представляли работы В. Курицына о сложном пути выработки государственной политики в сфере обеспечения законности.[33]
Обращаясь к истории борьбы с преступностью и обеспечения общественного порядка на Северном Кавказе, нужно признать, что данная проблематика также разрабатывалась в основном в контексте формирования правоохранительных структур.[34] Причем ее характеризует фрагментарность, наличие обширных лакун в освещении как истории органов правопорядка Ставропольского края и большинства национальных республик, так и истории отдельных ведомств, прежде всего, суда и прокуратуры.
Недостаток специальных исследований обусловил обращение к работам, в основном косвенно рассматривающим тему. Прежде всего, это содержащие некоторые фрагментарные сведения по вопросам обеспечения правопорядка и борьбы с преступностью исследования, посвященные периоду установления Советской власти в регионе, истории борьбы с контрреволюцией.[35] Наряду с этим, освещение правоохранительной проблематики шло в общем контексте воссоздания истории отдельных субъектов федерации,[36] региональных партийных и комсомольских организаций,[37] процессов организации и деятельности органов власти и управления,[38] национально-государственного строительства,[39] эволюции северокавказского аграрного социума и истории аграрных отношений.[40]
В целом, характеризуя литературу советской эпохи, следует отметить ее ценность в плане накопления фактического материала.
Современный период в развитии отечественной историографии начался с рубежа 1990-х годов. Его отличает, прежде всего, значительный рост числа как научных, так и публицистических работ по проблеме, авторами которых являются профессиональные историки, юристы и др. В контексте изменения исследовательских парадигм в изучении предвоенной советской истории,[41] а также проблем эволюции уголовной преступности в условиях зарождения процессов глобализации,[42] произошло переосмысление прежних оценок правоохранительной практики.[43]
На качественно новый уровень вышли традиционные исследования по истории правоохранительных и судебных органов. В принципе, как и прежде, более активно учеными разрабатываются вопросы истории милиции и органов государственной безопасности.[44] Вместе с тем, заметный прогресс достигнут также в освещении истории прокуратуры, юстиции, суда.[45] В частности, отметим труды В.А. Букова, на широком документальном материале исследующего феномены революционного правосудия и правосознания.[46]
Ряд ученых обратили внимание на специфику социально-политической среды раннего советского общества, политико-правовые установки власти в сфере борьбы с преступностью. Причем они склоняются к тому, что в условиях острого гражданского противостояния население было объективно вынуждено вести борьбу с государством.[47] Соответственно, основное внимание многие авторы перенесли на анализ участия органов правопорядка в проводимой большевиками репрессивной политике.[48] В немалой степени здесь сказалось влияние зарубежных историков.[49] Вместе с тем, более активно в рассматриваемый период разрабатываются и проблемы истории отечественной преступности, в т.ч. профессиональной.[50]
Успешно изучаются также проблемы организации правоохранительной деятельности и борьбы с преступностью на Северном Кавказе. В частности, существенные успехи достигнуты в изучении истории противодействия криминалитету органов милиции, госбезопасности и пенитенциарных учреждений Краснодарского края.[51] Настоящий прорыв произошел в исследовании истории правоохранительных органов Дагестана,[52] а также истории милиции Карачаево-Черкессии.[53]
На основе обобщения новых данных исследователям удалось получить интересные результаты. В частности, В.В. Нечепуренко обоснован вывод о том, что вопреки необходимости усиления кадрового потенциала милиции Кубано-Черноморья, в условиях нэпа произошло столь значительное ее сокращение, что она не могла вполне эффективно бороться с криминалом.[54] А.С. Минасов, систематизировав большой фактический материал, доказал, что, в ввиду слабости правоохранительных органов, их загруженности проблемами текущего администрирования, задачи борьбы с преступностью в регионе в значительной степени были переложены на местное население.[55]
Довольно богатый фактический материал, характеризующий особенности асоциальных девиаций и преступности на Северном Кавказе содержат также работы, посвященные анализу повседневной жизни населения региона.[56]
В разделе осуществлен также анализ источниковой базы работы, включающей комплекс опубликованных и архивных документов и материалов. Среди открытых публикаций основное значение имели партийно-государственные документы,[57] публиковавшиеся в продолжающихся изданиях[58] и отдельных сборниках[59] нормативно-правовые акты. Немалый интерес представляют также ведомственные документы (отчеты, материалы съездов, совещаний и пр.),[60] раскрывающие текущие правоохранительные проблемы в РСФСР и на Северном Кавказе. Нормативные акты 1917-1928 гг. по уголовно-правовой тематике позднее печатались также в специальных сборниках.[61]
Особенно представительный и богатый по содержанию блок источников образуют многочисленные сборники документов по истории отдельных правоохранительных органов.[62] При этом имевшая место в 1920-80-е гг. тенденциозность в подборе документов, позволяет архивистам и ныне вводить в научный оборот все новые ценные материалы.
Важное источниковое значение имеет мемуарная литература.[63]
Документальную основу работы существенно дополнила периодическая печать. Автором использованы центральные («Правда», «Известия» и пр.) и местные издания («Красное знамя», «Красный Дагестан» и пр.), ведомственная пресса («Еженедельник ЧК», «Суд идет!» и т.д.).
Основу исследования составили архивные документы. Прежде всего, базовое значение имеют материалы СНК РСФСР (Ф. 130), ВЦИК (Ф.1235), НКВД РСФСР (Ф. 393), ряда других фондов Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ). Здесь отложились документы о политике государства в сфере борьбы с преступностью. В Центральном архиве Федеральной службы безопасности Российской Федерации (ЦА ФСБ РФ) изучались документы, характеризующие деятельность органов ВЧК-ОГПУ.
В Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) исследовались материалы ЦК ВКП (б) (Ф.17), фондов областных Бюро ЦК РКП(б) - Юго-Восточного (Ф.65), Кавказского (Ф.64).
Полезную информацию о событиях военного времени автор извлек из фондов Российского государственного военного архива (РГВА).
В работе широко использовались документы архивов Северного Кавказа, прежде всего, краевых архивохранилищ - Центров документации новейшей истории Краснодарского (ЦДНИКК) и Ставропольского (ГАНИСК) краев, а также их Государственных архивов (ГАКК и ГАСК). Наряду с этим изучены документы республиканских архивов - Национального архива (НАРА) и Хранилища документации новейшей истории (ХДНИ НАРА) Республики Адыгея, Центра документации новейшей истории (ЦДНИ КБР) и Центрального государственного архива (ЦГА КБР) Кабардино-Балкарской республики, Центрального государственного архива (ЦГА РСО-А) и Центра хранения документации (ЦХД РСО-А) Республики Северная Осетия – Алания, Государственного архивохранилища Карачаево-Черкесской республики (ГА КЧР), Центрального государственного архива Республики Дагестан (ЦГА РД). Здесь изучались материалы органов власти, правопорядка, фонды личного происхождения. Ценные документы выявлены в информационных центрах Краснодарского (САФ ИЦ ГУВД КК) и Ставропольского (ОСФ и РИЦ ГУВД СК) ГУВД, архиве МВД Дагестана.
В целом, использование указанного комплекса источников составило основу исследования, позволило автору решить его основные задачи.
Во втором разделе - «Криминальные угрозы в повседневной жизни населения Северного Кавказа и трансформация его правовой культуры (1917-1928 гг.)» осуществлен комплексный анализ эволюции правосознания регионального социума под влиянием революционного обновления России.
В разделе показано, что устойчивые негативные тенденции в развитии криминогенной ситуации на Северном Кавказе формировались в течение длительного времени, причем смена ориентиров правосознания диктовалась характером модернизации пореформенной эпохи. С нарастанием деструктивных явлений в сфере общественной нравственности, расширялась социальная база, качественно менялся состав преступников.[64] Нравственное лицо общества характеризовал рост насильственной и корыстной преступности, тяжких и особо тяжких уголовных преступлений.[65] На завершающем этапе Первой Мировой войны, несмотря на усиление полицейского контроля (в т.ч. высылку «неблагонадежных лиц») и введение в регионе военного положения, эти изменения получили значительное ускорение. Помимо роста уголовной преступности, углубления конфликта казаков и горцев, реальностью стали массовые волнения, акты вооруженного сопротивления решениям властей. [66]
Революционные события 1917 года и гражданская война закрепили начатое войной «дичание нравов». Ухудшение материального положения населения, рост его мобильности (к примеру, к октябрю 1917 г. на Северном Кавказе в армию призвано 377 100 человек),[67] нарастание вооруженного противостояния вели к разрушению основанных на религиозном восприятии традиционных правовых норм и возникновению хаотических неадаптивных форм правовой культуры. Несмотря на относительно большую стабильность ситуации в регионе, здесь также получили широкое развитие превратившиеся в важнейший аспект военного конфликта антиправовые, криминальные действия массы людей.
Изменив жизнь и само сознание обывателей, война девальвировала традиционные правовые и этические ценности, привела к распространению представлений, связанных с культом насилия, вседозволенности, доминантой личных корыстных интересов. Прежде недопустимые поступки приняли обыденный характер и стали частью повседневной жизни.
Крайне негативное влияние на общественное сознание оказало полное отрицание прежних правовых норм большевиками. Несмотря на стремление лидеров Белого движения Юга России действовать на «твердых началах … уважения к закону и авторитету власти, и на духе повиновения»,[68] в его рядах также стали нормой «насилие, порки, грабежи, пьянство, гнусное поведение начальствующих лиц на местах, безнаказанность явных преступников».[69] В целом, в годы войны преступления стали неотъемлемой чертой деятельности и различного рода властных структур, и бесконтрольных территорий, свободных от всякой организованной власти – целых анклавов «дезертирства, дебоширства и просто разнузданного разбойничества».[70]
В разделе показано, что гражданская война, как своего рода война криминализированных миров, не только сделала преступление почти нормой, но и придала ему отчетливо классовый оттенок, в силу которого криминальные акции против враждебного класса не воспринимались как антиправовые. Вся система морально-нравственных норм приобрела политизированно-дихотомичный характер: «У многих слагалась особая психология, создавшая двойную мораль, одну в отношении к своим, другую к чужим».[71]
Это наложило неизгладимый отпечаток и на эпоху нэпа, формально прошедшую под лозунгом социалистической законности. В условиях затянувшегося выздоровления общества, как власть, так и значительная часть населения были склонны к анархистским и преступным действиям, как к продолжению силовой практики революционной эпохи. Это обусловило сохранение устойчиво высокого уровня асоциальных девиаций, преступности. В частности, настоящим бичом 1920-х гг. стали пьянство и стимулированное им хулиганство. Одной из форм социального протеста было резкое увеличение корыстных преступлений, в том числе направленных против новой буржуазии. Уголовная статистика показывает наличие в массе преступлений большой доли тяжких и особо тяжких.
В целом, в регионе проживания казаков и горцев «как более воинственных, если выразиться на старорежимном языке»[72] в 1920-е гг. сохранялась сложная оперативная обстановка, высокий уровень «политической» и общей преступности. Особенно непростая ситуация сложилась в горной местности, где борьба с бандитизмом и преступностью в значительной степени велась силами «заинтересованного населения».[73]
Новое осложнение криминогенной обстановки было связано с отходом государства в 1927-1928 гг. от принципов нэпа, нанесшим обществу мощный психологический удар. Успев привыкнуть к известным правовым гарантиям, оно вдруг обнаружило, что их больше не существует: «Середняк видит: его вызывают в стансовет как кулака, его хозяйство обыскивают, как и у кулака, он, таким образом, попадает в категорию тех, против кого власть борется».[74] Репрессивная активность государства привела население в крайнее замешательство, стала причиной распространения всевозможных слухов (о готовящейся войне, предстоящем голоде и пр.). Его также дезорганизовало чередование в политике власти периодов «нажима» и преодоления «перегибов».
В заключение раздела автором показано, что беззакония рождали сопротивление, углубляли конфликт власти и общества.
В третьем разделе – «Исторический опыт борьбы с преступностью и обеспечения общественного порядка на Северном Кавказе в годы гражданской войны (1917-1920 гг.)» исследована специфика противодействия преступности в чрезвычайных условиях военного времени.
В разделе показано, что к 1917 г. проблема безопасности в регионе стояла весьма остро. Здесь скопилось большое количество беженцев, мигрантов, военнопленных, выросла уголовная преступность. На состоянии законности крайне негативно сказались процессы ликвидации имперских органов. В частности, в Ставрополе с созданием милиции были уволены все чины полиции.[75] Таким образом, профессионалов сменяли дилетанты, не способные контролировать ситуацию, а сами органы правопорядка вовлекались в политическую борьбу. К примеру, на Кубани весной 1917 г. большевики предложили, опираясь на рабочую милицию, сделать Екатеринодарский Совет основным органом власти в городе. И лишь сам Совет отверг эти планы.[76]
В условиях углубления кризиса относительную стабильность ситуации обеспечивала лишь устойчивость требовавших «порядка» традиционных институтов (в национальных областях - родовые структуры, в казачьих – войсковые). [77] К примеру, в июле 1917 г. Кубанское войсковое правительство закрепило свои правила применения постановления Временного правительства о милиции, которыми помощники атаманов назначались начальниками милиции в отделах, а помощники станичных атаманов – старшими милиционерами.[78]
Процессы деградации системы правопорядка ускорились после Октября 1917 года. При этом власти, сталкиваясь с очередной криминальной волной, выражая намерение «мобилизовать все силы на борьбу с преступностью, не останавливаясь ни перед какими мерами, вплоть до расстрела на месте преступления»,[79] как правило, не были способны изменить ситуацию. В целом, служба в то время была крайне опасной и тяжелой, причем не обеспеченной в материальном плане. В контексте популистских «выборов» милиционеров, судей, задачи борьбы с преступностью зачастую оставались уделом не столько органов правопорядка, сколько отрядов самоохраны и «чрезвычаек». Так, в мае 1918 г. была создана ЧК в Пятигорске.[80]
В целом, ситуация на Северном Кавказе являлась предельно сложной. Доминировавшим здесь в первой половине 1918 г. большевикам эффективно обеспечить правопорядок, в принципе, не удалось. Это компенсировалось репрессиями. К примеру, Александровский уисполком 16 июля 1918 г. постановил: грабителей, воров, хулиганов расстреливать на месте; нетрезвых предавать суду; за распространение ложных слухов, агитацию против советской власти «преследовать беспощадным образом».[81] Особое значение репрессиям придавалось в армии, где их результаты оценивались Я. Полуяном как положительные («настроение армии улучшилось»).[82] Одной из наиболее драматических страниц войны в это время стали этнические чистки и акты межэтнического насилия. В частности, на фоне распространившихся «набегов» на соседей, в апреле-мае 1918 г. на Тереке съезд Советов юридически закрепил практику массовых выселений казачьих станиц.[83]
С захватом в 1918-1919 гг. большей части региона белыми, здесь стали создаваться новые структуры. В частности, важная роль отводилась военизированной полиции - государственной страже (апрельское положение 1919 г.). В городах учреждались части и участки во главе с приставами и участковыми надзирателями, в уездах - должности волостных надзирателей. Основные расходы на их содержание возлагались на городское самоуправление. В кризисной ситуации 1919 г. оформился курс на объединение сил правопорядка (в частности, политического сыска и угрозыска). В помощь страже в каждом учреждении создавались «роты порядка», с октября 1919г. в уездах формировались особые дружины для борьбы с бандитизмом.[84] Сложность обстановки толкала власть к использованию войск. Однако немалую роль в росте правового нигилизма сыграла и сама Добровольческая армия. Волна преступности захлестнула весь ее тыл: «Отдельные воинские чины грабят небольшими шайками, грабят целые воинские части, нередко при попустительстве, и даже с соизволения командного состава».[85]
Поскольку территории края постоянно переходили из рук в руки, ни у Советов, ни у деникинцев не хватало времени и сил на организацию органов правопорядка. В данной ситуации на местах обеспечение законности имело свои особенности, региональную специфику. Органы правоохраны создавались как местными властями, так и самим населением.[86] Нередко они активно участвовали в военных действиях, причем зачастую вносили в них ощутимую криминальную составляющую. Поскольку рост преступности в регионе достиг угрожающих масштабов, а уголовные элементы действовали практически демонстративно, к 1920 г. местная инициатива приобрела фактически ведущее значение. Причем это положение сохранилось и после победы большевиков.[87] Так, согласно выводу съезда горских начальников милиций 1920г., «милиция первоначально создавалась инициативой местных ревкомов вне зависимости от распоряжений и декретов Советского Правительства».[88]
В заключение, автором показано, что к 1920 г. преступность была важнейшим недооцененным фактором в жизни региона. По сути, на большей его части органы правоохраны отсутствовали. Не доверяя иррегулярным отрядам самообороны, большевики широко использовали для обеспечения порядка «интернационалистов» (корейцы, китайцы и пр.). [89]
В четвертом разделе - «Основные направления борьбы с политической и уголовной преступностью в условиях советизации Северного Кавказа (1920-1926 гг.)» комплексно рассмотрены приоритетные проблемы обеспечения правопорядка в 1920-е годы.
Сложное экономическое положение, пестрый этнический и социальный состав, мобильность населения, высокая концентрация участников бело-зеленых формирований, частые изменения административных границ обусловили крайне медленную и болезненную советизацию региона, высокий уровень преступности. Указанные факторы были усугублены многочисленными ошибками и перегибами, в частности, особых отделов ЧК, чья деятельность порождала массу «жалоб на незаконные действия и превышения власти». [90]
Несмотря на видимые успехи большевиков, уже весной-летом 1920 г. отмечалось ухудшение оперативной обстановки. Политика властей привела к мощному всплеску антибольшевистского движения и к утрате ими в 1920-1921 гг. контроля над основной частью региона. Весьма сложная ситуация сложилась как в преимущественно равнинных казачьих районах, где власти встали на путь «политической мести» казачеству, так и в горной местности, обеспечившей убежище остаткам белогвардейских формирований, разномастным вооруженным отрядам (дезертиры, уголовные банды и пр.). К тому же в горах сохранилась фактически полуфеодальная организация жизни. В 1921 г. местные власти отмечали, что в национальных районах «продолжает царить произвол крупных собственников, во всю ширь спекулирующих земельными участками и эксплуатирующих горскую бедноту».[91]
Необходимые условия для стабилизации обстановки возникли лишь после разгрома организованных антибольшевистских сил, в связи с переходом к нэпу и курсу на укрепление социалистической законности. Однако, несмотря на все усилия, улучшение криминогенной ситуации шло медленно. Мир для населения по-настоящему здесь так и не наступил. Наряду с «воровскими и грабительскими очагами еще николаевского времени», появилось много новых.[92] Как обыватели, так и сама власть испытывали все последствия уголовной стихии, которая, после некоторого спада (благодаря жестким мерам 1921-1922 гг.), по общему признанию, не обнаруживала тенденции к снижению.
Основное значение в регионе имели такие виды преступлений, как кражи, хищения, хулиганство, взяточничество, половые и пр. Горцы имели особое «предрасположение к воровству лошадей и скота, которые с течением времени вошли у них чуть ли не в обычай».[93] Примечательно, что имена и характер преступной деятельности главарей банд, отдельных преступников здесь были известны всем. Причем бандиты порой пользовались некоторым уважением из-за того, что не давали воровать из своего села, округа.[94]
Нищета населения, безработица множили массу недовольных, порождая периодические всплески преступности. В частности, с конца 1924 года вновь «замечается быстрый рост бандитизма» даже на Кубани.[95] Не на высоте в это время оказались милиция и уголовный розыск, с 1922-23 гг. переведенные на местный бюджет. В принципе, власти на местах не имели сил для борьбы с преступностью. Лишь с помощью центра они эпизодически проводили разовые кампании, осуществляли облавы, чистки, высылку «подозрительного» элемента.
В национальных республиках и областях Северного Кавказа 1922-1925 годы прошли под флагом упорной борьбы с бандитизмом, масштабы которого создавали условия для углубления межнациональной розни.[96] При этом власти активно использовали жесткие меры (заложничество и пр.), а также всемерно стремились привлечь к ликвидации бандитских групп рядовых жителей, задействовать силы местных отрядов самообороны. В результате масштабных чекистско-войсковых операций, к концу 1925 года наиболее крупные и организованные преступные группы, орудовавшие в национальных республиках Северного Кавказа, были ликвидированы. Вслед за этим, осенью 1926 г. была осуществлена грандиозная по своим масштабам операция по разоружению населения Дагестана. [97]
На фоне достигнутых успехов, в 1925-26 гг. даже была поставлена задача «приспособить УПК к бытовым особенностям жизни горских национальностей С. Кавказа».[98] При этом было установлено, что при задержании и аресте органами дознания горца на территории русского округа края они уведомляли об этом соответствующих областных прокуроров, требуя от них справки о судимости. При предании задержанных суду в национальные округа направлялась копия обвинительного заключения. Тот же порядок действовал в отношении русских, арестованных в национальных областях, что и было закреплено в «Положении о судоустройстве Северо-Кавказского края».[99]
Однако необходимо подчеркнуть, что наметившаяся на Северном Кавказе в 1925 - 1926 гг. стабилизация была крайне неустойчивой. Вспышки криминальной активности в его отдельных районах вновь и вновь заставляли власти возвращаться к решению данного рода задач.
В пятом разделе - «Борьба с экономическими и должностными преступлениями на Северном Кавказе в условиях нэпа (1921-1928 гг.)» изучен исторический опыт противодействия преступлениям, привлекавшим повышенное внимание государства в силу их особого значения.
В разделе показано, что, по мере углубления нэпа, преступная активность все более смещалась в сферу экономики. При этом значительное корректирующее влияние на нее оказала специфика советского строя. Пренебрежение правами собственности породило глубокий кризис законности в сфере экономической деятельности. Сохранение военно-коммунистических реликтов, экономическая незащищенность и бесправие остро осознавались в массах, в немалой степени стимулируя рост не только таких наиболее распространенных преступлений как кражи, но и других нарушений законности, отражавших скрытый протест против сложившегося порядка экономических отношений. В частности, период характеризовался устойчиво высокой конфликтностью в налоговой сфере. Характеризуя данную ситуацию, В.И. Ленин отмечал: «Взимание налога добровольно не пойдет, без принуждения мы не обойдемся».[100] В связи с ростом преступности в налоговой сфере, описи имущества, аресты, суды стали обычной картинкой повседневной жизни 1920-х гг. Внимание к данной теме было постоянным.[101] Однако нельзя не видеть, что излишне жесткое проведение фискальных кампаний стимулировало обострение криминогенной обстановки.
Как и в стране в целом, отличительной чертой периода в регионе стала актуализация задач борьбы с хозяйственными и тесно связанными с ними должностными преступлениями (удельный вес хозяйственных преступлений в судах возрос с 7,3% во втором полугодии 1922 г. до 32,4% в первом полугодии 1923 года).[102] Данная тенденция сохранилась и в последующем. По понятным причинам, более крупные хищения, хозяйственные и должностные преступления совершались в городах. На селе наиболее серьезным преступлением в сфере экономики являлось ското- конокрадство. Однако государство заметно усилило борьбу с конокрадами лишь с 1923-1924 гг., после осознания масштабов угрозы своим фискальным интересам.
После выделения уголовного розыска в отдельное подразделение (1922 г.), такие дела в основном направлялись именно туда. Милиция же сосредоточилась главным образом на делах о мелких преступлениях (кражи, самогонщина и т.д.) и нарушениях. К примеру, Баталпашинский РИК 7 июня 1926г. поручил милиции «воспрепятствовать перекупщикам скупать в базарные дни продукцию» и т.д.[103] В целом, кризис милиции и угро, нехватка кадров делали эти структуры менее значимыми, чем органы ОГПУ, Рабкрина.
В принципе, к 1924 г. положение в сфере борьбы с экономической преступностью удалось отчасти стабилизировать. Первая волна злоупотреблений прошла, и 1924-1926 гг. характеризовались стабильным развитием рыночных отношений. В данной связи, число хозяйственных и должностных преступлений устойчиво росло. В частности, большое увеличение давали дела по неисполнению обязательств по договорам с государственными и общественными учреждениями, по преступному использованию казенного имущества, растратам и т.д. Так, в 1924-1925 хозяйственном году по некоторым оценкам, число подлогов и растрат возросло более чем в 5 раз.[104] Изученные материалы показывают, что работа карательных ведомств велась в русле кампанейщины. Очередные партийные директивы рождали масштабные операции, к реализации которых подключались все органы правоохраны.
Примечательно и то, что частные предприятия в это время не получили должной защиты со стороны государства. К примеру, их имущество могло быть взято под охрану ведомственной милиции лишь в случаях их государственного значения.[105] К тому же, ведомственная милиция получила крайне незначительное развитие в национальных районах «по причине отсутствия на это средств у заинтересованных в этом учреждений и предприятий».[106]
В заключение в разделе обоснован вывод о постепенном накоплении органами правопорядка опыта борьбы с экономической преступностью в специфических условиях советского хозяйственного строя.
В шестом разделе - «Модернизация правоохранительной системы и борьба за обеспечение правопорядка на Северном Кавказе в условиях перехода к форсированному строительству социализма (1927-1928 гг.)» осмыслен характер деятельности органов провоохраны на закате нэпа.
В разделе показано, что с 1927 г. практика правоохранительной деятельности на Северном Кавказе обнаружила новые черты, обусловленные усилением ее классовой направленности. Данный курс стал реальностью уже в ходе избирательной кампании в Советы, прошедшей под лозунгом «кто-кого» и характеризовавшейся широким и планомерным использованием ОГПУ и милиции, как инструмента оптимизации избирательного процесса.[107] При этом вновь активизировалась высылка за пределы Северо-Кавказского края «неблагонадежного элемента».[108] На фоне начавшегося политического поворота, весьма показательными стали изменения в низовой судебной сети, где «выборы народных заседателей и уполномоченных земельных обществ дали в итоге выборов почти исключительно батрацкий и бедняцко-середняцкий их состав, чем обеспечивается в практике народных судов соблюдение революционной законности».[109] Таким образом, были заложены предпосылки для последующего ужесточения судебной практики.
Явившийся следствием снижения закупочных цен на сельхозпродукцию, хлебозаготовительный кризис 1927-1928 гг. окончательно переориентировал органы правопорядка на приоритетное решение задач классовой борьбы. Поскольку зажиточная часть крестьянства была обложена высокими налогами и обременена обязательством сдачи государству хлеба по твердым ценам, к 1928 г. кампания хлебозаготовок в регионе представляла собой обычную продразверстку. Обыски, облавы, конфискация скота, сельхозмашин вернули село к периоду 1920-1921 гг.[110] Рост налогов, запрет коммерческой торговли (с 1928 г.) изменили экономическую ситуацию и в городах. Репрессивная политика велась открыто, широко освещалась в периодической печати.
В национальных районах, политика давления на зажиточные элементы, встречавшая растущее сопротивление населения, также имела место. Как следствие, к примеру, в Черкесском округе уже первое полугодие 1927г. дало значительный рост преступлений «против порядка управления» (102 вместо 43 дел, или 212,5%).[111] Новые задачи перед органами правопорядка здесь дополнительно поставили кампании конфискации имущества и выселения бывших помещиков (1927 г.) и изъятия вакуфных земель и закията из фонда религиозных установлений (1928 г.).[112]
В разделе показано, что жесткие меры центральных властей не принималась значительной частью местных работников, выступавших за проведение более взвешенной политики. В данной связи, они в основном весьма благожелательно встретили решения середины 1928 г., осуждавшие допущенные в первом полугодии случаи нарушения законности в отношении населения. К примеру, пленум Кубанского исполкома (24-28.07.1928г.) постановил: «принять все меры к тому, чтобы исправить допущенные во время применения чрезвычайных мер ошибки».[113]
Однако к концу 1928 г. вновь наметился возврат к силовым решениям. Соответственно, в иерархии стоявших перед органами правопорядка задач ведущее место заняли «ударные кампании», направленные на выполнение чрезвычайных заданий. Каждая такая кампания нарушала планомерную работу, отодвигала на периферию другие задачи, порождала неизбежные перехлесты, нарушения прав граждан. По сути, в таких кампаниях суды, прокуратура, органы внутренних дел автоматически превращались в своего рода политические структуры, которым прощалось многое, в том числе многочисленные отступления от норм законности.[114]
На данном фоне, к примеру, в работе милиции на второй план отошли административный надзор, охрана общественного порядка (прежде всего, борьба с «хулиганством»). Борьба с преступностью, по сути, и вовсе оказалась на последнем месте. Между тем именно эти проблемы для людей являлись особенно актуальными. Поэтому «недовольства населения на действия» органов правопорядка «в период проводимых ударных кампаний» становятся хроническими.[115]
Силовые акции власти встречали растущее сопротивление. В приказе начальника Северо-Кавказской краевой милиции от 8 декабря 1928 г. сообщалось: «Данные с мест сообщения местной и краевой печати указывают, что за последнее время в Крае и особенно в сельских местностях, необычайно усилились случаи насилия и убийств должностных, советских, партийных и общественных работников».[116] Соответственно, судебные, правоохранительные органы окончательно переориентировались на решение задач борьбы с «политической», «классовой» преступностью.
В заключение раздела автором обоснован вывод о том, что, несмотря на рост внимания государства, местных властей к проблемам обеспечения правопорядка и связанное с этим определенное усиление соответствующих структур, преступность, в том числе, тяжкая (бандитизм, разбои, убийства, конокрадство) продолжала оставаться на Северном Кавказе серьезной угрозой общественной безопасности. В регионе не просто сохранялись, но и были стимулированы благоприятные условия для ее роста.
В заключении автор подводит итоги работы, делает обобщения, и выводы, предлагает рекомендации по дальнейшему научному осмыслению и анализу данной научной проблематики.
По теме исследования опубликованы следующие работы:
Работы, опубликованные в периодических научных изданиях,
рекомендованных перечнем ВАК
1. Федоренко С.А. Ставропольская милиция в 20-е годы XX в. // Научные проблемы гуманитарных исследований. 2009. № 11(2). С.124-134. (0,7 п.л.)
2. Федоренко С.А. К вопросу об особенностях политико-правового регулирования деятельности советских карательных органов в 1917-1918 гг.// Наука и школа. 2009. №6. С.62-65. (0,4 п.л.)
3. Федоренко С.А. К вопросу о характере эволюции органов милиции Северного Кавказа в годы гражданской войны (1917-1920 гг.)// Преподаватель - XXI век. 2009. №3. C.121-130. (0,5 п.л.)
4. Федоренко С.А. Борьба с преступностью и охрана общественного порядка в Кубано-Черноморье (1920-1928 гг.)// Вестник Чувашского университета. Гуманитарные науки. 2010. №1. С.95-101. (0,6 п.л.)
5. Федоренко С.А. Обеспечение правопорядка на территории Добровольческой армии (1918-1920 гг.)// Наука и школа. 2010. №1. С.131-135. (0,5 п.л.)
6. Федоренко С.А. Советизация Северного Кавказа и борьба с политической и уголовной преступностью (1920-1926 гг.)// Научные проблемы гуманитарных исследований. 2010. № 4. С. 73-78. (0,8 п.л.)
7. Федоренко С.А. Борьба с экономическими и должностными преступлениями на Северном Кавказе в условиях нэпа (1921-1928 гг.)// Наука и школа. 2010. №3. С. 73-75. (0,4 п.л.)
8. Федоренко С.А. Органы внутренних дел на завершающем этапе нэпа: на материалах Северного Кавказа // Научные проблемы гуманитарных исследований. 2010. №7. С.73-78. (0,4 п.л.)
9. Федоренко С.А. Трансформация правовой культуры населения Северного Кавказа в годы гражданской войны и начальной фазы перехода к нэпу (1918-1922 гг.)// Вестник Чувашского университета. Гуманитарные науки. 2010. №4. С.84-90. (0,6 п.л.)
Монографии
10. Федоренко С.А. Власов А.В. Советская милиция как инструмент карательной и правоохранительной системы тоталитарного государства. Ставрополь: Ставропольский филиал Краснодарской академии МВД России, 2004. 252 с. (5,0/2,5 п.л.)
11. Федоренко С.А. Обеспечение прав человека в деятельности органов внутренних дел. Ставрополь: Ставропольский филиал Краснодарской академии МВД России, 2004. 130 с. (5,0 п.л.)
12. Федоренко С.А. Власов А.В. Советская милиция как инструмент карательной и правоохранительной системы тоталитарного государства. Изд. 2-е, доп. Ставрополь, 2009. 300 с. (6,2/3,1 п.л.)
13. Федоренко С.А. Борьба с уголовной преступностью и обеспечение общественного порядка на Северном Кавказе (1917-1928 гг.). М.: Альфа-Полиграф, 2010. 223 с. (21,0 п.л.)
Брошюры
14. Федоренко С.А. Революционное правосознание и особенности борьбы с уголовной преступностью в годы гражданской войны 1917-1920 гг. (на материалах Ставрополья). Ставрополь: КЮИ МВД России, 2003. 35 с. (2,0 п.л.)
15. Федоренко С.А. Изменение криминогенной ситуации на Северном Кавказе в условиях новой экономической политики. Ставрополь, 2005. 39 с. (2,5 п.л.)
16. Федоренко С.А. Обеспечение правопорядка и борьба с преступностью на Северном Кавказе в годы нэпа: государственная и общественная инициативы. Ставрополь, 2007. 31 с. (2,0 п.л.)
17. Федоренко С.А. особенности криминальной активности населения национальных районов Северного Кавказа в 1920-е гг. Ставрополь, 2007. 31 с. (2,0 п.л.)
18. Федоренко С.А. Изменения в структуре уголовной преступности в условиях новой экономической политики (на материалах Северного Кавказа). Ставрополь, 2008. 35 с. (2,5 п.л.)
19. Федоренко С.А. Органы внутренних дел и уголовного розыска Кубани и Ставрополья в борьбе с уголовной преступностью (1921-1928 гг.). Ставрополь, 2009. 28 с. (1,5 п.л.)
20. Федоренко С.А. Ставропольская уездная милиция в 1920-е годы: проблемы организации и деятельности. Ставрополь, 2010. 39 с. (2,5 п.л.)
Статьи
21. Федоренко С.А. Белый террор и репрессивная политика Советского государства в годы гражданской войны// Общество и право. Краснодар, 2003. № 1. С. 52-56. (0,5 п.л.).
22. Федоренко С.А. Институт смертной казни в годы гражданской войны// Актуальные вопросы истории права, государства и казачества. Вып.1. Краснодар, 2003. С. 117-124. (0,9 п.л.).
23. Федоренко С.А. Взаимосвязь красного террора и политики «введения социализма» в годы гражданской войны// Актуальные вопросы истории права, государства и казачества. Вып.1. Краснодар, 2003. С.125-129. (0,65 п.л.)
24. Федоренко С.А. Образование судебных органов Советского государства// Социально-гуманитарное знание: междисциплинарный подход. Материалы международной конференции. Ростов-на-Дону, 2007. С. 200-204. (0,3 п.л.)
25. Федоренко С.А. Регулирование деятельности революционных трибуналов при проведении красного террора в годы гражданской войны// Общество и право. Краснодар, 2007. № 4. С. 52-55. (0,3 п.л.)
26. Федоренко С.А. Состояние преступности, связанной с незаконным оборотом оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств на территории Ставрополья: история и современность// Проблемы борьбы с незаконным оборотом оружия, боеприпасов и взрывчатых веществ на территории Ставропольского края. Сборник научных трудов ВНИИ МВД России. М., 2008. С. 67-74. (0,3 п.л.)
27. Федоренко С.А. Теоретические основы политики красного террора// Современные проблемы реализации норм права в свете гармоничного развития национальных правовых систем. Мат-лы 2-ой международной научно-практической конференции. Ставрополь: СГТУ, 2008. С. 43-51. (0,5 п.л.)
Тезисы
28. Федоренко С.А. Правовая регламентация деятельности ВЧК// Человек и Вселенная. СПб, 2003. № 3. С. 38-40. (0,2 п.л.)
29. Федоренко С.А. Некоторые новые данные об образовании ВЧК// Актуальные проблемы истории и теории государства и права. Материалы межвузовской конференции. Краснодар: Краснодарская академия МВД России, 2004. С. 86-89. (0,2 п.л.)
30. Федоренко С.А. Коростылёв О.И. О роли СМИ в профилактике преступлений совершаемых по мотивам расовой, национальной, религиозной ненависти и вражды// Проблемы реализации уголовной политики Российской Федерации на региональном уровне. Сборник научных трудов ВНИИ МВД России. Москва-Ставрополь, 2007. С. 155-158. (0,2 /0,1 п.л.)
[1] См. напр.: Лунеев В.В. Преступность XX века: мировые, региональные и российские тенденции. М., 2005.
[2] См.: Мор Т. Утопия. М., 1978. С.90.
[3] См. напр.: Наказ императрицы Екатерины II данный Комиссии о сочинении проекта нового Уложения. СПб., 1907.
[4] См. напр.: Гогель С.К. Роль общества в деле борьбы с преступностью. СПб., 1906.
[5] Брейтман Г.Н. Преступный мир. Киев, 1901; Гернет М.И. Общественные причины преступности. М., 1906; Гессен В.М. О правовом государстве. CПб., 1906; и др.
[6] Эриксон Э. В. Об убийствах и разбоях на Кавказе // Русский исторический журнал. 1999. Т. II. № 3; Френкель А.С. Средства для борьбы с разбоем на Кавказе. Тифлис, 1898; и др.
[7] Дурденевский В.Н. Право революции и право захвата. М., 1917; Тагер А. Уголовная амнистия // Вестник права. 1917. №24-25; Корф С.А. Реформа административной юстиции// Вестник права. 1917. № 21; Кистяковский Б.А. Непрерывность правового порядка // Юридический вестник. 1917. Кн. XVII (1); и др.
[8] Козловский М. Пролетарская революция и уголовное право // Пролетарская революция и право. 1918. № 1; Бончъ. Как и для чего большевики уничтожили суд. Екатеринбург, 1919; и др.
[9] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 197-201.
[10] Крыленко Н.В. Реформа судоустройства// Еженедельник советской юстиции. 1922. №37-38; Калинин М.И. К расширению законодательной деятельности ВЦИК. М., 1922; и др.
[11] Гавзе Ф.К. К вопросу о нашей карательной политике// Еженедельник советской юстиции. 1922. №31-32; Тарновский Е. Голод, НЭП и движение уголовных и гражданских дел в народных судах// Еженедельник советской юстиции. 1922. № 29-30; Крыленко Н.В. Яхонтов В.И. Статьи о революционной законности. М., 1926; и др.
[12] Тарновский Е.Н. Война и движение преступности в 1911-1916 гг.// Сборник статей по пролетарскому праву. 1918. №4; Гернет М.Н. Моральная статистика (уголовная статистика и статистика самоубийств). М., 1922; Якубсон В.Р. Репрессия лишением свободы. Современная преступность. М., 1922; Броннер В.М. Елистратов А.И. Проституция в России. М., 1927; Гернет М.Н. Преступность и самоубийства во время войны и после нее. М., 1927; Герцензон А.А. Борьба с преступностью в РСФСР. М., 1928; и др.
[13] См. напр.: Проблема преступности. М.: Изд-во НКВД. 1928. № 1-3.
[14] Сольц А. Наша карательная политика (обследование московских тюрем) // Правда. 1923. № 187; Тарновский Е. Судебная репрессия // Еженедельник советской юстиции. 1922. № 45-46; Основы и задачи советской уголовной политики. М., 1929; и др.
[15] Кондурушкин И.С. Частный капитал перед советским судом: Пути и методы накопления по судебным и ревизионным делам. М.-Л., 1927; и др.
[16] Климов М.Е. Очерки по истории карательных органов (Положение карательных органов и карательная политика в буржуазных государствах и в Советском государстве). М., 1927; Сизов С.К. Дореволюционная тюрьма и советский исправительно-трудовой дом. Армавир, 1928; и др.
[17] Утевский Б. Рецидив и профессиональная преступность. М., 1926; Пионтковский. А.А. Марксизм и уголовное право. М., 1927; 13 лет борьбы за революционно-марксистскую теорию права. М., 1931; Эстрин А.Я. Уголовное право СССР и РСФСР. М., 1931; и др.
[18] Лацис М. Я. Чрезвычайные комиссии в борьбе с контрреволюцией. М., 1921; Берман Я.М. Очерки по истории судоустройства РСФСР. М., 1924; Мокеев В. Лаговиер Н. На страже революционной законности (очерк работы прокуратуры за 1922-1925 гг.). М., 1926; Реформа тюрем и перспективы исправительно-трудового дела в СССР. М., 1929; и др.
[19] Пектар И. Историческая справка, необходимая для создания истории рабоче-крестьянской милиции // Рабоче-крестьянская милиция. 1924. № 6; За восемь лет. Мат-лы по истории советской рабоче-крестьянской милиции и уголовного розыска. 1917 - 12 ноября 1925. Л., 1925; Петровский Г.И. К истории советской милиции. Харьков, 1926; и др.
[20] Шумазер А.А. Постановка борьбы с преступностью в деревне // Административный вестник. 1929. № 8; и др.
[21] Архангельский А.Г. Коммунистические Пинкертоны и другие рассказы. М., 1925; и др.
[22] Ширвинд Е. Вопросы судебно-карательной политики на XV съезде ВКП (б) // Советское право. 1928. № 1; и др.
[23] Головенченко Ф. Емельянов Ф. Гражданская война в Ставропольской губернии. Ставрополь, 1928; Буркин И.Г. Октябрьская революция и гражданская война в горских областях Северного Кавказа. Ростов-н/Д., 1933; и др.
[24] Столяров Н. Борьба Красной Армии в Дагестане. Махачкала, 1928; и др.
[25] Бычков Л. ВЧК в годы гражданской войны. М., 1940; Герцензон А. Карательная политика и уголовное законодательство Временного правительства // Советское государство и право. 1941. № 2; и др.
[26] Солоневич И. Россия в концлагере. Б.Айрес, 1936; Семенов Н. Советский суд и карательная политика. Мюнхен, 1952; и др.
[27] См.: Зыбин С.Ф. Партийное руководство органами внутренних дел в советской историографии// Вопросы политической работы в органах внутренних дел в современных условиях. Л.: ВПУ МВД СССР, 1985. С.100-114.
[28] Трусов А.Е. Организация и деятельность советского уголовного розыска (1917-1934гг.). М., 1957; Кожевников М.В. История советского суда. 1917-1956 гг. М., 1957; Софинов П. Г. Очерки истории ВЧК (1917-1922). М., 1960; и др.
[29] Верховный Суд СССР. М., 1974; Суд в СССР. Сб. статей. М., 1977; Советская прокуратура. Страницы истории. М., 1982; Портнов В.П. Становление аппарата борьбы с преступностью в РСФСР. (1917- 1920 гг.) М., 1972; Советская прокуратура. История и современность. М., 1977; Портнов В.П. ВЧК. 1917-1922. М., 1987; и др.
[30] Прокопенко B.Н., Романов В.М. Советская милиция (1917-1928). М., 1965; Биленко С.В. Советская милиция России. Организация советской рабоче-крестьянской милиции РСФСР и ее деятельность по охране революционного порядка (1917-1920 гг.). М., 1976; Становление и развитие в системе органов внутренних дел аппаратов по борьбе с преступностью в период строительства социализма (1917-1936гг.). М., 1986; и др.
[31] См.: Фарфель А.С. Борьба народных масс против контрреволюционной юстиции Временного правительства. Минск, 1969; Рогов В.А. Уголовное законодательство Временного правительства. М., 1986; и др.
[32] См.: Скрипилев Е.А. Тюремная политика и тюремное законодательство Временного правительства. М., 1968; и др.
[33] Курицын В.М. Переход к НЭПу и революционная законность. М., 1972; Курицын В.М.
Становление социалистической законности. М., 1983.
[34] В борьбе и тревоге. Из истории милиции Кубани. Краснодар, 1967; Курилов И.В. Боевой путь милиции Чечено-Ингушетии. Грозный, 1976; Сулейманов С.И. Руководство Коммунистической партии органами госбезопасности Дагестана в 1920-1925 гг. Дисс. … канд. ист. наук. Махачкала, 1974; Чекисты Дагестана: Сборник. Махачкала, 1985; Чекалов Г.А. Партийное руководство созданием и деятельностью советской милиции на Дону и в Кубано-Черноморье, 1917-1925 гг. Дисс. … канд. ист. наук. Краснодар, 1988; и др.
[35] Кичиев М. Из истории борьбы за упрочнение Советской власти в Дагестане (1920-1921). Махачкала, 1963; Лайпанов К.Т. Октябрь в Карачаево-Черкесии. Черкесск, 1971; и др.
[36] Очерки истории Адыгеи. Майкоп, 1981. Т.II; История Дагестана. Т. 3. М. 1968; Очерки истории Ставропольского края. Т.2. Ставрополь, 1986; Очерки истории Карачаево-Черкесии. Т.2. Черкесск, 1972; и др.
[37] Очерки истории Краснодарской краевой организации КПСС. Краснодар, 1964; Очерки истории Северо-Осетинской партийной организации. Орджоникидзе, 1969; и др.
[38] Бугай Н.Ф. Революционные комитеты Дона и Северного Кавказа, 1919-1921. М., 1979; Исрапилов А. К.-М. Революционные комитеты в борьбе за установление и упрочение Советской власти в национальных районах Северного Кавказа. Махачкала. 1976; и др.
[39] Напсо Д.А. Под знаменем интернационализма. (Деятельность партийных организаций Северного Кавказа по интернациональному воспитанию трудящихся в годы социалистического строительства). Пятигорск, 1967; Осуществление ленинской национальной политики на Северном Кавказе. Пятигорск, 1971; Кониев Ю.И. Национально-государственное строительство на Тереке. Орджоникидзе, 1969; и др.
[40] Овчинникова М.И. Советское крестьянство Северного Кавказа. Ростов-н/Д., 1972; Чернопицкий П.Г. Деревня Северокавказского края в 1920-1929гг. Ростов-н/Д., 1987; и др.
[41] Плимак Е.Г. Политика переходной эпохи. Опыт Ленина. М., 2004; Голубев С.А. Точка перехода. Россия 1917-1923 годы: исторические хроники. М., 2007; и др.
[42] Ерасов Б.С. Криминал, как продукт крушения цивилизационного устройства // Восток. 2000. № 3; и др.
[43] Борисов А.В. К истории формирования социалистического правового государства. Дискуссии 20-х годов о роли права в жизни советского общества в СССР. М., 1991; Рассказов Л.П. Карательные органы в процессе формирования и функционирования административно-командной системы в советском государстве (1917-1941гг.). Уфа, 1994; и др.
[44] Ахмадеев Ф.Х. Катаев Н.А. Хабибулин А.Г. Становление и развитие органов советской милиции и исправительно-трудовых учреждений. Уфа, 1993; Мулукаев Р.С. Карташов Н.Н. Милиция России (1917-1993гг.). Историко-правовой очерк. Орел, 1995; Гонюхов С.О. МВД России. 200 лет на страже закона и правопорядка. М., 2002; Скоркин К.В. НКВД РСФСР: 1917-1923.// МВД России: Люди, структура, деятельность. Т.II. М., 2008; и др.
[45] Портнов В. П. Славин М. М. Становление правосудия Советской России. М., 1991; Советская прокуратура. Очерки истории. М., 1993; Прокурорский надзор в России: историко-теоретический очерк. Белгород, 2001; Сухарев А.Я. Историческая судьба российской прокуратуры. М., 2001; и др.
[46] Буков В.А. Суд и общество в Советской России: у истоков тоталитаризма. М., 1992; и др.
[47] Ингерфлом К.С. Несостоявшийся Гражданин. М., 1993; Бриль Г.Г. Генезис социального конфликта в России (1917- начало 30-х годов). Кострома, 1998; и др.
[48] Гонов А.М. Проблемы депортации и реабилитации репрессированных народов Северного Кавказа в 20-90-е годы XX в. Дисс. … докт. ист. наук. Нальчик, 1997; и др.
[49] См.: Белади Л., Краус Т. Сталин. М., 1990; Хаски Ю. Российская адвокатура и советское государство. М., 1993; Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М., 1998; и др.
[50] Сидоров А.А. Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. В 2 т. Ростов-на-Дону, 1999; и др.
[51] Без грифа «секретно». Из истории органов безопасности Кубани. Очерки, статьи, документальные повести. Краснодар, 2005; и др.
[52] Шарудинов X.Ш. На страже порядка. Махачкала, 1990; Сулейманов С.И. Органы государственной безопасности в 1920-1953 гг. (На материалах Дагестана). Дисс. …докт. ист. наук. Махачкала, 2003; Исмаилов А.И. Становление и развитие органов милиции и уголовного розыска Дагестана (1920-1928 гг.). Дисс… канд. ист. наук. М., 2006; и др.
[53] Марков Г.В. Часовые правопорядка. О милиции Карачаево-Черкессии. Черкесск, 1997; Минасов А.С. Становление и развитие органов милиции и уголовного розыска Карачаево-Черкессии (1920-1928гг.). Дисс. … канд. ист. наук. Краснодар, 2002; и др.
[54] Нечепуренко В.В. Формирование милиции Кубани и Черноморья и ее деятельность по борьбе с преступностью и охране общественного порядка в 1920-е гг. Дисс.... канд. ист. наук. М., 2003. С.195.
[55] Минасов А.С. Указ. соч. С.122-124, 131-135.
[56] Кожура О.И. Социально-психологический облик кубанского крестьянства и казачества в годы нэпа. Дисс. …канд. ист. наук. Краснодар, 1999; и др.
[57] КПСС в резолюциях, решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., Т.2-4. 1970; Съезды Советов в документах (1937-1936 гг.). М., 1960; и др.
[58] Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства РСФСР; и др.
[59] Конституции и конституционные акты РСФСР. 1918-1937. М., 1939; Уголовный кодекс РСФСР. М., 1926; Действующие распоряжения по милиции. М., 1928; и др.
[60] Отчет ВЧК за 4 года ее деятельности. М., 1922; и др.
[61] Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР. 1917-1952. М., 1953; Становление и развитие в системе органов внутренних дел аппаратов по борьбе с преступностью в период строительства социализма (1917-1936гг.): Сб. док-тов. М., 1986; и др.
[62] История советской прокуратуры в важнейших документах. М., 1952; Лубянка. ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ, 1917-1960. Справочник// Сост. А.И. Кокурин, Н.В. Петров. М., 1997; и др.
[63] Бонч-Бруевич В. Д. Страшное в революции. М., 1926; Стасова Е. Д. Страницы жизни и борьбы. М., 1988; Шульгин В. В. Дни. 1920. М., 1989; и др.
[64] См.: Отчет по Главному тюремному управлению за 1915 год. Пг., 1916. Ч. II. С. 28.
[65] См. напр.: Свод статистических сведений по делам уголовным за 1913 год. СПб., 1910. С.12.
[66] См. напр.: НАРА. Ф.21. Оп.1. Д.779. Л.146; ГАСК. Ф. 1008. Оп.1. Д.366. Л.11; и т.д.
[67] Россия в Мировой войне 1914 –1918 гг. М., 1925. С.49.
[68] ГАСК. Ф. Р-134. Оп.1. Д.3. Л.39.
[69] Н.И. Астров - А.И. Деникину. 23 октября. 1918 г.// ГАРФ. Коллекция документов.
[70] ГАКК. Ф. Р-411. Оп.2. Д.255. Л.6.
[71] Деникин А.И. Очерки русской смуты: Белое движение и борьба добровольческой армии. Май – октябрь 1918. Мн., 2002. С. 310.
[72] ГА КЧР. Ф. Р-4. Оп.2. Д.14. Л.71.
[73] ЦГА РД. Ф. Р-37. Оп.20. Д.3. Л.20.
[74] ЦДНИКК. Ф. 8. Оп.1. Д.539. Л.86.
[75] См. напр.: ГАСК. Ф. Р-316. Оп. 1. Д. 1. Л.Л. 1-2.
[76] ЦДНИКК. Ф. 2830. Оп.1. Д.384. Л.4.
[77] См. напр.: ЦДНИ КБР. Ф.25. Оп.1. Д.47. Л.Л. 31-32; НАРА. Ф. Р-281. Оп.1. Д.11. Л.123.
[78] Вольная Кубань. 1917. 20 июля.
[79] ГА КЧР. Ф. Р-40. Оп. 1. Д. 1. Л. 22.
[80] Известия ВЦИК. 1918. 28 августа.
[81] ГАСК. Ф. Р-100. Оп. 1. Д. 20. Л. 130.
[82] РГВА. Ф.100. Оп.3. Д.60. Л. 10.
[83] ГАРФ. Ф.Р-1318. Оп.1. Д.114. Л.23.
[84] См. напр.: Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. Киев, 1994. С.152.
[85] РГАСПИ. Ф.17. Оп.66. Д.64. Л.132.
[86] См. напр.: ГАРФ. Ф.446. Оп.1. Д.29. Л.9; НАРА. Ф.53. Оп.1. Д.55. Л.1; и т.д.
[87] См. напр.: ЦГА РД. Ф. Р-4. Оп.2. Д.13а. Л.Л.121-122; Ф. Р-207. Оп.1. Д.6. Л.83.
[88] ГАКК. Ф. Р-103. Оп.1. Д.10. Л.137.
[89] См. напр.: Горская беднота. 1919. № 6.
[90] Известия Кубано-Черноморского областного отдела управления. 1920. №1. С.16.
[91] ЦХД РСО-А. Ф. Р-94. Оп.1. Д. 62. Л. 10.
[92] Алиев У. Карачай. Ростов н/Д, 1927. С. 121.
[93] ГА КЧР. Ф. Р-4. Оп. 2. Д. 14. Л. 61.
[94] См. напр.: ЦГА РД. Ф. Р-41. Оп.5. Д.8а. Л.35.
[95] ГАРФ. Ф. Р-393. Оп.52. Д.47. Л.7.
[96] См.: ЦГА КБР. Ф.Р-8. Оп.1. Д.4. Л.68об; ЦГА РСО-А. Ф. Р-41. Оп.1. Д.213. Л.9об.; и т.д.
[97] ЦГА РД. Ф. Р-41. Оп.10. Д.3. Л.25.
[98] ГАРФ. Ф. Р-393. Оп. 66. Д. 72. Л. 164.
[99] СУ РСФСР. 1925. № 77. Ст. 595.
[100] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.43. С.313.
[101] См.: ГА КЧР. Ф.Р-138. Оп.4. Д.49. Л.32.
[102] Еженедельник Советской юстиции. 1923. №51-52. С.1190.
[103] ГА КЧР. Ф. Р-8. Оп.1. Д.9. Л.Л. 1-3.
[104] Экономическая жизнь. 1925. 26 ноября.
[105] Циркуляр НКВД № 479 1925 года// Бюллетень НКВД. 1925. № 5.
[106] ГАРФ. Ф. Р-393. Оп.58. Д.121. Л.4.
[107] ГАНИСК. Ф. 5172. Оп.5. Д.109. Л. 201; НАРА. Ф. Р-1. Оп.1. Д.339. Л.13; ЦДНИКК. Ф.9. Оп.1. Д.646. Л.122; Ф.8. Оп.1. Д.375. Л.11; и т.д.
[108] ЦДНИКК. Ф. 2816. Оп.1. Д.492. Л.17; и т.д.
[109] ГАКК. Ф.Р-383. Оп.1. Д.43. Л.90.
[110] См.: ГАСК. Ф. Р-397. Оп.1. Д.323. Л.7; ГАКК. Ф.Р-389. Оп.1. Д.18. Л.10; и т.д.
[111] ГА КЧР. Ф. Р-19. Оп.1. Д.25. Л.Л.113, 124; Д.88. Л.9.
[112] ЦГА РД. Ф.Р-37. Оп.20. Д.112. Л.6.
[113] ГАКК. Ф.Р-1594. Оп.1. Д.47. Л.300.
[114] См. напр.: ЦГА КБР. Ф. Р-183. Оп.1. Д.288. Л.135.
[115] ГА КЧР. Ф. Р-8. Оп.1. Д.69. Л.Л. 72, 72об.
[116] ГАКК. Ф. Р-383. Оп.1. Д.76. Л.34.
